Перейти к содержимому


Фотография

Бремя старого Юга

chronicles of darkness хроники тьмы beast: the primordial хищник: предвечный

  • Закрытая тема Тема закрыта

#161 Ссылка на это сообщение Тaб

Тaб
  • 0 сообщений
  •    

Отправлено

EkAJaqn.png
WdYabtk.png


Лес окутан тьмой, сквозь крючковатые ветви не пробивается лунный свет. Тишина властвует над ним, лишь изредка, из самой глуши, доносится протяжное воронье карканье. Холодный и влажный воздух не даёт насладиться первозданным пейзажем, лишь напоминает об осени, что властвует над этой землёй. Она не ждёт гостей, и никогда не встретит их с распростёртыми объятьями. Она безжалостна к каждому, даже к тем, кто называет её домом. Она больна, и эта болезнь затронет всех, кто задержится здесь хоть немного. Лес высится со всех стороны, он не внушает страх — страх их вотчина — но тревога, цепкими пальцами забирается под кожу. Здесь нет дорог, и заплутать проще, чем найти смерть. Лишь вдалеке, где расступаются согбенные деревья, виднеются поля, заросшие сорной травой...
 

eWBGhg4.png



Поля уходят за горизонт, белёсый туман стелется у самой земли, скрывая её очертания. Ветер завывает над ухом, вторя погребальную песнь умирающему миру. Запах сухих трав вьётся в воздухе, кружа голову. Среди молочно-белой пелены проступают очертания покосившихся домишек, тронутых тленом. Люди внутри отчаянно цепляются за жизнь, но знают, что обречены. Они хранят секреты, и унесут их в могилу, не доверив незваным гостям. Они несут печать упадка, и поделятся с каждым, пусть он и не потребует вслух. Поля больше не дают всходов, принимая лишь сорные семена, вороны облюбовали последние пугала и клюют их со скрипучим карканьем; это зрелище не внушает страх — страх их второе имя — лишь навевает тоску, сжимающую сердце. Здесь нет надежды, и впасть в отчаяние проще, чем найти что-то светлое. Лишь вдалеке, в самом сердце опустевших полей, виднеются железные буквы; «Земля обетованная», гласят они, и всё больше походят на жестокую шутку...
 

https://youtu.be/Wn7xv6SNSUc




  • Закрытая тема Тема закрыта
Сообщений в теме: 169

#162 Ссылка на это сообщение Gonchar

Gonchar
  • I'm cringing.
  • 6 363 сообщений
  •    

Отправлено

Темнеет, а значит улицы больше не принадлежат роду людскому, они становятся охотничьими угодьями возлюбленных чад Тёмной матери а сдавленные крики, кровавые отметины и бездыханные тела становятся их отличительными знаками. Впрочем, так было когда-то, теперь грязные улочки Ханаана пустуют, и лишь осенний ветер, пробирающий до костей, рискует гулять по ним, да отбросы улиц, которые только и ищут возможности расстаться со своими никчёмными жизнями, но, по нелепой прихоти судьбы, остаются в живых. Темнеет, а значит пришло время сделать рисковый ход конём, который может перевернуться всю шахматную партию. Темнеет, а значит Кристина Фальтз готова вцепиться в глотку первому из верных людей проповедника, и не отпускать её, пока он не начнёт боготворить её каждым своим словом и поступком...
Старый дом на полпути выбивается из цивильного окружения, пусть и всё здесь несёт на себе отметину мрачных тайн, проступающих, словно кровь из-под половиц. Он отдалённо напоминает старые английские домики, что ещё можно найти в одиноких поселениях, куда не добралась безжалостная цивилизация; впрочем, она нанесла жестокий удар плетью и по нему. Стены из замшелого камня исписаны похабными надписями, черепица на крыше зияет пробоинами; выбитые окна скалятся осколками стекла. Даже отсюда, с пустынной улицы слышится музыка, сотрясающая всё вокруг, точно биение огромного сердца. Сердца бога, в теле которого пируют жирные личинки, отчего-то назвавшиеся людьми.
Всё, что остаётся Кристине - толкнуть тяжёлые двустворчатые двери, запятнанные яркой краской; никто не сторожит вход. Она тут же оказывается в зале, превращённой в один большой танцпол, заполненный десятками тел, бьющихся в алкогольно-наркотическом экстазе, под музыку, диссонирующую со всеми ритмами, что только существуют в природе. Одни носят обноски, заляпанные свежей грязью, то ли после тяжёлой работы в поле то ли после жаркой драки. Другие носят кожу, разорванную, точно чьими-то острыми когтями, и слепящую блеском цепей. Третьи сняли с себя всё, что могли и танцуют, не стесняясь ничего, точно сам Адам посреди эдэмского сада. Они улыбаются. Их глаза горят. Каждый здесь празднует конец этого @#$%го света.
Там, слева, среди блеска бесцветных фонарей трио исторгает из своих инструментов апогей юношеского бунта; бунта не против мнимой системы, но против всего; жизни, смерти, законов физики. Они все носят маски, гротескные лица, куски которых были вырезаны из старых журналов, а затем склеены в одно целое, достойное описания Мэри Шелли.

Пылающие розы
Апокалиптичный рассвет
Вырежи моё имя на коже
Никого из нас уже нет

Кристина видит двери у стен, ведущие в то, что когда-то было комнатами где жили отчаявшиеся и обездоленные. Наверх ведёт крутая деревянная лестница, облезлая и готовая провалиться под каждым шагом. Однако, Алекса Бессетта нигде не видно. Впрочем, узнала бы она его, даже окажись они лицом к лицу?

 

Люди обступают Кристину, точно морские волны - острые скалы. Они освобождают ей путь, будто боясь приблизиться и ослепнуть от лучезарного сияния, что источает лик богини. Она видит, как их глаза слезятся; парни и девушки, молодые и пересекшие рубеж между рождение и смертью, они восхищены. А возможно всё дело в музыке и тем, что проникло в их кровь.
Он сидит под лестницей, качая головой в ритм музыке. Потёртые джинсы, распахнутая кожаная куртка, непослушные волосы - Кристина знает, что перед ней Алекс Бессетт, даже если он прячет лицо. Он не смотрит на неё, погружённый в свой уродливый внутренний мир. Кристина не знает, что творится у него в голове.
Наверное, ей и не стоит.

 

Крис медленнно приближается к парню, заправив руки в карманы чёрной нейлоновой куртки. В этот раз девушка облачилась невызывающе, сняв своё большинство украшений и переодевшись в более подходящий промозглым влажным улицам образ. Но это не прятало её, не давало слиться с толпой - одного только открытого лица хватало, чтобы каждый взгляд ночных обитателей приковывался к ней. Словно солнце, заглянувшее в беспроглядную тьму подвала, она отпечатывалась пульсирующим световым ожогом на сетчатках, чтобы навеки оставить след совершенства. И боль от его мимолётности.
Аккуратная тонкая ладонь легла на плечо Алекса, тормоша его и вырывая из мира воспалённых и омерзительных грёз.
- Проснись. - мягко пропела Сирена, превращая свой голос в сладостную из песен. - И следуй за мной.

 

Алекс поднимает голову, улыбка, мрачная, как лезвие палача, пересекает бледное лицо. Он убирает с лица непослушную прядь, глядя на Кристину так, словно всё понимает. Осознаёт, что будет вынужден следовать каждой её команде, если она позволит себе стать живым проводником между материальным миром и Предвечной грёзой. Однако, он будет об этом знать, и как только она ошибётся, как только она забудется...
- Ты знаешь, чем кончают все мои девушки? - спрашивает он монотонным голосом, точно безликий чтец со сцены. С трудом, Кристина слышит его за гулом мелодии, похожей на звуки, с которым кто-то водит по стеклу острым когтём. - Они умирают. - Алекс не насмехается, он не пытается отпугнуть, он просто констатирует факт, и поднимается с пыльного пола.
Только сейчас Кристина понимает, что перед ней стоит вовсе не человек. Точнее уже не человек. Алекс слишком глубоко шагнул во тьму, чтобы остаться прежним. Тьма не спрашивала хочет он того, или нет, а если и задавала вопросы, то ответы не играли никакой роли. Тьма взяла тщедушную плоть и вылепила из неё нечто большее.
Она создала потрошителя.

 

- Я не твоя девушка. Я и не человек.
Улыбка искривила лицо Кристина, превращая её в натянутую маску неземного обаяния. Но глаза...бездонные синие глаза взирали на Алекса с каким-то нечеловеческим выражением. С ней было что-то не так. Иная девушка попятилась бы, на её лбу выступили бы бисиренки пота, в горле застрял бы комок. Но не у этой.
Она смотрела спокойно, даже с каким-то оттенком безразличия и насмешки. Но не проронив больше ни слова, Сирена обернулась и направилась прочь из провонявшегося мочой и алкоголем клуба, а парень, ощущая как воды океана наполняют его разум, безропотно последовал за ней, машинально переставляя ноги и словно не до конца принадлежа себе.

Она ждала его снаружи. Прислонившись спиной к изрисованной стене и обратив взгляд куда-то в темноту переулка, где раздавалась какя-то пьяная возня и звон бутылок.
- Что ты знаешь о Тёмном Отце? - вопрос застал его едва Алекс подошёл к незнакомке. - Видел ли ты его?
С новым вопросом бездонные синие глаза пронзили его снова насквозь.

 

- Ты слышала о Тёмном отце, значит ты и так всё знаешь, - Алекс прислоняется к стене, рядом с самой Кристиной. Он выглядит как раб, изнывающий от усталости, но не способный ослушаться приказа госпожи. - Тёмный отец всегда рядом, он говорит со мной, только... - он заминается, всего на мгновение, стиснув зубы, но Кристине хватает и этого, чтобы заметить, - только таблетки глушат его голос.

 

- А что если я скажу, что тебе лгали всё это время? - Кристина усмехнулась. - Что если источником твоих сил был не Тёмный Отец? И голос, который раздаётся у тебя в голове принадлежит иному...что именно он ведёт тебя к вознесению, а не поедание плоти на языческие праздники? Истины, что лежат за гранью человеческого понимания. Ведь именно за грань человечности ты перешёл, когда погрузил руки в податливую и уязвимую плоть...
Кристина опять усмехнулась, неотрывно глядя на Алекса. Её голос, её взгляд - в них было что-то гипнотическое, что-то потустороннее. Как будто она никогда не была до конца в этом мире и через эту инность на него смотрело нечто нечеловеческое. Притаившееся за ширмой реальности и жадно улыбающеемся ему сквозь человеческие зубы.
- Я не руководствуюсь только словами, только человеческой плотью в твоём желудке и сладкими речами, в которых нет ни капли истины. Я могу показать тебе исток твоей силы и настоящий путь к вознесению. Тебе только нужно пойти следом.

 

- Ты говоришь, как Старший брат, только не так умело, - Алекс усмехается, и похлопывает себя по карманам рваных джинсов, но, ничего не нащупав, лишь прячет в них руки. - Ты хочешь смутить охотника, тем, что он поедает плоть убитого зверя. Ты болтаешь о "всего лишь" словах такими же словами. Ты хочешь показать что-то тому, кто и так видел слишком много. О-о-о-о... - он морщится, точно проглотил горькую пилюлю, пока мимо проплывает ободранная машина, слепя их светом потрескавшихся фар. - и ты говоришь, что не моя девушка, но только мы решаем, кто наша девушка, а кто - нет. - Алекс смотрит Кристине прямо в глаза, и в этих глазах нет ничего кроме предзнаменования смерти. - Ты ему понравилась, хоть и не нравишься мне, но ты уже знаешь, чего он требует в конце концов. Продолжай, - Алекс машет рукой, точно отмахивается от назойливой мухи, - он всегда любил болтливых.
Продиктованы ли его слова только этим, или Кристине удалось посеять зёрна сомнений ещё в одной душе?

 

- О, не отставай и ты увидишь.
Улыбка не сходила с лица Кристины, вот только стала та совсем паршивой и напоминающей хищный акулий оскал. Какой-то части её души сейчас хотелось обрушить всю предвечную грезу на безумца и разорвать его глотку острыми обсидиановыми когтями, оставляя биться бессильной рыбёшкой в безбрежном океане и орашать воду тёмной кровью на пропитание бесчисленным обитателям глубин. Но это было лишь мимолётной вспышкой тут же угасшей в глубинах.
Развернувшись, девушка стала неторопливо идти в тёмный переулок, который для неё был так же хорошо освещён, как залитая солнцем лужайка. Алекс шёл следом щурясь в темноте...как вдруг под его подошвами стало что-то влажно хлюпать. Опустив взгляд он в едва различимом свете стоящего в далеке уличного фонаря увидел поток воды, который с каждым ударом сердца поднимался всё выше. Углы домов стали размываться и с невероятной скоростью покрываться коралловой порослью.  В тот же миг ему пришлось отшатнуться прочь, так как на него едва не упал склизкий чёрный угорь, источающий почему-то змеиное шипение и обнажащий тонкие прозрачные зубы, с которых капал шипящий яд.

Шлёп-шлёп-шлёп.

Всё новые и новые угри падали в воду, стремительно заполняющую переулок. Они извивались длинными телами и с неожиданной прытью стали рыскать в воде.
- Добро пожаловать в мой дом. - раздался переливчатый и одновременно щёлкающий, словно горло инопланетной твари, голос.
Парень устремил взгляд туда, где в переулке должна была быть рыжеволосая. Но вместо неё на него взирала покрытая полупрозрачной чешуёй глубоководная тварь, лишь отдалённо напоминающее человека. И из-под её разведённых серых губ показывался ряд бритвенно-острых зубов. А затем сквозь тьму ночи на него обрушился сокрушительный поток воды, сметающий и закручивающий как яростное цунами.

 

Спустя несколько мгновений темноты он очнулся в затенённом зале. Он был когда-то сделан из дерева, но сейчас почти полностью скрывался за наростами полипов, камня и странных ветвей, пробивавшихся из-под пола и цепляющих за ноги. Неподалёку от него стояла уже не глубоководная тварь, но нечто находящееся за гранью человеческого представления о прекрасном. Словно морская королева сошла со страниц детских сказок, вот только в её красоте было что-то холодное и беспощадное. А в глубине безграничено чёрных глаз притаилась Бездна.

 

- Ты это зря... - вот и всё, что слышит Кристина из уст Алекса. Он выдавливает эти слова из глотки с хрипом, достойным агонизирующего мученика, дающего последние наставления своей пастве. Он не выглядит восхищённым и готовым упасть к ней в ноги, обливаясь слезами. Он не выглядит смертельно испуганным и молящим выпустить его отсюда. Алекс выглядит встревоженным, в его глазах, похожих на бездну не меньшее её, мелькает что-то нехорошее. По-настоящему нехорошее. - Ты ему понравилась, знаешь? - он нервно играет желваками, холодный пот проступает на лбу Алекса, если под водой вообще бывает пот.  -Ты ведь знаешь, чем это кончается, да? - смешок срывается с побледневших губ, поганый смешок. - Ты, @#$дь знаешь. И ты не просто понравилась, ты о@#$ть как понравилась. - он начинает сжимать и разжимать кулаки, точно предвкушая, или наоборот, оттягивая момент, когда в одном из них окажется зажата ручка ножа. - Так что беги, детка. Беги, пока не стало поздно. Беги, пока мне не пришлось...

 

- Я ему понравилась потому что мы с ним - дети одной Матери. - прожурчала Сирена, разводя руки в успокоительном жесте. На её длинных изящных пальцах поблескивали обсидиановые когти. - Нас связывает родство куда старше людей и времени. Тебе и ему нет смысла убивать меня, потому что я принесу вам двоим единство. Ясность. Без подавления себя лекарствами, без службы тому, что не понимаете. Это не Тёмный Отец, Алекс, это твоя истинная сущность, живущая в твоей и только твоей душе. И я несу послание от нашего истинного прародителя.

 

- Ты понятия не имеешь, о чём говоришь, - цедит Алекс сквозь зубы. В его бездонных глазах, похожих на яму, в которой меркнет всякий свет, мелькает ярость. Она словно оттесняет того, другого, кто пытался вырваться наружу и сделать Крисистину своей. Навсегда. - Ты обещаешь всё то же, что и он, но только и делаешь, что пытается свести меня с ума. Ты затащила меня в это место... - он озирается по сторонам, точно только сейчас осознал, где именно оказался. - Т-ты словно хочешь, чтобы он вырвался, чтобы он стал мной, чтобы он... - Алекс морщится, точно кто-то вонзил ему нож в живот, и издаёт звук, отдалённо напоминающий рык недовольного зверя. - Пока не поздно, лучше вытащи меня отсюда, уверен, ты не хочешь знать, что такое внимание Тёмного отца.

 

Сирена медленно кивнула и прикрыла глаза. Одновременно с этим на всё пространство вокруг упала тьма, чтобы тут же схлынуть вместе с потоком воды и дать материальному миру вновь вступить в свои права. Снова полутьма переулка, снова неровный свет фонарей. Будто дурной сон разжал свои когти, давая измученному сознанию вынырнуть в реальность.

- Проклятие лежит на всех в культе Тёмного Отца - проклятие невежества и лжи. Потому что изначальные намерения и слова того, кем вы называете Тёмного Отца были искажены.

Тут же донёсся до Алекса голос Кристины, вбивающийся раскалёнными гвоздями в череп. 

- Ты... - Алекс медленно оседает на землю, влажную после недавнего дождя, прислоняется спиной к каменной стене, исписанной посланиями, которые никогда не дойдут до адресатов. Он, кажется, не до конца понимает, что происходит. Путешествие в сердце Предвечной грёзы, прыжок обратно. Слишком резко, слишком спонтанно. Словно волны. Прилив, и отлив, прилив и отлив. Куда больше похоже на горячечный сон или благословение Тёмного отца, ниспосланные свыше. А может это просто болзень? Пустила свои корни, слишком глубоко, чтобы вырвать их, не уничтожив то, кем он пытается быть. По крайней мере так говорили врачи. Кто станет верить врачам, увидев бога? - Ты... - повторяет он, словно сломавшийся магнитофон, жующий одну и ту же плёнку, пока она не сотрётся в пыль. - Откуда ты знаешь? Откуда вся эта уверенность в том, что ты права, а все остальные ошибаются? - Алекс не смотрит на Кристину, он достаёт нож, спрятанный под кожаной курткой с длинным лезвием, потерявшим былой блеск и искажающим всё, что посмеет в нём отразиться. Словно поверхность кривого зеркала. Словно воды предвечной грёзы...

 

- Потому что я видела своими глазами то, о чём вам говорят на проповедях.
Без капли привычной насмешки ответила Кристина, медленно садясь на корточки перед Алексом, но сохраняя дистанцию. Словно перед диким зверем, с которым едва удалось наладить контакт. Как лесник замирает перед стаей волков, давая им првыкнуть к своему запаху, своему виду.
- Я знаю, кто такой проповедник - Латур. Что он из себя представляет и что преследует за вуалью собственной лжи. Я знаю, кто такой Тёмный Отец на самом деле и я получила от него приглашение... - она машинально сжала и разжала ладонь с уже затянувшимся порезом, какое-то время задумчиво смотря на него в отсветах уличных фонарей. - И я была в его царстве, где сны сплетаются с реальностью. Хищники, Герои, Джентри - всё это мало скажет тебе. - Сирена сощурилась, глядя на парня и его нож. - Но я показала тебе свою истинную сущность чтобы ты понял - я не лгу и не прячу реальность за ложью, я хочу показать тебе настоящую изнанку мира и того, во что ты слепо веришь.

 

- Ты ведь делаешь это не просто так, - он снова ухмыляется, мрачно, словно палач, выслушивающий предсмертные мольбы Кристины перед тем, как вздёрнуть её на виселице. - Я тебе не нужен. Не знаю, для чего именно. Может быть, Старший брат перешёл тебе дорогу. Или ты просто хочешь занять его место. Но явно не по доброте душевной. Я давно перестал верить в доброту.

- "Старший брат", - Кристина хмыкнула, - собирается утопить весь город в крови. Но меня заботит вовсе не это. Он использует наш вид, он охотится на него словно на скот. Лишь по какому-то одному ему изветсному безумию он отделяет одних детей Тёмной Матери от других. Одних убивает, а других опутывает паутиной из лжи, делая своими пешками. И я хочу положить этому конец. Хочу предложить истинный путь, путь Тёмной Матери...и Тёмного Отца.

- Ты, и вправду не человек, - он всего на секунду касается лица Кристины своим взором, и вновь опускает его к поверхности ножа, блестящего в свете проезжающего мимо пикапа. - И даже не пытаешься скрываться. Старший брат учил нас: единственная ваша роль - отдать нам свою силу. Стать для нас лестницей на пути к исполнению воли Тёмного отца. Стать живым испытанием, которое должен преодолеть каждый из нас, чтобы сбросить оковы и стать чем-то большим. Он... он говорил, что я особенный. Тёмный отец... я становился оружием в его руках, и он вершил через меня свою волю. Ты... ты не можешь быть права, чёрт подери, - Алекс стискивает зубы, похоже, ему осталось совсем немного...

С губ Сирены сорвался призрачный и мелодичный смех. Как будто какой-то неземной инструмент зазвучал в грязном переулке, погруженном в полутьму. Девушка склонила голову набок и весело сощурила глаза. Впервые за всё время встречи в них плескалось тепло, настоящее тепло. Так родитель смотрит на неуклюжее дитя, не переставая любить его.
- Ты действительно особенный, Алекс. - полушёпотом произнесла Крис. - В тебе действительно есть сила Тёмной Матери, я вижу её так же явно, как твою плоть. И ты силён лишь благодаря ей, не слепой вере и не ритуалам. Ты мой такой же далёкий брат, как я твоя забытая сестра, Алекс. Насыщаясь плотью моего рода лишь сам Латур становится сильнее, но не вы. Вы только обманутые дети, которых он использует для насыщения своего голода. Дети, которых я хочу вернуть на истинный путь, вырвать из пут лжи и положить конец тому проклятью, которое нависло над всем Ханааном и его землёй.

Алекс молчит, и это молчание похоже на затишье перед бурей, готовящейся разразить в любую секунду. Трудно предсказать, для кого эта буря обернётся напастью, а для кого - маной небесной, но Кристине кажется, что она знает ответ...
Он стискивает зубы, и тяжело вздыхает, сжав нож так крепко, что белеют костяшки пальцев. Потом встаёт, резко, почти рывком, и швыряет его на землю; металл, со звоном ударяется о мокрый асфальт, и катится дальше, в темноту неуютного переулка.
Алекс вновь смотрит на Кристину, и трудно сказать, если ли в его взгляде хоть что-то кроме этой безбрежной тьмы, похожей на безлунную ночь на гиблых болотах. Он кажется обречённым, но отчего-то отказывающимся сдаваться, ведь где-то там, в самом сердце зреет нечто до боли похожее на праведный гнев...
- Латур поплатится, если он... - на мгновение, Алекс запинается, словно не зная, действительно ли он хочет обратить в слова то, что зреет у него на уме, - если он правда в этом виноват. Если он использовал меня, как этот.... - он бросает взгляд в темноту, мельком глядит на Кристину, и поднимает упавший нож, - как это. Тогда он отплатит за всё, и знай, что это будет не ради тебя, но... - он снова запинается, пряча взгляд, и продолжая сжимать рукоять ножа. - Я благодарен тебе. Возможно, ты и правда знаешь... как с эти покончить. Как расставить всё на свои места.

- Да, я знаю как покончить со всем этим.
Кристина встала следом. Ловко, гибко - словно кошка, в теле которой было на порядок меньше человеческого костей. Её взгляд задержался на бурлящей бездне в глубине глаз Алекса. Такой первобытной, беспощадной, разрушительной. Словно один всепожирающий аспект Тёмной Матери воплотился в человеке. То, что терзало каждого из Детей, то, что было возведено в абсолют в одной единственной смертной оболочке.
Голод.
- Но сначала мне нужно поговорить с остальными приближёнными Латура. Раскрыть им правду так же, как я раскрыла её тебе. А потом... - её губы сузились в тонкую линию, - потом мы покончим со всем этим.

- Анна... - он недовольно машет рукой, точно не хочет даже произносить их имена, - певчая птичка, она любит музыку, играет где-то. Она станет голосом Тёмного отца, когда Ханаан станет нашим, вот и всё, что я знаю. Мы мало что знаем друг о друге, и мало общаемся. Слишком разные, всё, что объединяет нас - Тёмный отец. И... - Алекс запинается, точно не может вспомнить даже имя, - Иеремия, он - это его мускулы, но точно не мозги. Он всегда любил футбол, я так слышал. Но так и не смог ничего добиться, Лорены не дают пробиться никому со стороны.

