Копыто одной из пегих лошадок снова скользнуло по неровному камню, выворачивая его и отправляя с тропы в пропасть, и вслед с мрачной весёлостью понеслись камушки поменьше. Звук падения не доносился - падать было слишком высоко, а камушки были слишком малы.
- Алано, я боюсь, что лошади дальше могут не пройти, даже в поводу, - Эленвен остановилась и хмурясь оглаживала лошадь, что беспокойно косила карим глазом и давно уже щупала каждый шаг. - Это не горская порода. А если тропа ещё сузится, мы не сможем их развернуть. Судя по карте, мы почти прошли, но мне беспокойно.
- Прошлый раз она была много шире - глядя на тропу, что, изгибаясь над пропастью, скрывалась за поповоротом, - Эленвен, я схожу, посмотрю, что там дальше. Ты пока побудь тут с лошадьми.
Он оглянулся, посмотрел на Эленвен и пошел вперед. Доби сначала, вытянув шею, смотрел ему вслед, но не выдержал и побежал за Алано.
- Будь осторожнее! - крикнула вслед альтмерка, удивляясь сама себе. Она никогда не замечала за собой трепетности. И удивилась ещё больше, когда вдруг прибавила тихо: - Любимый.
Проводив фигуру Алано взглядом, она осмотрелась. Обвал, который с виду произошёл не так давно и сделал из извилистой, но надёжной горной тропы узкий и опасный карниз, тут почему-то вильнул, оставив уступ почти нетронутым, даже тянулось вверх деревце, цепляясь корнями за бедную каменистую почву. Видимо, на ход обвала повлиял резкий поворот тропы, который они только что миновали. Но дальше дорога опять становилась ненадёжной.
Лошади, почувствовав ровную землю под ногами, успокоились и дружно потянулись к бедному деревцу. Эленвен прикрикнула на них, но тут же передумала - они уже несколько дней не видели травы, питаясь лишь зерном, а деревце отрастит новые ветви, если не будет нового обвала.
Ослабив подпруги и зацепив поводья за луки сёдел, она отпустила лошадей, которые тут же принялись обдирать листву, а сама присела на нагретый солнцем камень, закрыв глаза и подставив лучам лицо. Тихо посвистывал ветер, лошади мерно жевали, и через несколько минут она задремала.
Алано тем временем прошел по тропе, отметив, что за дальше за поворотом она находилась во вполне проходимом состоянии для лошадей.
***
Звякает металл о металл - тихо, словно боится даже самым малым шумом спровоцировать лавину. Горный переход - опасное занятие, особенно для закованного в тяжёлый доспех рослого норда. Эшер шумно выдохнул сквозь ноздри струи пара - настоящий северный дракон. Воин опустил голову, высматривая ослабленный ремешок, из-за которого наплечная пластина чуть съезжала влево. Взгляд задержался на шелковистом шнурке амулета Мары, спрятанного под тёплую рубаху, ближе к телу и сердцу. Латунь давно впитала тепло горячей крови влюблённого Волка и теперь согревала его самого.
Ни сам берсерк, ни бард не помнили, откуда у них эти амулеты. Норды просто очнулись возле руин, а на их крепких шеях уже блестели символы вечной клятвы друг другу. Шутка или подарок остальных наёмников? Благословение Мары? Не было времени выяснять, Эшер увёл барда от руин почти сразу после пробуждения обоих. Оставаться в лагере и ждать, что культисты Молаг Бала и сами даэдра затеют в следующий миг, представлялось воителю скверной идеей. Особенно теперь, когда в его жизни появился мужчина, ради которого хотелось жить. И которого хотелось уберечь от всех напастей Нирна.
Так они и бежали прочь по горным тропам - от предназначения, от рока, от себя. За это время почти не разговаривали - Потрошитель был смурнее тучи, обеспокоенный молчанием своего кровожадного топора. Каждый миг всё сложнее было гнать от себя мысли, что близится день, когда он по глупости наступит на камень, под которым свила кольца болотная гадюка. Раньше Эшер искал смерти. Теперь спасался от неё.
