[Perfect Stranger]

 

 

 

Нет жестоких волков - есть жестокость волчат.
Нет жестоких врагов - есть жестокость друзей.
Боги знают их силу, но боги молчат,
Чтобы скрыть безнаказанность королей.

Боги здесь - не любовь, боги здесь - не беда.
Только смех, только кровь - как икона в душе.
И с клыков их течет не живая вода -
Волки пьют теплый гной, да из рваных ушей.

Здесь обман и игра - это царство детей.
Это - волчья дыра, где вне злости казнят,
Где ты лишь материал для заточки когтей,
Где ты просто игрушка в лапах волчат.

 

— Ну чего ты там возишься? Доставай уже!
— Сэр, я не могу действовать быстрее! Тут все тело на бифштексы порезано!
Лейтенант плюнул и отвернулся. Третий труп...
— Сэр, тут еще кто-то есть! Тут... — Из спуска в канализацию послышались звук, как будто кого-то стошнило.
— Что там, рядовой?
— Еще одна девушка... Оно ей грудную клетку вскрыло... как...как..
— Докладывай!
— Как двери вскрыло! А органы внутренние не повреждены... тут... Сэр, тут только сердца нет!
Лейтенант ругнулся и полез за трубкой. Четыре трупа за месяц. Убиты особо изощренно, садистки и... У мужчины не хватало слов, чтобы описать то, что он видел — от первых мало что осталось… обнаружили не сразу, и парня основательно обглодали крысы, однако было ясно, что ему кто-то перегрыз горло. Женщина, которую так и не опознали, да и пол с трудом определили, как будто взорвалась изнутри. Одни куски, ничего иного...
Трупы медленно достали. Первого вынимали буквально в ведре, так как от него мало что осталось.
Проходя мимо телеги Лейтенант заметил блеск на руке расчлененного. Любопытство взяло верх и, подойдя поближе, он осмотрел небольшое, но явно дорогое колечко с гербом... одного из Домов.
— Твою мать... Сержант, быстро гонца в ставку! Пусть сообщает, что у нас тут серьезные проблемы!
— Есть, сэр, — через минуту кто-то уже седлал лошадь, направляясь в ставку, а лейтенант наклонился над трупом, внимательно разглядывая кольцо.
Украшение не сняли, поэтому списать все на убийства ради грабежа не получится. Да и что делал этот человек в трущобах ночью, когда, по заверениям лекарей, и произошло убийство? Одежда на трупе была, хоть и изорванная и в крови, но уж точно не богатая. Лейтенант задумался. Что-то тут было не так.
— Сэр, — один из лекарей, осматривавших трупы, неуверенно позвал его. — У нас проблемы.
Брезгливо вытерев руки пучком чистой соломы, мужчина повернулся к лекарю.
— У нас уже давно проблемы... Что у тебя?
— Вот, гляньте, — лекарь поднялся, указывая рукой на более или менее сохранившийся труп. Увидев, что лейтенант явно не понимает, в чем дело, лекарь нетерпеливо вздохнул и принялся объяснять: — Вот тут постарались крысы, видите? Повреждения нанесены уже после смерти. А вот эти раны, — он указал на многочисленные порезы и вскрытую грудную клетку, — Еще тогда, когда жертва была жива. Тот, кто это сделал, знал свое дело — ни один жизненно важный орган, кроме сердца, не задет. Но это еще не все, — он сел на корточки и без всякого стеснения приподнял пальцами край кожи у одной из ран. — Такое ощущение, что рану одновременно прижгли, но нет ни ожогов, ни волдырей. Кровь будто... высосана.
— Магия?.. Неужели опять сектанты?
Лейтенант еще раз внимательно осмотрел рану, надеясь, что им двоим кажется. Но ничего не изменилось...
— Никому ни слова. Нельзя, чтобы подобные слухи поползли по городу. Я понятно говорю?
Дождавшись кивка лекаря, мужчина медленно вышел из переулка и вдохнул воздух, который на основной улице был немного посвежей. Мимо шли по делам десятки людей... и каждый из них мог быть причастен к тому, что произошло за спиной лейтенанта. Переулок был перекрыт, мужчина, который обнаружил тела, допрошен и напуган последствиями, если будет много болтать, трупы скоро вывезут и зароют.. Хотя, наверное, за телом аристократа прибудет кто-нибудь...
Отдышавшись и выпустив последнее кольцо табачного дыма, мужчина зашел в переулок и, мазнув взглядом по стене, замер. На старой кладке была глубокая царапина, практически не отличающаяся от камня вокруг, однако не покрытая тонким налетом плесени, как все окружающее. Внимательно рассмотрев, стало ясно, что она неглубока, но на кладке не было отколов, как будто то, что повредило её, было очень остро. Ну и главное заключалось в том, что в самом начале царапины были видны небольшие капельки засохшей крови...

Гарроту молча пропустили несколько стражников, охраняющим дом. У дверей мирно лежали два гончих пса, которые с приближением человека подняли головы и синхронно зарычали, но не двинулись с места. Они были натренированы и знали, что трогать этого человека нельзя. Дверь черного хода была открыта — его уже ждали.
Поднявшись по лестнице и пройдя мимо таких же молчаливых охранников, Гейл вошел в обеденный зал, где у окна, сложив руки за спиной и выпрямив спину, стоял высокий седовласый мужчина с благородными чертами лица и абсолютно каменным выражением.
— Уважаемый доктор... Рад снова видеть вас в добром здравии, — резко в наступившей тишине зазвучал его голос. Они старались избегать имен и прямых высказываний. Ни один из аристократов не обрадуется, если кто-то узнает, что он сотрудничает с наемниками.
Генрих поклонился.
— Здравствуйте, ваша светлость.
Гейл внимательно осмотрелся и обнаружил некоторые вещи, говорящие о том, что Дом готовится к трауру.
Мужчина полуобернулся, и в Гейла впились цепкие серые глаза.
— Думаю, вы уже догадываетесь, зачем я пригласил вас, — мягко и одновременно не терпящим возражений тоном спросил аристократ. — До вас доходили слухи о том, что происходит в Старом городе, — это было скорее утверждение, а не вопрос.
Сложив руки за спиной, Гейл кивнул, внимательно смотря куда-то за плечо говорящего.
— Подозреваю, вы говорите об убийствах четверых людей, которые были особенно жестоки, даже для Штормграда.
Аристократ повернулся всем телом к Генриху, и тот, наконец, увидел, насколько его лицо было бледно. Запавшие глаза мерцали нездоровым светом, а челюсти сведены так, что вот-вот послышится скрип зубов.
— Да, я говорю именно о них. Я обратился к вам, поскольку наше прежнее сотрудничество было более чем... благотворным для нас обоих. Думаю, вы не откажете мне в чести поработать на благо нашего дома еще раз.
Генрих кивнул, никак не отреагировав ни на состояние человека, ни на его слова.
— Вы правы, я сочту за честь помочь вам. Однако давайте перейдем непосредственно к делу. Вы пригласили меня, так как знаете кто убийца?
— Нет. Я знаю только, что мой сын мертв. Найден в канализации сегодня утром в состоянии... — аристократ держал себя подобающе, но тут его голос дрогнул, едва заметно. — Которое затрудняло даже опознание тела. Его кольцо и одежда, вот все, что помогло мне узнать собственного сына. Конечно, я не оправдываю некоторые его... странные увлечения, но не думаю, что он заслужил такой смерти только потому, что иногда развлекался с дамами из дома утешений. — Аристократ помолчал, говорить ему об этом было явно неприятно. — Доктор, я хочу, чтобы вы поймали этого ублюдка, который все это сделал. Мне нет дела до бездомных и путан, но мой сын должен быть отмщен. Я заплачу вам столько, сколько скажете, если приведете его ко мне или принесете его голову.
Генрих кивнул, выражая соболезнования.
— Я сделаю все, что будет в моих силах, ваша светлость. Однако мне нужен будет доступ к бумагам стражи, дабы узнать, что нашли они — это может помочь делу. Так же мне нужно пять монет золотом сейчас на покупку информации. Я хочу знать кого посещал ваш сын, как часто и примерное время, когда он удалился. И еще... — Гейл пожевал губу. — Я буду вынужден поделиться информацией с моими людьми. Со своей стороны гарантирую, что информация не уйдет дальше их ушей.
— Я вам верю. Не думаю, что подведете, — аристократ взглянул на Гейла, не считая нужным уточнять, что именно случиться с ним, если Генрих-таки подведет. — Вы получите все, что вам нужно. Боюсь, что я не обладаю информацией, что именно делал мой сын в тех кварталах. Вам придется поговорить с местными дамами, — он едва заметно скривился. — Все остальное я могу предоставить. Деньги, бумаги, связи. Главное — я не хочу, чтобы это вышло за пределы нашего с вами общения. Ваши люди должны знать, насколько все серьезно. Я не могу рисковать своим положением, — он кивнул будто сам себе, а затем отвернулся к окну.
— Все будет выполнено, и ваш сын будет отомщен, ваша светлость.
Поклонившись, Гейл вышел.

 

Генрих ловко соскочил с трапа и осмотрелся.
Ночь была что надо: безлунная, холодная и влажная. В такую ночь люди предпочитают не высовывать нос на улицу, а значит, будет меньше проблем.
К Гейлу подошел огромный человек. Видимо, он работал прямо тут, в порту... И, судя по кулакам и беззубому рту, работал никак не с бумагами.
Генрих безропотно пожал руку громилы и вкратце объяснил, что нужно. Время поджимало, и было необходимо срочно доставить эльфа в дом. Иначе быть беде.
Разгрузка корабля шла полным ходом, Генрих сказал Эльзе следить за состоянием Лигрима и, если что случится... хотя если что случится, то все очень быстро узнают об этом. Судя по всему, рыцарь смерти в своей жажде мало напоминает хоть сколь-нибудь разумное существо...
Время поджимало...
Спустя полчаса к кораблю, лавируя между уже выгруженными ящиками, протиснулась телега со стариком-возничим.
— Хде вашь грус? Давхай ехо сюды, доставхлю в лушем виде, Дох, не сумлевхайтесь.
Эльза сидела рядом с Лигримом, который, похоже, был без сознания. Периодически его мышцы судорожно сокращались, даже под действием сильного препарата Генриха. Было видно, что чем дальше — тем хуже действует препарат. Когда Лигрим дойдет до состояния неконтролируемой ярости, только смерть сможет остановить его.
Эльза содрогнулась, стараясь об этом не думать.
Генрих зашел в каюту, указывая шедшему следом громиле на Лигрима.
— Его.
Повернувшись к Эльзе и не обращая внимания на то, что громила взял эльфа за талию и не очень... аккуратно понес его на пристань, Гейл неловко улыбнулся.
— Думаю, успеем. А потом… потом я постараюсь как можно быстрей найти... жертву.
Видно было, что эта мысль не радовала Гейла: из-за подобных действий будут появляться вопросы... А вопросы при профессии Генриха не самая лучшая вещь.
"Носильщик" же, не обращая внимания на подозрительные взгляды матросов и испуганные взгляды грузчиков, поднес эльфа к телеге. Возничий медленно перебрался назад и помог положить Лигрима. Далее он взял несколько крепких веревок и буквально привязал эльфа к полу телеги. Мгновением позже сверху на лежачего положили перевернутый... гроб.
— Ну вхот и усё. Шас дохачу... Хотя я привых работать с более... мертвыми мертвяхами...
Громила лишь пожал плечами и быстро ушел в сторону, пропуская телегу.
Эльза подошла к Лигриму и скривилась, оглядывая результат. Ее вовсе не устраивало, что с эльфом приходится так обращаться, но иного выхода и вправду не было. Она повернулась к Гарроте.
— И как ты собираешься... решить эту проблему? — она подозрительно заглянула в глаза Гейла.
— Постараюсь решить быстро. В ином случае придется решать все грубо. Но человека одного я найду... и надеюсь, этому эльфу хватит одной жертвы. Иначе я крепко задумаюсь о продолжении отношений с этим рыцарем.
Генрих задумчиво осмотрел корабль и пожал плечами.
— Пойдем пешком. Мы придем быстрее, так как гробовщик поедет по безлюдным улицам... на всякий случай.
— Ты уверен, что оставлять их одних — хорошая идея? — Эльза сунула руки в карманы и подошла к Гарроте, провожая взглядом телегу. — А вдруг... что-то случится? — добавила она тихим голосом. В ее взгляде сквозила настороженность и беспокойство, которого раньше не было, даже в бою с превосходящими силами нежити.
Она посмотрела на Генриха и ее лицо немного смягчилось.
— Полагаю, у тебя дома ничего не изменилось... Надеюсь, ты не будешь запирать меня в комнате без окон и с запертой дверью? — она горько улыбнулась.
— Если что-то случится с этой телегой — я хочу быть как можно дальше. А потом разберемся. — Генрих тихо шагал по пустынным улицам. — Так или иначе я тогда обещал, что не буду закрывать пред тобой двери, и обещание сохранило силу.
Эльза пожала плечами и двинулась вслед за Генрихом, легко подстраиваясь под его шаг.
Телега мирно катила по брусчатке. Возничий насвистывал меж промежутков зубов какую-то веселую воровскую песенку и поглядывал по сторонам. Он уже свыкся, что груз иногда стонет и подвывает — не таких возили. Во, помнится, дело было в Стратхольме, там везли одного барыгу...
Эльф наконец очнулся и пару минут соображал, какого черта происходит. Темно, связан и вдобавок трясет. Но все это перебил запах живой крови. Вся выдержка мигом испарилась. Рывком порвав путы и мощным ударом сбросив крышку гроба, эльф вцепился старику в горло. Когда все было кончено, рыцарь сбросил труп в канал и обходными путями направился в сторону Квартала Дворфов.
...Безлунная ночь. Как раз в такие ночи он выходил на охоту. Темнота, покрывающая город в это время, скрывала и его существование от глаз недалеких смертных. Освальд чуял поблизости кровь, но сдерживал себя — он привык не выдавать своего голода, но теперь, когда после последнего убийства прошло уже более двух недель, боль снова давала о себе знать. Голова раскалывалась, как будто ее методично сверлили в висок, а перед глазами то и дело проскакивали красные пятна, заставляя болезненно морщиться.
Лошадь медленно ехала по мосту к Старому городу, то и дело спотыкаясь о булыжники. Она питалась энергией самого рыцаря, и теперь была так же слаба, как и он сам, и только иногда протестующе всхрапывала, дергая головой, но железная хватка всадника твердо держала поводья. Вскоре показался въезд в Старый город.
Освальд любил это место. Здесь всегда можно было найти добычу, здесь всегда пахло кровью — люди с упоением уничтожали самих себя, делая его работу гораздо удобнее, ведь любой случайный труп или исчезновение человека можно было списать на местные разбойничьи группы, а бездомных и проституток никто никогда не искал. Он был не привередлив, но всегда выбирал. Оглядевшись и прислушавшись к инстинкту, рыцарь понял, что поблизости нет никого, кто мог бы заметить, как черный всадник, словно тень, проскользнул в старый квартал. Стража здесь была не особенно бдительной — никому не хотелось работать в таком месте, что еще больше облегчало задачу. Правда, рядом он почувствовал присутствие чего-то знакомого. Запах смерти, но не той, что обычно сопровождала душный, темный и давящий город, где каждый был готов всадить нож другому в спину. Нет, это была другая смерть — старая, приглушенная, наполненная тоской и страданиями. Запах нежити.
И надо же было случится тому, что эльф чуть не налетел на всадника в темноте. Выругавшись вполголоса, эльф вгляделся повнимательнее и усмехнулся. Клинок, старый, еще акерусской ковки, замотанный какими-то тряпками привычно давил на спину. Но от всадника пахло смертью. И еще слабостью.
— Видимо, голод не одного меня погнал на охоту?
Тихо поинтересовался эльф.
Всадник остановился. Лошадь ударила копытом в землю, высекая несколько голубоватых искр. Всадник был закован в саронитовые доспехи, тускло поблескивающие в темноте, и закутан в меховой плащ, хотя на улице было тепло и даже жарковато, но он, казалось, не обращал на это внимания. Капюшон скрывал его лицо, но когда всадник повернул голову в сторону Лигрима, из-под ткани сверкнул искрящийся холодным светом глаз. Глаз рыцаря смерти.
— Глупец, — его голос был глухим и эхом отдавался среди каменных стен города. Он замер, как сфинкс, меряя взглядом эльфа. О, он прекрасно чувствовал, насколько тот был голоден. — Ты довел себя до истощения. Очень неразумно.
Всадник откинул капюшон, глядя на Лигрима. Его искаженное смертью и разложением лицо перекашивала некая жуткая полуулыбка — с одной стороны челюсть его выступала оголенной костью, придавая его ухмылке адское выражение. Судя по всему, он был воскрешен, когда разложение его мертвого тела уже началось, и обратить его не смогла даже магия Короля-Лича. Но рыцарю было все равно.
Он, наконец, тронулся с места, подъехав поближе. Собственная боль была надежно запрятана под покровом саронитовых доспехов, и догадаться о ней мог лишь тот, кто познал ее на себе — по болезненно яркому свечению глаз, по слишком бледной даже для мертвеца коже, которая, казалось, вот-вот осыплется прахом, по этой напряженной улыбке, которая резко контрастировала с холодным, отчужденным голосом. Всадник спешился и медленно, отвлеченно провел рукой в латной перчатке по шее лошади, приказывая ей оставаться на месте. Конь замер точно так же неподвижно, как и его хозяин, и почти слился с окружающей темнотой.
— Убивать людей на корабле, посреди моря, было бы еще неразумнее. Пришлось прикончить извозчика, но этого мало, он слишком быстро умер.
Эльф оглядел незнакомца, зацепившись взглядом за челюсть. Едва слышно хмыкнул и сложил руки на груди. Доспехов на нем видно не было, но точно сказать было нельзя, фигуру скрывал плотный черный плащ. За левым плечом торчала крестовина меча.
— Тебе, я смотрю, тоже несладко, иначе бы ты не вышел в такую глухую ночь в этот район, верно?
Эльф практически полностью слился с тенью, лишь только глаза холодно светились в темноте, глядя прямо на собрата.
— Надо двигаться. Иначе скоро все начнется по новой.
Молча всадник отошел от коня, делая незаметный жест рукой. Конь стал медленно таять — сначала исчезло его тело, затем копыта... последними остались глаза, светящиеся синим светом. Но через секунду исчезли и они, и призрачный конь отправился в Акерус, где и был создан из живого существа и превращен в нежить. Рыцарь смерти постоял немного, раскачиваясь на месте и сложив руки за спиной, а затем обернулся к Лигриму.
— Мое имя Андерфелс, — сказал он, протянув руку и пристально глядя на эльфа. — Пойдем. Я помогу тебе. Этот район я хорошо знаю.
Эльф внимательно наблюдал за манипуляциями человека. Жажда на время отступила, но ненадолго, рыцарь был уверен. Она всегда возвращалась. Рыцарь крепко пожал протянутую руку и усмехнулся.
— Лигрим. Самый подходящий для этого район, не правда ли? Сюда даже стража редко суется. Спасибо, брат. Я слишком долго этого ждал.
Эльф чувствовал где-то вдалеке слабый запах крови, и он заставлял буквально сходить с ума, против воли тянуть руки к мечу. Слишком много времени прошло. Слишком. "Пожалуй, даже хорошо, что Эльзы нет. Ей точно не стоит на это смотреть. Но разыскать её нужно, все равно. Потом. Все потом." Эльф взглянул на небо и улыбнулся. Все складывалось как нельзя лучше.
Не говоря больше ни слова, рыцарь, назвавшийся Андерфелсом, пошел к Старому городу. Узкие улочки, петляющие из стороны в сторону, поднимающиеся и опускающиеся, были больше похожи на тропинки. Кое-как уложенные булыжником, вывороченным во многих местах, эти улицы были хорошо знакомы рыцарю смерти — он уже не первый раз шел по ним, прикрыв глаза и натянув капюшон, ориентируясь не зрением, а инстинктом, словно хищник, рыскающий в поисках затаившейся добычи. Эльф пошел следом, по крайней мере, он так думал — чувство находящейся поблизости нежити не прошло. Андерфелс подумал, что эльф может подвести, если сорвется — он видел, что ему труднее контролировать себя во время голода. В таком случае Андерфелс будет вынужден его оглушить. Нельзя было рисковать, чтобы их поймали — в этом случае вся охота пойдет насмарку, и вряд ли когда-нибудь еще он сможет вернуться сюда. Придется искать новое логово, а этого рыцарю смерти очень не хотелось. Он вообще не любил перемены.
Вскоре они углубились в старую часть города, и пустынные улицы, на которых изредка просматривались человеческие силуэты, огоньки горящих трубок и ламп, опустели еще больше. Мертвая тишина, прерываемая лишь далеким лаем собак и чьим-то смехом, доносящимся из окон, нарушалась тихим шелестом мехового плаща и стуком сапог по дороге.
В затылок Освальда ударил небольшой камешек.
— Эй, мужики! Не найдется пару монет, чтобы выпить?
Позади стояло двое. В конце же переулка появилась коренастая фигура дворфа, который умастил на плечо дубину с железным шаром на навершии.
— А может, еще что ненужное найдется? Мы вас не тронем, если не будете особо бузить.
— Гиз, да давай их кончим на радость крысам, что ты цацкаешься с лохами?
— Тише, мы подождем ответа. Мы же не шушера какая...
Эльф слегка замедлил шаг, покосившись на своего спутника. Кровь. Пьяная шваль, не представляющая никакой угрозы для двоих рыцарей смерти. Развлечение. Разминка только и всего.
— Что думаешь?
Тихо поинтересовался эльф, сжимая челюсти. Долгожданная жизнь, кровь которую можно взять без особых проблем. Сдерживаться было все сложнее, масла в огонь подливало ощущение неоспоримого превосходства. Справится с этими бандитами можно было играючи. Никто бы даже крикнуть не успел.
Человек встал, как вкопанный, когда камешек стукнулся о его затылок. Постоял несколько секунд, а затем медленно развернулся. В темноте и под капюшоном невозможно было разглядеть его лица, но стоявший рядом Лигрим мог заметить, как его лицо подернулось выражением глубочайшего презрения и одновременно желания. Но он спокойно взглянул на двоих, что стояли ближе к нему, и поднял руку, словно желая поприветствовать их.
— Как удобно, — сказал он привычным бесчувственным голосом, в котором, однако, сквозили нотки насмешки. — Лигрим, это, — он вытянул руку и указал на людей, — твое. Они слишком самонадеянны, чтобы представлять опасность.
— Спасибо, брат.
Одними губами произнес эльф, неторопливо идя к этим двоим. Оружия видно не было, это только подстегивало эльфа. Подойдя к ним почти вплотную, эльф натянул капюшон поглубже и, слегка покачиваясь, расслабленно опустив руки, произнес, словно раздумывая.
— Ценное.... Есть. У вас. Ваши никчемные жизни.
Эльф резко ударил стоящего сбоку грабителя ребром ладони в кадык, тут же резко ударив стоящего перед ним в живот. Это должно было оглушить их, ошеломить, дать возможность развить удар.
Первый не успел среагировать, схватился за горло и, плюясь кровью, упал на колени. Видимо, Лигрим сломал ему трахею.
Второй же был более удачлив: пропустил руку по касательной, ловко чиркнул эльфа бритвой по горлу и отпрыгнул назад.
— Моли свою маму, чтоб она вернула тебя туда, откуда вылез, ублюдок!
Дворф же, поняв, что жертвы не очень сговорчивы, быстро двинулся вперед, подкинул свою булаву плечом вверх и резко ударил ей в грудь стоящего мужчины.
Эльф не обратил никакого внимания на порез, ударил носком сапога в нос, упавшего на колени и шагнул к тому, что был вооружен бритвой. Кровь подстегнула тело, давала новые силы, очищала разум.
— Иди сюда. Или ты что, струсил? Давай же, я безоружен. Иди сюда, ублюдок.
Эльф расхохотался. Запах крови сводил с ума, заставлял желать еще и еще. После такого долгого ожидания, наконец, получить то, что желал. Он просто не имел права упустить свой шанс.
Андерфелс, который стоял на первый взгляд абсолютно неподвижно, отступил назад со скоростью, невозможной для обычного человека. Булава лишь чиркнула по нагруднику, оставив длинную царапину, но не более того. Он даже не стал доставать меч. Эти существа принадлежали Лигриму — он решил, что сможет потерпеть еще немного, дав своему менее стойкому собрату сполна насладиться этими тремя. Подняв руки вверх резким жестом, он подбросил дворфа хваткой смерти и резко ударил о стену стоящего рядом здания с силой, способной вышибить дух из лошади. Скользнув взглядом по дворфу, он снова замер, опустив руки и голову, превратившись в неподвижную статую — но это лишь на первый взгляд. Внутри него бушевала жажда, словно дикий зверь, которая билась в экстазе от ощущения близкого насыщения.
Дворф врезался в стену и по переулку разнесся отвратительный хруст. Попытался встать... и понял, что абсолютно не чувствует ног. Булава была далеко, однако даже при таком раскладе бородач решил дорого продать свою шкуру, вынув из потайных ножен заточку и направив её на своего противника.
Везунчик же был умен. Быстро оценив ситуацию, которая складывалась отнюдь не в пользу грабителей, он без лишних слов отпрыгнул назад и шустро зашмыгнул в узкое пространство между домами.
Эльф быстро подошел к булаве, подобрал её, оценивающе взвесил и с ухмылкой направился к тому, которому сломал горло.
— Один из них сбежал, я не успел. Еще один выжил, не считая дворфа. Забирай одного из них, брат. Другого оставь мне.
Страдание и смерть буквально витали в воздухе, возвращая эльфу силы, прогоняя апатию. Кровь подстегивала, как кнут, подгоняла завершить начатое. Убийство, только оно могло окончательно заглушить жажду. Это ни с чем не сравнимое наслаждение, тот момент, когда ты забираешь чужую жизнь, был единственным лекарством.
— Я сказал, что это все твое. Я подожду. Мне нужны другие условия, — произнес Андерфелс, наблюдая, как дворф, трясясь от боли, ползет по земле. Нет, это был совсем не его стиль. Он любил играть со своей жертвой, видеть в глазах живого нарастающий страх, ужас неотвратимой боли и гибели, которая в конце концов несет облегчение как умирающему, так и убийце. Сейчас ему казалось, что эта жертва была неподходящей. Она была... недостаточно чистой.
Боль очищает — сказал кто-то, когда-то, когда рыцарь смерти был еще жив. Может, он был прав, а может, и нет, но одно было ясно совершенно точно — чувствуя близкий конец, человек превращался в животное, с одним лишь инстинктом — выжить. Это искаженное отражение собственной боли и инстинкта поглощения, заполняющего рыцаря смерти, давало некое ощущение равноценного обмена. Андерфелс давал им очищение через страдания, и освобождение посредством смерти, получая взамен силу и возможность продолжать свое нечестивое существование. Это было красиво той безжалостной, дикой красотой, какая существует лишь в воспаленном воображении убийцы.
— Ну, дело твое. Спасибо.
Эльф нешироко размахнулся, вбивая булаву в руку свалившегося на колени. Боль... Боль и кровь насыщали рыцаря смерти, давали новые силы. Он никогда не был сторонником медленного, вдумчивого убийства. Нет уж, спасибо. Нудно, долго, грязно, а эффект тот же самый. Так смысл возится? Если бы при нем сейчас был меч, все обошлось бы без этой грязи. Гораздо проще и быстрее.
Эльф выдернул булаву из руки и одним ударом в голову, прекратился страдание горе-бандита. Подошел к дворфу, постоял, словно раздумывая, и с тошнотворным хрустом проломил ему череп. Кинул булаву на землю и посмотрел на Андерфелса.
— Спасибо. Идем отсюда.

Кивнув, рыцарь смерти вышел из своего оцепенения и мягким, почти кошачьим шагом направился дальше. Он надеялся, что им больше не попадется слишком большая компания — это было слишком заметно, и влекло за собой упущение свидетелей, как это вышло с тем, кто сейчас убежал. Рыцарь смерти решил для себя, что потом выследит это существо и довершит дело — рисковать он не любил.
Андерфелс не обернулся. Он хотел, чтобы эльф пошел за ним, но понимал, что теперь тот может пойти своей дорогой. Они оба были одиноки в этом мире, наполненном светом и жизнью, они были отмечены проклятием, которое никому не под силу снять. И даже встретившись, каждый из них ощутил свое одиночество еще острее, чем раньше. В этой пляске смерти они были союзниками, но когда бой заканчивался, когда последнее существо испускало свой дух, они должны были уйти своими дорогами.
Эльф молча последовал за ним. Энергия бурлила через край, требовала выхода. Искать Эльзу и Генриха сейчас было бессмысленно, все равно, что иглу в стоге сена. Изломанный, извращенный организм рыцаря смерти, требовал убийств, будоражил кровь набатом. Слишком долго ему приходилось себя сдерживать, терпеть присутствие живых рядом, переламывая свою суть через колено. Хватит. Пришло его время. Этот рыцарь подвернулся исключительно удачно, он мог ему помочь. Как и эльф в свою очередь, мог помочь ему.
— Отвратительно... Грязно, долго, да и вдобавок я упустил одного. Идиот, надо же было так сплоховать. В стражу он вряд ли побежит, но слухи поползут.
Тихо нарушил молчание эльф, беззвучно шедший позади Андерфелса.
Ночь, холодно, противно, а юнец пыхтит и у него отвратительно пахнет изо рта. День сегодня выдался отвратительный... точнее ночь. А дома спит сынишка, как он та-…
— Ой, ты что делаешь?
— Соскочил. А ты чего как неживая, можешь хоть немного подвигаться?
— Не доволен? За твои деньги ты можешь только в бревно попихаться. Ну, где ты там... дай рукой помогу...
Рыцарь смерти неслышно подошел поближе, встав неподалеку в тени и наблюдая за этой картиной. Пыхтение и сопение, какие-то отвратительные звуки доносились до его ушей, но он не спешил прерывать существ. Пока они были так заняты своим делом, что не замечали его. Он решил, что парень ему не нужен, а вот девушка вполне могла сгодиться. Поэтому ему нужно было избавиться от лишнего мяса.
Эльф неслышно возник у него за спиной и всмотрелся вдаль. Строго говоря, та еще картинка.
Рыцарь едва слышно хмыкнул и прислонился к стене дома, уйдя в тень почти полностью. Ни к чему, чтоб его заметили раньше времени.
— Которого? — лаконично поинтересовался он у Андерфелса, надеясь, что он поймет его верно.
Клиент был к нему спиной и пытался изобразить нечто, похожее на то, что слышал от старших товарищей, да видно не везет ему в любви...
Проститутка же заметила высокого... наверное, мужчину. Понаблюдав и поняв, что незнакомец смотрит на них, она попыталась махнуть рукой. Незнакомец, видимо, не понимал, и женщина тихо прошипела:
— Уходи, не мешай! Если хочешь, то дай мне еще две минуты!
Услышав вопрос Лигрима, рыцарь смерти поднял руку в том жесте, который означал "Тише". Подошел к парочке и, бесцеремонно ухватив парня за шиворот, оттащил от девушки и заглянул ему в глаза. Единственный глаз Андерфелса сверкнул холодным, бритвенно-режущим светом, а по лицу зазмеилась жуткая улыбка.
— Уйди. Я возьму это, — он указал на девушку.
— Что ты делаешь, урод! Отпусти!
Парень активно трепыхался и схватился за капюшон рыцаря.
Спустя мгновение у женщины, которая уже хотела было накричать на нахала, челюсти свело судорогой страха.
Переулок заполнился громким криком, в котором смешался страх и обреченность...
Но Старый город привык к крикам.
Тяжело вздохнув, Андерфелс понял, что придется действовать быстро. Он страшно не любил спешку, но в данном случае выбора не было. Молниеносным движением он сжал горло парня. Послышался хруст, человек захрипел, забулькал, его глаза вылезали из орбит, а из открытого, как у рыбы, рта потекла струйка крови.
— Держи ее, — невозмутимо сказал рыцарь смерти Лигриму, уверенный в том, что тот поймет правильно.
Рука сжималась все сильнее и сильнее, и парень уже почти перестал трепыхаться, закатившиеся кровавые белки глаз дрожали в предсмертной агонии... Андерфелс отпустил его, и парень рухнул на мостовую, скребя ногтями по камням и отхаркиваясь кровью. Но он все еще был жив.
Эльф беззвучно возник у женщины за спиной, морщась от крика. Рыцарь первым делом зажал ей рот рукой, сжимая второй рукой её плечо железными пальцами. Теперь жертва никуда не убежит.
— И опять лишний труп. Впрочем, он сам виноват.
Вздохнул эльф, глядя на Андерфелса.
— И что ты дальше планируешь с ней делать?
Человек стоял над парнем, который корчился от боли и безуспешно пытался поймать хоть немного воздуха, и задумчиво покачивался на носках. Наконец придя к какому-то выводу, он наклонился к парню и заглянул ему в глаза. Боль, сквозящая в них, перемешивалась со страхом, и Андерфелс улыбнулся, почти по-отечески похлопав его по плечу. Затем встал и повернулся к девушке, оглядывая ее с ног до головы. Постучал пальцем по выпирающей кости скулы, кивнул каким-то своим мыслям.
— Кажется, ты хочешь жить, — неожиданно мягким голосом спросил он, подходя к ней и заглядывая в перепуганное лицо. Непривычная мягкость в голосе была вызвана вовсе не состраданием или жалостью. Лигрим мог почувствовать, как голос рыцаря смерти едва заметно подрагивал от предвкушения удовольствия и насыщения.
Страх загнанной в угол крысы опасен. Чувствуя, что промедление может стоить ей нечто большего, чем жизнь женщина неловко вынула из кармана юбки деревянную заколку для волос и резко вонзила её под подбородок Освальду. Заколка пробила кожу, язык, небо и вышла в носовых пазухах, немного не достав до мозга.
Рыцарь смерти покачнулся и запрокинул голову, издав низкое, утробное рычание. Боль хлестнула все его тело, но не от удара, а от того, что жажда вспыхнула с новой силой. Он схватил конец заколки, торчащий из-под его подбородка, и медленно потянул вниз. Раздался хруст, когда заколка перебивала хрящи, и из раны потекла... не кровь, а какая-то полупрозрачная жидкость, медленно, по каплям, стекала по шее и куда-то под нагрудник. Глаз рыцаря смерти прищурился, глядя в ночное небо, и он повертел заколку в руках.
— Посмотри на это, Лигрим. Оно пытается кусаться. Как мило, — он взял девушку за руку, которой она ударила, и резко вывернул. Послышался хруст ломаемой кости.
— Неэффективно. Предсказуемо. Отключать логическое мышление в момент смертельной опасности — самая большая слабость живых. Печально, — флегматично произнес эльф, глядя куда-то в небо, но даже не думая ослаблять хватку.
Женщина попыталась закричать, но ладонь эльфа не дала сделать это. Из глаз брызнули слезы, ноги подкосились и женщина чуть не упала, если бы не хватка Лигрима, которая удерживала её на месте. Сквозь боль и судороги она взглянула на покалеченную руку, сломанную в локте, и сознание стало медленно угасать...
Андерфелс вытер шею, по которой стекала жидкость из рваной раны на шее, и несильно ударил девушку по щеке. Он позволил себе разозлиться на нее за эту жалкую попытку защититься, но не мог позволить ей потерять сознание. Наклонившись к ней и дыша на нее запахом смрада и разложения, он прошипел:
— Ты смеешь отвергать то, что я даю тебе? Жалкое смертное существо... Цепляешься за жизнь, которая бессмысленна и коротка, хотя понимаешь, что ты теперь моя. — Он замолчал, его глаз расширился, лицо искажало выражение отчаянного голода. — Но я дам тебе шанс. — Он выпрямился и посмотрел на парня, который все еще был жив, хотя и на грани. Протянул заколку девушке и вложил в ее руку, отступив на шаг. — Убей это. Закончи его страдания, и будешь жить. Может быть.
Женщина посмотрела мутным взглядом на своего мучителя, медленно поднесла заколку на уровень глаз... перевела взгляд на парня, который захлебывался кровавой слюной и кивнула.
Андерфелс кивнул Лигриму и знаком велел ему отпустить девушку. Взяв ее за шею, он бросил ее на мостовую, так что она упала прямо на умирающего своей сломанной рукой.
— Выкинешь еще какой-нибудь фокус — и будешь умирать медленно, — меланхолично сказал Андерфелс, встав рядом с девушкой и глядя на нее. — Очень медленно.
Боль пронзила тело, но надежда жила. Медленно поднявшись, женщина последний раз взглянула на парня и с криком отчаянной надежды вонзила свою заколку ему в живот. И еще раз... и еще... Промахнувшись, она попала в ребра и заколка, сухо щелкнув, сломалась.
Парень был еще жив… Женщина обернулась и увидела в глазах своих мучителей такую пустоту, что новая волна страха полностью выбила из неё остатки разума. Нужно убить, чтобы выжить. Другого пути нет.
Подтянувшись к голове парня, женщина упала на него всем телом и вцепилась зубами в шею. Она кусала, рвала, отрывала... Кровь весело забила фонтанчиком из разорванной артерии, а женщина никак не могла остановиться. Лишь через минуту, придя в себя, она поняла, что буквально разодрала горло мужчины до позвоночника... Бедняга уже давно был мертв.
Эльф брезгливо наблюдал за действиями женщины, отбросив носком сапога камешек из-под ног и не сводя с нее взгляда.
— Как мило... Вот до чего доводит желание жить, к сожалению, абсолютно бессмысленное в данной ситуации.
Андерфелс наблюдал за разворачивающимися перед глазами действиями с какой-то затаенной радостью, прикрыв глаза и улыбаясь. Когда девушка закончила, он повернулся к Лигриму.
— Что ж, я думаю, мы получили достойное представление. Может быть, я даже подумаю, как наградить такого талантливого актера, — он хищно улыбнулся и подошел к девушке, подняв ее за волосы и разглядывая окровавленное лицо и вытаращенные от ужаса глаза. Поискав что-то вокруг себя глазами, он вздохнул.
— И как всегда, ничего, что могло бы сгодиться в качестве веревки. Что ж. Есть и другие методы, — он бросил девушку на землю и вынул меч, однако не спешил использовать его. Меч тускло поблескивал в свете ночных фонарей, и казалось, что он сделан не из металла, а из чего-то черного, живого, шевелящегося.
— А теперь, — тихо прошептал рыцарь смерти, приподнимая меч и облизывая пробитым языком сухие губы, — Спой для меня. Успокой мою боль.
Лезвие резко опустилось, входя в податливую плоть, как нож в масло, разрубая кости предплечья... Кровь хлынула на землю, наполняя мозг Андерфелса восхитительным удовольствием.
— Но вы обеща-ААА...
Девушка сорвалась на крик, но через несколько минут захлебнулась им. Это было нечто, что хуже боли. Что хуже страданий.
Это была смерть в чистом своем виде.
Дикая судорога свела тело... Рывок, и рука осталась лежать на брусчатке, танцуя пальцами какую-то дикую чечетку. Женщина же, чувствуя, что с каждым толчком надрывающегося сердца, теряет кровь... которая уходит из неё в меч под каким-то неведомым напором, дернулась вбок и, не обращая на дикую боль в сломанной руке, перевалилась на живот и на коленях попыталась уползти... хоть куда-нибудь...
[— Эта твоя страсть к театральным жестам меня удивляет, — эльф слегка пожал плечами. — Впрочем, не мне судить.
Меч сверкнул кроваво-красным светом, когда кровь тоненькими струйками поползла вверх по лезвию, обволакивая его, впитываясь в начертанные на клинке руны и наполняя их силой. Сияние меча, получившего кровь, дрожало и плясало в отблесках фонарей. Руны были готовы, и осталась только маленькая деталь... сам рыцарь смерти.
Крик женщины блаженной музыкой вливался в разум Андерфелса, заставляя его жмуриться и раскачиваться на месте, но дело было еще не закончено. Меч получил свою кровь, а рыцарь должен был получить смерть.
Открыв глаза, Андерфелс в несколько шагов настиг несчастную женщину и прижал ее к земле, поставив ногу на ее спину. Он склонил голову набок, рассматривая, как она дергается и стонет, как смешно пытается уползти, и его лицо перекосило от отвращения и удовольствия одновременно.
— Ты похожа на жука, — сказал он подрагивающим голосом, — На огромного жука, которому оторвали лапки. Жалкое зрелище.
Он занес меч и с гортанным рычанием принялся наносить удары. Казалось, оружие пело в его руках, со свистом рассекая воздух и плоть. Девушка умерла не сразу. Он отрубал от нее кусок за куском, наслаждаясь каждым мгновением, каждой каплей крови, каждым животным криком, которые становились все тише и тише... Когда агония начала поглощать ее, и тело искромсанной девушки забилось в судорогах, рыцарь смерти перевернул ее на спину и заглянул в глаза. Он пытался впитать каждый миг, выражение ее лица и глаз, искаженных ощущением подступающей смерти, были для него прекрасней всего существующего в мире.
— Спасибо, — шепнул рыцарь смерти так тихо, что его голос показался шумом ветра среди улиц.
Ему показалось, что он услышал тихое шипение, когда его клинок разрубил тело девушки почти напополам, и в нос ударил резкий запах крови. Экстаз пронзил все его существо, и он, не в силах сдерживаться более, закричал. В холодные, пустые вены хлынула чужая кровь. Горячая, живая, она заставила мертвое сердце биться… Всего несколько раз, но рыцарь почувствовал это. Биение собственного сердца, замолчавшего, казалось, столетия назад, было прекраснее, чем все земные удовольствия. Крик перешел в приглушенный стон, по подбородку Андерфелса потекла кровавая пена. Он с любовью смотрел на тело девушки. Она была выпотрошена, как корова на бойне. Вокруг рыцаря и девушки расплывалась лужа темной, дымящейся крови. С лезвия меча медленно шлепались обрывки ее внутренностей и падали на землю.
Она была мертва. Но теперь она перестала даже отдаленно быть похожей на человека. Это были куски чего-то красного и отвратительного.
Мясо. Просто мясо.
Андерфелс поднялся, посмотрел на останки с тихой печалью и отвернулся. Пора было уходить.
Эльф брезгливо поморщился и посмотрел на Андерфелса.
— И что теперь делать с этой грудой мяса? Ни один псих на такое не способен. Если... это найдут, подумают на рыцарей в первую очередь.
Рыцарь смерти даже не взглянул на результат своих действий. Улица выглядела так, словно на ней разразилась настоящая бойня, которую не смог бы совершить ни один здравомыслящий человек. Даже маньяк.
Но Андерфелс больше не был человеком. Он повернул голову, взглянул на Лигрима.
— Да продлятся наши страдания, брат, — эхом прошелестел потусторонний голос, и рыцарь смерти шагнул во тьму. Через несколько секунд он исчез, оставив лишь ветер и опустошение.
— Ну ты и маньяк, приятель... — буркнул ему вслед эльф и пошел прочь с этого места. Андерфелс был настоящим, чистой воды маньяком. Мало кто из Клинка обладал настолько извращенным разумом. Пройдя несколько шагов, эльф остановился в раздумьях и повернулся. Надо было что-то делать с этими двумя. Содрав с парня куртку, чтоб не запачкать руки, эльф, матерясь вполголоса, спихнул то, что осталось от женщины, и тело парня в ближайший канализационный люк, стер курткой дорожку крови к люку, отправив превратившуюся в тряпку вещь следом. Еще раз выругался и быстро пошел прочь от этого места. На мостовой осталась только лужа крови.

 

Закат размазал над крышами домов малиновую акварель. Солнце, зацепившись краем за флюгерные спицы, будто задержалось напоследок, перед тем, как ночь вступит в свои права. С моря тянул ветерок, путался в бронзово темнеющих ветвях деревьев.
Длинные розоватые тени покрыли соборную площадь причудливым узором. Деревья, кусты, столбы, скамейки, чугунные перила крылечек — все отбрасывало на мостовую прозрачные, скомканные кружева.
Прохожих было немного.
Вот со стороны порта на площадь вышла девушка, одетая в синюю жреческую мантию и откинутый за плечи короткий плащ. Девушка как девушка, примечательная разве что цветом волос — темно-рыжих, как осенний лист, — и весьма приличным, почти мужским ростом.
Задержалась немного, поправила на плече ремень небольшой кожаной сумки. Не торопясь, направилась в сторону Собора.
Прошло несколько минут. Солнце садилось, превращая тени в длинные, темные шрамы на брусчатке. Ветер становился все сильнее, неся с моря соленый запах и далекие отголоски чаек. На соборной площади становилось все тише — затихал топот шагов, мерное переговаривание жрецов и путников, хлопанье дверей и ставен. Лишь отдаленный заливистый, почти истерический лай собаки да тихий звон колоколен, возвещавших о начале нового часа.
И еще — цокот копыт.
Тишина эта была искусственной. Никогда центр города не замолкал так резко и так испуганно, как в этот вечер. Люди были потрясены слухами, ходившими об убийствах в Старом городе, но здесь, у цитадели Света и спасения, все это казалось лишь страшными сказками, которые рассказывают своим детям бедняки, дабы спасти их от жестоких разбойников и воров. Только сказки, призраки, фантазии, порожденные слишком уж разошедшейся фантазией.
И все же... Сейчас казалось, что призраки прикоснулись к настоящей реальности, когда застывшую ледяным комом тишину разрезал стук копыт всадника, медленно едущего по улице мимо Собора, медленно, словно плывя в густом вечернем мареве, почти сливаясь с залегшими меж домов тенями. Эта фигура казалась одновременно порожденной закатным небом фантазией и чем-то страшно чужим, насколько только может быть чужда тьма Свету.
Всадник смотрел прямо перед собой, не обращая внимания ни на что. Лошадь переставляла тонкие костлявые ноги, словно ходули, и не издавала ни звука. Улица опустела. Люди закрыли окна и двери, пытаясь убедить себя, что просто прячутся от ветра и вот-вот назревающего дождя, но в глубине души зная, что не хотят встречаться взглядом с чужаком.
Он подъехал к девушке сзади и чуть натянул поводья. Лошадь фыркнула, но звук этот больше напоминал то, как если бы сминали большой лист бумаги.
Она не прибавила шагу, услышав топот копыт. Даже обернулась только тогда, почти над самым плечом звякнули натянувшиеся поводья, и раздался сухой, какой-то простуженный звук.
Обернулась — и, замедлив шаг, чуть посторонилась, чтобы всадник не толкнул ее лошадью. Безмятежно-приветливый взгляд мельком обежал его, ненадолго задержавшись на лице — вполне понятное любопытство, все-таки рыцари смерти нечасто появляются в этом квартале просто так, без дела.
Лицо девушки было спокойным и немного усталым. Самое обычное, в меру симпатичное лицо с ясными серыми глазами и маленьким упрямым ртом. Незаметно было, чтобы ее беспокоила неожиданная встреча.
Лицо всадника было полуприкрыто темным капюшоном истрепавшегося мехового плаща, когда-то имевшего цвет, но теперь ставшего просто неопределенно-серым, в каких-то потеках и пятнах. Впрочем, таким же был и его доспех, сделанный из темного металла, по которому ползли едва заметные отблески, хотя никакого явного источника света поблизости не было, что создавало иллюзию, будто доспехи живые и шевелятся.
Всадник остановился, замерев на несколько секунд. Грива лошади, подобно капюшону, тоже прикрывала ее глаза, превращая мертвое животное в еще более неодушевленный предмет, без личности, без души. Из-под капюшона виднелось что-то неестественно-белое, что невозможно было определить из-за вечерних сумерек и игры теней.
Освальд почувствовал странное ощущение, исходящее от этого человека. Он намеревался просто проехать мимо, может быть, задев девушку лошадью, — ему было все равно. Но что-то заставило его остановиться и взглянуть на нее. Некое чувство, которое хлестнуло по давно остановившему сердцу волной острой, ни с чем не сравнимой боли. Он не был голоден, и внезапно подступившее к горлу желание явилось, словно из ниоткуда. Рыцарь смерти в первый раз за последние годы своей не-жизни был сбит с толку, и это заставило его остановиться.
Пустой взгляд скользнул по ней, зацепившись за рыжие волосы, остановился на ее лице, будто что-то выискивая.
Девушка склонила голову чуть набок. Кажется, рыцарь хочет что-то сказать или спросить, но почему-то медлит — может, связки травмированы, может, пугать ее не хочет. Или стесняется — с ними бывает и такое...
Ищущий взгляд из-под потрепанного капюшона ощущался кожей — острый, кинжальный холодок.
— Я могу чем-нибудь помочь? — спросила она, сопроводив слова приветливой улыбкой.
Всадник казался ей каким-то... беспокойным. То ли настороженным сверх меры, то ли раздраженным. Чтобы почувствовать это напряжение, не нужно было видеть лицо рыцаря — хватало его взгляда, ощутимого почти физически.
Освальд едва заметно скривился, услышав ее голос. Он не сразу понял, о чем говорила девушка — для него это было не важно. Он улавливал мельчайшие изменения интонации, слушал тембр, искал эмоции — то, что было таким загадочным в смертных и что вызывало такое острое отчаяние... Она вопросительно смотрела на рыцаря смерти, и он снова прокрутил в памяти ее слова.
— Ты... не можешь, — прозвучал скрипучий голос Андерфелса, и он, подчиняясь какому-то мгновенному порыву, откинул капюшон, вперив взгляд единственного глаза в девушку. Левый же его глаз был пуст и мертв, впрочем, лишь он говорил правду. Пред девушкой предстало когда-то симпатичное, а теперь же изуродованное смертью лицо, похожее на плохо сшитый гобелен — на нем пятнами были разбросаны смерть и разложение вперемешку с еще живыми частями.
Что это за странное место, думал Андерфелс. Что за неведомая страна, где ему приходится жить, постоянно сражаясь с непониманием того, что происходит вокруг? Что это за существо, которое одним своим видом... нет, скорее ощущением исходящей от него жизненной энергии, столь чистой и концентрированной, что она буквально заставляла его скрипеть зубами... Одним этим фактом своего существования девушка переворачивала все его естество, заставляла остатки чувств корчиться в почти невыносимой агонии осознания нечестивости собственного бытия. Это было мучительно. Невыносимо. И все же он не мог оторваться. Просто не мог.
— Ты не можешь мне помочь, — повторил он, почти абсолютно ясно видя перед глазами, как это смертное существо кричит в агонии, бьется в его руках, истекая кровью и жизнью, становясь с ним единым целым и растворяясь в бесконечной пустоте рыцаря смерти. Нет, нельзя, пронеслось у него в голове, отгоняя навязчивые мысли. Это был центр Соборного квартала, а он уже убил двоих несколько дней назад. Нельзя было быть таким беспечным, иначе снова придется менять место обитания. И все же соблазн был слишком велик.
Он неосознанно провел рукой по лицу, потерев выступающую кость скулы. Давно забытый жест еще из прошлой жизни, который почему-то так и не убила магия Короля-Лича. Впрочем, это было все, что осталось в нем от человека.
"Ты не можешь мне помочь..."
Каэтана могла бы поклясться, что рыцарю все же что-то от нее нужно.
Впрочем, возможно, он просто обознался, спутав ее с кем-то другим, и вот наконец разглядел ошибку.
...Твердые, правильные черты. Единственный глаз полон светящегося льда. Губы будто вымазаны пеплом. На скуле, в узкой рваной ране, белеет кость. Бывшая красота, перечеркнутая реальностью уродства...
Каэтана никогда не задерживала взгляд на подобных вещах. Рыцарей смерти она не боялась, с одним даже в обнимку спать доводилось; а уж всяких ран и прочих прелестей повидала за свою жизнь столько, что хватило бы на десятерых. Примелькалось, знаете ли.
— Вы уверены? — на всякий случай уточнила она, собираясь уходить.
Усталость давала о себе знать. Пора идти, завтра ведь, как обычно, выспаться не дадут...
Лошадь Освальда пошевелила ногой, скрипнув подковой по брусчатке, в первый раз за весь разговор выдав признаки того, что это все же не статуя, а живое, в некотором роде, существо. Это вывело Андерфелса из подобия транса, в которое он уже успел впасть.
— Да, — ответил он, отворачиваясь. Как будто ему было стыдно стоять перед ней, полной жизни и красоты, которая почти видимыми потоками окружала ее. Конечно, это бессмысленно. Он не мог испытывать подобных чувств, как стыд. Но ему показалось, что она что-то знает о нем — что-то, что он предпочел бы никогда и никому не открывать, и это взбесило его больше, чем собственные сомнения.
Он сжал руку в кулак, и на лице отразилось нечто вроде борьбы, придавая его и так не слишком привлекательному лицу выражение какого-то полубезумного веселья, перемешанного с ненавистью. Глаз рыцаря полыхнул синеватым светом, и ненависть резанула девушку, как ножом.
— Уходи, — сказал рыцарь смерти, пошатываясь на месте, словно пьяный. — Уходи отсюда. Все равно куда. Просто больше не попадайся мне на глаза. — Он отвернулся, натянул капюшон и, взяв лошадь под уздцы, направился в один из переулков Соборного квартала, где располагалось его логово.
Дом... это слово больше не было ему знакомо. Домом было то место, где он мог остаться один, хотя одиночество стало ему верной спутницей с того самого момента, как его глаза закрылись, и тело осталось лежать на поле боя. Втайне он надеялся, что ему попадется этот раздражающе громко лаявший пес, и он сможет убить его, чтобы хоть немного приглушить боль. Он больше не мог оставаться рядом с этой женщиной и делать вид, что ему все равно. Ей повезло, что он не был голоден. В следующий раз он не станет давать ей такого шанса, впрочем, он не особенно знал, зачем дал его сейчас. Может быть, потому, что не хотел проблем. А может, по какой-то другой причине.
Каэтана пожала плечом и, пару мгновений поглядев рыцарю вслед, пошла по ступеням ко входу в Собор.
Ему было плохо. Очень плохо. Но в помощи он не нуждался. Нет еще такого средства, чтоб от смерти лечило... не выдумали его.
Еще раз обернувшись туда, где в переулке затихало мерное звяканье подков, где тени поглотили высокую сумрачную фигуру рыцаря, Каэтана вошла в собор.
Что-то кружилось в ее душе, металось, медленно падало, оседая, как зола в стакане светлой воды... Что-то, что оставил ей рыцарь смерти.
Скоро это пройдет.
...Вскоре ночь опустилась на Соборный квартал, и в часовне пробили полночь. Жизнь потихоньку возвращалась на свои места, ибо даже ночью город не спал.
Пес где-то вдалеке высоко и протяжно взвизгнул и замолчал, но никто не придал этому значения. Все шло как всегда, и никто не вспомнил о призраке прошлого, что пронесся по улицам подобно холодному ветру и так же, как и ветер, не оставив ничего после себя, кроме дрожи где-то по спине. Никто не запомнил то, что не желало быть запомненным, то, что отторгалось разумом как нечто, не имеющее значения и не подлежащее постижению.
И даже жрица вскоре потеряла это ощущение, которое подарил ей рыцарь смерти. Она была жива, и поэтому не могла долго хранить тлен в своей душе. То, что было с ним всегда в не-жизни. То, что ему так захотелось ей дать, поделиться своим страданием в обмен на ее жизнь. Но это была лишь мимолетная мечта. Только и всего.

 

Квартал дворфов постепенно затихал. Вечером клиентов становилось мало, кузнецы потихоньку сворачивали деятельность. Только в небольшом здании в глубине квартала раздавались удары молота. Небольшое окно было ярко освещено, и через него прекрасно было видно стоящего у наковальни эльфа. Дверь была плотно закрыта, выбрасывая через небольшую щель на мостовую узкую полоску света.
Генрих задумчиво осмотрел дверь и окружающие постройки. Вроде бы мальчик говорил именно об этой кузне.
Хрустнув шеей, Гейл несколько раз с силой ударил по двери.
— Лигрим, откройте!
Через несколько секунд дверь распахнулась, и на пороге возник эльф, сжимающий в руках стальной резец.
— Генрих, ты? Ты чего в такое время? Стряслось что ли чего? — удивился эльф.
— Да, нужно поговорить — Гейл поднял глаза на эльфа. — Ты пустишь?
— А, да, проходи. — Эльф прошел к столу, пропуская Генриха внутрь. — Дверь только закрой.
Человек кивнул и, обстучав грязь с обуви, зашел в кузню, закрывая за собой дверь и скучающе осматриваясь.
— Сначала задам стандартный вопрос: ты сейчас свободен и умеешь ли ты хранить тайны?
— Да, на оба вопроса. — Эльф присел на стул и сцепил ладони в замок.
— Прекрасно, этого я и ожидал. — Гейл подошел к наковальне, дабы осмотреть очередное творение эльфа. — Дело более чем специфическое лично для меня. Однако, оно поступило от человека, который, во-первых, очень заинтересован в выполнении, а, во-вторых, платит более чем хорошо.
Взяв в руки полосу металла, которая может когда-нибудь стать мечом или кинжалом, Гейл задумчиво поглядел в стену.
— На данный момент в Старом городе было совершено четыре убийства, с периодичностью практически в месяц. В обоих случаях найдены пары молодых людей в ужасном состоянии, которое нельзя списать ни на проделки бандитов, ни на какие либо иные бытовые случаи.
Развернувшись лицом к Лигриму, и подкидывая в руке металл, Генрих продолжил.
— По сути убийства, как я слышал, имеют ритуальный или какой-либо иной характер. Люди были расчленены на мелкие части, а после, каким-либо образом скрыты от общих глаз, что давало убийцам или убийце время.
Пройдясь по помещению и разглядывая инструменты, мужчина продолжил.
— Несомненно следующее: убийства были по незапланированному или довольно дикому сценарию, убийства довольно жестоки по своей сути, что дает возможность предполагать магическую подоплеку, и что убийца не оставил никаких следов. Скоро мне должны будут прийти копии отчетов стражи, однако я не думаю, что узнаю что-то новое.
Эльф внимательно слушал, ни разу не прервав Гейла.
— Всегда только пары?
— Ну, есть два случая, которые нам известны. И в обоих случаях пары. Мужчина и женщина. Оба раза проститутки, а вот мужчины имеют различное социальное положение. Либо закономерность, либо случайность — это пока говорить наверняка нельзя
— Более чем странно. От кого поступил заказ?
— Это тебя интересовать не должно — заказчик пожелал быть неизвестным. Одно могу сказать наверняка — это не его рук дело.
— Оч-чень забавно... От меня-то что требуется?
— Я хочу, чтобы ты прошелся со мной до места последнего убийства, и мы вместе его осмотрели. Зная, как работает стража, и относительную свежесть события, я смею предполагать, что мы можем что-то найти, или что-то наведет на мысль. В морг же я схожу утром — сейчас нас никто туда не пустит.
Гейл положил заготовку и прикурил от уголька из печи.
— Одевайся, возьми оружие. На всякий случай...
Эльф кивнул, прошел в заднюю часть кузницы и вернулся оттуда через несколько минут в своем обычном черном плаще. Оружия на виду не было.
— Я готов.
Генрих кивнул и вышел.
По дороге на место убийство Гейл молчал, лишь один раз задав вопрос.
— Как думаешь, подобные убийства могут говорить, что в городе опять объявился Сумеречный молот?
— Пока я не увижу место преступления, не скажу ничего определенного.
Вот и все.
Начал накрапывать мелкий дождик, под ногами мешалась грязь и помои, которые всегда сопровождают большой город.
А вот и место...
— Оперативно сработали...
Генрих в задумчивости осматривал забор и ящики, которые перекрывали переулок
— Лигрим, нам туда.
И, не дожидаясь согласия, Гейл стал взбираться на забор.
Эльф хмыкнул и молча полез следом. Спрыгнул с другой стороны и осмотрелся.
— А вот взять с собой фонарь мы не догадались...
Гейл вздохнул и осмотрелся, дабы найти что либо, что может дать свет.
— М-да... Это мы конечно зря. Ты вообще ничего не видишь, что ли?
— Относительно, но при таком раскладе мы ничего не найдем... Хорошо, Лигрим, будь здесь, а я сейчас приду. Тут недалеко есть одни мои знакомые, я у них попрошу света.
— Иди, я подожду. Мне самому интересно.
Кивнув, Гейл поднялся по ящикам и, посмотрев на улицу сверху, скрылся.
Через несколько минут над ящиками замерцал свет, и появилось два силуэта, один из которых нес фонарь.
— Это Лапа. Он свой и расскажет, что видел.
Спрыгнув, Генрих уже более внимательно огляделся и направился к чернеющему входу в канализацию.
— Лапа? Что-то припоминаю... Ну ладно, — эльф направился следом за Гейлом.
Лапа помялся на месте и пошел вслед за эльфом, постоянно озираясь.
— А тут правда зомби убили пятерых?
— Тебя взяли не для разговоров, — Генрих поморщился толи от запаха, толи от "зомби-убийц", — а для того, чтобы светил. Занимайся своим делом, будь добр.
— Хорошо, Док.
Генрих сел на колени и осмотрел проход, на котором установили новую дверь с большим висячим замком. Ковырнув пальцем землю, он показал результат Лигриму.
— Тут попытались прибраться, однако крови нет, но земля старая. Если труп растерзали на части, то она должна была пропитаться телесными жидкостями. А земля чистая...
— Интересно... Убийство произошло здесь?
— Судя по всему, да. Либо трупы откачали от крови, собрали в кучку, принесли сюда, запихнули в канализацию... И все недалеко от очень оживленной улицы — Гейл указал куда-то направо — Там находится один из притонов. Причем для тех, кто имеет золотые. Так что я думаю, что жертва шла оттуда с подружкой, зашли сюда... или их заманили... А потом их убили.
— Насколько давно?
— Не знаю. Трупы были обнаружены день назад.
— День... Кто ж тут прибрался то, черт бы его драл? — эльф присел на корточки, растер землю в пальцах, кажется, даже понюхал.
— Дело весьма специфическое, а наш король не любит волновать своих подданных. Даже забор поставили и канализацию закрыли.
Гейл пожевал губу.
— Лапа, что ты видел?
— Ничего, Док, особого. Мы с ребятами смотрели, как трупы грузили. Одного доставали буквально ведрами! А потом все как-то испугались, послали человека в Ставку, быстро все тут подмели и водой полили, дворфы дверь поставили и переулок перекрыли.
Гейл кивнул.
— Думаю это логично, при убийстве подобным образом.
— Мать их за ногу, умники чертовы... Все тут затоптали к такой-то матери. Лапа! Расскажи, что ты видел. Как трупы грузили.
— Ведрами, эльф. Ведрами. Ну, одного ведрами, вторая цела была, но я особо ничего не рассмотрел, уж извините.
Эльф выпрямился и зло сплюнул.
— Все подмели, все водой залили! Все! И что я должен тут искать? Лапа, ты не видел, пока эти умники тут не порылись, на земле ничего необычного не было?
— Нет, эльф, не было ничего. А все, что было интересное, они собрали.
Гейл пожал плечами, подымаясь с корточек.
— Нам самим нужно все осмотреть, Лигрим. Давай ты берешь правую сторону, я — левую. И внимательно осматриваем все. Вдруг чего увидим
— Пока могу сказать только одно. Это не Молот. Они так не работают.
Эльф распрямился и пошел на правую сторону, внимательно осматривая все вокруг.
— Гейл! Дай-ка свет сюда...
Генрих, заведя руки за спину и иногда ковыряя носком землю, пошел по своей стороне. Услышав Лигрима, он жестом показал Лапе подойти к эльфу, а сам продолжил свой путь. Один раз нагнувшись, мужчина нашел зуб и начал внимательно его изучать.
— Лигрим, что там у тебя?..
— Царапина на стене... Лапа, подсвети-ка мне.
Эльф постучал по стене и прищурился.
— Царапина от чего-то очень острого. Видимо мечом, самым кончиком. Здесь кладка кирпичная, а царапина гладкая, лезвие шло, как по маслу. Крови нет, но я так думаю, что убили кого-то именно тут, видимо голову сняли. Такое чувство, что ударили наотмашь, снесли голову и задели кладку, — эльф присел на корточки. — Крови конечно нет. Тьфу ты... А у тебя что?
— Зуб. Думаю, что рассказ о том, что труп доставали ведрами ближе к правде, чем мы думаем.
Гейл вздохнул и бросил зуб на землю.
— Я думаю больше делать нам тут нечего. Завтра я иду в морг. Потом сообщу что да как. Договорились?
— Договорились. Одно скажу совершенно точно, Сумеречный молот можно отмести сразу. Это не их почерк. Может, местный психопат какой? — эльф со вздохом выпрямился. — Ты говорил, тебе придут отчеты стражи. Дашь взглянуть? И то, что увидишь в морге. Здесь замели все следы, причем хорошо замели, ни черта не найдешь. Руки бы оторвать... Стража и подавно все затоптала. Лапа, говоришь, одного доставали ведрами, второй более-менее цел?
— Вторая, эльф. Вторая была женщиной, и её накрыли мешковиной, но несли точно за руки-за ноги. — Потоптавшись на месте, мужчина удивился. — А Док уже ушел?
Гейл шел по улице, оставив Лигрима разбираться с добровольцем и, крутя сигарету в пальцах, думал, в какую же историю он вляпался...
— Ладно, Лапа, бывай. Я тебя все-таки точно где-то раньше видел... — эльф ухмыльнулся, закурил и пошел назад, тем же путем, каким они пришли сюда с Генрихом.