 

https://www.youtube.com/watch?v=smSSSs46rng

***

Луна зажигается на небесах, точно свет маяка, освещающий путь заблудшим чадам Тёмной матери. Она окружена отблесками звёзд - её верными детьми - точно сама Кристина Фальтз. Однако, рядом с луной никогда не будет равного ей, луне суждено во веки веков оставаться одинокой в этой непроглядной ночи...
Алекс Бесетт уходит, и, вскоре даже его шаги, сливаются с мерным шумом полуночных улиц. Шелестом осенней листвы под ногами ночных бродяг. Завываниями промозглого ветра - глашатая вечной осени. Грохотом ржавых машин, лениво проезжающим по ухабистым дорогам. Первый ход сделан, позиции на шахматном столе изменились, но мало быть сновидцем, чтобы понять: к добру или к худу. Она снова одна, подобно луне над головой - ясно лишь этом Пришло время восстановить силы.
Пришло время насытиться.
Сами улицы говорят с Кристиной, шепча ей свои тайны. Она видит их в гротескных надписях, украшающих грозящие обрушиться стены. В кронах деревьев, высящихся рядом с оборванными проводами, колышущимися на ветру. В измученных лицах уставших людей, что возвращаются домой, но даже там не смогут найти покоя, мучимые пророческими сновидениям.
Проходят минуты, и ноги приносят ей на порог очередного места, не ждавшего гостей. Одинокий домик с краю улицы, он чуть больше остальных и темнее с фасада - вот и всё, что выделяет его среди остальных зданий, возведённых в Ханаане. *"Памятный дом мадам Леруа" гласит золотистая, почти стёршаяся надпись над самым входом. Она слышала что-то про это место, совсем чуть-чуть, краем уха: когда-то здесь должен был быть антикварный магазин, но хозяйка так и не смогла расстаться с вещами, хранившими память о её юности. Он превратился в вечный музей, а когда пришёл черёд хозяйки отправиться в мир иной - оказался почти заброшен. Лишь изредка сюда приходят люди, желающие поглядеть на причудливую коллекцию, давно ставшую частью их быта и отражением полузабытого прошлого, но никто из них, до сих пор, не пытался её украсть...

 

Кристина стала медленно обходить дом по периметру, внимательно скользя взглядом по его обветшалым стенам, окнам, старым истрёпанным доскам, которые лишь каким-то чудом держали начинающуюу гнить крышу. Точно голодная акула в водах океана, делающая круг вокруг раздражающей воду добычи, которая не ведала пока что о судьбе, уготованной ей океаном.
Где-то в глубине её отсутсвующей души появилось непривычное сосущее чувство. Ещё не голод, но уже и не блаженное состояние насыщения. Её сущность требовала полноты, пищи. Не той, которую можно получить в ресторане или общественной столовой.
Аккуратно и медленно Сирена ступила на ступеньки, ведущие к двери. Они жалобно и тихо скрипнули под небольшим весом Кристины Фальтз, но всё-таки исправно выполнили свой долг. Ещё раз оглядевшись по сторонам и не увидев ничего кроме скрадывающей всё вокруг тьмы, девушка раскрыла перекинутую через плечо холщёвую сумку и извлекла металлическое кольцо, на которое были нанизаны длинные чернёные прутики, оканчивающиеся разномастными изгибами. Присев на одно колено, девушка стала ловко и размеренно колдовать вокруг замка входной двери.

 

Темнота благоволит детям Тёмной матери, но лишь до тех пор, пока они исполняют свои предвечные роли, предписанные им самим их существованием. Они могут свернуть с проторенных троп, но тогда они останутся один на один с жестоким миром, готовым выжечь их, точно заразу из тела, мучимого страшной хворью. Только следуя заветам Тёмной матери они могут рассчитывать на то, что сам мир будет играть по их правилам; но даже так бывает далеко не всегда: законы гибки, и побеждает тот, кто сумеет обернуть их свою пользу.
Сейчас она осторожна, Кристине нет нужды становиться полярной звездой этой тёмной ночи, приковывая к себе внимание всех, кто, отчего-то, не отдался сну. Она будет луной, совершенной, но столь привычной, что больше не вызывает восторгов и пугливых вздохов. Отныне, она всего лишь камень, отражающий солнечный свет, но лишь для тех, кто не умеет зреть в корень.
Она вскрывает замок с той же лёгкостью, с какой лунный свет просачивается сквозь прикрытые ставни. Нет ни шороха ни скрипа, лишь едва слышные щелчки, отворяющие ей путь в желудок зверя, возведённого из камня и дерева.
Там темно, но Кристина претворяет дверь, не боясь мрака; по крайней мере, до тех пор, пока он не стал кромешным. Она видит выскобленную пустоту со следами тлена и упадка, запечатлёнными на выбеленных стенах и скрипучих половицах. Одна лишь стена напротив хранит на себе память, ровно как и следы того, что висело на ней прежде. Теперь она превратилась в живой памятник, хранилище воспоминаний, доступное многим, но принадлежащее лишь...
Отчего-то холодок бежит по спине Кристины, как только внутри неё загорается жадность. Где-то наверху, куда ведёт одинокая лестница, утопленная в стене, слышится шорох; кажется, она здесь не одна...

 

37.jpg

Кристина быстро осматривает причудливую коллекцию, пришпиленную к белоснежной стене, изуродованной следами от подтёков воды, сочащихся сквозь прохудившуюся крышу, и силуэтами висевших раньше полок, отпечатавшихся на её поверхности. Одно и то же: бессмысленные и никому не нужные артефакты давно ушедших времён. Никому, кроме неё и ещё кучки глупцов, предпочитающих окунаться в прошлое вместо того, чтобы жить здесь и сейчас. Лишь одна вещь вызывает отклик у её предвечной стороны: старое выцветшее фото под потрескавшимся стеклом, изображающее молодую девушку, положившую голову юноше на плечо. Однако, отчего-то Кристине кажется, что в этом доме есть что-то ещё, послужившее якорем для призрака, не желающего отправляться в мир иной...

 

Крис аккуратно, касаясь одними подушечками пальцев коснулась фотографии, проводя по потрескавшемуся глянцу и собирая холод, влагу, отголоски далёких воспоминаний, тихим эхом проносившиеся сквозь это место.  На лице Сирены застыла призрачная улыбка, словно она сама могла ощутить и впитать все те эмоции, которые когда-то бурлили в прошлом. А сейчас...сейчас пыль на развалинах прошлого, ценное лишь в памяти той, чьё время в мире живых давно истекло.

Спрятав фотографию в сумку, Кристина стала медленно подниматься по поскрипывающей лестнице наверх, едва касаясь перил длинными пальцами.

 

Топ-топ, шаг за шагом, она крадётся по скрипучим ступеням, точно кошка на мягких лапах. Осознание того, что обитай здесь призрак взаправду, тишина не изменила бы её участь, не мешает Кристине. В конце концов, такова её природа.
Она оказывается на втором этаже, узкий коридор простирается вдаль, тёмный, точно утроба невиданного зверя, и лишь в одной из комнат, скрытых за приоткрытой дверью, плещется лунный свет, струящийся с тёмных небес. Она повинуется знакам, ниспосланным Тёмной матерью, и шагает туда, не ведая страха, но ощущая, как присутствие отказавшейся умирать, становится всё более явным.
Топ-топ, стоит Кристине сделать шаг на порог комнаты, как призрак является у неё перед глазами, точно сам лунный свет дарует ему облик. Она похожа на невесту: бело платье фата, но ничто не в силах скрыть следов  старости, во веки веков, изуродовавшей её лик. Волосы, белые, как сама луна, развиваются, то ли повинуясь осеннему ветру, то ли одному её желанию...
Кристина окидывает комнату взглядом, перед тем, как голос, похожий на завывание ветра, выбивает её из колеи; похоже на спальню: кровать, прикроватная тумба, давно засохшие цветы у окна; никто так и не осмелился вмешаться, когда она покинула этот мир.
Прочь! Ты не отберёшь его у меня!
Её голос искажается, словно на жёванной плёнке, призрак поднимает взгляд, но всё, что видит Кристина - пустота. Холодная и безжизненная, лишённая всякого смысла. Она слышала, что призраки не были душами людей - лишь отголосками, вынужденными, вновь и вновь, переживать свои последние мгновения и защищать, то что было им дорого при жизни. Они кормились воспоминаниями, скорбью, пока не обретали себя. Не становились чем-то большем.
Этот призрак слаб. Он даже не может преградить ей дорогу, оставаясь зыбким силуэтом на границе темноты и лунного света. Кристина могла бы изгнать её из этого мира, прямиком в прожорливую бездну, где обитали осиротевшие отголоски, отняв у неё якорь. Или позволить и дальше существовать в этом мире, набирая силу. Но чего хочет она? Чего хочет Тёмная матерь?

 

Кристина не даёт страху обуздать себя. Призрак бессилен, всё, что он может - пугать. Но что в силах напугать дитя Тёмной матери? Точно не смерть, и не её прислужники. Она скользит вглубь комнаты и начинает её методично осматривать в поисках того, что могло связать призрака с этим миром. Наконец, Кристина приподнимает матрас, и видит под ним старое кольцо из чернёного серебра. Стоит только протянуть к нему руку, как раздаётся очередной вопль призрака, пронизанный загробным отчаянием.
Нет! Не отбирай его у меня! Он - всё, что у меня есть!
Она говорит о кольце, или..?

 

- Он был твоим, а теперь он мой. - возвестила Кристина словно божественный приговор, сжимая в ладони кольцо и оборачиваясь на голос, раздающийся за её спиной. - Ты стала привяазана словно раб к обломкам воспоминаний.
С каждым словом девушка черпала всё большими горстями солёной воды частицы своей истинной сущности, давая ей наполнять её плоть сводящим с ума невидимым сиянием, придавливающим к месту и не дающим пошевелиться. Точно мрачный ангел смерти объявлял свою волю, обладая мандатом небес.
- И теперь ты моя.

 

Призрак издаёт вопль, полный нечеловеческой боли, словно банши из старых легенд, и растворяется в ночной темноте. Но легенды бессильны, когда на полуночные улицы выходят подлинные хозяева этого мира. Они не оставляют шансов тем, кто осмеливается перейти их дорогу. И каждому их шагу благоволит Тёмная матерь.
Кристина выходит из дома, словно луна из-за кромешных туч. Теперь здесь не осталось тайн, лишь пустые безделушки, вывешенные на всеобщее обозрение и потеху невежественной публики. Это место потеряло всё своё потустороннее очарование, и совсем скоро о нём забудут все.
Призрак так и продолжит тянуть к кольцу свои пальцы, не в силах его коснуться, пока серебро не обратится в прах. А память о смерти - единственной, что может разлучить двух влюбленных - не сгинет вслед за ним.

Тех

 

https://www.youtube.com/watch?v=-uYvW9DDXRc&list=PLME7ly6HSD6DqZ8hOUfUgXryChbnOmPUX


  • Тaб это нравится
Изображение

#163 Ссылка на это сообщение Leo-ranger

Leo-ranger
  •  
  • 0 сообщений
  •    

Отправлено

О да, полицейский участок не меняется, он всё так же похож на гнездо, полное сонных и ленивых змей, пристрастившихся к кофе, и паникующих в ожидании пинка под зад от начальства. С утра тут холодно, и даже когда я захожу внутрь, облачко пара вырывается у меня изо рта, а в голове не возникает и мимолётного желания снять старый добрый плащ. В воздухе пахнет кофе, сыростью и жареным. Нет, не в прямом смысле, просто коллеги носятся туда-сюда, а откуда-то из глубин участка слышится крик Милтона. Похоже, дело мясника заставило всех встать на уши; я уже видел плакат с фотороботом на ржавеющем столбе, пока продирался сквозь улицы, осыпанные жухлой листвой и смятыми банками из-под газировки; я киваю Жаннет, стоящий у телефона, едва не сбиваю Джейкобса, который носится с кипой бумаг. Пора браться за дело.

Я встаю у кофе-машины и наполняю стаканчик горячим, бодрящим напитком. В миг нагревающиеся стенки одноразового стаканчика обжигают пальцы, и я делаю глоток, чувствуя как бодрящие силы наполняют меня с каждым глотком. Это было не из--за кофеина, просто я привык к кофе, который бодрит обжиганием горла.

Нахожу взглядом Бёрнса, который сидит за своим столом и подхожу к нему.
- Есть какие-нибудь новости? - вместо приветствия спрашиваю у коллеги. - Что-нибудь по культистам или мяснику?

- О, - удивлённо восклицает Бёрнс, даже не поприветствовав меня, его волосы взъерошены, а в руках всё тот же бессменный стаканчик с кофе, - слыхал, тебя подстрелили, хотел проведать. Извини. - он машет рукой, смеясь. - Мэр усилил охрану над больницей и ещё какими-то местами, приказал отправить туда наших парней. Говорят мясник вчера подстрелил ещё  двоих, гордость школы, мать их.

- Пересекся таки с чертовыми волками с болот, - я фыркаю. - Едва отбился от них, потом пришлось до трейлерного парка ползти. Повезло что док хороший попался, да и на мне как на собаке заживают. Ты бы видел этих тварей. Они… странные, не похожи на обычных волков. Но это ладно, - я машу рукой и сажусь рядом с Бёрнсом. - Да, я расспрашивал о деле в больнице, там все тоже серьезно. На ДеЛакруа свалили ту еще работенку, - криво улыбаюсь и продолжаю. - Но и у нас с тобой дела не лучше - до Самайна всего две недели, а что делать с культистами непонятно. Если Лорен прав, то наносить прямой удар может быть опасно… - задумчиво потираю подбородок. - Ладно, надо зайти к Милтону. Ты как, со мной?

Он присвистывает, услышав про волков, потом кивает, так и не притронувшись к кофе. - Если и принимать удар на себя, то лучше вдвоём, да?

- Боюсь, если на двоих разделить его ор - тише не станет, - я вздыхаю, залпом опустошаю свой стаканчик и дергаю головой в сторону двери шефа. - Ну ладно, пошли уже.

Жалюзи на окнах глушат и без того тусклый свет, он падает на лицо Милтона, точно тень от прутьев тюремной решётки. Какая ирония. За эти дни в кабинете появилось несколько стеллажей, заполненных бумагами, бросаю на них мимолётный взгляд: чьи-то досье, старые дела, неужели он сам взялся за работу, когда Лорены поднесли дуло ко лбу? Одинокий стол теперь тоже завален всяким дерьмом, и его куда больше, чем обычно. Алекс Милтон, мой непосредственный начальник поднимает взгляд, когда мы с Бёрнсом заходим после короткого стука; он чиркает пальцем по колёсику зажигалки, пытаясь высечь искру, но она нихрена не высекается.
- Очень вовремя, Саммер, - нечленораздельно бубнит он, не выпуская сигарету, зажатую между зубов, - есть какие-то новости?
Бёрнс кивает и остаётся стоять возле самой двери, скрестив руки на груди, непохоже, чтобы он собирался первым лезть на амбразуру.

Не то чтобы я боялся лезть первым в любом случае. Я видел шефов полиции, которые могли вытереть Милтоном пол, в особенности старик Фулсон, который был первым моим начальником. После него Милтон был уже далеко не так страшен и строг, как он пытался казаться.
- Несколько, сэр, - я киваю. - Во-первых, несколько дней назад, вы уже знаете, Алан Лорен подал заявление, а я прислал результаты допроса, которые открывают множество новых и интересных фактов о деле. Кроме того, вчера у них проходило еще одно собрание, аудио и текстовые записи, как и фото, у меня с собой. Судя по всему, они готовятся к чему-то большому - некоторые найденные мной записи указывают на то, что культисты закупались у "Насмешников" оружием и наркотиками. Они планируют устроить свою "охоту" на Хеллоуин, или Самайн, если угодно. И подозреваю, что охотиться они будут не на животных.
Я делаю глубокий вдох и продолжаю говорить. - Кроме того, сэр, если верить словам Лорена, то у культа есть свои представители во всех крупных организациях пэриша. Это включает в себя и полицейский департамент, что создает целый ряд проблем. Поэтому я хотел бы сделать предложение, которое может показаться глупым, учитывая текущие условия, но отказ от него может повлечь за собой серьезные последствия: отстранить от работы всех полицейских, которые происходят из или имеют связи со старыми семьями города.

- Отлично, - Милтон наконец закуривает, и от души затягивается, прикрыв тяжёлые веки. Терпкий запах сигаретного дыма щекочет нос. - Нашёл какие-нибудь улики? Ну, настоящие улики. Отпечатки, снимки жертвоприношений, записи покупки оружия. Ты понял, о чём я. Нам сейчас не хватает только железобетонных доказательств, чтобы упечь Латура. Мальчишка Лорен в красках описал, чем они там занимаются, но, пока это так. Шутки. Нам нужны улики, Саммер, - он улыбается, на секунду выпуская сигарету из рта. Паршивая улыбка

- Прежде, чем я произнесу еще хоть одно слово, сэр, позвольте задать вам один вопрос, - я сдерживаю порыв показать Милтону еще более паршивую улыбку и мое лицо остается похожим на невыразительное лицо древней каменной статуи, но в голос прорываются нотки, которые присуще судье, который решает, не отправить ли виновного на плаху… или не выклевать ли ему глаза. - Замешаны ли вы или были ли когда-нибудь замешаны в делах с данным культом или любым другим культом и знакомы ли вы с Аароном Латуром?
Мой взгляд встречается со взглядом шефа. Я остаюсь спокоен.
- Тебя, Бернс, касается тот же вопрос. Не потому что ты под подозрением, но потому что сейчас я не верю даже себе

- Иди в жопу, Саммер! - срывается Бёрнс, сжимая кулаки. Его лицо багровеет, но он держит себя в руках в присутствии начальства. Он явно что-то скрывает.
- Ты-ы-ы... - Милтон морщится, как будто-то что-то не расслышал, я вижу, как его пальцы начинают дрожать. - Мне сейчас не послышалось, Саммер? Ты правда это сказал? - он говорит спокойно. Пытается. Однако, всё, от выражения лица до трясущихся рук, выдаёт ярость, которая захлёстывает Милтона

- Прошу прощения, шеф, но мне нужно было удостовериться, - невольно резко дергаю головой, словно ищейка, которая взяла след. Грифон чувствовал, как пытается скрыть правду мой напарник, но это было бесполезно. Я поворачиваюсь к Бёрнсу и смотрю ему прямо в глаза.  - Отвечайте на вопрос, детектив. Если вы думаете, что о ваших грехах никто не узнает - вы ошибаетесь, - в моем голосе звенит нечто грозное и потустороннее, ведь в тот самый миг в глаза детективу Бёрнсу смотрел не только Джон Саммер.

- @#$-я-я-ядь, - Бёрнс зажмуривается, стиснув зубы и откинув голову, точно с его губ сорвалось что-то, что грозит выписать ему смертный приговор. Его кулаки остаются сжатыми, но не столько из-за ярости, сколько из-за безграничного чувства... *стыда? Или тут что-то иное? Трудно сказать, слишком трудно, я не грёбанный психолог, чтобы считать всё, что он испытывает с первого взгляда. Однако, это определённого не досада из-за того, что он купил пакетик травки на прошлой недели. О да, грифон никогда не ошибается, и все, кому он выклевал глаза, этого заслуживали. Однако, не успевает Бёрнс произнести ещё хоть слово, как о себе даёт знать Милтон.
- Эй, эй! - он щёлкает пальцами, пытаясь привлечь моё внимание. В голосе начальника явственно чувствуется злость. Кажется, он начинает закипать. - Саммер, @#$дь, ты не ответил на мой вопрос! - от спокойного тона не остаётся и следа. Маски сняты, остались только лица. Я слышу скрип кресла, он поднимается из-за него, уперев кулаки в поверхность стола, покрытую пятнами от кофе и трещинами. - Ты хочешь, чтобы я тебя отстранил?! Ты, #$%дь понимаешь, кто я вообще такой? Что я единственный, кто делает работу в этом грёбаном городе? Ты, #$%дь понимаешь, какие у меня проблемы? Ты понимаешь, что я терплю каждый день?! Каждый битый час, каждую секунду. @# твою мать, Саммер, ты правда считаешь, что я касался этого дерьма хоть пальцем?!  А?- его крик бьёт по перепонкам, словно грохот снарядов на поле боя. Словно сирена в старой больнице, вырвавшаяся из наркотических кошмаров. Проклятье, если он сейчас не заткнётся…

- Нет, сэр, я не подозревал вас, - я поворачиваюсь к Милтону и качаю головой, отвечаю абсолютно спокойно, не позволив ни одному мускулу на моем лице даже дернуться. - Я прошу у вас прощения за то, что мне пришлось разыграть этот спектакль, но мне нужно было застать Бёрнса врасплох, чтобы он почувствовал себя расслабленно, зная что подозрения направлены не на него. Это позволило поймать его на излишне резкой и неадекватной реакции. Ещё раз прошу прощения, сэр. Я прекрасно знаю, какую тяжелую работу вы здесь выполняете, в отличие от всех тех, кто сейчас бегает за дверью, имитируя деятельность. И того, кто стоит перед нами прямо сейчас,  я жестом показываю на детектива и поворачиваюсь к нему. - Предлагаю отвести его в комнату для допросов, Бёрнс явно хочет нам что-то рассказать

- Прости, Саммер, - Бёрнс качает головой, пот струится по его рыжим волосам, прямиком на лицо, он выглядит так ошарашенно, словно только что устроил бойню, сам того не понимая. - прости, ты хороший парень, но это семья, понимаешь? Семья прежде всего - он начинает медленно пятиться, прямиком к двери, выставив перед собой ладонь. - Лучше не подходи, дружище, ради твоего же блага!
Проклятье. Секунды замирают, но я чувствую, как они текут. Словно песок сквозь пальцы. Он молчит, Милтон, застывший над выщербленным столом, похоже до него начинает доходить, во что мы ввязались на самом деле. Но какая разница? Какая к чёрту разница, когда всё грозит оборваться в этот самый миг

- Ты ведь знаешь, что это не оправдание, Бёрнс, - я смотрю ему в глаза, но замечаю тянущуюся к пистолету на поясе руку детектива. Подавив инстинкт наброситься на него сейчас же, я продолжаю говорить, спокойно и даже с примесью жалости. - Ты знаешь, что у убитых тоже были семьи, тоже были люди . Какого было бы тебе, не вернись твой ребенок из школы? Или если бы твою жену нашли бы на болотах с перерезанной шеей?  Сможешь ли ты смотреть в глаза своим детям, зная, сколько чужих родителей  Латур сделал несчастными, пользуясь вами, как инструментами? Он - психопат без толики эмпатии, который не остановится ни перед чем, чтобы достичь своих целей. Вы для него не больше чем игрушки. Но ты не такой как он, я вижу это. Ты не хочешь всех этих смертей, не хочешь рушить чужие жизни, Бёрнс.

- Ты прав, Саммер, наверное ты прав... - Бёрнс закрывает глаза, плотно сжав побелевшие губы, я вижу, как слёзы начинают струиться по раскрасневшимся щекам. - Поэтому всё должно закончиться  именно так, - он упирается спиной в дверь, краем глаза, я вижу, как Милтон безмолвно раскрывает рот, точно кто-то выключил звук в его старом чёрно-белом кинофильме. Рука Бёрнса безжалостно тянется к пушке. Счёт идёт не на секунды. Он идёт на мгновения.

Он выхватывает пушку - чёрт побери - и тут же наставляет её на меня. - Стоять, Саммер, шелохнёшься и тут будет грёбаная бойня, - голос Бёрнса дрожит, но, отчего-то, и вправду, не возникает сомнений, что он может слетать с катушек

Я подхожу к нему вплотную, с поднятыми руками, так, чтобы дуло упиралось мн в груд. Смотрю Бёрнсу прямо в глаза, со все тем же, спокойным выражением лица, говорю ему.
- Ну давай. Стреляй.

- О да, дружище, я выстрелю, - всего на мгновение на лице Бёрнса мелькает улыбка. Паршивая улыбка, куда паршивей, чем та, что была у Милтона. Такие улыбки я видел всего раз или два в жизни, и ни одна из них не предвещала ничего хорошего. Этот раз не мог стать исключением. Он тратит меньше секунды, чтобы упереть пистолет в собственной подбородок, а потом, а потом…

В маленькой комнате звук выстрела похож на оглушительный грохот взорвавшегося снаряда. Он отдаёт свистом в ушах, и рябью перед глазами. Кажется, будто я очутился на войне, хоть никогда там и не был. Пальцы подводят, он вырывает ствол из моих потных рук и завершает начатое. В последнее мгновение перед выстрелом, я машинально отскакиваю в сторону, хоть и понимаю, что стрелять Бёрнс будет отнюдь не в меня. О да, не в меня, не знаю, к добру этот или к худу. Когда пелена спадает с глаз, всё, что я вижу - это кровь, забрызгавшая всё вокруг, и тело Бёрнса, распластавшееся на мокром полу. Когда звон в ушах превращается в писк, всё, что я слышу - это первое слово, произнесённое Алексом Милтоном после гневной тирады: "$@#дь"

Я кричу чтобы принесли аптечку , а сам опускаюсь на колени перед распластавшимся на полу телом Бернса, осматриваю повреждение от выстрела. Он не смог прострелить себе голову - я успел толкнуть его и пуля пробила ему нижнюю челюсть, но под такой траекторией, что выстрел просто прошел куда-то дальше. Наверное, потом пулю найдут где-нибудь в стене или где-то.
Мне протягивают аптечку, я даже не смотрю кто - Милтон или кто-то из работников, прибежавших на мои крики.
- Нужно будет привести его в чувство и притащить в комнату допросов как очнется. Его жизнь вне серьезной опасности, в общем-то, с чем нам чертовски повезло, - говорю Милтону, распаковывая лекарства.

- Твою мать, Саммер, - Милтон, кряхтя вылезает из-за своего стола. В его глазах читается изумление и страх - Т-ты довёл его до суицида, - в его голосе больше нет былой ярости, но явственно ощущается негодование - О каком допросе ты вообще говоришь? - на пороге кабинета начинают толпиться люди, и лишь грозное присутствие Милтона не даёт им ворваться внутрь. А быть может что-то ещё. Быть может они боятся вовсе не Милтона, а...
- Вызовите скорую, - кричит он кому-то из столпившихся в коридоре, они похожи на безмолвных статистов, не готовы сделать и шаг, пока им кто-то не прикажет. Я чувствую, как тяжёлая рука Милтона ложится мне на плечо. - Ты отстранён от дела до выяснения обстоятельств, - он явно играет на публику, - все собранные улики будут переданы новому детективу. Сдай свой значок Саммер , - он протягивает мясистую ладонь, в глазах Милтона нет ничего кроме немного укора. Впрочем, там всё ещё есть страх. Всегда будет.

