Отправлено
— Though wise men at their end know dark is right,
Because their words had forked no lightning they
Do not go gentle into that good night.
Страх - щит храбреца.
Chicago, IL, United States of America. 09.05.2014, 16:00:00
Сообщение отредактировал Лорд Байрон: 14 августа 2019 - 15:35
Отправлено
Кукла
— Я выведу тебя.
Этого было достаточно.
Взгляд, с сомнением и опаской скользивший с двери на мужчину и обратно, прочно зафиксировался на последнем. Алекс молча вытаращился на человека, представившегося Дарреном — но, что откликнулось в его истерзанной душе куда сильнее, представившего ему имя его мучителя. Медленно, робко даже протянув ладонь навстречу, словно опасаясь, что сейчас собеседник просто расхохочется и ударит его по руке, он принял предложенную рубашку и заёрзал на простынях, повернувшись к Даррену спиной. Поразительное, смехотворное даже доверие — но с другой стороны, что мог сделать этот человек? Напасть со спины? Он мог сделать это и в лоб, не поведя и бровью. Мысли одна хуже другой извивались в его голове, копошась в растерянном и взволнованном разуме. Лишь сейчас он впервые услышал имя того, кто сделал из него это, кто запер его в этом тесном, замкнутом аду и на протяжении этих долгих месяцев насиловал самыми неописуемыми и омерзительными способами. Цепи. Наркотики. Люди с птичьими клювами, взирающие на него сверху вниз и разрывающие перепонки вибрирующим, каркающим смехом. Лихорадочный шёпот, руки на его обмякшем теле, слёзы, текущие по его щекам. «Любимая».
Что-то шевелится в груди. Что ползёт по моим ногам?
Это могло быть ловушкой. Обязано быть, уж коли это не сон. Он… Николас… мог просто утомиться от этих повторяющихся ритуалов, и задумал поиграть с ним, подсунув на блюдечке надежду на свободу — только для того, чтобы в последний миг выхватить её из-под носа и безжалостно растоптать, не прекращая шептать на его ухо то, отчего внутри всё скручивалось в раскалённый добела ком. Этот… Даррен был его родственником, ведь так? «Кузен», кажется. Так в чём же резон этому человеку помогать ему? Он мог послать его. Зачем этот мужчина вообще вломился сюда, в его личный ад? Почему он смотрел так на него?
Вопросы, вопросы, вопросы. У него не было времени ни на них, ни на ответы. Его здесь не было, но с минуты на минуту он мог появиться; Алекс чувствовал его дыхание на своём затылке, ощущал его пальцы на своих плечах. Прочь.
— А… Аре… Але… — натягивая рубашку, достающую ему ниже середины бедра и болтающуюся на хрупком теле как одежда отца на ребёнке, он нахмурился и повернулся к неожиданному спасителю. В шкафу, скромно притаившемся в углу комнаты, была и иная одежда, дорогая и роскошная, но кто мог его осудить за желание надеть что-то, что не было женской сорочкой или пеньюаром?.. Он мог быть наивным, но он не был глупцом. Плата за помощь наверняка будет больше того, что он в состоянии заплатить — и по глазам Даррена он понял, что деньги того интересовали в последнюю очередь. Нет; боль была валютой этого человека, но это неважно. Какими бы ни были мотивы кузена Николаса… какая бы западня ни была ему уготована… Кое-что перевешивало всё то, о чём истошно кричал ему разум, побуждающий его бежать без оглядки, швырнув мистеру фон Ванну его рубашку ему же в лицо, в наивной попытке задержать. Всё, о чём рассказывал ему этот человек, было слишком хорошо для правды. Слишком хорошо для него, Алекса — он давно свыкся с тем, что не будет более ничего хорошего.
Далеко он не убежит, тем паче один. Но если ничто не сработает, если его поймают и вернут в этот ад, а то и попросту убьют… Он хотел сделать кое-что напоследок. И если этот человек мог ему помочь — так тому и быть.
— А…ле…кс. Мен…меня зовут Алекс. Не помню полного имени. Я не знаю… где я сейчас. Чикаго? Неважно, — он уставился в глаза Даррена, и безумие уставилось на него в ответ из этих чёрных омутов. Какие черти таились там? Заботили ли они его? — Веди.
Кто бы мог подумать, что говорить так сложно.
Даррен осклабился, протянув ему руку — наверняка слабо понимая, насколько далеко его собственное лицо было от «внушающего доверия». Алекс не искал доверия — он хотел вырваться из этой адской комнаты, он хотел выбраться наружу, хотел убраться отсюда как можно дальше, и больше всего на свете…
Он хотел вновь увидеть небо.
Его тонкие, неприятно женственные пальцы обхватили протянутую ладонь. Сухая и крепкая; пусть и, очевидно, редко встречавшая необходимость тяжелого, ручного труда. Когда вскочивший с кровати Даррен без колебаний и почти на буксире потащил его к перекошенной стальной двери, когда они переступили порог, лишь неистово бьющееся сердце от страха ухнуло куда-то в область живота. Он судорожно сглотнул и выровнял свой шаг, легко ступая босыми ступнями следом за своим таинственным проводником. Будь что будет.
Что ещё он мог потерять, в конце концов?
Сообщение отредактировал Bendy: 17 августа 2019 - 18:49
Отправлено
Случайностью не было ничего. Сплошные взаимосвязи, причины и следствия, замкнутые петли обратной связи, которые прикидывались совпадениями. Но кто из них верил в такое дерьмо после всего пережитого? Точно не Майк.
Он глядел на открывшееся взору всё с той же измученностью. Она была во взгляде Майка. На осунувшемся лице. В чуть ссутуленных плечах. Наверняка, была бы и в голосе. Но Майк молчал.
Наблюдал, больше не погруженный с головой в свои мысли. Наоборот, целиком обращенный в это ужасное, но такое настоящее вовне. Настоящее — это главное. Каким бы ужасным не был мир вокруг с его уродливыми трупами, запахом гари и подгоревшей плоти, но его подлинность пленила. Завораживала. Кружила голову, подобно опию на конце грязной иглы.
Слой за слоем, кто-то снимал декорации, вспоротые острием искалеченного рассудка. Обнажал изнанку мироздания. Но в первый раз отчётливо увидев эту мистерию, Майк задался вопросом: сколько всего было слоёв? Насколько глубока кроличья нора? Не ложь ли даже это, просто правдоподобней?
Сон разума может и рождал чудовищ, но пробуждение давало им власть.
Майк бросил взгляд на своих спутников. Он плохо понимал людей, но отчего-то был уверен, что они тоже видели изнанку. Пелена спала с их глаз. И это оставило отпечаток. Но не у Лоры. Она продолжала видеть мир прежним, по крайней мере так казалось Майку. И он сам не знал, хочет ли, чтобы девочка узнала правду.
И стоило ли брать её дальше? Майк чувствовал, что приглашение в сожженный кинотеатр касалось лишь их троих. И, что бы ни ждало их внутри, Лоре лучше с этим не сталкиваться.
Майк присел рядом с девочкой на корточки и глядел на неё. Молча. А потом заговорил, тихо и как-то неуверенно.
— Эй, малыш, ты не против подождать тут, а? Не хочу тобой рисковать, но и уходить отсюда тоже. Просто постой минут двадцать. А если не вернусь — давай дёру. Повезёт — встретимся, где обычно. Нет — ну сама понимаешь.
Отправлено
Сломленный
Она кивает и плетется обратно в машину. Лора редко говорила, особенно не по делу, предпочитая послушно выполнять все, что ты ей говорил. После того как ты спас её она доверяла тебе безоговорочно, цепляясь за последнего человека, который её ещё не предал. От одной мысли о том чтобы причинить вред в груди начинало колоть. Нет, никогда.
Переступить через порог кинотеатра тяжело, будто нужно было пройти через некий невидимый барьер, отделяющий внешний мир от сгнившего чрева этого места. Каждый шаг отдается хрустом толстой, затвердевшей от времени корки через трещины в которой в нос бьет смесь из запахов жаренного мяса и гнилой плоти. Ты набираешься смелости и все же заходишь внутрь, с уверенностью проходя по телам, что были мертвы уже много лет.