Внезапно норд остановился, вскинул голову. Ему показалось, или сквозь завывания северного ветра пронеслось конское ржание? Хорошо, если так. Лейв выглядел усталым от долгого перехода по колено в снегу, лошади сейчас будут очень кстати. О печальной судьбе их владельцев Эшер по привычке даже не задумался. Брать по праву сильного воин привык задолго до того, как его руки незримыми цепями приковали к Умбре.
- Ты слышишь? Впереди? - в меру громко, чтобы перекричать ветер, но не обнаружить себя перед будущими жертвами, спросил берсерк у спутника.
- Да, конечно слышу. - Слух у барда и впрямь был хороший. - Кто-то впереди. Не отряд, судя по всему.
Легкий на подъем, привычный к странствиям, Лейв бодро следовал за своим любимым. Эшер вел их куда-то, а Лейв не особо интересовался, куда. Сейчас весь мир открыт, надо бы добраться до какого-нибудь города подальше от диких мест и войны, да отдохнуть. Пусть чутье берсерка ведет их, он опытный воин и знает, как не попасть в передрягу. Бард украдкой любовался своим спутником, иногда касаясь амулета. Лейв не был суеверен, но этот дар казался ему даром богини, особенно после сна в руинах. Что, если и правда Мара как-нибудь поможет им? Лейв старался не задумываться и не мечтать.
Эшер кивнул и потянулся за секирой. Эбонитовый топор удобно лёг в широкую ладонь, но всё ещё молчал. Не бежали по воронёному древку пурпурные трещины, не пахло сгоревшей кожей на руке, не чадил зловонный дымок. Берсерк озадаченно свёл брови, но решительно пошёл вперёд - кто бы ни оказался за горным поворотом, участь его предрешена. Им с бардом нужны эти лошади.
Рослая фигура с плащом из хлопьев снега показалась из-за горного выступа, который изогнул тропу. Синие глаза, болезненно щурясь от резкого ветра, выхватили двух лошадей, мирно жующих побеги худосочного деревца. А недалеко от них сидел на плоском валуне некто - пусть высокий, пусть в сияющих на солнце полных латах, но один. Эшер криво и жестоко усмехнулся, перехватил оружие в обе руки, быстрыми шагами сокращая расстояние до неизвестного воителя. Или... воительницы?
Топорище вспыхнуло, а из глотки норда вырвался болезненный стон. Умбру стремительно опутали нити мерцающего пламени, а голову Потрошителя разодрал набат шипящих голосов. Дурак, какой же ты дурак, влюблённый Волк. Поверил в собственную выдумку, решил, что бард снял твою душу с крюков разумного оружия. Но топор выбрал свою жертву ещё тогда, в таверне. И, очевидно, добычу упускать не собирался. Может, именно его неявный шёпот и привёл нордов сюда?
Эшер в последнем, отчаянном усилии попытался развернуться, найти глазами Лейва. "Милый, помоги, не отдавай меня ему!" - хотелось крикнуть на пределе своих сил. Совсем рядом, в нескольких шагах, зияет рваным шрамом пропасть. Так соблазнительно выбросить Умбру в её ненасытный зёв! Но нельзя. Уже пробовал. Стоит носителю и ноше отдалиться, как разум Волка изойдёт отравленной кровью. Соловей заслужил много больше, чем пускающего слюни калеку на руках.
"Убей... убей её... разорви на куски... выброси их в пропасть..." - шёпот страшной ломкой отзывался в самой сердцевине костей. И был только один способ эту муку прекратить. - "Мы ПРИКАЗЫВАЕМ!"
Он должен подчиниться.
- Прости - беззвучный хрип срывается с губ. То ли мольба перед эльфийкой, то ли перед мужем. Яркие, полные невыразимой боли глаза закрываются, чтобы через миг явить миру безумное сияние холодного огня. Не говоря больше ни слова, одержимый Потрошитель замахнулся топором и с кровожадным оскалом побежал к сопернице.
