Имя нам — Легион. Крови нашей — Океан.
Не отсупим, не сдадимся-нам приказ отдан.
Мы не титаны и не герои.
Каждый здесь простой солдат.
Мы не умираем — мы отправляемся на перегруппировку в Ад.
— (с) Кхорн знает кто, но, падла, жизненно
Грубый палец с наполовину сколотым ногтем, на который был наспех налеплен покрытый засохшей грязью кусок пластыря, поскреб ощетинившуюся бороду – как раз там, где виднелись раздражающие взгляд красные точки уродливой сыпи. Борясь с задравшим зудом, усталый рослый гвардеец с длинным тонковолосым чубом и не менее длинными усами, свисавшими с обветренного лица нечесаными пучками, усиленно тер щеку; прикладываемых усилий вполне хватило, чтобы солдат кончиком указательного пальца стер с лица и превратил в небольшие продолговатые катышки слой давно засохших жира, земли и крови, смешавшихся в пылу прошедшей недавно военной кампании.
— Тьфу, млять, — раздосадованно выпалил гвардеец, почувствовав, что его щеку словно укололи; карие глаза тут же посмотрели на подушечку пальца, явно попавшего во что-то влажное. Разглядывая жидкость, которая представляла собой пятно бело-желтого экссудата, чуть загустевшего в центре, он стиснул зубы и закатил глаза. — Опять гной.
Опять гной, да еще и на лице. Похоже, это была какая-то зараза – все из-за этого едкого дыма и сраных мутантов, был уверен огорченный своим состоянием солдат, – но Охрим не спешил обращаться к грымзам из медицинской службы Департаменто Муниторум: говорят, последнего штирландца, который обратился за помощью к полевым хирургам, первым делом пытались утопить в ванне с горячей водой, намыливая и натирая щетками, а затем привязали к лежанке и ампутировали бедняге ногу по самое колено. Конечно, отрезать её было необходимо – гвардеец отличился умом, поймав ногой шрапнель и мужественно дождавшись, пока рана не превратится в заражение гангреной, – однако то, что перед операцией его
отмыли, да еще и
натирали сраными щетками, вызывало у специалисту по тяжелому вооружению Охрима Шляхто настоящую ненависть ко всему, что связано с имперской медициной. В родном стане Дикопольском, на далеком ныне Штирланде, он мылся в бане из бревенчатого сруба два раза за время меж полнолунием, и еще раз – если из камбрийских пустынь приходили орки, которые срань имперска как сильно шмонили. Подобных гигиенических мер ему было достаточно, чтобы чувствовать себя чистым, и чище подобного он себя явно чувствовать не хотел. Оставлять гноящуюся пустулу просто так он, конечно, тоже не собирался; скривив лицо, он выдавил остатки гноя, вытер пальцы о ткань униформы и сунул пальцы в беззубый улыбающийся рот Балды, примостившегося и воняющего справа. Собрав слюну, Шляхто приложил палец обратно и втер её – так его учила повитуха стана, которая плевала на зеленый лист подовражника и прикладывала его на место, например, открытого перелома: если лучше не станет, так хоть хуже не будет.
