Ничего личного
Я смотрю, как солнце играет на красной черепице крыш, как лучи отражаются в оконных стеклах, делая их поверхность почти зеркальной и набрасывая покров тайны на то, что происходит внутри. Каждый дом – это больше чем просто стены, накрытые крышей. Каждый дом – это отражение своего хозяина, хранитель его маленьких и больших секретов.
Вот та крыша, за перекрестком, маячащим вдаль по убегающей от площади улице – это булочная. И все ее секреты: рецепт теста, которое тает во рту, тайна с хрустом надкусываемой корочки да поздние визиты соседа к жене булочника. Почти у окраины города, там, где вьется вверх темная струйка дыма – под крышей громыхают молотом о наковальню секреты кузнеца. Их много, но самый примечательный из них касается проигранных в карты денег, которые, по мнению супруги этого самого кузнеца, он передал своему отцу на починку лодки.
Те дома, что у самой площади, хранят более серьезные тайны. Хотя бы просто потому, что возле Пьяцца Дель Контратто могут позволить себе поселиться далеко не простые смертные. Ведь на те деньги, которых стоит в этом месте земля, умещающаяся под подошвой сапога, семья гончара может прожить десятилетие.
Только тихо! Не надо называть имен. Лишние слова иногда могут обойтись слишком дорого.
Вот тот дом, с розмарином и молодыми апельсиновыми деревцами в вазонах под окнами, вальяжно расположившийся за кованой оградой – это сыр и оливки. И даже если вы перепробовали все сорта сыра в Антиве и можете на вкус различить масло из оливок, выращенных на западе от масла из оливок выращенных на востоке страны… Поверьте, вы ничего не знаете, ни о том, ни о другом, если вам неизвестно, что практически все деньги от их продаж стекаются в этот дом. Ваши знания скудны, если вы не имеете представления о том, почему так многие работники сыроварен страдают отдышкой и не любят слово «потерпеть»… Особенно, если разговор касается денег. А вот если вы в курсе относительно годового оборота хозяина этого дома и ставок его налогов… тогда, я думаю, что рано или поздно у вас появится какое-нибудь интересное для меня предложение… Если же вы слишком часто и громко задаете вопрос - почему некоторые невменяемые прохожие так часто бросаются под копыта лошадей сына хозяина этого дома... или что за странные крохотную коробочку иногда видят в его руках…то, вполне возможно, интересное предложение когда-нибудь появится по поводу вас…
Строгий дом за каменным забором – это вино и специи. Это очень почтенный дом. Его хозяев горожане любят за меценатство и благотворительность. Это так же, так или иначе, большинство столичных борделей и экспорт живой массы в Минратоус, а так же подпольные поставки лириума из Орзамара и его оптовая продажа.
Следующий дом - тот, что украшен изящной лепкой и витражами – это импорт металла и уголь. Это хороший заказчик, не скупящийся на деньги, не в пользу которого я могу сказать только одно – он слишком любит заниматься самодеятельностью в моей профессиональной сфере и делает это слишком кустарно. Смерть должна быть быстрой. Смакование же этого процесса вызывает у меня легкое отвращение. Не подумайте, что в данной ситуации я забочусь о приросте количества заказов у меня лично или у нашей организации в целом. Я просто не одобряю его методы. В том числе то, что он нанимает отчаявшихся безработных для оправки их на угольные шахты своих партнеров с единственной целью – правдоподобно скрыть от последних свои финансовые махинации так внезапно случившимся взрывом рудничного газа.
Но, похоже, я говорю лишнее. Это – мой недостаток. Вот, например, на прошлой неделе… Хотя, не стоит об этом.
Порыв ветра принес запах моря, хлопнул ставнями где-то невдалеке.
Я смотрю на город через прицел арбалета. Хорошего арбалета, смею заверить совершенно без всякого преувеличения. Возможно даже, уникального, если принимать во внимание дистанцию его стрельбы. Такая вещь стоит больше чем деньги. Это не просто оружие. Мне он стоил не только совершенно безумных денег, а еще и… Многого. Поэтому, касаясь его кожей, я чувствую непередаваемое словами ощущение единения, не сравнимое ни с чем.
Не люблю ждать. Когда все закончится, я куплю бутылку аутунно д'оро, а к нему - чего-нибудь пряного и хрустящего, да съезжу на ночь к морю, куда-нибудь в глушь. Давно пора смыть с себя накопившуюся усталость. И чтоб рядом не было никого – только я, море и ночное небо. Плыть долго и без цели, в погоне за горизонтом, тревожа игру лунных бликов на поверхности воды. Потом вернуться на берег, чтоб заснуть на теплом песке…
Ноги затекли. Сколько можно тут торчать, полуприсев! Хоть бы было что под колено подставить. Демоны Тени! Старикашка заставляет ждать и меня, и Создателя. Это, по крайней мере, неприлично. Я надеюсь, что Создатель не обидится на своего привратника за нерасторопность. Хотя, возможно, он занят чтением списка грехов прибывающего, тогда ему есть за чем провести время – список там длинный.
Где-то над головой слышно воркование и шаги голубиных лап по черепице.
На площадь плавно выехала карета из черного дерева. Наконец-то! Окошки занавешены, что скверно. Значит, в моем распоряжении ровно столько времени, сколько будет необходимо старому грешнику для того, чтоб преодолеть четыре ступеньки у дверей – раньше его будет закрывать от меня карета. Это неприятно, но вполне ожидаемо.
Секунды тянутся долго, словно время играет со мной в поддавки.
Я плавно спускаю холостой ход курка, отслеживая, как на линии выстрела появляется седая коротко стриженая голова… плечи… спина. Задерживаю дыхание, делаю поправку на движение и ветер. Пусковой механизм срабатывает с легким щелчком.
Болт входит между лопаткой и позвоночником. Хорошая работа. Дальнейший ход событий не сильно меня интересует, так как яду нужно не так уж много времени. Гораздо меньше, чем лекарю для того, чтоб прийти.
Теперь – убраться от окна и быстро, но аккуратно разобрать арбалет, чтоб спрятать его в чехол, напоминающий широкий тубус для карт. Пронзительный и отчаянный женский крик, несущийся со стороны площади, подтверждает мой успех. Все. Прочь отсюда. Долой, предварительно бросив из окна взгляд на суету, развернувшуюся около упавшего тела. Клиент скорее мертв, чем жив, прими Создатель его душу.
