Отправлено
— Though wise men at their end know dark is right,
Because their words had forked no lightning they
Do not go gentle into that good night.
Страх - щит храбреца.
Chicago, IL, United States of America. 09.05.2014, 16:00:00
Сообщение отредактировал Лорд Байрон: 14 августа 2019 - 15:35
Отправлено
Ребекка сощурилась, вчитываясь в строчки сообщения на широком экране смартфона. Она почти моментально стала анализировать причины, по которой он мог написать ей. Любые возможные ситуации связанные с риском для жизни вряд-ли бы были первой причиной, по которой бывший военный стал бы искать помощи доктора Шульц, а вот если это как-то было связано с их давней договорённостью....прошло почти что пол года, но никаких серьёзных подвижек не произошло. Только всё усугубляющееся чувство странности, сдавливающее виски тяжёлым металлическим обручем, но не приносящее никаких ответов. Эту экзистенциальную пустоту не смогли заглушить ни отдых, ни смена места работы, ни...чувственные удовольствия. Эта жажда что-то сделать, что-то узнать становилась всё более всепоглощающей, однако ответ так и не торопился появляться на горизонте.
Сжав посильнее телефон, женщина ещё раз пробежалась взглядом по сообщению, как будто пытаясь выловить скрытый смысл между строчек. Однако он не торопился проступать просто так, поэтому единственным выходом оставалось проверить напрямую что же там произошло.
Ривердейл был не самым безопасным районом, но именно туда указывал отправленный в сообщении адрес. Практически гетто с развалинами домов нередко фигурировало в вечерних криминальных сводках. Перестрелки, бытовые убийства за не вымытую посуду и прочие ввергающие во фрустрацию жителя любого другого нормального района. Но чего ещё можно ожидать от гетто?
Перед выходом Ребекка накинула простую белую рубашку и джинсы с кроссовками, не особо заботясь об имидже. В конце-концов она не собиралась на деловую встречу. Однако перед тем, как окончательно выйти из квартиры, она задумчиво подошла к репилке картины Рубенса. Воссозданные рукой ремесленника мазки складывались в сцену похищения дочерей Левкиппа. Хрупкая женская красота под грубыми руками похитителей была как никогда уязвима. Ребекка любила символизм во всём.
- Ну, в том месте это явно не помешает. - пробормотала она про себя, потирая отчего-то нервно задрожавшие ладони.
Отодвинув картину в сторону, Ребекка обнажила скрытую за ней дверцу сейфа и с хрустом вращающегося замка набрала пароль. Она никогда не любила и не признавала насилия, считая это крайне вульгарной степенью проявления человеческой природы. Однако...однако иногда у тебя не остаётся выбора. В свете медленно заходящего солнца, прорывавшегося сквозь окна, блеснул серебром небольшой карманный револьвер. Ребекка не умела стрелять, она даже не знала, что это за марка, но Джереми настоял, чтобы она его себе оставила. Со вздохом, она заправила револьвер за пояс и накрыла его рубашкой.
Её машина стояла неподалёку от самого здания. Оставив ключ у консьержа, она направилась к припаркованной у тротуара чёрной Audi.
Отправлено
Щелчок. Вспышка. Его лицо, словно высеченное из мрамора самим Творцом, не менялось ни под каким ракурсом. Углом. Не менялось. Оставалось таким же, с легким налетом меланхолии, внутренней печали, сонливости; усталости от этого мира. Его лицо не менялось. Щелчок. Вспышка. Почему? Она ведь не сходила с ума, да? Или нет. Какая разница. Это не имеет значения. Никогда не имело. Что тогда? Что тогда во всем этом переплетении нитей, вероятностей, затхлых ежедневных ритуалов и прочего сумасшествия имело? Щелчок. Вспышка.
Щелчок.
Имело. Имело. Почему он не менялся? Атлант расправил плечи. Ублюдок. Он был рожден не в том веке. Задушить бы его. Почему? Почему он не менялся? Он что-то знает? Неважно. Это тоже не имеет значения. Что имело? Фотография. Несколько дней подряд она корпела над его заказом. Цвет. Свет. Фон. Всё было идеально. Всё было доведено до той точки, где невозможно не восхищаться. Господи, как давно это было — почти забытое ощущение удовлетворения от собственной работы, едва ощутимое тепло. Щелчок. Щелчок. Щелчок. Жжение на лбу, волдыри лопаются, и по лицу медленно стекает вязкая, отвратная жижа, жжение-жжение-жжение, обугливаются кости, вскипает серая масса. Уголёк. Жжение. Щелчок.
Вспышка.
Почему он не меняется? Почему? Эта мысль не бросает ее из своей костлявой хватки. Надо разузнать: секрет старенькой зеркальной Сони. Где она его купила? Когда? Почему вспомнить — почему мыслить — так тяжело? Тошнит. Хочется воздуху. Ощущение полузабытой ласки ветра на белоснежной коже. Что теперь? почему?
ПОЧЕМУ?
Петра моргнула, словно вырываясь из причудливой ловушки собственного сознания. Фотограф невзначай поправила непослушный локон черных волос, вздохнув полной грудью. Стефан. Стефан. Он молодец. Повод для гордости — вспомнить, каким жалким, каким никчемным, каким бесформенным он был в первые дни их знакомства. Теперь посмотрите на него: статный молодой человек, променявший дешевые обмотки неформала на дорогой костюм, променявший клишированные социалистические возгласы в общественном парке на совещание в четыре часа в четверг в конференц-зале. Он был подобен глине, из которой она создала человека.
— Смиренными, — очаровательно улыбается Петра; взгляд голубых глаз скользнул по настольным часам. До конца рабочего дня еще тридцать семь минут.
К черту.
— И что же, Николас? — Линдберг встает со своего места, направляясь к выходу из кабинета. Мужчины следуют за ней. Она небрежно набрасывает на хрупкие плечи свое пальто, позволяя себе очередное мгновение задумчивости, — меня сложно удивить: я окружена прекрасным.
Ложь. Враньё. Наглая, наглая ложь. Никчемное враньё. Она окружена фальшивым светом софитов и пластмассовыми куклами пока светит солнце и тусклым свечением наспех разведенного костра и поникшими взглядами павших, пропащих и брошенных, когда солнце исчезает с неба. Именно поэтому она согласилась. Именно поэтому она идет вниз по лестнице вместе со своим клиентом, Именно поэтому она сядет в его машину и проедет несколько кварталов. Именно поэтому старенький «Сони» ожидает своего часа во внутреннем кармане. Именно поэтому Стефан поедет и подготовит всё необходимое для нынешней ночи. Именно поэтому хотелось проснуться.
Сообщение отредактировал xxx_666_INITIAL_ER_666_xxx: 15 августа 2019 - 22:14
Отправлено
Ветеран
Ты заходишь в дом и окликаешь Крис. Никакого ответа. Кричишь снова - лишь тишина в ответ. Сердце пропускает удар, пространство вокруг сжимается до единой точки и тут же растягивается обратно. Сердце пропускает второй удар - разум начинает рисовать картины, одна хуже другой, столь живые, что паника становится невыносимой. Ты пытаешься успокоить себя, убедить что с ней все в порядке и она просто не слышит тебя, а у тебя просто опять протекает крыша...
