[Perfect Stranger]

Вот такие пироги

 

…У Коры выдался слишком тяжелый день. В крепость Инквизиции все прибывали и прибывали новые рекруты — и ей, обычной сорокалетней женщине, когда-то обслуживавшей штаб-квартиру Искателей, приходилось нелегко. Шутка ли — каждый день готовить еду для четырехсот человек! Конечно же, у нее в распоряжении было достаточно слуг, но разве заставишь этих ленивых задниц работать как следует? И откуда только леди Инквизитор набрала всех этих лентяев, хотелось бы ей знать. Вот и сегодня она с утра до вечера в поте лица маялась, чтобы приготовить ужин, достойный такого именитого ордена, как Инквизиция, а ее предполагаемые помощники прохлаждались кто как мог. Двое поварят пытались влезть своими неумелыми руками в варящийся на огне суп, и Коре приходилось их то и дело отгонять — доверять эльфам готовку было категорически нельзя. Они ведь так и норовят засыпать туда побольше трав, после чего суп невозможно есть. К тому же, повариха подозревала, что эти молокососы воруют яблоки из кладовки. Третьего дня она как раз обнаружила, что бочонок с запасенными на зиму яблоками открыт, и повсюду валяются огрызки. И ведь даже не потрудились убрать за собой, чертенята!
— Эй, Лиз, принеси-ка из погреба засоленную оленину, — крикнула Кора, вытирая лоб рукой. На кухне стояла адская жара. Эльфийка посмотрела на женщину, как на помешанную — всем было хорошо известно, что та боится сама лезть в темный, сырой и до ужаса холодный погреб. «Трусиха», — подумала эльфийка и, скривив свое симпатичное личико, отправилась выполнять приказ. Правда, надолго она не задержалась: не прошло и десяти минут, как Лиз вылетела из погреба, бледная как смерть.
— Да что с тобой такое? Опять мышей испугалась? — сварливо пробормотала повариха, пытаясь выслушать тщетные и сбивчивые попытки эльфийки объяснить, что ее так напугало. Так и не добившись внятного ответа, Кора тяжело вздохнула и решила проверить все сама. Взяв в руку факел и на всякий случай завернув в подоле кухонный нож, она принялась медленно спускаться по скрипучим ступенькам. Пламя дрожало, едва освещая дорогу, но Кора постаралась взять себя в руки. Погреб был забит разнообразной снедью: бочонки с вином, овощами и фруктами, те что поменьше — с медом; с потолка у стен свисали освежеванные, засоленные или вяленые туши оленей, коз и коров; с полок доносился аромат гвоздики, корицы, перца и прочих пряностей; а подальше, в углу, возвышались шкафы со всеми сортами сыра, какие только можно было найти в Тедасе. Коре приходилось следить, чтобы вороватый гном по имени Варрик не таскал выпивку из погреба — а о его способности легко управляться со взломом замков любых форм и размеров уже был наслышан весь замок. Они уже потеряли больше половины запасов с тех пор, как Варрик окончательно поселился этажом выше. Кора пыталась спорить, но бесполезно — леди Инквизитор закрывала глаза на любые проделки ее так называемых «друзей». Чего стоило только…
Но закончить свои размышления женщина не успела — мысль тут же улетучилась из ее головы, как только свет факела выхватил из темноты чью-то фигуру, склонившуюся над бочонком с яблоками и тихонько издающую чавкающие звуки. Кора, не будь дура, тут же рванулась вперед, дабы схватить вора за руку и представить его справедливому суду, но не тут-то было — фигура резко распрямилась, заметив присутствие чужака, и быстро отскочила куда-то в сторону. Женщина взмахнула факелом, но наткнулась на стоящий под ногами ящик с чем-то, пахнущим сладостями, и рухнула навзничь. Пока она пыталась вновь отыскать потерянный факел, подняться и оглядеться, таинственной фигуры и след простыл. Осмотрев как следует погреб, кухарка пришла к выводу, что обнаружила своего яблочного похитителя. По крайней мере, след из оброненных яблок вел к выходу из погреба.
«Ага, — подумала она, быстро подбирая юбку и спеша наверх. — Вот ты и попался».
Выскочив в кухню, она схватила эльфийку за грудки и сурово вопросила:
— Лиз! Ты все это время была здесь?
— Д-да, госпожа… — пролепетала все еще бледная Лиз, старательно отводя виноватый взгляд.
— Тогда ты должна была видеть его! — торжественно заявила Кора.
— Кого — его?
— Того, кто только что выбежал из погреба с полными карманами моих яблок, вот кого! Он должен был пробежать здесь. Из кухни нет другого выхода.
— Но я никого не видела, госпожа.
— Тогда обыщите тут все, черт меня дери. Я не позволю какому-то проходимцу безнаказанно красть продукты из моей кухни!
Но, вопреки надеждам Коры, поиски ни к чему не привели. Поваренок Сэм все время стоял на стреме у дверей, ведущих из кухни, но и он ничего не видел, а Лиз и Кора, обыскав каждый угол, каждый шкаф и даже заглянув под лавки, не обнаружили и следов неизвестного вора. Он как будто просто растворился в воздухе. Ужин на весь замок не ждал — и поэтому им пришлось бросить бесполезные поиски и наконец заняться готовкой. Через несколько часов весь командующий состав крепости соберется в обеденном зале, и заставлять их ждать было в высшей степени рискованно. Каждый в замке знал, чем обычно заканчивается, когда Железного Быка слишком долго оставляют без еды. Переживать такое второй раз Коре очень не хотелось. Сегодня она хотела преподнести Инквизиторам сюрприз и приготовить свой фирменный, вкуснейший яблочный пирог с корицей и медом, а потому не медля послала Лиз в погреб, заблаговременно выдав ей на всякий случай длинную трезубую вилку. Но все обошлось без происшествий — Лиз вернулась, трясущаяся от ужаса, но довольная, нагруженная ящиками, словно мул. И как только она не ломается под всей этой тяжестью?
Пирог вышел замечательным. Кора им действительно гордилась — огромный, едва помещающийся на блюдо, он дымился и источал удивительный аромат, на который, должно быть, скоро сбегутся все солдаты и слуги в крепости. Сама кухарка едва сдерживалась, чтобы не отрезать себе кусочек этого медово-яблочного чуда, и едва успевала отогнать Сэма, откровенно пускающего слюни и то и дело пытающегося подобраться к пирогу, пока никто не видит. Наконец, когда все было готово, Кора распорядилась Сэму и Лиз отнести все блюда в обеденный зал. Сама же она осталась, чтобы немного прибраться на кухне — весь пол был засыпан мукой.
Услышав за спиной подозрительные звуки, она сначала подумала, что ей показалось. Но нет. Ей не чудилось. Медленно зверея, она выпрямилась, отряхнула руки и повернулась. А когда увидела самую ужасающую, самую богохульную картину в своей жизни, заорала так, что на ее вопль сбежался целый десяток слуг и стражников. Ворвавшись на кухню, они увидели, что Кора стоит у стола со скалкой в руке, а ее лицо искажено таким гневом, что даже опытные солдаты побоялись подойти поближе.
— Что тут вас случилось? Чего орали-то? — гаркнул один из них, нагловатый молодчик, имени которого Кора не помнила, но прекрасно знала, что он ест в три горла.
— Я считаю до пяти, — медленно проговорила она на удивление спокойным тоном. — И если до того, как я скажу «пять», никто не признается в своем преступлении, я начну действовать серьезно. Помяните мое слово!
— Каком преступлении, госпожа? — заламывая руки, воскликнула Лиз, которую сегодня уже чуть инфаркт не хватил, когда ей показалось, будто в погребе кто-то есть.
Вместо ответа Кора протянула руку и указала на блюдо, на котором совсем недавно стоял ее кулинарный шедевр. Эльфийка тихо взвыла и закрыла лицо руками. Пирог исчез. От него остались только горстка крошек, да быстро исчезающий запах свежей выпечки.
— Я хочу, чтобы этот вор ответил головой! — закричала отчаявшаяся повариха. — Слышите меня? ГОЛОВОЙ!
Ее крики еще долго звучали в узких коридорах, ведущих в кухню. Но, увы: как ни старались стражники, Лиз, Сэм и остальные слуги, пирог бесследно исчез.

Шен прогуливалась по внутреннему двору, наслаждаясь последними бесснежными деньками в этом году. Закутавшись чуть ли не по уши в меховой плащ, она проклинала свою наследственность — косситы совсем не привыкли к таким холодам. Редкие деревья и кусты в саду подернулись инеем, в воздухе пахло железом и солью — ветер с моря хоть и не задувал за высокие каменные стены, но теплее от этого не становилось. Откуда-то слева повеяло чем-то сладким, и косситка блаженно зажмурилась. Наверное, опять Кора готовить что-то этакое. Впрочем, Шен все чаще приходилось ссылаться на занятость и приказывать относить ужин в ее покои. Она так и не смогла найти причину того, что вдруг стала есть за двоих, поэтому частенько после наступления темноты тайком пробиралась в кухню и готовила что-нибудь для Коула. Самой магессе казалось, что она готовит довольно сносно, и парень вроде бы покорно ел все, что бы она ему ни принесла, но лицо его в эти моменты выражало легкую тоску. Шен повернула голову и приоткрыла глаза, интересуясь, почему это в такой дали от кухни все еще так явственно ощущается запах чего-то… яблочного? Она принюхалась получше. Да, определенно это было что-то яблочное. С корицей. Запах корицы она любила едва ли не больше, чем обнимать по вечером свернувшегося клубком у нее под боком Коула.
Невольно ускоряя шаг, косситка шла по запаху, чувствуя себя мабари. Но ничего поделать с собой не могла — уж слишком была голодна, а ждать до самого ужина сил больше не было. Каково же было ее удивление, когда она, свернув на повороте, который вел к беседке, увидела в ней Коула — тот забрался на лавку с ногами и, периодически оглядываясь, уплетал за обе щеки огромный, прекрасный, великолепный, украшенный кулинарными изысками яблочный пирог! Подойдя поближе, Шен уперла руки в бока и строго взглянула на паренька сверху вниз. На лице того отразилось удивление, радость и небольшая толика раскаяния. Но сказать он ничего не мог, поскольку его рот был набит пирогом.
— И откуда же ты его взял? — ласково спросила косситка. Парень пожал плечами и попытался проглотить, и ей даже стало боязно, как бы он не подавился. — Не думаю, что Кора добровольно бы отдала тебе такую прелесть. Или я не права?
Блондин наконец прожевал огромный кусок, посмотрел на Шен, перевел взгляд на пирог, отломил от него кусок и протянул девушке.
— Хочешь? — спросил он, склонив голову набок и с искренней привязанностью глядя на магессу. Та вздохнула, потерла виски и села рядом с ним на лавку. И что ей с этим делать? Как объяснить ему, что брать вещи без спросу — нельзя? Но ведь она сама ему сказала, чтобы он чувствовал себя как дома. Глупая, глупая Шен…
Встряхнув волосами, она вдруг улыбнулась и взяла кусочек пирога из доверчиво протянутой руки Коула.
— А и правда, вкуснятина, — тихо засмеялась она, попробовав и прикрыв глаза от удовольствия. Лицо Коула просияло. Его почти детская непосредственность, искренность и сила его чувств, трогательная привязанность к магессе подкупали. Она просто не могла злиться на него больше пяти секунд. Как бы ни старалась — не могла, и все тут. Молча прикончив пирог, они как по команде, со вздохом удовлетворения, откинулись на спинку скамьи. Шен казалось, что если она попытается встать, то тут же лопнет, как мыльный пузырь, а Коулу хоть бы что — все такой же тощий. И куда только влезает вся эта еда?..
Она вздрогнула, когда парень, не говоря ни слова, придвинулся поближе к ней и ткнулся лбом ей в плечо. Улыбнувшись, она ласково провела рукой по его растрепанным волосам, которые покрылись едва заметным, сверкающим в лучах закатного солнца инеем.
— Ты, наверное, уже до костей тут продрог. Пойдем, налью тебе горячего грога. И приготовлю что-нибудь на завтрак…
На лице Коула проступил ужас, и он покачал головой.
— Нет? Не хочешь? — удивленно спросила Шен, а через секунду вдруг нахмурилась. — Только не говори мне, что тебе не нравится, как я готовлю.
— Нравится, — горячо возразил парень, и чуть тише добавил: — Просто я не очень люблю уголь…
— ЧТО?! — ее возглас, казалось, до основания потряс крепость. Вскочив с места как ошпаренная, она рванулась обратно, по самый нос зарывшись в меховой капюшон и едва сдерживая отчаянный стон. А ведь она так старалась! Коул даже не успел понять, что произошло. Глядя в спину стремительно удаляющейся магессы, он только удивленно моргнул:
— Шен?..

— Кора? — косситка стояла на пороге кухни и неуверенно улыбалась. Проклятие, она уже начала вести себя, как Коул. А ведь ей полагается быть жесткой, уверенной в себе и не терпящей компромиссов. Кухарка взглянула на леди Инквизитора со страдальческим выражением на лице и вздохнула.
— Да, леди Инквизитор? Вы что-то хотели?
— Да, я… я хотела покаяться, — произнесла косситка, комкая в руках подол своего платья. — Это я воровала еду с вашей кухни. Прошу прощения.
— Но зачем? Ради Создателя, разве вы не могли бы просто сказать мне, и я приготовила бы для вас все, что вы только бы ни пожелали! — поразилась Кора.
— Понимаете… Я не хочу, чтобы остальные знали, — магесса понизила голос и заговорщически улыбнулась. Подойдя поближе, она наклонилась к уху поварихи и прошептала: — После ужина у меня всегда разыгрывается дикий аппетит. Прямо не могу остановиться, чтобы не съесть перед сном пирог-другой. Или закусить яблочками. Нельзя же, чтобы мои солдаты знали, что их командир не может держать себя в руках...
Она пожала плечами и весьма правдоподобно покраснела, будто бы от стыда.
— Чтобы загладить свою вину, я велю удвоить вам жалованье с завтрашнего же дня. И еще, я хочу, чтобы вы стали моим учителем.
Кора побледнела, покраснела и всплеснула руками.
— Не хотите же вы сказать, что…
— Именно, — улыбнулась Шен и скрестила руки на груди, облокотившись о стол. — Я хочу, чтобы вы научили меня готовить.
— Миледи! — с чувством воскликнула Кора, протягивая руки к Шен, будто намереваясь пропеть ей серенаду. Или прочитать оду.
— Значит, этот неприятный эпизод с пирогом мне прощен? — хихикнула косситка. — Что ж, тогда будем считать, что мы в расчете. Итак… когда приступаем к первому уроку?
Ее энтузиазм был столь искренним и неподдельным, что расчувствовавшаяся и благодарная за такое внимание повариха больше никогда не жаловалась на пропавшие из кухни яблоки. А пироги, пирожные, булочки и печенье Шен научилась печь так, что вскоре ее стряпня прославилась на всю крепость… правда, она так никому и не призналась о настоящей причине своего внезапного желания стать прославленным кондитером.
Но это было далеко не самым интересным, что она и ее призрачный друг вынуждены были скрывать от остальных…

Пепел

 

