…Кажется, я пришёл в себя. Где я? Еду в телеге. Точнее, меня везут. Точнее, нас - я в ней не один. Телега движется по тряской дороге; каждая кочка отдаётся такой болью в голове, словно она не на дороге, а на внутренней стороне черепа. Вокруг уже не снег и скалы, а еловый лес, мох на пнях в той стороне, куда едем – значит, на север. Дорога идёт вниз, значит, перевал уже позади. Значит, мы к северу от перевала?...
Стоп, стоп! Рано мне начинать рассказ. Я поспешил. Вы же не знаете, кто я! Какой лес, какая телега, отчего я пришёл в себя... Сам не люблю книги и истории, что начинаются как с середины: "было чудесное весеннее утро, когда такой-то шёл туда-то." Словно входишь в трактир посреди песни барда. Все знают, что к чему, а тебе надо гадать-догадываться. Ещё в детстве, когда отец рассказывал сказки, я требовал "с самого начала" – с рождения героя.
Начнём же, но не с моего рождения, а пораньше - за двести лет до того. Чтобы понять, кто я и как попал в Скайрим, нужно знать про мою жизнь в Сиродиле. Чтобы понять её, нужно знать про мою семью. А в моей семье без Предка никак и никуда.
Я, как видите - каджит, из расы кошколюдей, именем Туо, сын Кау. По отцу – барон Одинокого замка в седьмом поколении, прямой потомок известной личности: Чемпиона Сиродила. Да-да, того самого. Он же Герой Кватча, Спаситель Брумы и прочая и прочая. Вот о нём, моём предке, и придётся вначале поговорить. Не подумайте, что хвастаюсь родословной, но иначе и впрямь не понять, кто я и почему таков, каков есть.
О жизни Предка написано в книге "Кризис Обливиона". На случай, если вы её не читали, придётся пересказать... (Вежливо сделаем вид, что слушаем пересказ Obliviona).
...Так закончились четыреста лет правления Септимов, завершилась Третья эра и началась Четвёртая. Предку не удалось спасти династию, но зато он спас весь остальной мир.
Странствуя и сражаясь по всему Сиродилу, Предок совершил и множество иных подвигов. Он возглавил Гильдию Бойцов. Он вступил в Гильдию магов, отправил назад в могилу великого некроманта Маннимарко, что решил восстать из неё, отомстил за смерть предыдущего Архимага и сам стал Архимагом. Он восстановил старинный рыцарский орден Девяти Богов, собрал реликвии древнего воителя Пелинала Уайтстрейка и, вооружившись ими, во главе ордена поверг эльфийского короля-демона Умарила Неоперённого. Он… да много чего ещё он сделал.
В тот же первый год Четвёртой эры пресеклась линия баронов Одинокого замка, что на Западном берегу. Предок расследовал смерть последнего барона, помог его призраку обрести покой, и в награду получил выморочный титул вместе с замком. Но, думаю, дело было не только в самой награде. После Септимов империей правил канцлер Окато - лукавый, как все эльфы-альтмеры; полагаю, он просто хотел отправить Предка подальше от столицы. Тот купался в воинской славе и в любви народа, возглавлял две крупнейшие и сильнейшие корпорации Империи (причём одновременно), был лучшим мечником Сиродила, ближайшим другом покойного наследника престола, принял последний вздох покойного императора, а главное - он какое-то время носил на своей груди Амулет Королей. Чем сам канцлер похвалиться не мог. То есть у Предка были известные шансы на императорский трон.
Каджит на Драконьем Престоле? Звучит смешно, но почему бы и нет, если на нём сиживали и норды, и тёмные эльфы, и даже змеи-цаэски... Потому каджит и был сделан бароном - чтобы не мешать людям и эльфам в столице спокойно резать друг друга за трон.
