Control, Anatomy и наследие одержимых домов

Текст содержит спойлеры к играм Сontrol и Anatomy и книгам «Призрак дома на холме» и «Дом Листьев».

Я пытался объяснить, что представляет собой игра Anatomy от Kitty Horrorshow много раз. Я пробовал прямой подход: «Это игра, где надо собирать по дому кассеты и прослушивать их на кухне», — удивительно, но это мало у кого вызывало интерес. Ещё я пробовал гиперболизировать: «Это самая страшная игра, в которую я когда-либо играл», — и это правда. Но каждый раз люди смотрели на игру, на меня, и спрашивали: «Вот это?».

И вот на чём я остановился.

Anatomy — это как будто ты снова в детстве, и ты остался последним, кто не лёг спать. Это когда ты стоишь и понимаешь, что ты должен повыключать везде свет, а это значит остаться в одиночестве в тёмной гостиной на несколько мучительно долгих секунд. Anatomy — это та скорость, с которой я взбегал по лестнице после того, как выключил последнюю лампу. Я даже не понимал, от чего бегу, но был точно уверен, что тёмная гостиная больше не является безопасным местом. Но в Anatomy нет одеяла, под которым можно укрыться. Хуже того, Anatomy говорит тебе, что под одеялом никогда и не было безопасно.

Эти открывающие строчки в Anatomy отлично описывают тематику игры и отделяют её от других хорроров. Здесь нет ни призраков мёртвых предков, ни оборотней, ни вампиров, ни зомби — вообще никого нет. Здесь только ты и дом.

Количество историй об «одержимых домах», скорее всего, бесконечно, но я хочу отметить важное различие. Большая часть этих историй — о домах одержимых чем-то: истории о призраках, полтергейстах, слэшеры. Во всех этих историях дом — это просто дом, построенный поверх кладбища или населённый людьми, решившими поубивать друг друга. Всё это хоть и сверхъестественное, но очень человечное. Человеческие эмоции, оставшиеся после ужасных событий. Человеческое традиционное неуважение, вроде решения построить дом на кладбище, которое пожинает плоды своего богохульства. Такие дома легко воссоздать, превратить в аттракцион для Хэллоуина. Если дом одержим чем-то, это что-то может выпрыгнуть на тебя с криком: «Бу!».

Но бывают и другие дома, и хотя они могут являться сценой для человеческого насилия, смерти и безумия, всё это всего лишь симптомы, а не причины.

Некоторые дома просто… отвергают человечество.

Все события игры Control происходят в здании, представляющем собой лабиринт из бетона и бюрократии. Само здание является домом для вымышленного правительственного агентства «Федеральное Бюро Контроля» и на первый взгляд выглядит куда более корпоративным, чем другие одержимые места. Но это здание не зовется «Бруталисткий офис номер 34» или «Пентагон». Оно зовется «Старейший Дом».

И когда вы начинаете думать, что действие в Control происходит в одержимом доме, всё становится на свои места. Старейший Дом — это необычно иллюзорное здание, несмотря на то, что оно находится в центре Нью-Йорка, его может найти только тот, кто намеренно ищет его. Бюро контроля не строило его и не обладает знаниями, чтобы воссоздать. Бюро называет Старейший Дом «местом силы», локацией, находящейся под действием «параестественных сил».

В каком-то смысле подобная терминология даже кажется милой. Бюро пытается описать словами то, что не может полностью понять, пытается применить логику к месту, которое во всех смыслах нелогичное. Люди нашли одержимый дом и основали в нём правительственное агентство, но в каждом углу им напоминают, насколько мало они знают о месте, куда поместили себя.

В Control какое-то невероятное количество документации. Каждый феномен, каждая частица времени и пространства записана и задокументирована. Но, как ни парадоксально, всё это показывает, как мало бюро на самом деле известно. Всё, что они делают — это хватаются за соломинки: «Мы наблюдаем это событие, оно может означать это, а может… и нет».

Примерно к середине игры вы находите человека, смотрящего на холодильник. Он кричит в панике: «Я не могу отвернуться! Если никто не смотрит на него, он меняется!». Этот человек сидит и смотрит на холодильник уже почти сутки.

Это не агентство, держащее ситуацию под контролем. Это кучка людей, которые заперли себя в доме и пытаются убедить себя, что в этом и был их план с самого начала.

