[Joke_p]

Небольшое предисловие.

Этот текст начинал писаться для себя, когда игра с персонажем, успевшим сильно полюбиться, казалась безвозвратно запоротой. Чтобы избавиться от тоски по нему, начала писать историю его жизни с момента начала игры и до её несвоевременного финиша. Поэтому данный текст отчасти прохождение игры, отчасти именно описание жизни героя. Оговорюсь сразу, персонаж не Довакин, просто случайный современник. Хотя... как и все наиболее интересные лично мне игровые герои, он сам принимает решения, если я пытаюсь влиять на них сама - тут же возникает ощущение, что это не его жизнь и вообще, я загнала его не туда. Посему - свою судьбу, пусть и моими руками, герой творит сам. Его реакция на мир, его предпочтения и многое другое далеко не идентичны моим, порой, я на него откровенно сержусь: "Ну что ж ты творишь-то?!" Но всё равно принимаю его таким, как есть, потому что с ним мне всегда интересно: что-то выкинет? Как тут сложится? Всё, что описано в этом тексте, действительно происходило с этим персонажем, мной дописаны логические связки, позволяющие увязать эти события воедино. Некоторые вещи с точки зрения логики нашего мира, очевидно объясняются глюками или багами игры, модов или их сочетания, а моё дело лишь почувствовать (даже не придумать), что стояло за этим событием в жизни героя в его реальности, и наиболее достоверно это описать.
Попробую запостить начало, а дальше - если будет интерес. Со своей стороны, всегда рада комментариям. Ладно, поехали.
 

Лáкир (Норд),
Дата рождения 12-й день Первого зерна, 4Э 176,
Созвездие Лорда

 

Глава 1. Морфал

Морфал

 
… Лакир пошевелился и приоткрыл глаза. Тело затекло и слушалось неохотно. В скулу жёстко вдавился край деревянной тарелки. Придвинутый к стене стол, как и предметы на нём (в основном, бутылки и кружки) были не с его фермы. Парень опустил веки, но не­привычные звуки и запахи столь же явно свидетельствовали, что он не дома. Лакир вновь открыл глаза, с трудом поднял голову, отодвинул тарелку, оставившую глубокую отметину у него на лице, и нахмурился, вспоминая, куда его занесло. В голове плавал тяжёлый туман, скрывавший последние события.
Он осмотрелся. Таверна. Не знакомые и привычные «Четыре щита» в Драконьем мосту, куда ближе всего добираться от его фермы Кернсдейл, и где он продавал часть урожая, не предназначенную для солитьюдской ярмарки. Подумав о доме, парень сунул руку в ко­шель на поясе. Денег оказалось совсем немного. Обычно, собираясь куда-нибудь, он брал с собой больше. Но пока Лакир вообще не помнил, чтобы куда-то собирался. Что ещё хуже, в кошеле не было ключа. Была только пара отмычек, лежавших на случай, если замок закли­нит, что изредка, но случалось. Он пошарил на лавке рядом с собой, заглянул под стол — тщетно.
Темнокожая девушка, облокотившаяся на стойку, стоя за ней, смотрела на парня с сочувственным интересом. Видя, что сам он если и спросит её о чём-нибудь, то не скоро, она первая нарушила молчание приятным низким голосом:
— Ты бы сказал, что ищешь, может подскажу.
— Ключ... — голос хрипло сорвался, и Лакир прочистил горло, прежде чем про­должать, но продолжения не потребовалось.
— Ключ ты отдал своим приятелям вместе с бумагой о продаже фермы.
Лакир с силой потёр виски и лоб. Ему и прежде случалось перебрать мёда в тех же «Четырёх щитах», или, порой, когда кто-нибудь заглядывал в гости к нему на ферму, но такого, чтобы вовсе не помнить, где он, как туда попал и что делал, пожалуй, не бывало.
Пытаясь припомнить что-нибудь из событий, предшествовавших пробуждению, Лакир ощутил потребность сперва решить более насущную проблему. Он выбрался из-за сто­ла и направился к выходу. Редгардка за стойкой не пыталась его задержать. Либо она получила всё ей причитавшееся, либо была уверена, что он вернётся.
После полумрака таверны солнечный свет, отраженный молодым снежком, больно ударил по глазам. Лакир прикрыл глаза правой рукой и потёр их, стараясь привыкнуть к сле­пящей белизне. Воздух пах стоячей водой, свежим снегом и болотными травами. Справа от таверны виднелся обгоревший остов деревянного дома. К нему, как и к другим строениям во­круг, вели дощатые мостки, перекинутые над болотом. Вдоль по улице слева прошёл страж­ник с гербом на щите и плаще. При виде него у Лакира не осталось никаких сомнений в том, где он очутился.
Морфал. Столица владения Хьялмарк, на земле которого, правда возле самой гра­ницы с владением Хаафингар, и находилась ферма его семьи. Вообще, холд Хьялмарк — один из самых небольших и малонаселённых в Скайриме. Собственно, столица являлась единственным поселением на его территории, притом даже не обнесённым стеной. Название владения происходило от протекающей по его землям большой реки, делящейся на два рука­ва. Правое течение Хьяла питало обширное болото, на окраине которого над маленьким озер­цом и располагался Морфал. На востоке и юге городок окружали невысокие горы, с севера подступали топи. Большинство домов было построено на высоких сваях и теснилось вдоль единственной улицы или отходящих от неё мостков, заодно служивших пристанью для ло­док. Всего в городе насчитывалось не больше десятка строений, включая таверну, лесопилку, лавку алхимика и казарму.
В Морфале Лакир был только раз, ещё семилетним мальцом. Они приезжали вме­сте с отцом покупать лес на здешней лесопилке. Доставка от солитьюдской к ним на ферму была слишком неудобной; той, что в Драконьем Мосту, позже сгоревшей и отстроенной зано­во, ещё не было, а её нынешний хозяин, Хоргейр, тогда сам простым работником трудился на солитьюдской. В морфальской таверне в то время заправляла немолодая женщина, с фигурой и обаянием хоркера. Взглянув на вывеску, парень убедился, что название осталось прежним — «Верески».
Однако дело, вызвавшее его наружу, дольше ждать не могло. Он поспешил к отхо­жему месту и с облегчением уладил вопрос с естественной надобностью. Снова выйдя на мостки, парень глубоко вдохнул полузабытый запах морфальских болот. Воздух, чересчур прохладный для его одежды, освежал и разгонял густой муторный туман, окутавший мысли. Лакир направился обратно к «Верескам». Набрал с края крыши немного свежего снега и съел, чтобы утолить мучившую его жажду и избавиться от мерзкого привкуса железа и ста­рых опилок во рту. Взяв ещё пригоршню, растёр ею лицо. После умывания стало легче. Не­смотря на холод, Лакир не стал спешить с возвращением в таверну. Поднявшись на крыльцо, он прижался лбом к одному из столбов, подпирающих навес, прохладному и в то же время чуть нагретому солнцем, знакомо пахнущему старым деревом. Прикрыл глаза и...
… Вчера после полудня (вчера ли? кольнуло неприятное сомнение) к нему на фер­му заглянула незнакомая пара имперцев — муж и жена. Гости в Кернсдейл забредали неча­сто, и Лакир обрадовался возможности перемолвиться словом-другим с новыми людьми. При­шельцы вели себя приветливо, и покуда он привычно завершал дневные хлопоты по хо­зяйству, стояли в сторонке, расспрашивая о ферме, о местах вокруг. Мужчина, назвавшийся Сали­ваном Шоалем, небрежно вертя в руках завязки поясного кошеля, произнёс:
— Я понимаю, что столь пристальный интерес может вызвать вопросы... Дело в том, что мы с женой подумываем купить землю поблизости, построить ферму, взращивать урожай... Потому вот сперва решили расспросить местного хозяина — стоящее ли дело или лучше поискать в другом месте? Смотрю я, хозяйство здесь справное, само говорит за себя. Таких зажиточных ферм во всём Скайриме ещё поискать. Решено! Скоро мы станем соседя­ми. Тем паче, приятное знакомство — лишний довод в пользу приобретения.
Он говорил и говорил, а его жена пристально смотрела на Лакира и слегка улыба­лась, будто тоже радовалась грядущему соседству...
Покончив с делами, Лакир пригласил новых знакомых в дом, накрыл на стол, как велели законы гостеприимства — с мёдом, с доброй снедью. Шоаль достал к столу большую оплетённую бутылку. Лакир был не слишком привычен к вину. Как и большинство нордов, он, как ранее его отец, предпочитал мёд, который они и варили у себя на ферме, и с удоволь­ствием отведывали в тавернах, когда случалось выбраться на торг или по делам. Однако, креплёное «Альто», выставленное гостем, пришлось ему по вкусу. Кружки наполнились, опу­стели, и разговор снова вернулся к ферме в здешних местах. Вино было выпито быстро, за­тем пришёл черёд нордского мёда, на который радушный хозяин не поскупился. По уму, надо бы наоборот... Только ведь Саливан предложил своё угощение первым, не ответить было бы невежливо... И застолье продолжалось. Вскоре уже слегка захмелевший Лакир заметил, что его гости начали переглядываться. Недолго думая, он спросил Шоаля, что того беспокоит. И хотя успел уловить быстрый напряжённый взгляд, которым обменялись супруги, но объясне­ние, данное имперцем, показалось ему убедительным.
— Да вот видишь ли, какое дело... — чуть замявшись проговорил гость — покуп­ка земли дело для нас новое, вот всё и боишься, как бы чего не вышло...
— Когда уже решились, кажется, что всем разом придет та же мысль, и кто-нибудь купит раньше, — мягким грудным голосом поддакнула его жена, (как её там? Геральдина, или вроде того...)
Как бы невзначай, под очередную кружку мёда, Шоаль попросил Лакира показать ему бумаги, подтверждавшие владение фермой, вроде как чтобы знать, как они составляются, и не дать где-нибудь маху. А после вдруг обратился с просьбой, считай уже по-соседски, дой­ти с ними до Морфала, чтобы им, не откладывая, купить землю, а там бы сразу вместе и об­мыть покупку. В тамошней таверне, по его словам, всегда было вдоволь и доброго мёда, и хо­рошего вина. Уговорить Лакира не составило большого труда. Захватить свои бумаги с со­бой он согласился так же легко, раз с ними, имея пример перед глазами, новым знакомым спокой­нее. Из дома вышли не сразу. Сперва были подняты кружки за успех намеченной по­купки, за будущее соседство, за добрую дорогу... И, вставая из-за стола, Лакир почувствовал, что земля перестала служить ему надёжной опорой. Однако он привычно прицепил к поясу железную булаву — всё же в дороге бывает всякое, взял кошель с деньгами и прочей мело­чью и вышел за порог.
В свои двадцать пять лет, не обделённый силой и здоровьем от природы, закалён­ный ежедневным трудом на ферме, очутившись на воздухе, Лакир быстро начал трезветь. Чета Шоалей снова начала переглядываться у него за спиной, а их попытка вполголоса о чём-то заговорить между собой, заставила его взглянуть на них с удивлением. Может тогда в его слегка прояснившейся голове и могло зародиться подозрение, что не всё так гладко с неждан­ными гостями, но Шоаль снова заговорил, на сей раз не касаясь фермы, отвлекая мысли, не давая сосредоточиться. Всю дорогу Саливан развлекал нового приятеля различными история­ми и байками, и хотя Лакир, дойдя до Морфала, уже снова твёрдо стоял на ногах, за­думаться всерьёз он так ни о чём и не сумел.
Первым делом, Шоаль предложил зайти в таверну, обогреться с дороги и попро­бовать так ли ещё хороша местная выпивка, как ему помнится. Дальнейшие воспоми­нания давались Лакиру всё с большим трудом. Видать, после первой же кружки в «Вересках» сказа­лось выпитое раньше. Ему помнилось, что хотя их было только трое, но кружек на столе было больше, что Геральдина беспрестанно наливала в них вино или мёд, хотя сама с ними не пила. При этом она пристально смотрела на него долгим взглядом тёмно-голубых глаз, за­гадочно улыбалась и слегка кивала. Кивала и улыбалась... Помнил он, что ему показалось, будто будущий сосед пьёт не каждый раз, когда произносит очередной тост. А тот, смеясь, указал ему, что его-де кружка уже пуста, а вот перед Лакиром стоит полная. Теперь он запоз­дало сообразил, что кружки двигались так, что полные всё время оказывались перед ним, а Шоаль, похоже, лишь делал вид, что пьёт из пустой. И что даже прежде, на ферме, гость пил куда меньше, чем наливал ему, и был куда трезвее, когда они двинулись в путь. Вспомнил, что мёд в последней кружке имел странный привкус, обволокший нёбо горьковатой вязкой прохладой, проникшей в горло, сковавшей язык, и что он ещё успел смутно удивится этому. Дальше Лакир не помнил ничего. Как подписывал бумагу, как отдавал ключ, что наплёл ему Шоаль... Впрочем, суть была ясна. Раз его привели в Морфал, значит, бумаги уже заверены у ярла. Дома у него больше нет, и закон ему помочь не в силах — сам дурак.
При себе у парня осталось лишь немного денег — два-три раза поесть в таверне, выбирая, что попроще (выходит, гуляли за его счёт), одежда, в которой он вышел из дома, старые, растоптанные, но ещё крепкие сапоги, пять яблок, отмычки и железная булава — не самое грозное оружие, но на ферме другого и не водилось.
Рука со следами чернил на пальцах крепко до дрожи сжала рукоять. Закон ему не поможет, но есть другая справедливость. Прийти на родную ферму и этой самой булавой про­ломить головы обоим Шоалям за то, как они поступили с ним. Не позволить им хозяйни­чать на отцовской ферме, отнятой обманом. И что потом? Для того же закона он станет пре­ступником. Вернуть себе ферму, остаться и жить там он не сможет, только отомстить. А за­тем? Прятаться от стражи по лесам и пещерам? Прибиться к разбойникам, грабить и убивать таких же простых, честных людей, как те, рядом с кем он рос, какими были его родители?..
Лакир вспомнил отца. Строгий взгляд отцовских глаз с потаёнными искрами весе­лья. И очень ясно представил себе, что сказал бы ему отец, узнав, что он натворил. Сперва тот, конечно, покачал бы головой и разбранил хоть сурово, но пряча улыбку, а затем хлопнул бы по плечу, и сказал: «Что ж, сын, дурака ты, конечно, свалял. Теперь придётся трудно, но ты справишься. Должен. Мы с твоей матерью тоже не с золотых гор начинали, и ничего». За потерянную ферму отец бы его простил. А вот реши он податься в разбойники, отец не понял бы его и не простил никогда. Лакир словно воочию увидел, как серо-голубые глаза Ларса ста­новятся ледяными, чужими, как смотрят не на него, а сквозь него, не узнавая, не признавая; как суровая складка у губ становится жёсткой, непримиримой; как веет от родного прежде лица холодом отчуждения. Нет. Позорить память отца он не станет.
Он почувствовал, что уже немного продрог, и, открыв дверь, шагнул в тёплое ну­тро таверны, согретое большим очагом в середине зала. Мимоходом взглянув на стол, за ко­торым пил с мошенниками имперцами, Лакир направился к стойке. Редгардка, назвавшаяся Джонной, подвинула к нему кружку, со словами:
— Вот, держи за счёт заведения. Не обеднею.
Лакир, опершись локтями на стойку, вдохнул поднимающийся над оловянной кружкой горячий ароматный пар. Травяной чай. Правильно заваренный, этот чай помогает быстро протрезветь и облегчает любое похмелье. Его мать превосходно умела такой гото­вить. Сперва для отца, а в последние годы — для них с отцом после очередной продажи уро­жая или поездки на ярмарку. Ворчала для виду, что, мол, с ними она может быть спокойна — заваривать его не разучится. Но в её огромных бирюзовых глазах прыгали искорки смеха, а в движениях сквозила искренняя забота и теплота. Мать бы тоже простила его. Простила за то, что дал себя споить и обвести вокруг пальца. Но сын-разбойник... Она не смогла бы, подобно отцу, стать ему чужой. Только горе и стыд погасили бы смешинки, до самой смерти не поки­давшие её взгляда, выбелили бы огненную косу, согнули бы плечи.
Джонна, надо отдать ей должное, не задавала никаких вопросов. Заварив для него чай и вручив кружку, она молча стояла, облокотившись на стойку. Такое неназойливое при­сутствие оказалось тем, что и было ему сейчас нужно. Лакир благодарно взглянул на неё, об­хватил ладонями кружку, отхлебнул большой глоток горячего напитка, ощутил его согреваю­щее тепло, и снова задумался, вспоминая отца и мать.
На первый взгляд у них было мало общего. Те, кто знал их недостаточно близко, зачастую удивлялись, что нашла весёлая, бойкая Фир в суровом, неулыбчивом, кажущемся медлительным, Ларсе. Лишь тот, кто имел случай пристально заглянуть в глаза Ларса и уви­деть на их дне отблески того веселья, которым вечно лучисто сиял взгляд Фир, начинал кое-что понимать. И только хорошие друзья, знавшие обоих такими, какие они есть, слышавшие шутки Ларса и звонкий, заразительный смех Фир, видели, что они подходили друг другу, как дано немногим.
Фир была дочерью богатых владельцев крупной фермы. Невысокая, но ладная и крепкая, с громадными, вечно смеющимися бирюзовыми глазами, в обрамлении угольно-чер­ных ресниц, с толстенной пламенно-рыжей косой, она напоминала живой огонь очага, даря­щий тепло и уют, но готовый больно обжечь неосторожного. Нрав у неё был весёлый и лёг­кий. Сколько он помнил, мать всегда или улыбалась или была готова улыбнуться. А если до­бавить к перечисленному гладкую, молочно-белую кожу, тонкий летящий росчерк чёрных бровей, свежие улыбчивые губы и правильные черты лица, стоило ли удивляться, что в род­ных местах она слыла одной из первых красавиц? При том, она была ловкой и сноровистой, любая работа спорилась у неё в руках.
Родители Фир, желая выдать красавицу-дочь за богатого, а то и знатного жениха, придирчиво подбирали ей достойную пару. И уж конечно они не считали достойным её про­стого батрака Ларса. Этот молодой, рослый, широкоплечий парень случайно зашёл на их ферму в поисках работы. Работы было немало, и хозяева наняли его. Новый работник сразу показал себя с лучшей стороны. Всё, за что ни брался, он делал обстоятельно и на вид нето­ропливо, но успевал чуть ли не вдвое против других, а огрехов и вовсе не допускал. Одна­жды, оторвавшись на минуту от работы, чтобы отереть пот со лба, Ларс увидел Фир, стоя­щую у плетня и пристально глядящую на него. Она заговорила с ним. Какие-то ничего не значащие слова. Они никогда не могли припомнить, о чём был их первый разговор. Просто их глаза встретились, и вдруг они поняли о себе и друг о друге самое главное. Жизнь, сча­стье, судьба стоит напротив. Вечером того дня они увиделись снова. Сам не веря себе, Ларс попросил её стать его женой. Глядя в серо-голубые глаза Ларса, ероша ловкими пальцами его жесткие белобрысые волосы, Фир пообещала принадлежать ему — или никому вовсе.
В тот же вечер она смело вошла к отцу и сказала, что встретила свою судьбу и на­мерена следовать ей. Родители ничего не ответили, и это насторожило Фир. Вместо того, что­бы лечь спать, она подслушала, как отец с матерью условились рано утром рассчитать Ларса, а её срочно выдать замуж, благо кого-то они ей там присмотрели. Ведь сколько она этого ба­трака-то видела — забудет через неделю. Всё равно он не пара ей — голь перекатная, ни мо­неты за душой! Её отец отсчитал положенное работнику жалованье, чтобы с раннего утра отдать ему и выставить за порог. Но Фир рассудила иначе. Как только в доме заснули, она взяла приготовленный отцом кошель, тихо прошмыгнула в барак, где спали работники, разбу­дила Ларса, и, когда на небе начала разгораться утренняя заря, они были уже далеко от фер­мы.
Первым делом они направились в храм Мары, где жрец совершил над ними долж­ный обряд и объявил законными супругами, а затем отправились искать свою долю. На пер­вое время у них было жалованье Ларса — ни септима больше не прихватила из дома Фир. Ни одежды, ни украшений. Лишь то, что было на ней. А дальше они уже вдвоем искали зара­ботка.
Сноровистые, умелые, не боящиеся ни работы, ни трудностей, они довольно бы­стро скопили достаточно денег для приобретения земли на окраине одного из владений. Ещё несколько лет упорного труда, и у них была своя ферма, дававшая достаточно не только для сытой жизни, но и на продажу. Но ещё прежде, чем их хозяйство стало приносить хороший доход, у Ларса и Фир родился сын. Лакир. Рос он на редкость похожим на отца, только черты лица у него были мягче, отцовская суровость в них была разбавлена весёлостью матери. С малых лет он привык помогать отцу и матери по дому и на ферме. Умелыми руками и рабо­чей смекалкой Лакир пошёл в них. По мере того, как парень взрослел, многие обязанности по хозяйству полностью ложились на его плечи, и управлялся он с ними легко и с удовольстви­ем. В свободное время они с отцом любили рыбачить на каменистом берегу Карта ниже Дра­коньего Моста или в левом рукаве Хьяла, протекавшем совсем рядом с фермой.
Ему было семнадцать, когда родители один за другим покинули этот мир. В его простом и наивном представлении они просто ушли вместе, потому как здесь друг без друга им было нечего делать. Его утешало, что где-то за гранью известного они по-прежнему вме­сте, в чём он ни минуты не сомневался.
Похоронив отца и мать, Лакир взялся за работу на ферме, которую кроме него те­перь некому было выполнять. Он оказался достойным сыном своих родителей. Ничто не при­шло в запустение, не развалилось, не пошло прахом. Хозяйство оставалось крепким, доход от фермы понемногу рос год от года. Теперь это в прошлом. Чужие руки будут доить его коров и соберут посеянный им с осени урожай.
Он медленными глотками пил остывающий терпкий отвар. Наконец кружка опу­стела. Лакир поднял глаза на Джонну, и только теперь она решилась его спросить:
— Что дальше-то делать думаешь? — в её голосе ему почудился отголосок умело скрытой за небрежностью тона напряжённой тревоги.
Лакир правильно истолковал её причины. Джонна постаралась ему помочь, насколько было в её силах, но решить, как жить дальше, мог только он сам. И среди возможных решений было два весьма вероятных в его случае. Месть и дальнейшая жизнь вне закона, а ведь эта мысль уже приходила в голову и ему, или... Или же топить обиду в кружке и попол­нить число спившихся бедолаг, которых не так уж мало на просторах Скайрима. Тут Лакир мысленно усмехнулся — «соседи» о нём неплохо позаботились — спиваться было не на что. Судя по всему, Джонна искренне ему сочувствовала и боялась, что он пойдёт по одному из этих гибельных путей. Он слегка улыбнулся ей краешками губ:
— Думаю, не найдётся ли в Морфале какой работы. Можешь что-нибудь предложить?
Редгардка с живостью откликнулась, мол, да, совсем недавно заходили люди ярла и оставили объявление. Она пошарила под стойкой, извлекла бумагу и протянула ему. Медленно ведя пальцем по строкам, Лакир с запинками прочёл написанное вслух. Указ гла­сил, что тому, кто убьёт главаря бандитов в Теснине Грабителя полагается награда.
Не такую работу он рассчитывал найти. Впрочем, в окрестностях и вправду едва ли была нужда в наёмных работниках. В этом тихом краю на лесопилке хватало тех рук, что уже имелись. Ферм, где могли бы требоваться батраки, в Хьялмарке тоже не было. Он наде­ялся, что в таверне у Джонны найдётся для него какое-нибудь дело. Тогда можно было на первое время прибиться к ней и по крайней мере не думать, где преклонить голову и на что купить хлеба. Но трактирщица поняла его иначе. Или же ей и правда не требовалась помощь, ведь даже дрова для очага в «Вересках» поставляла морфальская лесопилка, чтобы как-то держаться на плаву, поскольку заказов от немногочисленного населения было мало.
Что ж, он спросил Джонну насчёт работы, и она предложила ему, что смогла. Не в его положении воротить нос и выбирать, за какое дело браться. Отказаться от предложения трактирщицы, которая искренне старалась помочь ему, Лакир не мог.
Скайрим — суровая земля, где любой крестьянин хорошо знает, с какого конца браться за оружие. Иначе здесь не выжить. Мысль о том, чтобы отомстить Шоалям, а после податься к лихим людям в леса и пещеры, посетила молодого норда не просто сгоряча.
Он ещё раз просмотрел бумагу, немного подумал и решительно шагнул к двери, пряча указ за пазуху.