 

Гейл, что-то жуя, зашел в комнату Эльзы. Задумчиво осмотрев спящую женщину, мужчина вздохнул и, подойдя, приложил к её лбу стакан холодного молока.
Ливлетт перевернулась на живот и обхватила подушку, прижав к себе и что-то пробурчав сквозь сон, чего нельзя было расслышать как следует. Ее одежда висела рядом на спинке стула, и на ней осталось только белье.
Гейл вздохнул и приложил стакан между лопаток.
— Подъем, Эльза. Ты мне нужна, потом выспишься.
Она дрыгнула ногой, пытаясь отпинаться от того, кто так навязчиво будил ее в такую рань, но видимо поспать больше не получится. Вздохнув, она открыла глаза и посмотрела на Генриха так, словно он был демоном Бездны.
— Ну чего еще?
Гейл протянул Эльзе стакан, другой рукой доставая сигарету.
— Помнишь, я тебе вчера рассказал о том, что нас наняли довольно серьезные люди, дабы расследовать убийства? Сегодня же мы идем в морг. Умывайся, я расскажу, что мы нашли с Лигримом.
— Интересно. А зачем тебе я? — поинтересовалась Эльза, натягивая одежду и допивая молоко. — Я не особенно разбираюсь в трупах. Да и вообще мне кажется, что это все никак не связано, а народ просто из страха считает, что эти убийства совершил кто-то один.
Гейл прислонился к дверному косяку и смотрел на выход из коридора.
— Народ уже считает, что убивали зомби, так что не стоит верить всему, что говорят. Однако убийства связаны как по исполнению, так и по жертвам. Хотя говорить об этом можно будет с полной уверенностью после третьего происшествия.
— Так мы будем ждать третьего убийства? — удивленно спросила Эльза, застегивая куртку. По утрам, особенно ранним, было довольно зябко. — А тебе не кажется, что это слишком?
— Мы не будем ждать, Эльза. Мы будем делать то, что сможем. — Повернувшись и взглянув на женщину, Гейл неловко улыбнулся. — Нам платят за месть, а не за отдых.
И, не говоря ничего, Генрих пошел на выход.
— Эй, погоди! — она побежала за ним, на ходу пытаясь натянуть сапог и повесить на пояс нож, на всякий случай.
По дороге Гейл вкратце рассказал, что они обнаружили... а точней, не обнаружили с Лигримом. На улице было более чем свежо, и стоял густой туман, видимо являвшийся последствием вчерашнего дождичка.
Медленно из тумана вышло светлое красивое здание. И кто бы мог сказать, что в подвале этого здания находился морг... На верхних же этажах обучались полевые хирурги, однако в столь ранний час будущих целителей не было видно.
Гейл проигнорировал центральный вход и, отворив небольшую калитку, двинулся через прилегающую территорию к далекому черному ходу.
— Что-то мне здесь не нравится, — поежилась Эльза, стряхивая с сапог липкую грязь. Ей абсолютно не хотелось любоваться трупами, вполне достаточно было и того, что описал ей Генрих. Но что-то тут не сходилось. Лигрим... Почему-то она вдруг подумала о нем.
— Не беспокойся, все нормально.
Гейл забарабанил кулаком в дверь.
Спустя минуту за дверью послышались шаркающие шаги и, приоткрывшись, на улицу выглянул длинный крючковатый нос.
— Кто тут? Никого пускать нельзя — приказ начальства.
Вместо ответа Генрих порылся в кармане, достал несколько сложенных листов бумаги и отдал их неизвестному.
— У нас свои приказы.
Спустя некоторое время, дверь открылась на полную ширину, и показался владелец носа — высокий дедок в заношенном деловом костюме и домашних тапочках.
— Чего так рано пришли? Могли бы попозже.
— Работа не ждет.
— Понимаю, — произнес мужчина, протягивая документы. — Однако лучше все же на час позже. Мои клиенты не убегают.
Гейл никак не прореагировал на замечание и, протиснувшись между мужчиной и проемом двери, начал спуск по ступеням.
Эльза неуверенно улыбнулась дедушке и протиснулась вслед за Генрихом. При ее росте ей пришлось наклониться, чтобы не стукнуться головой о дверной косяк, и это сильно подпортило ее попытку проскользнуть в помещение быстро и незаметно. Решив, что выпендриваться перед дедком совершенно ни к чему, направилась вслед за Гейлом, поправляя растрепанные волосы.
Генрих вошел в длинный зал, по стенам которого стояли столы с накрытыми мешковиной телами.
— Где наши, мистер?
— А вам сюда. — Мужчина бодрой походкой, шлепая тапочками по босым ногам и не обращая внимания на холод, проследовал к закрытой двери. — Сами понимаете, дело деликатное, вот и храню я их отдельно...
Немного повозившись с замком, он распахнул дверь и отошел.
— Я их уже несколько раз видел, так что не интересно. Если что-то будет нужно или будете уходить, я вот там. Постучитесь и я выйду.
Кивнув, Гейл зашел в небольшую комнатку, где было явно холодней, чем в общем зале. В комнатке стояло пять столов, три из которых были заняты.
— Так, значит, сына уже забрали... Плохо.
Подойдя к первому столу и посмотрев на бумажную бирку на пальце, Гейл кивнул.
— Жертва первая. Мужчина. Рабочий одного из цехов. Девятнадцать лет. Умер от того, что перегрызли горло.
И, взявшись за угол ткани, Генрих рывком стянул её, открывая голое тело.
— Пере... что? — Эльза поперхнулась, глядя расширенными глазами на тело. — Перегрызли? Кто? Как? Зачем?! — она не могла понять, почему кому-то вдруг понадобилось зубами лишать человека жизни. Да и похоже это было больше на то, как если бы на паренька напал разъяренный ворген. Эльза вздрогнула. Где-то она уже видела подобную картину, только вот лицо было другое. Кровь отхлынула от ее лица, и она отшатнулась, с трудом подавив резкое желание стошнить.
Гейл посмотрел на Эльзу и, сжав губы, подошел к ней, закрывая собой неприглядную картину.
— Прекрати паниковать. Дыши глубже... Давай, вдох-выдох... Дыши.
Осторожно похлопав Эльзу по щеке, Генрих неловко улыбнулся.
— Если хочешь — уходи. Если же решаешь помочь мне, либо терпи, либо… — Порывшись в кармане и достав небольшую скрутку, мужчина протянул её Эльзе. — Вот, это не отрава, просто немного успокоит.
— Нет, спасибо, — Эльза покачала головой. Она уже более-менее пришла в себя, но до сих пор была бледна. — Я в порядке. Просто... вспомнила кое-что. Кое-что похожее. — Она помолчала, отвернувшись от трупа. — Что там дальше?
Гейл кивнул и, убрав скрутку, подошел к столу.
— И на самом деле, ему буквально перегрызли горло. Причем зубами… — Поискав глазами медицинские инструменты и не найдя ничего подходящего, Генрих вынул из рукава нож и осторожно отвел сначала один, а потом другой край раны. — Понять совершенно ничего нельзя. Тут еще и крысы поработали... Плохо.
Выпрямив спину, мужчина еще раз осмотрел тело.
— А вот раны, которые были нанесены также в момент убийства. Колотые... круглые... Пять штук. И, судя по всему, они были нанесены чем-то деревянным — видишь, тут есть занозы? У меня есть одно предположение, но для этого нам нужен второй труп.
— Деревянным? Это что же, охота на вампиров? — Эльза поняла, что шутка не удалась, и помрачнела еще больше. — Что-то слишком много случайностей. То перегрызают горло, то вбивают колья в грудь. Слишком... разнообразно для одного и того же убийцы.
"Я тоже так думаю" сказал Генрих, скидывая мешковину со второго тела и морщась, так как телом это было назвать нельзя. Видимо работники морга провели долгое время, пытаясь собрать тело в единую... массу? Рядом с ногами лежали куски и лоскуты, которым попросту нельзя было определить место.
— Это что еще такое? — Эльза подошла к телу и сморщилась. — Как... кто это? Тело опознали? Хотя, наверное, глупый вопрос...
— Это нужно смотреть в документах стражи, тут ничего не написано. — Гейл осмотрел бирку. — Лишь то, что это женщина... Ну, это и я вижу. Ладно, пол нас не интересует, приступим к осмотру. Вот смотри, нижняя челюсть… Мы подумали с тобой правильно — перегрызла горло она. Вот, видишь? Зубы обломаны немного, вот застряли частички мяса. Так... где тут у нее рука... Правая чистая. А вот.. вот, смотри, на левой занозы и рана. Видимо, она била чем-то деревянным, и это сломалось в руке.
— То есть это она убила парня? — Эльза со смесью недоверия и восхищения смотрела на Генриха. Он углядел то, на что она никогда бы не обратила внимания, учитывая прочие... красочные подробности. — Но это не имеет никакого смысла!
— Может быть, это издержки моих бывших клиентов, но если её взяли под контроль... И попросту заставили убить сначала его, а потом убили её... Что ж, тогда, по крайней мере, становится ясно, почему одна жертва отличается от другой способом, но обе связанны между собой одним... Потрошителем каким-то!
Гейл поморщился и потер руки. Ему было крайне противно видеть подобную жестокость, которая была, по крайней мере, при известных фактах, бессмысленной.
— Но зачем? Зачем брать ее под контроль и заставлять убивать парня, а затем убивать ее? Это не складывается как-то... Ведь если бы она осталась жива, то ее бы посчитали в ответе за все преступления... — Эльза задумчиво потерла подбородок. — И зачем расчленять труп девушки, а парня оставлять вот так, с такими очевидными следами?
Гейл пожал плечами.
— Может быть, убийца сумасшедший, может, он получал удовольствие от паники этой женщины, может, этот парень каким-либо образом смог схватить убийцу и лишить его возможности двигаться... Слишком много может...
Генрих покрутил головой, смотря то на мужчину, то на женщину.
— Убийца как-либо берет контроль над мозгом женщины, заставляет её убивать своего спутника, при этом абсолютно не вмешиваясь в происходящее. После он очень острым оружием начинает её резать на мелкие кусочки... Отвратительно.
Ты прав, — Эльза подавила желание сплюнуть на чистый пол. — Давай не будем разглядывать это дольше, чем нужно. Что там еще?
Гейл кивнул и проследовал к последнему столу.
— Новая жертва. Судя по карточке, была убита три дня назад. Занималась проституцией в одном из публичных домов Старого города.
Рывок и мешковина летит на пол, а на столе оказывается тело вполне симпатичной девушки с глубокой раной в области груди.
— Убита она менее... кровожадно, однако судя по записям у неё нет сердца.
— А вот это уже похоже на культистов, — пробормотала Эльза, наклоняясь над девушкой. — Очень похоже. Обычно они приносят в жертву органы людей, часто девушек. Сердце так и не нашли?
Гейл покачал головой и "раскрыл" ребра девушки.
— Работа чистая, тут ничего не скажешь. Аккуратный разрез, аккуратные переломы... Стоп. Эльза, держи так, мне нужно кое-что проверить.
Скривившись, она осторожно взялась за края раны едва заметно дрожащими руками.
— Прошу, быстрее. Не хочу это трогать. — Она отвернулась, стараясь не заглядывать внутрь разреза.
Гейл осторожно поддел своим ножом кожу по нижнему краю правых ребер, осторожно сделал надрез. Взявшись за края раны и потянув, Генрих "открыл" женщину пошире и закусил губу.
— Вот как оно…
Отпустив ребра и прошествовав к кускам первой неопознанной, мужчина начал ковыряться уже в них.
Эльза не выдержала и отступила на шаг от трупа, чуть не споткнувшись о шкаф с инструментами и выругавшись про себя. Вот же, неженка... но одно дело война, а другое — вот так ковыряться в мертвецах и разглядывать внутренности.
— Ты... что ты там нашел? — она постаралась привести голос в порядок, хотя явственно ощущала, как холодный пот градом течет по лбу,
Гейл повернулся и хмуро посмотрел на Эльзу.
— У нас проблемы... У обеих женщин нет крови. Похоже, твоя дурацкая шутка про вампиров имела за собой основания.
Тишину в морге развеял стук в дверь и шлепанье тапочек деда.
— Здравствуйте, лейтенант! Вы вновь осмотреть тела? Конечно-конечно, проходите.
Гейл оглянулся, вытер руки чистым углом мешковины, буркнул Эльзе "Уходим". Натянув пониже козырек фуражки, Генрих направился на улицу, проигнорировав любопытный взгляд следователя.
Эльза быстро вышла вслед за Генрихом. Похоже, они пробыли в морге дольше, чем казалось — уже вовсю светило солнце, и утренний ветер понемногу утихал. Эльза расстегнула куртку и подставила солнечным лучам бледное лицо. Наконец-то она вышла оттуда...
— Есть какие-нибудь идеи? — спросила она, шагая рядом с Гейлом и глядя на него искоса.
— Я должен все обдумать. Я видел подобную жестокость, однако чтобы это происходило в столице. Для меня это нечто новое.
И, закутавшись поплотней в плащ, Гейл двинул в направлении дома.

 

…Затянутый кровавой пеленой и судорожно дергающийся глаз пса, казалось, все еще смотрел на Андерфелса с выражением удивления и укора. Из перерезанного горла животного кровь била фонтаном, заливая землю, испещренную когтями умирающей собаки.
Рыцарь смерти смотрел на него, пока пес не застыл в совершенно неестественной позе, задрав окровавленную морду к небу. Убийство собаки не принесло ему успокоения, на которое он так надеялся. Встреча у Собора с тем смертным существом заставила Андерфелса почувствовать нечто странное, нечто такое, что он не ожидал от себя. Раньше он воспринимал смертных только как источник для насыщения и силы для рун, но теперь… Почему-то эта девушка вызвала в нем жгучую ненависть. Это чувство пожирало его изнутри, и если бы он не ушел оттуда, то кто знает, чем все это могло бы закончиться. Рыцарь бросил последний взгляд на труп собаки и направился к зданию, в подвале которого, снятом за несколько медяков, располагалось его логово.
Длинная лестница, ведущая вниз, под землю, оканчивалась в просторной комнате, если ее можно было так назвать. Почти ничем не покрытый пол представлял собой кое-как застеленную прогнившими досками землю. Источника света не было, за исключением покосившегося на стене канделябра с полусгоревшей свечой, которую не зажигали, быть может, уже несколько лет. Темнота подвала, насыщенная запахом затхлости и плесени, успокоила разбушевавшиеся чувства рыцаря смерти, и он надежно запер за собой дверь. Хотя о какой надежности может идти речь, когда даже дверь тут чуть ли не разваливалась от старости? В подвале не было мебели, только какие-то обломки досок и несколько камней, видно, забытые здесь еще во время строительства. Маленькое окошко, заплывшее грязью, находилось прямо под потолком и открывало вид на мостовую, впрочем, из него можно было увидеть разве что ноги проходящих мимо людей, и не более. Никому и в голову не могло придти заглянуть через зарешеченное окошко в подвал, где, по мнению хозяина, могли обитать лишь нищие да крысы.
Андерфелс прошел на середину комнаты и замер, опустив голову, на несколько минут. Ему не требовалась мебель, ибо усталости он не знал, но уединение – вот что привлекло его в этом месте еще тогда, когда он в первый раз приехал в Штормград. Тут было довольно холодно и влажно, но иногда сюда пытались наведаться местные попрошайки в поисках хоть какой-то крыши над головой. Впрочем, присутствие Андерфелса их быстро отвадило от этого места. Среди нищих даже пустили слухи, будто в подвале обитают призраки, и вскоре уже никто не смел туда сунуться.
По ногам рыцаря смерти пробежало что-то темное, мокрое и живое. Крысы. Тут их было не счесть. Но даже это было более чем практично – крысы могли послужить последним рубежом охоты, ведь они обладали некоторым запасом жизненной энергии, необходимым для того, чтобы выжить. Андерфелс считал, что убийство животных – это нечто грязное, но в случае чего он мог бы продлить свою не-жизнь на несколько минут, убивая их и питаясь их кровью. Сейчас необходимости в этом не было, но такое желание возникло. Ему хотелось хоть как-то заглушить бурю чувств, бушевавшую в его давно лишенном души теле.
Резкое, почти неуловимое движение – и маленький зверек панически запищал в мертвой хватке рыцаря смерти. Андерфелс на мгновение вгляделся в глаза-бусинки, а затем одним движением сломал шею зверька. Дернувшись еще пару раз, крыса обмякла, и рыцарь отшвырнул ее в угол. Скоро сюда придут другие, собратья убитой крысы, чтобы полакомиться ее мертвой плотью. Они были так похожи на людей. Такие же мерзкие, грязные, готовые убивать и пожирать своих сородичей, чтобы продлить свое жалкое существование.
А был ли он другим?
Андерфелс медленно прошел в угол комнаты и сел на пол. За окном послышался слабый стук – начинался дождь. Осень вступала в свои права, впуская в оживленный город холодный ветер, поднимающий опавшие листья и кружащий их в каком-то одному ему ведомом, диком танце. Охапка мокрых листьев влетела в приоткрытое окно вместе с дождем, задев неподвижную фигуру рыцаря смерти. Тот даже не посмотрел на них, его пустой взгляд, вперившийся в темноту подвала, казалось, видел что-то, чего здесь не было.
Прошло несколько часов, а может, и дней. Андерфелс никогда не придавал особенного значения времени. Скоро ему придется уйти из города, и он это знал. Никогда нельзя было надолго оставаться на одном месте, тем более, когда ты питаешься смертью живых существ. Рано или поздно люди начнут подозревать его, и придется покинуть Штормград, отправившись куда-нибудь, где его не найдут. Через несколько недель о происшествии забудут, списав все на дело рук каких-нибудь культистов или обычных психопатов. Но это уже не будет касаться Андерфелса. И все же, все же… что-то держало его здесь. Может быть, сама насмешка над верой людей, когда он, абсолютное противопоставление всему тому Свету, в который они верили, жил прямо здесь, в Соборном Квартале, под носом у жрецов. Может быть, сам город, далекое напоминание о том, кем когда-то был рыцарь. А может, он подсознательно ждал чего-то подобного. Он искал нечто такое, что могло бы послужить доказательством, что смертные представляют собой нечто большее, чем просто мешок с кровью. И жрица, встреченная этим вечером на площади, могла бы быть таким доказательством.
В углу послышался шорох и топот крохотных лапок по дощатому полу. Крысы пришли раньше, чем он рассчитывал, и вскоре целая волна темных зверьков копошилась над телом убитой крысы. Через несколько минут от нее останется лишь скелет, да и то изрядно поврежденный. Андерфелс позволил себе улыбнуться, впрочем, улыбкой это можно было назвать с очень большой натяжкой. Здесь он мог почувствовать себя почти что дома. Здесь, в сыром, насквозь пропитанном запахом смерти и затхлости подвале, так сильно напоминающем его самого.
Поднявшись, рыцарь смерти вышел из комнаты и направился к двери. Прошла ночь, дав дорогу новому дню, и Андерфелс подчинился зову, которому невозможно было сопротивляться. Он должен был увидеть ее еще раз, может быть, издалека… Он должен был. В его голове уже начал формироваться план, но пока еще он не представлял, как привести его в исполнение. Возможно, ему стоило еще раз убедиться в том, что игра стоит свеч, ведь раньше он никогда не оставлял смертных в живых. Он убивал их, пил их жизнь и кровь, но никогда не брал пленных. А теперь мысль о том, чтобы заполучить девушку живьем, не давала ему покоя.
Но зачем? Вопрос пока оставался без ответа. Желание убить ее было столь велико, что он с трудом мог сдерживать его. Но ему хотелось еще раз почувствовать это – исходящую от нее энергию, которая, казалось, не останавливалась ничем, и впитывалась в его истерзанное тело, хотя она была жива… Она отдавала свою жизнь так легко, так непринужденно, что даже не замечала этого. В глазах рыцаря смерти от нее будто исходило легкое сияние. Говорили, что подобное видели те, кто побывал при Часовне Последней Надежды и ощутили на себе воздействие Испепелителя. Но чтобы простое смертное обладало подобной силой… Это было так неправдоподобно и в то же время будило любопытство. Получить в собственное пользование такое существо означало бы почти постоянный приток жизненной силы. Убивать девушку в таком случае было бы верхом глупости, ведь тогда поток жизни от нее прекратится. А вот оставить ее себе, наслаждаясь этим присутствием, навсегда… Впрочем, Андерфелс прекрасно понимал, что любое смертное рано или поздно умрет, и скорее всего девушка в конце концов примет смерть от его меча, нежели чем от объективных причин. Но попробовать стоило.
Молчаливая фигура появилась при свете дня у Соборной площади, впрочем, тут же отступив в тень между зданий и деревьев, почти слившись с ними. Вдалеке сновали человеческие силуэты, но он искал среди них тот, что вчера так врезался в память. И вскоре увидел ее – тонкая, высокая фигура в синем плаще с развевающимися медными волосами. Он мог бы поклясться, что снова видит исходящий от нее свет, хотя стоял слишком далеко и не мог даже рассмотреть ее лица. До него донесся разговор – жрица болтала с другой женщиной, разглядывать которую ему сейчас не хотелось. Они остановились у Собора и присели на скамейку, разговаривая о чем-то своем, но Андерфелсу не было дела, о чем.
Он смотрел. Он пожирал. Он впитывал. Он представлял. Что-то темное, клокочущее подступало к горлу, и он понял, что издает низкий, рычащий звук, почти неслышный, но наполненный страданием и беспокойством. Перед глазами все подернулось мутной пеленой, заставляя рыцаря смерти вращать глазами, дабы прогнать морок и снова впиться взглядом в жрицу. Она была такая живая, такая светлая. И это вызывало в Андерфелсе жгучее желание причинить ей такие страдания, о которых даже он никогда бы не догадался, не увидев ее. Он хотел, чтобы она кричала, чтобы умоляла о пощаде и – не получала ее. Чтобы эта пытка длилась вечно. Он хотел, чтобы она рыдала, ползая по земле перед ним, чтобы в конце концов просила о смерти… Андерфелс хотел впитать ее до капли. Вытянуть из нее все, что только возможно, а потом и то, что невозможно. Мысль о том, что он сделает с девушкой, попадись она в его руки, уже сама по себе приносила облегчение и притупляла боль, выгоняя из глубин сознания подобие улыбки на его лицо. Глаз рыцаря смерти зажегся болезненно-ярким светом, источая едва заметный голубоватый дымок, что поднимался кверху и тут же таял в холодном утреннем воздухе. По доспехам, полуприкрытым рваным меховым плащом, поползли кровавые отсветы. Да, рыцарь был наполнен энергией тех, кого он убил несколько дней назад, но это не имело никакого значения. Он хотел убить эту девушку не из-за того, что был голоден физически, нет – скорее это был голод его рассудка. Такой голод, который не могло удовлетворить более ни одно живое или мертвое существо.
Андерфелс не заметил, как прошел час. Жрицы ушли, и он успел только скользнуть взглядом по спине удаляющейся медноволосой девушки, которая вошла в Собор и исчезла из его поля зрения. Но ничего. Он придет сюда завтра. Теперь ему было ясно, что мечты о том, как бы ее заполучить, начинали обретать все более и более реальные черты. Теперь это была уже не фантазия, а то, что он вознамерился воплотить в жизнь любой ценой. Рыцарь сильно рисковал, оставляя живого свидетеля своей деятельности, но риск был оправдан – наградой служило то, что принесет ему успокоение на долгие годы и, возможно, мир его душе.
Призрачная тень отступила от стены. Дождь пропитал плащ насквозь, и мокрая ткань облепила худое, изможденное лицо Андерфелса. Капли влаги стекали по доспехам, приобретая кроваво-красный цвет, словно он стоял под непрекращающимся потоком крови. Неслышно скользнув в переулок, он быстро направился к своему подвалу, намереваясь провести там еще несколько часов – ровно до следующего вечера. Каждый раз, когда он встречал жрицу, в нем просыпалось желание убить. И сейчас она, ничуть не подозревая, разбудила это желание снова.
Вечером… Вечером он пойдет в порт, где всегда можно было найти одиноких путников, только и ждущих, чтобы его меч пронзил их сердца. И хотя их жизни было недостаточно, чтобы принести покой рыцарю смерти, это было лучше, чем просто сидеть и ждать.
Дождливый вечер, канделябр на пять свечей, кресло-качалка, интересная книга, чай с печеньем – очередной вечер в жизни. Ни плохой, ни хороший, но полный уюта и маленьких радостей, мягкий и приятный, как ягодный кисель. Молодая дренейская девушка, волею обстоятельств поселившаяся в Штормграде, ждала родственницу, прибывшую в Штормград на несколько недель.
Из окон эркера просматривалась значительная часть Каналов, а родственница её довольно заметной внешности – во-первых, дренеев в людском городе не так много, во-вторых, даже среди соотечественников она считалась высокой, большинство мужчин её расы дышали ей в пупок, что уж говорить о людях? В-третьих, черный с бирюзовым отливом тяжелый доспех тоже выделял её среди прохожих.
Время подходило, семь часов вечера, указанные в письме дядюшки Араада, уже наступили, и Ниобэ уже начала волноваться за родственницу. Не потерялась ли та в незнакомом городе? В этой части города люди подлы, низки, готовы в любой момент воспользоваться слабостью чужака. Но, к счастью, всё обошлось, и из-за угла арки появился знакомый силуэт, завидев который, она накинула плащ и нехотя вышла встречать родственницу…
Первая ночь, хвала наару, прошла относительно спокойно, хотя дядюшка Араад предупреждал, что его дочь в последнее время «немного не в себе». Любит он напустить спокойствия, как, впрочем, и Ниобэ…
Наоми, так её зовут, эту огромную дренейскую воительницу, предпочла провести весь оставшийся вечера и ночь в кабинете, сидя на полу и лениво листая книги, коих на полках шкафа были сотни.
— Какое же у людей всё маленькое и неудобное, — устало и раздраженно сказала высокая женщина вместо утреннего приветствия.
Ниобэ молча пожала плечами в ответ и поморщилась от вида проплешин на месте спиленных рогов, к которым никак не могла привыкнуть. В тишине послышалось тиканье часов, приглушенная ругань соседей, цоканье копыт лошадей за окном.
— Пойду, прогуляюсь, — хрипловато пробурчала Наоми, потянувшись к своим доспехам, сложенным в аккуратную горку рядом.
Спустя полчаса она, наконец, нацепила свои тяжелые латы и ушла. Ниобэ глубоко вздохнула. «О, наару, ночь с нежитью в одной квартире!»
Дренейка расслабленно плюхнулась в кресло и потянулась к стопке интересных книг, которые выбрала, чтобы прочитать в это скучное время межсезонья и затишья. И взгляд случайно упал на письменный стол, где обычно пылилась папка со скучными и беспорядочными каракулями, схемами и рисунками…
«И чего в этой папке могло быть такого интересного?» — мысленно спросила себя девушка.
Поздним вечером гостья вернулась, а при ней обнаружилась и пропавшая связка с каракулями и почеркушками.
— Что, тоже решила посидеть на лавочке с книгой? — спросила Ниобэ расслабленно и непринужденно, словно перед ней живая. Дядюшка Араад рекомендовал именно так общаться с ней, чтобы Наоми быстрее отвыкла от всех этих «акеритских ужимок» и вспомнила себя.
— М-м… и это тоже, — рассеянно отмахнулась от девушки воительница.
— Что же там такого интересного… я и не заглядывала в эту папку ни разу, — пробормотала временная хозяйка квартиры, взяв из рук гостьи вдруг ставшее популярным рукописное чтиво, — и лучше… пожалуйста, предупреждай, если что-то хочешь взять и почитать на свежем воздухе.
Ниобэ быстро уцокала в спальню и, развалившись на кровати, принялась разбирать закорючки, что оказалось весьма увлекательным, когда ей открылся смысл написанного. Как выяснилось, папка ранее принадлежала прежнему владельцу квартиры, следователю, боровшемуся с организованной преступностью Штормграда. Вся правда «нижнего города», пусть и не оформленная в детектив, но настоящая, не выдуманная, и происходящая здесь и сейчас. Одно только смущало – последние записи были сделаны три года назад, за несколько дней до смерти следователя.
«Наоми — миротворица в прошлом… этот Джонни Фрай ей почти коллега», — мысленно объяснила она себе интерес родственницы.
Так и прошла вторая ночь, а на утро девочка обнаружила себя спящей лицом в папке.
Проснулась она от негромкого лязга надеваемых доспехов.
— Не беспокойся обо мне, я тут не заскучаю, — сказала Наоми, неуклюже захлопнув за собой дверь, и громко протопала по лестнице.
Когда топот стих, дренейскую девушку вдруг осенило – а не намерена ли родственница как-то повлиять на то, о чем недавно читала? Холодок пробежался по спине, и Ниобэ захлопнула форточку, внушая себе, что это оттуда подуло. Но, как она помнила, Наоми частенько предпочитала больше молчать и созерцать, не всегда следовала букве закона, и закрывала глаза на разные мелочи не по уставу, если это были действительно мелочи. С другой стороны, кто знает, как эту дренейку изменила смерть и служба Королю Личу. Сама она упоминала лишь то, что была вынуждена убивать каких-то розовокожих фанатиков в красных доспехах, чего совершенно не стыдится.
«Кто кроме меня? Самое время, и погода, и вечер…» — мысли путались в голове воительницы. Она развернула сложенный вчетверо клочок бумаги, на котором была нарисована очень примитивная схема портового района Штормграда. В свете звезд почти ничего не было видно, и женщина затолкала бумажку под массивный пояс.
Наоми спустилась с площадки со львом ниже, к стоянке дворфийских паровых танков, и огляделась. Воображение рисовало вовсе не такую картину, когда она читала рассуждения следователя Дж. Фрая.
Несмотря на дождь, в порту было достаточно людей — товар, а значит деньги, не будут ждать, когда погода подкинет портовым рабочим солнце и тепло.
Однако целью были не рабочие и не корабли — дальше, недалеко от верфи, начинались многочисленные складские помещения и ангары, в которых грузы и товары ждали своего корабля, а иногда перепродавались из рук в руки. Однако, судя по записям погибшего, не все здесь было хорошо. Джонни Фрай смог обнаружить, что в одном из складов, в подвале оборудовали базу одна из групп контрабандистов сквернопли. Несмотря на все попытки, дело было закрыто, а нерадивому следователю намекнули, что некоторые вещи должны оставаться как есть.
Узнав знакомые по записям "улицы", она неторопливо побрела к складам, сторонясь рабочих и периодически оглядываясь по сторонам.
"Что ты найдешь там? Уже три года прошло, там уже нет ничего, всех поймали!" — отговаривала Наоми себя. Но в то же время обстоятельства складывались как нельзя лучше. Надо, надо наказать негодяев, посчитавших, что они могут делать что угодно, и всё им сойдет с рук!
Праведный гнев почти овладел её рассудком. Женщина сжала кулаки и остановилась, взглянув вдаль, где море прикасается к небу.
Почувствовав, что рассудок стал ясным, как водная гладь моря перед ней, Наоми пошла дальше.
Вскоре она увидела тот самый склад, который интересовал покойного.
"Потом возможности уже не будет", — медленно она потянулась к забралу, и плавно надвинула саронитовый лик, за который её прозвали "Железная Дева".
— ЭЙ! Эй, а ну уходи отсюда!
К дренейке бежал уже немолодой мужчина в кольчуге, на ходу снимая арбалет с предохранителя.
— Уходи, здесь не место для прогулок — это частная территория!
Арбалет смотрел в землю, но мужчина явно показывал, что чуть что, и он будет стрелять.
"Какое же досадное обстоятельство!" — Наоми нахмурилась под забралом, осматривая человека с арбалетом. Такой не испугается, не поддастся на уговоры, бдительный страж. На какое-то время она даже прониклась к нему уважением, но тут же вспомнила, зачем пришла.
Молча Железная Дева смотрела на него, приготовив петлю из нечестивой энергии. Что он предпримет? Что предпримет она?
— Ну что стоишь? Иди, иди отсюда!
Мужчина взял арбалет и прицелился, пытаясь показать серьезность своих намерений
"Да поможет тебе Свет..." — мысленно пожелала она удачи человеку, и, резко шагнув в его сторону, направила на него левую руку, согнув её в локте. Темная молния ударила человеку в живот, обвилась вокруг и подтянула его вплотную к воительнице.
Не теряя времени, одной рукой она ухватила за подмышки, приподняла над землей и прижала человека к себе, другой закрыла ему рот.
"Убить, или не убить... свидетель, зря, зря он тут оказался..." — с сожалением подумала она, ища воду, которой, за исключением моря вдалеке, нигде не было.
— Это не смертельно... — прошептала она, когда с руки, зажимающей рот стражника, сорвался букет болезней. Конечно, даже все вместе они были слишком слабы, чтобы убить человека, но в этой ситуации, когда нужно было сымитировать воспаление легких, подходили как нельзя лучше.
"Почувствовал себя неважно, упал и ударился обо что-то..." — она несильно ударила стражника покрытым броней запястьем по макушке, и оставила обмякшее тело прислоненным к стене.
...Солнце уже давно закатилось за вершины острых вытянутых крыш, но тут, в порту, все еще можно было рассмотреть тонкую полоску заката, едва заметно колышащуюся над морем. Андерфелс медленно ехал по дороге, не обращая внимания на сильно сократившееся по сравнению с днем количество рабочих, снующих от ящиков к кораблям и обратно. Ночь подступала к горлу рыцаря смерти противным горьким комом, заставляя снова вспоминать ту встречу. Но сейчас он хотел просто отвлечься, а порт, как и Старый город, изобиловал подобными возможностями.
Случай завел его в узкий переулок, образованный складскими зданиями. Хотя случай — это было уж слишком преувеличенно. На самом деле его привела туда почти незаметная дорожка, которую почувствовать мог только немертвый. Неуловимый запах смерти, тянущийся из переулка. Вскоре Андерфелс наткнулся на неподвижное тело человека. Сторож, немолодой, рядом с которым валялся заряженный арбалет. Он не стал задерживаться, лошадь рыцаря просто перешагнула через человека и направилась дальше. Она, как и всадник, тоже почувствовала присутствие чего-то знакомого. Это мог быть Лигрим, тот эльф, которого рыцарь встретил в Старом городе, а может, другой мертвец, ищущий крови. В любом случае это заинтересовало Андерфелса. Он не хотел, чтобы след убийств привел в конце концов к нему. План еще не был приведен в действие, поэтому нужно было сделать так, чтобы подозрения пали на кого-то другого. Лигрим очень подходил под эту роль, но возможно было рассмотреть и другие варианты. Например, этого мертвеца, который так необдуманно оставил человека живым.
"Забудь, забудь его! Очнется, подумает, что от усталости свалился, или пьян был... чего с этими розовокожими только не бывает," — женщина с негромким лязгом мотнула головой, стараясь прогнать мысли и сосредоточиться на главном. Она подошла к забору и толкнула калитку. Перед тем, как зайти, она огляделась по сторонам, и, заметив силуэт всадника, замерла. Он стоял как раз неподалеку от того человека с арбалетом.
Всадник спешился и сделал невнятный жест рукой, после чего лошадь стала медленно растворяться в воздухе. Несколько секунд — и осталась лишь тень, мелькнули горящие глаза, и лошади и след простыл. Всадник же шагнул вперед, подняв руку в жесте приветствия. Не было никаких сомнений в том, что он был мертв.
Подойдя к дренейке, он сложил руки на груди и посмотрел на нее, склонив голову.
— Ты оставила это в живых, — сказал он, констатируя факт. Конечно, он имел в виду сторожа. Однако по его голосу было понятно, что он раздражен.
"Акерит?" — взгляд женщины остановился на его челюсти, — "что ему тут нужно? Он преследовал меня?"
— Не он мне нужен сегодня, не за ним я шла, — негромко ответила она, подняв забрало, — а что же ты здесь ищешь?
— Не стоит смотреть на меня с таким подозрением, — рыцарь смерти усмехнулся и отошел от дренейки, приблизившись к воротам. — Я здесь по той же причине, по которой и ты. Полагаю, мы можем объединить усилия.
На несколько секунд Андерфелс замер, обдумывая ситуацию. Дренейка шла в складской район явно не просто так. С какой-то целью она искала именно это здание, в дворик которого собиралась войти, как раз в тот момент, когда появился Андерфелс. Сторожа дренейка не убила, а всего лишь оглушила, что наталкивало на мысль, что ей, скорей всего, не хотелось лишних жертв, но попасть на склад было весьма важно. Может быть, она охотится только на преступников? Это бы все объяснило.

"Оставила стража в живых... придется убить его", подумал мельком рыцарь смерти, входя во дворик и неторопливо приближаясь к воротам.
На воротах склада висел большой амбарный замок. Осмотрев его, Андерфелс достал меч из ножен и одним точным ударом перерубил замок на две половинки. Те с печальным звоном упали на землю, а рыцарь смерти, обернувшись к дренейке, открыл ворота и, не прекращая ухмыляться, произнес:
— Прошу.
Склад, видимо, использовался под хранение всякой рухляди какой-либо мануфактуры. Ряды станков, составленных друг на друга, доходили до потолка, какие-то ящики создавали запутанный лабиринт, кое-где неожиданно стояли столы, лавки или шкафы, забитые документацией. Все покрывалось толстым слоем пыли, в которой вырисовывались дорожки, уходящие в темноту.
Пару секунд Наоми неподвижно стояла и разглядывала рыцаря смерти сверху вниз через прорези в забрале.
— Ну что же... идем, — пробурчала она с металлическим звоном, — никто не должен выжить!
Последнее воительница произнесла чуть повышенным тоном, уже в предвкушении казни. Воительница решительно шагнула внутрь и огляделась.
— Никто не выживет, — эхом отозвался рыцарь, черной тенью скользнув в помещение склада.
Света не было, только тусклые отблески, проникающие через открытую дверь, освещали давно заброшенные станки и столы, покрытые пылью. В лучах луны пылинки танцевали свой завораживающий танец. Но Андерфелс знал — тут они были не одни. Чутье подсказывало, что склад был далеко не пустым. Где-то рядом чувствовалось биение живого сердца, наполняя рыцаря смерти предвкушением убийства, заставляя его напрягаться, словно хищника, выслеживающего добычу.
Впрочем, свет был ему не нужен. Он давно уже жил в темноте и научился различать предметы не хуже, чем кошка. Посреди темного помещения его глаз светился, как небольшой фонарик.
Наоми тем временем подобрала с пола небольшой лом, затем подошла к станкам и собрала с них промасленные тряпки. С помощью кремня, огнива и фитилька из скомканной схемы складов она подожгла намотанную на инструмент рванину, и пошла следом за человеком.
"Где же их тайное логово? Люк в полу, или комната со стенами из ящиков?" — мысленно спросила себя дренейка.
Андерфелс обернулся и критическим взглядом посмотрел на факел. Что ж, это было неплохой идеей. Впереди лежала тьма, от каждого движения в воздух вздымались тучи пыли, но на полу можно было разглядеть небольшие дорожки. Здесь явно кто-то был, хотя и не часто.
Рыцарь смерти направился вперед, полагаясь больше на свое чутье, чем на зрение. С тихим шипением клинок выскользнул из ножен и описал небольшую дугу. Он был готов к бою.
Железная Дева чуть опустила факел, чтобы лучше видеть дорожку следов в пыли, и не спеша пошла вдоль рядов ящиков.
Вскоре Наоми набрела на карету без колес, нагруженную сверху металлическим ломом и окруженную ящиками. Следы упирались в неё, и было совершенно очевидным решением заглянуть внутрь.
Остановившись, воительница молча указала рукой на дверь.
— Прошу, — повторил Андерфелс, останавливаясь и замирая в двух шагах от прохода. Все это было слишком сильно похоже на ловушку. Он не мог рисковать своей шкурой, но не потому, что очень сильно хотел жить... Скорее из-за плана, который он должен был привести в действие завтра. А если его уничтожат, он так и не сможет сделать все то, что задумал. Поэтому пусть лучше дренейка примет на себя первый удар, если таковой будет.
"Разве у розовокожих не принято защищать женщин?" — мысленно спросила себя дренейка, вопросительно подняв бровь, и сама же себе ответила, взглянув на человека, — "при такой разнице в размерах роли могут поменяться".
Железная Дева открыла дверь, затем подобрала с крыши полутораметровый кусок трубы и толкнула им дверь с другой стороны, образовав проход. Неустойчивое шасси кареты вызывало у неё определенные опасения — всё может рухнуть, стоит ей только туда полезть. А грохот металлолома спугнет негодяев, за которыми она сюда шла.
Дверь открылась в небольшую комнатку, которая использовалась намного чаще — меньше пыли, большой стол, на котором стояло несколько небольших шкатулок и дубовая створка в полу, которая вела, видимо, в подвал. Людей видно не было, однако их присутствие ощущалось.
Медленно и осторожно, стараясь не шатать карету, казавшуюся ей игрушечной, Наоми проползла в комнату. Плавно сдвинула забрало вниз, прикрыв лицо саронитовым ликом.
— Нам туда, — Андерфелс, пробравшись вслед за дренейкой, кивком головы указал на люк в полу. Он уже чувствовал присутствие людей, и его движения были хоть и плавными, но все же немного пьяными. Выражение лица прочесть было невозможно — мышцы сокращались в хаотичном порядке, заставляя злость и удовольствие сменять друг друга с молниеносной скоростью. Руны на мече начали светиться тусклым красным светом, словно меч тоже пребывал в нетерпении.
— Сейчас начнется, — прошептала она, подойдя к створке. По телу пробежалась приятная судорога, когда дренейка дотронулась до ручки. Но та не поддалась, дверь оказалась запертой изнутри.
Чуть задумавшись, воительница вытащила короткий массивный меч, висевший на поясе, и несколько раз рубанула около петель, затем подковырнула кончиком меча и сорвала дверь с петель, раздраженно отбросив её в сторону на три метра.
Вниз вели деревянные ступени, которые приводили в небольшую жилую комнатку. На столе, который находился по центру, стоял кальян с еще не остывшим углем, рядом стояло несколько початых бутылок вина. Было видно, что люди в спешке покинули комнату совершенно недавно, кто-то даже забыл свою рубашку на спинке стула.
Позади стола в деревянной стене была тяжелая железная дверь, за которой были слышны приглушенные разговоры.
Андерфелс пропустил дренейку вперед, и они вдвоем спустились вниз. Подойдя к железной двери, рыцарь смерти замер и прислушался. Именно оттуда доносилось ощущение жизни. Рыцарь смерти посмотрел на дренейку.
— Что будем делать? — лаконично осведомился он, поигрывая мечом.
— Ломать, — решительно заявила Наоми, убрав короткий меч в чехол на поясе, и извлекла из-за спины тяжелый двуручный меч.
— Отойди в сторону, — дренейка сдвинула стол подальше от двери, затем, размахнувшись полутораметровым лезвием на полкомнаты, рубанула по деревянным доскам несколько раз.
Сначала ничего не произошло, не считая зарубок на дощатой стене, затем от стены отвалился кусок деревянной панели, из образовавшейся дыры на пол высыпалась земля, наваленная в полость между перекрытиями.
— Полдюйма до них! — Железная Дева вырвала криво торчащие ниже дыры доски и рубанула пару раз по деревянной панели, что обнажилась из-под слоя земли, сверху и снизу, почти у самого пола. Доски еле держались, ещё один такой удар и можно входить.
За стеной раздались крики и сдавленный мат, однако очень скоро они затихли.
В проделанной дыре резко погас свет, однако за те мгновения, когда он был, Железная дева успела увидеть, что это помещение являлось очередным складом. Множество ящиков, столов с алхимическим оборудованием и довольно узкими проходами.
Неуклюже присев на колено, дренейская воительница подобрала факел с земли и, пригнувшись, вбежала сквозь дыру в стене. С треском и вырывая щепки из ещё целых досок, протиснулась и выставила факел вперед.
— Они совсем рядом, им от нас не уйти.
Широким взмахом двуручного меча дренейка откинула в сторону стол со склянками и порошками, стоявший на пути.
— Ты их видишь? — негромко спросила Наоми своего спутника, когда грохот затих.
— Нет, — последовал ответ рыцаря, который следовал за дренейкой на расстоянии шага. — Но я чувствую, как в них бурлит кровь. Они напуганы, — добавил он с затаенным наслаждением.
Между ящиками быстро мелькнул силуэт человека, который, мельком оглядев рыцарей, скрылся в темноте. Топот ног немного удалился и резко стих.
Уголки губ Железной Девы немного сдвинулись, она уже предвкушала кровавый результат этого визита на склад.
— Вот один, — дренейка убрала тяжелый двуручник за спину и достала с пояса небольшой меч. Выставляя вперед факел, сделанный из полутораметрового лома и промасленных тряпок, и держа наготове кацбальгер, она двинулась вдоль рядов, ступая тихо и прислушиваясь после каждого шага.
— Приготовься, — шепнул Андерфелс, сжав рукоять Неутолимого. — Они могут напасть в любую минуту.
Он прислушивался к шорохам, к биению сердец людей, к исходящему от них ощущению страха... Это был страх, смешанный с отчаянным желанием выжить. Страх загнанной в угол портовой крысы. Его лицо перекосилось от отвращения.
Свет от факела выхватил из темноты нечто... примечательное. Улыбка Наоми стала ещё шире — на ящиках, наставленных рядами почти до потолка, лежал человек. Контрабандист, негодяй, из тех самых! Рыцарь смерти, сопровождавший дренейскую воительницу, вряд ли бы заметил этого человека по причине своего малого по сравнению с ней роста. Но взгляд воительницы был как раз на уровне этого промежутка между ящиками и потолком.
Факел выскользнул из её руки, звякнул о пол и поднял сноп искр, ударившись о стену. В то же мгновенье Наоми намертво вцепилась латной перчаткой в плечо спрятавшегося и резко, шагнув назад, сдернула несчастного с его укрытия.
Заверещав, человек отчаянно попытался хоть как-то зацепиться за свое укрытие, однако дикая сила дренейки лишила всякой надежды. Плечо хрустнуло, и мужчина дико заверещал, пытаясь ножом в другой руке хоть как-то нанести вред рыцарю, отчаянно колотя оружием по забралу шлема.
— Позволь мне, — Андерфелс быстро, как пантера, подскочил к дренейке и вонзил меч в живот человека, наслаждаясь его хрипом, как он выпучил глаза, когда холодный саронит впился в его внутренности... Сквозь дырку в щеке, через которую были видны кости черепа и зубы, потекла пена, и Андерфелс резким движением меча разрезал человека практически напополам. Кровь хлынула на землю, и тот несколько раз дернулся и затих.
— Идем дальше, — как ни в чем не бывало бросил Андерфелс, направляясь вперед.
— Следующий мой, — неуклюже присев коленом на труп, Наоми подобрала факел и двинулась следом, со скрежетом вертя шлемом и ища места, где ещё могли бы спрятаться жертвы. Немалые усилия потребовались, чтобы сдержаться и не повалить ряды ящиков, а затем пробиться напролом, вытаскивая из-под завалов испуганных преступников.
За поворотом рыцарей ждал сюрприз.
Как только дренейка и человек вышли из-за угла вспыхнул свет фонаря, и прозвучала сухая команда "Пли". Пять людей, вооруженных осадными арбалетами и крупнокалиберными мушкетами практически синхронно нажали на курки. Большая часть снарядов попала в Андерфелса, который, будто тряпичная кукла, был подброшен в воздух и откинут на позади стоящие ящики, ломая стенки и вываливая наружу пакеты с засушенной травой.
Сделав свое дело, люди быстро развернулись и бросились бежать, предварительно кинув масляный фонарь в железного гиганта.
Зарычав от ненависти и мгновенно почувствовав прилив сил, Андерфелс поднялся и успел выхватить одного из тех, кто убегал позади всех, хваткой смерти и притянуть к себе, после чего безо всяких церемоний отрубил ему голову одним точным ударом меча. Руны на мече вспыхнули, и красноватый свет, как туман, окутал рыцаря смерти, заживляя нанесенные раны. Вскоре меч был полностью разряжен. Повреждения оказались хуже, чем предполагал рыцарь смерти, и на них потребовалось израсходовать все шесть рун. Но кровь убитого только что человека уже начинала перезаряжать меч.
Дренейская воительница не ожидала такой встречи, лом с горящим тряпьем выпал из руки. Увидев через прорези забрала языки пламени, появившиеся после взрыва и ощутив жар от нагревшихся доспехов, она выкрикнула что-то невнятно-грозное на дренейском, и взмахом руки окружила себя куполом, сложенным из затейливых зеленоватых рун. Спустя пару мгновений яркое пламя, пляшущее на нагруднике, лижущее латный воротник и стекающее по ногам, успокоилось, приобрело синеватый оттенок, а спустя несколько секунд и вовсе исчезло.
— И начнется пир! — воинственно произнесла Железная Дева, достав из-за спины двуручник, покрытый рунами. Коснувшись трупа лезвием, она что-то прошептала, и тот медленно поплыл вверх, с «аппетитным» хрустом разделившись на четыре куска — половины туловища и две ноги.
Пустив куски первого найденного впереди себя, Наоми пошла дальше по лабиринту.
— Правосудие придет за вами, как бы вы от него не прятались! — крикнула она сквозь забрало "ржавым" голосом, смешавшимся со звоном забрала.
— Да пошла ты в задницу! Иди сюда, мы тебе кишки заместо бус наденем!
Из-за угла, куда убежали стрелки, резко выскочил мужчина, который до этого отдавал команды, и нанес быстрый удар в висок кистенем. Видя, что Железная дева растерялась, мужчина захохотал и, наведя пистолет на забрало дренейки, взвел курок.
Андерфелс увидел, что дренейка в опасной близости от нападавшего и вряд ли успела бы сделать полноценный удар. Однако человек, похоже, не обращал на него внимания, и это позволило рыцарю смерти отреагировать.
Он неслышно подскочил к человеку сзади и резанул лезвием клинка по его горлу.
— Ты слишком много говоришь, — прошипел Андерфелс, глядя, как человек падает на пол, захлебываясь кровью.
— Остап!
Выстрел — и пуля сбивает с Андерфелса шлем, а из порохового облака выбегает два человека, один из которых бьет рыцаря под колено прикладом, из-за чего Освальд падает на землю, а другой хватает его за остатки некогда роскошной шевелюры и начинает методично перерезать горло.
Андерфелс почувствовал, как нож скользит по его горлу, легко перерезая полуистлевшие ткани. Ему не нужно было дышать, чтобы функционировать, но повредить голосовые связки или спинной мозг было делом очень опасным и неприятным.
Вскинув руку, рыцарь смерти впился в локоть того, что держал его, и сжал с нечеловеческой силой. Послышался хруст костей и треск разрываемой ткани.
Искры перед глазами, вылетевшие от удара кистенем, спустя пару мгновений рассеялись, и дренейская воительница, яростно вскрикнув, рубанула двуручным мечом сверху вниз, подцепив человека с ружьем. Лезвие скользнуло по полу, сверкнув искрами, вошло в живот в районе пупка, распороло брюхо и, уткнулось в ребра, после чего ружейник взлетел к потолку, окатив Железную Деву кровью, а шмякнулся на пол уже с развороченной грудной клеткой.
Андерфелс резко рванул человека вниз, и раздался громкий треск — плечевые суставы были вывихнуты, кость в локте — сломана, и человек выронил нож. Встав, рыцарь смерти быстро наступил на грудь валявшегося на земле человека и проломил его ребра.
Наоми приподняла забрало и окинула взглядом рыцаря смерти. Жив, цел, двигается — можно идти дальше.
Взмахом руки она подтолкнула висящие в воздухе куски тела первого найденного в подвале. Четыре
— Раз, два, три, четыре... Вас всё меньше, а нас всё так же! — крикнула дренейка, затем замерла и прислушалась, ожидая ответа. Но вместо ответа она услышала лишь тишину, и осторожно, в окружении кусков трупа, двинулась дальше, держа меч в рубящем снизу вверх замахе.
Андерфелс потрогал порез на шее, но он был недостаточно глубоким, чтобы причинить хоть какой-то вред, кроме внешнего. Позже он займется лечением, а сейчас на это не было времени. Руны стоило сохранить для будущего боя. Противников было много и они были хорошо вооружены, поэтому рыцарь смерти был на пределе.
За очередным поворотом оказалась дверь, в которую в темпе вбежал дворф, что-то крикнув находящимся внутри. Однако, вопреки ожиданиями, дверь не заперли, а оставили гостеприимно открытой.
Дренейская воительница ухмыльнулась, и медленно двинулась к двери, подталкивая мясной щит перед собой. Встав напротив двери, она пустила вперед куски трупа в дверной проем, и прислушалась. По воздуху перед ней пробежала рябь — то щит крови её окружал, достаточно прочный, чтобы полностью принять на себя первый удар.
В комнате стояло пять контрабандистов, которые со страхом смотрели на гиганта, который с трудом мог протиснуться в дверь. Кто-то было вскинул винтовку, но под взглядам главаря стушевался и отошел назад.
Главарем был мужчина средних лет с роскошными усами и холодными глазами.
— Заходи, монстр. И пусть твой дружок заходит тоже.
Андерфелс подошел к дренейке, не слишком деликатно отодвинув ее в сторонку, протиснулся в комнату. Контрабандисты хотели вступить в переговоры? Что ж, почему бы и нет. Он не собирался давать им уйти живыми, но стоило немного отдохнуть от боя и набраться сил. Смертные слишком любили болтать. Иногда эту их особенность можно было использовать против них же.
Рыцарь смерти с окровавленным мечом и поврежденными доспехами приблизился, однако не спешил слишком сокращать расстояние. Сложил руки на груди и исподлобья глянул на предводителя.
Лишь в помещении можно было понять, почему лидер так спокоен. Он стоял ногой на веревке, которая держала открытый масляный фонарь. Любое движение или ослабление ноги уронило бы фонарь... А рядом стояли бочки, бочки, бочки с характерной картинкой взрыва.
— Вы имеете честь видеть один из самых крупных запасов пороха в Штормграде. Такого количества хватило бы, чтобы разворочать дворец нашего всеми любимого короля. И, как вы понимаете, любые ваши попытки как-либо проявить агрессию или нанести мне вред вызовут большой бум.
Мужчина развел руками.
— Нам терять нечего. Вы и так перебили почти половину моих людей, а мы даже не нанесли вам стоящий урон. Однако, думаю, взрыв если и не превратит всех нас в прах, то обрушит потолок, а значит, завалит вас камнем и хламом наверху.
Железная Дева замерла, прикидывая, что тут можно сделать. Поймать фонарь? Но у них ружья, выстрелить по бочке — дело доли секунды. Отбежать и заледенеть? Не спасет от такого взрыва и обрушения потолка, крыши, а так же падения на голову всего того, что было на складе, что являлось для неё куда более серьезной угрозой.
Наоми предпочла промолчать, и послушать загнанных в угол преступников, а так же спутника-рыцаря смерти, который протиснулся в дверной проём перед ней.
"Если мне предстоит сейчас умереть, я сожалею лишь о том, что не унесла с собой больше жизней таких, как они, чем могла бы", — подумала она, глядя через прорези забрала на нагромождения бочек с порохом.
— У меня к вам простое предложение. Более чем простое. Вы уходите и забываете дорогу сюда. Навсегда! Иначе нам терять нечего, и я унесу вас с собой в могилу. Понимаете?
— И ты убьешь себя и всех своих людей? Даже не попытавшись спастись? — Андерфелс скептически посмотрел на человека. Возможно, он блефовал. Или пытался выиграть время. Стоило быть начеку.
Оперевшись на меч, рыцарь смерти замер, склонив голову набок и наблюдая за человеком.
Лидер достал сигарету из нагрудного кармана и закурил. Руки немного тряслись.
— А у нас есть иной выход? Не попытавшись, мы умрем, а я не привык отдавать что-либо без расчета. В случае, если же вы подчинитесь, все будут относительно счастливы.
Дренейская воительница опустила меч и сквозь прорези забрала осмотрела каждого, постаравшись запомнить.
— Я могу пойти на другой склад, если вы скажете, где в Штормграде ещё есть... дельцы вроде вас. Уверена, что вы такие не одни тут, — и чуть помедлив, Железная Дева добавила, — некому будет мстить вам за то, что вы выдали их мне.
Лидер пожевал фильтр и осмотрел своих людей.
— Хорошо. Я думаю это подходящая сделка. Есть одна лаборато…
— Может, не стоит?
— Заткнись, я думаю эти двое не будут против нанести свои визиты к этому уроду. Значит, лаборатория находится возле озера Оливии. Там дом, на третьем перекрестке справа, обнесенный плетеным забором, вы поймете. Этот мерзавец собрал каких-то людей, но я думаю, для вас это не будет проблемой.
Мужчина вздохнул и посмотрел на забрало дренейки.
— Это все? Тогда я жду, чтобы вы немедленно убрались отсюда. А ты, — лидер указал на дворфа, — проверишь, что они уйдут.
Андерфелс пожал плечами. Мерзко было оставлять этих людей в живых, тем более, после того, как они четко разглядели своих незваных гостей. Скоро нужно будет сниматься с места и искать новое логово. Рыцарь смерти не хотел, чтобы преступники Штормграда начали доставлять ему неудобства своей охотой или жаждой мести. Но в данном случае ничего нельзя было сделать, и он кивнул.
— Тогда мы уходим, — сказал он, повернувшись и последовав по проторенному пути наружу. На дренейку и дворфа он даже не оглянулся.
— Шеф, а что если мэня убют?
— Тогда мы попросту подождем дня. Тогда они точно уберутся. Мне не сложно тут постоять.
— Но…
— Если ты не придешь, то мы попросту предупредим наших и устроим этой парочке проблемы. Не беспокойся.
Вскоре Андерфелс вышел на улицу, увидев, что давешний старикан исчез. Может, очнулся и сам уполз, а может, его кто-то забрал. Мысленно рыцарь смерти вздохнул — он надеялся сам убить человека, но судьба распорядилась иначе. Все это ему совсем не нравилось. Слишком много людей, которые знали, что сегодня ночью он был здесь... Нужно было что-то решать. Или убираться из города.
Наоми удалялась, а Андерфелс еще стоял на пристани, глядя в море. Медленное, размеренное покачивание волн напоминало о вечном потоке жизни, который так же вечно проходил мимо. Он мог только смотреть. Он мог испытывать жажду, не в силах добраться до спасительной воды.
Он подумал, каково было бы лежать там, на дне, среди водорослей и лениво проплывающих рыб, задевающих его лицо плавниками. Смотреть сквозь толщу воды на пробивающийся солнечный свет, искаженный потоками течений, и ждать... вечно ждать.
Когда забрезжил рассвет, из порта выскользнула темная тень всадника, но никто уже не придал этому значения.

