— Сочувствую, подруга, — офицер Брюс Штайнберг хлопает Агнес по плечу, но без усердия, точно боясь навредить. — Похоже вы заползли в такую нору, куда не стоит соваться никому на свете. Может оно и к лучше, а может и нет. Не мне судить. — он достаёт из пачки здоровую сигарету, и, зажав её в зубах, долго пытается поджечь. Крохотный огонёк никак не хочет загораться под холодным дождём, но офицер Брюс Штайнберг продолжает стирать палец о колёсико. Кажется, кровь пойдёт раньше, чем он сумеет высечь искру, однако пламя всё-таки загорается. Он вдыхает терпкий сигаретный дым и выпускает его в виде облачка. Проверяет табельный пистолет, блестящий в свете одиноких лучей. Спускается вниз, туда, где власти лишены и солнце и луна.
Шаги по мокрым ступеням эхом разносятся по тёмным тоннелям метро. Станция пустует, точно весь полуночный город вымер от чумы или иной напасти. Облезлые стены, съедаемые плесенью, навевают тоску, пол усыпан бетонной крошкой и кусками отвалившегося кафеля. Тусклого света ламп не хватает, чтобы прогнать темноту, полумрак властвует на станции, изредка сменяясь кромешной темнотой, когда свет гаснет из-за постоянных перебоев. Звенящая тишина давит на голову, путая обрывочные мысли, но, совсем скоро, она сменятся гулом приближающегося поезда…
Вагон, изрисованный граффити, как изнутри, так и снаружи, встречает тем же тусклым светом, что горит и на станции. Внутри душно, но вместе с тем холодно, и это пробуждает глубоко внутри очень неприятные чувства. Кроме них, в вагоне есть только одинокий бродяга в обносках, с лихорадочным взглядом городского безумца, и длинными потными волосами, спадающими на спину. И развалившийся на сиденье розоволосый панк, который изредка бросает на них ленивые взгляды, полные немого презрения. Не самая приятная компания, однако выбирать не приходится. Счёт идёт на минуты.
— Отсюда мы доберёмся до Нового города, — офицер Брюс Штайнберг, пытается перекричать шум поезда, когда они усаживаются рядом друг с другом. — Корпоративная ветка отделена от остального метро, но туда можно попасть через служебные тоннели. Понятия не имею, как мы их вскроем, но если получилось у сраных нацистов — получится и у нас. Если всё пройдёт гладко, без крови всё равно не обойтись, — он хлопает себя по пистолету, торчащему из кожаной кобуры. — Эти ублюдки не понимают немецкого, можете даже на пытаться. Им известен только один язык — язык силы. Прямо как сраные звери; «кто сильнее — тот и прав», и всё в таком духе, но только если ты ариец, само собой. Они никогда не признают черномазого, китаёзу или мексикоса, будь он хоть Майком Тайсоном во плоти.
— Ладно, что-то меня понесло, — офицер Брюс Штайнберг смеётся, и, кряхтя, встаёт с сиденья. — Пойду добазарюсь с тем парнем, он кивает в сторону бродяги с лихорадочным взглядом, который вцепился в стальной поручень так крепко, что побелели костяшки пальцев. — Эти бездомные — как крысы, всё время что-то вынюхивают и знают больше, чем ты можешь представить. Может он что-то слышал о нашем деле.
И они, впервые за долгое время остаются одни, наедине с грохотом поезда, бледным светом и духотой. Быть может, это последняя возможность обсудить всё, пока не стало поздно. Слишком поздно.
Тема закрыта