Но тогда почему они не сгнили?
Холл кинотеатра нес все те же следы произошедшей здесь трагедии: оголенные пламенем стены, перемазанные в крови и копоти, человеческие тела... только тут они были не только сожжены. Некоторые из них были относительно целы, но явно разрезаны на куски, выпотрошены, изувечены. У некоторых не хватало конечностей, парочке попросту вырезали лицо. И тут тоже были эти странные твари, состоящие из смеси железа и человека, не менее уродливого чем прочие трупы. У одного из них ты даже подмечаешь несколько пулевых отверстий в черепе.
Все те же символы, вплавленные в стены, сияющие в темноте, пускающие пульсации через все твоё тело. Снова кидает в дрожь, голова забивается белым шумом. Мертвые начинают мелко дергаться, сжимать свои руки, шепотом молить тебя о том, чтобы ты сбежал, не стал очередной жертвой пламени... все стихает. Лишь показалось.
Все те же символы, вплавленные в стены, но самый большой и яркий мерцает на двери кинозала номер шесть. Так значит вам туда? Но нет, здесь было нечто ещё. Громадная железная дверь, без каких-либо знаков или символов, но в отличие от всего остального помещения, рядом с ней не было ни одной жертвы этого чудовищного места. Наоборот - мертвые словно пытались бежать, идти, ползти прочь от неё. Ты чувствуешь страх. Но что если нужные вам ответы были там?
По телу снова начинают бежать колючие волны, язык липнет к небу, на глаза начинает падать красная пелена... и все вновь проходит. Не стоило задерживаться здесь надолго. Нужно было решать быстрее.
Кукла
Ты спотыкаешься раз за разом, едва контролируешь свои ноги, лишенные подобной активности, но странный спаситель продолжает тянуть тебя вверх по лестнице, на вершине которой виднелся свет, словно лестница вела прямиком в рай. Эта мысль пугает - что если жизнь и правда завершена, и как мученика Александра Морроу вознесли на небеса, даже несмотря на все грехи?
Нет, это самообман. Рая не было, был только ад, из которого ты собирался уйти, даже если это будет стоит тебе жизни. Был только ад, но ты обещал себе вырваться из него, чего бы тебе это ни стоило. Был только ад, но он удалялся с каждым шагом вверх.
Вы достигаете вершины лестницы и ты впервые за четыре месяца оказываешься за пределами свой золотой клетки. Осознание нахлынивает на тебя с такой силой, что на глаза наворачиваются слезы и ноги снова предательски подкашиваются. Но потом Даррен снова приходит в движение, машинально проводя рукой по шее, на которой выступила и скрылась метка. До боли знакомая метка.
Он тащит тебя из одного зала в другой, оглядываясь словно хищный зверь, готовый в любой момент броситься на добычу. А потом вы распахиваете очередную дверь, в уставленную книжными шкафами гостиную, с застеленным дорогим ковром полом , диваном, креслами и кофейным столиком диаметром в небольшой спутник. Разум цепляется за знакомые слова и ликует, как будто с освобождением из твоей темницы сознание тоже стало освобождаться от своих цепей.
А потом раздается писк.
Наследник
"Николас. 1 минута. Двигай."
Мартин был крайне лаконичен, но тебе и не нужно было слышать больше ничего - вы почти доходите до выхода из гостиной в прихожую, но останавливаетесь из-за голосов - Мартина, Николаса... даже Барс мяукает. Но судя по отрывкам фраз, которые долетали до вас, с ними был кто-то ещё. Кто? Важно ли?
Отсюда было три других выхода. Один - в коридор, оттуда можно добраться до лестницы, Можно было пройти через стеклянную дверь в обеденный зал, оттуда - на кухню. Кажется, там был выход для прислуги Николаса. Но был шанс что там были кухарки. Или можно было пройти через коридор, ведущий в левое крыло, где располагались твои апартаменты. Там тоже был ещё один выход наружу. Но что если как раз сейчас там работала очередная группа нанятых им уборщиков, который воспользовались тем что ты куда-то ушел? Что если Николас следил за твоей комнатой?
Разумеется, всегда можно было выйти в прихожую. Решение безумное, но ведь он не убьет тебя? Убьет, прикажет охраннику свернуть шею и даже глазом не моргнет.
Был и другой вариант, нечто бурлящее внутри тебя, нечто преследующее тебя день за днем. Нужно было лишь понять, как попросить это о помощи. И как оно вообще может помочь.
Нужно было выбирать быстро, наверняка в прихожей они не задержатся. Конечно, можно было задержаться и попытаться все проанализировать, но это был риск.
Любишь ли ты рисковать, Даррен?
Артист
- Деньги не проблема, мисс Линдберг, - он улыбается. Люди не улыбаются так идеально. Всего лишь одно фото. Одно фото, чтобы понять, почему он не меняется, но сейчас вытаскивать фотоаппарат было слишком опасно. Почему ты поехала с ним? Потому что он богат, интересен, настоящий, живой. Николас был человеком - и одновременно чем-то гораздо большим. В его присутствии все словно начинало светиться чуть ярче, мир терял свою серость. Все вокруг играло новыми красками при Николасе, и ты сама не была исключением. - Вот мы и подъехали.
Ты видела множество особняков. Мерзкие строения, призванные показать лишь насколько толстый банковский аккаунт владельца. Его дом был иным, сплетая в себе грандиозность с изящностью. Этим домом хотелось любоваться, в нем хотелось жить, и как и его хозяин, особняк был слишком идеальным.
Мрамор, обои с узорами, наверное, из настоящего золота, расписной потолок, изображающий что-то из греческой мифологии. Хруст старческих костей, которым сопровождалось каждое движение старого... дворецкого, держащего в руках крупного кота, то и дело мявкавшего с демонической злобой.
- Доброго дня, господин Николас, - он улыбается твоему клиенту, потом тебе. - И вы...
- Мисс Петра Линдберг. Она пришла посетить меня по очень важному делу, - от тебя не укрывается, что он намеренно не упоминает "возлюбленную" при Мартине. - Мартин это давний работник семьи моего двоюродного брата, по вынужденным обстоятельствам они гостят у нас пока что, но уверяю, нам это никогда не помешает.
- Что же, очень приятно познакомиться, мисс Линдберг, - улыбка слуги не касается его глаз.
За дверью раздается шорох, но ни Николас с Мартином, ни охранник его не слышат. Твой лоб начинает неприятно покалывать.
Сообщение отредактировал Лорд Байрон: 18 августа 2019 - 05:01
Отправлено
"Ответы на твою судьбу лежат впереди."
Значит, именно туда и надо было идти. Пусть даже все это было лишь очередной ловушкой... Нет, на этот раз не ловушка. Джеймс это чувствовал. Все, что происходило до этого момента, было похоже на мерцающий свет приманки в непроглядной темноте океана. Но теперь его глаза видели куда дальше. Глубже. Будто некто снял очки с тонированными стеклами с его лица, и теперь мужчина видел мир таким, каким он был сотворен. Исчез фальшивый свет софитов, и картонные дома и деревья на сцене стали плоскими, покрытыми обшарпанной старой краской, ненастоящими. В этом зале их было трое. Трое зрителей, трое актеров, играющих свою роль и лишь сейчас осознавших, что солнце здесь не ярче уличного фонаря, а массовка только делает вид, что занята своими делами.
На них теперь был обращен взор Бога, если кто-либо из них готов был поверить в него. Джеймс никогда не был уверен на сто процентов, верит ли он сам во все, что в детстве читал в Библии, но теперь знал: Бог существовал. Бог был жестоким, извращенным, всемогущим оком. Бог любил его и любил боль. Бог и был ею.
— Мы должны идти туда, — прохрипел бывший капрал, с трудом оторвав взгляд от тяжелой железной двери, от которой расползались почти видимые, почти осязаемые щупальца застарелого страха. — Кто со мной?
Он надеялся, что Ребекка не пойдет. Он надеялся, что никто не пойдет, что остальные будут держаться подальше от этого места, внушающего холодный, сковывающий ужас, ползущий вниз по позвоночнику и впивающийся в кости ледяной иглой. Но он также знал, что другого пути не было. Вытащив из кобуры, спрятанной под кожаной курткой так, что с первого взгляда и не заметишь, хищную черную тварь, зовущуюся "Вальтер Р99", Гловер заставил себя вспомнить встречу с крылатой тварью.