 

— Да чтобы ты гноллам симпатичной показалась, идиотка. Какого чертополоха, так тебя и разэтак, хотя уж куда больше, тебе понадобилось идти с этим лысым растением?
Голос Эгапы был насквозь пронизан обречённостью и усталостью. Женщина в смелом наряде, с размазанной по лицу косметикой и слезами, уткнулась лицом в грудь жрице и тихонечко выла. Господин Саммерс — местный хирург подхватил свою верхнюю одежду, кивнул на прощание Эгапе и, получив взамен признательный взгляд, вышел из небольшой комнатки.
— Не реви, не реви, Тельза. Видишь, всё хорошо, всё порядке. Дура, ты конечно, но Свет тебя любит, и я тебя люблю, хотя врезать тебе так и хочется. Не реви. Никто тебя не тронет, кроме меня, а я так только любя. Да, дурёха?
— Прости-и-и-и, я честно, не хотела, но маман настояла. У меня нюх на такие вещи. Он под чем-то был, пришёл такой, глазки так и бегают. Я же его знаю, он часто на меня глаз клал, а сегодня злой какой-то. Маман говорит, с женой, верно поругался... А я ей говорю, мол, а чего так сильно-то? Как псих какой. Ну, мы пошли, а он как набросится на меня. Я ж не ожидала. Ну, а что я ему? Отказала бы что ли? Но такой напор, Эгапочка, я испугалась, а он меня колотить начал...
И женщина снова расплакалась.
— Ну, что за ты размазня, Тельза, ну закончилось уже всё, хорошо. Больше его на порог не пустят. Твои просто не поняли сразу, хочешь я пойду с маман переговорю? Она у меня живо поймёт что к чему, хочешь?
— Поговори, поговори, пожалуйста. Эгапа, можно я немного тут побуду? Мне так плохо от всего этого... А у тебя тут хорошо, спокойно, и ты такая... Вот была бы ты мужиком...
— Чур меня! А насчёт побыть тут... Ну, давай попробую за тебя попросить. Не обещаю, но постараюсь. Я тебе вообще давно предлагаю это дело бросать. Ты ведь сама по себе добрый человек, Тельза. Я же помню, тебя и животные любят и вообще. А ты свой талант так тратишь. Пойди, поучись, глядишь и маме своей лучше поможешь.
Женщина вновь разревелась.
— А мамы-то и нет, Эгапочка, нет мамы моей больше-е-е-е.
— Как нет, что ты говоришь? Я же к ней буквально на днях заходила, хлеба занесла, посидела с ней.
— Померла-а-а-а матушка моя вчерась. Ульда мне сказала... Как зашли ко мне, этого типа повалили, а она таки говорит: «Я тебе хотела сообщить, тут пацан ваш прибегал, сказал, что из твоей двери выносили матушку. А ты тут значит... Я вот и хотела предупредить».
— Вот стерва. Почему сразу не сказала? Крепись, солнце. Я поговорю с братьями, оставайся. Хватит тебе уже мучиться.
Эгапа погладила приникшую к ней женщину по голове и тяжело вздохнула.
«Свет, дай нам силы быть теми, кто мы есть и стать теми кем мы хотели бы быть».
Успокоив Тельзу и уложив её спать, Эгапа почувствовал, как на неё накатила усталость. Но нужно было ещё решить вопрос с её подругой детства. Обе выросли в Старом Городе, обе были симпатичные, невысокие, с хорошими фигурами. На этом сходство заканчивалось и начинались различия. У Эгапы были чёрные волосы и она предпочитала короткую стрижку, а Тельза была шатенкой и любила привлечь внимание своими роскошными вьющимися волосами. Эти самые волосы и сослужили ей плохую службу. Далеко не все, чьё внимание могла привлечь Тельза относились к ней хорошо. Это, да ещё и мать, которая из-за переживаний о своей дочери оказалась недееспособной, привело Тельзу к обстоятельствам из которых она не могла вырваться годами. Эгапе же повезло значительно больше, хотя она оказалась под сенью Собора уже в более сознательном возрасте, чем иные её сёстры и братья, и её характер был всегда несколько необузданным, но мудрый человек разглядел в ней искру. Сестра Агафья взяла «мальчишку-бунтаря» под своё крылышко и отнеслась как к дочери. Так Эгапа, хотя и не бросила старые привычки и ей приходилось следить за тем, что она говорит, всё-таки умудрилась оказаться неплохой и способной ученицей. Её живой ум и внутренняя честность стали той почвой, на которой лучше всего приживаются семена Света. Хотя она и не достигла высот своей наставницы, которая будучи жёстким человеком всё-таки умела сопереживать как никто другой, но она стала достойной продолжательницей её дела — дела помощи простым людям, пусть и запутавшимся в своей жизни.
Эгапа не намеревалась раскрывать род занятий Тельзы, подобная "профессия" здесь не приветствовалась, но в остальном Эгапа была настроена решительно и искала встречи со своими старшими товарищами, чтобы получить их согласие на то, чтобы временно приютить несчастную.
Смеркалось. Сегодня Эгапа дежурила в Соборе. Она раздавала благословения и советы нуждающимся, дела которых были для неё не слишком сложны. Остальные шли к жрецу поопытнее, если им требовалось более явное вмешательство Света. Сложнее всего бывало не рассмеяться в лицо некоторым прихожанам, которых Эгапа считала довольно глупыми людьми, но каждый раз она вспоминала свою строгую наставницу, которая так много ей дала, и мысленно прикусывала язык, укоряя себя за гордыню. В последнее время ей удавалось это чуть лучше, чем обычно. Но смена её окончена, а общая усталость, из-за утешения Тельзы и раздаривания окружающим своей способности нести Свет, была уже довольно велика. Когда к ней подошёл брат Нерос, она лишь измученно улыбнулась ему и поплелась искать кого-то саном повыше. На секунду прикрыв глаза и думая о том, что сегодня ей, возможно, придётся спать на полу в своей келье, она наткнулась на чью-то спину.
— Ох, прошу прощения.
Эгапа широко раскрыла глаза, чтобы её извинение выглядело более искренним и чтобы не заснуть, пока она разглядывала, кому же это так не повезло встать на её пути.
Не повезло, как выяснилось, высокой худощавой девушке в длинном шелковом одеянии, похожем на жреческую мантию. Собственно, оно и было мантией — строгого покроя, но зато красивого медово-желтого цвета, оттененного замысловатой бирюзовой отделкой на груди, на подоле и рукавах.
Девушка в нарядной мантии обернулась, чтобы поглядеть, кого это так угораздило.
— Эгапа? — прозвучало после секундного промедления, и на ее лице появилась приветливая улыбка.
Несомненно, ее едва не сбила с ног именно Эгапа, ученица матери Агафьи. Верней, теперь уже — бывшая ученица... Узнать характерную внешность девушки жрице не составила труда. Да и Эгапа не особенно изменилась, разве что выглядела очень усталой.
— Как у тебя успехи?
— Как орехи — всё больше по голове, успехи эти...
Эгапа ответила на автомате, но мгновение спустя на её лице отразилось недоумение, а затем проскочило узнавание.
— Каэтана, о, хвала Свету, ты вернулась! Мы тут о тебе столько слышали, столько слышали. Всякие толки ходили и что ты в одиночку армии великанов из железа разгоняешь, и что вражеских рыцарей смерти обратила к Свету, о, много чего. Да что я-то, ты лучше расскажи, что из всего этого правда!
Эгапа оценила обстановку в соборе.
— Ты тут занята? Я закончила свою смену, мне ещё нужно уладить одно дело... Кстати, может быть, ты меня как раз поддержишь? Пойдём, сядем, поговорим, — Эгапа указала на скамеечку у стены собора, — Если ты, конечно, можешь.
Каэтана усмехнулась, сверху вниз разглядывая девушку. Совсем не изменилась, в самом деле... Усмешка жрицы была ироничной и теплой, от нее на молодом лице проступили, разбежались из уголков глаз к вискам тонкие, ранние, пока еще малозаметные морщинки-лучики — память о снегах и ветрах Нордскола.
— Думаю, что все неправда. Великаны из железа в Нордсколе были, говорят, но я их не видела ни разу, и хвала Свету. А рыцарей смерти не надо обращать к Свету... скорее, им нужно помочь научиться жить без него, — жрица на минуту замолчала, посерьезнела, будто задумалась о чем-то — о многом одновременно. — Они — тоже люди, Эгапа. Не хуже других. Просто им всем очень не повезло... Ох, сложная это тема. Но, если тебе случится иметь дело с кем-нибудь из них — относись к нему с терпением, хорошо? Даже если тебе покажется, что никакого терпения не хватает.
Усевшись на указанную Эгапой скамейку, Каэтана привычным жестом пригладила волосы, зачесанные назад и собранные на затылке узлом — убрала пушистые прядки, на лбу и висках вечно выбивающиеся из прически. Приглядевшись, можно было заметить, что сквозь осеннюю темноту волос над ее лбом сквозит тщательно зачесанная седая прядь. Этой прической жрица явно пыталась скрыть ее. Что ж, получалось пока весьма успешно.
— Нечего мне, в общем, рассказывать. Рассказывай лучше ты. Что за дело такое тебе уладить? И чего глаза такие усталые — в Соборе, что ли, уже дежурить ставят?
Ученица матери Агафьи напоминала Каэтане о том, что ее, их общей наставницы, больше нет. Нет этой доброй и строгой женщины, так много сделавшей для людей, своей спокойной терпеливой мудростью исцелившей на свете так много боли... Каэтана всегда хотела быть похожей на нее.
Получалось плохо.
Эгапа потёрла лицо рукой.
— Да, уже дежурю, но не только... Тут понимаешь какое дело...
Эгапа помедлила, собираясь с мыслями. Тактичность никогда не была её сильной стороной, но понятие о ней жрица имела и сейчас хотела постараться.
— Ты знаешь, что я из Старого Города сама? Да ещё и с окраины. В общем, я там много кого помню, знаю. Совсем недавно умерла мать подруги, а её саму... В общем её избили и не только, до Собора её препроводили, но пришлось доктора вызывать, чтобы, значит, подсказал как где и чего исцелять, — Эгапа вздохнула, — И идти-то Тэльзе некуда по большому счёту. Она человек отзывчивый, я хочу её уговорить остаться у нас, пусть поучится, побудет ближе к Свету. Мы с ней одногодки, но когда меня взяли в послушницы, я моложе была, а у неё за плечами непростая жизнь, опыт... Который обычно осуждают. Я, конечно, знаю, что Свет не отворачивается от нуждающихся, но она моя подруга детства, и может показаться, что я стараюсь только из-за этого, а вот если ты попросишь за неё, это будет совсем другое дело, как мне кажется. Вот.
Каэтана удивилась. Да уж, мать Агафья такого безобразия в жизни бы не допустила. Ей было все равно, из какого ты там города, и сколько ошибок у тебя камнем на шее висит...
У кого их много — как раз им-то и нужна поддержка. Остальные обычно сами справляются.
— Зря тебе кажется, — сказала она. — Не может такого быть. Свет — он для всех одинаков: и для меня, и для тебя, и для подруги твоей... Я попрошу мать Лорену, конечно же. Только утром, хорошо? А то сейчас поздновато уже, а она мне и так вечно говорит, что на меня никакие правила не действуют... Как из лесу, говорит.
Каэтана коротко рассмеялась — видимо, не видела ничего страшного в ворчании матери Лорены. Настоятельница Собора считала, что недисциплинированный жрец — это и не жрец вовсе, а так, недоразумение... И живущая чистой интуицией рыжая разгильдяйка Ре Альби была самым показательным недоразумением из всех, которые только видела преподобная мать. Впрочем, это не мешало ей находить кучу применений целительскому и миротворческому дару Каэтаны, когда та появлялась в Штормграде.
— Что же. Спасибо тебе за твои слова, ты мне сейчас напомнила Агафью. Хотя, она бы не стала ждать до утра, сказав, что это не целесообразно. Так, что я знаю, что мне делать. Правда... Так она и ушла. Из-за того, что отдыхать было не целесообразно, — Эгапа дёрнула головой, прогоняя тяжёлые думы, — Что ж. Остаётся следовать заветам. А ты сама давно здесь?
— Третий день...
Каэтана не обиделась на девушку. Откуда ей, в самом деле, знать, что ее отношения с преподобной не блещут согласием... Мать Лорена не слишком жаловала своеволие. И если когда-то оно списывалось на молодость и сходило Каэтане с рук, то теперь...
Масла в огонь добавляло еще и то, что настоятельница хотела приучить наконец к дисциплине и удержать в Штормграде хорошую, опытную целительницу, однако не преуспела.
— Не торопись, до утра твою подругу все равно никуда отсюда не денут. Я не мать Агафья, я боюсь, лишний раз преподобную раздражать. Как бы хуже не наделать.
Эгапа удивлённо раскрыла глаза и хлопнула себя по лбу.
— Я опять что-то не то сказала, да? Не обижайся, а? Я всё понимаю. Лорена давно уже тебя хочет подмять, но как по мне, то лучше бы побольше было тех, кто выходит за пределы города, аббатства, королевства в том числе. Ты просто мне помогла принять решение. Забудь, в общем, я разберусь.
Эгапа весело махнула рукой, мол, пустое.
— Ты сама-то как? Если не хочешь рассказывать про свои похождения, хоть в двух словах, а? А то у нас тут тоже столько всего, столько всего. Ну, возможно, я тебя просто не видела давно, ты, бывает, запорхнёшь, и ищи тебя потом, так что, может ты всё знаешь...
Какое именно решение, Каэтана не стала даже спрашивать. Судя по выражению лица девушки и по тому, как упрямо тряхнула она короткими черными волосами, это было бы бесполезным занятием. Изменить она все равно его уже не изменит, даже если следовало бы. Сделает все по-своему.
— Да что я-то? Я в Чумных Землях сейчас в основном... В общем, не зря мать Лорена говорит, что из лесу. Зато здесь меня уже попугать успели, едва приехала. Мол, изувер какой-то завелся, или культисты опять... он в самом деле десять человек уже убил, или врут в Торговом квартале? Стража-то куда смотрит?
Эгапа состроила кислую мину.
— Культисты, так их раз этак, и трижды напополам через того этого. Всё может быть. А на стражу я б не наговаривала на месте некоторых, уж в этих стенах точно, — Эгапа поёжилась, — Когда тут у нас самих культ в подвале сидел, грешно о страже ещё что-то говорить. До сих пор как вспомню... И главное, ведь кто? Свои, собственные! О Свет, что за напасть? Лорд Грейсон в бешенстве был просто, ну да, он это на свой счёт принял, мол, в лужу сел. Беднягу потом обхаживали, три недели боялись слово неловкое сказать, чтобы значит, он не побледнел и зубы себе не сломал от переизбытка чувств. Можно было его коснуться.. Но он не хотел, сказал, что сам справится. А теперь вот такие дела в Старом Городе... По правде говоря, я кое-что знаю от Тэльзы. Она подозревает, что одна из убитых — её знакомая. На днях-то, как раз одна такая девица пропала, а один тип очень себя странно вести начал, от него Тэльзе и досталось. С одной стороны, вроде бы и нелогично выходит, зачем ему срываться при всех на бедной Тэльзе, если он орудует ночами и следов не оставляет, а с другой стороны, кто их психов знает?
Эгапа пожала плечами, мол, кто-кто, а я в психах не разбираюсь.
— Пойдем-ка, воздухом подышим, — предложила Каэтана. — А я тебе вот что скажу... Психи — они ничем не хуже дурной болезни, которой портовые девицы тоже немало народу губят, прежде чем сами загнутся. Стыдная она, болезнь-то, и противная, а лечить ее все равно надо, как любую другую. Так и эти. Ловить их надо и лечить, они же как заразные больные — смерть разносят, но разве это их вина?..
Каэтана снова пригладила волосы, устало задержала ладоь на лбу. Снова взглянула в лицо сидящей рядом Эгапе.
Поневоле вспомнился недавний вечер, площадь, тени на ребристой брусчатке, одноглазый рыцарь смерти с красивым и четким, навсегда изуродованным лицом...
"Ты не можешь помочь мне"
— Каждому можно помочь. Даже если он сам не знает, что ему нужна помощь. Даже если он зол на весь мир и отчаянно губит себя... — вздох. — Значит, это все-таки правда. Если ты что-то знаешь, заяви властям, что ли. Пусть этот несчастный не губит больше людей. Где сейчас твоя Тельза? Здесь, при Соборе?
Эгапа поднялась по приглашению Каэтаны, намереваясь двинуться в сторону выхода.
— Я её у себя в келье положила отсыпаться. Властям-то уж, наверное, завтра утром стоит докладываться... Найти стражника какого и рассказать, пусть передаст своим начальникам. А насчёт того всем ли можно помочь, всё же, я слыхала, что есть такая вещь, как «безумие», это что-то вроде проклятья, которое насылают древние силы Тьмы. Боюсь в таких случаях только Испепелитель и может что-то сделать.
Эгапа была готова продолжить разговор на ходу, тем более, что собор постепенно покидали все и нужно было ещё дойти до келий.
— Чаще можно обойтись без него. Просто убить ведь проще, чем возиться. Вот и убивают их... да они и сами успевают без присмотра таких дел натворить, что сполна себе смертную казнь зарабатывают.
Поправив на нарядной мантии пояс, наборный из бирюзы, Каэтана вместе с Эгапой направилась к выходу.
— Ну да ладно, это дело такое, и мои соображения по этому поводу меньше всего интересуют тех, кто законы придумывает. А что Тельза здесь — это хорошо. Это значит, в безопасности она. А завтра я к матери Лорене пойду.
Жрица мысленно вздохнула, прикидывая, насколько сверх своих планов она должна будет за эту просьбу задержаться в городе. Не то чтобы настоятельница была плохим человеком — отнюдь. На ней просто лежала слишком большая ответственность.
Выйдя под дождь, Каэтана поежилась. Вечерние сумерки как-то незаметно растворили в себе пасмурный серый день.
— Вон, ходил тут один растерянный, будто искал кого-то или что-то. Рыцарь смерти, одноглазый такой, в доспехах со странным отсветом — будто в них все время тусклый-тусклый огонь отражается. Не видела? Я его спрашиваю, не нужна ли помощь, а он на меня глянул, как на смертного врага, ответил, что, мол, я ему помочь не могу — и был таков...
Вздох. Усталый и виноватый. Вид у жрицы стал такой, будто она этому незнакомому рыцарю смерти была по гроб жизни должна, а рассчитаться никак не получалось.
— Вчера кто-то говорил, что он опять здесь маячил. Ищет ведь что-то или кого-то ждет! А помощь принять мы облезем, гордые... сам себе жизнь усложняет. Тоже, скажешь, он сам виноват? Скорей уж от него несколько раз шарахнулись, как от чумного — вот он и отвечает теперь на каждое слово, без разбору, приступом злости... И попробуй-ка ему помоги, хотя помощь явно нужна. Так и с психами, Эгапа.
Эгапа подняла ладони и, набрав в горсти немного дождевой воды, умыла лицо. Как будто оно и без того не было орошено дождём.
— Не видела, но сёстры говорили, что он тут бродит. Так ты с ним говорила? Почему ты думаешь, что он не знает, о чём говорит? Если человек говорит «Да» или «Нет», всегда находится куча людей, которые готовы убедить его в том, что он совсем не это имел в виду, что у него были скрытые мотивы, и на самом деле ему хочется другого. Тебе не кажется, что это... похоже на недоверие, что ли? Мне кажется, мы часто не доверяем другим людям, считая, что мы-то знаем их лучше, а на деле беса с два...
Внезапно Эгапа вздрогнула и куда-то уставилась сквозь пелену дождя.
— Холодная осень, в самом деле... Надо поскорее добраться до келий, пойдём быстрее.
Каэтана кивнула и тоже ускорила шаг, тем более, что дождь не располагал разгуливать. Спорить с Эгапой она не стала — но, подумав, все-таки ответила:
— Убеждать и не нужно. Убеждать кого-то, а уж тем более переубеждать — больно уж дело неблагодарное. Нужно суметь отличить, сможешь ты помочь — или, в самом деле, не сможешь. И если сможешь — то помочь ненавязчиво... Это очень трудно. У матери Агафьи получалось. У меня — когда как...
Ощущение внимательного взгляда в спину, наперекор обычной беспечности, упорно преследовало Каэтану.
Прошло уже несколько дней со времен встречи с жрицей. За эти дни Андерфелс успел наведаться к кузнецу, давешнему эльфу, с которым он убивал в Старом городе. Эльф обещал держать язык за зубами, и не только из-за убийств. Андерфелс заказал у него несколько весьма специфических предметов, которые сегодня забрал, расплатившись золотой монетой. Починить доспехи было делом куда более затратным и долгим, поэтому рыцарь смерти оставил их у эльфа, и теперь был одет в кожаную куртку и штаны, а поверх, как всегда, был накинут дырявый плащ.
Он долго готовился к этому дню. Сегодня он намеревался заполучить то, что занимало все его мысли и заставляло рваться в бессмысленный бой, как тогда ночью, в порту. Он потерял бдительность и получил несколько ранений, и все из-за проклятой жрицы. Сжав зубы, рыцарь смерти направлялся в Соборный квартал. Он не совсем понимал, как собирается заманить жрицу в подвал, но полагал, что она достаточно глупа, чтобы просто последовать за ним. Впрочем, стоило сохранять осторожность. Он не хотел, чтобы кто-то увидел что-то подозрительное в его общении с девушкой, поэтому перво-наперво ее следовало увести от посторонних глаз.
Соборная площадь в это время суток была почти пуста. Был холодный осенний вечер, и жрецы направлялись в свои кельи, чтобы встретить новый день. Он надеялся, что жрица еще здесь, но не очень расстроился бы, случись ей уже лечь спать. Андерфелс мог придти сюда завтра. Или послезавтра. Единственное, что у него было — это время.
Каэтана в очередной раз задержалась в Соборе допоздна. Наконец на крыльце показался ее синий плащ, из-под которого виднелся яркий в сгустившихся сумерках медово-желтый шелк мантии и край подола, отделанный бирюзой. Рыжие волосы, собранные в неизменный узел на затылке, прятались под капюшоном.
Плотней запахнув плащ на груди, жрица начала спускаться по ступеням.
Рыцарь смерти ждал ее за углом Собора. Как только она повернула, он выступил ей навстречу, чуть ли не сбив с ног, но вовремя остановившись прямо перед ней.
Кажется, он волновался. По крайней мере, на это указывало болезненное подергивание лицевых мышц там, где они еще остались. Выражение лица было нечитаемым, впрочем, нельзя сказать, что каменным. Он замер, вынуждая жрицу остановиться. Если бы она продолжила шаг, то просто врезалась бы в Андерфелса. Он поднял руки, словно желая ее обнять или схватить, и попытался что-то сказать, но из груди вырвался лишь сдавленный хрип.
Каэтана шарахнулась — с весьма неожиданной, кстати, прытью. Аж капюшон с головы свалился, и плеснул в воздухе край синего плаща. Пожалуй, теперь стало заметно, что она провела много лет своей жизни в отнюдь не мирных условиях.
Впрочем, узнав рыцаря смерти, она тут же успокоилась почти совсем.
— А, это вы, — переведя дух, укоризненно сказала жрица. — Что ж вы так пугаете-то, в конце концов?
Явно было видно, что на сей раз она настроена просто повернуться и уйти. И не сделала это немедленно просто потому, что ждала объяснений, да еще потому, что рыцарь смерти попросту загораживал ей путь.
— По...дождите, — рыцарь смерти облизнул сухие губы. Его голос заметно дрожал, но было непонятно, то ли это от волнения, то ли еще от чего-то. Он опустил руки и замер, попытавшись принять свое обычное положение, но периодически по его телу пробегала заметная судорога, заставляя его покачиваться, как будто на сильном ветру.
— Мне нужна ваша помощь, — наконец сказал он, вперив взгляд сияющего глаза в лицо Каэтаны. На его лице то появлялась, то исчезала пугающая улыбка, хотя и это можно было списать на дрожь.
Внимательный взгляд серых, ясных глаз жрицы обежал его с головы до ног.
Что-то настораживало ее в рыцаре — не внешность, что-то незримое, сжатое, спрессованное до предела в тугую, стонущую пружину...
— Что случилось? — спросила Каэтана.
Молча рыцарь протянул руку Каэтане, и этот картинно-театральный жест показался жутким в исполнении Андерфелса.
— Я вас провожу. Там... я слышал, как кто-то кричал. Из подвала. Я думаю, кому-то нужна помощь... — он огляделся, убеждаясь, что никто не подслушивает. Но вокруг на расстоянии слышимости не было ни души. Андерфелс мысленно собрался, хотя рядом с жрицей почти не мог контролировать себя и поддерживать эту маску беспомощности. Ничего. Еще немного, и ему больше не придется сдерживаться. Еще совсем немного.
— Глупости, — отрезала Каэтана.
В таких случаях стражу надо звать, а не жриц из Собора.
А потом ей стало стыдно. Что-то он сдерживал в себе — мучительно, на пределе сил. Может, боль. Может, воспоминание о боли... А еще он был ранен.
Вспомнилась щербатая ухмылка Рика Шегна. Хам, нахал и психопат, он тоже отнюдь не всегда вызывал доверие. Даже наоборот. А уж после того, что он творил с пленными культистами в Драконьем Погосте...
Что ей, надо было бояться его начать?
— Хорошо, — смягчилась Каэтана. — Давайте посмотрим, что там у вас стряслось.
— Да, — эхом ответил рыцарь смерти, поворачиваясь и чеканным шагом направляясь в сторону подвала. Кажется, ему удалось ее убедить. Впрочем, возможно, она что-то подозревает. Главное довести ее до места. Дальше будет легче.
Вот и подвал... тяжелая деревянная дверь, ведущая в его логово, легко поддалась, разорвав тяжелым скрипом окружающую блаженную тишину. По ступенькам, ведущим вниз, прошмыгнула крыса. Внизу не было видно ни зги, темнота поглощала любой звук, любой свет, проникающий туда. Только отдаленное топотанье маленьких лапок по дощатому полу да приглушенный вой ветра, пробиравшегося через окно и блуждавшего среди прогнивших стен.
— Там, внизу. Думаю, он потерял сознание, но я точно что-то слышал, — сказал Андерфелс уже ровным голосом. Волнение отступило, и он незаметно что-то вытащил из кармана, пока жрица отвернулась.
На сей раз Каэтана не поверила. Ни в какую. У нее почти не было чутья на опасность, но не до такой же ведь степени!
Отступив на несколько шагов, она взглянула в единственный глаз рыцаря укоризненно и строго.
— Объяснитесь, — попросила она. — В мыслях не держу вас обидеть, но все это мне не нравится. Если вам нужны деньги — я отдам их сама, и у меня все равно их немного. Не обязательно вести меня в какую-то ловушку, просто скажите по-человечески, что вам нужно, и я постараюсь помочь.
Андерфелс выругался про себя. Он никогда не делал того, что собирался сделать сейчас. Все было куда легче — найти безлюдное место, убить жертву. Теперь же ему пришлось собрать в кулак все свое терпение. Жрица начинала его раздражать, но показывать это нельзя было ни в коем случае.
Он вздохнул, опустив голову, и замер.
— Вы правы. Простите. Я обманул вас. — Он помолчал, глядя на вход в подвал. — На самом деле это... мне нужна ваша помощь. — Искренность сквозила в его тоне, что было неудивительно — он действительно сказал правду, хотя и не так, как это могло бы прозвучать в действительности. Ему нужна была ее помощь. Но не та, которую она могла предоставить сама.
Он был ранен, он сдерживал что-то на пределе сил, он явно чего-то напряженно ждал, а может, боялся — но на сей раз говорил правду.
Чем-то этот рыцарь в самом деле напоминал Рика... Рика в Драконьем Погосте.
И он не мог знать, что она умеет помогать таким, как он. Впрочем, кто его знает — не исключено, что каким-то образом чувствовал.
Каэтана поколебалась. Потом сделала пару шагов к рыцарю смерти, чтобы разговаривать по-человечески, и заявила:
— В нору эту я не полезу, простите. Я не слепая и вижу, что вы ранены, но для того, чтобы помочь вам, не обязательно туда лезть. Кстати, а как вы вообще узнали, что я умею помогать... — краткая, незаметная заминка, — таким, как вы?
— Я не ранен, — ответил Андерфелс, сделав маленький шажок к Каэтане и практически нависая над ней. — Мне нужна помощь иного рода. — Он снова сделал паузу и попытался взять ее за руку. — Вы единственная жрица, которую я знаю в городе. Простите меня. Я следил за вами, я... хотел поговорить, но не мог собраться с духом. К тому же, мне не хочется, чтобы нас кто-то слышал.
Теперь дело оставалось за малым. Нужно было отвлечь ее разговором, расслабить, сделать так, чтобы она перестала подозревать его. Андерфелс мысленно вздохнул и попытался вспомнить, как вели себя люди, которых он знал. Они были искренни, но говорили лишь полуправду. Эту тактику он и намеревался использовать сейчас.
— Я не причиню вам вреда. Я просто хочу поговорить с вами там, где нас никто не услышит. Это... очень важный вопрос. — Он заглянул в ее лицо. — Вы наверняка слышали об убийствах в Старом городе... — он позволил своему голосу затихнуть, будто бы он сорвался от волнения.
Каэтана кивнула.
— Слышала. И что?
Лицо ее было спокойным и строгим, только губы напряженно сжаты. А в глазах — серых, как изнанка речного льда, — стояло грустное, сосредоточенное терпение.
Ей было не по себе, но она запрещала себе бояться.
— Я не могу говорить об этом здесь, — он помедлил, а затем в его лице что-то дрогнуло. — Прошу, пойдем со мной. Ты нужна мне, — последние слова он почти что прошептал, и на мгновение выражение его лица поменялось. На нем проступило отчаянное, почти болезненное желание, по телу прошла волна судорог, и он покачнулся.
Каэтана, само собой, испугалась. Все это с самого начала было слишком подозрительно, но... в нем стонала пружина боли, кружился и падал невидимый мрак -как пепел, только брошенный не в прозрачную воду, а в темную, смоляную кровь. Он был похож на Рика.
Он был слишком похож на Рика... такого, о каком Каэтана предпочитала не вспоминать.
Узнав на изуродованном лице это незабвенное жуткое выражение, одинаковое для всех, она отшатнулась и взмахнула рукой. Отстраняющий жест высек из воздуха вспышку, и злое золото Света мгновенно выжгло рыцарю единственный глаз — не вредно, но больно, очень больно, и несколько секунд слепоты, за которые можно успеть...
Метнув полами плаща, Каэтана рванулась мимо рыцаря обратно к площади.
Андерфелс пошатнулся, отступив, и захрипел, рухнув на одно колено, вцепившись рукой в лицо и раздирая его ногтями... Она ударила его сильно. Слишком сильно. Ударила за то, что он попытался сказать ей правду.
Ненависть и боль мгновенно заставили его рывком подняться на ноги. Из груди доносился низкий, сдавленный рык, похожий на стон раненного медведя. Он не видел — слепяще-яркий свет застилал глаза, но сейчас он как никогда чувствовал ее. Исходящий от нее запах страха, такой знакомый. А он было подумал, что она — та смертная, которая отличается от других. Что ж, он ошибся. Такой же мешок с кровью, что и остальные.
Молниеносно он протянул руку вперед и сжал кулак. Невидимые холодные нити оплели жрицу, подняв ее в воздух и притянув к Андерфелсу, с силой ударив ее о землю. Он не хотел причинять ей боль сейчас, когда она еще не принадлежала ему, но выбора не было. К тому же он был зол на нее... слишком зол, чтобы продолжать сдерживаться.
— Ты заплатишь за это, — прошипел он, отнимая руку от лица, но все еще чувствуя невыносимое жжение, которое словно разъедало его мозг. — Я обещаю.
Пока оглушенная жрица пыталась подняться, он вытащил из-за спины меч и, крутанув его в руке, ударил девушку по голове рукоятью. Удар был не настолько сильным, чтобы убить ее, но достаточным, чтобы она потеряла сознание.
Каэтана молча покатилась по мостовой, разметав испачканный плащ. Злое обещание рыцаря смерти она почти не расслышала.
Она слышала только боль, которую причинила... она хуже любой другой — та, которую ты причинил сам.
Рукоять меча взлетела и опустилась.
...Андерфелс сидел в углу уже несколько часов. Наверное, он в приступе ярости слишком сильно ударил ее, и уже начинал волноваться. Вдруг она так и не очнется? Но она была жива, он слышал биение ее сердца, пусть и замедленное, тихое, но оно было. Он слышал его даже отсюда.
Несколько дней назад он снял цепь с убитого им же пса и притащил сюда. Цепь была тонкой, но прочной, ее не мог оборвать даже огромный сторожевой пес, что уж говорить о хрупкой женщине. Два железных браслета он подогнал под ее руки, так что они были скованы за ее спиной. От браслетов была протянута железная цепь, несколько раз обмотанная вокруг каменной опоры здания, уходившей в землю. Подвал как нельзя лучше подходил под то, чтобы держать здесь пленников.
Маленькое зарешеченное окошко под потолком было закрыто, и слой грязи и пыли на стекле не позволял даже приблизительно рассмотреть то, что творилось по ту сторону окна. Андерфелс осмотрелся. Слева от него стояла небольшая переносная печка, и свет от костра причудливыми тенями отражался на лице рыцаря смерти. Он принес ее сюда не только для того, чтобы пленница не умерла от лихорадки — в подавле было холодно, — но и для других целей.
Он достал нож, который намедни купил у кузнеца, и пошевелил им угли. Тут же брызнула россыпь искр, одна из них попала на кожу Андерфелса и тут же потухла, издав жалобное шипение. Он ждал. Он мог бы прождать вечность.
Ему так хотелось снова увидеть страх в ее глазах.
Каэтана очнулась так же тихо, как и лежала — просто открыла глаза. Повернула голову, звякнула цепью, тщетно попытавшись разъединить скованные руки.

Нервный, прыгающий свет. Тени, похожие на клочья, комки, полотнища мрака. Нож — будто огненной кистью мазнули по полотнищу. Неподвижная фигура в углу.
Боль.
Его боль.
Холод. Пустота и холод, которые не согреть... Его лицо было правдивей него. Он действительно был как Рик. Только Рика было кому удержать за рукав, когда у него становилось такое лицо... и он не охотился по городам на мирных людей.
— Извини, — сказала Каэтана фигуре в углу. — Мне действительно жаль.
Не то чтобы она не догадывалась, что участь ее будет незавидна. Догадывалась. Но она не может ее изменить. А значит — нужно сосредоточиться и призывать Свет... и пусть неизбежное свершится.
Огонь освещал ее лицо, снова ставшее печальным и строгим. Ей было страшно, но страх бродил где-то на задворках души, не смея войти без разрешения.
Жрица умела владеть собой.
Рыцарь смерти застыл, сунув нож в угли. Медленно повернул голову. Его глаз тускло светился в темноте.
— Довольно лжи, — сказал он, и на этот раз его голос был холодным. Пустым и мертвым. Он снова впал в свою эмоциональную кому. — Думаю, ты знаешь, зачем я принес тебя сюда. — Его рука сжала рукоять ножа с такой силой, что могла бы попросту переломить его. Лезвие постепенно становилось раскаленным докрасна. — Вы, смертные, все так похожи. Бежите в страхе от того, чего не в силах понять.
Он встал и осмотрел лезвие, дотронувшись кончиком пальца до него и тут же отдернув. Мертвая плоть зашипела, соприкоснувшись с раскаленным металлом.
— Ты останешься здесь, — продолжал говорить он, почти что устало приближаясь к Каэтане. — Со мной. Навсегда. Понимаешь? — он повертел нож в руках, глядя на жрицу пустым взглядом.
— Навсегда меня не хватит... а со лжи не надо было начинать.
На нож Каэтана не смотрела. Только в лицо, на котором блики и тени скрыли, сгладили отметины смерти, отчего оно стало красивым и злым.
Только в единственный глаз, полный светящегося льда. Жидкий, курящийся свет таял во мраке подвала, не в силах перебить красные огненные блики на лице рыцаря.
Ее боль не даст ему больше сил, чем она могла бы отдать сама.
Ох, Рик... неужели для кого-то ты был таким же...
— Как тебя зовут? — спросила она, будто напоследок. Не знакомиться бы с таким выражением, а навеки прощаться.
Хотя в такой ситуации вообще мало кто интересуется именами.
Андерфелс помедлил, разглядывая Каэтану. Она вела себя странно. Недавно она в страхе убегала, пытаясь избежать своей судьбы, а теперь словно смирилась. Но это было неважно. Каждое смертное существо испытывает боль. Он хотел отдать ей свое страдание, чтобы она страдала вместо него... И знал этому лишь один способ.
— Освальд, — прошелестел он, не понимая, зачем назвал ей свое смертное имя. Уже почти забыл, как оно ощущается, когда его произносят. Резкое, острое, как осколок льда, истинно-северное, нордскольское. Он наклонился над Каэтаной и сказал почти что с нежностью:
— Забери мою боль, смертная. Я отдаю ее тебе. — С этими словами он резко вогнал раскаленный нож в плечо жрицы. Сейчас его разум был холоден. Он достаточно понимал в строении человеческого тела, чтобы не убивать жертву раньше времени, но причинять как можно больше боли.
Нож вошел в ее плечо, как в масло, и комната разом наполнилась едким дымом и удушающим запахом паленой плоти.
Каэтана подавилась вдохом. Боль выгнула ее дугой — на излом, до стона сквозь стиснутые зубы. Девушка врезалась затылком в стену, сбив о шершавый камень прическу-узел. Расправляясь, хлынули ей на плечи и спину темные, осенние волосы — будто укрыть пытались. Слезы сами собой просочились из-под сомкнутых век...
Боль.
Боль не бывает своей или чужой. Она одна, одна на весь мир. Она общая, как и жизнь. И жизнь всегда побеждает ее, растворяет в себе, заполняет, как вода заполняет раны в земле...
Боль прожгла Каэтану насквозь, уступив дорогу этой вездесущей жизни — жизни, которая никогда не иссякнет, потому что бесконечно порождает саму себя.
Ее можно было почувствовать, эту жизнь. Невесомое, ласковое тепло — такое тонкое, обманчиво-бессильное. Боль отступила, отдалилась от жрицы, словно смытая им...
Андерфелс наклонился к ней, и если бы не обстоятельства, то могло бы показаться, что он хотел ее поцеловать... Но он только смотрел на нее. Смотрел на то, как побледнело ее лицо, на сжатые губы, подавляющие крик, на слезы, текущие по ее щекам, на растрепанные волосы. Страдание очищало. Оно срывало все нанесенные покровы морали, нравственности, стыдливости, заставляя человека превращаться в то, чем он в действительности являлся. В ней больше не было благочестивости. Так же, как и в нем.
Рыцарь смерти надавил на рукоятку, вжимая лезвие в плечо жрицы и медленно поворачивая его. Кровь не текла — раскаленный металл мгновенно прижег рану, так что он мог не боятся, что девушка истечет кровью. Ее прерывистое дыхание, вырывавшееся из легких, было словно музыка для его ушей, но потом что-то случилось, и она стала дышать ровнее.
Что-то было не так.
— Почему ты молчишь? — прошептал Андерфелс, приближая к ней лицо и заглядывая в глаза. — Я хочу услышать, как ты поешь.
Он выдернул нож из ее плеча, оставив обожженную рану, вокруг которой на коже были видны следы ожогов. Рыцарь облизнул губы, точней то, что от них осталось, и внимательно наблюдал за жрицей.
А жрица дышала все ровнее и тише, и глубокое сосредоточение разгладило ее смятое судорогой лицо. Обожженная рана схватывалась сама собой. Даже плечо не распухло.
Открыв наконец глаза, Каэтана увидела над собой склонившегося рыцаря смерти.
У него было имя холодного ветра. Вечного ветра, летящего над северными горами, полного еле слышимым шелестом, звоном, шепотом льдинок, несомых им из никогда в никогда... У него была боль, которую он жаждал отдать, и пустота, которую он тщетно пытался заполнить.
Ему нельзя было помочь. Ни добровольно, ни... так. Разве только на краткое время.
Жаль...
Серые глаза в мокрых от слез ресницах смотрели грустно и как-то вопросительно.
Ненависть разорвалась в разуме Андерфелса, как осколочная бомба, и он закричал, как будто вместо нее, как будто это ему в плечо воткнули нож... В этом крике была нечеловеческая боль и какое-то тупое отчаяние. Размахнувшись, он ударил жрицу по щеке так, что она упала набок, и тут же подхватил ее, сжав шею.
— Ты... ты... — он захлебывался, не переставая кричать, его глаз дернулся как в припадке. Она будто не чувствовала боли. Ей не было страшно. Что же она такое? Он никак не мог понять, и это бесило все больше и больше.
Рыцарь смерти поднялся, дернув жрицу за собой и подняв ее над землей, сжимая ее горло, но не достаточно сильно, чтобы повредить ей. Несколько секунд смотрел на нее, оскалившись в невыносимой ярости, а затем впился в ее губы в некоем гротескном подобии поцелуя. В его рот потекла ее кровь из прокушенной губы и языка, обжигая мертвую плоть и наполняя его ощущением эйфории, которая, впрочем, не могла перебить остальные чувства.
Закончив, он бросил девушку на пол.
— Ты принадлежишь мне, — прошипел он. По его подбородку стекала струйка крови. — Я отдам тебе все. Чтобы ты почувствовала то, что чувствую я.
С этими словами он развернулся и направился в свой угол, однако не замер, а принялся метаться из стороны в сторону. То, что при этом он не издавал ни звука, кроме стука шагов по полу и шелеста плаща, делало его поведение пугающим.
Скованная Каэтана медленно, с трудом, села на полу. Вновь прислонилась к стене. Наклонила голову, кое-как утерла о плечо окровавленный рот.
Она наблюдала за метаниями рыцаря смерти, все более напряженно хмурясь, и это выражение ее лица чем-то напоминало недавнюю гримасу боли.
Наконец Освальд успокоился, или так казалось, поскольку он остановился у стены и сложил руки на груди. Он несколько минут разглядывал Каэтану, о чем-то размышляя.
— Ты не боишься боли, — сказал он гораздо более спокойно. — Но я, кажется, знаю, как сделать так, чтобы ты страдала. Пусть ты не будешь чувствовать это телом, но ты почувствуешь душой.
Он медленно, аккуратно поправил перчатки и подошел к Каэтане, присев рядом с ней и погладив ее по щеке.
— У нас будет достаточно времени, чтобы узнать друг друга, — проскрипел он, и в его голосе проскользнули издевательские нотки. — Но ты же понимаешь, что в конце концов я заберу твою жизнь.
Его рука больно впилась в ее подбородок, повернув ее лицо к рыцарю смерти.
— Посмотри на меня, — резанул ее голос Андерфелса. — Посмотри на меня! — крикнул он, что-то ища в ее лице, что-то, чему сам не мог дать объяснения. Страх? Она не боялась его. Отвращение? Жалость? Может быть... Других чувств живые не могли испытывать к нежити.
Каэтана посмотрела. В общем-то, можно было не кричать — она и так смотрела на него.
Внимательный, усталый взгляд.
Кровь, растертая по лицу.
— Если боль умножить на два, ее не станет меньше, — сказала она наконец. — Надо придумать что-то другое, наверное...
Освальд фыркнул. Она понятия не имела, о чем говорит. Может быть, она поймет, когда увидит смерть, отражающуюся в собственных глазах, смерть, которую не сможет остановить. Неотвратимость — вот что напугает ее, вкупе с ощущением собственного бессилия. Бросив последний, холодно-режущий взгляд на Каэтану, рыцарь смерти взял меч и молча направился к выходу. У двери он обернулся.
— Я скоро вернусь, — сказал он усталым голосом. — Постараюсь не задерживаться.
С этими словами он вышел, захлопнув дверь так, что с потолка и стен посыпалась земля и щепки гнилых досок, а в углу панически забилась мышь, пытаясь скрыться от неведомой опасности.
…Прошло уже несколько часов с того времени, как Каэтана повстречала Андерфелса у Собора и эта встреча оказалась для нее роковой. Рыцарь смерти вышел на улицу и прислонился к стене в темном переулке у Квартала Дворфов, там, где он пересекался с Соборным, и резко вдохнул свежий ночной воздух. В его разуме билась ненависть, которую почти невозможно было скрыть.
Да как она посмела, думал он. Как посмела эта смертная девушка отвергнуть то, что он с такой искренностью предложил ей? Он хотел, чтобы она почувствовала его так же, как он чувствовал ее. Он ощущал исходящую от нее волну света, биение жизни, стук сердца, который молотом отдавался в его ушах и заставлял желать ее все сильнее и сильнее. Если бы он остался там, то убил бы ее. Слишком велик был соблазн. Но она, кажется, не понимала, что ему от нее нужно.
Все эти убийства, вся эта боль… Это было сделано лишь с одной целью. Андерфелс хотел снова почувствовать себя живым. И хотя он долгое время пытался не думать об этом, факт оставался фактом. Он никогда не сможет смириться с пустотой, воцарившейся в нем после смерти, никогда не сможет привыкнуть к своему неподвижному, мертвому телу, в которое некто, обладающий самым извращенным и жестоким сознанием, вселил душу. А была ли живой его душа? Рыцарь не знал. Он хотел думать, что это было лишь хрупкой надеждой, разбившейся о неумолимую реальность. Но может быть, то, что он испытывает к жрице, имеет под собой основание совсем не такое, как он предполагал. Да, больше всего на свете он желал убить ее, выпить ее досуха, оставить от нее только мертвый и холодный остов. Он хотел поглотить ее, но знал — как только она умрет, и пройдет обычная эйфория, ее душа навсегда исчезнет, раствориться в пустоте, которой был он сам. И что тогда?
Он сильно ударил рукой по каменной стене здания. Потом еще раз, и еще, и еще, пока пальцы не хрустнули, а из костяшек не потекла мутная белесая жидкость, заменяющая ему кровь. Рыцарь поднес руку к глазам и внимательно посмотрел на нее. Какая прихоть судьбы превратило его в это? В чудовище, которое знает только смерть, только страдание. Раньше, когда был жив Король, Андерфелс не думал об этом. Он просто служил, слушая блаженный голос Короля в своем разуме, побуждающий его идти вперед и нести хаос в мир живых. Он был счастлив, если это можно так назвать. По крайней мере, до этого он никогда не задумывался, зачем существует и есть ли смысл в том, что он делает.
А теперь Король мертв, и ему нет места в этом мире. Он надеялся, где-то глубоко в душе, что жрица хотя бы попытается понять его, но она ненавидела его. Презирала. Он был в этом уверен. Сжав зубы, Андерфелс отошел от стены и огляделся. Теперь он знал, как заставить ее умолять и кричать… Нужно было только дождаться. Он медленно пошел вдоль по переулку, выхватывая из темноты скрытые тенью предметы. Здесь, в этом переулке, часто можно было встретить бродяг и оборванцев, что днем стояли с протянутой рукой у Собора, а ночью спали здесь, за ящиками, укрывшись от непогоды изорванным тряпьем. Ему сгодился бы любой человек, но как назло сейчас никого не было. Люди как будто почуяли, что им лучше держаться от этого места подальше. Но Андерфелс никуда не торопился. Он слился с тенью, ожидая, затаившись, как огромный черный паук в своей паутине, поджидающий беспечную жертву, чтобы высосать ее до конца.
И удача наконец улыбнулась ему — он услышал шаги, но даже прежде этого он услышал жизнь. Кто-то шел в переулок, не подозревая о подстерегающей его опасности… Кто-то совсем молодой, беспечный, возможно, ребенок. Андерфелс затаился, почти не двигаясь и не издавая ни единого звука, даже дыхание не вырывалось из его груди. Он был идеальным убийцей, созданной для того, чтобы лишать смертных жизни и поглощать их кровь. Теперь он был благодарен Королю, который сделал его таким.
Это был мальчик лет четырнадцати, которого рыцарь частенько замечал у Собора, когда следил за Каэтаной. Оборванец был хитер для своих лет — днем он прикидывался несчастным сиротой, прося подаяния и пользуясь благосклонностью местных жрецов, а ночью отправлялся в Квартал Дворфов и срезал кошельки. Куда он девал деньги, рыцарь не знал, да и не хотел знать, но мальчишка часто ночевал в переулке, спрятавшись за ящиками, как маленькая городская крыса. Лицо Андерфелса исказилось в гримасе отвращения.
Смертные… Вся их короткая жизнь была подчиненная определенным правилам. Они рождались, вырастали, заводили детей и снова и снова рвались в бессмысленное уничтожение друг друга. Они предавали, воровали, убивали себе подобных, и с какой целью? Получить еще больше золота, вырваться в этой бесконечной гонке вперед, затаптывая отстающих. Их жизнь была еще более бессмысленной, чем его жалкое существование. Он убивал, подчиняясь извечному зову, заложенному в нем немертвой природой, а они… они делали это без всякой причины. Они строили города и стены, скрывая свои искаженные ужасом лица, надевали маски добродетели, выжидая момента, чтобы вонзить нож в спину своего брата. Как вот этот мальчишка, который воровал ради пропитания или ради защиты, но не потому, что так ему подсказывала природа. Он был отвратителен рыцарю смерти.
Он подойдет.
Андерфелс бесшумно выступил вперед, когда мальчишка поравнялся с ним, и быстро обхватил его за шею — тот даже не успел пикнуть. Холодные пальцы сжали его горло, перехватывая дыхание, и после нескольких секунд мучительных судорог его тело обмякло, безвольным мешком повиснув в руках рыцаря смерти. Он потерял сознание, но был еще жив. Осмотревшись, Андерфелс убедился, что никто не видел происходящего в темноте. Все заняло слишком мало времени, мальчик не успел даже понять, что произошло. Взяв его на руки, Андерфелс направился обратно в подвал.
Дверь со скрипом отворилась, и в подвал проник лунный свет. Но он не стал задерживаться здесь, как будто чувствуя, что в этой обители тьмы ему нет места. Раздался грохот, и чье-то худощавое тело скатилось по ступеням. Это был мальчишка. Кажется, его звали Шейн — он часто околачивался возле Собора, но никто не придавал ему особого значения. Следом за ним медленно по ступенькам спустился Андерфелс. Заперев двери, он повернулся к жрице и улыбнулся ей. Холодно, с ненавистью, но одновременно с нежностью. Это было ужасающее зрелище.
Каэтана вздрогнула от скрипа дверей. Все это время, пока рыцаря смерти не было здесь, она пыталась успокоиться, но хаос, царящий в ее душе, не подпускал к ней жреческое сосредоточение. В подвале было холодно и сыро. Шуршали крысы. Ныла прокушенная губа, скованные за спиной руки затекли и тоже ныли, в плечо изнутри молотом била кровь… Только когда ее мучитель ушел, ей стало по-настоящему страшно — ведь теперь рядом не было оглушительного ощущения его боли и ненависти, и незачем было собирать волю в кулак, чтобы противостоять.
Пока незачем…
Сперва Каэтане показалось, что рыцарь сбросил с лестницы мертвеца.
— Думаю, мы можем немного развлечься, — бросил он, подходя к Шейну и хлопая его по щекам. Через несколько минут тот очнулся, открыл глаза и осоловелым взглядом попытался осмотреться. Увидев перед собой лицо Андерфелса, он с придушенным воплем отпрянул назад, закрывая лицо руками. Он боялся… это было то, что нужно.
— Лучше бы тебе не кричать, — сказал Андерфелс, отступив и разглядывая мальчишку, как разглядывает нищий внезапно свалившийся на его голову королевский обед. — Все равно отсюда тебя никто не услышит.
Он взял Шейна за руку и рывком поднял на ноги, заставляя его посмотреть на жрицу. По лицу мальчика катились слезы страха, он был почти в панике, которая заставляла его ноги подкашиваться.
— Посмотри, какая красавица, — продолжил Андерфелс, подводя сопротивляющегося Шейна к Каэтане и указывая на нее рукой. — Нравится?
Шейн наконец разлепил пересохшие от страха губы и прохрипел:
— Н-не… убивайте… меня…
Жрица инстинктивно рванулась в тщетной попытке освободиться. Нет, нет, не надо, что бы ты ни задумал… зачем, у тебя же есть я…не трогай его…
Цепь звякнула. Железо оков лишь до крови ободрало запястья — будто напомнило о бесполезности любых усилий. Тогда Каэтана попыталась подняться. Со второй или третьей попытки ей удалось встать на колени.
— Не надо, — взмолилась она. — Не трогай его. Пожалуйста.
Она знала, что это не поможет. Знала, что жадная тварь не выпустит добычу. Знала — но все равно просила, отчаянно и страстно, и какой-то самой неразумной частью души надеялась непонятно на что.
Путаясь в длинной мантии, болезненно передергивая плечами и теряя равновесие из-за скованных рук, Каэтана зачем-то старалась подняться на ноги. Взгляд расширенных глаз метался от рыцаря смерти к его новой жертве.
Страх накатывал на жрицу волна за волной — жгучий, душный. Отчаянный. Может, это был страх мальчишки, а может, и ее собственный страх…
Сухой, кашляющий звук прорезал глухую тишину подвала. Его можно было принять за отдаленный лай охрипшей собаки, но через секунду стало понятно — рыцарь смерти смеялся.
— Убивать тебя? Нет, я этого не планирую. Я хочу, чтобы ты кое-что сделал для меня. Сделаешь — и уйдешь отсюда живым. Не сделаешь — я сдеру с тебя кожу, и поверь, мне я сделаю так, что ты будешь еще жив…
Мальчик кивнул, выкаченными глазами глядя на девушку. Он как будто не понимал до конца, что происходит, и слегка подергивался, стремясь вырваться и понимая всю тщетность этой попытки.
— Да, — наконец прошептал он, зажмурившись и пытаясь подавить дрожь. Ох, не стоило ему ходить сегодня ночью в переулок, не стоило… Но теперь все его мысли занимала только одна идея — он хотел жить. Он только начал строить свою жизнь, начал зарабатывать, и скоро ему не придется просить милостыню или воровать, скоро… Мысль прервалась, уступив место пугающей действительности. Смерть была совсем рядом, она смотрела на него издевательским взором сверкающего синего глаза из-под капюшона и скалила свою ухмылку.
— Замечательно, — почти по слогам произнес Андерфелс, толкая Шейна к Каэтане и отходя на пару шагов. Он облизывался, как будто предвкушая будущее веселье. — Я хочу, чтобы ты снял с нее одежду. Давай же, видишь, она не может сделать это сама, — он кивнул за скованные руки жрицы, — Можешь взять нож.
Он бросил остывший, покрытый чем-то черным и зловонным нож Шейну. Оружие упало на пол рядом с его рукой, и мальчишка затрясся. Он посмотрел на жрицу с отчаянным желанием найти в ней поддержку, хоть какую-то, но увидел лишь окровавленные губы и опаленную рану на плече. Эта девушка была здесь такой же пленницей, как и он сам. От нее помощи ждать было бы глупо.
— Помогите мне, — едва слышно прошептал парнишка, подползая к жрице с ножом в руке и захлебываясь слезами. — Пожалуйста… я не хочу…
Каэтана еще раз дернула руками, будто пыталась освободиться. Она была в отчаянии. Невыносимый ужас мальчика резал ее больнее ножа — она не могла помочь, не могла избавить его от этого кошмара...
Все усилия будут напрасны. Все обратится в ничто, в пустоту, все канет во мрак, закружится хлопьями пепла и боли в остывшем, вымерзшем мире...
Нет. Нельзя паниковать. Может быть, рыцарь смерти все-таки отпустит парнишку. Ведь был же он когда-то человеком, в конце концов! И Каэтана не верила — не могла, не хотела поверить, — что в его мире не осталось больше ничего, кроме боли и холода.
— Не плачь, — прошептала она, прекратив бессмысленно дергать цепь. — Делай то, что он говорит…
Андерфелс наблюдал за этой картиной с бесконечным терпением. В конце концов Шейн сделает то, чего хочет рыцарь смерти. Живые всегда были готовы на все, на любые подлости, на любые зверства, лишь бы сохранить остатки своего жалкого существования. Кроме, пожалуй, Каэтаны, но она была другой. Он хотел бы думать, что она такая же мерзкая, как и все люди, но не мог не признать, что ошибался.
Шейн понял, что поддержки ждать неоткуда, и медленно поднял руку с зажатым в ней ножом, глядя на жрицу.
— Простите меня, мисс, — сказал он дрожащим голосом, неуверенно приближаясь к ней. — Простите, я не хотел… — Всхлипывая, он принялся разрезать ее мантию. Нож то и дело соскальзывал, попадая по пальцам мальчишки, но он не чувствовал боли. Он хотел сделать все, о чем просил тот странный человек в плаще, чтобы тот наконец отпустил его. В подвале витал ощутимый запах чего-то горелого, а еще — застарелой смерти и гниения. В углу закопошились крысы, которые тоже почуяли страх — но они ждали. Их час еще настанет… Он всегда настает.
Шейн старался делать все аккуратно, чтобы не причинить Каэтане неудобств, но трясущиеся руки все время подводили. В итоге он провозился гораздо дольше, чем мог бы, но Андерфелс не хотел мешать. Он умел ждать, как никто… единственное, что мертвые умеют делать хорошо — это ждать.
В конце концов мальчишка все-таки сумел стащить изрезанную мантию с жрицы и теперь мял ее в руках, неуверенный, что должен делать дальше. Он покраснел, отводя взгляд, но наткнулся на темный угол, кишащий крысами, и зажмурился. Куда бы он ни посмотрел — везде было одно только отчаяние и безысходность.
Нагота принесла с собой чувство обреченной, отчаянной беззащитности. Боли Каэтана не боялась. Она натерпелась ее более чем достаточно — и своей, и чужой, — и знала, как исцелить ее или защититься, заслониться стеной сосредоточения. Но это было хуже боли. Ведь чужой страх и обреченность не исцелишь, во всяком случае, здесь и сейчас. Это так же невозможно, как заполнить ту бездонную пустоту внутри рыцаря смерти — боль, ненависть, безысходность… То, что Каэтана на миг вдохнула в себя, когда он жег ее ножом.
Что же ты задумал, в конце концов…
— Молодец, — кивнул Андерфелс, прислоняясь к стене и складывая руки на груди. — Теперь я хочу, чтобы ты сделал кое-что еще. Будь у меня возможность, я бы сделал это сам.
Он подошел к Шейну и рывком повернул его голову так, чтобы он смотрел на жрицу.
— Посмотри на нее. Ей очень больно, она страдает. Хочешь помочь ей?
Мальчик кивнул, подавив дрожь отвращения, прошедшую по его телу от прикосновения нечестивого рыцаря.
Глаз Андерфелса впился в бледное лицо Каэтаны, и по его губам зазмеилась улыбка. То, что он задумал, должно было навсегда показать ей, кому она теперь принадлежит. Собьет с нее эту чертову спесь.
— А теперь, мальчик, — прошептал Андерфелс, не отводя взгляда от Каэтаны и крепко держа Шейна за плечо, — Сделай то, о чем я тебе скажу. Сколько тебе лет?
— Пятнадцать, — простонал Шейн, закрывая глаза. Он больше не мог этого выносить. Это унижение, эту пытку, которая, как подсказывал ему рассудок, только началась. — Будет этой зимой…
— Ну, тогда ты уже достаточно взрослый, чтобы понимать, что делать с женщиной, — холодно бросил Андерфелс, буквально швырнув тело худощавого, длинного паренька на Каэтану. — Думаю, ей это понравится. Возьмешь ее — и я тебя отпущу. По-моему, выгодная сделка, — и он снова засмеялся хриплым, кашляющим смехом, прорезавшим густой воздух подвала.
Каэтана ожидала чего угодно — но не этого.
Какие судороги корчили эту больную душу, порождая такие… такие выдумки? И что он измыслит еще, когда увидит, что ничего у мальчишки не выйдет?
Она попыталась разглядеть хоть что-то в лице рыцаря смерти, но тот швырнул беднягу прямо на нее, и оба растянулись на полу.
Шейн отпрянул от девушки, как будто та была раскаленной, и отполз на несколько шагов, однако был тут же отправлен одним мощным пинком обратно к ней. Раздался глухой звук удара, когда мальчишка стукнулся головой о каменный столб. Он сполз на землю рядом с Каэтаной, тихо постанывая от боли и ужаса, и вытер выступившую на лбу кровь. Он ударился довольно сильно, и бровь была рассечена. Запах крови наполнил все существо Андерфелса, но гораздо сильнее ему нравилось не это — а выражение лица жрицы. Кажется, он все-таки угадал.
— Нет! — крикнул Шейн, не делая больше попыток отодвинуться от девушки, но и не предпринимая больше никаких действий. — Я не буду! — уже тише, но не менее уверенно заявил он.
Вместо ответа Андерфелс подошел к нему и, схватив за шиворот, отволок к ближайшей стене.
— Ты еще научишься слушаться, — холодно сказал рыцарь смерти и с силой ударил Шейна головой об стену.
Что-то хрустнуло.
— Перестань, он же не может! — со стоном выдохнула Каэтана, когда мальчик лицом вниз полетел на пол от пинка рыцаря смерти. — Так у тебя ничего не выйдет, отпусти его!
Растрепанная, нагая, вывалянная в какой-то грязи, она представляла собой весьма жалкое зрелище. Особенно когда пыталась взывать уже не к душе, а к рассудку того, кто лишен был и души, и рассудка, и самой жизни.
А рыцарь подошел, и рванул мальчишку за шиворот, поднимая с пола. Не будь руки Каэтаны скованы, она протянула бы их к нему в умоляющем жесте, попыталась бы схватить край плаща... хоть немного отвлечь, удержать... Но оковы надежно охватывали изодранные запястья жрицы. Зато ее лицо было красноречивей любых жестов — на нем стояла страстная, измученная мольба.
Бессилие. Когда ничего не можешь ни поделать, ни хотя бы попытаться поделать — нет ничего страшнее. Подвал казался несчастной жрице каким-то краем земли, целым обезумевшим уродливым миром, в котором безраздельно царила вечная, безнадежная боль.
— Освальд! Не... — отчаянно выкрикнула Каэтана — и задохнулась на полуслове, подавилась вдохом, словно это ее саму только что приложили о стену.
Шейн весь как-то обмяк и осел на пол, как набитый мешок, совершенно не похожий на человека. По его лицу текла кровь, заливая глаза и рот, капая на пол звонкими капельками, хорошо слышными в наступившей тишине.
Андерфелс несколько секунд смотрел на мальчишку, а потом повернулся к Каэтане. Она увидела все в его глазах. Все то, что надежно скрывалось до этого под маской ненависти и безразличия.
Это было что-то, чему почти невозможно было дать объяснения. Но она могла уловить странную тень, поселившуюся в его глазах. На секунду ей показалось, что перед ней мелькнуло его лицо, без следа смерти — красивое, румяное лицо, немного обветренное от холодных северных ветров, с едва заметными морщинками, расходящимися от уголков глаз, какие бывают у людей, которые слишком много улыбаются. Ясные голубые глаза, глядящие вперед и вдаль смело, без тени страха или тревоги, и главное — с надеждой. Видение мелькнуло и исчезло, оставив за собой жалкое подобие человека, каким когда-то был Освальд.
Каэтана поняла — ее поведение было именно тем, чего так жаждал Андерфелс. Он хотел, чтобы она умоляла, чтобы она страдала и просила его прекратить. Рыцарь подошел к ней и наклонился, капая на нее пеной, текущей из-за оголенной части челюсти.
— Это все для тебя, — прошептал он в исступленном, извращенном сладострастии. — Видишь? Для тебя.
Он имел в виду не только мальчишку. Он имел в виду самого себя. Поняла ли она это?... Кто знает, возможно.
Каэтана не отшатнулась. Наоборот, чуть выпрямилась навстречу рыцарю смерти, всем своим существом вглядываясь в то, что произошло с ним... в то, что на миг промелькнуло в нем и исчезло — было? не было? померещилось измученной душе? Она смотрела ему в глаза — именно в глаза, в оба, как будто оба они были зрячими.
И отчаяния в ее взгляде не стало меньше...
У разрушенного, наизнанку вывернутого злого мира было лицо и было имя.
Зачем же она ему нужна... Почему он не убьет ее, не поглотит, почему не вдохнет мимоходом ее жизнь, маленькую, как искра?.. Или она думает так потому, что ее уже клонит, как в пропасть, в его пустой безвыходный мир?
Это все для тебя...
Каэтана была слишком измучена, чтобы что-то во всем этом понять. Она просто впитала все в себя, как губка — горькую морскую воду: боль, ужас, смерть, мгновенный призрак жизни, мелькнувший и канувший в небытие. Как раз тогда, когда умер мальчик... как раз в это мгновение.
Она не знала, что ей со всем этим делать, и нужно ли с ним делать хоть что-нибудь.
Как-то судорожно переведя дух, жрица отвела глаза, осела на пол под пристальным взглядом рыцаря. Привалилась к стене, сжалась в комок, словно последние силы покинули ее. Спутанные волосы, сырые и грязные, липли к лицу и плечам девушки. Седая прядь надо лбом, которую она всегда так тщательно скрывала в прическе, ссыпалась на лицо. Нагое тело смутно белело в стылом сумраке подвала, было видно, что все оно мелко дрожит — то ли от пережитого, то ли просто от холода.
В тот момент, когда Шейн испустил дух, рыцарь смерти почувствовал то знакомое ощущение, которое каждый раз, тем не менее, было для него как впервые. Жизненная сила рывком потекла в него, невидимая, но такая осязаемая… Она наполнила его до краев, заставляя упасть на одно колено и поднять руки к горлу, как будто он пытался вырвать из него хоть какой-то звук, но подкативший ком не давал ему сделать это. Он пошатнулся, пытаясь прогнать из головы наполнивший ее красноватый удушающий туман. По венам растекся обжигающий жар — это была жизнь, непривычная, опаляющая, но такая желанная.
Тук-тук. Тук…
И все. Только несколько скромных ударов, почти не слышных, но рвущих все, что рыцарь смерти знал раньше. Он бы заплакал, если бы мог — от счастья, переполнившего его на эти несколько секунд, и от тоски, потому что знал, что скоро он снова будет искать крови. Он снова станет пустотой, которую никогда и ничем не заполнить. Андерфелс так не хотел возвращаться в пустоту…
По стеклу застучали капли дождя. Все сильнее и сильнее, все настойчивей, они барабанили по решетчатому окну, смывая с него грязь, пыль и копоть, как будто тщетно старались очистить это вместилище зла. Через несколько минут дождь перешел в град, и крупные кусочки льда злобно и жестоко царапнули по стеклу. Холодный, дьявольски холодный дождь ознаменовал собой пришествие нового дня по ту сторону окна.
Но здесь, в подвале, всегда царила ночь. Сумерки души, которые невозможно было рассеять светом солнца.
Что-то мягкое и немного колючее коснулось Каэтаны, которая, казалось, уже не реагировала ни на что. Андерфелс молча посмотрел на нее, проводя рукой по ее изможденному лицу, накрыл ее одеялом, которое принес еще вчера в подвал, и вышел.
Ненависть никуда не делась, но теперь это была уже ненависть другого рода — к самому себе.