Имперский шаттл, толкаемый в холодном космическом пространстве горящим топливом и волей Бога-Императора, медленно начинал входить в атмосферу Фенксворлда: тяжелая "Химера", до отказа набитая гвардейцами 92-го Штирландского полка механизированной пехоты "Клокочущие Единороги", без всякой альтернативы двигалась вместе с ним. Сквозь щели бойниц, открытый люк и распахнутую настежь аппарель внутрь транспорта попадал тусклый свет внутренних ламп, немного развевая полумрак среди пехотинцев. Однако понять в темноте, кто есть кто среди этого сбитого в кучу сброда дворовых собак, которым отбил всю дурь тяжелой подошвой тапка их шрамомордый комиссар Краузе, Охрим даже не пытался. Как всегда бывало перед высадкой на планету, его немного, но ощутимо трясло – он упорно убеждал себя, что из-за перегрузок, к которым трудно привыкнуть, однако это вряд ли было действительно единственной причиной подобного тремора, – и меньше всего ему хотелось, чтобы тот из его товарищей, кто сейчас вдруг обратит на него взгляд из-под своего шлема, узнал его и, что еще хуже, увидел, как его руки бьет мелкая дрожь. Если бы кто-то из них это заметил и вдруг захотел бы посмеяться над Шляхто, то тот бы вскочил, засадил бы ему в челюсть твердым кожаным сапогом, стянул с головы урода шлем, комплектующий легкую панцирную броню паттерна Штирланда, и забил бы его нахрен до обморочного состояния, превратив лицо в кровавое месиво, а вместо зубов оставив зияющую пробоину. Конечно, потом пришлось бы объясняться перед шрамомордым, что-де перепутал во мраке этого мудака с еретиком-хаоситом, генокрадом, гретчином или мутировавшим лосем-слаанешитом, который попытался заняться сношением с его ногой; Краузе бы, сохраняя привычно спокойное выражение своего покареженного лица, выслушал его, иногда кивая и хмыкая, а затем достал бы лазган и прострелил голову – так, для профилактики. В этом был главный минус войны: хотя по творящемуся вокруг задору она напоминала пьяную драку на деревенской свадьбе, в конце концов содержимое твоей башки все равно разлетится кривым пятном. "Как птичка серанула," – присвистнут однополчане, разглядывая раскиданные по округе окровавленные внутренности.
Тут все вокруг затрясло, и свет шаттла стал тусклее, чем прежде: это значило, что они прорывают атмосферу Фенксворлда. Охрим, успокоившись, выдохнул: сдерживать дрожь теперь не было смысла, да и она сама уже уходила прочь. Внутри стало ощутимо теплее – либо от того, что корабль действительно нагревался из-за аэродинамического сопротивления внешней газовой среды, либо таким стал психологический эффект от самого осознания этого факта. С минуту шаттл неудержимо дребезжал, грозя развалиться в воздухе на славу имперским инженерам и сгореть во имя Бога; гвардейцы, хоть и привыкли к этой "мягкой посадке", все же вжались в свои места – это было видно даже в опустившейся на "Химеру" темноте. Аппарель и люк уже были закрыты, на бойницы также опустили заслонки, полностью изолируя бойцов в их маленьком мире боевой машины. До службы в Имперской Гвардии Охрим Шляхто не знал, что такое консервы с гроксом; в процессе отдачи долга своей космической родине он познакомился с этим понятием на своей шкуре.
Вдруг, во время этого напряженного момента – шанс превратиться в обугленные куски говна, которые дермодождем размажет по стенам фенксворлдского улья, был все еще крайне велик, – случилось нечто, схожее с актом предательства или дезертирства. Привычный грохот преодолевающего атмосферу планеты шаттла разорвал резкий и оглушительно громкий
звук пердежа, который сотряс барабанные перепонки Охрима и, откровенно говоря, поразил его до глубины души. Наверняка, все, кроме виновника этой трагедии, находились в том же состоянии, что и гвардеец Шляхто, пораженно взирающий сквозь темноту и надеющийся, что Бог-Император поразит ублюдка молнией, болезнью или выстрелом из мельтагана; будто снова оказавшись на учениях, Охрим стремительно схватил в темноте рифленый шланг маски противогаза, изготовленного в виде изолирующего голову пласталевого забрала с шлемом, натянул его на голову, стянул шнуры и заклепки и открыл подачу кислорода через очистительные фильтры, молясь, чтобы этого хватило для спасения себя от удушающего запаха.
Путь Императора неисповедим, и кара его для еретиков неизбежна, словно рассвет Солнца над далекой Террой; метеоризм гвардейца, предавшего этим все устои Имперской Гвардии и Империума Человечества в целом, должен был быть наказан, Охрим знал это. Наверное, все, кто сидел в "Химере", знали это. Поэтому, когда прозвучал взрыв, а голос из вокса, обрываясь, попытался сообщить о том, что их шаттл сбили, Шляхто еще сильнее укрепился в своей вере. Кое-как удерживаясь в своем месте, он шептал молитву Императору, прося всеблагого "пожить подольше, чтобы убить побольше", пока в самый последний момент его не посетила крамольная мысль: а слышит ли их Бог его молитву через шлем доспеха?