Зеленые каскады виноградных листьев, покрывающие заборы вдоль вьющейся вниз по склону улочки. Теплая на ощупь ягода играет в пальцах бликами, словно самоцвет, оставляет на языке ни с чем не сравнимый вкус - вкус последних дней лета.
Где-то во дворе неподалеку слышен женский голос – мать громко отчитывает дочку. Навстречу мне вверх по улице стремглав несется смуглый темноволосый постреленок лет восьми в коротких штанишках, держа под мышкой тряпичный мяч. Ласточки совершают замысловатые фигуры в воздухе, опускаясь почти к земле. Видимо, будет дождь… хотя небо чистое. Досадно, если все-таки будет. Это портит мои планы относительно вечера и моря.
Внезапно мальчишка спотыкается и падает, не выпуская мяча из рук. Растрепанные вихры, большие карие глаза и закушенная от боли в разбитых коленках губа.
Я делаю шаг, улыбаюсь и протягиваю ему руку. У меня хорошее настроение.
- Вставай.
Он хватается за руку и поднимается на ноги, почему-то глядя мне прямо в глаза…
Время вздрогнуло и исчезло, потекло теплым вниз по животу. Тряпичный мяч беззвучно покатился вниз по брусчатке.
- Ничего личного, – тихо и не по-детски спокойно сказал мальчонка, пряча в рукав окровавленный кинжал.
После чего пришла боль.
Я люблю тебя, Антива! Но случайно вырвавшиеся слова в этом городе иногда могут стоить слишком дорого.
Ноги слабеют и колени встречают камень мостовой.
Как же все… случилось…по-дурацки…
- Хорошая… работа. Вот… возьми, - слабеющая рука протягивает мальчишке тубус с арбалетом. – Как тебя зовут?
Он не отвечает. Просто отводит взгляд.
Теплые ладони улицы принимают меня и, уходя в обволакивающую сознание темноту, я какое-то время еще слышу удаляющиеся детские шаги и крики проносящихся над улицей ласточек.
"Когда умру, схороните меня с гитарой
В речном песке.
Когда умру, в апельсиновой роще старой,
В любом цветке.
Когда умру, буду флюгером я на крыше,
На ветру.
Тише.
Когда умру."
Федерико Гарсиа Лорка
Тьма внутри
Как просто иногда стать чем-то другим. Для этого достаточно сменить примелькавшийся доспех из драконьей кости на обычное дешевое платьишко, упаковать мечи в тюк и заплести волосы в девчоночьи косички. И Героини Ферелдена и Командора Серых Стражей больше нет – есть эльфиечка, которых сотни, существо, к лицу которого не присматриваются. И все это имеет приятный вкус свободы. Свободы от самой себя. От себя, которую тащишь как камень на шее – потому что ты обязана собственной славе столько всякого «не можешь» и столько всякого «должна», что от этого порою становится тошно.
Над головой мерцают звезды. Ночное небо кажется бесконечным – где-то там, далеко оно становится темной морской гладью, замыкая реальность в кольцо, где существуют только море, небо и ты, плывущая навстречу тому, что будет. И не важно, что в этом «будет» уже давно капают минуты, отсчитывая срок. Может быть, тех самых тридцати лет ты и не проживешь. Всякое в жизни бывает. Ведь не важно сколько – важно как и кем. Даже если для того, чтоб в очередной раз найти себя, придется стать просто эльфом в недобром к эльфам мире. Будет что будет. Делай… что хочешь.
Ветер швырнул в лицо горсть мелких соленых брызг – и как это их так занесло? Как странно привыкать к тому, что было забыто. И вот опять. А впрочем, ты ведь сама этого хотела – нельзя ходить по земле, не пачкая ног пылью, так что добро пожаловать в эльфийское «обычно», время слезть с лавр победителя.
Покачиванье палубы и шум голосов, где-то там, за занавесом света фонаря. Фонарь, ступени, за дверью – каюты. Если хочешь спокойно добраться до точки назначения, не привлекая к себе внимания – неразумные выходки излишни. Это не стоит забывать, даже если иногда ладони просят рукоятей. Терпение и смирение - это добродетель, особенно для убийцы. Не так ли? Ни чего личного. Когда клинок покидает ножны, все, за что тебя можно задеть – должно развеяться как дым. Ты и твоя работа – ни больше, ни меньше. Так надо. Иначе – не надо. Вот такой простой счет: плюс и минус, таково основное правило. Хотя, огр меня побери, непривычно. Уже непривычно и иногда задевает, вызывая злость, которую , как собаку, приходится ставить на место командой «фу, к ноге». Как многое я забыла… Как быстро привыкаешь к собственной значимости.
Может быть, не стоило покидать трюм? Уснуть, устроившись на собственном тюке с вещами… Дождаться до порта назначения… А там что? Случится что-то, и не выдержат нервы – и сломаю маску, выдам себя. Нет, лучше привыкать сейчас и здесь - в Антиву должна приехать маленькая, ничего не значащая эльфийка. Серая мышь. Чтоб не вызывать подозрений.
Я иногда завидую Валендриану – его спокойствию, выдержке. Способности многое пропускать через себя и придерживаться при этом собственного курса. Где ты сейчас, хагрен эльфинажа Денерима, жив ли ты? Я непростительно проворонила тебя, не успела, позволила увезти… Это – моя ошибка, я постараюсь ее исправить, если смогу. А пока – я оставила нашим детям сказку, которая им была так необходима, чтоб они могли играть в меня, и ушла, чтоб этой сказки не разрушить. Мне надо, чтоб в их играх жил кто-то из своих, а не люди, на которых они потом будут смотреть снизу вверх, забывая себя или наоборот – отравляя собственное сознание ненавистью или чувством собственной ущемленности. Это – мой им подарок… для их будущей жизни в мире людей.
А люди – до чего они смешны. Заносчивостью и неизбывной тягой посмотреть ну хоть на что-то, да свысока, стремлением залезть хотя бы чуть-чуть вверх, чтоб плюнуть вниз. Поненавидеть, задеть, вытереть ноги. Показать этим: я , мол, выше и достойней – для них это… как воздух… Согнуть, поставить на колени. Войти в личное душевное пространство и там подмять под себя. Использовать. И мы болеем этим, заражаясь от них. Вернее, болезнь протекает иначе, но зараза – та же. И вот эльфийской разновидностью этой болезни - болею, в том числе, я… и высшей степени. Но течение хвори я постараюсь взять на себя и не разносить ее дальше. Это – самое сложное, это значит – пойти наперекор сознанию общества, которое на этом построено. Это тяжелее, чем просто побороть скверну. Но я попытаюсь.
