Все
Возможно, это было сущей правдой: весь их проклятый род — всего лишь пережиток прошлого, когда людям ещё нужно было бояться того, что творилось в тёмных закоулках мира. Пуповина, не отсечённая от тела Земли, и отравлявшая её, точно присосавшийся паразит. Они не давали ничего взамен, лишь приносили боль, ввергая Землю, и всех, кто называл себя людьми, в пучины страданий, из которых не было спасения.
Одним нужны были оправдания, слова, так похожие на мудрость, ниспосланную из глубин веков, а на поверку оказывавшиеся червивой ложью, сглодавшей сердца тех, кто искренне верил в её истинность. О да, они мнили себя отвергнутыми пастырями рода людского, вечно гонимыми, ненавидимыми и непонятыми; теми, кто шёл на меньшее зло во имя высшего блага; обречёнными исполнять эту роль, столь отвратительную, грязную, но такую благородную, некой высшей силой; одни называли её Тёмной матерью, другие — судьбой. Это детали, в конце концов, всех их объединяло одно — лицемерие, возведённое в абсолют.
Были и другие, слова о морали претили им, высокопарные речи о высшем долге вызывали раскатистый смех, доносившийся из окровавленных пастей, а мольбы о пощаде заставляли лица кривиться в отвратительном подобии жестокой насмешки. Они знали о своей природе лучше прочих, их сердца бились в такт с сердцами Тварей, замерших в самых мрачных чертогах Предвечной грёзы, точно и те и другие готовились к смертоносному прыжку. Они понимали простую истину, хоть она никогда не облекалась в стройные мысли, предпочитая форму необузданных инстинктов и нездорового блеска в глазах. Они были монстрами, жестокими и необузданными реликтами давно забытых времён, по неведомой прихоти природы, дожившими до наших дней.
Были ещё третьи, наверное, такие, как и сам Джон. Они не видели себя пастырями рода людского. Они не хотели быть монстрами, с концами потерявшими облик людской. Они просто…
— Жили, — закончил он вслух, глядя на свинцовые тучи, тяжко повисшие на небосводе. Тучи спрятали луну, и она стала бледной тенью себя былой; пятном, что было легко принять за мушку, промелькнувшую перед глазами. Звёзды; они ещё горели, но так тускло, словно доживали свои последние часы. Отчасти так и было, они ведь и вправду умирали с каждым восходом солнца; а затем загорались, стоило темноте хлынуть на улицы городков, поля, тянувшиеся в бесконечность, сени лесов. Бесконечный круговорот, когда-то люди придавали ему особый, сакральный смысл. Наверное, кто-то придавал и сейчас, особенно в таких местах, в глуши, далёкой от шума больших городов. Они ошибались, это всего лишь тени прошлого, пустые и безжизненные. Они ошибались это всего лишь отголоски старых времён, пленявшие людей, точно песнь сирены. Они ошибались, конечно же ошибались; как жаль, что перестав быть человеком он всё чаще стал замечать, как суеверия обретают кровь и плоть, а обыденный, с пелёнок, взгляд на мир боязливо жмётся в тёмный угол…
— Ладно, — бросил Джон, когда холодные капли, лившиеся с хмурого небосвода, стали ему досаждать. — Тогда разделимся! — крикнул он посреди громового раската, вскинув руку, точно собирался вести Хищников в последний бой. Иногда он был вынужден взять на себя роль голоса разума, старшего сына, закончившего колледж в семьи потомственных деревенщин-недоумков. Это было тяжкое бремя, но, осознание того, что без его зоркого глаза, крепкого словца и твёрдой руки, их семья давно бы лежала кучкой костей в придорожной канаве какого-нибудь Мэриленда, не могло не тешить самолюбие Джона.
Они переглянулись напоследок, стоя посреди безжизненной травы, хрустевшей под мокрыми подошвами. Переглянулись подозрительно молча, точно кучка отбросов, встретившихся в одной подворотне и смерявших друг друга взглядом, перед тем как начать крушить черепа и выбивать зубы. Переглянулись, а затем растворились в ночи, став едва различимыми силуэтами среди дождя и тумана…
Серб и Джейми
Серб взял с собой карту; старую, пожелтевшую, едва не разлезшуюся под проливным дождём. Она уже подвела один раз, кто знал, не подведёт ли второй. Однако, заскрежетав зубами, в бесплодных попытках различить мелкие надписи в почти что кромешной темноте, Серб решил довериться этому куску бумаги. В последний раз.
Он молча кивнул «папочке», зашагав по безжизненной траве в сторону заколоченной церкви с ярко-алым крестом, виденной на пути. Возможно, им нужна была другая церковь, но, какая, к чёртовой матери, разница? Пока они видели только эту, значит нужно было начать с неё. «Папочка» ответил Сербу хмурым взглядом; у него всегда был такой взгляд, и всё же, стоило увидеть её, на лицо Серба выползла эта жуткая улыбка.
