Широкая спина гвардейца, надежно укрытая от случайной шрапнели фраг-гранат или предательского выстрела в спину легкой кирасой брони штирландского патента с выгравированными на ней замысловатыми узорами, больно приложилась об угловатые сегменты пластинчатого конвейера; солдат, обессиленно припавший к грузонесущему пласталевому полотну, с громким скрежетом съехал вниз, обдирая с отчеканенных рельефных рисунков затертую и потерявшую цвет за время своей службы золотистую эмаль, ломаными кусками падающую на грязный пол оскверненной еретиками мануфактории. Панцирь больно врезался в плечи и кожу на лопатках, и Охрим, поморщившись, в очередной раз пожелал скорой смерти во имя Бога-Императора тому, кто не озаботился обеспечить постоянно находящиеся на передовой штирландские полки крепкими набивными подлатниками из дубленой кожи: иногда казалось, что вся служба, даже вся жизнь имперского гвардейца, отданная ради высоких идеалов Империума, сознательно превращена в камеру пыток криворожими гражданскими из Департаменто Муниторум, что ухмылялись над страданиями и лишениями обмазанных грязью ветеранов со своих кресел уродливой бюрократической гидры. Того и гляди, завтра эти ублюдки будут класть в ботинки вместо обувных пробковых стелек мотки колючей проволоки, непременно зараженные семенами генокрадов, орочьими спорами или же просто насквозь пропитанные
ересью Хаоса, с раздражением подумал специалист по тяжелому вооружению, старательно пытаясь устроиться поудобнее на жестком полу и облокотиться на конвейер без новых ноющих кровоподтеков на спине и боках. Гудящие от напряжения ноги распрямились: тяжелые сапоги буквально съехали по разбросанным всюду гильзам болтов, расплавленным выстрелом воспламененного снаряда, при удачном попадании рвущего противника в ошметки дымящегося дерьма. Сейчас же это оружие, эта смертоносная карающая длань, словно перст самого Бога-Императора, источающего в еретиков материализованные сгустки праведного гнева в виде объятых святым пламенем молний 100-го калибра, было направленно вверх, отпущенное крепкими руками Охрима и повисшее на креплении треноги, пока с его раскаленного до красноты дула и узких продолговатых щелей аварийного выхлопа вился легкий дымок перегрева.
Латные перчатки обхватили скользкий окровавленный шлем с красующимися на нем внушительной вмятиной и рваным рубцом, оставленным зубьями цепного меча, с трудом стянули его с головы гвардейца; Шляхто хрипло вдохнул сухой едкий воздух мануфакторума – от него во рту появился привкус гари, ржавчины и машинного масла, который солдат тут же с отвращением сплюнул, – затем провел кончиком металлического наперстка по лбу. Теперь он был весь в густой крови – либо сочащейся из чуть не раздробившей череп раны от удара внезапно напавшего еретика, либо кровь была не его, а просто обрызгала лицо, когда второй хаосит, тоже атаковавший его и псайкера с правого фланга, разбросал свои внутренности при близком знакомстве с имперской крак-гранатой. От одной мысли, что его обрызгало
скверной, которая текла по венам проклятого порочного тела, Охриму стало еще хуже, чем во время удара пиломечом, грозящим снести гвардейцу половину черепа. Он трижды сплюнул – за Бога, за Императора и за Бога-Императора, – прочитал про себя короткую литанию и, трижды восхвалив в ней своего бессмертного господина, вытащил из-под панциря медальон-аквиллу, в благоговейном страхе приложившись к металлической фигурке обветренными губами.
Имперский гвардеец наконец огляделся по сторонам: не считая тяжелых металлических стен, покрытых заводской копотью и кое-где надрезанных в виде рунических символов Адептус Механикус – на толстых выступающих кнопках, давно потухших и наверняка потерявших былые поразительные свойства, на проржавевших от влаги ручках труб и обломках жестяных ящиков, в которых виднелись оплавленные отверстия, – несмотря на эти небольшие детали, окружение было привычным. Гарь, дым, копоть, пепел и раскиданные по округе обгоревшие останки на фоне густых кровавых луж, в которых тускло блестел свет редких ламп – вот и все блеклые краски службы в рядах Гвардии, достойные такого пушечного мяса, как специалист по тяжелому вооружению Охрим Шляхто. В перерывах, конечно, можно было разбавить их амасеком или едким лхо, но сейчас, пока казак лежал посреди изрешеченного перестрелкой мануфакторума, думать об этих минутных гвардейских радостях не было смысла: операция по освобождению шестеренок, на которую выделили их отряд, еще не была окончена.