 

Шел дождь. Тоскливый, осенний, мелкий дождь. Квартал дворфов будто вымер, не работала ни одна кузница. Да и кто будет работать в такую погоду? Лужи будто кипели, от падающих капель, выбивавших веселую дробь по крышам. Кузница в глубине квартала тоже не была исключением. Объект постоянных шуточек со стороны дворфов, в основном из-за не слишком-то привычного обитателя. Из-за прикрытой двери не доносилось ни шороха, ни отблеска света, ничего. Мертвая тишина, и только едва уловимый в свежем воздухе запах табака указывал на присутствие кого-то внутри.
Бррр... Мокро. И холодно. Отвратительная погода для прогулки, что уж говорить. Но Эльзу это не смутило. Оставаться в доме Генриха Гейла ей не хотелось — слишком многое напоминало о том, что там произошло, и что еще хуже — о том, что было до того. Она вышла из дома и направилась в город, толком и не зная, куда собирается идти. На полпути ее застал проливной дождь с грозой и молниями, который постепенно перешел в мелкий, накрапывающий, вызывающий только раздражение. Промокнув до нитки, жрица забрела в квартал дворфов, спрятавшись под одним из навесов. Стянув перчатки, она подула на озябшие пальцы и отряхнулась. Но толку от этого было мало. Насквозь промокший плащ каменным грузом лежал на плечах. Вытерев лицо от капель воды, Эльза посмотрела в сторону, на вывеску, надпись на которой растеклась от постоянно идущих в этом месяце дождей.
"Кузница", — подумала она отвлеченно. На улице никого не было, но дверь была приоткрыта. Решив, что она только зайдет погреться, Ливлетт направилась к дому, мечтая о горячей ванне и теплом одеяле.
В доме была полная тишина. Ни звука не раздавалось, было довольно-таки холодно. Довольно странно для такой погоды. Плюс ко всему, было темно, хоть глаза выколи. В приоткрытую дверь ветром задувало мелкие капли, и у входа уже собралась небольшая лужица. Запах табака у входа стал настолько явственным, будто кто-то дымил у Эльзы прямо за спиной. Дверь тихо поскрипывала от сквозняка, создавая довольно жутковатое впечатление.
Жрица проскользнула в проем, прикрыв за собой дверь, и остановилась, давая глазам привыкнуть к темноте. Запах табака был ей знаком. Постойте, а это не кузница ли Лигрима? Вроде бы она была как раз в этом районе. Странно — почему-то каждый раз, когда Эльза направлялась без всякой цели в город, она оказывалась на пороге этого дома. Возможно, это просто череда случайностей, но кто знает...
Она скинула с плеч промокший плащ и повела плечом. Асала упала прямо в руку отточенным жестом. Прислонив ее к двери с внутренней стороны, Эльза огляделась в поисках хоть какого-нибудь источника света, но ничего не было. Сделав пару шагов вперед, она споткнулась о ножку стула и тихо зашипела.
— Здравствуй, Эльза, — приветливо раздалось у жрицы за спиной. Эльф, оказывается, сидел у Эльзы за спиной, в углу, прислонясь к косяку двери вытянув ноги и куря трубку. Его глаза светились в темноте двумя огоньками. Это был единственный источник света во всей кузнице.
Жрица резко обернулась, споткнулась о тот самый стул и с громким грохотом свалилась на пол, ругаясь на чем свет стоит.
— Лигрим... почему, Плеть тебя побери, ты все время пугаешь меня? — наконец ответила она, поднимаясь с пола и отряхиваясь.
Эльф встал и захлопнул наконец дверь до конца. Разжег светильник и посмотрел на Эльзу.
— Извини, я не хотел. Да на тебе сухой нитки нет. Что-то случилось?
Эльф между тем времени зря не терял. Подошел к горну, раздувая огонь. Кузница постепенно наполнялась сухим, потрескивающим жаром.
— Раздевайся, — ухмыльнулся эльф, поднимаясь наверх, — сейчас что-нибудь найдем. Не будешь же ты на себе сушить?
Эльза села на стул, о который сама же и споткнулась, и попыталась принять благопристойный вид. Получалось, впрочем, плохо — мокрые волосы придавали ей вид болотной ведьмы, а промокшая одежда заставляла дрожать, хоть в комнате становилось теплее. Вздохнув, жрица потерла лоб и посмотрела на пламя в горне.
— А у тебя есть, во что переодеться? — поинтересовалась она, слегка улыбаясь в ответ на слова эльфа. — Я не собираюсь расхаживать тут в чем мать родила.
— Говорю же, найдем. Собственно я уже нашел, — весело ответил эльф, спускаясь по лестнице и сжимая в охапке рубашку и штаны. Протянул добытое Эльзе, улыбаясь. — Все же лучше, чем ничего. А одеяло тебе давать это уж как-то совсем... -
Черная рубашка с широкими рукавами, с завязкой у горла, прочные кожаные штаны. Точная копия одетого сейчас на эльфе. — Переодевайся, в общем. Мне отвернуться? — хитро улыбнулся Лигрим.
Эльза фыркнула, разглядывая добытую одежду. Откуда у эльфа все это берется? Что ж, и такое сойдет. Правда одежда была ей на несколько размеров великовата.
— Да, ты уж постарайся, — кивнула Эльза. — И не подсматривай.
Дождавшись, пока эльф отвернется, она быстро скинула с себя промокшую одежду и не без облегчения переоделась в новую. Сразу стало на порядок теплее, к тому же горн уже разгорелся, освещая комнату сполохами искр. Закатав рукава и штаны, она критически осмотрела свой новый наряд.
— Я похожа на мальчишку-подмастерье, — со смешком в голосе констатировала она.
Эльф развернулся, скептически оглядывая Эльзу. Выпустил к потолку сизое кольцо дыма и кивнул, пряча улыбку.
— Знаешь, а ты права. Даже очень похожа. Но тебе все равно идет. Так что, что-то случилось? Или ты просто в гости решила зайти?
Эльза помрачнела, отвернувшись и присев поближе к огню. Протянула к нему руки, пытаясь согреться, но холод, казалось, исходил откуда-то изнутри.
— Я просто решила прогуляться и попала под дождь, — эхом ответила жрица, задумчиво глядя, как искра выскочила из горна и упала на ее руку. Секундная боль — и искорка потухла. — Странно, что я зашла именно сюда. Я ведь просто искала, где спрятаться от непогоды.
Эльф подошел ближе и остановился у жрицы за спиной, глядя на раскаленные угли в горне. Узорчатая трубка в его руке тихонько шипела, выбрасывая сердитые облачка дыма. Рыцарь положил ладонь на спинку стула, слегка сжав её пальцами. Темное от времени старое дерево чуть слышно скрипнуло.
— Только ли от непогоды? Ты ведь не просто так зашла именно сюда? Исключая тот факт, что я единственный псих, который торчит в кузне в такую погоду и у меня приоткрыта дверь, — нарушил он затянувшееся сверх меры молчание.
Эльза вздрогнула. В отблесках огня она увидела то, что совсем не хотела вспоминать. Но причина того, что она ушла сегодня из дома — в очередной раз — снова заполнила ее разум, рисуя картины прошлого. Жрица просто не могла оставаться там. Каждый раз, когда она глядела на лицо Гейла, она вспоминала тот день.
— Может быть, и нет, — тихо ответила Эльза, не оборачиваясь. — Может быть, просто я больше не могу этого выносить.
— Что выносить? Гейла? Да с ним невозможно находится в одной комнате дольше трех минут, потом его хочется убить, — ухмыльнулся эльф, затянувшись. — Что он опять натворил?
Лигрим положил ладонь на плечо жрицы, отпустив наконец многострадальную спинку стула. Дерево благодарно скрипнуло. Рука рыцаря казалась не холодной, скорее успокаивающе прохладной. А может, это и правда только казалось.
Эльза вздрогнула, когда рука эльфа прикоснулась к ее плечу. По ее телу прошла мелкая дрожь, и она вся как-то сжалась.
— Не надо, — попросила она тихонько, повернула голову и взглянула в глаза Лигрима. На мгновение он увидел, сколько затаенного отчаяния и страха было в ее глазах. Но она хорошо скрывала это... До сегодняшнего дня, когда холодный осенний дождь, казалось, смыл с нее всю краску, и ее обнаженная душа осталась беззащитной, и все ее тщательно оберегаемые секреты не рванулись прочь, как вино из треснувшего кувшина.
Жрица быстро отвернулась, взяла кочергу и пошевелила ею угли, поддерживая огонь.
— Эльза, тебе же страшно. Чего ты боишься? Я вижу страх и отчаяние. Да что там вижу, они буквально витают в воздухе. Расскажи, что случилось? — эльф даже не подумал убирать руку с плеча жрицы, только понизил голос. Тихий, ласковый голос казался украденным, настолько он был несвойственен рыцарю смерти. Но даже такой тихий голос умудрялся отдаваться эхом от стен кузницы. Дождь тихо барабанил по крыше кузницы, но в сухом и теплом помещении он казался даже приятным. Но попробуйте выйти на улицу.
Эльза несколько минут молчала, замерев на месте и глядя в пустоту. Лигрим чувствовал, как подрагивало от напряжения ее плечо, как будто рука его была раскаленной и причиняла ужасную боль.
Наконец жрица опустила голову и посмотрела на свои руки.
— Я думала, что никогда, никому, ни при каких условиях не буду рассказывать о том, что произошло тогда, в этом самом городе, на этих улицах. — Сказала она каким-то усталым, безразличным голосом. — Но я не могу молчать и каждый день вспоминать это. Каждый день, когда я вижу Гейла, я не могу забыть.
Эльф легко погладил жрицу по плечу, выдохнув дым в потолок и засунул трубку в карман на груди. Одной рукой он почти неощутимо прикоснулся к влажным волосам жрицы, легко улыбнувшись. Положил свободную руку на другое плечо жрицы и молчал. Осторожная, тихая попытка дать ощущение защищенности, покоя.
— Что случилось? Нельзя все время держать это в себе. Расскажи, — тихо заговорил эльф, сделав быстрое движение пальцами, словно постучал по струнам.
Эльза помотала головой, закрыв лицо руками. Нет, это было слишком отвратительно. Даже вспоминать об этом было ужасно, не то, что говорить. Да и как это описать? Ее почти физически затошнило.
— В первый раз я увидела Гейла в таверне, — наконец выдавила она, пытаясь успокоить дыхание. — Когда приехала в город в поисках работы. Мы перебросились парой незначительных слов, и на этом наше знакомство закончилось. Потом я вышла и направилась к руинам парка... там я обычно медитировала, глядя на пейзаж. Был уже поздний вечер, — она перевела дух, избегая смотреть на эльфа.
— Конечно, я видела, как Гейл вышел из таверны и шел за мной до самого парка. — Она продолжила, понимая, что если сейчас остановится — то потом уже никогда не наберется смелости все рассказать. Это был ее единственный шанс, поэтому путь был только один — вперед. Вперед, по этой паутине воспоминаний, окропленных кровью и страданиями. И не оглядываться. — Но я не придала этому большого значения. Асала была со мной, и я не боялась уличных разбойников. К тому же, он выглядел, как приличный человек.
— Именно что выглядел, — почти беззвучно пробормотал эльф, успокаивающе проведя ладонями по плечам жрицы. — Продолжай, я слушаю. Выговорись, наконец. Хватит держать это в себе.
Эльза кивнула, торопливо продолжая свою исповедь.
— Я решила, что не могу оставаться там для медитации, поскольку он пытался что-то мне сказать. Но разговор не клеился, и я попрощалась. — Она сделала паузу, пытаясь проглотить стоявший в горле комок. — Я повернулась и прошла мимо него. Клянусь, у него ничего не было в руках. Тогда я не знала об удавке в перчатке... — она нервно усмехнулась. — Тогда в первый раз мне суждено было познакомиться с этой удавкой весьма близко. Пройдя мимо Гейла, я почувствовала на своей шее тонкую веревку. Через несколько секунд я потеряла сознание, даже не успев понять, что происходит... Я не ожидала этого. Никак.
— Дальше? — голос эльфа постепенно становился абсолютно бесстрастным. Это означало, что он подходит к последнему градусу ярости. Ледяное, убийственное спокойствие змеи не обещало ничего хорошего. — Не останавливайся, продолжай. Я выслушаю тебя до конца, обещаю.
— Это только начало, — невыразительно пожала плечами Эльза. Сейчас она полностью абстрагировалась от своих эмоций, в ином случае ее просто била бы истерика. — Я очнулась там же, в руинах. Это было очень тихое и закрытое место, я специально его выбрала, чтобы меня не тревожили. Поэтому никто не слышал моих криков, — ее голос дрогнул, но только один раз. — Я пришла в себя, и поняла, что мои руки связаны. Одежды на мне не было. Гейл держал веревку, и когда я начала сопротивляться, он просто потянул за нее. Знаешь, упасть лицом на асфальт — не самое приятное из ощущений. Я лежала на земле, распластавшись и кашляя от удушья. Руки болели невыносимо, они были выгнуты под таким углом... не знаю, как я не вывихнула их. Но двинуться я не могла. Удавка впивалась в мои запястья с каждым движением. — Эльза едва заметно поморщилась, глядя на языки пламени, пляшущие свой первобытный танец. — Он что-то говорил, тихо и спокойно, как будто делал нечто совершенно обыденное. Говорил, чтобы я не кричала — все равно никто не услышит, и это вредно для связок. И еще чтобы не сопротивлялась, чтобы не сделала себе хуже. — Она глухо засмеялась. — Как будто хуже уже могло быть...
Жрица сжала зубы, выдавливая слово за словом, словно кровь из незажившей раны.
— Еще некоторое время я пыталась вырваться, но только ослабла и потеряла много крови. Она так и хлестала из разбитого носа и губ. Я просто хотела, чтобы меня оставили в покое. А Гейл... — она посмотрела в сторону. На бледном лице не дрогнул ни один мускул. — Он изнасиловал меня, а потом... Я не помню. Все как в тумане. Помню только боль и унижение. И обреченность. Я знала, что никто не придет, но все равно звала на помощь, пока не охрипла. Очнулась я, лежа на мостовой. Веревки не было. Сил не было тоже. Он бросил мне мою одежду и ушел, сказав что-то напоследок, но мне было все равно.
Эльза продолжила, не обращая внимания ни на что больше.
— После этого я уехала из города, думая, что никогда туда больше не вернусь и не увижу этого человека. Я ошибалась. Он как-то нашел меня в Луноречье, когда я занималась расследованием дела, касающегося Братства Справедливости. Сколько бы я не убегала, он меня всегда находил. Подмешивал в воду наркотики, чтобы я не сопротивлялась. Угрожал и шантажировал. В конце концов Братство нашло меня, и одним весенним утром я проснулась с мечом в животе, — Эльза провела рукой по шраму. — Гейл убил их, вытащил меня и вернул в Штормград, к себе домой. Вылечил, практически спас мою жизнь. Теперь, когда я думаю об этом, — уголки ее губ дернулись. — Мне приходит в голову мысль, что это он мог навести Братство на меня. Ведь теперь я не могла покинуть его логово. Я даже ходить могла с трудом. Мне пришлось остаться там на десять дней... А потом я уехала в Нордскол. Что было дальше, ты знаешь.
Руки эльфа как-то незаметно покинули плечи Эльзы. И стало ясно, почему — он просто не хотел делать ей больно. Стул протестующе взвизгнул и явственно затрещал под пальцами Лигрима, вцепившимися в него. Побелевшие еще больше, они казались высеченными из холодного мрамора. Как и его лицо, застывшее, бледное, в неверных тенях, порождаемых горном, казавшееся маской самой Смерти, приросшей к его лицу.
— И после всего этого ты не оставила его подыхать в некрополе? — страшнее всего в этом голосе было ледяное спокойствие, составлявшее пугающий контраст с действиями и видом эльфа.
— Я не могла этого сделать, — Эльза почувствовала, как начинает дрожать. Стена спокойствия, которой она окружила себя, чтобы не сойти с ума от этих воспоминаний, начинала давать трещины. — Он спас мне жизнь. Может быть, это он натравил на меня бандитов. Может быть, это все было для того, чтобы сделать меня пленницей в том доме. Но он спас мне жизнь. Я должна была отплатить ему этот долг.
Эльф выпустил многострадальный стул и сжал руки в кулаки, впиваясь ногтями в ладони. Заскрежетал зубами и сделал несколько глубоких вдохов, успокаивая нервы. Решение пришло мгновенно и само собой. Единственно возможное.
— Если этого не можешь сделать ты, — медленно начал он, — это сделаю я. Ради твоей безопасности и твоего же спокойствия. Это бешеное животное, поганый ублюдок, а не человек. Хочешь ты этого или нет, я убью его. Или, как минимум, искалечу.
Эльза молчала. Прошло несколько минут, а она все так же неподвижно сидела на стуле, которому жить осталось уже явно недолго. Потом медленно встала, повернулась к Лигриму и сделала шаг к нему. Она выглядела растерянной, словно маленькая девочка, заблудившаяся в лесу.
— Я хотела бы возразить тебе, — прошептала она. — Хотела бы его простить... Но ты прав. Я прошу у тебя только об одном, — она подняла глаза, посмотрев эльфу в лицо. — Позволь мне пойти с тобой. Я хочу посмотреть ему в глаза перед смертью. — Ее последняя фраза была туманна, но в голосе жрицы не было ненависти. Скорее какая-то жестокая обреченность.
Все собранные в кулак силы, которые нужны были Ливлетт для этой последней исповеди, мгновенно покинули ее, и она медленно осела на пол. Могло бы показаться, что она плачет, но ее глаза были сухими. Только по ее телу пробегала нервная дрожь.
Эльф сделал шаг к наковальне, сметая с нее заготовки, со звоном ударившиеся в стену. Пинком опрокинул ящик с инструментами и круто развернулся к Эльзе, с совершенно диким лицом обводя кузницу взглядом. Во время этой вспышки ярости эльф не издал ни звука, и это было страшнее всего. Сделал несколько шагов к Эльзе, на неверных, подламывающихся от злобы ногах. Опустился на пол рядом с ней и крепко обнял, прижав к себе, баюкая, успокаивая. Только непонятно, кто кого пытался успокоить, кому больше была нужна защищенность.
— Успокойся. Все закончилось. Скоро все закончится, обещаю.
Эльза кивнула. В руках Лигрима она была, как тряпичная кукла. Но постепенно она приходила в себя, понимая — ей нужно было высказаться. Она так долго несла этот груз одна, не смея никому рассказать, что он почти погубил ее. Наверное, именно для этого судьба привела ее сегодня в кузницу. Разумом она не понимала, куда хочет придти, но сердце привело ее в правильном направлении. И это касалось не только того, что она пришла к эльфу. В этом был какой-то другой, затаенный смысл, который ей еще предстояло разгадать. Но сейчас она не хотела об этом думать...
— Я знаю. Верю, — сказала она, пытаясь подавить дрожь и приступ отвращения, навеянный воспоминанием о том дне. — Я выберусь. Мы... мы с тобой выберемся из этого. Все будет хорошо, — казалось, она пыталась убедить в этом саму себя. Но даже сейчас вера не покидала жрицу. Свет был с ней, и неважно, что ей пришлось пережить — он всегда будет с ней. Архижрец ошибался. Свет давно простил ее за совершенные грехи, и теперь Эльза это знала.
Эльф сидел неподвижно, прижимая к себе жрицу, и молчал. Она казалась как никогда беззащитной, испуганной, растерявшейся. Лигрим пытался успокоить её как мог, удивляясь застрявшему в горле комку, который не позволял нормально дышать. Это было очень странно, непривычно и, если уж на то пошло, страшно. Рыцарь уткнулся жрице в шею и пару минут молчал, прежде чем заговорить. Не хотелось нарушать тишину, установившийся покой.
— Да. Выберемся. Мы выберемся, обещаю. Не стоит с этим затягивать, покончим с этим сейчас же, — успокаивающе, ласково с непоколебимой убежденностью прошептал он. — Упокой Свет его душу, — цинично закончил он, уже в голос.
Вскоре эльф и человеческая женщина вышли из кузницы. Заперев дверь, они направились в сторону Старого города, туда, где за городскими стенами располагались частные дома тех, кто мог себе это позволить. Оба шли в абсолютном молчании — за спиной женщины торчало длинное древко глефы, исчерканное рунами, надписями и какими-то знаками. Она уже не верила, что ее оружие может даровать кому-то прощение. Но пускай Свет прощает того, кто совершил такое ужасное преступление... Пускай Свет простит его. Но она — не простит.
Дождь закончился. Казалось, он шел вечно. Но теперь, когда воздух наполнился запахом травы и земли, как всегда бывает после грозы, из-за туч высветился первый луч солнца. Из домов по одному, осторожно, высыпали люди, спешащие по своим делам. Скоро улицы наполнились стуком копыт, голосами и обычным городским шумом. Но этот короткий миг, когда все замерло в предвкушении чего-то нового, неизведанного, обновленного — он остался в сердце жрицы.
Всю дорогу она держала эльфа за руку, словно боясь отпустить, как будто он мог исчезнуть, если она на секунду перестанет чувствовать его прикосновение. Только это вселяло в нее уверенность в правильности того, что она делает. И она сжимала его ладонь крепче.
Молчание эльфа вполне устраивало. Он крепко держал жрицу за руку, рукоять меча привычно давила на спину, металл доспеха был надежно скрыт плащом. Он не сомневался в правильности решения ни на мгновение, но чувствовал неуверенность Эльзы. Он должен был это сделать, и он это сделает. Гейл был причиной слишком многих страданий и боли. Он был диким зверем, непредсказуемым, безумным и опасным. И он должен был умереть. Эльф крепче сжал ладонь Эльзы, на секунду взглянув ей в глаза. Идти оставалось уже недалеко.
Быстрым шагом, почти бегом Наоми бежала до квартиры племянницы. Быстрее, быстрее, пока не рассвело, пока улицы пусты, и есть возможность смыть кровь преступников с доспехов. Цветом она не отличалась от крови невинных, это, определенно, стоило учитывать.
Завернув за угол, дренейка вышла в Каналы, почти прыжками, с лязгом спустилась по ступенькам в воду по колено, и несколько раз плеснула на себя водой. Слишком темно, чтобы точно сказать, помогло ли это, но… Время, время, время!
Она вышла на мощёную камнем улицу и зашагала дальше, к тому дому с эркером, на втором этаже которого любил в своё время качаться на кресле-качалке, курить трубку и читать книги лейтенант Дж. Фрай.
Дренейская девочка-подросток, продирая глаза и поправляя перекошенную от ночных ворочаний пижаму, вышла в гостиную. Её взгляд упал на грязные доспехи и следы больших копыт на ковре.
— Наоми, это… это же не моя квартира! Ты… ладно, я уберу, но ты так больше не… — начала было свою тираду Ниобэ, но запнулась на полуслове, встретившись взглядом с родственницей, выглянувшей из душевой с мокрым лицом и волосами, и в стеганом поддоспешнике, заляпаном… о, Свет! …чем-то красным!
— Это ты томатным соусом замаралась? – поинтересовалась девочка, натянуто улыбнувшись.
Та ответила мрачным «угу» и продолжила отмываться, а Ниобэ осторожно подошла к доспехам, сложенным у стены гостиной. Латы были забрызганы грязью с ног до головы, словно Наоми обошла все лужи в городе и как следует в них попрыгала. «А может, просто торопилась? А в темноте и не видно, где что»,— подумала дренейка, и дотронулась до нагрудника. Кусочек грязи упал на пол и раскрошился от удара на песок и пластиночки с бурой и красной стороной. Девочка присела и потянулась за одной такой пластиночкой, чтобы лучше разглядеть, но случайно зацепила сапоги. Те покачнулись, шумно столкнувшись друг с другом, а затем упали на нагрудник, с которого затем брякнул шлем.
— Руки прочь от доспехов! – Наоми выбежала из ванной и в гневе оттолкнула Ниобэ так, что та упала на диван, а затем сползла на пол, — не трогай, это… это опасно.
»Стоит ли благо целого города слезы ребенка?»
Вечерело, Наоми снова «Железная Дева», снова в чистых доспехах. Сегодня умрет ещё один негодяй. А может и не один. Сегодня в её планах было проверить адрес, выданный контрабандистами с портового района. Вероятно, там жил их конкурент. Правильно ли она поступает, поднимая муть со дна? Кто знает, легче ли после этого будет местным.
Но реку она перешла, и отступать было некуда. Только один вариант – довершить начатое. Оставь дело неоконченным, промедли – и вся шушера затихнет, и будет сидеть тише воды, ниже травы, пока по городу бродит «монстр в сароните». А потом её или её племянницу кто-нибудь поймает, или убьёт во сне.
Наконец-то, наконец все ушли, самое время расслабиться. Никто не потревожит, никто не вытащит «из-под воды» и не прогонит «видения». Все эти расследования ужасно утомительны, и надо иногда побыть одному.
Гейл достал склянку с порошком и соломинку. Суетливыми и быстрыми движениями сформировал ножом аккуратненькую дорожку, вдохнул и рухнул на диван.
Спустя неопределенное количество минут с воображаемых небес послышался сначала стук и треск дерева, а затем довольно громкое цоканье вперемешку с позвякиванием.
— А? Кто там? Эльза, Лигрим? Мфрмвфрм… — пробормотал он себе под нос, завалился на бок и лёг головой на мягкий подлокотник.
Сделав круг вокруг дома, она вернулась ко входу. «Эх, чтоб его… а иначе никак!» — воительница отошла на пару десятков метров и, разбежавшись, ударила «клювом» наплеча в дверь, ухватив ту в последний момент за ручку и не дав ей с громким хлопком, который услышит вся улица, упасть на пол. Быстрым шагом она процокала по тамбуру и коридору, относительно тихо, без дребезжания, открыла дверь и вошла в гостиную. На диване, развалившись и прикрыв глаза, сидел человек. Один, вялый и беспомощный, принявший зелье, и больше никого. Где же его помощники? Вышли по делам? Оставили этого несчастного в качестве приманки, а спрятались и держат её на прицеле? Или испугались и решили отвлечь Наоми самым слабым, а сами сбежали через черный ход?
— Ах, ты мой сла-аденький… — с её руки сорвалась темная молния хватки смерти, и хозяин дома полетел в объятья гостьи. Гостья взяла хозяина дома подмышку и, бросив быстрый взгляд на прикрытую дверь в ванную комнату, направилась туда. Человек почти не сопротивлялся, наверное, и не совсем понимая, что происходит.
В ванной очень удачно оставили кадку с холодной, почти ледяной водой, в которую дренейка макнула человека несколько раз, желая привести его в чувство.
После пятого или шестого «крещения» взгляд его стал более осмысленным, и Наоми, прижав Гейла спиной к груди, подошла к зеркалу, что над умывальником.
Они смотрели друг другу в глаза, он улыбался нагло, она – в предвкушении.
— Вот и всё… и ты тоже не скрылся от правосудия, — полушепотом, почти ласково, и с приятным дренейским акцентом сказала Наоми.
Гейл навалился головой на нагрудник дренейки и хрипло рассмеялся, прикрыв глаза.
— Старый Город… те трупы из канализации, они тоже не скрылись? – спросил он, закончив смеяться.
Улыбка пропала с лица женщины. Она помрачнела и отвела взгляд в сторону. Воспользовавшись моментом замешательства, мужчина схватил с раковины опасную бритву и ткнул наугад на фут выше своего правого плеча, слегка ударившись рукой о латный воротник. Лезвие со скрипом вошло в щеку Наоми, и застряло, оказавшись зажатым между коренных зубов. Человек дернул за полированную черную рукоять бритвы, но она выскользнула из мокрой ладони, и бритва осталась торчать из щеки дренейки. Оставшись без оружия, Гейл попытался вырваться, но левая рука, которой его обнимала воительница, сдавила грудную клетку. Свободной правой рукой она вытащила лезвие из щеки и сплюнула потемневшей, вязкой от слизи, синей кровью на раковину, замарав при этом свои латы.
— А вот это ты зря, — Наоми с силой воткнула бритву в плечо человеку, провернула и обломила, оставив лезвие под кожей. Тот лишь поморщился – порошок неплохо приглушал боль, оставляя её где-то на задворках сознания. Тем не менее, правая рука безвольной плетью повисла, и снова поднять вверх он её уже не смог, а левая была зажата рукой воительницы.
«Вьеру, помоги!» — на дренейском прошептала она, прикрыв глаза и чуть скривившись. В помещении запахло паленой плотью, густая синяя кровь на щеке Наоми вскипела и запузырилась, бледно-голубые искорки запрыгали через латный воротник, а около лба вспыхнул символ Наару.
Потянулись секунды молчания в едком дыму.
— Давай, убей меня, разруби на куски и раскидай по всему дому! Исполни своё обещанное правосудие! – вдруг не выдержал человек, — ну же… и весь Штормград начнет охоту на подобных тебе. А сначала… сначала они пойдут за той девчонкой, у которой ты живешь! А затем отловят и «освятят» всех акери…
Он не договорил, ладонь латной перчатки, врезавшаяся в лицо, помешала это сделать, разбив нос и губы.
— Это будет потом, а сейчас тут только ты и я, — прошептала дренейка, широко улыбнувшись. Корочка засохшей крови осыпалась с ранее пробитой щеки, обнажив продолговато-рваное пятнышко более светлой кожи.
— Живые слабы, они боятся за своё будущее. Поэтому вы живы, поэтому вы на свободе и вам всё сходит с рук. Так не будет вечно, — Наоми медленно, картинно, с лязгом достала короткий массивный меч из чехла на поясе, — но я тебе могу предложить исповедаться перед казнью.
Мужчина хрипло рассмеялся и посмотрел в зеркало, на своё побледневшее лицо с темно-фиолетовыми прожилками вен, на красное пятно, расплывшееся по всему правому рукаву рубахи и захватившее бок, а так же ту часть брюк, которая была видна в зеркале. Чем больше тянет эта дренейка, тем больше шанс, что он просто потеряет сознание от потери крови. У Гейла не было возможности посмотреть себе под ноги, чтобы увидеть лужу крови, но как доктор он уже не чувствовал ни плеча, ни руки, и понимал, что с такой раной он продержится в лучшем случае ещё несколько минут.
— Ты не упокоишься после смерти, если я так захочу, — дренейка чуть приподняла его подбородок кончиком лезвия, — ты будешь прахом в моём рюкзаке, ты будешь идти в атаку и грызть жилы моих врагов. Я рыцарь смерти, помни об этом. И лучше бы тебе не терять сознание.
— Ты не сделаешь это, я ведь вижу, ты тоже слаба, духу не хватит, — слабо улыбнувшись, прохрипел он, и повис на левой руке Наоми, — ты ведь не убийца на самом деле…
Воительница закатила глаза и стиснула зубы. Последнее, что видел меркнущий взгляд Гейла – напряженное лицо Наоми, едва шевелящиеся от нашептывания погребальной молитвы губы, измазанные темно-синей кровью. Клинок вошёл сзади, под правой лопаткой, и вышел между рёбер спереди.
— Покойся с миром, — закончила она фразой на всеобщем.

Дверь была выломана. Эльза сразу напряглась — что-то было не так. Гейл никогда бы не оставил свой дом в таком виде. Проскользнув в коридор, она осмотрелась, медленно и бесшумно снимая со спины глефу.
— Генрих? — негромко позвала она, вглядываясь в темноту. Почему-то идея убить его уже не казалась Ливлетт такой уж хорошей. Может быть, следовало просто оставить его в покое. Но оживленные сегодня воспоминания хлынули в ее сердце, заставляя его зачерстветь. И ничто не могло искупить его вины за содеянное.
Лигрим удержал жрицу, отрицательно качнув головой. Меч как-то незаметно покинул ножны, перекочевав в ладонь и тускло блестя лезвием. Почти танцующей, абсолютно беззвучной походкой эльф двинулся вглубь дома. В гостиной он зацепился взглядом за склянку с порошком и улыбнулся. Настороженный взгляд эльфа, обшаривавший комнату, наткнулся на следы копыт на ковре. Следы привели рыцаря к прикрытой двери, за которой было подозрительно тихо. Эльф распахнул дверь и тут же уперся взглядом в спину дренейки, проткнувшей Гейла мечом. Посмотрев в зеркало, эльф дернул ухом и тихо, но совершенно явственно пропел несколько слов на дренейском. Незнание языка не помешало просто воспроизвести строчку из песенки, которую постоянно пела Железная Дева, доводя до белого каления Разувия. Дренейка посмотрев в зеркало могла бы тут же увидеть эльфа и странную, ядовитую, кривую ухмылочку у него на губах, прекрасно ей знакомую. Да и сам эльф был неплохо ей знаком.
— Ну здравствуй, Железная Дева... Давно не виделись. — учтиво, но в тоже время слегка язвительно поздоровался Лигрим.
Хвост, закованный в саронит, с драконьим "моргенштерном" на конце, напряженно дернулся.
— Шахматист? — хриплым, дребезжащим, низким голосом спросила она, глядя в глаза его отражению в зеркале. Знакомый эльф, который часто ошивался рядом, пока она в окружении скелетов-кузнецов перековывала свои доспехи. Ну надо же, этот тип запомнил ту песенку...
Наоми выпрямилась во весь рост, перестав сутулиться. Небольшой гребень на шлеме почти коснулся потолка, а ноги человека, висящего на лезвии меча и её левой руке, оторвались от пола и повисли на высоте фута с лишним. Слабая, едва заметная лиловая вспышка дренейского кристалла, и саронитовый лик медленно, плавно и с противным лязгом опустился на её лицо, измазанное синей кровью.
Воительница осторожно повернулась, чуть разбрызгав копытами лужицу крови Гейла, и посмотрела на эльфа и его спутницу, держа тело с торчащим из груди мечом, как живой щит.
— Шахматист? — Эльза выглядела абсолютно сбитой с толку. — Железная Дева? Что тут вообще происходит?!
Она заглянула в ванную комнату, увидев лужу крови на полу. Огромная дренейка, закованная в латы, держала в руках какого-то человека, проткнутого мечом. Сначала она не узнала его — ей показалось, что это кто-то другой, но потом...
— Генрих! — она отступила на шаг, расширив глаза в удивлении, и чуть не споткнулась о порог.
— Он самый, — склонил голову эльф, слегка разведя руки в стороны. Одновременно и предостерегающий жест для Эльзы, что бы она подождала вмешиваться. Лигрим скользнул равнодушным взглядом по Гейлу, чуть сузив на мгновение глаза.
— Это совершенно необязательно, — скучным голосом начал эльф, опершись о рукоять меча. — Если бы я хотел тебя убить, ты была бы уже мертва, не успев даже обернуться и тебе это прекрасно известно. Кроме того, я пришел сюда не за тобой, а за ним, — короткий кивок на Гейла. — Но, кажется, опоздал. Поэтому вытащи из него меч, неужели нельзя было без этого?
Черное лезвие клинка тускло блеснуло, когда эльф крутанул рукоятку в ладонях. Длинное, узкое лезвие, испещренное рунами. Плащ надежно скрывал доспехи, но такие же черные, как и меч, пластины мелькнули на мгновение во время поклона эльфа, обнажившего на секунду и перевязь с ножами.
За эти секунды, пока знакомый акерит кланялся и просил отпустить тело Генриха, Наоми не шевельнулась.
— Расскажи мне об этом человеке, — монотонно и без эмоций произнесла дренейка, разглядывая эльфа через решетки в прорезях для глаз.
Она была в легком замешательстве, но в меру сил старалась скрывать это — кого угодно она ожидала тут встретить, но только не Лигрима.
— Если не углубляться в пространные объяснения, этот человек достоин гораздо более медленной и мучительной смерти. Можешь поверить мне на слово, у меня достаточно веские основания. И если играть по правилам, его жизнь принадлежит мне. А эту дыру ты проделала в нем совершенно зря, в Штормграде и так слишком много шума в связи с этими убийствами, чтоб подливать масла в огонь. На бандитские разборки или "заказ" тут уж точно не подумают. Неосмотрительно. Грубо. Грязно, — вздохнул эльф.
Эльза перевела дыхание, попытавшись придти в себя. Теперь, когда она увидела Гейла, ей показалось, что она жалеет его. И хотя он заслужил смерти, что-то в жрице все равно продолжало испытывать к нему жалость. Слишком много она прошла с этим человеком, чтобы вот так...
— Это твоих рук дело? — ледяным голосом спросила Эльза, глядя снизу вверх на дренейку. — А остальные — их тоже убила ты?
Она оперлась на древко глефы, глядя исподлобья на дренейку по имени Железная Дева. Конечно, дренейка была сильнее. Но если они нападут на нее вместе с Лигримом, у них будет шанс победить. Хотя, похоже, Лигрим ее знал. Ну что ж, тем хуже для нее.
Эльза подняла глефу и сделала шаг к Железной Деве.
— Правосудие есть и на таких, как ты, — сказала Ливлетт ровным голосом.
— Если вы шли его убивать... — воительница оттолкнула тело вперёд, вытаскивая из него меч. Труп Гейла упал к ногам эльфа, ударившись головой о его колено. — ...то ни к чему лишние разговоры. Он мёртв, — дренейка остановила взгляд на женщине с глефой, — а если нет, то труп ещё теплый, а раны не настолько тяжелы. Если поторопитесь, ещё сможете вернуть душу в тело.
Эльза натолкнулась на неожиданное препятствие, поднятая рука эльфа не давала сделать ей и шага вперед. Лигрим нещадно пнул Гейла в ребра, как раз со стороны раны. На мгновение опустился на колени, приложив ухо к сердцу. Оно едва заметно билось, Гейл был еще жив. Но ненадолго.
— Да нет, он еще жив... Плохо работаешь. Теряешь хватку.
— Постойте, — Эльза положила руку на плечо эльфа. – Неужели ты убьешь его? Он ведь совершенно беспомощен, — женщина вздрогнула. Она ведь тоже была беспомощна тогда, и все равно ее не пощадили. Но Гейл все-таки спас ее. Возможно, он действительно любил ее – какой-то своей, странной, извращенной любовью. И сердце Эльзы дрогнуло. – Я могу попытаться сделать так, что он доживет до следующего утра. Я умею кое-что… А потом можно отдать его в Собор. Там умеют исцелять такие раны.
— Да, я убью его, — ровным голосом произнес эльф. — Тебя он тоже не пощадил, если помнишь. С чего мне щадить его? Я уже принял решение, и менять его не стану, — эльф поднял меч, на секунду взглянув Эльзе в глаза. — Ты сама решила пойти со мной. Если идти, то до конца. Он выберется из Собора. И ты уверена, что он не захочет убить тебя или меня? Такие, как Гейл, не меняются.
Ливлетт отступила, рука с зажатым в ней древком глефы бессильно опустилась.
— Понимаю, — тихо сказала она, — Тогда делай то, что должен. – Она встала на колени, приблизив лицо к Гейлу. Он был бледен и как будто умиротворен. Слабое биение жизни в его теле постепенно покидало его. Эльза положила руку на его грудь, чувствуя медленный стук сердца, и наклонилась, поцеловав человека в лоб.
— Свет простит тебя, — прошептала она. – Как простил меня. Прощай, Генрих.
Наоми молча стояла и смотрела, как они решают судьбу своего знакомого. Определенно, она тут удачно зашла, этот человек был достоин смерти и, по их мнению, тоже. И почему ей на мгновение показалось, что она ошиблась адресом? И что за "остальные", убийство которых приписывает ей женщина с глефой? Неужели так быстро распространились слухи о случае на портовом складе? Как бы то ни было, воительница решила потянуть время, и лишь молча смотрела на двух знакомых убитого.
— Я все еще жду ответа, Железная Дева. Остальные — тоже твоя работа? — заметил Лигрим, опуская меч, пронзивший сердце Гейла и глухо стукнувший о пол. Выдернул меч, брезгливо вытерев его об одежду Генриха, но в ножны клинок возвращать не спешил.
Когда меч Лигрима проткнул тело Генриха, обрывая угасающую жизнь, Эльза вздрогнула. Что-то отчаянно оборвалось в ее сердце, как лопнувшая струна обрывается с тонким, пронзительным стоном. Это было больно, но необходимо. Эльза вспомнила, как в Нордсколе вытаскивала обломок болта из раны на боку. Тогда ей тоже было больно, кровь так и хлестала, но чтобы выжить, это нужно было сделать. Как и сейчас.
Секунду помедлив, жрица поднялась и посмотрела на дренейку.
— Убийства в Старом городе и порту, — она обращалась скорее к Лигриму. — Очевидно, ее рук дело.
Наоми посмотрела на меч акерита, затем перевела взгляд на глефу. Они ей угрожают? Нет, не то оружие у них, которого ей следует бояться за такой бронёй, это не похоже на тяжелые топоры и булавы, освященные Святым Светом. Но они и не те, за кем она пришла.
— Расскажите об этих убийствах, — тем же безразличным тоном попросила дренейка.
— Четыре трупа, превращенные попросту в гуляш. Всегда пары. Трупы были спрятаны в канализации. Все убийства в районе Старого города. И Гейл был одним из тех, кто занимался расследованием. Теперь ты понимаешь, почему мы тебя подозреваем?
Эльф неопределенно крутанул мечом.
— Недавно Гейл рассказал мне о том, что трупы были найдены в порту, на одном из складов, — добавила Эльза, холодно глядя на дренейку. – Жестоко убиты около десятка человек. Некоторые трупы тоже порублены на куски. Там произошла настоящая бойня, никто не выжил. Единственный свидетель – сторож, но он тоже был убит. Генрих упоминал, что это была банда наркоторговцев, одна из крупнейших в Штормграде. Они, наверное, получили по заслугам… как и бандиты в Старом городе, и проститутки, верно? – ядовито поинтересовалась Ливлетт. – А дальше что? Убивать мелких воришек и нарушителей спокойствия? Вы кем себя возомнили?
Она повернула голову к Лигриму.
— Ты ее знаешь. Она сдастся сама или нам придется применить силу?
Дренейка бросила быстрый взгляд на свой меч. Короткий, массивный, тяжелый, такой бы при хорошем ударе и легкие латы пробил, если знать, как бить, и куда бить. Он ещё был в крови, сытый и полный рунической энергии. В случае боя даже такой проворный эльф не увернется от стремительного удара, подкрепленного силой рун. А уж со спутницей она бы потом разобралась. Но это были не преступники, это было бы не то. Они тоже делали правильное дело, они должны жить.
— Убирайте оружие, — Наоми подняла меч и подвела конец лезвия к чехлу на поясе. Такое положение лезвия так же годилось и для отражения прямого удара.
— Сначала ответь на вопрос, — совершенно бесстрастным голосом произнес эльф, не сделав даже движения для того, что бы убрать меч. — Ты знаешь, кто устроил эту резню? Где гарантии, что это не ты?
— Я склоняюсь к тому, чтобы поведать вам об... как только вы покажете готовность к беседе, — Наоми приблизила на дюйм кончик лезвия к чехлу на левом боку, — Шахматист, вспоминай свою калдорайскую учтивость. Твоя соотечественница создала хорошее впечатление о народе ночных эльфов. Ты его портишь.
Эльф чуть помедлил, прежде чем убрать меч в ножны. Скрестил руки на груди и прищурился.
— Ты же не думаешь, что я настолько глуп, чтоб спровоцировать драку с тобой, когда она мне совершенно не нужна? Если бы я хотел тебя убить, я бы уже это сделал. А ты портишь мое впечатление о дренеях. Кажется, мы квиты? — словно мимоходом бросил эльф.
— Довольно, — Ливлетт надоело слушать эту взаимную пикировку. Лигрим явно знал ее и не думал, что она и есть убийца. Однако все улики указывали именно на нее. – Если ты хочешь говорить и если тебе есть что сказать – прошу. Но не думай, что убийства сойдут тебе с рук. Стража узнает о том, что ты была здесь, и скоро они придут за тобой. – Глефа заняла свое обычное место за спиной жрицы, но в любой момент она готова была снова выхватить оружие. На Генриха Ливлетт старалась не смотреть. Он вызывал в ней какую-то острую жалость и чувство, будто она предала его. Неприятное чувство.
Наоми немного помедлила, заметив взгляд женщины с глефой. Живая не сможет нормально слушать, когда видит труп.
— Пройдемте в гостиную, — дренейка, наконец, задвинула меч в чехол. Затем, вспомнив утреннее негодование племянницы по поводу грязного ковра, сняла полотенце с крючка на стене и смахнула кровь с кованых накопытников, оперевшись рукой на стену, затем бросила багровую тряпку в медную раковину.
Эльф молча вышел из ванной, задев мимоходом труп Гейла. Прошел в гостиную и остановился на входе, опершись о косяк спиной. Он просто ждал.
— Садись, — Эльза махнула рукой на одно из кресел, подбросив поленьев в камин. В доме было холодно – непривычно холодно и тихо. Несколько секунд и в камине заплясал робкий огонек, который медленно разрастался, пожирая сухую древесину. Эльза сама села на другое кресло, накинув на плещи плащ. – Думаю, на этот дом кто-то тебя навел. Вряд ли ты просто зашла наугад и убила первого попавшегося человека. Впрочем, если так, то ты и есть та, кого мы ищем.
Наоми прошла в гостиную и, прижав закованный в саронитовые сегменты хвост к левому бедру, осторожно присела на диван, на котором лежал Гейл, и неуклюже закинула ногу на ногу. Тот жалобно скрипнул под весом Железной Девы, но выдержал.
— И ты сядь, иначе ничего не узнаешь, — строгим тоном сказала она, посмотрев на Лигрима, — маленький, непослушный ребёнок... Наару сердит такое поведение!
Несколько секунд молчания. Наоми вдруг одолел смех, но она сдержалась. Собеседники услышали лишь сдавленный кашель.
Эльф несколько секунд стоял, просто глядя в глаза Наоми. Ну, точнее туда, где они должны были быть, если бы не маска. Потом улыбнулся, подтащил стул и присел напротив дренейки.
— Маленький, непослушный ребенок... — задумчиво повторил он, сплетя пальцы в замок. — Зато я по крайней мере никогда не оставлял лишних следов, способных подвести меня под удар, как эта резня в порту... — язвительно закончил он.
Воительница опять замолчала и дождалась, когда акерит закончит, затем выдержала паузу в несколько секунд.
— Всё сказал?
— Пожалуй, да, — ухмыльнулся эльф. — Ладно уж, выкладывай, что ты там устроила?
Дренейка сложила руки в замок в районе пряжки и опять замерла. Но спустя пару мгновений ожила.
— Нет, с тобой я разговаривать не буду, вот лучше пусть она задает вопросы, — взгляд саронитового лика упал на женщину с глефой, — а ты лучше слушай и не перебивай. Так оно быстрее пойдет.
Эльза переводила взгляд с Лигрима на дренейку и обратно. Казалось, она вообще не понимала, почему они так мило разговаривают после того, как дренейка только что буквально на их глазах убила Гейла.
— Я хочу знать только одно, — Эльза сложила руки на груди и посмотрела на дренейку холодным взглядом. – Кто повинен в убийствах? Я допускаю мысль, что Гейл чем-то насолил тебе, за что ты его и прикончила. Но слишком много совпадений. Генрих уже говорил, что подозревает, что убийцей мог оказаться рыцарь смерти. Похоже, он подобрался слишком близко к ответу, и ты убила его, не так ли?
Железная Дева не спеша задвинула забрало в шлем. Измазанные синей кровью губы расплылись в улыбке.
— На самом деле не совсем так. Я и не знала, что были какие-то убийства в Старом Городе, что он вёл расследование. А вот убийства в портовых складах... это да. Но сторож при мне был жив, просто без сознания.
Она чуть задумалась, постукивая пальцами по цельной кирасе.
— А, наверное, сторожа убил этот рыцарь смерти... Он увязался за мной тогда. Вертлявый, наглый тип. Постоянно лез вперед, но и чуть не был упокоен теми, чей склад.
Дренейка внимательно посмотрела на женщину.
— А вы так сожалеете о смерти тех негодяев? Ваш соотечественник не смог их упечь за решётку из-за того, что его сдерживал закон. Хотя очевидно было, что они достойны и худшего.
— Постой-ка... Какой рыцарь смерти? Кто он? — из голоса эльфа мигом испарилась язвительность, сменившись настороженностью. — Я сомневаюсь, что Гейла сдерживал закон, скорее это, — эльф кивнул на склянку на столе.
— О, я не об этом соотечественнике, а о покойном уже пару лет следователе Фрае, — Наоми помрачнела, вспомнив коллегу, — те преступники смогли подмять законы этого города под себя, а против такого он был бессилен.
— Погодите минуточку, — Эльза посмотрела на Лигрима взглядом, который должен был заставить его замолчать. А затем перевела взгляд на дренейку. — Хочешь сказать, что ты и еще один рыцарь смерти устроили эту резню? И чем, по-твоему, ты лучше него? — Она попыталась успокоиться, но выходило плохо. — Лигрим, скажи, что ты хотя бы не убиваешь...
Дренейка глубоко вздохнула, искренне удивляясь непониманию очевидного.
— Моей целью была лишь та банда со склада. Это не бездомные малолетние воришки, которые тащат еду, чтобы выжить, это негодяи, у которых руки по локоть в крови. Убийцы, грабители, контрабандисты... вам их жалко?
— Наоми, скажи, кто был с тобой. Это очень важно. Поважнее ублюдков со склада, — непривычно тихо, что самое удивительное, просящим тоном, произнес эльф, напряженно выпрямившись на стуле и перейдя с прозвищ на имена.
Дренейка, с сожалением глядя вниз, пробормотала на родном: "Ох, Вьеру... надеюсь, я поступаю правильно." Задумчиво постучав кончиком хвоста в броне по дивану, она, наконец, решилась рассказать.
— Это был человек, щека у него с дырой, через которую видны зубы. Увязался за мной, когда я шла к тому складу. В принципе, сама я убила только... одного. Остальные — всё его рук дело. Проворный негодник, — Наоми чуть промолчала, затем добавила, — не могу сказать, что помню всех акеритов до единого... но его, вроде бы, я видела первый раз.
— То есть, ты хочешь сказать, что шла убивать, но этот человек тебя опередил? — с недоверием спросила Эльза, — Лигрим, скажи что-нибудь. Ты знаешь что-то об этом рыцаре смерти? Ты ведь был капитаном в Акерусе, ты должен что-то знать. — Она помолчала, обдумывая ситуацию. — И зачем ты пришла к Генриху? Он занимался расследованием убийств и собрал несколько улик... Вероятно, что кто-то специально навел тебя на него, чтобы устранить доказательства...
Эльф поднялся, пораженно глядя на Наоми. Рухнул обратно на стул и хлопнул ладонью по колену.
— А вас не удивляет один необычный факт, убийства резко прекратились. Резня в порту была последним, дальше тихо. Так? Какой мы делаем вывод?
Дренейка сделала отсутствующее выражение лица и предпочла отмолчаться, и не мешать рассуждениям эльфа.
— Естественно, я наводил о нем справки, за кого ты меня держишь? Он меня насторожил, когда заявился в кузницу. С довольно странной просьбой... Нож, кандалы и печь. Я выставил его к черту за дверь и на этом все кончилось. Так вот. В Ордене, после Авалона его никто не видел. Он появился пару раз только после смерти Короля-Лича. В Орден он отказался вступать наотрез, после чего исчез. А теперь он превратил в фарш десяток наркоторговцев. Уж больно все схоже, с теми убийствами. А теперь они прекратились. Какой из этого вывод?
— Ты об этом знал и не посчитал нужным сообщить нам? — Эльза неверяще уставилась на Лигрима. — А теперь Генрих мертв, и некому заниматься расследованием... Что ты еще скрываешь, Лигрим? — она прищурилась, пытаясь уловить в Лигриме что-то, что искала. Может быть, оправдание. — Выкладывай все начистоту. Если ты действительно хочешь покончить с убийствами в городе.
— Я узнал об этом только недавно. И делаем мы из этого несколько неутешительных выводов. Первый: похоже, он уже настолько не контролирует себя, что убивает все чаще и чаще. Либо просто получает от этого удовольствие. А резня в порту подтверждает, что он ставит акеритов под удар, вяжет нам руки. Нормальные люди не расчленяют трупы, когда убивают, не так ли? На кого подумают в первую очередь? На акеритов. Его будут искать, когда узнают, что он вытворил. Он устроил эту резню без всякого смысла, без крайней нужды в крови, просто для удовольствия. Его найдут. И дорога ему в таком случае одна, на плаху. Если мы сейчас обвиним его, пойдем на плаху все трое, включая меня и Наоми. Если бы я явился к Генриху без твердых доказательств, ты уверена, что он не подумал бы на меня? Вывод второй: раз убийства прекратились, значит... значит, скорее всего, он нашел себе жертву. Это подтверждает то, что он пытался заказать у меня. Нужно искать его и искать быстро.
Наоми несколько раз задумчиво перестукнула пальцами одной руки по латной перчатке другой.
— Вы предлагаете мне помочь вам?
Эльза вскочила со своего места. Выглядела она бледной и какой-то растрепанной. Видимо, все произошедшее слишком сильно выбило ее из колеи. Она подошла к Лигриму и, поставив руки на бедра, с укором посмотрела на него.
— Ты что, это серьезно? У тебя нет доказательств. И если уж этот рыцарь смерти был на складе вместе с Наоми, то они оба виноваты. Ведь она шла туда убивать, и сюда пришла за этим же! Если мы ее просто так отпустим, она и дальше будет вершить свое «правосудие»… — женщина перевела дыхание. – Кто дает право ставить себя превыше закона короля и Церкви? И об этом еще смеете говорить вы… — она ткнула пальцем в дренейку. – Вы нарушаете все нормы и принципы, которые только возможны. И вы еще говорите о правосудии… Да вы такая же преступница, как и те, кого вы убиваете!
Эльф спокойно поднял на нее взгляд. Встал и положил ей ставшую неожиданно тяжелой руку на плечо, усаживая на свое место.
— Эльза, успокойся. Сядь. Пожалуйста. Хорошо, доказательств у меня нет. У тебя есть другие варианты? Нужно искать ублюдка и найти его как можно быстрее. Так? А для этого нам пригодится любая помощь. Наоми, кстати, — эльф обернулся, не отпуская Эльзу, опасаясь, как бы она не наделала глупостей. — Какого беса тебя понесло на этот склад и сюда? Что ты о себе возомнила? Точнее не так, кем ты себя возомнила? Задачей рыцарям Акеруса никогда не ставилось нести свое правосудие туда, где оно не нужно.
— Король-Лич мёртв, а я возвращаюсь к прежней жизни, с благословения одного из Наару в Шаттрате, — демонстративно сохраняя спокойствие, ответила дренейка, — но почему вы жалеете тех преступников? Их грехи очевидны. Эти головорезы сидят у ваших короля и Церкви под боком, и им всё сходит с рук. Это правильно? А своего приятеля вы и сами хотели убить, так что... в его случае не вам меня судить.
Она рассеянно махнула рукой в сторону Эльзы.
— Впрочем, ладно, пора, как вы говорите, "вершить правосудие" по отношению к тому заблудшему рыцарю смерти.
— Это не мой король и не моя Церковь. А то, что Король-Лич мертв, не означает роспуск Клинка. Грехи... Твои грехи тоже очевидны. И мои тоже. Так что, мы теперь должны друг друга убить? Ты поможешь нам или нет? Если нет, то не провоцируй больше мою спутницу и уходи. Если да, то прекрати пороть эту чушь о правосудии и лучше скажи, ты знаешь, где его искать?
— Ох, Лигрим, ты всегда был слишком приземленным, — Наоми поморщила нос, — хорошо, перейдем к нашему общему знакомому... Последний раз я его видела, когда мы уходили с того склада.
Эльза хмуро смотрела на дренейку. Она до сих пор не могла поверить, что та так спокойно прикончила Генриха. А если бы он оказался невиновен? Жрице совсем не нравилась привычка убивать первого, на кого покажут пальцем.
Впрочем, а была ли она другой раньше, когда служила Церкви и выполняла любой ее приказ? Эльзе вдруг стало стыдно, что она так рассердилась на Наоми.
— Не думаю, что мы сможем его просто так найти, без всяких подсказок. То же самое, что искать иголку в стоге сена. И я не буду убивать его, пока мы не узнаем всех подробностей. У нас нет доказательств, что именно он причастен ко всем убийствам в городе.
— Это всего лишь способность трезво мыслить и делать логические выводы. Куда он потом пошел, ты знаешь? Выкладывай все сразу.
— Он остался неподалеку от склада, когда я ушла, он... убил охранника? — с сомнением произнесла дренейка, — его нашли мёртвым, а я помню, что оглушила его и прислонила к стенке. Больше подробностей нет. Он сидел там, я шла прочь.
— Не факт, что он вообще все еще в городе, — устало заметила Эльза, откинувшись на спинку кресла. — Я предлагаю вот что... Пусть этот дом пока будет нашей штаб-квартирой. Если у кого-то возникнут вопросы или новая информация, я буду здесь. Также считаю нужным проверить все подозрительные и заброшенные места в городе, особенно в Старом и в порту — вдруг он все еще там. И прислушивайтесь к тому, что говорят — вдруг произошло еще что-нибудь подозрительное. — Она помолчала, глядя в остывший камин.
— Фантастически ценная информация, Наоми. — язвительно произнес Лигрим, повернувшись к Эльзе. — Хороший план. Единственно возможный сейчас. Хорошо бы узнать, не пропал ли кто... Я почти полностью уверен, что прав, он нашел себе жертву. Поэтому и прекратились убийства. Кстати, нужно что-то делать с трупом Гейла.
— Извини, но своим номером спальной капсулы он не поделился, — невозмутимо ответила дренейка.
— Чего?.. — Эльза посмотрела на дренейку, абсолютно сбитая с толку, но затем тряхнула головой. — Лигрим прав. Нужно его похоронить, наверное. У меня с собой есть молитвенник. — Она встала, поправив сумку на плече. Она огляделась, видимо, в поисках лопаты, но ничего подходящего не увидела.
— Я отказываюсь хоронить этого ублюдка, — мгновенно отреагировал эльф. — И даже не уговаривай меня. Закопать, без всякой отходной, а то и вовсе бросить в лесу, падальщикам на обед, — рыцарь выглядел по-настоящему разозленным, пытаться переубедить его, похоже, было бессмысленно.
Эльза спокойно посмотрела на Лигрима. Выглядела она почти умиротворенной, и казалось, ее совсем не разозлили слова эльфа.
— Я понимаю. Он заслужил постигшую его участь. Но я не могу... Свет прощает всех. Даже самых страшных грешников, — ему показалось, или в ее глазах промелькнуло что-то, похожее на раскаяние? — Если ты не хочешь мне помогать, то жди здесь. — Она посмотрела на дренейку. — А ты что скажешь?
— Вот пусть Свет и прощает! — несся дальше эльф. — А я не прощу. Я готов помочь тебе его зарыть, либо оттащить в лес и бросить там к собакам. Но слышать не желаю ни о какой молитве. Обойдется.
— В какой-то момент мне показалось, что он не так уж плох, что я ошиблась и пришла не по адресу. А что он такого сделал вам, если не секрет?
Наоми поднялась с дивана, заставив его угрожающе скрипнуть, и повернулась в сторону ванной комнаты, где лежал труп.
— В любом случае, нам следует простить его, и похоронить, как принято у людей.
— Это уже неважно, — слишком уж поспешно ответила Эльза, направляясь в ванную. — Он расплатился за свое преступление. Мы можем только надеяться, что его душа обретет покой. Наоми, помоги мне вынести его во двор. Думаю, твой меч сгодится как лопата.
— А, да бесы с вами! — сплюнул эльф, окончательно выйдя из себя. — Вы с ним до утра прошаландаетесь, а нам время дорого! — продолжал он разоряться, впрочем, отодвинул он Эльзу с дороги достаточно мягко и осторожно даже в таком состоянии. Ухватил труп Гейла за руку и поволок его в коридор, словно мешок тряпья, без всякого уважения или жалости. — Есть тут черный ход? — уже спокойнее осведомился он.
— Вон там, — Эльза шла за Лигримом, глядя, как на полу остается длинная полоса крови. — В конце коридора дверь, ведет на задний двор. — Она помнила эту дверь. На заднем дворе она сидела после ранения, когда уже научилась более или менее самостоятельно передвигаться. Генрих тогда вынес кресло и поставил его на улице, чтобы она могла подышать свежим воздухом и посмотреть на небо. Эльза до сих пор не могла понять его, и уже никогда не сможет.
Открыв дверь черного хода, жрица указала на заросший кустарником и деревьями акаций уголок двора.
— Думаю, там самое место.
Наоми достала меч и отмерила в указанном месте будущую могилу. Затем, ухватив латной перчаткой за середину лезвия, начала молча копать.
Эльф подволок труп на место, с какой-то злобой и ненавистью швырнув его в ближайший куст. Брезгливо вытер руку о землю и выпрямился, отвернувшись.
Эльза смотрела на все это действо с каким-то странным спокойствием. Просто это было то, что она знала слишком хорошо, то, в чем она действительно разбиралась, для чего было все ее обучение... И хоть ее тренировали убивать, главное все же было не в смерти. Этого она не понимала раньше, но жрице казалось, что она начинает понимать. Смерть — всего лишь избавление души от бренной оболочки. И в некоторых случаях это — только освобождение. Гейл получил свое освобождение и теперь отправился к Свету.
Она подождала, пока Наоми выкопает достаточно глубокую яму, и приблизилась к Генриху. Он вдруг показался ей очень легким и каким-то маленьким, словно ребенок. Женщина подняла его на руки почти без труда и осторожно положила в яму. Затем она выпрямилась, вытерев лоб, и посмотрела на облетающие акации.
— Да хранит Свет душу твою... — ее голос казался братом тому ветру, что сейчас гулял среди ветвей.
Эльф только зло сплюнул в могилу, сбросив туда сапогом мелкий камушек, прямо в рану Гейлу. Вновь отвернулся, глядя на кроны акаций. Щека эльфа нервно дергалась, по его мнению, этот человек был даже участи вурдалака недостоин.
— Чтоб тебе никогда не найти покоя, мерзкая тварь, — зло прошипел рыцарь.
Наоми сорвала пучок травы и отошла чуть в сторону. С отсутствующим выражением лица она принялась соскребать налипшую на меч землю, чувствуя себя лишней на этих странных похоронах.
Закончив читать заупокойную молитву, Эльза сняла со спины глефу и принялась кидать землю обратно в яму. Все это время она молчала, слышен был лишь тихий шорох травы, когда дренейка чистила меч.
Через несколько минут все было кончено. На месте могилы образовался небольшой участок мягкой земли, которую Эльза разровняла. Оставшуюся землю она насыпала сверху, образуя маленький курган. Пока жрица была занята этим, эльф уже ушел. Эльза подошла к дренейке и прислонилась к акации, мрачно глядя куда-то вдаль.
— Я позабочусь об этом месте, — проронила она. — Иди, у тебя, наверное, есть еще дела. Держи ухо востро. Нам сейчас любая информация пригодится.
Жрица стояла, засунув руки в карманы куртки, вымазанная кровью и землей, и выглядела довольно жалко. Но она хотела остаться одна сейчас, и поэтому не расстроилась, когда Лигрим покинул их.
Дочистив меч, Наоми молча кивнула и побрела прочь.
Вот и все. Никого не осталось. Эльза зашла в дом, словно пьяная, натыкаясь на стулья и двери… Как будто она не знала, куда надо идти. Вот же ее комната – та самая, в которой она провела когда-то долгие десять дней. Жрица помнила, как лежала на этой самой кровати, пропитанной кровью, и бредила, а Генрих зашил рану и перевязал ее. Он сидел с ней до самого утра, и когда она очнулась, то увидела Гейла, который спал рядом в кресле.
«Кто же ты…», мучительно подумала Эльза, забираясь в свою кровать в маленькой, без окон, тесной комнатушке и сворачиваясь калачиком, отвернувшись к стенке. Теперь уже было поздно выяснять. Гейл был сумасшедшим, он делал ужасные вещи также легко, как и хорошие. Может быть, мир действительно станет без него лучше.
Эльза накрылась одеялом и уткнулась в подушку, чувствуя, как по лицу ее текут слезы. Беззвучные, скупые слезы, которые она пролила по Генриху. Завтра она снова станет собой – сильной, волевой воительницей, которая не плачет даже тогда, когда у нее в боку дырка от арбалетного болта.
Но сейчас, всего на минуту, она стала обычной женщиной, которая потеряла дорогого ей человека.