Лошади испуганно заржали и разбудили Эленвен за мгновение до того, как она была бы мертва. Этого мгновения едва хватило, чтобы скорее инстинктивно, чем понимая, что происходит, швырнуть, уронить вбок и откатить своё тело с камня, по пути едва не промахнувшись мимо рукояти положенного рядом меча. Ещё полмгновения - на то, чтобы попытаться вскочить. Но ноги затекли от этой напрасной дневной дрёмы, и всё, что успевает Эленвен - это подставить меч под удар, держа за рукоять одной рукой и оперев его плашмя о наруч другой, защищая голову и плечи, и прокричать в странные и страшные, будто бы и не видящие ничего глаза Эшера: "Мы не отдали его Молаг Балу! Мы бросили его в колодец! Никто не погиб!". Но успевает она прокричать только "Мы не отда...", когда на неё обрушивается чёрная секира. Это удар такой чудовищной силы, что на секунду оглушает её, она чувствует лишь, как раскалённая волна проходит по клинку, походя заливает немотой запястье, локоть и если верить ощущениям, дойдя до плеча, вырывает из него руку. Но она знает, что этого не может быть, хотя и не в силах сдержать крик - пронзительный от боли и яростный от усилия не дать разжаться пальцам, которые она сейчас не чувствует.
Пока он делает очередной замах секирой, она орёт и, стараясь не выронить меч, всё таки поднимается на ноги. К пальцам, к руке начинает возвращаться чувствительность, но каждое усилие, каждое движение теперь отзывается страшной болью первого - принятого так, как нельзя - удара.
- Мы уничтожили Кристалл, Эшер! - пятясь назад, всё таки выкрикивает она, наивно полагая, что ни у кого не может быть причин убить её просто так. Вдруг она по-настоящему пугается. Но не потому, что человек с нечеловеческим взглядом подходит всё ближе для нового смертельного удара. Она вспоминает, что после того, как Лейв ушёл из руин, она больше не видела его. Может быть, он не дошёл до выхода?
- Эшер, мы не тронули Лейва, мы отпустили его! Он ушёл к тебе!
Но как бы сильно не кричала Эленвен, звук её голоса не мог заглушить затопивший последний оплот человеческого шёпот в голове берсерка. Воин, норд, любимый - всё это сгорело в яростном блеске синего огня. Теперь перед эльфийкой были просто руки, которые поднимали и опускали охочий до крови разумный топор. Ужасно смердело палёной кожей, от ладоней витязя, извиваясь на ветру, шёл чёрный дым, а лицо Потрошителя раздирали гримасы боли и ненависти. Однако удары не слабли, а лишь набирали скорость и напор. Зверь, несмотря на собственные муки, шёл убивать. И казалось, уже ничто не сотрёт кровожадный оскал с его обветренной морды.
Потрошитель не задумывался над изяществом ударов. Казалось, он вообще не думал, и ярость плотной пеленой застила его взор. Мужчина просто наносил косые удары от плеча до пояса, вкладывая в каждый из них свою недюжинную силу. Пурпурной молнией серп топора взрезал холодный воздух и высекал снопы искр из преграждающего ему путь двуручного меча. Досадное препятствие, что не даёт добраться до закрытого кольчужным хауберком горла, разорвать чужую плоть и утопить клыки в крови. Берсерк заревел, как горный тролль, ещё раз замахнулся и ударил топором о неловко подставленный двуручник.
Какой бы мастер не трудился над мечом, но даже умело обработанный металл не мог противиться напору даэдрической реликвии. С жалобным лязгом блестящее на солце лезвие переломилось у самого эфеса, а тяжёлый сапог ударил эльфийку в прикрытый латами живот.
Лейв, идущий за Эшером, сначала даже не понял, что происходит, куда он отправился, так странно оглянувшись на него, как будто просил... защиты? Лишь потом запоздало дошло, что берсерк увидел какого-то человека. И теперь, как обычно, Лейв держался подальше, если наемник отправлялся в бой - даже побратимы в бою не вставали рядом с бешеными детьми севера, в священной ярости сокрушающими равно и чужих и своих. А что уж говорить о жутких чарах топора. Когда же Лейв понял, что перед ними - Эленвен, а не какие-то бандиты, жуть нахлынула на него. Вспомнился страшный сон, голос Вайла в ушах, жуткая фигура эльфийки, в которую превратился призрак перед ним. Лейв хотел побежать к Волку, но ноги не слушались, время как будто замедлилось, и как в кошмаре он лишь видел перекошенное лицо Эшера, взметающийся топор да падение Эленвен.