Левит 14:37 (да-да, я понимаю, что это сложно воспринимать серьёзно, но всё же). Левит 14 весь посвящён проказе: что делать, если человек заболел проказой, а у вас нет современной медицины и вы даже не знаете, что такое проказа вообще? Ну, судя по всему, надо сбрить все волосы, помыться, обмазаться овечьей кровью и оливковым маслом и надеяться. И это всё, конечно, хорошо, но дальше всё становится странно страннее.

Потому что в 14:37 нам рассказывают, что делать, если проказой заболел дом. Дом!

Стих описывает, как в дом приходит священник и осматривает его. Если стены дома поражены язвой зеленоватого или красноватого цвета, утопленной в стене и выглядящей глубже, чем сама стена, то, как нам дальше рассказывают, надо оскоблить стены и покинуть дом на несколько дней. И, если язвы вернутся, то это едкая проказа и дом стал нечист. После этого дом должен быть разобран, пути назад нет.

Скорее всего здесь имеется в виду чёрная плесень, она опасна и из-за неё приходится покидать дом на время. Но меня поражает, как в стихе изображается сам дом. Он одушевлён, он заражён проказой, и, как прокажённых людей, его «лечат» изоляцией. Они утверждают, что есть что-то «живое» в этом доме, но единственное, что они могут придумать — это подождать, пока оно умрёт.

Но дома так легко не умирают. Они просто ждут.

Нет более точного способа описать это: дом в Anatomy ненавидит вас. Даже более того, он ненавидит человечество. Он ненавидит вас, как коллектив, который оставил его гнить. Он ненавидит вас, коллектив, который принёс его в этот мир только для того, чтобы страдать от пренебрежения.

Одержимые дома почти всегда заброшенные, хотя бы временно. Как много историй рассказывают о семье, переезжающей в роскошный особняк, в котором по какой-то причине никто не жил уже много лет? Как правило, оказывается, что такие дома одержимы, поэтому их забросили. Но мне нравится противоположная идея: их забросили, и поэтому они одержимы.

В японской мифологии есть ёкай, зовущийся мокумокурен. Если вы играли в Nioh или Sekiro, вы наверняка с ними сталкивались, с живыми бумажными стенами и зонтиками с хотя бы одним глазом и отвратительным характером. Что интересно в них, это то, как они появляются. Они не просто какие-то гоблины, которые решили поселиться в доме. Мокумокурен рождается от пренебрежения. Если какой-нибудь предмет в доме долгое время лежит повреждённый и забытый, он становится злым. А потом у него вырастают глаза.

Control говорит об этом настолько прямо, насколько возможно. Вы не в новом доме, не в весёлом доме, не в доме, который только что построили, и он не может дождаться, когда в нём поселятся люди. Вы в Старейшем Доме. Как долго он стоял пустым? Как он переживал столетия тишины? Нет лучше способа раскрыть тему заброшенности, чем в первом параграфе книги «Призрак дома на холме» писательницы Ширли Джексон. Одно из самых эффектных введений, которые я когда-либо читал.

Но как дом, злой и одержимый, должен вести себя? Что он может сделать, когда он не заполнен призраками, не отражает забытую человечность, но испытывает эмоции в совершенно другом измерении? Ответ в том, что сама структура дома становится неправильной. Настолько неправильной, что кажется невозможной. Архитектура Хилл-хауса как будто постоянно борется с его обитателями. Они с трудом могут попасть на кухню, не потерявшись в лабиринте концентрических кругов, где двери никогда не остаются открытыми и неожиданные повороты поджидают на каждом углу.

Anatomy демонстрирует это более открыто — в последующих прохождениях, когда дом начинает изменяться, он «ломается» в очень игровом смысле: зеркало в ванной стоит боком, тарелки висят над поверхностью стола, чёрные линии проходят сквозь стены.

Этот концепт доводится до предела в Control, где стены двигаются и меняются прямо на глазах. Бродя по Старейшему Дому, Джесси находит секции, которые можно восстановить. Когда она это делает, огромные блоки бетона возвращаются в стены и становятся более-менее обычными.

Но что, если бы Джесси никогда не пришла? Что если бы стены продолжили расти, поглощая коридоры и залы, пока ничего не останется?

В книге Марка Данилевски «Дом Листьев», человек по имени Уилл Нэвидсон обнаруживает, что дом, в который он с семьёй переехал, вот так растёт уже долгое время. Сначала он замечает небольшую, но невозможную архитектурную аномалию: его дом внутри слегка больше, чем снаружи. Он измеряет его снова и снова — снаружи дом высотой 9 метров 99,5 сантиметров, а внутри 10 метров ровно. Это не должно быть правдой, это не может быть правдой, однако Нэвидсон не может найти иного объяснения.