И действительно протекает. Маленькая темноволосая голова лежит на столе, закрывшись руками сверху, рядом с уже холодными тарелками томатного супа, пустые банки от которых лежат тут же. Она дергается во сне, видимо, все же медленно просыпаясь от твоих криков, и поднимает голову, заторможенно моргая и едва не опрокидывая одну из тарелок.
- Дядя Джей? Что случилось? - ребенок сонно трет глаза, все ещё не до конца осознавая окружение, а с твоих плеч валится многотонный валун, столь же резко как он и появился.
Артист
У него легкая и грациозная походка, словно он мог в любой момент вспорхнуть в воздух, раствориться на ветру, обратиться в тающее воспоминание. У него был взгляд мечтателя, а сам юноша был слишком идеальным. Слишком высоким, слишком подтянутым, со слишком красивым лицом - раньше тебе казалось, что подобные идеальные люди рождались только из-под лезвия хирурга, но нет, Николас был реальным, пусть порой его появление в твоей жизни очень сильно напоминало сон. Но если все это действительно было невзаправду - тебе почему-то очень не хотелось просыпаться.
Почему его лицо не менялось?
Оно менялось у каждого. У бармена. У бомжа, у проститутки, у бизнес-партнера, у Стефана, у десятков кукол из резины и ботокса. Оно менялось у каждого человека которого ты когда-либо встречала и умудрялась фотографировать менялось что-то. Хотя бы морщинка в том месте где её не было. Почему его лицо не менялось?
Ты ненавидела эту улыбку так сильно. Он знал. Ты не знаешь что, но он знал. У него были ответы на вопросы, которых ты не знала. У него были вопросы, в которых ты нуждалась. Разве что это все было просто совпадением. Разве что фотоаппарат работал вовсе не так, как ты предполагала. Почему его лицо не менялось?
- Ох, я уверен, с тем что я собираюсь вам показать вы сталкивались вряд ли, - он смеется но больше ничего не говорит, лишь бросает мимолетный взгляд на Стефана и подмигивает. Вы выходите на улицу, уже без твоего протеже, который без всяких слов знал, когда ему стоит исчезнуть. Смышленый парень. Далеко пойдет.
Вы садитесь в его автомобиль, за рулем которого сидит поджарый громила с белыми волосами. Николас отдает короткую команду - "Домой" и Роллс Ройс трогается с места, устремляясь в паутину самых роскошных улиц Чикаго. Клиент смотрит на тебя несколько мгновений своей загадочной белоснежной улыбкой, и ты чувствуешь легкий дискомфорт. Он выглядел идеальным - слишком идеальным для человека.
- Видите ли, я и моя возлюбленная, мы имеем наш особый... ритуал, назовем это так, - Николас звонко смеется, не отводя от тебя взгляда. - И она умеет проводить этот особый ритуал так, что вы будете поражены, увидев это вживую, Петра, поверьте мне.
Отправлено
- Дядя Джей? Что случилось? - ребенок сонно трет глаза, все ещё не до конца осознавая окружение, а с твоих плеч валится многотонный валун, столь же резко как он и появился.
— Ничего. Извини, что опоздал.
С каких пор ему вообще есть дело до того, что о нем думает какая-то молокососка? Прибившаяся к нему совершенно случайно, но разделившая с ним произошедшее и тайное знание, которое не могло выйти за пределы этой замызганной квартиры. Впрочем, уже не настолько замызганной; Крис немного прибралась, и стало даже как-то просторнее. Бухнувшись на стул, Джеймс молча поужинал, думая, что его жизнь после первого Явления действительно изменилась. В хорошую или плохую сторону, оставалось пока невыясненным, но Бесси уже не нужно было дожидаться его полдня, и холодный томатный суп в тарелке почему-то казался ему немного вкуснее, чем если бы мужчина съел его в одиночестве.
Овчарка вильнула хвостом, положив морду на колени девочке. Та нравилась собаке, а это уже кое-что. Закончив с едой, Джеймс проверил телефон и запомнил адрес, по которому нужно было приехать: место назначения было в Ривердейле. Жутковатый район, в котором только безумные могли бы назначить встречу, и это послужило еще одним доказательством того, что у Ребекки действительно что-то стряслось. Быстро черканув на вырванном листке бумаги из блокнота номер телефона, он подвинул его к Крис вместе с мелочью. В квартале отсюда все еще работал уличный телефон.
— Мне надо будет сейчас уйти, и я не знаю, когда смогу вернуться. Если вдруг что-то произойдет или меня не будет слишком долго, позвони на этот номер из автомата на углу соседней улицы... ты знаешь, где. Позаботься о Бесси и ни с кем не говори. Двери тоже никому не открывай, кроме меня. — Проинструктировав девчонку о базовых мерах безопасности, он замолчал и потер ладонью лоб. Поколебавшись, вытащил пятидесятку и добавил к монетам. — На всякий случай.
После недолгого разговора и короткого кивка, который должен был означать прощание, Джеймс Гловер вышел из квартиры и направился по коридору к лестничной площадке. Времени у него было достаточно, чтобы дойти до остановки, сесть на автобус и доехать до Ривердейла; волновало его то, что должно было произойти дальше. Прогулка по гетто наверняка сулила бы большие проблемы, но обычно уличная шпана оставляла его в покое. Хотелось думать, что и в этот раз все будет так же, но тяжесть "Вальтера" под курткой в этот вечер придавала больше спокойствия, чем в десятки дней до этого. Остановившись на пролете, мужчина бросил привычно-осторожный взгляд в окно. Быстро темнело. Маслянистые тени выползали из своих гнезд и нор, чтобы снова молчаливо следовать за тем, кого они так долго мучили. Тени с расплывчатыми лицами тех, кого он знал, и тех, кого не помнил, сливались в чудовищную, сотканную из черных нитей химеру с бесчисленным количеством голов. У этой твари было имя.
Джеймс не хотел его называть, он даже не хотел думать о нем, но имя пульсировало на запястье, напоминало о себе, когда он ударялся боком об угол стола или двери, подбиралось к вискам после слишком дешевого виски. Оно всегда было с ним, извиваясь на краю зрения, таясь в уголках сознания и заставляя зубы сжиматься чуть сильнее, чем всегда. Вытащив сигарету, Джеймс неловко прикурил, заметив, что спустя четыре месяца его руки так же дрожат, когда он чиркает зажигалкой. Они никогда не дрожали, когда палец ложился на спусковой крючок. Убийство и насилие было у него в крови, въелось в костный мозг. Мирная жизнь сбивала с толку, хотя после Явления она будто бы немного наладилась. Возможно, потому, что Гловер точно знал — это еще не конец. Еще не настал тот час, когда его попросту выбросят на помойку, как отработанный материал. Он не хотел мириться с подобным будущим.
Зашагав к остановке, капрал уже знал, что эта ночь будет особенной. Даже воздух ощущался каким-то... необычным, будто наполненным озоном перед вот-вот готовой грянуть грозой. Это ощущение заставляло его идти быстрее, а сердце биться чуть чаще, словно в предвкушении чего-то таинственного и желанного. И дело было не только в том, чтобы увидеться с Ребеккой, нет. Гловер прекрасно понимал, что никаких шансов у него с докторшей не было и быть не могло, да и кому вообще нужен был наполовину спятивший моральный инвалид вроде него? Просто сегодня была одна из тех ночей. Сегодня прольется кровь. Он это чувствовал, как бродячий пес чувствует запах выброшенного окорока.
Everyone knows by now: fairytales are not found,
They're written in the walls as we walk.