Найти этому ответ в ту минуту ошарашенный гвардеец не смог: через мгновение шаттл имперского флота, разваливаясь на части в воздухе, столкнулся с твердым основанием куда более насущных вопросов.
Вопросов новой бесконечной войны.
Когда он пришел в себя, тяжелая боевая машина, на полном ходу разорвав искореженный металл упавшего шаттла и вырвавшись из геенны огненной в полымя битвы, уже поливала все вокруг святым напалмом, превращая поле боя в пылающий костер; в грохоте выстрелов и взрывов, доносящихся снаружи "Химеры" и больно отдававшихся в ушибленной голове, гвардеец Охрим разлепил глаза и оценил обстановку. Все гвардейцы, схватившись за свое оружие, расправлялись с противниками залпами своего арсенала, увлеченные ходом битвы; времени на осмотр товарищей, которые не пришли в себя после "мягкой посадки", не было. Шляхто тоже не собирался играть в сестру милосердия: увидев, что сержант Аэций пьяным гроксом лежит меж сидений и слабо стонет – вероятнее всего, в процессе столкновения хорошенько приложившись и теперь решив взять минуту-другую на "передохнуть", хотя Охрим подозревал, что эта скотина просто нажралась перед высадкой плодово-ягодной настойкой амасека и теперь мучилась с похмелья, заблевывая шлем, – гвардеец скинул свой тяжелый болтер в руки Балды Урзацки и, ударом раскрыв люк, встал за болтер "Химеры", наконец увидев противника.
То, что происходило снаружи боевой машины пехоты, можно было описать человеку, незнакомому с запахом отстрелявшейся мельты, только взяв его за хрен и опустив в чан с кипящим маслом, попутно вооружившись металлическим прутом и ударяя им по оголенной заднице всякий раз, как он переходил с баритона на фальцет; окруженные толстыми стенами города-улья, мотопехота стояла посреди каких-то гигантских цистерн, находясь под перекрестным обстрелом уродливых криворожих еретиков, высекавших искры залпами своих лазганов по тяжелой броне "Химеры". Впереди, в десятке метров перед ними, уже пылал грузовик противника, от которого вверх взметнулся столб черного дыма; через пару мгновений один из укрывшихся неподалеку кхорнитских ракетчиков вспыхнул, как бочка амасека, в которую упала горящая спичка – очередная заслуга колдуна-псайкера Марствелла, мастера бесконтактного боя и отсидки на заднице внутри машины. Охрим сжал зубы, чувствуя напряжение: будто случайно еще раз наступив на лежащего сержанта и насладившись его сдавленным "Йок!", он сжал рукоятку орудия и хорошенько прицелился, прежде чем засадить.
"Пуля" – водитель их металлического гроба на гусеницах – тем временем рванула вперед, сокращая расстояние между дулом тяжелого болтера, за который схватился гвардеец, и его живыми мишенями. Кое-как прицелившись сквозь поднявшиеся гарь и дым, Шляхто зажал гашетку, отстреливая очередью: несмотря на шлем, уши тут же заложило грохотом залпов, и Охрим, сглотнув, немного раскрыл рот, чтобы вернуть себе слух. Выстрелы, тем не менее, достигли цели: бойцы еретиков, в которых попадал воспламенившийся снаряд болтера, тут же разрывались с оглушительным взрывом и покрывали все, что их окружало, разбросанными ошметками собственных тел. Выглядела эта кхорнитская мазня, как дымящиеся клочья кровавого поноса, внезапно залившего половину переулка; осмотрев укрытия и убедившись, что еретик, объятый пламенем, сделать ничего не сможет, гвардеец начал поворачивать турель, чтобы прикрыть тыл машины.