 

Глава 2. Теснина Грабителя

Теснина Грабителя

 
Лакир не пошёл по дороге. Во-первых, так выходил приличный крюк, во-вторых, ему совсем не улыбалось заявиться к разбойникам в открытую — нате, грабьте. Перевалив через взгорок прямо за домом ярла на западной границе Морфала, он быстро зашагал на юго-запад к мосту через Хьял, иногда переходя на бег, чтобы не замёрзнуть. Его одежда была слишком лёгкой для долгих весенних прогулок по северным областям Скайрима, но вчера, разгорячённый выпивкой, он не подумал набросить что-нибудь потеплее. Лакир пересёк пра­вый рукав Хьяла по мосту и снова ушёл с дороги, поднявшись по склону рядом с водопадом и двинувшись вдоль левого берега реки к её истоку.
Теснина Грабителя представляла собой укреплённый лагерь, удачно использую­щий окрестные скалы, где засела шайка бандитов, требуя выкуп со всех, кто пересекал Хьял по мосту. Самых строптивых убивали, прочих обирали до нитки. Тех, кто беспрекословно раскошеливался, отпускали с миром. Впрочем, могли и пустить стрелу вдогонку. Лезть напрямую в Теснину было бы безумием — в одиночку, с железной булавой, в простой фер­мерской одежде, против вооруженной, защищённой бронёй и прячущейся среди укреплений банды, у него не было ни единого шанса. Нужно было осмотреться и поискать способ рас­правиться с главарём не поднимая шума.
Недалеко от другого водопада, питающего Хьял, Лакир наткнулся на небольшую хибару женщины-краболова, промышлявшей добычей грязевых крабов, которых полно в этих местах. Крабы почти не отличимы от камней, среди которых обитают, пока не начнут двигаться, зато начав, передвигаются на удивление быстро. Женщина не могла рассказать Ла­киру про Теснину Грабителя ничего, что могло бы ему пригодиться. Разбойникам до неё дела не было, а она и подавно старалась не думать о неприятном соседстве. Зато встреча с ней за­ставила его насторожиться, и быть готовым к тому, что один из окружающих «камней» вне­запно может напасть. Грязевые крабы не слишком умны, но агрессивны, и довольно провор­ны как в воде, так и на суше, хотя по их виду догадаться об этом сложно. И если справиться с мягкотелым молодняком совсем нетрудно, то когда на тебя прёт вооруженная твердыми и острыми клешнями тварь размером с табурет, а то и с небольшой столик, покрытая панцирем немногим более хрупким, чем камни вокруг, нужно держать ухо востро и всерьёз думать, как уцелеть.
Миновав жилище охотницы на крабов и не доходя до моста, Лакир стал рассмат­ривать укрепление, на другом берегу ручья, впадающего в полноводную далее реку. Это и была Теснина Грабителя. В отличие от большинства собратьев по ремеслу, эти бандиты не за­няли развалины старого форта или укромную пещеру, довольствуясь случайными налётами, а построили целую деревянную крепость прямо над дорогой. С той стороны, что дальше от до­роги у грабителей был палаточный городок, обнесенный частоколом, упирающимся в ска­лы. Судя по всему, эта сторона из Теснины не просматривалась. Похоже, нападения отсюда не опасались. Хотя, если на ту скалу, что нависает прямо над ограждением, действительно так легко забраться, как кажется отсюда... По крайней мере, имеет смысл попробовать.
Поблизости паслось два диких табуна. На своем берегу Лакир поймал рыжую ко­былу, и, пожертвовав кожаным шнуром от своей блузы, стреножил её, чтобы в случае чего, не пришлось рассчитывать только на собственные ноги. Хотя, конечно, до лошади ещё тоже надо будет добраться, но ближе к Теснине неприручённую лошадь не оставишь. Больше он всё равно пока ничего поделать не мог, так что и жалеть не о чем.
Неподалеку в небольшой заводи под нависающим берегом копошилась пара круп­ных грязевых крабов. Оставлять их позади себя, отправляясь в стан разбойников, было бы опасно. Тем более они могли оказаться некстати на обратном пути. Впрочем, один из них уже заметил Лакира и угрожающе двинулся на него. За мгновение до того, как мощная клешня ухватила его за ногу, Лакир отскочил назад и как следует стукнул булавой по бронированной голове твари. К счастью, грязевые крабы не умеют быстро менять направление движения. Уворачиваясь от цепких клешней, он наносил крабу удары булавой, способные пробить твёр­дый панцирь. Норд запрыгивал на камни, куда крабу было не забраться, и бил его сверху, пока тот искал, откуда сможет атаковать; отскакивал, когда тварь пыталась достать его клеш­нёй, и быстро наносил удар, пока она готовилась к новой атаке. В какой-то момент, Лакир по­чувствовал, что им овладевает азарт. Он начал получать удовольствие от этой битвы, от бы­строты движений, от предвосхищения действий противника. К первому крабу присоединился второй, но исход боя был уже предрешён. Вскоре оба краба оказались неподвижно распла­станными на берегу.
Можно было отереть пот и перевести дух. Здесь было куда теплее, чем в Морфале. Хотелось пить. Ещё немного, и, пожалуй, голод тоже всерьёз заявит о себе. А пытаться неза­метно подобраться к врагу, надеясь, что урчание голодного живота примут за далёкий рык саблезуба — больше, чем просто глупость. Присев на нагретый солнцем камень передохнуть, и не переставая наблюдать за Тесниной, Лакир достал пару прошлогодних яблок. Всё ещё сочные плоды утолили жажду, голод тоже на время отступил. Пора было браться за дело.
Лакир тихо пересек ручей и начал осторожно подбираться к намеченной скале. Всё оказалось даже проще, чем представлялось издалека. Наружный склон был достаточно пологим, а верхушка ровной как стол. Забравшись на неё и заглянув через край, он увидел среди палаток одинокую фигуру орка, стоящего у костра. Насколько он мог видеть, палатки были пусты. Ворота, в дальней части ограды заперты, значит, оттуда разбойники быстро не появятся.
Орк не смотрел в его сторону. Поудобнее перехватив булаву, Лакир бесшумно спрыгнул прямо ему за спину, и обрушил на ничего не подозревавшего бандита первый оше­ломляющий удар, вложив в него всю свою силу. Пока разбойник пытался прийти в себя, пара быстрых и точных ударов довершила дело. Здоровенный орк распростёрся у ног Лакира. К его удивлению, удалось обойтись практически без шума. Тревога в бандитском лагере не поднялась. Разминка с крабами и удачное начало нападения на Теснину подействовали на мо­лодого норда ободряюще. В крови вскипала незнакомая прежде радость боя пополам с бес­шабашным куражом. Но терять голову не следовало, это он понимал.
Время было дорого. Лакир забрал у орка тяжёлый двуручный молот, куда более серьёзное оружие, чем его булава, пару раз взмахнул, привыкая к нему, и осторожно двинулся дальше. Он прокрался наверх по деревянным мосткам и вышел на площадку, где были вкопа­ны грубые столы, и стояла ещё пара палаток. В одной из них спал местный колдун. При при­ближении Лакира, он зашевелился спросонок и полез было наружу, но пара ударов железного молота, внезапно обрушившихся на него, успокоила его навеки.
Раздался щелчок тетивы, и рядом пропела стрела. Лакир резко обернулся, отска­кивая в сторону, и бросился вбок под прикрытие камней, частокола и массивного деревянно­го стола. Лучник, стоящий на вышке, теперь не мог в него попасть, но это значило, что враг может попытаться обойти камни и выстрелить в него почти в упор. Тогда Лакир, убрав молот за спину, высоко подпрыгнул, показавшись из своего укрытия и размахивая руками над голо­вой:
— Эй, я здесь! — Новый щелчок, стрела, отскочив от камня, бессильно отлетела в сторону. Он снова подпрыгнул, на этот раз чуть в сторону, дразня врага, заставляя его впу­стую тратить стрелы. Пьянящее веселье кружило голову.
— Э-эй! — ещё несколько безуспешных выстрелов, и стрелы у разбойника кончи­лись. Отшвырнув бесполезный лук и выхватив меч, он бросился в ближний бой, но Лакир, в отчаянном прыжке перелетев через стол, встретил его ударом молота. Враг пошатнулся. Ещё удар, и с ним тоже покончено. Трое. И пока ни царапины.
Ещё один лучник заметил незваного гостя, и быстро сместившись влево к углу де­ревянной хижины стал его выцеливать. Камни и стол остались правее, на этот раз, прижав­шись к ним, Лакир лишился бы свободы передвижения, став отличной мишенью для стрелка. На его счастье, целиться тому мешала торчащая перед постройкой скала. Теперь Лакир не дразнил лучника, как раньше, он лишь быстро перемещался то вправо, то влево, уходя от стрел. Внимание было обострено до предела. Угадать момент выстрела, успеть увернуться. Двигаться, не давать прицелиться. Сколько стрел в запасе у этого? Десять? Двадцать? Больше? Не думать, не отвлекаться. Одна из стрел слегка задела правую руку. По рукаву рас­плылось липкое пятно. Сколько стрел осталось? Сколько ещё он так выдержит? Следить за прицелом, уходить от выстрелов... Вправо, ещё вправо, резко влево... Хорошо, что разбой­ник начинает злиться, спешит, промахивается, ещё раз, ещё... Неужели всё? Почему-то про­тивник не кидается в бой, а убегает в дощатую постройку позади него. В окне мелькает чей-то силу­эт в железной броне. Если набросятся разом — дело плохо. Вот стрелок, по-прежнему один, появляется снова с пополненным запасом стрел. Однако за это время Лакиру удалось чуть отдышаться и переменить позицию так, чтобы попасть в него было намного сложнее. Новых стрел хватило ненадолго. И снова удар молотом, нанесённый на бегу, угомонил мо­лодчика, ринувшегося в ближний бой. Четвёртый.
На подвесном мосту зашевелился ещё один стрелок — на этот раз девка. Лакир почувствовал, что начинает уставать. Плохо. Шаг в сторону, и он наполовину укрыт от стрел опорой вышки, той самой, с которой его чуть не подстрелил первый из лучников. На его сча­стье, девица оказалась стрелком не из лучших. Стрела за стрелой откалывала щепы от необ­тесанного бревна опоры, или застревала в ней. Когда разбойница отбросила лук и схватилась за меч, Лакир выскочил на мост и с разбега огрел её молотом, после чего она больше не ше­велилась. Пять.
А ведь кто-то ещё двигался в том доме — не доме, сарае — не сарае... Двигался, но не вышел. Уж не там ли главарь? Должно быть, там. Лакир повёл плечами. Руки, ещё не­привычные к тяжёлому оружию, стали уставать. А бандит в постройке защищен железной бронёй... И хватит ли внутри пространства для хорошего удара? Лакир перекинул молот за спину, снял с распростертой на мосту девицы колчан со стрелами и подобрал лук. Затем он крадучись подобрался к прорубленному в стене окну и заглянул внутрь.
Там за небольшой перегородкой нервно расхаживала крупная женщина облачён­ная, в отличие от прочих, не в сыромятную, меховую или клёпаную, а в железную броню. От­ступив вдоль стены к дверному проёму, Лакир до отказа натянул тетиву длинного лука. Про­махнуться было невозможно. Внезапно разбойница резко обернулась, не то услышав какой-то звук, не то, неведомо как, почуяв чужака, и бросилась на него, выхватывая меч. Левую поло­вину её лица сплошным пятном покрывала боевая раскраска. Судя по всему, она и была гла­варём этой банды. Резкий щелчок тетивы, и атаманша со стрелой в голове рухнула на пол. Кровь толчками била из раны, растекаясь неопрятным пятном на полу.
Лакир осторожно вошел в постройку и осмотрелся. Кроме убитой женщины вну­три не было ни души. Он снял с неё броню, и кое-как приладил на себя. Ему повезло, что раз­бойница оказалась такой рослой и крупной, да и доспехи на ней были, похоже, с чужого (и вряд ли женского) плеча. Он взял с полки железный шлем. Не сказать, что точно впору, но много лучше, чем ничего. Сапоги атаманше были велики, несмотря на внушительный для женщины размер её ножищ, Лакиру же они оказались тесноваты. В углу за шкафом стоял большой сундук, неподалёку от трупа атаманши в полу виднелся люк.. Не мешало бы их осмотреть, но сперва следовало убедиться, что никого из шайки не осталось в живых. Были ещё запертые ворота в частоколе, выходящие на дорогу, где обычно разбойники и подстерега­ли путников. Едва ли дорога всё это время оставалась без присмотра.
Лакир оказался прав. Спустившись на дорогу под подвесным мостом, он наткнул­ся на здоровенного громилу в железной броне, но без шлема, вооруженного двуручным ме­чом. Справиться с ним оказалось существенно труднее, чем с теми, внутри лагеря. И если бы Лакир не разжился доспехами, ему пришлось бы плохо. Хотя, в свою очередь, непривычное тяжёлое облачение сковывало движения и лишало подвижности. Уворачиваясь от ударов меча или блокируя их рукоятью, используя каждую возможность достать врага своим моло­том, ему удалось одержать верх и над этим противником. Но и тот пару раз вскользь зацепил его мечом. Лакир отдышался, пару минут передохнул, затем стянул с разбойника сапоги. Эти пришлись ему впору, так что прежние он без сожаления бросил.
Двинувшись дальше по дороге в сторону ворот бандитской крепости, он практи­чески наткнулся ещё на одного разбойника в железных доспехах. Головорезы, охраняющие подходы к лагерю были защищены и вооружены серьёзнее, чем обстреливавшие жертв из укрытия. Прорваться в их укрепления с этой стороны было бы гораздо сложнее. Теперь же схватка была недолгой, встреченный ударом молота разбойник потерял равновесие, и преж­де, чем он успел подняться, молот взлетел и опустился ещё дважды. Седьмой.
Переведя дух, Лакир ещё раз осторожно обошел всю Теснину. Никаких признаков жизни. Он осмотрел тела убитых бандитов. Забрал деньги, бывшие им теперь без надобно­сти, отмычки — возможно, сундук окажется заперт, а в нём могло найтись что-нибудь полез­ное. Доспехи и оружие, кроме молота, и той брони, что была на нём, он брать не стал. Зачем? Как всё это тащить, где хранить, куда девать?
Убедившись, что нападения больше ждать неоткуда, парень вернулся в постройку. Один из шкафов содержал небольшой кошелёк с деньгами — септимов двадцать-тридцать — не больше, и лечебное зелье. В ящике шкафа, с полки которого он взял шлем, нашлась оде­жда получше оставшейся у него. В сундуке, оказавшемся незапертым, он обнаружил ещё немного денег, несколько отмычек и некрупный аметист. В центре стола одиноко лежала кни­га. Подумав, Лакир взял её с собой. Ещё одну книгу удалось найти в тумбочке. У него на фер­ме было несколько книг. По одной отец учил его читать, прочие он когда-то пробовал про­честь, но за делами забросил. Кто знает, пишут же эти книги зачем-то, может, и есть в них ка­кой-то прок. Кроме того, стоило, пожалуй, научиться читать получше. Вон сегодняшний указ сколько разбирал.
Возле перегородки на низкой продолговатой тумбе без ящиков стояла большая склянка с каким-то зельем и лежал ключ. Второй, похоже, такой же, весь замаранный кровью, валялся возле тела атаманши. Его он трогать не стал. Лакир попробовал отпереть люк — ключ подошёл. Спустившись вниз, он обнаружил пещеру, с небольшим запасом вещей и де­нег, явно заготовленными в дорогу. На столе стояла тарелка с куском хлеба и сыра и ещё один флакон с лечебным зельем, рядом лежала небольшая книжка, оказавшаяся дневником главаря бандитов. Лакир открыл его, и, ведя пальцем по строчкам, не без труда прочёл :
«5-й день Первого зерна, 4Э 201
Болваны! Бродир и Херд сегодня снова сцепились, и чуть не дошло до драки. Весь лагерь взбудоражен. По моему приказу всем дали по лишней порции медовухи, но если свары не прекратятся, мы тут друг дружку перебьём.
11 день Первого зерна, 4Э 201
Ходят слухи, что Херд подбивает своих дружков на бунт. Бродир не дурак, он, скорее всего, занят тем же самым, чтобы подстраховаться. Стоило бы убрать обоих, но в лагере раскол. Если я попытаюсь это сделать, недели не пройдет, как мне воткнут нож в спину.
Больше терпеть нельзя. Я понемногу откладываю золотишко, когда могу. Если наберется достаточно, попробую сбежать и двину вниз по течению, к Драконьему Мосту.
28 день Первого зерна, 4Э 201
Бродир что-то подозревает — сегодня он явно за мной подсматривал. Деньги скорее всего не нашёл, но тут становится небезопасно. Сегодня мне удалось припрятать лодку на островке к югу, у старого пня.
На этой неделе прибыток был неплохой. Ещё караван-другой, и я свалю отсюда на всех парусах.»
Возможно именно потому, что в Теснине Грабителя назревал бунт, разбойники не слишком спешили друг другу на выручку, а атаманша и вовсе не показывала носа из своей хижины, надеясь, что в случае чего просто успеет удрать.
Выход из пещеры оказался наполовину скрытым под водой. Лакир снял броню, укрепил её вместе с прочими вещами на спине, окунулся в ледяную весеннюю воду и поплыл наружу. Выбравшись на берег, он разорвал свою старую рубаху, насухо вытерся и перевязал три незначительные, но понемногу кровоточившие раны, чтобы не марать найденную оде­жду. Надел её вместе со своими старыми сапогами, и отправился искать пойманную утром кобылу. Лошади не было. На траве валялся обрывок шнура, которым он пытался связать жи­вотное. Лакир посмотрел по сторонам. Возле хибары краболова виднелась рыжая лошадь. Возможно, это и была его пропажа.
Он начал осторожно подбираться к лошади. Нет, это была другая кобыла. Моло­дая, тоже рыжая, только с золотистыми хвостом и гривой и умными тёмными глазами. Стара­ясь не напугать животное, он медленно приближался к нему, протягивая яблоко. Живя на фер­ме, Лакир привык иметь дело с животными, и хотя своих лошадей ни он, ни его родители не держали, с ними ему тоже общаться доводилось. Любопытная кобыла осторожно взяла ябло­ко и сочно захрустела. Тогда Лакир ловким движением вскочил на неё верхом. Он сумел со­владать с недовольством животного и вскоре верхом на Роки (так он назвал лошадь) отпра­вился назад в Морфал.
По дороге парень размышлял. Если не вспоминать, что он остался без крова, мож­но было сказать, что ему крупно повезло и не единожды. Во-первых, он, вчерашний фермер, не только в одиночку расправился с целой шайкой вооружённых бандитов, и остался жив, но и практически не пострадал. Во-вторых, в Теснине удалось добыть немного денег, да ещё и награду за убитую атаманшу должны бы выплатить, так что с голоду не помрёт. В-третьих, первый же убитый разбойник позволил вооружиться гораздо лучше. Его оружие — молот, пришлось Лакиру и по силам, и по душе. Перед тем, как столкнуться с противниками в бро­не, он успел добыть себе не худшую, а на смену неудобным сапогам почти сразу нашёл под­ходящие. Сейчас броня вместе с немногими вещами из Теснины Грабителя, показавшимися ему полезными, была увязана в плащ из рогожи, который прежде принадлежал лучнице на мосту. Одежда на нём была теперь не в пример лучше прежней. А от холодного ветра его за­щищал снятый с одного из грабителей лёгкий кожаный плащ. Несколько полученных в Тес­нине царапин даже ранами не назвать, и, хотя они неприятно саднили, а тело наливалось усталостью, он не шагал обратно пешком, а ехал на лошади.