Трус.
Сдохни!
Ты не можешь прятаться вечно.
Ты думаешь, что победишь?!
"Я больше не буду прятаться", — пронеслось в мыслях Джеймса, и осознание того, как именно он должен был победить ПТСР, снизошло на его разум подобно хору небесных ангелов, воздающих славу и похвалу господу. Достаточно было побегов от самого себя, достаточно было игнорирования опасности и собственных внутренних голосов, твердивших, что он поступает неверно. Дверь манила его сильнее, чем деньги, женщины, слава и признание. Она пахла болью. Восхитительно.
Выбираем дверь без опознавательных знаков.
Everyone knows by now: fairytales are not found,
They're written in the walls as we walk.
- Starset
Отправлено
— Не знаю, туда ли нам надо, — вполголоса сказал Майк. Лицо у него было такое, будто Майк прямо сейчас продирался через охваченный огнём кинотеатр. Сквозь задыхающихся и горящих заживо. Под обваливающимися балками и пылающими шторами. Среди воздуха, пропитанного смрадным дымом и запахом горящей плоти. Под аккомпанемент воплей обреченных на мучительную смерть, огненного треска и грохота, провозглашавшего тщетность попыток спастись.
— Но разделяться нам точно не стоит. Поэтому я с тобой. — Майк чуть улыбнулся, но глубокая морщина на потном лбу добавила улыбке оттенок вымученности.
Рука Майка скользнула под замасленную куртку. Он что-то дёрнул, чертыхнулся. Послышался шорох кожаного ремня, звон пряжки. И вот, Майк вытащил руку из-под куртки, сжимая в ней нож Боуи, отполированный до зеркального блеска. Нож выглядел так, будто Майк заботился о нём больше, чем о себе и Лоре вместе взятых.
Но так было надо. Нож — это не просто оружие. Нож — это нечто большее. Особенное. Связующая нить между Майком, его жертвой и Луной. И Майк знал: с чем бы им не пришлось столкнуться в этом сожжённом дотла капище, Луна будет довольна.
Сообщение отредактировал Аполлинария Моргенштерн: 18 августа 2019 - 11:11
Отправлено
Доктор, Солдат и Убийца
У двери нет нет ничего, при помощи чего её можно было бы открыть, и приходится сдирая ногти хвататься за края, пытаться отодрать монолит двери от стены кинотеатра. Эта дверь была чужой для этого места, принесенной из места гораздо более мрачного и жестокого. Хотя казалось бы, что может быть хуже места, где десятки, если не сотни трупов навечно застыли навечно в своем аду, лишенные права на покой? Те, кто лишил их этого покоя.
Со скрежетом она начинает поддаваться, дюйм за дюймом, под упрямым напором капрала Гловера. Ребекка поднимает с пола обрывок газеты с заголовком "Разозленный Работник Поджигает Кинотеатр: Более 40 Жертв". Нет. Не так просто. Он был не один - эти мерзкие мясные конструкты наверняка помогали ему. Это не был простой акт насилия одного опрокинутого элемента механизма, здесь произошло нечто гораздо более страшное. Ритуал темным божествам. Массовое жертвоприношение, исполняемое одной сумасшедшей жертвой темных сил. Все не могло быть так просто, разве что...
Разве что все так и было.
Сквозь щель в двери показывается длинный коридор из черного мрамора, который заканчивался ещё одной такой же дверью, но с небольшим окошком. На обеих стенах в два ряда вывешены постеры фильмов, повторяясь раз за разом - "Elephant", "Zero Day", "Bang Bang You're Dead"; "Elephant", "Zero Day", "Bang Bang You're Dead"...
Гловер моргает, и постеры начинают плыть чернильными пятнами, мешаниной краской, которые собираются в новые изображения, выдернутые из всечеловеческой памяти по непонятным смертным разумам принципу - "Oldboy", "Gladiator", "Memento". И, продержавшись несколько мгновений, вновь начинают преображаться.
По помещению снова проходит дрожь, пробирает вас до самой души. В горле встает ком, в уголках глаз начинают танцевать искры. Воздух заполняется запахом дыма, и тела бьются в конвульсии, бессильно пытаются подняться, шепчут о неизбежной смерти, что правила этим местом. Бежать, бежать...
Просто показалось. Мун проводит рукой по носу и с пустым взглядом смотрит на кровь, затекающую в рот, оставляющую столь знакомый сладкий вкус на языке... С лязгом и грохотом железная дверь падает на пол, давит под собой несколько обгорелых останков и едва не хоронит Джеймса вместе с ними. Из открывшегося коридора веет холодом, злобой, смертью. Абсолютно пустой проход вызывал чувство паники при одной лишь мысли о том, чтобы войти туда, но куда ещё?
Взгляд Ребекки тянется к выходу, но спотыкается о помеченный символом кинозал. Ответы наверняка лежали там. Может быть там не будет этих волн омерзения, от которых так кружится голова. Но зачем, зачем если можно было уйти отсюда и забыть про это место, которое было не более чем плодом общего безумия?
Где-то на самой грани слуха раздается звук, отдаленно напоминающий хрип и хруст. Просто показалось.
Реальность становится невыносимой. Хочется назад, в скорлупу из незнания и забвения. Спрятаться за собственным узкомыслием и никогда не знать о том что скрывается за Иллюзией.
Поздно. Слишком поздно.
Отправлено
Ребекка зажмурила глаза и затрясла головой, стараясь отогнать от себя подступающие волны одури и тошноты от терзающих обоняния резких запахов горелого пластика, дерева и плоти. Всё это было слишком реально, слишком далеко. Это не подходило ни под один известный ей вариант массовых галлюцинаций. Люди принимали странные блики и иллюзии за пришельцев и НЛО, но никак не настолько гиперреалистичную постановку ада на Земле.
Но что если это всё было её бредом? Никакого Джеймса, никакого Майка с девочкой не было. Всё это было лишь порождением её собственного разума, утопающего в солипсизме и фантастическом мире, откуда может быть уже нет выхода. Однако страх был настоящим, страх исходил из тёмного ничто дальше по открытому чёрному коридору и пропитывал сам воздух, заставляя ощущать спазмирующую боль на каждом вдохе. Ребекка медленно попятилась назад и покачнулась, едва не упав, когда зацепилась пяткой о порог первой базальтовой двери.
— Нет, нет, нет, не надо туда идти. — заговорила она, мелко качая головой и делая ещё несколько мелких шагов назад. — Давайте пойдём в другую дверь, а то, что дальше — нам этого знать не нужно.
Тревога на её лице сменилась гримасой и истерическим смешком. Со стороны выглядело, будто доктор Шульц сходила с ума. И сама о себе она думала практически то же самое. Что если она пыталась уговорить собственные параноидальные галлюцинации? Что если они были отражением естественной человеческой тяги к разрушению и любопытству? Что если всё это было ненастоящим и она робко пыталась перетянуть курс воображаемого сценария на себя.
Что если это всё вообще не имело никакого смысла?
Вопросы и дихотомии раздирали её разум точно когти ночного хищника, оставляя лишь извивающиеся как черви мысли. Агония, стоны, удалённые крики, хруст чьих-то горелых пальцев под подошвой — всё это низводило рациональные механизмы до невразумительного бормотания, которое не могло дать ответ на то, как выбраться из всего этого. Она продолжала медленно пятиться, пока не нащупала ручки другой двери с мерцающим знаком на ней. Ребекка сделала ещё шаг и дверь за спиной стала медленно поддаваться внутрь.
Сообщение отредактировал Adenauer: 18 августа 2019 - 21:42
Отправлено
Нет ничего жутче, чем почувствовать себя своим в столь нечеловечески неправильном месте. Но Майк почувствовал. На мгновение, но почувствовал. Вопреки нахлынувшему ужасу, желанию бежать сломя голову, и никогда не возвращаться, Майк почувствовал себя дома, и если у него хоть когда-то в жизни был дом, а не бесконечная череда временных пристанищ, то его дом был похож на это уродливое до омерзения место.