…Вокруг расстилалась степь, насколько хватало глаз — дорога вела под гору, хотя ее и дорогой-то трудно было назвать. Все здесь было не так, как виделось ей в Тени. Не было низко нависающих над головой мрачных грозовых туч, готовых вот-вот разразиться громом и ливнем. Не было осенних листьев, хрустящих под копытами лошади, не было затхлого запаха гниения, доносимого ветром. Погода, напротив, в этот день выдалась хорошей: несмотря на щиплющий кожу холодок, облака расступились, пропуская робкие лучи осеннего солнца. Золотисто-бурая земля неохотно отдавала последнее сохраненное тепло, а на ветвях деревьев причудливыми узорами расцвел иней. Легкая дымка тумана застилала горизонт, где виднелся темнеющий лес. Там, за лесной рощей — река. Река с ледяной водой. Шен это помнила из своего сна.
Но все было совсем не так, как она видела. Давящей атмосферы смерти и отчаяния, призрачных нитей, тянущих к полуразрушенному дому впереди — все этого тоже не было. В Тени дом был хоть и покинут, но вполне себе цел. Сейчас же, по прошествии лет, он превратился в остов с обвалившейся крышей. Крыльцо было усыплено осколками потемневшего стекла, и ветер беззастенчиво продувал комнаты насквозь. Вся мебель, за исключением сломанной в щепки, была растащена, а старая печь расколота натрое. Казалось, что дом разграбили, и не один раз. Даже бездомные предпочитали ютиться в городе, нежели чем мерзнуть в этом жалком подобии жилища. Сколько же лет назад случилось то, что видела косситка в Тени? Судя по всему, не очень много, но дом так и остался стоять пустым. Он был слишком беден, чтобы заинтересовать городские власти Вал-Руайо, и находился на слишком большом расстоянии от ближайших сел. Что заставило родителей Коула переехать сюда? Земля тут была плодородной, но не настолько, чтобы они отказались от жизни в обществе.
Шен пришло в голову, что, возможно, они хотели что-то скрыть. От храмовников, быть может, или от других, еще менее хороших людей.
Сначала она не хотела сюда ехать. Слишком свежим было ужасающее воспоминание об обители тишины и смерти, виденное ею в Тени. Но после того, как пятую ночь подряд ей приходилось, сжав зубы, прижимать к себе дрожащее тело Коула, который не мог проспать и нескольких часов без кошмаров, она решилась. Нужно было раз и навсегда обрубить эту цепь, тянущую парня в прошлое, полное боли и страданий. Это будет нелегко, но он увидит, что все его страхи — суть покрывшая сгнившие доски пыль. Пыль под сапогами на пути к лучшей жизни. Она это знала — ведь после того, как Коул убил магистра, она наконец смогла отпустить свой личный кошмар.
Их путешествие заняло несколько дней, и Шен пришлось наврать обитателям крепости о каких-то срочных делах в Вал-Руайо. Вот только, отправившись по направлению к столице по Имперскому тракту, она вскоре свернула на неприметную боковую дорогу. Мимо проплывали многочисленные поселки, большие и не очень, нетронутые войной и полностью сожженные. Она боялась, что Коул начнет задавать вопросы о расставленных у дорог виселицах, но ошиблась — он ничего не спросил. Даже не посмотрел на них, этих несчастных предателей, единственным предназначением которых теперь было быть предупреждением для остальных. Косситка почувствовала легкий укол стыда, как будто лично убивала их, лично вешала им на грудь таблички с уничижительными обвинениями. Она постаралась смотреть прямо перед собой, но все равно в ее подсознании проплывали эти расклеванные птицами мертвецы, похожие на разорванных тряпичных кукол, над которыми тучами роились мухи.
Парень молчал всю дорогу, даже не бросив взгляда на Шен, и она его не винила. Он не хотел возвращаться, но подчинился ее просьбе. Впрочем, и печальным его назвать было нельзя — скорее он выглядел потерянным. Он не понимал, почему магесса так хотела вернуться в его старый дом. Ведь она уже была там — тогда, в Тени. Она видела, что произошло, видела оставшиеся среди обвалившихся стен воспоминания, обреченные коротать вечность, раз за разом проигрывая этот банальный сценарий. Отец-пьяница, мать, которую не хотели принимать односельчане за ее темное прошлое и эльфийскую кровь. Сестра, которая оказалась жертвой нелепого несчастного случая. И храмовники, которые забрали его, Коула, в то страшное место, где почти не было света.
Таких историй во всем Тедасе были тысячи. Тысячи маленьких мальчиков, которые случайно или намеренно причинили вред своей семье, обнаружив магический дар, и были закованы в тяжелые цепи, смотрящиеся просто огромными и гротескными на их тонких руках. Тысячи детей, вырванных из дома без каких-то объяснений, детей, к которым относились, словно к взбесившимся собакам. Тысячи замученных в темницах пленников, которые умирали в одиночестве, в тишине, и только камни и крысы слышали их отчаянные вопли. Этим никого было не удивить. И все-таки на этот раз что-то пошло не так — как будто надломилось деревце, гнувшееся годами. Череда случайностей, каждая по отдельности из которых была совершенно обыденной, свела вместе чья-то незримая рука. Как величайший на свете алхимик, она смешала самые горькие травы, чтобы получить смертельный яд, одна капля которого убьет даже самого стойкого воина. И этим ядом был Коул. Отравленный болью молодой паренек, который не знал, за что ему выпала такая судьба. Кости судьбы выбросили пять шестерок, как сказал бы Варрик. Редкая удача — если, конечно, под силу ее принять.
— Ну вот мы и приехали, — тихо и хрипло от долгого молчания произнесла Шен, останавливая и так едва бредущую лошадь в нескольких шагах от старого дома. Спустившись с седла, она поежилась — долгая дорога порядком утомила, и у нее совсем застыли руки. Пальцы едва гнулись от холода и долгого держания поводьев. Она до сих пор не могла привыкнуть к длительным переходам верхом, хотя казалось бы Инквизиция занималась этим чуть ли не каждую неделю. Коул на первый взгляд даже не замерз — его лицо оставалось все таким же бледным, ни единого намека на румянец.
— Я… пока прогуляюсь, — неуверенно предложила косситка, полагая, что парень захочет попрощаться с прошлым и мертвецами, оставшимися в этой земле, в одиночку. Но тот только резко покачал головой и обернулся к магессе, протягивая ей руку.
— Не оставляй меня одного, — просипел он, и магесса тут же сделала шаг ему навстречу, крепко сжимая в своей ладони его холодные и тонкие пальцы.
— Не оставлю, — просто сказала она. Улыбаться уже не было сил, но он понял. Должен был понять. — Когда-то я уже обещала это тебе. На этом самом месте, — добавила она почти неслышно, следуя за Коулом внутрь.
Здесь все было покрыто толстым слоем серой, удушающей пыли, которая поднималась в воздух затейливыми облачками при каждом шаге. Тяжелые шаги косситки заставляли прогнившие доски пола скрипеть — в тех местах, где они еще были не отодраны от фундамента. Большого платяного шкафа из ее сна не было, как и продавленных кроватей, низких лавок и столов. Небольшие вручную плетеные коврики, украшавшие стены, пропали без следа. Только в одной комнате сиротливо и кособоко, наполовину отвалившись от стены, висел тот самый — с бурыми следами старой крови. Увидев его, Шен тут же отвернулась. Она не хотела вспоминать тот ужасный хруст, который раздался, когда отец Коула ударил его мать головой о стену. Этот отвратительный звук, похожий на тот, что бывает, если в зимнем лесу случайно и неловко наступить на толстую трухлявую ветку. Но Коул взгляда не отвел — он жадно смотрел на последнее свидетельство того, что его семья когда-то существовала. Что стало с их телами, сейчас уже не смог бы сказать никто. Может быть, их все-таки похоронили, но Шен не стала бы рассчитывать на такую щедрость со стороны храмовников — кому какое дело до крошечной и нищей крестьянской семьи? Их кости обглодали крысы и птицы, а потом их растащили стервятники.
Магесса следовала за пареньком, и теперь он вел ее за руку, словно дитя. Она шла с трудом, полуприкрыв глаза и то и дело кашляя от попавшей в легкие пыли. Иногда ей казалось, что у нее отчего-то закладывает уши, и тогда она с трудом сглатывала слюну, чувствуя на языке привкус пепла и чего-то омерзительно сладковатого. Внезапно, когда она уже перестала считать минуты, проведенные в этом деревянном саркофаге, когда время начало сплетаться и вихриться в причудливом узоре, напоминающем извращенные понятия времени в Тени, Коул резко остановился и отпустил ее руку.
— Что…? — начала она было, но продолжить не смогла. В горле пересохло, и она снова попыталась откашляться, прижимая руку ко рту. Голова у нее слегка гудела, и только через несколько секунд ей удалось рассмотреть фигуру парня сквозь пыльную дымку. Он стоял посреди гостиной, совмещающей и кухню, и столовую, и прихожую. А перед ним, на полу, лежала какая-то серая рваная тряпка, покрытая масляными пятнами темно-бурого цвета.
— Коул?
Он молчал. Он молчал невыносимо долго, застыв в мареве зимнего утра, а воздух вокруг него дрожал, как будто здесь царила адская жара. Шен стало душно, так душно, что захотелось выбежать на воздух, вскочить на лошадь и мчаться — куда угодно, лишь бы подальше отсюда. Забрать отсюда Коула, закрыть его глаза своей ладонью и сделать так, чтобы он ни за что на свете не вспоминал больше этого кошмара. Но ведь косситка сама привела его сюда. Она не знала, что будет… так. Так душно, так страшно, так плохо. Ее буквально выворачивало наизнанку, и она с трудом подавила приступ тошноты. Только через минуту она наконец поняла, в чем дело.
Завеса. Завеса здесь была истощена, почти разорвана. Вот почему другие люди обходили этот дом стороной, даже попрошайки, которым было плевать, где спать — лишь бы была крыша над головой. Вот почему храмовники уехали так спешно, даже не потрудившись привести здание в порядок и похоронить убитых. Вот почему ее тянуло сюда, и почему Коул вел себя так подавленно. Здесь была кроличья нора, притягивающая к себе потерянные и тоскующие души. Нельзя было позволить, чтобы она затянула в свои черные недра кого-нибудь еще.
— Пойдем, — она сделала шаг вперед, протягивая руки к застывшей на фоне двери фигуре. Сейчас, когда проникающий снаружи холодный и яркий солнечный свет резко очерчивал парня, он казался похожим на призрака еще более, чем раньше. Вокруг него в воздухе танцевали мириады песчинок. Только сейчас Шен заметила, что легкий пар, выдыхаемый им прежде, теперь исчез. Он, казалось, вообще перестал дышать.
На мгновение ей показалось, что его фигура замерцала в солнечном свете, прорезающем полумрак, поплыла, превратилась в туман, в темную кляску, растворяющуюся в густом, замершем воздухе. Она моргнула, и видение исчезло.
— Они не дали ему попрощаться с ними, — вдруг сказал Коул, и косситке показалось, что его голос звучит как-то иначе. Он был холодным, словно все эмоции стерли из него, как стираюсь тающую надпись на стекле. — Он просто хотел попрощаться… но они не дали ему даже этого.
Склонившись над тряпкой, парень протянул руку и приподнял край бывшего когда-то желтым изорванного платья. Оно почти не гнулось от пропитавшей его засохшей крови, рассыпалось от малейшего усилия. Все, что осталось от его сестры. Шен помнила ее имя — Банни. Она была милой девочкой, не причинившей в своей жизни никому ни малейшего вреда. Она любила своего брата, запуганного и замкнутого мальчика с вечно растрепанными волосами, в которых застревали соломинки, безгранично доверяла ему — даже тогда, когда его сильные руки сдавили ее так, что она не могла даже сделать вдох. Даже тогда, когда перед глазами плясали багровые пятна, когда во всем теле поселилась легкость, когда ее сердце буквально выпрыгивало из груди. Она продолжала любить его даже тогда, когда умирала от его руки.
Шен вздрогнула и сделала шаг назад. Ей вдруг стало страшно, так страшно, как будто она увидела нечто совсем не предназначенное для глаз смертных.
— Он...?
— Тот мальчик, — отозвался эхом парень, поднимаясь и комкая в руках желтое платье. — Коул.
Беги, Шен, беги без оглядки — твердил ее внутренний голос, но все ее тело будто сковано невидимой ледяной цепью. Ее спина остро почувствовала твердые доски, когда уперлась в стену. Она пятилась назад, даже не осознавая этого, а в голове кружились странные мысли. Но дальше отступать было некуда, и она неосознанно нашарила за спиной посох, одновременно ужасаясь собственным намерениям. Неужели она действительно думает, что Коул — этот непосредственный и немного странный паренек — причинит ей вред? Этого не могло быть. Она ведь желала ему только добра, она изо всех сил пыталась обогреть его, дать надежду, дать то, чего у него никогда не было — любовь и тепло. Она так старалась стать тем, чего и у нее самой не было в этой жизни.
— Пожалуйста, давай уйдем отсюда, — дрогнувшим голосом попросила она немного плаксиво, коря себя за этот иррациональный страх, вихрем взвившийся в ее душе, словно потревоженный прах. — Давай уйдем, сожжем этот проклятый дом, сожжем все, что причиняет тебе боль…
Коул обернулся, и магесса подавилась собственным криком. Всего на короткий миг, на долю секунды она увидела вместо его лица что-то… темное, колышущееся, клокочущее, меняющееся, словно пластилин под руками безумного творца. Удлиненная морда, усеянная рядами острых, как гвозди, зубов, глаза — огромные и круглые, словно блюдца, горящие жарким огнем. Зажмурившись, она затрясла головой, будто была тряпичной куклой. Ее разум отказывался воспринимать увиденное. Это было лишь галлюцинацией усталого и запутавшегося разума. Это было лишь миражом, проникшим сквозь истонченную Завесу. Она так и стояла, прижавшись спиной к стене и продолжая качать головой, как будто ее отрицание могло изменить реальность. Если бы она не опиралась о стену, то рухнула бы — в коленках поселилась мерзкая слабость, заставлявшая их дрожать. Как бы она хотела забыть обо всем этом…
Ледяное прикосновение металла к шее заставило магессу резко распахнуть глаза. Коул стоял совсем рядом с ней — она даже не слышала, как он подошел так близко. В его широко раскрытых глазах плескался ужас. Животный ужас, смешанный с надеждой и предвкушением грядущего успокоения. Того успокоения, которое могла дать только косситка. Острое, как бритва, лезвие впивалось в тонкую серую кожу магессы, и она боялась пошевелиться, боялась сглотнуть. В горле пересохло так, что ей казалось, что она проглотила пламя. Но она не могла отвести взгляда.
— Посмотри мне в глаза… — прошептал Коул, едва шевеля посиневшими губами. От этих слов Шен едва не потеряла сознание — по спине прошел спазм, и она с трудом удержалась на ногах. Если бы не этот нож, она бы просто рухнула к ногам паренька.
— Зачем, Коул? — отчаянно прохрипела она. Ему стоило лишь сделать короткое, сильное, резкое движение, и ее горло раскроется в гротеском подобии улыбки, исторгая из себя потоки карминовой теплой крови. Он моргнул, словно не до конца поняв ее слов, а может, не понимая, почему она вообще говорит с ним… таким голосом. В нем почти не было страха, только желание узнать правду. Узнать первопричину.
— Я… — он облизнул пересохшие губы, и его рука чуть дрогнула. Шен почувствовала это движение, казалось, всем своим существом — острое, зазубренное металлическое лезвие прочертило на ее шее крошечный след. Горячая капля крови скатилась в воротник, оставляя липкую, быстро остывающую дорожку. — Я не хочу исчезать. — Он помолчал и добавил, будто извиняясь: — Тишина… затягивает. Не хочу… не могу вернуться в это место. Помоги мне… — он с мольбой взглянул в ее лицо, и Шен захотелось зажмуриться, чтобы не видеть этих нечеловеческих глаз. Его рука задрожала, лезвие медленно скользило по горлу косситки, то впиваясь когтями рвущей нервы боли в ее плоть, то останавливаясь и отстраняясь. Ей казалось, что он сомневается. Что он пытается бороться с неведомой и невидимой ей силой, тянущей свои тонкие руки-нити к его душе. Магесса будто падала вместе с ним — падала, тонула, просачивалась сквозь трещины реальности, беспомощная, замершая в ожидании смертельного удара, но все еще глядящая в его расширенные зрачки, отражающие ее собственное побелевшее лицо.
— Если это спасет тебя, — медленно, по словам, произнесла она так тихо, что сомневалась — услышит ли ее Коул. — То я готова.
Зазубренный кинжал блестел в лучах осеннего солнца. По его тонкой кромке ползла тонкая струйка крови, переливаясь всеми оттенками, от алого до вишневого. Шен не хотела смерти. Но если ее смерть принесет успокоение Коулу, то она не станет противиться. Сказать, что ей было не страшно — было бы ложью, но так, наверное, чувствовала себя и Андрасте, горя на костре. Где-то там, на краю сознания, все еще билась в конвульсиях мысль о том, что ей следует немедленно бежать. Бежать, бороться за свою жизнь, но… какой в этом смысл? Ее жизнь до встречи с этим светловолосым существом была пустой, ненастоящей, заполненной одним только чувством вины, умело маскируемым замкнутостью и жестокостью. За все время своего пребывания в мире живых она не сделала никому добра. Она никого не спасла, даже своего бывшего господина. Может быть, хотя бы сейчас она сможет спасти одну жизнь — жизнь, которая была для нее священнее, чем своя собственная.
— Я попрощаюсь с Банни за тебя, — она открыла глаза и попыталась улыбнуться. Коул вдруг дернулся, будто получил пощечину, и кинжал неловко соскользнул с шеи косситки, оставив длинный, глубокий след. Кровь брызнула на его щеку, и он, как будто не веря, поднес ладонь к лицу и попытался стереть кровавую дорожку, но только размазал ее. Посмотрев на собственную руку, вымазанную в красном, он отшатнулся и выронил кинжал. На его лице отразилось непонимание, и Коул вопросительно взглянул на распластавшуюся по стене, дрожащую, бледную, как смерть, магессу. Только теперь она смогла медленно сползти на пол, крепко обхватив себя за плечи и пытаясь унять рвущийся из груди крик. Она была так близко… на волосок от смерти. От смерти, заглянувшей ей в душу своими небесно-голубыми глазами, проникающими сквозь любые стены, которые Шен пыталась возвести между собой и внешним миром.
Несколько минут — а может, и больше, она не замечала — косситка сидела на полу, сжавшись в единый комок нервов и не обращая внимания на кровь, щекочущую кожу, не замечая пульсирующей боли. Лезвие порезало ее, но рана была пустяковой — болезненной, но не серьезной. Ничего такого, что было бы хуже побоев господина в иные времена. Косситка привыкла игнорировать боль. Просто нужно было думать о другом — например, о том, что только что пронеслось перед глазами. Прошлое, настоящее, множество развилок пути, по которому она могла бы пойти, но каждая из которых также могла резко прерваться. Чья-то рука настойчиво и сильно трясла магессу за плечо, но лишь через несколько секунд она осознала это и подняла взгляд, увидев перед собой обеспокоенное лицо Коула. На его щеке все еще был размазанный след крови. Ее крови.
— Шен? Что с тобой, Шен?.. — упрямо звал он косситку, и голос доносился до ее ушей как будто издалека, с трудом пробиваясь сквозь заложивший уши гул. Встряхнув волосами, она попыталась улыбнуться, но бросила эти попытки — губы тряслись, и у нее вместо улыбки выходила какая-то гримаса. Только сейчас магесса осознала весь ужас, который пережила. Ей хотелось плакать навзрыд, кричать, бить кулаками в стену, хотелось выплеснуть все, что тяжелым грузом скопилось в сердце, которое, кажется, только сейчас вспомнило о том, как биться. Она была так наивна! Думая, что одной лишь любовью и заботой сможет излечить душу Коула от тьмы, заставить его стать человеком… Сегодня крошечная, ничтожная часть этой тьмы выплеснулась на нее, впившись в горло цепкой и холодной хваткой кинжальных клыков. А ведь она всего лишь хотела ему помочь. Что будет, если в следующий раз, когда магесса вновь скажет или сделает что-то, что разбудит зверя? Что будет тогда, когда человеческая часть его души все же проиграет? Что останется от нее, кроме растерзанной, окровавленной плоти?..
— Давай, Шен, вставай, — молил ее паренек, пытаясь поднять ее, но безрезультатно — она вцепилась ногтями в гнилые доски пола, как в спасительную реальность, удерживающую от окончательного безумия. — Ты сердишься? — спросил он с горечью, опустив голову. — Я сделал что-то плохое?..
Косситка чуть не расхохоталась от абсурдности его слов. Но только зашипела от внезапной вспышки боли, когда его рука неловко задела длинную рваную рану на ее шее, переходящую на ключицу. Коул ойкнул и отдернул руку, будто только что заметив, что магесса ранена.
— Тебе больно?
— Нет… нет, все хорошо, Коул. Все хорошо, — прошептала она, с трудом выдавливая звуки из своего сжавшегося от страха пересохшего горла. Теперь она понимала, что чувствовал этот паренек, когда обитал в узких переходах Ямы. На его месте она тоже сошла бы с ума. Проклятие, Шен уже чувствовала, что начинает сходить с ума. — Ты ни в чем не виноват, — произнесла она уже громче и медленно, тяжело поднялась. Оторвав кусок рукава от своей мантии, она наспех повязала его на шее, не столько чтобы остановить кровотечение, которое, к слову, уже прекратилось само, — сколько для того, чтобы Коул не видел этого. Он искренне переживал за нее, чувствовал ее боль, как свою собственную. Он был таким нежным, искренним и добрым мальчиком…
— Идем, — она выпрямилась и попыталась резко вдохнуть и выдохнуть, успокаивая сердцебиение. — Они не похоронили твою семью, но мы можем это сделать. Сейчас. Самый большой погребальный костер, который только видела эта земля.
…Когда пламя, разгоревшееся от одного-единственного маленького огненного шара, сорвавшегося с руки косситки, поглотило останки старого дома, Шен могла бы поклясться, что слышит стоны и вопли тех, кто был навечно заточен здесь, между мирами, обреченный переживать собственную смерть раз за разом, теряя последние остатки человечности. Она почти слышала их, эти заблудшие души, разорвавшие Завесу. Ревущий огонь поглощал все — и скоро на этом месте не останется ничего, кроме пепелища. Пройдет совсем немного времени, и на земле, пропитанной кровью и болью, вновь вырастут полевые цветы — те самые, которые так любила его мать. Огонь очистит их. Огонь освободит их. И желтое платьице Банни, и окровавленный плетеный коврик веселой расцветки — все, что держало их здесь.
Сжав руку Коула в своей, магесса смотрела на пламя, и понимала, что когда-нибудь оно пожрет и ее саму. Адское пламя, сияние чужого, плавящегося, выжигающего мысли солнца, которое она на долю секунды смогла разглядеть в глазах существа, стоящего рядом с ней. Оно превратит ее в пепел — в ничто, как многих и многих других до нее.
Но она больше не боялась.

