Тема закрыта
Глава 1. Никогда не разговаривайте с неизвестными
Однажды весною, в час небывало жаркого заката, в Москве, на Патриарших прудах, появились два гражданина. Один, совсем невысокого роста лет пятидесяти, с маленькими аккуратными усиками, в летнем тонком пиджаке и со смешной старомодной шляпой-«пирожком», довольно оживлённо вёл какую-то беседу, а второй, статный молодой человек в свободной рубахе, с волосами, зачёсанными набок по последней моде, скучающим томным взглядом скользил по склонившимся к воде плакучим ивам, рассеянно прислушиваясь к назидательным речам говорившего.
Пройдя мимо шутливого знака, предупреждающего об опасности разговоров с незнакомцами в этом районе Москвы, двое эти по взаимному согласию расположились в тени плакучих ив, на скамеечке, где не так пекло не по сезону яростное солнце. Было тихо и как-то непривычно безлюдно — явление в современном городе удивительное, пожалуй, даже более удивительное, чем встречи с таинственными незнакомцами. По случайному стечению обстоятельств, речь шла о них как раз, касаясь даже и указателя с перечёркнутыми силуэтами всем известной троицы.
— ...и вот ведь какое дело, ты изобразил, отлично изобразил, Иван, всю нелепость сюжета, но шутка в том, что переусердствовал ты. Подход надо было избрать другой, сменить, так сказать, точку опоры. Ведь у тебя выходит, что сюжет этот нелеп только лишь оттого, что не мог он, дескать, произойти в реальном мире, не бывает такого ни тогда, ни сейчас. Ты не подумай, я тебя не пытаюсь убедить, что, дескать, все эти глупости про гадалок да экстрасенсов правдивы хоть на секунду, это было бы уже, согласись, совсем глупостью, — тут он усмехнулся, приглашая собеседника посмеяться неразумности такого соображения. Названный Иваном криво улыбнулся, и говоривший с удовольствием продолжил свой монолог, наполненный старомодными интонациями. Этой своей старомодностью обладатель шляпки весьма и весьма гордился, ибо достиг в том немалых высот, так что забрось его на сотню лет назад, самый взыскательный следователь (а таких в те времена было немало) не смог бы различить шутки.
Любитель старины этот был хорошо известен всей московской и сопричастной богеме как главный редактор одной из крупнейших и влиятельнейших московских газет (а тако же и одноимённого интернет-издания), а звали его Михаил Александрович Берлиоз (не путать с композитором и героем того самого, в эту минуту обсуждаемого романа). Жертвой же его красноречия был восходящий литературный критик и начинающий участник многочисленных ток-шоу Иван Домашний (что, разумеется, было псевдонимом, выбранным почти наугад, но как-то прижившимся).
— Это было бы совсем глупостью, а мысль моя изначально была в том, чтобы подойти к вопросу с точки зрения литературного анализа! Ведь и колонка у тебя литературная. Тема-то благодатная, это верно подмечено, тема обсуждаемая, вот мы и на волне… впрочем, я это отклоняюсь маленько. Возвращаясь к анализу, следовало бы тебе разложить на составляющие роман и показать, что не более чем зубоскальство и недалёкий юмор там. Особенно налегай на главы с Пилатом, и вот в них уже можно применить твой реалистический подход, но тоже очень аккуратно, нежно, без перебора, а то там тема слишком острая, сам понимаешь, оскорбление чувств… Вот с пилатчиной можно поиграть…
Скучающий молодой человек не слишком смотрел на собеседника, предпочитая крутить в руках последнюю модель смартфона с известным фруктом на задней панели. Несмотря на дельность объяснений, выслушивать увещевания редактора казалось Ивану безумно скучным. «Честное слово, если ты такой умный-разумный, сам бы и написал, как хочешь, чего ты нудишь-то», — с досадой думал он, мечтая о глотке холодной колы в ближайшем фаст-фуде. Там, небось, и кондиционеры работают, нет же, надо было выбрать для обсуждения такое «аутентичное» место. Он бы ещё в музей потащился. Стародум чёртов.