Предок совершил не просто небывалое, но, как бы сказать, многократно небывалое - то, чего никогда не добивался ни один человек или эльф, тем более каджит. За всю историю Империи он один соединял звания Главы Гильдии бойцов и Архимага, а сверх того звание Командора Ордена Девяти и титул барона Одинокого замка и прилегающих земель. И конечно же, звания Чемпиона Сиродила, Спасителя Брумы и Героя Кватча. Дело неслыханное. А ещё в семье ходил слух, что он тайно выступал на Арене в Имперском городе и опять-таки добрался там до самых вершин, - потому что в Розеторн-Холле, второй резиденции семьи, хранился призовой доспех Чемпиона Арены.
Неудивительно, что все его потомки жили в тени его славы, и с детства слышали "Предок то, Предок сё…". Я и сам слышал его историю чаще, чем сказки про Семь Корон Двемеров или про Стригу-вампирёнка. Предок был в семье чем-то вроде религии.
…После 1-го года Четвёртой жизнь Предка вроде бы пошла тише. Если кроме Дагона, Маннимарко и Умарила, он спасал мир от кого-то ещё, об этом уже неизвестно.
После вторжения Обливиона он прожил ещё почти пятьдесят лет. Исколесил пол-Тамриэля, посетил Эльсвейр, привёз оттуда супругу, воспитал наследника и увидел внуков. А когда пришло время, собрал всё семейство и челядь, передал титул сыну, проследил за присягой новому барону - и, навсегда простившись, покинул замок. Сын и несколько старых слуг, настояв, выехали провожать его. Он прибыл с ними в Скинград и передал сыну тамошний особняк Розеторн-Холл. Оттуда отправился в приорат Ордена Девяти и сдал командование рыцарю-преемнику. Когда изумлённые рыцари настаивали, чтобы он остался, ибо командору полагается быть погребенным в склепе под приоратом, он лишь печально улыбнулся: "я уже был там погребён, обычай исполнен". (И верно, он был там погребён после битвы с Умарилом, когда его принесли с поля битвы и сочли мёртвым.)
Оттуда он прибыл в Имперский город и передал преемнику мантию Архимага. Затем отправился в Королл, передал преемнику правление Гильдией бойцов, а сыну - права на тамошний особняк. Здесь он окончательно простился с ближними и запретил дальше следовать за ним. "Мои дела в этом мире окончены", сказал он.
Последний раз его видели в Бруме. Он посетил место былой битвы за город, постоял у собственной статуи "Спасителю Брумы", поднялся в горы к храму Повелителя облаков (что он там делал и с кем говорил - неизвестно), а затем отправился по горной дороге на запад. Больше его никто не видел. К западу располагалось только святилище демона Хермеуса Морры, а больше там нет ничего, одни снежные пики и пропасти. Когда сын с челядью, не выдержав и нарушив запрет, спустя неделю пошли по его следам, оказалось, что почитатели Хермеуса Морры его не видели. То есть до святилища он не дошёл. Куда он делся, осталось неизвестным. Свернуть с той дороги некуда, разве что спрыгнуть в пропасть. Тело героя усердно искали, помогали и стража Брумы и Клинки из Храма, - но не нашли.
Отец подозревал, что там, в снежном горном безлюдье близ Брумы, у Предка что-то было. Туда он и шёл. Зачем, правда, непонятно. Не хотелось ему лежать ни в баронской усыпальнице, ни в рыцарском склепе, ни на кладбище Клинков в приорате Вейнон... Неизвестно.
Зато известно, что когда пришёл срок помянуть покойного в литургии Аркея, жрец Аркея потребовал доказательств, что покойный исповедывал религию Девяти, а не веру своего народа. Решили узнать, покоится ли он в царстве Аркея, яко слуга Девяти, или всё-таки в угодьях Хирсина, яко каджит. Обратились к некроманту-провидцу. И тот не обнаружил покойного ни среди живых, ни среди мёртвых ни в одном из доступных его взору царств. Кажется, Предок выкинул напоследок что-то в своей манере - сумасшедшее и небывалое. Или у провидца вышла осечка? Опять же неизвестно. Ради приличия о конфузии решили умолчать, Предка помянули в литургии, как положено барону Империи, но в семье поговаривали, что он сделал что-то этакое.
…Но на потомках его природа отдохнула. Никто из них не только не повторил хоть малой части его подвигов, но и не сумел сберечь достигнутого.