 

Вздымаются светлые мысли в растерзанном сердце моем, и падают светлые мысли, сожженые темным огнем...
…Казалось, дождь никогда не закончится.
Он все лил и лил, то и дело перерастая в град, царапающий лицо рыцаря смерти, который бесцельно блуждал по Штормградским улочкам. Капли воды, стекая по его волосам, превращали их в подобие длинных черных змей, свисающих и облепивших худое, изможденное лицо. Глаз рыцаря смерти дернулся, и он перевел взгляд наверх. Небо было затянуто тяжелыми, свинцовыми тучами, которые, казалось, разразились рыданиями о потерянной и изуродованной душе Андерфелса.
Одна из капель упала на его руку, и он, как будто удивляясь, поднес ее к глазам. Капля воды дрожала на пергаментной коже, пока, наконец, не стекла, оставив за собой темную дорожку, и не упала на землю. Андерфелс посмотрел вниз, и увидел, что стоит в огромной, глубокой луже, масляно поблескивающей в свете редких фонарей. От нее поднимался едва уловимый пар. И этот запах… он знал его.
Снова посмотрев на свою руку, рыцарь смерти затряс головой, будто в приступе эпилепсии. Кровавый туман заполнял голову, заставляя его дрожать все сильнее под проливным дождем. Он резко поднял голову кверху, открывая рот, словно выброшенная на берег рыба.
Багровое небо разразилось новым сполохом, и его пронзила молния, осветив расширенный глаз Освальда мгновенной белой вспышкой. В нем отражался такой ужас, какой невозможно было представить ни одному смертному. Потоки кровавой, густой жидкости низвергались на рыцаря с небес, превращая его в один огромный сгусток крови, тщетно пытающийся выбраться из все растущей лужи, но с каждым разом все больше погрязая в ней. Кровь лилась с небес, кровь невинных, страдающих, и уши рыцаря наполнились звуками грома, отдающегося в самом его мозгу. Вскоре гром превратился в один пронзительный, отчаянный вой – вопль умирающего и бьющегося в агонии человеческого существа. На Андерфелса с адских небес смотрел огромный, затянутый пеленой глаз багровой луны.
— Хватит… — прошептал рыцарь смерти. По его лицу струйками стекала черная, дымящаяся кровь, какая бывает, вытекает из проткнутого сердца. Крики становились громче. Крик, застывший во времени, как будто кто-то был обречен на вечную агонию, так и не получая долгожданного освобождения в смерти. – Хватит.
Он упал на колени, и в воздух поднялась туча брызг, заляпавших его и так уже окровавленное лицо. Он сжал зубы так, что почти мог услышать их хруст. Зажав уши руками, он покачивался, стоя на коленях в Светом забытом переулке Штормграда, посреди огромной лужи воды, и только неясный свет фонаря выхватывал из темноты отблески его доспехов.
— Хватит! – заорал он, не в силах больше выносить этого ужасного крика, который сверлил его мозг, исходя будто отовсюду. То были проклятые, мятущиеся души, обреченные на вечное страдание. Обреченные им. Они всегда возвращались, преследуя его и умоляя отпустить их, но, поглощенные нечестивым сердцем рыцаря, не могли получить освобождение. Они кричали и кричали, сводя его с ума, заставляя его биться головой о брусчатку в тщетном желании тишины.
А кровь все лилась на него с неба. Кровь убитых людей, зверски расчлененных, выпотрошенных, разорванных на части. Рядом с рыцарем раздался глухой шлепок. Андерфелс со стоном открыл глаза и посмотрел в сторону. Град… Нет, то были не льдинки. Обломки костей, куски внутренностей, разрубленные острейшим мечом, валились сверху, поднимая брызги, падая в лужи крови…
Андерфелс никогда не думал о том, что после смерти попадет в ад. Но теперь он знал. Ад существовал – он был здесь, на земле, в этом городе. Вместе с ним. Куда бы он ни отправился, его собственный, персональный ад с кровавыми небесами и вечными, никогда не прекращающимися криками замученных людей, последует за ним. Сейчас это было хуже, чем раньше. Намного хуже.
Или, может быть, дело в жрице?
Освальд медленно, мучительно медленно поднялся, пошатываясь, оперся рукой о стену. Может быть, он сам наказывает себя за то, что делает с ней. Но отпустить ее? Это означало бы конец его нежизни. Он пробыл с ней так недолго и уже понял, что не сможет существовать без нее. Без ее мягкого, тихого света, который жег так больно омертвевшее сердце.
Резким движением Андерфелс вытянул меч из-за спины. Лязг стали слился воедино с очередным раскатом грома, который прозвучал в ушах рыцаря, как нечеловеческий вопль. Лезвие повернулось, сверкнув бликами в темных лужах на мостовой, и теперь смотрел ровно в шею Андерфелса.
Как это было бы просто. Приложить силу, размахнуться. Отрубить себе голову. Покончить с этим раз и навсегда. Только это сможет прекратить всю боль, остановить разверзшийся в его душе ад. Только… это…
Освальд вздрогнул. На лезвие меча упала капля дождя. Прозрачная капля воды побежала по бороздке оружия, пока наконец не остановилась, повиснув на самом его конце. Рыцарь смерти замер, глядя на свое отражение. Искаженное поверхностью меча, его лицо отражалось в металле, глядя на своего обладателя глазами, полными отчаяния. Искривленное в мучительной судороге лицо, бывшее некогда таким притягательным, а теперь ставшее лишь маской, прячущей за собой бесконечно извергающие кровь и внутренности адские небеса.
Рыцарь смерти закрыл глаза, пытаясь успокоить мысли, которые вдруг превратились в бешено несущийся, необузданный табун диких лошадей. Жрица, смерть, кровь, крик… Он пытался найти в этой безумной свалке хоть что-то важное. Жрица. Ну конечно. Она ведь ждала его внизу, в подвале. Приступ безумия охватил его так внезапно, что он почти забыл о ней. А ведь если он отрубит себе голову, она погибнет там от голода или жажды.
Он просто не мог этого допустить. Жрица погибнет только тогда, когда он сам этого захочет, и только от его меча. Повесив Неутолимого обратно за спину, рыцарь смерти пьяной, шатающейся походкой направился обратно, к дому. Он думал о том, что нужно было найти для нее воды и еды. Мертвому это было ни к чему, и он едва вспомнил о том, что живым необходимо получать энергию, так же, как и ему из их крови. Однако если голод грозил живым всего лишь мучительной смертью, для Андерфелса его собственный голод был гораздо более страшным. Он вел к безумной, кровавой ярости, превращая его сначала в сумасшедшего, а затем в бездумную нежить, которая, словно животное, будет искать плоти, пока ее не уничтожат.
«А разве ты уже не безумен?» — ехидно спросил голос в голове рыцаря смерти. И правда… странно, в последнее время он убивал даже больше, чем нужно, и все равно не мог утолить голода. Он терял рассудок, и этого невозможно было не заметить. Сегодняшний приступ был в разы сильнее, чем раньше. Разум покидал его, и Освальд ничего не мог сделать. Ни кровь, ни смерть больше не могли спасти его, сколько ни убивай. В горле Андерфелса встал комок ужаса. Как бы он ни ненавидел себя, он не хотел умирать такой смертью. Медленно сходить с ума… это было слишком даже для него.
Может быть, покончить с собой было действительно наилучшим решением. Но сначала ему необходимо было закончить все дела с жрицей. Он хотел уехать куда-нибудь в отдаленное место, туда, где его никто и никогда не найдет. Он возьмет девушку с собой, и когда почувствует, что больше не может сохранять рассудок, убьет ее и поглотит ее душу. А затем умрет и сам. Хотя бы перед смертью он получит долю покоя.
Эта мысль успокоила Андерфелса, и он быстрее зашагал по направлению к подвалу. Следовало торопиться.
Тем временем печка в подвале почти прогорела. Весь его затопило густым, смоляной тяжести мраком, в котором что-то копошилось и взвизгивало — это крысы дрались рядом с мертвым телом, брошенным у стены.
Каэтана не могла отогнать их — не доставала. Одеяло сползло с плеч, но поправить его не получалось. Скованные за спиной руки не позволяли даже сесть удобно, не то что в одеяло закутаться. Сперва жрицу трясло от холода и пережитого шока, потом измученное тело сковало полуобмороком, полусном, и дрожь почти унялась.
Где-то капала невидимая вода — мерно, навязчиво. Кап, кап, кап...
Что делать? Что делать, как спастись, как спасти себя и людей от изуродованного безумца? Как спасти его самого, если только его можно спасти?
Был бы здесь Рик... или хотя бы Лигрим! Почему-то же оба они не стали такими, как этот, хотя проклятие рыцарей смерти для каждого из их одинаково ужасно. Может быть, они знали, как преграждать в себе дорогу безумию.
Может быть...
Каэтана не знала этого. Если бы ее смерть могла хоть чем-то помочь этому несчастному — она умерла бы с радостью. Но смерть не поможет ничем, и ничего не предотвратит, и очень скоро рыцарь смерти вновь пойдет на охоту, чтобы хоть на мгновение согреть чьей-то болью свою бездонную темноту... Поэтому умирать было нельзя.
Жаль было умирать.
Каэтана должна была попытаться что-то поделать. Хотя бы попробовать удержать его, отвлечь, отыскать в себе то, что хоть какое-то время не пустит его на охоту за людьми.
Она не верила, что выхода нет. Тем более, что сама видела — кое-кто из рыцарей смерти нашел его, или сделал вид, что нашел. И им было лучше, чем этому Освальду, вне зависимости от того, насколько их мучило тяготеющее над ними проклятие.
Ему нужно было помочь. Помочь — или хотя бы убить, если он не пожелает даже пытаться менять что-то... Только вот убить его она не сможет. Даже если бы умела убивать — все равно не смогла бы. Все ее естество, естество целителя, мучительно и тщетно требовало помочь ему. Как угодно, чем угодно... И разум отступал перед этой потребностью. Да, рыцарь заслуживал смерти. Но...
Это "но" было сильней Каэтаны.
Наверное, поэтому она и была целителем.
...Где он бродит сейчас — бешеный волк, жалкое, безумное, растерянное создание?.. Зачем он ушел, ведь смерти мальчика ему должно было хватить? Неужели где-то там, на улицах, сейчас погиб еще кто-то?!
Ох, лучше бы он был здесь...
Дверь в подвал тихонько скрипнула, отворяясь. Неясный свет фонаря, стоявшего на той же улице, проник в подвал, осветив пыльные ступеньки и покрытые плесенью стены. Крысы бросились врассыпную, потревоженные внезапным появлением хозяина подвала.
Освальд стоял на пороге, словно окутанный светом. Свет ползал по его доспеху, отражаясь в капельках воды, в мокрых волосах, вспыхивая яркими искрами. Это видение продлилось лишь один миг и закончилось, как только он захлопнул и запер дверь.
Пройдя вниз по ступенькам, он перешагнул через труп и подошел к Каэтане. Наклонился к ней и посмотрел в глаза, словно что-то обдумывая.
— Мое время подходит к концу, — наконец сказал он, и в его голосе не было ничего, кроме усталости. — Скоро мы уедем отсюда. Ты больше не вернешься.
Рыцарь смерти медленно поднял руку, будто пытаясь прикоснуться к ней... но всего лишь поправил одеяло. В его горле все еще стоял ком, но теперь у него не было страха. Только желание поскорее покончить со всем этим.
Силуэт на пороге показался жрице черной свечой, тьмой, зажженной на фоне света, и свет стекал с него бессильными каплями, неспособный проникнуть внутрь этой тьмы.
"Мое время подходит к концу"...
Что бы это ни значило — вряд ли он оставит на долю пленницы больше времени, чем будет у него самого.
"Ты больше не вернешься".
Кто бы сомневался.
— Ты убил еще кого-то? — спросила Каэтана, тряхнула головой, пытаясь откинуть с лица прилипшие к нему сырые волосы, и заглянула рыцарю в лицо.
Голос прозвучал устало и слабо. И вся она, сжавшаяся под одеялом в дрожащий комок, казалась смертельно, невыносимо усталой — не замученной, а именно усталой. Как человек, который принял нелегкое решение, не оставив выбора самому себе.
Освальд поднялся, глядя сверху вниз на Каэтану. Выражение его лица было нечитаемым. Он повернулся и посмотрел на труп, валяющийся в темноте, едва видный — печка давно погасла, и единственным источником света было окошко под потолком.
— Не знаю, — наконец ответил рыцарь смерти, — Я... не помню.
Он сказал это так тихо, что его голос мог показаться всего лишь шорохом пробегающих крыс. Через несколько минут полной неподвижности он подошел к сумке, валяющейся в углу, и извлек из нее небольшой темный предмет.
— Пей, — Освальд поднес открытую флягу к лицу жрицы, чуть ли не ткнув горлышком ей в губы. — Тебе нужна энергия.
В ответ на его слова Каэтана покачала головой — молча и как-то укоризненно, будто речь шла не о жизни и смерти людей. Будто не на убийцу смотрела она, а на грязную, воспаленную рану, когда не знаешь, с какой стороны к ней подступаться, да и будет ли толк...
От слов рыцаря смерти тянуло холодом. Безнадежным, безысходным отчаянием, которое сам он вряд ли испытывал... хотя — как знать, как знать...
Потом рыцарь наконец пошевелился. Принес флягу, сунул жрице в лицо.
Пить не хотелось — и без того было холодно. Но спорить Каэтана не стала. Кивнула согласно, сделала несколько глотков.
— Молодец, — сказал рыцарь смерти, закручивая крышку. — А теперь слушай меня внимательно. — Он достал из кармана маленький железный ключ. — Я собираюсь открыть твои цепи. Ты сможешь перемещаться по всему подвалу, но даже не думай пытаться сбежать. Я слежу за тобой. И если попытаешься выкинуть снова тот фокус с магией Света — не сомневайся, твоя участь будет не завиднее его, — он кивнул на труп мальчишки, к которому как раз кралась одна из крыс — толстая, лоснящаяся, обнаглевшая, но от кивка рыцаря смерти она ринулась в темноту. Ничего — скоро она получит свой кусок мяса.
— Ты поняла меня? — холодно спросил Освальд, глядя в глаза жрицы. — Я не хочу тебя убивать, но если понадобится — я не буду колебаться.
Каэтана усмехнулась. Устало и горько усмехнулась она, а потом отвела глаза и поднялась на колени, чтобы подставить рыцарю руки, скованные за спиной.
— А сейчас она что, намного завиднее? — прозвучал ее голос из-под упавших на лицо волос.
На наготу жрица не обращала внимания. Совсем. Ничтожная мелочь перед лицом смерти — смерти обезумевшей и усталой, похожей на жизнь разве что способностью порождать саму себя и испытывать боль.
Пожав плечами и не ответив, Освальд наклонился к ней и больно схватил за руки, чуть ли не вывернув их. Через несколько секунд дужка замка хрустнула, открываясь, и наручники упали на пол, глухо звякнув. На запястьях Каэтаны остались темные следы, кое-где ободравшие кожу. Но рыцарь смерти не обращал на это внимания. Он отошел на несколько шагов, сложив руки на груди и внимательно глядя на жрицу. Что она будет делать теперь, когда свободна? Нападет ли она на него? Это вряд ли было опасно. Жрица ослабела от голода и холода, к тому же у нее не было никакого оружия.
В голове Андерфелса что-то тихо щелкнуло, как будто кто-то нажал на выключатель. Он пошатнулся, приложив руку ко лбу. Что за чертовщина происходит с ним?
А Каэтана подняла одеяло и натянула его на плечи. Закуталась. Медленно, как-то неуверенно встала на ноги. Подошла к печке, вновь опустилась на колени, поискала вокруг, нет ли чем растопить ее.
Обернулась на шорох, бросила еще теплой головешкой в крысу. Не попала, но крыса шарахнулась.
— Освальд? — негромко, как-то вопросительно окликнула жрица, обернувшись и увидев, как он замер.
Что-то она хотела сказать или спросить, но странная поза рыцаря смерти привлекла ее внимание.
...Ну что ж. Пусть так. Мы теперь в одной лодке. И это никак не изменится от того, что я не желала в нее лезть...
"Оззи... что с тобой?" — раздался далекий голос, доносящийся откуда-то со стороны окна. Рыцарь смерти поднял голову и посмторел сквозь запотевшее стекло — но не увидел ничего, кроме клочка осеннего неба. Глаз луны — обычной, не багровой, — заглядывал в подвал, словно прячущийся наблюдатель, который боялся и одновременно хотел увидеть то, что происходило там, внизу.
— Я в порядке, — ответил рыцарь смерти непонятно кому. На Каэтану он в этот момент не смотрел. — Я в порядке. Правда. Уходи, Рене.
Каэтана не стала повторять — ей показалось, что не стоит сейчас отвлекать его. Какое бы наваждение ни владело им — наверняка оно лучше холодного сырого подвала, в котором шуршат крысы и отсчитывает время мерно капающая вода.
Она молча ждала, пока рыцарь обратит на нее внимание... Не к спеху ,в конце концов. ТЕперь ей особо некуда торопиться.
После минутного молчания ветер за окном наконец стих — ветер, так напоминающий чей-то давно забытый, ласковый голос, который звал его за собой. Стоило только отворить окно и впустить его сюда, и все снова стало бы на свои места. Но дороги назад больше нет, и рыцарь смерти знал это. Все, что он слышал — было только сном о знакомых лицах и закрытых дверях.
— Как твое имя? — спросил он, скользнув взглядом по Каэтане. Желание убить ее почти угасло, уступив место тупой, сводящей с ума боли где-то там, где раньше было его сердце. Но он уже почти привык к ней.
— Каэтана, — сказала Каэтана, кутаясь в одеяло у остывшей печки. — Прикрой его... чем-нибудь, — она кивнула туда, где скомкался в темноте едва различимый труп мальчишки. — Крысы... Нельзя же так.
На это "нельзя" рыцарь мог и разозлиться. Но жрица все равно это сказала — негромко, с той усталой обыденностью, с которой о смерти говорят на войне.
Рыцарь смерти только фыркнул на это ее заявление, но все же встал и медленной походкой двинулся к трупу. На полпути он остановился, опираясь о стену, и снова услышал тот сухой щелчок прямо в мозгу. В глазах на несколько секунд потемнело, а потом из темноты стали выплывать очертания чего-то, чему нельзя было дать объяснения.
Освальд сел у стены, привалившись к ней, и впился пальцами в землю, оставляя в ней глубокие борозды. На его глазах труп мальчишки поднялся, ступая длинными, худыми ногами, словно ходулями. Он выглядел так, как будто им управляли нити невидимого кукловода. Освальд почти мог различить в душном воздухе эти нити, но они то появлялись, то исчезали, а красный туман в глазах не давал рассмотреть лучше. Мертвый Шейн подошел к нему. Из разбитого черепа вытекала черная, протухшая кровь и какая-то серая масса. Один глаз его отсутствовал — видимо, его съели крысы. Другой был стеклянным и мертвым, но постоянно вращался, как колесо какой-нибудь адской машины.
Руки Шейна поднялись, вцепились в ребра и рванули их в разные стороны. Мягкая плоть поддалась нечеловеческой силе, и из мальчишки посыпались внутренности вперемешку с червями и крысами. Они все сыпались, им не было конца, Освальд слышал, как они с глухими шлепками и стуком падали на прогнившие доски пола, превращаясь в шевелящуюся, красно-бело-черную, густую массу, от которой исходил ужасный запах давней смерти...
Андерфелс с силой ударился головой о стену, и видение исчезло. Он поднялся, дрожа и спотыкаясь, и, выхватив меч, принялся молча кромсать и рубить неподвижный труп мальчишки, валяющийся в углу. Удар за ударом, он превращал его в кашу, легко перерубая кости, пока брызги крови не покрыли его лицо и руки, и рукоять меча не заскользила в его ладони.
Каэтана отвернулась, не сказав ни слова.
Пусть так... пусть. Наука на будущее.
Она казалась сама себе вот этой остывшей печкой — уголья, сырая зола и... и ничего.
И исхода нет.
Холодно.
Лучше бы он сразу убил ее. Или хотя бы вместе с этим мальчиком.
— Перестань, — попросила она наконец. — Пожалуйста. Лучше пойдем разведем огонь.
Освальд повернулся к Каэтане и прожег ее взглядом. Его рука крепко сжимала меч, с которого капала кровь. Запах стоял невыносимый, но рыцарь смерти не обращал на это внимания. Он наклонился, сгреб в ладонь того месива, в которое превратил Шейна, и быстро подошел к Каэтане.
— Вот, — сказал он хриплым, дрожащим от ненависти голосом. — Вот что внутри человека. Ты видишь здесь душу? Нет. Здесь только кровь и кишки. Отвратительно. — Он швырнул кусок трупа в Каэтану, сжимая кулаки, едва подавляя в себе желание превратить и ее в холодный остов. Почему она была другой для него? То же самое мясо. Эти глаза, которые смотрели на него с немым укором, хотелось вырвать. Он придвинулся к жрице поближе, дохнув на нее запахом разложения.
— Ты отвратительна, — закончил он, положив руку на ее шею и медленно сдавливая. Только приложить небольшое усилие — и ее шея хрустнет, навсегда остановив биение сердца, заставив глаза остекленеть, превратиться в ничто. Его пальцы дрогнули и сжались.
Предсказуемо... Только зачем?
Зачем?
Так даже лучше. Хорошо. Пусть убьет. Пусть убьет и избавит от всего этого. Все равно ей не справиться с тем, во что он превратился. Ей не хватит ни мудрости, ни сил...
Каэтана не сопротивлялась рыцарю. Она вообще не пошевелилась — только зажмурилась, когда он сдавил ей горло.
Она думала, что не видела ничего, что было бы хуже северной войны.
Она ошиблась. Но сейчас это закончится.
Рыцарь смерти смотрел, как она закрыла глаза, подставляя шею его руке. Она хотела умереть? Как глупо... Его лицо не дрогнуло, когда он почувствовал бешеное биение пульса в ее сонной артерии. Жизнь в ней все еще боролась, не хотела исчезать, несмотря на покорность Каэтаны. Тот свет, что был ее сущностью, боролся с ним всеми своими силами, пытаясь впустить в ее легкие воздух... Это было так жалко и так восхитительно.
Внезапно его пальцы разжались, отпуская горло жрицы, и он резко рванул ее на себя. Холодные, сильные не по человеческим меркам руки Освальда обвили ее тело, с силой прижав к груди.
— Я умираю, — сказал он едва слышно. — Помоги мне... Каэтана.
Каэтана судорожно вдохнула, подавилась вдохом, закашлялась, вздрагивая в его руках. Инстинктивно ухватилась за него в поисках опоры.
По щекам покатились слезы — глупое последствие удушья.
— Я... попробую, — выдохнула она, когда смогла говорить.
И зловонный мрак подвала был безмолвной насмешкой над ее словами. Но она не могла и не хотела иначе.
— Если только ты действительно хочешь попытаться...
Знать бы еще, в самом ли деле ему можно хоть немного помочь.
Он ослабил хватку, когда понял, что сдавил жрицу так, что у нее захрустели кости. Но не отпустил ее.
— Я... мне... — он пытался подобрать слова. Слово, которое он давно забыл, которое описывало его нынешнее состояние — оно медленно выплыло откуда-то из глубин памяти, обретая свое истинное, простое и пугающее лицо. — Страшно? — неуверенно продолжил он, пробуя на вкус незнакомое слово. Оно никогда прежде не относилось к нему самому. Это было слово для жертв. То, что испытывали люди, встречаясь с ним. Но никак не то, что поселилось в его душе, пуская корни и разрастаясь, как корни высохшего дерева.
Но что могла сделать одна жрица? Он чуть не убил ее, но вовремя понял, что это ничего не решит. Может быть, она знает какой-нибудь способ остановить нарастающее безумие, которое не могло остановить ни одно убийство.
И вот тут-то Каэтана заплакала по-настоящему. Тихо и молча плакала она, изредка едва слышно всхлипывая — от бессилия, от отчаяния, от мрака и холода, слишком огромного, чтобы ее маленькое тепло было хоть немного ощутимо для заточенного в нем.
— Я... У меня был друг, — сказала она чуть погодя, негромко, будто просто думала вслух. В объятиях рыцаря смерти было холодно, одеяло от его рывка свалилось, и Каэтану снова начинала бить дрожь, но она, казалось, не замечала этого — как и слез. — Он как-то справился, или делал вид, что справляется. Значит, и у тебя тоже получится. У нас получится...
Она снова вздрогнула и замолчала. Потом, чуть погодя, добавила:
— Только не здесь. Куда ты собирался уехать отсюда?
Рыцарь смерти пустым взглядом смотрел в окно. Рассвет приближался, окрашивая небо над крышами домов в холодно-оранжевый, осенний цвет. Луны уже не было видно, она ушла из окна, оставив их в покое. Но Андерфелс знал — будет хуже. С каждым днем он будет чувствовать себя все ужаснее, приступы будут все сильнее. Откуда он это знал? Просто так подсказывал инстинкт. Разум говорил ему отпустить Каэтану сейчас, пока он еще в состоянии контролировать себя. Но что-то еще, что могло бы быть тенью позабытых эмоций, не давало ему это сделать. Он привязался к ней, как к единственному источнику света в окружающей тьме. И эта любовь обрекала ее на смерть.
— Куда-нибудь, где нас не найдут, — невыразительным тоном ответил Освальд. — Туда, где нет людей на многие мили вокруг. Ты знаешь такое место?

— Ты не сможешь совсем никогда не убивать, — шепотом послышалось из темноты.
Прижатая к груди рыцаря смерти, Каэтана смотрела в сторону и, казалось, разговаривала не с ним — вернее, не с его лицом. Сразу со всей темнотой разговаривала она, с холодом, мраком, шорохом крыс, с изуродованным трупом где-то во мраке и с медленно капающей водой... С кровавым кошмаром, от которого не знала лекарства — но знала, что люди не вовсе бессильны против него.
— Может быть, Сумеречное нагорье... Там, где есть уединенные места. И где есть война. Где друг друга убивают даже те, у кого есть иной выбор. Мы с Риком так воевали в Нордсколе... но в Нордсколе теперь стало спокойней.
Освальд усмехнулся. Смешок послышался в подвале, отдаваясь эхом от стен, похожий на то, как если бы кто-то бросил камешек на мостовую. Жрица... она все еще не понимала. Но хотела помочь. Это было не похоже на то, что он встречал раньше. Приподняв ее за подбородок, Андерфелс взглянул ей в глаза.
— Для меня нет спасения, — сказал он ровным голосом. — Убийства больше не утоляют голода. Я умираю. — Он помедлил, а затем провел рукой по ее щеке, стирая дорожку из слез. — Ты плачешь? Тебе жаль меня? — он попытался улыбнуться, но снова вместо улыбки вышел какой-то жуткий оскал. — Глупое смертное существо...
Он взял одеяло и накрыл ее плечи, которые покрылись гусиной кожей. Ее жалость была ему смешна. И одновременно приятна, она была как маленький огонек, дающий ничтожную толику тепла. Он не мог отогреть рыцаря смерти, но само его присутствие вселяло определенную долю покоя.
— Не жалей того, кто сам не знает жалости, — продолжил он, глядя куда-то поверх ее головы. — Я бы тебя не пожалел, — добавил он, констатируя факт. — Ты все еще жива только потому, что нужна мне. Я отвезу тебя далеко, туда, где нет живых, только пустыня. И там я убью тебя. — Он снова посмотрел на нее, с жуткой смесью любви и ненависти. — Я поглощу твою душу, и ты станешь одним целым со мной. Никто не отберет тебя у меня. Даже смерть.
— Тогда я перестану быть собой, — ответила Каэтана, съежилась под одеялом, не отстраняясь от рыцаря смерти. — Я стану тобой, и то, что тебе нужно, пропадет. Сначала попробуй найти что-нибудь... взамен, какую-то опору в окружающем кошмаре, ведь это же кошмар, я же помню, каким бывал Рик... он же тоже никого не жалел, он просто жил, и все, но его почему-то не затягивало в кошмар с головой... и он был против него не один...
Всхлипнув, жрица утерла лицо краем одеяла. Срывающийся шепот иссяк — она успокаивалась, слушая тишину в груди рыцаря смерти.
— Надо попытаться, Освальд. Терять все равно уже почти нечего... — она помедлила, потом попыталась улыбнуться темноте, но получилось неуверенно и устало. — И в этом даже есть свои плюсы, как говорил Рик, потому что нам хотя бы хуже не станет.
Рыцарь смерти посмотрел на жрицу, улыбаясь своей своеобразной улыбкой, к которой она, впрочем, могла уже привыкнуть.
— У нас мало времени, — ответил он, глядя на Каэтану, которая вроде бы уже успокоилась. – Теперь мы с тобой связаны, Каэтана. Если ты сможешь помочь мне, так тому и быть. Если же ты не сможешь или не успеешь – мы погибнем оба. Я не уйду в небытие один. Но я могу попытаться… — он замолчал, когда слово встало у него поперек горла. – Жить, — закончил он неуверенно. Вряд ли слово «жить» подходило ему. Но по крайней мере он не превратится в прах и сохранит рассудок.
Волосы Каэтаны, когда-то такие красивые, медной волной спускающиеся на плечи, теперь были растрепаны, и в них запутался песок и какие-то щепки. Осторожно высвободив руку, Освальд вытащил из ее спутанных волос деревянную щепку и принялся рассматривать ее, как нечто небывалое.
— Если хочешь помочь, — задумчиво произнес он, — Тогда скажи мне, что я должен делать. – Он посмотрел в окно, на расходящиеся тучи, пропускающие первые робкие лучи солнечного света. – Багровая луна уже близко. Они зовут меня. – Последние слова были больше похожи на бред.
Каэтана, проследив за его взглядом, тоже посмотрела на щепку. Потом он отвернулся, а щепка упала на пол и пропала в темноте.
Жрица улыбнулась ей. Там, в темноте, она была, хотя ее и не было видно.
— Жить, — сказала она. — И развести огонь...
Похоже, огонь имелся в виду самый обычный. В печке.
— И кто бы ни звал тебя изнутри — здесь ты нужнее. Только нужно хорошо поискать. И поверить, что это так... или хотя бы не спешить отвергать такую возможность.
Молча рыцарь смерти отодвинулся, поднялся и прошел в угол, где крысы пировали над телом Шейна. При приближении Андерфелса они врассыпную бросились бежать, но у него не было мысли отобрать у них их добычу. Вместо этого он оторвал от пола несколько досок, обнажив сырую землю, изрытую обитающими в ней тварями. Доски поддались легко – они хоть и были мокрыми, но от старости уже рассыпались. Освальд порубил их в щепки, поднес к печке и, открыв задвижку, сложил их туда и протянул руку. Красноватый отсвет пробежал по лезвию его меча, висевшего на спине, и быстро, как солнечный зайчик, пополз по плечу. Секунда – и он уже вспыхнул на кончиках его пальцев, приобретая темно-рыжий оттенок и срываясь с руки маленьким, пульсирующим огненным шариком. Огонь охватил доски, заставив их запылать, рассыпая волну искр и потрескивая. Освальд обернулся к Каэтане.
Жрица смотрела на него со своим обычным усталым, немного сочувствующим выражением лица. Дорожки от слез пересекали ее щеки, делая ее лицо как будто полосатым в темноте и тусклом свете огня. Андерфелс почувствовал, как ее присутствие почти физически ощущается в воздухе, наполняя ее странным озоновым запахом, похожим на запах воздуха после грозы. В груди словно поворачивали раскаленный нож, но рыцарь смерти не обращал на это внимания. Теперь его не волновала боль – пока она была недостаточно сильной, чтобы он не мог ее выдерживать. Гораздо больше его беспокоило то, что он, кажется, начал терять разум. И инстинкт нежити подсказывал ему, что виной тому – жрица.
Тот Свет, что исходил от нее, так или иначе влиял на рыцаря, впитывался в него, бередил старые, не затянувшиеся раны, впитывался в его омертвевшую душу, заставляя ее корчиться в невыносимых муках перерождения… Может быть, у него был шанс на исцеление. Но жрица не могла сделать этого в одиночку. Вместо помощи она давала ему только мучительную боль, которую испытывает человек, который слишком долго жил в темноте и вдруг увидел свет солнца.
А была ли эта надежда? Освальд не знал и не хотел знать. Допускать мысль, что он может вернуться к своей прежней жизни, было глупо и нелепо. Да и бессмысленно. Каэтана простила его, но именно поэтому он и выбрал ее. Она не была похожа на других смертных. Она была словно само воплощение Света. Но другие – они никогда его не простят, после того, что он делал с ними. После того, как он убивал и поглощал их, не направляемый ничьей злой волей, одинокий охотник на жизнь… Он не мог думать, что они примут его обратно. Он сам обрек себя на одиночество, безумие и смерть, но Каэтана – она могла бы облегчить его участь.
И все-таки единственным способом остановить безумие и снова окаменеть душой было убийство. Освальд смотрел на жрицу и представлял себе, как лезвие его меча войдет в это тело, разрубая сердце и позвоночник, высасывая жизнь вместе с кровью. И тогда все, что пришло – уйдет. Он больше не будет чувствовать. Он снова станет хладнокровным убийцей, который, словно призрак, исчезает на рассвете в тумане города. Никаких угрызений совести, никаких странных и почти забытых эмоций… Только стоило убить жрицу.
— Я не могу, — тихо прошелестел голос Андерфелса, и он отвернулся, стараясь не смотреть на Каэтану.
— Сможешь, — уверенно ответила Каэтана, не догадываясь, о чем отвечает. — Человек все может, если очень захочет. Если ты чего-то не смог — значит, недостаточно захотел...
Она выпростала из-под одеяла руки и протянула сложенные ладони к огню. Тонкие пальцы просвечивали у краев; охваченные желто-розовым ореолом, они, казалось, заслоняли рыцаря смерти от слабого огонька... или огонек от него.
— Не думай о том, что есть на самом деле. Придумай себе цель — наивную и глупую, как жизнь. На самом деле ее все придумывают, Освальд, просто после смерти приходится придумывать заново... Поверь. Вот просто возьми — и поверь. Смерть — это когда совсем ничего нет. Но ты же есть, а значит, ты живой. Выплывай, а не вслушивайся в тяжесть и холод того, в чем тонешь. А если тебе будет не по душе то, что получится — путь обратно, к нынешнему, никуда не денется. И он будет краток и прост. Освальд?
Обернувшись, Каэтана поглядела на рыцаря. Он сидел неподвижно, обратив к ней неповрежденную половину лица, и рыжий отсвет от огня согревал мертвую кожу иллюзией румянца.
Когда-то он действительно был красивым... впрочем, разве это что-то значит?
Рыцарь смерти смотрел на Каэтану сквозь пляшущие на полу и потолке тени от огня, и невозможно было понять, о чем он думает. Однако мысли, занимавшие его разум, нельзя было назвать хоть сколько-нибудь светлыми.
Потому что в нем самом уже давно не было ничего светлого.
"Как смеет она говорить о цели, о жизни, о надежде? — думал Андерфелс, и его руки машинально сжимались в кулаки. — Как смеет она смотреть на меня без страха и ненависти? Ты не чувствуешь той огромной пустой воронки, которую чувствую я внутри себя каждую секунду. Я возненавидел вас, живых, с первой секунды своего посмертия. Вы так легкомысленно бросаетесь словами о жизни и Свете, часто не представляя, что это может значить... Я ненавижу тебя, Каэтана. Из-за тебя мой разум в растерянности и смятении. Ты внесла порядок в мир хаоса, уничтожив его, и пути назад нет. Даже если я убью тебя, это ничего не изменит, ибо для того, кто слишком привык к темноте, даже маленький огонек свечи покажется ослепляющим, сжигающим дотла солнцем, каким ты стала для меня."
Он не сказал этого вслух, но посмотрел на жрицу глазами, полными отчаяния и ненависти. Зря он вообще притащил ее сюда. Нужно было убить ее сразу, а не развлекаться, словно какой-нибудь новообращенный акерит.
— Может быть, тебя просто отпустить? — пробормотал Андерфелс, переводя взгляд на стену и наблюдая за тенью, скользящей по ней. В подвале было тихо, непривычно тихо. Он уже успел отвыкнуть от такой тишины с тех пор, как тут появился живой человек.
Когда он повернулся к ней, Каэтана не отвела взгляд. И был он, ее взгляд, самым обыкновенным — он не цеплялся за увечья изуродованного лица. Жрица смотрела, как все люди всегда смотрят на знакомых, чьи слова показались удивительными.
— А ты как же? — помедлив, спросила она. — Так, как раньше?
А она уж было поверила, что он хочет попытаться...
Ох, Рик... как хорошо, что ты сумел не стать таким...
Разумеется, перспектива быть прикованной к припадочному рыцарю смерти и, вероятнее всего, в конце концов быть убитой Каэтану не особенно радовала. Но она давно привыкла считать свою жизнь своего рода общественным достоянием, принадлежащим тем, кому больше нужна. В конце концов, не затем ли существует любой жрец Света... Даже если Освальд действительно ее отпустит — ей будет очень трудно просто встать и уйти. Да, она уйдет, потому что никому нельзя помочь против его воли. Но ей будет жаль. Ей будет очень жаль.
Пожалеть себя ей почему-то не пришло в голову.
Она сидела на полу, куталась в одеяло и ждала ответа, и отблеск огня рассыпался в ее глазах на искорки золотого света, а кожа казалась желтой, будто пергамент.
Освальд встал так внезапно, что Каэтана ничего не успела сделать. Взметнулся плащ, разбросав по полу тлеющие угольки и неведомым образом как очутившиеся здесь осенние листья. Одним прыжком рыцарь смерти оказался возле жрицы, упав рядом с ней на одно колено и наклонившись к ее лицу, так что его глаза теперь заполнили весь ее мир.
— Проклятие, — прошипел он, ледяной цепкой хваткой впиваясь в ее раненное плечо. — Ты что, совсем ничего не понимаешь? Оглянись вокруг! — он с силой рванул ее, поднимая на ноги, и обвел подвал рукой. — Ты попала в плен к тому, кто питается жизнью и болью, и ты так спокойна. Не боишься смерти? Тебе нечего ее бояться — ты пуста. В тебе нет ничего, кроме Света, холодного, неживого. Я не могу убить тебя и поглотить, потому что твоя душа мертва так же, как и моя. — Он отпустил ее, чуть ли не швырнув от себя, и отвернулся. Его снова начали бить судороги, и он мысленно повторял это снова и снова: "Ненавижу. Ненавижу".
Через минуту Освальд все-таки перестал дрожать. Проклятие, почему ему стало так трудно контролировать себя? И что это за новое ощущение, похожее на обычный голод, но который невозможно удовлетворить кровью и убийством? Он как будто шел прямо из мертвого, пустого, растерзанного сердца, и не находил того, что искал.
— Я хотел, чтобы ты кричала, — спокойно прозвучал голос Андерфелса, который стоял спиной к жрице. — Чтобы ты плакала и умоляла отпустить тебя, чтобы ты боялась каждого моего движения. Потому что только так я бы увидел, что в тебе есть хоть капля желания жить. Но ты даже не дрогнешь, если я убью тебя прямо сейчас. — Он повернулся и с тихим шелестом вынул меч из ножен, подняв его, будто он весил тонну, и направив лезвие в сторону Каэтаны. — Мы с тобой похожи больше, чем ты думаешь. Две стороны одной медали. Два острия меча, одно из которых жизнь, другое — смерть. И я спрошу тебя только один раз, Каэтана. — Он сделал шаг к ней, так что острие меча коснулось ее шеи, совсем немного, но даже этого хватило, чтобы на коже жрицы проступила крошечная капелька крови. — Ты хочешь жить? Ты, Каэтана, человеческая женщина, а не воплощение пустых идеалов.
Каэтана смотрела снизу вверх. Грустно смотрела, будто рыцарь смерти справедливо, но напрасно обидел ее.
— Конечно, хочу, — сказала она. — Может быть, когда-нибудь у меня все-таки получится, как у людей. Для себя. Я пробовала — не получалось.
Несколько секунд он просто ждал. Казалось, она чего-то недоговорила, но жрица молчала. Наконец Андерфелс медленно отвел лезвие клинка от шеи Каэтаны, оставив на ней едва заметную тонкую красную полоску. Капля крови пробежала по ней и скатилась по белой коже, затерявшись где-то под длинной гривой волос. Клинок тускло вспыхнул, почуяв кровь, но тут же погас. Андерфелс подошел к жрице и поднял ее, взяв за плечо, заставляя ее смотреть на него снизу вверх.
— Ты не похожа на других людей, — задумчиво сказал он, приближая свое лицо к ней. – Как и я не похож на них. Мы чужие в этом мире, Каэтана, и всегда будем чужими.
Он опустил голову. Длинные пепельные волосы, жесткие, как проволока, скользнули по лицу девушки. Своей кожей она почувствовала холодное прикосновение оголенной кости челюсти к своей шее, когда Андерфелс слизнул кровь с оставленной им же царапины. Откуда-то из глубины его груди послышался низкий хриплый стон. Ее кровь была как эликсир вечной жизни, она наполняла его изнутри тем, что среди живых могло бы зваться счастьем. Но ее было недостаточно. И ее никогда не будет достаточно, чтобы полностью заполнить пустоту внутри.
От прикосновения Каэтана вздрогнула. Как-то машинально подняла руку и коснулась волос рыцаря смерти — легкое, почти неощутимое прикосновение.
Он все-таки не был похож на Рика. Рик никогда так не говорил.
А еще он был прав. Не сложилось же ведь... ничто из того личного, что было у нее когда-либо — не сложилось.
— Наверное, ты прав, — тихо сказала она. — Но, свои или чужие, мы здесь живем. Не для всех живем и не против всех, а для самих себя. Нужно только найти то место, на котором это получится...
Пахло от рыцаря смерти землей и мокрым железом. Запах был слабым и, в общем-то, не так уж и похожим на тление.
Жрица выдержала паузу, вдохнула и выдохнула этот запах, напоминавший ей о нордскольской войне, и добавила еще тише:
— Я верю, что оно есть. Но я пока не нашла.
Рука рыцаря смерти все сильнее сжимала ее плечо, пока ей не стало больно. Как будто он хотел целиком взять ее и сжать в своей ладони, так чтобы она была всегда с ним, как талисман, который можно положить в карман и забрать с собой хоть на край света… Он резко отстранился и посмотрел на ее лицо. Вымазанные кровью губы дернулись в подобии улыбки, но на этот раз это был не звериный оскал и не издевательская ухмылка. Он действительно попытался улыбнуться, как делал это когда-то при жизни. Глаз Андерфелса на мгновение вспыхнул, разливая в темноте тусклый голубоватый свет, освещая бледное лицо жрицы.
То, что она сказала, было отражением всего его существования. Поиски места в мире привели его сюда, в этот сырой подвал, где он столько времени провел в одиночестве. Теперь ему казалось, что после смерти Короля-Лича предназначение вело его именно сюда. Андерфелс предчувствовал судьбу, которая нависла над ними обоими, как меч убийцы над жертвой, готовый вот-вот перерубить хрупкое тело и покончить еще с одной историей. Встреча с Каэтаной ознаменовывала собой конец всего того, что он знал раньше. Что бы ни было потом, будь то смерть или начало новой жизни, Освальд был готов принять это, как данность, одинаково благодарно. И даже то, что Каэтана, скорее всего, очень скоро исчезнет так же внезапно, как и появилась в его судьбе, было неизбежно. Он знал это с самого начала. Короткая вспышка Света, пронзившая все его существо и оставившая неизгладимый отпечаток, который болел, словно настоящий ожог… Рыцарь смерти не думал, что может быть что-то хуже и невыносимее голода, но ошибался. Ощущение собственной незначительности, временности и отчужденности было куда хуже. Наверное, она понимала это – понимала так, как не смог бы понять никто, потому что сама пережила.
— Завтра мы уезжаем, — тихо сказал Андерфелс, отпустив плечо Каэтаны и отступая назад. Пространство вокруг дрожало и переливалось, похожее на отражение в мутной воде. Щелчки в голове стали чаще, и теперь были похожи на стук копыт по дороге, отдаленный, но непрестанно приближающийся. Освальд боялся, что приступы станут сильнее и он, не в силах отличить реальность от иллюзии, убьет жрицу. Нужно было уйти, как бы ему ни хотелось остаться здесь навсегда.
— Тебе следует выспаться.
Это было последнее, что сказал Андерфелс, прежде чем поднять с земли меч, открыть дверь и выйти наружу. Он направлялся обратно в порт, чтобы узнать о том, когда будет проходить ближайший корабль в Нордскол. Конечно, придется приложить все силы для того, чтобы Каэтану никто не узнал, но почему-то рыцарь смерти думал, что она не станет пытаться сбежать. Скоро все закончится. Так или иначе, для них обоих, меч предназначения должен был вот-вот упасть, изменив все навсегда.
Разумеется, здесь, в этом подземелье, невозможно было спать. Холод, сырость, крысы, изрубленный труп где-то в темноте... Каэтана скорчилась возле печки, пытаясь согреться.
Она плохо умела призывать Свет так, как это полагается делать жрецу. Честно говоря, те священные тексты, при помощи которых его призывают, уже давно наполовину выветрились из ее памяти. Она никогда не призывала Свет по-настоящему, потому что он был с ней всегда. Его не нужно было призывать. Она даже не умела отделять его в себе от жизненной силы и верила, что Свет и жизнь — одно. А еще когда-то она верила, что у всех это так же, как у нее, просто они не вслушиваются и не замечают...
Рик простил ей эту наивную веру.
Рик считал ее святой. Рик никогда не хотел ее для себя, не пытался заполнить ею свою бездонную пустоту; он хотел, чтобы это хрупкое и бестолковое вместилище Света было неприкосновенно. Было всегда. У всех было.
Освальд... Освальд. Освальду было все равно — он пытался спастись ею, как утопающий цепляется за плывущего рядом; и в итоге они, как обычно бывает, утонут оба. Война не пощадила его лицо, злое безумие изгрызло его душу, он не умел верить и не умел придумывать себе цель... Он взял живое вместилище Света себе, он променял свою безнадежность на ее надежду — и теперь не знал, что со всем этим делать. Не было в нем бесшабашной веселой злости, с которой, ухмыляясь, переламывал себя Рик. Он делал то, что делать было проще всего — был чудовищем.
Рик тоже был чудовищем. Он никогда не переставал быть им. А еще он был собой, и этим собой откупался от тех, кто боится чудовищ. Сам он так и не принял чужой для него мир — но мир в конце концов его принял.
Для чудовищ в этом мире в самом деле нет места. И если невозможно перестать им быть — нужно стать еще кем-то, кроме чудовища.
Тем, для кого это место есть.
Твоя воля принадлежит мне.
Этот голос был таким знакомым – Андерфелс узнал бы его из миллионов других. Он прозвучал прямо в голове, но впрочем, так было почти всегда. Рыцарь смерти слышал голос благословенного повелителя даже за сотни миль, и каждый раз с радостью бросался выполнять любой его приказ. Тогда не-жизнь имела смысл. И смысл этот был в служении истинному повелителю Хаоса, великому Королю Мертвых.
Убей их всех.
Копыта лошади на мгновение сбились с ритма, и Андерфелс качнулся в седле. Дорога до порта отсюда занимала около часа, если ехать быстрой рысью. Но он никуда не спешил, лошадь шла медленным, размеренным шагом, считая почти каждый булыжник в грубой мостовой.
Откуда он взялся сейчас, здесь? Голос владыки повелевал ему сделать то, что он должен был сделать с самого начала.
«Прости меня, Артас, — думал Освальд, закрыв глаза и отпустив поводья. Лошадь сама знала, куда ей идти. Она была связана со своим хозяином такой же телепатической связью, как он со своим мечом и с Королем Мертвых. Она была частью его души, разделенной на несколько осколков. – Я позволил себе сомнения. Единственно верный путь для нас – тот, что ты нам подарил. Путь зла, смерти и разрушения. Зачем я свернул с него? Это принесло мне лишь еще больше страданий. Идти по миру, неся твое слово и твое правосудие – и окончить свой путь уничтоженным во имя тебя… Когда я успел забыть свое предназначение?»
Никакой пощады.
Кажется, он уже слышал это. Король Мертвых был мертв (как бы странно это ни звучало), и то, что сейчас звучало внутри Освальда, заставляя все его существо тянуться к источнику этого зова, исходило из глубины его сознания, это было лишь порождение искаженной памяти, такое же, как образ Рене. Странно, но Артаса он помнил намного лучше, чем всю свою жизнь до того, как присоединился к Плети. Возможно, раньше он был прав в своих суждениях, и вся жизнь должна была исчезнуть, придя к своему логическому завершению – то есть посмертию. Так же говорил и Король. И Андерфелс очень долго верил ему, верил безоговорочно и слепо, потому что сомнения ведут к краху и уничтожению. Только тот, кто без сомнений и раздумий сеет хаос на своем пути, достоин пройти этот путь до конца.
Освальд оказался недостоин этой чести. Даже после исчезновения Короля Мертвых, он должен был продолжать выполнять приказ, а вместо этого позволил себе превратиться в жалкое, трясущееся от ужаса создание, чей разум одолевали видения и голоса, и кто постепенно сходил с ума от того, что не мог постичь собственное существование, лишь раз задумавшись о нем.
Копыта лошади разбили зеркало воды в луже, оставшейся от минувшего дождя, на мириады переливающихся в предзакатном свете осколков. В них отразилась только тьма – и больше ничего.
…Каэтана обнимала его за плечи, притягивая к себе. Их сердца бились с сумасшедшей скоростью, сбиваясь с ритма и задыхаясь от всепоглощающей страсти. Освальд поднял голову, окинув девушку взглядом, полным невыразимой нежности. Его голубые глаза были теплыми, как вода в лазурных лагунах Тернистой Долины, и грива длинных светлых волос ниспадала водопадом на ее лицо…
…Она кричала так, как будто это был вовсе не человек. Губы Освальда, покрытые кровью, кривились в торжествующей ухмылке, и лицо Каэтаны, искаженное болью и страхом, было перед ним, как икона. Она была так прекрасна в своей агонии. Он наклонился к ее шее, словно гротескное подобие рыцаря-любовника, и впился в податливую плоть, отрывая еще один кусок. Фонтан крови забил из разорванной артерии, и крик жрицы перешел в захлебывающийся, приглушенный хрип. Он пожирал ее – буквально отрывая зубами ошметки от ее шеи, плеч и лица, пока она не превратилась в бесформенную пульсирующую массу, пока он не увидел оголенные кости. Он сделал ее такой же, каким был сам, и больше никто и никогда не посмеет отобрать ее у Андерфелса…
…Заснеженная равнина без каких-либо следов присутствия человека. Андерфелс бросил меч на дно глубокой ямы, которую выкопал в снегу и промерзшей земле, и повернулся к Каэтане. Та стояла рядом, опустив голову и уже перестав дрожать на ветру. Она выглядела полумертвой – бледность ее кожи и тусклый блеск в глазах усиливали ее беззащитность. Рыцарь смерти взял ее на руки, подняв легко, как пушинку, и опустил на дно самодельной могилы. Каэтана посмотрела на него с грустью и обреченностью, но что-то в ее взгляде было еще. Что-то неразгаданное до сих пор, что она унесет с собой в вечный сон посреди забытой Светом земли. Рыцарь смерти опустился рядом с ней, глядя вверх, в вечно серое, зимнее небо, которое затягивали тяжелые снеговые тучи. Они лежали в могиле, обняв друг друга, и ждали. Скоро яму засыплет снегом, и зима скроет все следы их присутствия здесь. Никто не найдет, никто не спасет. Они заснут навечно, чтобы когда-нибудь вернуться в новый мир, где каждый из них будет на своем месте, где даже смерть не сможет встать между ними…
Видения переполняли его. Андерфелс закрыл глаза, но стало только хуже. И когда он невероятным усилием изгнал яркие картины из своего разума, осталась только одна всепоглощающая, пульсирующая, как биение сердца, пугающая в своей страшной простоте мысль.
Существование Освальда – рыцаря смерти, аватары хаоса, слуги Короля-Лича и безжалостного, безумного убийцы… подходило к концу.

