Глава XVII (продолжение)

Айден подмигнул бывшей напарнице и с ожиданием уставился на Элену. Та еще некоторое время помолчала, стараясь изобразить непонимание, но потом все-таки сдалась и решила во всем сознаться без попыток скрыть свое неудовольствие:
- Я переживала из-за приключившегося в Фалькоме.
- Ты так плотно сжимаешь губы, - расслабленно заметил он и отвлекся на заржавших вдруг наемников. – Будто сама себе затыкаешь рот, чтобы не сболтнуть лишнего. Выкладывай все!
Взгляд чародейки стал еще более раздраженным.
- Я чувствую вину за то, - сказала, злясь, она, - что пыталась спасти своего отца!
- Вот чудеса-то! – воскликнула вполголоса Кира. – Наша святоша поумнела! Я тебе еще три месяца назад говорила, чтоб наколдовала себе мозги. Но ты, очевидно, ограничивалась лишь иллюзией мозгов!
- Из-за моего рвения спасти того, - продолжала чародейка, - кто бросил меня умирать в огне, словно вполне заменимую вещь, ты чуть не погиб. Твой отряд распался, а его члены были убиты. Твой друг был истерзан эльфами. Плюс ко всему ты… ты…
- Что «я»? – Его взгляд стал вдруг суровым.
- Ты подсел на этот наркотик… Ты не видишь, что он с тобой делает? О да, это самый настоящий наркотик! Он убивает тебя изнутри! Три с половиной месяца назад я познакомилась с рассудительным, харизматичным и уверенным в себе мужчиной. Мужчиной, у которого была цель. Мужчиной, который проворачивал потрясающие аферы! А теперь я вижу только… - Его взгляд стал еще суровее. – Я вижу только безвольного воришку, у которого нет ничего кроме желания курить опиум. Но этот опиум рано или поздно иссякнет. И тогда ты станешь не просто безвольным воришкой, но и обезумевшим от своей зависимости психом. Коул знал, что это была за настойка, которую продали Кире в Селихе. Он тебя за что-то невзлюбил, и теперь ты страдаешь из-за этого. Ты не виноват. Но тебе нужна помощь…
- Мне не нужна ничья помощь… - прошипел Айден, щурясь от злобы, но, боясь, что его услышат посторонние, сразу замолк.
- Прости меня, Айден, - едва сдерживая слезы, прошептала Элена. – Это все из-за меня. И ты прости, Кира. – Светловолосая удивленно уставилась на нее. – Я подвергла тебя опасности, отправив в Хранилище.
- Я сейчас заплачу, - закатила глаза Кира, - и полезу обниматься.
Элена почувствовала, как поперек горла у нее встал ком, слезы вот-вот готовы были политься ручьями из глаз.
- Я прошу у вас прощения потому, - сказала она в заключение дрожащим голосом, - что все мои страдания были напрасны... Отец умер вскоре после взрыва Червоточины… Я почувствовала это, когда наша с ним связь оборвалась…
Кира и Айден молчали. Наемница, выросшая без родителей и не знавшая, каково это терять близких, смотрела на нее, задрав брови. «Монах» умерил свой пыл и теперь даже собирался извиниться за то, что завел этот разговор. Ему стало жаль Элену, так сильно хотевшую спасти единственного родного человека и брошенную этим самым человеком на произвол судьбы. Он никогда не винил ее в том, что с ним произошло. Злость из-за сказанных в его адрес резких слов вдруг прошла. Но попросить прощения ему не дала Кира:
- Зачем ты отправилась с нами на Север? Ведь ты хотела только спрятаться от отца.
Элена, как показалось Айдену, на мгновение задумалась над ответом.
- Когда я почувствовала, что отца больше нет в живых, я хотела оставить вас. Но затем поняла, что в Фалькоме мне больше нечего делать. У меня не осталось там дома, не осталось родных. Плюс ко всему, я подозревала, что меня все-таки объявят в розыск вместе с вами. Мне оставалось только бежать оттуда – неважно куда, лишь бы подальше…
Пока путники вели беседу, троица наемников уже изрядно охмелела. Эль в этом заведении подавали отменный, а жара в помещении лишь ускоряла опьянение. Время от времени они начинали петь солдатские песни с видом опытных бойцов и ветеранов тысячи войн и громко хохотали после каждой из них. Не стесняясь никого и ничего, они шумно выпускали ветры и отрыжку, добавляя к запаху жареного мяса еще и запах тухлых яиц. Когда петь песни им надоело, все трое уставились на впереди сидящих путников. В перерыве между разговором те услышали:
- Спорим, в капюшоне баба?