Добравшись до Морфала, Лакир первым делом позаботился о Роки, привязав её так, чтобы она могла подъедать растения вокруг, и угостив яблоком. Оставил броню и прочее добро, завернутое в рогожный разбойничий плащ, на крыльце таверны. Не тащиться же с этим барахлом к ярлу. И, прихватив только закинутый за спину молот и дневник главаря, направился за наградой.
Асльфур, муж и управляющий морфальского ярла Идгрод Чёрной, выслушал Ла­кира с неподдельным интересом. В ответ на заявление, что Теснина Грабителя больше не представляет опасности, он выразил благодарность за избавление владения Хьялмарк от это­го осиного гнезда, назвав услугу неоценимой, и вручил увесистый мешочек, в котором позвя­кивали четыреста септимов. Увидев дневник главаря, Асльфур быстро пролистал его, кивнул и вернул Лакиру. Теперь, когда никого из шайки не осталось в живых, его содержание не имело значения. Разве что странно, что последние записи были сделаны почти месяц назад. Других доказательств он требовать не стал, да и в этом не нуждался. Управляющий умел раз­бираться людях. Этот молодой норд никогда не пришёл бы за наградой, которую не зарабо­тал, как и не присвоил бы себе чужие заслуги. Вдруг, словно вспомнив о чём-то, Асльфур спросил:
— Это ведь ты бывший владелец фермы Кернсдейл, которую вчера вечером купи­ли двое имперцев?
Лакир, уже собравшийся уходить, едва заметно вздрогнул при этом вопросе, но кивнул.
— Именно они оставили жалобу на разбойников в Теснине. Вместе с бумагами о покупке фермы, подали прошение избавить их новый дом от опасного соседства. В первый раз на моей памяти у нас подобное дело решилось так быстро. Я не провидец, подобно жене, но, мне почему-то показалось, что тебе стоит узнать об этом.
И снова Лакир смог лишь задумчиво кивнуть. К счастью, Асльфур не требовал бо­лее внятного ответа, не ждал благодарности и не стал больше его задерживать.
Выйдя из дома ярла, Лакир дошёл до входа в «Верески», где оставил добытое до­бро. Через улицу от таверны находилась алхимическая лавка под названием «Хижина таума­турга». Вытащив из свертка найденные в Теснине флаконы с зельями, он направился туда, надеясь, что удастся их продать. Говоря по совести, если бы он хоть меньшее из целебных зе­лий выпил сам, то ещё на обратном пути и думать забыл бы о полученных царапинах, но нордская упрямая гордость внушала ему, что всякие снадобья — это для слабаков. Войдя, он увидел женщину-алхимика, которую, как выяснилось, звали Лами. Она была уже не слишком молода, но довольно миловидна. Выложив перед ней свою добычу, Лакир спросил, сколько она могла бы заплатить за это. Денег Лами предложила немного, причём он заметил, что она старается держаться от него подальше и вдыхать мало не через раз. Он сообразил, что пропи­тавший его запах пота и крови, своей и чужой, металла брони, лошади и дорожной пыли был слишком силён для маленькой лавчонки. А поняв это, парень самой кожей почувствовал себя грязным. Тогда он прикинул, что у алхимиков наверняка имеются все необходимые ингреди­енты для варки мыла, а значит, почему бы не быть и готовому на продажу? Дома мыловаре­нием занималась сперва Фир, а после — он сам. Невелика наука. Но сейчас ни сил ни време­ни на это у него не было. Догадка Лакира оказалась верной — у Лами нашёлся солидный ку­сок мыла на продажу.
Вновь оказавшись на улице, он осмотрелся, нашёл неподалёку от таверны укром­ный закуток, где болотная вода казалась почище и, несмотря на холод, тщательно вымылся. Норды вообще не большие приверженцы чистоты. До сих пор Лакир куда чаще просто пла­вал в водах Хьяла, там где он, миновав гряду порогов, сливается с Картом, нежели мылся с мылом. Разве что когда после самой грязной работы в хлеву собирался выбраться на люди. Но сейчас вместе с грязью и запекшейся кровью он будто смывал усталость и последние воспоминания об уже подсохших ранах. А ощутив кожей бодрящую свежесть, и вовсе будто бы родился заново. Одевшись, Лакир подхватил свой тюк и вошёл в таверну.
В нос ему сразу же ударил вкусный запах свежей горячей стряпни. Было около трёх часов пополудни, а он за весь день съел всего пару яблок. Правда, с утра ему было не до еды, но сейчас Лакир понял, что умирает с голоду. Джонна по-прежнему стояла за стойкой, но взглянула в его сторону как-то неуверенно, тут же отвела глаза, и, кажется, даже чуть слышно шмыгнула носом, а в движениях рук, протиравших и без того чистые кружки, была заметна излишняя суетливость. «Так, что ещё-то случилось?» - мелькнуло у Лакира в голове, пока он шёл к стойке со своей поклажей. Поскольку кроме этой таверны податься ему было некуда, он первым делом снял у Джонны комнату.
— Хорошо, она твоя на день, — сказала Джонна, получив положенные десять сеп­тимов, и всё так же, пряча глаза, с неестественной торопливостью добавила, — Пойдём, я по­кажу тебе твою комнату. Сюда.
Пройдя следом за ней в комнату, располагавшуюся справа от стойки, Лакир сбро­сил в углу свои пожитки, и, прежде чем редгардка успела улизнуть, мягко обхватил её за пле­чи и осторожно развернул лицом к себе. Ясно. Не то чтобы ревела, конечно, но глаза на мо­кром месте. Вот ещё не было печали. Внезапно, будто по наитию, он отчётливо понял, как следует поступить.
— Ты не научишь меня, как хорошо провести время? — негромко спросил он её, потихоньку привлекая к себе. Он знал, чувствовал, что она не откажет.
— Думаю, что могу тебе в этом помочь, — в тихом виноватом шелесте её голоса прозвучал намёк на робкую улыбку, и уже увереннее она добавила: — и чего же ты хочешь?
— Того, что понравится тебе, — был ответ, пока он ласково, но неуклонно, под­талкивал её к кровати.
Для обоих происходящее оказалось в порядке вещей. Ни один из них не был влю­блён в другого. Она не испытывала к молодому норду особого чувственного интереса, скорее обычное человеческое сочувствие. Редгардка тоже была вовсе не в его вкусе. Она выручила его утром, теперь он помогал ей избавиться от невесть откуда взявшегося чувства вины. Сей­час они просто получали удовольствие от близости, ставшей в дальнейшем основой для на­стоящей дружбы.
Её кожа пахла пряностями, наводящими на мысли о свежей выпечке. Или же про­голодавшемуся норду это только казалось? Тело Джонны, гибкое и податливое, плотно при­жималось к парню, ища, даря и обретая сладострастное наслаждение.
Некоторое время спустя, когда они удовлетворённо лежали рядом, Лакир, посмот­рел на редгардку и сказал просто:
— Рассказывай.
Джонна сразу поняла, что он имеет в виду. В её чёрных глазах больше не прята­лось виноватое выражение. Она едва заметно улыбнулась и заговорила:
— Да ты небось и сам всё понимаешь. Утром я порадовалась, что у тебя руки не опустились, что думаешь, как дальше жить, как заработать. Отдала тебе указ, а читал-то ты его вслух. Ты ушёл, а до меня дошло, чему я тут радуюсь — фермер в крестьянской одёже с одной только булавой отправился в логово бандитской шайки за жизнью главаря... Хороший способ самоубийства, необычный! — она слегка усмехнулась, — Вот и не знала куда себя деть. И думать о смерти нельзя — добычу ей указывать, и не думать не выходит. Так и сиде­ла, себя корила...
Лакир хотел было что-то ответить, но тут его желудок громко заурчал. Джонна проворно поднялась, натянула своё платье, которое, надо сказать, очень шло к её тёмной коже, и со словами: «Пора бы мне вспомнить о своей работе», — отправилась за стойку. Сле­дом за ней в общий зал вышел и Лакир.
Он не стал предлагать ей денег за утренний чай, знал, что не возьмёт, а само предложение её обидит. Но теперь у него было достаточно монет, чтобы не становиться на­хлебником. Расплатившись за еду, он присел за тот же стол, за которым очнулся утром. Джон­на давно убрала с него следы попойки и аккуратно протерла. Рагу из оленины оказалось куда лучше, чем он смел ожидать от трактирной снеди. В «Четырёх Щитах» такой пищи не води­лось. Хлеб тоже был свежим и вкусным, а сильный голод — восхитительной приправой к еде. Насытившись и сдобрив обед хорошей кружкой мёда, Лакир задумался, чем занять ве­чер.
Сперва он отнёс Роки купленное для неё сено, поскольку местная растительность была слишком скудна, и отдал последнее яблоко. Видя, что лошадь довольна, и не рвётся сбе­жать, он вернулся в «Верески», вспомнив о прихваченных из Теснины книгах и намерении подучиться читать.
Лакир зашел в комнату, достал книги и уселся на стуле в уголке. Он открыл одну из них, ту, что нашёл на столе, и прочёл название на первой странице: «Чёрная стрела, том 2». Про себя Лакир решил, что постарается читать не водя по строкам, не проговаривая вслух и не шевеля губами. Однако, прежде, чем он успел приняться за чтение, из середины книги выпали и разлетелись по комнате исписанные листы, выдранные из какой-то тетради. Отло­жив «Чёрную стрелу», он собрал листки, присмотрелся и понял, что это страницы дневника, найденного в пещере под Тесниной. Последние записи в самом дневнике относились к концу месяца Первого зерна, а на дворе стояло двадцать первое число Руки дождя. Прошёл без ма­лого месяц. Записи на выпавших листах были сделаны позднее. Он, вероятно, не стал бы их читать, если бы, волею случая, на одном из них его взгляд не зацепила фамилия Шоаль. Ла­кир собрал листки по порядку, сверяясь с датами, и постарался, просматривая текст, найти, где упоминались Шоали. Первый лист не содержали ничего интересного, но уже на втором его усилия были вознаграждены. Дальше Лакир начал читать внимательно.
«3-й день Руки дождя, 4Э 201
Сегодня на закате меня отыскала моя сводная сестра Геральдина. Говорит, у них с мужем возникли проблемы с законниками в Сиродиле. Они назвались бретонской фами­лией Шоаль и успели улизнуть на том же корабле, на котором везли приказ об их поимке. Высадились в порту Солитьюда, наняли рыбацкую лодку и переправились через залив. Про­сит пока приютить их в нашем лагере. По дороге сюда приметили удачную ферму. К чему она им?
4-й день Руки дождя, 4Э 201
Расспросила сестру, как их угораздило влипнуть. Неужто теряют хватку? Гово­рит — нет, просто не повезло. Бывает. Всё же мудрёные у них какие-то дела. По мне, так обирать путешественников проще и надежнее. Если бы не эти идиоты с их бунтом. Впро­чем, пока совсем не запахнет жареным, суетиться не стоит.
9-й день Руки дождя, 4Э 201
Интересно, как Геральдине удалось поладить с местными болванами. Даже по­сле того, как она с мужем отказалась от участия в наших делах. Сегодня она со своим Са­ливаном выбиралась посмотреть на ту ферму. Далась же она ей!
12-й день Руки дождя, 4Э 201
Оказывается, кому-то из наших эта ферма тоже не даёт покоя. Сегодня Гераль­дина слышала, что двое между собой обсуждали возможность её захвата. Зимовать следую­щую зиму в тепле, да ещё три дороги просматриваются, вот где развернуться. Ду­рачьё, там рядом Драконий Мост со стражей и постом Пенитус Окулатус. Так они и по­терпят разбойничий лагерь под боком! Геральдина говорит, разошлись на том, что здесь у меня постройка, а они по палаткам, а там им точно дома не видать — хорошо, если сарай дам. Тьфу! Этим скотам точно и сарая много.
13-й день Руки дождя, 4Э 201
Сестра с мужем разговорили Бродира. Он проболтался, что со своими сторонни­ками всерьёз подумывает о захвате фермы Кернсдейл. Сказал, что хозяин там — одинокий молодой мужик, завалить его — и дело с концом. Снова Геральдина с Саливаном ходили смотреть на ферму. Видели хозяина. Говорят, парень — простак. Сестра довольна, уж не знаю чем. Велит мне держать ухо востро и потихоньку собирать манатки. Говорит, скоро тут станет жарко.
15-й день Руки дождя, 4Э 201
Сегодня Шоали ходили в Морфал. Вернулись довольные. Геральдина предложила ночами перевозить ценности и прятать в тайник под Драконьим Мостом. Кажется, она знает, что делает. Как стемнеет, начнём.
18-й день Руки дождя, 4Э 201
Большую часть успешно переправили. Сегодня закончим. Геральдина говорит, что Херд тоже не прочь захватить Кернсдейл и сам стать главарём. Если он или Бродир решатся — это конец. Они ни дня не продержатся на ферме, но и нас тогда в покое не оставят. Надо спешить. Сестра обеспокоена. Говорит, надо как-то их угомонить хотя бы на время.
19-й день Руки дождя, 4Э 201
Не перевезённым осталось только то, что мне понадобится с собой. Неподалёку от Драконьего моста второй тайник с ключом от сундука. На всякий случай нарисовали карту. Сестра с мужем снова мотались в Морфал. Зачем — не говорит. Снаружи какие-то вопли. Не представляю, где они достали выпивку, но в лагере настоящий дебош. Все грызут­ся между собой, но до ножей пока не дошло. Проклятье! Пока меня не было, кто-то спёр карту! Теперь он сможет наложить лапу на моё добро! Ничего, остаётся ещё мой старый тайник, о котором не знает никто, даже Геральдина.
20-й день Руки дождя, 4Э 201
На рассвете Геральдина пришла ко мне. Сказала, что они с мужем уходят, и чтобы я рвала когти отсюда. Велела через пару дней приходить к ферме Кернсдейл, а до той поры никому не показываться. Говорит, не сегодня-завтра тут будет заварушка. Успею. Оставлю здесь записи, где собиралась в Драконий Мост. Если меня будут искать, пусть ищут там. Эриота и Тира нигде нет. Значит, это они смылись с картой. Ночью они бы ничего не нашли, а днём побоятся, что я их достану. Они трусы, несколько дней точно будут выжидать, если не перегрызутся между собой. И если у них вообще достанет мозгов разобраться в карте. Можно не дёргаться. Я успею забрать своё».
На этом записи заканчивались. Выходило, что предупредив атаманшу, Шоали направились к нему на ферму. Заманили в Морфал, где, судя по тому, что они не раз туда на­ведывались, у них всё было схвачено. Им нужно было успеть получить от него подписанную бумагу о продаже, заверить её у ярла и донести на разбойников в Теснине. Если бы сестра послушалась совета Геральдины, она бы уже спокойно скрывалась у Шоалей на ферме Керн­сдейл. Но она снова промедлила, как медлила уже месяц, и вышло, что Шоали убили её его руками. Боги сами вершат возмездие и восстанавливают справедливость. Как истинный норд, он не мог истолковать случившееся иначе.
Лакир встал, собрал листки, вышел в общий зал, подсунул их под большое полено в очаге и задумчиво смотрел, как бумага корчится в огне, превращаясь в пепел. С этими запи­сями он мог бы обратиться к ярлу, или сдать Шоалей в Солитьюде, раз туда доставили приказ об их аресте. Может, даже удалось бы добиться возвращения своей фермы, но это означало вмешаться в промысел богов. А кроме того, хотя он едва ли ясно сознавал это, ему просто не хотелось с этим возиться. Ещё утром он, верно, ухватился бы за такую возможность, но сле­дующие несколько часов изменили многое. Для него началась новая жизнь, и к прежней воз­врата не было. Самая мысль о том, чтобы разбираться с этими имперцами, вызывала у него неясное чувство, сродни брезгливости.
Убедившись, что остатки дневника рассыпались прахом, Лакир вернулся в комна­ту. Теперь многое встало на свои места. Шоали спешили, им нужно было опередить разбой­ников, планировавших нападение на Кернсдейл. Скорее всего, ему что-то подмешали в мёд, когда он, незадолго до кружки со странным привкусом, выходил во двор. Конечно, можно было спросить Джонну, как всё выглядело со стороны, но ему окончательно расхотелось воз­вращаться к этой истории. Того, что он знал и о чём догадывался, было достаточно.
Одной из сильных черт в характере Лакира было то, что всё решённое или начатое он упорно доводил до конца, если не сразу, то возвращаясь при каждом удобном случае. Вот и теперь он снова уселся, достал «Чёрную стрелу» и углубился в чтение. Непривычное заня­тие неожиданно увлекло парня, и, сев читать около шести часов вечера, оторвался от книги он только в одиннадцатом часу. За это время он едва ли осилил половину того, что содержал попавшийся ему том, и всё же за этот день, он, кажется, прочёл больше, чем за всю прошлую жизнь. Многое было для него в новинку и стоило того, чтобы как следует обдумать.
Лакир потёр усталые глаза и вышел из комнаты. Прогулялся до улицы по срочно­му делу, проведал Роки, мирно дремавшую на привязи, прислушался к ночным звукам болот, вдохнул свежий морозный воздух. Среди сполохов небесного огня горели пронзительно-яркие искры звёзд, одна луна стояла уже высоко, другая ещё не вскарабкалась из-за гор. По-новому, очень остро, как никогда прежде, ощутил он красоту мира, проникшую в него неиз­бывной радостью бытия, наполнившую душу чистым восторгом. Простояв, словно заво­рожённый несколько минут, он снова полной грудью вдохнул ночной воздух, и вернулся в та­верну.
Со времени обеда прошло уже несколько часов, и ему снова захотелось есть. У Джонны нашёлся для него хороший ужин и пара кружек славного мёда. Между делом, они перекинулись несколькими словами и понемногу разговорились. Она поведала, что никогда не думала, что станет хозяйкой постоялого двора, но приехав сюда вместе со своим братом Фалионом, с головой ушедшим в работу, оказалась вынуждена чем-то занять себя. Брат её за­нимался какими-то колдовскими изысканиями. Простой люд в Морфале его не жаловал. В «Вересках» было пусто, и поскольку обслуживать было некого, а с повседневными делами редгардка покончила, она вышла из-за стойки, подошла к столу, где сидел Лакир, и примости­лась рядом. В дальнем углу какой-то орк мучил лютню, извлекая поистине душераздираю­щие звуки. Порадовавшись, что тот не начал своё выступление нынче утром, Лакир спросил Джонну о нём. Та рассказала, что орка зовут Лурбук, и он-де считает себя бардом, хотя живет здесь, как простой постоялец, платит за комнату, вот она его и не гонит. Были бы посетители, стоило бы опасаться, что он всех распугает, а так... всё равно ведь, считай, никого.
Так за лениво текущим разговором прошло ещё с полчаса. Лакир почувствовал, что засыпает. Веки отяжелели, голова клонилась на грудь, ему всё труднее становилось не те­рять нить беседы. Заметив это, Джонна прервала начатую фразу на полуслове, чуть насме­шливо сказав: «Иди ложись уже. А то я, пожалуй, решу, что иначе, чем за столом ты спать и не пробовал». Он сонно улыбнулся, покачал головой, встал и побрёл в комнату. Сбросив са­поги и куртку, с наслаждением вытянулся на кровати и, проваливаясь в сон, с удивлением по­нял, что, кажется, совершенно счастлив. Точно именно теперь вдруг обрёл что-то, чего ему всегда не доставало, и о чём он даже не догадывался. Прежде, чем эта мысль успела офор­миться, парень уже крепко спал. Сон его был сладок, а грёзы ярки и чисты, как когда-то в детстве. И улыбка, блуждавшая на губах спящего, была по-детски счастливой.