- Ульфр! - Жалко позвал-проговорил он, не в силах кричать, и все же пошел к нему, подняв руки в умиротворяющем жесте, надеясь на... что? - Ульфр!
- Эшер! - в унисон Лейву прохрипела Эленвен, не знавшая ни истинного имени своего убийцы, ни того, что это не человек убивал её сейчас. Не было времени для того, чтобы связать воедино странное свечение топора, жуткий запах горелой плоти, которому неоткуда было взяться, кроме как от дымящихся ладоней норда, его невидящий взгляд. Она не могла вспомнить имён богов, лишь выставляла перед собой зажатый в онемевшей руке беспомощный обломок меча и хватала ртом воздух, не в силах разогнуться. А топор уже поднимался вновь, не быстро, не медленно, неотвратимо, и пытаясь что-то сообразить сквозь овладевший ею ужас Эленвен вспомнила о кинжалах, что практически насильно всучил ей мастер-орк, оружейник в Имперском городе, таком далёком от этого проклятого скального выступа. Она нашарила первый кинжал и бросила его - не целя, глупо, по-женски, словно кокетка, с нарочитой сердитостью кидающая цветком в ухажёра, что принёс ей не то пирожное. Кинжал нелепо брякнул о занесённый топор и... отскочив, мазнул лезвием по щеке норда.
Казалось, что воин на мгновение опешил. Нет, не выкрикнутые имена привлекли его внимание. Не кровь, вязко текущая по подбородку на пробирающем до самых костей ледяном ветру. Не метательный кинжал, которым только что ранила его эльфийка. Многие ратники носили запасное оружие. Но соперница напротив стала первой, кто не умел им пользоваться. Эшер криво усмехнулся. И вот её ты нарёк достойной, проклятый топор? Да альтмерка не продержится и десяти ударов сердца. Безоружная или просто неумелая - Потрошитель никому не являет милосердия. Следующий кинжал норд отбил широким лезвием секиры, как щитом, и тяжёлой поступью направился к врагу. Несмотря на вес доспехов, эльфийка поднималась, но так же поднимался и топор, готовый нанести последний, сокрушительный удар. Широко распахнутые глаза Эшера сверкнули яростной лазурью, когда норд с гортанным криком обрушил своё ужасное оружие на жертву.
"Умри!" - заскрежетали голоса в своём хоровом вопле. Но, вопреки призыву, секира словно налетела на незримое препятствие и... остановилась прямо в воздухе, на полпути по гибельной дуге до шеи Эленвен. На лице норда отразилось замешательство, затем физическое напряжение - налитые силой руки налегли на топорище, но не могли сдвинуть его ни на йоту, как будто не воздух был под лезвием, а несокрушимый гранит. Драгоценные мгновения, отделившие жизнь и смерть обоих воинов, таяли морозными снежинками. "Умри" - с торжеством прошипел на кромке сознания Умбра. И только сейчас Эшер понял, что возглас этот предназначался вовсе не альтмерке. А ему.
Впервые за шестнадцать долгих лет топор отказался подчиниться рукам своего носителя. И теперь, застывший, равнодушно висел в воздухе.
Наверное, была какая-то крупица времени между тем, как Эленвен поняла: удара почему-то не будет, и тем, как она всадила последний нож прямо под кадык проклятому и преданному Волку. Не кидая нож - уже не было ни места для замаха, ни сил, ни веры - а просто подавшись вперёд, протянув руку и воткнув острие по самую рукоять. Да, наверное было то мгновение, трещина во времени, когда можно было остановиться. Но она не успела. И глядя в странно проясняющиеся, а не потухающие глаза норда, вдруг почувствовала себя убийцей.