- Starset
Отправлено
— А ты умная девочка, а? — голос Майка был спокойным. Но в нём промелькнула какая-то странная нотка. Измученная нотка. Будто Майк был стариком, давно уставшим от жизни и мечтавшим поскорее отправиться к праотцам.
Лицо его малость осунулось, погрязнело. Волосы отрасти, стали жирными и спутанными. Майк вообще неплохо так похудел, но это было почти незаметно: больничную одежду он давно сменил на одежду с помойки; грязную, но тёплую. И теперь кутался в мешковатую рабочую куртку с логотипом какой-то нефтяной компании.
Майк задрал голову и огляделся. Над головой проплывали низенькие облака. Серые сгустки пара. Похожие на сигаретный дым или реквизиты фокусника. Не хватало только зеркал. Дым и зеркала. Вся его жизнь — нет, весь мир — сплошные дым и зеркала.
Могло подуматься, что Майк тщательно высматривал подступы к дому доктора Шульц. Но на самом деле он просто думал, и Лора это понимала. Наверное, её это даже злило: в последнее время Майк стал слишком задумчивым, будто старел на глазах.
О чём же он думал? О жизни конечно. Стоило ли быть осторожным в мире-иллюзии. Или крушить её с маниакальной яростью. Стоило ли играть в прятки. Или все и так всё знали?
О, ну и разумеется были вещи и поприземлённей. Он впервые за последние месяцы задумался о том, чтобы поговорить с доктором с глазу на глаз, а не устраивать изощренную игру в преследователя и жертву. Отчего эта мысль поселилась у него в голове, Майк и сам не знал. Но догадывался.
Было несколько вариантов. Быть может в нём ещё жило доверие к единственной, кто попыталась к нему помочь. Или он просто знал, что в день побега доктор Шульц увидела то же самое, что и он. А значит могла бы помочь. Майк и сам не знал, в чём именно, но, наверняка знала доктор Шульц. Она всегда знала всё наперёд.
Раздумья Майка настал скоропостижный конец, когда дверь, ведущая в пятиэтажку отворилась, и на пороге появилась до боли знакомая фигурка доктора Шульц.
Лицо Майка перекосило гримасой: в ней было и довольство и измученность и даже страх. О да, старый добрый страх. И даже заточенный нож, заткнутый за ремень Майка не мог его унять.
Но у страха была презабавнейшая особенность: иногда он добавлял уверенности. Не здоровой и обдуманной, когда ты просчитал все «за и против», подобрал лучший вариант, и теперь, со спокойной душой, следуешь плану. Это была отчаянная, самоубийственная уверенность. Уверенность вопреки.
— Сиди здесь, пока не дам сигнал. А если мне достанется — беги, как только сможешь. — сказал Майк на удивление серьёзным, почти что отцовским тоном, и спешным шагом пошёл навстречу доктору Шульц.
Хватит пряток.
Отправлено
Город возвышался над Ребеккой своей бетонной и стеклянной громадой многоэтажек. Они уходили во все стороны, куда только хватало глаз. Более низкие дома переходили во всё больше и больше разрастающиеся офисные и торговые центры, переплетающиеся в свой уникальный городской пейзаж со своей экосистемой улиц, переулков, крыш и тайных проходов. Мир, который начинался от канализационных люков и заканчивался под самыми небесами самых высоких пентхаусов, откуда мир казался миниатюрой на столе городского архитектора.
На мгновение какофония звуков оглушила Ребекку своим многоголосьем. Всё чаще и чаще она замечала, что начинает слышать звуки и видеть места, по которым раньше беспечно скользил взгляд, не замечая ничего необычного. Мир как будто обрёл резкость, глубину...и вместе с тем тени стали глубже и объёмней, ведя туда, где не пробивался солнечный свет.
Но едва она подошла к своей машине, как откуда-то сбоку раздались приближающиеся шаги и доктор замерла на месте, не в состоянии поверить своим глазам. К ней приближался исхудавший, заросший, грязный, но всё ещё узнаваемый человек. Майкл. Майкл Мун появился перед ней как будто призрак из прошлого, которого она бесполезно пыталась поймать за хвост всё это время.
- Майкл, это ты? - удивлённо произнесла Ребекка, приподнимая брови и медленно приближаясь к нему, старательно всматриваясь в его лицо и немного запавшие глаза. - С тобой всё хорошо? Я искала тебя.
Отправлено
Майк легонько улыбнулся. Самой обыкновенной, совсем даже не дьявольской улыбкой. И не улыбкой кровожадного убийцы. Просто улыбнулся. Как и все.
— А я всё гадал, стоит ли нам встречаться. После такого расставания. — лёгкий, нервный смешок. Майк машинально попятился, когда Ребекка подошла слишком близко. Их разделяла всего пара метров.
А ещё Майку упорно казалось, что на них смотрит как минимум дюжина глаз. Если не больше. Многоэтажки, напичканные камерами, датчиками и сканерами. В богатеньких районах нельзя было сделать и шагу, оставшись незамеченных. От этого становилось не по себе. Страх, холодной змеёй вился по коже. Выступал холодным потом на лбу, сдавая тебя с потрохами. Страх того, что они заметят. А потом вытащат из просторной камеры города и запихнут в одиночку психушки, где никто не услышит твой крик.
— Но решил, что всё-таки стоит. Мы с тобой ведь видели одно и то же? — Майк замолк. Улыбка на лице искривилась. Стала болезненно-ехидной ухмылочкой, будто он игрался с Ребеккой в какую-то игру, смысл которой был ведом одному лишь Майку. Но, если честно, что к чему, не понимал даже он сам. Просто так получилось.
— Ну да ладно, не лучшее место для разговоров. Поэтому… давай перекусим что ли? — сказал Майк как-то необычайно жалобно. И даже не наигранно. Он и правда хотел есть, и несмотря на все попытки не вызывать жалости, выглядел жалким как никогда. — А то мы уже давненько нормально не ели.
Майк кивнул себе за спину, где Ребекка могла увидеть Лору; притаившуюся на углу девчонку во рванье, что едва-едва выглядывала из-за фасада соседнего здания.
Сообщение отредактировал Аполлинария Моргенштерн: 16 августа 2019 - 19:14
Отправлено
Ребекка с лёгким удивлением смотрела на Майкла. Судя по всему, он весьма неплохо смог восстановиться после той длительной терапии, которой его подвергали ещё до того, как она пришла в госпиталь. По правде сказать, те назначения явно были излишними, можно сказать даже варварскими, но это отчасти оправдывалось его преступлениями, которые он совершал раньше…но сейчас это был совершенно другой человек. Немного нервный, потасканный, с запавшими глазами, но он не сварился в своём психозе. Он даже смог наладить контакт с девочкой и, судя по всему, заботился о ней. Такое поведения для людей с его диагнозом было нехарактерным.
Поэтому доктор медленно кивнула, подзывая девочку лёгким движением руки.
— Ты же понимаешь, что ей не место на улице? — мягко намекнула Ребекка, смотря на Майкла, но потом тяжело вздохнула. — Но сейчас нам нужно поторопиться. Один мой пациент несколько месяцев назад подошёл ко мне и описал ситуацию похожую на ту, в которую мы влипли. Человек, который был не человек. Искажённое восприятие реальности и ощущение того, что мир иллюзорен.
Ей не так легко давались эти слова, она как будто самим признанием того, что это может быть не бред воспалённого сознания отторгала часть себя, часть своего мировоззрения. Наверное, так же себя мог ощущать христианин, который добровольно подвергал сомнению заветы Христа.