Он сам же, до боли, походил на того, кто заставил кинотеатр пылать. Они были одного поля ягоды. Птицы одного полёта. Паршивые овцы. Белые вороны. Больные, безвозвратно сбрендившие люди, заплутавшие в дебрях сумасшествия.
Они проливали кровь, то ли во имя пустых иллюзий, то ли ради тварей, что были невообразимо страшнее самого бесчеловечного маньяка.
Они принадлежали Аду, с самого рождения до самой смерти, если ад действительно существовал. Если адом не была их обычная жизнь. Обычная до омерзения. Обычная, что звучало как святотатство перед лицом запредельности, в которой Майк оказался теперь.
Он слышал слова Ребекки, но они плавились, будто краска на пышущих жаром стенах. Стекали кипящим человеческим жиром. Брызгали во все стороны с омерзительным чавканьем, когда падали в пламенеющую геенну.
Она была права, несомненно права, но правда Ребекки была правдой обычного мира. Она была правдой для иллюзий. Но безусловной ложью для изнанки, ведь всё здесь было вывернуто наизнанку, извращено и похулено.
Она была несоменно права, но с небывалым возбуждением, захлестнувшим Майка, он осознал, что единственный настолько ненавидел себя, что был готов пойти на такую жертву. Да только ради чего? Неужели это был самоубийственный порыв как самоцель? Или Майку хотелось дорваться до правды, содрать ещё один слой бесконечной иллюзии? Или он надеялся найти там нечто, что поможет сделать что-то хорошее?
Майк не знал. Но это было как жажда крови. Сладкой крови, как будто уже застывшей на кончике языка. Нельзя было остановиться. Невозможно. И Майк шёл вперёд, всё дальше и дальше, не внимая ни мольбам доктора Шульц ни здравомыслию.
Отправлено
Кот вызывал то липкое, почти забытое за несколько месяцев относительного спокойствия, изредка нарушаемые немногочисленными знаками — слишком малыми, слишком незначительными, слишком слабыми, чтобы потревожить её сознание — ощущение страха. Почему? Она не знала. Петра давно перестала улавливать причины тех эмоций, что порой загорались в её сердце, то так же быстро утихали. Это случилось тогда, четыре месяца назад, и теперь было сложно воспринимать мир так, как до этого. Кто-то говорил, что всему виной антидепрессанты. Что всему виной алкоголь. Легкие наркотики. Переработка. Профессиональное выгорание. Никто.
Никогда.
Не говорил, что это из-за того, что весь мир — фальшивка. Пустышка. Пластмасса во плоти. Почему? Почему этот наглый аристократишка, сходящий с ума от гедонизма, вседозволенности и достатка, не менялся? Почему ей казалось, что она попала в ад, сотворенной чей-то фантазией в атмосфере падшего аристократизма?
Дворецкий с кошкой. Дьяволом на руках. Демоном. Исчадьем самой темной из глубин Бездны. Бред. Бред. Всё бред. Петра на мгновение отзывается, слыша свое имя. Приходит в себя, вырываясь из цепких лап самокопания и рефлексии — самые злейшие враги человечества. Лоб. Глиф. Метка неприятно зудит, словно заставляя Мисс Линдберг двигаться к двери.
— Мне тоже, — Петра даже не смотрит на старика, — Если вы не против, я бы хотела кое-что обсудить с Николасом наедине.
Она ответила сухо. Её голос был лишен каких-либо эмоций. Нет, не из-за завороженности. Не из-за отстраненности. Из-за некое отвращения, подсознательного нежелания быть рядом с этим человеком.
Она делает пару шагов вперед. Ладонь ложится на позолоченную, дорогостоящую ручку от двери.
— Что за ней? — вдруг спрашивает Петра. Она тянет за неё, пытаясь открыть. Ей не казалось поведение странным или вульгарным, но правильным. Словно так надо было. Другая ладонь скользит во внутренний карман, нащупывая на уже знакомый, родной пластик старенькой зеркальной Сони. Петра едва слышно выдыхает, облегченно, словно боялась, что кто-то мог выкрасть её инструмент.
Отправлено
— Нет, нет, нет, не надо туда идти. — заговорила она, мелко качая головой и делая ещё несколько мелких шагов назад. — Давайте пойдём в другую дверь, а то, что дальше — нам этого знать не нужно.
Майк уже шел по коридору, чуть впереди, но даже на таком расстоянии Джеймс почти потерял его из виду. Дрожащие будто в пустынном жарком мареве, что окрашивало небо в желтоватый, мерзкий цвет на рассвете, плакаты старых фильмов были похожи на мигающие глаза невидимого наблюдателя, который только и ждал, пока кто-нибудь из смертных осмелится сделать шаг в неизвестность. Из коридора веяло холодом и запахом мервечины и горелых костей, обугленных, облизанных жестоким, бесчеловечным языком пламени напалма. Гловеру показалось, что он краем уха услышал оттуда отзвуки далеких, но доносящихся до него благодаря ровной поверхности и стенам выстрелов. Кто-то кричал, потом взвизгнул на высокой ноте, недоступной ни одному оперному исполнителю; звук крайней степени боли и ужаса перед подступающей смертью.
Он мотнул головой. Фигура Майка все отдалялась и отдалялась, а коридор звал его, звал вернуться туда, откуда мужчина пришел. Откуда он выполз, окровавленный и ослепленный, как некий чудовищный плод, вытолкнутый в чуждый ему мир ненавидящей матерью, брошенный в водоворот событий, приведших к этому моменту. Ребекка не хотела идти с ними. Хорошо, подумал капрал, делая шаг за порог. Она не должна была идти, она была из другого места, не этого покрытого неосязаемой слизью коридора. Однако на пороге он остановился и чуть повернул голову.
— Я должен узнать. Я должен найти источник, — сказал он, не утруждая себя какими-либо объяснениями, и окончательно растворился во мраке за снятой с петель железной двери. Там, за нею, они с Майком были практически равны. Гловер ощущал это, как один хищный зверь, учуяв присутствие соперника, понимает безошибочно, что перед ним собрат. Родственник по пролитой крови, по тому чувству, что нисходит подобно божественному благословению в тот момент, когда ты остаешься стоять на ногах, а тот, другой — падает и растекается кровавой лужей. Единственное, что отличало его от Майка, было то, что накопленное чувство вины и отвращения к самому себе все глубже ввинчивалось в мозг стальной дрелью, вызывая все чаще и все сильнее желание броситься в бушующее пламя. Взять со столика черный пистолет и нажать на спусковой крючок. Воткнуть острый армейский нож в сонную артерию.
Он заслужил смерти. Много, много, много раз. Поэтому Джеймс больше не оборачивался. Вместо этого он прищурился, пытаясь в полумраке разглядеть место, в котором оказался; пусть его суицидальность проявлялась все сильней в последнее время, он все еще был натренирован выживать. Сумасшедшая, мучительная смесь.
Everyone knows by now: fairytales are not found,
They're written in the walls as we walk.
- Starset
Отправлено
Кукла
Был только ад, но он удалялся с каждым шагом вверх.
А удалялся ли? Странное оцепенение, навалившееся на чужое и одновременно собственное тело Александра Морроу, шептало в его уши сокровенные истины, на деле — совершенно ненужную сейчас информацию, которая была бы ему трепетно дорога в другое время. Удалялся ли от него ад, была ли адом та кошмарная комната? «Нет», мрачно отвечала пробившая его дрожь. «Вряд ли», с неприкрытым сарказмом отозвались подкашивающиеся колени. «Ад не в местах, ад — в людских сердцах», меланхолично прошептало неистово бьющееся сердце фразу, которую некогда сказала ему Кэрри во время их излюбленных вечерних дебатов. «Ты идиот? Беги, нас сейчас прикончат!», истерично вопил в его мыслях ошарашенный, оглушённый, но со скрипом часовых механизмов заводящийся мозг. Из его рта вырвался сдавленный, истеричный смешок.
Александр Морроу уже мёртв, и я убил его.