Я поворачиваюсь к Милтону и смотрю ему прямо в глаза. Спокойно, так же спокойно как говорил с Бернсом всего минуту назад. Я не чувствовал вины, ведь я ничего не сделал. Я не доводил его до суицида - он сделал это сам, вместо того чтобы признаться в своей вине и сдаться мне в руки.
- Я его ни до чего не доводил. Он попытался бы пустить себе пулю в голову и если бы мы попытались его обезвредить - у него мозги промыты были промыты вдоль и поперек и собственная жизнь для Бернса уже была не важна. Что же до моего значка... - я делаю паузу. -  Никто здесь больше не сможет разобраться с этим делом, Милтон. Ни у кого из них, - кивая в сторону столпившихся в коридоре полицейских и детективов. - Нет ни ума, ни желания делать что-либо вообще. Сколько месяцев это дело стояло, пока я не приехал и не начала реальное расследование? Если ты заберешь у меня значок, Милтон, пропажи продолжатся. А потом они, обдолбаные по горло, с автоматами наперевес, пойдут за Лоренами, а следом и за всеми, кто с ними связан, включая тебя, -  это не звучало как угроза, разумеется. Я просто предупреждал его о том, о чем знали мы оба. - А помощники этого ублюдка вытащат Бернса из больницы так быстро как смогут, или просто добьют, чтобы он не сболтнул лишнего. Я работал с людьми вроде предводителя этого культа. Ему насрать на человеческие жизни, он ни перед чем не остановиться. И без меня, моих знаний и умений - вы его не поймаете, а это аукнется потом всем, понимаешь?

Алекс Милтон сжимает в кулак протянутую ладонь, тяжело вздыхая, и шумно выпуская воздух через плотно сжатые губы. Они продолжают подступать к дверям кабинета, всё больше коллег, и тех кто был бы рад, чтобы я перестал быть их коллегой. Трудно сказать, кого больше; мне кажется, что вторых. Они смотрят на меня, как на монстра из страшных легенд, сидящего у трупа заклёванного им до смерти человека; так ли они далеки от правды? Он издаёт булькающий звук, Бёрнс, с лицом, изувеченным неудачно пущенной пулей; возможно, смерть - самое милосердное, что может его ждать, возможно, мы только начали...
- Ладно, Саммер, оставь значок при себе, но это не избавит тебя от разбирательств... - Милтон говорит это даже не глядя на меня, он смотрит на толпу, жаждущую расплаты за то, о чём они не имеют не малейшего понятия. - И от моего последнего предупреждения. Любая промашка, Саммер, и ты вылетишь отсюда пулей. - он нервно машет рукой, делая шаг в сторону стола, и обращая взгляд к окну. - О допросе не может быть и речи, Бёрнс отправляется в больницу.
Я смотрю на шефа полиции и задумываюсь о том, насколько большим идиотом надо быть, чтобы класть подозреваемого в больницу, где могут быть его союзники. Конечно, Бёрнс выглядит не самым лучшим образом, но уроки папы Джейми и собственные познания в медицине подсказывали, что немедленной угрозы его жизни нет, так как раны не самые страшные, пусть и выглядят кроваво. Но возразить мне нечего - все равно слушать не станет, чертов идиот.

Люди начинают понемногу расходиться, бросая на меня взгляды разного толка. Я тоже уже хочу уйти, но Милтон взглядом дает понять, что мне пока уходить не стоит. Когда толпа в коридоре рассасывается, а Бёрнса уносят из кабинета, шеф полиции протягивает мне бумажку. Я опускаю взгляд на нее и читаю, одновременно слыша от Милтона те же слова, которые вычерчены на бумаге неровным почерком. Ордер на обыск дома Латура. Он серьезно выписал мне ордер. Я смотрю на шефа и усилием воли не показываю во взгляде свои размышления о том, как шефом полиции стал человек, у которого три четверти мозга не работают большую часть времени. Если бы я заявился к лидеру культа с этой бумажкой - меня бы потом нашли в лучшем случае в канаве, но скорее на болотах.

– Благодарю, сэр, - я киваю, прячу бумажку в карман и выхожу из кабинета, а потом и из полицейского участка. Интересно, мог ли Милтон содействовать культу не нарочно, просто своей тупостью и некомпетентностью?

***

Итак, короткий визит в онейрос Бёрнса раскрыл достаточно интересную информацию. Он был чуть ли не личным жополизом Латура и доносил до него всю информацию обо мне, а в ответ глава культа приказал детективу подстроить мне ловушку. Что же, хорошо что я вовремя его остановил.

Но мне ещё предстояло поболтать с бывшим напарником



#164 Ссылка на это сообщение Gonchar

Gonchar
  • I'm cringing.
  • 6 363 сообщений
  •    

Отправлено

e515ad138289439a85712f39b59333af.jpg

 

Танец луны на чёрной, как крыло ворона, глади болот успокаивает тревожное сердце, но не избавляет от волнения с концами. Она глядит на себя в это обсидиановое зеркало, и не знает, кого видит: могущественную слугу Тёмной матери, что без страха обуздывает сильных мира сего, заставляя их склонить колени во имя высшего блага, или испуганную девочку, которая готовится ко встрече со всемогущим существом, способным превратить её в пыль на древних плитах своего тронного зала одним щелчком пальцев. Однако, Крстина помнит: она не вторгается в его владения, Ольховый король пригласил её первым, и трудно сказать, почему. Он разглядел её пытливый ум, способный найти путь во все уголки вселенной? Он почуял силу Тёмной матери, что крепнет в ней с каждой секундой? Он не смог устоять перед её красотой? Откуда ей знать? Правду можно выяснить лишь позволив свежей крови разбить на части гладкую поверхность, а затем, камнем, броситься вслед за ней...
Кристина не выныривает на поверхность, как случилось в прошлый раз: кубарем катится по пыльной земле, лишь чудом не ободрав в кровь колени и ладони. Она чувствует, как изменились правила игры, фигуры и сама шахматная доска. Отныне нет единственной дороги, ведущей ко вратам в Аркадию: множество путей, что сплетаются воедино, подобно паучьей паутине. Одни  ходы ведут в тупик, где нашли свою смерть несчастные, став вечными напоминаниями для остальных. Вторые - в ловушки терний, где так просто заплутать, лишившись всего, что тебе дорого.
Третьи - прямиком в лапы к всемогущим Феям, но именно туда надо Кристине. Жаль, она понятия не имеет, по какой из троп ступать, и отчего-то чует, что Чаща ей в этом не поможет.
Она оглядывается по сторонам, иссохшие деревья вокруг тянут к ней свои ветви, точно крючковатые пальцы. С них осыпается осенняя листва, что устилает дорогу, но исчезает там, куда шагает сама Кристина, оборачиваясь вязкой грязью. Она видит, как в зарослях мелькают чьи-то силуэты, но они остерегаются хоженых троп, подстерегая жертв в самых опасных уголках Чащи. Тумана нет, но есть холодный ветер, он пахнет осенью и... тревогой. Трудно сказать, изменилась ли Чаща, потому что изменилась сама Кристина. Или причина в том, что изменился Ханаан. А может на то воля Короля или иных созданий, чью мощь так трудно понять и невозможно обуздать? Никто не знает. Никому не стоит знать.

 

Кристина долго бродит по тропам, выстланным осенними листьями, и происходящее становится всё больше похоже на сон. Тропы путаются, точно нити в чьём-то клубке, заставляя её петлять среди собственных следов, снова и снова возвращаясь к одним и тем же местам. Однажды, ей приходится перелезать через трухлявое бревно, служащее переправой через заболоченную реку, которая больше никуда не течёт. Потом - карабкаться по сваленным в кучу стволам со следами свежей крови. Однажды она даже видит остов покинутого домика, наполовину погрузившийся в вязкую землю, но это ни к чему не приводит. Похоже, Чаща играет с Кристиной, и она куда лучший игрок чем Аарон Латур или слепой вампир из чёрного лимузина. Чаща чувствует страх, тревогу и неуверенность в своих силах, оборачивая её в свою пользу, и меняя происходящее во вред Кристине. Она уже начинает думать о том, чтобы сдаться и открыть Предвечные тропы в логово Ольхового короля, как коварные заросли дают сирене под дых...

fentezi-pejzazhi-les-derevo-skazka-chasc-1148109.jpg

Кристина оказывается на небольшой площадке, оканчивающейся тупиком, со всех трёх сторон высятся сухие деревья, не давая ей продраться в глубь, а тропа позади, кажется, начинает зарастать на глазах. Там, что-то мелькает, у одной из древесных стен, и повинуясь порочному любопытству, Кристина подходит ближе, пытаясь разглядеть, что же прячется в полумраке. Серые обглоданные кости, разбросанные на сырой земле, а кое-где даже закопанные. Кристина почти не сомневается, что они *человеческие. Совсем рядом слышится какой-то шорох, она резко оборачивается, но там уже никого нет. Зато Кристина почти явственно ощущает чьё-то присутствие за со своей спиной. Чего-то большого. И опасного...

 

Оно выскакивает из терней, ломая ветви и ревя. Слишком шумно, чтобы не отскочить в сторону. Огромная тварь, выглядящая как помесь человека и волка с чёрной ободранной шерстью, острыми когтями, и безумными глазами в которых мелькает сумасшедший блеск.

Кристина успевает сообразить, что читала об этих тварях. Они называются волками терний, редко охотятся в одиночку и обожают мясо, пропитанное кровью и болью. Они любят отпускать жертву, как следует её подрав, но лишь для того, чтобы мясо стало вкуснее. Потом они настигают её, раздирают на части и пируют на костях.

 

Из глотки зверя раздался гортанный рык и огромная махина рванула вперёд, вспарывая когтями грудь Кристины и заставляя её охнуть от боли. Длинные алые полосы протянулись по её телу, роняя на землю карминовые капли и вгрызаясь в плоть оглушительной болью. Из уголков синих глаз невольно брызнули слёзы и девушка, до хруста сжав зубы, одним яростным рывком собственной воли обрушила на изменчивую реальность зарослей бурные потоки предвечной грезы. 

92ab5fa54a05862efb26f1c15ea52f3f.jpg

Вой застрял в глотке волка, сменившись лихорадочным бульканьем, пока его лёгкие терзала солёная вода океана, а в тело под толстой шерстью впивались острые зубы разъярённых угрей, впрыскивающих в его вены и мышцы разъедающий яд. Поляна сменилась каменными сводами затопленной пещеры и Сирена, издав протяжный и полный ненависти вопль, ринулась в чёрные глубины бассейна, ведущего в самое сердце своего Логова. 

 

Гончая напряглась и попыталась мощными гребками преследовать ускользающую добычу. Его мышцы горели от напряжения, удушья и яда, всё глубже проникающего в его тело. Он отчаянно плыл вниз, стараясь высмотреть серебристую чешую Сирены, но его встречала лишь холодная тьма и многочисленные мелкие зубы глубоководных тварей. 

Он плыл всё глубже, но зверя не покидало предательское чувство того, что он продвинлся лишь на несколько жалких дюймов. Повернув оскаленную пасть назад, он взвыл ещё сильнее - потолок пещеры не отдалился от него, всё так же маяча наверху. Словно угодив в дурной сон, волк барахтал похожими на смесь человеческих и звериных лап, бессильно захлёбываясь и издыхая от ставшего убивать сознание яда. 

Последний вой превратился в несвязное бульканье и последние пузырьки воздуха пролетели мимо его клыков, оставляя неподвижной чёрной тушей медленно погружаться в пучину Забвения.

 

Тернии не созданы для тех, кто не взрастил семя прекрасного безумия в своём сердце, они отберут у тебя всё человеческое, а потом бросят кости псам. Кристина понимает это вовремя, но многие подобные ей оступились, возомнив себя владыками всех миров, и становились кормом для тварей, избравших Чащу своим логовищем; далеко не всегда по собственной воле. Она решает испробовать другой подход: куда более тонкий и менее прямолинейный, достойный Тёмной матери, достойный Кристине Фальтз. Она открывает Предвечный путь прямиком в тронный зал, явившийся к ней в галлюцинаторном видении под сводами древнего храма, где кровь проливалась чаще, чем каждые тридцать лет...
Тронный зал проступает на водной глади Предвечной грёзы. Он похож на сон куда больше каждого сновидения, что ей приходилось видать. Она сама ощущает себя лишь чьим-то сном, таким же зыбким и хрупким, готовым исчезнуть вслед за движением век незримого сновидца. Тернии не хотели пропускать её сюда. Отчего же? Они исполняли зловещую роль, предначертанную им судьбой? Они чувствовали треволнения, терзавшие её сердце? Они пытались её защитить? Так трудно понять, и ещё труднее - не сойти с ума, ступив под своды королевства прекрасного безумия.
Тронный зал построен из серого камня, достойного величия египетских пирамид. Он древний, словно первое слово. Он зловещий, точно праздник Самайна. Он величественный в своём ужасе, как Ольховый король. Серый камень трещит и крошится, откуда-то из неведомых глубин под тронным залом тянутся исполинские корни, оплетающие его тут и там. Они покрывают стены и пол, мешая сделать и шаг, чтобы не наткнуться на эти сосуды титанического растения, в котором ещё теплится жизнь.
Трон высится впереди. Трон и ещё один трон. Они оба стары, как стара тьма. Но второй выглядит старше. Ольховый король восседает на нём, безликий как сама Осень, тревожный, как хмурые сентябрьские дни, жестокий, как промозглый ветер, жуткий, как последний день октября. Он непроницаем. Он непоколебим. Он существовал, когда первый из рода Кристины ещё не появился на свет. Он существует. Он всегда будет существовать.

 

1e2eee35d8083d7bb3f660a483133f84.jpg

Тронный зал. Кристина Фальтз. Ольховй король. Больше тут нет никого. Пусть неисчислимое число ходов и в ведёт в бесконечные чертоги этого замка, они заперты. Как запечатана и массивная дверь за её спиной. Сегодня никто не помешает их встрече.
- Ты нашла путь в мои чертоги, любовь моя. - голос, как ветер, воющий на пустынных окраинах. Холодный. Безжалостный. Пустой. Он раздаётся отовсюду, но только не от трона, где застыла величественная фигура, коронованная оленьими рогами. - Я знал, что это не станет для тебя испытанием. Но ты должна быть сильной. Иные недостойны.

- Любовь? - Кристина не смогла скрыть за улыбкой голодный оскал. Голод терзал её внутренности, наводняя разум хищными видениями и желаниями. Чем больше он укреплял свою власть над ней - тем ближе она становилась к первобытному звериному состоянию.
Её предвечная суть укрепляла свою власть, прорываясь через человеческий образ словно голодная акула. Но в хищности Сирены не было столько опасности и неудержимой злобы левифанов. Голод придавал её своё тёмное и страстное очарование.
- И чем же я обязана таким...личным вниманием?

- Только достойная может занять трон., - вновь, отвечает голос, шуршащий, точно жухлая листва под ногами. Прекрасный. Сбивающий с толку. Неживой. - Ты - достойна. Так я решил.

- И что это повлечёт за собой? - Кристина хитро сощурилась, словно играю одну ей известную пьесу. - Всегда есть правила, условия, расстановка фигур.

- Ты станешь Королевой, - голос, как холодная морось, бьющая по черепичным крышам. Мерный. Успокаивающий. Несущий за собой гром и молнию. - Ты станешь моей. Это не предложение.

- И какова будет моя роль? - Сирена блужлала взглядом по окружающему пространству.
Корни, камень, древность. Невероятная древность, тянущаяся в бездну глубин. Король не был так силён, как ему хотелось бы. Да, в этом мире Грёз его власть была безгранична...но она знала уязвимое место. Хрупкая ветвь, которую было достаточно преломить, чтобы обрушить вековое царство.
Но хотела ли она этого? Хотела ли этого Тёмная Мать? Её наследие тянулось из ещё более безграничной глубины времён, каждый был её любимым дитя. Её вечным наследием.

- Твоя роль - быть Королевой моих земель, - отвечает он, голосом, подобным жару костров, разожжённых в честь древнего праздника Самайн. Тёплым. Трещащим. Способным спалить дотла. - Твоя роль - быть матерью моих детей. Твоя роль - быть моей. Моя роль - быть Королём этих земель. Моя роль - быть отцом твоим детей. Моя роль - быть твоим. Ты знаешь:  неправильно, когда Король остаётся без Королевы. Всегда должен быть Король. Всегда должны быть Королева. Как чёрное и белое. Как день и ночь. Как вода и огонь.
Если эти исполинские корни принадлежат последнему древу - сломить его будет не так-то просто.

Мысли сталкивались и разлетались в голове Кристины, голод давил на неё сильнее любого человеческого чувства. Возможно, это было её ошибкой прийти сюда...вожделея. Возможно, это было единственным верным решением. Когда нужно быть предельно откровенным со своей собственной сущностью, не облачая её в покрывало из человеческих чувств и сытой лени.
Не этого ли она хотела? Стать выше простой человечности, стать выше собственной истории, стать не легендой, но мифом - огненной печатью в человеческом сознании. Единственный путь, который может приблизить Хищника к Тёмной Матери, возвысить над обыденной борьбой и открыть путь к новому уровню существования, окутанному вуалью тайны, который Сирена каждый раз стремилась сорвать и взглянуть что лежит там. За гранью.
- То, что ты предлагаешь, имеет свою правду. - Кристина медленно кивнула, не позволяя улыбке умереть на собственном лице. - Тёмная Мать родилась из баланса сил Вселенной. Не алчная всепожирающая сущность, но неотъемлемая часть творения. Она дала суть, она дала смысл. - бледная тонкая ладонь со следом затянутого пореза вытянулась вперёд. - Быть может в нашем союзе сможет родиться нечто новое. Нечто великое.
Морщинки собрались вокруг бездонных синих глаз Кристины, обращённых на неподвижную тёмную фигуру впереди.
- Ты и я?

- Ты и я, - Ольховый король смеётся, или это ходят ходуном стены тронного зала, подточенные корнями, грозящими обратить в прах любой камень? - Ты и я, - Ольховый король смеётся, или это ледяной ветер гуляет по пустым залам древнего дворца? - Ты и я, - Ольховый король смеётся, или это всё сон? Один большой сон, имя которому Аркадия? Аркадия, где сбываются самые сладкие мечты, где слёзы на вкус, как патока, раны заставляют тело биться в экстазе, а безумие всегда прекрасно? Ольховый король смеётся. Это не шутка. Если только шутка - это не то, чем он захотел сделать свой смех.
Ольховый король встаёт с каменного трона, увитого плющом, и Кристина Фальтз видит, как он меняется. Подобно самой осени, что имеет множество ипостасей от Глашатая промозглого ветра, несущего хворь и бедствия до Бога урожаев, приносящего добротные посевы в обмен на сожжённые на костре тела. Осень многогранна, как многогранна Тёмная матерь. Осень и Тёмная - матерь, может это одно и то же? А может это Аркадия, место, где каждый безумец найдёт свой приют, где дети растут не зная отцов и матерей, но им это нравится, где охота и пир длятся вечность, а пьют они можжевеловое вино.
Ольховый король начинает походить на человека, но Кристина Фальтз знает, что это лишь вопрос обличья. Там, глубоко внутри, он всегда останется Ольховым королём. Он будет непроницаем. Он будет непоколебим. Он будет существовать всегда, и даже тогда, когда не будет существовать ничего. Он будет её мужем - это не вероятность, это факт - и пусть Кристина так и не узнает, когда Ольховый король принял это решение. Когда позвал её на болота, в самый первый раз? Когда подарил ей ключ, вырезанные на руки? А может это просто Аркадия, место, куда ты всегда хотел попасть, но отчего-то боялся попросить об этом маленький народец, который, на самом деле не столь уж и маленький, просто он хочет, чтобы ты так считал, или ты называешь его так, потому что боишься правды?
Ольховый король берёт руку Кристины в свою, она не так холодна, как в прошлый раз, но она всегда будет напоминать об Осени.
- Ты и я. В день Самайна я вырежу твою сердцу и заменю его Ольхой. Ты больше никогда не будешь прежней. А теперь - гуляй, как в последний раз. Протрубят глашатаи, оседлают рыцари коней, погонят ловчие псов - и мы придём за тобой, где бы ты ни была, любовь моя. - и он дарит ей поцелуй. И это лучший поцелуй в её жизни и за её пределами.

 

- Всё, что взошло - падёт. Всё, что пало - должно переродиться вновь.
Прошептала Кристина, ощущая холод и жар одновременно. Кровь. Кровь стекала по её рукам и кровь должна была вылиться на улицы Ханаана. Она должна была омыть улицы и дать ему возродиться в качестве символа нового союза взамен отжившего старого. Не кровью ничего не смыслящих овец, которое идут следом за пастухами, но кровью самих пастухов. Как первый убийца-овцепас обагрил камень кровью, так и его кровь будет скоро течь подобно бурным рекам.
- Новые дети будут рождены. Не думай о старых. Их время прошло.

 

Ольховый король не отвечает. Он непроницаем. Он непоколебим. Однако, Кристине кажется, что изменилась не только внешность Ольхового короля, но и нечто, находящееся где-то там, глубоко внутри. Он вновь восседает на каменном троне, увитом плющом, точно ожидая, когда она покинет его тронный зал, или же...

Она садится на пустующий трон, но Ольховый король остаётся прежним. Однако, самой Кристине отчего-то кажется, что это место всё ещё не её. Оно будет принадлежать другой Кристине Фальтз. Той, которая примет новую роль. Изменится. И никогда не будет прежней.

Она спрашивает его про Латура, и он отвечает голосом, скрежещущим, как голые ветви в тёмном лесу. Теперь Кристине кажется, что голос Ольхового короля исходит от него самого.
- Он думает, что я говорил с ним, но я молчал. Он думает, что знает, но он не знает. Он никто.
Она спрашивает его про Лоренов, и он отвечает голосом, чавкающим, словно ноги в болотной грязи. - Они хотели жить в мире и благополучии. Они заключили сделку, но они её нарушили. Ты знаешь, что случается с клятвопреступниками? Они платят втройне: я дал им плодородные земли, но заберу у них не одну землю, но жизни и дома. Город падёт. Осталось дождаться урочного часа. Мы будем там. Вместе.

Паршивое чувство стало закрадываться в душу Кристины. Король не собирался сохранить Ханаан, людей. Он собирался последовать древней клятве и превратить всё в руины. Закрыться в своём мире и править там над эфемерой. Это не то, чего хотела Крис, не то, чего хотела Сирена и не то, чего хотела Тёмная Мать. Какой урок в бессмысленной смерти людей? Какой из этого вывод?

- Но зачем править над руинами? - она аккуратно спрашивает, взвешивая каждое своё слово и смотрит куда-то вдаль, точно в состоянии увидеть ольху, оплетающую тут всё своими корнями.

- Того требует Вирд. Он лишит меня Мантии, не исполни я свою часть сделки. И отчего ты печешься о дальних землях? Твоё королевство здесь. Отныне и навсегда.

Тронный зал разбивается на осколки, точно поверхность огромного зеркало, как только в сердце Кристины мелькает желание вернуться обратно. Она приходит в себя, стоя на краю берегу, а впереди виднеются всё те же ониксовые воды болот. Она бы подумала, что это сон. Встреча с Ольховым королём. Его предложение. Аркадия, край, где прекрасное безумие пятнает тебя, даже если ты этого не заметил. Однако, Кристина всё ещё чувствует вкус его поцелуя. Он похож на Осень. Осень, которой не будет конца.

 

https://www.youtube.com/watch?v=JuxUVgcob_Y


  • Тaб это нравится
Изображение

#165 Ссылка на это сообщение Leo-ranger

Leo-ranger
  •  
  • 0 сообщений
  •    

Отправлено

Телефон начинает греметь, не успеваю я прийти на работу и сесть в ободранное кресло, готовое рухнуть под моим весом в любую секунду. Ненавижу этот звук, он никогда не предвещает ничего хорошего, точно визг пожарной тревоги, полицейской сирены, или машины скорой помощи. Ты слышишь его - и уже знаешь: сейчас случится что-то паршивое. Предчувствие никогда меня не подводит. Там, по ту сторону трубки, кто-то безбожно тараторит, и лишь после того, как я дважды переспрашиваю, она начинает говорить медленно. Никаких прелюдий или любезностей, женский голос с подозрительно правильной дикцией заявляет, что шериф ждёт меня в своём офисе. Никаких объяснений или подробностей, она желает мне всего доброго и вешает трубку, не взирая на все возражения. И я остаюсь один на один с длинными гудками.

Зная, насколько сильно Земля обетованная пытается отгородиться от остального мира, я не удивлюсь, если письмо, отправленное в высшие инстанции, попало не в те руки…

Ну что же, если и шериф попытается меня как-либо остановить - у него вряд ли что-либо получится. Я, словно ищейка, которая взяла след, не собираюсь останавливаться, пока не достигну своей цели, пусть даже мне придется перевернуть с головы на ноги всю бюрократию Земли Обетованной, или действовать вне неё в принципе. Те, с кем мы имели дело были слишком опасными, чтобы остановиться сейчас, на полпути.  Я поднимаюсь со своего кресла, машинально проверяю пистолет на поясе и уверенным шагом направляюсь в нужную сторону. Что-то мне подсказывало, что шериф окажется ни чем не лучше Милтона.