— Он написал мне, с ним что-то произошло. Возможно, твоя помощь будет как нельзя кстати.
Женщина слабо улыбнулась, ощущая странную накатившую слабость. Её мысли плыли медленно, словно в патоке. Как будто до того чёткая и резкая реальность начинала медленно расходиться по швам и она каким-то шестым чувством ощущала эти постепенно надвигающиеся грозовые тучи.
— Заскочим по дороге в какой-нибудь фастфуд в любом случае.
И с щелчком она раскрылa дверь своего автомобиля, предлагая Майклу и девочке устроиться.
Сообщение отредактировал Adenauer: 16 августа 2019 - 21:36
Отправлено
Серые облака плыли над головой. Скучные в своей довольной безмятежности. Бессмысленные, будто пылинка, подхваченная ветром. Будто безликая толпа, разбегающаяся по городской паутине стайкой паучёнышей, едва выбравшихся из кокона. Они все сдохнут, будут задавлены чьей-то исполинской ногой, даже не осознав, кто они, где, и зачем. Они станут облаками. Будут плыть по небу, так же бесцельно, как и жили.
Но он не такой.
Не такой.
Застыв возле машины, Майк в последний раз взглянул на небо. Но не увидел ничего, за что мог уцепиться взгляд. Обыденному миру было всё труднее заставить Майку прочувствовать хоть что-то. Он был слишком ненастоящим. Слишком поддельным. Слишком бессмысленным.
Но изнанка мира была не такой.
Не такой.
Сев на заднее сиденье, Майк осторожно придвинулся к Лоре. Она опасливо зыркала на доктора Шульц, вцепившись руками в сиденье. Майк не знал, испытывает он к девочку настоящую теплоту, или всего лишь делает вид. Пытается подражать тому, что считает правильным. Иногда Майку казалось, что внутри него, и правда есть что-то хорошее. Но иногда он видел там лишь пустоту, зияющую космическим холодом.
— Всё будет хорошо, — чуть слышно прошептал он Лоре на ухо, легонько приобняв её за плечи. — Обязательно будет. — и Майк подмигнул ей, чувствуя, как машина трогается с места.
Отправлено
Ветеран
Ты смотришь на медленно проплывающий мимо Чикаго, больше ощущая чем видя, как с приближением Ривердейла город начинал гнить. Ты и сам жил не в самом лучшем месте, но ты мог хотя бы выйти из дома и дойти до магазина за пачкой сигарет и бутылкой пива, не волнуясь, что какой-нибудь недоумок полезет к тебе и словит пулю промеж глаз. Здесь же все обстояло гораздо хуже.
Хлопок выстрела в паре кварталов от остановки синхронизируется вместе с твоим шагом из автобуса. На губах невольно появляется кислая усмешка - вот и поприветствовали. Преследовавший тебя от двери квартиры запах предстоящей боли усиливался с каждым шагом, вместе с пульсацией в запястье. Уже недалеко от указанного в сообщении адреса ты набираешься решимости посмотреть на руку - загадочный символ проявляется сильнее чем в прошлый раз, врезаясь в переливающуюся незнакомыми для человеческого глаза цветами кожу с колющей глаза редкостью. Оно было уже близко. Но что?
Ученая и Сломленный
"Все будет хорошо," - говорит девочке Мун, но вы понимаете, что ничего уже не будет хорошо. Ничего не было хорошо уже четыре месяца, как бы ни казалось иначе. Все что окружало вас было не больше чем пеленой, скрывающей настоящее от глаз наивных людей. Но вы больше не могли отрицать Истину, какой бы пугающей она ни была. Или...
Или никакой истины и не было, было всего лишь два человека, медленно погружающихся все глубже в пучины своих проблем с психикой? Как определить, где кончались безумные рисунки иллюзии, а где начиналось реальное, если с каждым днем граница между безумием и правдой стирается все больше, превращается в тончайшую нить, которую так легко разорвать?
Ты моргаешь и едва не врезаешься в столб от неожиданности. Закрываешь левый глаз, взгляд которого загородил прогоняющий через весь мозг колющие импульсы символ, и давишь на педаль газа. Встречаешься взглядом с Муном, тело которого покрывала паутина линий, горящих на его коже даже сквозь одежду. Нужно торопиться, наверняка это был знак, что Гловеру было столь же плохо. С чего ты так вообще решила?
Ты моргаешь и откидываешься, вжимаясь телом в сиденье автомобиля. По всему телу волнами проходит дрожь, словно от лихорадки, и на коже проступают ярко сияющие линии. Ты смотришь в зеркальце, отмечая странный символ, заменивший собой зрачок и радужку в левом глазу доброго доктора, за миг до того как машину резко ведет в сторону. Она смотрит на тебя с удивлением, с шоком, и вы несетесь по вечернему Чикаго все быстрее, лишь Лора ничего не замечает, продолжая с чавканьем поглощать чизбургер.
Доктор, Солдат и Убийца
Вы прибываете по адресу в единый момент, под визг тормозящих покрышек. Подходите друг к другу, чувствуя, какой вокруг тяжелый воздух, от которого начинает кружиться голова. Адрес, указанный в сообщении был адресом старого кинотеатра. Здание, сгоревшее много лет назад, так и не очистилось от следов пожара. Оголенный фасад был покрыт пятнами копоти, меж разбитых окон с опаленными или сгнившими рамами гуляли сквозняки. Это место было заброшено уже давно, его никто не пытался восстановить или снести.
Почему?
В доме напротив раздаются какие-то крики, звон посуды, хруст осколков. Наверняка семейные разборки тут были нормой, да и для вас домашнее насилие не было чем-то новым, в том или ином виде. От этой мысли у Майкла бегут неприятные мысли - ему было знакомо домашнее насилие? Откуда он это помнит?
Ваши метки пульсируют в едином темпе, резонируя между собой... и между чем-то ещё. Воздух здесь был тяжелым, разряженным, будто вы оказались в горах, но само пространство вокруг казалось фальшивым, словно можно было протянуть руку и разорвать фон, сделанный из бумаги и папье-маше, открывая то, что скрывается за кулисами.
Отправлено
— Я пришел, как только смог. Что-то случилось? — спросил Гловер первым делом, когда увидел, как из подъехавшей машины выходит доктор Шульц, но выражение ее лица заставило мужчину проглотить оставшиеся слова. — Твое сообщение. Странное место для встречи, — как-то растерянно произнес он, уже понимая, что его обыграли. А когда вслед за девушкой из машины вышла растрепанная грязная девочка, похожая на бездомную, до которой еще не добрались вездесущие руки законников, и немного потерянно выглядевший парень, окончательно осознал, что это была еще одна ловушка. Их заманили сюда, в этот старый кинотеатр.
Морской черт, пронеслось в голове у Джеймса. Попасться на его удочку второй раз было уже не совпадением и не случайностью, а закономерностью. Мерцающий голубоватый свет манил тех, кто пытался выбраться из тьмы на дне океана.
Запястье отдалось глухой болью, и повинуясь некому неизвестному доселе инстинкту, капрал поднес руку к лицу и что было силы впился зубами в пульсирующую отметину. Боль из глухой стала острой, пронзила конечность, заставив дернуться, и до ушей его донеслись обрывки звуков, которых тут не должно было быть. Треск обваливающихся стен. А еще был запах серы и горелого бетона. Джеймс поднял взгляд на новоприбывших. Девчонку и парня он не знал, но Ребекка зачем-то привела их сюда. Она совсем сошла с ума? Это было не место для ребенка. Но поговорить об этом они могли и позже. Сейчас им необходимо было выяснить, что вообще происходит, и кто (или что) заманили их в одно и то же место.