 

Глава 3. Бенор

Бенор

 
Проспав десять часов кряду, Лакир проснулся бодрым и полным сил. Он оделся и, выходя из комнаты, приветливо кивнул Джонне. Выйдя из «Вересков», как и накануне умыл­ся снегом, а затем уладил прочие неотложные дела. Поздоровался с Роки, встретившей его, а особенно морковку, пучок которой он прихватил из бочки в пещере атаманши, довольным фырканьем. Ласково потрепав кобылу по шее, Лакир отправился завтракать, а заодно спро­сить у Джонны, нет ли ещё какой-нибудь работы. Работа нашлась. На этот раз требовалось убить главаря разбойничьей шайки в Оротхейме.
Покончив с плотным завтраком и прихватив с собой немного хлеба и воды на до­рогу, Лакир облачился в свою железную броню, набросил кожаный плащ, закинул за спину молот, и вышел из таверны. Посмотрев вдоль улицы, он увидел чуть поодаль мощную фигу­ру норда, лениво подпиравшего спиной перила моста. Здоровенный детина лет тридцати, с ржаво-бурыми волосами, заплетенными по бокам в косицы, с крупным приплюснутым носом и простоватым широким лицом, заросшим густой рыжеватой щетиной, недостаточно длин­ной, чтобы называться бородой, уныло смотрел себе под ноги, скрестив руки на груди. Над прищуренными низко посаженными каре-зелёными глазами незнакомца, казавшимися не то припухшими, не то полусонными, топорщились косматые взъерошенные брови. Детина был одет в броню вроде той, что добыл себе Лакир. За спиной у него грозно торчала рукоять же­лезной секиры — тяжёлое оружие под стать взятому у орка молоту.
Вчера, оправляясь в Теснину Грабителя, Лакир видел, что возле дома ярла собра­лась взбудораженная толпа морфальских жителей. Слышались выкрики вроде: «Куда смотрит ярл?!», «Нам что, теперь трястись от страха у себя дома?!» и прочее в том же духе. Мужик с моста тоже был в той толпе, Лакир заметил его, поскольку кроме стражи, носящей цвета Морфала, тот единственный был в доспехах. Тогда ему хватало собственных забот, чтобы вникать ещё и в чужие, но сегодня он решил подойти к этому здоровяку, расспросить, кто та­ков, а если речь зайдёт, может и узнать, о чём давеча шумели.
Детину звали Бенор. Без лишней скромности, он заявил низким хриплым голосом:
— Я — лучший воин Морфала, и это не хвастовство!
— Лучший воин, правда что ль? — подначил его Лакир.
— Хочешь докажу? Ставлю сто монет, что я тебя голыми руками завалю. Дерёмся на кулаках — ни оружия, ни магии!
— Идёт!
Удаль, переполнявшая Лакира, требовала выхода, и предложение помериться си­лами пришлось весьма кстати. Не теряя времени даром, двое нордов закружили по дороге, отвешивая друг другу мощные тумаки. Вокруг начали собираться зеваки, щедро раздавая со­веты и подбадривая дерущихся криками. Стража Морфала тоже подтянулась поближе. В рав­ной мере для поддержания порядка, наблюдения за честностью поединка и дабы просто поглазеть. Вскоре стало ясно, что противники стоят друг друга. Бенор был немного посиль­нее, но зато уступал в подвижности. Лакиру чаще удавалось увернуться от удара, и успешно нанести ответный. Пару раз, видя, что Бенор размахивается для сокрушительного удара, Ла­кир, более молодой и проворный, отклонялся в сторону, и, пока тот пытался восстановить равновесие после промаха, в свою очередь со всего размаху обрушивал на него увесистую за­трещину. Правда, уклониться или защититься ему удавалось далеко не каждый раз. И хотя последним крепким ударом Лакир сбил Бенора с ног, да так, что тот не сразу поднялся, побе­да досталась ему очень нелегко. Даже самому себе парень боялся признаться, насколько ве­лика была вероятность, что это он останется обессиленно лежать, глотая дорожную пыль. Зрители ещё немного покричали, надеясь на возобновление драки, но убедившись, что дело кончено, потихоньку начали расходиться.
— Вот это был удар, — наконец с трудом выдавил поверженный здоровяк, — Ты боец, одобряю!
— Думаю, эти деньги мной честно заработаны? — отозвался Лакир, улыбаясь, чтобы не показать, насколько крепко ему досталось.
Он подал Бенору руку и помог наконец подняться. Испытав свои силы, поединщи­ки прониклись друг к другу неподдельным уважением. Старший норд отдал Лакиру его вы­игрыш, с чувством прибавив:
— Ты замечательный друг, это дорого стоит!
Норды разговорились. Бенор сетовал, что в стражу его не взяли, сколько он ни просил, так что занимается, чем придётся. Будь Лакир немного поопытнее, его бы насторо­жила эта фраза. Пожалуй, ни в одном владении в стражу не набирали лучших из лучших. Та­кие обычно находили себе заработок посолиднее и занятие поинтереснее. Так что если в стражники просился мало-мальски толковый воин — его брали не задумываясь. И это что ж надо было натворить, чтобы здорового мужика не принимали, несмотря на все просьбы? Приди эта мысль Лакиру в голову, он, вероятно, не позвал бы Бенора в попутчики. Но пока что он видел перед собой простого крепкого норда, вроде него самого, чья сила могла вполне пригодиться в том же Оротхейме, а компания — скрасить дорогу. К тому же, детина явно ма­ялся от безделья. И Лакир, рассудив, что помощь не помешает, предложил Бенору отправить­ся вместе с ним. Тот с радостью согласился присоединиться к охоте на разбойников. Кроме того, у Бенора при себе оказалась пара бутылок мёда, с помощью которых норды поспешили скрепить начало боевой дружбы.
Медлить было нечего, начатое дело следовало довести до конца. Лакир направил­ся к Роки, отвязал её, пожалев, что в Морфале негде добыть сбрую, вскочил верхом, и напра­вил кобылу в сторону пещеры Оротхейм. Он выбрал такой аллюр, чтобы Бенору не при­шлось выбиваться из сил, поспевая за конным, а спина лошади не слишком страдала от тяжёлой брони седока. Путь их снова лежал в сторону хибары краболова, пристанище банди­тов находилось в утёсах на правом берегу Хьяла, чуть южнее неё. По пути Бенор разглаголь­ствовал о мощном оружии, достойном норда, вроде его секиры или молота Лакира. Послед­ний же молча радовался, что встретил старшего и, видать, более опытного в ратном деле то­варища.

 