Тут холодно, я всё плотнее кутаюсь в плащ, выйдя из машины, и оказавшись на улице. Точно сама природа агонизирует, пытаясь затянуть в могилу и своих нерадивых детей. Тучи над головой стягиваются, словно кожа вокруг заживающей раны; но это рана не заживёт никогда, пока я не выясню, что же таится внутри.
Офис шерифа расположился на окраине Ханаана, небольшое приземистое здание, которое так легко пропустить, не зная, что за человек затаился внутри. Точно Хищник внутри своего предвечного Логова, шериф Блэк явно не любит шик и блеск, предпочитая простоту и практичность. Возможно, последнее, что я вижу в своей жизни - будет именно его кабинет. Тяжело вздохнув, и бросив последний взгляд на хмурое небо, я переступаю порог, отделяющий улицы от покоев шерифа.
Первое, что я вижу внутри - молодую девушку, сидящую за старомодной печатной машинкой. Она вскидывает голову, стоит мне толкнуть дверь, и её аккуратно накрашенные губы расплываются в улыбке. Понятия не имею, сколько в ней искренности, и не уверен, что хочу знать. Больше тут нет никого, лишь пустующие протёртые стулья. Она приветствует меня, и говорит, что шериф заждался, потом показывает куда идти. Заблудиться всё равно не выйдет, похоже его кабинет - единственная здешняя достопримечательность.
Толкнув дверь плечом, я оказываюсь один на один с шерифом. Он сидит за большим письменным столом, в одной руке держит канцелярский нож, в другой - бумагу; рядом вскрытый конверт и ещё один - пока ещё запечатанный. Я узнаю их даже отсюда.
Сам по себе кабинет просторный, но весь завален хламом: стеллажи, битком набитые книгами, папками и бумагами, какие-то шкафы, оружие, висящее на стенах, шахматный стол; это действительно похоже на Логово Хищника, который тащит к себе всё, что плохо лежит, или просто не любит покидать насиженного места.
- О, привет, Джон, - шериф Блэк поднимает взгляд, и расплывается в улыбке. Паршивая улыбка, я слишком хорошо помню нашу прошлую встречу, чтобы поверить в её искренность. - У тебя отличный слог, не находишь? Никогда не думал стать писателем?

Возвращаю шерифу его улыбку, а про себя думаю, что это место меня уже конкретно з####ло вместе с мерзкими улыбочками моих начальников. На миг мелькает мысль затащить его в Логово и посмотреть как он будет улыбаться там, но это говорит во мне усталость от всего этого дела, в котором новые препятствия появляются каждые двадцать минут. И это преувеличение гораздо меньше, чем мне хотелось бы. Я подхожу к столу шерифа вплотную и бросаю мимолетный взгляд на его содержимое, ожидая найти там своё письмо. Но это сейчас не важно было - все равно ублюдок его уже прочитал и явно не собирался просто взять и отдать его прямо сейчас.
- Когда уйду на пенсию - напишу мемуары по всем раскрытым мной делам. Книга будет в жанре "фантастика", - я усмехаюсь. - Вы же знаете, что четвертая поправка покрывает в том числе обыск писем и посылок, сэр?

- Ты умный парень, это я знаю точно, - шериф Блэк откидываются на кожаном кресле, подложив руки под голову, я только сейчас замечаю, что он не носит официальную униформу, а всё тот же чёрный костюм, что и в прошлую нашу встречу. - И это славно. Нам не хватает умных парней, наверное, ты сам это понял за это время. Почти всем плевать на то, что творится у них под носом; всё, что они делают - доживают отпущенные им деньки, не размениваясь на мелочи, потому что свято уверены - скоро грянет огненный дождь, и никто не оценит их стараний. Однако... - он резко упирается ладонями в поверхность стола, и приподнимается на них, глядя на меня исподлобья, - похоже, ты ещё не понял, по каким неписаным правилам живёт наша, с позволения сказать, большая семья. А они простые, Джон, ты ведь знаешь, как поступает семья, если внутри неё возникают разногласия? Она решает их, не вынося сор из избы, тихо и без лишнего шума, потому что никто не хочет, чтобы его семья была опозорена перед чужими глазами. Ты ведь понимаешь, о чём я, Джон?

Он явно пытается меня припугнуть, как делал это с Милтоном, и, наверняка, ещё много с кем. Однако, в этих попытках нет искренности, шериф Блэк не взбешён, и не хочет, чтобы я трясся в страхе. Он играет, как поступает иногда старый и скучающий хищник со своей жертвой. Или учитель, когда испытывает на прочность подающего надежды ученика, заставляя его рыдать в подушку от несправедливого отношения к себе, потому что он не осознает, насколько большие у учителя на него планы.

Но я уже давно не был ни учеником, ни жертвой. В количестве лет, проведенных в полиции, я мог посоревноваться с Блэком, а по опыту мог дать шерифу большую фору. Поэтому я смотрю на него буквально свысока, никак не показывая свои эмоции. В молчании проходит мгновение, другой. Блэк пытается испытать мою стойкость, я же расслабленно обдумываю, что ему ответить. От этого ответа могла зависеть моя дальнейшая карьера в Земле Обетованной, но потому и не было смысла напрягаться - эмоции в такой ситуации лишь мешают.
- Хороший родитель, когда понимает, что домашнее лечение не помогает, ведет ребенка к доктору вместо того, чтобы продолжать пихать в него настой трав. Хороший родитель понимает, что ребенок будет сопротивляться, плеваться от горьких лекарств, но все равно отправляет его к врачам, потому что так нужно. Плохой родитель плюется от врачей, которым "доверять нельзя ууу убийцы проклятые" и продолжает лечить своё дитё самостоятельно, не понимая, почему оно не выздоравливает, - я смотрю Блэку в глаза, и за внешним моим спокойствием, где-то на дне моих глаз можно было заметить  нечто странное. Голодный гифон, чуящий вину шерифа, лишь подстегивал мою уверенность, позволяя прямо и без капли волнения говорить с кем-то кто имел намного больше власти чем я.
- Яд, которым является влияние Латура , проник в организм Земли Обетованной и обосновался там прочно. У него есть свои люди везде - среди бедняков, среди среднего класса. В полиции, в больнице - везде. Об этом говорил Лорен, это подтвердилось не так давно с одним из офицеров полиции. Когда ты не можешь доверять никому из людей, с которыми ты встречаешься - призвать на помощь людей со стороны это наиболее разумный шаг, потому что куски вашей большой семьи прогнили изнутри, но внешне их все ещё невозможно отличить от нормальных членов общества.

- Ты прав, - неожиданно отвечает шериф Блэк предельно спокойным тоном, затем встаёт с кресла, и поворачивается к большому окну, сцепив руки за спиной в замок. - я с самого начала считал, что эти убийства - лишь часть чего-то большего, но остальные не хотели меня слушать. Они верили, что это предзнаменование грядущего конца, испытание на прочность, или ещё какая-то дрянь, с которой стоит смириться, как и с тем, что наши земли умирают, а люди скоро начнут голодать. Ты не думай, что я одобряю твой поступок, Джон, - шериф ухмыляется, бросив на меня мимолётный взгляд, - стоило прийти ко мне, прежде чем разносить дурные вести за пределы пэриша. Тебе придётся свыкнуться с этими правилами, если ты хочешь остаться здесь. Считай это дружеским предупреждением. Однако, в одном прав как ты, так и Майк с остальными: мы думали, что наступили в лужу с дерьмом, но поняли, что это грёбаное море, лишь когда начали им захлёбываться.

- Понимаю, сэр, больше такого не повторится, - я киваю и думаю: это все же была проверка. Быть может, это все ещё была проверка. Блэк оказался не таким простым орешком, каким пытался казаться на первый взгляд. Возможно он был единственным разумным человеком во всем полицейском департаменте Земли Обетованной. Но я не спешил доверять шерифу пэриша - многие в наше время привыкли считать что первое впечатление всегда ложное, но я уже научился не доверять ни второму, ни третьему впечатлению. Нужно было подходить к шерифу осторожно, изучить его повнимательнее и лишь потом решить, насколько ему можно доверят и стоит ли пытаться просить содействия. - И что же мы будем делать?

- Твои предложения? - спрашивает он, дьявольски ухмыляясь, и вновь возвращает взгляд окну, сквозь которое едва-едва, струится солнечный свет, теряясь у нас под ногами, - я считаю, что нам нужно покончить с Латуром, так или иначе. И обставить это так, чтобы никто из его чёртовых фанатиков  не подумал на нас. Боюсь, даже если мы арестуем его по закону, начнутся волнения. Люди с окраин его любят, а если он промыл им мозги - они могут пойти на что угодно. И последнее, что нужно Земле обетованной - внимание со стороны, а они определённо привлекут внимание, если выйдут на улицы, или возьмутся за оружие. Они однозначно привлекут внимание, если перебьют нас и захватят тут власть, превратив Ханаан в одно большое капище. И ещё нам стоит поговорить с Майком, вряд ли он послушает, конечно, но, с другой стороны, теперь это дело касается семьи…

- Можно попытаться стравить культистов и байкеров под каким-нибудь предлогом - решили бы две проблемы одним выстрелом. Другой вариант - попытаться переманить наиболее близких ему сообщников обратиться против самого Латура в нужный момент, нанести ему удар в спину тогда, когда он ожидает меньше всего. Третий вариант - просто пришить его, но это оставляет риск того что поднимутся жители трущоб и начнут шуметь и устраивать погромы, - разумеется, о том что как минимум два из трех вариантов я уже разрабатываю вместе с Крис я упоминать не стал, это было бы очень глупо. - Ну и со всеми этими предложениями есть трудности, разумеется. Например, то что договариваться с байкерами или убеждать прихвостней Латура придется кому-то другому. И то что ни один из них, откровенно говоря, не находится в рамках закона, но в наших условиях это вряд ли столь важно, если спросить у меня, сэр. Мы должны разобраться с этой угрозой любой ценой, пока пэриш не утонул в крови, - я на миг задумываюсь. - А как, по-вашему, нам может помочь мэр?

Шериф Блэк выслушивает меня с каменным лицом, и лишь под конец легонько кивает.
- Он может обеспечить нас ресурсами. Людьми. Полномочиями. Возможно даже подстегнёт копов, но это вряд ли, он точно не захочет лишнего шума. Но, в первую очередь, он наконец-то поймёт, что стоит на кону. И будет знать, кто во всём виноват, когда его голову насадят на пику, - трудно сказать, смеётся ли шериф, или говорит всерьёз, похоже, в его словах смешалось и то и другое.

- Постараемся сделать так, чтобы на пиках оказались только головы тех, кто этого заслуживает, - я усмехаюсь, но веселого в этой усмешке мало. - Прошу прощения, но в какой же мы все дерьмовой ситуации, - вздыхаю и жалею, что не могу пригубить фляжку у меня на поясе прямо сейчас, перед шерифом. - И каковы же наши дальнейшие действия?

- Ты готов к встрече с мэром? - спрашивает шериф Блэк, глядя на меня своими бесцветными глазами. - Если да - я могу устроить нам встречу, чтобы мы вместе попытались до него достучаться. Он здорово тронулся рассудком, особенно в последние годы, но, возможно новости о том, что его семью собираются стереть с лица земли, помогут ему прийти в чувства. Если нет, - он разводит руками, поджав губы и подняв брови, - дело твоё. Положение развязывает нам руки, поэтому я постараюсь помочь, чем смогу. Закрою глаза, если надо, - он усмехается. - Но помни: то, что происходит в Земле обетованной, остаётся в Земле обетованной. Последнее, что нам здесь нужно - чужаки и их законы

- Понимаю сэр, - я киваю и на мгновение задумываюсь, вспоминаю недавнюю сцену в полицейском участке и серьезно смотрю на шерифа, который единственный мог мне сейчас помочь, кроме мэра, который не вызывал особого доверия, если верить описанию начальства и коллег. - Мне нужно будет допросить Бёрнса как только он придет в себя. Милтон мне этого сделать не даст - он будет играть на публику и пытаться спасти свою репутацию даже когда его шея уже будет под лезвием гильотины, так что ни к кому кроме вас я обратиться не могу.

- Ладно, - шериф щёлкает пальцами, но выражение его лица не меняется, - если ты думаешь, что он знает что-то важное, я организую вашу встречу. Тебя оповестят, когда он будет готов к серьёзному разговору.

- Благодарю, сэр, - снова киваю и засовываю руки в карманы плаща. - Я готов ко встрече с мэром, - коротко отвечаю на предыдущую  шерифа

- Тогда жди новостей, Джон, - он улыбается, но эта мрачная улыбка куда больше походит на звериный оскал. За окном, солнце, вновь, скрывается за тучами, оставляя Земле обетованной лишь холодную серость осенних будней. Отчего-то мне кажется, что я всё сильнее впутываю себя в игру, из которой нельзя выйти победителем. Она похожа на русскую рулетку. Вот только барабан до отказа забит  патронами.

 

 

 

 

*** [CENTER THESE ASTERIKSES]

 

 

В сумерках, особняк семьи Лорен похож на дом с привидениями в парке развлечений, созданный с одной единственный целью: пугать , и вызывать раскатистый смех друзей, если ты подал вид, что испугался взаправду. Он высится посреди некошеной травы цвета ржавой колючей проволоки, которая не даст обречённому на смерть сбежать из его будущей могилы. Прогнили доски серого цвета, взирая на меня зияющими дырами. Половина окон выбита и заклеена абы чем, а остальные завешаны непроницаемыми шторами. Я бы не поверил, что тут живёт кто-то кроме пары бродяг, если бы не знал: именно здесь нас ждёт патриарх семейства Лорен и его семья, ставшая живым символом упадка этого некогда прекрасного края.
Шериф Блэк первым выходит из машины, и широким шагом направляется к дверям; я выползаю следом за ним, и чувствую, как где-то внутри расползается тревога, точно кровавое пятно под продырявленной свинцом рубашкой.
Он стучит тяжёлым дверным молотком, сделанным в форме золотого кольца; вот только золотое покрытие давно обтёрлось и осталось лишь холодное и блеклое железо; поначалу никто не отвечает, и я уже думаю: не решил ли Блэк сыграть со мной злую шутку, а потом вышибить мозги вдали от чужих глаз, но, спустя полминуты дверь открывает дама в годах и чёрном платье в белый горошек. Её чёрные с проседью волосы собраны в пучок, а лицо выглядит так, словно её только что выпустили из Освенцима. Она кивает нам, улыбаясь улыбкой агонизирующего больного, который осознаёт, что скоро его мучения закончатся. Потом говорит, что приветствует нас в доме Лоренов. И что Майк уже заждался.
Полупустые залы, шаги, эхом отдающие в сумеречных стенах, завешанные окна, и свечи, горящие в старинных подсвечниках, даря нам хоть немного живительного света. Она говорит, что Майк не выносит яркого света и громких звуков, ему нужна тишина и покой, поэтому просит, чтобы я не пугался. Блэк ядовито ухмыляется, но ничего не говорит. Похоже его и Майкла Лорена связывает давняя история.
Он, без лишних слов, поднимается по крутой лестнице, стоит нам оказаться в обеденном зале; стол большой, на нём горят свечи, но нет еды. Остановившись на середине, Блэк бросает мне, чтобы я подождал; он позовёт меня, когда закончит с прелюдией.
Присаживаюсь на один из мягких обитых стульев, как предлагает эта женщина. Пламя свечи подрагивает, делая её лицо похожим на череп. Она предлагает мне чаю, но осекается, добавляя, что они не пьют чай - только отвар из местных трав. Майку нельзя кофеин. Он болеет.
Она говорит шёпотом, то ли боясь его потревожить, то ли потому что у неё что-то с горлом.
Сверху начинают раздаваться звуки, кто-то расхаживает туда-сюда по второму этажу и о чём-то оживлённо спорит...

Спокойный голос - болезненно спокойный, наверное это мэр - говорит, что дети ещё не готовы, им придётся сделать это самим. Шериф Блэк ревёт, едва не топая ногами, что ему плевать, у них есть дело гораздо важнее, чем...
Женщина ставит передо мной металлический поднос. В кружке плавают какие-то высушенные травы.. На блюдце лежит песочное печенье. Оно крошится у меня на глазах.

Я благодарю женщину, но не прикасаюсь к печенью или чаю. Вместо этого я устраиваюсь поудобнее и продолжаю вслушиваться в разговор наверху, при этом делая вид, что задумчиво смотрю вперед. Чувство тревоги трудно скрыть , так как в голове в тот же миг всплывают воспоминания о детях, пропадающих на Рождество.  Видимо, мне предстояло путешествие в онейрос шерифа или мэра, чтобы узнать больше.  Но не сейчас. Сейчас нужно было напрячь острое чутье грифона и постараться узнать как можно больше.

Они больше не говорят так громко, а стены глушат все лишние звуки, превращая их в неразборчивый шорох, похожий на шелест страниц старых библиотечных книг. Проходит с полминуты, я начинаю нервно барабанить пальцами по поверхности стола, похоже, женщина это замечает, она сидит неподалёку, осторожно отпивая отвар из кружки, но всё, что выдает её помыслы - улыбка. Всё та же улыбка мертвеца.
Проходит ещё с полминуты, я начинаю слышать топот. Теперь - гораздо ближе. Шериф Блэк появляется наверху лестницы, не говоря ни слова, он машет рукой, требуя подниматься следом за ним. Пришло время встретиться с мэром лицом к лицу. Поднявшись на первую ступень, я слышу тихие слова женщины: она надеется, что мне понравилось печенье, ведь она приготовила его сама. Она знает, что я к нему не притронулся.
Передо мной вырастает массивная двустворчатая дверь, стоит подняться на второй этаж. Она освещена двумя горящими подсвечниками. Лак блестит, отражая наши с шерифом лица. Они всё больше похожи на гротескные карнавальные маски. Шериф Блэк прочищает горло, и толкает дверь, уперевшись в неё двумя руками, точно поднимает театральный занавес, чтобы я мог увидеть, кто же правит спектаклем из-за кулис.
Он сидит напротив, на массивном кресле, выкрашенным в чёрный, как безлунная ночь. Болезненного вида старик в пиджаке и белой шляпе. Его глаза безжизненны, как у тех, кто давно сошёл с ума, или видит перед собой смерть. Он улыбается, стоит мне сделать шаг за порог. От этой улыбки у меня идёт мороз по коже.
- Поприветствуй нашего дорогого мэра, - говорит шериф Блэк насмешливо развесёлым тоном, протягивая руки к Майклу Лорену, точно представляет артиста, что будет выступать на сцене. Потом садится на один из четырёх стульев, стоящих напротив мэрского кресла. Хлопает ладонью по тому, что рядом.
- Не стоит, мы здесь собрались, как старые друзья, - Лорен говорит всё так же спокойно. Слишком спокойно. Я замечаю чёрный деревянный крест, висящий не стене прямо над  его головой. Вся комната обита деревом, тут и там можно разглядеть старые фото. Портреты святых. В углу тихо тлеет камин. В руках у Лорена мелькает что-то похожее на нож, он отчего-то кажется мне знакомым, но я не могу понять, отчего...
- Он вскрыл этот гнойник на теле нашего любимого... - начинает было Блэк
- Пока не вскрыл, - поправляет его Лорен, продолжая улыбаться.
- Обнаружил, это не менее важно, - Блэк улыбается в ответ, но я чувствую, как он зол даже отсюда. - Джон, поведай нашему дорогому мэру, что именно ты нашёл. И насколько серьёзны ставки, - он щёлкает пальцами, нервно ёрзая на стуле.
- Или насколько ты всё преувеличил, - Лорен продолжает улыбаться. Я снова замечаю нож, который он достаёт из-за пиджака. Он сделан из кости или чего-то подобно. На лезвие мелькает какая-то надпись, и в моей голове начинают зудеть подозрения, что я где-то её уже видел...

"Пока не закончится тысяча лет". Мурашки идут по коже, когда я вспоминаю, что именно это лепетал безумный старик Якобс, удивляясь приходу сына Сатаны в моём лице так рано, и умоляя спасти его семью. И по-моему это всё же не кость, а дерево.

Значит ли это, что они принадлежали к одной вере - единой вере в конец света, которая так распространена в Ханаане? И если да, то почему моя интуиция столь упорно утверждает, что здесь что-то не так? Что если они... приносили жертве Сатане, чтобы отсрочить приход конца света в Земле Обетованной? Столько вопросов, словно просто увидев Майкла Лорена я вскрыл очередную шкатулку секретов этого города. А их и так уже было слишком много.
Разумеется, я взял с собой многие бумаги и записи, собранные во время этого расследования. Я стал выкладывать их один за другим, подробно описывая каждую нужную деталь: рассказ Алана, записи пейджеров, записи байкеров, где фигурирую инициалы Латура, результаты обследования трупов - и прочие мелочи, разумеется, скрывая всю "сверхъестественную" часть расследования.

Несколько минут спустя я заканчиваю свой рассказ, сдерживаю желание выпить чаю - из простой осторожности, несмотря на то что в горле было очень сухо. Вежливо улыбаюсь Лорену.
- Как видите, сэр, дело достаточно серьезное и на месте преступления уже была найдена кровь одного из пропавших, кроме того, если правильно интерпретировать показания... - запинаюсь, понимая, что упоминать имя нерадивого родственничка лишний раз при Лорене не стоит. - Свидетеля вместе с пропажами и словами самого Латура - этот проклятый культ занимается не только убийством граждан города, но и возможно их.. поеданием.

Лорен всё больше бледнеет с каждым словом словом, вылетающим из моего рта, под конец речи его лицо начинает походить на белую посмертную маску, вот только на ней и близко нет мертвецкой безмятежности, скорее лик смертельно больного, агонизирующего в предсмертных корчах. Он начинает раскачиваться, точно на сидит на кресле-качалке, тупо глядя куда-то сквозь нас; я ловлю взгляд шерифа Блэка, но он лишь молча пожимает плечами. Однако, на его изрезанном морщинами лице явно отпечаталась тревога.
- Почему ты сразу мне не сказал? - выдавливает из себя Лорен с таким усилием, точно поднимает десятитонную плиту. Пот струится у него со лба. Нож выпадает из трясущихся рук. Точно не кость. Дерево. Ольха.
- Я говорил... - шериф Блэк тяжело вздыхает, качая головой, точно в сотый раз объясняет вселенские истины тому, кто всё равно его не слушает.
Лорен молчит. Опять. Мне всё больше кажется, что эта встреча не закончится ничем хорошим, но тут он снова разевает рот.
- Мэ-э-эри! М-э-э-эри! - кричит Лорен, тяжело дыша и обливаясь потом. Спустя мгновение на пороге появляется всё та же женщина, предлагавшая мне чай. Похоже, это его жена, она смотрит на Лорена испуганными глазами, и тут же бросается к нему. А он кривится, отмахиваясь от неё, как от мухи.
- Нет, со мной всё в порядке, - кряхтит он, отталкивая женщину от себя.- Но есть кое-что важное, слышишь? Важнее меня, - она смотрит на Лорена с видом матери, глядящей на нерадивого ребёнка. - Позови сюда семью. Всех.
Она молча кивает. Целует его в потный лоб и скрывается в тёмном коридоре. Лорен вновь устремляет свой взгляд в видимое ему одному.

Я медленно вздыхаю и аккуратно поправляю всю стопку нужных бумаг, отряхиваю собственное пальто и пытаюсь расслабиться и не думать о том, что скоро я могу оказаться в центре внимания всей семьи Лоренов. Конечно, мне уже приходилось говорить перед большим количеством людей - но одно дело это пару слов на ТВ или дать показания в суде, другое же - объяснять какая проблема угрожает городу тем, кто этот самый город держит под собой. Однако отступать уже было поздно. Все чего мне хотелось успеть перед выходом - это пожать руку Майку Лорену. Не из уважения, но чтобы понять, что в нем чувствует Грифон.

Первым на пороге комнаты появляется пожилой мужчина горделивого вида, одетый в чёрное пальто. Его седые волосы ниспадают на плечи, а лицо не выражает ничего кроме невысказанного из вежливости недовольства. Он приветствует всех кивком головы и остаётся стоять возле стены, обитой деревом, стягивая с себя перчатки и верхнюю одежду. Это Катберт Шарп, бессменный директор единственной в округе школы, про него ходит достаточно слухов, но репутация Шарпа остаётся безупречной.
Потом, кряхтя и потея, вваливается свиноподобный старик в плаще и шарфе. Он приветствует всех, плюхается на стул и тут же закуривает сигару, даже не думая сбросить с себя верхнюю одежду. Он не выглядит ни радостным ни разочарованным, но, кажется, что он на взводе. Всегда на взводе. Без труда я узнаю Гарри Лейна, говорят, в былые годы он владел фермами и ранчо, но лишь принадлежность к семье Лоренов спасла его от голодной смерти, когда бедствия хлынули на эту землю.
Третьим под своды этой комнаты заходит сморщенный старик с лысой головой, одетый в чёрную сутану священника. Он приветствуют всех зычным голосом, контрастирующим с внешним видом того, кто уже должен умирать, лёжа в постели, окружённый прихожанами. Он садится на чёрный стул и сразу спрашивает Лорена, зачем он их позвал, но тот недовольно кривится, и священнику этого хватает, чтобы замолчать и молчаливо дожидаться своей очереди. Это Томас Фаулер, и его можно назвать главой местного духовенства, но явно не образцом добродетели, как и многие члены этой семьи, он давно стал объектом множества малоприятных слухов.
Спустя полминуты на пороге появляется взволнованный мужчина лет тридцати, но Лорен его прогоняет. Снова повисает тишина, Шарп недовольно причмокивает, Лейн докуривает свою сигару, нервно ёрзая на стуле, Блэк устало вздыхает, Фаулер больше похож на живой труп, я не знаю, что здесь делаю.
Наконец, кто-то претворят дверь, и Лорен прочищает горло.
- Приветствую вас, старые друзья, - он пытается подняться с кресла, но, скривившись остаётся сидеть. - было бы славно, предшествуй нашему воссоединению что-то хорошее, но, вынужден вас огорчить. Впрочем, эту часть я предоставлю... - он так и не вспоминает моё имя, лишь тычет в меня пальцем.- Только будь добр, покороче

Стоило ли мне быть удивленным, что  когда Лорены набились в комнату в ней стало нести скрытыми грехами? Нет, конечно, ничего в этом удивительного не было, но я даже морщусь , словно этот запах реален. Хотя может дело было в дыме от сигары, который словно пытался покрыть эту комнату как туман. На несколько секунд я задумываюсь, как бы пересказать все что нужно пересказать, но "покороче". А ещё мне вдруг стало очень некомфортно., словно я оказался в антикварном магазине, ломбарде или ещё каком месте, в котором были собраны пережитки прошлого. Лорены, как и весь пэриш, были именно таким пережитком, да и шериф недалеко от них ушел.
- Если кратко, о основываясь на собранных данных в округе орудует культ убийц из старых семей, которые закупаются оружием и наркотиками, ненавидят... вас и скорее всего собираются поднять вооруженное восстание. А, и ещё они скорее всего пожирают людскую плоть.