Даррен что-то тихонько зашипел, попытавшись потянуть его куда-то — но даже Алекс понял, что его проводник тоже был… в некотором смятении. Четыре двери, одна из которых вела… вела к… Нет, Алекс. Опасная линия мыслей. Думай о том, как выбраться — не о том, что ты сделаешь, если вас сейчас поймают. Вернут обратно в подвал, приковав цепями к кровати уже не только во время «игр»… Достаточно!
Как же много тут книг. Я знаю многие! Вон даже, на столике, томик «Старшей Эдды»… Всё это время, в паре десятком метров надо мной, была такая великолепная библиотека. Будь ты проклят, Николас.
Три выхода. Одна — стеклянная дверь, за которой видно обеденную. Другой — коридор, противоположный массивной резной двери, из-за которой доносились голоса. И третий — тоже коридор, ведущий куда-то налево.
— Не туда, — тихонько прошептал он, легко запрыгнув на исполинского диаметра кофейный столик в надежде рассмотреть комнату получше и кивая на стеклянную дверь, — Я слышу там… голоса? Со второго этажа придётся прыгать… Не знаешь, что в коридоре, ведущем налево?
— Я тут жил, конечно я знаю! Сползай, живо! — негромко, с явным раздражением зашипел человек за его спиной. Алекс моргнул, полуобернувшись — и в тот же момент мерзко для самого себя пискнул, когда Даррен бесцеремонно обхватил его за талию, с лёгкостью стягивая со столика. Неловко привалившись на плечо обнажённого по пояс мужчины и ведомый каким-то необъяснимым порывом, Алекс — также обнажённый наполовину, но уже нижнюю — протянул ладонь, зацепившись за корешок пухлого томика «Старшей Эдды».
А потом дверь с оглушительным скрипом отворилась.
Первым, что увидели замершие беглецы, была оторопевшая женщина средних лет в тёмном драповом пальто, которое она даже не соизволила снять — настолько торопилась распахнуть эту проклятую дверь, вестимо. Чёрные, явно крашеные волосы, покрытая родинками кожа и глаза, подёрнутые какой-то млечной дымкой — которые сейчас уставились на них, увеличившись до размеров небольших кофейных блюдечек. Уже потом они заметили людей за её спиной — каждый из которых был знаком Даррену. Алекс, чья кровь загорелась в его жилах от ядрёного коктейля из страха, бешенства и тупой боли в груди, приливая к голове и, особенно, щекам — знал лишь одного, и наброситься расцарапать разгрызть до кости бить его этой чёртовой книгой до тех пор пока это лицо не превратится в кровавую кашу
Первым, что увидела приоткрывшая дверь женщина, была нелепейшая в своей абсурдности картина — и то, что она попросту не могла быть постановочной, лишь делало её в глазах артистки ещё прекрасней. Девушка — поразительно красивая, наверняка, именно так и должна выглядеть «возлюбленная» человека за её спиной — стояла на кофейном столике, привалившись на голого по пояс темноволосого мужчину, с нечитаемым выражением лица обнимавшего её за талию. Девушка, ко всему прочему, также была одета лишь наполовину: белая мужская рубашка, наброшенная на хрупкие плечи, из рук вон плохо справлялась с тем, чтобы прикрывать нижнюю половину тела. Прекрасные пропорции, следовало признать; краешек рубашки из-за того, что обнимавший её человек явно пытался стащить её со столика, задрался выше бедра: точно дразня тем, что едва-едва скрывалось под ним. Какие захватывающие изгибы. Когда женщина, наконец, подняла взгляд на лицо девушки, её дыхание попросту спёрло: кукольное, искусственное в своей красоте лицо сейчас было живее всего, что она видела до сей поры. Какой оскал, какая пылкая ярость и боль в синих глазах!..
Какой красивый и тяжёлый томик стихов, летящий из рук девушки в сторону лица нежданной и нежеланной наблюдательницы...
Сообщение отредактировал Bendy: 19 августа 2019 - 05:33
Отправлено
Наследник
Даррену претила сама мысль о бегстве. Он хотел разобраться с Николасом прямо сейчас, заставить его выблевать свои тайны вместе с внутренностями. Мужчина не желал оставлять столь серьезную проблему у себя за спиной. Кого он пытается обмануть? Самого себя? Своего преследователя? Сама попытка была смешна. Всю свою жизнь он только и делал, что сбегал. Вдавливая педаль газа пытался обогнать неприятности, накачивался алкоголем и наркотиками, отгоняя трудности прочь, будто засовывал голову в пчелиный улей и, обжираясь меда и отгоняя обозлившихся пчел, бежал к воде.
— Любишь ли ты рисковать?
— Да. Риск — это всегда развлечение.
— Лжешь.
Женский смех.
Даррен взял Алекс за руку, его пальцы крепко сжали ее тонкую ладонь. Беглецы поднялись и быстро, насколько могли, направились прочь из этого пропахшего сладостными унижениями и мучениями места. Он вел девушку за собой, тянул, тащил вперед по знакомым комнатам, погрязшим в роскоши. Поворот. Еще один. Коридор. Взгляд темно-синих глаз. Дверь в галерею. Картины многих мест вспыхивают в голове, прибавляя сумятицы в водоворот мыслей. Следующий коридор. Золото растрепанных волос. Поворот. Дверь в гостиную. Декорации сменяют друг друга, мир крутится в бешеном калейдоскопе интерьера нескончаемых комнат. Книжные шкафы угрожающе поблескивают надписями на корешках книг. Почему им еще никто не встретился на пути? Исключительное везение? Божественное вмешательство? Хитроумная ловушка? Это было неважно. Нет, черт подери, это было очень важно, но времени на раздумья не было. Дверь в прихожую маячила перед глазами Даррена. За ней — выход.
Пронзительный писк сообщения. Мужчина машинально опускает левую руку в карман брюк, нащупывает истерящий смартфон. Мартин. Николас? Голоса из прихожей. Даррен резко разворачивается на полпути, увлекает Алекс за собой. Куда? Он не знал сам. Три двери, три маршрута, три западни, три голоса, три секунды. Три?
— Любишь ли он рисковать?
— Да, риск — это всегда шанс.
— Лжешь.
ЕЁ смех.
Шея требовательно пульсирует в месте укуса, привлекает его внимание. В голове само собой всплывает Имя, потеками багровой крови стекает по ближайшей стене. ОНА предлагает помощь? Нет, не так. Желает, чтобы он попросил ЕЕ об услуге. Услуге, ценность которой равнялась жизни.
Всего лишь?
Алекс высвободила руку, вскочила на хрупкого вида кофейный столик и, прислушавшись, сообщила очевидные факты того, почему им не следует идти в несколько дверей. Проклятье. Ей не приходило в голову, что если все было бы столь просто, то они бы сейчас уже бежали дальше, а не прыгали полуголыми на стеклянных столах? Даррен раздраженно зашипел в ответ и, схватив за талию, снял девушку со стола. Тоже мне, нашла время, отвлекаться было нек… Дверь в гостиную распахнулась. Из-за спины незнакомой женщины на них смотрели родные зеленые глаза.
— Любишь ли ты рисковать?
— Нет, риск — это беспомощность.
— Именно…
Больше медлить было нельзя. Настало время остановиться и встретить неизвестность лицом к лицу. Прекратить это бессмысленное бегство. Только так можно было сбежать. А можно ли? Даррен не был уверен. В данный момент мужчина желал лишь одного — просто провалиться сквозь землю. И только в ЕЁ власти было это устроить. Он сосредоточился на этой странной пульсирующей энергии, что сконцентрировалась на его шее, мысленно дотянулся до вцепившегося ему в голову осколка… чужого сознания? Он чувствовал в своем разуме ее присутствие, знал, что это — ОНА. Даррен ухватился за этот проросший внутри бутон бестелесной плоти и, чувствуя отклик, теплой волной боли пронесшийся по телу, ментально обратился к этому сгустку посторонней, но такой близкой воли:
— Накераэх! Накераэх, я вынужден просить тебя об услуге. Помоги нам убраться отсюда, Накераэх.
Изводящая его терпение потусторонняя энергия вспыхнула обжигающей болью и вырвалась наружу.
Ничего не произошло.