Титулы главы Гильдии бойцов, Архимага и Командора Ордена ушли вместе с Предком. Наследным был только баронский титул. Кроме него, Предок оставил два огромных состояния в золоте - одно собранное им самим, другое осталось от прежних баронов в замковой сокровищнице, - сам Одинокий замок, особняк Розеторн-Холл в Скинграде, особняк в Королле и дом в Анвиле. Всё ушло как вода меж пальцев.
Насколько можно теперь судить, дело было в показной роскоши и в браках. Мы оказались баронами Сиродила, человеческой провинции, - то есть каджитами, стоящими выше людей. Люди к такому не привыкли. Предок ставил на место любого своей харизмой и славой, но потомкам для этого приходилось сорить деньгами. Они словно бы заполняли покупной роскошью то, что Предок заполнял самим собою, и будучи баронами, пытались жить словно короли.
Затем браки. По законам Сиродила, неравный брак лишает потомство прав на титул. Предок женился на дочери знатного рода Эльсвейра, но у потомков это уже не выходило. Мы рождались и воспитывались в Сиродиле, в Одиноком замке, среди одних только людей, никогда не видели эльсвейрских степей, не знали степных обычаев - и потому были "чужаки", "городские", "хвостатые имперцы". Словно летучая мышь, изгнанная из царства птиц, потому что имеет сосцы и мех, и из царства зверей, потому что имеет крылья, мой род стал чужд и людям Сиродила, и каджитам Эльсвейра. Но если люди, пусть и с неохотой, кланялись нам (ну или нашему богатству), то для знатных – то есть кочевых - каджитов оно было пустым звуком. Предок добыл у них жену, пользуясь своей несравненной славой, а у потомков её не было. Первые их поколения ещё наезжали в Эльсвейр, но потом это пресеклось. Степная знать отказывалась родниться с чужаками, не знающими священных песен, не имеющих десяти колен родословия (Предок ведь молчал о своей "дотюремной" жизни), да и просто не умеющими выжить в песчаную бурю. Довод, что в Сиродиле нет песчаных бурь, там не понимали.
Поэтому предкам моим приходилось жениться на незнатных каджитках-воительницах, коих в Сиродиле было немало - на наемницах, на военных, даже на искательницах приключений. (Спасибо и на том: хоть не испортили породу.) А последняя баронесса, то есть моя бабка, была и вовсе дочь отставного кота-служаки из Легиона и торговки с рынка. Но таким невестам обязательно надо было получить дворянство, причём ещё до брака, иначе титул с замком и землями ушёл бы из семьи уже в следующем поколении.
Приходилось сочинять им несуществующие подвиги, заслуживающие возведения во дворянство. Чтобы подвиги стали "реальны", приходилось сорить золотом в Имперской канцелярии - золотом добывали "свидетелей" этих подвигов, золотом же затыкали рты свидетелей настоящего прошлого. И так с каждым поколением писцы и законники становились всё богаче, а бароны, соответственно, всё беднее.
Первые три поколения покончили с наследством в звонкой монете. Затем ушёл из семьи особняк в Королле. Потом наш городской дом в Анвиле. А чтобы "как следует" - на пол-Сиродила - сыграть свадьбу моего деда, был продан Розеторн-Холл в Скинграде, лучший из наших домов, первая и любимая резиденция Предка, в котором семья всегда останавливалась по пути в столицу и обратно. Следующему поколению остались только замок, воинские реликвии, гобелены и столовое серебро. Боги знают, до чего бы дошло, если б не Великая Война с Доминионом. Но думаю, уж за сам-то замок бароны держались бы до последнего.
