Книга дней. Серенький волчок.

...Я снова в пути, еду домой. Автобус полупустой. Я стою у окна, облокотившись на поручень, и иногда играю в игру. Когда могучая машина на скорости вписывается в развороты на площадях или поворачивает с проспекта на проспект, я держусь за поручень обеими руками и чуть отвисаю назад, чувствуя, как инерция норовит оторвать меня от спасительной трубы и отшвырнуть в салон. Я держусь, воображая, что автобус - всего лишь большая доска для виндсерфинга. Мне становится весело. Я рассекаю снежные волны, город летит навстречу. Воображение дорисовывает темный холодный ветер, соленые брызги и черную воду.

Автобус останавливается и в салон заходит человек, которого я вижу не первый раз. Волосы выкрашены в черное, на красивом лице - траурный макияж, шмотки тоже все черные. Местный гот. И плевал бы я на тысяча первого представителя неформальной когорты, но он очередной раз демонстрирует свои ногти - нарощенные и накрашенные, чтоб его, ногти. Они меня завораживают. Я не могу понять - зачем. Спрашивать не стану. Так-то я бы взял и спросил, но мне нравится, что он меня не замечает. Я вообще с некоторых пор люблю это ощущение, хотя склонен к эпатажу. О, да, в боевом параде я бросаюсь в глаза. Но на работу хожу как все люди. Волосы собраны в хвост и спрятаны под обычную синюю аляску, какую тут носит 99% тех, кто не любит черный цвет. Серьги валяются дома. И все прочее тоже. Я просто серенький - и прусь от этого. Из своей серости я могу тихо наблюдать за людьми. Или их ногтями.

Отворачиваюсь, разглядываю высотки, снова смотрю в окна. Кое-где окна украшены к новому году светящимися гирляндами, и плоскости фасадов похожи на веселое лоскутное одеяло. Мне видны люстры, десятки люстр. Люстры-колокольчики, люстры-летающие тарелки, люстры-шары. Много шаров, похожих на тусклые луны. Балуясь, я чуть заметно про себя издаю волчий вой, каждый раз, как проезжаю мимо люстры-луны. Я приветствую каждую луну, потому что настоящей не видно за низкими облаками. Но она там есть, и есть я - серенький волчок RZ. На душе у меня поют сверчки, а вокруг сердца-фонарика беспокойно трепещут черные мотылечки, поэтому я приветствую пластмассовые луны неслышным воем.

- Боря, ну что сегодня такое с твоим языком? - рядом на сиденьях обосновалась пожилая пара, жена привычно пилит мужа. Словоохотливый Боря, добродушный старикан, игнорирует ее недовольство. Узрев мой заинтересованный взгляд, он изрекает:
- Вы знаете, молодой человек, почему этот проспект здесь так изогнут? Вот видите - он ткнул пальцем в заоконную тьму - Тут когда-то был совхоз, когда это место было окраиной. Здесь находилась ферма, а на ферме этой жил неимоверно редкий и важный племенной бык. И так уж над ним тряслись, что проложили шосе в сторонке, чтобы не нервировать животное.
Я впечатлен. Представляю себе могучую тушу, ради которой подвинули даже дорогу и думаю: "А подвинули бы ее ради этого неценного и нередкого старика?" Но жернова Молоха не способны на подобное и ответ предопределен.

Врдитель похож лицом на канцлера Шредера, только не так высок и внушителен, скорее наоборот. Я сажусь на автобус на станции, водители стоят у кабин добродушных монстров на колесах и курят. Близнец Шредера работал в Сочи, на той самой олимпиаде. Его отправили туда с новенькой машиной, потому что он водит уже тридцать лет. Я видел один из таких автобусов. Красивый, современный. На нем катается молодой кавказец, перед рейсами всегда нервно выметающий из салона мусор. Остальные мужики уже привыкли к постоянному песку и бумажкам, но этот парень стоически отскребает засохшие барханчики грязи своими вычурными ботинками, выживает их из своего автобуса. Эстет.

Недобродушная леди лет этак восьмидесяти говорит, что "Ленинград наполнен приезжими. Вот вы знаете, поедем мы мимо ЦПКиО"? Вопрос застает меня врасплох и я беспомощно улыбаюсь. Мне достаточно отрицательно покачать головой, чтобы она недовольно сложила губы в неприязненную гримаску.

Она вряд ли поняла бы хоть слово, не понял бы ни водитель, ни Боря, ни гот с ногтями, скажи я: "Эй, человек. Я - серенький волчок, катаюсь на серфинге по снежному зимнему морю и вою на пластмассовые луны. Я счастлив этим сейчас". Но я ничего не скажу.
Это будет маленькой тайной для других волчков.