В голове Даррена еще продолжала глухо биться о череп глупая мысль о том, что имена имеют власть над демонами или хотя бы влияют на них, вычитанная в какой-то паршивой книжке по оккультизму. Из его уст вырвался короткий смешок. Он видел изумленное лицо незнакомой женщины, виноватый взгляд Мартина, зеленые глаза, горящие холодной яростью. Засмеялся громче. Кофейный столик засмеялся вместе с ним. Нет. Засмеялась Накераэх. На этот раз, Даррен был почти уверен в этом, ЕЁ смех услышал не только он один. Столик дрожал, стекло его матовой столешницы потемнело, повелось рябью, что перекатывалась через край, вязкой кровавой жижей стекая на ковер. Из центра стола по поверхности побежали рваные трещины, столик резко раскрылся стеклянными лепестками. Центр окровавленного цветка представлял собой необъятную бездну непроницаемой тьмы, в которой, словно звезды на небе, бились бесчисленные сверкающие сердца иных измерений. В следующий миг одно из них приблизилось к прорванному Накераэх пространству, заполнило собой все.
Даррен посмотрел на устремившегося к нему через гостиную брата и успел хрипящим шепотом произнести лишь: «Красотой следует делиться, брат», прежде чем, крепче ухватив Алекс, затащить ее в пустоту портала, что была всем.
Сообщение отредактировал ЛакеДушеГончеТаб: 21 августа 2019 - 10:39
Отправлено
Ученая
Они оба скрываются в зёве прохода в бездну, м ты остаешься в одиночестве в пустом зале кинотеатра, последний фильм в котором так и не усмели даже начать. И в то же время, ты словно была в ином измерении - здесь не было ни вездесущего запаха смерти, ни жертв трагедии, навечно застывших в стазисе времени. Только ты, три десятка сидений и пустой экран.
Щелчок, вспышка. Щелчок. Щелчок. Старый проектор со стрекотом начинает крутиться, проецируя изображение дряхлого старика, сидящего в комнате с этим самым проектором. Его лицо, покрытоеое морщинами, собирающимися в неприятного вида складки, искажено волнением и страхом. Проходит мгновение тишины и он тут же начинает говорить, сбивчиво, то и дело запинаясь:
- Моё последнее сообщение. Простите что пришлось солгать вам, чтобы привести сюда, однако у меня не было иного выбора, я едва смог спастись оттуда. Метка - метка это не просто так, семь меток всего, но три из них спутались с волшебником Снов, слишком опасно с ним встречаться. Метки - знак тех, кто предвидит голод ангела Хареб-Серапа, жаждущая крови натура которого захлестнет город, утопит его в насилтт. Большой ритуал. Тут я могу передохнуть - они подумают прежде чем сунуться в домен Возмездия. Но я уже не жилец. В этой комнате я оставлю все остальное, что мне удалось разузнать. Но главное - разрушьте их алтари насилию и жестокости. Один из них - в музее аф… - пленка обрывается резко и безжалостно, надрывается с тугим стоном. Из-за двери раздается хруст. И снова. И вновь. Что-то подошло ко входу в кинотеатр. Что-то учуяло твой запах. Что-то собиралось тебя убить.
Артист
Все происходит стремительнее, чем ты успеваешь понять. Двое незнакомцев - близкая копия Николаса и девушка безумной, попросту головокружительной красоты - при виде вас на миг замирают, застывают один с раздраженным удивлением, вторая - с ненавистью столь яркой, столь явно ощутимой, что волна чужих эмоций омывает тебя, заставляя отшатнуться. Возможно, именно это спасает тебя от разбитого носа - увесистый томик пролетает мимо тебя и врезается в охранника Николаса, выбивая из того дух. На миг все замирает, словно окончание акта дерьмовой постановки - а потом оба нарушителя спокойствия исчезают в кофейном столике, в котором развернулась пасть, ведущая не иначе как в вечную Бездну, и по гостиной прокатывается мерзкий, хрипящий смех, напоминающий о лязге железа и сломанных костях. Они растворяются, уходят куда-то ещё, и вас снова остается троё.
Выражение лица Николаса сменяется с удивления на шок, с шока на злобу и со злобы - на жгучую ненависть, схожую с той, что была у только что сбежавшей куклы. Он бросается вперед, но с ужасом застывает у портала и выдает некий свистящий звук, отступая назад. Ты замечаешь дрожащие руки, ходящую из стороны в сторону челюсть - и с трудом сдерживаешься, чтобы не извлечь фотоаппарат, запечатлеть эту квинтэссенцию человеческой ярости.
- УБЛЮДОК! Надо бы тебя в первый же день прирезать! Ну ничего, мерзкие вы твари, предатели... - он делает ещё шаг назад, и поворачивается. Твоё сердце начинает падать, когда взгляд его глаз, в которых не осталось и капли мечтательной сонливости, останавливается на тебе. Он смотрит на тебя, как хищник смотрит на свою жертву. И улыбается. Мерзко, пошло улыбается. - Что же, придется нам справиться вдвоем, мисс Линдберг.
Щелчок. Все на мгновение замирает, и тебя охватывает понимание, что ты попала в западню. Вспышка - и взгляд падает на то, что когда-то было кофейным столиком. Эта черная пасть, с краев которых текла мерзкая желчь, она манила, обещала спасение. Щелчок - охранник подается вперед, намеревается схватить тебя.
Вспышка.
Сообщение отредактировал Лорд Байрон: 19 августа 2019 - 14:44
Отправлено
Ангел. Хареб-Серапа. Домен Возмездия. Музей. Алтари.
Эти слова переплетались тугой вязью в голове Ребекки, пока она пыталась продеть нити логики на эти разрозненные слова, которые не несли практически никакого смысла кроме чувства бессознательной тревоги. Не произошло божественного откровения, уверенность в реальности происходящего не снизошла на неё и не принесла облегчения воспалённому разуму доктора. Лишь больше загадок, больше непонимания и сюрреалистичности происходящего. Только что у неё на глазах сгинуло два человека в абсолютное чёрное ничто, которое буквально кричало о вечной агонии и страданиях. Куда даже мёртвые боялись приближаться. И вот она здесь.
Хруст заставил её вздрогнуть и вырвал из оцепенения. Ребекка ощутила, как желудок подскочил под самое горло и там остался, лихорадочно пульсируя в такт сердцу. Что-то было там, что-то шло за ней и она это ощущала всеми фибрами своей несуществующей души. Что-то на интуитивном животном уровне вопило об опасности и сбрасывало с себя цепи логики и рациональности. Впервые за эти четыре месяца она снова ощутила одуряющий страх...и наступившее за ним спокойствие.
Она снова ощущала лёгкость, наполнившую её тело как будто откуда-то извне. Маленькая искра прозрения вспыхнула сверхновой в её голове, успокаивая нервы и заставляя мысли работать с бритвенной остротой. У неё не было много вариантов - попытаться забежать в комнату и быть зажатой тварью, ломившейся в кинотеатр, либо же выбежать на улицу, чтобы оказаться прямо перед существом сейчас точно в замедленной съёмке проминающим дверь кинотеатра как удары тарана в ворота, ещё была девочка...но нет, если она достаточно умна - то уже давно сбежала из машины куда подальше. Единственным менее паршивым вариантом из всех возможных был бежать как можно быстрее в чёрный коридор, где скрылись Майкл и Джеймс. По крайней мере это было два человека между ней и этой тварью...и потенциально куда большими.
Чётко рассчитанное отчаянье, математика безысходности.
Ребекка выхватила револьвер и сжала его холодную пластиковую рукоятку до боли в побелевших от напряжения пальцев. Зачем-то глубоко вдохнув, точно перед погружением в воду, доктор Шульц бросилась что есть мочи назад, следом за мужчинами. Навстречу своей собственной судьбе.
Отправлено
Ветеран и Сломленный
Вы идете по длинному коридору из разбитых жизней и забытых ошибок. Вы идете по черному коридору, на другом конце которого была лишь смерть. Вы идете по черному коридору, лишенный права жить, рожденные убивать с неостановимой жестокостью. Вы шли в Инферно - туда, где вам было самое место.
И все же, с каждым шагом уверенность тает, в голову начинают закрадываться страхи и сомнения. Что станет с Ребеккой, если на неё нападут там, в кинотеатре? Что станет с Лорой, которая так и не дождется тебя в вашем убежище в подвале заброшенного дома, которого сторонились даже другие бездомные. Что станет с Крис и Бесси, когда у них кончатся деньги, если ты никогда не вернешься домой? Нет, неважно. Вы приняли решение. Вы идете на смерть.