Рассеянный взгляд зацепился за тот самый знак. Надпись предупреждала избегать случайных встреч, и Иван лишний раз подивился тому, что и встречать-то некого было. В самом центре Москвы — и ни тебе торопливых москвичей, сосредоточенно кормящих голубей в специально выделенную в плотном графике минуту отдыха, ни стаек китайских туристов с фотоаппаратами и радостным экскурсоводом, повествующем о великом русском писателе и великом русском романе, который, вы не поверите, вот прям здесь, а на скамеечке мы видим типичных представителей богемы, волею случая по профессии почти совпавших с героями, а вон и лицо явно иностранного вида…
В аллею и правда входил худощавый мужчина высокого довольно роста, неторопливо прогуливающийся по мощёной тропинке и прихрамывающий на одну ногу. Несмотря на жару, человек этот был в перчатках и новом сером костюме, только воротник рубашки сверкал первозданной белизной. На голове у него был лихо заломленный на бок серый же, в цвет костюма, берет, а под мышкой — Берлиоз с его фанатичной преданностью старине мог обзавидоваться этому аксессуару — длинная трость с массивным чёрным набалдашником. Лицо незнакомца Ивану как-то не понравилось: скошенное оно какое-то было, рот искривлён неприятно, одна бровь выше другой, а если и приглядеться, то глаза — разного цвета, один будто бы совсем чёрный, а второй почему-то зелёный. «Из этих, что ли… косплеер? Не жарко ему в таком костюме шататься по жаре? Да и перед кем тут выступать, одни мы торчим, как дураки...», — с каким-то озлоблением подумал Иван.
— Фарс, притом дёшево поставленный — вот твоя основная мысль должна была быть, и от того надобно было повести к более глобальной мысли, что так фарсить писателю запрещено строжайше, что любому цирку литературному есть и должен быть предел, вот что. А это кто такой? — тихо переспросил тоже заметивший незнакомца, остановившегося в паре шагов, Михаил Александрович.
— А чёрт его знает, клоун уличный, — с показным безразличием ответил Иван, но внутри у него всё похолодело.
— Извините пожалуйста, — вдруг обратился к беседующим литераторам «клоун». Говорил он с иностранным акцентом, но слова не коверкал. — Я тут случайно проходил мимо, и предмет вашей учёной беседы показался мне весьма занимателен. Вы, кажется, о литературе изволили беседовать, — незнакомец подошёл ближе и, переложив трость в левую руку, приподнял берет с вежливым поклоном. Иван успел заметить, что набалдашник трости выполнен в виде головы пуделя. — А я, знаете ли, очень интересуюсь литературой… вы позволите?
Не имея другого выбора перед настойчивым иностранцем, литераторы подвинулись, и тот тут же примостился в зазор.
— Так вы говорите, писатель должен знать и блюсти некие законы эстетические, если хотите, дабы не вводить публику в лишнее и ненужное заблуждение? — он глянул на Михаила Александровича своим зелёным глазом.
— Не то чтобы именно теми словами, но да, вам чрезвычайно точно удалось уловить мысль мою, — с достоинством согласился Берлиоз, чувствуя, что не нравится ему этот неизвестно откуда свалившийся встречный.
— А вы, уважаемый Иван Николаевич, изволили соглашаться с вашим собеседником?
— Изволил, — грубовато откликнулся Иван. — А вы откуда меня знаете?
— Помилуйте, ну кто ж вас не знает, дражайший Иван Николаевич, ведь не далее как вчера вы участвовали в интереснейшей полемике на центральном канале. Но это допустим, а мне было бы интересно спросить: а как же, позвольте, тот факт, что писатель доносит свою мысль, пользуясь теми средствами, что сочтёт нужными, иначе же о какой свободе творчества говорить можно?
Ивану тон мужчины не нравился совершенно, да и не мог он избавиться от какого-то противного чувства то ли дежавю, то ли нереальности происходящего. Хоть режьте, а неуютно было с этим кадром на одной скамейке сидеть. Иван отвёл взгляд, и тут заметил, что никакого знака, предупреждающего об опасности встреч с подозрительными личностями, рядом нет.