Идеальное место для засады, если спросить его самого; старый заброшенный кинотеатр, в котором если кто и появлялся, то вездесущие бомжи, не сующие нос не в свое дело. Есть укрытия, из-за которых можно сделать внезапный выстрел. А ночью здесь было темно, хоть глаз выколи. Если бы он был хищной рыбой, то хотел бы, чтобы добыча пришла именно в такое место.
Everyone knows by now: fairytales are not found,
They're written in the walls as we walk.
- Starset
Отправлено
Удивление промелькнуло на лице Ребекки, когда она увидела подходящего к кинотеатру Джеймса. И лицо бывшего военного выглядело не менее странно. Их одурачили, обвели вокруг пальца. Шестерёнки в её голове заработали с удвоенной скоростью, пока она медленно приближалась к мужчине. Его слова только подтверждали туго свернувшиеся ядовитыми змеями подозрения, которые сейчас пронизывали своим потусторонним шипением разум женщины. Сердце подскочило вверх и забилось что есть силы, точно предчувствуя сочащуюся изо всех щелей невидимую опасность. Сейчас лежащую тихо, но готовую впиться в их плоть в любой момент.
Она хотела что-то сказать, но слова набухали тяжёлыми камнями в её горле не в состоянии сорваться с языке. Её взгляд неумолимо тянулся к обгоревшим посеревшим вывескам полуразрушенного кинотеатра. По его морщинам трещин и зияющим пустотой стёклам касс, укрытыми от рук вандалов ржавеющими покошенными решётками.
Ребекка всё смотрела и смотрела на кинотеатр и ощущала, как пульсация распространяется через её глаз. Радуга начинала наползать с переферии зрения, разрастаясь всё усиливающимся сиянием. Точно аура мигрени, вот только боли не было. Было лишь ощущение всё больше расползающейся по швам реальности, пока плетение окончательно не распалось с оглушительным треском, заставившим доктор Шульц что есть мочи зажмуриться и зажать уши.
Но вместо боли она слышала гул. Гул исходящий откуда-то с небес. За ним она ощутила жар. Услышала ещё один треск. Услышала отчаянный вопль, резанувший даже сквозь закрытые уши. Не в силах больше терпеть, Ребекка снова открыла глаза и в их серых колодцах отразилось пламя.
Она видела, как пламя объяло здание кинотеатра. Она видит, как ночное небо подсвечено заревом. Как языки пламени сжирают вывески и заставляют пластик течь смердящими чёрными реками. Она слышит десятки голосов, сплетающихся в агонии и смерти. Удары доносятся сквозь двери, но они остаются запертыми, затворяя выход из крематория для живых.
Отправлено
Наследник
Невозмутимая прежде дверь ожила, возмущаясь искрами, задрожала от ужаса в облаке дыма и света. Прекрасное, но безжалостное пламя с шипением прожигало металл там, где это было мучительнее всего. Огонь умело выжигал из двери саму суть ее существования, смысл ее присутствия, ее предназначение, оставляя после себя жалкую, бесполезную, пустую оболочку когда-то полезного предмета. Лишенная казалось бы таких мелочей, как замок и петли, дверь перестала быть дверью, стала неспособна вести себя, как прочие двери, исполнять привычные функции, лишилась себя. На глазах Даррена она превращалась в оплавленную пластину старой стали, в одночасье утратившей счастливое будущее. Теперь ее ожидали лишь одиночество и забвение, медленное разложение под дождем своих сожалений. Он с восторгом глядел на восхитительное пламя, пока оно не коснулось его рубашки, искрой не добралось до тела.
Мысли в голове закипели, расплавленным потоком потекли по витиеватым извилинам сознания, жгучими каплями растапливая застывшие воспоминания. Даррен завороженно глядел на мерцающие в дыму искры и отчетливо видел зарево пожара своего особняка, чувствовал жар и гарь горевшего прошлого, помнил пришедшую к нему в пламени Смерть. Ее тонкую, изящную фигуру, сокрытую за пеленой дыма, заливающуюся смехом. Нет. Не Смерть. Нечто куда как менее милосердное и более желанное. Накераэх. Это была она? Он не знал. Он чувствовал. Чувствовал прожигающую его душу сладостную боль. Скрипучий смех разорвал наваждение, рывком вернул в настоящее, переходя в протяжный стон низвергнутой двери. Путь был открыт.
Даррен осторожно вошел в почерневший от копоти проем и оказался в небольшой, но со вкусом обставленной комнате. На стенах красовались современные обои с замысловатым узором, а помимо напольного зеркала в ней находилась лишь удобная с виду кровать со стоящим рядом столиком, заставленным пустыми тарелками. Из-за обильно выступившего дыма Даррен не сразу заметил силуэт девушки, неподвижно лежащий на постели. Больше здесь не было никого и ничего. Никаких покрытых старинными письменами и заляпанных кровью фолиантов, алтарей для жертвоприношений, магических знаков на потрескавшихся камнях, тяжелых сундуков, набитых артефактами — ничего, что могло как-то приблизить его к разгадке гибели матери. Николас ничем не выдал своей осведомленности в оккультизме даже здесь, в своем неприступном убежище. Ламия была совсем иной. Одна ее комната представляла собой дешевую декорацию для второсортного ужастика. На миг мужчиной овладело разочарование. Столько стараний и проблем ради какой-то девчонки? Это было смешно. Даррен внимательнее присмотрелся к пленнице.
Она неподвижно лежала на смятой простыне, прижав стройные ноги к едва заметно колышущейся груди и неотрывно глядела на вторгшегося в ее персональный ад человека. Чересчур бледная от нехватки солнца шелковистая кожа, хрупкая, изящная фигурка, облаченная лишь в короткую полупрозрачную ночнушку, не скрывающую захватывающие дух соблазнительные округлости бедер и груди и молодое, гибкое тело. Длинные растрепанные волосы золотистым водопадом ниспадали на красивое лицо, будто бы высеченное гениальным скульптором из слоновой кости, с острым подбородком ниже миниатюрного рта. Девушка была прекрасна. Никогда прежде Даррен не видел подобной красоты. Лишь один элемент в ее внешности препятствовал достижению совершенства. Ее глаза. Большие темно-синие глаза были подернуты неестественной пеленой, взгляд девушки казался замутненным, пустым, безжизненным. Отрешенным. В них не было ее. В них не было ее души.
Даррен застыл на месте. Он мог понять Николаса. Всякий бы желал обладать чем-то настолько великолепным. Однако Николас не хотел делится. Подсунул ему какую-то служанку, когда сам забавлялся с принцессой. Запрещал своему брату даже приближаться к ней, когда без раздумий сам приводил в подвал своих друзей. Это злило. Приводило в бешенство. Прятать от него такое сокровище под землей было преступлением. Он, Даррен, имел право любоваться ею. Как и Она.