Только я заканчиваю говорить, как среди стариков поднимается ропот, а их лица, все, как одно, становятся масками, в которых неизвестный скульптор запечатлел образец недовольства...
Только Лорену удаётся утихомирить остальных, когда он начинает стучать рукоятью ножа по столу, снова и снова крича: "Тихо! Тихо! Тихо!".
Они замолкают, но явно не становятся спокойней. Один только Лейн не меняется в лице: он всё так же на взводе. Но и он перестаёт дымить.
- Теперь вы понимаете, что стоит на кону? - задаёт Лорен риторический вопрос, но никто на него не отвечает. Только Шарп что-то недовольно бурчит, вытирая рот, точно заляпал его вином или кровью. - На кону стоит благополучие нашей большой семьи. Всего Ханаана. Всей Земли обетованной. Прямо у нас под носом зрела язва, и никто... - он закашливается, и скривив лицо, перескакивает на новую тему. - Теперь нам нужно решить, понять, что делать дальше...
- Так, прежде, чем вы начнёте, - шериф Блэк вскакивает со стула и выставляет руки перед собой, будто только и делал, что дожидался этого момента, - предлагаю покончить с главой этих ублюдков так, чтобы никто не подумал на нас. Подстроим ему суицид или неожиданное бедствие, потому что если мы возьмём его живьём, или оплошаем... - взгляды стариков устремляются на меня, Шарп буквально буравит меня ими. Лорен молчаливо кивает, точно давая понять: "он на нашей стороне".
- Погоди, Блэк, - Шарп качает указательным пальцем, - во-первых я понятия не имею, зачем мы тебе понадобились, потому что все эти годы ты вполне успешно решал такие проблемы без нас, - говорит он Лорену, а когда тот открывает было рот, снова повторяет. - Погоди. Во-вторых, в отличие от нашего дорогого друга я настойчиво требую решить всё по-закону. Подключи полицию, пусть усилят охрану, проведут чистки, запрут тех, кто мутит воду далеко и надолго. - теперь что-то сказать хочет Блэк, но Шарп снова его затыкает. - Погоди. В-третьих, если вы снова отметёте моё предложение - я удалюсь, и можете мне больше не звонить. Решайте свои проблемы сами. Вы всегда всё знаете лучше меня.
- Откуда нам знать, что это правда? - неожиданно спрашивает Фаулер, бросая на меня взгляд. - Вполне возможно тебя хотели запугать, Майк, как делали уже много раз.
- Нет, - Лорен качает головой, я замечаю, что его руки снова трясутся, - я сначала тоже так подумал...
- Тогда что мы можем изменить, Майк? Только исполнять Его волю, и верить, что эти испытание посланы для того, чтобы...
- Слушай Майк, - пыхтя, тараторит Лейн, - я думаю, нам правда стоит взять всё в свои руки, и показать им, кто тут хозяин. Если это правда, конечно. Посмотри, во что превратился наш город, на наши земли, на наших людей, которые сходят с ума и начинают верить абы во что...
Похоже, к обоюдному согласию они придут нескоро. Возможно, лучшее, что я могу сделать - направить дискуссию в правильное русло...

- Если позволите, - мой голос, как и почти всегда, звучит спокойно, но твердо. И несмотря на то, что я говорил не громче всех в помещении, мне удается привлечь к себе достаточно внимания, чтобы я мог говорить дальше. - У меня уже был опыт расследования культов, - дело в Южной Каролине, немногим лучше того, что мы имели сейчас, я предпочитаю о нем особо не вспоминать, так как обошлось не без крови. В этот раз, чую, тоже не обойдется. - Они проникают в организм города как зараза и словно рак не показывают себя до тех пор, пока вылечиться не станет большой проблемой. У нас имеются показания и доказательства того, что у подозреваемых есть свои люди во всех крупных организациях города - включая полицию и больницу, где сейчас находится один из виновных. Несмотря на то, что главные виновники - потомки старых семей Земли Обетованной, не считая вас и ваших родственников в городе всего с десяток человек, которым мы можем доверять. Но это вы, конечно, и так понимаете, - я оглядываю присутствующих и продолжаю.
- Что же нам нужно сделать? Разумеется, можно убить Латура - подстроить суицид, случайно уронить его с крыши или даже просто пристрелить а виноватыми сделать кого угодно кроме Лоренов и полиции. Но Аарон не идиот - он собрал вокруг себя целую группу приближенных, и если мои подозрения верны, то среди них есть как минимум один маньяк и один отбитый говнюк, который вместе со своими дружками забивает людей ещё более бедных и несчастных чем он сам и его семья. Если с главой культа "вдруг" случиться нечто фатальное - они просто сделают его смерть предлогом завершить начатое и отправиться вырезать всех неугодных им и их покойному лидеру. Следующим вариантом было предложено усилит присутствие полиции в городе и это определенно вариант... только вот всех все равно не пересажаешь, - я качаю головой и уже видя, как Шарп собирается что-то ответить мне, и наверняка не самое ласковое, тут же добавляю.
- Нет, нам надо действовать осторожнее. Нужно парализовать приспешников Латура, чтобы они не были способны мешать нам. Под каким-нибудь надуманным предлогом устроить проверки у копов, в больницах, в школах и всех более-менее крупных муниципальных и частных заведениях. Под каким конкретно предлогом я уже оставлю вам, я не политик и не бизнесмен, я - детектив, - на миг задумываюсь, но чувствуя направленные на меня взгляды, продолжаю. - Дальше, патрули полиции... тут нам на самом деле повезло больше, чем я думал раньше, потому что готовый предлог чтобы усилить патрули копов у нас есть, да и для проверки больницы это сгодится - недавно сбежавший и очень опасный психопат, который убил или почти убил нескольких санитаров. Где он будет прятаться, если не рядом с трейлерным парком, среди прочих бедняков и отбросов? Но, разумеется, нельзя никого арестовывать. Ни самого маньяка - это лишит нас предлога -, ни членов старых семей, это настроит как их, так и других простых людей против вас. Нельзя дать им понять, что мы ищем конкретно их, это все - простые проверки. Я же, тем временем, буду искать методы подорвать реальные планы культа. Может быть, удастся стравить их с местными бандами, или обратить культ против их лидера, или как-то выманить самого Аарона и тогда уже вальнуть его, - я хрипло выдыхаю и вместо того чтобы следить за реакцией Лоренов ищу взглядом Мэри чтобы попросить стакан воды

Тут нет никого кроме пятерых стариков, и они смотрят на меня так, как волк глядит на свою жертву, готовясь её растерзать. Одно неверное слово - они скривят лица и больше никогда не воспримут меня всерьёз. Один лишний намёк, и они сочтут меня врагом семьи, а последнее, чего мне хочется в этой жизни - становиться врагом Лоренов. Один лишний факт и дело может перевернуться с ног на голову; я знаю много, слишком много, иногда бывает так трудно держать это в себе. Однако, мне везёт, чертовски везёт, хоть я и не верю в удачу - только в людей и их поступки. Они внимательно слушают каждое моё слово, и никто не открывает рот, полный желчных возражений, как только я заканчиваю говорить.
- Ты стал бы хорошим приобретением для семьи, - смеётся Лорен после долгой паузы. Он разрушает томительное молчание, грозящее обернуться чем угодно, и мне приходится сдерживаться, чтобы не вздохнуть с облегчением. - Отличный план, - он кивает в сторону Блэка, сидящего на краю стула, сцепив руки перед собой. - Полиция, рейнджеры и все остальные на тебе. Пусть проверят всех, и занесут имена в список. Мы ещё подумаем, как поступить с теми, кто выступил против семьи. - Блэк твёрдо кивает, не произнося ни слова. - Теперь школы... - Лорен тычет пальцем в Шарпа, - то же самое, собери сведения. Наверняка они есть среди старшеклассников. Когда дело касается семьи - щадить нельзя даже детей, - Шарп выглядит недовольным, но и он не смеет ослушаться. - Ты всегда был мудрее нас всех, Томас, - продолжает Лорен, обращаясь к Фаулеру. - Если это испытание, возможно Он хочет от нас отнюдь не смирения. Возможно, ему нужна мудрость, которую проявлял Давид и Соломон. Вглядись в лица своей паствы, Томас, если среди них окажутся те, кто променял нашу веру на что-то иное... - Лорен цокает языком, качая головой, и это явно не значит ничего хорошего. Фаулер отвечает ему одним лишь коротким кивком. - Теперь ты, Гарри, - Лорен кивает Лейну. - ты всегда умел находить язык со Старыми семьями. Посмотри, кто из них отдалился от нас сильнее прочих, пусть их имена окажутся на моём столе. Похоже, хватку нельзя ослаблять, даже если конец близок. Железная рука нашей семьи нужна этому городу, как воздух - он тоже кивает, продолжая нервно ёрзать на стуле и силясь поджечь сигарету затухающими спичками.
- А ты, -Лорен, наконец, обращает ко мне свой взор. - Похоже, ты уже знаешь, что делать. Не подведи семью, сынок. Ты точно не хочешь, чтобы мы стали твоими врагами, - он хрипло смеётся, и этот смех - самое паршивое, что я слышал в своей жизни.

Мне не хочется чтобы они стали моими врагами, ведь в руках Лоренов - власть, деньги, люди. Но  они виновны и за их душой есть грехи. Мне ещё  предстояло знать, в чем же конкретно заключаются эти грехи, но интуиция подсказывала, что сидящие здесь люди не столь далеко ушли от живущего на окраинах Латура. Но сейчас именно культ был главной проблемой, на которой стоило сконцентрировать внимание. Я молюсь про себя... никому конкретному, чтобы свои идеи лидеры этого города реализовывали так как я и описал - максимально осторожно и не привлекая внимание самих культистов к тому, что их уже ищут. Не уверен, поняли ли они в чем вообще мой план, но оставалось надеяться только на то, что их махинации не помешают мне и Крис.
- Я сделаю все что в моих силах, сэр, - я медленно киваю.

- Ладно, в таком случае, - Лорен улыбается, разводя руки в стороны. Паскудная улыбка. Знаю, я это уже говорил, но эта улыбка действительно паскудная. Надеюсь, я не помог выпустить зверя из клекти. - был рад вас видеть, друзья мои. Скоро увидимся. - все начинают вставать со своих стульев. Если я всё ещё хочу пожать им руки - возможно, это мой последний шанс.

Конечно, это был риск, и риск большой, но у меня могло попросту не быть другого шанса. Я поднимаюсь следом за остальными и с самой скромной улыбкой, на которую только способен, обращаюсь к мэру города:
- Сэр, позвольте просто сказать, что для меня большая честь что вы согласились принять и выслушать меня. Позвольте пожать вашу руку в знак уважения перед вами и вашей семьей?

Он широко улыбается, и худое лицо Майкла Лорена становится ещё больше похоже на череп. Протягивает слабую руку с кожей, серой и тонкой, как пергамент. Пожимает её, совсем немного, говоря что-то о том, что и сам рад со мной встретиться. Но мне уже нет дела до любых слов, потому что видение захлёстывает меня, словно волна крови, готовящаяся залить улицы Ханаана...
Тридцать лет назад он убил свою сестру. На болотах. В старой церкви. Он не знал, делает ли всё правильно, но не мог не исполнять свой долг. Он так и не смог оправиться от удара.
Тридцать лет назад Эдвард Блэк убил девчонку Латуров. На болотах. В старой церкви. Он не колебался, зная, сколько жизней стоит на кону. Он испытал что-то похожее на оргазм.
Тридцать лет назад Катберт Шарп убил парня Бессеттов. На болотах. В старой церкви. Он не колебался, зная, что того требует долг перед семьей. Он просто делал свою работу.
Тридцать лет назад. Гарри Лейн убил девчонку Этье. На болотах. В старой церкви. Он не колебался. Он будто забил кувалдой свинью.
Тридцать лет назад. Томас Фаулер убил парня Паттерсонов.. На болотах. В старой церкви. Он не колебался. Он знал, что того требует Он.
Они все были там. Тридцать лет назад. И скоро всё повторится. Потому что время - это спираль. Но что в её центре?

Я улыбаюсь и выпускаю руку Лорена, хотя мне сейчас больше хотелось плюнуть ему лицо. Или выхватить пистолет и пустить пулю каждому из них. Но не сейчас, сейчас эти ублюдки мне были нужны чтобы разобраться с другим ублюдком. ####ый ублюдковорот. Разумеется, на моем лице эти мысли никак не отразились, да и миг спустя я заставил себя снова переключиться на проблему, ради которой мы здесь и собрались. Я поворачиваюсь к директору школы:
- Сэр, прежде ем мы разойдемся, я хочу попросить у вас прислать список и личные дела футбольной команды старшеклассников, если это возможно.

- Катберт, слышал? - он наклоняется в сторону не успевшего уйти Шарпа, и указывает на него пальцем.
- Будет к завтрашнему дню , - отвечает тот без лишнего энтузиазма, ровно как и видимого недовольства. Он облачается в чёрное пальто, и выходит из комнаты. Остальные старики поступают так же. Блэк надевает бессменную шляпу и кивает в сторону выхода, глядя на меня.

Я поправляю пальто, ещё раз благодарю хозяина дома за встречу и следом за остальными направляюсь к выходу.

- Отличная работа, Джон, - говорит шериф Блэк, когда мы выходим в коридор, освещённый  двумя подсвечниками. Тяжёлая двустворчатая дверь закрывается за нашими спинами. Лорен так и остаётся за ней. - Ударим ублюдков по самому больному месту. За остальных не ручаюсь, но я сделаю всё тихо. Они не поймут, что к чему.

- Благодарю, сэр. Я тоже постараюсь чтобы в нужный момент Латура ждал неожиданный сюрприз. Он получит то, что заслужил. Каждый грязный культист получит, - я улыбаюсь, нехорошо так улыбаюсь, но потом возвращаю себе серьезное лицо. - Что-нибудь ещё, сэр? Встреча немного затянулось, а я ещё даже не завтракал.

- Не-е-ет, - шериф Блэк машет рукой, поправляя шляпу. - Я помню про того парня, которого ты хотел допросить. Скоро всё будет. Он почти готов.
Мы прощаемся, и я спускаюсь вниз, мечтая, как можно скорее, сбежать из этого логова волков. Одни только эти стены давят на меня, словно могильные плиты. Отчего-то в моей голове вспыхивает ещё одно воспоминание, когда я толкаю входную дверь, спешно прощаясь с женщиной, мне её открывшей. Я так и не спросил её имя. Я вспоминаю фигурку, который молился безумный старик Якобс. Сплетённый из древесной коры и ветвей человечек с рогами. Один увидел бы в нём языческой божество - Рогатого бога ил Тёмного отца. Другой - христианское воплощение зла, Дьявола или Сатану. Но правда... Отчего-то мне кажется, что правда где-то посередине. И она ещё страшнее, чем казалось на первый взгляд.



#166 Ссылка на это сообщение Тaб

Тaб
  • 0 сообщений
  •    

Отправлено

PSn17Ug.png


Реальность — это просто история, живущая собственной жизнью.
Пол Дженкинс, «Hellblazer»


Тучи сгущались, тяжёлые, как десятитонные кандалы из холодного железа, мрачные, как надгробия с небрежно вытесанным её собственным именем, тёмные, как вести, принесённые из Аркадии, королевства прекрасного безумия. Кристина вышла на порог дряхлого трейлера, готового заглохнуть в любую секунду. Он почти врос во влажную, чавкающую землю, врос как тысячи других, вместе с людьми, запертыми внутри, и не осознающими, что их выращивают на убой, как скот. Совсем скоро каждый из них будет принесён в жертву, и не будет никого, кто смог бы это изменить. Одни называли её судьбой, другие Вирдом, это не имело значения, сила, сковывающая каждого, довлела над Хищниками и Кристиной, заставляя их плясать вслед за чернильными строками, высеченными на желтеющим пергаменте. Одна и та же история, меняются лица и декорации, но суть — никогда. Аккурат перед самым концом, где все будут жить долго и счастливо, а жирная точка ознаменует собой вечную недосказанность, герой победит зверя. Он заколет его копьём, отрубит ему голову, прижигая рану факелом, выпьет его кровь и насытится его мясом. Неважно. Он победит, вот, чему их учили истории. Однако, кем были дети Тёмной матери, если не теми, кто разрушает оковы повествования? Кристина вспоминает, глядя на меркнущий горизонт, как согласилась стать Ольховой королевой, в день, когда будут пылать костры, а по небу, вновь, пронесётся Дикая охота и её мирское отражение. Но вместе с тем всё больше укрепляется в мысли — эта история не про неё.
Твою мать, с каждой секундой проведённой на этой проклятой земле, Джон всё больше чувствует безразличие. То самое паскудное безразличие, сгубившее тысячи подобных ему, когда огонь затухал в их глазах. Они становились безучастными трутнями, сдававшими отчёты и кутившими в дешёвых барах по вечерам, больше не думая о том, что могут кому-то помочь. Они умирали внутри, а из-за них умирали люди, верившие, что их придут и спасут, вырвав из чьих-то цепких лап. Это мысль пронзает Джона, точно ледяной ветер, гуляющий по безжизненным полям. Тревожащий сухую траву, скрипучие калитки, вечно уставших людей. Он думал, что сможет спасти их — озарить беспросветный мрак ярким сиянием правосудия. Стать маяком, вслед за которым пойдут и остальные, разрывая в клочья кандалы тьмы, сковавшей их по рукам и ногам. Он думал, что всё изменит, сломает этот безжалостный механизм, перемалывающий людские судьбы поколение за поколением с их молчаливого согласия. Он был так близок, что злоба прорастает где-то внутри, но… что это на самом деле? Трусость? Он боится, что сломается и всё обернётся прахом? Безнадёга? Он знает, что ничего не поможет людям, которые не хотят, чтобы им помогли? Джон не знает, и всё труднее сказать, знает ли хоть что-нибудь кроме того, что тут холодно, но в то же время душно. Он отодвигает скрипучий стул, отмахиваясь от сигарет, протянутых Сербом. Завтра. Будет новый день. Нужно только дожить.
Серб чувствует, как всё вокруг меняется, это похоже на горячку прямо перед смертью. Сонный край оживает, чтобы пуститься в буйство, последнюю сумасбродную пляску перед тем, как отбросить коньки. Это больше не личинки, копошащиеся в трупе собаки, чей череп лопнул, точно перезрелая ягода. Это рой. Они снова берутся за своё, железной хваткой, точно кто-то спустил их с поводка, дав команду рвать в клочья. Он не знает, как они себя называют. Лорены? Не всё ли равно? Серб чувствует, как прячутся те, кто разгуливал, сверкая оскалившейся черепушкой перед тем, как умыться кровью. Он видит, как полицейские машины хватают случайных людей. Он знает: скоро придут и за ним, и они могут отбиваться, захлёбываясь кровью, или…
— Вы точно хотите уйти? — спрашивает Серб, прикладываясь к тусклой зелёной бутылке, предпоследней, что оставалась в доживающем своё холодильнике. Они собрались вместе впервые за долгое время, не хватало только папы-Джея. Жаль, повод такой хреновый.

— Это единственное разумное решение.
Крис поджала губы, сидя на диване и скрестив под собой ноги. В её длинных пальцах тлела сигарета, не первая и не последняя выкуренная в этом трейлере. Рядом с ней стояла потёртая жестяная банка с добрым десятком смятых окурков, которые появились тут лишь за эту ночь. Она жевала губы, глядя куда-то в пустоту, сама не замечая того, как те покрываются мелкими ранками от слишком настойчивых усилий.
Стряхнув пепел на пол, Кристина тяжело вздохнула, ощущая как дым кусает лёгкие, оседая там тягучей болезненной взвесью.
— Этому городу пиздец. — Сирена невесело усмехнулась, поднимая голову на бритого амбала. — И это не просто резня безумных фанатиков, а самый настоящий, мать его, Апокалипсис, который не оставит здесь камня на камне. Плохое время осесть и пустить корни.
Искусанные губы девушки сложились в невесёлую ухмылку.

Он смотрит на пустую бутылку виски и тянется к верной фляжке. Крис говорит, а он все пьет, и дешевое пойло обжигает горло, камнем ложится в животе. Когда Сирена заканчивает говорить, Джон медленно кивает, немного двигает печатную машинку рукой, чтобы было куда положить руку на столе. Он просто кивнул снова не то Сербу, не то Крис, а может и самому себе и спокойным голосом сказал:
— Валим отсюда. Притащим Джейми сюда и уезжаем. Так ил иначе, я собираюсь уехать куда-нибудь где от меня может быть польза.

— Апокалипсис. Сегодня, — Серб ухмыляется, но за этой ухмылкой, с лёгкостью читается что-то недоброе. Это не привычная ярость обезумевшего психопата, который превратит тебя в куски перемолотого мяса, что не узнает даже родная мыть, если ты перейдёшь ему дорогу. Скорее осознание того, что они вляпались в дерьма, и прямо сейчас — последний шанс вырвать из него ногу, пока дерьмо не вырвало её в ответ. Он так сильно сдавливает бутылку, что по ней начинает расползаться паутина трещин, сквозь которую пиво может хлынуть в любую секунду, точно через прорванную бобровую плотину.
— Пусть хоть Страшный суд. Срать на них всех. #$@ые ублюдки, — он встаёт со скрипучего стула, нервно дёргая плечами, и начинает расхаживать по трейлеру, отчего пол под ногами Серба едва не сотрясается. — Но у меня осталось одно дело. Последнее дело, — он поочерёдно зыркает на Кристину и Джона, в глазах Серба, покрасневших из-за лопнувших капилляров мелькает нездоровый блеск. Он всегда мелькает, когда дело заходит о чём-то личном, что бы Серб под этим не воспринимал. И никогда не знаменует собой ничего хорошего.
Серб натягивает на себя куртку, мимоходом бросая остальным: — Эта земля слишком сильно хотела моей крови. Если не вернусь до утра — значит ей повезло. С@#$&@вайте без меня.

— Ты дол###, — спокойно заметил Джон в ответ на слова своего младшего «братика» и выложил пистолет на стол рядом с печатной машинкой. Он ловит взгляд Серба и спокойно говорит. — Куда ты собрался, объясни, будь так добр.

Серб замирает, как замирает иногда амбал перед тем, как превратить твою башку в свиную отбивную. Тому, кто не привык к семейной атмосфере Хищинков могло показаться, что тоже самое сейчас произойдёт с Сербом и Джоном, но только не им самим. Он скалится, хрипло смеясь, когда игра в гляделки надоедает обоим братцам.
— Ты же знаешь, я выяснил, кто стоял за этими отбросами, отправившими меня в ловушку. Там, в мозгу мёртвого ниггера. Обмудок в парадной форме. Может мы даже виделись, там, в афгане. Не знаю. И не уверен, были мы по одну сторону, или поливали друг друга свинцом. Но я не уйду, пока не загляну ему в глаза. А он не заглянет в мои. И я не вижу, что же он там разглядел. А потом — не выпотрошу его и не развешу кишки по бункеру, как рождественскую гирлянду.

— Сиди на месте, обмудок, это уже нихрена не решит, — все тем же нейтральным и спокойным образом ответил Джон, и в его взгляде мелькнуло что-то действительно серьезное, выходящее за пределы братских игр. — Они все равно порешают друг друга в течение дня или двух после того как волна дерьма поднимется. А у нас другие дела, — конечно, он не послушает, Серб никогда не слушал. Детектив часто подозревал, что слова просто не могут пробиться сквозь его череп к мозгу.

Крис выгнула бровь, переводя взгляд с Серба на Джона. Дела семейные, да? Смяв сигарету, она закинула её в пепельницу. Брат-детектив явно решил взять на себя роль папы-Джейми по опеке и обереганию семьи в этом городе, раз уж последний большую часть времени пропадал. Сейчас Серб ей стал ещё больше напоминать покойного Бойла, да будет ласкова Тёмная Мать к его сгинувшему духу.
— Мальчики, спокойней. — девушка подняла ладони вверх, как будто пытаясь метафорически развести накал страстей, повисших посреди трейлера. — Не будем горячиться. Мы же семья, в конце-концов. — на лице Сирены проступила успокаивающая обаятельная улыбка. — Да, всем тут действительно скоро придёт конец. Рано или поздно. Но это личное, да?
Кристина сощурилась на Серба, возвышающегося нерушимой громадой над всеми присутствующими.
— Мы можем быть прикрытием. Если всё пойдёт совсем не так. Но мы не собираемся уезжать без тебя, смекаешь? Мы — семья. И не бросаем друг-друга.

