Аджай, Эльсвейр, 4Е 73.
Ветер. Слабый, горячий, он едва трепетал в коронах тяжелых декоративных листьев. Чернота наверху собиралась в купол, испещренный филигранью звезд. Посреди них застыли, неподвижно вращаясь, яркие и четкие луны. Их обычные цвета казались смазанными и погруженными в вязкий мед. В них отражалась пустыня – как в зеркале, как в собственной короне.
Особняк светился собственным заревом, поднимающимся от щедро зажженных ламп. Здесь не скупились ни на что – ни на лепнину, украшающую стены, подставленные немилосердному жесткому ветру, ни на бессменные цветы, выдыхающие сладкий и едва тошнотворный аромат из фиолетовых чаш, ни на бассейн, от которого тянуло сквозь двор едва ощутимой и влажной прохладой. Ткани развевались в распахнутых дверях обоих этажей, полупрозрачные, расписанные неразличимыми с такого расстояния узорами и сценами. Здесь были лестницы, уходящие в сад позади. Здесь были балконы, гордо и в то же время изящно выступающие вперед, позволяющие смотреть поверх заборов и крыш на пустыню и на город, оставаясь в тени, оставаясь почти незаметным. Тени застыли на фоне мутного света, доносящегося сквозь шторы – слуги, сторожа. Местами сверкал и тут же пропадал блеск оружия, начищенного, как на парад.
Змеиный язык, вырывающийся между сухих губ. Глаза – золотые, как две громадных монеты.
Под мерный шорох приблизился, уже на ходу сгибаясь в поклоне, пятнистый катай. В полный рост он возвышался бы над большинством присутствующих, теперь на загривке топорщилась черная шерсть, а глаза смотрели исподлобья. Ленты от шапки свешивались по обе стороны головы. Светлая церемониальная рубашка белела под халатом, стелящимся почти до земли. Он не носил обуви - было незачем.
- Добро пожаловать, - донесся мягкий рокочущий голос, в котором отчетливо слышались нотки звериного ворчанья, - прошу вас следовать за мной.
Он вел их недолго, лишь по короткой тропе, отделяющей ворота от парадного входа в поместье. В дверях стоял сам Ра’Авассид, совершенно равнозначное смешение мера и крупной кошки, кажущийся в многослойной длиннополой одежде намного больше, намного представительнее, чем позволяла то его собственная форма. Он не стеснялся демонстрировать свое богатство, но, стоило отдать ему должное, не кичился им и не пытался подменить реальных достижений. Его уважали – за дело. Его наряд, каким бы претенциозным не мог показаться незнакомому с местными нравами чужаку, был долгом моде и традиции и не более того. Вор, контрабандист, по достоверным слухам – торговец наркотиками, гостеприимный хозяин вечера не производил впечатления не только прощелыги, но и просто меркантильного хитреца. Черты его лица были тяжелыми и исключительно благородными, взгляд – полным расположения и искреннего почтения к каждому из приглашенных гостей. Вопреки шику, окружавшему его со всех сторон, он казался едва ли не набожным в своей сдержанной консервативности и очень быстро начинал казаться еще и мудрым, заслуженно ли или нет, благодаря ли удачно подобранному образу или личному качеству.
Впрочем, в городском совете Аджая действительно не было идиотов.
- Я рад, что вы приняли мое приглашение, - обратился он ко всем сразу, учтиво и едва заметно наклоняя голову перед каждым в отдельности и делая шаг в сторону от дверного проема, - теплой ночи вам, уважаемые, доброй ночи. Стол уже накрыт.
Его явно никак не смущало очевидное разнообразие как своих и гостей, так и предлогов, под которыми созвал их всех на званый вечер. Среди них была данмерка неопределенного возраста и той степени физической красоты, которой редко достигают без помощи косметических и омолаживающих средств, в длинном и по-эльсвейрски открытом платье всех оттенков пастельного и атласно-яркого синего; перехваченное на талии тонким и почти невесомым поясом, оно немыслимым для большинства северных государств образом открывало плечи, руки и левое бедро, стелясь вдоль тела переменчивой и гладкой тенью, и тяжелое сапфировое ожерелье в тон ему лежало на полуоткрытой груди. Кто-то мог узнать в ней владелицу одного из городских поместий и плантации, обычно – как и сейчас – появлявшуюся в компании двух телохранителей-катаев и альтмерской служанки, несущей сумку своей нанимательницы. Почти единственным, кто мог сравниться с альтмеркой по росту, был один из редгардов - несомненно воин по физической подготовке и сложению, возвышающийся над большинством присутствующих темной строгой фигурой. Его соотечественник, чуть более светлый по оттенку кожи – деталь, почти незаметная в ночном сумраке, но легко свидетельствующая о смешанном происхождении – выглядел по соседству особенно аскетично и худощаво. Последним он едва напоминал идущего рядом светлокожего бретона, чьи достаточно молодые черты странно сочетались с признаками намного более старшего возраста. О нем, потомке давно осевшей (и обедневшей) в Аджае аристократической семьи, слышали многие представители высшего общества – но вещи бесплотные и преимущественно пустословные. В последнее время его редко звали на приемы, и все-таки сложно сказать, кого здесь было неожиданней встретить – его самого или его противоположность и отражение, еще одну дальнюю уроженку Хаммерфелла и наследницу чрезвычайно удачливого торговца, среди злых языков известную как совершенная прожигательница жизни, на восторженных устах – как безжалостная и оттого не менее притягательная душа компании. Четвертый в компании редгард, мрачный обладатель массивных мышц и многочисленных шрамов, держался подле женщины как безмолвный и верный страж. И малоизвестной тенью, слугой творчества, не снискавшим покуда ни широкой известности, ни достойного состояния, был последний и шестой, тоже бретон – насколько можно было предположить по его внешности - притягивавший к себе удивительно мало внимания.
Всех ввели в прихожую, украшенную древесными панелями выдержанных темных тонов, блестящую приглушенным светом многочисленных ламп, заключенных в узкие, вытянутые стеклянные соцветия. Золотое свечение отражалось от пола и стен, звенело в бокалах, видневшихся на подносах стоящих в отдалении и полной готовности слуг.
В дальней же от входа стене виднелись полуоткрытые створки высокой резной двери, за которыми виднелась высокая сводчатая комната. Без стульев, она была выложена подушками, окружающими низкий стол, на поверхности которого угадывались очертания столовых приборов и широких, плоскодонных тарелок. В стороне можно было разобрать даже вытянутые шеи и мятые шланги кальянов, пока еще не разожжённых.
И повсюду – пряности, специи, ароматический дым, невидимый глазу, но забирающийся в нос и вниз по горлу.
Не замедляя шага, Ра’Авассид достиг дверей в гостевой зал и первым сделал внутрь несколько шагов, разворачиваясь вполоборота и широким жестом предлагая занимать места.
Сообщение отредактировал Will-o'-Wisp: 27 февраля 2015 - 23:32