В этот момент БМП, под шумный грохот гусениц, резко сдала назад; Охрим, не ожидавший такого виража, врезался головой в рукоять турели и чуть потерял равновесие, снова – на этот раз уже случайно – наступив на бредящего внутри "Химеры" сержанта, чтобы сохранить равновесие. В этот момент он заметил, как из-за укрытия, которое гвардеец зачистил под рев болтера, выползло тщедушное тело, которое с фанатизмом начало ползать по земле, выискивая оружие, но сделать уже ничего не мог – Розетта, передергивая приводы похлеще профессиональной шлюхи и вдавив газ в пол, рванула вперед и на полной скорости переехала еретика, приближавшегося с фланга. Пока намотанные на гусеницы кишки радостно хлюпали, "Химера" вновь поперла вперед, оставляя за собой длинный кровавый след; тем не менее, марш-броска на прорыв сквозь укрытие у "Пули" не получилось, и машина, врезавшись в выстроенные блоки и мешки с песком, увязла под плотным огнем противника.
— ПОВОРАЧИВАЙ НАПРАВО, ЛЯГАТЬ ТЕБЯ ЛОСЕМ, ПРЯМО ТУТ! — заорал гвардеец, присев в отверстии бронемашины и прикрываясь люком от обжигающих залпов лазгана. Переведя дух и дождавшись подходящего момента, чтобы умереть, он резко распрямился, схватился за болтер и разорвал еще одного еретика.
Тем временем впереди, в открывшемся за стеной проходе, который как раз преграждали укрытия противника, виднелся небольшой переулок между зданиями, который мог вывести БМП из окружения; проблема была только в оборудованном турелью грузовике, который поехавшими кхорнитами использовался в качестве стены. Подразделение мотопехоты, сойдясь на одной мысли, тут же направил мощь всех орудий для превращения грузовика в обгоревшие остовы грузовика, усиленно обстреливая толстую броню – пока, наконец, он не полыхнул маревом взрыва, разбрасывая почерневшие металлические детали по округе.
Вопреки ожиданиям Охрима, в последний момент из преградившей дороги машины еретиков вывалился водитель – окровавленный, обгоревший и покрытый торчащими из тела осколками стекла, но все еще, мать твою, живой. Отброшенный взрывной волной, он пролетел несколько метров и упал, извиваясь в явно болезненной агонии.
— Ну еп твою, — присвистнул гвардеец Шляхто и покрепче сжал рукоять болтера, прицеливаясь будущее пятно кровавого поноса. Перспективное пятно, видимо, оценив своих шансы, не двигалось, глядя на догорающий за "Химерой" упавший имперский транспортный шаттл и наверняка прикидывая, что способен сделать целый полк Имперской Гвардии, если на устроенный позади локальный кадианский ад хватило прибытия всего одного мотострелкового подразделения.
С фланга вдруг послышался скрежет, и Охрим, отвлекшись от прицеливания по лежащему полумертвому еретику, обернулся через плечо, пытаясь понять его причину: этой причиной оказался взбрендивший и крайне ловкий ублюдок, взобравшийся на "Химеру". Вид его был безумен: покрытый кровью разорванных товарищей, он растянул уродливое лицо в сумасшедшей ухмылке, демонстрируя клыки. Возможно, впечатлить гражданского подобным дерьмом этот кусок пушечного кхорнийского мяса еще был способен, однако закаленного в горне вечной войны гвардейца вряд ли.
А вот сжимаемой в руке фраг-гранатой, которой он размахивал практически перед лицом солдата – вполне.