Серб замирает, едва не перешагнув порог. Шумно выдыхает, точно бык, чудом уцелевший после корриды. Потом поворачивается, широким шагом добирается до стула, и падает на него с такой силой, что тот хрустит, разве что не разваливаясь на глазах.
— Твои предложения? — спрашивает он у Кристины.

Джон медленно кивает в очередной раз, полностью соглашаясь с Крис. Девушка взяла на себя голос разума в ситуации, когда ему было уже откровенно насрать на все происходящее вокруг и хотелось просто свалить отсюда как можно быстрее и оказаться в нормальном штате. Или хотя бы пэрише.

— Ладно, — Серб кивает, вытаскивая зубами отсыревшую сигарету из смятой пачки. Он хмурит лоб, явно что-то обдумывая. Возможно, прикидывает их шанса выбраться из этого дерьма целыми и невредимыми. Но вряд ли кто-то из присутствующих хочет знать, что именно творится в голове у Серба на самом деле.
— Так, я пойду за обмудком. Похоже, он там один. Остальные приходят, когда он попросит., — Серб выпускает колечко дыма, что растворяется в прохладном воздухе, проникающем в старый трейлер сквозь приоткрытую дверь. — А вы? У вас остались незаконченные дела?

— Пейджер с нигера в шкафу, в моем плаще, — кивает детектив на шкаф, в котором хранились его вещи, после чего на губах Джона появляется нехорошая улыбка. — Что будем делать с Джейми? Он явно е###улся в край и теперь режет людей даже без притворного обоснования, за которым Твари так любят скрываться.

— Прикончим? — Серб хрипло смеётся, не выпуская сигарету из зубов. Трудно сказать, шутит он, или… — Ты же сможешь его отыскать, да? — он поворачивается к Джону, подняв бровь. — А там… Ну, если он @#$%лся с концами — может, лучше его так и оставить? Не знаю, сами решайте. Я бы попытался привести его в чувства, но вряд ли он станет меня слушать.

— Мы не знаем всей подноготной. — Крис откинулась на спинку дивана и вытянула ноги, потягиваясь всем телом и шумно выдыхая. — Но его тоже нужно забрать. Не хочу оставлять его на съедение Латуру.
Девушка подпёрла подбородок ладонью и снова перевела взгляд на бездну за окном, которая раскрывала свои тёмные объятия перед её взглядом.
— Я заберу Алана, он один из немногих, кто не заслужил судьбы быть разодранным дикой охотой, когда придёт время. И он может быть полезен нам.

— Ладно, — Серб выпускает очередное колечко дыма. Воздух снаружи становится холоднее, но людей не видно. Они прячутся, как во времена, когда Дикая охота пролетала по небесам, забирая в своё жуткое царство всех встреченных на пути. Скоро эти времена вернутся, и люди это чувствуют, даже если не понимают. — Ты забираешь пацана, — он кивает Кристине. — Ты забираешь папашу, — теперь Джону. — Могу помочь, кстати. Мало ли, набросится на тебя, не признав. — Потом… — он затягивается. Сильно. От души. — Потом я делаю своё дело и мы сваливаем отсюда, пока не полил огненный дождь и не вскипели реки, — Серб мрачно ухмыляется. — Ты мне тоже там понадобишься, Джон. Надо найти бункер, где ублюдок решил переждать сраный армагеддон.

— И чего же конкретно ты от меня хочешь, умник? — Джон фыркнул и откинулся на спинку стула, одним движением убрал пистолет обратно в кобуру. Судя по лицу, ему явно не хотелось вылезать из машины, но желание помочь брату вернуться живым было сильнее. — Вряд ли мне стоит лишний раз светить лицом недалеко от их бункеров.

— Ты просто его найдёшь. Он где-то в лесу, присыпанный листьями. Я не знаю, где именно, но наверняка туда ведут следы, плевки, или как ты там обычно всё находишь. Камер я там не видел. Внутрь можешь не заходить, я сам всё сделаю.

— Ладно. Идем прямо сейчас? — спросил Джон, медленно поднимаясь со стула и направляясь к шкафу за плащом. Впереди был очередной долгий день.

Серб качает головой, скалясь, точно дикий зверь. — Сначала разберитесь с пацаном и папашей. Эту мразь я оставлю на сладкое.

— Тогда пошли со мной, думаю, образумить папашу будет легче с бензопилой под рукой, — усмешка пробежалась по губам Джона.

— Ладно, — Серб залпом опустошает треснувшую бутыль даже не поморщившись. Потом достаёт пейджер из плаща, но вместо того, чтобы отправить с него сообщение, или просто почитать имеющиеся, раздавливает его в пудовом кулаке, лыбясь на удивлённые взгляды Кристины и Джона. — Он не такой тупой, чтобы купиться на сообщения от мёртвого ниггера. — потом Серб напяливает на себя сварганенную броню, и хватает спортивную сумку. — Погнали?
 

https://youtu.be/6WwkUxpuiBI



#167 Ссылка на это сообщение Gonchar

Gonchar
  • I'm cringing.
  • 6 363 сообщений
  •    

Отправлено

edd0aa0ed8ac42de20512c76ffbead17.jpg

Тучи становятся всё гуще, всё тяжелее, кажется сейчас разразится буря, которой не было равных, и трудно сказать, реальная или метафорическая. Кристина вылезает из трейлера, когда Джон и Серб скрывается в ночи. Она надеется, что Джейми не обезумел с концами, и не раздерёт и в клочья. Или всё не случится в точностью да наоборот. Однако, у неё есть и свои дела, с которыми стоит покончить, пока наступление Самайна не обратило их планы в прах. А Самайн близок. Кристина чувствует его приближение в холодном воздухе, пропитанном букетом сожалений.

Она отправляет сообщение Алану на пейджер, идя в сторону автодороги. На улицах пусто, нет даже запоздалых гуляк, и бродяг, давно позабывших про родной дом. Нет байкеров со смеющимися черепами, отпечатавшимися на спинах. Лишь одинокие машины, плывущие вдаль. Одна из них — патрульная. Кристина видит их чаще, чем в былые дни.
Ответ приходит не сразу. Он короток. Но бьёт точно в цель.
Копы вяжут
Проклятье, слишком многое изменилось в этом пэрише с тех пор, как Джон встретился с главой семьи Лорен…

Кристина хмурится и сжимает в руках миниатюрный чёрный пейджер, начиная набирать такое же короткое сообщение быстро клацая миниатюрными пластиковыми клавишами.
Где?

Он не отвечает. Проходит минута. Две. Три. Но ответа нет. Похоже, Аланауже повязали. Теперь везут в участок?

 

Трудно оценить приоритеты, когда дело касается того, кто тебе дорог. Хоть немного, хоть это бывает и трудно осознать, когда всю жизнь носишь маски и давно забыла как отличать правду ото лжи. Однако, Кристине не привыкать оставаться с холодной головой, когда всё идёт не по плану. Или хуже того — летит в @#$ду…
Она ловит такси, переодевшись в строгий костюм, нацепив очки и заплетя волосы в хвост, теперь Кристина вполне сойдёт за адвоката или кого-то не менее важного. Её высаживают за квартал от участка. Таксист выглядит так, словно толкает ей кокс, но Кристина не утруждает себя расспросами, она выходит на пустующие улицы, и отбивая каблуками предвечный ритм, направляется к дверям участка, за которыми ещё горит тусклый свет…

34506457c1eb8c5869f9d4a877051ecd?AccessKeyId=1127F849BE181D07D5E5&disposition=0&alloworigin=1

Тут холодно, одна единственная мысль, точно тусклая лампочка наверху, загорается в голове Кристины, когда она с властным видом толкает дверь и заходит в участок. Холодно почти как на улице. Осень вступает в свои права. Близится конец старого года и начало нового. Самайн рядом, и никто не может это отрцитаь. Копы лениво плетутся по грязным коридором, обмениваясь пустыми словами, они бросают на неё похотливые взгляды и смеётся. Откуда-то слышится крик. Это не Алан, но отчего-то Кристине становится не по себе. Она замечает уставшую девушку, стоящую у телефона, та подозрительно хмурится, а потом спрашивает.
— Вам чем-то помочь? Вы ведь не забыли про комендантский час? В такое время только полиция имеет право перемещаться по городу.
Когда всё успело так измениться?

— О-о-о-о… — хватает одной только улыбки, чтобы девушка у телефона зажмурилась, точно ослеплённая сиянием неведомой звезд, и удивлённо разинула рот. — вы ведь адвокат того парня, верно? Вообще-то в законе не прописано исключений… — она нервно закусывает губу. — Но, разумеется, я могу сделать для вас исключение.

— Это было бы весьма великодушно с вашей стороны.
Кристина улыбается дежурной улыбкой бюрократической акулы, готовой сожрать и перемолоть каждого, кто окажется на её пути. И у таких людей были все нужные для этого ресурсы, связи и возможности. Мелкую полицейскую сошку им было прожевать и выплюнуть.
И именно эту роль взяла на себя Сирена, умело перевоплощаясь из одной маски в другую, идеально играя свою собственную роль, давя безотчётным чувством страха и угрозы, волнами расходившимися вокруг неё в предвечной Грезе.
— Господин Майкл Лорен прислал меня во всём разобраться. Досконально.
Каждое слово — точно гвоздь методично забиваемый в крышку гроба. И всё это за ослепительной и обаятельно улыбкой.

— О-о-о-о-… — лишь возглас удивления служит ответом Кристине. И мерцающая лампочка над головой, словно живой символ всего, что творилось в этом проклятом городе. Уставшая девушка выходит из-за телефона и провожает её куда-то вглубь участка.
Коридоры, пустые и сырые, похожи на застенки какого-то склепа. Лишь изредка им на пути попадаются копы. Все как один они похожи на трупы. Все как один они щурятся, точно знают, что перед ними кто-то важный, но не могут вспомнить, кто именно. Именно так работают предвечные силы. Они вызывают диссонанс, словно нестройная мелодия, способная разбить вдребезги дорогое стекло или свести тебя с ума. Но куда чаще она разбивает сердца.
Уставшая девушка шепчет что-то на ухо светловолосому копу, жующему зубочистку. Он морщится, отвечает, что Лорен хотел послать кого-то другого или даже приехать лично, но… увидев лицо Кристины расплывается в улыбке, тогда, как в его глазах отчётливо мелькает страх. Он боится не угодить начальству, и просит Кристину подождать. Спустя минуту её провожают в комнату, скрытую за металлической дверью. Её освещает лишь неживой свет флуоресцентной лампы. Комната большая, но пустая. Есть только пластиковый стол и два стула. Есть только она и Алан, прикованный к столу наручниками. Все остальные остались по ту сторону.
Алан ухмыляется завидев Кристину. Он выглядит, как и прежде, разве что более уставшим. Как и все в этом городе. — А я подумал, что ты так и осталась, — он кивает, указывая головой вниз, — там. После нашей последней встречи. Хорошо, что я ошибался. Они сказали, что это комендантский час, — он кивает в сторону двери, — но я думаю, отец понял, что к чему. Может, меня кто-то сдал, а может… не знаю, в общем. Я попытался остановить копов, — он поднимает скованные руки, пытаясь сделать что-то вроде магических пасов, — но вышло не очень. Они только… побледнели. И всё. Всему нужно учиться…

police-standing-set-studio-in-la-0041.jpg

— Скорей всего он получил доступ к записям копов. Твоё заявление лежит у них в участке и не нужно быть гением, чтобы сложить два и два.
Кристина усмехнулась в ответ, со скрипом отодвигая стул по потёртой поверхности пола и аккуратно усаживаясь на него и закидывая ногу на ногу. Девушка спокойно сложила руки на ногах, потирая кольцо из потемневшего серебра на указательном пальце.
— Да, тебе ещё учиться и учиться. Но ничего, всё впереди. Будет впереди. — мягкий голос Сирены стал успокаивающим и баюкающим, как мягкие воды. — Я узнала многое из своего похода туда. — она кивает, повторяя недавний жест Алана. — И очень скоро Ханаану придёт конец. Если его не сметёт волна фанатиков, то через пять лет Ольховый Король или Тёмный Отец…
Тонкая ладонь взмыла в воздух, точно отметая что-то неважное. Для неё имена имели мало значения, тем более когда за ними крылась только ложь.
— Через пять лет от города не останется камня на камне. Как и от его жителей. Твоя семья нарушила условия старого договора и вызвала гнев джентри. Истинной феи. — Крис внимательно следила за взглядом парня. — Это те, с кем шутки плохи. Очень плохи.

— Конец света не был шуткой? — Алан мрачнеет, поджимая губы. Он выглядит серьёзным, что случалось нечасто с момента их первой встречи. — О да… — он горько ухмыляется. — Сны, апатия, чьё-то присутствие у изголовья кровати, это не могло быть просто шуткой. Не у всего города. Выходит, проповедник был прав?

— Конец света для одного Ханаана, да, но не всего остального мира. — Крис пожала плечами под чёрным приталенным пиджаком. — Проповедник был всего лишь глупцом, который принял отражение в озере за истинное ночное небо. Догадки, обрывочные видения, вспышки знания — но он не был пророком Тёмного Отца, только глупым ребёнком, обманутым и слепым.
В голосе Сирены явно слышно пренебрежение и безразличие. Если совсем недавно Латур был воплощением её противоположности, центром её борьбы — то сейчас он внезапно утратил своё значение, став лишь маленькой пешкой на огромной игральной доске, которую вот-вот сметёт вселенский потоп.
— Он ничего не значит для Ольхового Короля, которого так боготворит, и будет уничтожен вместе со своей паствой в назначенный час.

— Ладно, значит нам нужно бежать, но мы же не можем оставить тут всех остальных?! — Алан явно был раздосадован, и не осознавал, что же стояло на кону. — Отец может прислушаться, а через него — и все остальные. Нам нужно найти правильные слова. Ты ведь не знаешь, кто мой отец? Он тут большая шишка, я не очень люблю об этом говорить, но сейчас не до семейных дрязг. Люди могут погибнуть, мы ведь… мы ведь как семья… — он тяжело вздыхает качая головой. — пусть мы и можем ругаться, но, где-то там, в глубине души, мы всё равно друг за друга горой.

— Я знала почти что с самого начала кто твой отец. — она улыбается самыми уголками карминовых губ, с почти что нежностью смотря на Алана. — И он не прислушается, он врос корнями в эту землю и пропитался кровью, связывающей его с Королём. Он приносил в жертву детей вместе со своими приближёнными для хозяина этой земли и уж кого-кого, а твоего отца Тёмный Отец просто так не отпустит. Равно как и не даст жителям спокойно покинуть этот город. Такое движение привлечёт его внимание, а вместе с тем придут гончие дикой охоты. Так мы просто приблизим час всех этих смертей.
Кристина придвинулась ближе и положила прохладную ладонь поверх скованных рук парня, заглядывая прямо в его глаза.
— Я понимаю твою боль. Семья — это всё что у нас есть в этом мире. Но вспомни что я тебе говорила о Тёмной Матери. О её детях и её любви к нам. Мы можем стать твоей новой семьёй, мы уйдём отсюда и тебе больше не придётся тонуть в этих болотах всю оставшуюся жизнь. В этом городе очень мало людей, которых стоило бы спасти, Алан. Поэтому я пришла за тобой.

— Твою мать… — сдавленный хрип срывается с его пересохших губ, и Алан качает головой. Он не до конца осознает только что услышанное, это больше похоже на какой-нибудь фильм, Звёздные войны, где Дарт Вейдер открывает Люку правду о том, кто его отец на самом деле. Однако, что эти фильмы, если не реальность, отражённая в кривом зеркале объектива? Прямо как то, что творилось с ними сейчас, отражалось в водах Предвечной грёзы. Меняло ландшафт Хисила. Перекраивало Чащу. Бесчисленное число отражений, но вот вопрос: был ли правдивым их мир, или лишь её одним отражением чего-то недостижимого? Сирена знала ответ, она могла бы пропеть его здесь и сейчас. Но Алан был не готов. Никто не был готов.
— Твою мать… — повторяет он, затаив дыхание, точно для Алана проще задохнуться, чем принять неприглядную правду. А затем начинает жадно ловить ртом воздух. И всё повторяется. Точно прилив и отлив. Прилив и отлив.
— Твою мать, Крис, ты же всё это не всерьёз, да? — Алан поднимает брови, и на его лице застывает улыбка. С губ срывается истерический смех. Где-то там, внутри Алана, остаётся совсем чуть-чуть, буквально крохотная капля надежды, что ему пудрят мозги. Но взгляд Кристины красноречивей всяких слов. Он проходит сквозь вуали лжи, словно нож сквозь мягкую плоть. Он видит всё, и даже больше. Кристина осознаёт, что Алан не обычный медиум, а тот, кого иногда называют психическими вампирами, что похищают жизненные силы своих жертв, подобно подлинным созданиям ночи.
— Ох, — Алан тянется ладонью к потному лбу, и не сразу понимает, что всё ещё прикован к столу наручниками. — Как мы отсюда выберемся? Куда дальше? Так и будем скитаться, да? — волна невысказанных прежде вопросов обрушивается на Кристину.

— Выбраться отсюда не будет большой проблемой. — Крис озирается по сторонам, обводя взглядом утлую комнату. — Не придумали ещё такой клетки, откуда Хищник не нашёл бы выхода.
На лице Кристины застывает хищная улыбка. Возможно, чуть более хищная, че пристало бы человеку. Однако резервов её воли не хватало на то, чтобы сдерживать рвущуюся из-под кожи истинную сущность, крутящую живот эфемерным голодом, который обострял все чувства, делая их резче, острее. Но вот она вновь берёт над собой контроль, глубоко вздыхая и возвращая голосу мягкий тон.
— Мы уедем этой ночью. Найдём другое место, чтобы осесть. В мире полно возможностей для тех, кто знает нужные ключи. Может быть Нью-Йорк, может быть Токио. — она пожимает плечами. — Честно сказать я уже сыта по горло захолустьем, я провела половину своей жизни в таких местах и возвращаться больше не хочу. Думаю, первой точкой будет Новый Орлеан, вода там уже должна была успокоиться. Может быть осядем, может быть рванём потом куда-то ещё.
Девушка разорвала контакт ладоней с Аланом и со скрежетом протащила стул к двери, подпирая её изнутри. Вернувшись обратно к столу, она сбросила с себя пиджак на стол и положила рядом до этого заткнутый за пояс небольшой револьвер. В её руках мелькнула короткая металлическая отмычка и она поманила Алана, призывая его поднять руки.

 

Острые ощущения, мне это нравится, — Алан смеётся поднимая руки. Этот смех больше похож на защитную реакцию организма, чем на искренний восторг, но выбирать было не из чего. Оставлять его тут значило приговорить ещё одно дитя Тёмной матери к смерти. Или рабству в цепких лапах Истинной феи? А что из этого было хуже? Слишком уж много слышала Кристина о тех, кому везло попасть ко двору одного из этих созданий. И эти истории редко оставляли простор для интерпретаций.
Откуда-тоиз-за двери раздаются голоса. Сначала тихие перешёптывания, потом ругань. Трудно расслышать, о чём именно идёт речь, но похоже, в участок явился тот, кто должен был забрать Алана на самом деле…
А потом они начинают стучать.

Несколько поворотов тонкой отмычки и наручники со звоном спадают на металлический стол, оставляя Алана потирать натёртые запястья.
— А вот и острые ощущения подвалили. — едва ли не сплёвывает Кристина, зло косясь на подрагивающую дверь.
Адреналин взвинтил и без того холодного Хищника до предела инстинктов, заставляя тугой горячий ком сворачиваться внизу живота, а сердце яростно стучать в ушах, подтачивая обычную непоколебимость Сирены. Прошипев проклятие сквозь стиснутые зубы, она быстро сбросила с ног туфли и залезла на стол, вытягиваясь гибкой фигуркой и подхватывая в руки пиджак. Обхватив им лампочку, она за несколько быстрых поворотов почти что выкрутила её до конца, заставляя комнату погрузиться в подрагивающий желтоватый полумрак мерцающего приглушённого света.
Спрыгнув со стола, Кристина подхватила свои вещи и резко бросила Алану.
— Задержи дыхание!
И тут же, точно в дурном сне, под ногам стала быстро появляться вода, жадно поглощая остатки пространства и угрожая за несколько ударов сердца поглотить собой всех присутствующих.

Волны захлёстывает маленькую комнатку, и кажется, что они очутились на берегу бушующего океана. Алан не выглядит испуганным, скорее просто сбитым с толку. За последнее время он повидал слишком много вещей, что другому человеку не привидятся и во сне. Впрочем, можно ли было назвать его человеком?
Стук в дверь становится всё сильнее, оттуда кричат, требуя открыть. Потом кто-то обрушивается на неё плечом, пинает ногой, и наваливается всем телом. Пластиковый стул грозит просто отлететь в сторону, и…
Так оно и происходит.
От неожиданности, Алан вздыхает полной грудью, и лишь чудом его лёгкие не наполняются солёной водой. Люди по ту сторону не врываются внутрь, замирают на пороге, ошарашенно глядя на то, как комната для допросов, на глазах, меняется до неузнаваемости, оборачиваясь океанским дном. Предвечная грёза играет с ними злую шутку. Она играет её со всеми, но лишь одному человеку хватает храбрости — или безрассудства — ввалиться внутрь, невзирая ни на что.
— Твою мать, он же сейчас… — Алан силится перекричать шум бушующих волн, когда светловолосый коп падает в безбрежный океан, ещё не до конца осознав, что же он натворил. Зубочистка выпадает у него изо рта. Выражение чистого ужаса застывает на лице. А руки отчаянно дёргаются, силясь удержать тело на плаву. Он раскрывает рот, силясь что-то крикнуть, но вопль, комом застревает в пересохшей глотке…

 

Она не хотела его убивать. Не в этот раз. Тогда всё было иначе. Он был виноват. Он был убийцей. Он получил заслуженное наказание, пусть Джон и хотел сохранить ему жизнь. Хотел воспользоваться законами, придуманными людьми, вместо того, чтобы позволить восторжествовать правосудию природы. Правосудию Тёмной матери. Самому простому. Самому жестокому. Самому справедливому из тех, что знал этот мир. Тогда она затянула полицейского в своё Логово и подарила ему избавление, окончившееся смертью. Теперь же…
Снова, она вовсе не Кристина Фальтз, и не Диафтора — нечто большее. Существо которому под силу объединить в себе всю мощь предвечной грёзы и тонкий человеческий ум. Она прекрасна. Она повергает в ужас. Она — прямо как Тёмная матерь, и никто из оказавшихся под сводами Логова не может это отрицать. Она видит изумление в глазах Алана. Она видит ужас в глазах полицейского. Но в ответ она дарит им лишь улыбку, а затем…
Солёные воды отступают так же резко, как и являются. Снова и снова. Как прилив и отлив. Они растворяются в холодной земле. В ржавом железе водостоков. В воздухе, пахнущем солёным бризом. Окраины трейлерного парка тихи и безмолвны, ничто не выдаёт её предвечной мощи кроме…
Полицейский падает на землю и начинает кашлять. Вода заполнила его лёгкие, а ужас застыл в глазах. Он с трудом поднимается с колен, не отрывая от них взгляда, и судорожно вырывает пистолет из кобуры, переводя его то на Кристину, то на Алана…
Алан осторожно вытягивает руку, пытаясь его успокоить, он и сам, явно не хочет смерти копа. Но, вместо того, чтобы прийти в чувства тот лишь дёргается в страхе, и пистолет выпадает из дрожащих рук полицейского. Он в ту же секунду срывается с места. Но падает. Лицом прямо в липкую грязь. Снова поднимается, издавая нечленораздельные вопли и несётся куда-то вдаль. Как можно дальше от них.
— Обошлось, — Алан садится на краю дороги, тяжело вздыхая. — Я подумал, что ты убьёшь его. Поначалу. Не знаю, почему. Но я рад, что обошлось. Кристина садится рядом. Воздух холодной. Улицы пусты. Больше никто не едет по автодороге. Не слышно даже стрекота сверчков. Только холодный ветер завывает, тревожа голые ветви. А тучи над головой сгущаются, грозя обрушить на них свой яростный гнев.