…Самого замка я никогда не видел, но знаю его по рассказам отца. Он часто о нём говорил – как высоко и красиво он «сидел» на горе над морем, как круто шла к нему вверх дорога, обсаженная деревьями, какие были там, наверху, под защитой башен и стен, добротные постройки вокруг внутреннего дворика - скотня, кузня, конюшня, удобное крыло для слуг, сам дворик с цветниками и колодцем. Словно ковыряя старые раны, он часами мог описывать замок – как всё было на славу убрано и устроено: и про часовню Девяти и колоколенку над ней, и про Толстую башню, где жила стража, про главный зал с баронским троном, гербами и главной святыней – личным оружием и Драконьим доспехом Предка. Такие положены лишь Императорам, и были сделаны Предку как исключение, в знак особых заслуг. Никто после него не осмелился их носить - то ли из почтения, то ли чтоб не дразнить доносчиков новых Императоров. Но отец говорил, что дед в юности как-то ночью пробрался в зал и таки примерил их. Оказалось, что Предок был куда крупней и плечистей потомка.
Отец говорил и говорил (особенно хлебнув лишнего) - про столовую в прохладном подвале, про тамошнее серебро, про огромную Баронскую башню, про обшитые дубом библиотеку, про алхимическую лабораторию с целыми рядами фаянсовых банок, полных зелий со всего Тамриэля. (Хотя после Предка, знавшего толк в алхимии, никто в семье не разбирался в ней и на медный грош). Про отдельные опочивальни для барона и для баронессы - первая с гербом в полстены, вторая вся в шёлке и кружевах. Про тёплые печи в зелёных изразцах. Про балконы высоко на башне, один с видом на горы, другой – на море, куда можно было выйти прямо из опочивален, и оба в цветах. А уж совсем высоко, на вершине, где кончался камень и начиналась кровля, – опочивальня баронетов-наследников, с окошками на все четыре стороны света.
Отец так часто и подробно описывал наш замок, что я видел его словно наяву. Но не знаю, верно ли, ведь во плоти я никогда не видал даже его руин. Так что воображение украшало его, наверное, ещё лучше, чем он был на деле. Отец же, выросший в нём, не мог забыть, чего лишился, и заводил речи о "нашем замке" всякий раз, когда наскребал лишний грош на выпивку. Зачем? Чтобы сделать нашу бедность ещё мучительнее? Или чтобы внушить нам, к чему стремиться, что надо вернуть, как много полагалось некогда нашей семье? От него уже не узнаешь.
…Замок со всеми остатками былой роскоши погиб в Великую войну. Войска Доминиона двигались по побережью с юга на север, к границе с Хаммерфеллом, и осадили замок с таким превосходством в силах, что не было надежды выдержать осаду. Гарнизон поклялся баронской семье стоять до последнего – и стоял, пока луки и огненные шары не сбили со стен всех защитников. После чего альтмеры засыпали ров и вышибли тараном ворота. Дед мой, предпоследний барон, заперся с остатками челяди в главной башне, отвлек ворвавшихся - и принял там последний бой, пока бабка с отцом (тогда ещё подростком) кинулась в колодец. Он был с секретом: открывался в пещеру с пресным подземным озером внутри. А из озера вёл в море тайный подводный ход, запертый дверью, чтоб не мешались пресная и морская вода. Предок, словно в предвидении, оставил у озера реликвию – двемерскую маску, что давала дышать под водой без всяких зелий. И бабка, взяв маску, уплыла из погибавшего замка через подводный ход. Через вдох она рот-в-рот давала дышать и отцу.
Они плыли под водой, сколько хватило сил, вышли на берег к северу от замка и увидели, как тот превратился в костёр. Прямо у них на глазах обрушилась главная башня. Всё было кончено. Бабка и отец бежали в темноте, лишь на шаг опережая передовые посты альтмеров. На юге кишели захватчики, дороги на восток были перекрыты с самого начала войны, уже пали и Кватч, и Скингард (и слава Девяти, говорил отец, потому что иначе они с бабкой наверняка пошли бы на восток, в Имперский город - и угодили бы под самый разгар альтмерских зверств, когда столица пала).
