Никос
Бледная луна молчаливо глядела в окно, и её лучи разгоняли полуночную тьму. Половицы заскрипели, стоило тебе войти под своды комнаты, где властвовала смерть. Лучи серебра мягко касались её лица, и оно напоминало алебастровую маску.
Смерть не пугала тебя, и всё же холодок пробежал по коже. Быть может, дело было в осеннем ветре, гулявшем по комнате. Быть может, это предвкушение долгожданной встречи, которой суждено было закончиться смертью. Быть может, ты просто боялся, что не сумеешь собрать воедино пазл, окроплённый кровью невинных, что был разбросан по всему Миднайт-сити. Но тревоге было суждено сгинуть без следа. Охотник брал алый след. Ещё никому не удалось от него скрыться.
Её глаза, глядевшие в никуда, походили на две острые льдинки. Когда-то ты слышал, что в глазах мертвеца навсегда отпечатывается то, что он видел в последний миг перед гибелью. В её глазах ты видишь своё лицо.
Вишнёвая помада смазана, застыв на изогнутых в улыбке губах. Будто, в смерти она видела лишь новое начало, а он подарил ей поцелуй, провожая в последний путь.
Она одета в свадебное платье, выкрашенное в чёрные и алые цвета. Сегодня это не редкость, цвету чистоты нет места в Миднайт-сити. Его места заняли цвета ночи, и ослепительных всполохов огня.
На хрупком девичьем теле нет ссадин или синяков. Она не противилась, и от этого, становится не по себе. Ты не знаешь, как он заставил её подчиниться, и не уверен, что хочешь знать. В этом мире, и без того хватает открытий, о которых пожалел бы каждый. Быть может, некоторым загадкам лучше остаться неразгаданными.
Вокруг неё разложены алые розы. Они только сорваны, и ещё не успели завянуть. Вместо капель росы, цветы украшает запёкшаяся кровь.
Ты хмуришься, когда взор касается раны на шее. Это его почерк, теперь не остаётся никаких сомнений. Один выверенный удар, и спасти её мог бы только Господь Бог. Но помощь никогда не поспевает, если её ждать.
— Проклятье… — слово, против воли, срывается с твоих губ. Это место давит на голову, точно могильная плита. Сам воздух пропитан горечью, и вдыхая его, ты обрекаешь себя на муки.
Белые занавески, точно саван, раскачиваются на ветру. Где-то вдалеке слышится воронье карканье. Падальщики слетаются сюда со всего Миднайт-сити, мечтая полакомиться свежей плотью.
Он должен был наследить, сомнения меркнут под светом луны. Если копы не хотят делать свою работу, этим займётся судья, палач и присяжный в одном лице. Это твоё лицо, и оно будет последним, что увидит полуночный душегуб, перед тем, как поплатится за всё совершенное.
Ты переворачиваешь комнату вверх дном, но ничего не находишь. Отчаянье сжимает твоё сердце мёртвой хваткой, и ты хватаешься за грудь, будто оно сейчас лопнет. Но если тебе и суждено умереть, ты заберёшь его вслед за собой. Невысказанное обещание повисает в воздухе пылью, отчётливо видной при лунном свете.
Очередной порыв холодного октябрьского ветра заставляет тебя подойти к окну. Ты хочешь закрыть его, но рука замирает на полпути. Внизу оконной рамы отчётливо виднеется смазанный след от ботинка.
Лихорадочно высунув голову наружу, ты замечаешь следы шин, отпечатавшиеся на асфальте, словно подпись судьи под смертным приговором. Ворон каркает, и ты смотришь в его глаза, чёрные, будто бездонный омут. В продолговатом клюве он сжимает жирного могильного червя.
Джек
https://youtu.be/5hJUGi-ODIU
Пламя взмывает к небесам, обжигая тех, кто встал слишком близко. Керосин льётся в костёр, где сгорает вера, мечты и надежды. В свете зарева осенняя полночь становится жарким летним днём, и да не будет спасения тем, кто не готов сгореть.
Когда ярость вырывается наружу, нельзя понять кто свой, а кто чужой. Когда взгляд обжигает ненавистью, ты можешь бить или бежать. Когда кулаки содраны в кровь, размышлять становится поздно.
Свобода будет завоёвана любой ценой, боевой клич обдирает горло. Ваши цепи проржавели, осталось их разорвать, тело жаждет быть разорванным в клочья. Ни богов, ни господ, никогда, алые флаги вздымаются к небесам, трубят горный, льётся кровь.
Ты вышибаешь входную дверь одним ударом, и она распахивается, приветствуя триумфатора. Твои братья, избравшие свободу перед лицом всех соблазнов, кричат, и рвутся в бой. В ваших глазах, мёртвый галогеновый свет становится пламенем атомной бомбы, и его отражение приводит в ужас.
— Стоять, мр***! — кричишь ты, что есть сил, и трубка громоздкого телефона, с глухим звуком, выпадает из рук бледной азиатки.