Ночь. Прохладный ветер в лицо. Летите, мысли, как чайки… Найдите для меня ответ на вопрос «что дальше?». Не для меня, для всех нас - детей этой земли. Я не знаю ответа на него. Судно идет бакштаг, но ветер устойчив и даже за штурвалом – никого. Рулевой спустился вниз, помудрив что-то у колеса – видимо как-то зафиксировал его в установленном положении.
Дыхание ночного океана ощущается кожей. Это такая радость – быть частью всего этого. Глубоким вдохом зачерпнуть благодати мирозданья, пропустив ее по всему телу. Как там говорилось… самое высокое наслаждение – сделать то, что по мнению других, ты сделать не сможешь? Неправда. Самое высокое наслаждение – вот это. И минуты падают как капли, без счета, в тихий восторг. Катарсис.
Хлопок двери, шаги по палубе и голоса. Пьяные, мужские, за левым плечом. Те самые, крепкие мужские слова, которые почему-то считаются визиткой мужественности, и обещания кому-то чего-то… смех. Слегка повернуть голову, чтоб оценить обстановку. Двое матросов. Не то, что я не люблю пьяных вообще – я не люблю пьяного быдла, вне зависимости от его социального положения. Со времен Вогана – не люблю особо...
Я не готова портить себе вечер и решать дилеммы добра и зла, этики, морали и эстетики, а рядом нет родного антиванского «метра шестидесяти пяти» с острым языком и неизменным ножом при себе, да и все мое оружие – в тюке внизу, чтоб не вызывать лишних вопросов. Поэтому, на всякий случай, лучше тихо уйти сейчас. Правда, для этого пройдется пройти мимо них – уж слишком неудобно они вышли… но если вдоль борта…
- О, смотри - остроухая сучка.
Еще что-то - тихо, между собой.
Они пьяны, совершенно. Ускоряю шаг, надеясь пройти мимо. Я – тихая приличная девушка. Тихая, приличная, совершенно безобидная и потому мне – отсюда и быстро.
- Стой, куда!
Шаги вдогонку. Догоняют. Пытаются поймать. Касание чужих рук к собственному телу – как разряды маленьких молний. Неприятно.
- Отстаньте!
Куда там, они знают, что они выше, поэтому думают, что сильней. И они пьяны.
Хват за левое плечо и талию – это ошибка, грубая ошибка, удержание и фиксацию противника так не делают. Что-то комком ворочается чуть пониже ребер, тянет силу из старой памяти, отзываясь на ее отголоски, как скверна на крик Архидемона. В этой памяти – самодовольная физиономия Вогана и морды его стражников. Нельзя, не надо… Пальцы, вцепившиеся в волосы на затылке и приближающееся чужое дыхание с винными парами… Спаси Создатель. Нет!..
Да... Старая память сломала самоконтроль, вырвалась и коснулась сознания, властно беря свои права. Как было… давно и недавно, в усадьбе эрла Денерима. Подстегнутый болью от корней волос, комок бешенства рванул в затылке и растекся мурашками по коже головы, вспышка ярости наполнила сознание уверенным и нетрепливым ожиданием. Это сладкое слово месть. И пошел счет времени, где каждый миг – это часть действия, даже если он наполнен недеянием. В кончиках пальцев отозвалась странная, нечеловеческая физическая сила, полученная в Тени, в башне на озере Калленхад, в кошмарном сне. Сердце бешено гнало кровь по венам. Оружие убийце не нужно. Достаточно желания убивать.
Рука легко взметнулась вверх, скользнув ладонью между своим и чужим телом, пальцы впились в кадык противника. Выверять некогда, но удалось точно там, куда надо. Вдавить и сжать пальцы, резко с хрустом давя хрящ, и дернуть на себя. Кончики ногтей ходят под кожу и пальцам становится влажно. Умри! Мне легко и улыбка играет в уголках губ… Тот, кому вздумалось побаловаться насилием, иногда … получит то, во что хотел поиграть. И это ему может не понравиться.
Завалить находящееся в ступоре от боли тело на борт – чтоб кровью не заляпал, захлебываясь. И пока второй насильник не сообразил в чем дело – переключиться на него. Как же неудобно, когда объект такой высокий – ни ногой в пах не достанешь, ни затылком в нос.
Беглый взгляд под ноги. Хватка пьяного на мгновение ослабла – видимо до замутненного алкоголем сознания дошло, что с его дружком что-то не то и он не блюет. Просесть чуть вниз, резким движением и потом - пол оборота на выход из захвата. Удар локтем в солнечное сплетение, четко в ритм его дыхания, как только запах вина откатится - на вдохе. Тебе хотелось познакомиться поближе? Ну что ж, здравствуй, это я. Тело падает на пол. Десять секунд чтоб обернутся и, подхватив за ноги, перевалить первого через борт – в любую минуту может вернуться рулевой – не надо терять времени. За потраченные мгновенья второй приходит в себя, пытается встать, опершись руками о палубу. Погоди, мы еще не договорили. Удар каблуком по пальцам левой руки, с хрустом ломает фаланги. Он падает навзничь хватает ртом воздух, пытается прикрыть рукой голову. Неплохо. Удар сбоку, по корпусу, в открывшееся пространство под мышкой… Не точно и… слабо. Тогда… Прыжок и удар локтем в падении, в основание черепа, сопровождаемый звуком ломаемого позвоночника.
Подняться на ноги. Выдохнуть. Сердце все еще бьется в безумном ритме. Вдох… Выдох… И это бурлящее внутри что-то, которое приходится утихомиривать, глубоко дыша. То, которому понравилось и оно просит еще, лететь, скользя на волне ненависти. Скверна? Нет, иное. Это было до скверны. У этого есть отец. Его зовут Воган. И за это я ненавижу…
Так, спокойно! Тихо. Спокойно… как на погребальном костре – никто не встал и не ушел.