Элена почувствовала в тот момент, как по ее спине пробежал холодок. Ее спутники напряглись, затаив дыхание. Кира машинально потянулась под стул, чтобы в случае чего без промедления выхватить из сапога кинжал. Она могла зарядить пусковое устройство отравленным дротиком, но, во-первых, дротиков у нее и так имелось совсем немного, а во-вторых, ей подумалось, что на Мерина его яда не хватит. Айден готовился в любой момент выхватить меч, висевший на спинке его стула. Только сама Элена не знала в ту минуту, что же ей делать, поскольку никогда не попадала в такие ситуации, не считая знакомства с Айденом, где все произошло спонтанно.
- Какая баба? – не поверил Крепыш. – Ты же видишь, что это монах!
- Крепыс прав! – поддакнул с умным выражением заплывшего лица Шишка. – Монахи не бывают бабами!
- А накой монаху сидеть в капюшоне в теплом помещении? – настаивал Мерин, с трудом выговаривая слова.
- Так им холодно без капюсона! – ответил Шишка. – У них зе лысина на голове!
- Вон тот бородатый сидит без лысины и даже весьма обросший. – Он покачал головой, от чего чуть не потерял равновесие на стуле. – Говорю вам, в капюшоне баба!
Но их спор прервался из-за того, что Крепыш вдруг перестал в нем участвовать и доказывать Мерину его неправоту. Это позволило путникам за соседним столиком облегченно выдохнуть и на какое-то время расслабиться. Теперь картавый молчал и с мечтательной улыбкой пялился на крестьянку, которая все это время так и сидела, не шевелясь и по-прежнему глядя в одну точку, привязанная к столбу. Она все так же придерживала рукой порванный сарафан, чтобы не оголилась пышная грудь. И это еще сильнее привлекало внимание солдата удачи. Но ему не понравилось то, что девушка не отвечала ему взаимностью, игнорируя его взгляды. Он решил, что она таким образом пытается оскорбить его, и грубо обратился к ней:
- Эй! Мадама!
Но доярка продолжала просто сидеть и смотреть в пустоту.
- Я к тебе обг’ащаюсь, сука! Смотг’и на меня, когда я с тобой г’азговаг’иваю! – Он встал, покачиваясь, из-за стола и направился к ней. – Сейчас я научу тебя, как надо г’азговаг’ивать с джент… с джен… с джетль… немом!..
Товарищи по оружию разразились бурным хохотом, услышав его неудачные попытки произнести слово «джентльмен». Тем временем Айден и Кира наблюдали, как пьяный мерзавец подходит к бедной девушке. Элена не решалась повернуться и взглянуть на происходящее, чтобы случайно не засветить свое лицо. Крепыш схватил крестьянку за волосы и с размаху дал ей звонкую пощечину. Увидев это, картежники отвлеклись от игры, весело засмеялись и одобрительно засвистели:
- Давай, Крепыш! Покажи нам свой коронный удар!
Кухарка на мгновение показалась из кухни, но тут же ушла обратно, не желая встревать: она привыкла за долгое время к тому, что в таких случаях лучше дать дебоширам успокоиться, а не злить их еще больше. Иначе они могут нанести ущерб заведению, что крайне нежелательно для нее. Кира, в которой уже не осталось и капли желания позлорадствовать над девушкой, молча закипала от злости. Она мельком поглядывала на Айдена, но тот лишь взглядом убеждал ее сидеть смирно.
- А ну, смотг’и на меня! – кричал бандит, отвешивая девушке все новые и новые оплеухи. Та, наконец, злобно посмотрела ему в глаза, когда у нее из разбитого носа на лицо хлынула кровь. Но Крепыш вообразил, что это не злоба во взгляде, а похоть. – Она меня хочет, г’ебята!
- Наш Крепыш уже почти взрослый! – захохотал басом Мерин. – Давай! Возьми эту суку и так отдери, чтоб на всю жизнь запомнила!