Через окно двери видно лишь распятое тело старика, в руки, ноги и сердце которого вбиты толстые металлические прутья. На его лбу было крупными буквами выжжено что-то на иврите, и голову с остальным телом соединялись лишь разошедшиеся швы в шее. На лице мученика застыло вечное раскаяние за свои прегрешения. Дверь подается столь же тяжело, как и её предыдущая сестра, но вдвоем вы справляетесь намного быстрее, и переступая за порог, чувствуете накатывающую на вас волну мерзкой злобы. В памяти с громким шелестом всплывают сотни лиц, все мелкие обиды, за которые вы так и не расплатились со всеми этими ублюдками. Самая небольшая мелочь - случайно оскорбление, неосторожная обида - все со стремительной ясностью проносится в памяти, собираясь в сферу из злобы, из несбывшегося отмщения.
Дверь с скрипом и лязгом закрывается позади, и вы оказываетесь в небольшой церкви. Здесь не было скамеек для молитвы, не было изображений христа, икон на стенах, росписи на потолке - вместо этого пол был залит красными разводами, алтарь напоминал место для человеческих жертвоприношений. И вдоль всего небольшого для церкви помещения, к стенам были прибиты длинными прутьями люди, в точности так же, как старик что вы видел на входе. Обнаженные тела со следами множества ранений, наверняка умерших в страшных мучениях, у каждого из них на лбу была надпись, но лишь у одного - на английском. "ОТОМСТИЛ".
Здесь не было никого кроме вас и обнаженной фигуры, склонившейся перед алтарем, молясь символу неизвестного бога. Отсутствие любой одежды, кроме закрывавшей лицо непроницаемой черной вуали раскрывало полное шрамов тело мужчины; лишь чуть присмотревшись, вы понимаете, что это были не просто шрамы - кто-то записал в плоть этого человека дюжину имен. С вашим приходом он закончил безмолвную молитву и поднялся на ноги, подбирая с пола кусок лезвия, обмотанный тканью.
- В это место приходят те, кто ищут мести, - мрачным голосом говорит незнакомец. - Кому вы хотите отомстить, приходя сюда?
В железную дверь кто-то начал бить руками с той стороны, и в маленьком квадрате показывается лицо Ребекки.
Ученая
Ты пересекаешь холл кинотеатра со скоростью, с которой мог двигаться только охваченный искренним ужасом человеком. Краем глаза ты замечаешь тварь - нет, тварей, переступающих через дверь. Первыми шли два солдата в американской униформе. В их глаза не было сознания, не было желаний или эмоций, лишь мрачная решимость убить ту, кто нарушил их покой. В паре шагов от них шло ещё одно существо - такой же конструкт из плоти и стали, что вы видели здесь окруженными растерзанными человеческими трупами. Только это чудовище было живым, подвижным, и в его глазах полыхала ненависть. Увидев тебя, оно издало злобный вой и гаркнуло: "Во имя Хераб-Серапа!" и бросилось по коридору вместе с двумя солдатами, извлекающими на ходу оружие - древнего вида винтовку и длинный боевой нож.
Ты добегаешь до двери, кажется, в несколько мгновений и начинаешь тарабанить по ней руками, даже не пытаясь отворить громадину руками.
Они ещё далеко, и быть может тебе успеют открыть, но сзади щелка затвор винтовки.
Отправлено
В железную дверь кто-то начал бить руками с той стороны, и в маленьком квадрате показывается лицо Ребекки.
Джеймса будто вырвало из состояния транса; он не мог отвести глаз от местного декора, представляющего из себя зачем-то приколотых к стенам людей, похожих на мертвых бабочек в коллекции энтомолога. Он не испытывал отвращения или потрясения от вида окровавленных тел. После того, что он видел в Ираке... Гловер прекрасно понимал, что извращенный, больной человеческий разум способен на нечто страшнее кошмарного сна. Однако несколько деталей бросились в глаза: странный символ, который немного отличался от того, что был на запястье; неприметная дверь справа от алтаря; человек возле этого алтаря, испещренный вырезанными на его коже буквами, будто некто пытался превратить живого человека в книгу.
Месть. Он никогда прежде не думал именно о мести, о возмездии, о том, что кто-то может быть виновен в пережитом им ужасе, что кто-то мог намеренно бросить его в ад. Джеймса больше интересовало искупление. Прощение. Освобождение. И, возможно, наказание за все то, что он сделал, если только когда-нибудь удастся понять, что же именно подтолкнуло его на преступление. Все в прошлом расплывалось, возвращалось в памяти пятнами чернил на белоснежном листе его разума.
Обернувшись, Гловер понял, что действовать надо быстро. Страх на лице Ребекки сказал все сам за себя: за ней кто-то гнался, наступая на пятки, и в голову сразу же полезли картины тех странных мясных конструктов с металлическими конечностями, что лежали неподвижно на бетонном обугленном полу, когда троица только вошла в старый кинотеатр. А еще был другой звук, похожий на нарастающий где-то на самом краю слуха голос, булькающий, бормочущий, переходящий в захлебывание. Джеймс не был уверен, что это, но инстинкт заставил его броситься назад, к двери, и попытаться открыть ее.
Ребекка, держись.
Everyone knows by now: fairytales are not found,
They're written in the walls as we walk.
- Starset
Отправлено
Ох уж эта ирония судьбы. Она была самой беспощадной сукой во вселенной. И самой смешной; до колик в животе и слёз, брызжущих из глаз.
Очень многие отдали бы что угодно, дабы оказаться в этом оскверненном храме. Приложиться к богохульным святыням. Отдаться его святотатственным таинствам мести. Они бы пошли на любой риск, дабы утолить ненасытную жажду крови, правосудия или самого неприкрытого отмщения. Но их глаза так и останутся закрыты, до самого последнего вздоха, а мечтам суждено остаться пустыми грёзами.
Но на их месте оказался Майк. А он даже не знал, кому мстить. И не знал, хочет ли вообще.
Он мог бы отомстить тем, кто держал его в психушке. Но скорее боялся этих нелюдей. Их цепкой, бесчеловечной, обезволивающей и лишающей разума хватки.
Остальные же просто не заслуживали мести. Они были слишком мелкими рыбешками. Заслуживали поругания, синяков, смерти. Но никак не мести. Месть — это изысканное блюдо. Для него нужна особая причина. У Майка такой не было. Или он просто её забыл.
И всё же Майк стоял здесь. Посреди оскверненного святилища. В месте, куда приходили за местью. И месть свершалась. Об этом красноречиво говорило слишком многое, чтобы могли остаться сомнения. Она свершалась. Руками ли существа, что высилось перед Майком. Или нет. Но она свершалась. Никаких сомнений.
Но Майкл ожидал не того. Он сам не знал, чего ждал. Откровения. Очищения. Омертвения. Но никак не этого. И где-то в глубине душе Майк чувствовал горечь обманутых ожидания.
— Не уверен, — боязливо вымолвил Майк, глядя на служителя. Майк явно хотел смолчать, но не сдержался. На лице мелькнула глуповатая улыбка, нелепо смотревшаяся вкупе с нахмуренными бровями. — Не уверен, что вообще хочу мстить, да и некому мне, по-моему.
Напуганный Майк невольно спрятал нож за спину. Он и не думал о том, чтобы драться. Скорее хотел выглядеть безобидно, но сомневался, что сумеет скрыть от этого существа хоть что-то.
Майк слышал за стук за спиной, и увидел краем глаза рванувшего назад здоровяка. Но сам стоял смирно. Всё внимание Майка оставалось приковано к служителю.
Сообщение отредактировал Аполлинария Моргенштерн: 20 августа 2019 - 01:38
Отправлено
Что происходит. Что происходит. Что происходит. Что происходит. Что происходит. Что происходит. Что происходит. Что происходит. Что происходит. Что происходит. Что происходит. Что происходит. Что происходит. Что происходит. Что происходит. Что происходит. Что происходит.
Что.
Происходит.