 

https://www.youtube.com/watch?v=res0wUy0ejE

 

***

 

84617761f2d629742e7642215410fe6c.jpg

 

Предвечная грёза — великий океан, чья зеркальная гладь отражает весь мир. Она протекает сквозь все вселенные, соединяя их бушующими реками их журчащими ручейками. Однако, тому, кто был исторгнут из чрева Тёмной матери и одной единственной капли хватит, чтобы найти путь в любой из возможных миров…
Проходит время, не так много, чтобы остальные Хищники закончили свои дела, но достаточно, чтобы Кристина могла надеяться: Аарон Латур видел седьмой сон. Если только зияющая рана гиблых болот, не вскружила его больную голову, и не увлекла его в полуночную пляску. Если только Лорены не добрались до него ещё раньше, и не предали своему жестокому суду. Если только Ольховый король не предъявил на него права, и не сделал Латура ещё одним безликим слугой. Впрочем, было ли до него кому-то дело кроме самой Кристины? Она сомневалась.
Пути Предвечной грёзы отказывались подчиняться человеческой логике. Куда больше они походили на сны, где случайная мысль, связь между вещами, что бодрствующему никогда не пришла бы в голову, могла изменить весь ландшафт. Кристина знала: Аарон Латул слишком много значил для этого города, чтобы затеряться среди сотен других отражений. И она нашла его внутренний мир без всякого труда.
Он представлял собой лес, и, отчего-то это не удивило Кристину. Тёмный, как тот, что предварял болота. Непроходимый, как сам Чаща. Опасный, подобно самому Латуру. А под ногами всегда была вода, но не топь, а лишь журчащий ручей, что вёл куда-то в неведомые дали. Она видела людей, силуэты, отражавшие тех, кто был дорог Латуру. Она видела приближённых, что исполняли волю Латура, служа аспектами Тёмного отца. Она видела себя в образе святой, что вела за собой паству. Но это не имело значение. Всё, что было важно этой ночью — это сон.
Кристина ступает сквозь Врата рога и слоновой кости, и рассветное солнце загорается над головой, слепя глаза. Птицы поют вдалеке, и на душу, впервые за долгие месяцы — а быть может и годы? — опускается умиротворение. Солнце играет на водной глади у неё под ногами. Бурная и непокорная река, что смилостивилась, но только для них. Тут и там виднеются каменистые скалы, высокие деревья, сильные, и коронованные зеленью, которой Обетовананя земля не знала столько лет. Позади расстилается зеленеющий лес, прекрасный, как Эдемский сад. Впереди бушует водопад, воплощение непокорённой мощи живой природы. На самом краю пропасти стоит проповедник. Стоит на коленях, простирая руки к рассветным небесам.
Он замечает Кристину и поднимается с колен. Всё те же потёртые джинсы и потный торс. Всё те же шрамы и татуировки. Всё те же развевающиеся волосы, и улыбка, застывшая на лице. Он больше не похож на воплощение бога, спустившееся с небес. Но, отчего-то он кажется искренним. В самый первый раз.
Он подходит к Кристине, и радостно её обнимает. От этих объятий исходит тепло, как будто, он, и вправду, способен испытывать любовь или другие человеческие чувства.

0ed0b362c2b978384e08dce52e422576.jpg

— Ты всё-таки пришла, — слышит она голос, полный слёзной радости, — я знал…

Она медленно шла по залитой солнцем поляне, приминая босыми стопами мягкую траву. Вдыхала полной грудью чистый, свежий воздух вместе с разлитой в нём влагой. Воздушное белое платье трепетало под порывами редкого ветра, а рыжие волосы расплескались по плечам огненными водопадами, мерцающими языками иллюзорного пламени в ярком свете.
Как долго она не ощущала тёплого касания солнца на своём лице? Как долго она не дышала полной грудью? Казалось, в Ханаане всё затягивало в безликую топь, оставляя перед глазами только серую муть трясины и туманов. Пропитывало тебя до самого основания и делало воспоминания о другой жизни чем-то далёким, призрачным.

Она обнимает его в ответ, положив голову на плечо. Мягко поглаживая ладонями по спине.
— Да, я здесь. — она медленно отстранятся, словно дуновение призрачного ветра, и только руки, оставшиеся на его предплечьях делают видение настоящим. — Ты ждал.
Не вопрос, но утверждение. Знание.

 

— Ты права, — отвечает Латур то ли плача, то ли смеясь. — Ждал. Потому что буря грядёт. Я видел её во снах. А потом пришли всадники. Обступали нас со всех сторон. Хватали людей. Запирали их в казематах. Они думали, что мы испугаемся. Хотели дать понять, что всё знают, но. какая разница? Мы обречены на победу, Кристина. Но только вместе. Как одна большая семья.
Краем глаза, Кристина видит, как в дымке, на самом краю водопада проступают и остальные приближённые Латура. Их лица смазаны, силуэты едва различимы, но она понимает, что это они. Посреди этой тройки есть промежуток. Совсем небольшой, поместится только один человек. И Кристина знает, кто именно. Они ждут, пока она встанет в их ряды.

— Обречены. — Кристина улыбается, однако в такой яркой и прекрасной улыбке видна горечь. — Обречены все, кто живёт в Ханаане. И отнюдь не на победу, а на массовое уничтожение.
Её ладони скользят вниз и повисают в воздухе, который стал словно набирать вес вокруг неё, разрушая идиллическую картину чем-то удушливым и едким.
— Вы можете восторжествовать на Самайн, окрасить улицы кровью и убить всех ненавистных Лоренов, сделать это своим царством. Но это не избавит вас от суда Тёмного Отца. Или Ольхового Короля — как ты не называй его маски. Я была в его чертогах — там, на дне болот и в мире, что за их гранью. Он сидит там… — прошептала Кристина, растягивая слова и опуская голос до хрипловатого шёпота. — Сиди на троне, увитом стеблями, посреди своего царства грёз. И осталось ровно пять лет, перед тем как он сметёт этот город с лица земли. Ты видел лишь отражение звёзд в озере, но не само ночное небо.

— Ты не понимаешь, — он отшатывается, пытаясь улыбаться, но в этой улыбке нит ни грамма веселья, ровно как и искренности. Впрочем, возможно за ней всё же есть что-то правдивое. Все мы видели, как люди смеются, пытаясь перекрыть сомнения и страх. Страх лежащий в основе всего.

3621403f130a328f01dee789a6e3aae8.jpg

— Ты не понимаешь, Кристина, но это пока. Пока ты не ощутила, что значит сила Тёмного отца, струящаяся в твоих венах! — ноги Латура заплетаются, он едва не падают на острые камни, торчащие из воды. Вода больше не гладкая и прозрачная, но и не похожа ну мутные воды болот. Она отливает красным вслед за лучами солнца, играющими на гладкой поверхности.
— Тогда ты поймёшь… — он воздевает руки к небесам, но в ответ они лишь хмурятся. Тучи, тяжёлые, налитые свинцом, начинают извергать холодные капли, и Латур жадно ловит их ртом. — что мы не можем проиграть. Это самое первое слово, возникшее посреди пустоты. Самая первая история, рассказанная диким человеком под сводом пещеры. Самая первая рукопись, выведенная пером. О том, как герой побеждает. Пусть всё вокруг сметёт ураган. Пусть будут наказаны те, кто не смотрят правде в лицо. Пусть чудовище торжествует. В конце герой победит. Ты слышала эту историю тысячу раз, но для нас с тобой она правдива, как никогда. Мы победим, Кристина. Просто будь с нами, прошу, — он протягивает ей ладонь, застыв на краю. От остальных не осталось и следа. Только она и он. Он так одинок. Даже не понимает, что Тёмный отец никогда его не любил.

 

— Или это то, во что ты хочешь верить.
Кристина качает головой и дёргает уголком рта в укоряющей улыбке. Её волосы больше не сверкают всполохами огня в лучах солнца — теперь они стали похожи на алые осенние листья, точно напитавшиеся кровью.
— Но я не могу презирать тебя за это. Ты нашёл разбитые души на обочине, никому не нужные, покинутые, сжирающие себя тьмой, которую не могут контролировать. Ты увидел голодных и убогих — ты дал им цель, ты подарил им силы бороться и сражаться за своё будущее. Ты — порождение этого места, старых семей.
Она подходит к Латуру точно невесомое облако, тихая лань, которая не тревожит зелёный покров своими аккуратными и тихими шагами. Она скользит по руке мужчины и садиться рядом, переводя взгляд на алые воды перед собой.
— Вот только ты был обманут. Обманут самим собой. — улыбка на лице Сирены стала почти что печальной. — Ты ловил видения и сны, которые обрушились на тебя после твоей первой охоты, когда ты ощутил кровь на своих губах и новую силу, вливающуюся в твоё тело. Ты мог слышать сны и страхи людей, а из них ты ловил тень Тёмного Отца, который стоял за ужасом и тревогой всех них. И тебе стало казаться, что он говорит с тобой. Что в бессвязных снах, ставших продолжением Его воли, есть какой-то замысел, открытый тебе одному.

Крис медленно качает головой и медленно вздыхает, словно готовясь к чему-то тяжёлому.
— Но это не так. Ты был лишь щепкой, подхваченной волнами. Есть ли дело морю до этой щепки? Вкладывает ли она смысл в её плаванье? — Крис поворачивается к Латуру и ловит его взгляд. — Ты и не был святым. Ты дал людям смысл и позволил найти силу внутри, но ты направлял их как пешек на шахматном столе. У каждого была своя позиция в задуманной партии, холодный расчёт. У каждого Геракла должен быть своей Персей, верно?
Она оттолкнулась от земли и встала, заслоняя собой алеющий диск солнца, точно став выше. Ангел с кровавым нимбом и реющими на ветру белыми одеяниями. Даром, что без крыльев.

6865332805ae3c87d34c2d942c4721ce.jpg

— Это не история о герое и чудовище, но она действительно старая. Как молния, ударившая в дерево и изжарившая его до тла. Это история о жестоком боге, живущем на небесах. Тут нет правых или виноватых — каждый виновен. Здесь нет победителей и нет проигравших — все сгинут. В конце тысячелетия придёт Он. Не гневный и ненавидящий, не праведный и окрылённый.
Она прошептала, но каждое слово раздалось набатом.
— Наступит Геенна. И он будет безразличен.

 

-Тогда мы уже проиграли… — сдавленно говорит Латур, опускаясь на землю, по которой хлещет холодный ливень. Он поджимает колени, и прячет лицо в ладонях. Его тело начинает трястись. То ли от холода. Толи от слёз. Трудно сказать. В конце концов это сон. Всего лишь сон. Проснись.
— Он играл нами. Столько лет. Он… он просто передвигал фигуры, пока мы, пока мы… Нет, — Латур морщится. Его измученное лицо озаряет гнев. Но это не ненависть к Ольховому королю. Не ненависть к Лоренам, отобравшим у него возможность стать кем-то иным. Он ненавидит лишь…
— Нет, это был не он, — смешок. Болезненный и мрачный, как сама жизнь. — мы сами. Мы сами в ответе за то, что взрастили. Мы одолевали чудовищ, завоевавших ночь. Мы могли одолеть людей, забывшихся в своём безумстве. Но мы никогда не одолеем самих себя. Это величайшее испытание. Но мы никогда его не пройдём. Никогда. Потому что мы всего лишь… — он замирает, так и не закончив. Замирает, глядя в пустоту, где нет даже звёзд. Кристина видит, как нечто мелькает в глазах Латура. Что это? Сожаления? Нет, их и так было слишком много. Мрачная решимость? Возможность, но свершить совсем не то, о чём они думали прежде. Понимание? Возможно. А возможно все они тяжело больны.
— Ты помнишь, Кристина? — вопрошает Латур, обратив к ней свой взгляд. — Ты помнишь, как поступил Геракл, когда понял, что не выдержит всю эту боль?

Она медленно кивает, неотрывно смотря в глаза Латура. В её безбрежных синих радужках крылось всё. Древняя мудрость, бездонные глубины океанов всех вероятностей и реальностей, забытые знания и сгинувшие без следа империи человеческого тщеславия, оставившие после себя ничего кроме пыли и сожалений, в них крылась глубина и необъятность космоса, в котором рождались и умирали звёзды, в них крылась безбрежная тьма, из которой всё было рождено.
— Развёл костёр и бросился в него.
Её губы оставались недвижимы. За неё прошептал шелест травы, за неё прошептали осенние листья, скользящие по земле и камням, за неё прожурчала река.

— Ты знаешь ответ, — Латур смеётся, вставая с мокрой земли. Распрямляясь в полный рост. Расправляя плечи. Он смеётся, и эта картина, что видна одной лишь Кристине, преисполнена мрачного величия. Того самого, что нёс в себе каждый герой. Отмеченный Предвечной грёзой, ровно, как и их вечные противники. Заточённый в рамках истории, начало и конец которой оставались неизменными. А детали… кому не плевать на детали?
— Ты знаешь, — повторяет он, не переставая смеяться, и душащий хохот сливается с завываниями ледяного ветра. Он треплет бороду, отмеченную сединой. Он колышет волосы, что развеваются на краю бездонной пропасти. Латур, и вправду, похож на героя из древних легенд. Он не может проиграть. И даже зная, что обречён предпочтёт поражению праведную смерть.
— Ты знаешь, — шепчет он в последний раз, но слова эти слышит лишь ветер. Латур делает шаг назад. Один единственный. И падает с обрыва в бушующий поток всесокрушающей воды. Первозданная мощь природа забирает его в свои объятия. Прячет. Убаюкивает.
Отчего-то Кристина понимает, что это тоже лишь отражение на глади бесчисленных зеркал. Отражение того, что произойдёт совсем скоро. Отражение того, что случится в одном из родных ей миров. Она чувствует, как сон выцветает, грозя рассыпаться на осколки.
Она знает: скоро от Аарона Латура останется лишь память.

 

https://www.youtube.com/watch?v=d-KmqG_beNY


  • Тaб это нравится
Изображение

#168 Ссылка на это сообщение Тaб

Тaб
  • 0 сообщений
  •    

Отправлено

kruXTdb.png


Темнота стала его возлюбленной. Она кутает его тёплыми покрывалами, не давая замёрзнуть. Она закрывает ему глаза, не давая увидеть слишком много. Она кружит ему голову, не давая вспомнить о том, что с ним сотворили. И что сотворил он сам. Он всё ещё помнит обрывки. Отдельные вспышки посреди кромешного мрака. Он помнит кровь. На руках. На языке. Он помнит кровь тех, кто был ему благодарен. Он помнит кровь тех, кто молил о пощаде, захлёбываясь воплями. Он помнит семью. Одну и вторую. Он помнит, как забился в самый тёмный угол, оказавшись на свободе. То ли боясь, что его найдут. То ли просто желая отдохнуть. То и другое было резонно. Тут его не найдут. Тут он может провести остаток жизни в покое; на дне самой глубокой норы, оплетённой изнутри корнями старого древа. Они гниют, он чувствует запах умирающей жизни. Он слышит, как кто-то подтачивает их. Они ползут по его коже, не в силах её прокусить. Он им не мешает, он и сам всего лишь падальщик, пирующий на чьих-то костях. Он знает, что иногда сюда приходят и другие; дикие звери с хищным оскалом. Они ему не рады, но они чувствуют в нём своего. Потом они уходят. И он снова остаётся наедине со своей возлюбленной. Наедине с темнотой.

Темнота предательски отступает, когда луч света бьёт ему в лицо. Он закрывается, начинает шипеть. То ли хочет их отпугнуть. То ли просто разучился разговаривать. Тело рефлекторно сжимается, точно пружина. Он готовится к прыжку. Он готовится почувствовать кровь на своём языке. Он готовится разодрать незваных гостей в клочья, но тут…. кто-то зовёт его по имени.

Темнота оставляет его, и он чувствует себя преданным. Теперь есть только эти двое и он. Он щурится, всматриваясь в их лица, видит там что-то, но не может подобрать правильных слов. Он разучился подбирать слова. Прошло слишком много времени. Потеряно слишком много всего. Они щёлкают пальцами у него перед лицом, и он чувствует, как злоба бурлит где-то внутри. Старая добрая злоба. Старое доброе желание пролить кровь. Старое доброе забвение в плену кровавой дымки. Он был бы рад отдаться ему, но они снова зовут его по имени. И он начинает их узнавать.

Темнота в голове начинает проясняться, он узнаёт не их лица, но их голоса. Они были семьёй, когда-то давно. Они были семьёй, в прошлой жизни. Они были семьёй, не первой, что у него была, быть может и не второй; но уж точно последней. Они были семьёй, а он был Джейми Мурром, хирургом и мясником, который думал, что потерял всё, но когда потерял всё, уже не мог думать. Он не думал эти дни, недели, месяцы или годы. Он не думал совсем, но когда попытался, стал понимать, что потерял не всё. Он не потерял семью; не первую, и быть может не вторую, но уж точно последнюю. Она нашла его. Она пришла за ним. Она помогает ему выйти наружу.

Тут темно, но не так, как в норе или у него в голове. Он щурится и медленно опускается на землю. Стоять тяжело. Он отвык стоять. Он отвык думать. Он отвык говорить. Они терпеливо ждут, пока он оклемается, и говорят о том, что им нужно бежать. О том, что его ищет весь город. О том, что скоро от города не останется ничего. Он кивает, но тут же замирает, начиная судорожно вертеть головой. Он вспоминает, зачем приехал сюда на самом деле.

Тут холодно, ветер терзает деревья и плоть. Они не хотят даже слушать о его жене, а ему так тяжело говорить. Слова даются с трудом. Слова даются словно младенцу, который в первый раз складывает разрозненные звуки в нечто осмысленное. Слова звучат, как вопли, что издаёт прикованный к холодному столу и терзаемый электрическим током. Но он учится говорить. Звук за звуком. Слог за слогом. Слово за словом. Он даёт им понять, что не уйдёт без Софии Мурр. Ни за что. И он пойдёт за ней один.

Тут тоскливо, он чувствует, как всё умирает, умирает он сам. Они не хотят отпускать его одного. Он против. Он должен закончить этот путь в одиночку; как и начал. Но силы… Слишком мало сил. Слишком мало шансов. Он не хочет подставить их. Только не снова. Но он не хочет оставить их навсегда. Не так глупо. Он вынужден согласиться. Хоть и нехотя. Хоть и кривя лицо. Хоть и чувствуя, как снова подводит тех, кто ему дорог.

Тут больше нечего делать. Один из них. Один из семьи, что пришла за ним. Он пытается договориться с кем-то, кого здесь нет. Он берёт в руки пластик с отверстиями и продолговатым металлической штукой, и говорит через неё. Он говорит с кем-то, кого называет чёрным шерифом. Он говорит, но голос чёрного шерифа сменяется шумом, от которого хочется выцарапать себе уши. Один из семьи кривится, поднимая пыль ногой. Он говорит, что придётся идти туда вне закона. Второй из семьи глухо смеётся, поправляя что-то, что висит у него на плече. Он говорит, что надеялся на это. Они помогают ему спуститься вниз. Они возвращаются в тёмное и узкое место, нору, оплетённую корнями старого древа. Они открывают проход…

Он снова оказывается в месте, где ничего не меняется. Он видит серые стены, выеденные плесенью. Он видит краску и побелку, осыпавшуюся на грязный пол. Он видит кровать, он видит пыль, он видит дверь, но он не видит её. Он не мог ошибиться. Она должна быть тут, в этой комнате. Он судорожно вертится по сторонам, и понимает, что не один. Он понимает, что это не семья, и не та, за кем он пришёл сюда на самом деле. Он понимает, что у разверзнутого окна, куда она смотрела, хоть и не могла видеть, стоит кто-то чужой. Он одет в грязный костюм серых и синих цветов и то, что обычно надевают на голову. Он не молод и полноват. Он испуган. Он испуган так, что может лишь смотреть на него большими округлыми глазами и трястись. В дрожащей руке он сжимает толстую и продолговатую металлическую штуковину. Такие же есть на окне. Они закрывают комнату от солнца. Они не дают сбежать.

Он прикладывает палец к губам, неотрывно глядя в испуганные глаза. Он был бы рад пустить ему кровь. Ощутить её на руках. Ощутить её на языке. Но что-то мешает. Возможно он боится. Возможно он устал. Возможно это семья. Он замечает такую же пластиковую штуковину, как у одного из семьи, висящую на поясе чужака. Она издаёт звук помех. Он срывает её с пояса, и выключает. Навсегда.

Он подходит к закрытой двери, осторожно, как зверь крадётся, когда добыча близка. Он открывает её, и выглядывает наружу. Он видит окна, которые закрывают люди, одетые в те же костюмы, что и чужак, и уже закрытые с концами. Он видит людей в белом, которые называются медсёстрами и санитарами. Он видит людей в тяжёлой одежде и с оружием в руках, и не может вспомнить, как они называются. Он не видит таких, как он. Он не видит её. Он знает, что семья близко, и решает подождать. Пусть и совсем немного.
Wp5zoAj.jpg


С той стороны двери появляется семья, один и другой. Один говорит, что нашёл Софию, и просит подождать. Пусть и совсем немного. Он соглашается, и кивает. Он ждёт. Он ждёт минуту, он ждёт пять, он ждёт десять, но ничего не происходит. Они не возвращаются. Он чувствует, как внутри что-то меняется. Он чувствует страх, что семья оставит его в серых стенах, где один день ничем не отличается от другого, но иногда приходит боль. Он чувствует злобу на всех, кто отделяет его от Софии. Он чувствует жажду, подогреваемую той тварью, что заменила ему душу. Он больше не может ждать, и делает шаг за порог палаты…

Он делает шаг, и слышит, как глохнет шум, на который он давно перестал обращать внимание. Он поворачивает голову и видит пару санитаров, которые замерли, глядя на него глазами, полными страха. Один из них больше, его сальные волосы опускаются до плеч, а руки изрисованы. Другой меньше, его волосы коротки, но у него есть борода. Они переглядываются. Один из них тянется к металлической дубинке. Другой — к пластиковой штуке с отверстиями, кажется, её называют рацией. Он срывается с места, чувствуя, как голодная тварь внутри ревёт требуя крови, но…

Он не успевает. Один из санитаров кричит в рацию про мясника в восточном коридоре, и внутри что-то обрывается. Он даже не находит в себе сил вскрыть его плоть острыми когтями и позволить крови забрызгать стены пол и потолок. Другой санитар бьёт его по спине дубинкой, но всё, что он чувствует — как вздрагивают пластины брони, покрывающей всё его тело. Он уже думает покончить с этим, сделать что-то настолько безумное, что не оставит ему шансов выжить, но тут…

Он видит семью. Она там, за углом, совсем рядом. Он видит одного, кажется его звали Джоном, что пытается отвлечь человека в тяжёлой одежде и с оружием в руках. Он видит другого, кажется его звали Сербом, и то, как он катит по холодному полу кресло, в котором сидит она. Он вновь чувствует, как внутри что-то меняется. Он чувствует прилив сил. Он чувствует готовность сражаться, но не так, как делал это раньше. Он не пускает им кровь, но открывает проход в кошмарное Логово, позволяя безумию, которым его наградили, выплеснуться наружу и захлестнуть всё вокруг…

Они кричат. Они пятятся, закрывая лицо руками. Они сходят с ума, и пули свистят в воздухе. Он видит, как открытый проход меняет всё вокруг, но сильнее всего он меняет людской рассудок. Он видит, как Серб затаскивает Софию в Логово, и слышит, как он кричит ему, чтобы он залезал следом. Он не отвечает. Он смеётся. Он, впервые за долгое время, чувствует себя живым.

Он больше не будет бежать, пока не сожжёт последние мосты. Сумасшествие, захлестнувшее этаж оттесняется на задний план, он больше не обращает внимание на пули, крики и оглушительный вой сирены, заливающий всё красным, всё, что он слышит сейчас — это рёв Твари, беснующейся из-за того, что он разрушает своё собственной Логово. Трясётся потолок, пол и стены, рушится камень и оплетающее всё дерево. Совсем скоро Чертог сгинет с концами. Тварь ещё не понимает, но когда-нибудь поймёт. Это единственный способ сбежать отсюда с концами.

Они успевают в другой Чертог в последний миг перед тем, как проход схлопывается, отрезая их от больницы. Они просто лежат, пытаясь отдышаться и прийти в себя. Он подползает к телу Софии. Она всё так же безмятежна. Она всё так же прекрасна и уродлива в одном лице. Она всё так же его жена.

Он открывает ещё один проход, ведущий на окраины трейлерного парка, взяв её на руки. Он чувствует, как ветер обдувает его лицо, холодный и пахнущий осенью. Он слышит, как скрипят голые ветви и с хмурых небес накрапывает мелкий дождь.

А там, вдалеке, уже горит огромный костёр, предвещая наступление Самайна.
 

d102a40b3e8e3d30e4254313a46d400a.jpg



#169 Ссылка на это сообщение Тaб

Тaб
  • 0 сообщений
  •    

Отправлено

RiwDEts.jpg


Лес тёмный, тихий и пустой, прямо как в тот самый день, когда Серб в очередной раз оказался на волоске от верной смерти. Он помнит тот день, помнит слишком хорошо, чтобы строить из себя бравого вояку, которому на всё плевать: на выпущенные кишки, мотающиеся по пыльной земле, на звон в ушах после взрыва осколочной гранаты, заглушающий даже мысли в глове, и на то, что он никогда не вернётся домой. Нет, Серб знает, что пуля любит труса, но первыми, кого перемалывали жернова войны, всегда были безрассудные ублюдки, которым не хватило целой жизни, чтобы понять, когда стоит залить всё свинцом, а когда лучше не высовывать свою жопу из окопа. Он бы умер уже добрую дюжину раз, не усвой этот вечный урок. Впрочем, поможет ли он ему этой ночью?

Лес похож на зверя, завидевшего прихрамывающую жертву, и затаившегося в тёмных кустах. Ни единый звук кроме их с Джоном шагов не нарушает вечерней тишины. Серб не может отделаться от тревоги, липнущей к коже, точно пот. Она не оставляет его с того самого дня каждый раз, когда ему приходится выбираться в лес. Нет, он больше не видел тех огромны волков, но, отчего-то уверен: они, до сих пор прячутся где-то в сердце этой дикой земли. И выжидают удобный миг, чтобы закончить начатое, отобрав его жизнь.

Лес дремуч, он тянется на многие километры, обступив Ханаан со всех сторон. Он словно медвежий капкан, в который поймали последний оплот цивилизации. Паршивой, грязной, мерзкой, безнадёжно погрязшей в кровавых предрассудках и обречённой сдохнуть в корчах по собственной вине — но всё же цивилизации. Она лучше лесов, где скрываются красноглазые тени, что сдерут с тебя шкуру, не проронив ни слова. Он лучше чем, гиблые болота, что сгубят всех, кто осмелится шагнуть на них, будучи незваным гостем. Она — последнее, что отделяет людей от самовлюблённых и безумных сил, властвовавших над этими землями от зари времён.

