Спящая красавица в хрустальном гробу выглядела донельзя трагично в своей безмятежности. Картину аккуратно дополняли угрюмые гномы - персонал "Акме". Правда, гномы были мало похожи на веселых пухлых бородачей из мультфильмов - они больше смахивали на незнающих дневного света морлоков. Мимо Рози они ходили не иначе как на цыпочках - вот тебе и шум от кошачьих шагов, вот тебе и черные альвы, опутывающие волка Фенрира своей волшебной цепью. Впрочем, Анна не знала кто именно тут Фенрир - Рози, Найджел, она или "Акме" - ну да на этом месте ассоциации стали ей неинтересны. Сидя на своем троне, увенчанная короной, она пытливо рассматривала лицо спящей девочки, снова возвращаясь к осознанию безмятежной трагичности происходящего.
Если говорить честно и прямо, Анне было все равно, чем закончится эта сказка - и к страданиям семьи Мэлоун, равно как и к угрозе репутации "Акме", она тоже была довольно-таки равнодушна. Познав запретный плод науки, она разучилась верить в сказки; познав чужие сны, она поняла какое сказки имеют значение. Жизнь человеческая трагична сама по себе, она кратка, она полна боли, она полна ограничений и она кончается смертью. Но куда трагичнее правды человеческой жизни была правда человеческой души. Когда-то давно люди вообще не знали, что скрывают в себе или что таится за бездной чужих глаз. Они постигали себя пытливо и были преисполнены веры в свое высокое предназначение - однако реальность оказалась куда скучнее. Наука развенчала венец природы, ниспровергла его обратно в общую массу живых существ, свела все высокие и низкие побуждения рода человеческого к естественным реакциям и инстинктам.
Однако, люди продолжали видеть сны; люди продолжали любить, и страдать, и создавать новое, продолжали жить иллюзиями и воплощать иллюзии в жизнь, иногда создавая невероятно прекрасные и сложные вещи, иногда совершая невероятно страшные и жестокие поступки. Люди продолжали говорить себе и друг другу "ты особенный, ты особенная", продолжали побуждать друг друга к творчеству, к познанию... и что толку? Анна имела дело с самыми разными представителями рода человеческого, среди попадавших на ее "стол" преступников бывали как дикие необразованные реднеки, так и имеющие несколько высших образований высокоинтеллектуальные социопаты - и все они на поверку оказывались переполнены мусором, грязью, мелочными страстишками и влажными детскими фантазиями. Какие-то интересные и яркие моменты тонули в клоаке обыденности и серости - и она, в своем карающем облике, разила эту серость без всякого сожаления. Впрочем, Анна прекрасно понимала что ее собственный разум еще беднее, что ее собственные сны и вовсе снами-то не назовешь, что она просто хорошо натасканная породистая борзая собака, или, если точнее, не борзая, а норная, что все ее мысли и ассоциации вторичны и скучны, это просто игры скучающего мозга в "угадайку" от нечего делать.
Именно в этом для нее и заключалась трагичность ситуации, именно в этом для нее заключалась трагичность как ее собственной жизни, так и сказки спящей Рози Мэлоун. Анна глядела на личико девочки - и видела всего лишь очередного пациента. Она ожидала очередной затхлый серый мирок, переполненный, для разнообразия, мечтаниями и страхами подростка вместо мечтаний и страхов взрослого мудака-извращенца - и это все обесценивало любые ассоциации со сказками сильнее обыденного осознания или знания статистики. Черные альвы превращались в людей, корона в аппаратуру, хрустальный гроб в больничную койку, сама Анна и ее напарник в обычных исполнителей - и все это был просто очередной рабочий эпизод, очередной рутинный эксперимент в новых условиях, из которого можно извлечь кое-какие данные и двигаться дальше. Вздохнув, она деловито поправила обруч - и кивнула Найджелу. Она была готова. Пора было приступать.
Погружение в сон мало чем отличалось от погружения в сон, как бы забавно это не звучало. Накачанное препаратами и подключенное к аппаратуре тело Анны-Софии осталось позади - а ее разум вторгся в разум девочки. И обнаружил удивительную пустоту - буквально. Они с Найджелом осознались рядышком, и это "рядышком" было где-то очень высоко-высоко, где-то очень широко-широко, где-то в небе - а под ними была целая планета, целый мир. Это было... захватывающе. Пусть даже это была всего лишь условность, всего лишь субъективное восприятие самой Анны-Софии, подстраивающейся под установленные девочкой правила - это вызвало в душе у нее какой-то смутный отклик, какое-то затаенное предвосхищение. А вдруг будет интересно?
Ее собственное "тело", проекция ее "я" тоже понемногу оформлялось - и, судя по тому, как легко это происходило, разум Рози готов был представить женщину-птицу без особых проблем. Найджел рядом тоже понемногу оформлялся, обретал ясность и цельность - как какой-то маленький хищный зверек. Интересный выбор; впрочем, дети любят симпатичных маленьких зверюшек навроде котиков. Так что, оценив метафору, Анна-София расправила крылья - и рухнула метеором вниз, туда, где ее ждали.
Ее и Найджела падение обратилось падением звезды - они были этой звездой и они были в ней, ее частью и ее причиной. В мире снов многое бывает двойственно и неопределенно. Они обрушились на землю с грохотом - и это было довольно-таки необычно; обычно вторжение в чужой разум было намеренно-тихим, "громко" только Фальке врывалась в мозги очередного убийцы. Но разум Рози, похоже, прямо-таки приглашал их в гости. Это было необычно - и это внушало некоторые надежды. Так что, стоя на берегу какого-то водоема и оправляя свои руки-крылья, Фальке оглядывалась с любопытством, приняв свою форму окончательно. И на своего коллегу с интересом посматривала, глядя как он надевает шляпку и оправляет курточку. Рядом они смотрелись странно и смешно - но хэй, это же сны. Тут и не такое может быть.
- Похоже, нас ждут, - озвучила она свои впечатления; потом, по-птичьи склонив голову к плечу, посмотрела через воду на какую-то растительность, уловив там движение, - и правда, ждут.
И поманила крылом - мол, выходи. Была ли это Рози, или просто какая-то проекция ее сознания, какой-то образ - какая разница? Нужно с чего-то начинать.