Больше улыбки пугали только глаза. Это были глаза человека, способного убить с той же лёгкостью, что и щёлкнуть пальцами.
Они петляли не один десяток минут, проходили мимо старых особняков, похожих на дома с привидениями. Мимо ржавых заборов с острыми навершиями, похожими на зубы неведомой твари. Мимо огородов на которых росли лишь сухие и уродливые подобия настоящих плодов. О да, им пришлось побродить, прежде чем вдалеке, среди иссохших крон, не показалась верхушка церкви с отломанным крестом. Странное отношение к религиозным символам для тех, кто назвал свой дом Землёй обетованной, но какая, к чёртовой матери разница? Когда Хищники выходили на охоту, спасти от них не мог даже Бог.
Они обогнули церковь, и оказались в небольшой рощице; облезшие деревья, точно пожранные неведомой болезнью, так и норовили зацепить их своими ветвями, оставив на коже кровавую отметину. Среди разросшихся кустарников, колючих, и безжизненных, стояла пара лавок с ободранной зелёной краской и насквозь проржавевшим креплением. А ещё несколько могильных плит, старых-престарых, различить имена на них вряд ли удалось бы даже при свете солнца.
И вот, их усилия оказались вознаграждены; из утробы Серба вырвался сдавленный смешок, который, с лёгкостью можно было принять за звериный рык. Впереди возвышалась глубокая котловина, усеянная нагромождёнными остовами ржавых машин — ещё один символ всеобщего упадка. Серб не был тупоголовым амбалом, семья знала об этом, те, кто переходил им дорогу — нет, и они всегда дорого платили за свою неосмотрительность. Они двинулись к котловине, цепляясь за стволы хрупких деревьев, чтобы не поскользнуться и не полететь вниз; почва здесь была глинистая, коричнево-красная, а размывший её дождь стекал вниз потоками грязных ручейков. Как и положено истинному Хищнику, Серб был чертовски хитёр, и лишь благодаря этому до сих пор ходил по земле. Внизу им путь преградила насквозь ржавая сетка-рабица, но калитка оказалась настолько хлипкой, что ей хватило одного пинка в четверть силы, чтобы распахнуться с протяжным скрипом. Помятая жестяная табличка, небрежно выкрашенная в жёлтый, с надписью «Не входить!» и рисунком хиллбилли с ружьём, отвалилась и покатилась куда-то вниз с глухим металлическим звуком…
Хищники зашли внутрь, и Тварь Серба зашевелилась в странном возбуждении. Вряд ли дело было в лабиринтах машинных гор, скрипевших на промозглом ветру. И не в зловонии застарелого машинного масла, бензина, размоченной земли и ещё Бог знает чего. И даже не в предвкушении сладкой охоты. Просто Тварь Серба, впервые за долгое время, ощущала себя в своей тарелке. В конце концов, её стихией была именно разруха.
Они стали продвигаться вглубь, чтобы как следует изучить охотничьи угодья. Обошли огромный ржавый экскаватор, напоминавший необъятного левиафана в море мусора. Поглядели на двери закрытого офиса, изрисованные неразборчивыми граффити, с другого края свалки. И замерли, как только стали приближаться к центру «Могильника». Они не могли видеть, что там творилось — ещё предстояло обойти пару-тройку мусорных гор — но из сердца свалки доносились странные шорохи, смешки и едва различимые голоса. Похоже, Хищники были не единственными гостями этого места. К добру это или к худу — ещё предстояло выяснить…
Джон и Кристина
Ливень хлестал, как из ведра, словно плетьми по коже. Похоже, годовая норма осадков решила выпасть в честь их прибытия. Символично, ничего не скажешь. Видать, они, и вправду, вызывали у природы одно лишь отвращение. Или это здешняя природа давным-давно сошла с ума? Сказать было трудно, особенно когда глаза слипались посреди бессонной ночи, а они всё шли и шли по Богом забытым полям. Однако, интуиция Кристины, это почти сверхъестественное чутьё, которое — как она верила — было одним из подарков Тёмной матери, упорно твердила, что случайности не случайны. Нужно было лишь вслушаться в звуки, доносившиеся из предвечных глубин. Связать воедино мириады нечаянно брошенных слов, сотни полунамёков, оставленных на виду, и скрепить их драгоценными прозрениями, что только предстояло отыскать в холодных водах Предвечной грёзы. И тогда бы она узнала об истинной природе места, что решила избрать новым домом. Ну, а пока, единственное, что Кристине подсказывала интуиция, которая — как она верила — была одним из подарков Тёмной матери — что случайности не случайны. Ливень хлестал, как из ведра, словно плетьми по коже, и, впервые за долгие часы, Кристин чувствовала себя превосходно…