Он изучал неживой, безразличный ко всему, неподвижный взгляд девушки, подернутый туманом безучастности, за которым она скрывалась от происходящего, словно за стеклянным щитом. Это было неправильно. Кощунственно. Даррен хотел увидеть ее, таящуюся где-то в глубине этих глаз. Хотел вытащить ее на поверхность, чтобы всецело насладиться ею. Хотел лицезреть ее робкую внутреннюю красоту. Духовную и физическую. Хотел полюбоваться прелестью ее тела и души изнутри. Несомненно, под этой этой потрясающей внешностью находилась столь же невероятная, красочная и сочная плоть, иначе быть просто не могло. Даррен желал немедленно извлечь ее, желал рассмотреть все прикрытые идеальной кожей достоинства девушки, увидеть ее мысли, погладить пальцами извилины ее мозга, узнать ее чувства, увидеть биение ее сердца, почувствовать ее дыхание и понаблюдать за движением ее легких. Но это было невозможно осуществить, не повредив телесную оболочку. Проклятье! Понимание этого обжигало больнее пламени. Сперва он должен был достать пленницу из ее кокона неприятия, вытянуть ее из панциря отрицания. Даррен жаждал узреть совершенство.
Мужчина приблизился к кровати, успокаивающим голосом произнес несколько слов, наблюдая за потемневшими от потрясений сапфирами ее глаз, столь же безжизненными. Девушка не отреагировала, даже не пошевелилась, не отвела взор. Даррен дотронулся до ее оголенного плеча, почувствовал легкую дрожь ее тела. Ничего не изменилось. Он потряс сильнее. Ее голова безвольно замоталась из стороны в сторону. Ничего. Это выводило его из себя. Сводило с ума. Он заставит ее показаться. Ванн несильно, но чувствительно ударил пленницу ладонью по щеке, шлепок прозвучал в тишине ударом хлыста. Ничего. Даррен рывком оторвал колени девушки от груди. Ничего. Одним движением сорвал жалкое подобие одежды, ткань с треском разорвалась. Она заплакала. Ничего. Мужчина склонился над ее лицом, вглядываясь в выступившие слезы. Ничего! Ощутил на губах ее дыхание. Поцеловал, попробовал на вкус ее язык. Ответа не последовало. Ничего не изменилось. Даррен прикоснуться к хрупкой шеи, нашел пульсирующую в ней жизнь, спустился ниже по изгибам ключницы к ее источнику, приложил ухо к трепещущиму сердцу, стиснул нежную грудь. Ничего. Провел пальцами по рельефу ребер, погладил плоский живот, спустился ниже. Эти глаза по-прежнему не выражали ничего. Даррен прикоснулся к девушке изнутри, послышался едва слышный вздох. Ничего. Он повалился на нее, помогая себе свободной рукой.
Толчок. Ничего.
Он вытащит ее из нее.
Толчок. Ничего.
Он вытащит все ее из нее.
Толчок. Ничего.
Он вытащит ее отсюда.
Толчок. Нич… Вот она! Искра, нет, пламя… геенна безудержной ненависти. Квинтэссенция убийственной ярости.
Такой живой.
Такой прекрасной...
Сообщение отредактировал ЛакеДушеГончеТаб: 21 августа 2019 - 10:35
Отправлено
Кукла
Путь был открыт.
Боль в груди — пронзительная, ноющая и столь щемяще знакомая дыхнула в его лицо хлынувшим от искрящегося замка белым дымом, горячими и гладкими когтями заскользив по щекам. А ведь на какую-то жалкую секунду он почти поверил в то, что это происходило наяву. Почти поверил в то, что свобода была так близко: настолько настоящими казались ощущения и то, что происходило перед его глазами. Но этого не могло происходить — за тысячи часов, проведённых в этом замкнутом аду, он успел смириться с одной очевидной, прозаичной в своей честности мыслью: никто не придёт. Горький, медный привкус во рту, покалывающий нёбо и онемевший язык липкой и вязкой слюной, которую он никак не мог сглотнуть. Очередной сон, очередной обман, очередная попытка вонзить крючья в его плоть — на сколько подобных он уже клюнул, в отчаянии бросаясь к каждой предложенной наживке? Он скользнул спокойным, безучастным взглядом с оплавленного замка двери, ставшей за это время такой знакомой, на выросшего в проходе мужчину, подозрительно озирающегося вокруг. Знакомые черты лица. Знакомый цвет волос. Глаза…
Я действительно думал, что это сработает? Что эти сны, этот странный мир помогут мне спастись? Он никогда не уйдет: он был слишком глубоко внутри, какие бы маски он не носил. Извивается, дрожит, пульсирует…
Боль в груди, слишком острая и невыносимая. Чем сильнее он сопротивлялся, тем сильнее она становилась. Именно поэтому он сделал то, что делал всегда: притупил своё сознание, позволил ему, как крошечному крабику, заползти в свою раковину, отдалившись и отпрянув от собственной кожи вглубь, как можно глубже. Как только человек сделал первый, напряжённый шаг в его сторону — словно приближаясь к забившемуся в угол дикому зверьку — девушка не шелохнулась, остекленевшим взглядом следя за каждым его движением. Если он прямо сейчас набросится, она не отреагирует. А должна ли? Ища спасения от кошмарной реальности в мире снов, Алекс, притихший и затаивший дыхание на самом дне вязкого омута своего разрушенного разума, не учел одного печального факта, о котором не следовало бы забывать: сны были отражением реальности. Как девушка, которая смотрела на него в отражении зеркала, сны искажали его собственный несчастный рассудок. Это мог быть только сон. Возможно, он… уже перенесся? И если он поддастся течению, что уносило его сейчас, как говорила та путешественница…
Я действительно ничего не понимаю, ведь так? Я даже не знаю, почему я здесь. Словно я смогу забыть… Зачем вообще пытаться?
Он сделал ещё шаг навстречу девушке. То, что произойдет дальше, будет ясно без слов: в момент, когда он привалился рядом с ней на одно колено, придавив мягкую перину роскошной кровати, это поняла даже она; Алекс так точно понял. Даже не пришлось вслушиваться в мягкое, хрипловатое бормотание, которым мужчина пытался их успокоить. «Их»? Какая глупость… здесь не было никого, кроме него. Сны не считаются. Она не считается. Лишь шкура, в которой можно спрятаться. Но когда вторгшийся в его сон человек коснулся её плеча, он вздрогнул.
Как можно сражаться с чем-то, что уже произошло?
Он тряхнул за его плечо, промолвив что-то; эти слова белым шумом звенели в ушах.
Нет ни понимания, ни причины…
Голова дёрнулась, густые локоны волос заслонили глаза; щеку покалывало крошечными иголочками. Он что… ударил его? Это что-то новое. Новый способ пытаться вытащить его на поверхность и освежевать, извлечь сырую, мучительную боль. Это всё, что у него осталось. Он не отдаст её.
…есть только жизнь, и эта моя.
Его ладонь легла на бледные колени, с силой надавив. Он знал, что к этому всё шло. Она тоже. Именно из её горла вырвался сдавленный, жалкий всхлип, когда он сорвал с её тела шёлковый пеньюар. По щекам стекли капельки солёной влаги, когда язык человека грубо вторгся в её рот, покусывая мягкие губы. Слёзы… её? Его? Была ли разница? Его здесь даже не было. Он не здесь, он спрятался.
Я уже говорил это себе миллионы раз. Почему я отказываюсь это принять? Он останется.