Глава 4. Оротхейм

Оротхейм

 
Пещера под названием Оротхейм скрывалась высоко в береговых утёсах Хьяла неподалёку от одного из водопадов. Снизу её надёжно защищали от посторонних глаз скалы, путь к ней тоже был неприметен, но, если удастся его отыскать, вполне удобен. Перед входом в пещеру находилась ровная площадка, поросшая короткой травой. Там Лакир и оставил Роки, не забыв ласково похлопать её по шее.
— Хорошая попалась лошадь, умница и красавица, — произнёс он вслух, получив в ответ:
— С такой кобылой и жены не надо!
Видимо, сам Бенор счёл шутку очень удачной, поскольку хохотал над ней дольше и громче, чем стоило бы у входа в разбойничье логово. Лакир тоже ухмыльнулся, понимая, что если сейчас не разделить веселья приятеля, подобные шуточки будут преследовать его постоянно. Кроме того, ему бы хотелось призвать спутника к тишине и осторожности, чтобы не встревожить бандитов раньше времени. Но, опасаясь подозрения в трусости, он лишь перехватил молот поудобнее, и крадучись двинулся в пещеру.
Стоило Лакиру взяться за оружие, и смех Бенора внезапно оборвался. Обернув­шись, парень увидел, что новый товарищ с секирой в руках приготовился идти за ним. Более не оглядываясь, Лакир потихоньку вошёл под своды Оротхейма.
Вход в пещеру был довольно широк и давал достаточно света, чтобы глазам не пришлось долго привыкать к смене освещения, несмотря на ясную погоду. Прямо вёл ко­роткий коридор, меньше чем через десяток шагов резко загибавшийся влево. Осторожно подобравшись к изгибу, Лакир выглянул из-за угла. К его огорчению, этот проход тоже ока­зался не прямым. Хотя в глубине на стенах плясали отблески огня, чтобы увидеть, что там происходит нужно было пересечь неширокий ход, тем самым лишившись укрытия от воз­можных врагов. Медленно и по возможности бесшумно, насколько позволяла непривычная броня, Лакир отделился от левой стены и, не сводя глаз с глубины коридора, двинулся к пра­вой. Его взгляду предстала широкая пещера. Он разглядел высокий — выше человеческого роста — деревянный помост, на который слева вели пологие мостки. Справа перед помостом над костром кипел котелок. Возле стола, находившегося около самых мостков, спиной ко вхо­ду стоял здоровенный мужик, кажется, орк, с секирой за плечами. По помосту нервно расха­живала светловолосая девица, вооружённая длинным луком.
Пока лучница смотрела куда-то вниз позади помоста, громила успел отвернуться от стола. Лакир выпрямился во весь рост и показался врагу. Тот выхватил секиру и бросился в проход. Норд отступил на шаг назад и скрылся за поворотом. Разбойник, вылетевший из-за угла, был встречен ударом молота, пришедшимся по груди. Будь на месте орка человек, удар проломил бы ему рёбра, а этот лишь сдавленно ухнул и, согнувшись, пошатнулся, силясь устоять на ногах и снова наполнить лёгкие воздухом. Одновременно со вторым ударом моло­та, на разбойника обрушилась и секира Бенора. В голове Лакира промелькнула и исчезла шальная мысль, что орк убитый первым — к удаче, как было в Теснине. Бандит с проломлен­ным черепом неуклюже завалился на бок, пару раз судорожно дёрнулся и затих навсегда. Ла­кир подобрал оброненную орком секиру. Она оказалась стальной, хорошей ковки. Примерил по руке и с сожалением опустил — молот был сподручнее. Тогда он протянул подобранное оружие Бенору. Тому оно пришлось по душе, будучи куда лучше его старой железной секи­ры.
На сей раз без шума обойтись не удалось — каменные своды пещеры усилили и донесли до ушей лучницы лязг оружия и шум падающего тела. Для начала она настороженно спросила: «Тут кто-нибудь есть?» Не дождавшись ни ответа, ни возвращения сотоварища, женщина, держа наготове лук с наложенной стрелой, спустилась с помоста и направилась к выходу из пещеры. Увидев нордов, она мгновенно вскинула лук и натянула тетиву. Но Лакир снова оказался проворнее. Уклонившись от выстрела, так, что стрела пролетела на ладонь правее его плеча, он бросился на лучницу и сбил её молотом с ног как раз в тот момент, когда она снова натягивала тетиву. Стрела бессильно скользнула по железному нагруднику. Молот снова взмыл и опустился точно на голову разбойнице. Ещё одной заботой меньше. Пригнув­шись, парень двинулся вперёд. В пещере никого не было видно. Лакир осторожно поднялся по мосткам. Помост был шире, чем казался от входа. Небольшой спуск вёл с него на плоскую площадку природного происхождения, откуда левее продолжался дощатый настил, с которого по мосткам можно было спуститься вглубь небольшой пещеры.
Пока норд осматривался и обдумывал увиденное, его внезапно обожгло ледяным холодом. Казалось броня разом примёрзла к телу и отодрать её можно лишь с кожей и куска­ми плоти. Медленно, отчаянными усилиями преодолевая сковавший мускулы и выстудивший кровь мороз, Лакир обернулся. Позади помоста находился спуск в дальнюю часть пещеры,  и оттуда неторопливо поднималась колдунья. Из её вытянутых вперёд ладоней и вырывались потоки жгучего холода. На свою беду, женщина то ли слишком верила в свою магию, то ли рассчитывала, что на меньшем расстоянии чары будут эффективнее, только она неуклонно приближалась к Лакиру. Со своей стороны он тоже прилагал все силы, чтобы одеревеневшие мускулы дали ему добраться до источника холода, способного выстудить самую жизнь. Нако­нец парень решил, что волшебница подошла достаточно близко. Превозмогая ледяное оцепе­нение, куда медленнее, чем обычно, норд занёс свой молот и почти уронил его, с размаху за­цепив правое плечо колдуньи. Женщина покачнулась и припала на одно колено. Её правая рука безвольно повисла. Заклинание прервалось. Постепенно, но всё быстрее и быстрее, пар­ня отпускала колдовская стужа. Ни одна весна своим расцветом не приносила ему столько ра­дости, как настававшая сейчас у него внутри. Он снова становился собой, он мог владеть своим телом, мог двигаться. Уже гораздо проворнее, хоть пока и недостаточно быстро, Лакир взмахнул молотом. Начавшая подниматься колдунья успела немного отклониться, и удар пришёлся вскользь, снова сбив её наземь, но не причинив серьёзного вреда. Как бы то ни было, она оказалась бессильна призвать свою магию. И лишь когда молот опустился в третий раз, над её, теперь уже бездыханным, телом вдруг со свистом пронеслось лезвие секиры. Обернувшись, Лакир обнаружил возле себя Бенора.
Помост располагался так, что скрывал происходящее на нём от тех, кто мог нахо­диться в глубине пещеры. Так что на время норды получили передышку. Лакир разминал мышцы, изгоняя из них последние остатки колдовского холода. А его спутник тем временем деловито исследовал стоящий на помосте стол. Большую часть его поверхности занимали бу­тылки, ими же был заполнен стоявший на столе ящик. Но практически все они были пусты. Впрочем, нордам удалось отыскать непочатую бутылку креплёного «Альто» и ещё одну обычного вина. Однако, праздновать победу было слишком рано. Неизвестно, сколько ещё разбойников скрывалось в глубине, и как добраться до главаря шайки.
Снова пригнувшись и ступая как можно тише, Лакир двинулся вниз к помосту в дальней от входа стороне. На сей раз он слышал сопение Бенора почти у себя за плечом. Спу­стившись, норды увидели, что поодаль в пещере находятся ещё двое. Один из них, осани­стый, могучего вида бородатый мужик в стальной броне, был вооружён стальным же моло­том. Вероятно, это и был главарь банды. Он что-то недовольно ворчал, обращаясь к стоящему чуть дальше стрелку, мрачно слушавшему его. Обоих бандитов ярко освещал костёр, вокруг которого были раскиданы спальники. Лакир обернулся к спутнику, беззвучно указав ему на главаря, затем на себя и на лучника. Убедившись, что Бенор его понял, молодой норд одним прыжком перемахнул через ограждение помоста, выхватывая молот. Он налетел на лучника прежде, чем тот успел наложить на тетиву первую стрелу. На этот раз второго удара не пона­добилось — молот обрушился со всего маху и угодил точно в висок стрелка, с хрустом про­ломив ему череп. Лакир быстро обернулся назад и вправо, готовый к новой схватке. И не напрасно. В то время, как он спрыгнул с помоста далеко вперёд, Бенор, более грузный и не­поворотливый, побежал вниз по мосткам, и был только на полпути к главарю, когда тот бро­сился на Лакира. Его железный молот еле успел взметнуться, блокируя удар своего стального собрата. Силища у главаря — а это, несомненно, был именно он, была огромная. По счастью, бандит, надеявшийся покончить с пришельцем с одного удара, встретив неожиданное сопро­тивление, слегка потерял равновесие. Пока он старался выровняться, норд временно оглушил его ударом молота. Тут же по стальным доспехам главаря лязгнула секира подоспевшего Бе­нора. Воспользовавшись тем, что бандит отвлёкся на второго противника, Лакир перехватил своё оружие за концы рукояти, перекинул его через голову главаря, резко притянул противни­ка к себе и тремя мощными ударами головой в лицо добил врага. Затем норд склонился над поверженным бандитом и первым делом забрал его молот. Стальной, с удобной рукоятью он был ничуть не хуже секиры, которую они добыли для Бенора.
На этот раз Лакир не получил ни царапины. Переводя дух после заключительной схватки, он осмотрелся. Возле помоста виднелся ещё один боковой проход, у начала которого виднелся небольшой стол с парой бутылок. Следовало проверить, не осталось ли кого в глу­бине. Минуя стол, Лакир заметил скрытый под помостом сундук, но не останавливаясь направился дальше. Этот проход вёл в маленький, но ярко освещённый закуток. Осторожно зайдя в него, парень остановился. Пещера заканчивалась тупиком. Значит, больше тут пря­таться негде, главарь был последним, остававшимся в живых. Неподалёку от входа в этот за­коулок был грубый дощатый стол, на котором лежала пара неплохих одноручных топоров, кошель с отмычкой и несколькими монетами, пара бутылок эля и бутылка креплёного вина.
В глубине стоял большой сундук. Замок на нём был отомкнут. Внутри обнару­жилось около сотни септимов, ещё штук пять отмычек, и золочёная эльфийская броня. Лакир тихо присвистнул. Лёгкая броня не для него, да и Бенор такое не наденет, но если её про­дать... Пожалуй, за такую вещь можно выручить неплохие деньги. Вот только кому её прода­вать, если в Морфале даже кузницы нет? Кроме кузнецов-оружейников и торговцев, торгую­щих всем понемногу, такой товар пристроить некому. Придется её оставить, а также бросить здесь лишнее оружие, и старую броню. Этой мыслью Лакир поделился с Бенором. Однако тот уже деловито собирал в снятый с одного из разбойников плащ всё годное на продажу, включая оружие и доспехи что подороже, и с ним не согласился.
— На север от Морфала есть лагерь Братьев Бури. Давно там стоят. Большую часть этого добра можно сбыть у них. — заявил он.
В поисках трофеев норды заметили массивную цепь с кольцом, напоминающим рукоять, свисавшую вдоль дальней стены грота. Держа на всякий случай оружие наготове, Лакир потянул за кольцо. Часть стены, казавшейся сплошной, втянулась в скалу, открывая проход. Заглянув в него, парень вздохнул с облегчением: это был просто выход в коридор, ве­дущий от входа в пещеру к помосту. Бенор тем временем закончил увязывать свой тюк и на­чал набивать второй. Вместо того, чтобы воспользоваться открывшимся проходом, норды предпочли осмотреть пройденную ранее часть пещеры. Прихватив найденные бутылки из грота и со стола, они вышли в помещение со спальниками. Лакир полез обследовать сундук под помостом. Тот был заперт. Пожав плечами, парень достал отмычку, вставил её в замок и осторожно попытался повернуть. Стараясь не сломать инструмент, он искал положение, в ко­тором замок станет проворачиваться. Ловкие руки, привыкшие к самой разнообразной рабо­те, быстро нащупали нужное положение, и замок с тихим щелчком открылся. Ещё немного денег и железный шлем — который парень тут же протянул Бенору, поскольку у того шлема не было. И камень, который маги называют камнем душ. Ещё один такой же лежал рядом с сундуком. На всякий случай, Лакир прихватил и их. Кроме того, в пещере нашлась пара не­больших мешочков с золотом, которое норды разделили по-братски. Стальные доспехи глава­ря Бенор сразу уступил товарищу, проворчав:
— Ты его добил — так и забирай. А делить по частям — не дело. Полная броня лучше.
На том и порешили. У этого главаря при себе тоже обнаружился дневник. Пожа­луй, стоило пролистать и посмотреть, нет ли в нём чего нужного. Но позже. Пока же дневник отправился в кошель. Сняв с главаря стальные сапоги, броню и наручи, Лакир надел их вме­сто своих железных. Что ни говори, новые доспехи были куда лучше. Жаль, не хватало шле­ма. Покончив с переодеванием, Лакир направился наверх. Перед нападением колдуньи он приметил на одном из ящиков книгу и теперь взял её, заглянув под обложку, чтобы прочесть название. Книга называлась «Этикет булавы». Он удивился, насколько быстро ему удалось разобрать даже мудрёное слово «этикет». Похоже, от чтения и правда есть прок. Кстати, надо бы узнать, что это слово означает, тогда можно будет где-нибудь ввернуть при случае — знай наших!
Бенора книги не интересовали. Он снял с оружейной стойки стальной меч и же­лезные топор и булаву. На этом заполнение второго узла закончилось. С лязгом бросив тюки на помост, он прошествовал к столу и добавил к стоявшим на нём двум бутылкам то, что при­хватил с собой. Лакир поставил на стол свою часть добычи. Четыре бутылки вина и три — эля, вот и всё, чем им удалось разжиться у разбойников.
Они удобно устроились на грубой скамье за столом и наполнили кружки. Следова­ло отметить успешно завершённое дело, помянуть убитых разбойников — не дело, если их души начнут скитаться среди живых, разыскивая тех, кто их убил. А уж тем паче — обмыть новое оружие и доспехи. Кроме того, Бенор настаивал, что добыча для продажи тоже важный повод, не то отвернётся удача — и что тогда?
— Вот что за жизнь у них — даже мёда нормального нет! — ворчал морфальский воин, в очередной раз наполняя кружки вином, и кивая на эль.
— Каждому своё, — философски пожал плечами Лакир, — друг моего отца, к примеру, его очень уважает.
— М...— неопределённо хмыкнул Бенор, не то соглашаясь, не то наоборот, — А отец-то твой жив?
— Помер...
— Мой тоже... я его уж и не помню толком...
Налитые кружки норды опустошили за покойных родителей, ставя точку на не­весёлых думах.
— Но мы-то пока живы! — бодро заявил Бенор, разливая по кружкам последнюю бутылку вина. И принялся что-то радостно напевать, изрядно фальшивя.
Слушая его, Лакир молча улыбался своим мыслям, лениво текущим, подобно медленной реке в жаркий полдень. Среди прочего, ему подумалось, что пение Бенора стоит игры Лурбука, и что, благодарение богам, не довелось услышать обоих разом. Он сидел рас­слабившись, давая отдых усталому телу. Парень был слегка навеселе, окружающий мир подёрнулся тёплым ласковым туманом. Было хорошо сидеть вот так, неторопливо потягивая вино из последней неполной кружки. Когда она опустеет, нужно будет подниматься, куда-то идти, что-то делать, но пока можно задержаться в благодатном здесь и сейчас, застряв в тягу­чем времени, как в капле солнечной смолы.
Из приятной задумчивости его вывело позвякивание стекла. Это Бенор потянулся за элем, и неловко зацепил пустые бутылки. Пара бутылок вина на брата — для крепких нор­дов — пустяк, но если сейчас хлебнуть ещё и эля... Не дело это — пить эль после вина. К тому же день выдался жаркий, в дороге совсем разморит. Лакир внимательно посмотрел на спутника и понял, что тот и так почти пьян. «Э, нет, братуха, тебе уже точно хватит!» — про себя подумал Лакир. Тащить до Морфала два тяжеленных тюка и в придачу к ним Бенора его совсем не радовало. Лошадь у них тоже всего одна и притом не железная. Если после такого обращения Роки сбежит, её и винить не в чем. Лакир решительно забрал у Бенора бутылку эля, чтобы взять с собой вместе с двумя оставшимися.
— Э!.. за пр... за продажу-то не выпили! — попытался протестовать тот. Слыша, как он запнулся в несложной фразе, Лакир лишний раз убедился в правильности принятого решения.
— Так сперва ещё продать надо, а то отметишь, не закончив дела, а удача-то и от­вернётся. И что тогда? — невозмутимо ответил он Бенору его же словами. — Продадим успешно, сядем в Морфале и как следует отметим. А всё сейчас выпить, так если и будет что обмывать — то нечем.
Он поставил пустую кружку на стол и сразу же поднялся, прежде чем его товарищ нашёл, что возразить. Хорошо бы тот не додумался, что выпивку можно купить прямо в «Ве­ресках», а то спор грозил затянуться. Нужно было возвращаться в Морфал. С едой у разбой­ников обстояло ещё более скудно, чем с выпивкой. Пара мисок с мамонтовым сыром и сырой хобот мамонта нордов не прельстили. Хлебом, взятым с собой на крайний случай, Лакир ре­шил угостить Роки, которой предстояло везти их поклажу. Каждый из приятелей подхватил по узлу с добычей, после чего они двинулись к выходу. Бенор несколько поотстал со своим тюком, периодически спотыкаясь, громыхая железом и ворча. Когда он выбрался наружу, Ла­кир уже успел скормить лошади большой кусок хлеба, и теперь пристраивал узел на спине животного, заботясь о том, чтобы поклажа не причиняла кобыле особых неудобств. Роки не­довольно подёргивала ушами. Два тюка уравновесили друг друга на её спине. Щадя кобылу, хозяин не стал садиться верхом, а повёл её за собой, снова пожалев, что негде добыть сбрую.