Одержимость

 

…Тихонько напевая под нос какую-то тихую и легкую мелодию, у большого, потемневшего от времени зеркала сидела косситка в простом, перетянутом широким поясом бежевом платье. Она держала в руках большую пилку и придирчиво рассматривала собственное отражение — ей казалось, что рога отрастают слишком быстро. Подпиливать их каждую неделю было тем еще неприятным занятием, но, с другой стороны, Шен вообще не очень любила ухаживать за собой. Даже в банный день загнать ее в купальню бралась разве что Вивьен. Темнокожая магесса не особенно нравилась поначалу Инквизитору, но по прошествии определенного времени косситка начала относится к ней более благосклонно. В конце концов, именно Вивьен постаралась найти подходящего костюмера, который смог сшить одежду на размер косситки — и она даже не смотрелась на ее фигуре, как на корове седло. Удивительные вещи, поистине, происходят в этой крепости.
Куда уж удивительнее того, что сама Шен притащила сюда невидимку, способного убить человека так, что тот до последнего не поймет, что происходит.
— Зачем ты их спиливаешь?
Магесса чуть не выронила пилку и вновь отругала себя за это. Она все-таки никак не могла привыкнуть к тому, что Коул, пусть даже и позволяющий ей себя видеть, ходил так бесшумно. Отучить его от привычки прихватывать любые понравившиеся предметы Шен тоже не смогла, хотя и прикладывала к этому усилия. Он просто не понимал самой концепции воровства, считая, что нет ничего плохого в том, чтобы взять вещь на время. Однажды ей пришлось возвращать Кассандре книгу, которую парень прихватил из ее комнаты — он вертел ее в руках и спросил у Шен, о чем в ней говорится. Как выяснилось, он совершенно не умел читать. Покраснев до кончиков волос, косситка сказала лишь, что она о двух друзьях. В самом деле, не говорить же прямо в эти невинные голубые глаза, что книга представляет собой самый что ни на есть обычный женский роман. Объяснения с Кассандрой магесса хотела бы навечно стереть из своей памяти.
— Не хочу, чтобы мой вид вызывал еще больше отвращения, чем обычно, — пожала плечами она, откладывая пилку и понимая, что теперь уж точно ей не дадут спокойно заняться своими делами. Пора бы уже привыкнуть, что у нее появился вездесущий хвост. Хотя Коул далеко не все время проводил рядом с косситкой, порой отлучаясь куда-то (сама Шен не спрашивала, а парень и не говорил), он всегда возвращался как раз вовремя, прежде чем она начинала беспокоиться.
— Ты не такая уж страшная, — без задней мысли попытался утешить ее Коул, и магесса хихикнула.
— Ну, спасибо на добром слове. Увидел бы ты мои шрамы — может, и изменил бы мнение.
Рану на шее Инквизитора Вивьен благополучно залечила — где магией, где припарками — и на горле Шен почти не осталось следа с того злополучного дня, когда она чуть было не попрощалась с жизнью. Убрать застарелые шрамы, увы, не могла уже никакая магия.
— Эти? — Коул внезапно взял ее за руку и поднес к глазам исполосованное запястье, которое Шен обычно прятала под длинными и широкими рукавами. Почувствовав, как по коже пробежали мурашки от прикосновения его вечно холодных пальцев, косситка постаралась сохранить спокойный тон.
— Нет. Эти я сделала сама.
— Зачем?..
Она хотела было что-то ответить, но слова вдруг как-то потерялись. И в самом деле, зачем? Как она могла объяснить, зачем использовала магию крови? Господин говорил о силе, о власти, о могуществе, недоступном более никому, но… этот молодой паренек с кинжалом был сильнее его во много раз. Даже магия крови не спасла магистра от смерти. Что уж говорить о ней, знающей лишь несколько самых примитивных приемов. Как бы ни хотелось косситке оправдать свои поступки хотя бы перед Коулом, сделать этого она не могла. Впрочем, он ее и не осуждал. Он вообще никогда ее не осуждал, даже когда она совершала поступки, за которые потом корила сама себя.
Или же дело было в том, что он сидел так близко, держа ее за руку, а она не могла отвести взгляд? Может быть, именно поэтому слова застряли у нее в горле? Она стала замечать, что все чаще ее невидимый друг улучает момент, чтобы к ней прикоснуться. Взять за руку, обнять, погладить по плечу, будто успокаивая плачущего ребенка. А у нее от такого голова шла кругом. Пожав плечами, она с трудом отвела глаза от его лица и уставилась на свое отражение в зеркале. Волосы потихоньку отрастали, и приобретали вполне благопристойный вид. Как говорила Вивьен, если косситку хорошенько приодеть, сделать прическу и добавить парочку-другую аксессуаров, она сойдет даже за благородную. От этих мыслей магессу замутило, как от несвежего молока.
— Завтра у нас важная миссия, Коул, — сказала она как бы между прочим, проигнорировав его последний вопрос. — Мы с Кассандрой поедем вдвоем. Не хочу, чтобы остальные Искатели подумали, что я какая-нибудь сумасшедшая… я имею в виду, больше, чем обычно, — уголки ее губ чуть приподнялись, и паренек с готовностью ответил на улыбку. Руку Шен он отпустил — и слава всем богам.
— Я поеду с тобой.
Кто бы сомневался. Косситка продолжала улыбаться, но глубоко внутри в ней начинали зарождаться странные сомнения. То, что она чувствовала по отношению к Коулу, казалось ей неестественным. В его присутствии она становилась мягкой и податливой, словно воск, и начинала терять нити собственных размышлений. В голове то вспыхивали, то исчезали картинки из книги Кассандры. И как ни старалась, магесса не могла этому противиться. Все это было слишком сильно похоже на симптомы сумасшествия… или одержимости, как ее описывал господин. Поначалу ты не понимаешь, что произошло, опьяненный полученной силой, а затем — твои мысли начинают меняться. Твои цели, приоритеты, желания, все подстраивается под завладевшего душой демона. И в конце концов он поглощает тебя, полностью подчиняя своим злобным, жестоким порывам.
Шен изо всех сил убеждала себя, что Коул — не демон. Но с каждым днем верить самой себе становилось все труднее и труднее. Решив развеяться и съездить с Кассандрой на миссию к Искателям, косситка думала, что станет легче. Но легче не стало.

Поездка выдалась недолгой — Кассандра зачем-то гнала лошадей галопом по Имперскому тракту, а вскоре и вовсе с него свернула. Шен совершенно не ориентировалась на местности, а потому не выражала ни малейших подозрений, до тех самых пор, пока они не проехали небольшую деревушку и направились к опушке леса.
— Я думала, мы едем к Искателям, — рассеянно сказала косситка, похлопывая по шее взмыленную Хиссру. — Они живут в лесу? Вот уж неожиданность.
Искательница не ответила, только пожала плечами. Она не хотела раскрывать карты, но похоже, что придется. В конце концов, ей и самой станет легче, если с этим будет покончено.
— Мы не едем к Искателям. Я соврала, — спокойно произнесла черноволосая воительница, когда под копытами лошадей захрустела мерзлая трава. Тропа, извиваясь змеей, вела между высокими хвойным деревьями, валежником и кустами каких-то поздних ягод с длинными шипастыми ветвями. Небо сегодня было ровным, серо-стальным, без ярких пятен солнечного света или темных снежных туч.
— Хорошо. Тогда я хотела бы услышать, зачем ты это сделала, — по спине Шен прошел холодок. Кассандра всегда была гораздо более своевольной, чем любой другой человек в крепости. На ее плечах лежала немалая ответственность, да и ее привычка следить за всем и каждым сыграла не на руку магессе. — И куда ты меня завела.
Пентагаст упрямо продолжала путь по тропе, и ее крупный жеребец с антрацитово-черной шкурой недовольно фыркал. Впереди, за деревьями, виднелась какая-то хибара — похожая больше на землянку, нежели чем на обычный дом. Шен слыхала о живущих в чаще леса отшельниках, одним из которых когда-то был ее собственный господин, но помимо него не встречала никого. За деревьями и кустарником разглядеть домик подробнее было почти невозможно, но он явно был обжит — сквозь окна пробивался свет лампадки, да из печной трубы вился вверх темный дымок. Косситке даже показалось, что она ощущает запах свежей выпечки. Видимо, не только она — Коул, сидящий в седле за ее спиной, еле слышно вздохнул. Магесса едва подавила улыбку, представив, как он сейчас облизывается в предвкушении. Экспериментальным путем было выяснено, что парень испытывает непреодолимую тягу не только к пирогам, но еще и к печенью. Крошки этого предмета кулинарных ухищрений она частенько выгребала из собственной постели.
— Хочу тебя кое с кем познакомить, — наконец сказала Пентагаст, останавливая коня у столбика поодаль от дома и привязывая поводья. Спрыгнув из седла, она подошла к двери и несколько раз постучала. Ей никто не ответил.
— А сразу сказать было нельзя? — вздохнула Шен, понимая, что поворачивать назад поздно, да и глупо было отказываться просто поговорить. — Кажется, никого нет дома. Ты уверена, что нас вообще ждут?
— Уверена, — жестко отозвалась Искательница, снова постучав. Три раза… пауза… еще три раза. Наконец, спустя две минуты томительного ожидания, дверь скрипнула и приотворилась, из щели выглянул чей-то крючковатый нос. Магесса с любопытством приподнялась в седле, пытаясь разглядеть лицо хозяина дома, но тщетно — в полумраке было почти ничего не видно.
— А, это вы, — проскрипел голос, принадлежащий явно женщине преклонных лет, и дверь раскрылась чуть пошире. — Проходите. У меня все готово к ритуалу.
— Какому-такому ритуалу? — поперхнулась Шен, но под строгим взглядом Кассандры замолчала и послушно спрыгнула на землю, подобрав полы плаща и осторожно поднимаясь на крыльцо. Если ей кто-то попытается причинить вред, у нее с собой было несколько склянок лириума. Опыт с храмовниками в Церкви намертво въелся в подкорку. Даже если лириум не поможет, у нее теперь есть и другое оружие. Более совершенное, которое сейчас бесшумно следовало за ней в дом.
Едва ступив на порог, она отметила, что дом ужасно провонял. Прямо-таки непростительно провонял микстурами, травами, луком и прогорклым вином. Тем не менее, как ни странно, здесь было довольно уютно. Земляной пол был застелен досками, поверх которых лежали кое-где поеденные молью ковры. На столе у окна горела лампа, освещая вполне аккуратное убранство единственной комнаты. В углу дымила и потрескивала большая печь, на которой стояли кастрюли и котлы разнообразных форм и размеров. Связка острого красного перца свисала под потолком, и Шен не преминула задеть ее плечом. Домик, рассчитанный на маленькую, сгорбленную старушку явно не подходил для косситских размеров.
— Садись, садись, девочка, хватит стоять, — пробормотала старуха, принимаясь греметь посудой у печи, где стояла большая бочка неизвестного назначения и содержания. Шен была так поражена этим внезапным визитом в лачугу отшельницы, что без слов опустилась на одинокий стул. Других тут попросту не было. Кассандра же встала у двери, скрестив руки на груди и внимательно глядя на Инквизитора, будто боялась, что та сорвется с места и попытается убежать.
— Так что за разговоры о ритуалах? — спросила Шен уже с интересом, вертя головой и пытаясь понять, куда пропал Коул. Видимо, опять пошел совать нос в каждый темный угол. Его любопытство превосходило все, что косситка видела раньше, и порой она начинала думать, что привычка блондина обследовать любое новое место приведет его к неприятностям. — Надеюсь, меня привели сюда не в жертву Древнему Богу приносить? — попыталась пошутить она, но непроницаемое лицо Пентагаст не отразило ни единой эмоции.
— Ее Святейшество беспокоиться о тебе, — ровным тоном произнесла женщина. — Слухи разносятся быстро. О том, что ты маг крови, к примеру… или о том, что ты ведешь себя, как одержимая.
— И какое это имеет отношение к нашей внезапной поездке в лес? — фыркнула косситка, стараясь ничем не выдавать вдруг охватившего ее волнения. — Если Джустиния так подозрительна, в чем моя вина? Пока что я не давала повода сомневаться в моих суждениях.
Пентагаст вздохнула, потерла бровь, а затем сделала несколько шагов к Шен и наклонилась к ней, заглядывая в лицо, будто хотела увидеть то, что скрыто от глаз. Косситка непонимающе склонила голову набок, а потом вдруг ойкнула — тяжелая рука в латной перчатке сильно сжала ее запястье. Отдернув рукав, Искательница подняла руку косситки ладонью вверх и продемонстрировала, как трофей.
— Я давно уже заметила их, — заявила Кассандра, не давая магессе вырвать руку из захвата и вновь спрятать под многослойным одеянием. — Шрамы на твоих запястьях. Сначала не хотела верить в очевидное, но Варрик сказал, что видел… как ты применяешь магию крови.
— Нет! Я не… это все не то, что ты думаешь, — пролепетала Шен, лихорадочно соображая в поисках правдоподобного оправдания, но его не находилось. Проклятье. Ей стоило бы послушать Коула и навсегда отказаться от запрещенной магии, но… — Ладно, я несколько раз действительно использовала силу крови в бою с храмовниками, но другого выхода не было! Ты сама знаешь, что они способны отнимать наши силы. Я не одержимая, Пентагаст. Поверь мне, ты ведь знаешь меня не первый день!
— Вот это мы сейчас и проверим, Инквизитор, — прошептала Кассандра и на мгновение до боли сжала руку косситки, так, что та сжала зубы и тихо зашипела от боли. — И если в тебе поселился демон, я избавлю тебя от страданий и освобожу твою душу. Для этого я здесь.
— Ты делаешь мне больно, — прохрипела Шен, дернув рукой. За спиной Искательницы промелькнула тень, и глаза косситки расширились, когда она увидела знакомый блеск — отраженный свет, пляшущий на остром, как бритва, лезвии. Кинжал в мгновение ока оказался у горла черноволосой женщины, в миллиметрах от пульсирующей кровью артерии. На этот раз лезвие ножа не дрожало, готовое в любой момент прервать этот тихий, мерный ритм.
— Нет!
Коул моргнул и, поколебавшись несколько секунд, медленно отвел кинжал, отступив обратно в тень. Шен задыхалась, как будто от быстрого бега, и благодарила богов за то, что успела вовремя. Кассандра же, не заметив ничего необычного, только покачала головой и наконец отпустила запястье магессы. Ее восклицание она, похоже, восприняла на свой счет.
— Если вы закончили, — раздался со стороны печи голос старухи, — То можно приступать. Миледи Пентагаст, я попрошу вас удалиться. Ритуал должно проводить наедине с испытуемым. Вам, немагам, не следует видеть то, что будет здесь.
— Я должна убедиться, что все в порядке, — с нажимом возразила Кассандра, но старуха бросила на нее такой взгляд, что та немедленно замолчала. Вздохнув и воздев очи горе, Искательница вышла, захлопнув за собой дверь с такой силой, что в воздух поднялся целый столп пыли. Судя по звукам снаружи, воительница привалилась спиной к двери, не намереваясь уходить слишком далеко и давать магессе шанс убежать.
Старуха же, удовлетворенно кивнув, принялась разливать по мискам и чаркам что-то дымящееся и пахнущее перцем. Шен пыталась придумать план побега. Она, конечно, полагала, что вовсе не является одержимой, но… только-только уснувшие сомнения вновь дали побеги в ее разуме. Возможно, удастся оглушить старуху светильником, а что потом? Кассандра без раздумий остановит любые попытки к бегству. Придется придумывать что-то другое.
— Ладно, может, расскажете об этом ритуале? — начала она чуть дрожащим голосом, полным фальшивой бравады и уверенности в себе. — Что я должна проглотить? Какое-нибудь зелье?
— Нет. Это всего лишь мясной суп, — улыбка на лице старой женщины заставила Шен застыть в недоумении. — Я не буду проводить никакого ритуала.
— Но… разве не за этим мы здесь? — косситка была сбита с толку. А ее собеседница, усмехнувшись, пододвинула к ней миску. Шен принюхалась. Обычный мясной суп, никакого лириума, никаких особых трав, за исключением специй, которые эта старушка явно любила какой-то особой любовью.
— Этого не нужно. Я поняла, что ты не одержимая, как только ты вошла в дом. Кстати, если твой спутник захочет перекусить, пусть не стесняется. Супа у меня еще много.
— Спутник?... Вы имеете в виду Кассандру? — с облегчением улыбнулась магесса, но старуха ее перебила:
— Нет, я имею в виду этого симпатичного юношу, который только что приставил нож к горлу Искательницы.
Шен долго молчала, переваривая услышанное. Впервые за все время ее знакомства с Коулом его смог увидеть кто-то, кроме нее. А она уже было сомневалась в собственном рассудке. Значит, она не одержимая, а Коул — не демон. Это радовало. С другой стороны, оказывается, не все люди подвластны способности паренька скрываться за завесой невидимости.
Пока она размышляла, паренек выступил из темноты, неуверенно огляделся и кивнул. Старуха, кряхтя, принялась наливать суп в миску, а затем протянула ее Коулу. Тот, ничего не говоря, плюхнулся прямо на пол и принялся за еду, не особенно заботясь о том, что его только что раскрыли. Шен наблюдала за этой картиной, не зная, спит она или видит все это наяву. Но если Коул не боялся старой хозяйки дома, то и ей, наверное, бояться не следовало.
— Ладно, — наконец протянула она, складывая руки на столе. — Я хочу знать, что тут происходит. Немедленно.
— Вкусно, — отозвался Коул, поднимая голову от тарелки и вытирая губы рукавом. — У нас в крепости такого не готовят. Попробуй, Шен, тебе понравится!
— Мое имя — Лой, — ответила старуха, садясь на низенькую лавку у стены. — По крайней мере, так меня прозвали в ближайшей деревне. Я маг, — она позволила себе слегка улыбнуться, и эта улыбка удивительным образом молодила ее лицо. Когда-то она, возможно, была очень красивой женщиной, прежде чем морщины изрезали ее кожу, а волосы не стали тонкими и седыми. — И к тому же медиум. Слышала ты о медиумах, девочка?
Шен покачала головой. К еде она не притронулась, не потому что подозревала, что ее хотят отравить. Скорее потому, что сама мысль о еде заставляла ее желудок совершать пируэты в животе. Аппетит пропал, как корова слизала. Спасибо Пентагаст, косситка ей это еще припомнит.
— Это довольно редкий дар, — продолжала Лой. — Такие, как мы, с рождения связаны с Тенью больше, чем другие маги. Мы можем видеть обитателей иных миров гораздо яснее, чем вы. И поверь мне, я видела достаточно демонов и одержимых, чтобы понять, что к чему. — Она подняла руку и провела ею по заплетенным в хвост волосам. — Твой спутник определенно не один из них. Он человек… и вместе с тем нечто большее.
— Вы знаете, кто он? — у магессы перехватило дыхание, и она уже не знала, хочет ли услышать ответ. А что, если ответ будет не таким, каким она хотела его услышать? Что, если ей не понравится правда? Коулу же, казалось, было абсолютно все равно, он слушал вполуха, разглядывая висящие на стенах связки трав и столовые приборы.
— Знаю только, что душа его принадлежит не этому миру, а ты — не одержимая, — кивнула Лой. — И никогда такой не станешь. У тебя хорошая защита, — она улыбнулась, тепло бросив взгляд на паренька, сидящего на полу и с искренним любопытством оглядывавшего ее нехитрый дом.
— Полагаю, именно это вы скажете Кассандре? — у Шен отлегло от сердца, но все равно казалось, что все это ей снится.
— Не думаю, что кому-нибудь стоит знать о нем, — покачала головой старуха. — Добавки? — обратилась она к Коулу, и тот энергично закивал головой. Шен не уставала поражаться, как в него влезает столько еды и при этом он все равно выглядит таким недокормленным. Видимо, такие же мысли пришли и в голову Лой. — Если вы не откажете старой отшельнице в скромной просьбе, — закончила она, наливая суп в новую, чистую миску и отдавая ее пареньку.
— Какой просьбе? — насторожилась косситка. — Надеюсь, вы не собираетесь на нем ставить опыты?
— Нет, конечно, — рассмеялась пожилая магесса. — Просто… заходите иногда. Мне приятно общество тех, перед кем не нужно скрывать свои способности. И это существо, — добавила она тихо и немного печально, и в ее глазах Шен разглядела странное выражение. То ли это была надежда, то ли тоска, то ли и то и другое вместе. — Оно прекрасно. Такая сила — и такая простота… Я никогда прежде не видела ничего подобного.
Косситка вздрогнула и отвела глаза. Значит, не ее одну заворожил паренек, не она одна испытывала такие противоречивые чувства.
— Скажите… — так же тихо начала она и замялась. — Я… я не одержима, это я поняла. И он — не демон. Но я постоянно ощущаю… будто должна находится рядом с ним. Будто его жизнь важней, чем все то, что раньше казалось мне существенным. Иногда мне кажется, что я схожу с ума. — Она бросила взгляд на увлеченно поглощающего суп паренька и вздохнула, надеясь, что он не заметил этого. Но она боялась зря: сейчас Коул был абсолютно счастлив. И не обращал внимания ни на что иное. Лой усмехнулась, и, приблизившись к Инквизитору, наклонилась к ее уху.
— Любовь — это всегда немного сумасшествие и одержимость. Не подавляй в себе эти чувства, и может быть, сделаешь этот мир немного светлее.
Магесса только кивнула, не в силах подобрать слов, чтобы ответить. Да и что было ей возразить? Она и сама знала, что старуха права. Судорожно поправив волосы, выбившиеся из-под капюшона, Шен с ужасом осознала, что ровно ничего не представляет себе о нормальных отношениях. Нет, конечно, она читала об этом — и кое-что почерпнула из своих странствий. Не говоря уже о Варрике и его бесконечных похождениях, которые тот никогда не отказывался описать в красках. Но чтобы она сама стала героиней подобной истории? Об этом Инквизитор никогда не задумывалась. Но, похоже, что поворачивать назад было уже поздно. Пора было признать то, что очевидно даже слепому. Она бесповоротно, безнадежно и безвозвратно влюбилась в этого паренька со светлыми волосами и голубыми глазами. Такова была пугающая правда.
Лой не обманула: она действительно убедила Пентагаст в том, что одержимость Инквизитору не грозит. Конечно, Искательница поверила ей — к тому же, на лице Шен явственно проступал такой ужас и растерянность, что не поверить было трудно. Дорога до крепости прошла в полном молчании, и косситка сразу по прибытии отправилась в купальню. Пора было уже привести себя в порядок после скитаний по лесу, да и перед Коулом вдруг стало стыдно. Не то, чтобы он хоть раз, хоть чем-нибудь выразил свой протест, но после разговора с Лой многое в душе магессы прояснилось. Да и ей самой ужасно захотелось быть для объекта своей привязанности немного красивее. Пусть даже он этого и не поймет. Ну и пусть.
Глядя на себя в зеркало после почти полутора часов купания, Шен улыбнулась. В ее голове уже начал созревать план, который очень скоро она приведет в действие. А пока что она, вздохнув и разгладив складки на новом платье, пошитым по рекомендации Вивьен, решила вымести крошки от печенья из кровати. Снова.