Эти 0,5 сантиметра затем становятся меньшей из его забот. Через неделю после переезда в гостиной появляется дверь, которой раньше там точно не было и которая, учитывая её расположение, должна вести прямо на задний двор.

Но нет.

Вместо этого дверь открывается в тёмный холодный коридор, который уходит в далеко в невозможные глубины дома. Помните про прокажённый дом? Про язвы в стенах? Давайте вернёмся туда и ещё раз внимательно прочтём: «Если стены дома поражены язвой зеленоватого или красноватого цвета, утопленной в стене и выглядящей глубже, чем сама стена…»

Глубже, чем стена!

Тысячи лет назад в истории про дом с человеческой болезнью мы имеем описание такого же вида невозможных измерений, как в Доме листьев. Я понимаю, что есть множество разных трактовок этих строк, некоторые более логичные, некоторые более осмысленные. Но я не могу просто так отпустить идею об архитектуре, отвергающей законы физики.

Хилл-хаус со зловещими комнатами и запутанной планировкой. Старейший Дом, где блоки цемента растут, словно опухоли. Дом на Ясеневой улице с многокилометровым коридором. Дом прокажённый с язвами, утопленными глубже, чем его стены.

В мире существует множество вещей, которые нам неподвластны: погода, наши близкие, действия лидеров государств. Может быть, поэтому для нас очень важно иметь контроль над местом, где мы живём. Если мы не чувствуем себя комфортно в своей спальне, на кухне, в ванной, то где тогда?

И гораздо сложнее ценить такие вещи, пока они нормальны. Гостиная — это просто гостиная, а коридор — просто коридор. Нам комфортно в них, потому что они являются тем, чем и должны. Только когда они меняются, когда они проходят эти незаметные мутации, описанные в этих историях, только тогда мы понимаем, насколько мы доверяем нашим домам.

В «Призраке дома на холме» и Anatomy наименее безопасными местами являются спальни.

Такие истории заставляют нас задуматься, насколько мы уязвимы в своих домах, насколько интимная наша связь с местом, где мы спим.

Если наш дом обратится против нас — это не просто опасность, это предательство.

В историях об одержимых домах повторяется мысль о поглощении домом, как будто мы по своей воле помещаем себя в пасть зверя и полагаемся на то, что он не сожрёт нас однажды. Джесси боится, что Старейший Дом когда-нибудь поглотит её, Элинор чувствует себя «маленьким животным в пасти монстра». И, как говорится в Anatomy:

Но самое интересное для меня — это то, что мы не можем устоять перед этими домами. Элинор оставляет свою предыдущую жизнь, чтобы переехать в Хилл-хаус и решает навсегда остаться в нём. Джесси много лет искала Старейший Дом и несмотря ни на что чувствует, будто это её настоящий дом. Anatomy постоянно самостоятельно закрывается, мы сами решаем вернуться в этот дом, чтобы пройти по его тёмным коридорам ещё раз. В конце истории Нэвидсона в «Доме Листьев» он думает только о тёмном невозможном коридоре в его гостиной. Он берёт с собой только велосипед и тележку с припасами, он едет по коридору часами, днями, неделями. Он путешествует на сотни миль. Он полностью посвящает себя дому, и у него нет ни карты, ни чувства направления, ни плана. Он просто отправляется в самое недружелюбное окружение, которое только можно себе представить.

Отдельной деталью сюжета почти всегда является то, что эти дома старые — старинный особняк, древний лабиринт, здание, которое называется буквально Старейшим Домом. И хотя теоретически мы знаем, что все они должны были быть построены человеком, в то же время этого не может быть, правда же?

В «Доме Листьев» и Control даже прямо говорится, что эти здания совершенно точно старше человеческой цивилизации. В начале я говорил, что эти дома не одержимы ни призраками, ни упырями, ни гремлинами. Но я не думаю, что это совсем точно.

Несмотря на все усилия домов отвадить нас — их невозможную архитектуру, их угрозы предательства, их язвы в стенах — мы всё равно возвращаемся. Мы исследуем их, описываем, пытаемся склонить их явно нечеловеческую природу перед своей волей.

Эти дома одержимы — они одержимы нами.