Лес путает следы, прячет их под покровом из листьев и сухим кустарником, вымывает их ливнем; но Джону удаётся что-то найти в вечернем полумраке и под деревьями, отчаянно тянущимися к хмурому небу. Трудно сказать, что именно: похоже на окурки, следы шин и сапог, но Серб и не пытается понять. Он докуривает последнюю сигарету, озираясь по сторонам, и вцепившись в спортивную сумку, где хранится его последний довод. Труднее осознать, как Джон находит нужное место, но вскоре они выходят на ту самую поляну, что Серб видел в Онейросе ниггера. Остаётся лишь найти люк, спрятанный за пожелтевшими листьями…

Люк прямо под ногами, Серб стучит по земле ботинком, а в ответ слышит холодный металлический звон. Потом нагибается, смахивает с него листья и грунт, обнажая насквозь проржавевшую поверхность. Он бы и не подумал, что в этом диком краю было такое; что люди боялись не кары Божьей, но красной угрозы и ядерной войны. Однако, вход в бункер прямо у него перед глазами. Остаётся лишь отворить его и спуститься в эти мрачные катакомбы, что грозят стать чьей могилой.

Он отворяет люк с противным скрежещущим скрипом, свет фонаря, зажжённого Джоном освещает бетонные ступени, ведущие вглубь, в самое сердце земли. Там темно, по крайней мере сейчас, но Серб не боится. Тьма — это его стихия. Их всех. Единственные, кому стоит бояться тьмы — это люди. И отчего-то Серб понимает, что встретит в бункере именно человека.

Он спускается, неохотно сказав Джону спасибо, и настойчиво потребовав не лезть вслед за ним. Закрывает за собой люк, и оказывается в кромешной темноте. Приходится упереться руками в стены, чтобы сделать хоть один шаг по бетонным ступеням, не слетев кубарем вниз. Но и единственного шага хватает, чтобы системы бункера ощутили чьё-то присутствие, и отозвались холодным машинным шумом, звучащим откуда-то снизу. Серб замирает, вслушиваясь в этот шум, точно ожидает, что сработают протоколы безопасности и решат изрешетить его прямо на месте. Но нет, ничего подобного. Он слышит треск, и над головой, одна за другой, загораются старые замызганные лампы, спрятанные за ржавыми металлическими решётками.

Они освещают старый бункер, его стены, что не успели прокрасить, но облепили выцветшими постерами, возвещавшими о красной угрозе, крутой спуск вниз, точно в от самый подвал, где Серб очутился в одной из бесчисленны войн; и поворот, за которым его ждало очередное препятствие.

Серб замирает напротив огромной железобетонной двери, созданной с единственной целью: защитить бункер от ядерного взрыва и его последствий. Любой ценой. Справа от неё, в бетонную стену вмонтирована тяжёлая панель; виднеются стёртые кнопки, хрипящий помехами динамик, микрофон. Серб помнит, как ниггер называл в него последовательность цифр, чтобы войти внутрь, но у него неn такой роскоши. Хотя, выход есть всегда. Он поднимает взгляд, видит потухший световой оповещатель над дверью, её крепления… А потом ухмыляется, кладя спортивную сумку на пыльный пол.
359de090109fff9edd943fd113351677.jpg


Серб хватается за края тяжёлой двери, выступающие в местах крепления с бетонной стеной. Хватается, что есть сил. Сдирая пальцы в кровь. Стиснув зубы до скрежета. Напрягая каждую мышцу в своём телt, преисполненном титанической силы. Серб закрывает глаза, чтобы весь мир потух, а все его силы были сосредоточены на одной задаче: вырвать дверь с корнем. Он повисает на ней, оперевшись на ноги, похожие на два столба, вбитых в безжизненную землю. Он вкладывает все свои силы и рычит точно агонизирующий зверь, чувствуя, как мышцы рвутся, кровь пульсирует в висках, грозя вырваться наружу, кожа горит, пропитанная солёным потом, а кости трещат, не в силах пережить такого напряжения.

Лишь тогда железобетонная дверь, созданная с единственной целью: защитить бункер от ядерного взрыва и его последствий — любой ценой — поддаётся неописуемой мощи потомка Анаким. Она, душераздирающе скрежеща металлом и скрипя несмазанными механизмами, вырывается из дверного проёма вместе с кусками бетона, едва не рухнув на самого Серба. Он не успевает перевести дыхание, или хотя бы обтереть лоб от пота, заливающего глаза, как световой оповещатель заливает бункер кроваво-красным, а оглушительный вой сирены возвещает всей округе о том, что он пришёл.

Серб, уже заученным движением, расчехляет оружие судного дня, работающее на бензиновом двигателе. Второй рукой хватает вырванную дверь, чувствуя, как не успевшие оклематься мышцы, вновь наливаются тяжестью и тупой болью. А затем, выставив этот импровизированный щит перед собой, Серб, словно крестоносец, штурмующий захваченный еретиками Иерусалим, шагает сквозь освобождённый дверной проём вглубь бункера, залитого красным светом…

Сирена не стихает, кажется, лишь набирая обороты, вскоре, к ней присоединяется лишённый эмоций женский голос, вещающий о «несанкционированном доступе» из старомодных динамиков, закреплённых над каждым дверном проёмом.

Серб ступает по центральному коридору, достаточно широкому, чтобы поместиться в нём вместе с железобетонной дверью. Он смотрит по сторонам, не теряя бдительности, видит пустующие комнаты, похожие на залы совещаний, столовые и комнат досуга. Одинаково пустые и безжизненные, точно сбежавшие из старого кино про апокалипсис, что он смотрел на самодельном проигрывателе кассет. Однако, паскудное предчувствие того, что это лишь постановка — искусные декорации, призванные ослабить его бдительность — не покидает Серба. И возможно не зря.

Он слышит, как записанный добрые сорок лет назад женский голос сменяет новый, вслед за звуком жёванной плёнки. Он чеканит слова, точно солдат, пытающийся воодушевить пушечное мясо перед тем, как отправить его на бойню. Он звучит, как сержант Геворгян, которого Серба видел в чужих воспоминаниях.

Он говорит, что ждал Серба, хоть и не называет его по имени. Он называет его призраком войны, снова и снова повторяя о том, что война не закончилась. Она всегда останется в них, и каждый их поступок, каждый шаг, будет продиктован войной и безоговорочно ей принадлежать.

Серб перестаёт слушать, продолжая вышагивать по центральному коридору. Половина комнат пустует, вторая половина — закрыты. Так глупо, неужели Геворгян надеялся деморализовать его этой никудышной речью? Или он обезумел с концами? Но мог ли полный безумец руководить целой бандой отъявленных головорезов, зашибавших огромные бабки в этом захудалом краю? А может….

Слишком поздно, Серб понимает, что голос Геворгяна — всего лишь запись, призванная сбить с толку, когда его затылок прошибает невообразимая боль, а вслед за ней на тело опускается невероятная тяжесть. Свет меркнет перед глазами, он слышит хруст перекрывающий все возможные звуки, даже его собственные мысли, и лишь чудом остаётся стоять на ногах. Серб чувствует, как затылок пылает, мокрый от крови- а быть может и вытекших мозгов — а вслед за затылком, боль, паутиной, охватывает всю остальную голову. Он разворачивается, повинуясь инстинкту так быстро, как только может, но всё равно слишком медленно.

— Так держать, солдат — голос Геворгяна порывается сквозь толщу воды. Серб видит его силуэт, проступающий сквозь пелену тумана. Видит охотничий нож, обагрённый его собственной кровью, что Геворгян сжимает в крепких руках. Он видит его глаза, чёрные, как ночь, в которых пылает незатихающая война.

 — Ты оказался крепче, чем я думал. — он медленно пятится к проходу в одну из боковых комнат. Серб пытается взять себя в руки. Обуздать тело, не желающее подчиняться ни одному из его владельцев. Но всё происходит слишком медленно. Слишком медленно.

— Значит поиграем ещё немного, — Геворгян смеётся, подбрасывает нож и ловит его за лезвие, после того, как тот сделает несколько оборотов воздухе, а затем вальяжно скрывается в боковом проходе.

Ярость, вот чего Серб ждал всё это время. Ярость веков, ожидающая своего часа. Ярость титанов, пришедших из старых легенд, и, по нелепой причине, связанных с хрупким смертным телом. Он чувствует, как его собственная ярость сливается с яростью одноглазого Балора, и глаза Серба наливается кровью. Он оскорбился, его осмелились недооценить, и для Балора, ровно как и Серба, не было вещи хуже. Серб издаёт душераздирающий рёв, заглушающий вопли сирены. Он чувствует, как обессилившие мышцы, вновь, наливается титанической силой, и швыряет железобетонную дверь Геворгяну вслед. Она гремит и грохочет, но лишь застревает в узком дверном проёме, стесав бетон. Придётся сделать это лично, Серб хрипло смеётся, заводя собственноручно усовершенствованную бензопилу…

Серб срывается с места, вопя во всю глотку, точно безумец из старого фильма ужасов. Он несётся по следам Геворгяна, и каждый шаг Серба сотрясает узкие коридоры старого бункера времён холодной войны. Он чувствует, как осыпается штукатурка, падая под ноги и на лысую и окровавленную голову. Он видит, как моргают лампы над головой, но кроваво-красный цвет светового оповещателя остаётся неизменным. Наконец, Серб настигает Геворгяна, и в его чёрных глаза нет страха, только холодная решимость. Он приседает, зажав нож обратным хватом, точно готовится броситься Сербу наперерез и вспороть ему глотку острым лезвием, но он не успевает…

Лезвие бензопилы, визжа, вонзается в бок Геворгяна, прошивая его туловище по горизонтали. Этот оглушительный визг сливается с душераздирающим воплем сирены и безумным смехом самого Серба. Свежая кровь, красная, как свет оповещателя, орошает всё вокруг: пол, потолок, стены. Серб чувствует, как она пропитывает его одежду и заливает глаза, но не останавливается, пока лезвие не проходит насквозь, отсекая половину туловища Геворгяна. Он падает на бетонный пол, точно кукла, набитая ватой, но не кричит. Серб видит выпущенные кишки на полу, видит, как кровь льётся изо рта Геворгяна, но… на его лице застыло нечто до боли похожее на улыбку.

— Твои глаза… — хрипит он, захлёбываясь кровью, — я сразу… — хватит. Стиснув зубы, Серб наступает ему на шею ногой, закованной в тяжёлый ботинок, а затем надавливает на неё всем весом, пока не раздаётся хруст, и Геворгян не замолкает навсегда.

Световые оповещатели продолжают заливать всё красным, сливаясь с кровью, запятнавшей всё вокруг. Сирена и дальше разрывает барабанные перепонки незатихающими воплями. Свою безумную речь, снова и снова, повторяет записанный голос мёртвого сержанта. Так и будет продолжаться, пока не найдётся безумец готовый сунуться в это мрачное логово, или пока конец света не сотрёт его с лица земли вслед за всей Обетованной землёй. Но Сербу плевать, потому что…

Король умер. Да здравствует король!

https://youtu.be/VJuXKeiM4_0



#170 Ссылка на это сообщение Тaб

Тaб
  • 0 сообщений
  •    

Отправлено

https://youtu.be/-ntvHROWzBo


Семья — ещё одно слово, что вобрало в себя так много смыслов. Они слышали это слово всю свою жизнь, даже те, кто был обделён настоящей семьёй. Они видели, как во имя этого слова свершаются великие поступки, которым суждено остаться запомненными, сколь бы много веков ни прошло. Они наблюдали как во имя семьи свершаются худшие преступления, а руки, по локоть, заливает тёплая кровь. Они и сами называли себя семьёй, но осознавал ли хоть кто-то их Хищников, что значит «семья» на самом деле? Кто знает? Известно одно: когда первые лучи солнца показались над хмурым горизонтом, они собрались под крышей старого трейлера, увязшего в земле, что служил им домом на протяжении многих месяцев, и больше не было тех, кто не осознавал, что такое семья и чего она может стоить.
Серб ввалился последним, когда остальные уже собрались и ждали его, не закрывая двери. Он был с ног до головы вымазан кровью, но с его угловатого лица не слезала хищническая улыбка зверя, доказавшего своё превосходство тем, кто в него не верил. Он обвёл их взглядом, сидящих и стоящих, уставших и полных сил, потом издал звук, похожий на хриплый смешок, завалился на кресло так, что оно просело и заскрипело под его весом, и тут же закурил. Он должен был умереть в бою с самой сильной тварью этих земель, и чувствовал это где-то там, в глубине отсутствующей души. Но кем были Хищники если не теми, кто ломал оковы повествования?
Джон сидел у стола и что-то отчаянно печатал на машинке. Его пальцы, стёршиеся до мозолей отбивали ритм на круглых клавишах, точно он был пианистом-виртуозом, дарившим миру мелодию своей души. Он и сам не до конца понимал, что именно печатает. Наверное, это была их история. Всё, что им пришлось вытерпеть и пережить. То, что никогда не увидит свет, но в то же время должно быть высказано или выплеснуто на бумагу. А потом сожжено. А быть может это была история о детективе, что гнался за истиной, теряя всё больше, пока не растерял всё? Неважно. Он смог её изменить.
Кристина восседала на кресле, словно королева на своём коралловом троне. Она всегда была королевой, даже если никто этого не замечал. Даже если этого не замечала она сама. Там, внутри, где сирена Диафтора и Кристина Фальтз сливались воедино, всегда томилась королева, только и ожидая того вожделенного мига, когда сможет вырваться в мир и окрасить его своими собственными красками. Она о чём-то думала, как и каждый из Хищников. Быть может о том, что ждало их на бесконечных дорогах Америки, сплетающихся и расходящихся, точно нити судьбы. А быть может о том, как добровольно отказалась от шанса стать владычицей этих земель, олицетворявшей Тёмную матерь, что была королевой, богиней, и ещё тысячью образов в одном лице. Это не имело значения, та история так и останется нерассказанной. Но впереди было много новых.
Джейми сидел в самом тёмном углу трейлера. Самом далёком от окон, сквозь которые струились первые лучи рассветного солнца, и распахнутой двери. Она лежала у него на коленях, его безмолвная жена, чьи глаза он закрыл своими руками. Она привела его в эти земля, что едва не стали его могилой. Она уйдёт отсюда вместе с ним, он не мог представить иного исхода. Он поглаживает её волосы, играя с локонами, и на его измученном лице проступает подобие улыбки. Он рад, что сумел вернуть её, вопреки всем испытаниям, выпавшим на его долю? Или тому, что пошёл наперекор судьбе, что возжелала сделать его бессловесной тварью, обглоданной безумием до костей? Никто не знает. Не знает даже он сам.
В другом углу, поодаль от всех остальных сидел и Алан. Он ещё не стал членом семьи, и история его жизни была не столь яркой. Однако, всё было впереди. Он это знал. Знали и остальные
Томительное молчание начинало становится тягостным. Для всех них. Оно помогало первые минуты, когда они только осознали, что сумели пережить эту ночь и, вновь, собраться все вместе. Но теперь в нём не было смысла. Нужно было двигаться дальше.

С громким хрустом Джон разминает пальцы и отодвигается от печатной машинке. Несколько страниц текста, написанного в страстном порыве. Жаль что его никто никогда не прочитает. Или нет, не жаль. Некоторые вещи должны случиться рано или поздно. Так же они должны уходить отсюда — это решение уже было принято и подготовка была закончена. Осталось только решиться. Сделать последний шаг. Повернуть ключ зажигания в машине и вдавить педаль газа в пол и не оборачиваться. Они прибыли сюда чужаками и чужаками и уходят, взяв все, к чему они привязались, с собой.
Но папа Джейми, тот кого они считали отцом и главой семьи, молчит, с момента возвращения Софии словно впав в транс. А это значит, что пока ему не вернется его разум, ноша руководства семьей падает на плечи Джона.
— Нужно сваливать. Скоро копы начнуть искать меня или Джейми, и рано или поздно они придут сюда. Будет лучше если вместо трейлера они найдут только пустое место, — задумчивость детектива ясно отражалась в его взгляде, когда он пал на Алана. — Водить умеешь, парень?

— Сваливаем, значит? — Алан сидит на пластиковом стуле, положив руки на колени, точно прилежный ученик воскресной школы, но яркие татуировки и синяки на голом торсе, сдают его с потрохами. — Новый Орлеан? — он глядит на Джона как в тот самый день, когда он, цветасто описывая его возможное будущее, убеждал Алана подать заявление в полицию, но, едва уловимая улыбка и блеск в глазах красноречиво говорят о том, что взаимная нелюбовь осталась в прошлом. Или, по крайней мере, была отложена до лучших времён. — Понятия не имею, смогу ли сдвинуть с места этого монстра, но попробовать можно, — он хрустит костяшками пальцев, и, с притворной ленцой поднимается с места…

— Будем надеяться, что за нами не поскачут копы вместе с дикой охотой.
Кристина бормочет себе под нос, рассеянно пропуская сквозь пальцы блестящие в отсветах солнца огненные волосы. Почти такие же как там, в царстве снов — где краски ярче, где эмоции и мысли определяют тонкую материю. Она всегда несла с собой эту едва различимую ауру грезы, кусочек потустороннего мира, который она запечатлела в самой себе. Тонкая мантия, дурманящая разум тех, кто смотрел на неё и забывался в её красоте.
Однако сейчас она не была невозмутимой, как водная гладь. Как это бывало обычно. Сейчас её внутреннее море штормило и рвало, а голод неизбежно давал о себе знать безмолвным криком в глубине души.
— Тогда за работу? — она сложила губы в улыбке, делая вид, что мысли не гнетут её. — Нужно сначала выдернуть эту колымагу из земли.
Взгляд насыщенных синих глаз упёрся в Серба.

— Там карта, — на мгновение выпустив дымящий окурок изо рта, и точно не слыша Кристины, Серб бросает Алану, когда тот шагает за порог, растворяясь среди солнечного света. Его слова звучат, точно выстрел из охотничьего ружья. Как и всегда, — у сиденья, — он откидывается на спинку кресла, и запрокинув голову, выпускает удушливый дым из плотно сжатых губ. — Она старая, но помочь может. Хотя… — он кривится, вспоминая о том, какой путь они проделали, чтобы сюда добраться. — Особо доверять я бы ей не стал. Сам увидишь.
Он хрустит позвонками, вставая на ноги, и кажется, что пол трейлера, продавливается под Сербом. Потом, щурясь закрывается здоровенной ладонью от солнца, и оглядывает остальных. — Большая простота, значит? — он лыбится, отказываясь расставаться с сигаретой, хоть от неё почти ничего не осталось. — Отлично, после этого захолустья будет в самый раз. И папочке нашему будет, где отдохнуть. Найдём ему комнатушку с мягкими стенами и круглосуточным уходом, — Серб раскатисто смеётся, но смех перерастает в протяжный вздох, когда он видит, что Джейми продолжает гладить свою безмолвную жену по голове, опустив взгляд в пол и не подавая признаков здравого рассудка.
— Отлично, @#$дь, — бурчит он себе под нос, застёгивая куртку и вылезая наружу следом за Аланом. Перекидывается с ним парой слов, а потом наваливается на трейлер плечом, что есть мочи, и все, кто остаётся внутри, чувствуют, как трейлер сдвигается с места, точно самолёт, медленно взмывающий в воздух.
— Пошли отсюда, не на что тут смотреть! — кричит Серб снаружи. Похоже, зеваки вылезли поглазеть в самый неподходящий момент. Впрочем, сегодня был тот самый день, когда каждому из Хищников было плевать на чужие взгляды. Скоро они свалят отсюда раз и навсегда, а люди… Однажды от них не останется и следа.
Серб возвращается внутрь, и садится на законное место, кивнув в сторону водительской кабины. Проходит секунда, другая третья. Кажется, Алан уже не сможет завести эту калымагу. Но шум двигателя заполняет трейлер, и он начинает медленно катиться по грязи, прямиком в сторону дороги.
Свет за окном становится ещё ярче, но среди него можно разглядеть несколько измученных лиц, глядящих вслед уходящему трейлеру. Они словно завидуют тем, кто сумеет избежать кары, что обрушится на Обетованную землю пять лет спустя…

— Ну разве не прекрасно?
Кристина продолжает улыбаться, но на этот раз на её лицо возможно прочитать видимое облегчение.
— Это место затягивает и высасывает всю надежду… — она снова срывается на приглушённый голос, разговаривая непонятно с кем.
То ли с Джоном, сидящим неподалёку, то ли с погружённым в забытие наяву Джейми. Смотрела она в засаленное окно, сквозь грязь и копоть которого видно было отдалённые серые коробки домов Ханаана.
— Я думала, что мы не заведёмся. Что нас сожрёт трясина, а остатки обглодают волки. Бесславный конец бесславного начала.

— Но мы завелись. А это значит что пора отсюда сваливать, и за пределы пэриша, — улыбка касается губ Джона и весь его вид становится каким-то… облегченным? Словно он только что наконец скинул со своих плеч гигантскую ношу. — Для начала, наверное, отправимся в Новый Орлеан, а уж оттуда распланируем наши дальнешие шаги. и к Дьяволу это место. Трогай, Алан, — уверенным голосом просит детектив и направляется к привычному месту.

— Тоже, — бросает Серб, отстранённо глядя куда-то в окно. Они выезжают на дорогу, вымощенную крошащимся асфальтом. Сначала неспешно, точно Алан боится, что трейлер перевернётся, и навсегда завязнет в грязи болот, стоит чуть разогнаться. Потом смелее, и яркий свет перестаёт бить в лицо, но всё ещё освещает дорогу. Освещает одинокие дома. Поля, чью траву колышет холодный ветер. — Думал, так тут и останемся. Странное чувство, будто ты знаешь, чем всё кончится, но не можешь сделать и шага в сторону. А потом всё переворачивается с ног на голову, — он ёжится, обхватывая себя за плечи. — Теперь, думаю я буду просыпаться и представлять, что так и остался на этой грёбаной земле. Подбитый шальной пулей. Умираюший в корчах. А это, — Серб кивает в сторону окна. — Сон. Предсмертная агония. И однажды она разобьётся вдребезги.

— Уверена, где-нибудь в Отражениях найдётся подходящий тебе сон или реальность.
Кристина хмыкнула и стянула с пальца серебряное потемневшее кольцо, бросая его на диван и все присутствующие в трейлере, кажется, услышали какой-то отдалённый полувздох-полустон…нет, это играл ветер в потрескавшихся окнах. Зазоров в них хватало.
Она медленно встала и потянулась, словно гибкий цветок, покачивающийся под лёгким дуновением ветра. Под босыми ногами ощущался пульс мотора, сливавшегося с неровной дорогой. Казалось, она уже успела забыть это ощущение — и вот, опять.
— Но сон подходит к концу. Вся эта история подходит к концу. — Сирена сощурилась, смотря куда-то в пустоту. В разрез реальности, доступный только её воображению. — И мы готовы нырнуть в новый.

Серб улыбается, без слов, и, кажется, кивает. А может это лучи и тени играют на его лице, оставляя что-то похожее на улыбку? Не такую, что видел каждый из них, полную злобы, ярости и крови. А настоящую, преисполненную тепла и... надежды? Он хочет что-то сказать, даже раскрывает рот, но из водительской кабины начинает литься музыка. Приглушённая и хрипящая, но настоящая. Они давно не слышали настоящей музыки. Только мёртвые напевы из уст безумцев и старых радио, что беспрестанно играли в прокуренных кабаках одну и ту же мелодию. Только безумный скрежет, приветствовавший конец всему, и затягивавший в смертоносную пляску. Только мелодии смерти и неизбежного конца. А теперь они слышали музыку, в которой был огонёк жизни, который было так легко не заметить или погубить высказанным словом или мимолётным жестом. Поэтому они решили молчать. Но напоследок Серб всё же обронил слова, что подвели итог этой долгой истории.
— Ладно, похоже мне нужно усвоить урок. Раз что-то кончается. Что-то должно и начаться.
А они ехали всё дальше и дальше. По дорогам из асфальта, трещащего по швам. По тропам, вытоптанным на умирающих полях. По грязным колеям. И чувствовали, как воля Ольхового короля, пропитавшая умирающую землю, становилась всё слабее.
Но только для них.
 

TwgALsv.png



#171 Ссылка на это сообщение Тaб

Тaб
  • 0 сообщений
  •    

Отправлено

«…пятеро детей. В их убийстве был обвинён Джеремайя Джефферсон, работавший рейнджером в том же пэрише. Его приговорили к смертной казни, а в апреле следующего года…»

«…сатанисты, которые захватили власть в целом округе, диктуют ему свои законы и затыкают рты с помощью старого доброго кольта всем, кто пытается открыть миру глаза?! Один из наших источников утверждает, что это чистая правда! К сожалению, он перестал выходить на связь, не предоставив нам никаких…»

«…покинули его из-за экологической катастрофы, затронувшей как сам населённый пункт, так и близлежащие территории. Он оказался полностью заброшен, породив массу опровергнутых слухов о том, что все местные жители в одночасье…»

«…на его месте находился целый город, а сейчас этот заболоченный лес называют гиблым. Люди пропадают там без вести, и их число…»

«…согласно указу, перестаёт существовать, его территория распределяется между другими пэришами: Грант, Рапидс…»
 

https://youtu.be/oywwl4JFw_g






Количество пользователей, читающих эту тему: 3

0 пользователей, 3 гостей, 0 скрытых