Прикосновения — знакомые, ненавистные, отзывающиеся упругим комом тошноты в горле. Он заворочался в своей раковине; сейчас не было наркотиков, не было цепей. Отдалиться, спрятаться, закопаться туда, где его не достанут… А потом пальцы скользнули меж её ног, и Алекс закричал. Она, конечно, осталась неподвижной — кукла привыкла к этому. С ней делали и худшие вещи. Когда он повалился на неё сверху, придавливая своим телом в простыни, она никак не отозвалась. Горький привкус желчи во рту.
Толчок. Алекс кричит в бессильной ярости, в отчаянии заметавшись по своей тесной раковине. Страх. Это всё, что от него осталось?
Толчок. Алекс царапает своё лицо, согнувшись пополам и касаясь лбом илистого дна. Отвращение. Это всё, что его ждёт?
Толчок. Алекс теряет себя, теряет то, что пытался сохранить. Поверхность, солнца над которой всё так же нет. Это всё?
Толчок. Алекс видит безумный, маниакальный взгляд непроницаемо чёрных глаз. Чёрных?.. Взгляд, которого Алекс прежде не видел в этих глазах: взгляд человека, испытавшего мучительную боль, человека, который хотел причинить эту боль другим стократ. Радужку не разделить от зрачка. Аниридия? Нет. Лишь ублюдок, который сегодня забыл приказать своему бугаю приковать меня к кровати, прежде чем накачать дурью.
Треск. Раковина с жалобным хрустом крошится, но внутри неё был не жемчуг: просто его собственные зубы, сомкнувшиеся на горле человека, мучавшего его на протяжении всех этих кошмарных месяцев. Он бился с отчаянием рыбы, выброшенной на берег, с кошачьим шипением извиваясь и пытаясь выцарапать ему глаза, пинаясь и брыкаясь: похоже, в нем действительно осталось немного от человека. Хорошо. Обезумевшее животное все же было на ступень выше мясной марионетки с подрезанными ниточками, которую из него пытались сделать. Кукла, которую он сам создал для самого себя.
Может, если он убьет этого ублюдка во сне, тот умрёт и в реальности. Даже если и нет… он хотя бы попытался.
Сообщение отредактировал Bendy: 17 августа 2019 - 11:48
Отправлено
Наследник
Может, если он убьет этого ублюдка во сне, тот умрёт и в реальности. Даже если и нет… он хотя бы попытался.
Ему удалось. В один миг темно-синие глаза девушки ожили, вспыхнули гневом, озарились столь ожидаемой Дарреном страстью. Мутная пелена спала с них, явив миру истинную красоту. Наконец Даррен увидел ее. Мужчина замер, разглядывая открывшуюся ему картину совершенного в своем неистовстве, пленительного безумия. Прорезавшиеся эмоции на прелестном лице сделали девушку еще очаровательнее, что Даррен счел бы невозможным всего секунду назад. Воспользовавшись его замешательством, она незамедлительно впилась зубами в шею Ванна. Он дернулся — боль (или прикосновение?) пробежала по телу электрическим разрядом, добавляя остроты в и без того пряную смесь ощущений. Девушка задергалась, отчаянно забилась под ним, пытаясь освободиться. Пытаясь изо всех своих сил — хрупкого женского тела, истощенного месяцами плена. Даррен схватил девушку за горло, с силой сжал, заставив ее челюсти разжаться, оторвал от себя и отбросил обратно на постель, удовлетворенный полученным результатом. Теперь можно было двигаться дальше.
Сообщение отредактировал ЛакеДушеГончеТаб: 21 августа 2019 - 10:36
Отправлено
Майк выглядел так, что даже младенцу стало бы ясно «ничего не хорошо». Ничего не было хорошо. И никогда не будет.
На мгновение Майку подумалось, что доктор Шульц привела его в западню. Встретивший их здоровяк вполне мог оказаться их цепным псом. Повязать Майка. Запереть обратно, обезволить, обесчеловечить, лишить всего на свете, даже если это всё было иллюзией.
Майк потянулся к ножу, что прятался на поясе, под полами мешковатой куртки, заляпанной машинным маслом. Нож ждал, пока его вытащат. И дрожал от предвкушения. Он мечтал оказаться в крепкой руке, а потом пустить в страстный, кровавый пляс.
Но прежде чем совершить непоправимое, Майк кое-что понял.
Здоровяк был таким же сумасшедшим, как и те, с кем Майку пришлось сидеть в психушке. Ну разве что более буйным. Его бы наверняка направили на лоботомию. Вскрыли пилой черепную коробку, забрызгивая кровью белые стены, точно абстрактный экспрессионист — своё полотно. Разорвали комок ганглиев на мелкие кусочки. И принялись жрать. Жадно запихивая розоватое мясо в свои уродливые, нечеловеческие рты. Почти не жуя. Хрипя и посапывая, роняя на пол кусочки поменьше в бесконечной попытке утолить неутолимый голод.
Они все были сумасшедшими. Наглухо и безвозвратно. Вырванными из влажного и тёплого лона блаженного неведения. Обнаженными перед лицом нечеловеческих левиафанов-поработителей. Но теперь они могли видеть левиафанов в ответ.
Майк выглядел так, что даже младенцу стало бы ясно «ничего не хорошо». Ничего не было хорошо. И никогда не будет.
Он смотрел в никуда остекленевшим взглядом кататоника, с головой нырнув в дебри своего сознания. Майк пытался что-то понять. Нечто, зудевшее где-то глубоко в мозгу. Так сильно, что хотелось вскрыть себе черепушку и вытащить это нечто на свет божий. Нечто было воспоминаниями, смутными, как рядовой, ничем не примечательный день пятилетней давности. Но этот день был куда более далёким, и важным, чертовским важным, но…
Неожиданно Майка прошибло осознание, что не может копать слишком глубоко. Он рискнул потонуть в собственном рассудке. Забыться с концами. Подвести Лору.
Майк не мог пойти на такую жертву, какой бы благой и важной, жизненно важной, не была цель.
Они оказались в западне, но Майк умел смотреть сквозь трещины в стенах мироздания. Нужно было лишь постараться. Пока не стало слишком поздно.
Он бросил на Лору последний взгляд, и прошептал одними губами, что всё будет хорошо. А потом повернулся к кинотеатру и попытался вскрыть нарыв иллюзии острым лезвием искалеченного рассудка.
Сообщение отредактировал Аполлинария Моргенштерн: 17 августа 2019 - 13:56
Отправлено
Кукла
Теперь можно было двигаться дальше.
Когда мужская рука легко сомкнулась на его горле, стискивая и вдавливая извивающееся тело в смятые простыни, Алекс быстро моргнул, разжав челюсти — скорее от удивления, чем от чего-либо там ещё. В придачу к омерзительно-горькому привкусу во рту он почувствовал солоноватый, покалывающий края языка вкус мужского пота вперемешку с запахом дыма, которым его кожа и одежда пропахли насквозь — и в следующий момент мир завертелся волчком. Это был первый раз, когда Алекс чувствовал запахи во «сне» — но даже не это было тем, что вырвало его из транса. Плавно перекатившись после того, как его так грубо отшвырнули, Алекс вскочил на четвереньки, порывисто прикрывая трясущимися руками ныне нагое тело. Растрепанные волосы густой, непослушной копной скользнули на глаза; когда он порывисто тряхнул головой, стряхивая их с пути, в ту же секунду на него уставились насмешливые, всё такие же голодные глаза.