Пока они осторожно спускались вниз с утёса, Лакир не раз ещё порадовался реше­нию не пить эль на месте, а прихватить с собой. Он и сам успел запнуться за камень и кое-где оступиться, а Бенор и вовсе пару раз едва не рухнул со скалы, переполошив Роки грохотом доспехов. Оглаживая и успокаивая лошадь, Лакир вздохнул с облегчением, когда их компа­ния очутилась внизу.
В целом, до Морфала добрались без приключений. Как и вчера, Лакир первым де­лом направился к Асльфуру в Зал Высокой Луны — так в Морфале назывался дом ярла, оста­вив «лучшего воина Морфала» караулить тюки. На этот раз управляющий даже не стал про­листывать дневник главаря, лишь взглянул на него и кивнул. Благодарность за выполненную работу он объявил сердечнее, чем это обыкновенно принято, и на сотню септимов увеличил вознаграждение по сравнению с вчерашним.
По возвращении Лакира, норды зашли в «Верески» пообедать. Джонна обрадова­лась им, встретив словами: «Как же хорошо, когда есть посетители». После еды решено было отправиться в лагерь Братьев Бури, чтобы продать добычу из Оротхейма.
Едва тюки были снова навьючены на Роки, а Бенор изготовился показывать доро­гу, раздались крики о помощи. Обернувшись туда, откуда доносились голоса, Лакир увидел, что вдоль главной улицы мечутся перепуганные ребятишки, а стража, натягивая луки, поспе­вает с дальнего края города. Причина переполоха обнаружилась быстро — в поселение за­брёл агрессивный матёрый северный олень и теперь набрасывался на всё живое, попадавшее­ся ему на пути. Игравшие на улице дети чудом успели избежать копыт и рогов животного, бросившись врассыпную и подняв крик. Поудобнее перехватив молот, Лакир бро­сился наперерез самцу. Тяжёлый удар пришёлся прямо по лбу оленя, ошеломлённый зверь осел на задние ноги, и, получив второй удар, с последним не то вздохом, не то стоном, медленно завалился набок. Подбежавшие стражники с досадой убирали оружие: ни одна пу­щенная ими стрела даже не задела животное. Оставив тушу лежать возле моста, там, где на­стиг незваного гостя молот Лакира, норды направились на север через окружающие болота. Они очень надеялись успеть засветло доехать до места, продать то, что удастся, и вернуться назад.
Вообще в болотах вокруг Морфала водится немало неприятных тварей, но на сей раз приятелям повезло. Ничто не задержало их в дороге, и вскоре они со своей поклажей очу­тились в повстанческом лагере.
Братьями Бури именовали себя сторонники Ульфрика Буревестника, возглавивше­го восстание нордов против власти Империи, после того, как император, принуждаемый Тал­мором, объявил поклонение Талосу вне закона. Вероятно, на деле всё было несколько слож­нее, но Лакир представлял себе ситуацию именно так. «Скайрим для нордов!» - таков был де­виз Братьев Бури. Сам будучи нордом, Лакир не испытывал неприязни к представите­лям дру­гих рас и народов. Кроме, пожалуй, талморцев, агентов Альдмерского Доминиона. Ну так кому понравится, когда лезут, не спросясь, устанавливать свои порядки, указывать, кому мо­литься, да ещё и присваивают право жестоко карать ослушавшихся?! Хотя даже среди высо­ких эльфов — альтмеров, есть мирно живущие в Скайриме, чуждые идеям и действиям Тал­мора.
Впервые оказавшись среди повстанцев, Лакир с интересом осматривался и при­слушивался к разговорам. То, что он слышал, не слишком нравилось ему и не находило от­клика в его душе. На поверку выходило, что многие из Братьев ушли на войну не ради каких-то высоких целей или убеждений, а потому как воевать им больше по душе, чем пахать зем­лю. Примерно такими же соображениями руководствовались те бандиты, с которыми два дня подряд приходилось сражаться Лакиру. Кто-то из воинов Ульфрика сетовал на то, что ему на­доела крольчатина. И это при том, что на болотах водилось огромное количество дичи, олени кишмя кишели. Вон, самцы даже в городах начали нападать на людей. А здоровые вооружён­ные люди вместо того, чтобы пойти и добыть того же оленя, маются от безделья, и жалуются на кормёжку. Такого подхода к жизни Лакир не мог ни понять, ни одобрить.
Тем временем Бенор разыскал квартирмейстера. Пожалуй, тот был единственным, кто в этом лагере занят хоть чем-то дельным, подумалось Лакиру. Бородатый дядька, на ходу обтирающий руки кузнечным фартуком, оторвался от работы только для того, чтобы перего­ворить с пришлыми нордами. К их радости, он оказался готов приобрести всё оружие и бро­ню, которые им удалось добыть в Оротхейме. А среди того, что он сам мог предложить на продажу нашёлся ещё один полный комплект стальной брони. Если продать не только старые железные доспехи Лакира, но и броню Бенора, денег у них вполне хватит на новую, да ещё и останется. Несмотря на то, что покупал квартирмейстер задёшево, а продавал куда дороже (знал ведь, что других торговцев поблизости нет), Лакир заплатил запрошенную цену, за на­ручи, сапоги, кирасу, два стальных шлема — рогатый и гладкий, стальной охотничий нож, а также несколько слитков стали, с помощью которых можно было слегка улучшить и оружие, и броню. Помимо этого он сговорился насчёт того, чтобы подковать Роки. Пока суть да дело, норды осмотрели приобретённые доспехи. Тот комплект, что они вынесли из Оротхейма, лучше подходил Бенору, а купленный в лагере — Лакиру. Выяснив это, норд направился к верстаку, и подогнал доспехи так, чтобы они лучше служили своим владельцам. Себе он взял рогатый шлем, Бенору впору оказался гладкий. Закончив с улучшением доспехов, Лакир при помощи точильного камня довёл до ума нож, секиру Бенора и свой молот.
Кузнечное дело — наука не простая, но в своё время отец показывал Лакиру са­мые азы. В поисках заработка Ларсу доводилось подрабатывать и в кузнях. Не раз он гово­рил сыну, мол, хорошее ремесло плеч не оттянет, ежели понадобится, так и всерьёз выучишь­ся, а вот подправить что или сделать сам несложную вещь — уметь должен. Вот и пригоди­лась от­цова наука. Выковать броню, а тем более оружие парень бы, конечно, не сумел, но подогнать и подправить ему вполне удалось.
Закончив возиться в походной кузнице, Лакир обратил внимание на пару осёдлан­ных лошадей, стоявших у коновязи. Норды пробыли в лагере уже немало времени, и за это время никто не подходил к лошадям, и ехать никуда, вроде, не собирался. Может, из-за них? Приняли за лазутчиков и отложили намеченное? Парень подошёл к квартирмейстеру и, напу­стив на себя самый простодушный вид, спросил, чего же лошади без нужды под седлом му­чаются. Тот досадливо поморщился:
— Да ты видишь, они вроде как бы ничьи. На себя никто заботу брать не хочет, разве командир заставит. А у меня тут и так дел по горло, если ещё и за конями ходить... — он с горечью сплюнул.
Лакир подошёл к лошадям, вопросительно оглянувшись на квартирмейстера. Тот пожал плечами, мол охота тебе — возись. Парень расседлал одну из лошадей. Спина живот­ного явно нуждалась в уходе и лечении. Сколько же её не рассёдлывали? Квартирмейстер, глядевший из-за его плеча, выдохнул сквозь зубы:
— Задаст им командир сегодня. Нельзя так оставлять.
Лакир обернулся к нему:
— Слушай, у вас другие лошади, кроме этих двух, есть?
— Нету. А тебе на что?
— Эту пару недель точно седлать не стоит. А мне для моей кобылы сбруя позарез нужна. Не продашь?
— Нам тут тоже новую неоткуда взять... Нет, не могу продать.
— Ну тогда... просто одолжи на недельку-другую, а я потом завезу, как своей обза­ведусь, — всё с тем же простодушным видом предложил Лакир.
Квартирмейстер минуты две смотрел на норда, будто рыба вынутая из воды, то открывая рот, то закрывая. Всё это время тот глядел на него, не отводя кристально честных глаз. Вроде бы и ясно, что соглашаться глупо и нелепо. За деньги не продал, а просто так взял, да и отдал? Правда, лошади уход нужен, всё одно без дела будет лежать упряжь. А ну как парень не вернёт — зачем ему? Да нет... этот вернёт. Внезапно, сам удивляясь своим сло­вам, мужик махнул рукой:
— Бери! Только вернуть не забудь.
Лакир коротко, но искренне поблагодарил квартирмейстера, ухмыльнувшись на его ворчливое:
— Теперь смотри, чтоб тебя не прикончили, пока седло не вернёшь! Дальше — твое дело.
Норд вернулся к своему спутнику, отдал ему новые доспехи, и отправился седлать Роки. Нельзя сказать, чтобы та была довольна, но худо-бедно сбрую надеть позволила, а большего и не требовалось. Лакир сел в седло, и они, с шагающим рядом Бенором, неторо­пливо тронулись в обратный путь. Денег у нордов осталось не так уж и много. Всё же за до­спехи с них содрали три шкуры. В другом месте, глядишь, на эти деньги и седло бы купили, и ещё бы осталось. Так что сбрую квартирмейстер не в убыток себе одолжил. Впрочем, о том, чтобы вовсе не возвращать её, Лакир даже не помышлял. Для норда это был вопрос че­сти.
Едва достигнув Морфала, он привязал Роки, расседлал и позаботился о корме для неё. Затем в сопровождении Бенора зашёл в «Верески», заплатил Джонне ещё за день постоя, оставил вещи в комнате и вернулся в общий зал, прихватив добытый в Оротхейме эль.
Прежде всего норды пересчитали и поровну разделили добытые и вырученные деньги. После покупки доспехов получилось не так уж много, но жить можно. К тому же, хо­рошая броня может сохранить жизнь своему владельцу, а убитому и деньги ни к чему.
— Вот теперь можно разом и продажу, и приобретение отмечать. Вроде, удача не подвела! — заявил Лакир, ставя на стол разбойничий эль.
Бенор согласно кивнул и поспешил разлить его по кружкам. Выпив свою долю, Лакир поднялся. Его спутник предложил взять у Джонны мёда — настоящий нордский напи­ток, как-никак.
— Ты сам смотри, — ответил ему Лакир, — мне ещё с делами закончить надо.
Выходя на улицу, парень успел увидеть, как его приятель направился к стойке. Ладно, пускай себе. А его путь лежал к туше убитого оленя, которая так и валялась нетрону­той возле моста. Купленный в лагере у повстанцев охотничий нож следовало не только об­мыть, но и к делу пристроить. Неторопливо и обстоятельно норд принялся за разделку туши. Ему, выросшему на ферме, эта работа была не в новинку. Доводилось и резать скотину, и све­жевать. Всей-то разницы, что сейчас перед ним был олень, а не подтёлок. Довольно быстро он снял с животного шкуру, срезал мясо, выбрал части, которые используют в своём деле ал­химики, после чего закончил разделку и аккуратно прибрал за собой. Взяв купленное вчера мыло, парень отмылся от крови и грязи и отправился сперва к Лами — продать срезанные с оленя ингредиенты, пока лавка не закрылась, а затем к Джонне с добытой олениной. Часть мяса вместе с алхимическими элементами он сумел продать в «Хижине тауматурга». Осталь­ное взяла Джонна и сразу же принялась за обработку оленины.
Бенор всё ещё сидел за столом в компании кружки с мёдом, причём явно уже не первой. Лакир подсел к нему. Тот, ни слова не говоря, наполнил ещё одну кружку и подтолк­нул к приятелю. Взяв её, Лакир задумчиво посмотрел, пригубил мёд, и обратился к Бенору с давно интересовавшим его вопросом:
— Слушай, а что вчера за сборище на крыльце у ярла было? Чего народ взбаламу­тился?
— Дак это... пожар... и... волшебник!.. — при этих словах он покосился на Джонну, надолго умолк, а потом веско добавил, подняв указательный палец, — А ещё Алва! Во!
Он снова помолчал, а затем спотыкаясь едва ли не на каждом слове, добавил:
— Рань-ше... Морфал был... ти-хим местом. Но тогда всё было р-разумнее и... и лучше... — Бенор заглянул в свою кружку, видимо, увиденное его не порадовало, потому что он не глядя подвинул к себе едва початую кружку Лакира и уткнулся в неё.
Лакир понял, что сегодня он от него толку не добьётся. Волшебник, это надо по­нимать, брат Джонны, Фалион, кажется. Пожар... Это не про тот ли дом, что рядом с тавер­ной? Ещё какая-то Алва... Парень оставил Бенора в покое, подошёл к стойке и заговорил с Джонной о сгоревшем доме.
— Дом Хроггара? Там недавно произошёл ужасный пожар, — отозвалась она, — Так жаль его жену и ребёнка. Их крики разбудили полгорода. Большинство горожан теперь даже не приближаются к пепелищу — боятся этого проклятого места.
— Как начался пожар?
— Хроггар утверждает, что огонь пошёл от очага. А некоторые говорят, что Хрог­гар сам поджёг дом.
— С женой и дочерью внутри?
— Так говорят. Дело в том, что он теперь живёт у Алвы. И переехал он к ней на следующий день после пожара. Как-то неправильно съезжаться с новой любовью, через день после того, как твоя семья сгорела заживо.
— И, само собой, никто не может доказать, что он их убил?
— Конечно нет. Но наш ярл хочет знать наверняка, виновен ли он. Возможно, даже заплатит, если удастся что-то выяснить.
Было заметно, что тема трактирщице неприятна, и она предпочла бы не продол­жать. Лакир видел, что она сердится не то на него, что затеял этот разговор, не то на себя, что в него ввязалась, не то на участников происшествия. Ему не понравился оборот, который приняла их беседа, продолжать её не следовало, но и оставлять, как есть, не годилось. Тогда, второй раз за этот день изобразив наивного простака, парень вдруг спросил Джонну:
— А ты, часом, не знаешь что такое «этикет»?
От неожиданности редгардка фыркнула и тихо рассмеялась:
— Ну ты даёшь! Зачем тебе? Где ты это слово-то выкопал?
— Ну, выкопал вот — уклончиво ответил Лакир, — Так что это такое?
Джонна, чей брат окончил Коллегию Магов Винтерхолда, знала много больше, чем обычная держательница таверны. Слово «этикет» не было для неё загадкой, но вот как бы по-простому растолковать его этому норду, чтобы вышло доходчиво и не слишком заумно?.. Обижать парня, неудачно объяснив непонятное непонятным, ей не хотелось.
— Видишь ли, — редгардка умолкла, тщательно подбирая слова, — можно ска­зать, что это правила, принятые в каком-то месте или обществе... Или ситуации... В общем, то, на нарушение чего посмотрят косо.
Лакир прищурился, соображая.
— Это вроде как, если в дом, где покойник, завалиться с песнями и шутками? — выдал он своё понимание.
— Ну да, вроде того. Вот знание того, что неуместно, а что уместно, и умение дер­жать себя в соответствии с этим знанием, и есть этикет.
Джонна с облегчением выдохнула. Похоже, объяснить что-то этому парню не так уж и сложно. Ловит на лету. А ведь сразу по нему не скажешь. О расстроивших её расспросах про пожар она благополучно забыла, что Лакиру и требовалось. Чтобы окончательно изба­виться от пробежавшего было между ними злокрыса, он снова предложил редгардке прове­сти время вместе. Как и накануне она легко согласилась.
На этот раз Джонне очень скоро пришлось вернуться за стойку, поскольку к вече­ру в таверне начал собираться народ. Лакир же достал и прочёл дневник оротхеймского гла­варя. В нём была всего одна запись:
«Будь прокляты эти великаны. Одного мамонта нам бы на месяц хватило, что­бы прокормиться, но они выпасают их, как самый ценный скот, и глаз с них не спускают. Больше в округе охотиться не на кого. Если не найдем добычи, придется уходить и искать другое место для стоянки».
Похоже, у этих бандитов больше одной мысли в голове не умещалось, подумалось норду. Мяса в мамонте, конечно, много. Но как они надеялись затащить огромную тушу в своё убежище, расположенное высоко в скалах? Как думали успеть разделать и заготовить эту гору плоти, прежде, чем она начнёт разлагаться? Лошади, олени и лоси, изобилующие чуть восточнее, для них, видимо, не добыча. То ли дело — мамонт, один — сразу на месяц.
Смеясь про себя над глупостью разбойников, Лакир снова принялся за «Чёрную стрелу». Сегодня дело шло быстрее, и к одиннадцати часам он дочитал весь том, хотя взялся за него позже, нежели вчера. Отложив книгу, парень ещё несколько минут размышлял над прочитанным, затем потянулся и вышел из комнаты.
Бенор до сих пор не ушёл. Сидя в той части таверны, где Лурбук устроил очеред­ное «выступление», он медленно и не в лад пытался подпевать. У песен, одну из которых пел норд, а другую наигрывал орк не было ничего общего, кроме качества и громкости исполне­ния. Лакир поразился тому, что, зачитавшись, даже не услышал начала этого концерта. Как и вчера, он вышел на улицу, но надолго задерживаться снаружи не стал, поскольку к ночи с бо­лот наползал знобкий, пронизывающий туман.
К вечеру парень не слишком проголодался, так что на ужин ему хватило кружки молока и пары лавандовых слоек. После еды он снова немного поболтал с Джонной о том о сём. Время близилось к полуночи. Лурбук перестал мучить лютню и скрылся в своей комна­те. Бенор наконец-то тоже решил отправиться восвояси. Ещё раз признавшись Лакиру в вер­ной дружбе, он с трудом поднялся и кое-как добрался до двери. Лакир вышел на крыльцо следом за ним — ему хотелось удостовериться, что «лучший воин Морфала» не угодит в бо­лото среди сгустившегося тумана. Плотная дымка стелилась по земле, и не мешала смотреть, как Бенор нетвёрдым шагом брёл по улице, громко напевая очередную, неузнаваемую в его исполнении песню. Дойдя до дома стражи, он вошёл внутрь, и дверь захлопнулась. Подо­ждав ещё пару минут, Лакир зябко передёрнул плечами, вошёл в таверну, пожелал Джонне доброй ночи, сбросил одежду, растянулся на кровати и уже через пару минут крепко спал.