 

Эльза проснулась посреди ночи. Точно так же, как в тот день, когда она уехала в порт, оставив Генриху свой молитвенник. Казалось, это было только вчера, но вот она, одна, в пустом доме, который когда-то стал для нее домом на целых десять дней.
С трудом поднявшись с кровати, жрица опустила голову и сидела так несколько минут. Все просто не укладывалось в голове. Впрочем, она уже проходила через это — резкие перемены в жизни, которые ты просто не знаешь, как преодолеть, и подсознательно ищешь кого-то, кто сможет взять тебя за руку и повести по правильному пути. Чтобы не думать об этом, ведь такие мысли наполняют твой мозг, как какая-то темная, мутная жидкость, Эльза тряхнула волосами, собираясь с силами, и вышла из комнаты.
Вот то самое место, где когда-то сидел Генрих, вдыхая свой порошок и глядя на нее замутненными глазами. Даже тогда он был собой. А думал ли он о ней, когда Наоми убила его? Какие были его последние мысли? Отправилась ли его душа к Свету или же на вечные страдания в Пустоте? Не было ответов на эти вопросы. Взгляд жрицы упал на маленькую книжечку, которая валялась в углу. Подняв ее, жрица сдула с нее пыль.
Так и есть — это ее молитвенник. Генрих не верил в Свет, но молитвенник не выбросил, хотя и не обратил на него особенного внимания. Возможно, он действительно был неравнодушен к ней, в своей особенной, извращенной манере… Впрочем, имеет ли сейчас это значение? Гейл мертв, а она жива. И ей нужно идти дальше, так или иначе.
Как же все-таки ей повезло, что она встретила Лигрима. Эльза не представляла, как бы справилась со всем этим одна. Может быть, она просто шагнула бы вниз с парапета, опоясывающего каналы, и вскоре ее тело выловили бы стражники. И стала бы она всего лишь еще одной строчкой в записях некролога. «Неизвестная женщина, около 30 лет, утонула…» И все.
— Да пребудет Свет с твоей душой, — прошептала Эльза, положив руку на обложку молитвенника. Она помнила их наизусть, но оставила книгу у себя из ностальгии. Когда-то она обучала доктринам Света своих детей. Теперь их не стало, но она хранила книгу как талисман, как гарантию того, что когда-нибудь и она будет прощена. Ведь если судить беспристрастно, ни она, ни Генрих, ни Лигрим, ни Наоми не были безгрешны. И все они заслуживали смерти. Свет дал им шанс доказать, что они могут сделать мир лучше, но что они сделали для этого? Эльза думала, что ее действия несут Свет, но ошиблась. Она несла людям только зло. Обманутая жрецами Церкви, она уверилась в том, что убийство есть благо. Какая нелепость…
«Как я могла быть настолько глупой?» — думала жрица, выходя из дома. Молитвенник занял свое законное место в сумке. Глефа, сделанная Лигримом, ничем не напоминала Асалу, и жрица была этому рада. Все это сгинуло, развеялось, как дым. Ее прошлое, Церковь, Асала, Генрих… Женщина быстро направилась в сторону города. Лигрим наверняка ждал ее в кузнице. Ночной туман легким белым покрывалом ложился на крыши домов, ознаменовывая собой приближение зимы. Эльза подняла голову, вглядываясь вдаль, туда, где ее ждали… Но в сердце поселилась пустота, которая останется там на долгие, долгие годы. Вместе с Генрихом ушла в туман часть ее души.
«Прощай», — Эльза обернулась, окинув дом Гейла взглядом в последний раз. А затем развернулась и быстрым шагом направилась к кузнице. Ветер сорвал с ее щеки слезы, превратив их в снег.
Все уплывало в туман. Все.
Эльф широким шагом вошел в кузницу, оставив дверь открытой нараспашку. Посвежевший после дождя воздух врывался в душную мастерскую, свободно гуляя по всему помещению. Чувствовалось дыхание наступившей ночи, тревожной неизвестности. Рыцарь бросил плащ на стул и потянулся за трубкой. Некоторое время он мерил широкими шагами мастерскую, пуская сизые облачка дыма из узорчатой трубки. Мысли отказывались выстраиваться в узоры, метаясь, как вспугнутые зайцы. Слишком много всего произошло: Железяка, Андерфелс, теперь еще и Генрих. Одно радует: сомнений в правильности принятого решения не возникало. Нужно было отвлечься, только и всего. Лигрим подобрал с пола отброшенную заготовку и задумчиво повертел тонкую полоску стали перед глазами. Усмехнулся, затянувшись, и отошел к горну, раздувая огонь. Вскоре к тихому, сердитому шипению трубки прибавился грохот молота и тихое гудение пламени. Если сильно напрягать слух, можно было различить песню, похожую по звучанию на удары молота, но слов было не разобрать. Горн отбрасывал на мостовую багровый отсвет, на стенах плясали причудливые, колдовские тени.
— И опять за сегодня я оказываюсь в этом месте, — Эльза открыла дверь и улыбнулась, глядя на Лигрима и прислонившись к косяку. Она простояла так уже несколько минут, пока не убедилась, что эльф полностью поглощен работой. Странно, но он даже не услышал, как жрица вошла. На город опустилась ночь, но не темная и беззвездная; это были лишь туманные сумерки, в которых предметы и люди обретали странный, призрачный оттенок. Эльза не любила такие ночи. Да еще и этот ветер, который поднял большие зимние тучи и гнал их по небу, грозя вскоре разразиться градом.
Эльф, похоже, и правда не заметил появления жрицы. Более того, он её даже не услышал, что было совсем уж необычно для него. Молот продолжал размеренно бить по заготовке, обретающей зачатки формы. Даже несмотря на распахнутые настежь дверь и окно, в кузнице было очень жарко. А эльф, кажется, полностью выпал из реальности, поглощенный работой, продолжая, впрочем, напевать себе под нос. Слова стали чуть разборчивее, но за грохотом ничего было не понятно, кроме обрывков фраз и слов.
— Эй, — жрица подошла к Лигриму и тронула его за плечо. — Ты в порядке? Слушай, то, что сегодня произошло… Я не знаю, как это воспринимать. — Она помолчала. — Наверное, лучше всего просто забыть об этом. И сконцентрироваться на нашей задаче. Гейл хотел бы, чтобы мы завершили начатое им дело и поймали убийцу.
Она села на табурет у стены, глядя на криво висевшую на стене картину, изображающую какой-то мрачный горный пейзаж. Внезапно ее пронзило острое желание уехать из города и никогда сюда не возвращаться.
Эльф вздрогнул как ужаленный, и тут же раздался веселый звон металла: заготовка благополучно сломалась. Рыцарь раздраженно выругался, отправляя бесполезный теперь кусок железа в горн. Положил молот на наковальню и повернулся, с явным намерением устроить незваному гостю разбор полетов. Увидев жрицу, Лигрим слегка виновато дернул себя за ухо.
— Ну нельзя же так пугать... Заготовку теперь в переплавку пришлось отправить. Я тебя даже и не заметил. Ты давно здесь сидишь?
— Да минут пять как уже. Ты в порядке? — повторила свой вопрос Эльза.
— Да-да, в порядке. Это я просто заработался слегка. Случилось что-нибудь?
Эльф сел на пол, вытянув ноги, и с любопытством оглядел жрицу, будто пытаясь увидеть в ней что-то новое, чего раньше не было.
— Да ничего, — Эльза оторвала взгляд от картины и посмотрела на Лигрима. — У тебя есть идеи, где нам стоит поискать этого убийцу? Потому что, судя по рассказу Наоми... — она запнулась. — Кстати, о Наоми. Нужно будет с ней связаться. Похоже, она единственная, у кого есть хоть какие-то зацепки.
Жрица потянулась, хрустнув суставами, и печально посмотрела на насквозь промокший от ночного тумана плащ.
— Я, пожалуй, пойду переоденусь и отдохну немного, — тихо сказала женщина, тяжело поднимаясь с табуретки и направляясь наверх. — Если что-то случится, разбуди меня, ладно?
— Вся проблема в том, что он может быть где угодно. Город-то немаленький. Подвалы, заброшенные здания и все прочее в том же духе. Можно попробовать проверить руины парка.
Договаривал эльф уже Эльзе в спину. Тихо хмыкнул, привалившись спиной к наковальне, и вновь раскурил трубку, закрыв глаза. Дверь так и осталась открытой, и по полу ощутимо тянул сквозняк, относя табачный дым в сторону и не давая подняться выше.
Мертвецы смеялись над ней. Их смех разносился над холодными пустошами, он угадывался в вое ветра и хлопанье её плаща. Непроницаемая метель окружала её, а причины и цели, из-за которых она упрямо продолжала идти вперёд, ей и самой были неведомы. Шаг за шагом преодолевая нарастающее сопротивление метели, Эгапа наконец прошла сквозь снежный заслон и оказалась прямо в центре урагана. Здесь было спокойно. На небольшом участке, вокруг которого бушевали ветра, рассыпающие ледяную пыль, не было никакого движения воздуха. Даже мертвенный смех стих, а под ногами у жрицы был крепкий лёд, слегка засыпанный снегом. Она припала на колено и провела рукой по тонкой завесе, отделяющей её от тайны сердца метели.
В прозрачной ледяной тюрьме скрывалась мёртвая Каэтана Ре Альби. Её грустное белое лицо осунулось, и бедная Мяка теперь больше походила на скелет. Жрица бессильно провела рукой по толстому льду, сковавшему лик её сестры по вере. Но как только она убрала ладонь, глаза Мяки раскрылись. Это были глаза рыцаря смерти.
Эгапа проснулась в холодном поту, её била дрожь. Прошло три дня с последней встречи Эгапы и Каэтаны. И хотя Эгапа сама разрешила свои сомнения, связанные с помощью Тэльзе, исчезновение Мяки не осталось незамеченным. Верная данному слову, Эгапа сначала поведала стражникам о подозрениях Тэльзы, а после, когда стало ясно, что Каэтана пропала не просто так, то рассказала и о своих мыслях насчёт рыцаря смерти, который болтался у собора и разговаривал с Мякой. Поначалу Эгапой владели сомнения: ведь само то, что кто-то является бывшим слугой Короля-Лича, не даёт повода считать, что он как-то связан с каким-либо преступлением. Но сегодня Эгапа уже не сомневалась. Её сон оставил у неё то же ощущение, что преследовало её под холодным дождём по дороге к кельям в день, когда они расстались с Каэтаной. Само собой пришло решение — нужно действовать. Стража наверняка уже проверяет причастность к исчезновению жрицы Собора всех рыцарей смерти, которые находятся в городе, но заставить себя ждать результатов Эгапа не могла.
Когда она прошла по соборной площади, уже смеркалось. Прошлую ночь Эгапа бдела, молясь за скорейшее и благополучное возвращение Каэтаны и ниспослании ей сил. Похоже, что жрицу пожалели и дали выспаться перед тем, как она примет ночное дежурство. Времени оставалось не так много, и нужно было спешить. Сегодня Эгапа намеревалась узнать как можно больше о рыцарях смерти, которые присутствуют в Штормграде. Разумнее было бы поднять регистрационные книги, но в «Свинье и Свистке», как Эгапе было известно не понаслышке, можно было почерпнуть куда больше информации, если знать кого спрашивать. А Эгапа знала.
«Пьяный Барон» никогда не был должником Эгапы, не был в неё влюблён и не слишком уважал Свет и его служительниц. Прелести жрицы его не интересовали, чему она была несказанно рада, и единственным, что их связывало — были воспоминания о днях его молодости. В те дни он часто видел Эгапу на улицах, как одну из активных участниц или зачинщиц различных безобразий, которые он всегда ценил за то, что они, по сути, привносили на эти улицы жизнь. «Барон» был бы поэтом, не сложись его судьба иначе. Поэтому цену за свою информацию он назвал не заоблачную.
Искать рыцарей смерти лучше при помощи самих рыцарей смерти. Воистину наиболее заслуживающим доверия из доступных рыцарей был некий эльф Лигрим, что содержал кузницу в квартале дворфов. Очевидно, что если подтвердится версия похищения и причастность к делу кого-то из его братии, то ему и самому будет несладко жить в Штормграде, хотя отношение горожан к ходячим машинам для убийства всегда было на уровне «ниже прохладного». Опыт Эгапы подсказывал ей, что даже среди крепко сложенной компании в большинстве случаев найдутся те, у кого остались крупицы совести. Пусть стража ищет по внешним каналам, Эгапе, чтобы помочь им, придётся заняться вопросом изнутри. Несмотря на весьма смутное представление, зачем это нужно мёртвому эльфийском кузнецу, что она ему скажет и чего она от него конкретно хочет, это было единственное, что она могла сделать, чтобы сделать хоть что-то. Эгапа направилась из таверны в сторону дворфийского квартала. Холодный взгляд Каэтаны всё ещё преследовал её. Может быть, разгадка её исчезновения кроется в точно таких же глазах?
Увлечённая своими думами, Эгапа свернула не в тот переулок, не замечая маячащего впереди силуэта.
Как же повезло! Жизнь не позволила Корвину привыкнуть к ситуациям, безвыходным для него, но сейчас судьба решила сыграть с ним в игру, ценой которой могла бы вполне стать его жизнь. Стоило ли играть рискованную партию, идти ва-банк? Он еще не решил. Но выбор у него был небольшой: его окружили три человека, как минимум один был вооружен — ничего не стоило через минуту потерять жизнь прямо в этом мелком, темном и дурно пахнущем тупичке, одном из бесчисленных закоулков огромного города; умереть без чести, в забытье. Невеселая перспектива, как ни крути. Знали ли эти двое, кто он? Знали ли они о его секретном оружии, столь нелюбимом Корвином, однако очень эффективном? Судьба посмеивалась, светя карт-бланшем, но и не оставила иностранца без своего козыря в рукаве.
Когда Эгапа наконец поняла, где находится, первым порывом было поскорее убраться отсюда, дабы не искушать судьбу. Однако в сумерках ей удалось увидеть спину впереди идущего человека и силуэты людей на низких крышах. Она вернулась за угол, из-за которого вышла, и стала наблюдать. Выходило, что она стала свидетельницей грабежа, поскольку спрыгнувшая с одной из двух низких крыш пара уже извлекала оружие.
— Эй, парень, — крикнул тот, кто был пошире в плечах, оставшемуся стоять на низкой крыше с арбалетом, наведённым на возвратившегося из тупика человека, — Погляди, у нас очередной незваный гость.
Говорящий со скрежетом извлёк из висящих сзади и от того не слишком заметных ножен длинный меч.
— Твоя правда. И думаю, что сэру не составит труда заплатить за проход по нашим гостеприимным местам, — человек на крыше был обладателем уверенного и дерзкого голоса.
Третий соучастник молча извлёк из-под верхнего жакета железный лом или что-то на него похожее.
— Слыхал? — поинтересовался мечник, — Раздевайся, складывай всё, что есть, там же на месте и вали отсюда, пока не разделали; лучше быть раздетым, чем разделанным.
Человек с мечом и человек с арбалетом чувствовали себя явно уверенно. В их насмешливом тоне нельзя было заметить какой-то агрессии, это-то и пугало Эгапу. Для них не было разницы между преступлением и честной работой. «Каждый крутится, как может», — девиз тех, кто уже не одну жизнь оборвал и ещё не одну оборвёт. Хуже всего было то, что она их не узнавала. После стихийных бедствий, войн и прочих неурядиц Штормград пополнился жителями, которые зачастую не имели какой-либо работы. Конечно, правительство принимало должные меры для того, чтобы занять население, но не все этого хотели сами.
«Вот, значит, как встречает гостей Штормград», — пронеслось у Корвина в голове. Как бы то ни было, заниматься благотворительностью, даже пусть с нацеленным на него лезвием вкупе с болтом арбалета, у него желания не было вовсе. Эх, потом снова будет гадко на душе… Волчарка сегодня порезвится.
— Так уж хотите неприятностей по свои души, а, ребят? Я вот слышал, что в ваших кругах не принято разбираться с людьми военного ремесла. Вы меня проводите до большой людной дороги, там и разойдемся с миром, — Корвин подмигнул мечнику перед ним. Его губы тронула улыбка, смотрящаяся тут до неприличия неуместно: тут же захотелось бы ее стереть.
Последние слова Корвина, казалось, не произвели впечатления ни на кого, кроме человека с ломом, который, судя по неуверенному голосу, был ещё довольно юн.
— Ребят, а и правда, вы на него посмотрите, это же солдат, может ну его?
Мечник поднял руку.
— Пасть захлопни, шкет. Нынче куда ни плюнь, попадёшь в людей ремесла. А этот гость... Эй, малыш, что скажешь, несёт от него наглой приблудой?
Человек с арбалетом бодро отозвался.
— Застенная шавка так и лает. Моё ухо остро так же, как и глаз.
Мечник сжал оружие крепче, вся его поза говорила о немедленной готовности атаковать, но голос был спокойным и почти миролюбивым.
— Знаешь, я ведь и сам из тех мест… А ты, конечно, такой смелый, красивый, мы тебя конечно, пожалеем. Пожалеем его, парни!
Эгапа выглянула из-за угла, рискуя оказаться замеченной, чтобы рассмотреть с другой точки человека с ломом. Юный голос показался ей знакомым… «Точно. Андреас, проклятый шалопай, надо бы ему надрать уши, прежде чем тут всё начнётся». Эгапа решительно двинулась вперёд, чтобы осуществить задуманное немедленно. В это же время человек с мечом почти выкрикнул свои последние слова, которые, как, оказалось, были сигналом для его товарищей. На второй крыше, с которой ранее спрыгнули двое, показался ещё один человек с оружием дальнего боя, и сразу же по фигуре одинокого солдата был произведён выстрел из двух арбалетов. Обладатель бодрого голоса стрелял метко и, судя по всему, на поражение.
— А теперь сдохни, застенный щенок.
Голос мечника оставался нейтральным и будничным, как будто ничего не случилось. Но это не меняло того факта, что он пошёл в атаку, и, насколько можно было судить в сгущающейся тьме, он не зря таскал с собой меч.
Резкий свист арбалетного болта резанул по уху, заставляя невольно вздрогнуть. Корвин в какой-то мере ждал этих выстрелов, но насколько вообще можно ожидать такое? Выхода не оставалось, и зверь внутри гилнеасца рвался наружу. Все чувства резко обострились: в нос ударили тысячи неслышимых до этого запахов, ухо задрожало от сотен новых звуков, а зрение перестало быть скованным темнотой, различало теперь мельчайшие детали в нападавших. Поможет ли?
Один из стрелков был меток, но второму явно мешал ночной сумрак. От первого болта Корвину удалось увернуться, изогнув покрывающееся шерстью тело в невероятной дуге; заточенный наконечник лишь оцарапал его кожу. Второй же снаряд просвистел совсем мимо, не заставив обратить на него внимание.
«Сначала стрелков, первыми должны быть стрелки», — пульсировало у офицера в мозгу. Напрягся, разогнулся, вытянулся в прыжке — и вот уже вскочил на крышу. Немигающие глаза волка рассматривали стрелков, заряжавших новые болты. Нужно действовать быстро.
Перезаряжать арбалет было бы хлопотным делом, если б не гномье устройство. Дерзкому стрелку хватило совсем немного времени, прежде чем он поднял глаза и увидел, как к нему на крышу низкого строения вспрыгивает чудовище. Снизу раздались проклятья, чей-то вскрик и топот ног. Наглец со всей силы швырнул арбалет в сторону воргена и, не утруждая себя осмотром результатов, рванул прочь что было мочи. Бежал человек ловко, со знанием дела и знанием местности. Видно, не раз уже ему доводилось сбегать, и с этой крыши в том числе. Его коллега на противоположной крыше последовал его примеру.
Свернулся в пружину, оттолкнулся, растянулся в воздухе, оставив на черепице крыши глубокий след от когтей — вот-вот ворген должен был настигнуть стрелка. Но совсем неожиданно в вытянутую морду Корвина ударился тяжелый деревянный приклад брошенного арбалета. Глухой удар в лоб, ухнувший где-то в затылке; импульс света, вспыхнувший и погасший в зажмуренных глазах; столкновение, как легендарная встреча неостановимой силы и несдвигаемого объекта. Тихо проскулив, ворген по кривой траектории рухнул на крышу, расколов под собой керамические плитки; продолжил свое падение на близкую мостовую, оценив всю крепость и жесткость штормградского мощеного камня на своей собственной шкуре. Он затих, не смог встать сразу, и только глухой стон вырвался из волчьей груди — но кто его слышал в этом чужом городе?
Ошеломлённая Эгапа поднялась с мостовой, держась за стенку дома. Губа наливалась тяжестью, скулу саднило — удар кулаком в лицо не прошёл даром. Андреас хоть и трусишка, но оказался трусишкой сообразительным, и долго его не нужно было уговаривать. Когда главарь рванул от потенциальной жертвы, тот, поскуливая от ужаса, сделал ровно то же. Эгапе не следовало становиться у них на пути, но отойти она никак не успевала. Взяв в себя в руки и прогоняя из головы туман и вату, жрица посмотрела туда, откуда до неё донесся звук падения. Кажется, всё закончилось довольно быстро и не в пользу существа, которым оказался безвинный прохожий. На земле посреди рассыпавшейся и разбитой черепицей тяжело дышал жуткий ворген, который, судя по всему, пытался подняться. Самым разумным было бы убраться отсюда подальше, но глухой стон заставил Эгапу устыдиться. Превозмогая собственное лёгкое головокружение, она подобралась к существу поближе.
— Вы ранены? Вы меня понимаете? Я не враг вам, можно к вам подойти?
Чьи-то слова эхом отдавались в голове. Слова размывались, как песчаный берег после прилива. Однако вдруг звуки вновь наполнили уши Корвина, и голос какой-то девушки был первым. Среди нападающих ведь не было девушки? Кто это? Ранение вышло на первый план, срывая аншлаги пульсирующей болью. С ощутимым трудом гилнеасец поднял голову, силясь поймать взглядом девушку. Подернутые легкой поволокой глаза не выражали злобы или гнева.
Встретившись взглядом с существом, Эгапа вздрогнула. Воистину она понимала, почему воргенов опасаются. В тёмном переулке встретить такое вот... Это было неплохим испытанием мужества. Судя по тому, что пострадавший всё-таки был пострадавшим, и, кажется, не намеревался проявлять признаки агрессии, Эгапа подошла к нему и начала помогать ему подняться. «А вдруг он как укусит меня? Мало ли, что им в голову может прийти?» — волновалась Эгапа, от чего движения её были не уверенными и опасливыми.
«Надо вернуться», — с этой мыслью Корвин постепенно начал обмякать в руках девушки; шерсть медленно опадала, клыки втягивались в десны, а волчья пасть преображалась во вполне привычное, человеческое лицо. Тяжело дыша, офицер рассматривал неожиданную помощницу. Он был несколько удивлен: после такого приема ожидать чьей-либо безвозмездной помощи, да еще воргену — предельный случай. Уж не жрица ли это? Красивая, по-своему красивая — этого он не мог не заметить. Впрочем, время ли сейчас для таких мыслей? Определенно, нет.
— Спасибо, — прохрипел Корвин. В горле неожиданно пересохло.
Эгапа передернуло, и она отпрянула от существа. Прежде ей никогда не доводилось видеть такие превращения. «О Святой Свет, сохрани в нас хорошее и погуби плохое», — пробормотала девушка.
Когда изменение облика завершилось, она с удивлением обнаружила перед собой хоть и потрёпанного, но довольно симпатичного на её вкус мужчину. Вся эта ситуация была крайне нереалистичной, и Эгапа решила не думать о том, как её воспринимать, а заняться делом. Но прежде она провела рукой по лицу и заметила, что из разбитой губы сочится кровь. Вздохнув, она вытерла рот рукавом, после чего деловито поинтересовалась:
— Как вас зовут?
— Корвин Джекоби, мисс... Вы ранены? — он засуетился, поспешил встать на ноги. Какого черта, это ведь он должен был помогать, а не ему! Цветные круги плясали перед его глазами, когда он вскочил. Стало как-то мутно. Но нет, вот, он стоит на своих двоих.
Эгапа посмотрела на рукав и затем на Корвина.
— Ерунда. Давно не получала по морде. Выглядеть буду не самым лучшим образом, но ничего серьёзного. Хотя...
Эгапа глубоко вздохнула и подняла ладони к лицу. В сумерках было заметно, как их охватило тёплое сияние. Когда она опустила руки, то почти ничего не изменилось, кроме повеселевшего голоса девушки.
— Ну вот. Мне гораздо лучше. Давайте теперь посмотрим, что с вами? Вы, кажется, упали с крыши, ничего не сломали? Позволите вас осмотреть?
«Жрица, значит... И как могут таких девушек держать в застенках соборов?» — подумал Корвин.
— Со мной все хорошо, — с бледной улыбкой на лице сказал он, попутно наклонив голову в снисходительном кивке. Голова не преминула напомнить о себе приступом тупой боли, а лицо предательски выдало эту маленькую ложь.
Корчи ворг... теперь уже человека, выдавали его с головой. Эгапа неодобрительно покивала.
— Вы что, Лог'ош? Или хотите пожать его лавры?
Девушка демонстративно пожала плечами.
— Я навязываться не буду. Быть съеденной или что похуже, тем более в этом переулке, мне не хочется. Так что решайте быстро, либо вам нужна помощь Света, либо вы отказываетесь. Как я смотрю, было бы неплохо вас хотя бы оглядеть, но вы стоите столбом и не говорите о том, что и где болит, а я и так уже немало времени провела здесь. Уже поздно, а у меня ещё куча дел. Давайте не будем тратить время друг друга.
— Голова... этот прок… арбалет залетел мне прямо в лоб... — ему пришлось отвечать с той же прямолинейностью, с которой говорила и она. — И я бы не отказался... от помощи целителя.
Эгапа кивнула и взяла голову Корвина в свои руки.
— Наклонитесь немного.
Жрица начала осматривать странного человека; на деле это свелось к тому, что ей пришлось погладить его по голове, чтобы рассмотреть, нет ли у него других ранений; когда она убедилась, что единственное, что пострадало — это лоб, она положила одну руку на сам лоб, а вторую на затылок. В переулке стало светлее, очевидно, руки жрицы опять охватило сияние. Корвин почувствовал, как его неуютное состояние сменяется покоем. Ни головокружения, ни тошноты, ни боли. Всё смыла тёплая приливная волна, оставившая после себя лишь покой.
Эгапа убрала руки, тяжело их опустив, и по пути схватившись за рукав Корвина, но быстро отпустила его и отошла, чтобы опереться о стену и немного постоять так.
— Кажется, должно помочь. У вас могло быть сотрясение, я постаралась приложить все усилия, чтобы вы избежали последствий. Не стоит благодарности. Поначалу я испугалась даже не столько за вас, сколько за них.
Жрица махнула рукой в сторону убежавших горе-грабителей.
— Кстати, я — сестра Эгапа. Будем знакомы. И извините за резкость. Во-первых, никогда не видела воргенов, во-вторых, не переношу, когда начинают юлить вокруг да около. А сейчас вот с виду вы совсем не такой страшный... Наверное, не просто жить в нашем городе? Эти ребята — не единственные, кто плохо относятся к чужакам. Впрочем, вы умеете за себя постоять, думаю.
Выдав длинную тираду, девушка оторвалась о стены.
— Если это всё, что вас беспокоило, то я направлюсь по своим делам дальше. Не очень хорошо, конечно, ходить по городу в полной темноте, но мне нужно спешить.
Наверное, даже если бы Корвин сильно захотел вклиниться в незыблемый поток речи жрицы, он бы не нашел место, куда бы приткнуть свой словесный кирпичик к монолиту. Ему оставалось только выдержать этот поток со стойкостью камня на пути снежной лавины, после чего сказать:
— Ум-м, спасибо, сестра Эгапа. Не желал бы обидеть, но в этом городе действительно опасно бродить в одиночку по вечерам. Могу ли я сопроводить вас из этого места, в знак моей искренней благодарности за помощь? Если бы не вы, я бы продолжал лежать в этом переулке неизвестно сколько еще времени.
В мыслях же он понадеялся, что с горы не сойдет вторая лавина слов.
Девушка пожала плечами.
— Хотите отплатить? Не стоит. Хотите просто помочь? Я не стану отказываться потому, что вы правы. Но должна предупредить, что я иду в не самый гостеприимный дом, должно быть. Впрочем, я не буду вас удерживать, дойдём до места и считайте, что всё в порядке. Это кузница в дворфийском квартале, а её владелец — рыцарь смерти.
Эгапа выдержала театральную паузу.
— Не спрашивайте, зачем мне такой кузнец на ночь глядя. Лучше пойдёмте отсюда. Если вы по-прежнему хотите меня проводить.
Оглядевшись, девушка неспешно, но решительно направилась к выходу из «тупичка Олуха».
— Рыцарь смерти, говорите? — Корвин на несколько секунд задумался. Он недолюбливал этих парней: из-за морали, страха или зависти — он не знал точно. Но открыто и идейно ненавидеть их у него оснований не было. Между ним и рыцарями смерти было, пожалуй, больше общего, чем он предполагал, но Корвин бы с большим удовольствием отказался от такой родственной связи. Тем не менее, в раздумьях он не заметил, как пошел за девушкой. Если и хотелось отказаться, то момент уже упущен. Но думал ли он отказываться?
— Как бы то ни было, сестра Эгапа, я тоже не лыком шит. Офицер армии Альянса, как-никак — постоять за себя смогу. У вас довольно… странные знакомства для жрицы Света, если честно. И вообще, позволю себе вопрос: что такая девушка, как вы, делает в этих злачных районах?
«Знакомства... ага», — пробормотала Эгапа, тщательно обходя лужи из нечистот, которые не были редкостью в этом месте.
— Какая такая? Вы будто меня уже узнать успели. Да и уж можно было даже не упоминать, что вы офицер. Хватило бы и того, что я видела, чтобы понять, что лык — это не про вас.
Тон у жрицы был насмешливый, но не злой.
— Если хотите знать, здесь родина моя малая. Большую часть жизни провела на этих улицах, пока, значит, Свет не призвал. Раньше я здесь без опаски ходила, меня все знают, я всех знаю. Только в последнее время приезжих много, не все, как вы — офицеры, попадаются и подлецы. О, осторожно, тут разлили...
Эгапа выругалась, указывая на очередную помеху, которую стоило обойти.
— У меня есть что-то вроде стереотипа на жриц Света. Ну, знаете ли, такие хрупкие, добрые, отзывчивые… Вы поначалу вполне хорошо вписались в него. Правда, сейчас шаблон начинает трещать по швам, если вам это польстит… — Корвин постарался как можно добродушнее улыбнуться, дабы сгладить свой сарказм.
По пути к кузнице Корвин вдруг заметил для себя, что уже похолодало. Плотнее кутаясь в свой плащ, он спросил девушку:
— Вы не мерзнете?
— Немного. Но в дворфийском квартале довольно дымно, будет теплее. Тем более, если это кузница...
Эгапа ускорила шаг. Кажется, она начинала чувствовать себя лучше, дальнейшую часть пути она была задумчива и на вопросы отвечала односложно, до тех пор, пока они не оказались рядом с нужной дверью.
— Кажется, здесь. Войдёте со мной?
В голосе девушки послышалась просьба.
Гилнеасец согласно закивал. Ему, правда, было интересно, что же понадобилось девушке от рыцаря смерти в такую ночь. Да и не хотелось бы в очередной раз простыть, переохладившись.
Эгапа постучалась в дверь.

 

После скорых похорон Генриха Гейла, который оказался вовсе не таким опасным преступником, негодяем и убийцей, как представлялось вначале, Наоми поспешила в квартиру к родственнице. Очевидно, Железная Дева была слишком заметна при росте в 2,5 метра и в темных с холодно-бирюзовым отливом доспехах, закрывающих всё тело, даже хвост и копыта. Конечно, сама она не боялась местных, но девочка, которая решилась дать ей ночлег в своей квартире, не создавала у неё впечатления серьёзного бойца, способного постоять за себя. Что бы там не говорил отец, почтенный воздаятель Араад, предложивший воительнице заночевать у Ниобэ.
Спустя час Наоми распахнула дверь и застала дренейскую девочку-подростка за мытьём ковра, на котором ранее оставила следы от накопытников, измазанных грязью Штормградских улиц.
— Собирайся, бери всё, что не боишься потерять, — закрыв за собой дверь, негромко, но строгим, твёрдым тоном заявила женщина, — и скорее, время дорого.
Она прошла по почти отмытому ковру в сторону кабинета, опять оставив цепочку следов размером с небольшие овальные блюдца, и, скинув латную перчатку, нацарапала карандашом на листе бумаги дренейскую скорописную вязь: «Пару недель тебе придётся ночевать в другом месте. Так безопаснее. Извини, что создаю проблемы, но так надо». Записку Наоми бросила на диван, рядом с Ниобэ, которая на время присутствия гостьи прекратила уборку.
— Тонкие стены… ты, наверное, слышишь ссоры соседей? — с намёком спросила она, кивнув на записку, и, не дожидаясь ответа, ушла, аккуратно прикрыв за собой дверь. В этот раз хозяйка квартиры не услышала привычного громкого топота и звона перил, что её весьма насторожило. Дренейка скинула на пол непромокаемые перчатки и глубоко вздохнула.
«Что же я скажу Карлу и Элли? Ох… наверное, Наоми сама всё объяснит. Надеюсь, у неё есть золото для «объяснений», — подумала она, смяв записку и закинув её в мусорное ведро в углу.
Немного помедлив, она нехотя, с кислым выражением лица встала с дивана и начала собирать в рюкзак снаряжение, выданное ей для картографических работ. А так же доспехи, арбалет, пара огнестрелов и ножей, маскировочный плащ с капюшоном, пара книг, которые она бы предпочла почитать в эти две недели. Суетливые сборы заняли около двух часов. Рывком подняла рюкзак, чуть покачнулась от его тяжести и накинула лямки на плечи. Взглянула на себя в зеркало — если будет на то воля Наару, быть может, её издалека даже спутают с человеком в этом бесформенном плаще с капюшоном и полами почти до земли, если их захлопнуть, как пальто. Под капюшоном рога не видно, правда, сам он приобретает довольно странную форму. Осторожно закрыла за собой дверь и прошептав воодушевляющую молитву, Ниобэ побрела в сторону соборной площади, где она ожидала встретить тех, кто сможет помочь решить её проблемы…
Тем временем Наоми уже добралась до дома Гейла, где и договорились встретиться. Выломанная ею дверь по прежнему лежала, прислонённая к косяку, а в доме никого не было, Эльза и Лигрим уже ушли. «Я не могу верить местным людям, почти каждый тут отягощён грешком, большим ли, маленьким… они будут не прочь поживиться вещами покойного», — она недовольно нахмурилась от мысли о незваных гостях, словно это её дом. Около часа дренейка провозилась с дверью, и всё же приладила её на место, пусть и довольно криво. Критически взглянув, она рассеянно махнула рукой. "Сойдёт, честный человек не сунется, а нечестного я прогоню", — подумала Наоми, присев на диван, и задремала "на один глаз".
Где-то вдалеке раздался хлопок, за которым почти тут же последовали приглушенные крики, женский визг, всеобщее оживление. "Неужели? Вот и реакция, вот и пришли народные мстители за мной", — с легкой, насмешливой улыбкой кивнула Наоми, ожидавшая, что рано или поздно это произойдет, - «однако же, быстро они собрались». Она резко поднялась, вызвав угрожающий скрип дивана, который всё больше и больше прогибался под весом Железной Девы.
На самом деле, тот дом, где была квартира Ниобэ, и дом Гейла были относительно близко, но все эти путаные узкие улочки, петли, навесы, под которыми спали прямо на брусчатке бездомные люди, значительно удлиняли путь. Так или иначе, она через час добралась до перекрёстка Каналов и издалека, стоя на противоположной стороне, взглянула на дом, в котором ночевала прошлой ночью. Тот самый, с эркером, из которого далеко видно всё, что происходит на улицах Каналов. Сейчас эркера уже не было, взрывом аккуратно снесло четверть дома, словно кто-то большим ножом отрезал кусок яблочного пирога.
Стража отпихивала зевак, некоторые бродили по полу бывшей квартиры и разбирали завалы, кто-то опрашивал свидетелей.
— Человек, где тут кузница ночного эльфа, рыцаря смерти? — спросила Наоми патрульного, который проходил мимо. Тот немного замялся, глядя снизу вверх через прорезь шлема, позволявшего ему смотреть не выше её груди, но тут же собрался с мыслями и снял шлем, сверкнув в лунном свете рыжей щетиной.
— А... так это там, — стражник указал на мост через канал и едва освещённую арку рядом, — идите в Квартал Дворфов, там прямо по направлению арки, пока не наткнётесь на скопления их кузниц, ну и там уж по вывескам.
— Благодарю, спокойной службы вам, — Наоми улыбнулась бывшему коллеге как раньше, при жизни, и зацокала в сторону самого задымлённого района Штормграда.
Около получаса блуждания по промышленному району, освещенному тусклыми масляными фонарями, запах серы и едкий дым, слегка жгущий глаза. Вскоре она набрела на улицу, где расположили свои мастерские многие штормградские кузнецы, в том числе и её знакомый по Акерусу.
Прочитав вывеску над дверью, Наоми убедилась, что не перепутала — мастерская действительно принадлежала Лигриму. Дверь была открыта, и внутри светло, а это значит, что воительница пришла вовремя.
Дренейка огляделась по сторонам, но на улице кроме неё не было никого, да и мест, где можно спрятаться желающим отомстить, тоже не видно. Легко вздохнув, она подняла забрало шлема и вошла в мастерскую Лигрима.
Угли в горне медленно остывали, оставив только багровое свечение, очертившее неровный круг света, и отбрасывающее странные тени. Дверь в кузницу теперь напоминала чем-то жерло вулкана.
Лигрим все так же сидел, прислонившись к наковальне и закрыв глаза. Трубка давно погасла, но ушедший в себя эльф не обратил на это никакого внимания. Подозревать в убийствах можно было только одного. Не бывает такого явного сходства у двух разных людей. Сложнее было подозрения превратить в уверенность. Несколько дней назад эльфу это удалось. Долгие часы сидения в архивах, расспросов, сопоставлений обрывков воспоминаний дали свой плачевный результат. Андерфелс никогда не числился среди членов Черного Клинка. Более того, кто-то упомянул, что во время штурма Цитадели видел похожего на него рыцаря смерти. На стороне Плети. Интересно, как ему удалось ускользнуть и до сих пор выжить? С его-то страстью к крови.
Стук копыт вывел эльфа из задумчивости. Он резко открыл глаза и, пару раз сердито моргнув, уставился на Наоми, словно не веря своим глазам. Выбил трубку, и не спеша начал набивать её снова, окинув дренейку рассеянным взглядом.
— Наоми? Что случилось?
Она с лязгом развела руки и слегка улыбнулась.
— Да так, вас у Генриха не застала, — воительница прошла вглубь мастерской и навалилась спиной на стену, — и Эльза просила держаться всем вместе, пока мы не найдем того человека, верно?
Эльф ухмыльнулся и покачал головой. Разжег трубку и пошел к лестнице на второй этаж.
— Ну ладно. Я сейчас. Устраивайся.
Лигрим быстро поднялся по лестнице и, опершись о стену комнаты, пару минут просто смотрел на жрицу. Постучал костяшками пальцев по стене и выпустил колечко дыма в потолок.
— Эльза! Просыпайся, у нас гости. Похоже, что-то случилось.
Жрица подскочила так, будто ее ужалила оса, и некоторое время непонимающе смотрела на Лигрима помутневшими глазами. Наконец она тряхнула головой, прогоняя необычно крепкий сон, которым, видимо, она была обязана стрессу, и потянулась.
— В чем дело? Какие-то новости? — она слезла с кровати и подобрала с пола глефу. Спала она, как оказалось, прямо в одежде, даже не озаботившись взять одеяло. Просто упала на кровать и уснула.
Эльф слегка пожал плечами.
— Видимо, да. Наоми пришла. Явно не для того, чтобы просто повидаться, не настолько мы в хороших отношениях. В общем, спускайся, сейчас все узнаем.
Лигрим ухмыльнулся, подмигнул и быстро спустился обратно. Эльза, на ходу поправляя одежду и растрепанные волосы, последовала за ним. Вместе они спустились в главное помещение кузницы, где их ждала Наоми.
— Знакомая, у которой я ночевала, своевременно была отправлена в безопасное место, а её квартира взорвана через несколько часов, — отрешенно сказала воительница, — ну, я это ожидала, так что... пока ничего страшного. Все живы, здоровы, и это главное. А ночлег я себе найду как-нибудь.
— Взорвана? — Эльза вздрогнула, усевшись в кресло и покосившись в сторону открытой двери. — Но за что? Почему?
— Вероятно, меня подозревают, — предположила дренейка, — страх и желание отомстить может подтолкнуть таких, как они, на подобные поступки. Слабое место таких, как я, в привязанностях к живым. Я бы выжила и не особо даже пострадала бы, но хозяйка квартиры могла погибнуть. Полагаю, этого они и добивались.
Эльф язвительно усмехнулся, прислонившись к стене и дымя трубкой.
— А я говорил, что твое правосудие здесь никому не нужно. Вот и лишнее тому подтверждение. Ну да ладно. Есть у кого-нибудь новости по поводу всего этого бардака?
Эльза подняла руку, призывая всех к тишине.
— Постойте, постойте. У вас есть подозрения, кто мог это сделать? Если кто-то видел, как вы убивали, то тогда на вас могут повесить все убийства в городе. Скоро не только криминальные круги, но и стража, и наемники будут охотиться на вас, Наоми. — Жрица помолчала, обводя взглядом своих собеседников. — И вы никак не докажете, что это были не вы. Единственный выход — это найти настоящего убийцу раньше, чем и на Наоми, и на Лигрима объявят охоту. А может, и на любого рыцаря смерти в городе — люди от страха могут стать очень жестокими.
«Убийцу… а разве мы не убийцы? Мы все?» — проскользнула мысль в голове Эльзы, но она тут же ее отогнала. Мысль эта была слишком невыносимой, чтобы позволить ей остаться.
— Мерзкий, мерзкий город, с омерзительными нравами и порядками, — Наоми нахмурилась и чуть скривила губы, — правильно мне говорила одна калдорайская лучница, что тут не место жителям Калимдора. Какая разница, я убью десяток негодяев, или этот десяток негодяев убьёт полсотни тех, чей грешок не так велик? К бесу всё это. Пусть с этим всем разбираются те, кто живёт всего несколько лет... Придёт письмо, и уплыву воевать дальше.
Она сложила руки на груди и опустила взгляд на пол.
— Вот проявит себя этот гнилоротый человечишка опять, вот тут мы его и схватим. А что, вы не цените жизни, это пустяк, когда кто-то кого-то убивает где-то там... Одним больше, одним меньше. Значение имеет только то, как красиво выглядит труп после этого, да?
Эльф зло, язвительно расхохотался, глядя в глаза дренейке. Сунул трубку в карман и скрестил руки на груди.
— А тебе напомнить, как выглядели трупы солдат Алого ордена, после того как ты устраивала очередную бойню? Так что не перекладывай все на других. У меня есть немного информации, но она нам не поможет. К сожалению.
Эльза насторожилась при этих словах и немного наклонилась вперед, пристально глядя на Лигрима.
— Информация? Ты о чем?
— А, да так. Но если тебе интересно, то слушай. Этот тип, Андерфелс, никогда не состоял в рядах Клинка. Более того, его видели при штурме Ледяной короны, воюющим на стороне Плети. Это нам сейчас никак не поможет, к сожалению.
Эльза нахмурилась, и в ее взгляде проскользнуло подозрение.
— А откуда ты все это знаешь? — тихо спросила она, глядя куда-то сквозь Лигрима. — Ты что, видел его? Ведь Наоми только сказала, что он был с ней в порту…
— Узнал я это в Акерусе. Эта информация, как я уже сказал, нам никак не поможет. Где его искать, мы по-прежнему не знаем. А этих людей я не убивал. Если ты мне не веришь, что ж... Глефа у тебя, оружия при мне нет. Доказать тебе этого я не могу.
Эльф спокойно смотрел в глаза жрице, не опуская рук. Отлепился от стены, прошел вглубь комнаты и сел на пол, прислонившись к наковальне и наблюдая за Наоми и Эльзой.
— Мною был убит один контрабандист, остальных перерезал этот жадный до чужой крови рыцарь смерти, — заявила дренейка, посмотрев на Эльзу, — про остальное не знаю. Но ведь... сейчас самое время для "охоты". Быть может, он сейчас кого-то убивает, а через несколько часов найдут трупы. Лигрим, этот город тебе лучше знаком, вот куда бы ты пошёл на его месте?
Эльф неопределенно пожал плечами.
— В трущобы. Старый город, порт и так далее.
В дверь кузницы постучали.
— Кто еще там?! — эльф проворчал что-то себе под нос и, подойдя к двери, рывком распахнул её.
Его взору предстала ошарашенная девушка с короткими тёмными волосами в сером шерстяном платье. Она была довольно молода и казалась напуганной резким движением Лигрима. Компанию ей составлял высокий мужчина средних лет, с растрепанной челкой на высоком лбу, кутавшийся в темного цвета плащ и изучающий сквозь разрез дверного косяка владельца кузни чуть прищуренным взглядом.
Незнакомка окинула эльфа взглядом и, переведя дух, спросила:
— Это вы Лигрим из... Акеруса?
— Точно так. Чему обязан столь поздним визитом, да еще и двоих совершенно незнакомых мне людей?
Эльф стоял на пороге, чуть склонив голову и не торопясь впускать незваных гостей.
Девушка сглотнула, как будто у неё пересохло горло; не отрывая глаз от лица владельца кузницы, она ответила, тем не менее, довольно бойко:
— Я сестра Эгапа, служу в соборе Штормграда, а это, — гостья указала рукой на своего спутника, — Корвин Джекоби, мой... сопровождающий.
Эгапа кивнула, как будто посчитав, что это слово подходит для её спутника.
— Не могли бы мы войти? Мне нужно вас кое о чём спросить, это очень важно, нельзя терять времени. Это вопрос жизни.
Гостья прикусила губу, кинув взгляд за спину эльфа.
Эльф прищурился, внимательно оглядывая Эгапу и её спутника. Потом слегка пожал плечами и отступил с прохода, пропуская их внутрь.
— Интересно, какое же дело, да еще и настолько важное, может быть у служительницы Света ко мне? Я теряюсь в догадках.
Лигрим прислонился к стене и прикрыл глаза, ожидая объяснений.
Оглянувшись на своего спутника, Эгапа помедлила, но вошла. Она уже видела, что Лигрим был не один. Внушительная фигура дренейки, облачённая в латы, и ещё одна гостья были неожиданным обстоятельством. Спиной ощущая за собой поддержку Корвина, гостья решила брать быка за рога.
— Сперва я хочу задать один вопрос. Говорят, что рыцари смерти Чёрного Клинка стали союзниками Штормграда, по крайней мере, те из них, кто его посещает. Говорят, король Вариан Ринн наказал относиться к ним с почтением, как к героям Альянса, говорят, что Лигрим-Кузнец — доблестно сражался в Ледяных Пустошах с порождениями некромантии, с самими некромантами и показал себя надёжным и верным союзником людей. Правда ли всё это?
Эгапа стояла, широко расставив ноги, как будто собиралась сражаться со штормом. Её голос был несколько напряжён и в нём угадывался вызов, но было сложно понять, кому он бросается, Лигриму, или же неведомым обстоятельствам, которые привели её к дому эльфа.
Спутник Эгапы меж тем размеренно почесывал слегка ощетинившиеся щеки. Он терялся в догадках, во всех красках описывавших заговоры и подпольные махинации, которые могли бы твориться глубокой ночью в задымленной индустриальности Штормграда.
— Ну ничего себе, — пробормотала Эльза себе под нос и откинулась на спинку кресла, положив ногу на ногу и глядя с какой-то отрешенной усталостью на девушку-жрицу. — Лигрим, а действительно. Это что, правда все? — в ее голосе проскользнула веселая нотка.
Дренейская воительница, как и прежде, молча стояла, навалившись на стену и сложив руки на груди. Взгляд её остановился на ящиках у противоположной стены. Пока Наоми это не касалось, у неё не было желания беседовать.
Эльф открыл глаза, недоверчиво глядя на Эгапу. Помолчал и закашлялся, поперхнувшись смехом. Еще и вдобавок подавившись дымом. Откашлявшись, эльф перевел дыхание, сдержав веселый смешок.
— Интересно, от кого я получил такую лестную характеристику? Если опустить все приукрашивания, то да, правда.
Кажется, слова Лигрима несколько успокоили и примирили визитёршу. Продолжила она более миролюбивым тоном.
— Не важно, кто, но хорошо, что это так. Я имею в виду, что я спрашиваю не потому, что не знаю этого, а потому, что мне нужно было услышать это от вас. Ведь именно поэтому я прошу у вас помощи.
Эгапа со вздохом обвела взглядом собравшихся и снова обратилась к Лигриму.
— У меня не так много времени, я уже обращалась к страже, они наверняка придут завтра и к вам, если уже не приходили, они делают что могут, но... Возможно, вы знаете больше. Один из ваших собратьев по ордену переступил черту, здесь в Штормграде. Я практически уверена, что это его рук дело, но кроме чувства, которое растёт тут, — девушка приложила руку к груди, — У меня мало доказательств. Совсем недавно пропала одна из моих сестёр, я думаю, что к её исчезновению имеет отношение рыцарь смерти, которого видели на соборной площади. В последнюю нашу встречу она рассказывала, что он обратился к ней, и говорила о том, что следует относиться к рыцарям смерти с терпением. Каэтана Ре Альби всегда была мягкой, но боюсь, что это могло сыграть с ней злую шутку. Единственное, что я знаю, что у того рыцаря был то ли какой-то особенный глаз, то ли вообще он был одноглазым. Я уверена, что члены ордена знают друг о друге больше, чем кто бы то ни было. Лигрим, пожалуйста, если вы хоть что-то знаете об этом человеке скажите мне. У меня очень плохое предчувствие, возможно, вы могли бы что-то укрыть от стражи, считая не важными какие-то особенности или подробности жизни своего собрата, ведь, несмотря на слова короля, в этом городе далеко не все относятся к таким, как вы, с терпением и пониманием, которое было присуще Каэтане. Понимая это, я пришла поговорить с вами... Но, если только вы не хотите говорить здесь и сейчас... — посмотрела на гостей Лигрима, — Скажите хотя бы хоть что-то... Я молюсь, чтобы не было слишком поздно.
— А почему вы полагаете, что ваша подруга просто не ушла из города? — спросила Эльза, наклоняясь вперед и поставив подбородок на сцепленные руки. Она смягчилась, глядя на жрицу и испытывая к ней какое-то подобие понимания и чувства родства. — И даже если тот рыцарь смерти, что говорил с ней, имеет отношение к ее исчезновению... Почему вы думаете, что он убил ее? Ведь трупа так и не нашли. А предыдущие убийства обнаруживались почти сразу же.
Эльф вскинулся и чуть подался вперед, бросив быстрый взгляд на Эльзу: "А я что говорил?"
— Еще раз, кто пропал? Каэтана? Скажите, что я ошибся. Одноглазый рыцарь смерти... А скулы у него целы?
Лигрим откинулся назад к стене и вполголоса, но довольно внятно пробормотал несколько грязных ругательств.
— Давно пропала?
Девушка посмотрела в глаза Эльзе.
— Мне трудно это объяснить. Это интуиция, чутьё. Это как холодный дождь, который льётся за шиворот и который нельзя не замечать. Именно поэтому я не могу настаивать на том, чтобы стражники как можно скорее проверили всех рыцарей смерти в городе, и не смею их торопить, хотя знаю, они это сделают. Я думаю, что Свет дарует всем нам связь друг с другом, но с Каэтаной мы связаны особым образом, у нас была одна наставница и, возможно, мы имеем некоторое сходство. Поэтому я вижу дурные сны и предзнаменования, связанные именно с одноглазым рыцарем смерти и Каэтаной. Я не буду утомлять вас подробностями.
Девушка слегка повернулась к владельцу дома.
— Каэтана пропала дня три... Или четыре назад? С этим сбившимся режимом я начинаю путать день и ночь. Она не могла уехать из города, мы бы знали, она бы обязательно сказала, что уезжает, кроме того, её пока ещё не отпускали, она была нужна матери-настоятельнице. Конечно, мы сразу заявили о пропаже, когда поняли, что она не появится, но лично я не могу просто ждать, когда она найдётся, я уверена, что ей нужна помощь и срочно.
— А этого рыцаря смерти, его видели на площади только один раз?
— Несколько раз, в течение нескольких дней, но после исчезновения Каэтаны — ни разу, насколько мне известно.
— Ну, хорошо... — Эльза закрыла глаза и потерла виски. Свет, когда же она наконец сможет нормально выспаться?.. — Что вы предлагаете делать? Мы не знаем, где искать, не знаем даже, остался ли он вообще до сих пор в городе. Стража предпринимает какие-то действия?
— Идет официальное расследование, если вы об этом, — нервным тоном напомнил о себе Корвин, — Вы же не думаете, что пять трупов, или сколько их там, пройдут бесследно для на… для них?
— Я не уверена, что это связано с убийствами. Я говорю только о Каэтане, об остальном я не знаю. Стражники наверняка делают всё, что могут, но им нужно опросить всех рыцарей смерти для начала, и сейчас они заняты как раз этими убийствами. А что, если никто не вызовет подозрений, к тому же, насколько я поняла из их слов, в город не все проникают таким образом, чтобы быть на виду. Кто-то мог проскользнуть мимо, а вы Лигрим, можете предположить, о ком я говорю? Вы знаете этого рыцаря смерти? – спросила Эгапа.
— Стража его не найдет. Проверка всех рыцарей смерти в городе ничего не даст, многие тут долго не задерживаются, приходят и уходят. А если и найдут, просто так он не дастся, это точно. Да, предположить могу. Меня настораживает другое. Он несколько дней подряд приходит к Собору Света. А потом Каэтана пропадает. Это вам не кажется, как минимум странным?
— О, Лигрим! Как вы думаете, если бы мне не казалось это странным, разве я пришла бы сюда?
Эгапа резко взмахнула руками.
— Скажите же, кто это? Почему вы думаете, что его не найдут?
— Если я скажу, кто это, нам это никак не поможет. А не найдут его по одной простой причине. Он слишком приметен. Значит, он заляжет на дно. Есть какие-нибудь заброшенные здания, подвалы и прочее в том же роде, недалеко от Соборной площади? Может, даже на самой площади. Кстати. Знаете, что самое страшное? Вы, Эгапа, попали в самую точку, уж не знаю, образно ли, или вы действительно знаете, о чем говорите. Похоже, он действительно уже перешел грань. Полагаю, только двоим в этой комнате известно, что это означает, верно?
Эльф бросил короткий взгляд на дренейку.
— Могу я узнать подробнее о том, что "это" означает? — продолжая почесывать щеки, спросил Корвин.
Девушка непонимающе перевела взгляд с эльфа на дренейку и обратно.
— Я... Я не знаю, что вы имеете в виду, но похищение человека — это явно не то, чего ждут от членов Чёрного Клинка, и это та граница, которую переходить не стоит.
— Я полагаю, — добавила Эльза, посмотрев на Лигрима и задумчиво потерев бровь. — Что нужно проверить все необычные места в городе. Ведь ему нужно будет не просто пустое здание, но и такое место, куда побоятся сунуться даже бродяги и разбойники. Что-то вроде... проклятых мест, домов с призраками и так далее.
Наоми посмотрела на Лигрима и хотела было что-то сказать, но гостья перебила её, и дренейка предпочла промолчать.
— И вам известны такие места? — спросила она через несколько секунд.
Эльф кивнул дренейке и тяжело вздохнул.
— Тут все одновременно просто и сложно. Объяснять очень долго. Скажу только, что он будет убивать. Все больше и больше. А Эльза на самом деле права. Вам известны подобные места?
Эгапа вклинилась в разговор.
— В соборе этим вечером бдит отец Фарнел, он большой охотник до различных историй и наверняка знает все подобные места в городе. Я могу сейчас же отправиться к нему и узнать список.
Эльза улыбнулась Эгапе, стараясь, чтобы ее улыбка не выглядела чересчур натянутой.
— Сделайте это, Эгапа. Пока не стало поздно и мы его не упустили. И еще кое-что... — она закусила губу и отвела взгляд. — Ваша подруга, скорее всего, уже мертва. Вряд ли он станет держать ее в живых столько времени. Поэтому не особенно надейтесь, что мы ее спасем. Но мы заставим убийцу ответить за все.
Эльф усмехнулся.
— То, что ответит, это верно. А с надеждой так быстро расставаться не стоит. Большая вероятность, что Каэтана еще жива. Ваша помощь, Эгапа, нам очень пригодится. Только прошу вас, поторопитесь. Время дорого.
Девушка сжала зубы так, что желваки на её лице стали весьма заметны.
— Свет милостив, — глухо ответила она, — я буду надеяться, пока могу. И сейчас же отправляюсь в собор.
Резко развернувшись, она будто только сейчас заметила Корвина.
— Ваша поддержка была для меня важна, я не смею задерживать вас более, возможно, вам стоило бы отдохнуть сегодня.
Отлепив, наконец, пальцы от скул, Корвин перешел на тихий, почти шипящий голос:
— Хотите вы или нет, я иду с вами. Этот маньяк, о котором вы тут говорите — он разыскивается штормградской армией, чьим представителем, — последнее слово он растянул на буквы, — я все еще остаюсь. Это чудовище должно быть поймано.
Эгапа смерила Корвина взглядом, будто что-то решая про себя, затем она резко кивнула и вылетела из кузницы.
— Тогда не будем терять времени! — донеслось уже с улицы.
— Извольте сопроводить Эгапу до Собора, — кивнула Ливлетт, — Сейчас небезопасно ходить одной по ночам, особенно в том квартале. — Эльза посмотрела, как жрица выскочила из кузни. — Пожалуйста, мистер Корвин. И возвращайтесь как можно скорее.
— Черт в…, — Корвин бросился за неожиданно шустрой жрицей, оставив за собой лишь обрывки ругательств. Слова обитателей кузницы он почти не услышал.
— Странный, странный город... — тихо сказала Наоми. Во времена её патрулирования всё было чисто и опрятно, а дренеи, помнится, всегда были сплоченными из-за угрозы Легиона, лишь единицы по молодости и горячности иногда позволяли себе нарушать общественный порядок. До чего же Штормград не похож на Шаттрат...
Эльф закрыл за Корвином дверь и оглядел оставшихся, принявшись грызть трубку.
— Я с него шкуру спущу, — спокойно заметил он, усаживаясь на подтолкнутый в центр кузницы ящик. — Высказывайтесь. Что вы думаете об этом всем?
— Ты так говоришь, как будто знаком с ним, — задумчиво сказала Эльза. — Лигрим, ты от меня ничего не скрываешь? — вкрадчиво спросила она.
— Скорее не с ним. А с ней. Нет, не скрываю. Ты что, не доверяешь мне, хочешь сказать? Думаешь, я пытаюсь прикрыть его?
— А что нужно думать? — флегматично спросила Наоми, — проверить все интересные места в городе определенно более разумная идея, чем ждать, когда найдут мёртвую Каэтану. Что касается Андерфелса... ну не могу я вспомнить его среди наших.
Наоми несколько раз задумчиво и с приглушенным металлическим звоном перестукнула пальцами одной руки по бронированному локтю другой.
— Помню всех из нашего миротворческого корпуса в Шаттрате, хотя жив лишь каждый десятый, а вот его не помню. Не акерит он, наверное. Был бы акеритом, нас бы вместе выпускали в авангарде против паладинов Алого Ордена.
— Андерфелс? — Эльза задумалась. — Где-то я слышала эту фамилию... Или похожую. Кажется, в библиотеке Собора была книга, которую я когда-то читала, и там упоминалась эта фамилия. Может быть, проверим?
— Напомните, а откуда вообще известна его фамилия? — встрепенулась Наоми, — если так, то, быть может, и выяснится его прошлое, а значит и повадки?
— Я же уже говорил, что Андерфелс в рядах Клинка не состоял, абсолютно точно. И появился после смерти Лича. Один или два раза. А мысль неплохая. Может, получим больше информации. И Эльза. Давай договоримся, либо ты доверяешь мне, либо нет. Меня начинают нервировать твои подозрения в мой адрес.
— Погодите... Сейчас вспомню... — Эльза закрыла глаза, пытаясь выудить из памяти прочитанную несколько лет назад книгу среди десятков других. — Это была книга из военных архивов. Описание битв и списки павших. Андерфелс... он был в списках тех, кто состоял в каком-то специальном отряде, который помогал драконам сражаться с нежитью и демонами. Не помню точно, насколько давно это было. Он был... кем-то вроде мага-воина. Больше я ничего не помню.
— Ну, вот вам и объяснение, как он, если это действительно он, оказался в рядах рыцарей смерти. Только вот меняться, похоже, не захотел.
— У нас есть время сходить и уточнить это? — поинтересовалась Наоми.
— Думаю, да. Главное — не разминуться с Эгапой.
— Нет. Послушайте, кому-то придется остаться здесь на случай, если они вернутся раньше, — категорично сказала Эльза. — Время слишком дорого, чтобы терять его на поиски друг друга. Вы можете остаться, а я схожу в библиотеку. Если Эгапа вернется, вы будете знать, где меня искать.
— Как хочешь. Или давай я сам схожу, быстрее будет.
Эльф слегка пожал плечами.
— А пустят ли в сей поздний час? — удивленно спросила дренейка, — Или у вас библиотека и по ночам работает?
— Меня — пустят, — улыбнулась Эльза, вставая. — В конце концов, я же служитель Церкви, хоть и гилнеасской.
Железная Дева опять задумчиво перестукнула пальцами по предплечью.
— У тебя ведь есть символ веры с собой, или что-то такое, чем ты подтвердишь свой сан?
— Есть, — Эльза указала на свою сумку, стоящую в углу. — К тому же они знают меня в лицо. Что ж, в таком случае я пошла.
Она подошла к выходу, положила руку на дверную ручку и помедлила, обернувшись.
— Лигрим... я верю тебе, — наконец сказала она и, взяв сумку и глефу и слегка ссутулившись, вышла в ночной город.