Нужно было подняться, и Охрим, с хрипением и ворчанием, встал, опираясь рукой на пластины конвейерной ленты, раздробленной снарядами не меньше, чем шлем гвардейца ударом пиломеча. Балда Урзацки, все это время безуспешно ковырявшийся с болтером, отступил от оружия и доверил дело профессионалу: меньше, чем за минуту гвардеец Шляхто собрал оружие, несколькими ударами сложив треногу и чуть не надломив одну из опор – теперь там виднелись царапина и едва заметная вмятина, оставленные ребром латной перчатки, – он забросил тяжелый болтер за спину и быстро вскарабкался на ленту, остановившись лишь у дыры в стене. Отсюда, очевидно, продукт мануфакторума сбрасывался в грузовики для быстрой транспортировки: солдат же подумал, что лента напоминает ему сточную канаву, которая ведет весь скопившийся мусор водостока прямо в канализационную пасть, на радость нищим и мутантам, скопившимся там. Будь они чуть менее расторопными в прошедшей перестрелке, и по конвейеру, под надрывные крики и хохот еретиков, съезжали бы их развороченные тела, сваливаясь под дырой, словно гниющие мешки с дерьмом; однако вот патлатый Дунган, убирая с лица растрепанные сальные волосы, выводит искомых пленников и проводит их мимо Охрима, усаживая в заботливо подогнанную Розеттой «Химеру». Дождавшись, пока все заберутся внутрь и бросив прощальный взгляд на поле боя, гвардеец ухнул вниз, приземляясь на толстый корпус бронемашины и шепча еще одну литанию Императору за то, что взял с них верности лишь кровавым порезом на лбу и развороченным ударом цепного меча шлемом.
Но Бог-Император, похоже, уже смотрел в другую сторону.
Ворота, через которые, судя по всему, выезжали с заднего двора мануфакторума груженые машины, со оглушительным скрежетом раскрылись, не успел гвардеец толком забраться в бронетранспортер. Шляхто выбрался через люк, схватившись за турель и направив оружие на звук, пытаясь получше прицелиться в надвигающегося на них в каком-то неестественно свинцовом плотном дыму возможного противника. В голове крутилась мысль о том, что миссия по спасению механодендридных существ в лохмотьях красных плащей выполнена, что сейчас Розетта переключит передачу и «Химера» даст задний ход, пока Охрим будет по возможности отстреливаться от преследующего противника. Да, такой план его вполне устраивал – а вот та хрень, которая со скрежетом и звериным рыком вышла из плотного тумана, облаченная в кроваво-красный, герметичный и попросту
огромный силовой доспех, стала для него парализующим всякую волю воплощением первобытного ужаса.
— Космодесантник! Кровавый, мать твою, космодесантник Хаоса! — заорал он в кабину, укрываясь в отверстии от тут же поднявшегося плотного огня перестрелки.
До этого дня Охрим только слышал дикие байки об Ангелах Смерти из легионов хаоситской скверны, казавшиеся ему сумасшедшими выдумками помутнившегося рассудка гвардейца, изрядно принявшего на грудь. Существование Адептус Астартес, даже тех, лояльных Императору благочестивых орденов, он, обычный гвардеец, которые тысячами и десятками тысяч своих окровавленных тел устилают фронты вечной войны, воспринимал не более, чем воодушевляющую сказку для поддержания боевого духа; конечно, со временем, когда ты видишь, насколько мир далек от тех представлений, которые были наивно построены тобой в срубе избы за порцией наваристых грокщей со свежей капусты, когда все сказания, былины и просто трёп наливаются кровью реальности и обрастают мясом прямо перед твоим взором, к любым словам бывалых солдат Империума ты относишься куда менее легкомысленно. Уродливая металлическая арматура прочной сеткой обрастает вокруг твоих взглядов на мир, со временем не оставляя ни единого просвета для надежды на лучшее – если бы не Бог-Император, Империум, Штирланд и тихий стан Дикопольский, где жили его братья, сестры и сыновья, то Охрим бы уже давно бросил все это, глупо подставив себя под выстрел или сдавшись перед натиском обезумевшего фанатика с цепным мечом в руках. Если бы не все это, он бы даже не сожалел: лишь еще одно тело, брошенное в мясорубку во имя Его, кости которого будут перемолоты жадными зубьями, сгнившие мышцы сожрут насекомые, а кровь вылакают умалишенные кхорниты – может быть, комиссар даже счел бы такую смерть достойной, что стало бы единственной наградой для его сгоревшей в горниле битвы души. Охрим никогда не видел душу, которая выходит из тела после того, как доблестный гвардеец, разорванный снарядами, падает в окровавленную грязь: он предпочитал думать, что это оттого, что души эти бестелесны и невидимы для его, поглощенного бренной суетой солдата, глаза. Однако иногда в его голове появлялась мысль, что их души давно сожраны Хаосом, а они лишь грязные потные куски мяса, натянутые на дряхлый скелет, замотанные в униформу и пытающиеся выторговать свою внутреннюю сущность щедрыми очередями из тяжелого болтера обратно.