Тело – за борт. Это – дольше всего, он очень громоздкий… Быстро подойти к бочке. Зачерпнуть ковш воды и сплеснуть на внешнюю сторону борта - смыть кровавые потеки, чтоб в глаза не бросались. Окончательно следы уберут брызги, летящие с поверхности волн. Ковш на место. Все… Демон! Он меня кровью заляпал! Правда немного… Думаю, в темноте не заметят…
Снова хлопок двери. Это возвращается рулевой. Человек… Еще несколько глубоких вдохов. Хватит! Он не при чем. Фу! К ноге!
Поправляя растрепавшиеся косы, снова подставляю лицо под ветер – так, как будто ни чего не произошло. Запрятать это, бурлящее, глубоко-глубоко… Вот это, то что гудит в висках. На эльфиечку в потрепанном платьице мало кто обратит внимания. Но платье придется выбросить. За борт. Чуть поздней.
Сколько ненависти, эмоции - как же все это непрофессионально. Вот вам и катарсис, и высокая философия. Да только вот, сетовать можно сколько угодно, есть одно маленькое замечание – а как могло быть иначе? Нет, я могла бы не убивать их. И чем бы это закончилось? Я ведь эльф! При чем эльф, рожденный и выросший в городе. То есть, для людей – остроухая шваль, для многих из долийцев, если не обманывать себя, – плоскоухое отребье. А где-то между этими двумя догмами – живая я, которая хочет быть как можно дальше и от первой, и от второй точек зрения. И которой сейчас препаршивейше от того, что она преступила поставленные самой себе рамки, профессиональные рамки. Потому что она больна той болезнью, которой ее наградила жизнь – жизнь эльфа в мире людей. И вот та самая зараза ходит по Тедасу. И если задуматься – уже же не важно, кто и в какие седодревние времена начал первым, важно – что теперь с этим делать.
Лунная дорожка бежит по поверхности волн. Я, Серый Страж, Мирелл Табрис, мое назначение – бороться с порождениями тьмы в этом мире. А кто будет бороться с той тьмой, которая – порождение этого мира во мне?
Эпилог к незаконченному ДАА
Первый тайм мы уже отыграли
И одно лишь сумели понять:
Чтоб тебя на земле не теряли -
Постарайся себя не терять!
Н. Добронравов
За окном почти беззвучно падал мелкий дождь, размазывая серую краску по осени, оставляя на стеклах короткие тонкие росчерки, собирающиеся каплями и сбегающие вниз. Ветер раскачивал ветви деревьев и гнал редкие, чуть побуревшие листья по пожухлой траве, кажущейся серой в наступающих сумерках. Командор Серых Стражей Мирелл Табрис села на край кровати и принялась устало расстегивать ремни доспеха.
«Создатель! Как же я утомилась. Причем душой - гораздо больше чем телом. Наверное, все это – слишком много для меня. Где-то тут я заканчиваюсь.»
Доспех из драконьей кости, брошенный на пол, упал с глухим звуком и Мирелл откинулась на кровати, даже не удосужившись снять с себя влажный льняной поддоспешник.
В камине потрескивали поленья. Поток теплого воздуха колыхал паутину, висящую в углу на потолке. Хорошо, что не жилую – после подземных приключений Табрис поняла, что боится пауков каким-то непонятно-животным страхом.
«Высоко, не сниму. Хотя, все демоны Тени! Я - Командор и почти эрл и не должна, по идее, лезть с тряпкой под потолок. Прикажу – и снимут. Надо только переодеться в сухое. Поясница разламывается от этого доспеха...»
Мирелл нехотя встала, подошла к тазу для умывания и, несколько раз налив из кувшина воды в ладонь, ополоснула лицо, перепачканное разводами подмокшей от дождя пыли.
«Теперь надо поесть чего-нибудь жидкого и горячего. И переодеться. Иначе я завтра буду с соплями – это как пить дать. В следующий раз я пошлю лесом всякого, кто прибежит с выпученными глазами и криками, что в лесу опять появились Порождения Чьей-То Нездоровой Фантазии. Интересно, это была чья-то неудачная шутка или кто-то специально сеет панику среди еще не успевших отойти от испуга крестьян, чтоб допечь меня постоянным дерганьем?»
Сухое платье пахло лавандой. В шкафу как всегда стоял запах лаванды, разложенной в полотняных мешочках не полках… и было настолько пусто, что моль могла там устроить тренировочную площадку для полетов.
«Как забавно. Когда-то я была нищей девчонкой из эльфинажа и мечтала о том, что когда-нибудь мне жутко повезет - у меня будет атласное платье и красные с пряжками башмачки, и иногда мне было нечем поужинать. Сейчас я Герой Ферелдена … и у меня в шкафу – шесть пар льняных кальсон, четыре рубахи и вот это . И я хронически не успеваю позавтракать.»
Развесив доспех для просушки на стойку, Мирелл вышла в коридор, прошла по нему, спустилась вниз по лестнице и направилась в сторону кухни.
- Сэр? – послышалось сзади.
Мирелл оглянулась.
- Да, Ларис.
- Вам пришла почта, я как раз искала вас, чтоб доложить. Тут почта пришла.
- Чудесно. Давайте сюда.
Мирелл жадно схватила сыроватые на ощупь конверты и принялась перебирать их. Знакомый почерк отсутствовал.
- Хорошо. Отнесите их ко мне в кабинет. И… Если вам не трудно… Распорядитесь по поводу обеда…ужина… В общем, поесть. Что у них там есть, не важно что но горячее и сытное, желательно с супом в придачу. Пусть принесут наверх, мне в спальню. Хорошо?
Это «хорошо» прозвучало так умоляюще, что осознав произнесенное, Мирелл чуть не засмеялась над собой.
- Э… как вам будет угодно, сэр.
- Вот и чудесно.
Она кивнула и, одарив собеседницу усталой улыбкой, поплелась вверх по лестнице, про себя проклиная высокие замковые ступеньки и собственную некстати дающую себя знать спину.
Суп был просто великолепен. Хотя, если быть уж до конца честной, после отсутствия завтрака и обеда, а также после дневной прогулки по зарослям на ветру, вполне пристойными могли показаться даже подметки, если их хорошенько проварить со специями. Курицу тушеную с овощами заботливая кухарка приготовила так, что есть ее можно было губами. Мирелл налила себе в прозрачный орлесианский кубок немного яблочного бренди, набросила на плечи плед и села в кресло у камина. Уютное тепло разлилось по телу после первых же глотков.
В дверь постучали.
- Войдите.
Дверь плавно открылась . На пороге стоял сенешаль Верел.
- Сэр?