 

Главы   5 -   8

Главы   9 - 12 

Главы 13 - 16

Главы 17 - 20

Главы 21 - 24

Главы 25 - 28

Главы 29 - 32

Главы 33 - 36

Главы 37 - 40

Главы 41 - 44

Глава 45

Главы 46 - 47

 

 

Истории из жизни родни Лакира и прочих персонажей

История Ларса

Сиродильская сага (173 - 200 гг. 4 Э.)

Берк и Аркадия

Сиродильская сага (продолжения)

[Joke_p]

Не за что! Тебе спасибо, что продолжение состоялось и в относительно сжатые сроки. Так-то оно когда бы да по сколько ещё писалось!

Насчёт путешествия по гробнице... хм. А ведь она ещё и не самая большая по протяжённости и количеству всяких сюрпризов... Значит, всё-таки затянуто выходит, раз уже ощущение, что путь был очень длинным. Надо что-то делать. Дальше-то, по-моему, ещё длиннее будет и там, по большей части, из песни слова не выкинешь...    Буду думать. В Забытой пещере, правда, ещё из-за необходимости последовательно освещать эту темень вышло длинно.

 

Настрой Шави мне тоже очень нравится, и по жизни, и в игре. И жаль, что не всегда удаётся удержаться в этом русле.

 

Ещё мне очень понравилось, что у Лакира всегда находится мотивация для выполнения квестов. При этом верится в то, что он идёт на дело от всей души. И как ему было некомфортно, когда он украл дневник. Это тоже легко можно понять. Отличный персонаж, в очередной раз в этом убедилась! Он такой.. живой!

В общем-то он и берётся за квесты, потому что в душе или сочувствует квестодателю, или понимает необходимость этого действия. Но и настрой может меняться. Если с Рольфом он дрался, практически как с врагом, то с Торбьорном - только потому, что тот сам полез на рожон. Вроде было за что, а вроде - его и так уже жизнь (или боги) наказали.

Но что Лакир живой - это точно. Его эмоции настолько "слышны" по эту сторону монитора, что ошибиться в их трактовке невозможно. Вот здесь случайная фраза задела за живое, а здесь над намеренной попыткой его обидеть усмехнётся, пожмёт плечами - что, мол, с дурака возьмёшь? - и пойдёт себе дальше. Кого-то поймёт и простит, с кем-то слова лишнего не скажет, хотя зла держать, скорее всего не будет. Если только на Шоалей, они тут у него вне конкуренции.

 

Рада, что удалось не скатиться по уровню, действительно этого боялась, особенно в начале главы про Белый флакон. Неудачные обороты, неточные определения, нужное слово ускользает, вместо него многословная конструкция, всё равно не передающая сути.   Не столько писала, сколько правила. Потом, вроде бы втянулась, проще стало. Попробую дальше не терять настрой, пока он есть пишется легко и быстро. Хоть причёсывать приходится всё равно.

Сообщение отредактировал Joke_p: 27 ноября 2018 - 11:23

[Thea]

 

Значит, всё-таки затянуто выходит, раз уже ощущение, что путь был очень длинным.

Не, нормально вышло! Не затянуто ничуть. Было очень интересно всё там читать, я бы не стала ничего урезать. Мне просто квест почему-то представлялся коротким. Вот не знаю почему даже. И потому было неожиданно, что гробница ого-го какая оказалась и что с флаконом не всё так просто вышло. Не вздумай даже что-то менять! Пиши всё так, как пишется. И не останавливайся по возможности, чтобы настрой не потерялся!

[Joke_p]

А так-то там когда проходишь на одном дыхании действительно всё не так долго, а расписывается в длинный рассказ. Стараюсь не останавливаться. Ещё бы времени на всё хватало. Но я стараюсь, хоть по несколько строчек, чтобы не терять настрой...

[Joke_p]

Описание похождений самого Лакира временно застопорилось. Вместо этого возникло продолжение "Истории Ларса", касающееся жизни родственников Лакира и прочих в Сиродиле в период с 171 - 200 гг. 4 Э. Собственно, 200 год пока не закончен, но поскольку начинается с него же, по нему тоже выкладываю, что есть, с последующей доработкой.

 

Такая вот вышла

Сиродильская сага

 

200 г. 4 Э. Месяц Последнего зерна.

 

200 г. 4 Э. Месяц Последнего зерна.

— Не-е-е-ет!!! — дикий вопль разорвал безмятежную тишину ночи.
Фелиция проснулась с колотящимся сердцем, задыхаясь от отчаяния. Нередко люди, пробудившиеся от собственного крика, вытирают со лба холодный пот и с облегчением шепчут: «Слава богам, это всего лишь сон...» Девушке было недоступно такое утешение. Кошмар, в который превратилась её жизнь, продолжался и во сне, и наяву, бесконечно перетекая из одного в другое.
Плечи Фелиции содрогнулись от рыданий. Она лежала на животе, уткнувшись лицом в руки, а слёзы потоком струились по запястьям и скатывались на подушку. Девушка ощутила ласковое прикосновение мягкой руки к затылку.
— Ну-ну, девочка моя... Всё уже позади... — но голос женщины предательски дрогнул. Она понимала. Всё действительно было позади и никогда не будет как прежде. И не только для Фелиции, но и для неё тоже. Горе девушки было их общим горем, только для первой оно было куда тяжелее и неизбывнее.
Фелиция повернула мокрое от слёз лицо. Глубокие раны на правой щеке саднили от солёной влаги, но она почти не чувствовала этого. Взгляд девушки упал на тётушку, полные и добрые руки которой принялись бережно менять пропитанную маслянистым снадобьем повязку на её спине. В свете свечи, которую держала младшая из дочерей Лотты, Агни, недавно достигшая двенадцати лет, было видно, что глаза женщины тоже полны слёз и от постигшей их утраты, и от жалости к двоюродной племяннице, распростёршейся на кровати перед ней.
Лотта, конечно, давно уже не была той стройной юной девушкой, которую брат выдал замуж за её возлюбленного, отказавшись от всего, что имел. Будучи матерью восьмерых детей, она стала заметно полнее, но её ладная фигура не оплыла, сохранив выразительность форм. Фелиция глядела на неё и на свою троюродную сестру. Обе босые, в просторных ночных сорочках, с растрепавшимися со сна волосами. Её крик поднял их с постели. Девочка переминалась с ноги на ногу, удерживая медный подсвечник, и украдкой промокала глаза прядями золотистых волос. Лотта закончила возиться со спиной племянницы, скомкав, положила старую повязку на поднос, который, войдя, поставила на прикроватную тумбу, взяла с него кружку с успокаивающим отваром и поднесла к губам девушки.
— На вот, попей. Тебе нужно поспать.
Фелиция послушно глотала пахнущую травами жидкость, пока тётушка, привыкшая ухаживать за детьми, бережно придерживала кружку, чтобы той было удобнее. Когда кружка опустела, Лотта снова ласково погладила девушку по чёрным волосам с неровно подстриженными кончиками, поставила посудину на поднос и собралась уходить. Но Фелиция удержала её:
— Тётя, когда приедет Каталина?
Глаза женщины заблестели сильнее, и, как она ни старалась сдержаться, из уголка глаза выкатилась слезинка и быстро сбежала по всё ещё округлой и гладкой щеке.
— Ох, детка... Сегодня третья ночь, за ней послали сразу же... завтра поутру должна бы уже быть...
Фелиция глубоко вздохнула и прикрыла глаза. Она не сумела выговорить слово «хорошо». Её хорошо осталось в прошлом. И ведь нельзя сказать, чтобы она не ценила то, что имела, но от этого утрата казалась ещё горше. Решив, что целебный напиток начинает действовать, и девушка засыпает, Лотта тихонько сделала дочери знак, и обе бесшумно удалились, оставив Фелицию в одиночестве.
Но та не спала. Вечером ей давали то же питьё. Который сейчас час? На сколько хватило действия отвара? На два часа? На три? Пока она не спит, она не окажется во власти кошмара и не перебудит криками родных. Ведь им тоже необходим отдых. Значит, нужно бороться со сном, бороться во что бы то ни стало. Ей хотелось плакать, но слёзы, недавно лившиеся ручьём, иссякли. Нужно сопротивляться сну, но выпитый настой убаюкивал, наваливалась дремота. Не спать... не спать, чтобы дать отдохнуть другим…

 

Конец 171 г.4 Э., Осень 173г. 4Э.