Что-то из этих скупых размышлений гвардейца о бессмертной душе могло оказаться правдой, или же сразу оба, или вообще ничто – ему, Охриму, оставалось только стоять с оружием в руках и исступленно
верить в то, что его долг может быть уплачен. Чем больше был солдат, думалось Шляхто, тем большего размера душа была у него, и тем большим был вексель, способный её откупить: «В здоровом теле – здоровый дух!» — так, кажется, им говорили суровые имперские инструкторы во время полевой подготовки. У Адептус Астартес, которых он представлял не меньшим, чем ангелами мщения самого Бога-Императора, эта душа должна была быть размером с гигантского грокса, а от тех абсолютных лояльности и благочестия их бессмертные духи должны пылать ослепительно-яркой вспышкой, покидая мертвое тело через пробоины в силовом доспехе; однако ни настоящего космодесантника, ни тем более его смерть гвардеец за свою службу так толком и не увидел – а теперь, глядя через щель на несущегося на них десантника Хаоса, проминающего землю под собой и изрыгающего лазерные заряды, которые превращали броню «Химеры» в оплавленное ничто, мог не увидеть уже никогда.
Грохот выстрелов, от которых не могла уйти даже Розетта, по-настоящему сводил с ума: грудь словно сдавили тиски, не давая даже перевести дух, пока в ушах гремели очереди дробящих бронемашину выстрелов. Времени на раздумья не было, времени на уход с поля боя тоже; требовалось быстрое и волевое решение, которого их сержант, уже привычно валяющийся на полу кабины, определенно дать не мог. Советоваться смысла не было, и Охрим, стиснув зубы до боли, ударил локтевым сочленением панцирной брони в крышку люка, раскрывая его.
— Я – наружу! — проорал он, сам не до конца уверенный в своем решении. — Займите турель и начните обстрел, пока я...
Его голос потонул в очередном залпе космодесантника, в ушах пронзительно зазвенело: раскрыв рот и проглотив пузырь воздуха – на его счастье, барабанные перепонки были целы, – Охрим рванул наверх, цепляясь одной рукой за край люка, а другой волоча за собой Балду, который явно не собирался покидать «Химеру» даже под страхом оказаться зажаренным в ней заживо.
Кое-как выбравшись, он, не церемонясь, сбросил Урзацки с бронемашины и прыгнул следом, упав на запачканные заводской грязью бетонные плиты заднего двора. Машина тут же рванула в сторону, отъезжая от двух гвардейцев и лишая их всякого укрытия перед канонадой космодесантника, несшегося едва ли не быстрее, чем двигалась на гусеничном тракте сама «Химера». Щеками он чувствовал невыносимый жар пекла, созданного лазпушкой закованного в силовую броню хаосита, пока над его головой с невиданной скоростью пролетали изрыгаемые оружием врага лазерные заряды, обжигая кожу на загривке. Зажмурив глаза и сжав челюсти, он быстро пополз вперед, вспахивая носом комья нанесенной сюда грузовиками земли и сплевывая грязные комья, которые оказывались во рту. Преодолев первые несколько метров, он уперся в бездыханно лежащее тело – им оказался Балда, который растянулся на плитах и, похоже, даже не дышал. Охрим стремительно подполз поближе и, перевернувшись на бок, повернул голову Урзацки, осматривая гвардейца; через мгновение он в ярости набрал во рту побольше слюней и сплюнул ему в лицо, отчего тот вздрогнул и поморщился.
— Живой, мать твою! — перекрикивая гремящую перестрелку, раздраженно крикнул Шляхто и ударил товарища по лицу тыльной стороной перчатки, приводя в чувство. — А воняешь, млять, как будто сдох! Ползи вперед, сука, вперед!