Картавый схватил ее за горло. Она не перестала злобно смотреть в его глаза и плюнула кровью ему в лицо, за что тот схватил ее за волосы и швырнул на дощатый пол. Девушка взвизгнула от боли, когда веревка вдруг резко натянулась и вдавилась в ее раны еще сильнее. Крепыш навалился на нее всем телом, пытаясь целовать в губы и шею, но она всячески отбивалась, отчаянно мыча и плача. Тогда наемник порвал ее грязный сарафан, полностью оголив грудь доярки, за что был награжден одобрительными кликами товарищей и картежников. Затем Крепыш со всей силы ударил крестьянку по лицу, отчего та чуть не потеряла сознание. Предвкушая сладкую утеху, он, облизываясь, спустил с себя штаны, силой раздвинул ей ноги и…
- Грязный ублюдок…
Тощий и – как оказалось – довольно легкий бандит вдруг взвизгнул от боли, взлетел на пару футов вверх и пролетел через ползала, когда оказавшийся вдруг сзади Айден всадил ему сапогом в промежность. В этот удар он вложил всю свою силу и неудержимую злобу, весь свой гнев и ярость, которые он уже не мог контролировать. В результате Крепыш пролетел до ближайшего столба и, врезавшись в него головой, рухнул на пол, не двигаясь. И, как на зло, колено пронзила резкая боль, вскоре утихшая из-за опиума. Пользуясь эффектом неожиданности, Кира запустила стул в его товарищей и попала прямо в голову Мерину. Стул разлетелся на части, но здоровяк будто и не почувствовал удара, встал из-за стола и выхватил свой меч. Его примеру последовал Шишка, опрокинув стол и приготовившись к бою. На звуки ломающейся мебели снова прибежала злая кухарка, размахивая над головой скалкой. Ее не остановил вид обнаженного оружия и распластавшегося на полу наемника: ломали ее мебель – значит, пытались нанести ущерб ее заведению. Без дела не стали сидеть и картежники, грозно вскочившие с дубинами в руках.
Первым вступил в бой Айден, орудуя клеймором и пытаясь нанести удар одному из наемников. Вскоре его наступательная тактика перешла в оборонительную, поскольку оба, несмотря на жуткое опьянение, стали прижимать его весьма примитивными выпадами и замахами. Однако даже такие выпады ему почему-то было трудно парировать, и пришлось отступать к выходу, где стояла злая, как собака, кухарка, готовая проломить череп тому, кто только что сломал ее стул и опрокинул стол. Айден чувствовал непонятно откуда возникшую слабость, рассеянность, снижение быстроты реакции. Он не понимал, как так получалось, что ему, опытному бойцу на мечах, победившему немало способных фехтовальщиков, теперь приходилось отступать под натиском каких-то пьяных дебоширов.
Кира видела, что ее друг не справляется, и, занятая приближающимися толстяками с дубинами, не могла ему ничем помочь. Элена не стала больше сидеть и бояться пошевелиться, чтобы ее вдруг не узнали. Все это время она сидела спиной ко всем и не решалась взглянуть, что происходит позади нее. Она слышала отчаянные стоны крестьянки и грязное сопение похотливого слизняка, слышала лязганье стальных клинков и злобный рев бандитов. Страх, омерзение и злоба смешались в ее голове. И то, что произошло в следующий момент, она уже не могла объяснить.
Ее изумрудные глаза вспыхнули зеленым огоньком, из-за чего все вокруг приобрело для нее салатовый оттенок. Айден, прижатый к двери и отбивающийся из последних сил от на удивление бодрых наемников, даже на расстоянии десяти шагов почувствовал в воздухе вибрацию. Но остальные в чувствительности к колебаниям Энергии не нуждались, чтобы понять, что происходит что-то не то. Окна задрожали, глиняная посуда, уцелевшая после падения со стола, стала лопаться, у людей заложило уши, а у толстого наемника на подбородке с громким щелчком лопнул фурункул, освободив накопившийся в нем желтый гной с примесью крови. Бой на мгновение прекратился. Недоумевающая кухарка, скверно ругавшаяся и пытавшаяся колотить Мерина скалкой по спине, вдруг замерла. Картежники встали как вкопанные и стали озираться по сторонам, не понимая, в чем дело.
Когда Мерин с окровавленным подбородком вдруг повернулся и увидел глаза чародейки, было уже поздно. С ее ладони сорвалась шаровая молния и, в мгновение ока пролетев через весь зал, отбросила здоровяка на кухню. Краем глаза Айден увидел то, что осталось от обуглившегося подонка. Но терять время он не мог и, опомнившись, всадил меч в живот Шишке, не успевшему отойти шока, после чего со всей силы дернул вверх, не вынимая клинка из брюха. Ошеломленные увиденным картежники выбросились бы в окно, спасая свои жизни. Но разряд молнии, перескочивший с одного на другого, а затем на третьего, оставил им только рухнуть на том же месте, дымясь и издавая отвратительный запах горелой плоти. Кухарка, выронив скалку, побежала на кухню в поисках спасения. К ее счастью, одержимая чародейка не стала проливать свой гнев еще и на нее.
