Велкинар
Наконец последний из мягких прыжков, от которых захватывало дух, завершился. Мощные крылья разом отбросили край обрыва назад и вниз, и вот теперь сердце замерло по-настоящему, зашлось, не в силах вместить всю полноту чистого восторга, вызванного полётом.
Она сидела в седле, сохраняя бесстрастное выражение лица, поскольку знала, что с земли за ней пристально наблюдают, используют магию и сложные приборы, чтобы взвесить и оценить, не просто её готовность, самую способность стать одной из крылатых стражей Саммерсета. Пополнить ряды велкинаров.
Иногда первый же полёт навсегда перечёркивает мечту. Единственный раз подняться ввысь и навсегда лишиться крыльев, весь остаток своих дней провести прикованным к земле!..
Многие скажут: «Обычная жизнь обычного мера, почти все так живут!»
Им, никогда не раскрывавшим сердец навстречу небу, не понять того, у кого отняли крылья. Тому, кто изведал радость полёта, невозможно больше ходить по земле, это всё равно, что для прочих ползать, извиваясь в пыли.
Аламиле вдохнула свежесть набегающего ветра, ноздри её затрепетали, но лицо застыло неподвижной маской, только глаза сияли ярче тысячи звёзд, отражая небесный свет.
***
Их учили. Учили долго и обстоятельно, как всему обучают у альтмеров. И с самого первого урока им дали понять, что не все поднимутся в небо хотя бы раз, и лишь немногие — больше раза. Первый враг велкинара — страх. Конечно те, кто боится подняться по слишком крутой лестнице или посмотреть вниз с балкона, не окажутся среди обучаемых, даже если это было заветной мечтой всей семьи. Но есть и те, кто, не страшась высоты, имея твёрдую опору под ногами, не может вынести безграничности небесного простора, огромной удалённости от земли, которая вдруг начинает с бешеной скоростью приближаться, когда грифон камнем падает вниз, атакуя врага или уходя от неприятельских стрел и заклинаний.
Сказать наверняка, осилишь ли ты это, заранее не способен никто, включая самого летуна. Но страх — враг простой и очевидный.
Второй же признак непригодности к служению в качестве велкинара многие поколения новичков заставлял распахнуть глаза в изумлении. Аламиле молчала, хотя вокруг неё поднялся глухой ропот, когда высохшая, точно старый древесный корень, альтмерка, закрыв глаза с тяжёлыми веками, отчеканила:
— Велкинар не должен любить летать.
То же повторил им подтянутый седовласый воин, точно так же, закрыв глаза, словно не желая видеть сомнений, удивления или протеста, дабы не быть вынужденным немедля изгнать возражающих.
Эту догму они слышали не раз и не два. Им вдалбливали её раз за разом. Тот, кто во время первого полёта засияет от счастья, забудется от восторга, больше никогда не поднимется в небо. Велкинар должен быть равнодушен к полёту. Пехотинец не должен объясняться в любви своему мечу, кавалерист — млеть при виде коня. Он может оценить его стать, он должен уметь им управлять, но конь, меч, грифон, это лишь часть боевой единицы, дополняющей мера, а полёт, скачка или рубка — способ их использования.
Аламиле видела проплывающие внизу деревья, усыпанные нежными цветами, хрусталь потоков, струящихся к морю, белоснежные шпили башен и бескрайнюю, бесконечную синь над головой, простор, сравнимый разве что с океаном, но превосходящий его в своей безбрежности. Говорят, последним и единственным утешением для отвергнутых небом становилась морская служба. Отражение лун на поверхности пруда всё же лучше, чем полная тьма. Обрывки мыслей не мешали ей управлять Легкокрылой — молодой грифоницей, с которой им предстояло вместе работать всю жизнь — смотря, чья окажется короче, если это будущее не будет перечёркнуто сегодня. Сейчас.
***
Первый полёт не требовал слишком многого, грифоны учащихся были объезжены и обучены опытными велкинарами. Взлететь, сделать несколько кругов и вернуться. Вот и всё. Не позволять сердцу биться чаще, унять дыхание, закаменеть лицом. Так просто – и почти невыполнимо.
Легкокрылая вновь мягко коснулась земли, сгруппировав мощное тело, и замерла, подобно диковинному изваянию. Аламиле соскользнула с седла и передала поводья груму. Прежде, чем уйти, она потрепала грифоницу по шее, слегка взъерошив перья, как та любила. Затем эльфийка развернулась и чётким шагом направилась к зданию, где должна была решиться её судьба.
Высокие своды отделили её от небесной лазури, придавили к земле. Для того, кто только что парил в необозримой вышине любые, потолки казались крышкой саркофага, отсекающей от жизни своей гнетущей тяжестью.