- Ого. Какое серьезное начало. Оно вряд ли предвещает что-либо хорошее. Бренди будешь?
- Не откажусь, – улыбнулся Верел и занял пустующее кресло у камина. - Мне доложили, что тревога снова была ложной.
Пламя отбрасывало блики на его аристократичное и вместе с тем лишенное как слащавости так и высокомерия лицо, делая черты непривычно чеканными, как у королевских особ на монетах.
- Да. И это уже начинает нервировать.
- Хочешь совет? – он коснулся губами стекла, отхлебывая напиток, и в его взгляде замер вопрос.
- Разумеется.
- Ты слишком многое пытаешься делать лично. Причем иногда – с избыточным рвением. Пока я искал тебя сегодня утром, чтоб намекнуть на то, что все это уж слишком напоминает игру в дразнилки – тебя уж и след простыл. Кстати, великолепный бренди.
- Ну, а что ты мне прикажешь делать? Из всех заповедей Серых Стражей мне труднее всего дается именно бдительность в мире. Я не вижу цели.
Он улыбнулся. Седоватые волосы в мерцающем свете казались отблескивающими металлом. Мирелл неожиданно для себя почувствовала, что надо срочно себя чем-то занять, так как, наверное, она слишком пристально таращится на собственного сенешаля.
Она взяла бутылку и освежила кубки.
- За все лучшее.
- Ты странная маленькая женщина, сэр.
- Это упрек?
- Вовсе нет. В тебе столько сил, за тобой сложно уследить, не то что заставить тебя хоть на какое-то время остановиться. Мне иногда кажется…
- Что в меня вселился Архидемон?
- Я не это хотел сказать.
- Хорошо. Давай я попытаюсь объяснить. Ты готов понять?
- Я постараюсь.
Мирелл какое-то время смотрела в лицо сенешаля. Потом опустошила свой кубок. Верел был привлекателен, невзирая на свой возраст. Чертовски привлекателен, будто пришел из наивных девичьих фантазий о том, что в жизни появится когда-нибудь благородный-красивый-богатый любовник, конечно же человек, который обеспечит беззаботную и счастливую жизнь. И что самое интересное, последнее время он именно этим и занимался, ненавязчиво поддерживая героиню Ферелдена на плаву. Он был странным эхом не слишком счастливого, но беззаботного прошлого, бывшего до того как… до того как одна самодовольная и похотливая скотина сломала иллюзии и разбила мечты.
- Скажи мне, что ты знаешь обо мне, кроме того, что, разумеется я вся из себя расгеройская героиня вдоль и поперек?
- Все зависит от того, что именно тебя интересует, - сенешаль снова не спеша отхлебнул небольшой глоток и вопрошающе посмотрел на командора.
- Я убийца, Верел. Не тот убийца, который ассасин, а тот который душегуб. То есть я убила и мне это доставило удовольствие. Дункан в прямом смысле слова вытащил мою шею из петли.
- Ну, пути к светлому имени Серого Стража бывают разные.
- Я убила сына эрла Денерима и его людей. Всех, кто попался мне под руку.
- Это впечатляет и объясняет выбор Дункана. Ты хочешь, чтоб я спросил зачем?
- Скорее за что. За то, что он и его люди убили мою подругу и моего жениха, пустили по кругу мою кузину и хотели изнасиловать меня.
- Достойный список.
- Дело не в этом. Когда это произошло… я поняла, что испытываю странно сладкое чувство от осознания содеянного… Как будто я встала и расправила плечи. Заставила мир признать, что я больше, чем грязь. Пусть неправедное, но большее. Понимаешь? Это дало мне… если так можно выразиться, жажду крови. И я очень благодарна Дункану даже не за то, что он спас мою шкуру, а за то, что он дал этой жажде достойное применение. Первое время меня пугали сны Стража. Теперь они меня радуют. Я ищу в них неразумного и абсолютного зла, которое можно уничтожить, не чувствуя себя неправедно. Я не боюсь Порождений Тьмы – они для меня вожделенная добыча.
- Это случилось до или после битвы с Архидемоном?
- Пропал страх кошмаров? До.
Мирелл снова налила себе бренди.
- Тебе еще?
- Немного.
Горлышко бутылки тихо звякнуло об орлесианское стекло.
- Наверно, я слегка пьяна.
- Возможно. Но, знаешь, я думаю что дело не только в этом. Не потому ты последние недели тратишь себя, как транжира медяки.
- А в чем?
- Ты от себя это пытаешься скрыть или от меня?
- Что именно?
- То, чего тебе не хватает.
Его взгляд был спокойным и вопрошающим. Мирелл поняла, что, скорее всего, догадывается о чем он. В таком случае положение было донельзя дурацким.
- Пожалуй, немного роста, чтоб снять паутину с потолка, - командор сверкнула кошачьей зеленью глаз.
- У тебя острый язык.
- Скорее, хорошо тренированный, - пожала плечами Мирелл, потом сообразила как звучит то, что она сказала спьяну, и густо покраснела. – Ой, я не это имела ввиду.
Верел улыбнулся доброй и понимающей улыбкой, но Мирелл на какой-то миг показалось, что в этой улыбке промелькнула грустинка.
- Я все понял. Я понял это еще раньше, когда увидел как судорожно ты хватаешь письма, ищешь в них и не находишь. Кто он? Он тебя бросил?
- Нет. Я пьяная и буду откровенной. Он – мужчина-лириум. Меня ломает без него. Но он меня не бросил. Просто он там, где нелегко, и от него нет вестей.
- Я так и думал. Тогда я скажу то, что должен сказать как сенешаль. Если ты убьешь себя, несясь куда-то и угодив при этом в ловушку расставленную твоими недоброжелателями. – лучше от этого не станет ни ему, ни тебе. Будь взрослее. У тебя были, есть и будут те, кто готов прекратить твое существование по крайней мере потому, что ты эльфийка и ты у власти. Это сочетание многие считают противоестественным и некоторое из этих многих будут готовы принять решительные меры. Всегда. Просто помни об этом.
Мирелл задумалась и долго молчала глядя в камин. Мысли были обо всем сразу – о Серых Стражах, о Зевране, об эльфах и власти, о собственной бедовой головушке и, конечно же, о Вереле.
- Ну что ж… Спасибо за бренди. Я, пожалуй, пойду. – Верел поставил на столик недопитый кубок. – Спокойной ночи, маленькая Капитан Командор, и спокойных снов, как бы тебе не хотелось увидеть иные. Тебе просто нужен отдых.