Оставался путь по побережью, на северо-восток и дальше на север. И баронесса с сыном, как и в чём были, пошли северными окраинами графства Кватч на Королл, так, чтобы оставить к югу захваченные альтмерами земли. В северном Кватче и южном Королле альтмеров не было, но было другое – горы и леса, да не какие-нибудь, а Великий лес и Имперский заповедник. Путешествие по ним не легко даже для подготовленного путника. Баронесса, бабка моя, подготовлена не была. Путешествие стоило ей жизни: встреча с троллем где-то в глубине Великого леса. Бабка отвлекла его на себя, дав убежать и спастись отцу. Отец выжил и сумел как-то добраться до Королла, но никаких бумаг у него при себе не было. В Королле стоял бедлам, город был набит отступившими из столицы войсками, ранеными и беженцами, в бывшем нашем тамошнем особняке разместился госпиталь – и, конечно, никто не признал в грязном оборванном котёнке наследника первой фамилии Сиродила.
Отец умолил взять его в прислугу при госпитале. Так он продержался самые тяжёлые зимние месяцы. Когда Имперский город был отвоёван, госпиталь расформировали, и отцу вновь пришлось искать себе пропитание. Дела в Королле были ужасны, цены ещё ужаснее, и он пустился дальше на север в Бруму.
Там ему помогло… фамильное сходство со статуей Спасителя Брумы. Да-да, Предок снова пришёл на помощь. В Бруме его рассказу поверили, признали право на фамилию, даже выправили какие-то бумаги, но больше это ничего ему не принесло. Северные графства кишели беглыми наследниками знатных фамилий, чьи поместья и состояния унесла война. Отец продал двемерскую подводную маску - единственное, что у него осталось ценного, - заплатил из этого за обучение ремеслу и стал подмастерьем у кузнеца. В военное время это было самое ходовое занятие… после могильщика и гробовщика.
Потекли годы. Отец вырос. Открыл своё дело. Сумел скопить немного денег, съездил в Имперский город и там в каджитском караване нашёл себе жену. Потом появились мы с братом. Потом не стало мамы.
…«Либо я воспитаю вас как дворян, либо улица воспитает вас как подонков», говорил нам отец. И был прав: улица обратила на нас внимание. Все знают, что лучшие воры из каджитов и из эльфов-босмеров. (У аргониан на это есть своё мнение, ну да у этих ящеров всё своё - и оружие, и еда, и даже загробное царство...) У нас завелись сомнительные знакомства. А кабы не отцовы наставления, завелись бы и вовсе дурные, но боги были милостивы - дальше попоек, драк и блуда дело не пошло.
Да, было у меня в той сиродильской жизни и такое. И первая "любовь", и вторая… хотя какая это любовь - юношеский блуд пополам с выпивкой. Неохота и вспоминать. (Хорошо хоть дурных болезней не подхватили.) Каджиты и люди могут совокупляться, но не могут произвести потомство, так что о продолжении рода речь не шла. С незамужними молодыми каджитками в Бруме было не плохо, а совсем плохо. Мы с братом тянули, тянули и дотянули почти до тридцати лет, и "светило" нам искать себе пару в Имперском городе, по примеру отца. Мы уже начали понемногу откладывать на поездку, но судьба распорядилась иначе.
В тот вечер отец, должно быть, "сорвался" на отложенные деньги, потому что принёс домой огромную полуведерную бутыль сиродильского бренди. Это стоило больше месячного заработка всей семьи. Мы с братом поругались с ним и в сердцах ушли из дому, чтобы не приходить до расвета. А отец, должно быть, напился в кузне и поставил бутыль у самого горна. Бренди нагрелся, вышиб пробку, выпарился, пары коснулись огня - и взорвались.
Меня в тот миг в кузне не было (иначе я бы не рассказывал вам сейчас эту историю), но дело было именно так, потому что я видел - кузня именно взорвалась. Мы с братом уже возвращались домой, перед рассветом, и это случилось на наших глазах. Взрыв был такой, что отцовская наковальня пролетела по воздуху и пробила крышу соседнего дома. На месте кузни осталась яма в земле, от отца не осталось ничего, от дома и хозяйства – только щепы и столб дыма, а по соседским домам заплясали "красные петухи". Пожар враз охватил пол-улицы.