Тени на стене

 

…Уже три дня Шен безуспешно пыталась закончить читать книгу, которую с огромным трудом вновь выпросила у Кассандры. Та лишь подозрительно покосилась на магессу, но книгу все же дала. Сейчас Шен была за две главы до конца, и каждый раз, перелистывая страницу, покрывалась мурашками — описания сцен в этом, с позволения сказать, романе заставляли ее внутреннего критика рыдать. Но одного Кассандра не знала: косситка, обычно штудирующая лишь магические тома и исторические труды, читала сию книгу не просто так. Решив поднатореть в познаниях о взаимоотношении мужчин и женщин, она корпела над романом уже пятый день, и если первые два прошли относительно безболезненно, то сейчас ей стоило огромных усилий не швырнуть проклятой книжонкой в стену. Все выглядело как-то не так. Неестественно, некрасиво, просто отвратительно. И как только Искательница находит в этом удовольствие? Бесконечные «нефритовые жезлы» уже порядком надоели косситке, и та в конце концов решила, что основную мысль автора книги она усвоила, и потому захлопнула книгу и отложила ее в шкаф. Может быть, когда-нибудь она ее и дочитает… Но сейчас ей больше всего хотелось освежиться. Она чувствовала себя так, как будто только что прыгнула с головой в выгребную яму. В самом деле, неужели ее чувства к Коулу действительно похожи на то, что описывалось в романе? Казалось, что такого просто не может быть. Ее любовь была чиста — она не предполагала подобной грязи. Лучше всего будет просто забыть об этом и позволить жизни идти своим чередом.
Задумавшись о чем-то, магесса откинулась на подушки и уставилась в темный потолок. Свеча почти догорела, рядом, свернувшись в своей обыденной манере, посапывал объект ее размышлений — копна светлых волос растрепалась и была похожа на пучок сена. Шен пыталась научить молодого человека читать, но тот вскоре заскучал и стал избегать занятий с книгами, а потому косситка бросила это дело — она не хотела слишком утомлять Коула, к тому же читать ему могла бы и она. Нужно будет потом поискать в местной немаленькой библиотеке что-нибудь развлекательное, например, о приключениях Черного Лиса — когда косситка жила у магистра, он учил ее читать именно по этой книге. Пожалуй, время, проведенное за чтением об увлекательных приключениях было тем немногим, что осталось у Шен из хороших воспоминаний. Печально улыбнувшись собственным мыслям, она повернула голову и посмотрела на Коула. Тот спал, его мерное дыхание щекотало шею косситки — он любил вот так уткнуться в ее плечо, словно какой-нибудь зверек, ищущий тепла. Но вот иллюзий по поводу его безобидности у магессы больше не было. Поездка в его старый дом расставила все по местам, и Шен была почти уверена, что теперь уже никогда не посмеет верить своим глазам — а глаза всегда лгут, это знали все маги. Особенно маги крови. И если внешне Коул был обычным тощим парнем лет двадцати, одетым в какие-то обноски, то внутри него жила совсем другая сущность. Темная, непредсказуемая, и опасная. Лой сказала когда-то, что он прекрасен — и Шен теперь понимала, что та имела в виду. Он прекрасен, как первозданный Хаос, как Черный Город, который всегда видишь на горизонте, но никогда не достигнешь, сколько бы ни шел. Он прекрасен, как величественный Древний Дракон, забытый и проклятый людьми из страха перед неизвестным; как самая темная беззвездная ночь, прячущая за завесой тьмы тайны, разгадать которые не под силу ни одному смертному. Может быть, даже самому Коулу. Косситка много думала о том, знает ли он, кем является на самом деле, и решила, что ответ на этот вопрос не так прост. У него порой были моменты «просветления» — как, например, в том доме. Обычно такие моменты заканчивались убийством. Она выжила чудом, встретившись с прекрасным и опасным созданием лицом к лицу, и считала себя счастливицей. Не каждому удается посмотреть в глаза Дракона и выжить, как говаривал магистр. Но сейчас, глядя на это растрепанное чудо, спящее на ее плече, магессе хотелось верить, что человеческого в нем все же больше, чем того, другого — того существа с золотом в глазах, что заставляло ее тело замирать под своим взглядом, словно бабочку, приколотую к доске булавкой.
Казалось, что ее рука сама собой потянулась вперед и погладила светлые волосы, аккуратно отодвинув длинную нестриженую челку. Стоило лишь хорошенько его отмыть, и Коул преобразился — под слоем пыли, грязи и мелких царапин проступило вполне симпатичное лицо. Шен казалось, что красивее этого лица нет ничего в мире. Особенно сейчас, когда оно выглядело столь умиротворенным. Парень сонно пошевелился, когда косситка аккуратно высвободилась из его объятий, и недовольно поморщился. Шен не сумела сдержать усмешки. С самого первого дня в крепости он спал только с ней, крепко прижав к себе и не отпуская ни на минуту — даже когда его кошмары прекратились. И чем дольше она смотрела, тем больше чувствовала себя не в своей тарелке. В голову то и дело лезли куски из книги Кассандры, и как бы ни старалась Шен отметать от себя подобные мысли, они с упорством бронто возвращались обратно. В горле внезапно пересохло, и косситка торопливо облизнула губы. Смутно соображая, что она делает, Инквизитор медленно наклонилась вплотную к парню и, секунду помедлив, осторожно поцеловала того в губы.
Голубые глаза немедленно распахнулись, и Шен увидела в них свое отражение. В сердце кольнула игла страха, и перед глазами немедленно встал старый дом, напоминая о боли и ужасе, переполнявшем ее душу. Но она не отстранилась. Не попыталась закрыть глаза, хотя все внутри нее кричало о том, чтобы это сделать. Казалось, в глазах Коула мельнула золотистая искра, и Шен похолодела.
— Что ты делаешь? — тихо и хрипло прошептал парень, когда косситка отпрянула назад. — Шен?
Та растерялась — ей казалось, что не придется отвечать на подобные вопросы, но… вместо желания поцеловать его теперь возникло желание накрыться с головой одеялом. Почувствовав жар на щеках от стыда за столь нелепые действия, она отвернулась и буркнула:
— Ничего, я просто… ничего.
Что-то прохладное прикоснулось к ее плечу, и она вздрогнула. Никак не могла привыкнуть к тому, какие холодные у него руки. Прямо-таки ледяные. Но, тем не менее, он никогда не мерз — даже сейчас, когда наступала скорая и суровая орлейская зима, Коул носил все ту же кожаную куртку, что и всегда. Представить его без своей обычной одежды уже казалось невозможным, и косситка, сжав зубы, настойчиво погнала из своей головы мысли об этом. Почувствовав, как он обнял магессу за плечи и ткнулся лбом в ее спину, она подумала, что если он продолжит — то ее сердце попросту выпрыгнет из груди. Наверное, она раскалилась почище демона гнева. От прикосновений холодных пальцев по коже пробегали мурашки и казалось, что она испытывает боль.
Руки тут же убрались, будто услышав мысли Шен.
— Если хочешь, я уйду, — очень тихо произнес Коул за спиной косситки, и у той от тоски сжалось сердце. Почему, почему он продолжает задавать этот вопрос? Чувствует ее сомнение? Коул хорошо различал оттенки настроения Инквизитора, порой даже лучше, чем она сама. Но сейчас она разрывалась между желанием побыть одной и немного успокоиться и чудовищным, почти непреодолимым желанием сделать… что? Она никогда прежде не ощущала такой растерянности. Словно ее, как беспомощного щенка, бросили в бурлящее море, и не видно было берегов, не понять, куда плыть и зачем — за что ей такие муки?..
— Останься, — отозвалась она наконец, с трудом произнося слова. В горле застрял комок, и она с удивлением поняла, что от бессилия и отчаяния хочется расплакаться. Она так неуклюжа! Повернувшись, Шен, не смея взглянуть в глаза Коула, уставилась на его шею и попыталась выдавить: — Я…
— Что? — он с искренним терпением и любопытством ждал окончания фразы.
— Я… кажется, люблю тебя, — закончила она почти неслышно. Парень просиял и кивнул, улыбнувшись и погладив белые волосы косситки, рассыпанные по подушкам.
— Я тоже тебя люблю, очень, — горячо произнес он, надеясь, что не является причиной грусти Инквизитора. Но та только нервно усмехнулась. Кажется, он снова чего-то недопонял — обычное дело, это бывало с ним постоянно. — Э… Шен? Я снова сделал что-то плохое? — в его глазах промелькнуло волнение. Может быть, своими словами он причинил ей боль? Или сделал что-то не так… Ему меньше всего хотелось, чтобы она грустила. Коулу нравилось больше, когда она улыбалась — у нее была смешная улыбка, обнажающая крупные белые зубы, и еще при этом на ее щеках образовывались едва заметные ямочки. Коул находил это весьма любопытным.
— Мне просто захотелось тебя поцеловать, — смущенно пожала плечами магесса. — Обычно именно так поступают те, кто любит… кого-то.
— Правда?
Косситка почувствовала, что если ей придется отвечать на еще больше провокационных вопросов, то ее мозг попросту взорвется. Будет неприятно. Она попыталась выдавить улыбку и кивнула, по-прежнему не смея поднимать взгляда. Вздохнув, она легла на подушки и закрыла глаза. Все это бессмысленно и безнадежно. Коул слишком непохож на обычного человека, чтобы знать хоть что-то об отношениях, а она… она недалеко от него ушла. Все, что она знала, было почерпнуто в книгах, рассказах Варрика и Вивьен.
— Эванжелина как-то поцеловала меня, — задумчиво произнес парень, и косситка вздрогнула. — Она меня, наверное, тоже любила.
Шен не хотелось спрашивать о том, кто такая Эванжелина и ограничилось ли дело одними лишь поцелуями, но не заметить вспышки жгучей ревности не смогла. Однако слишком долго размышлять об этом ей не позволили — Коул вдруг потянулся и запечатлел короткий и неуклюжий поцелуй на ее зарумянившейся щеке. Косситка вздрогнула и подумала, что, возможно, она поспешила с выводами. Может быть, если ей хватит смелости и усидчивости, она получит то, что желает вот уже которую ночь подряд. И конечно же, если не умрет от стыда. Но она не могла не признать, что ей было приятно такое немного неопределенное проявление симпатии, пусть даже в какой-то мере спровоцированное ею самой. Парень обнял ее, словно плюшевую игрушку, и прижал к себе, осторожно погладив по плечу.
— Ты теплая, — сонно пробормотал он, и Шен почувствовала легкую щекотку, когда он уткнулся лицом в ее шею. — И хорошая…
Улыбка против воли появилась на лице магессы, и она решила собраться с силами и продолжить разговор, пока Коул снова не уснул. Он всегда засыпал слишком быстро, когда Шен была рядом — и никогда не ложился до того, как Инквизитор вернется в свою комнату. Пошевелившись, косситка вызвала новую порцию недовольного сопения, и парень неохотно приоткрыл глаза, следя за ее действиями, но та только лишь повернулась набок.
— А тебе… как ты… — она отругала себя за косноязычие, и попробовала начать с начала: — Когда я поцеловала тебя, что ты почувствовал?
Коул выглядел сбитым с толку этим вопросом и даже, кажется, смущенным. Хотя вряд ли он был смущен по той же причине, что и Шен — просто ему слишком часто в последнее время доводилось быть сбитым с толку. Повадки и привычки людей, обитавших в крепости, казались странными, даже еще более, чем у магов в Башне. Он постарался собраться с мыслями и медленно, взвешивая каждое слово, произнес:
— Было… мягко. Тепло. Приятно. Наверное, мне понравилось. — Он умолчал о том, что в этот момент ощутил, как будто его обожгло раскаленными углями, но не мог точно сказать, больно это было или нет. Правда, странным было то, что по его телу как будто прошел электрически разряд, который и вырвал Коула из блаженной дремоты. То, что делала Шен, вызывало желание что-то сделать в ответ — но он не знал, что именно принято делать в таких случаях, а потому просто замер и вслушивался в собственные ощущения. Все это было в новинку, и природное любопытство существа, столь долгое время проведшего в одиночестве, вдали от общества, обреченного долгие годы только лишь смотреть на людей издали, побеждало растерянность и побуждало все-таки выяснить ответы на все те сотни вопросов, что роились в его голове. Он однажды видел в Башне двух магов, женщину и мужчину, которые прятались в темной кладовой. Видно было плохо, да и Коул в тот момент просто хотел прошмыгнуть мимо, но происходящее заинтересовало призрака Башни, и он остановился в тенях у стены, чтобы понаблюдать. Зрелище вызвало у него много вопросов. Женщина почему-то стонала, как будто ей причиняли боль, но при этом даже не пыталась убежать. Рассмотреть все как следует Коул не пытался, а потому просто пожал плечами и двинулся дальше. Теперь же воспоминания об увиденном вновь пришли ему в голову. Тогда он тоже видел, как маги целовались, но делали это с таким упоением, будто это было лучшим занятием в жизни. Может быть, Шен именно этого хотела? Коул потряс головой, чтобы хотя бы немного привести мысли в порядок. Он находил это странным желанием, но с другой стороны, те ощущения, которые он испытывал, когда ее мягкие и теплые губы прикоснулись к нему, нельзя было назвать неприятными, хоть они и были совершенно неожиданны и даже немного пугающи.
В конце концов, он доверял ей. Шен была добра к нему, она стала ему самым лучшим другом с тех пор, как Рис бросил его одного, избитого, ослабевшего и отчаявшегося. Шен никогда бы так не поступила — это Коул знал совершенно точно. Она не причинит ему вреда… она не поступит с ним плохо.
— Сделай это еще раз, — попросил он вдруг, надеясь, что косситка не расстроится из-за него. Похоже, она удивилась — да и сам он был шокирован тем, что сказал. Магесса неуверенно приподнялась на локте, глядя на парня сверху вниз, и закусила нижнюю губу. Ее взгляд был горячим, обжигающим, он медленно скользил по лицу Коула, и тот почти физически ощущал его на собственной коже. Инстинктивно приготовившись немедленно исчезнуть, если что-нибудь пойдет не так или ему попытаются причинить вред, он кивнул и протянул руку, положив ее на плечо косситки и притягивая ее к себе. Та зажмурилась, дернулась, неуклюже рухнув вниз и едва успев среагировать, чтоб не упасть прямо на Коула. Тот рассмеялся. Ему было забавно смотреть, как Шен дергается, словно лягушка на солнцепеке. Когда-то давно, когда еще он был… жил в старом доме с родителями и сестрой, они с Банни частенько играли в огороде. Порой ловили уродливых зеленых жаб и сажали их на раскаленные камни, наблюдая, как они тщетно пытаются упрыгнуть обратно во влажную траву. Коул снова ловил их руками, пытаясь не дать им выскользнуть, а Банни смеялась, смеялась так, что чуть не надорвала живот. Он всегда делал все, чтобы она почаще смеялась. Тогда и самому ему становилось чуть легче забывать о том, что дома их ждет забитая, испуганная и вечно бледная мать — и то чудовище, которое смело называть себя их отцом.
И сейчас Коул чувствовал себя так же, как тогда — в те редкие моменты счастья и покоя, которые ему удавалось найти в повседневной жизни. Тяжелая работа, побои, отчаяние — все отступало на задний план и как будто расплывалось в тумане, оставляя лишь настоящий момент, в котором существуют лишь они вдвоем. Даже если потом ему придется вновь вернуться к этому миру, который таил в себе столько бессмысленной жестокости и страха, сейчас он хотел быть здесь. С тем, кто был дорог.
Магесса наконец перестала дрожать, и Коул почувствовал, как до предела напряглись ее мышцы под бархатистой серой кожей. Она, кажется, боялась. Ее крепко зажмуренные глаза вызвали в нем легкую обиду — он ведь не хотел причинить ей зло, почему она так боится его? Почему все еще боится его, ведь он хотел ей только счастья? Решившись на неслыханную смелость, он выбросил все мысли из головы и резко подался вперед и вверх, впившись в ее приоткрытые губы. Шен попыталась было отстраниться, но Коул крепко держал ее за плечи, не давая сделать этого. Тихий, хриплый стон умер где-то в груди косситки, и через несколько секунд она перестала сопротивляться, полностью отдавшись воле инстинктов. Ей казалось, что этот поцелуй длился целые столетия, и ей уже не хватало воздуха, но она не смела издать и звука. Внезапная вспышка боли заставила ее дернуться в сторону, вновь попытавшись вырваться, и раскрыть глаза. Она тут же пожалела о том, что сделала это: перед ней, так близко, вдруг оказались его расширенные зрачки, заполнившие почти всю радужку, похожие на бездонную черную яму.
— Ты меня укусил, — выдохнула она, когда Коул отстранился, все еще крепко сжимая ее плечи. — Зачем ты меня укусил? — на ее глазах проступили слезы, и она, подняв дрожащую руку, стерла каплю крови, выступившую в месте, где зубы парня впились в ее нижнюю губу. Тот ничего не ответил, только странно улыбался. Его расширившиеся глаза, ставшие вдруг почти черными, выглядели пугающе, и Шен уже не была так уверена, что ее затея была такой уж хорошей. Но эти сомнения умерли внутри нее так же быстро, как и родились, стоило ему провести рукой по ее волосам, пропуская их сквозь пальцы. Она не могла противиться, когда он вот так гладил ее — словно успокаивая плачущего ребенка. Наверное, точно так же он когда-то пытался успокоить плачущую сестру после того, как пьяный отец в который раз накричал на нее и напугал до смерти. Косситка почти увидела эту картину — скорчившуюся у стены дома девочку в желтом платье, размазывающую слезы по грязному лицу, и сидящего рядом с ней на корточках мальчишку, который безостановочно гладил ее по голове и повторял: «Не плачь, Банни… не плачь… Все будет хорошо, я с тобой».
— Не плачь, Шен, — раздался у ее уха тихий хрипловатый голос, который был так ей знаком. — Не плачь… Все будет хорошо. Я с тобой.
Она неуверенно кивнула, хотя никак не могла выбросить из головы мысли о Банни и о том, что когда-то он говорил точно такие же слова уже мертвой девочке. Девочке, которая тоже любила его — и которую он убил. Косситка всегда была уверена, что он сделал это ненарочно, но сейчас… сейчас какая-то ее часть, ухмыляясь безумной улыбкой, говорила ей: ты не права; неужели ты правда веришь в то, что это существо не причинит никому боли намеренно? Магистр говорил: истинное, чистое зло всегда невинно, как ребенок, отрывающий крылья мухам. Оно не осознает то, что творит — и лишь человечность заставляет зло воспринимать свои поступки с точки зрения нравственности. В Коуле была человечность, но она была мимолетной, исчезающей, как круги на воде от брошенного в пруд камня. Иногда магессе казалось, что его лицо — всего лишь маска, скрывающая за тонкой кожей шевелящуюся, горячую тьму. Вот и сейчас эта тьма выплескивалась на Шен из черных провалов зрачков, заполнивших голубую радужку. Где-то на дне этих глаз плескалось расплавленное золото, пока что робко, но набирая силу с каждой секундой и грозя растворить магессу, распылить на крошечные частицы и поглотить.
Коул протянул руку и осторожно провел ею по щеке косситки. Неуверенно, как будто сомневался в том, что должен это делать, он слизнул каплю крови, вновь выступившую из ее прокушенной губы, замер на несколько секунд, словно пытаясь распробовать ее. Она была на вкус как железо нового, только выкованного меча, а еще — как медь, и едва уловимый запах цветов, что любила собирать его мать на закате… Парень вновь ощутил его, так, как будто погрузился в старые воспоминания, наполненные пока еще спящей болью. Ее кровь была как вино, которое мать иногда приносила по большим праздникам из соседней деревни, сливовое вино, что она разливала по чаркам и давала понемногу Коулу и Банни. Он помнил это ощущение. Помнил, как смеялся вместе со всеми, как слегка опьяненный, выходил во двор и дышал полной грудью, вдыхая доносящийся с полей запах цветов, острый, густой и сладкий. Шен была… похожа на это чувство. Чувство чего-то забытого, но что ему хотелось вернуть любой ценой.
Но Коул больше не был Коулом. Тот мальчик умер — в одиночестве, каждую секунду страдая от невыносимой боли. Он не оставил после себя ничего, даже памяти. Единственным, кто помнил о том пареньке, кто сохранил часть его в собственной душе, было Оно — существо, взявшее его внешность, имя, воспоминания, эмоции, жизнь. И сейчас это создание изо всех сил пыталось сохранить остатки своей человечности. Но как это сделать, когда смотрит с таким доверием, с такой любовью, и с таким желанием — принадлежать ему полностью, без остатка, отдать ему свою душу и тело? На краю сознания вспыхнули лица тех, чьи жизни он забирал. Они смотрели на него так же. Они хотели, чтобы он забрал их, желали этого с той же страстью, с которой он вскрывал их хрупкие тела. Противиться этому было невозможно.
— Я не хочу… причинять тебе боль, — выдохнул Коул, отстранившись и переводя дыхание. Шен склонила голову набок и внимательно посмотрела в его лицо.
— Коул… — позвала она тихонько и осторожно положила руку на его плечо. — Я хочу, чтобы ты сделал кое-что для меня.
— Что?
Она улыбнулась, и в этот момент Шен выглядела столь же безумно, как и он сам.
— Я хочу, чтобы ты посмотрел мне в глаза.