— Мы пришли за телом, все, кто нам помешают сгорят к ***ной матери! — Билли Смайт по прозвищу Британский бульдог откупоривает канистру, и запах бензина наполняет приёмную. Он не врёт, ты видишь это по глазам, в которых пляшут языки пламени. Скоро всё вспыхнет от одной искры, будто дом, переполненный газом.
— Выполняйте наши приказы, и отделаетесь синяками, — Локке Коул сдаётся перед мощью огня, пылающего в ночи. Его осторожность тлеет, будто головешка, брошенная в костёр. Остаётся лишь серый пепел.
Карлайл Стивенс молчит, он будто сгусток темноты, которую не одолеет даже жар тысячи солнц. В его молчании слышится голос мрачного жнеца. Опасная бритва блестит в свете прикрученных к потолку ламп.
Азиатка кричит, но её крик застревает в горле комом. Охранник, стоящий в дальнем углу выхватывает пистолет идеально отточенным движением. Билли Смайт по прозвищу «Британский Бульдог», орёт во всё горло и несётся ему наперерез.
Парень из Техаса, это видно по глазам, которые видели все ужасы этого мира. В Техасе ты учишься стрелять, как только начинаешь ходить, или умираешь от шальной пули. Он научился, ты понимаешь это ещё до того, как из дула, блестящего в свете галогеновых ламп, вырывается огненный всполох.
Билли Смайт плошает, впервые с вашего знакомства. Он выставляет канистру перед собой, и сгусток расплавленного свинца входит в неё, будто нож в податливую плоть. Огненный каскад вырывается изнутри канистры, и ты зажмуриваешься, чтобы не ослепнуть от нестерпимо яркого зарева.
Ты ощущаешь, как кусок пламенеющей стали проносится возле самого лица. Жар обдаёт потное тело, и тебе хочется вырваться наружу. Вопль Билли Смайта заставляет открыть глаза, и ты видишь, как он отчаянно пытается сбить пламя, пожирающее его заживо.
Канистра разорвалась, залив приёмную бензином, и теперь она полыхает, как тебе и не снилось. Азиатка, в ужасе, забилась в угол, на её лице пляшут причудливые тени, а телефонная трубка мерно раскачивается, повиснув на проводе. Охранник взводит курок, но ты знаешь, что он больше не выстрелит.
Первый удар, бита, с хрустом, обрушивается на его лицо, сминая кости. Он тычет горячим дулом тебе в лицо, и оно обжигает кожу, будто тлеющая сигарета. Второй удар, и желтоватые зубы вылетают из булькающего рта.
Огонь перекидывается на стены, запах жжёной плоти и костей наполняет приёмную. Локке Коул пытается стряхнуть пламя с Билли, а Карлайл Стивенс шагает вглубь госпиталя, будто всадник на бледном коне.
Третий удар, ты, с силой бьёшь его спине, и Техасец выгибается в немыслимой позе. Пистолет выпадает из ослабевшей руки, и теряется в огненном вихре. Он падает на пол, и ты, преисполненный ярости, обрушиваешь на его голову тяжелые ботинки. Снова, снова и снова.
Трудно убить кого-топо-настоящему, но у тебя получается. Опомнившись, ты видишь месиво из крови, ошмётков мозга и костей, стекающее с ботинок. Краем глаза, ты замечаешь, как азиатка, подобравшая пистолет, целится в тебя. Но она слишком напугана, чтобы заметить, как Карлайл Стивенс подкрадывается сзади и режет ей глотку, будто зарвавшейся свинье.
Оглушительно воют сработавшие сирены, и приёмную заливает красным. Карлайл машет тебе рукой, и исчезает среди дыма и гари. Наверное, где-то там, в глубине больницы и находится вожделенный морг.
Обожжённый Билли затихает, а Локке Коул, вымазанный в саже, из последних сил, пытается вытащить его наружу.
Ты, вновь замираешь на перепутье.
Посреди огненного ада любой решение будет похоже на выбор, сделанный между электрическим стулом и виселицей.
Джессика
Стефано щурится, не отводя от тебя взгляда карих глаз. Выгибает бровь, и на лице проступает насмешка. Он вскидывает два выставленных пальца, и делает вид, что стреляет в потолок.
Ты замираешь, опасаясь, что вас могут вычислить, но мерный шум закусочной не изменяет своему ритму. За окном кипит жизнь, и ты завистливо смотришь туда, где ревут моторы старомодных машин, неоновый свет обжигает взор, а полуночные гуляки спешат по тратуару, залитому лунным светом. Ты всё ещё слишком неприметна, чтобы к твоей голове приставили дымящийся ствол, но вряд ли это протянется долго.
Твой экс-напарник издевается, или, и вправду, хотел что-то сказать? Зачем он изобразил этот выстрел? Мысли путаются в голове, будто ты перебрала с виски. Лёгкие, заполненные удушливым табачным дымом мечтают вдохнуть свежий осенний воздух. Инстинкты требуют бросить Стефано на растерзание судьбы, но сердце молит подождать.
Вряд ли он стрелял, скорее показывал. Куда, на небеса, откуда взирает Бог, не знающий милости? На крышу, где прячется нечто, о чём не принято говорить вслух? В воздух, где завис чёрный вертолет из городских легенд, которые переполняют сеть?