Никто не видел, как крестьянка освободилась от веревки. Может, она перегрызла ее, пока никто не обращал на нее внимания, может, перерезала тем самым кухонным ножом, который держала сейчас в руке, а может, и вовсе разорвала, позабыв об адской боли из-за распирающей ее ненависти и обиды. Девушка подбежала к лежащему без чувств Крепышу и, не проверяя, жив он или мертв, набросилась сверху, стала яростно кромсать. Капли крови разлетались в разные стороны, попадая ей на лицо и обнаженную грудь. Она не могла остановиться, истошно вопя и плача одновременно, и продолжала резать и колоть. Лишь полностью обагрив себя его кровью и не оставив на нем ни единого живого места, она выронила нож, слезла с Крепыша на пол и горько разрыдалась. Только тогда пламя в глаза Элены погасло, вернув ей контроль над собой.
- Хочешь это обсудить? – спросил вдруг Айден, прервав долгое молчание и наблюдая за тем, как Кира тащит набитую свежими продуктами сумку к лошадям.
Элена, снова надевшая капюшон по примеру Айдена, ответила мгновенно, будто все время ждала и готовилась к этому вопросу:
- Нет. Не сегодня.
Кухарка, запершись в своем кабаке, боязливо поглядывала в окно на чародейку, испепелившую четверых здоровяков. Люди, услышавшие шум и увидевшие вспышки из окон, боялись подойти и осторожно наблюдали за тремя пришельцами. Вскоре они стали стягиваться к месту происшествия с вилами и факелами в руках. Голову старика, привязанную за волосы к вывеске, и его тело похоронили без участия его убитой горем дочери, чье имя и дальнейшая судьба так и остались неизвестными. От погибших наемников путникам достались три лошади – небольшой приз за победу в схватке.
Однако ни один из них не мог с уверенностью назвать это победой. Элена до сих пор тряслась, вспоминая произошедшее с ней в кабаке и боясь представить, что стало бы с ее друзьями, не сумей она вовремя остановиться. Чародейку объял страх: она уже не знала, чего от себя ожидать. И винила себя за то, что случилось и могло бы случиться. Айден в глубине души раскаивался в том, что все-таки не выдержал и вступился за крестьянку. Он понимал: дождись он окончания беспорядка, сидя за своим столом, и ничего бы подобного не произошло. Элена бы не сорвалась и не обнаружила себя, а люди не знали бы, что в деревне побывала ведьма. Он не чувствовал себя героем, но винил себя в том, что из-за него разведчики теперь будут знать, где их искать. Из-за его сострадания путешествовать по большаку теперь будет самоубийством. А Кира… Кира довольно тащила торбу, битком набитую мясом, овощами и бутылками с вином, которую кухарка добровольно отдала ей с мольбами о пощаде. Наемница понимала: именно она виновата в том, что Гвиатэль начала охоту за ней и ее друзьями, а теперь еще и по всему Анаману разбежались разведчики, ищущие эту троицу. Но ее нисколько не мучила совесть. Ведь за весь день она успела сытно поесть свежего жареного мяса, сидя в теплом и уютном кабаке и не заплатив за это ни гроша, и раздобыть целую сумку добротной еды.
- Пока она не слышит, - вдруг проговорила волнующимся голосом Элена, наблюдая за приближающейся Кирой. – Я поехала на Север не из-за страха перед эльфами. Я боялась за тебя.
Ответа она не услышала, и потому продолжила:
- Я боялась, что тебе станет еще хуже, а Кира… Кира не ухаживала бы за тобой. Это не ее черта. Я лишь хотела… Ну не знаю… Я хотела побыть с тобой еще немного… Хотя бы до того момента, как ты поправишься.
Желая увидеть его реакцию, она повернулась к Айдену. Но тот сидел верхом, не обращая внимания, и глядел на скрывающееся за горизонтом солнце все еще широкими от опиума зрачками. Почувствовав на себе посторонний взгляд, он повернулся к чародейке и увидел ее наполненные ожиданием и волнением изумрудные глаза.
- Прости, - нахмурился он, - ты что-то сказала? Я из-за этого капюшона ничего почти не слышу.
- Спасибо за «помощь», - с укоризной, но весело сказала довольная Кира, плюхнувшись в седло и не дав чародейке повторить, - упыри. Я чуть спину не надорвала, пока тащила эту сумку!
- Нет, - разочарованно ответила Элена на вопрос Айдена и отвернулась, чтобы тот не видел ее мокрых глаз, - ничего.