От этого взгляда мурашки пробежались по коже — но… и только. Взгляд глаз того вызывал у Алекс жгучее желание содрать свою кожу, заползти в угол и подохнуть там — или желание выцарапать их из глазниц, выскоблить одними лишь ногтями. Эти глаза…
Не зелёные. Чёрные — не зелёные.
Губы уставившегося на него человека, прижавшего ладонь к кровоточащей ранке на шее, изогнулись в похожей на гримасу усмешке — а Алекс, звучно сглотнув, инстинктивно сомкнул бёдра, одной рукой опираясь на простыни и другой прикрывая грудь. Это движение, прежде чуждое и далёкое, как позабытое звёздное небо, сейчас казалось невыразимо естественным. От этой мысли в его груди что-то мучительно дрогнуло и заворочалось. Губы предательски дрогнули.
— К…к… — он хрипло закашлялся, съёжившись на смятых простынях. Смятение, гнев и крошечный огонёк надежды вновь вспыхнули в его груди — первые мысли не обманули? Это был… другой человек? Это был не сон? Как же мучительно болело горло… когда он в последний раз говорил? Кричал, плакал, рыдал, рычал… Но когда он в последний раз произносил человеческую речь? — К-к-кто?..
Неожиданно он вздрогнул; затравленный, оживший взгляд метнулся в сторону двери. Сколько времени он провёл, уставившись в поверхность тяжёлой стали, сколько раз чуть не содрал ногти, пытаясь сделать что-нибудь с замком. Эта дверь, эта ненавистная как всё в этом месте дверь…была открыта. И тут же вслед за этим хлынули ощущения и эмоции совсем недавние — этот же взгляд уставился на незнакомца, который… который попытался…
Он подавил рвотный позыв, скрутивший живот в тугой узел. Нет, не время. Бежать, бежать отсюда — пока дверь ещё открыта. Пока не вернулся он.
Отправлено
Его слова заставляют её едва поезжиться на месте, словно от укола в самое сердце. Легкого, едва ощутимого, но все же достаточно сильного, чтобы не отрицать его. Нет. Дело не в ритуале. Дело не в том, что он везет её домой. Дело даже не в том, что он не меняется. Не в том, что он отказывается ей рассказать то, что знает. «Я и моя возлюбленная» — как же без этого. Он был слишком идеален. Слишком, чтобы не найти себе кого-либо. Петра никогда не заводила отношения на работе: ни с кем из моделей, хотя некоторые были подобно Ахиллесу. И всё же. Нет. Никогда. Слишком много проблем. Постепенно же, днем за днем, они становились ей противны: восторг раз за разом утихал всё быстрее, и очень скоро ничего кроме равнодушия она не испытывала.
— Вы же понимаете, — говорила Петра спокойно, — что если хотите, чтобы я запечатлела эти мгновения на фото — то подобное идет по совсем иной расценке?
С несколькими дополнительными нулями. Стоило бы добавить.
— Полагаю, Стефан показывал вам.
Конечно, деньги для него не проблема. Конечно. Конечно.
— И я могу попросить кое-что помимо денег, — проговорив это, она замолкла и отвернулась к окну, всем своим видом отвечая, что на этой ноте разговор окончен. Излюбленный прием, чтобы набить себе цену.
Деловой центр постепенно сменялся иными районами; улицы, вычищенные до блеска, дорогие бутики с их дешевой рекламой, рестораны, биржи, конторы — сколько всей грязи хранилось под их оберткой. Каким же фальшивым казался этот мир. Этот город. Она сама. Петра едва прикрыла глаза, облокотившись на сидения, тяжело вздыхая. Невзначай она открыла окно: стало душно, невыносимо душно.
Отправлено
Отправлено
Наследник
Даррен прижал ладонь к едва кровоточащему укусу, другой рукой приводя себя в порядок. Он с довольной ухмылкой наблюдал за ничтожными попытками девушки отдалиться, прикрыть свою наготу. Пару мгновений назад ее это, казалось бы, ничуть не беспокоило. Разительная перемена. Прямо-таки перевоплощение. Мог ли он считать, что своими стараниями вернул девушку к жизни? Как в той старой-доброй сказке про спящую принцессу, что читал ему Мартин перед сном в далеком детстве. Теперь она стала напоминать человека, и было возможно взглянуть на содержимое ее головы самым наибанальнейшим образом:
— Мое имя — Даррен Деон фон Ванн, можно просто — Даррен. Находимся мы сейчас… в гостях у моего брата, Николаса, — мужчина старался говорить как можно спокойнее и дружелюбнее, стараясь не расхохотаться от нелепости ситуации.
Короткая передышка остудила кровь и позволила трезво оценить сложившуюся ситуацию. Даже если Николас обещал явиться лишь к вечеру, не стоит задерживаться в этом подвале, время играло против них. Его горничная наверняка заканчивает готовить обед и вскоре начнет искать пропавшего гостя, кроме того, дым могли заметить другие слуги. Кто знает, что уже поджидает их наверху? Данный момент не подходил для дальнейших наслаждений ни местом, ни временем, ни возможностями. Можно будет продолжить позже. Мужчина не взял с собой ни ножа, ни скотча, а без них в процессе извлечения прекрасного возникали серьезные осложнения. Позже. Нужно взять все под контроль и убраться отсюда. Найти подходящее место, где им никто не помешает. Отчего-то Даррену казалось, что она сможет его понять. Кто, если не она?
Следовало убедиться, что эта красавица не намерена носиться голой по поместью и будоражить персонал. Однако, у Даррена не было уверенности в том, что девушка вообще его услышала или поняла смысл сказанного. Она неотрывно глядела на искалеченную дверь, припавшую к ступеням, что вели наверх, прочь отсюда. Заметив, что нагота мешает ей успокоится, он аккуратно снял рубашку и медленно, без резких движений, словно дикому зверю протянул одежду пленнице.
— Не бойся, я не трону тебя и не позволю больше никому к тебе прикоснуться, — бессовестно лгал аристократ. — Прошу меня простить, я всяко пытался привести тебя в чувство, но эффективным оказалось лишь... крайнее средство. Нам с тобой нужно уходить отсюда, пока не вернулся Николас. Ты с ним уже успела хорошо познакомиться, а я пока не готов узнать эту сторону его личности. Скорее, надень это и пошли. В особняке полно преданных ему людей, но я знаю место и знаю, как выбраться отсюда. Я выведу тебя. И тебе, и мне стоит на время укрыться и во всем разобраться, и я знаю одно подходящее убежище, — ласковым тоном выдавал ложь за истину Даррен, смешивал правду с вымыслом в чаше ее ожиданий и надежд.
Какая разница, что он знал лишь на толику больше, чем сама пленница?
Если можно было добиться желаемого словами, не было смысла все усложнять и тащить свой трофей на себе? Девушка в состоянии идти за ним самостоятельно.
Навстречу своему спасению. Навстречу уготованным им для нее откровениям.
Даррен заглянул за дверной проем. Лестница еще была пуста. Почти пуста. На нижней ступени восседал Барс и лениво наблюдал за живописной сценой своими бесстыжими зелеными глазами. В ожидании ее ответа мужчина с улыбкой произнес:
— Конечно, ты можешь остаться тут, если хочешь. Не спасать же тебя насильно.
Ложь. Сплошная наигрязнейшая ложь.
— И если ты все же сможешь довериться мне, скажи: как твое имя?
Сообщение отредактировал ЛакеДушеГончеТаб: 21 августа 2019 - 10:37
0 пользователей, 0 гостей, 0 скрытых