— ПУЛЕЙ, ПУЛЕЙ, МАТЬ ВАШУ! — взревел специалист по тяжелому вооружению, со скоростью очереди из болтера стуча тяжелой пласталевой перчаткой по крыше боевой машины, пока другой рукой пытался подхватить крышку люка за спиной. В этот момент со стороны горящего грузовика послышался другой крик: второй обезумевший кхорнит, выживший одним лишь чудом, умудрился на костях, с которых свисали ошметки паленого мяса, доковылять до БМП и орать что-то про Кровавого Бога, царапая краску машины моно-ножем и пытаясь тоже забраться на борт. Еретик позади сделал еще шаг, и Охрим почувствовал, как внутри панцирной брони штирландского полка стало тесно и жарко; когда же кхорнит занес ногу для следующего шага и замахнулся рукой, в которой сжимал чертову гранату, гвардеец сжал зубы и приготовился принять удар.
И в этот чертов, самый последний момент, когда солдат уже готовился принять взрыв, прикрывая голову рукой, Розетта резко вдавила педаль, устремляясь вперед; еретик с фраг-гранатой упал, прокатился по крыше и, в отчаянной попытке растопырив кривые пальцы, одним лишь чудом зацепился рукой за небольшой выступ.
— За Кхор!.. — визгливо вскричал он и уже почти отпустил гранату в броске, как вдруг пальцы его руки разжались: со взглядом, полным абсолютного непонимания, он сорвался с несущейся "Химеры" и полетел назад, вращаясь в полете. Придавленный скоростью машины Охрим тяжело вдохнул воздух в грудь, бросая на кинувшегося в самоубийственную атаку еретика последний взгляд: не успев достигнуть земли, он с грохотом взорвался, разорванный собственным оружием возмездия на части.
Да, в прошлой жизни Охрим был атаманом казачьего стана где-то на окраине Пограничья, с планеты Штирланд, где пасли гроксов, били рожи оркам и здоровались, хорошенько обнимая друг друга. Да, мир оказался куда больше, чем он ожидал перед тем, как попал в ряды Имперской гвардии, и культура его разительно отличалась от того спокойного быта, к которому он привык. Однако казак Шляхто быстро учился, выбирая особо полюбившееся: вот и сейчас, вспоминая уроки этого дивного нового мира, гвардеец кое-как выпрямился, вытянул в сторону разорвавшегося кхорнита правую руку и выставил средний палец, шепча что-то вроде "FCK U".
— Z-zajebiście! — крайне довольным голосом крикнул на языке своего стана специалист в кабину, вновь повернувшись вперед и схватившись за рукоять болтера. Грохот двигателей стоял такой, что он вообще не был уверен, что "Пуля" что-то услышит – тем более, что именно в этот момент она увлеченно давила полудохлого еретика, прокатив его прямо до горящего грузовика впереди и насадив на торчащие мосты подвески, практически растерев по пылающему металлу, как сыр по терке.
За поворотом, который скрывал преграждающий путь грузовик, оказался еще один переулок, чуть более широкий, чем прежде. На пути у "Химеры", вновь вырвавшейся через пламя, снова стояли враги: два грузовика, за турелями которых сидели столь же уродливые еретики-хаоситы, что и прежде, преграждали путь подразделению мотопехоты. В поднимающихся из решеток испарениях, заполонивших улицу меж ржавыми металлическими поверхностями стен, сразу разглядеть было сложно, но гвардеец Шляхто все же сумел: эти идиоты разительно отличались от прошлых, превращенных сзади в кучу дымящегося дерьма и раскатанных тяжелыми гусеницами боемашины – они не умудрились даже
повернуть турели в сторону подразделения Имперской Гвардии.
— ОГОНЬ! — закричал Охрим, будто бы заменяя роль по-прежнему лежащего в бессознательном состоянии сержанта.
Солдатов из полка "Клокочащие Единороги" не надо было просить дважды: первым сориентировался псайкер, высунувшись и со снайперской точностью выстрелив в борт одной из машин – для чего конкретно, Шляхто сказать не мог, так как выстрел, пусть и пробил броню, оставил отверстие диаметром с палочку лхо. Специалист по тяжелому вооружению усмехнулся, поудобнее взялся за рукоятку болтера и зажал гашетку, пуская в сторону грузовика очередь из горящих снарядов. На высокой скорости она, разумеется, смазалась – часть из них, оставляя обожженные развороченные дыры в стене небоскреба позади, ушла "в молоко", однако несколько остальных разворотили борт машине, открыв металлические внутренности.