Нет, это метафора, Стефано не столь глуп, чтобы верить в сказки. За ним следит кто-то сверху. Корпорации, семьи-основатели, преступные бароны, вот кому в Миднайт-сити принадлежит подлинная власть.
Если он перешёл дорогу кому-то из них, можно смело заказывать дубовый гроб. Ты стряхиваешь пепел, складываешь пальцы в воображаемый пистолет, и стреляешь экс-напарнику прямо в лоб. Он криво улыбается, будто игрок в покер, у которого в рукаве остался последний туз.
Вы долго играете в гляделки, будто старые любовники, которые встретились ресторане, вместо с законными супругами. Желудок даёт о себе знать, и ты, не без удовольствия съедаешь заказанный бургер. Стефано ковыряет вилкой в пустой тарелке, и от этого скрипа у тебя вянут уши.
Это может затянуться до скончания времён, и ты вновь пододвигаешь к нему салфетку с одним единственным словом. Он качает головой, и вскидывает ладони, будто воришка, до последнего отрицающий вину за украденный кошелёк. Ты хмуришь брови, будто матушка, которая собирается отчитать нашкодившего сына.
Стефано вздыхает, в его глазах застыла вселенская печаль, а вилка, зажатая между пальцев блестит в свете тусклой лампы накаливания. Ты сама не замечаешь, как вилка вылетает из рук Стефано, и перелетев через тебя, со звоном приземляется на соседний столик.
— О, простите, господа, я такой неловкий — твой экс-напарник, смеясь, вскакивает из-за столика, но в его глазах ты отчётливо видишь страх.
Обернувшись ты замечешь двух мужчин, одетых в одинаково скроенные пиджаки, чёрные галстуки, и солнцезащитные очки. Они переглядываются, будто самые настоящие шпионы. Ты опускаешь взгляд и видишь, как один из них сжимает лежащий на коленях ствол, все это время спрятанный под фетровой шляпой.
— Ничего страшного, мистер, — тот, что сидит справа улыбается Стефано и протягивает ему отполированную вилку.
Время становится тягучим, будто мёд, в котором задохнулась пчела.
Кровь пульсирует в висках, и ты боишься, что совсем скоро она выплеснется наружу.
Старый музыкальный автомат хрипит печальную винландскую балладу в конце которой умрут все до единого.
Агнес
Он заходит внутрь, но ты остаёшься снаружи. Внутри квартиры Кэтрин есть только смерть, и ты не хочешь снова чувствовать её холодное дыхание на своём лице.
Лампочка, висящая под потолком потухла, теперь здесь темно, как в склепе. Лишь крохотные отблески тёплого света вырываются сквозь приоткрытую дверь твоей квартиры. Они едва не растворяются в кромешной тьме, пропитавшей подъезд, и, всё же, помогают не падать духом.
Тени играют на ободранных стенах, принимая причудливые обличья. Вот нож, скользящий во тьме, и тонкие пальцы, что его сжимают. Вот хрупкое тело, недвижимо лежащее в хрустальном гробу. Вот герой, что несёт ружьё на плече, и прогоняет тьму светом своего сердца.
Снизу доносится шум, и ты замираешь, вслушиваясь. Похоже на пьяный гогот полуночных гуляк, забредающих в пустые подъезды, чтобы наполнить их нескончаемым весельем.
Лампа, повисшая сверху, начинает искрить, и, вскоре загорается, обдавая подъезд тусклым светом. Голоса становятся всё отчётливей, шаги по лестнице — громче. Ты осторожно смотришь вниз, вцепившись в кованые перила, и видишь тройку мужчин, разодетых в кожу и цепи. Один из них, лысый, и покрытый татуировками, высится на фоне остальных, его громогласный голос эхом разносится по тёмному подъезду. Они говорят о Кэтрин, но тебе трудно понять, что именно.
— К-э-э-э-трин! — слышишь ты оглушительный крик лысого, когда вас разделяет всего один пролёт. — Выходи, с***ая прош****овка!
— Большой босс не давал тебе выходного, так что поднимай ***у и дуй в клуб! — ещё чей-то голос доносится вслед за ним.
Тебе хочется забиться в угол, и не отсвечивать. Но ты дожидаешься странную тройка, стоя на лестничной клетке, сама не зная почему. Возможно, это врождённое любопытство, которое, снова и снова приводит тебя в западню. Возможно, ты так спокойна, потому что Никос рядом и не даст тебя в обиду.
Тройка поднимается наверх, один из них присвистывает, оценивая тебя взглядом. Тот, что с жидкими чёрными волосами, сползшими на лоб, и татуировками «DEAD» и «MAN» под каждым глазом. Лысый хлопает его по плечу, глядя в твою сторону и скаля стальные зубы, отчего тот скривится. Третий парень, худощавый, с наполовину выбритой головой, и скучающим взглядом, стоит в стороне, играя с ножом-бабочкой.
— Эй, крошка, — спрашивает лысый, его голос, и вправду, похож на гром, — Кэтрин у себя?
Тема закрыта