Лёгкие шаги Аламиле отчётливо звучали в тишине. Казалось, она осталась одна в целом мире, а все прочие исчезли неведомо куда, подобно расе двемеров. Альтмерка не знала, что за каждым её шагом продолжают наблюдать, но привычно сохраняла на лице маску бесстрастности. И всё же, оставленная наедине с собой, она не могла не вспоминать завораживающее чувство полёта, взмахи огромных крыльев, единение с могучим животным, несущим её на своей спине. С каждым шагом ликование небесной наездницы захлёстывало её всё сильнее. Она чувствовала, что чистый восторг, испытанный ею в небе, не находя иного выхода, сияет в её глазах. Казалось невозможным, что при этом вокруг сохраняется прохладный полумрак, и здание не залито ослепительным светом. Стоит экзаменаторам поймать её взгляд, и они неизбежно всё поймут, а тогда... Тогда ей никогда не пополнить ряды велкинаров. Легкокрылую отдадут другому небесному наезднику... Казалось, отчаяние от одной мысли об этом, должно было погасить любую радость, но, вопреки всему, этого не происходило.
Аламиле остановилась перед тяжёлой дверью, окованной светлым металлом. Она немного помедлила, глубоко вздохнула, точно собиралась нырнуть, распахнула створки и, чеканя шаг, подошла к столу, опустив взгляд долу, как бы выражая почтение к собравшимся.
Затем, подняв голову, но по-прежнему прикрыв глаза, альтмерка чётко проговорила формулу рапорта, которую произносит каждый курсант, вернувшийся из первого полёта.
***
Никто и никогда не рассказывает о том, как прошла его встреча с экзаменаторами. Об этом не говорят даже с самыми близкими. Не являясь таинством, этот момент остаётся для каждого слишком личным, слишком сокровенные переживанием, лежащим по ту сторону слов на любом из известных языков. Для прочих остаётся лишь сухой вердикт: да или нет.
Положенные фразы, произнесённые Аламиле, отзвучали, но в ответ не раздалось ни звука. Неужели в комнате никого не было, а те смутные фигуры, что она видела из-под полуприкрытых век – лишь игра её воображения?.. Или же они смотрят на неё и ждут, когда она откроет глаза, чтобы уличить её в непоправимом?..
Поток времени сгустился и медленно тёк через комнату, наполненную безмолвием. Наконец молодая альтмерка смирилась. Будь что будет, необходимо взглянуть правде в глаза. Если она не годится для несения службы в небесном воинстве Саммерсета, рано или поздно это выяснится, и тогда её всё равно отстранят от полётов, только такая отставка куда позорнее не пройденного отбора.
Аламиле подняла голову и, распахнув небесно-голубые глаза, с вызовом посмотрела перед собой. Да, они были здесь. Пять фигур в тёмном, терявшихся в полумраке, который, как казалось девушке, должен был раствориться от того света, что она ощущала в своём взгляде. Прямо перед ней сидела та самая пожилая альтмерка с тяжёлыми веками, что первой произнесла: «Велкинар не должен любить летать». Сейчас взгляд женщины был испытующе направлен на Аламиле. Отступать той было некуда, и она решительно взглянула в глаза старухе, ожидая прочесть в них свой приговор. Девушке казалось, что она была готова ко всему, но не к тому, что встретится с таким же сиянием, какое с момента полёта хранил её собственный взор. Всей силы воли и годами воспитанной дисциплины хватило лишь на то, чтобы не попятиться и остаться стоять в полном смятении, не понимая, как это возможно. Взгляд Аламиле метнулся к лицу воина, сидевшему по правую руку от высушенной годами эльфийки. Им оказался второй из наставников, провозглашавших ту же максиму. И вновь такой же отблеск небесного света засиял навстречу её собственному. Теперь уже Аламиле впивалась глазами в лица присутствующих, жадно вопрошая: «И ты?! Ты тоже?» Она точно сама стала испытующей, настойчиво ищущей ответа на свой вопрос.
Ошибки быть не могло. В каждом взгляде, направленном на неё, сиял тот же свет. В какой-то момент Аламиле охватило чувство единения со всеми, кто сидел перед ней и каким-то неведомым образом она ощутила, что такая же связь существует и между ними, надёжная, не прерывающаяся ни на земле, ни в полёте. Но как быть с тем, что они же сами раз за разом повторяли учащимся? Неужели это было ложью?.. Путь велкинара начинается во лжи?.. Разве это возможно?..
— Велкинар не должен любить летать, — нарушила молчание пожилая альтмерка. В её голосе слышалась тёплая улыбка. — Но лучшие выходят из тех, кто принадлежит небу всем сердцем, не позволяя страсти затмить рассудок. Добро пожаловать! — она поставила подпись на лежащем перед ней листе. И передала его остальным. Последний из экзаменаторов поверх подписей приложил тяжёлую печать с изображением грифона.
***
Внезапно точно пелена спала с глаз Аламиле. Их наставники прятали взгляд, опуская веки, чтобы, говоря о полётах, не выдать раньше времени того света, что зажигался во взоре каждого из них, когда речь шла о небе. Принадлежать всем сердцем, либо просто хорошо делать свою работу, принимая её как обязанность и служение. Теперь она ясно ощущала, о какой любви к полётам шла речь, хотя не рискнула бы сформулировать. Все слова, приходившие ей на ум, были неточны.
Аламиле сдержала счастливую улыбку, позволив ей отразиться только во взгляде, забрала протянутый документ о принятии в ряды велкинаров, коротко кивнула, развернулась и покинула полутёмную комнату.
Она шла по длинном пустому коридору, и глаза её сияли ярче тысячи звёзд.
14.01.2024