Мы с братом вначале потеряли ум и речь от увиденного, а потом кинулись помогать тушить огонь. И тут кто-то крикнул: "это из-за них, из-за этой проклятой семейки !" Бросив пожар, толпа кинулась бить нас смертным боем. Мы кинулись бежать. Каджиты бегают быстрее людей; в беге нам соперники только босмеры. Стража, увидев бегущую из города толпу, не разобралась и кинулась закрывать ворота, вместо того чтобы ловить нас, - это нас и спасло: мы успели выскочить меж самых створок, оставив толпу запертой внутри города, и домчались до первых деревьев. Лес скрыл нас от преследования.
Оказалось, что выбежали мы через северные ворота. Оттуда не было дорог, кроме двух - одна мимо руин храма Повелителя облаков и дальше на запад, высоко по горам, другая на перевал в Скайрим. Выскочи мы через южные ворота, мы могли бы спуститься к Нибенею или отправиться в Коловию, а теперь увы: Брума в войну была укреплена, чтобы запереть пути на север, и обогнуть город было невозможно. Новые стены стояли от пропасти до пропасти. Оказалось также, что я почти не пострадал, но у Суо проломлена голова и он истекает кровью.
От потрясения и горя мутились тело и ум. Идти было некуда и не на что. В Бруме нас ждала смерть от рук разъяренных соседей. Суо вспомнил о фантазиях отца и предложил идти по горной дороге, на запад от руин храма Повелителя Облаков, - поискать что-то, что могло там быть у нашего Предка. "Мы в такой беде, что, может, боги или он сам сжалятся над нами и дадут знак", говорил он.
Мы пошли, как и в чём были. Я порвал рубаху и пытался завязать Суо голову, но кровь шла и шла. Мы поели, собрав прошлогодние грибы, засохшие ягоды и другую дрянь, но когда кончился лес и начались одни только камни и снег, кончились и они. Снег можно было пить, и он остужал раны Суо, но из еды был только воздух. Выше в горах осенний холод превратился в мороз. Я понимал, что конец близок, но ещё как-то держался, а вот Суо становилось хуже и хуже.
Не помню, сколько мы шли – то ли день, то ли два. Дорога вилась близ самых вершин, среди вечных снегов и вечного молчания, только ветер посвистывал. Никаких следов и секретов Предка мы не обнаружили (как и его сын полтораста лет назад); если он хотел унести свои тайны с собой, ему это удалось. Один раз мне почудилось, что выше дороги, уже на самой вершине, из снега выступают какие-то каменные зубцы, но добраться туда по сотням футов гладкого, как зеркало, льда было совершенно невозможно – разве что научиться летать. Полумёртвые от холода и голода, мы дошли до святилища Хермеуса Морры. Его поклонники во главе с каким-то данмером (где поклоняются даэдра или какой иной гадости - данмеры, всегда данмеры!) встретили нас враждебным молчанием. Нам дали погреться у костра, но не дали и крошки сьестного, а затем отправили вон.
На обратном пути Суо умер.
Я похоронил его в снегу, оттащив вверх от дороги, сколько хватило сил. Место я не запомнил. На что? Чтобы перезахоронить его? Где, зачем? Он покоится на лучшем кладбище в мире. Ни один склеп, ни одно кладбище не порука, что столетия спустя в них не заберётся какая-то сволочь – некромант, расхититель гробов или упырь-трупоед. У Суо такая порука есть. Он обрёл воистину вечный покой среди вечных снегов, где нечего делать ни одному осквернителю. Там, в бездобычье, даже орлы не летают. Ни один бальзам не сбережёт его так, как вечный холод. Первый же снегопад скроет всякий намёк на могилу, и она пребудет сокрыта и спокойна, пока высятся горы меж Скайримом и Сиродилом. Я оставил брата в прекраснейшей вечной гробнице из сверкающего снега и прозрачного льда, что краше жемчуга и хрусталя всех королей земных. Над ним вечно горят лампады из солнца и звёзд. Покойся с миром, Суо, брат мой!