 

Если у Корвина и были вопросы, темп, который взяла Эгапа, не способствовал тому, чтобы их задавать. Ближе к собору девушка замедлила шаг, может, смилостивилась над Корвином Джекоби, упавшим с крыши, а может, выдохлась сама по себе. На площади им встретилась четвёрка стражников в полном вооружении и с факелами, они только что вышли из собора.
— Кто столь стремительно несётся в ночи? — вопросил строгий голос командира четвёрки, — Добрый ли человек бежит от опасности, или злодей пытается скрыться с места преступления?
Эгапа откликнулась незамедлительно.
— Скромная служительница церкви с другом направляется в собор к отцу Фарнелу по важному делу.
— Ночи в Штормграде неспокойные, не блуждайте по улицам, мы как раз от отца Фарнела, испросили его благословение и молитву о защите от тёмной магии.
— Благодарю за предупреждение, капитан. Надеюсь, отец Фарнел удовлетворил вашу просьбу?
Стражник качнул шлемом в знак подтверждения.
— Вполне.
— Храни вас Свет, добрые люди, — Эгапа сотворила святой символ над стражниками.
— Да не оскудеет рука дающего, — откликнулись стражи порядка на благословение жрицы и зазвенели доспехами в сторону жилого квартала.
Эгапа направилась в собор. Марафоны по крупным камням мостовых Штормграда — не тот способ, каким Корвин предпочитал проводить ночное время. После продолжительного бега сердце тяжело ухало в груди, но ведь воин должен был привыкнуть к этому, не так ли?
Настигнув, наконец, жрицу, показавшую свои впечатляющие спринтерские способности, он убавил ход и намеревался задать несколько вопросов.
— Эгапа, мне нужен ответ! Кто этот убийца? Ты знаешь его?
Девушка удивлённо обернулась и спросила на ходу, замедляя шаг.
— Убийца? Какой убийца? Вы, считаете, что он убийца? — Эгапа горько покачала головой.
— Я не знаю, я надеюсь, что он не станет убийцей и не убьёт Каэтану. Очень надеюсь. Хотя... Все рыцари смерти убийцы, конечно. Но... А, вы ведь не об этом спрашивали, наверное?
— А вы разве не слышали, что творилось последние несколько дней? Про все эти убийства невиданной жестокости? Что, если это он и есть? — на сплошном выдохе произнес офицер.
Жрица уже взошла по ступеням собора и собиралась толкнуть дверь.
— Слышала, конечно. Но... Насчёт этого я не берусь что-то утверждать. Эти вещи могут быть и не связаны, моя подруга имела основания подозревать в этом совсем иного человека, обычного горожанина. Я, надеюсь, что стража разберётся во всём этом, так или иначе, но сейчас нам нужно спешить.
Эгапа толкнула двери и вошла в собор. Под величественными сводами горели свечи, которые были частично потушены. В ночное время суток храм мудрости не пользовался такой популярностью, как днём или вечером, но здесь всегда кто-то оставался. Эгапа позвала:
— Отец Фарнел, вы тут?
Эхо разнеслось под сводами и принесло обратно скрип деревянной двери.
— Кто тут? Проходите ближе, я сейчас выйду.
Эгапа кивнула Корвину Джекоби и направилась к кафедре. Из прохода сбоку вышел почтенный священник хрупкого телосложения, с длинной острой седой бородой и такими же седыми космами, обрамляющими его сверкающую лысину.
— А, Эгапа, это ты. Что же тебя задержало? Я уже успел дать наставление четырём страждущим душам, а ты всё прогуливаешь своё послушание. Ай-ай-ай. А кто это с тобой?
Отец Фарнел сощурился, разглядывая Корвина.
— Добро пожаловать в собор, посвящённый Святому Свету, хотите ли вы вознести молитву или предпочитаете упорядочить мысли, вы можете это сделать здесь. Если же хотите, мы можем побеседовать с вами о Свете или о любой иной вещи, которая вас трогает и волнует.
— О, нет, я откажусь, отец Фарнел. Вы мне действительно поможете, если только дадите прикурить. Тяжелый день выдался, знаете ли, — Корвин добродушно улыбнулся старику, — Как бы то ни было, мы с сестрой Эгапой зашли к вам в поздний час не ради молитв, не так ли?
Священник закивал и хотел что-то ответить, но Эгапа его опередила.
— Отец Фарнел, я нашла добровольцев, которые хотят помочь в поисках Каэтаны. Городская стража и так весьма занята в последнее время. Вы бы очень помогли, если бы составили список мест, о которых в городе ходят страшные или странные истории. Мы предполагаем, что Каэтана находится в одном из таких мест.
— Хм-хм. Ну, что же, я могу составить такой список, он будет не очень большим, но, кстати говоря, именно тот же вопрос мне задавали на днях, и я уже составлял подобный перечень. А сегодня четвёрка стражников отправилась проверять последнее место из этого списка. Они вот-вот вышли из собора. Я так думаю, что это связанно с теми странными убийствами, они решили проверить все места, в которых могли бы поселиться сектанты. Даже подвал наш обшарили. Ничего не нашли, но говорят, что в каком-то другом подвале, недалеко от собора, живут духи тёмных епископов. Представляешь? Эту историю я услышал совсем недавно от зеленщика. Да, похоже, это единственное место, где они ещё не были. В остальных не нашлось ничего подозрительного, поэтому-то они на всякий случай зашли в собор, ведь шансы, что их там что-то ожидает, гораздо больше, чем в других местах. Знаешь ли ты, где находится дом под вишнями? Вот там по слухам это место и находится, туда стражники и отправились.
Эгапа заломила руки.
— О, отец Фарнел, я должна помочь страже! Их всего четверо, и ожидать их может что угодно.
— Хм-хм. Конечно, если ты считаешь нужным, то иди, тебе следует поспешить, чтобы догнать их, но не думаю, что это что-то большее, чем просто разговоры. Но я не буду сегодня ночью покидать собор, мало ли, что может случиться.
Старик осенил Корвина и Эгапу знаком Святого Света.
— Храни вас Свет.
— Да не оскудеет рука дающего, — прошептала Эгапа, склонив голову, а затем развернулась и быстрым шагом пошла прочь из собора, бросив на ходу:
— Корвин! Давайте догоним их!
Учтиво кивнув священнику на прощание, Корвин бросился за Эгапой... снова.
— Думаешь, этим четверым может грозить серьезная опасность от этого... парня? Заброшенный подвал посреди ночи — идеальное место для массового убийства.
Эгапа говорила на ходу, не сбавляя темп.
— Среди стражников Штормграда, насколько я знаю, есть и весьма доблестные воины, прошедшие немало испытаний, но они могут не ожидать там встречи именно с рыцарем смерти, и могут не ждать, что он — не союзник им более. Их следует предупредить.
Некоторое время Эгапа молча вела Корвина, но в одном из проходов между домами споткнулась о камень, вывороченный и просто брошенный на мостовую.
— Ох, демоны поберите эту брусчатку!
Оказалось, что это был не единственный камень. Судя по всему, брусчатку перекладывали в этом месте. Грязь, разведённая предыдущими дождями, и валяющиеся без порядка камни придавали улице заброшенный вид.
— Это короткий путь. Пойдёмте.
Четвёрка, встреченная ими на Соборной Площади, как раз успела подойти к дому под вишнями.
Эгапа тихо окликнула стражей порядка, и те обернулись на её зов.
— Будьте осторожны. Здесь может скрываться опасный рыцарь смерти с заложницей.
Ей ответил командир:
— Мы всегда осторожны, сестра, спасибо за предупреждение, но теперь я попрошу вас встать сзади и не мешать нам делать нашу работу. Встаньте там, — командир показал на стену противоположного дома.
— Ребята, вперёд.
Двое прикрыли факелы щитами, двое достали мечи из ножен. Стараясь не сильно звенеть доспехами, стражники подобрались к деревянной хлипкой двери, ведущей в подвал. Толкнув скрипучую дверь, они убедились в том, что она не заперта. Эгапа не стала спорить с командиром и потянула Корвина туда, где им указали встать. Корвин напрягся, вытянулся вперед, словно готовая к броску гончая. Рука сжала эфес шпаги, скрытой прежде за полами плаща; костяшки пальцев побелели, готовые прорваться сквозь плотную завесу кожи.
— Я слышал, что рыцари смерти опасаются Света, — бросил Корвин, всматриваясь туда, где скрылись пехотинцы стражи, — Кто знает, что там будет. Надеюсь на ваш талант, Эгапа.
Эгапа помедлила. С одной стороны она не знала, что могла бы противопоставить рыцарю смерти, ведь она не участвовала в сражениях, как это делала Каэтана, с другой стороны, Корвин был прав.
В это время один за другим стражники скрылись в подвале, откуда не раздавалось ни звука. Эгапа решилась нарушить приказ командира, проскользнула к открытой двери, и нырнула в тень подвала. Гилнеасец громко фыркнул. "Команда" была подана, гончая бросилась. Корвин погрузился целиком в зияющий разлом подвала, где встретил лишь обволакивающую тьму. Где-то впереди он слышал мерное дыхание Эгапы, ее осторожные шаги. Где-то скрипнула половица.
— Вы чего, сказано же было, наверху ждать! - прошипел стражник, шедший последним и заметивший любопытных.
— Мы помочь, если что. Не отвлекайтесь, мы мешать не будем.
— Что за люд, — недовольно проворчал воитель и окончательно спустился с лестницы.
Факелы уже не скрывали. В подвале было сыро. Пахло плесенью, всюду валялись какие-то доски. Половина подвала была заставлена разбитой мебелью, которую жильцы дома зачем-то складировали внизу. Кроме напольных часов с деревянными летучими мышами, в этом помещении не было ничего зловещего. Стражники начали раскидывать мебель, чтобы убедиться, что под ней ничего не спрятано. Эгапа немного поёжилась и начала осматривать стены, но ничего странного на них не обнаружилось. Командир, откидывая с дороги очередной сломанный стул, поинтересовался:
— С чего вы взяли, что тут будет именно рыцарь смерти?
Эгапа вздохнула:
— Знакомые говорили, что в одном из таких мест может скрываться рыцарь смерти.
— А что за заложница?
— У нас одна из сестёр пропала, я думала, она здесь найдётся.
— Жалко. Ну, может быть это и хорошо, что здесь не нашлась. Не переживайте, попробуем её сыскать. Вот вернёмся в ставку и сразу скажем начальству, чтобы подключали нас к поискам. Верно ребята?
С одной из сторон послышался смешок.
— Я, пожалуй, лучше высплюсь.
— Тебе можно, Николас, — сказал другой страж, — А я бы с удовольствием. Всегда старался жить по заветам Святого Света, жалко будет, если сгинет ваша сестрица.
Эгапа покачала головой и взялась вытаскивать стол из дальней половины помещения.
— Спасибо. Давайте помогу.
Спустя некоторое время, когда завалы были относительно разобраны, но было совершенно очевидно, что ничего криминального в этом месте нет и не будет, Эгапа предложила Корвину Джекоби покинуть стражников, что командир и поддержал:
— Идите, конечно, если хотите. Мы тут до конца всё осмотрим, если найдём что-то, дам знать. Но, судя по всему, ничего, кроме крыс и пауков, здесь нет.
Когда Эгапа и её спутник выбрались на улицу, девушка расстроено сообщила.
— Наши ожидания не оправдались. Думаю, мне стоит отправиться в кузницу. Может быть, Лигрим и его друзья придумают что-то ещё? Вы и так уже всю ночь со мной маетесь... Если этот решительный взгляд означает, что я зря это говорю, то давайте хотя бы дойдём до места, и идите-ка вы спать, а?
— Постой. А что, если где-то внизу есть скрытый проход, комната? Что-то, что мы пропустили? — Корвин обернулся к дому, из которого они вышли, пытался рассмотреть какую-то деталь в его фасаде, которая могла укрыться от глаз. Эгапа крепко схватила Корвина за руку.
— Верно. Но тогда с тем же успехом такой проход или комната могли бы оказаться в любом из мест, которое осматривала стража. Нужно вернуться в собор и взять список у отца Фарнела, а потом прийти сюда и узнать как тут дела. Так и поступлю. Только лучше пойти другой дорогой, чтобы ноги не переломать там.
Эгапа махнула рукой в сторону, откуда они пришли. Девушка тут же начала претворять план в жизнь. Судя по всему, против этого Корвин не возражал и вновь отправился за ней следом — город жрица знала всё-таки лучше того, кто жил в нём не так давно. Они уже отошли на приличное расстояние, им предстояло завершить крюк, пройти по переулкам и улицам спящего города затем, чтобы... Внезапно Эгапа остановилась у одного из домов. Корвин от неожиданности столкнулся со спиной девушки — к счастью, жрица совсем не пострадала. Он автоматически пробормотал извинения, потом нашел взгляд Эгапы, изучая дом, перед которым та решила остановиться. Дом как дом.
— В чем дело? Увидели что-то?
Присмотревшись к Эгапе, Корвин заметил, что она дрожит. Сейчас он и сам испытывал чувство странного дискомфорта. Окна на эту сторону дома не выходили, за исключением одного небольшого зарешеченного мутного окошка. Именно на него сейчас и смотрела Эгапа. Где-то в глубине полуподвального помещения горел слабый огонёк.
Ей словно вылили за шиворот огромный ковш ледяной воды. Это место. Этот слабый свет. У Эгапы возникло то же чувство, которое пронзило её в день исчезновения Каэтаны, когда они направлялись к кельям. Это было ощущение пугающей, страшной опасности, которая выжидает, наблюдает и которой не миновать. Ощущение смерти. Чем дольше они стояли на этом месте, тем отчётливее становилось желание уйти отсюда поскорее. Чтобы ни находилось за этим мутным окошком, оно пугало. Это был страх такого рода, который редко удаётся уличить с поличным. Безотчётное желание двигаться дальше, не оглядываться, убежать и забыть эту неприятную встречу. Дрожащими руками и внезапно севшим голосом Эгапа схватила Корвина за руку, притягивая себе как можно ближе, и глухо прошептала ему, указывая на окошко:
— Там. Оно там. О Свет. Тихо.
По спине Корвина бегали мурашки. Из окна чуть ли не физически исходило уныние и какая-то подавленность, которая заражала офицера. Но на Эгапе оно отразилось гораздо более явно. Одинокий огонек тускло светил сквозь мутное, покрытое светлой коркой немытое окно, словно свеча в тыквовинском светильнике. Этот огонек одновременно манил и отпугивал.
— Что ты видишь?
Эгапа сжала руку Корвина гораздо сильнее, чем следовало. Паническая атака? Но из-за чего? Её дыхание было прерывистым и хриплым, её буквально колотило, так продолжалось ещё полминуты, но наконец она начала шептать что-то практически про себя. Судя по тому, что Корвин разобрал — это была молитва. Немного погодя девушка успокоилась и отпустила руку офицера.
— Я не знаю. Тихонечко, посмотри, что там? Чтобы не заметили. Тс-с-с-с.
Судя по тому, как она всё ещё сжимала кулаки, ей стоило определённых усилий держать себя в руках.
— Может, лучше уйти отсюда? Это место как-то... скверно действует на тебя, — обеспокоенно спросил Корвин. Не хотелось бы оставлять ее в таком состоянии.
Эгапа резко замотала головой. Кажется, она отходила от первоначального состояния. В очередной раз приложив палец к губам, она осторожно, ставя ногу на носок, потом на пятку, подкралась к окошку. Подав знак не шуметь, она склонилась к самой земле, встала на колени, осторожно протирая пальцами со стекла застарелую грязь. Корвин видел, как она вздрогнула, вглядываясь в это окошко, и затем, затаив дыхание, приложила к нему ухо. Проведя в таком положении некоторое время, она медленно поднялась и сделала знак Корвину следовать за ней из переулка. Хотя она по-прежнему продолжала дрожать, но контролировала себя лучше.
Корвин последовал за Эгапой прочь от странного дома. Угнетенность постепенно исчезла, было ощущение, что даже воздух стал легче и чище. Под ботинками хрустели желтые иссохшие листья, коими был засыпан тротуар; слабое эхо отдавалось от окружающих стен. В образовавшейся паузе Корвин безразлично рассматривал окружающие их обоих окна с изящными каменными балконами и кованые металлические заборы, отделяющие некоторые дома от дороги.
Когда они отошли на относительно безопасное расстояние, Эгапа, возбуждённо жестикулируя, пояснила Корвину:
— Много там не увидишь, но там точно Каэтана, я слышала её голос, они сейчас уходят, садятся на корабль! Значит, она жива и нужна ему! Беги в кузницу, за Лигримом, а я за паладинами и стражей. Да не туда, вон туда, прямо и направо. Скорее!
Выпалив это на пониженных тонах и направив Корвина в нужную сторону, Эгапа стартовала в направлении собора, поначалу мягко, а затем всё быстрее и быстрее.
Близилось утро. Через несколько часов наступит холодный осенний рассвет. Андерфелса все еще не было — он снова ушел, и только сумрачное дождливое небо, готовое разразиться то ли ливнем, то ли градом, видело то, что происходило с рыцарем смерти. В подвале было холодно, печка опять погасла, в углу копошились крысы, поедая то, во что превратился труп Шейна и совершенно не обращая внимания на жрицу. Сырая промозглость пробирала до костей, а в воздухе висел запах разложения и застарелой смерти, перемешиваясь с пылью и прогнившими досками.
Освальд снова возвращался к одному и тому же месту, которое тянуло его, как магнитом. Все его существо восставало против того, что он делал, но рыцарь смерти не мог и не хотел больше противиться. Он понимал, что должен прекратить все это безумие, но как? Единственным выходом теперь казалось уйти из города, но он не знал, что будет с Каэтаной. Ему так хотелось взять ее с собой, но разум подсказывал, что она не выживет вместе с ним. Либо он сам убьет ее в конце концов, либо ее убьет холод снегов Нордскола. Живые были такими хрупкими, такими беззащитными. И в то же время такими непостижимыми для него. Каэтана даже не представляла, какой счастливой была оттого, что ее сердце билось. Что это за чувство, которое она породила в рыцаре смерти? Что это — жалость, зависть, ненависть? Или нечто другое, чего он никак не мог понять, но что заставляло его раз за разом приходить к ней, желая ее смерти, но не убивая ее? Это сводило с ума. Порождало галлюцинации и видения. Это было знамением конца, которого, в глубине души, он так жаждал, и поэтому был не в силах прекратить все одним быстрым ударом меча.
Жаждал и боялся одновременно.
В порту уже стоял корабль, Андерфелс четко рассмотрел его название. Огромный фрегат, перевозящий пассажиров и груз в Ревущий Фьорд, должен был отплыть с рассветом. Освальд пока не знал, как именно он попадет на судно, но это его волновало меньше всего. Жажда наживы и страх всегда безотказно действовали на живых. Это были два аргумента, которые никогда не подводили его. За несколько золотых капитан пустил бы на борт самого Архимонда. А уж одного рыцаря смерти в компании неизвестной девушки и подавно. У Освальда еще оставались кое-какие деньги, которые ему вряд ли пригодятся в ближайшем будущем. Он отдаст их все, чтобы только убраться из города как можно скорее. Он навевал на него тоску и почти физическое отвращение. Теперь, когда что-то изменилось внутри него самого, он находил пребывание среди людей невыносимым. Словно смертельно голодный человек, окруженный иллюзорными яствами, не утоляющими голод, но постоянно дразнящими измученную душу. Он вспомнил о своем видении, в котором погружался в вечный сон посреди заснеженной пустыни. Вспомнил, как лежал в самодельной могиле, слушая медленное, почти неслышное дыхание Каэтаны. В конце концов оно совсем прекратилось, и он увидел, как сверкающие в свете ясного зимнего солнца снежинки падают на ее лицо — и не тают. Она была так прекрасна, положив голову на его плечо и закрыв глаза, будто просто спала. Даже меловая бледность на щеках и посиневшие губы не портили ее красоты. В тот момент она окончательно обрела покой… как и он сам. Глядя в стальное серое небо, он ждал. Медленно, мучительно медленно могилу засыпало ровным слоем снега, от которого отражались лучи солнца, превращая его в россыпь переливающихся бриллиантов…
Именно так Андерфелс хотел закончить свой путь. Пусть он обещал Каэтане, что будет продолжать жить, пусть он и сам хотел этого… Но невозможно вернуть то, что ушло навсегда. Невозможно снова стать человеком после того, как твоя душа была разорвана на куски рукой беспощадной судьбы, носившей маску обглоданного черепа. Снова стать живым — это всего лишь мечта. Красивая, чистая и светлая, но только мечта.
Рука Андерфелса отперла дверь подвала, и в помещение дохнуло холодом.
Разумеется, Каэтана не спала. Когда рыцарь ушел, она вновь собрала волю в кулак и ушла в сосредоточение — полуобморок, полусон. Это позволяло не ощущать холода, не слышать крысиной возни и мерного падения капель где-то в зловонном мраке, не чувствовать раненого, измученного тела своего...
Бегство. Бегство души из сосуда плоти.
Иначе жрица не смогла бы отдохнуть здесь. А силы еще ой как понадобятся ей. Силы, терпение, вера... и твердость. Иначе не объять, не поднять, не столкнуть с места в одиночку весь огромный, насквозь вымерзший мрак.
Когда рыцарь открыл дверь, Каэтана не шевельнулась. Не подала признаков жизни. Даже ресницы не дрогнули на испачканном кровью лице.
— Вставай, — голос рыцаря смерти был непривычно сухим и надтреснутым, как будто простуженным. — Мы уходим. Немедленно.
Подойдя к жрице, Андерфелс рывком поднял ее на ноги, не обращая внимания на ее слабость. Он слышал ее сердцебиение и знал, что она жива. Осмотревшись, он скользнул взглядом по разодранной одежде на полу. Нет, в таком виде Каэтану перевозить было нельзя. Помедлив несколько секунд, он снял с плеч меховой плащ и накинул на плечи жрицы.
— Надень капюшон и застегни, — велел Освальд. Плащ был длинноват для девушки, и еще кое-что... Андерфелс взял плащ за полу и оторвал длинную тонкую полоску ткани, тем самым несколько его укоротив. А потом повязал эту полоску на нижнюю часть лица на манер шарфа. По крайней мере, так он привлечет к себе меньше внимания. Хоть на улице была ночь, кто-то мог увидеть их, и на этот случай Андерфелс хотел, чтобы они ничем не вызывали подозрений.
Пинком отправив печку на пол, рыцарь взял Каэтану за руку и потащил к выходу.
Первые несколько секунд Каэтана просто висела у него в руках — приходила в себя. Причем во вполне прямом смысле.
— Стой, — выдавила она, когда рыцарь поволок ее к двери. — Дай, хоть одеяло возьму, будет вроде одежды... плащ если распахнется...
Андерфелс встал и начал поворачиваться было к Каэтане, но потом просто отпустил ее руку и раздраженно прошипел:
— Быстрее. Времени нет, — он говорил короткими, рублеными фразами и был явно чем-то взволнован, если только это определение к нему было применимо. — Корабль отходит через два часа, на рассвете, — добавил он зачем-то.
Каэтана вернулась, подобрала с пола одеяло.
— Дай нож на минутку, — попросила она, как будто всю жизнь занималась только спешными бегствами из подвалов в чем мать родила.
Молча Андерфелс достал нож из-за пояса и бросил его на пол рядом с Каэтаной. Видимо, просто дать ей его в руки ему не хотелось.
Воздух в подвале задрожал, пошел волнами, как будто над жарким огнем. Послышался тонкий, почти на грани слышимости, звук, похожий на писк. Доски пола потемнели, словно за несколько дней успели прогнить еще больше. Времени действительно было мало.
Привередничать Каэтана разучилась давным-давно. Да и сознание к ней уже более-менее вернулось. Мигом подхватив нож, она прорезала в середине одеяла дырку, откромсала от одного края полосу, после чего надела на себя получившееся подобие туники и подпоясалась обрезком. Закуталась в плащ, понадежнее закрывая от возможных прохожих это сомнительное одеяние.
Рукоятью вперед протянула рыцарю смерти нож.
— Ты думаешь, по твоему следу уже так далеко зашли? — спросила она, но вопрос получился не вопросом — скорей, утверждением.
Молча взяв нож, Андерфелс развернулся и, взяв Каэтану за руку, вышел из подвала. В переулке, где когда-то между ним и жрицей произошел тот роковой разговор, было темно хоть глаз выколи. Разбитый фонарь обреченно раскачивался в порывах холодного ветра, как будто качая головой. Отпустив руку Каэтаны, Освальд отошел к стене, почти слившись с ней в предрассветной мгле, и начал что-то едва слышно говорить. Его рука в латной перчатке взметнулась в воздух и начертила тускло светящуюся руну.
Перед глазами жрицы возникли два огромных, светящихся глаза. Затем появились копыта, и постепенно из сумрака материализовалась мертвая лошадь, с каким-то хитрым прищуром глядящая на Каэтану. Впрочем, это только казалось — на деле взгляд лошади был пустым.
— Забирайся в седло, — Освальд повернулся к жрице и посмотрел на нее. — Сядешь впереди меня. Вздумаешь выкинуть какой-нибудь фокус — ногу по колено отрублю. Все ясно?
Каэтана усмехнулась предупреждению, как шутке, и молча полезла на лошадь.
Интересно, отвыкнет когда-нибудь Освальд постоянно угрожать? Или нет? Или он даже не замечает, что в угрозах нет необходимости, и сыплет ими просто в силу привычки? Или, может, он до сих пор считает, что Каэтана ведет себя именно так, а не иначе, просто потому ,что боится этих угроз?
Так нет же, вроде бы он уже понял, что не поэтому...
А вопрос так и остался без ответа. Ну ладно, пусть.
Главное, увезти его отсюда без приключений. Без драки. Без лишних смертей.
Лошадь стояла неподвижно, пока жрица забиралась в седло. Но когда девушка наконец села, морда лошади слегка повернулась к ней. Круглый светящийся глаз быстро скользнул по ней взглядом, дернулось изодранное ухо, копыто ударило по мостовой. Мертвый скакун чувствовал присутствие чего-то чужеродного на своей спине. Но мысленный приказ хозяина заставил его снова замереть, вместо того чтобы просто сбросит ненужный балласт.
Освальд одним движением запрыгнул в седло и, обняв Каэтану, прижал ее к себе одной рукой, второй взяв поводья. В этом прикосновении не было ничего, кроме холодной, железной жесткости, будто бы он держал не человека, а вещь.
— Ни звука, — прошептал Андерфелс прямо у уха девушки. Конь тихонько фыркнул и медленно поехал вперед, на удивление легко и плавно, словно он просто парил над землей.
Каэтана сложила руки на груди и слегка откинулась назад, опираясь спиной о рыцаря смерти. Сидеть перед седлом было неудобно, но, поерзав немного, жрица вполне терпимо устроилась.
Вопреки здравому смыслу и всему, что должен чувствовать человек, которого на мертвой лошади увозит в неизвестное мертвый безумец, Каэтана испытывала облегчение. Не ее увозил рыцарь — это она увозила его.
Она увозила его по той дороге, которая приведет его к самому себе. Он отыщет себя — и тогда она сможет быть свободна, если раньше он не убьет ее... Освальд еще не понял, что мир отторгает только тех, кто сам не приемлет его.
Только жрица не знала, просто не могла еще знать, что дорога эта — без возврата.

 

В гильдии путешественников было тихо. На улице выдался тёплый и солнечный день — проблеск в серой веренице дождей. Ночной эльф сидел, скрестив ноги, на шкуре медведя и всматривался в своих собеседниц.
— Пришла пора нам с вами научиться исполнять наше предназначение. Многое вы умеете, со многим уже сталкивались, но не будет вреда, если вы будете знать больше, чем раньше, и видеть больше чем, раньше. Не всё, что мне нужно, я могу отследить и не во всё могу проникнуть, даже когда знаю, как это делается. И здесь вы могли бы оказать мне услугу.
Майри сидела на полу перед эльфом, серьезно и внимательно глядя на него. В больших голубых глазах отражался свет солнца, проникающий сквозь занавески и пляшущий в ее волосах.
— О чем ты говоришь? — непонимающе спросила она. — Я не очень понимаю. Пожалуйста, не мог бы ты выражаться яснее?
Дренейская девочка-подросток покачивалась на стуле, с блокнотом и карандашом в руках. На первой странице были аккуратно выведены разные замысловатые символы и фигуры наару, некоторые, впрочем, незакончены.
— Сейчас будет ритуал? Медитация, проникновение в память? — с интересом спросила Ниобэ. На лице её появилась легкая улыбка.
— Верно, Ниобэ. Я говорю о путях памяти. Вы должны помнить об этом эпизоде во время Лунного Фестиваля. Сейчас я готов поделиться с вами тем, чем раньше не делился. Воспоминания играют важную роль в нашем мире. Фактически это то, что делает возможным существование инерции в событиях, которые происходят с нами. Это то, что влияет на наше представление, чувства, осознание. Это то, чем является для нас окружающее, в котором мы существуем изо дня в день, и то, что определяет нас самих. Самое главное — это след, по которому мы можем пройти в поисках истоков и понимания, и в котором можем черпать силы, восстанавливающие как нас самих, так и мир вокруг нас. Долгое время я изучал возможности проникновения в память мира, путешествия по этим путям, открытия потаённых врат и возможность черпать в истории силу, которая могла бы противостоять разрушительным и катастрофическим изменениям. Оговорюсь сразу, что подобными вещами злоупотреблять нельзя. Но можно использовать их, чтобы лучше понимать то, что нас окружает. Венцом моих изысканий стал эликсир, который позволяет любому разумному существу расширить своё восприятие и прикоснуться к живой истории, что сокрыта в самой материи нашего мира. Это лишь первый шаг на этом пути, для лучшего и более конкретного проникновения необходимы тренировки. Я хочу, чтобы вы научились этому. Сейчас, на первых порах, вы сможете воспользоваться этим эликсиром, я направлю вас, если вы позволите, и вам нужно будет привыкнуть к этому состоянию. Когда вы привыкнете, можно будет двигаться дальше.
Ночной эльф поднялся на ноги и подошёл к стеллажу, на котором было установлено алхимическое оборудование. Позвенев стеклом, он наконец извлёк две закупоренные склянки с прозрачной жидкостью. Убедившись, что это то, что ему нужно, он раздал их слушательницам и остался на ногах.
— Через некоторое время после употребления вы почувствуете головокружение. Насколько сильное — зависит от вас и от привычки. Поначалу это будет непривычно. Закройте глаза и побудьте в покое. После того, как почувствуете себя готовыми, можете осматриваться вокруг. Но учтите, если вы начнёте присматриваться к какой-либо вещи дольше необходимого, вас начнут посещать видения. Поэтому тут следует быть осторожными. И ещё, чтобы прекратить поток видений, вам достаточно моргнуть. Поэтому если увидели что-то, что захватывает вас — моргайте. И наоборот, если хотите проникнуть в память вещей достаточно глубоко, смотрите на них, не отрывая взгляда. Всматриваясь в людей, вы скорее всего заметите, что они молодеют. Дальше вас могут начать посещать видения об их предках. Для того чтобы воспринять память живого существа, этот эликсир не подходит, да оно и к лучшему, это слишком сложная структура, и уложить в голове её вот так сходу мало кто способен. Я хочу, чтобы мы с вами прогулялись по Штормграду и вы посмотрели бы на этот город. На то, что вас интересует, и просто привыкли находиться на воздухе в таком состоянии. Готовы ли вы пройти подобное испытание?
Майри слушала внимательно, не отрывая взгляда от друида, и с каждым его словом все больше хмурилась. Когда он закончил, она встала и сложила руки на груди.
— Ты хочешь сказать, что испытываешь эликсир на нас? — ошарашено спросила она. — Но... разве это безопасно?
Ниобэ перестала качаться на стуле и посмотрела в сторону своего туго набитого рюкзака, лежавшего в углу.
— Если что, у меня там где-то были рвотные таблетки. Это из аптечки следопыта. Но ведь до этого не дойдёт? — девочка немного замялась, взглянула на друида, и будто бы её кожа от смущения приобрела чуть более фиолетовый оттенок, — нет-нет, конечно, не должно бы... Ладно, давайте попробуем... А можно мне потом по Экзодару погулять с таким зельем?
Ночной эльф изучающе вглядывался в глаза Майри.
— Как вы помните, мы с вами постоянно пребываем в опасности, и только благодаря тем мерам, которые мы принимаем, мы контролируем ситуацию. Мало что может быть полностью безопасным в этом мире. Даже плавать опасно, ведь можно утонуть. Но если ты знаешь, как это сделать, то это превращается в полезный навык. На себе эликсир я испробовал уже давно. Людям и дренеям мне давать его не приходилось, кроме того, даже на меня он действует по-разному в разные периоды жизни. Тут многое зависит от личной истории и памяти существа, которое его использует. Какие-то вещи могут отказаться раскрываться перед вами, иные будут потчевать вас своей историей более охотно. Я знаю случаи, когда поток видений поглощал свидетеля, это касается не эликсира, но непрерывных потоков сведений вообще. Поэтому, разумеется, это не безопасно, но я надеюсь на ваше благоразумие, и что вы запомнили простой совет — моргайте. Главное же — я намереваюсь быть с вами рядом. Разумеется, без меня вам не следует на первый раз пробовать подобное. И нет, Ниобэ, рвотные таблетки не понадобятся, да и не сильно помогут. А насчёт Экзодара — подумаем.
— Ну что ж... — неуверенно ответила Майри, подходя к эльфу. — Давайте попробуем. Но если что, я буду надеяться на твою помощь, Индарион. Ладно? — она с надеждой заглянула в лицо эльфа.
Друид пристально посмотрел Майри в глаза.
— При иных условиях я бы и не предлагал.
Дренейка вырвала листочек с изображениями наару и, сложив вчетверо, заткнула за пояс, а блокнот и карандаш отложила на стол.
— Интересно, что же я ещё смогу вспомнить? — она приняла склянку с эликсиром из рук ночного эльфа, — пить сейчас?
Майри рассматривала склянку в руках. Сквозь стекло проникал свет, делая жидкость в нем полупрозрачной. Если Индарион говорит, что ничего не случится — значит, так и есть.
— Ладно, — наконец кивнула она, — Тогда... за нас? — она улыбнулась и подняла склянку, как будто в тосте.
Друид кивнул дренейке.
— По идее ты ничего не вспомнишь о себе. Ты сможешь увидеть память окружающего тебя мира. Если какая-то из вещей в твоём окружении имеет к тебе отношение, возможно, ты увидишь что-то про себя, но лишь то, что связано с местом или вещью, в которую ты вглядываешься. Вы пребываете в сознании, но оно охватывает больше сведений и становится способно проникать... нет, не в прошлое, а в следы этого прошлого в нашем настоящем. Чем более опытны вы, тем менее явный след вы можете взять и тем глубже в прошлое вы можете проникнуть. То, что имеет к вам какое-то отношение, раскрывается в этом смысле гораздо проще и охотнее. Если готовы, приступайте.
Ниобэ откупорила склянку и приготовилась выпить.
— Ох, как всё интересно... я хочу погулять по Шаттрату и Туурему с этим! Так что же получается, если мы увидим, допустим, царапину на вон том столе, то с помощью эликсира узнаем, как она появилась, при каких обстоятельствах и с помощью чего, верно?
Майри улыбнулась и поднесла склянку к губам. Собравшись с духом, она выпила ее почти залпом, чуть не закашлявшись при этом. Эликсир был горьковатым на вкус, но на первый взгляд ничего не изменилось. Она посмотрела по сторонам, ожидая увидеть какие-нибудь видения, но ничего.
— А ты уверен, что это работает? — предположила она.
Индарион всмотрелся в царапину.
— Это Сек оставила позавчера. Кажется топором. А так, да, верно. Но это необязательно будет что-то очевидное. Ты вполне можешь увидеть росчерки теней или что-то подобное. Хотя чем ближе события по времени, тем более они понятны. Но это правило работает не всегда.
Проследив за тем, как Майри употребила его снадобье, эльф ответил:
— Должно работать. Но если на тебя не работает, то это тоже результат. Хотя и неожиданный.
Но не спеши, пройдёт какое-то время, прежде чем вещества попадут в кровь.
Ниобэ поднесла склянку к носу и, осторожно принюхиваясь, махнула рукой на себя. Затем решительно, залпом осушила склянку — при её размерах, пусть не самых больших по дренейским меркам, но приличным по человеческим, это было не так уж трудно.
— М... — дренейка "прислушалась" к послевкусию от эликсира, — что-то похожее на перебродивший сок награндского винограда, нотки террошишечных семян, немножко... строительной смеси Шаттрата? Ещё... что-то магическое, не очень вкусное... что-то из наших техномагических устройств... как запах перегревшихся пьезокристаллов. Индарион, откуда такой вкус?
Ночной эльф усмехнулся.
— Это как раз особенность, которая для каждого индивидуальна. На деле здесь мало что есть, важна технология приготовления, а вкус — это то, что вы сами готовы воспринять. Очевидно, что ты готова ко многому, Ниобэ.
— А по-моему, горьковато, — просипела Майри, пытаясь придти в себя. Осмотревшись, она заметила какое-то странное шевеление боковым зрением. Предметы как будто обрели четкость и краски, несвойственные обычному миру. В углу что-то маленькое шмыгнуло в тень. Майри тихонько всплеснула руками.
Эльф как будто бы стал растягивать слова.
— Если вам некомфортно, посидите, прикройте глаза, медленно дышите. Как будете готовы, мы можем пойти на улицу.
Ниобэ расслабленно навалилась на спинку стула и качнулась, балансируя на двух гнутых бронзовых ножках. Через несколько мгновений она начала нетерпеливо покусывать губы — где же эффект? Ну скоро ли уже?
По совету эльфа она прикрыла глаза, затем глубоко вдохнула и выдохнула, продолжая покачиваться на стуле, отталкиваясь время от времени левым копытом.
— А за какое время эликсир попадает в кровь?
— Давайте, выйдем на улицу, — нервно предложила Майри, закрыв глаза и медленно дыша. — Кажется, у меня голова сейчас закружится.
Индарион взял Майри за руку.
— Если считаешь, что так будет лучше, давай так и сделаем. Ниобэ, от получаса.
Друид повёл Майри к двери.
— У тебя всё хорошо, — обернулся он к Ниобэ, — Если что-то не так, хватайся.
Протянул дренейке свободную руку.
Ниобэ качнулась на стуле пару раз, но ощутив признаки действия эликсира, предпочла прекратить мучить стул, побоявшись потерять равновесие из-за головокружения и упасть на пол. Девочка потёрла виски, затем взяла эльфа за руку.
— Да, пойдемте.
Майри толкнула дверь и вышла на улицу, щурясь от солнца, внезапно ставшего для нее слишком ярким. Рука Индариона придавала ей некоторой уверенности, но она все равно оглядывалась с беспокойством вокруг, стараясь сохранять трезвость мысли.
— Индарион, я вижу... что-то, — туманно сказала девушка, облизнув губы. — Какие-то расплывчатые фигуры, предметы... так и должно быть?
— Это в порядке вещей. Ты ещё не привыкла. Подожди немного, ясность придёт постепенно. Если нет, попробуй на чём-нибудь сосредоточиться. Я поведу вас через площадь, потом дальше. Пройдём... Ну, допустим, до канала, потом по берегу, после до квартала дворфов и обратно. Если нужно будет, остановись, я тоже встану.
Эльф, находясь между Майри и Ниобэ, медленно повёл спутниц по обозначенному маршруту, не обращая внимания на завистливые взгляды встреченных патрульных.
Прищурившись, дренейка вглядывалась вдаль, ожидая увидеть какой-нибудь образ. Попутно она мысленно спрашивала себя, что же ей хочется видеть.
— А может, сходим до восточного перекрёстка Каналов? Ну, где моя квартира, — робко предложила Ниобэ.
Ночной эльф покачал головой.
— Я думаю, что на первый раз не стоит ходить в места, которые связаны с тобой так сильно.
Майри молча шла рядом с Индарионом. Когда они приблизились к каналу, она остановилась у берега, как вкопанная, и сильно сжала руку эльфа.
То, что она увидела в воде, заставило ее побледнеть и отступить на полшага назад, ища поддержки в лице друида и дренейки. В воде ей показалось чье-то лицо... Мертвое лицо. Более того, остального тела не было. Мгновение — и оно снова опустилось на дно, но девушка смогла рассмотреть его. Это был молодой парень с копной рыжих волос. Вокруг места, где она увидела его, расплывалась темная, маслянистая лужа.
Индарион остановился и проследил направление взгляда.
— Большой город преподносит временами неприятные сюрпризы. Ты увидела что-то подобное?
— Ты что-то видишь? Что-то страшное? — обеспокоенно спросила Ниобэ.
— Нет... я... — Майри закрыла глаза, прогоняя видение и отступая от края берега. — Здесь убили кого-то... — Она помотала головой, стараясь забыть то страшное лицо под толщей воды. — Пойдемте дальше, пожалуйста.
Индарион двинулся дальше, немного ускорив шаг, чтобы поскорее отойти от неприятного места.
Майри пошла вперед, опустив голову и, поежившись, и смотрела только вперед. Ей внезапно расхотелось разглядывать фигуры по сторонам. Вдруг она увидит еще что-то подобное?
Друид тем временем решил дать пояснения.
— Память наслаивается пластами. Разумеется, в ней сохраняется и хорошее, и плохое. Если мы будем достаточно стойки, то мы сможем пробиться сквозь тёмные воспоминания ко времени, когда они были ещё светлы. И наоборот, многое из того хорошего что есть, пришло на смену худому.
Ниобэ, боясь увидеть что-то кошмарное, отводила взгляд то в небо, то смотрела под ноги, то поглядывала на спутников. И в то же время ей было любопытно, что же может привидеться.
— Большой город обязательно должен показывать что-то плохое? Наверное, я понимаю отвращение Альдии к Штормграду... — тихо, почти под нос сказала дренейка, расслабившись на пару секунд и остановив взгляд на башне. В какой-то момент ей показалось, что башня разрушена, её стены местами покрыты копотью, где-то торчат обугленные доски. Дренейка пригляделась и поняла, что башня скорее не достроена, либо её восстанавливают — вокруг здания строительные леса, по которым рабочие на тележках перетаскивают камни и строительный раствор.
— Смотрите, что это там? — Ниобэ указала на башню, стоящую на перекрёстке каналов, — что они делают?
Но тут подул ветер, вынудивший её моргнуть, и видение пропало.
Майри посмотрела в сторону, куда указывала дренейка, но ничего там не увидела. Пожала плечами и улыбнулась:
— Видимо, мы с тобой видим разные вещи, Ниобэ. — В этот момент она увидела на дереве рядом с собой яблоки, но, когда моргнула, видение исчезло. Остались лишь голые ветки с редкими пожухшими листьями. Неудивительно — все яблоки уже давно были собраны. Девушка вздохнула. Как же она скучала по теплому лету...
— Помните, что если задерживаете на чём-то внимание, сможете заметить больше и разглядеть более старый след, а значит, вам откроются более старые облики или события, — напомнил друид.
Незнакомые люди, недостроенные здания, освещенные таинственным светом... Так много видений и картин, не несущих никакого смысла. Майри почувствовала головокружение и легкую тошноту от обилия вещей, так внезапно вторгшихся в ее неокрепший разум. Но это было лучше, чем видеть того парня, утонувшего в канале. Намного лучше. Так ведь?..
— Если чувствуешь, что устала, просто прикрой глаза. По идее, ты бы контролировать действие эликсира силой воли, но пока ты недостаточно владеешь своим подсознанием в этом смысле. Когда закрываешь глаза — это знак, что ты отгораживаешься от внешнего мира, и твоё подсознание это понимает, — посоветовал Индарион.
— Интересно, а мои занятия с Талуу помогут в этом деле? Помнишь, эта женщина в белом? — спросила Ниобэ, когда разговор пошёл о владении подсознанием.
— Любой способ, который придаёт тебе уверенности, может быть использован и дать свои результаты, — откликнулся друид.
Майри огляделась. Они дошли до квартала дворфов, и она сразу же почувствовала удушающий запах чего-то горелого. Поморщив нос, девушка сжала руку Индариона и приготовилась к не слишком приятным видениям, но ничего такого не произошло. К ее удивлению.
Эльф замедлил ход, ему и самому здесь было неуютно.
— Что-то видишь? — откликнулся он на сигнал Майри.
— Вот почему у дворфов такие... дурнопахнущие технологии? — Ниобэ поморщила нос, почувствовав сернистый букет промышленного квартала.
— Вижу дворфов, — пожала плечами Майри, — Я их не знаю... В общем-то, ничего особенно интересного, хотя... погодите.
Волшебница прищурилась, всматриваясь во что-то в одном из переулков. Ей показалось, она увидела чью-то расплывчатую фигуру на лошади, медленно проезжающую по дороге в сторону Старого города. Но сколько бы она ни присматривалась, фигура все никак не приобретала четкости.
Индарион перестал задавать ритм и направление.
— Если что-то интересует, ведите.
— Вон там, — Майри указала на дорогу, ведущую из квартала дворфов в Старый город. — Там что-то есть, я его вижу. Какой-то всадник... никак не могу разглядеть его...
Эльф пожал плечами.
— Множество всадников проносится по этим мостовым каждый день. Не представляю, чем тебя заинтересовал именно этот, но если ты плохо его видишь, должно быть, он проезжал здесь довольно давно.
Дренейка прищурилась и посмотрела в ту же сторону, что и её подруга.
— А какой должен быть всадник? На чём? На лошади и человек?
— Быстрее! — Майри ринулась вслед за призрачным всадником, игнорируя вопрос дренейки. Почему-то ей казалось, что рассмотреть его очень важно.
Индарион удержал Майри.
— Спокойно. Воспоминания никуда не уходят. Тебе достаточно моргнуть и ты вернёшься к исходной точке. Позже, привыкнув, ты сможешь наблюдать их в любое время. Не торопись, а то сломаешь ещё что-нибудь себе, если будешь такой порывистой. Сейчас подойдём ближе и рассмотрим.
— Интересно, если это прошлое, мы можем его сейчас сколько угодно рассматривать? — поинтересовалась Ниобэ.
Друид кивнул.
— Сейчас да, но спустя какое-то время след может стать менее явным и его труднее будет обнаружить. Если только... Ну, он не оставлен кем-то достаточно могущественным, например.
Кстати, многое вы можете видеть в качестве теней по той причине, что это память камней самого города, а они часто запоминают именно тени.
— Так... ладно... — Майри попыталась успокоиться и зажмурилась, а затем снова открыла глаза. Призрачный всадник снова медленно проезжал мимо нее, и она до боли в глазах всматривалась в его лицо. Но оно было скрыто капюшоном, только какой-то едва уловимый огонек сверкал там, где должны были быть его глаза. Бесполезно... она не могла его узнать. Но что-то подсказывало ей, что всадник имеет какое-то значение, что ей необходимо узнать, кто он такой. — Не могу... не могу разглядеть, — прошептала она, погрустнев.
— Не страшно, что бы ты ни пыталась рассмотреть — это уже случилось, а значит важно лишь для того, чтобы восстановить изначальную цепь событий. Если хочешь, мы сюда ещё вернёмся. Как я говорил, не всем дано проникнуть во всё. Некоторые истории могут раскрываться перед тобой с охотой, другие — наоборот, оставаться тайной за семью печатями, и никогда нельзя угадать, почему именно ты можешь прикоснуться к тому или иному, а десятое для тебя сокрыто или не ясно, — попытался утешить Майри её товарищ.
— Пойдём дальше?
Девушка кивнула и, внезапно почувствовав прилив апатии, покорно пошла дальше вслед за Индарионом и Ниобэ.
Ниобэ опять увидела реставрацию города, пожала плечами, и пошла дальше.
— Опять будущее Братство Справедливости привиделось... Странная людская история. Множество оттенков, слишком сложно у вас.
Вскоре компания приблизилась к Старому городу. Здесь видений стало намного больше. Майри увидела то, что можно было описать одним словом — нищета. Бесконечные попрошайки, в будущем ставшие членами Братства Справедливости, бандиты, угрожающие безвинным прохожим оружием и требовавшие денег, но какой смысл грабить тех, кто сам перебивается с хлеба на воду? Медяки на земле, окропленные кровью. Крики о помощи, которые никто не слышал. Чей-то смех и рыдания в одном из переулков. Девушка закрыла глаза, пытаясь сосредоточиться на главном — всадник ехал сюда, она запомнила направление.
Свернув на одной из улиц, Майри увидела заброшенный дом, но, приглядевшись, она заметила, что в его окнах горит свет. Обшарпанная вывеска гласила "У мадам Шарлот". Из-за приоткрытой двери доносились голоса — пьяные, высокие, а еще женский смех. Это был дом утешений, а в народе — бордель. Решительно девушка зашагала в его сторону.
— Майри, что ты видишь? Нам точно туда надо? — смущенно спросила пофиолетовевшая дренейка, заметив вывеску, — это же... публичный дом?
Она брезгливо поморщилась и отвела взгляд в сторону, и тут же промелькнула компания молодых людей, отпускающих сальные шуточки. Ниобэ проморгалась, и видение исчезло.
— Фу, гадость... Хуже Нижнего Города, — она нахмурилась, затем вопросительно взглянула на Индариона, — всё правильно? Нам туда?
Майри кивнула и толкнула дверь, которая со скрипом отворилась. В глаза ударил яркий свет настенных светильников, покрытых красноватым шелком, и перед глазами путешественников предстал довольно-таки богато обставленный зал. Две лестницы, изгибаясь, вели наверх, в комнаты, а внизу была барная стойка и много мягких кресел, в некоторых из них сидели люди. Странно было наблюдать столь утонченный интерьер в доме, находящемся в Старом городе, но, похоже, разбойники обходили бордель стороной. А может — кто знает, — им и самим перепадало от мадам пару-тройку золотых за "защиту". Двое мрачных охранников стояли по обеим сторонам двери, но, казалось, вошедшую троицу никто не заметил.
Ночной эльф, следовавший за ней, с интересом ожидал, что же будет дальше. Он решил не вмешиваться в действия своей спутницы, хотя вряд ли здесь часто можно было встретить представителя его народа. Но пока что, вроде бы никто не обращался к ним с вопросами, хотя друид понимал, что это только вопрос времени, пока кто-то не заинтересуется, что они делают в этом заброшенном доме.
Майри резко остановилась, когда прямо сквозь нее прошла парочка — рыжеволосый парень и не слишком юная женщина в аляповатой расцветки наряде. О чем-то переговариваясь и то и дело хихикая, они направились в близлежащий переулок, все фонари в котором были разбиты. Сделав всего несколько шагов, они исчезли в темноте. Волшебница медленно повернулась и последовала за ними, а за ее спиной внутреннее убранство дома утешений, люди в нем и красноватый свет ламп бесшумно растворились, превратившись в темное, пустое помещение, похожее на обычный дом. На ступеньках, ведущих наверх, стояла женщина лет пятидесяти и провожала троицу взглядом, но не сказала ни слова.
Однако дойти до переулка Майри не удалось, Индариона что-то задержало. Когда она повернулась узнать, что случилось, то увидела, что он следит за белобрысым худощавым молодым человеком с короткой стрижкой, который стремительно удалялся от них и завернул за угол.
— Постойте-ка тут. Я быстро вернусь, кажется, увидел знакомого. Никуда не уходите.
Ночной эльф отпустил руки спутниц и стремительным шагом направился за объектом кратковременных наблюдений.
— Ох, Наару... ладно, я буду чаще моргать, чтобы не свалиться в Канал, или ещё куда, — пробормотала дренейка, похлопывая по сумочке, в которой должно было быть короткоствольное ружьё, и тревожно оглядываясь по сторонам. Вдруг где-то рядом те самые, кого рекомендовала опасаться Наоми?
Внезапно в конце проулка показалась какая-то бледная тень. Майри прищурилась, стараясь ее рассмотреть. Это было еще одно видение? Память стен, запечатлевших происходившие здесь когда-то события или… Девушка тряхнула головой. Слишком все запуталось. Но тень, кажется, обретала все более и более четкие очертания. Это был всадник — тот самый, кого она увидела в Квартале Дворфов. Всадник на мертвой лошади.
Волшебница молча пошла ему навстречу. Гулкий цокот копыт отдавался эхом в узком переулке, где невозможно было развернуться. Майри решительно шла вперед, пока не оказалась прямо перед всадником, подсознательно ожидая, что он просто не остановит лошадь и проедет прямо по ней. Но ошиблась — конь остановился, шумно фыркнул и ударил копытом, выражая раздражение своего хозяина.
— С дороги, — просипел голос всадника, раздавшийся из-под капюшона, похожий на скрип плохо смазанной двери.
— Нет, стойте! — отчаянно выкрикнула Майри, подходя ближе к всаднику и мучительно пытаясь рассмотреть его лицо. Что-то белое мелькнуло там, где должна была быть его скула и щека. Девушка подавила тошноту, охватившую ее существо, и взяла коня за стремя, встав на цыпочки. Всадник повернул голову и холодно посмотрел на нее. Из-под темной ткани плаща тускло сверкал его единственный глаз. Глаз рыцаря смерти.
— Отойди, пока еще жива, смертная, — тихо, но угрожающе сказал он, и меч за его плечом, как будто откликнувшись на эти слова, блеснул кроваво-красным отсветом. Но девушка ничуть не испугалась этой угрозы. Она смотрела ему в глаза, не отводя взгляда.
Лицо рыцаря смерти поплыло. Исчезла кость, выпирающая из-под протершейся от времени, пергаментной кожи. По плечам рассыпались длинные светлые волосы, в которых бликами играло заходящее солнце, придавая им тот же соломенный оттенок, что и у самой Майри. На девушку теперь смотрели чистые голубые глаза. Ее глаза.
Майри отступила, споткнувшись о камень и упав на землю. Она смотрела на всадника так, словно увидела призрака — впрочем, так оно и было. Девушка попыталась было что-то сказать, но из ее груди вырвался лишь сдавленный хрип.
Ниобэ быстро подбежала к подруге и подняла её с земли, а затем, косясь на рыцаря, оттащила девушку в сторону.
— Осторожнее! — сердито шепнула она Майри, затем, спустя пару мгновений, тревожно посмотрела на неё, и спросила, — что же ты видела? Кто он?
Не обратив на Ниобэ никакого внимания, Майри, словно загипнотизированная, поднялась на ноги и сделала шаг к всаднику, который уже направился дальше, продолжая свой путь из переулка. Девушка, открывая рот, словно вытащенная на берег рыба, наконец-то смогла выдавить из себя хоть какое-то подобие звука.
— О… — она облизнула губы и крикнула в спину рыцаря смерти: — Отец!
Всадник остановился. Так он простоял целую минуту, и вдруг резко развернулся. Немертвый конь, встав на дыбы, ринулся к Ниобэ и Майри с такой скоростью, что ни одна из них не успела среагировать. Резко остановившись, за мгновение до того, как наехать на подруг, всадник с тихим шелестом достал из-за спины меч. Взмах руки — и лезвие клинка, от которого исходило едва ощутимое кожей тепло и бледно-красное сияние, оказалось у шеи Майри.
Девушка замерла, глядя в лицо всадника без доли страха.
— Отец, — прошептала она, и на ее побледневшем лице появилась неуверенная улыбка. — Это правда ты…
Лицо всадника скривилось от отвращения, но какой-то звук заставил его быстро оглянуться. Убрав меч в ножны, он хлестнул коня поводьями, и тот, перейдя в стелющийся, плавный галоп, скрылся за ближайшим поворотом.
Майри некоторое время смотрела на то место, где только что стоял всадник. На шее была еле заметная царапинка в том месте, где к коже прикоснулось острое, как бритва, лезвие. Глаза девушки закатились, и она упала в обморок.
Дренейка подхватила её и взяла на руки, оглянувшись назад, откуда она с Майри пришла. Взгляд упал на темные пятна на мощёной булыжником дороге. Промелькнуло полдюжины зомби, пару из них упокоили столбами Святого Огня, оставшиеся с криком "Braaa..." побежали в сторону священников, приготовившихся выпустить ещё несколько потоков Света. Ниобэ зажмурилась и пробормотала строчку из погребальной дренейской молитвы, затем огляделась по сторонам, ища Индариона.
— Ну куда же... — она потихоньку побрела в сторону Собора, ориентируясь по шпилю, периодически показывающемуся среди крыш домов. "Говорил ли он, чтобы мы его подождали? Говорил или нет? Не важно, найдет и так..."
Друид влетел в переулок, судя по всему, услышав крик Майри, разнёсшийся на всю улицу. Оценив обстановку, эльф принял девушку из рук Ниобэ.
— Я же вам сказал: «Стойте на месте». Что за дурной всадник? Он вас не растоптал?
Индарион подхватил Майри на руки и понёс.
— Пойдём к тому дому, иначе тут ещё кто-нибудь проскачет.
Когда они вышли из узкого переулка и оказались у ступеней заброшенного с виду дома (хотя вряд ли в Штормграде такой вообще мог быть, учитывая тот наплыв людей, который имел место быть в течение последних лет), эльф опустил Майри, устроив её на ступенях, и заметил царапину у неё на шее.
— Что случилось, она что-то увидела? Майри. Майри, очнись. Ты слышишь меня, девочка? Возвращайся, приходи в себя.
— Был какой-то рыцарь смерти, человек, и она назвала его своим отцом... А что известно про её родителей? Она же мне никогда про них не говорила, — забормотала себе под нос дренейка, — вроде бы Майри называла себя сиротой.
Ниобэ зажмурилась и помассировала виски, чувствуя головокружение и усталость из-за видений.
Друид взял в руку запястье Майри и постарался выявить пульс, удовлетворившись, он приложил большие пальцы к её вискам и снова позвал её. Ниобэ показалось, что голос его изменился и стал немного ниже.
— Майри, проснись. Майри Андерфелс, возвращайтесь сейчас же.
Девушка резко открыла глаза и посмотрела в лицо друида. Какой-то затаенный, отчаянный ужас и почти детская обида отражались в ее зрачках. Но прошла секунда — и они ушли на задний план, уступив место облегчению и узнаванию.
— Индарион? — тихо переспросила Майри, медленно садясь на ступеньках и стараясь унять дрожь в руках. — Что произошло?
— Это мы ещё узнаем. Хватит на сегодня прогулок. Возвращаемся. Идти можешь?
Эльф помог девушке подняться. Майри кивнула, взяв друида под руку и попытавшись согнать с лица выражение ужаса, которое, казалось, навсегда поселилось в ней после того момента, когда она увидела лицо Освальда Андерфелса, своего возлюбленного отца, который чуть не отрубил ей голову. Или это было лишь видение? Если так, то какой воспаленный рассудок мог породить его? Девушка решила, что больше никогда не будет пить эликсир памяти… По крайней мере, пока в этом не возникнет действительной необходимости.
— Ниобэ? Ты можешь за нами идти? Не будем задерживаться.
Друид двинулся в сторону соборного квартала, поддерживая Майри и поминутно оглядываясь на дренейку. День завершался не так удачно, как хотелось бы.
И ещё предстояло выяснить, кем же был этот дерзкий всадник.