***

«Не отводи глаза, Шен».
Она бы и не смогла, даже если бы захотела… Вот только она не хотела. Утонув в черном, голубом и золотом, вихрем закружившем ее в своих объятиях, магесса слышала отдаленную музыку Тени, как будто танцуя где-то на границе этого мира и мира снов. В полумраке комнаты стояла тишина, нарушаемая лишь тяжелыми, резкими вдохами и шорохом простыней. Сквозь приоткрытое окно проникал холодный ночной воздух, но умирал где-то на полпути, растворяясь в жаркой духоте. Косситка не помнила, как стащила свое платье — то самое, сшитое специально на заказ по рекомендациям Вивьен, как бросила его куда-то на пол, словно ненужный мусор. Она не помнила, как перевернулась на спину, так что теперь вынуждена была смотреть вверх, чтобы ни в коем случае не отвести взгляда. Ее серая кожа, покрывшаяся мурашками, казалась раскаленной, словно угли, а белые волосы превратились в растрепанное гнездо — такое же, как и у него. Как же она была глупа, полагая, что прическа, одежда, аккуратно подпиленные рога — что все это имело для него значение. Эти глаза видели больше, чем внешнюю оболочку. Они проникали в нее, как тонкая игла, причиняя невыносимую боль и одновременно заставляя ее желать еще большего. Они выворачивали ее наизнанку, жгли ее расплавленным железом, заставляя выгибаться всем телом и подавлять рвущийся из груди крик. Животный крик, в котором странным образом в безумном водовороте смешались боль, страх, желание и страсть.
«Только не отводи глаза».
Он прижал ее собственным телом, вдавливая в кровать и упираясь руками в подушки. Шен дрожащими руками пыталась обнять его за плечи, но каждый раз он пресекал эти робкие попытки. Казалось, что прикосновения причиняют ему физическую боль. Наклонившись к магессе, Коул уткнулся лицом в ее шею и выдохнул, а затем она снова ощутила резкий укол боли — у него были острые зубы. Она закусила губу, стараясь не закричать, но хриплый стон все же вырвался из груди, и парень тут же отстранился. Его губы были вымазаны в крови.
— Не кричи, пожалуйста… — прошептал он, осторожно целуя ее в губы. Сладковато-медный привкус крови жег язык, и Шен едва подавила еще один стон. Крошечные капли крови стекали с ее шеи на смятые простыни. Она не думала, как будет объяснять все это Кассандре — а до нее слухи доходили быстрее, чем даже до Варрика. Шен приподняла руку и зарылась пальцами в спутанные волосы Коула, не давая ему отстраниться, и уже почти забылась в этом неожиданно нежном поцелуе, как вдруг ее запястье сильно, до боли сжали холодные пальцы. Он отпрянул назад, глядя на лицо магессы сверху вниз, и выражение его глаз невозможно было разгадать. Помедлив секунду, он улыбнулся — хотя это странное движение можно было скорее принять за оскал — и медленно поднял ее руку, прижав тыльной стороной ладони к деревянному резному изголовью.
Краем глаза косситка увидела блеск. До дрожи знакомый блеск. Она знала его так же хорошо, как и это растерянное выражение лица Коула. У нее было несколько секунд, чтобы попытаться освободиться, скатиться с кровати, сбежать, позвать на помощь… но она не пошевелилась. Не задумалась о том, откуда здесь, сейчас взялся этот кинжал с пугающей гротескной рукоятью. Оружие и Коул были для нее неразделимы, и если она хочет сполна познать тайну этого существа, то ей придется смириться с этим. Косситке захотелось закрыть глаза и отдаться во власть темноты, но она не посмела. Только вздрогнула и тихонько зашипела, когда холодная, казавшаяся ледяной сталь едва заметно прикоснулась к ее бедру, поползла выше, прочертила тонкую красную линию на животе и остановилась у сердца, колотящегося так, что казалось — еще мгновение, и оно попросту разорвется.
— Тише… — прошептал знакомый голос, который звучал повсюду, со всех сторон и в голове Шен. Она трепетала, как идеальная жертва, и какой-то частью своего разума понимала, что эта ночь может стать для нее последней. Она сама принесла себя в жертву этому существу, сама желала быть поглощенной им без остатка. И когда последнее эхо голоса разума затихло, магесса судорожно вздохнула и приподнялась, как могла — на какой-то миллиметр, прижатая и распятая на кровати, словно жертвенный агнец. Острие кинжала проткнуло ее кожу, и Коул, опустив голову, задрожал, содрогнулся всем телом. Шен видела, как он пытается бороться с собой — с той своей частью, которая уже готова была вонзить лезвие в сердце магессы. Издав низкий, вибрирующий, совершенно нечеловеческий звук, он резко отдернул руку с кинжалом и бросил ошалелый взгляд на Шен. Она улыбнулась, и одними губами произнесла: «Я не боюсь».
Резкий удар заставил ее закричать громко, на пределе, уже не пытаясь сопротивляться. Крик лился легко, свободно, наполняя тесную комнату и отдаваясь эхом, ввинчиваясь в мозг. Чьи-то руки зажали ей рот, но она продолжала кричать. Туман боли застилал разум, но ее сердце все еще билось. Вместо него кинжал пронзил ее ладонь. Проткнул насквозь, пригвоздив правую руку магессы к изголовью кровати; ее пальцы судорожно сжимались, и она чувствовала, как теплая струйка стекает по запястью, вниз по предплечью, и теряется где-то на подушках, которые быстро пропитывались кровью. Кончиками пальцев она ощущала твердую резную рукоять. Попытавшись потянуться левой рукой к кинжалу и вытащить его, она тихо заскулила — кричать больше не оставалось сил. Но ее руку отбросили и снова прижали, крепко, стиснув до боли ее запястье.
— Я же просил тебя не кричать! — отчаянно прохрипел Коул, убирая руку, прикрывавшую ей рот. — Шен…
— П…прости… — выдавила магесса, чувствуя, как по щекам текут слезы от ужасной боли, рвущей правую руку своими цепкими ледяными когтями. — Я больше… не закричу…
Дрожь приносила боль. Но остановиться было невозможно. Уже невозможно остановиться. Она не могла этого сделать, и он тоже не мог. Слишком далеко все зашло. Она ощутила, как холодные руки скользнули по ее бедрам, сжав их до синяков, но эта боль была ничем по сравнению с тем пылающим адом, который сейчас чувствовала ее ладонь. Теперь она знала, что может вынести все. Даже если ее распотрошат, как овцу на бойне, она сможет выдержать и не издать ни звука. Легкая вспышка боли внизу живота — быстрое движение, ее спина выгнулась, подалась навстречу бьющемуся у самого горла сердцу. Он сделал несколько медленных, плавных движений, а затем наклонился к ее уху, щекоча его своим горячим, сбивчивым дыханием. Шен чувствовала его — над ней, вокруг нее, внутри нее — и не могла понять, как до сих пор сумела сохранить рассудок. Ей хотелось рыдать от нескончаемого страдания, и смеяться от счастья. Но она молчала. Молчала, потому что не смела нарушать тишину, в которой слышна была кровь, стучащая в висках, и тихий шорох прикосновений. Удовольствие и боль причудливым образом смешались в багрово-белоснежный коктейль, и косситка подумала о том, что никто, никогда, нигде не смог бы испытывать то, что сейчас испытывает она. Если она не умрет сегодня, то не осмелится вновь шагнуть за пелену запретного. Но сейчас поворачивать назад означало умереть, так и не познав истины.
Закусив губу, магесса приподнялась на локте и крепко обхватила коленями его бедра, не отпуская, умоляя продолжать. Если он сейчас остановится, она сойдет с ума. Она совершенно точно сойдет с ума и навсегда превратится в испитый до дна кувшин, треснувший поперек. Ей хотелось застонать, и она едва подавила в себе это желание. Острые зубы впивались в тонкую кожу на ее шее, теплый язык слизывал выступающую кровь. Коул держал ее одной рукой за шею, а другой крепко упирался в подушку рядом с головой Шен. Если бы она даже захотела, то не смогла бы теперь вырваться их этих цепких объятий. Его движения становились быстрее, сильнее, резче, и в глазах Шен поплыл туман, она словно взбиралась на высокую гору, с каждым новым усилием все сильнее выгибая спину, и становилось все труднее контролировать мятущуюся где-то в глубине ее тела душу.
— Ты должна вести себя тихо, — шептал ей на ухо низкий, бархатный голос. — Иначе он найдет нас и убьет. Понимаешь?
— Да… — она кивнула и зажмурилась, позволив себе хоть секунду покоя. Хоть на мгновение не смотреть на него. Ее шею сдавило кольцом ледяных рук, и с каждым мгновением они сжимались все сильнее, пока Шен не захрипела в отчаянных попытках вдохнуть хоть немного спасительного воздуха. Приоткрыв глаза, она увидела искаженное лицо парня и протянутые к ней руки. А за ним, на стене, освещаемой одинокой свечой, плясали тени. Взвивались и опадали гигантские черные крылья, тянулись к ней длинные, извивающиеся нити. Существо распласталось на ней, содрогалось в извращенном экстазе, изгибало неестественно длинную шею, а в его пасти метался тонкий, похожий на копье, ядовитый язык. Она почти услышала его утробный рык, похожий на отдаленные раскаты грома — до странности приятный звук. И магесса была в когтях этого создания, безнадежно пойманная в ловушку, расставленную на невинные души. И даже более того — она сама изнывала от жажды быть отданной на растерзание, она готова была на все, лишь бы это продолжалось вечно. Готова была отдать ему все до последней капли крови. Захлебнувшись так и не родившимся криком, магесса попыталась вновь закрыть глаза, но Коул наклонился к ней и горячо зашептал:
— Не смотри туда… смотри на меня. Только на меня. Смотри мне в глаза, Шен, прошу тебя. Не смотри на тень.
Она послушалась и увидела перед собой знакомое лицо — она знала этого человека, знала и любила. А тени… это просто тени. Они не могут причинить вреда. Шен уже давно не боялась темноты. Коул осторожно, медленно поцеловал ее левую ладонь, не отводя взгляда от темных глаз косситки. Это крошечное движение было наполнено такой нежностью, что магессе показалось, будто она сходит с ума. Правая рука онемела, но боль, казалось, въелась в ее плоть навсегда. И тот, кто сделал это с ней, сейчас смотрел на нее так, будто именно она, Шен, была его единственным спасением. Единственным, что до сих пор удерживало его на границе человечности. Но, как и ее рука, эта человечность была навсегда искалечена смертью, страданием, безумием и болью. Искаженная, изуродованная, истекающая кровью и все еще живая. Он так нуждался в ее помощи! Шен захотелось обнять его, прижать к себе, успокоить, пообещать, что она больше никогда не подведет его. Попытавшись рвануться вперед, она рухнула обратно на кровать, пришпиленная к изголовью кинжалом, как бабочка, еще трепещущая крыльями.
Зло всегда невинно.
Ребенок, отрывающий крылья мухам.
Разрезанное наискосок лицо магистра.
Задушенная маленькая девочка, которую тщетно пытается разбудить убийца.
Еще немного — и она будет такой же. Еще немного, и она превратится в сломанную фарфоровую куклу, и он даже не поймет, почему она никак не хочет просыпаться. Он будет трясти ее за плечи окровавленными руками и звать по имени, а она не сможет ответить, потому что всего лишь смертная, а смертные так легко могут сломаться. Из горла Шен вырвался тихий, нервный смех. Она пыталась отрицать так долго, как могла, закрывая глаза и не желая видеть очевидного. Коул был убийцей. Чистым злом. Тьмой, расправлявшей свои теневые крылья. У него не было человеческой души. Лой была права — он был прекрасен. Вот только магесса до этих самых пор не могла понять во всей полноте величия и красоты смерти. Та боль, которую она ощущала, была ничем по сравнению с тем, что испытал он. Ее отчаяние было лишь отражением звезд на поверхности пруда. Ее короткая, наполненная бессмысленными метаниями жизнь была лишь песчинкой в сравнении с его существованием сквозь время и миры. Сейчас он был светловолосым пареньком двадцати лет, но только потому, что таково было его желание. А настоящая его сущность была тенью, скользящей по стене.
И эта тень сейчас извивалась всем телом, и глаза ее горели так ярко, что смотреть в них не смог бы никто, кроме нее, и не ослепнуть. Это пламя обжигало, коптило, обугливало ее дочерна, проникая под кожу, доставая до самого сердца. И когда Шен, уже не в силах сдерживаться, сдавленно застонала, тень вцепилась в ее горло острыми, в несколько рядов, длинными зубами — раздавила ее крик, проглотила его и будто насытилась им.
Шен не помнила, сколько прошло времени. Когда боль пронзила плечо, она вздрогнула, но не закричала. Не отвела глаза. Ей захотелось навечно остаться в этом тумане, который разом поглотил все ее мысли, оставив лишь струны оголенных нервов. Она погружалась в пустоту вместе с тем, кто ни за что не отпустит ее, пока не выпьет до дна. И когда косситка уже теряла сознание, отпуская последнюю часть собственного рассудка во владение тьмы, она увидела сияние. Такое яркое, что оно выжигало ей глаза. Нестерпимая белизна застелила взор, не оставляя после себя ничего, кроме остывающих костей ее мыслей. Ее тело осталось лежать распластанным, распятым на промокших от крови простынях, но это было так незначительно и мелко, что думать об этом не стоило и сотой доли секунды.
Ее душа обрела свободу и растворилась в белом сиянии извечной Тишины.