Булькающий хрип вперемешку с брызгами тёмной крови вырвался из горла Потрошителя. Синие, теперь уже обычные глаза смотрели прямо перед собой с детским обиженным разочарованием. Чего в нём было больше: страха смерти, горечи от поражения или предательства Умбры? Не выпуская оружие из впаянных в топорище обгоревших рук, воин сделал пару неуклюжих, дёрганых шагов назад. Туда, к Лейву, которого не сумел уберечь от участи страшнее смерти. Родной, взглянуть бы на тебя ещё разок, всего разок...
Перед глазами темнело, направления спутались, мгновения тянулись как века. Воздуха, не было воздуха, лёгкие жгло, а мышцы стремительно слабели от потери крови. Несколько шагов, несколько ша...
Воин пошатнулся, когда его стопа ушла вниз, под обвалившийся снежный карниз над пропастью. Нелепый взмах руками, последняя попытка ухватиться за прозрачный горный воздух, и пальцы разжимаются, демонстрируя ожоги на ладонях. Чёрной молнией Умбра полетел в ненасытный зев ущелья - топор больше не нуждался во владельце, доживающем свои последние удары сердца.
Два удара. Только что он позвал Волка. Только сделал шаг вперед, поднимая руки. Только еще можно было что-то исправить, как бард уже понял, что поздно. И как в ужасном сне, бежал и понимал, что не успеет. Шаг. Позволено ли мне будет в отчаянии ухватиться за твою руку, чтобы и там, куда ты уйдешь, быть с тобой? Еще шаг. Позволено ли мне будет? Боги! Боги, будьте вы прокляты! Пальцы касаются пальцев, глаза смотрят в глаза, я смог. Но не успел. Ты тяжел, а я не могу отпустить тебя. Я шел, шел и нашел, и гореть мне теперь с тобой. Камни уходят из под ног, и мгновение дольше вечности. Ульфр...
Опоры больше нет, но страха нет тоже, даже когда начинается последний полёт на дно каменистого ущелья. Уже нет сил, чтобы оттолкнуть любимого, вырвать свою руку из его руки. Но Волк всё ещё может преданно смотреть в эти чайные глаза, которые разглядели в бездушном монстре человека; на разлитые по воздуху золотистые пряди, такие мягкие, словно насмешка над собственной колючей порослью; на блестящий амулет богини Мары, что выскользнул из-под одежды, но упрямо не желает соскальзывать со смуглой шеи. "Лейв" - хрипит, но слова застревают в распоротом горле. Только онемевшие пальцы касаются тёплой руки. Только редкие слёзы текут из синих глаз. Тонкий свист ветра врезается в уши за миг до падения. Удар. Темнота. Долгожданный покой.
И встреча на одном берегу по ту сторону реки забвения.
http://www.youtube.com/watch?v=Os-VtYoLUUk
***
...Снегопад прекратился несколько дней назад. К счастью, по ущелью всё ещё можно было пройти. Полдюжины беженцев и пара солдат, списанных из-за ранений - вот и весь крохотный отряд, который углубился в каменистое пространство между высоченных скальных стен. Ущелье должно было вывести отступающих к реке, надежно спрятав от врагов, а там вдоль русла они вышли бы к лесу. Рискованно было соваться сюда - любое крупное животное, обычно избегающее людей, любой сход оползня представляли смертельную опасность. Но пока кругом царила тишина. Только северный ветер напевал свои тоскливые мотивы.
Путники остановились передохнуть в тени скалы, надежно спрятанные валунами. Лишь солдат постарше - высокий, крепкий имперец - не присел. Он решил сходить на разведку и, углубившись в скалистое нутро, пробирался между камней и высматривал, не мелькнет ли где медвежий след. Пещерные медведи - страшные твари. Но нет, все было тихо. Мужчина собрался вернуться назад, но его внимание привлекло нечто странное. На скале маленьким флагом вился лоскут истлевшей ткани, будто пометив это место для кого-то. Обогнув несколько заиндевевших валунов, безымянный солдат приблизился к стене ущелья и обнаружил два скелета, по-видимому, очень старых. Не раз занесенные снегом, который потом таял, они были вморожены в глыбы серого ноздреватого льда, как в огромную сталгримовую могилу. Одну на двоих.
