Полуостров ветра. Спящая Атлантида

Я писал эти строки, сидя за столом в маленьком теплом дворике, в тени могучих старых лоз, больше уже похожих на деревья. Между пальмами на высоте хозяйка натянула мелкую сеть, закрывая дворик от солнца, и виноград заплел ее всю, создавая блаженную тень. Лишь шаловливые солнечные зайчики скакали по двору, пробившись через ворох листьев и тугие спелые гроздья.

Солнце заходит и уже становится прохладно, хорошо сидеть за кружкой кофе, слушать воркование горлиц, смотреть на игру зайчиков на пальмовых листьях и ощущать то ошеломление, которое всегда охватывает, когда оказываешься в окружении, для себя на сто процентов новом. Когда все кажется сном, и одновременно боязно и хочется проснуться, чтобы почувствовать все по-настоящему.

Есть, конечно, вещи, которые попробуй, не почувствуй. Взять, к примеру, самолет. Вот тут-то ты и вспомнишь, что живешь на планете с гравитацией. Впрочем, я сразу прилип к иллюминатору, и до самого конца полета от него не отлипал. С десяти тысяч метров все кажется ненастоящим и боязнь высоты перестает работать: это просто уже не высота, а что-то другое, как будто ты склонился над столом с игрушечным макетом.

Даже громадная Москва больше похожа на проекцию на карте. Пилот торжественно объявил о том, что мы летим над столицей. И самолет отклонился на юг. Потянулись поля, вся земля была расчерчена на прямоугольники, квадраты и прочие фигуры - где чему хватило места - пестрые, разноцветные, полные спелого урожая, дара благословенного августа.

Над Краснодаром я мысленно помахал рукою коллегам. Летишь над Россией как над картой TESALL. Вместо названий городов - ники знакомых. Из админского Питера к админскому Краснодару и потом - к Ростову, тоже отмеченному красными штанами. Широка земля родного сайта! Смеешься, а потом самолет сворачивает к морю, и теряется дар речи человеческой.

В невообразимой дали остаются отроги прибрежных гор: самая еще тень уходящего к востоку могучего Кавказа. И открывается простор, уходящий в ничто, в великую синеву, сливающийся с небом так, что нет ни конца, ни края, а полное растворение в космосе. Глаза не хотят верить тому, что видят. Ах, море... и душу самую ты вынимаешь без зазрения совести, потому что у любви нет ни совести, ни зазрения ее, ни других глупых вещей, только она сама.

А из пены морской восстают горные хребты, невысокие, с натруженными, стертыми спинами: долго несли они на себе груз волн и веков, а есть ли на свете что-нибудь тяжелее времени? Поднимается из бирюзовых вод Крым, моя Атлантида, распахивается под крыльями самолета простор, изрезанный ущельями, под нами быстро несутся стада барашков-облаков, отбрасывающих на землю тени: это играет могучий ветер.

Ветер отныне был с нами постоянно. Ветер тряс самолетик, как липку, когда тот заходил на посадку в Симферополе, Симферо-полисе, городе всобщего блага. Роскошный аэропорт казался космодромом на фоне марсианского пейзажа выгоревшей степи в предгорье. Ветер пел в окнах автомобиля, везущего нас на юг. Дорога прихотливо вилась по жарким, полным солнца долинам, мимо старых домишек, глинобитных сараев, высохших дочерна подсолнечников и полей, в которых паслись коровы, сплошь каштаново-коричневые, похожие на шоколадные фигурки. Ветер гудел в ущельях и обдувал перевалы, когда машина уходила все выше в горы.

А горы все росли и росли - мы приближались к морю. Из-за цепи холмов, охраняющих кочевую степь, вставали низкие валы, полностью завоеванные зеленью, за ними теснились отроги могучего хребта, миновав которые, путник вынужден уже изрядно задирать голову, чтобы разглядеть скалы на выбеленных вершинах, в древности поднявшихся из моря.

Долгая дорога закончилась здесь, в крохотном дворике, под виноградно-пальмовой сенью. Пока я писал эти строки, мир накрыла тьма. Здесь это похоже на то, как закрывается занавес: солнце прячется за горы и сразу становится темно. Огромные южные звезды приветливо подмигивают с высоты. Настраивают свои занудные скрипочки вездесущие сверчки. Ветер, теплый и мягкий, ластится укрощенным псом: он прибежал с моря и принес запах волн.

Волны моря солоны, как кровь. Я почувствовал это, когда погружался в их ласковое тепло. Бухта, вырезанная морем в чаше гор, охваченная скалами, как руками, была невелика. Нестерпимо блестящие воды уходили за горизонт. Мы успели дойти до моря, искупаться и вернуться, пока не стало темно. Соленый воздух, соленая кожа, соленый игривый ветер-пес, запертый в узкой улице, сбегающей к морю, как в трубе: выйдешь из двора - и набросится, радуясь.

А теперь спит Атлантида, не интересуясь нисколько делами человеческими, старая, с изрезанным морщинами ущелий лицом, под пение ветра и мерное стрекотание сверчков, под неумолчный шум моря, под бег стремительных горных речек и говорливых ручьев. И когда я ухожу спать, принимает душу мою в свои ладони.