— Стайлз? — спрашивает Томми, не открывая глаз. — Стайлз, — один единственный ярко-голубой глаз смотрит на Джессику. — Стайлз… — Томми, будто пробует имя на вкус, теперь он открывает и второй глаз, зелёный, почти как у агента Стайлза. — Стильный парень, наверное, — смеётся он, — но я о таком ничего не слышал. — Наши клиенты не любят называть имён, так что, даже окажись он в их числе, я бы ничего не узнал. Поспрашивай девчонок, может они видели кого-то похожего. Ну, знаешь, по описанию, как фотороботы, которые вешают на каждом столбе. Хотя, я сомневаюсь, что они станут выдавать тебе такие секреты, разве что получится войти к ним в доверие. Точняк! — он неожиданно садится, воздев к потолку указательный палец. — Прикинься своей, скажи, что работаешь у Тонгов, и решила перебраться к нам, они, тут же, потеплеют, — заливистый смех вырывается из груди Томми, царапая глотку. Странно, что этого не слышит Большой босс, сидящий в соседнем зале. Как бы там ни было, Джек и Джессика понимают, что ничего путного от Томми не добьёшься, и скрываются в тёмных лабиринтах «Нового Содома».
Коридоры больше не кажется такими тёмными, страшными и запутанными, но, в воздухе, всё равно витает предчувствие чего-то нехорошего. Тени, точно крысы, забиваются в углы, где их не может найти бледный свет, озаряющий пустые комнаты. Сырость становится плесенью на ободранных стенах, наполняя воздух затхлым запахом, что навевает образы годами пустующих заброшенных домов. Они подходят к двери, за которой расчлененный труп Эбберлайн Эррол был сожжён в старой печи, что стояла тут многие годы. Много ли трупов было сожжено тут прежде, или одни отходы заводского производства становились пищей жадного пламени? Запах жжённого мяча исчез, его сменил запах сырости, свежей краски, какой-то еды. Теперь от неё ничего не осталось, будто и не было Эбберлайн Эррол. Всего лишь чьё-то болезненно яркое-воспоминание, исчезнувшее в один день, не оставив следов. Только кровь, въевшаяся в хлипкие стены, гнилую тряпку, и чью-то белую кожу, всё ещё служит напоминанием о случившемся. Скоро исчезнет и она.
Резная деревянная дверь, ведущая в гримёрную, резко выбивается из окружающего запустения. Свет струится оттуда, такой яркий, что у Джека и Джессики едва не слезятся глаза. А ещё голоса, и чистый, искренний смех, это совсем не похоже на остальной клуб, погрязший в грязи и мраке, подобно самому Миднайт-сити. Будто отзвук самого солнца прячется там, за дверью, озаряя комнату светом, дарящим радость, смех и покой, изгоняющим страхи, плач и тревогу в бездну, что их породила, и расставляя всё по своим местам. Всё, как и должно быть. Как и было завещано теми, на чьё место встал жестокий Бог.
Они открывают дверь, смех стихает, свет ярких ламп слепит слезящиеся глаза, а три пары глаз глядят на них в молчаливом удивлении. Рыжеволосая девушка, с волосами, заплетёнными в две косы, что сидит напротив зеркала, поверхность которого походит на водную гладь, открывает рот, но с её губ не слетает ни единого звука. Именно она была первой, кто заметила незваных гостей, стоят на подиуме посреди большого зала, но теперь и ей не хватает слов. Вторая, блондинка, с намёком на азиатскую кровь, молчаливо выгибает бровь, её рука застывает в сантиметре от острых ножниц, блестящих в ослепительном свете ламп. Третья, темнокожая девушка, с грубыми волосами, заплетёнными в дреды, наконец, нарушает гробовую тишину:
— Какого хрена вы тут делаете? — спрашивает она, не поднимаясь с изящно сделанной кушетки. — Большой босс давал вам разрешение? — голос грубый и прокуренный. — Если нет, тогда валите нахрен!
Тема закрыта