Скелеты как скелеты, не они стали интересны имперцу. Чуть поодаль он заметил рукоять. Чёрную, блестящую. И сломанную. Мужчина огляделся: то тут, то там в ледяной оправе покоились неровные куски резного эбонита. Видимо, когда-то они были частью большего, но теперь годились только на переплавку. В меч, например. У разведчика как раз был на примете знакомый орсимерский кузнец, внук известного в своё время мастера из Имперского Города. Дело за малым - только дожить до встречи с ним и выбраться из этого ущелья. Мужчина горько усмехнулся. Подойдя ближе, он коснулся вмёрзшей рукояти и с силой потянул... чтобы через миг испуганно обернуться. Показалось, или он услышал шёпот за своей спиной? Пожалуй, просто ветер, чтоб его.
Через несколько минут все осколки, которые разведчик смог найти, были аккуратно отняты у льда и завёрнуты в походный плащ. Драгоценную ношу мужчина бережно прижал к груди, к самому сердцу. Имперец снова посмотрел на висящий лоскут. Гляди-ка, с вышивкой... видимо, оторвался от рубахи одного из этих бедолаг. Хоронить останки толку нет, пока их откопаешь, да и оставленные позади начнут волноваться - он слишком долго отсутствовал. Словно в ответ на мысли имперца, тряпица скользнула вниз и полетела, унесённая метелью. Теперь и следа не найти. Как не найти настоящего имени безвестного солдата. История Нирна запомнит его кровожадным воителем, который разделил с любимым эбонитовым мечом множество смертей и своё новое имя - Умбра.
***
Жемчужная дымка тумана окутала верхушки деревьев, уходящих вдаль и в стороны, насколько мог окинуть взгляд. Тепло наполняло вечерний воздух, закатное солнышко ласкало плодородную землю. Птицы щебетали на все голоса, вознося мелодичную песню друг другу и летней пасторали вокруг.
Время от времени напевы заглушал громкий треск, который раздавался со стороны небольшого, обнесённого чисто символической оградой дворика на одну крепкую избу и дымящую в небо баньку. Запасы дров под навесом щеголяли пробелами и, как нетрудно догадаться, хозяин дома сейчас деловито исправлял эту оплошность. Вернее, один из двух хозяев.
Плотницкий топор снова взлетел и рухнул, расколов полено на две части одним ударом. Руки, что крепко сжимали отшлифованное топорище, явно не привыкли орудовать лёгким колуном и вкладывали в каждый замах слишком много силы. Зато работа спорилась быстро. Прохладный ветерок приятно щекотал взмокшую спину обнажённого до пояса мужчины. Светлые лохматые пряди перехватывал кожаный плетёный ремешок, а солнечные блики ласково играли на смуглой, но совершенно чистой коже, под которой перекатывались жгуты мускулов. Ни татуировок, ни шрамов. Только весело подмигивает небу латунный амулет на шее. Да пикантно румянятся свежие царапины на спине и чуть ниже.
Ульфр громко выдохнул, смешно округлив щёки, и выпрямился, подставляя лицо солнцу. Топор он небрежно бросил себе под ноги, вогнав в рыхлый чернозём по самый набалдашник. На грубоватом лице расплывалась широкая улыбка, когда норд представлял сытный ужин на двоих и то, что следовало после. Вот только легконогий охотник что-то задерживался. Мужчина приложил ладонь козырьком к бровям, спасая глаза от солнца, и стал вглядываться в тёмную линию древесных исполинов.
Шумит лес, заходящее солнце золотит стволы, пахнет прогретой смолой, хвоей, цветами и еще чем-то необыкновенно хорошим. Кругом стихает дневной гомон. Прощебечет птичка, комарик прозвенит возле уха, прошуршит в листве хлопотливый еж - ничто не мешает слышать, как ветер качает мачтовые сосны и кроны зеленых великанов мерно гудят, как морские волны. Надо будет сходить за грибами, на охоту теперь не скоро, мяса хватит.