— Шен...?
Кто-то звал. Голос доносился издалека, за сотни миль, едва пробиваясь сквозь гудящую тишину. Она попыталась открыть глаза, но тут же зажмурилась — лучи полуденного солнца били прямо в лицо, заставляя отворачиваться. Что-то было не так. Она не могла двинуть правой рукой, перевернуться набок. Приподняв голову, косситка прищурилась и попыталась оглядеться. Все та же комната, но теперь, судя по положению солнца, уже почти настал полдень. Странно, что никто до сих пор не ищет ее. Взгляд лениво, нехотя скользнул по полу, на котором была разбросана одежда. Все тело неприятно холодило, левая сторона шеи и плечо были стянуты засохшей кровью. Косситка моргнула, пытаясь прогнать застилающий глаза красновато-белый туман. Шевелиться было больно. Хотелось свернуться в клубок и вновь погрузиться в спасительное забытье. Но кто-то продолжал назойливо трясти ее за плечо, вызывая новые приступы боли. Она сжала зубы, пытаясь не застонать, и попыталась разглядеть того, кто никак не желал оставить ее в покое.
— Ты проснулась? — он неловко улыбнулся и наконец отпустил ее многострадальное плечо, сев на кровати и подогнув под себя ноги. Его лицо было покрыто кроваво-красными разводами. Он снова пытался вытереться рукавом, но, как видно, не очень-то это помогло. — Ты очень долго спала. Я ждал, но…
— Все в порядке, Коул, — она попыталась сесть на кровати и тут же повалилась обратно, резко, со свистом вдохнув в легкие воздух. — Ты не мог бы помочь мне?
— Что?.. — он вопросительно изогнул бровь, а затем спохватился и подвинулся к ней поближе. — Сейчас! Я сейчас…
Обхватив рукоять кинжала, парень быстрым и сильным движением вытащил его из изголовья, а затем, крепко прижав руку Шен коленом, медленно, мучительно медленно потянул лезвие из ее ладони. Косситка вжалась лицом в подушку, давя в себе желание орать от невыносимой боли. Ее раненая рука снова закровоточила, оставляя на многострадальной постели новые темно-красные отметины.
— Больно? — участливо поинтересовался он, и когда Шен кивнула, осторожно погладил ее запястье и, поднеся его к губам, поцеловал. — Давай помогу.
Оторвав кусок ткани от валяющегося на полу платья — благо, оно все равно было безнадежно испорчено, и теперь годилось лишь на тряпки — парень бережно перехватил ее раненую ладонь и принялся неловко обматывать. Навыков ему не хватало, зато энтузиазма было с избытком. Косситка терпела, даже когда он туго перетянул полоску ткани и завязал на ней узел. После прошедшей ночи она могла бы вытерпеть все, что угодно. Пустяковая рана была наименьшим из зол.
Затем Коул осмотрел оружие и, поморщившись, вытер лезвие полой своей кожаной куртки. Когда он успел одеться? Шен не помнила, как уснула. Или потеряла сознание. Для нее эта ночь длилась целые столетия, и сейчас ей казалось странным и смешным просыпаться так, будто она и не умирала вовсе. Она была почти уверена, что умерла этой ночью. Другого объяснения тому чувству растворения в вечности не было. Но душа ее не отправилась в Тень, или к престолу Создателя, или даже в миры за пределами Тени — как маг, она легко могла отличить иллюзию от реальности, и сейчас действительно находилась в своей комнате, пусть изнуренная и обессиленная, но живая.
— Мы будем завтракать? — с любопытством произнес паренек, убирая кинжал под куртку. Казалось, что он совершенно не осознавал, что произошло. По крайней мере, он вел себя так, как будто пришел только сейчас, и вовсе не он творил с магессой все то, что всплывало в разрозненных эпизодах ее памяти. Как будто в ответ на его слова, послышалось отчетливое урчание в животе. Косситке хотелось кричать что есть силы, бить кулаками в стену, хотелось вскочить на лошадь и гнать, гнать по дороге, неважно куда… Но вместо этого она просто улыбнулась своими искусанными губами. Уже неважно, что она сделает и куда поедет. Коул будет с ней всегда. Откуда-то она это знала совершенно точно, может быть, потому, что теперь между ними натянулась невидимой темной нитью связь, которая была прочнее любых цепей. Какую-то часть себя магесса потеряла этой ночью, но то, что она приобрела, было во много раз ценнее. Ее душа была освобождена от оков, и она все еще была жива. Это было невероятно, пугающе и захватывающе. Но думать об этом лучше потом. Сейчас светловолосый паренек смотрел на нее выжидающим взглядом и ждал ответа.
— Да… конечно, — она тяжело поднялась с кровати, споткнувшись о ковер и ухватившись рукой за стоящий рядом стол. — Я только приведу себя в порядок и сразу же спущусь за завтраком. Подожди меня здесь.
Он кивнул и улыбнулся, абсолютно счастливый, и, как казалось Шен, понимающий ее мысли. Он тоже это чувствовал. Эту новую связывающую их нить. Если бы косситку спросили, что это, она бы сказала, что это разновидность магии крови. Но на самом деле эта магия была куда древнее, сложнее и чужероднее любого заклинания, которому мог бы научить магистр. Войдя в купальню, она наполнила бадью водой, разогрела ее с помощью простенького заклинания огня и, помедлив несколько секунд, переступила через край и опустилась в воду. Все ее раны, мелкие и не очень, тут же нестерпимо защипало, но магесса терпела. Голова казалась абсолютно пустой. Мысли просто не шли к ней, и думать о произошедшем казалось крамольным. Все это было даже отдаленно не похоже на то, что описывалось в книге Кассандры и о чем иногда рассказывал Варрик. Впрочем, Коул тоже был человеком довольно отдаленно.
Уставившись в рябь на поверхности воды, косситка медленно зачерпнула ее ладонью левой руки. Все внезапно начало казаться таким незначительным. Какие-то цели, задания, миссии, спасение мира… Разве это было важно? Важным было только одно: не отводить глаза. Не бояться теней. Не кричать. Главное — не кричать. Шен смутно помнила это, хотя почти все детали предыдущей ночи она странным образом забыла. Ее раны были несерьезными, за исключением пробитой руки. Эта будет заживать долго, хотя с помощью Вивьен можно будет за несколько дней придти в норму. Помедлив несколько секунд и как будто сомневаясь в своих действиях, она опустила руку под воду и быстро провела пальцами по внутренней стороне бедра. Кожа отозвалась тупой, неприятной болью. Между ее бедер все было содрано в кровь. Значит, не приснилось… Она действительно это сделала. Потеряла свою невинность… и с кем? Что за существо она видела мельком, отраженное пламенем на стене? Демона? Духа? Или… нечто совершенно иное?..
Быстро смыв с себя засохшую кровь и как следует вытерев волосы, она облачилась в желтые одеяния, которые не любила за слишком яркий цвет, ассоциирующийся у нее с безумием. Хватит думать об этом, твердила себе косситка, так ты только еще больше запутаешься. Коул проводил ее взглядом, когда магесса вышла из комнаты и заперла за собой дверь.
Направившись в столовую, Инквизитор обнаружила, что крепость была почти пустой: многие разъехались на задания, и осталось лишь горстка стражников да слуги. Прихватив поднос с едой и напитками, она развернулась и хотела было уже направиться обратно в свои покои, как кто-то высокий, в темной броне выступил из-за угла и ухватил ее за локоть.
— Ну-ка постой.
Кассандра. Ну конечно, кто же еще. Этого Шен и боялась — она лишь надеялась, что с объяснениями можно будет потянуть хотя бы до вечера, потому что сейчас она попросту не могла как следует сосредоточиться и убедительно солгать. Черноволосая Искательница строго посмотрела на бледную, какую-то осунувшуюся магессу и нахмурилась.
— Слуги говорили, что почти всю ночь из твоей комнаты доносились странные звуки. Чем ты там занималась?
— Я… мм… мне, наверное, просто кошмар снился, — выкрутилась Шен и попыталась улыбнуться и одновременно удержать в руках поднос. — Ничего страшного, я сварю снотворное, у меня как раз сегодня будут новые травы.
— А что с рукой?
О, проклятье демонов! Поспешно спрятав руку, перемотанную обрывком ткани, за спину, косситка принялась отступать в сторону лестницы. Объяснить это кошмарами уже не удастся. Кассандра, однако, шагнула вперед и преградила путь к отступлению, схватив Шен за запястье и быстро размотав импровизированные бинты. Ее брови поползли вверх, когда она увидела сквозную дыру от кинжала, и Инквизитор опустила голову.
— Ты…
— Это не то, что ты думаешь, Пентагаст, — торопливо произнесла магесса, облизнув губы.
— Магия крови, — женщина отпустила ее руку и брезгливо вытерла о нагрудник, отступив и меряя взглядом Инквизитора. — Ты снова взялась за старое, верно? Что за ритуал ты проводила ночью? Отвечай!
— Я не обязана отчитываться перед тобой, — внезапно выпрямилась Шен. — А теперь дай пройти. Я умираю с голоду.
— Да, я вижу, — скептически ответила Искательница, бросив взгляд на гору снеди на подносе. — Видно, много крови ты себе пустила, что тебя терзает такой голод.
— Заткнись, Пентагаст.
Взяв поднос поудобнее, косситка медленно принялась подниматься по лестнице. Правая рука работала очень плохо, пальцы почти не гнулись, не говоря уже о том, что каждое движение рукой причиняло пульсирующую, острую боль.
— Не называй меня по фамилии, Инквизитор, — бросила ей вслед Искательница, и Шен усмехнулась, остановилась на секунду и повернула голову, глядя на застывшую в ярости и бессильном гневе женщину.
— А ты не называй меня Инквизитором. У меня есть имя, и ты его знаешь. Почему бы не попробовать использовать его? Я знаю, что ты не слишком уважаешь меня за… то, что я делаю и кем являюсь. Но мы в одной лодке, и должны держаться друг друга, если хотим выжить. Надеюсь, мы друг друга поняли.
— Не сомневайся.
Оставив Кассандру позади, косситка направилась обратно в комнату. Следовало убрать окровавленные простыни, которые вряд ли уже когда-нибудь вновь станут пригодными к использованию. Лучше всего было просто их выбросить. Но сначала — завтрак… или обед, учитывая, что уже перевалило за полдень. Коул ждал ее ровно на том же месте, где она его оставила, и увидев поднос, тут же просиял. Сев за стол, косситка разлила по чаркам вино, и вытащила из кармана припасенное специально для этих случаев печенье. Коул благодарно кивнул и тут же набросился на свой нехитрый обед, как будто не ел целую неделю. Шен же, сложив руки и опершись о них подбородком, внимательно смотрела на парнишку… и ей казалось, что все произошедшее сегодня ночью ей действительно приснилось. Она бы так и подумала, если бы не дыра в ладони и следы чьих-то острых, как иглы, зубов на плече и шее. Смутные картины всплывали в памяти, но она не могла различить очертаний — только расплывчатую тень, выгнутую спину, покрытую шипами, и глаза-блюдца, горящие неестественно ярким пламенем. А еще то, что показалось ей крыльями.
Кем бы ни было это существо, кто или что ни скрывалось бы за внешностью Коула, оно оставило ее в живых, вцепившись когтями и зубами в ее душу. Но теперь Шен чувствовала себя другой. В ней поселилось что-то темное, пока еще не оформившееся, частица безумия, спящая глубоко в ее разуме.
Медленно, неуверенно она протянула руку, и Коул, тут же забывший про еду, внимательно посмотрел на нее, а затем повторил это движение. Их пальцы соприкоснулись, дрожа, и переплелись друг с другом, а взгляды синхронно поднялись, встретившись на полпути. А слов было уже не нужно. Он никогда не отпустит ее — свою идеальную жертву. А она никогда не захочет, чтобы ее отпустили.

Желания

 

…Он привык к темноте. Темнота была спасением. Она всегда гостеприимно прятала его от чужих глаз, но только теперь он осознавал, что там, в Яме, какая-то часть темноты поселилась внутри него самого. Он брел по темным коридорам Крепости, почти не чувствуя пола под ногами и привычно скрываясь завесой тьмы от излишне любопытных взглядов редких в такой час стражников. В голове все путалось. Разум отказывался воспринимать произошедшее, да он и не был уверен, что хочет этого. Откуда-то сверху доносилось тихое пение Тени — он кожей ощущал, как она пошла рябью, содрогнулась, едва выдерживая натиск высвобожденной силы. Пронзенная тонкими иглами, она словно истекала таящимся в ней хаосом, впуская его — медленно, по каплям, мучительно — в этот мир. Коул на мгновение остановился, тяжело привалившись плечом к стене, покрытой старым гобеленом, и зажмурил глаза. Его шатало, как пьяного, и он с трудом мог различить собственную вытянутую руку сквозь пляшущие в глазах пятна алого цвета. Такого прежде никогда с ним не случалось. Он помнил бледную тень этого восторженно-пугающего экстаза, которая накрывала его после очередного убийства. Эти люди умирали, глядя в его глаза, и как будто отдавали ему часть себя, чтобы он мог жить. Для них он был богом, хотя бы только в этот последний, предсмертный час. Но теперь… Теперь все стало по-другому. Он действительно был богом — для одного-единственного существа, которое все еще жило. Это было невозможно, Коул знал, что это невозможно. И все же так было.
Шен отдала ему свою жизнь. Отдала добровольно, без страха, без сожалений, без сопротивления — она поверила в него так, как не мог поверить больше никто. Он чувствовал, как что-то черное, густое, горячее бурлит внутри него, как живая тьма, торжествуя, наполняется невиданной силой. Вера — вот что имело непреходящее значение, вот что питало его собственную душу, раздвигая рамки возможного. Эхом в ушах отдавалось торопливое биение пульса. Хотелось сделать хоть что-то, неважно, что именно — и Коул кругами бродил по жилому крылу замка, не в силах остановиться, рыская, как ночной хищник в поисках добычи. Но что означали эти незнакомцы, которых он убивал в темнице, когда Шен могла дать ему столь многое? Смутно он помнил, как был не в силах удержать извергающуюся сквозь него силу, как она поглотила их обоих… Как кричала Шен. В этом крике он слышал боль, но не только ее. Еще он отчетливо различал мольбу. Она возносила молитву, сама не осознавая этого. От всего этого голова шла кругом, и Коул бросил попытки вспомнить и понять, что произошло. Потерев лоб, покрывшийся холодным потом, он пригладил растрепанные волосы, которые постоянно лезли в глаза. Как будто это было необходимо. Он нервно усмехнулся, прекрасно понимая, что его глаза видят больше, чем когда-либо, пусть в коридорах и стояла непроглядная темнота. Он видел, как где-то в другой части крепости сидела над свитками вечно неспящая Кассандра. Ей стоит больше заботиться о себе, ведь на ее плечах лежит такая ответственность. Он видел, как на мгновение проснулась, открыв глаза цвета темного шоколада, магесса в смешной шляпе. Сейчас, конечно, шляпы на ней не было, и ее короткие кудрявые волосы были похожи на воронье гнездо. Перевернувшись на другой бок, она что-то пробормотала сквозь сон и вновь погрузилась в дремоту. Он видел, как по коридорам ходят патрули из клюющих носом стражников, тихо переговариваясь друг с другом. Нет, все хорошо, я ничего не видел, а ты? Тоже ничего. Эти странные убийства в темнице продолжаются, но, кажется, Искательница нашла виновника. Неужели?
Коул потряс головой. Хватит, хватит голосов, хватит видений, слишком много всего сразу — разум уже не выдерживает. Где-то за стеной, совсем рядом, он слышал биение чьего-то живого сердца. Интересно, Шен все еще спит? Она так быстро провалилась в Тень, что он даже не успел сказать ей, как благодарен за все, что она для него сделала. Она ни разу не усомнилась в своей преданности, ни разу не попрекнула его, ни разу не попыталась проникнуть за завесу тайны. Тот, кто умеет хранить секреты, заслуживает благодарности. Но все-таки что-то было не так. Его восприимчивость постепенно сходила на нет, звуки становились все более отдаленными, и вскоре совсем пропали. Вихрь видений успокаивался, оставляя после себя лишь ленивую череду картин из воспоминаний, как будто кто-то шептал ему на ухо, ласково побуждая вспомнить. Он помнил запах крови, резко ударивший в нос и заставивший его вздрогнуть. Воздух, застывший, дрожащий, напоенный вырвавшейся на свободу магией, не сдерживаемой ничем. Он помнил это чувство бесконечного торжества, какое впервые ощутил, выйдя наконец из Ямы и увидев, что мир на ней не кончается — только во много раз сильней.
Так хотелось вновь испытать это великолепное чувство…
Коул отлепился от стены и медленно побрел дальше. Он понятия не имел, куда идет, отдавшись воле чистого случая. Все равно он в конце концов вернется туда, откуда начал. В голове царила блаженная пустота. Казалось, что если он произнесет хоть малейший звук, он будет еще долго отдаваться эхом внутри его черепа. Поэтому он хранил молчание. Привычное молчание, в котором провел слишком много времени. Но сейчас тишина была желанным облегчением. Он устал от того разнообразия звуков, которые переплелись с музыкой Тени, и теперь хотел отдохнуть. Никогда прежде он не чувствовал себя более реальным, чем несколько минут назад, и ему требовалось привыкнуть к новому состоянию. Коул подумал, что если бы он захотел сейчас — то смог бы показаться на глаза каждому обитателю замка, и они запомнили бы его, никто не забыл бы его лица, имени, голоса. Они запомнили бы его на всю жизнь, потому что он был реален. Она сделала его реальным.
Он вернулся к утру, но Шен все еще спала — она лежала неподвижно, почти как мертвая, но мерный ритм ее сердца успокаивал Коула. Его взгляд скользнул по ее обнаженному телу, покрытому царапинами, укусами и кровоподтеками, и в нем шевельнулось раскаяние. Неужели это все сделал он? Нет, этого не могло быть. Он бы никогда не поступил так с Шен. Ведь она всегда была добра к нему, она улыбалась даже тогда, когда он явственно видел слезы в ее миндалевидных, темных, как ночь, глазах. Сколько же в ней было жизни, сколько силы, нерастраченной, нераспознанной… Коул наклонился к ней и положил холодную ладонь на ее лоб. Осторожно погладил, боясь разбудить и одновременно сознавая, что сейчас ей лучше будет отдохнуть. Хотелось вновь прикоснуться к ней, ощутить ее душу, вплетающуюся в дикий узор теней, услышать, как она умоляет его — не останавливайся, только не останавливайся. Все это можно было прочитать по одному взгляду, выражению лица. Он всегда умел подмечать детали. Тогда, ночью, он и сам боялся так, что единственным спасением было смотреть в ее глаза. Но сейчас они были закрыты, только ресницы изредка подрагивали. Из любопытства он протянул руку и чуть приподнял пальцем ее веко, заглядывая в мутный, расширенный зрачок.
— Возвращайся, Шен… — прошептал он, разглядывая свое отражение в нем. Одна рука магессы была неестественным образом вывернута и вытянута, приколотая к деревянной спинке кровати кинжалом. Он не помнил, как и когда это произошло, но кровь больше не текла, только черное засохшее пятно расплылось на подушках. Если сейчас он попытается вытащить оружие, то только причинить магессе боль, и она проснется, а Коул не хотел, чтобы ее пробуждение было таким неприятным. Вздохнув, он еще раз провел ладонью по ее волосам и поднялся, думая, что ему придется провести еще несколько одиноких часов, шатаясь по крепости и размышляя. Он ничего не понимал в магии, и еще меньше — в отношениях между людьми, и ему было нелегко. Может быть, она сможет пролить свет на некоторые загадки. Единственное, что было неоспоримым, сейчас билось в его голове и никак не хотело уходить, несмотря на все попытки.
Он хотел еще. Он нестерпимо хотел еще раз это испытать. Если Шен позволит ему… А она позволит. Коул знал это так же хорошо, как и то, что на самом деле не был Коулом — человеком, когда-то давно погибшем в подземельях Белого Шпиля. Он знал это, хоть и всеми силами гнал это знание. Истина причиняла слишком много боли, проще было заставить себя забыть. Он с легкостью мог заставить других забыть о нем, не видеть его, не слышать, не воспринимать. И с такой же легкостью мог стереть из собственной памяти то, что не хотел помнить. Может быть, это было неправильно, но Коул всегда избегал страдания. Он не видел смысла думать о том, что все равно никогда не сможет принять. Разве он сделал недостаточно, чтобы стать для Шен настоящим человеком, стать для нее тем, кого когда-то называли Коул?
А может быть, теперь она была готова увидеть то, что было сокрыто даже от него самого?..
Выйдя из покоев Инквизитора, он прикрыл за собой дверь и бросил взгляд на дремлющего стражника. Он, похоже, ничего не заметил, хотя весь замок уже гудел от свежих сплетен о странном поведении главы ордена. Конечно же, больше всех постаралась Кассандра. Эта женщина сразу не понравилась Коулу — она носила такие же черные доспехи, как и Ламберт, этот страшный человек, угрожавший когда-то Рису. И если эта Искательница вновь попробует напасть на Шен, Коул не будет колебаться. Особенно теперь, когда он впервые почувствовал себя по-настоящему живым. Спустившись в трапезную, Коул услышал обрывок разговора Кассандры с кем-то из солдат и на минуту остановился, заинтересовавшись и прислушиваясь. Кажется, речь шла о тех самых людях, которых он уже успел убить в замке и в его окрестностях. Его никогда не посещала мысль о том, что его могут раскрыть — это было просто невозможно, но теперь он вдруг подумал, что из-за него может случиться беда. Как тогда, когда в его деяниях несправедливо обвинили Риса. Прижавшись к стене, он наблюдал, как черноволосая женщина в черных доспехах с белой эмблемой на груди, устало хмурясь, тихо, сквозь зубы говорит с двумя стражниками. Выглядела она не очень хорошо — под глазами залегли темные круги, лицо походило на восковую маску. Ей бы высыпаться почаще, подумал Коул, вместо того, чтобы пытаться повсюду успеть и выполнять работу за десятерых.
— Так, говорите, он во всем сознался? — своим обычным резким тоном задавала вопрос Пентагаст, и похоже, уже не в первый раз. Она не хотела верить слухам, но когда количество таинственно умерших узников стало превышать все допустимые пределы, ей пришлось начать собственное расследование. Инквизитору, судя по всему, было все равно.
— Так и есть, миледи. Он признался в убийствах, — стражник пошарил в напоясной сумке, доставая оттуда длинный, искривленный клинок. Коул поморщился. — Этот нож нашли при нем, когда он шастал по округе. Говорил, что планировал покушение на леди Инквизитора, а остальных убивал, чтобы они не проболтались о планах Гаспара де Шалонса.
— Так он агент герцога? И как, с позволения сказать, наши доблестные рекрутеры вообще его пустили внутрь?
— Виновные уже наказаны, миледи. Он пришел под видом нового добровольца в армию Ордена… никто не мог знать, что это шпион де Шалонса. Он вступил в ряды стражи, чтобы иметь доступ ко всем помещениям замка, включая темницу и… жилые этажи.
— Ладно… допустим, это так. Допустим даже, что он настолько хитер, что ни разу не попался на месте преступления. — Кассандра вздохнула и потерла переносицу. — Если он и вправду знал всех шпионов, что сидели в наших казематах, то это объясняет столь чистое убийство — никаких следов борьбы, очевидно, что удар по горлу был для жертв полной неожиданностью. Но если вы поймали не того, если вы выбили из него признание, чтобы попросту закрыть дело… Убийства не прекратятся. И тогда, — закончила она не терпящим возражения тоном. — Мне придется посадить в камеру уже вас. Я все ясно объясняю?
— Абсолютно, миледи, — стражник вытянулся по струнке.
— Хорошо. Я не хочу, чтобы наш Орден обезглавили, когда он только-только начал восстанавливаться. И я не хочу, чтобы кто-то навредил Инквизитору. У нее и так немало проблем.
Коул замер, вслушиваясь в интонации голоса Искательницы. Они были… странными. Прежде, каждый раз, когда Кассандра говорила с Шен, в ее тоне слышалось лишь раздражение и непреодолимое желание ударить косситку пару раз по лицу. А сейчас все было совсем по-другому. Как будто в ее словах проскользнула привязанность. Тщательно маскируемая, подавляемая изнутри, отчаянно ищущая выход, но тем не менее сильная. Это было довольно любопытным наблюдением. Парню было интересно, знает ли об этом сама косситка, но что-то подсказывало ему — не стоит ей рассказывать о том, что он тут услышал и увидел. Поняв, что более ничего важного он не услышит, Коул юркнул в приоткрытую дверь, ведущую в холл и оттуда во внутренний двор. Там уже возводили эшафот, на котором вскорости должна была состояться новая — очередная — показательная казнь. На этот раз зрителей будет немало. И хоть никому не было жаль убитых пленников, и так обреченных на смерть, сам факт проникновения вражеских сил в столь хорошо укрепленную базу, в самое сердце Инквизиции, вызывал праведное возмущение. Коул не знал, зачем этот человек признался в преступлениях, которые совершал не он, и смутно понимал, что здесь есть и его вина. Отчасти. Он ведь совершенно не хотел, чтобы из-за него пострадал кто-то непричастный. Да и желания вновь убивать парень уже не ощущал. При мысли о том, чтобы вонзить клинок в чье-то сердце, ему становилось противно. Как если бы он предал Шен. Теперь, кроме нее, ему не нужен был более никто. Решив немного прогуляться по свежему воздуху, парень направился к выходу из крепости. Ему хотелось навестить конюшню и посмотреть, как там Хиссра, кобыла магессы, может быть, даже покормить ее яблоками. Лошадь всегда хорошо относилась к Коулу, когда тот заглядывал. Каждый раз с полными карманами вкуснейших хрустящих яблок, он подолгу гладил животное по мягкой, теплой морде и упругой шее, и вскоре та перестала его бояться. Поначалу Хиссра пугалась его внезапных появлений, громко ржала, пыталась выбежать из денника, но спустя неделю уже и сама с нетерпением ждала его визита. Воровато оглянувшись, Коул удостоверился, что конюха сейчас нет поблизости. Что ж, тем лучше для него. В конюшне было темновато, но свет снаружи проникал сквозь приоткрытые двери и окна, сквозь щели в соломенном настиле крыши.
— Привет, Хиссра, — шепнул парень, приближаясь к кобыле. Та нервно дернула ухом и фыркнула, скосив глаза на высокую фигуру человека, возникшего прямо из разреженного воздуха у самой ее головы. Но запах свежих яблок заставил перебороть страх перед этим существом, и лошадь потянулась мордой, ткнувшись ею в подставленную прохладную руку.