Дверь за ним захлопнулась.
«А все же… какой же он замечательный. А вдруг бы Зевран согласился на то, чтоб я…»
Остатки бренди в игре бликов и теней по бокам кубка напоминали цветом темный янтарь. Такой знакомый, притягательный цвет.
«Но я есть то, что я есть. Из двух зол я всегда выбираю то, которое мне больше нравится. Ведь я правильно поступаю, не так ли?»
Бренди в кубке сохраняло невозмутимое спокойствие.
Мирелл встала, нетвердой рукой закрыла заслонку камина, пристально проверив, достаточно ли правильно и надежно она это сделала. Потом стянула с себя платье и, бросив его на спинку кровати, залезла под холодное одеяло, в чопорные объятья накрахмаленной чистоты свежего постельного белья.
Звуки ветра за окном многократно усилились, перейдя в протяжное завывание. Дождь барабанил по стеклу.
Обхватив рукой одну из нескольких подушек, лежащих у изголовья, и укрывшись почти с головой одеялом, командор свернулась калачиком и плавно уплыла в безбрежные просторы хмельного сна.
Тишина иногда может разбудить. И как это не странно, именно тишина заставила Миррел открыть глаза. Тишина и свет, идущий не от прогоревшего камина, а откуда-то с совершенно противоположной стороны – мягкий вздрагивающий свет свечи или, вернее, свечей.
Командор осторожно пошевелила пальцами под подушкой, окончательно приходя в себя от мысли, что там ничего, кроме ее собственной руки, нет и быть не может, и быстро закрыла глаза, делая вид, что продолжает спать. Реальность вернулась, изо всех сил сигнализируя, что все не так и, мало того, кроме этого, в постели есть еще кто-то посторонний. Мирелл затаила дыхание и сжала ладонь в кулак, единственно надеясь на массивный серебряный перстень с гербом Серых Стражей, и попыталась представить, где у этого неожиданного и наглого кого-то может находиться глаз, в который ей необходимо попасть.
Сзади раздался почти беззвучный смех, расслышать который можно было только по легкому пофыркивающему присвисту. Смех настолько знакомый, что от него перехватило дыхание. Когда дыхание вернулось, оно позволило различить запах той самой, лучшей в мире антиванской кожи. Самый-самый-самый лучший из всех возможных запахов, существующих между небом и землей.
- Ты… Ты… - больше ничего, путного или непутевого, Мирелл выдавить из себя просто не смогла.
- Я прилетел. Я же говорил, что Вороны летают.
Она перевернулась на другой бок и коснулась пальцами его лица, не осмеливаясь поверить увиденному.
- Я…
Больше ничего сказать она не успела. Да и не было нужно. Слова, в принципе, ничего не значили. Они потерялись в прикосновении мягких, но слегка обветренных губ и беззвучно канули в небытие, оставляя трепетные и жаркие эмоции, переплетающиеся в потоке бесконечных мгновений. Смуглые ладони с длинными, чуть узловатыми пальцами скользили по коже, словно заново творя тело и добавляя в бытие единение так мастерски-неторопливо, как искусный скульптор воплощает в глине шедевр. Слова растворились в сопричастности, разлились по груди, приливной волной захлестнули бедра и низ живота.
«Как же?...» - взволнованно спросили зеленые глаза.
«Не важно.» - ответили темно-янтарные и вспыхнули теплым радостным светом.
«Я…»
Грани материального таяли, стыдливо уступая место ощущениям, захлестывающим все сильнее с каждым движением. И лишь изредка, выныривая из водоворота переживаемого, Миррел замечала как жадно следит Зевран за тем, что выражает ее лицо, будто не в силах оторваться от увиденного или пытаясь заметить что-то неведомое.
«… больше не могу…»
Молния восторга пробежала вдоль позвоночника, заставляя тихо застонать и изогнуться дугой. Тоненькие пальчики впились в смуглые плечи, оставляя на коже вмятины от ногтей.
«…жить без тебя.»
Звезды, не видимые над крышей Башни, вспыхнули, разлетелись на мириады осколков и Миррел потерялась в сверкающей бесконечности небосвода.
Секундой позже глаза Зеврана стали безумными, как у хищника летящего в броске и, спустя несколько ударов сердца, воцарилось недеяние и бесконечно сладостная безмятежность.
Капля пота, стекающая по смуглой щеке и по-детски откровенная улыбка.
Командор уткнулась лбом в грудь ассасина, вдыхая запах его тела – запах ожидания, дороги, эмоций и чего-то еще.
- Никуда больше не уезжай, слышишь?
Он тихо прошептал в ответ что-то короткое и рифмованное на незнакомом языке.
- Я буду хорошей, честно-честно.
- И не будешь драться во сне коленками и стаскивать с меня одеяло? Это серьезное предложение. Я подумаю, - он легко поцеловал ее в макушку и обнял.
Утро принесло легкое пробуждение, даже без закономерного похмелья. Мирелл провела рукой по кровати… и испуганно замерла. Рядом не было никого. Она стремительно села и отбросила в сторону одеяло. Постель не несла следов присутствия в комнате ночью кого бы-то ни было кроме нее самой – вторая подушка была не смята, практически свежая простынь все так же привычно пахла лавандой.
«Это был сон.»
Она закусила губу, пытаясь проглотить нахлынувшее чувство потери и одиночества, переходящее в опустошенность и отчаянье, словно у слепого котенка, с писком ищущего мать в гнезде. Утренние голоса птиц за окном и кусочек чистого осеннего неба.
«Это был всего лишь сон.»
Командор не спеша оделась и подошла к окну. Вдаль стелилась дорога – извилистая лента среди пожухлой травы. Распахнув ставни, Мирелл подставила лицо легкому ветерку и нежному осеннему солнцу. Поток воздуха играл прядями волос на ее висках.
Какое-то время постояв у окна, Мирелл подошла к зеркалу, наскоро прибрала волосы и пошла к себе в кабинет.
- Верел? – командор сидела за столом, над стопкой пришедших накануне писем. Ее губы и пальцы были перепачканы в чернилах.
- Да, Командор. Что ты делала?
- Я писала.
- Создатель! Но зачем при этом слюнявить кончик пера?! Возьми – он протянул эльфийке платок – И ототри губы. Ты уронишь боевой дух личного состава.