Хорошая добыча сегодня на его плечах - совсем молодая лань, большеглазая, глупая, как подпустила к себе охотника на выстрел? С первой стрелы, правда, лишь подранил, но быстро исправил свою оплошность. И шкурка пригодится, и мяса хватит на неделю, все пойдет в котелок. Тащить тушку тяжело, приходится давать себе передохнуть. Но недолго - он спешит.
Молодой высокий норд вышел из-под сени леса. Золотистые волосы стянуты косичками, легкий загар так и остался с ним, но ушла усталость, карие глаза смотрят тепло на крепкого Волка. С опушки тянет дымком. Дом!
Подошел, свалил ношу с плеч. Будет работы на вечер - разделывать. Зато потом и банька кстати. Но прежде заглянуть в любимые синие глаза, ощутить нагретый металл амулета у себя на груди и эту радость - приходить домой, туда, где тебя любят и ждут.
Вздох облегчения срывается с губ, когда знакомая фигура выныривает из-за широких спин древесной стражи. Да ещё с добычей! Норд уважительно присвистнул. Нет, он не беспокоился за мужа, бывший наёмник точно знал, что здесь Соловью ничего не угрожает. Но свежие воспоминания о заботливых руках и отзывчивом теле... не хотелось расставаться с ними ни на миг.
Северянин положил широкие ладони успешному охотнику на талию и властно притянул к себе, жадно вбирая ноздрями лесной дух, которым пропитались волосы и одежда Лейва. Обветренные губы коснулись губ напротив - страстно, чуть прикусывая, нос скользнул по острой скуле и лоб прислонился ко лбу. Небесная синева и пьянящий мёд глаз согревали друг друга, понимали всё без слов. Позади мужчин уже топилась банька. Сегодня ночью молодой охотник будет награждён за первоклассную добычу.
- Ты молодец, но бродишь слишком долго. Я скучал - по-волчьи лизнув барда в щёку, прошептал Ульфр. - Годы, столетия, вечность - мне всегда будет тебя мало. Спасибо Маре, что не разделила нас.
Норд с лёгкой улыбкой отстранился и, почтенно взяв в пальцы свой амулет, поцеловал его. Затем положил ладонь на амулет Лейва и улыбнулся ещё шире, когда сердце барда радостно откликнулось.
- Тяжеловато было тащить. Хотя я и не хрупкий, но до тебя - он провел руками по широким плечам воина - мне далеко. И я скучал тоже.
Родное тепло под руками. Хочешь, не хочешь - а не выдержишь, обнимешь, прижмешься, вдохнешь любимый запах. И Лейв не отказал себе в этом удовольствии.
- Спасибо Маре - как эхо, повторил он, и коснулся священных рун на своем теле, единственных шрамов, от которых он не хотел избавляться никогда.
Есть ли в мире сила превыше всех богов? Могут ли существовать руки сильнее Любви и Милосердия? Позволено ли мне будет в отчаянии ухватиться за твою руку, чтобы и там, куда ты уйдешь, быть с тобой... Мне было позволено. Пройдут времена времен, и вселенные сойдут с оси, и Пожиратель Миров сделает свое дело - но и тогда я буду помнить тебя, мой Волк. Потому что ты будешь рядом.
Норд без уговоров подхватил мягкую лань и взвалил ношу себе на плечи. Тяжела, но не особо. Его руки знали вес намного больше и страшнее. Напоследок мазнув Лейва носом по щеке, Ульфр с улыбкой пошёл в сторону разделочной сарайки, доверив мужу хлопоты по дому. Наконец, после долгих и суровых лет, в синих глазах Волка плескалась безмятежность.
Безмятежность. Неспроста обитатели Нирна так прозвали план Клавикуса Вайла.
Когда утром пробудишься ты в тишине,
Я - то небо, что видел ты в сказочном сне,
Я - та птица, что высь рассекает крылом,
Я - сияние звезд в темном небе ночном.
Ты не стой и не плачь на могиле моей.
Это просто земля, я не мертв, я не в ней.
Мог ли я предсказать немерцающий свет,
Что так манит меня в даль, где слов больше нет?
Нет, никто не воспел мне небесный покой.
Я в блаженство шагнул - я вернулся домой.