Вивьен строго цокнула языком и легко шлепнула себя по колену, пытаясь в который раз размотать намертво присохшие бинты. Инквизитор послушно замерла, стараясь не дергаться, но это было довольно сложной задачей, учитывая, что темнокожая орлесинка вовсе не была искушенным лекарем и такие раны залечить на один сеанс не могла. Косситке пришлось многое выдумать, чтобы объяснить, почему вообще получила такое ранение. Вивьен ей, похоже, не поверила, но ее куда больше волновало испорченное платье.
— Ты можешь хотя бы немного потерпеть и не дергать рукой? — наконец не выдержала девушка и нахмурилась. — Я тут пытаюсь тебе повязки поменять и наложить мазь. Если этого не сделать, останется очень некрасивый шрам.
— Извини, Вив. Я стараюсь, как могу.
Вздохнув, девушка принялась легкими, нежными движениями намазывать проткнутую ладонь косситки. Мазь была прохладной, и постепенно боль растворилась, оставляя после себя лишь легкое жжение. Прошло уже несколько дней после той ужасной ночи, и Шен начала постепенно вновь чувствовать себя живой. До сегодняшнего дня она ощущала себя опустошенной, и ей постоянно хотелось спать. Она почти ничего не ела, и даже почти не появлялась на ежевечерних собраниях Инквизиции за ужином. От этих мыслей ее отвлек высокий, чуть шепелявый голос Вивьен.
— Вся Крепость из-за тебя на ушах стояла. Кассандра мне рассказала о твоих проделках.
— Проделках?
— Да, о магии крови. Все знают, что ты ей балуешься. — Девушка подмигнула. — Ну, я не из тех, кто будет тебя осуждать, тем более в такие времена… Все средства хороши. Но все-таки я за тебя волнуюсь. Пару дней назад мне приснился ужасный сон, в котором тебя пожирала какая-то тварь, похожая на летающую сороконожку.
Шен чуть не подавилась, не в силах сдержать смеха.
— Ну и сны у тебя, Железная Леди! У вас в Орлее у всех такая бурная фантазия?
Вивьен фыркнула и принялась наматывать на ладонь косситки новые, чистые бинты. Рана затягивалась стремительно, и уже через несколько дней от нее не должно было остаться и следа. Объединив усилия, Шен и Вивьен могли бы добиться неплохих результатов в области лечения, комбинируя умения косситки в алхимии и магический талант бывшей Первой Чародейки Вал-Руайо. Однако темнокожая девушка внезапно посерьезнела и, закончив перевязку, осторожно сжала в своих пальцах ладонь Инквизитора.
— И все-таки, я хочу знать, что ты там делала. Ведь это была магия крови, верно? Я почувствовала, как сдвинулась Завеса. В ту самую ночь, когда мне приснился кошмар. Такие вещи, знаешь ли, не проходят мимо меня незамеченными. Скажи, ты… много знаешь о ритуалах Тевинтера?
— Совсем ничего, если честно. Мой бывший господин научил меня всего нескольким простым заклинаниям. До ритуалов… дело не дошло.
— Увидев твою рану, я кое-что вспомнила, и отправилась покопаться в твоей библиотеке. Ты там собрала неплохую коллекцию, позволь заметить — столько запрещенных и древних томов по магии я еще нигде не видела, даже в Вал-Руайо. И кое-что мне найти удалось. Раньше я только мельком слышала об этом, в нашем Круге о таких вещах даже шептаться было опасно…
Вивьен повернулась, грациозно, как всегда — так, чтобы не помять изысканный наряд. Косситке всегда казалось, что она слишком уж вычурно одевается. Такая одежда была бы уместной на званом балу, но уж никак не на боевых миссиях, но чародейка упорно отказывалась переодеться во что-либо более удобное и неброское. Белоснежные кружева, гладкая, глянцевая кожа, множество мелких поясков и совершенно уродливый воротник — все это было настолько привычно, что воспринимать Вив без этих нарядов уже почти не получалось. Девушка взяла со стола тонкую, запыленную книгу, больше похожу на чей-то дневник, и аккуратно раскрыла страницу. Закладкой служил засушенный цветок — фирменный знак Вивьен.
— Этот ритуал почти забыт, но кое-какие записи о нем все же остались. Маг, написавший эту книгу, даже потрудился сделать иллюстрации. Вот, взгляни.
Косситка вытянула шею, вглядываясь в корявые рисунки, схематично изображающие женское тело, распятое на деревянном каркасе, напоминающем букву «Т». Руки женщины были раскинуты в стороны и пронзены двумя ритуальными кинжалами в центре каждой ладони. Нарисованная девушка была изображена в странной и несуразной позе, будто ее плечевые суставы были вывихнуты и она висела в таком положении достаточно долго. Рядом с рисунком было что-то написано на тевинтерском, а прямо под ногами женщины расплывалась темная клякса.
— Это… что это? — тихо спросила Шен, не отрывая взгляда от рисунка. Тот, кто его сделал, не очень-то умел рисовать, но от старых чернил веяло могильным холодом и опасностью. — Какая-то казнь?
— Нет, Шен, — вздохнула Вивьен. — Это жертвоприношение.
— Кому? Древнему Богу?
— Да, таким образом приносились в жертву люди Древнему Богу Думату до того, как магистры отправились в Золотой Город. После чего этот ритуал был почти забыт и нигде не использовался.
— Почему? В чем его смысл?
— Видишь ли, насколько мне удалось узнать из обрывочных записей этого сумасшедшего мага, перед тем, как магистры вторглись в сердце Тени, десятки тысяч рабов были замучены и убиты подобным образом. Ничего не могу сказать о деталях, но иногда им вскрывали сонную артерию, дабы в специальные резервуары вытекало больше крови. Таким образом был открыт самый прочный и стабильный проход в Тень в истории.
— Магистры вошли в Золотой Город, — вспомнила Шен уроки истории от господина и нервно облизнула губы. — Но я не понимаю, какое отношение это имеет к…
— С помощью ритуала магии крови, — терпеливо объяснила Вивьен, приложив палец к губам и побуждая косситку помолчать. — Магистры Тевинтера смогли не только материализовать свои тела в Тени, но и создать канал, который мог бы продержаться достаточно долго, чтобы вернуть их обратно в том же самом теле, в котором они вошли в Город. Маг, написавший эту книгу, упоминает еще кое-что интересное. Черный Город, как он предполагает, на самом деле не существует — это вообще не место само по себе. Это тоннель.
— Тоннель? — Шен выглядела сбитой с толку. Вся эта лекция казалась ей каким-то бредом. Впрочем, она никогда не верила до конца в легенду о Порождениях Тьмы, которыми якобы стали магистры из-за своей гордыни.
— Да, тоннель, кроличья нора, яма — называй как хочешь. Суть в том, что этот маг всерьез считал, будто Черный Город может быть проходом в иные миры… миры за пределами Тени.
— Но это невозможно, — упрямо возразила косситка. — Миров за пределами Тени не существует.
— Так или иначе, но ритуал этот был разработан исключительно для сей цели. Когда магистры вернулись, они совершенно обезумели. Ничего удивительного, что ритуал немедленно был объявлен вне закона… даже в Тевинтере, как бы странно это ни звучало. Никому больше не захотелось заглядывать по ту сторону. Не могу их винить. Но неужели ты и вправду ничего об этом не знала?
— Нет. Поверь мне, я ничего не знала, — почти беззвучно шепнула Шен, откидываясь на спинку стула. — Пожалуйста, убери эту книгу подальше. А лучше сожги. Пусть прошлое останется в прошлом, не хочу, чтобы еще кто-нибудь это прочитал.
— Как скажешь. Ты ведь у нас Инквизитор… Эй, что с тобой? Ты в порядке? — Вивьен внезапно нахмурилась и наклонилась вперед, внимательно вглядываясь в лицо косситки. Та была бледной, как смерть, ее кожа покрылась мурашками, и ее заметно трясло. Девушка положила руку на плечо Шен и слегка тряхнула. — Слышишь меня, Шен? С тобой все хорошо?
— Со мной все… отлично.
Подняв руку, косситка дрожащими пальцами прикоснулась к губам, почувствовав нечто теплое, липкое и до дрожи знакомое.
— У тебя кровь носом пошла, — озабоченно проговорила бывшая Первая Чародейка, поднимаясь и предлагая косситке руку. — Пойдем, я отведу тебя в твои покои.
— Нет, я… я должна кое-что сделать. Пожалуйста, не волнуйся, со мной все будет хорошо. Я просто переутомилась.
Поднявшись, Шен вышла из комнаты, чуть покачиваясь и оставив недоумевающую Вивьен в одиночестве. Та лишь пожала плечами и решила убрать проклятую книгу куда подальше. Сжигать книги вообще было не в ее правилах, даже если они опасны. Знания всегда могут пригодиться, и никогда не знаешь, когда может понадобиться то или иное заклинание. Конечно, в нынешние времена повторить описанный ритуал вряд ли представится возможным — слишком уж он был сложен, требовалось просто чудовищное количество жертв, убиваемых с извращенной жестокостью. Да и сами заклинания были по большей части утеряны, и те крохи, что сумел собрать неизвестный автор-маг, вряд ли смогли бы правильно повторить все хитросплетения чародейского узора, открывающего врата в Черный Город. Об одной детали Вивьен все же предпочла умолчать, зная о характере Инквизитора. Ей, как орлесианке, было вовсе не стыдно говорить о подобных вещах, но она слишком хорошо знала Шен. И знала, что с ней о подобном лучше не заговаривать. Описанное в книге порой заставляло даже такую искушенную даму, как Первая Чародейка, покраснеть и отвернуться. Воистину, древние тевинтерские магистры умели развлекаться, с саркастичной усмешкой подумала девушка и сунула книгу в стопку остальных, напомнив себе позже спрятать ее куда-нибудь подальше от чужих глаз.
А Шен в это время медленно шла по направлению к своей комнате. Она знала, что Коул ждет ее. Знала так же хорошо, как и то, что он испытывает точно такие же чувства, которые невозможно было побороть. Один раз ступив на этот путь, назад возвратиться невозможно. Один раз вкусив запретный плод, уже не остановишься. И даже если сегодня, завтра, послезавтра они будут вести себя так, будто ничего не произошло, их глаза будут кричать лишь об одном. Об одном и том же, каждую секунду, каждый день.
Я хочу еще. Боги, даруйте мне силу. Я так хочу еще.