Глава 2. Нехорошая квартира
Бледный лунный свет, свободно проникавший сквозь небьющиеся окна в просторную палату, нарезал комнату на дольки, проходя сквозь решётку, не дающую обитателю возможности выйти на небольшой балкон, с которого открывался чудесный вид на реку и темнеющий за ней сосновый бор — с трудом верилось, что в Подмосковье ещё остался этот уголок дикой природы, занятый не коттеджами и газонами, а клиникой известного в мире психиатрии профессора Стравинского. Здесь, в этой тихой комнате, за дверью которой, готовая прийти по первому зову, дежурила добродушная медсестра Прасковья Фёдоровна, и обитал с нынешней ночи уже встреченный нами на Патриарших литературный критик и начинающий участник вечерних ток-шоу Иван Николаевич.
Впрочем, нынче ночью он был в палате не один: замок на решётке был открыт, а на табурете в углу комнаты, скрытый наполовину тенями, сидел человек в больничном халате с осунувшимся худым лицом и с небольшой шапочкой на голове.
— Расскажите же, как выглядел этот незнакомец, каким он был, — негромким голосом, но с неподдельным интересом вопрошал ночной гость, подавшись вперёд, словно от описания подозрительного иностранца только и зависела вся его нынешняя жизнь.
Надо сказать, что впервые за сегодня к рассказу Иванушки отнеслись с таким живым, даже болезненным интересом — все прочие встречные лишь крутили пальцем у виска, пока не упекли, к вящему возмущению и почти ярости критика, его в эту самую клинику, вместо того, чтобы изловить иностранца, точно предсказавшего и время, и причину смерти несчастного Берлиоза. Но к моменту ночного разговора пыл Иванушки поугас, хотя внимание ночного гостя почти вызвало прежнее исступление.
— Да как бы вам сказать… кривой весь. То есть, не то чтобы весь, сам-то высокий, статный, хоть и хромал на ногу… да, на ногу хромал. И трость у него была, с пуделем, хотя он на неё, помнится, не опирался. А рожа кривая. Рот перекошен, то ли ухмыляется, то ли насмехается, а то ли угрожает, не разберёшь. Да и я, дурак, не запомнил хорошенько. Костюм серый, берет… и глаза! В глазах-то самое… один чёрный, чисто из фильмов ужасов, а второй такой… золотистый, что ли.
Гость вскочил и принялся мерить комнату шагами, заламывая руки и воздевая глаза к потолку с погашенным противоударным светильником.
— Как же… как же это вышло нелепо, что именно вы с ним встретились сегодня, — наконец начал он, но как-то без прежней настойчивости. — И не распознали… а, впрочем, это и не удивительно, вы уж меня простите. Но Берлиоз-то человек куда более начитанный, он должен сообразить. Я, я должен был его встретить сегодня…
— Кого? Кто же это всё-таки был? — с волнением в голосе приглушённо воскликнул Иванушка, приподнимаясь на кровати.
— А вы не поняли? — гость в два шага оказался у кровати и склонил своё лицо к лицу критика. — Сегодня на Патриарших вы повстречались с самим сатаной.
* * *
Спустя дня два после этого ночного разговора из плацкартного мягкого вагона в числе прочих пассажиров киевского поезда высадился Максимилиан Адреевич Поплавский, экономист-плановки и дядя безвременно ушедшего Берлиоза. Причиною, сподвигшей Максимилиана Андреевича совершить это многотрудное путешествие, было электронное письмо, пришедшее на его рабочий почтовый ящик, донельзя странного содержания. Письмо гласило: «Меня только что зарезало трамваем. Похороны в пятницу, в три часа дня. Приезжай. Берлиоз».
Максимилиан Андреевич по праву считался умнейшим человеком, но и самого умного человека такое письмо способно поставить в тупик. Во-первых, если человека зарезало, но он пишет письмо, значит, зарезало не насмерть. Но откуда тогда, позвольте спросить, слова про похороны? Или любимый племянник так плох, что предвидит кончину? Но откуда такая точная дата похорон, да ещё и ровно в три часа дня? Право, страннейшее письмо. Но умные люди на то и умны, чтобы разбираться в таких вот ребусах. И Максимилиан Андреевич установил, что уж конечно, произошла какая-то ошибка в работе компьютера, и слово «Меня» в письмо залетело по чистой случайности, а «Берлиоза» превратилось в «Берлиоз» и переехало в подпись. В таком виде смысл письма становился ясным, пусть и весьма трагичным.