Джон бы, наверное, закурил, но его никогда не тянуло на сигареты, в отличие от многих коллег по работе. Бывших коллег. Он прищурился, оглядывая округу, точно птица, взмывшая в небеса, что высматривала будущую добычу с невообразимых высот. Пелена дождя вкупе с густым туманом, похожим на — какое забавное сравнение! — сигаретный дым, здорово мешали разглядеть хоть что-то. Однако, Джон не сильно-то и старался. Он больше прикидывал, где могли быть злачные заведения в этом диком краю, полном религиозных фундаменталистов и закоренелых консерваторов. Конечно же в более-менее обжитом городском центре, где нравы были не столь суровы, а люди, хотя бы издалека, напоминали представителей цивилизованного общества. Однако, и полудиким жителям пригорода нужно было где-то расслабляться, не могли же они постоянно ездить в центр. Он хмыкнул и поскрёб подбородок, глядя вдаль, туда, откуда они прибыли, оставив следы грязи на мокром асфальте; он не помнил там баров или закусочных, а прятать их вдалеке от дороги было попросту глупо. Он, конечно, мог проглядеть, но, учитывая все факторы, полагаться на это было бы, как минимум, нерационально. Значит, оставался только один вариант…
Похоже, все спали. Пригород Ханаана пустовал, и даже свет, горящий в окнах попадался исключительно редко. После Нового Орлеана, горящего сотней ярких огней даже в самый поздний час, такое зрелище было чертовски непривычным. Однако, чему было удивляться, пригородам полагалось быть тихим и спокойным местом. А любой, кто пытался нарушить покой соседей, мог рассчитывать на пинок под зад от господина полицейского. И, всё же, учитывая насколько упадочной выглядела Земля обетованной даже такие детали невольно приобретали зловещий оттенок.
Хищники брели по бетонному тротуару, полному трещин, сквозь которые пробивалась трава. Ливень хлестал, как и прежде, и им всё больше хотелось найти крышу, или поскорее вернуться в фургон. Начинало казаться, весь их план был одной большой глупостью. Однако, как только семена отчаяния стали прорастать в сердцах Джона и Кристины, они заметили бар, стоявший чуть поодаль от дороги и домов. Его окна светились красно-жёлтым. Над входом, на скрипучих цепях, висела потрёпанная вывеска с названием. «Нераскаявшийся грешник», похоже, в Земле обетованной не могли даже выпить, не вспомнив лишний раз о Боге.
Внутри было тепло и сухо, капли дождя мерно стучали по крыше, но не могли забраться внутрь. Облегчённо вздохнув, Джон прищурил глаза; тусклые лампы, закреплённые на стенах и под потолком, после ночной темноты, слепили хлеще фонаря, направленного в лицо. Свет отливал красным, но не как кровь, этот красный был мягким, ближе к красному дереву. Из него же, судя по всему, была сделана барная стойка, столики и стулья, пустовавшие у стены. На стене за барной стойкой висела куча причудливых безделушек. Воздух был пропитан запахом дешёвых сигарет, крепкого алкоголя и каких-то пряностей. Непохоже, чтобы тут собирались банды байкеров, или ещё какая шваль; слишком узко, им было бы негде разгуляться. Скорее простые люди, уставшие после работы, что заходили пропустить по стаканчику виски, но сейчас не было даже их, лишь один мужчина, сгорбившись, сидел за стойкой. В баре играло приглушённое кантри — кто вообще слушал кантри?..
— Мы скоро закрываемся, — услышал Джон женский голос, не успев толком опомниться, и пройти дальше порога. Бросив взгляд, он увидел женщину, ей было за тридцать, может даже за сорок, но красилась она прямо как малолетняя потаскуха. Она протирала скрипучий пол шваброй, и застыла, глядя на него исподлобья. Он бросил в ответ что-то вроде «я только пропустить стаканчик», и шагнул внутрь, плюхнувшись за барную стойку, вода стала стекать с серой куртки прямо на вымытый пол. Откуда-то из внутренних помещений доносился мелодичный свист — похожа эта женщина была не единственной работницей бара.
Джон снова бросил взгляд на единственного — помимо него — посетителя, и в ту же секунду, услышал вопль Твари, повязанной с ним узами крепче кровных. Она захлопала крыльями, поднимаясь ввысь, мечтая камнем броситься за добычей, и утолить ненасытный голод. Засосало под ложечкой, Джон понял, что этот мужчина был виновен, хоть и не знал, в чём. Хуже того — мужчин был одет в полицейскую форму…
— Вам помочь, сэр? — спросил мужчина, оторвавшись от стакана и явно заметив странный взгляд Джона. Ему было под сорок, блондин, чуть неряшлив. Джон вновь ощутил, как Тварь жаждет вцепиться ему в глотку. Но стоило ли связывать с полицией, только приехав в пэриш?
Тема закрыта