Они быстро поползли, один с болтером, второй – с лентами боеприпасов к нему. Казалось, что прошла целая вечность, однако на деле они ковырялись в земле, волоча свои туши, от силы пару десятков секунд. Наконец, почти вплотную оказавшись у стен только что покинутого мануфакторума, Шляхто придержал за ногу Балду, который чуть не уполз дальше, чем нужно, и быстро разложил тяжелый болтер на треноге, прилаживая оружие и выцеливая космодесантника, из-за которого на его казачьей голове чуть не опалило чуб.
Наконец он увидел его и смог рассмотреть. Космодесантник, который стоял в двадцати-тридцати метрах от их расчета, был необъятно огромен: своими габаритами это чудовище, закованное в броню, не уступало бронетранспортеру, а по смертоносности, судя по всему, превосходило его, даже полностью укомплектованного отрядом мотопехоты, чуть ли не в несколько раз. На красной – то ли выкрашенной, то ли попросту залитой кровью убитых – силовой броне с оттенками меди виднелись множественные сколы и царапины, которые придавали этому обезумевшему кхорнийскому мяснику лишь еще более ужасающий вид, пока сжимаемая им лазпушка продолжала держать их машину под плотным огнем. Своим видом и оглушительными криками, взывавшими к Кровавому Кхорну, он повергал в шок, и Охрим вдруг почувствовал себя жуком, оказавшимся под тяжелой ступней человека: покрепче схватив болтер и поглядев на легионера Хаоса уже через прицел, гвардеец яростно заорал и зажал гашетку, направляя раскаленное дуло орудия на врага.
Тяжелый болтер выпускал горящие огнем снаряды во врага, отбрасывая тяжелые гильзы давлением газов через отверстие в зазорной раме; расчет уже окутало дымкой от перегрева оружия, однако Шляхто, не смолкая в своем боевом крике, не переставал вести подавляющий огонь, чтобы дать бронетранспортеру шанс на открытие полноценной ответной стрельбы своим отвлекающим маневром. Солдат даже не мог сказать, попадает в окровавленного десантника или нет, да это было и не важно – он просто надеялся, что старается достаточно, и, стиснув зубы, старался еще больше.
Враг не сбавлял скорость, даже накрытый стрельбой с двух позиций: космодесантник рвался вперед под перекрестным огнем, будто бы вовсе не замечая его. Он уже опустил лазпушку, и в его руках оказался огромный силовой топор, который, в отличие от брони хаосита, явно был покрыт засохшей кровью. Растрачивая боеприпасы, Охрим чувствовал, как ничтожна их огневая мощь перед наступающим противником и теперь, видя рок неизбежности, думал о том, какую молитву стоит прочесть напоследок – как вдруг Розетта рванула вперед, в самоубийственном таране врезаясь в закованного в силовую броню астартеса.
Дальнейшие события разворачивались уже с бешеной скоростью, и гвардеец так до конца и не осознал, что произошло. «Химера» протаранила десантника, получив повреждения, сопоставимые с состоянием разорванной крак-гранатой консервной банки, пока сидящий за автопушкой Дунган – Шляхто не сомневался, что это был он – уставился дулом турели практически в лоб космодесантнику, готовому растерзать машину лезвием своего топора. Автопушка начала залп в упор, прижимая хаосита и разрывая его броню; казалось, этот ублюдок сейчас свалится, но он лишь припал на одно колено, пока под ним растекалась лужа кипящей скверны. Пушка умолкла – и тут десантник начал подниматься, занося свой огромный топор над броней машины. Наблюдающий за этим Охрим даже не сразу понял, что до сих пор держит гашетку болтера и орет, пока очередь уходит куда-то в плотный дым, откуда лезут другие хаоситы.
— ЗА ИМПЕРАТОРА, МАТЬ ТВОЮ! — хрипло закричал он и крутанул свое орудие. Траектория снарядов сменилась, уходя влево; в тот самый момент, когда десантник Хаоса был готов окончательно разрубить бронетранспортер на части, последний болт, вылетев из дула, пролетел вперед, оставляя за собой след раскаленного воздуха, и со взрывом пробил ранцевый генератор легионера, висящий у него за спиной.
Сначала, на целое мгновение, силовой доспех объяло пламя, будто головку подожженной спички – а затем, с оглушительным грохотом, космодесантник взорвался и, разорванный наполовину, повалился наземь, выпустив из рук свой топор.
https://youtu.be/2v4kaE_XbR8?t=2352
Сообщение отредактировал OZYNOMANDIAS: 24 января 2018 - 18:42
Тема закрыта