 

Кузница погрузилась в тишину. Из-за распахнутой двери не доносилось ни звука, только трепетный огонек свечи очерчивал небольшой круг света, ложась прыгающими тенями на лицо сидящего около наковальни на стуле эльфа. На коленях он держал длинный меч с черным, исчерченным рунами лезвием, поношенный плащ был небрежно брошен рядом. Рыцарь смерти казался расслабленным, но эта расслабленность лишь внешняя, скрывающая готовность в любой момент сорваться с места, как скрытую пружину в ловушке. Сидеть тут в ожидании новостей было просто невыносимо. Случилось бы уже что-нибудь... Но оставалось только терпеливо ждать, пока кто-то вернется. Лигрим вздохнул, отложив меч в сторону, и раскурил трубку, неотрывно глядя на вход в кузницу.
На улице разнесся эхом стук частых шагов. "Источник" не заставил себя долго ждать — в открытую дверь вбежал Корвин, в распахнутом плаще и часто дыша. Постояв пару секунд молча, пока переводил дух, он рассматривал такой интересный пол кузни, но ведь не во имя прекрасной каменной кладки он бежал. Подняв взгляд на эльфа-кузнеца, он облизнул сухие губы и выпалил:
— Мы нашли ее. Жрицу. Пропавшую. Они, — Корвин сглотнул лишнюю слюну, — направляются сейчас в порт, на корабль. Нужно торопиться.
«Образцовый штормградский эльф, разве что усов не хватает», — невольно подумалось ему.
— Здесь есть одна большая проблема, — заметил эльф, поднимаясь и надевая перевязь с мечом за спину. — Он, скорее всего, не даст подойти и может убить Каэтану, едва мы подойдем близко. Умеешь стрелять?
Эльф подошел к одному из ящиков у стены и начал быстро в нем рыться.
— Кстати, где вы их нашли?
Офицер позволил себе довольную улыбку:
— Стрелять? Еще бы. А нашли... точнее, нашла их Эгапа во время наших поисков по Соборному кварталу. Как именно, не спрашивай, все равно не отвечу.
Отвернувшись было к выходу, он вдруг обернулся и спросил:
— Слушай, прикурить не найдется? Эта чертова ночь — не самая спокойная в моей жизни.
Эльф выудил из ящика винтовку, явно дворфийской работы, и протянул её Корвину вместе с огнивом.
— Скорее всего, у тебя будет только один выстрел. В голову и никуда больше. Постарайся никого не задеть, ладно?
Лигрим нервно затянулся и бросил трубку на наковальню, выдохнув в потолок голубоватый дым.
— А теперь бегом в Собор, за остальными, иначе еще упустим их к бесам.
Не тратя больше времени на разговоры, эльф вышел на улицу, ожидая Корвина около кузни.
Выудив портсигар из внутреннего кармана, Корвин извлек оттуда сигарету и спешно зажег ее. Сделав затяжку, он с облегчением выдохнул сизую струйку дыма, добавив ее к тому, что клубился под потолком от трубки эльфа.
— Ну все, теперь я готов.
— Тогда давай пошевеливаться, время терять не стоит, если упустим сейчас, пиши пропало! — донеслось с улицы, а через мгновение эльф уже шел в сторону Соборной площади. Через несколько шагов он остановился и полуобернулся к человеку, давая ему возможность себя нагнать.
Закинув винтовку на плечо, Корвин последовал за кузнецом. Тот был прав, как никогда — промедление смерти подобно.
— Лигрим, возьмет ли простая пуля этого... рыцаря? — сквозь сжатые с сигаретой зубы процедил он.
— Возьмет, — уверенно ответил эльф, широко шагая чуть впереди Корвина. — Но для надежности, стреляй ему в голову. Только не промахнись.
Гилнеасец почти надменно усмехнулся на скепсис эльфа:
— Обижаешь. Что-что, а удачно стрелять я еще не разучился. Можешь считать его уже без головы, разве что он не будет прыгать из стороны в сторону с проворством отборного вурдалака.
— Ну и отлично, — хмыкнул эльф, набрасывая на голову капюшон плаща. Они уже подходили к Собору. — Не люблю я с некоторых пор это место, — проворчал Лигрим, косясь на островерхие шпили. — Так что, сходи лучше ты, я тебя тут подожду. Меньше вопросов будет.
Корвин коротко кивнул и взбежал по широким ступеням Собора наверх, к входу.
— Надеюсь, жриц никуда не понесло раньше времени... — пробормотал себе под нос он, минуя полумрак просторных коридоров и вступая в огромный зал, держащий в себе полумрак еще больший. Многочисленные свечи, новые и уже почти догоревшие, отбрасывали на белые стены причудливые тени, длинные и короткие, из которых богатый на выдумку ум выудил бы силуэты многих странных существ.
Эльза стояла поодаль, в углу большого длинного холла, у стен которого то там, то сям располагались книжные шкафы. Она выглядела страшно усталой — немудрено, рядом с ней уже лежали с десяток книг, в которых жрица пыталась отыскать хоть какие-нибудь следы некоего Андерфелса. Она держала в руках старый, пыльный том с военными записями и до боли в глазах всматривалась в каждую страницу, покрытую мелким убористым почерком.
Бесконечные списки погибших, превращенных в нежить, пропавших без вести...
Безликая, никому не нужна гора трупов, оставшаяся гнить в землях Нордскола. И сохранившая лишь тень воспоминаний на страницах некрологов.
Эльза отложила книгу и потерла бровь. Сколько она уже здесь? Час? Или два? Она уже не могла вспомнить. Отчаянно хотелось спать, в глаза будто песка насыпали, а вестей от Лигрима и Эгапы все не было. Она села на пол, прислонившись спиной к книжному шкафу, и попыталась успокоить мысли.
Быстрые шаги-постукивания гулким эхом разносились по пустому залу Собора. Корвин вертел головой по сторонам; свет сменялся тенью на его лице, пока он шел через боковые проходы и пролеты. Он заглядывал в каждый, один за другим, в поисках жриц. Но видел лишь ночную пустоту коридоров. Разум будоражили странные мысли: о ночи, об одиночестве, о смерти, о дулах ружей. Кто знает, может, они были нужны? Прогнать навязчивый сон и ненужную усталость — полуночное бдение было важнее.
Наконец, в одном из помещений он обнаружил девушку. Ту, вторую; свою новую знакомую он не видел.
— Эй! — негромко позвал он ее, — Идем скорее, нам пора! Лигрим ждет снаружи.
— Мистер Джекоби? — Эльза подняла голову. — О, это вы. Есть новости?
Она быстро поднялась на ноги и подошла к мужчине.
— Ваша пропавшая жрица, мы с Эгапой нашли ее. Ее тащит этот маньяк на корабль. Нам нужно выдвигаться в доки, только скорее! — Поискав взглядом по холлу, он добавил: — Где Эгапа? Она должна была зайти в Собор.
Эльза пожала плечами.
— Не знаю, возможно, она заходила, но я была в другой части Собора и не слышала. Пойдемте же скорее, нельзя терять времени.
С этими словами жрица быстрой, размашистой походкой направилась к выходу.
Из бокового пролета вышел священник, отец Фарнел, все так же посверкивая лысиной.
— Кто тут? Я слышал какие-то голоса, — прошелестел старик, — А, это снова вы! Эгапа поспешила уйти за стражей и паладинами, убежала, мало что объяснив. Ей нужно собрать их в помощь, что-то творится в городе! Вам нужно торопиться. — Фарнел активно кивал в подтверждение своих слов.
— Хорошо. Нам бы понадобился кто-то из паладинов, — бросил он жрецу, поспешив за стремительно отдаляющейся Эльзой. Воистину, штормградские жрицы обладали удивительной скоростью.
— Ну наконец-то, — вздохнул эльф, увидев выходящих из Собора Эльзу и Корвина. — Нужно торопиться, мы и так слишком задержались тут. Ты все помнишь? — обернулся на ходу к Корвину Лигрим. — Один выстрел, второго шанса может не быть.
Эльф замолчал и отвернулся, быстрым, размашистым шагом направляясь к порту.
— Лигрим, погоди, — Эльза нагнала эльфа и попыталась подстроиться под его шаги. — Ты уверен, что это хорошая идея? Если Каэтана у него... вдруг он убьет ее, увидев нас? Может быть, просто дать им уйти?
— Тогда Каэтана точно не выживет. А сейчас она единственная гарантия, что мы, — выделил последнее слово эльф, — не убьем его, как только увидим. Умрет Каэтана — гарантированно умрет Андерфелс. — На ходу ответил Лигрим, не сбавляя темпа.
Наоми тем временем задумчиво разглядывала звездное небо чуть выше крыш Штормграда. Как только жрица вышла из Собора, а ночной эльф пошёл в сторону порта, воительница последовала за ним, позвякивая копытами о брусчатку. Что тут можно предполагать, если обстановка неизвестна? Дренейка предпочла ничего не высказывать на этот счёт. "Придем, найдём Андерфелса, а там видно будет," — подумала она.
Лигрим задал такой темп, что Эльза за ним едва поспевала, не говоря уже о Корвине. Но время играло против них, и в любую минуту они могли упустить штормградского убийцу, и кто знает, что тогда случиться с пленницей. Помочь убитым они уже никак не могли, а вот уберечь от смерти Каэтану еще был шанс.
Вскоре показалась арка, ведущая в порт, и на горизонте замаячили мачты огромного нордскольского фрегата. Корабль уже был в порту, шли последние приготовления. Грузы уже почти погрузили на корабль, несколько пассажиров беседовали с капитаном, явно торгуясь о цене за место в каютах. Однако рыцаря смерти и девушки нигде не было видно. Эльза почувствовала, как к горлу подкатил комок. Неужели упустили? Неужели Эгапа все-таки ошиблась?..
…Двое всадников на лошади медленно, осторожно пробирались сквозь город. Небо светлело, и уже через час над горизонтом появятся первые лучи солнца. Светало в это время года поздно, поэтому уже можно было увидеть на улицах людей, спешащих по своим делам. Их было не так уж много, но достаточно, чтобы рыцарю смерти приходилось постоянно огибать крупные перекрестки и улицы, предпочитая переулки. Это удлиняло путь, но зато на них никто не обращал внимания. Конечно, сейчас в городе было неспокойно, но пока еще никто не арестовывал всех подряд рыцарей смерти. Впрочем, до этого было недалеко. Всадники проехали мимо дома, в котором совсем недавно был пожар. Фасад снесло взрывом, и вокруг стояли несколько стражников, о чем-то оживленно переговариваясь. Освальд тут же свернул, отворачивая от них лицо.
До отхода корабля оставалось не так много времени, и нужно было спешить. Конь перешел на легкую рысь, но даже теперь он передвигался слишком плавно для обычной лошади.
Впереди показалась арка, ведущая в порт. Вдалеке мелькали силуэты рабочих, сонно и лениво погружающие на фрегат какие-то ящики и бочки. Матросы сновали по палубе, подготавливая корабль к отплытию. Пассажиров было мало — те, кто приплыл из Нордскола, уже давно сошли на берег и отправились в город, а отплывающие либо разместились в каютах, либо еще не приехали на причал. Никому не хотелось стоять на продуваемом всеми ветрами пирсе и мерзнуть в холодном утреннем воздухе. У моря было еще более зябко, чем в стенах города — ничем не сдерживаемый ветер трепал одежду и паруса, гоняя по поверхности моря внушительного вида волны.
Только бы сегодня не было шторма. Иначе фрегат задержат в порту и весь его план рухнет. Андерфелс медленно обводил пристань взглядом. Вчера капитан корабля сказал ему, что непогоды не предвидится, но ветер довольно сильный. Фрегат выдержит, а вот более мелкие корабли могут и сбиться с курса. Если погода изменится, Освальду конец. Он спиной чувствовал, как охота за ним все ближе. Люди начали понимать, что к чему — странно, они оказались вовсе не такими жалкими и глупыми, как он поначалу думал. Рыцарь смерти оставил достаточно улик, чтобы его можно было вычислить. Он надеялся, что дренейка и эльф не станут подвергать себя опасности, выдавая его, ибо в этом случае они выдадут и себя, и тогда охота откроется уже на всех рыцарей смерти, без разбору.
Напуганные крысы, загнанные в угол, кусаются даже тогда, когда нет шансов на выживание. И теперь живые вели себя именно так.
— Ты чего? — негромко, не оборачиваясь, сказала Каэтана. — Что-то не так? Если бы я была нормально одета, я могла бы...
Почему-то не закончив начатую фразу, она все-таки полуобернулась. Наполовину скрытое неровно откромсанной тряпкой, лицо рыцаря смерти не сказало ей ни о чем. Но взгляд его можно было проследить.
Он смотрел в море.
— Думаешь, непогода не выпустит корабли из порта?
— Такое возможно, — проронил Андерфелс, не спуская глаз с корабля. Поодаль, справа, виднелся другой пирс — небольшой, на котором не было людей, рядом со скалами. Он был загорожен от посторонних глаз наваленными громадами ящиков, ждущих своего часа. Идеальное место для того, чтобы переждать. Освальд направил лошадь к пирсу, одновременно пытаясь разобраться в бушующих в его голове мыслях.
Море… штормовое море, покрытое бурунами, похожими на белую вату, навевало странные образы. Как будто оно было запорошено снегом, скатавшимся в огромные белые сугробы, непрестанно двигающиеся и разбивающиеся о берег и обрамляющие его скалы. Темная вода была похожа на кровь в глазах Освальда, кровь, смешанную со льдом и снегом.
Неужели он хотел именно такой судьбы для Каэтаны? Поначалу — да. Ее кровь казалась ему чем-то настолько желанным, насколько вообще может быть что-то желанным в пустой воронке нежизни. Но теперь все изменилось. Он собирался бросить ее, живую, теплую, хрупкую, в неспокойное море своего существования, и ожидал, что она сможет выдержать… Как глупо. Наивно и глупо. Она погибнет, растворится, утонет в этой бездне, исчезнет, будто ее никогда не существовало. И тогда все будет напрасным.
— Нужно поговорить, Каэтана, — тихо сказал рыцарь смерти и направил коня неторопливым шагом к пирсу. Приблизившись к краю, он спрыгнул с седла и выжидающе посмотрел на девушку. Конь перебирал копытом и прядал ушами, все еще беспокойный оттого, что живое существо находилось так близко и все еще не было убито.
А Каэтана, сидя на мертвой лошади, вопросительно смотрела на него сверху вниз. Тепло и печально, с тихой какой-то, светлой горечью смотрела она, и казалось, что она вот-вот улыбнется, а может быть, что-то скажет...
И она в самом деле улыбнулась — едва заметно, с той же усталой теплотой. А потом сказала:
— На корабле будет много времени. Тебя что-то тревожит, и мне будет спокойней, если мы действительно поспешим.
— Слезай, — резко сказал Освальд, видя, что жрица не собирается разговаривать с ним на пирсе. Лошадь дернула головой и покосилась на девушку. Под шкурой прошлись бугром мышцы. — Или конь тебя сбросит. Ты хочешь оказаться на полу?
Каэтана перестала улыбаться. Покосилась на оглянувшуюся тварь. Вздохнула, спрыгнула с ее спины. Выжидающе посмотрела на рыцаря, плотнее запахиваясь в плащ.
— Что такое?
Ну, хоть членовредительством пригрозить забыл, а это уже хорошо. Глядишь, так скоро и разговаривать начнет по-человечески.
Андерфелс сделал какой-то жест рукой, и лошадь начала медленно растворяться в воздухе. Вместе с туманом исчезло ее тело, морда, ноги, копыта, пока не остались только два сияющих шара на месте глаз. Порыв ветра унес и их, и на месте скакуна осталась только полупрозрачная дымка. Через секунду и она растворилась в ветре.
Рыцарь смерти подошел к краю пирса и взглянул вниз. Вода была такой темной, что сквозь нее невозможно было рассмотреть дна. Насколько глубоко уходит эта бездна? Может, всего лишь на пару футов, а может, она бесконечна. Темнота скрывала все. Море сегодня словно почуяло настроение Андерфелса и стало таким же, как и он сам.
— Ты должна уйти, — наконец сказал он. Его голос в шуме ветра смешивался с отдаленным скрипом веревок, доносившемся с готовящегося к отплытию фрегата. — Я поплыву в Нордскол один.
Сказать, что Каэтана удивилась — означает ничего не сказать. Она буквально опешила, уставившись на рыцаря смерти.
Сморгнула раз, еще раз.
Искалеченное лицо было бесстрастно. Освальд вообще не смотрел на нее, он стоял на краю пирса, вглядываясь в тяжелую серую воду у себя под ногами.
Его нельзя отпускать одного. Он вернется к тому же, от чего хотел попытаться уйти... Он вновь начнет охоту на людей, он сойдет с ума, а потом его выследят и уничтожат...
Но ведь он же хотел! Он же хотел попытаться!
Помедлив несколько мгновений, Каэтана наконец ответила:
— Не должна. Я с тобой.
Он едва заметно напрягся. Жрица не подозревала, насколько противоречивые мысли разрывали его изнутри. Чувство раздражения все росло, но рыцарь смерти не хотел его показывать. Она смела ослушаться его слов, теперь, когда сама согласилась стать его собственностью. Никогда ему не понять Каэтану — она полностью выпадала из его представления о реальности, о живых людях. Неужели придется растолковывать ей настолько очевидные вещи?
— За мной идет охота, — медленно, стараясь говорить ровно, начал он. — Я не смогу прятать тебя там, в Нордсколе, и оставить в живых. Уходи скорее, и, возможно, я отыщу тебя потом, когда все уляжется и обо мне забудут.
Он хотел было добавить, что корабль может попасть в шторм, что он может вообще не выйти сегодня из доков, но решил, что Каэтана и сама догадается об этом. Ему нельзя было оставаться в Штормграде и появляться на глазах у людей. Живая же рядом с ним только затруднит его задачу и повысит шансы на то, что Андерфелса найдут, и тогда не уйти им обоим. Пусть лучше, если все пойдет не так, он будет один. В таком случае он сможет отбиться от преследователей, не подвергая жизнь Каэтаны риску.
Каэтана поджала губы, задумавшись.
— Хорошо, — неожиданно согласилась она. — Обещай мне, что будешь ждать меня где-нибудь в Крепости Отваги. Я приплыву следующим ледоколом. Или ты просто передумал и хочешь просто жить, как жил до сих пор?
Впрочем, в этом случае ему проще было бы убить ее.
— Я не могу ждать тебя там, где много людей, — раздраженно бросил Освальд, наконец повернувшись к ней и буквально нависая над девушкой. — А особенно там, где есть паладины. Я должен залечь на дно на некоторое время. Может быть, на несколько месяцев, может быть, на год. Не ищи меня. Я сам тебя найду, когда пойму, что охоту на штормградского убийцу прекратили. Ты должна мне верить, Каэтана, — неожиданно его голос смягчился, и он протянул руку, прикоснувшись к волосам жрицы. — Верь мне. Я вернусь и отыщу тебя, если меня не убьют. И вместе мы будем жить вечно, — туманно добавил он. Шум волн почти не перекрывал его голос, скорее добавляя ему мистического оттенка. Кто-то вдалеке закричал, призывая ускорить процесс погрузки, пока погода окончательно не испортилась и порох не промок. Собирался дождь, свинцовые тучи, казалось, готовы были упасть прямо с неба — настолько низко они висели. Что-то вот-вот должно было случиться.
— Ты пропадешь один, — уперлась Каэтана. — Ничего тебе в Нордсколе не сделают ни паладины, ни все остальные. Ты же ничего там не натворил, а о том, что было здесь, они все не знают.
Она подняла руку и накрыла пальцы рыцаря ладонью. Его кожа пахла железом, сырой землей; слабый, но душный запах сливался с запахом морской соли и горечи.
Видно было, что она спешит уйти — она поняла, что стесняет его, и не хотела подвергать лишнему риску. Но и просто бросить не могла. Не могла.
— Я боюсь, что ты снова будешь, как раньше. Подожди меня там, в порту, или где-нибудь рядом с ним.
Спорить с ней ему больше не хотелось. Если она так хочет искать его в Нордсколе — пускай ищет. Он не собирался сидеть посреди людского поселения, умирая от голода, и ждать, пока его схватят. А может, так оно будет и лучше… Андерфелс помолчал, обдумывая слова Каэтаны. Он не хотел, чтобы она ехала в Нордскол — там для нее много опасностей, а быть с ней рядом он не сможет. Но выбора не было.
— Ладно, — кивнул он, — Если ты желаешь, то плыви. Я буду ждать тебя в порту каждый вечер после заката. Если ты не появишься в течении месяца, я уйду, зная, что ты приняла верное решение и решила остаться здесь.
Каэтана пристально, с сомнением, вгляделась в изуродованное лицо. Невозможно было сказать в точности, что оно выражает... впрочем, как и всегда. Слишком сильно оно было покалечено, чтобы иметь внятное выражение, а ледяное свечение единственного глаза делало почти непонятным еще и взгляд.
Холодный ветер сдувал с лица, относил за плечи ее растрепанные рыжие волосы, норовил забраться под плащ.
Ладонь соскользнула с холодных пальцев рыцаря.
— Хорошо. И... держись. Обязательно верь. У нас все получится.
Освальд немного помолчал, глядя на жрицу. Она все не уходила, как будто чего-то ждала. Вдалеке прогремел раскат грома. Кажется, шторм все-таки начнется — а может быть, это обычная гроза, которая пройдет за несколько минут волной дождя по городу и исчезнет за горизонтом. Рыцарь смерти поднял лицо к небу, чувствуя, как мелкие капли воды падают на повязку.
— Каэтана… — тихо сказал он непривычным, почти человеческим голосом. — Почему?..
Она должна была понять. В этом вопросе соединилось все, чего он никак не мог постичь в ней. Почему она так хотела его спасти? Почему не попыталась сбежать? Почему не возненавидела за то, что сделал с людьми… с ней? Почему она — это она, а не еще один напуганный зверь, в какого превращались все его жертвы? Почему она просто не отпустит его? Почему…
Капля дождя упала на его щеку и прокатилась по ней, словно слеза. Но он не мог плакать — просто физически не мог. Мертвое тело было способно лишь на одно — убивать и пить чужую жизнь. А в душе не было места для жалости к себе.
Всего лишь дождь. Он посмотрел на девушку, медленно стянув с лица повязку. Ухмыляющаяся оголенной челюстью половина лица белым пятном выделялась на пыльно-серой коже рыцаря смерти. Такие же серые волосы, растрепанные ветром, упали на глаза, но он даже не двинулся. Он смотрел на нее. И ждал.
Каэтана молчала, не зная, что ответить, с каким-то отчаянием глядя в единственный глаз рыцаря. Она видела, что ему важен ее ответ, она очень хотела ответить — но ни одна из разумных причин не могла объяснить, почему.
Почему так, почему не как у других; почему что-то неведомое, необъятное для обыденного рассудка, превращает жизнь жрицы в тонкий путь без конца и начала, прямой и ясный, как солнечный луч. Ее жизнь, течение ее времени — иллюзия, дань привычке, а на самом деле это путь проходит сквозь нее, а не она движется по пути...
Она не знала, почему. Зато она чувствовала. Всей измученной, тонкой, одинокой душой, насквозь пронзенной лучом судьбы — чувствовала, но не могла выразить словами. Слова вообще были не ее стихией.
— Я... я не знаю, — выдохнула наконец Каэтана, вновь, как и много раз до этого, остро ощутив себя какой-то ненастоящей. — Ты все равно скажешь, что это глупости.
— Ты должна ответить, — эхом отозвался Освальд, делая шаг к ней — совсем маленький, почти незаметный шаг, который приближал его к жрице. Сейчас все казалось каким-то ирреальным — мир погрузился в предрассветную тишину, ветер неожиданно стих, воздух превратился в тягучий кисель с острым запахом озона и моря... Вот-вот должна была разразиться утренняя гроза, что смоет накопившуюся за ночь грязь и пыль.
Андерфелс смотрел на Каэтану, не отрываясь. Все замерло в этом мгновении, когда что-то должно было решиться раз и навсегда. Пойдет ли он навстречу девушке, отвергнув вечную ночь, затопившую его существование и не дававшую ему дышать и жить... Или останется здесь, на берегу, у темной кромки воды, чтобы шагнуть в глубину и навсегда опуститься на морское дно. Все замерло, как сердце рыцаря смерти, навеки переставшее биться. Только она могла теперь сделать выбор, а он... он был тем, кто превратился в разменную монету в этой игре богов, света и тени, черного и белого.
— Хорошо, — решилась Каэтана. — Я попробую.
Она смотрела в лицо рыцаря смерти, смотрела — и понимала, как невозможно, отчаянно глупо то, что она собирается сказать.
— Ты один на свете такой. Таких больше нет. Нельзя, чтобы тебя не стало. То зло, которое ты сделал — всего лишь ошибка, и даже не твоя, а чужая, огромная, повлекшая за собой множество бед. Зла не бывает. Вообще. Есть только ошибки, и они приносят горе и боль, а горе и боль влекут за собой новые ошибки — и так без конца; но замкнутый круг всегда можно разрубить, даже если его замкнул не ты. Мир не может принять тебя, потому что ты идешь на него войной. Ты сам не принимаешь его. Прими его — и он тебя примет... И никого не надо будет убивать. Ни тебя, ни тебе.
Жрица перевела дух. Продолжила страстно, как-то по-детски отчаянно, зная, что ей ни за что не поверят:
— Ты ничем не хуже тех, кто идет по твоему следу. Все делали зло, которое ошибка, все приносили смерть, которая ошибка вдвойне, все кого-нибудь когда-нибудь убивали, или хотели убить — так чем же ты хуже их?! Тем, что платишь за чужую ошибку, ужасную ошибку?... Я знаю, что Король-Лич тоже хотел сделать, как лучше. В самом-самом начале он хотел, как лучше, потому что так не бывает, чтобы делали зло ради зла! Они, которые хотят тебя убить, тоже думают, что так будет лучше. Потом они поймут, что ошиблись, но тебя это уже не вернет...
И, чувствуя, что бессильна объяснить хоть что-нибудь, Каэтана всхлипнула и опустила голову. Равнодушное серое море притихло перед штормом. Что оно прячет там, под непомерной тяжестью горькой, непроглядной воды? Не здесь, в порту, а дальше — там, откуда берега уже не видны, или видны, но неведомые и чужие?
Руины, золото, чьи-нибудь кости, раздавленные остовы кораблей... Ошибки, которые уже не исправить, потому что все умерли, и исправлять стало некому.
Прошла, казалось, целая вечность, а может быть, только несколько секунд. Замер не только воздух вокруг — замерло само время. Замерло в почтительном ожидании и благоговении перед на долю секунды приоткрывшейся истиной, прячущейся за черно-белой маской. Что там, за этими покровами, которые люди постоянно пытаются сорвать? Только пустота. Лишь нам решать, чем заполнить ее — черным или белым, только у нас кисти, чтобы раскрасить этот холст и дать ему смысл и жизнь. Нет истины — есть только мы и пустота.
Чьи-то сильные руки обняли ее, притянув к себе, прижав к груди, и ей показалось, что она на секунду услышала это — биение живого сердца. Это было невозможно, невероятно, но реальности не существовало. Не было невозможного. Не было ничего, только юная жрица и мертвый рыцарь, что были частью одного целого. Черный и белый смешались, превращаясь в густую серую Вечность.
— Я верю тебе, — его голос донесся до нее как будто издалека и одновременно шептал прямо в ее ухо. — Я верю, Каэтана.
Он прижал ее к себе так крепко, как будто боялся отпустить. Она ведь была такой хрупкой и могла исчезнуть в любой момент. В глазах Освальда она в этот момент пылала слепящим белым Светом — воплощенная чистота мира, каким-то непостижимым образом ставшая человеком. Яркий факел, мигающий свет свечи, который вмиг разогнал мрак вокруг, придав предметам и людям очертания. Боль ушла, не оставив и следа, ушел голод, ушло страдание, ушли сомнения. Она и Король были похожи, только они находились на разных сторонах медали.
Тук-тук. Тук-тук. Оно не остановилось. Рыцарь смерти ждал, ждал с каким-то отчаяньем, но сердце все продолжало биться... или это ему казалось?
Что-то твердое, гладкое и холодное уткнулось в лоб Каэтаны. Освальд закрыл глаза, попытавшись поцеловать ее, но не смог. Просто прижался губами и костью челюсти к ее лбу и замер. Не нужно было слов — она все понимала. Она всегда, теперь и до этого, всегда все понимала.

 

— Где они? — нарушил образовавшуюся паузу Корвин, — Корабль еще не ушел, они должны быть где-то здесь! Идемте вниз, — он указал на пирс, где и грудились пассажиры на северный рейс. Но как мог бы рыцарь смерти с пленницей прокрасться незамеченным на борт?
Эльф кивнул, быстро спускаясь вниз и оглядываясь по сторонам. Народу было немного, в такую рань и такую погоду мало кто осмеливался высунуть нос на улицу. Наконец Лигрим выбрался на небольшой пирс, недалеко от корабля и почти сразу увидел их, стоящих за ящиками. Рыцарь замер на месте, в нескольких шагах от Андерфелса и Каэтаны, предостерегающе подняв руку.
Андерфелс вдруг застыл. Каэтана почувствовала, как его руки сжимаются вокруг нее, словно тиски. Он смотрел куда-то поверх ее головы, и внутри у него тихо, почти неслышно рождался низкий, сдавленный хрип. То ли отчаянно, то ли с яростью он зарычал, словно дикий зверь, и звук этот разом нарушил гармонию, на несколько секунд подаренную им жрицей.
— Они здесь, — тихо прошептал Освальд. — Ни слова.
С этими словами он резко развернул хрупкое тельце девушки и прижал ее к себе спиной, одной рукой взяв за шею. Секунда — и он мог прикончить ее одним движением, если бы почувствовал хоть какую-то угрозу. Вторую руку он положила на рукоять меча и медленно вытащил его из-за спины.
Наоми не спеша прошла за Лигримом сквозь предрассветный туман, периодически оглядываясь по сторонам и лязгая шлемом о латный воротник.
— Ох, сейчас он получит по заслугам... — прошептала воительница, пошевелив пальцами правой латной перчатки и приготовившись достать меч из-за спины.
Стараясь сдержаться и не испортить положение, она плотно стиснула зубы и впилась взглядом с прищуром в лицо Андерфелса.
Враг был найден. Корвин быстро вскинул винтовку, прищурив один глаз для прицеливания. Враг на мушке. Офицер медленно обогнул спину эльфа, держась на некотором расстоянии. Черное дуло смотрело прямо на рыцаря. Прицел был направлен прямо в лоб.
— Только скажи, и его уже не будет, — сквозь зубы процедил Корвин, не отрывая взгляд от Андерфелса.
Каэтана молча смотрела на тех, кто приближался к причалу. Ее расширенные глаза охватили их всех и разом — но она молчала, только сжала в пальцах края плаща, кутаясь в него, будто стараясь в нем спрятаться.
— Андерфелс, и как ты можешь, а? Прятаться за девушкой... Я ожидал большего. Ты настолько боишься нас? — Эльф говорил совершенно спокойно, демонстративно, высоко подняв руки, ладонями к Андерфелсу, даже не собираясь доставать меч. Лигрим только коротко кивнул Каэтане, чуть заметно улыбнувшись.
Рыцарь смерти подождал, пока преследователи подойдут поближе, на расстояние, где его голос можно было бы услышать сквозь шум ветра. Начинался дождь — первые капли уже упали на лицо Андерфелса, но он не обратил на них никакого внимания. Небо потемнело так, как будто рассвет был всего лишь чьей-то полубезумной фантазией. Казалось, на город опускается извечная тьма, неотвратимая и первобытная.
В предрассветных сумерках темная фигура рыцаря смерти казалась призрачной, дрожа и расплываясь, похожая на огромного черного зверя.
— А, Лигрим, — насмешливый голос Освальда резанул по путникам, как острейший нож. — А я думал, ты больше не хотел встречаться со мной. Не сожалеешь? После наших чудесных пиршеств...
— Лигрим? — как-то глупо спросила Каэтана.
Видимо, в предрассветных сумерках она сперва просто не узнала эльфа. Перестав зябко кутаться, она оставила плащ, и тот разошелся на ее груди. Под плащом виднелось что-то серое, длиной до середины голеней девушки. Какой-то оглушенной была она, а может, до предела усталой, непохожей на саму себя.
...В другое время и в другом месте она была бы очень рада встрече.
В другое время. В другом месте.
— Дайте нам уехать, Лигрим.
— О чем это он? — Эльза, до этого момента хранившая молчание, повернулась к Лигриму. — Каких пиршеств?
— Честно? Сожалею. Это было совершенно напрасно, было ошибкой. Я думал, ты это понял. Оказывается, нет. Хотя, если моя догадка верна, ты умираешь, верно? Ты убивал слишком много. Ты даже не пытался сопротивляться и теперь расплачиваешься. Ведь так? — Эльф запнулся, услышав вопрос Эльзы. — Помнишь, когда меня чуть не прирезал Гейл? И из-за чего. Вот, он именно об этом. Я совершил большую ошибку и виноват никак не меньше Андерфелса, — тихо ответил Лигрим и перевел взгляд на Каэтану. — Зачем вы собрались уехать? Ты же понимаешь, это невозможно.
— Не тяни, эльф... Не тяни... Время уходит, — бормотал Корвин, поскрипывая зубами и не особо думая, слышит ли его Лигрим. Обстановка накалялась стремительно, а он знал лишь один способ ее разрядить — тот, что покоился в его руках, словно вырастая из плеча деревянным прикладом.
Наоми чуть сдвинула уголок губ. "Да, и Шахматист не безгрешен. И ему иногда надо напоить клинок..." — подумалось ей.
Дренейская воительница внимательно осмотрела человека с двуручным мечом. Вокруг латной перчатки промелькнул сгусток тьмы, между большим и указательным пальцем прошел разряд темной молнии хватки смерти.
"Нет, он может ранить её клинком... плохая идея", — мысленно отговорила она себя, — "что же ещё может быть?"
Освальд ухмылялся, слушая, как Лигрим пытается оправдаться. Это было так глупо. Он посмотрел на Эльзу, скользнув по ней липким взглядом, и снова взглянул эльфу в глаза.
— Это что? — он дернул подбородком, указав на жрицу. — Твоя игрушка? Почему не на привязи?
Его сухой, надтреснутый смех был похож на карканье вороны. Будто бы услышав его, откуда-то издалека донесся крик чаек и буревестников. Надвигался шторм.
— Дайте нам уехать! — выкрикнула Каэтана. — Какая вам разница, Лигрим, умрет он или будет далеко? Смерть смертью не исправишь!
Может быть, она и выглядела пленницей — только вот сама об этом явно не знала. И поэтому вела себя малость не так, как того можно ожидать от заложницы сумасшедшего убийцы.
Смех рыцаря смерти прошелся мурашками по спине Корвина. Было в этом человеке что-то дьявольское, извращенное, неправильное... Зловещая ухмылка, недобрый блеск в глазах, крючковатые изогнутые пальцы, смыкавшиеся на шее девушки, такие нелепые по сравнению с нежной кожей пленницы. Глупо. Все нутро Корвина взывало прекратить существование этого существа.
— Не говори о том, чего не понимаешь. И никогда не сможешь понять, Андерфелс, — спокойно ответил эльф. — Каэтана, он уже умирает. И умрет в любом случае. Он сам виноват в этом. Но тебя Андерфелс за собой не утянет. Отпусти её. Она тебе не поможет. Не сможет. И никто не сможет.
— Ты лжешь... — прошептала Эльза, отступая на шаг и едва не споткнувшись о доски. — Лигрим, ты же говорил мне, что не знаешь его... Значит, ты убивал? Вместе с ним? — на ее глазах выступили слезы. — И те люди в Старом городе...
Она выхватила из-за спины глефу. В этот же момент Андерфелс приподнял меч и, указывая им на путников, жестко произнес:
— Оружие на землю. Ты, — он указал на Эльзу, — и ты. — Он взглянул на Корвина. — Или я сделаю ей очень больно. — Его пальцы на горле Каэтаны сжались, и она захрипела, пытаясь вдохнуть.
Вытянувшись и запрокинув голову, Каэтана вздрагивала в мертвой хватке рыцаря — знакомой и неотвратимой, будто судьба. Рефлекторно она схватилась за его руку, но не пыталась оторвать ее от себя — просто схватила и держалась, намертво сжав пальцы и мучительно зажмурив глаза.
Сопротивляться она даже не думала. Хотя, в общем-то, могла бы.
Они убивали веру. Новую веру, даже не успевшую родиться... веру, несколько мгновений назад вставшую на пороге рождения.
Они убивали ее, думая, что убивают зло.
Они хотели, как лучше. А понимать не хотели.
"Какой же он мерзкий... жадная личинка, впившаяся в живое тело", — подумала дренейская воительница, — "и ведь не оторвёшь, так жрице шею сломать можно."
Так и стояла Железная Дева в раздумьях, молча и неподвижно, ожидая действий спутников.
— Отпусти Каэтану, Андерфелс. Ты труп в любом случае. Нет, Эльза, я не лгу. Я просто должен был сказать это сразу. Не сказал, потому что струсил. И все. Других причин нет. Думал, обойдется. Не обошлось.
— Видишь? Она принадлежит мне, — расхохотался Освальд, который явно чувствовал себя хозяином положения. Чуть-чуть ослабив хватку на шее девушки, он повернул голову и провел по ее щеке языком. — И я заберу ее. Вы не сможете мне помешать.
Его глаз пылал холодным, ледяным светом. Он, казалось бы, вел себя слишком отчаянно — и Каэтана знала это. Рыцарь смерти понимал, что ему не уйти, и бежал в свою жестокость, как в укрытие. Отчаяние и безысходность исходили от него, словно тусклые лучи солнца, готового подняться из-за горизонта.
— Черта с два, больной ублюдок, — Корвин лишь сильнее сжал винтовку, — Ты в любом случае не уйдешь отсюда живым, что бы это ни стоило! Эльф, у тебя есть десять секунд!
— Нет, Корвин, не надо! — крикнула Эльза, все еще дрожа и бросая глефу на землю.
Андерфелс поднял меч и, направив его в сторону Джекоби, улыбнулся. И улыбка эта, больше похожая на оскал мертвого черепа, не сулила ничего хорошего.
Руны на мече, напившемся крови, вспыхнули, и Корвина Джекоби внезапно охватила страшная боль, заставляя упасть на землю и скорчиться в невыносимой муке, закатив глаза.
— Больной ублюдок? — холодный, бесчувственный голос едва пробивался сквозь наполнивший уши Корвина гул. — Почувствуй нашу боль, смертный. И попробуй не сойти с ума.
Прежде чем весь мир потух, он видел лишь этот дьявольский оскал. Только его. Но мир потух, так же внезапно, как черное лезвие клинка направилось в его сторону. Неестественный гул наполнил его уши. Он ничего не чувствовал, совсем ничего.
"И чего же ты медлил, осел?" — подумал он. А потом закричал. Надрывно, резко, переходя на вой, подходящий больше волку — и на самом деле, его тело обрастало шерстью, пока он, обхватив голову руками-лапами и упав на колени, кричал до боли в челюсти. Так его тело реагировало на дикую боль. Может, когти помогут избавиться от нее, извлечь из головы, как патрон из затвора?
Каэтана, едва успевшая отдышаться, вздрогнула, будто от удара. Ее пальцы сжались на предплечье рыцаря, на руке, сжимающей меч, но смотрела она почему-то на Лигрима, как будто от него зависело, быть тому, что происходит, или не быть.
А может, он просто был здесь единственным знакомым ей лицом...
— Не надо! Пожалуйста! Вы же всё, всё убьете! — в отчаянии выкрикнула она, как будто это ей досталась невидимая вспышка страдания.
Отвращающий жест жрицы распахнул ее плащ, и стало видно, что под ним она одета в какое-то непонятное тряпье, стянутое на талии обтрепанной полосой ткани.
Освальд наблюдал за мучениями воргена с каким-то затаенным удовольствием, но не спешил вступать в драку. Он хотел просто уйти, но не мог этого сделать, если они так и будут стоять на пирсе.
— Железная Дева, — рыцарь смерти перевел взгляд на дренейку. — Твое чувство справедливости извращено так же, как и твое тело. Ты хочешь убить меня? За что? Ведь я помог тебе тогда, на складе. Ты шла за смертью. И я дал ее тебе.
Волосы его трепало ветром, мокрые от мелкого дождя доспехи блестели в тусклом свете рун на мече.
— Ты, как и Лигрим, забыла о том, кто ты есть. Вы прикрываетесь принципами, или справедливостью, или необходимостью. Но вы слепы. Правда в том, что мы — убийцы, и всегда ими будем. Вы не смеете меня судить. Не смеете.
— Во-первых, ты сам всех убил, кроме того, что чуть не пристрелил тебя, во-вторых, я убиваю тех, кто заслуживает смерти, а ты сейчас как раз из таких. Ты не акерит, ты мерзкий человечек, притворившийся одним из нас... — тут Наоми перебил Лигрим, и она замолкла, решив пустить всё на самотёк, и лишь положила латную перчатку на рукоять клинка.
— Ты сам сделал свой выбор. Отпусти ее. Не мир не принял тебя. Ты не принял его. Тебе нет здесь места, и ты это знаешь. — Эльф сделал небольшой шаг назад, ближе к винтовке.
Смех Освальда раздался над пирсом, отразившись от моря, от ящиков, разбившись на тысячу осколков и обрушившись на путников не хуже, чем холодный дождь. А может, виной тому был гром, прогремевший над самыми их головами. Черное небо разрезала вспышка молнии, слившись с хохотом рыцаря смерти и придав ему дьявольский оттенок.
— Выбор? Никто не давал мне выбора, когда превратил в... это. А теперь вы хотите уничтожить меня. Нет никакого выбора, Лигрим, хватит верить в иллюзии.
Он медленно разжал пальцы на горле Каэтаны и посмотрел в глаза Лигрима. Прямо в упор.
— Эта девушка находится здесь по своей воле, — издевательским тоном сказал рыцарь смерти. — Видишь? Она не уходит. Она хочет быть моей. И будет. И что ты теперь сделаешь?
— Это правда, Лигрим, — твердо, уже спокойнее подтвердила Каэтана. — Я хочу уехать отсюда. Вместе с ним.
И под конец все-таки опять взмолилась:
— Почему вы нас не отпустите?!
Корвин затих. Боль ушла так же внезапно, как и началась. Из тумана, из сумрака, из пепла, в который превратило это чудовище его разум, вновь восстал мир. Теперь он видел его, ясно, явно и четко. В нос ударил слабый, но мерзкий запах разложения. Ворген подтянул к себе винтовку, медленно, почти нежно взял за рукоять, словно она была самой хрупкой вещью во всем мире. И сам мир замедлился. Слова втекали в его уши как-то неторопливо, нехотя, будто сопротивлялись.
— Потому, что я заслуживаю смерти. Так ведь, Железная Дева? — Освальд сделал шаг вперед, поднимая меч. Руны горели, словно выжженные кипящей кровью, по доспехам стекала вода, темная, дымящаяся. На небесах разразился ливень, как будто где-то там, в вышине, открылись врата ада. — А вы ее не заслуживаете? Вы, отвратительные существа, прячущиеся за маской живых, что еще более отвратительны, чем вы сами. Вас всех ждет смерть от клинка таких, как мы, и ваши тела будут гнить в земле, ожидая, пока мы не поднимем их для служения вечному посмертию. — Он поднял меч, охваченный кроваво-красным светом. — Все, что вас ведет — это месть и страх перед тем, чем я являюсь. Даже сейчас. Так вперед, давайте, убейте меня. Только я заберу с собой эту девушку. — Он схватил Каэтану за руку и приставил лезвие меча к ее груди.
Каэтана подняла голову, через плечо заглядывая ему в лицо.
Все пошло прахом, все стало горечью, горечью, пеплом, замешанным на крови... И никому ничего не объяснишь, и ничего не исправишь.
Сейчас они будут убивать Освальда, но она этого уже не увидит — потому что он убьет ее раньше.
— Зря, — тихо сказала жрица.
Повернулась к тем, кто стоял перед ней, и чуть громче повторила:
— Зря.
Наверное, все они ее не услышали. Они были слишком заняты тем, как бы убить друг друга...
Взрыв. Пуля прошила холодный воздух, как нитка — полотно. На пару секунд повисла горькая серая завеса дыма, окутывая всех — и жриц, и рыцарей, и самого воргена; посерело и дуло ружья. Корвин выдохнул и осел. Ему вдруг стало легче.
Каэтана увидела, как рыцарь смерти запрокинул голову, как будто его кто-то ударил в лоб. Над левым глазом поднималась струйка горького дыма, словно от раскуренной трубки. Освальд медленно разжал руки.
Раздался громкий лязг, перекрытый шумом дождя и очередным ударом грома, когда меч упал на пирс — темная, холодная железка, разом потерявшая свое свечение. Андерфелс пошатнулся, подняв руку ко лбу, как будто пытаясь потрогать его, вытащить пулю, но вместо этого просто вцепился пальцами в левую половину лица, скребя по ней ногтями. Его рот раскрылся для крика, но из разомкнутых губ не вырвалось ни единого звука. Его повело в сторону и назад, туда, где бушевало штормовое море.
Он взглянул на жрицу, когда почувствовал, как под ногами внезапно пропала опора. Он падал, летел, медленно, как будто ветер подхватил его. Время замерло. В глазах его темнело, их заволакивала багровая пелена, и последнее, что он видел перед тем, как его единственный глаз превратился в остекленевший бесцветный шар, было лицо Каэтаны.
Всплеск воды был почти неслышен посреди разыгравшегося шторма.
Каэтана потеряла целое мгновение, пытаясь понять, что произошло. Она была измучена, оглушена непомерным душевным напряжением последних дней, но все равно — ей, ветерану северной войны, непростительно было потерять это мгновение... хотя удержать рыцаря смерти от падения она все равно не смогла бы. Сил бы не хватило.
Когда она обернулась, было поздно, и Освальд молча канул в холодные серые волны, рябые от хлынувшего дождя.
Всплеск бросил жрицу на колени. Вода приняла в себя чудовищный дар и сомкнулась, и все осталось, как прежде — просто одним человеком меньше стало на мокром черном причале...
Она стояла на коленях и смотрела в воду, и дождь прибивал к истоптанным доскам ее оборванный плащ.
И тихо, неслышно, будто самой себе или целому миру, она выдохнула побелевшими от холода губами:
— Мир тебе, рыцарь... Мир твоей измученной душе.
— Покойся с миром, кровочервь, — Наоми сплюнула и поморщилась. Сейчас в ней боролись два желания: выловить труп и сделать так, чтобы Андерфелс никогда не ожил, или скорее уйти из грязного и суетливого города и всё забыть.
Эльза молча смотрела на то, как неизвестный ей безумец упал в море. На Лигрима, стоявшего рядом, она даже не взглянула. Развернувшись и подняв глефу, она ушла в сторону города.
Ей не хотелось больше видеть ни одно рыцаря смерти в своей жизни. С нее хватит.
Корвин откинул винтовку и медленно поднялся за ноги. Мелкие серые волоски опадали с него, а фигура вновь обретала привычный, человеческий вид. Дождь медленно превращал его в сгорбленную, скомканную и вымоченную тряпку, но на душе было спокойно. Спокойнее, чем было. В Штормграде стало чуточку безопаснее. Море колебалось, проглотив тело рыцаря и спрятав, словно и не было никакого Андерфелса.
Наползавший все это время шторм с треском распорол небо и тяжелые, ледяные капли рухнули вниз, мгновенно сократив видимость до нескольких шагов. Лигрим ушел вслед за Эльзой, но догонять её не стал. Не сейчас. Эльф медленно шел к кузнице, подставив лицо яростным, косым струям дождя. Намокший плащ тяжелым грузом давил на плечи, пропитавшись ледяной водой. Рыцарь даже не пытался спрятаться от дождя. Дождь смывал страх, смывал ошибки и ложь с последствиями которых эльфу еще предстояло разобраться. Каэтана была спасена, но какой ценой? Стоило ли оно этого? Никто уже не мог дать ответов на эти вопросы. Набирающий силу шторм скоро скрыл за пеленой дождя высокую, сутулящуюся фигуру. Встречаться с паладинами не было ни малейшего желания.
— Вот и все.
Бросив последний взгляд на Каэтану, Корвин бессмысленно, лишь по привычке завернулся в насквозь промокший, а потому бесполезный плащ, и неторопливо побрел в сторону города. Лошади храпели и дрыгались, сбрасывая крупные капли с сияющей от дождя шкуры, а их владельцы беспокойно сновали по пристани. "Как всегда, вовремя", — промелькнуло у Корвина. Эта была длинная ночь, очень длинная. Но скоро рассвет. И дико хочется курить.
"К бесам всё, к демонам на рога..." — тихо пробормотала Наоми и побрела прочь, ещё сама не зная, куда ей нужно. Правосудие оказалось совсем не таким по вкусу, как она ожидала. Всюду сложности, мелочи, дополнительные условия. Может на севере этих досадных моментов не будет? Будут остатки Плети, с которыми всё просто. Меч, лёд и кровь.
Каэтана по-прежнему стояла на коленях, не шевелясь, и смотрела в воду.
Они все хотели как лучше. Все.
И меч исчезнувшего рыцаря смерти серел на черных досках причала.
Они ничего не поняли, не выслушали, не поверили... Освальд поверил, а они — нет. Они не были лучше него. Каждый из них убивал в нем что-то свое: Лигрим и незнакомая дренейка — того, кем когда-то были, женщина, похожая на жрицу — того, кем не могла быть никогда, ворген — того, кем мог бы быть, если б ему повезло меньше... Хотя он был воргеном, а это значит, что ему уже не очень-то повезло.
Он мог бы вспомнить, что эльфы не истребили воргенов в Гилнеасе. Они научили их, как опять стать людьми, вместо того, чтобы приговорить...
Он не вспомнил.
И рыцари смерти ни о чем не вспомнили.
...Мир вашим душам, убийцы. Мир вам всем. Вы убили веру, новорожденную веру, едва забрезжившую для того, кто был не хуже, чем вы — ему просто чуть меньше повезло. Ему повезло меньше, чем вам, но он все равно смог поверить. Он смог — а вы не смогли. Вы убили его. Так вам было легче...
Мир вам. И пусть этот мир будет лучше, несмотря ни на что.
Восемь всадников, резко выехавших на пристань, прибыли слишком поздно. Внушительный вид трёх паладинов, чьи лица были озарены решимостью, и суровые лица стражей порядка ничего не могли исправить. Бесполезное оружие было вставлено в ножны или вновь прикреплено к сёдлам. С одной особенно грациозной лошади, на которой восседал одноглазый паладин, с некоторым трудом спешилась Эгапа. Как только ноги её коснулись тверди земной, она, покачиваясь и спотыкаясь, бросилась к Каэтане.
— Мяка! Хвала Свету!
Девушка подбежала к жрице, обнимая её, обволакивая руками, защищая от дождя, холода, опасности.
— Каэтана, хвала Свету, всё-таки ты жива, жива!
Ей показалось, что та дрожит, увидев в каком виде, пребывает её сестра по вере, Эгапа обратилась к одноглазому паладину, который раздавал указания.
— Лорд Грейсон, помогите, тут нужен ещё хотя бы один плащ.
— Займётесь ими позже, у нас есть все данные, пускай сейчас идут. Осмотреть пристань. Он упал в воду, значит, попробуйте найти способ вытащить тело. Начинается шторм, лодки не брать, поищите водолазов, когда всё утихнет. Сейчас, сестра.
Человек лихо спрыгнул с лошади и, сорвав с себя плащ, укрыл им Каэтану. Вместе с Эгапой они взяли её под руки.
— Мяка, можешь идти? Всё закончилось, всё хорошо. Ты не ранена?
Эгапа тревожно заглядывала в лицо Каэтане и пыталась подбодрить сестру, а паладин стоял рядом и поддерживал поднявшуюся жрицу. Он был настоящий, живой, надёжный, и Каэтана буквально чувствовала его сопереживание и заботу. Ведь именно в этом и заключался Свет.
— Его убили, — медленно покачала головой Каэтана, не отводя взгляда от серой рябой воды. — Он же поверил, а его взяли и убили...
Сосредоточенно-усталый взгляд переместился наконец на Эгапу. От жрицы было тепло. Просто от ее присутствия — тепло. Как от прикосновения. И тепло настоящих прикосновений было неощутимо, заглушаемое этим бесплотным теплом.
Оборванная, растрепанная, мокрая, вместо одежды закутанная в какое-то тряпье, Каэтана медленно качала головой, будто что-то отрицала. Наверное, отрицала смерть... Смерть, которая на ее глазах перестала верить сама в себя, а потом умерла и бесследно канула в море.
— Они не стали нас слушать... просто убили и ушли, Эгапа... Он поверил, а они не поверили...
Девушка хотела было что-то ответить, но, посмотрев в глаза Каэтане, осеклась. Она покачала головой.
— Пути наши неведомы, но куда бы мы ни шли, нам остаётся идти лишь вперёд, поскольку дверь в прошлой для нас закрыта, — подал голос паладин, поддерживающий Каэтану.
— Они спасли тебя. Поверь. Поверь и иди. Тебя ждут, — Эгапа махнула в сторону собора, — Пойдём. Ты всё-всё расскажешь. Но сейчас нужно идти. Прошу тебя.
Валяющийся рядом со жрицей меч паладин поднял и передал подошедшему стражнику. Это было одно из многочисленных доказательств случившегося. Его следовало сохранить или уничтожить в яростном огне кузницы. Но всё это решится позже. А сейчас они увели Каэтану Ре Альби. Увели сквозь дождь от её неудачи, её болезненного долга, от холода смерти и от иллюзорного бессмертия проклятого. Увели туда, где множество юных и не очень лиц с воодушевлением встретили новость о том, что она жива. Всё-таки несмотря ни на что, жизнь была сильна в этом городе.
А шторм все не утихал. В это утро рассвет наступил на несколько часов позже обычного, едва пробиваясь сквозь тучи. Корабли, пришвартованные у пристани, нещадно трясло — огромные волны поднимали их легко, как будто пушинки, разбиваясь о береговые скалы и пирсы с рокочущим, непрекращающимся грохотом. Вода как будто сошла с ума, впитав в себя все то безумие, всю тьму того, кого поглотила сегодня, и словно переняв тягу к убийству, неистово бросалась на корабли, пытаясь утянуть их за собой в непроглядную темную пучину.
С рассветом корабль так и не вышел из порта. Ничего нельзя было вернуть, а даже если такая возможность и была бы — все равно смысла в этом не было. Война света и тьмы, солнца и бури, всегда заканчивалась тем, что тучи рассеивались, дождь прекращался, и на небе сиял бледный диск солнца, ознаменовывая собой новый день. Но в этом новом дне уже не было места для несчастного безумца, одного из многих, кто так и не смог найти в себе силы остаться человеком.
Когда последний удар грома рассек молнией посветлевшее небо, отдаленный, раскатистый, уходящий туда, где небо и море встречались в серо-стальной дымке горизонта, над пирсом раздался пронзительный крик птицы. Большой темный буревестник летел у самой воды, раскинув массивные крылья, и словно кого-то искал.
Облетев порт, птица захлопала крыльями и поднялась выше, исчезая в опускающемся тумане. Прокричав напоследок что-то на своем, никому не ведомом языке, она скрылась в вышине, как будто и не появлялась, как будто это был лишь призрак, проводивший душу рыцаря смерти в его последний путь. А может, этот странный призрак так и не нашел того, что искал, и душу Освальда поглотило море, неспокойное, огромное и вечное, как сама жизнь, как сама смерть. И этот последний крик буревестника, казалось, был полон разочарования.
Когда, наконец, рассвело, и солнце поднялось из-за темного горизонта, окрасив черные волны в лазурный цвет, уже ничего не напоминало о том, что произошло здесь совсем недавно. Жизнь продолжалась. Мир вдохнул свежий утренний воздух полной грудью, освободившись наконец от мерзкого воплощения зла, поселившегося в нем волею Короля-Лича.
И только одно существо, одно-единственное во всех существующих ныне мирах скорбело о нем.
Но пока есть хоть кто-то, хоть один человек, который верит в нас — надежда никогда не умрет.

 

Бортовой журнал королевского рыболовного судна Штормграда «Последняя надежда»

Тип: траулер
Экипаж: 10 человек
Капитан корабля: Эрик МакМиллан
Территория: прибрежные воды западной части Восточных Королевств

День плавания: 12-ый

Погода спокойная, ветер стабильный, скорость корабля 5,6 узла. Подняли паруса, чтобы сэкономить топливо, идем прямым курсом в бухту Менетил. Состояние экипажа удовлетворительное, запасы пищи и воды достаточные. Полагаю, через две-три недели достигнем гавани, где пополним запасы и разгрузим трюм. Рыба ловиться на удивление легко – едва успеваем поднимать трал. Видимо, из центра моря надвигается шторм, следует быть бдительными.
Штурман объявил, что из-за возможных штормов придется несколько изменить курс и пристать к берегу раньше планируемого, но времени у нас достаточно. Если лов будет продолжаться подобными темпами, то до бухты Менетил придется идти уже с поднятым тралом. В трюмах просто не хватает места для рыбы. Иногда вылавливаем мертвых наг и обломки кораблей, коих в достатке имеется в прибрежных водах Королевств. Попадаются и драгоценности – все это пойдет в королевскую казну.

День плавания: 13-ый

Утром поднялся сильный ветер, пришлось спустить паруса, иначе корабль занесло бы на рифы. Матросы подняли трал, обнаружив в нем только обломки и всяческий хлам, и всего несколько рыбин. Рыбу, скорее всего, смыло ближе к берегу. Надвигается буря, и я опасаюсь, что придется пристать к берегу и бросить якорь. Однако штурман обещает, что к полудню ветер уляжется, и нет никаких причин для беспокойства. Только почему-то неспокойно у меня на душе. Я плаваю на этом корабле уже три года и знаю, когда что-то идет не так. Впрочем, техник уверяет меня, что с двигателем и котлом все в порядке, и судно может выдержать и более сильную непогоду. Поверю ему на слово.
Штурман оказался прав: почти точно в полдень ветер улегся и наступил почти полный штиль. Очень странная погода, если спросить меня. Беспокойство среди матросов нарастает, кто-то высказал мысль, что эти аномалии связаны с активностью Водоворота в центре Великого Моря, но мы плавали и раньше, и всегда могли предсказать бурю. Впрочем, я велел штурману держать нас поближе к берегу, на случай, если придется спешно ставить корабль на якорь.

День плавания: 14-ый

Ночью разразилась буря. Если быть точным, то прямо перед рассветом. Пришлось ставить корабль в небольшой залив у берегов Дун Морога. Это настоящий ад – я думал, нас попросту размажет о скалы, но все обошлось. «Последняя надежда» - великолепное судно, достойное быть занесенным в список лучших рыболовных кораблей королевского флота. Я безмерно благодарен Свету, что он сохранил наши жизни в этот день, хотя и не сохранил сухими нашу одежду. Шторм сопровождался сильнейшим ливнем, палубу едва не залило. Одну из мачт при ветре немного покосило, но это легко поправить. Сегодня же отправлю нескольких ребят чинить мачту, пока штурман проложит нам новый курс подальше от опасных территорий моря. Думаю, в ближайшие несколько дней мы будем держаться береговой линии. А сейчас мне необходимо проверить, все ли в порядке с тралом и механикой судна, а также послать матросов в трюмы посмотреть, нет ли там пробоин и не залило ли весь груз. Было бы чрезвычайно жаль потерять такой богатый улов.

День плавания: 15-ый

Полный штиль, идем исключительно на паровом двигателе. Боюсь, как бы топливо не закончилось до того, как судно прибудет в Менетил. Трал опускаем ненадолго, хотя оглушенной штормом рыбы у берегов более чем достаточно. Однако в наших трюмах уже почти не осталось места, поэтому груз поднимаем несколько раз в сутки. Настроение экипажа приподнятое, люди чувствуют облегчение после борьбы со стихией Великого Моря. Включая меня самого, хоть этого и не видно. Кок обещал сегодня угостить всех своим неприкосновенным запасом рома и вяленой баранины. Наконец-то мясо вместо опостылевшей каши и яблок.
Около четырех часов дня подняли трал. Рыбы оказалось совсем мало, да и та была какой-то полусгнившей, пришлось всю выбросить за борт. Но матросы обнаружили кое-что интересное в сетях. Я вышел на палубу посмотреть, из-за чего такое оживление среди ребят, и увидел запутавшийся в трале труп. Видимо, какой-то бедолага утонул во время шторма. Нам повезло, что мы избежали его участи.
Высвободив тело неизвестного из сетей, мы не смогли его опознать. Одет он был в темного цвета доспехи из сверхпрочного металла, возможно, саронита. Оружия при нем не было, скорее всего, его унесло в море. Судя по состоянию тела, человек был мертв уже достаточно давно – на лице заметны следы разложения, однако странным посчитал я факт, что рыбы его почти не тронули. Дыра в щеке была проделана не морскими животными, скорее, это последствия омертвения тканей. Также интересным мне показалось то, что на лбу человека видна дыра размером с медную монету. Судовой врач, он же кок, после осмотра тела сообщил, что огнестрельное ранение было нанесено неизвестному человеку уже после смерти. Все это очень странно.
Мы поместили тело в трюм до выяснения обстоятельств его смерти и личности. Возможно, он находится в розыске.

День плавания: 16-ый

Сегодня ночью творились какие-то необъяснимые вещи. Экипаж напуган, да и сам я обеспокоен не меньше их. Из трюма доносятся шорохи и тихие стоны, как будто там находится тяжело раненный человек. Но это совершенно невозможно – все мои ребята находятся на палубе, и ни один не осмеливается заглянуть вниз, в трюмы, где находится весь наш груз. Кто-то предположил, что человек, которого мы нашли накануне, на самом деле жив, но это не вписывается ни в какие рамки. Я сам видел тело, и даже моих скудных познаний в медицине хватило, чтобы понять, что человек этот мертв уже давно и никак не может оставаться живым с такими повреждениями. Не говоря уже о том, что он пробыл в воде никак не меньше нескольких дней. Одно не дает мне покоя: обстоятельства, при которых мы его выловили. Я никогда раньше не видел, чтобы дохлая рыба выглядела так. Матросы только пожимают плечами. Даже самые искушенные морские волки не могут объяснить, почему рыба подохла, а самое главное – почему все рыбины выглядели такими истощенными. Их как будто высосали досуха, оставив лишь оболочку. Ни одно морское животное в этих водах на такое не способно.
Вечером этого же дня. Послал одного из матросов, того, что посмелее, проверить трюм. Кажется, его зовут Эдди Ванхаллен. Или звали. По крайней мере, прошло уже более часа, а он все еще не вернулся из трюма. Я опасаюсь, как бы чего не случилось.
Через несколько часов. Эдди так и не вернулся. Не хочу рисковать и посылать в трюм еще людей, экипаж и так в ужасе и уже поговаривает о том, что на корабле завелась нечистая сила. Нужно было выбросить тот труп в море, как только мы его нашли. Проклятие, зачем я только ввязался в это дело?

День плавания: 17-ый

Утром я заперся в своей каюте на носу корабля и забаррикадировал двери. Снаружи доносятся совершенно нечеловеческие звуки, будто мы заплыли прямиком в ад. А может, тот шторм действительно был необычным, может, мы попали в воронку, засосавшую весь наш корабль в иное измерение? Другого объяснения происходящему я дать не могу.
Из-за двери слышны крики. Ужасные, животные вопли. Я никогда не думал, что люди могут так кричать. Их как будто рвут на части. Мое сердце обливается кровью – ведь все эти люди были моими друзьями, а теперь я так трусливо предал их, сбежал, спрятался. Но как долго я смогу прятаться здесь? У меня есть немного еды и фляга рома. Сейчас самое подходящее время напиться.
Через час. Кажется, звуки с палубы стихли. Но я не хочу верить в иллюзии. Скорее всего, вся моя команда мертва. Что бы это ни было, оно убило их всех. Я осмелился немного приоткрыть дверь и мельком увидел тот ужас, что творится на палубе. Я не знаю, у меня не хватит слов, чтобы это описать. Вся палуба залита кровью. Повсюду валяются оторванные куски человеческих тел. Это не мог сделать человек – не хватило бы сил разорвать на части взрослых мужчин. Мельком я увидел какую-то черную тень, которая ползла по палубе, но не смог рассмотреть – быстро закрыл дверь и запер ее на засов. Это было похоже на невероятное чудовище, но очертания напоминали человеческие. И еще оно издавало этот звук… этот странный звук, будто глубинный, рокочущий рев. Не знаю, с чем это можно сравнить, да и не буду пытаться. Фляга с ромом уже почти опустела.
Сколько я смогу еще здесь продержаться? Думаю, не много. Оно уже почуяло меня, я в этом уверен. Чудовище то и дело бьется в дверь, и скоро она не выдержит такого напора. Похоже, это моя последняя запись.
Я остался один.
P.S.: Если кто-нибудь, когда-нибудь найдет эти записи, сообщите родным и друзьям всех членов экипажа о том, что здесь случилось. Список имен всех служащих королевского рыболовного судна «Последняя надежда» я прилагаю ниже.

Капитан Эрик МакМиллан

Статья из Штормградского Вестника

 

Около трех недель назад вышло в море и пропало королевское рыболовное судно «Последняя надежда». Кое-кто утверждает, что видел пришвартованный корабль у берегов Дун Морога, после чего судно снялось с якоря и направилось по курсу к бухте Менетил. После этого никаких следов «Последней надежды» замечено не было, возможно, корабль потерпел крушение, хотя погода была как никогда пригодной к плаванию.
Также в порту ходят слухи, что матросы с других промысловых судов несколько раз видели корабль, похожий на «Надежду», дрейфующий неподалеку от того места, где его видели в последний раз. Однако, подойдя поближе, люди заметили, что вся палуба корабля залита кровью, как будто на нем разразилась бойня. Ни одного человека обнаружено не было, а подходить на достаточное расстояние, чтобы исследовать корабль, никто не осмелился. В порту говорят, что «Последняя надежда» была атакована некими демонами бездны, возможно, нагами, однако даже наги не склонны совершать такое с людьми.
Возможно, если этот случай дойдет до королевского внимания, дело будет раскрыто, а пока траулер «Последняя надежда» считается пропавшим без вести. Да хранит Свет тех, кто служил на его борту, и даст умиротворение и покой тем, кто так и не дождался своих друзей и родных из этого плавания.
А пока слухи наполняют портовые таверны, мы перейдем к другим новостям…

-----------------------------

Соавторы:

Divine_Wind
Galenfea
Valhall
Zenov
Morion
Лигрим