Жрица

 

Сегодня был совершенно иной день. Не похожий на все предыдущие. И Шен не могла сказать с уверенностью, что именно изменилось — то, что ее окружает, или она сама. В этом месяце было так мало теплых, безветренных, солнечных дней, что она почти не поверила, проснувшись утром и увидев робко пробивающиеся сквозь витражные окна теплые лучи. Сказавшись занятой очередной дипломатической миссией, косситка быстро собрала необходимые вещи, приказала оседлать Хиссру и направилась уже знакомой тропой к дому старой отшельницы. Кассандра была слишком занята допросом пойманного убийцы, который сознался в том, что перерезал горло всем тем несчастным пленникам, которых нашли в крепости… Но магесса знала, что их было больше. Гораздо больше тех, кого попросту не нашли. Да и Искательница благодушно смотрела на то, что Шен часто посещает медиума. Наверное, она надеялась, что та убедит Инквизитора отказаться от греховной магии крови и научит опасаться демонов и других созданий Тени.
Правда, это было даже забавно — Кассандра и понятия не имела об истинной цели этих визитов.
— Шен? — скрипучий голос отвлек Инквизитора от размышлений, и она резко подняла голову, щурясь от покрывающего комнату полумрака. — Ты отвлеклась.
— Да, Лой… извини.
Все это до странности напоминало уроки, которые давал ей магистр. С единственным отличием: за ошибку теперь приходилось платить гораздо большую цену, чем быть избитой розгами. Если Шен допустит в своих заклинаниях хоть одну, самую крошечную неточность, то последствия будут непредсказуемыми, ведь она осмелилась играть с материями, прежде недоступными, хрупкими и опасными. Заклинание контроля разума, которому ее научила Лой, было сложным, требующим огромных затрат энергии, что можно было получить лишь из крови. Поначалу магесса тренировалась на рыцаре-командоре Каллене, который в последнее время часто приезжал навестить дружественную организацию, и это было… поистине ново и вдохновляюще. Человек, руководящий храмовниками, и понятия не имел, что его мысли подчинены чьей-то осторожной воле, которая направляла их в нужное русло. Но Лой предупредила магессу — если подопытный начнет проявлять хотя бы малейшие странности, начнет догадываться о том, что на него влияет магия крови, его придется убить. А если Инквизитор убьет рыцаря-командора храмовников, лояльных Церкви, это грозит такими проблемами, решить которые не поможет уже никакой контроль разума. И Шен боялась этого. Ее суровые методы управления орденом и так отвратили от него многих потенциальных последователей, а убийство Каллена серьезно пошатнет ее авторитет даже среди преданных друзей. Но пока все шло хорошо.
— Расскажи мне о том человеке, которого казнят завтра, — попросила Лой, спокойно подливая в чашку косситки ароматного чая, пахнущего мятой, корицей и какими-то неизвестными, местными травами. — Что ты сделала с ним?
— Заклинание изменения памяти, — отозвалась магесса, обхватив чашку обеими руками и делая осторожный глоток. Чай был горячим, обжигал пальцы и губы, но вкус был приятный. — И контроля мыслей. Я сделала все так, как ты говорила, и он… Он повел себя немного странно поначалу.
— Странно? Что ты имеешь в виду?
— Он говорил, что хочет убить меня, — напряженно произнесла Шен, отводя глаза и стараясь не замечать Коула, который сидел на своем обычном месте в углу хижины и хрустел печеньем. Лой уже привыкла ждать их визита со свежей выпечкой, и искренне радовалась видеть парня, называя его не иначе, как «сынок». — Говорил, будто бы видел, что я спуталась с демонами. Но никто, конечно, ему не поверил. Мало ли слухов распускает об Инквизиторе Гаспар де Шалонс.
— Действительно, — сухо заметила старуха, протягивая косситке печенье. — Вот, поешь. Ты какая-то бледная совсем, да и пальцы у тебя дрожат.
— Спасибо, — благодарно кивнула магесса, протягивая руку, и тут же ойкнула. Лой перехватила ее запястье и быстро, ловко уколола палец длинной иглой. И где только она была спрятана, не в рукаве же? Старушка не переставала удивлять Шен. Узнав, что она уже очень давно практикует магию крови, косситка без сомнений и раздумий попросила обучить ее премудростям этой темной магии… и не прогадала. Но вот мотивов Лой она по-прежнему не могла понять. То, с каким почти болезненным восхищением смотрела старая женщина на Коула, с каким счастьем и надеждой ожидала каждый раз именно его появления… Все это заставляло мурашки бежать по спине.
— Что ты делаешь? — тихо прошипела Шен, справедливо не желая привлекать внимание Коула к ситуации. — Если хочешь контролировать мой разум, придется постараться сильнее.
— Да что ты? — саркастично рассмеялась Лой, выдавливая каплю крови косситки на свою ладонь и поднося ее к глазам. — Мне это не нужно. Даже если бы я захотела подчинить тебя своей воле, это было бы невозможно сделать.
— Я догадываюсь, что это из-за него, — пожала плечами Шен, поправляя волосы. — Объясни, зачем тебе моя кровь.
— Помолчи, пожалуйста, хотя бы немного, — раздраженно, но не зло бросила старуха и несколько минут рассматривала кровь на своей ладони, поворачивая ее то к тени, то к свету. Тусклый свет лучины отражался на темно-алой жидкости, окрашивая ее во все оттенки красного. Закрыв глаза, женщина неслышно произнесла какое-то заклинание — Шен не смогла разобрать слов по движениям ее губ, но поняла, что не знает этого языка. Почувствовав, как шевельнулась Завеса, она поймала взгляд Коула. Тот поднял голову и с интересом воззрился на двух беседующих женщин, пытаясь понять, угрожает ли им опасность. Он никогда особо не вникал в то, чем занимаются Лой и Шен, удовлетворившись ответом «это магия». Косситка давно уже догадалась, что парень не против любого вида магии, при условии, что при этом Шен не причиняет себе боли. По крайней мере, сильной. Вот и сейчас он, словно почуяв кровь своей возлюбленной, сразу же насторожился… и Шен показалось, что краем глаза в темноте она увидела блеск стали. Казалось бы, можно было бы привыкнуть к тому, что Коул может в любой момент перерезать горло и ей, и Лой — но до сих пор косситка не могла воспринимать это, как должное.
Наконец старуха закончила читать заклинание над кровью Шен, открыла глаза и уставилась на магессу, словно та только что на глазах всех разделась догола. Механически Лой вытерла руку о подол платья, тщательно следя за тем, чтобы на пальцах не остались багровые следы.
— Почему ты на меня так смотришь? — сбитая с толку Шен не знала, чего ожидать. По лицу Лой пробежалось удивление, отвращение, интерес и страх одновременно. — Что ты там увидела?
— Шен, ты… — старуха поперхнулась и медленно, тяжело поднялась из-за стола. — Что ты сделала?!
— Ничего! — воскликнула магесса, испугавшись такой резкой перемены в тоне медиума. Обычно та вела себя спокойно, так, словно знала все на свете, но теперь… казалось, она была растеряна и смущена. Непохоже на Лой. Совсем не похоже. — Я ничего не делала, кроме того, что ты мне велела делать.
— Маленькая лгунья, — ласково и одновременно угрожающе усмехнулась старуха. — Ты сама не ведаешь, что творишь. Ты хоть понимаешь, чем это тебе грозит? Чем это грозит всем нам? — повернувшись вдруг к Коулу, она поманила его рукой и ласково произнесла: — Подойди сюда, сынок. Мне нужно задать тебе один вопрос, на который твоя подруга не желает отвечать.
— Коул, не надо, — взмолилась Шен, вскакивая из-за стола и поднимая руки, словно в жесте защиты. — Она все не так поняла, я уверена…
— Помолчи, девочка, — бросила Лой и вновь подозвала паренька, который неуверенно поднялся и сделал несколько шагов навстречу к столу, за которым сидели Шен и Лой. — Ну же, я ничего плохого вам не сделаю. Просто хочу задать вопрос.
— Ладно, — пожал плечами светловолосый паренек и подошел к столу, переводя взгляд то на одну, то на другую, всеми силами пытаясь понять, не назревает ли между ними ссора. Он не любил, когда при нем Шен ссорилась с кем-то. В такие моменты он всегда напрягался и готовился к худшему, памятуя о том, что произошло в церкви между ней и храмовниками. Хотя Лой не казалась ему опасной — ведь она всегда так радовалась их приходу, пекла вкусное печенье и учила косситку колдовать. Правда, сейчас она, кажется, была чем-то недовольна. Не Коул ли виноват в ее недовольстве? На всякий случай он приготовился к побегу в тени, почувствовав острое желание вернуться в крепость, запереться в комнате Шен и забыть обо всем, прижаться к ее плечу и вдохнуть запах трав, исходящий от ее волос…
— Вот и хорошо, мальчик, вот и замечательно, — прокряхтела старуха, жестом велев косситке сесть обратно на стул, и та повиновалась. — А теперь расскажи мне, что произошло. Как ты смог это сделать?
— Сделать… что? — непонятливо повторил Коул, склонив голову набок. Теперь и ему было интересно, что же такое изменилось в Шен, что это заметила даже старуха-медиум. По его мнению, косситка выглядела так же, как и раньше. Разве что немного более уставшей и бледной, под глазами просматривались круги, а дрожь в пальцах была заметной невооруженным глазом.
— В ее крови я услышала музыку Тени, — медленно проговорила Лой, указывая обвиняющим перстом на Коула, и тот съежился. — Как у одержимых, но… мелодичнее. Она звучит в унисон с твоей, которую я слышу даже сейчас. Ты дал ей часть своей силы, и я хочу знать, как.
— Я не знаю, о чем вы говорите, — отчаянно замотал головой парень, но старуха безапелляционно его оборвала:
— Ты хорошенько наследил в ее крови, дорогой мой мальчик. Если ты сам не понимаешь, что это может ее убить, то зачем ты вообще… — она запнулась, увидев, как парень отступил назад, сгорбился и закрыл лицо руками. Коул беспрестанно качал головой, словно отрицая каждое обвиняющее слово в свой адрес, но он определенно знал, о чем говорит Лой. Знал в глубине души, что именно он сделал — но признаться в этом сейчас означало вспомнить все. А он не хотел вспоминать.
— Коул… — позвала Шен, но тот только сделал еще один шаг назад, понуро опустив голову, как будто ожидал приговора. — Ты ничего плохого не делал, слышишь? Я сама… сама виновата во всем. Не слушай эту безумную старуху, она не понимает, что говорит.
— Я понимаю одно, — жестко произнесла Лой. — Ты разбудила то, что будить не следовало. Вы оба разбудили. И ему теперь понадобится гораздо больше силы, чтобы удержаться в этом мире. Ты ведь не хочешь, чтобы он навеки растворился в Тени? — когда Шен покачала головой, старуха усмехнулась и продолжила: — Значит, найдешь способ его удержать. К тому же, думается мне, что ты уже знаешь, как это сделать.
Глаза косситки расширились от ужаса, но она не сказала ни слова. Лой была права. В ту ночь она ощутила, как что-то проникло сквозь Завесу в этот мир — то, что было Коулом и одновременно спало какое-то время, видя сны о мальчике со светлыми волосами, одиноком, покинутом, преданном и погибшем. Его разбудил зов столь древний и могущественный, противиться которому было невозможно, его разбудил запах крови существа, что добровольно принесло себя в жертву, впустило в свою душу, позволило вонзить в нее когти. И теперь это создание требовало большего. Новой крови. Новых жертв. Новой силы.
— Я не смогу, — чуть слышно прошептала косситка, закрывая глаза и чувствуя, как слабость во всем теле наливается свинцом, не позволяя подняться из-за стола. — Не смогу… это слишком…
— Ты должна, — вздохнула Лой. — Ты выжила, и это уже говорит о том, что ты достаточно сильна, чтобы стать для него проводником. Ты нужна ему, Шен, без тебя он не сможет возродиться во всем своем великолепии…
— Он? — косситка подняла голову и взглянула на старуху. — Кто — он? Скажи мне, демон тебя побери, скажи же наконец. Кто он?
— Ты увидишь все сама, и очень скоро, это я тебе обещаю, — немного печально улыбнулась медиум, протягивая руку и сжимая в ней ладонь Шен. — А я просто надеюсь, что смогу быть свидетельницей этого мгновения. Мне не придется долго ждать… но только если ты не отступишь и не бросишь его.
— Этого я не сделаю, — твердо возразила магесса, взглянув на Коула, который все еще не смел взглянуть ей в лицо.
— Тогда слушай внимательно, девочка, и не перебивай…
Когда на лес опустилась ночь, сквозь оконце все еще можно было видеть освещенную тусклым светом единственную комнату жалкой лачуги старой отшельницы; двух женщин, склонившихся низко над столом, внимательно глядящих друг к другу в глаза и тихо, едва слышно о чем-то беседующих; и высокую, нескладную юношескую фигуру, замершую чуть в стороне и прислушивающуюся к ним. Но никого в этот момент не было у дома, и посему никто этого не увидел. Тайна, которая теперь опутывала своей паутиной не только Коула, но и этих двух женщин — старую и молодую — не должна была выйти за пределы хижины. Тот путь, что избрала Инквизитор, не должен быть стать известен никому, кроме нее. Это был одинокий путь, ответственность и почти непосильная задача для простой смертной женщины, но она могла найти силу, обратившись к богам. Она могла помолиться, и ей ответят — теперь она это знала наверняка. Правда, до этого дня не представляла, что боги сами будут молиться вместе с ней.

Они вернулись под утро, когда крепость уже спала. На рассвете должны были казнить «убийцу», которого подчинила своей воле Шен, использовав магию крови. Ох, если бы только Кассандра знала об этом, она наверняка сама зарубила бы косситку на месте. Шен не доставляло удовольствия впутываться в заговоры и интриги, но другого выхода не было. Позволить обитателям замка узнать о Коуле было недопустимо, по крайней мере, сейчас. Магесса не наслаждалась жестокостью, воспринимая ее как необходимость, без которой порой не обойтись. И сейчас, сидя у окна, она с горькой улыбкой думала о том, что иногда необходимой бывает жестокость не только к другим, но и к себе.
— Ты сегодня грустная, — произнес над ее ухом знакомый голос, но девушка не повернула головы. Она и так знала, что парень стоит рядом с ней, близко, так близко, что она почти ощущала исходящее от него тепло. — Лой тебя расстроила.
Это был не вопрос, а утверждение. Он всегда тонко чувствовал изменения в настроении косситки, вот и теперь ясно видел, как она тщетно пытается скрыть проступающий в лице страх.
— Тебе необязательно делать то, что она говорит, — предложил он. — Я вовсе не чувствую себя слабым. Вообще-то… я уже давно не чувствовал себя так хорошо.
— Это ненадолго, — вздохнула магесса и расправила плечи. — Но ты прав. Я вовсе не обязана подчиняться старой, выжившей из ума ведьме, которая только и мечтает, как бы заполучить тебя в свои руки. Видела я, как она на тебя смотрит. Как на трофей, а ведь ты не вещь.
— Значит, все будет, как раньше? — с робкой надеждой обрадовался парень, и Шен, повернув к нему лицо, улыбнулась — открыто и искренне.
— Конечно. Мне плевать на то, что она сказала. Я не собираюсь делать что-то только потому, что за меня уже решили мою судьбу. Но знаешь… — косситка поднялась и, прикрыв окно, из которого в комнату задувал холодный, морозный ветер, подошла к прикроватному столу и погасила свечу. — Я все равно сделала бы это, даже если б она ничего мне не рассказала. Не потому, что я должна. Не потому, что тебе это нужно.
Приблизившись к Коулу, она провела рукой по его щеке, заметив легкую небритость. Странно, а ей казалось, что его лицо не так давно было юношеским, совершенно лишенным какого-то намека на растительность. Выходит, она ошибалась. Или он изменился.
— А потому, что это нужно мне, — прошептала она, потянувшись вперед и заглянув в его бездонные глаза. Казалось, что она видит Коула впервые вот так, без страха, без сомнений, подмечая все детали, не делая различий между тем, что она хочет видеть, и тем, что предпочитает не замечать. Шен приняла его таким, каким он был — целиком и полностью, доверилась ему и больше не собиралась позволять старым предрассудкам вставать между ней и ее единственным смыслом. А смыслом ее жизни отныне и навсегда было быть рядом с ним. Служить ему, быть опорой и надеждой, быть другом, соратником, любовницей — и жертвой, коль это потребуется; и делать все это с радостью и благодарностью за то, что в ее существовании наконец-то появилась цель. Вся ее жизнь до встречи с Коулом казалась далеким, пустым сном, чьей-то иллюзией, придуманным кем-то рассказом без особых изысков. И если она своими поступками, мыслями и мечтами разбудила то, что в конце концов принесет этому миру лишь страдания и гибель… пусть будет так. Даже тогда она не усомниться в своем выборе.
Коул не спрашивал ее на этот раз, уверена ли Шен в том, что действительно хочет этого. Такие вопросы были бессмысленными. Он был достаточно проницательным, чтобы разглядеть в ее глазах абсолютную преданность и желание, которое заставляло горло пересыхать, а слова теряться где-то в груди. Никогда прежде он не встречал существа, которое бы смотрело на него с такой любовью, что ему даже становилось страшно. Страшно сломать, случайно разбить это чувство, эту возникшую между ними связь, которая крепла и обретала новые силы с каждым днем. Но Коул устал бояться самого себя. Слишком уж долго он убегал, прятался и закрывал глаза, боясь увидеть то, что сокрыто за самой темной тенью собственного рассудка. Тот человек, которым он был, заслуживал обрести покой. Тот человек, который стал частью его души, слишком устал от жизни и от боли, которую она принесла ему.
Пора было его отпустить с миром и начать новый путь, сохранив в памяти благодарность к тому, кто подарил Коулу имя, воспоминания и человечность, и осознать себя. Но Шен об этом знать было необязательно. Она узнает… в свое время. Это было так же неизбежно, как и то, что им обоим придется покинуть Тедас. Навсегда.
— Ничего не говори, — шепнул Коул, погружаясь в царящую вокруг него тишину. Косситка почувствовала это, ощутила всем телом, задрожав и тихонько вскрикнув, когда боль пронзила ее плечо. Тогда она еще не понимала, как важно было сохранить тишину, но теперь ее разум был чист, лишен сомнений и страха, а потому куда более восприимчив. Косситка прислушивалась к боли, и через несколько секунд та растворилась в белой бесконечности, превратившись в музыку, льющуюся из ниоткуда и отовсюду одновременно. Шен уже не обращала внимания на вспышки острой боли, на щекочущее ощущение скатывающихся по коже капель крови, постепенно превращающихся в поток. Не замечала холода, наполнившего комнату, просочившегося сквозь трещины в стенах, не видела пляшущих на потолке теней — она сама погасила свечи, изгнала отсюда последние напоминания о свете, оставив только полумрак.
Она увидела и услышала столь многое, что чуть не захлебнулась от восторженного крика, раздавленного чьей-то невидимой рукой до того, как он зародился в ее горле. То, что прежде было от нее скрыто, проявилось во всем своем великолепии, и Шен больше не было страшно или больно, она была открыта, распахнута, как двери, свободно пропуская сквозь себя несущуюся лавиной силу. Ей хотелось вырвать себе язык, чтобы никогда, никогда больше не нарушить то, что открылось ей в тишине и мраке, не разрушить красоту пустыми словами и никому не нужными земными звуками. Ничто не должно было нарушить ритм и мелодию Тени, вошедшей в унисон с ее душой. Едва слышное сбитое дыхание, шорох простыней и сбрасываемой на пол одежды, неистово колотящееся сердце и даже звон падающих на пол капель ее собственной крови — все было гармонично, все было естественно, все это создавало свою, древнюю и оттого прекрасную музыку, которая темным узором вплеталась в симфонию ночи и тишины.
Это была ее собственная, личная молитва, столь же неистовая и жаркая, сколь и тот, кому она возносилась. Магесса это знала, как и то, что он обязательно ответит ее зову, и сегодня она отдавала часть своей силы и часть своей души вместе с кровью существу, которое любила так, как ни один смертный никогда не смог бы полюбить другого. Это было нечто высшее, небесное, то, что неподвластно объяснению и чему не нужны лишние слова. Лой ничего не понимала. Она полагала, что для магессы будет непосильным бременем нести такую ответственность, раз за разом принося себя в жертву и восходить на алтарь, раз за разом умирать и возрождаться, неся в себе отпечаток бессмертных, но она ничего не понимала. Вынужденная лишь наблюдать со стороны, она не знала, что Шен не чувствовала себя жертвой.
На самом деле Шен была счастлива — впервые за свою недолгую жизнь она нашла свое призвание. И сейчас, выгнув спину и крепко прижимая к себе горячее тело Коула, она ощущала под пальцами острые шипы, видела застывшие перед своим лицом круглые, желтые, горящие глаза, слышала, как хлопают, судорожно расправляясь и складываясь, черные крылья.
И улыбалась.

Сообщение отредактировал Шен Мак-Тир: 08 июня 2014 - 20:50