Итак, установив смысл письма, Поплавский тотчас же собрался в путь, и вот жёлтая машина с известным логотипом высаживала его у дома номер 302-бис на Садовой улице, где и жил ныне покойный Берлиоз. Тут надобно раскрыть одну тайну, объяснявшую такую спешку. По правде говоря, особой надобности в своём присутствии на похоронах Максимилиан Андреевич не видел, хотя и очень сожалел о гибели племянника жены. В чём же тогда причина его прибытия в Москву? А дело было в квартире. В прекрасной просторной квартире в самом центре Москвы, звонок которой давил Поплавский.
Дверь отворилась, но, что удивительно, никого за ней не обнаружилось, только здоровенный чёрный кот восседал на трюмо в тёмной прихожей. Не успел Максимилиан Андреевич собраться с мыслями, как в прихожую вошёл гражданин в клетчатом костюме и с несколько глумливым выражением лица, которое усугублялось нелепым пенсне, у которого одно стёклышко было треснуто, а другое вовсе отсутствовало.
— Моя фамилия Поплавский, — вежливо представился Максимилиан Андреевич. — Я являюсь дядей… — - не успел он договорить, как клетчатый выудил из кармана носовой платок и принялся всхлипывать. — …покойного Берлиоза…
— Как же, как же, — запричитал противным фальцетом клетчатый, давая волю слезам. — Я как только на вас взглянул, сразу догадался. Горе-то какое, горе! Ведь это что же делается, а? — уже совершенно содрогаясь от рыданий, причитал он, утирая слёзы.
— Трамваем задавило? — приглушённо уточнил Поплавский.
— Начисто! — взвыл клетчатый. — Я был свидетелем, лично всё видел. Р-раз — и нету! Верите — голова прочь! Правая нога хрусть — пополам! Левая хрусть — пополам! Вот до чего эти трамваи доводят, убрать их с улиц пора к чёртовой матери! — последнее замечание потонуло в потоке слёз.
— А вы были другом моего Миши? — от избытка чувств Максимилиан Андреевич и сам почувствовал, как слёзы наворачиваются на глаза. — Как вас зовут?
— А меня зовут, допустим, Коровьев, — вдруг прекратив истерику, ответил клетчатый. Но тут слёзы хлынули из глаз с новой силой, и среди рыданий только и слышалось, что «хрусть» да «пополам».
— Это вы дали письмо?
— Он, — указав на кота, заявил Коровьев. — Нет, я не могу, пойду выпью валерианки и лягу в постель… как вспомню… колесом — хрясь… одно колесо пудов десять… Хрусть! Не могу… — и он скрылся за дверью.
Кот шевельнулся на своём трюмо и спрыгнул вниз.
— Ну я дал письмо, а дальше что? — требовательно поинтересовался он, взглядываясь нахальными глазами в побледневшее лицо Поплавского. — Я спрашиваю, дальше что? Я, кажется, русским языком спрашиваю! — ответа и тут не последовало. — Паспорт! — решительно потребовал кот.
Пребывая всё ещё в лёгком шоке от таких чудес, Максимилиан Андреевич безропотно протянул паспорт. Кот решительно вырвал книжицу из дрожащих рук и принялся её самым внимательным образом изучать.
— Каким отделением выдан документ? Четыреста двенадцатым? — спросил и сам же себе ответил кот. — Знаю я это отделение. Там кому попало паспорта выдают. А я б, например, не выдал такому как вы. Вот в лицо бы посмотрел и моментально отказал! — кот до того рассердился, что швырнул паспорт на пол и продолжил тоном официальным. — Ваше присутствие на похоронах отменяется. Потрудитесь отбыть к своему месту жительства. Азазелло!
На зов из соседней комнаты трусцой вбежал низенький человек в обтягивающем трико с растрёпанными рыжими волосами, торчащими из-под чёрного котелка, и неестественно выпирающим наружу клыком. За пояс у него был заткнут изогнутый нож, а левый глаз затянут бельмом.
— Азазелло, проводи! — повелительно указал кот и покинул переднюю.
— Поплавский, я надеюсь, всё понятно? — гнусаво осведомился Азазелло. Максимилиан Андреевич кивнул головой. — Немедленно возвращайся в Киев, сиди там тише воды и ниже травы и ни о каких квартирах в Москве даже не мечтай! Гелла, отвори дверь, будем провожать гостя.