Мне тоже жить было особо незачем, но я решил умереть в движении. И я пошёл, едва двигая ноги, куда вела дорога. На развилке ниже храма, откуда уже видна была Брума, на столбе ветер трепал объявление - о розыске нас с братом ("недостойных отпрысков некогда славного рода") за "поджог города". Дерьмо даэдрота! Умирать на виду не хотелось - ни от рук толпы, ни от палача. Лучше одному, в горах, среди неба и снегов. Зачем я не остался у брата? Я чуть было не повернул обратно, но вспомнил, что сам теперь не найду могилу. И я побрёл, оставив Бруму по правую руку на юг, на Скайримский перевал.
Гнев и скорбь переполняли меня. Я шёл и в голос проклинал Предка, богов и всё мироздание, но особенно Предка. "Проклятая сволочь! Для чего ты спас этот мир? Чтобы в нём творилось такое? Не будь ты долбаным героем, мы были бы простыми каджитами, не баронами, - и были бы живы! Живы!!! И отец, и брат, и дед с бабкой! В тёплых песках, а не в этом снегу! Ты один сгрёб в свою жизнь удачу на семь поколений вперёд, на все наши жизни, и нам ничего не осталось! Будь ты проклят, сволочь, где бы ты ни был! И будь прокляты любившие тебя боги!"
Той ночью в горах я поносил богов, испепеляя в проклятиях душу, - но "Акатош любит, когда губят душу свою из любви к брату своему". И вопль мой был услышан.
…Оказалось, что перевал запирает со стороны Сиродила имперский форт. Меня взяли, должно быть, за бродяжный вид. Не помню, что мне говорили, я был в помрачении. Мне было всё равно, что со мной сделают. Хотелось лишь одного - скорее уйти вослед отцу и брату.
Меня посадили в каталажку форта. Там было совсем темно, зато тепло и, судя по запаху, даже почти чисто. Кормили неплохо. Парашу выносили вовремя. Там я провёл четыре или пять кормёжек; сколько это в часах или днях, не скажу, потерял счёт времени. Я немного отъелся и отогрелся. Отчаяние и безумие отступили, и сменились безразличием. Мне стало всё равно, останусь я жив или умру. Ни моя жизнь, ни моя смерть ничего больше не значили. Я словно бы выпал из этой жизни и из этого мира.
Думаю, то были первые признаки, что боги услышали меня. Чтобы сдвинуть мир, нужно стать внешним к миру - нужно быть вне его. А иначе его не сдвинуть, как не вытащить самого себя за волосы из болота. (Но я забегаю вперёд, и излагаю учения, которые узнал много позже).
Теперь-то я знаю, что:
В Скайриме кипел бунт Братьев Бури. Братья проигрывали, Империя наседала. Группа бунтовщиков, уходя от погони, пыталась прорваться на юг в Сиродил, но по сю сторону перевала попала в засаду имперцев. Те бросили пленных в мою камеру. Дело было, кажется, среди ночи, потому что я спал, когда замелькали факелы и открылись двери. Пленных впихнули внутрь и тут же ушли. Говорить с "новенькими" не хотелось, я даже не слушал, о чём они шепчутся. А потом, не успел я снова заснуть, всю камеру повели на выход. Так меня смешали с бунтовщиками.
Впервые за несколько дней я увидал солнце. Оказалось, что снаружи раннее утро, я стою среди грязных связанных нордов, сам выгляжу не лучше них, а посреди двора ждут повозки с солдатами на козлах. Сдуру и с темноты я решил, что это лично за мной, чтобы везти назад в Бруму, на казнь. Нет! Любая смерть, кроме смерти на плахе - гнусной смерти, под улюлюканье толпы, что убила брата! Я заорал и кинулся на конвой. Сзади ударили по голове, и мир погас.
Пришёл я в себя уже в повозке. Та двигалась по тряской дороге, каждый камень отдавался в голове так, словно был на внутренней стороне черепа. Вокруг были не скалы и снег, а еловый лес. Мох на стволах в той стороне, куда едем – значит, едем на север. Дорога идёт вниз – значит, перевал позади. Я к северу от перевала? То есть уже в Скайриме? Меня везут не в Бруму?... Но куда и зачем?
…Ну, а дальше вы уже знаете.