Мирелл посмотрела на собственное отражение в серебряном боку пузатой баночки с тальком для присыпки чернил и принялась озадаченно тереть губы платком.
- Это письмо, - она свободной рукой протянула Верелу конверт, подписанный собственным, крупным и нестройным, как у ребенка, почерком. - Пусть его отправят как можно быстрее.
- Что это за письмо? И почему вдруг так спешно?
- Это прошение об отставке.
- Занятно. И что ты намерена делать потом? Особенно в свете вчерашнего разговора о тяге к убийству Порождений Тьмы?
- Я решу. Мор прекратился. А бдить я могу и в Антиве.
- Интересное словечко – «бдить». Это значит, что ты соглашаешься с несовместимостью эльфов и власти? Это поймут именно так.
- Мне все равно как это поймут, - Мирелл отложила платок и в ее глазах загорелись колючие искорки упрямства. - Я знаю - кто я есть, остальное меня волнует мало. Дело в том, что тогда… Ну я говорила… Помнишь? На моей свадьбе убили мою подругу и моего жениха и изнасиловали мою кузину. Этого не случилось бы, если б я действовала быстрее. Я слишком долго принимала решение. Можно простить это себе, но это не значит, что это можно забыть.
Командор вздохнула, задумчиво посмотрела на свои перепачканные чернилами пальцы и продолжила:
- Во второй раз я не успела спасти старейшину эльфинажа Денерима от продажи в тевинтерское рабство из-за того, что снова слишком долго думала и пришла слишком поздно. А писем нет, действительно, очень долго. Именно из Антивы… – она вздохнула и внимательно посмотрела на собеседника. - В третий раз наступать на те же грабли – это уж через чур много для меня. Он уехал один… Я думаю, что он уехал без меня именно для того, чтоб я не стала его уязвимым местом там. Но я постараюсь не быть уязвимой и все-таки поеду. Хотя бы для того, чтоб потом не проклясть себя саму со всеми потрохами.
- Я понял, - кивнул Верел.
- Спасибо тебе за это. Спасибо тебе за все, что ты для меня сделал. Действительно. Огромное.
Что-то не так (романтика)
С ней было что-то не так. Настолько не так, что, может быть, впервые за последние неизвестно сколько лет, он не знал что сказать. Она как всегда залечила их раны. Она как всегда молча шла и не жаловалась. Она просто вдруг предложила сделать привал, села и так и замерла, глядя в никуда пустым взглядом. Закатное солнце залило ее золотистым светом, превращая в статуэтку из драгоценного металла, подчеркивая точенные эльфийские черты и идеальный контур бритой головы. Отсутствие волос ее не портило - она была прекрасна. И… ее здесь не было, вернее она была где-то не здесь.
Он подошел. Сел рядом с ней на колени, взял за руку и попытался поцеловать… возможно затем, чтоб она, пусть инстинктивно, но прореагировала на прикосновение его губ, которое должно было ей стать привычным за последние месяцы и дала ему уверенность… что… что она есть…просто она здесь…
Ее губы не ответили. Крохотная ручонка неожиданно сильно, до хруста в суставах стиснула его тонкие пальцы.
- Нерия…
Она не отвечала. Тишина наступающих сумерек, была настолько утомительно-тревожной, что услышав звук приближающихся шагов и лязг доспехов, Ворон почти обрадовался.
- Что с ней? – по лицу Алистера было видно, что он испуган, что, впрочем, не удивляло… по его лицу всегда было видно ВСЕ..
- Зевран… мне надо побыть одной. Немного. Хорошо?
- Хорошо.
Он высвободил свою руку и встал.
Шли минуты, солнце село. Алистер развел костер. Огрен сел у огня, опершись спиной о сброшенный рюкзак и принялся молча смотреть на языки пламени, периодически отхлебывая из фляги.
Она сидела, освещенная бликами пламени и уже ни на прикосновения, ни на собственное имя не реагировала.
Зевран кивком головы позвал Алистера за собой и пошел к краю поляны.
- Что с ней? – повторил вопрос Алистер.
- Мой любезный друг, ты, право, переоцениваешь мою осведомленность в житейских вопросах. Я могу сказать, что она в аффекте, но более – ничего. И вот как раз по этому поводу, как ни разу не маг, не коим местом не храмовник и совершенно не Серый Страж, я хотел бы спросить тебя – к чему это может привести?
- С чего бы…
- С того, - лицо эльфа стало откровенно неприятным, - что как раз ты – храмовник и Серый Страж. А я… Я не могу потерять ее. У нее пульс…
Последних слов Алистер уже не слышал. Или не слушал. Он резко схватил эльфа за плечо, игнорируя его инстинктивную попытку уклониться от захвата и блокируя руку взметнувшуюся за кинжалом и развернул его лицом к себе.
Таких глаз у Алистера Зевран не видел никогда.
- «Я не могу»! …
- Если ты сейчас ударишь меня по лицу – ты сломаешь мне челюсть, друг мой. А мне бы очень этого не хотелось бы. Особенно сейчас.
Приподнятая бровь эльфа и кривая усмешка, обещающая что угодно, заставили Алистера разжать пальцы.
Эльф показушно неспешно наклонил голову вбок, сладко похрустывая шейными позвонками.
- Вашу мать! – послышался от костра бас Огрена, - сейчас один другого назовет ублюдком, а тот его – сукиным сыном и веселье обеспечено!
- «Я не могу»! – Алистер попытался успокоиться, - Почему всегда «я»! Откуда и зачем ты вообще взялся на нашу голову! У нас без тебя все было хорошо…
- Ну, что касается «откуда», то из места аналогичного тому, из которого взялся ты, мой железнорукий дружок. И это место я бы мог описать тебе в подробностях, чем, возможно, расширил бы этим твой кругозор.… Но сейчас все это не важно. Я хотел бы услышать ответ на свой вопрос.
Алистер шумно выдохнул. Стоило взять себя в руки и не реагировать на этого фигляра… По крайней мере, в данной ситуации.