Приветственный ответ не заставил себя ждать: грузовик, рванув навстречу бмп, чуть не разорвав собственное дуло выстрелом – из него, со свистом, вылетела ракета, гарантирующая скорую встречу с Богом-Императором в случае попадания. Однако Розетта свое дело знала: вытянув несколько приводов на себя и вдавив педаль, она резко развернула "Химеру" и вскользь пропустила летящий снаряд , отчего Охрим вновь чуть не вылетел за борт, болтаясь сверху, как дерьмо в проруби. Опрокинувшись на люк, Шляхто выругался и, держась за турель, с трудом поднялся: грузовик тем временем уже пылал, разбрасывая искры, пока горящие еретики с криками валились и катались по земле.
Стрелок подразделения, Дункан Эммерейк, пустил короткую очередь по окутанной пламенем машине противника, разрывая грохот перестрелки тремя выстрелами: два из них прошли мимо цели, зато третий буквально разорвал его на части. Умудрившегося спастись из верной смерти водителя – Охрим Шляхто, кое-как удерживая себя за тяжелым болтером "Химеры", в который раз удивился чертовой ловкости и живучести пушечного хаоситского мяса, – прихлопнул выстрелом уже псайкер. Специалист же, прицелившись в другой грузовик, который уже рванул в сторону БМП, расстрелял из турели: получив около шести прямых попаданий, сраный кхорновоз чуть подлетел в воздухе и развалился оглушительным взрывом, осыпав гвардейца горящими осколками, но не причинив никакого вреда.
Машина вновь тронулась вперед, когда подразделение очистило путь. Пришлось вильнуть вправо и выехать на другую улицу, которая, впрочем, поначалу казалась безопасной.
Поначалу.
Улица, прямой дорогой уходящая вперед, заканчивалась широкой площадью перед въездом в полукруглую арку огромного туннеля, ведущего, похоже, прочь из этого проклятого района. Розетта смелее нажала на педаль, и машина, быстро преодолевая улицу, стремительно въехала на открытое пространство – открытое пространство, на котором, нацелив все оружие на туннель, расположились оборонительные укрепления еретиков, вместе с несколькими единицами боевой техники и несметным количеством солдат.
Вот это вот явно уже было
не zajebiście.
— ЁКАРНЫЙ БАБАЙ, ЖМИ! — заорал не своим голосом Дункан, пока хаоситы, заметив ревущую машину Гвардии, начинали спешно разворачивать свои орудия в противоположную сторону и обстреливать подразделение. Розетта не преминула воспользоваться советом и вдавила педаль, выжимая из "Химеры" все, что та могла дать; один из грузовиков, зарядив ракетомет, стремительно выпустил несколько снарядов по пролетающей мимо позиций еретиков машине, другие пускались в погоню. Ракеты, к счастью, пролетали мимо, знаменуя улепетывающих солдат парадным залпом; только одна, хорошенько ударив по БМП, окутала Охрима Шляхто языками пламени – и, если бы не штирландский шлем, не видать ему больше чуба и усов, а заодно и бровей.
Перестрелка прекратилась – начался обстрел: скорость, на которой неслась и виляла водитель, не давала шанс не только прицелиться, но и вообще разглядеть, что вообще происходит. Охрим, кое-как удерживаясь за турель, несколько раз случайно выпустил очередь снарядов в воздух, пока не сумел вернуть себе контроль и развернуть башню в сторону врага; Дункан и Маквелл, тем временем, усиленно палили по преследующим "Химеру" грузовикам-кхорновозам, старательно пытаясь превратить их в решето. Если в вечной войне и бывали ситуации "на краю", то эта, когда подразделение мотопехоты на развороченной снарядами машине уходило от преследования крайне настойчивых кхорнитов, пуская в ход весь возможный боезапас и поистине, черт побери, ПРЕВОЗМОГАЯ, вполне подходила под ситуацию. Судя по тому, как вела машину Розетта и как остервенело отстреливался Эммерек – уже не в пылу битвы, а будто бы машинально, – у них было то, что в кругах штирландской гвардии называлось "DE JA VU".