Поплавский оглянулся и снова чуть не лишился чувств — позади незнамо откуда взялась рыжая девица, на которой из одежды был только фартучек, пугающей красоты, которую портил только шрам, пересекающий шею. Но удивление не успело овладеть Поплавским, как низенький подскочил к нему и, действуя слаженно и решительно, вытолкал дядю за дверь, сунув в руки паспорт. Не успели они оказаться в подъезде, как Максимилиан Андреевич почувствовал, что летит кувырком с лестницы. Преодолев таким обидным образом два пролёта, ему всё же удалось встать на ноги, но с едва ли не большей скоростью экономист-плановик продолжил свой путь, а уже спустя минуту духу его не было на Садовой.
Глава 3. Приглашения
— А что, Фагот, не хочешь ли ты сказать, что это уже какой-то дурной тон — начинать всё по тому же сценарию?
— Мессир, я нисколько не имел это в виду, а только…
— Впрочем, ты прав, я и сам вижу. Но было бы интересно посмотреть, что изменилось за это время в городе. Я имею в виду горожан; внешне, конечно, всё перестроено, везде эти тротуары в плитке… На горожан было бы посмотреть интереснее. Прежние ли это люди? Полагаю, что да, только социальные сети их испортили. Но глупо было бы уехать из Москвы, не познакомившись с публикой.
— А позвольте, мессир, и я вставлю своё предложение? — Бегемот прошёлся лапой по усам, разглаживая их и словно бы невзначай вступая в разговор.
— Если только ты, проказник, не вздумал вновь какую-нибудь глупость по обыкновению ляпнуть.
— А не пригласить ли нам их на бал? Согласен, дело рискованное, но вы меня послушайте же! — кот увернулся от шикнувшего на него Азазелло и вскочил на стол. — Это же будет потрясающе! И пусть меня вздёрнут на лиане, если они не запомнят этот бал на всю свою жизнь, ведь таких нынче нигде не дают!
— Погоди, Азазелло, погоди. Почему бы и нет? Фагот, что ты об этом думаешь?
— Мессир, удивительная идея! Такого уж точно не было. Вот только не смутятся ли они? Придётся сказать остальным гостям, чтобы в этот раз выглядели поприличнее. И разослать приглашения, это же самое важное, чтобы никого не упустить, и всё подготовить, не забыв про хозяйку, ведь за ней ещё надобно сходить, разъяснить…
— Этим займётся Азазелло, у него неплохо получилось. А приглашения…
— Позвольте, это я возьму на себя! — взвился кот и, дождавшись кивка, тут же и уселся за стол, на котором стоял, извлёк откуда-то из-под стола пергамент, чернильницу, печать, воск. Перо он достал из-за уха. — Итак…
«Многоуважаемый/ая дражайший/ая господин/жа!
Извольте с нижайшим поклоном пригласить вас
на единственный в этом году бал завтра, ровно в полночь.
Форма одежды — парадная.
Сбор гостей — 22:00 на Москва-реке.
С уважением, Бегемот»
А вместо подписи:
Краткая интерлюдия
- За основу этой странной и местами фантастической истории взят роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита». Тем не менее, повторять сюжет романа мы пытаться не будем, лишь позаимствовав идею этого сюжета и атмосферу великого произведения. А что же до возможных расхождений с оригиналом — то таковы уж законы жанра, а у великого писателя тоже было чувство юмора.
- Место действия — Москва, наши дни.
- Ваши персонажи получили приглашения на величайший в году бал. Затейник-Бегемот разослал по городу немало таких приглашений, ему и отсутствие почтового ящика-то не помеха.
- Впрочем, стоит указать, что едва ли в такую приличную компанию висельников, фальшивомонетчиков, отравителей, предателей и прочая, и прочая позовут людей благообразных, не имеющих прегрешений за спиной. А впрочем… то вопрос спорный, что считать прегрешениями.
- Кого среди гостей нет, так это женщин с именем Маргарита. Редки они нынче в Москве...
По всем вопросам обращаться в НеЧат или в ЛС к Мастеру игры.
Сообщение отредактировал Энди фон Мюнхгаузен: 06 марта 2018 - 11:52
.png)
.png)