- Хорошо. Я не знаю. Я действительно не знаю к чему это может привести. Ты боишься, что…
- Что она сейчас уйдет в и тень, что ее сознанием кто-то овладеет, я боюсь чего угодно. Потому что даже не знаю чего конкретно надо бояться. У нее замедлен пульс. Я понимаю, что она… Она переживает увиденное. Тем более – что … Я даже не хочу говорить вслух о том, что вся вот эта… - в общем, не в ночи будь сказано, дальнейшее ее существование в виде такой вот Матки - это могло стать вполне возможным вариантом ее будущего… При чем прямо там и тогда. Именно поэтому я настоял на том, чтоб мы вернулись в лагерь, чтоб спокойно провести ночь, не смотря на все рвение Огрена продолжать поиски ... И в свете вот этого всего… Скажем так, меня бы несказанно обрадовало, если бы в ее рюкзаке не оказалось трех пакетиков с лириумной пылью, но они на месте…
- Еще бы переживает! – начал Алистер и внезапно осекся. - Но пыль –то тут при чем?
- Не важно. В данном случае – нам либо срочно нужна Винн, либо нам надо как-то… Заставить ее прийти хоть как-то в себя, встать и идти. Чтоб дойти до Винн… Я думаю, Винн разберется, так или иначе. В крайнем случае, конечно, ты понесешь ее, а я понесу ее рюкзак, но мы уже и так впустую потеряли время, а идти не близко.
- Погоди-погоди… Так ты имел в виду…. про пыль…
- Она принимает препараты лириума, она ведь маг. У тебя в голове ни когда не складывалось 1 и 1 и не получалось два? И этому факту мы обязаны тем, что наши ботинки все еще есть кому носить, между прочим. При чем обязаны оба. И я бы был спокоен, если бы она надралась в стельку, если бы надышалась лириумной пылью, но не то что с ней сейчас происходит. Понимаешь?
- Она бы так себя не вела. Я не представляю ее надравшейся встельку. Она… Она сильная.
- Я абсолютно согласен. Она сильная. Она сильная, красивая, целеустремленная. И ты ее и любишь как раз за то, что она сильная… Но я не хочу сейчас слушать от тебя эти дифирамбы. Я хочу чтоб ты подошел и очень нежно обнял ее и поцеловал… В общем, добился реакции... Любой, но активной. Вплоть до той, о которой ты не можешь говорить не краснея. После этой фразы ты можешь сломать мне челюсть. Но моей просьбы это не отменит.
Алистер медленно измерял Зеврана взглядом с ног до головы. Эльф выгляел очень спокойно и совершенно серьезно.
- Она любит тебя, знаешь ли. – продолжил эльф. – И если ты этого не видишь, то я в этом не виноват.
- Любит?
- Для тебя это новость?
- Честно говоря, да.
- Знаешь, постель – это такое место, в котором иногда, вернее даже как правило, возникает так называемый постельный треп. Так вот, из этого самого трепа можно иногда сделать любопытные выводы или получить прямые ответы. Я сейчас даже разрешаю тебе попытаться сломать мне челюсть еще с одной стороны.
- Прекрати паясничать.
- Так вот, у нее в изголовье, в палатке, хранится странный предмет – засушенный цветок, уложенный между двух тонких дощечек. Я нашел его там, когда она уснула. Тебе это что-то говорит?
- Но она же…
- Не она. Ты. Это ты принял решение. И не говори что это не так – я слышал, о чем вы говорили тогда. Ты сам решил порвать с ней, если она не бросит меня. Ты сам кузнец своего счастья в данной ситуации. Я ей ни каких условий не ставил и ни к чему не обязывал.
- Так значит…
- Не значит. Я тебя разочарую. Она к тебе не вернется. Ты прав относительно того, что она сильная женщина. Но она, если это ты не знаешь, еще и умная женщина. Она прекрасно понимает - чем в будущем может закончится ваша совместная личная жизнь.
- В смысле? И откуда ты все это знаешь?
- Я говорил тебе о постельном трепе? Я сложил 1 и 1. Вернее гораздо больше единиц. Иногда полезно думать трезво. Поэтому лично я даже счастлив нынешним положение вещей.
- Ты ревнуешь?
- Нисколько. Мне вообще это чувство чуждо, равно как и любовь, если ты этого не знал. Характер наших с ней отношений она выбирает сама, мы с ней это оговорили в самом начале оных отношений. Я просто имею перед ней определенные обязательства и не собираюсь нарушать данного мною слова.
- Клятвы греть постель?
- Какая разница! Но вернемся к нашим баранам. Ты, Алистер, именно тот человек, которого она сделает несчастным при вашем с ней союзе, буде таковой случиться, и который сделает ее несчастной. И она это прекрасно понимает, собственно от нее я это узнал. Сложив кучу единиц. Да и сам вижу, что это действительно так.
- Но почему?!
- Какое место в твоей семейной идиллии с тихим домиком, вечерним чайником на плите и кучей ребятишек ты способен предоставить боевому магу? У этой самой плиты? Ты видел ее глаза когда она кастует? Они у нее в этот момент такие же, как за минуту до оргазма. Что ты можешь ей дать? Шанс громить фаерболами пустые пивные крынки на заднем дворе по вечерам? Или ты будешь покупать ей контрабандный лириум? Или переживать ее ломки? Или ты будешь счастлив, живя с ней такой, какой она станет при такой жизни?
Эльф прищурился, ожидая ответа.
Алистер не нашел что сказать.
- А теперь, когда ты все это знаешь… Теперь иди к ней. И если ты этого не сделаешь – я перережу требе горло. Прямо здесь и сейчас. Я сейчас не похож на шутника. Да? Иди. И считай что я ни чего не вижу, если ты будешь от этого чувствовать себя раскованней. Я даже отвернусь, если хочешь. И Огрен отвернется. Не правда ли Огрен?
Гном шумно вздохнул, пробормотал что-то то про уродов и лег на бок на землю лицом к костру.
Глядя вслед идущему Алистеру, Зевран поймал себя на странном чувстве. Вместо любопытства относительно того насколько эстетично и сексуально будет выглядеть его любовница, занимающаяся сексом со статным и привлекательным мужчиной, он почувствовал в горле странный комок, проглотить который оказалось не слишком легко. Он не слышал, что говорил Алистер, обняв Нерию и нежно поглаживая ее по голове. Но когда услышал ее всхлипывания и неразборчивые фразы, ему стало легче не только потому, что она пришла в себя. Он даже не удивился тому, что стальная женщина просто плачет, просто и по-женски, от пережитых несколько часов назад страха и омерзения. В глубине души эльфа копошились какие-то странные чувства. Хотя... В его случае, они, безусловно, ни как не могли быть ревностью и любовью.
Сообщение отредактировал Ширра: 30 декабря 2013 - 10:03