1
Он был подобен птице, полностью покрытый перьями. Говорят, что одно племя, жившее в здешних местах, считало, будто птицы явились из-за края великого озера, которое бесспорно включало в себя весь мир, а также небосвод, что уходил в своих крайних точках за пределы этого, должно быть, великого озера.
Так вот будучи птицей, он стал осознавать, что его форма не совершенна и антагонистична, это ему удалось понять из выпадения своих перьев и кровоточащих ран, возникавших то и дело на его теле. Тогда он искал обратить это проклятие, он перелетал из величественного леса в призрачные рощи, где не ясно было кто перед ним: животное или растение. Однако он, научившись у маленьких оленей ходить по пятам и выцеживать из слов сети, смог смастерить ловушку доверию, и однажды даже поймал другую птицу, что была меньше его, но была очень настырной, готовой сопротивлятся охотнику до конца. Он жалел ее поначалу, но понимал, что от одной птички ничего плохого не произойдет, не должно произойти... Так он разрезал ее напополам и прикрепил к себе. Это выглядело так дико и зверски, что полуденное небо отказывалось смотреть на него из-за этого. Ему приходилось прятаться в рощах, где густые деревья скрывали его уродство. Даже цветы, некогда сверкавшие при его виде, безусловно пытались не смотреть на него лишний раз, видя во что он превратился.
Он не взлетал в широкое небо, властно расправляя свои крылья, теперь ему оставалось только шнырять из леса в лес, то и дело поглядывая над собою. Совсем скоро эта туша, которую он приравнял к себе, стала вбираться его несовершенной формой и говорить ему своим видом: перья стали тучней и заблестели, его конечности окрепли и летать стало не так обременительно, а когти стали более хваткими, — что его теория действует, он, совершивший чудовищное, оказался прав. Но длилось это не так долго, как он мог наивно полагать.
Через некоторое количество времени, он, уже было спасшийся от презрения остальных обитателей, гордо именовал себя Умбифогаль, в память об своем перевоплощении.
Бесчисленные дни он проводил в скитаниях, уподобляясь самым разным формам своих жертв. Он, то юрким соколом стремился меж изогнутых ветвей, игриво преодолевая их как препятствия, то взлетал гордым орланом и реял почти над облаками, то, проведя три ночи в тени мощных корней, возвышавшихся порой до более малых дерев, он обретал поистине демонический образ окрыленного змия, и взмывал под ночной небосвод, чтобы лишь звезды и Луна, что стали единственными невольными зрителями его бытия, могли лицезреть его. Имея невосполнимый недуг, вдали от тревог, он предпочитал чей бы то ни было компании одиночество, наедине с собой. Но ореол из перьев вокруг него все же не переставал распадаться, ветшать и говорить все своим видом ему — "облик не вечен". Спустя некоторое время, проведенное им в надежде найти иные пути для умиротворения своей формы, он решился продолжать свои хищничества. Он похищал или пленял иных птиц, смотрел в их глаза с желанием похитить их душу и забирал их навсегда. И со временем Умбифогаль, совершивший некогда немыслимое, смог теперь стереть с себя стигму, и напечатлеть на себе иную печать — Феганги, что крадет других.
Так вот будучи птицей, он стал осознавать, что его форма не совершенна и антагонистична, это ему удалось понять из выпадения своих перьев и кровоточащих ран, возникавших то и дело на его теле. Тогда он искал обратить это проклятие, он перелетал из величественного леса в призрачные рощи, где не ясно было кто перед ним: животное или растение. Однако он, научившись у маленьких оленей ходить по пятам и выцеживать из слов сети, смог смастерить ловушку доверию, и однажды даже поймал другую птицу, что была меньше его, но была очень настырной, готовой сопротивлятся охотнику до конца. Он жалел ее поначалу, но понимал, что от одной птички ничего плохого не произойдет, не должно произойти... Так он разрезал ее напополам и прикрепил к себе. Это выглядело так дико и зверски, что полуденное небо отказывалось смотреть на него из-за этого. Ему приходилось прятаться в рощах, где густые деревья скрывали его уродство. Даже цветы, некогда сверкавшие при его виде, безусловно пытались не смотреть на него лишний раз, видя во что он превратился.
Он не взлетал в широкое небо, властно расправляя свои крылья, теперь ему оставалось только шнырять из леса в лес, то и дело поглядывая над собою. Совсем скоро эта туша, которую он приравнял к себе, стала вбираться его несовершенной формой и говорить ему своим видом: перья стали тучней и заблестели, его конечности окрепли и летать стало не так обременительно, а когти стали более хваткими, — что его теория действует, он, совершивший чудовищное, оказался прав. Но длилось это не так долго, как он мог наивно полагать.
Через некоторое количество времени, он, уже было спасшийся от презрения остальных обитателей, гордо именовал себя Умбифогаль, в память об своем перевоплощении.
Бесчисленные дни он проводил в скитаниях, уподобляясь самым разным формам своих жертв. Он, то юрким соколом стремился меж изогнутых ветвей, игриво преодолевая их как препятствия, то взлетал гордым орланом и реял почти над облаками, то, проведя три ночи в тени мощных корней, возвышавшихся порой до более малых дерев, он обретал поистине демонический образ окрыленного змия, и взмывал под ночной небосвод, чтобы лишь звезды и Луна, что стали единственными невольными зрителями его бытия, могли лицезреть его. Имея невосполнимый недуг, вдали от тревог, он предпочитал чей бы то ни было компании одиночество, наедине с собой. Но ореол из перьев вокруг него все же не переставал распадаться, ветшать и говорить все своим видом ему — "облик не вечен". Спустя некоторое время, проведенное им в надежде найти иные пути для умиротворения своей формы, он решился продолжать свои хищничества. Он похищал или пленял иных птиц, смотрел в их глаза с желанием похитить их душу и забирал их навсегда. И со временем Умбифогаль, совершивший некогда немыслимое, смог теперь стереть с себя стигму, и напечатлеть на себе иную печать — Феганги, что крадет других.