Из кабины доносились недовольные крики – водитель орала на Дункана за то, что он криворукий идиот и что ей придется чинить какую-то заклинившую пушку, – однако стрелок сохранял хладнокровность: пока Шляхто пускал очереди куда угодно, но не в машины противника, "рыцарь-разбойник" хорошенько прицелился и несколькими выстрелами практически испепелил машину противника в очищении огнем. Грузовик взорвался, разбрасывая хаоситов на нем, будто бревна: один из еретиков, также подброшенный взрывной волной и освещаемый сатанинским пламенем сзади, будто самим благословением Кхорна, летел вслед за "Химерой", как сраный кхорнийский Ангел Смерти, несущий возмездие лоялистам.
Это зрелище было бы даже забавным, пронеслось в голове у Охрима Шляхто, если бы в руках у этого ссученого ублюдка не был сжат снятый с борта заряженный ракетомет.
Специалист – уже в который раз – вновь посмотрел прямо в лицо смерти, которая теперь приняла выражение летящего за ним еретика с ракетной установкой в руках. Такое ощущение, что смерть чувствовала, что сегодня Охрим явно находится не на своем месте; глядя на тень подброшенного хаосита немигающим взглядом, он увидел язычки пламени, выталкивающие снаряд прямо в сторону гвардейца. Слушая свист рассекаемого ракетой воздуха, специалист по тяжелому вооружению Охрим Шляхто поклялся, что в следующий раз, если сержант снова "уступит" ему свое место в башне БМП, то он, специалист по тяжелому вооружению Охрим Шляхто, насадит его на бутылку амасека, затем на тяжелый болтер и после это даст под задницу хороший пинок своим чудесным носком тяжелого кожаного сапога.
Не долетев пары метров, ракета взорвалась прямо позади мчащейся "Химеры", окутывая туннель позади черным дымом и толстым слоем поднятой пыли. Охрим, еще немного постояв за турелью, молча развернул её в сторону движения машины, залез внутрь, стянул с себя тяжелый шлем. Еще раз пнув – чисто случайно, ага, – сержанта, он вытер с лица пот и шумно выдохнул. Затем, дав затрещину Балде, Шляхто вытянул у него палочку лхо, засунул её в рот, зажав между зубов: Балда Урзацки, быстро вытащил коробок спичек, зажег одну. Гвардеец прикурил, затягиваясь едким дымом и невидящим взглядом смотря перед собой. Затем его лицо скривилось: болячка на щеке все еще чесалась, а с таким играть нельзя – так ведь и помереть недолго. Сделав еще две быстрых тяги, Охрим приложил тлеющий конец к гнойничку, слушая, как шипит его плоть: до следующего визита на тот свет авось хватит.
Машина мчалась по туннелю, оставив шаттл, кучу горящей техники и кровавый кхорнийский фарш позади. Гвардеец Шляхто, вдыхая дым лхо, сидел в "Химере" и прикидывал, что же прошло не так. Ему казалось, что они что-то сделали не то, будто что-то упустили... Эти цистерны – цистерны водохранилища, как догадался уже солдат, – не давали прошедшему через бойню специалисту покоя.
Машина мчалась по туннелю, оставив шаттл, кучу горящей техники и кровавый кхорнийский фарш позади. Гвардеец Шляхто, выпуская неровные колечки из дыма лхо, сидел в "Химере" и прикидывал, насколько вероятным будет то, что, по прибытию в расположение полка, их первым заданием будет уничтожение стратегического запаса воды, удерживаемого противником в районе покинутого ими только что водохранилища.
https://youtu.be/kPVm-QkWbBQ
Сообщение отредактировал OZYNOMANDIAS: 13 января 2018 - 09:31
Тема закрыта