Что, мать вашу, происходит. В одно мгновение становится душно. В одно мгновение становится нечем дышать, в одно мгновение страх парализует, не позволяя пошевелится. Что происходит. Почему такая гладкая, такая спокойная, такая идеальная встреча пошла так паршиво. Так отвратительно. Так мерзко. Почему тот, кто казался ей таким идеальным, таким реальным, теперь предстал обезумевшим от злости и желчи? Где та приятная сонливость, та меланхолия в глазах, в которых Петра находила свое вдохновение.
Сначала она не успела что-либо предпринять: лишь увернуться от увесистого томика. Эти глаза молодой девушки, эти эмоции — восхитительно. Это сумасшествие молодого аристократа. Семейная драма. Кровопролитие, первородный грех! Как вкусно. как интересно, как неправильно, как живо. Петра достала фотоаппарат, готовясь заснять свою цель: только чтобы увидеть, как те исчезли. И ощутить страх. Отчаяние. Будто монах, разочаровавшийся в своей вере. Липкий, безумный, неблагодарный страх; оттуда, из самого темного, самого мерзкого, самого отвратительного места человеческого «я» — из самых недр души. Творения Господа. Сердца Тьмы. Она не в силах совладать с этой первобытной волной хаоса, вот-вот готовясь пасть в ловушке.
Восхитительно. Вдруг некое озарение охватывает её, словно очередной прием психотропных веществ, прописанных добрым доктором. Его лицо, вечно такое меланхоличное, отчужденное от этого мира, такое идеальное — наконец-то это лицо изменилось в своей гримасе, испортив всю картину звериной яростью и ненавистью. Восхитительно! Идеально. Вкусно. Это ощущение придает силы. Это ощущение разрушает невидимые цепи. Это ощущение заставляет Петру Линдберг вздрогнуть, словно от удара электричеством, поддавшись вперед — не к охраннику, но к тому месту, где раньше был обычный, дорогой, но ничем не примечательный журнальный столик.
Там, где сейчас была раскрыта Бездна.
Щелчок. Вспышка. В спешке, не заботясь о собственной безопасности, она попыталась сфотографировать лицо Николаса, бросаясь в объятия неизведанного. Щелчок. Вспышка. Взгляд. Искра. Жгучая, безумная, неудержимая.
НЕНАВИСТЬ.
Отправлено
Артистка
Щелчок. Вспышка - не происходит. Со всей доступной тебе скоростью, отчаянно ты подаешься вперед, пытаясь в прыжке выхватить кадр, но не выходит ни того, ни другого. Громадное тело охранника налетает на тебя сверху, и идеально гладкий мрамор едва ли не трещит под вами. Но ты не замечаешь как из легких выбивает воздух, не замечаешь пляшущих перед глазами разноцветных пятен, не чувствуешь навалившегося на тебя тела и не слышишь жужжание электрошокера. Твой взгляд прикован к описывающему в воздухе дугу старенькому фотоаппарату "Сони". Твой взгляд прикован к старенькому фотоаппарату "Сони", с глухим стуком упавшим на пол. Твой взгляд прикован к старенькому фотоаппарату "Сони", который разбивается с лязгом, напоминающим раскат сотен громов в одно мгновение.
Вспышка.
Вспышка.
Вспышка.
Вспышка.
Николас и охранник кричат от боли в унисон, пытаются закрыться от вспышки небольшого Солнца в гостиной. Аристократ пытается прыгнуть вперед и схватить тебя, несмотря на хлещущую из глаз кровь. Но он уже опоздал - под аккомпанемент щелчков ты хватаешь то что осталось от твоего инструмента и заползаешь в пасть портала.
Артист, Кукла и Наследник
Щелчок. Пелена из дыма начинает расступаться, ласкающие болью языки пламени остаются позади, и три человека один за другим падают на землю. Нет - на выложенный мозаикой пол. Кусочки разноцветных камней соединялись в одну безумную схему, среди которой проглядывали привычные и понятные формы: женщины на кострах; толпы бедняков с вилами и факелами; гигантские гуманоидные твари, скрывающиеся за одеждами инквизитора. И в центре этой картины из мучений и страха, боли и страданий, танцевали двое - чернокрылый ангел, с перьев которого сотни нечеловеческих ртов пели гимны, непредназначенные для ушей смертных; и охваченная пламенем, объятая дымом женщина, каждый пируэт которой сопровождался движениями пары пылающих клинков.
Вы выдыхаете воздух, и осматриваетесь дальше. В свете люстры, в которой не было свечей - лишь десятки человеческих рук, на каждом пальце которых был зажжен огонь - здесь было всего два выхода. Из-за полукруглой арки раздавались крики, хрипы, стоны и лязг металлических машин, и от этой какофонии звуком Даррен вдруг побледнел и стал трястись. Второй проход отсюда был закрыт дверью из блестящего в свете люстры обсидиана, и из-за него слышалась лишь тишина.
Вы не замечаете, как пламенная фигура на мозаичном полу приходит в движение, поднимается в столпу дыма, ведь трех людей, которым не предназначалось тут быть в один момент охватывает боль одинаковой силы - из-под кожи проступали странного вида эмблемы, посылая волны неприятных ощущений сквозь тело. От шеи. Ото лба. От груди. Они приходят в один момент, пронзают разум и тело сотней маленьких игл - и пропадают столь же мгновенно. Но вы понимаете, что все чувствуете одно и то же. Некий зов. Но зачем? Куда?
Столб дыма развеивается горячим дыханием из-за арки, и одна из двух фигур в центре комнаты пропадает, а там где она была теперь стоит высокая женщина, в узких бриджах, ботфортах и цилиндре. Её тело покрытое порезами, в которых чадит пламя и из которых валит смог. Её пасть раскрывается шестью лепестками - и змееподобный язык заползает в рот Даррена, вопящего от боли и наслаждения.
- Ты привел сюда замечательную компанию, - с ухмылкой говорит Накэраэх, кивая на сбитую с толка и пребывающую на грани паники Алекс и баюкающую словно родное дитя изломанный и смятый фотоаппарат Петру. - Но к сожалению, я не могу позволить вам остаться тут надолго. Вас ждут.
Сообщение отредактировал Лорд Байрон: 21 августа 2019 - 02:23
Отправлено
Ветеран, Ученая и Сломленный
Дверь воёт ржавыми створками, скрежещет краями о каменный пол. Дверь отворяется медленно, и с трудом, и капрал Гловер уже слышит звук выстрела, видит как кровь доброго доктора пятнами покрывает окошко в оставшийся на той стороне мир. Но она успевает проскользнуть в небольшую щель, словно рассчитала заранее момент, когда нужно двигаться так, чтобы пуля всколыхнула тяжелый воздух прохода между реальностями. Снаряд со звоном врезается в захлопнувшуюся дверь и на несколько мгновений в храме жаждущих мщения становится тихо. Единственный обитатель этого места поднимает свой взгляд на Муна - и даже за непроницаемой черной вуалью можно было почувствовать его неприязнь, пока не несущую никакой агрессии.
- Это место не убежище для трусов, бегущих от битвы. Но и позволить вам сражаться тут, если битва идет не за прошлые обиды я дозволить не могу, - в голосе фанатика звучит сталь, а лезвие в его руке опасливо покачивается. - Если вы и ваши враги не пришли сюда ради отмщения - убирайтесь, пока они не прошли через дверь. Убирайтесь сейчас же.
Вы больше не на своей территории. Не в мире, где всем правят стройные логические цепочки. Вы были в чужом доме, буквально в чужом храме, где ваши правила не имели место быть. Но это не значило, что вы должны были слушать безумного жреца неизвестного вам бога. Вы не давали клятв о кровавых расплатах, вы всего лишь искали ответы на вопросы, и тут они могли быть. Но оставаться тут означало встретиться лицом к лицу со слугами Хераб-Серапа, это означало навлечь на себя гнев хозяина этого места.
Дверь начинает приходить в движение, оставляя все меньше времени на принятие решения. Завуалированный смотрит выжидающе, но не убирает своего самодельного оружия.
Сообщение отредактировал Лорд Байрон: 21 августа 2019 - 03:54
0 пользователей, 0 гостей, 0 скрытых