 

Конец 171 г.4 Э., Осень 173г. 4Э.

Замужество Лотты сослужило хорошую службу её братьям, показав, каким должно быть настоящее семейное счастье. Алеф, решивший не связывать свою судьбу с дочерью мельника Оливией, впоследствии не раз благодарил за это богов. Его благодарность становилась тем более горячей и искренней, чем больше жалоб приходилось выслушивать от женившегося на ней соседа Флавия.
Однако, Алефа тревожило, что ни одна из окрестных девушек не прельщала его в качестве жены. И он уже пытался смириться с мыслью, что навсегда останется холостяком, или же женится лишь бы жениться, без особого чувства, когда эти заботы отошли на задний план. Наступил и почти миновал месяц Начала морозов 171 года четвёртой эры, напоследок принеся с собой беду. В Сиродил пришла война.
В начале месяца Захода солнца юг провинции был атакован войсками Альдмерского Доминиона. В это же время эльфы осуществили нападение и на Хаммерфелл. Мирное население, не создававшее проблем, войска практически не трогали. Зачем? Пусть трудятся, только плоды этого труда будут принадлежать их новым остроухим хозяевам. И на Тамриэле воцарится новая Меретическая эра.
Алеф, в отличие от своего младшего брата Вилмара, никак не походил на не создающего проблем. Таких солдаты Доминиона жестоко казнили на глазах родных и соседей, не дожидаясь, пока будет за что, дабы другим даже в голову не пришло сопротивляться завоевателям. Впрочем, вовсе не страх за себя, а жгучая ненависть к врагу побудила Алефа сказать младшему брату, грезившему морем и собиравшемуся по весне отправиться в порт Анвила и наняться на какое-нибудь судно матросом:
— Оставайся дома и береги мать. Кроме тебя ей не на кого опереться. Море ждало тебя восемнадцать лет, подождёт и ещё немного, пока эта эльфийская дрянь не будет выбита с нашей земли.
— А ты?
— Я сегодня же отправляюсь, чтобы вступить в Имперский Легион. Сейчас там как никогда нужны добровольцы.
Фрейя, услышавшая слова сына, тихо охнула, прикрыв ладонью рот.
— Сынок, это война! Тебя там убьют!
Алеф шагнул к матери и с медвежьей нежностью заключил её в объятия.
— Нет, мама. Убьют меня здесь. Стоит армии Доминиона добраться до Скинграда. А с войны, бывает, и возвращаются. Иначе первая же война стала бы и последней.
— Может, они сюда и не дойдут...
— Может. Особенно, если каждый способный держать оружие, сделает всё, чтобы этого не допустить.
Мать нехотя и через силу кивнула. Она понимала, что Алеф прав. И лучше встретить врага с мечом в руке, чем прятаться по лесам, пока за твою шкуру сражаются другие. Вилмару тоже пришлось согласиться, хотя на языке его и вертелся нехороший вопрос: «А если ты не вернёшься?»
Он понимал, что тогда останется для матери единственной опорой и будет вынужден навсегда распроститься с мечтой бороздить солёные просторы морей и океанов. Но... это будет значить, что брату досталась куда худшая судьба. Его жизнь оборвётся, и за него некому будет о чём-то мечтать, тревожиться и сожалеть. Поэтому Вилмар лишь шагнул вперёд и порывисто обнял старшего брата:
— Да охранят тебя боги! Ради тебя и ради всех нас.
Алеф тоже крепко сжал в объятиях Вилмара:
— Береги мать, не вздумай лезть на рожон, если придут эльфы. Пожалей её седины.
Здоровенного норда охотно приняли в Легион. Боевые товарищи между собой за силу, надежность и неукротимость в бою вскоре прозвали его Северным Медведем. Так это имя к нему и пристало. А немного погодя значилось уже и в официальных бумагах. Военные действия завели Алефа в Хаммерфелл, где он сражался под командованием генерала Дециана.
Воины Легиона бились отчаянно, но удача надолго отвернулась от Империи. Войска Тита Мида II терпели поражение за поражением. Вскоре весь юг Сиродила оказался под талморцами, и враг подступил к самому Имперскому городу. Однако в Хаммерфелле в 173 году, войскам Дециана удалось дать серьёзный отпор воинству Альдмерского Доминиона и остановить их наступление.
Отряд Алефа был отправлен в Сиродил с донесением для Императора. Легионеры должны были пройти через Коррол, а после отправиться к Имперскому городу. Имена воинов хаммерфелльского отряда и краткие сведения о них были отмечены бумагах у легата, командовавшего гарнизоном Коррола. Им предоставили ужин и место для ночлега, и ещё затемно отправили дальше,  специально открыв для них ворота в неурочный час.
Легат, опасаясь, что по пути к мосту отряд могут перехватить, отравил посланцев Дециана по Оранжевой дороге, с тем, чтобы они, свернув на юг по Серебряной, переправились через озеро Румаре на рыбацких лодках и вошли в город с северо-востока. Решение представлялось удачным, но, увы, оказалось ошибочным.
Несмотря на превратности войны, судьба хранила Алефа до того хмурого утра месяца Огня Очага, когда его отряд, выйдя из Коррола, угодил в засаду солдат Доминиона на Оранжевой дороге.
Эльфы, обозлённые упорством людей, не желающих подчиниться Талмору, не щадили никого. В несколько минут всё было кончено. Легионеров сначала утыкали стрелами, затем добили уцелевших. Северный Медведь, отправивший в мир иной как минимум четверых, был повержен последним. Взглянув на его раны, эльфийка с ледяными серыми глазами небрежно вонзила меч ему в грудь, полагая эту предосторожность излишней. Тела стащили с дороги и свалили в неглубокий овраг.
Часом позже по дороге шли две молодые имперки, направлявшие повозку, влекомую сонным чёрным волом. Девушки были сёстры-погодки, жившие в окрестностях Коррола. Старшая, Аркадия, внимательно осматривала обочины, а порой и сходила с дороги, разыскивая различные травы, грибы и коренья, так как её с малых лет привлекала алхимия, в которой она уже достигла заметных успехов. Сейчас девушка недовольно фыркала на зарядивший дождь, поскольку сушить собранные в такую погоду ингредиенты не в пример труднее, но не оставляла своих поисков. Она постоянно то немного отставала, то забегала вперёд.
Неожиданно Аркадия окликнула сестру, в одиночку управлявшую упряжкой.
— Летиция, иди скорее сюда!
— Лучше ты иди ко мне и помоги! Он артачится! Не хочет идти! — сердито откликнулась та, пытаясь совладать с волом, который вдруг встал как вкопанный, тяжело поводя глянцевыми боками, наклоняя рогатую голову и сверкая белками глаз. — Ой, да тут кровь на дороге! Полно крови!
Действительно, дождь понемногу смывал следы недавнего побоища, к обочинам стекали красноватые ручейки, но на камнях всё ещё оставалось предостаточно тёмно-бордовых пятен.
— Да брось ты этого вола! Никуда он не денется! Ну же, живей! Помоги мне!
Этого было достаточно, чтобы Летиция, подобрав юбки, полезла в мокрую траву за сестрой. Она отлично знала, что мягкая и отзывчивая Аркадия начинала командовать и становилась твёрдой как кремень только в очень серьёзных случаях. А чутьё на них у той было безупречное.
Увидев спину старшей сестры, младшая поспешила к ней и, выглянув у той из-за плеча, охнула, едва не осев на землю.
— Так вот откуда столько крови, — чуть слышно пролепетала она. — Они всех их убили!
— Может быть, кто-то из них ещё жив. Мне послышался слабый стон. Я пошла на звук и...
Аркадия не договорила, потому что рука воина, лежавшего поверх остальных, слабо шевельнулась, словно пыталась сжаться в кулак.
Девушка, не раздумывая, спрыгнула в овраг, подобралась к солдату и начала быстро и осторожно выискивать признаки жизни. Огромный норд с лицом землистого цвета, весь покрытый своей и чужой кровью, действительно ещё дышал.
— Не может быть... такие раны... — пробормотала она, — я бы приняла его за зомби, но нежить не дышит, мёртвые сердца не бьются, а тела убитых не сжигает лихорадочный жар. Ну-ка, держись! — обратилась она к солдату, которой явно не мог её слышать, — Раз уж дождался меня, теперь не смей умирать! Посмотрим, чему я успела научиться.
Аркадия запустила руку в поясную сумку, вытащила флакон с зельем, восстанавливающим жизненные силы, выдернула пробку и попыталась разжать раненому зубы. Одной руки для этого оказалось недостаточно, и она почти сердито прикрикнула на сестру:
— Ты собираешься мне помогать, или нет?!
Резкий окрик вывел ту из столбняка, в который повергло её страшное зрелище. Летиция мигом очутилась рядом с сестрой и забрала у неё склянку. Аркадия своим маленьким ножиком разжала челюсти легионера и приказала сестре:
— Теперь очень осторожно вливай зелье. По чуть-чуть.
Девушка послушалась. Ей пару раз уже приходилось помогать сестре врачевать больных и раненых, но никто из них ещё не был так близок к последнему рубежу.
Флакон опустел. Слабое прерывистое дыхание легионера стало немного ровнее. Познаний шестнадцатилетней девушки в алхимии хватило, чтобы, если не на шаг, так хоть на полшага, отдалить раненого от гибели.
— Летиция, подведи сюда повозку.
— Да не могу я! Этот богами проклятый вол не хочет идти! И даже если он соизволит пошевелиться, телега здесь не пройдёт! Она опрокинется в овраг и придавит его, — девушка сердито тряхнула чёрными волосами в сторону раненого.
— Ох, Летиция. Вол не хотел идти вперёд, потому что учуял кровь. И вот здесь вполне можно проехать, не перевернувшись. Ладно, жди тут, я сама его приведу. Иначе нам вдвоём этого парня не дотащить.
Аркадия решительно направилась к волу, отвернула его в сторону от кровавых пятен на дороге и вскоре вновь оказалась подле сестры, успешно подогнав упряжку.
Девушки попробовали приподнять раненого. Однако тот оказался слишком тяжёл, чтобы вытащить его из оврага. Идти за подмогой? Но промедление не просто могло, а наверняка стоило бы солдату жизни. Аркадия с досадой стукнула себя кулачком по коленке:
— Нет, вы подумайте, какой медведь вымахал! Ты это нарочно что ли, чтобы сдохнуть в этой канаве, несмотря на все наши усилия? — сердито спросила она воина, впавшего в тяжкое забытьё. — Думай, думай, — торопила девушка себя.
Но ответ пришёл со стороны. Летиция вдруг кивнула на телегу и несмело предложила:
— А что если... доски?..
На дне телеги у них всегда лежала пара толстых грубых досок, чтобы бросить под колёса, если повозка завязнет в раскисшей колее или в бездорожье. Старшая сестра с сомнением покачала головой.
— С такими ранами протащить по неструганной доске... мы убьём его.
Обычно пятнадцатилетняя сестра признавала главенство старшей, и если та не принимала её идеи, отступалась. Но на сей раз её глаза горели сознанием правильности найденного решения.
— А наши плащи, Аркадия? Протянуть под него один из них мы точно сумеем. К тому же, кожа плаща намокла и стала скользкой. Её легко будет втащить по доске. А чтобы он не свалился с подстилки, нужно ухватиться за углы и за руки одновременно. Кроме того, что ещё мы можем сделать?
— А знаешь, ты права. Это может сработать, — энергично кивнула старшая сестра, сбрасывая плащ.
Вдвоём девушки, хоть и не без труда, просунули плащ под воина. Затем опустили края досок в овраг, создав простенький настил, ведущий наверх. Одной пришлось придерживать шаткое сооружение, чтобы не развалилось, пока другая будет вытягивать раненого бойца. С огромным трудом удалось выволочь его на край оврага. Переместив доски, девушки таким же образом затащили солдата в телегу. Аркадия, всё равно уже вымокшая, вытянула из под воина плащ, и распростёрла над телегой, как низкий потолок. Но прежде, чем тронуться в путь, девушка снова соскользнула в овраг, проверить, не осталось ли там ещё кого-нибудь живого. Увы, все остальные бойцы были мертвы. Овраг был полон остывающих трупов, по лицам и телам которых катились капли осеннего дождя, словно оплакивавшего их.
Девушки снова вывели упряжку на дорогу, Летиция изо всех сил погоняла медлительное животное, в то время, как её сестра, скорчившись рядом с раненым под натянутым плащом, как могла старалась унять кровь и удержать воина на этом свете.
Уголок плаща отцепился от борта, и на лицо легионера упали капли дождя. Его пересохшие губы шевельнулись, словно пытаясь их поймать, и девушка, поправив импровизированную кровлю, влила ему в рот немного воды из фляжки, затем, увлажнив кусок ткани, обтёрла солдату лицо и вновь принялась возиться с его ранами. Если бы можно было снять с него броню! И если бы при ней были все её зелья и припарки! Но в дороге об этом оставалось только мечтать. Однако всё, что было у неё в сумке и могло хоть чем-то помочь, было пущено в ход.
— Быстрее, ну, скорей же! — не слыша друг друга, в один голос шептали сёстры, поторапливая вола. Война, продолжавшаяся уже почти два года, отняла у обывателей практически всех лошадей на нужды армии. Оставшиеся были на вес золота. Счастье ещё, что у них оставался этот смирный, вечно будто полусонный, угольно-чёрный вол. У многих не было и такого, а без повозки им бы никогда не дотащить этого раненого здоровяка до дома.
Едва телега въехала к ним во двор, младшая сестра, не дожидаясь понуканий от старшей, оставив вола, бросилась в дом, зовя на помощь отца и мать. Видя волнение дочери, те выбежали наружу как раз в тот момент, когда Аркадия откидывала плащ. Увидев груз, который привезли девушки, отец посуровел лицом:
— Где, во имя богов... — начал он и тут же перебил сам себя. — Ладно, об этом после.
С помощью дочерей он перенёс раненого в дом. Аркадии потребовалась лишь пара минут, чтобы сбросить насквозь промокшую одежду, хорошенько вытереться, натянуть сухую, подвязать косынкой волосы, на ходу проглотить зелье, предотвращающее простуду, поставить на огонь котелок и принести всё необходимое для лечения найденного солдата.
Когда она быстрым шагом приблизилась к его ложу, мать как раз встревоженно говорила:
— Ему нельзя здесь оставаться. Если придут талморцы...
— Коррол и его окрестности пока что не завоёваны. У эльфов здесь нет власти! — резко отвечал отец.
— Именно, что пока. А если скоро они завоюют и его? Нас всех повесят за укрывательство и помощь Легиону.
Неожиданно вмешалась Летиция, редко встревавшая в разговоры старших:
— На нём не написано, что он легионер. Доспехи и оружие нужно просто получше спрятать.
— И кто же тогда этот здоровенный израненный норд, и что он делает в семье имперцев? — не уступала мать.
Девушка воздела глаза к потолку:
— Во имя Девяти! А хотя бы и жених одной из нас. Да хоть Аркадии!
Поймав взгляд сестры, в котором мелькнула затаённая боль, Летиция всплеснула руками:
— Ну, хорошо, хорошо, извини! Пусть будет не твой, а мой! А изранить его вполне могли и разбойники. С начала войны в Сиродиле невесть что творится!
Мать хотела что-то робко возразить, но Аркадия, хотя и удивлённая вмешательством сестры, решительно заявила:
— Он останется здесь, пока я не вытащу его с того света, если будет на то воля богов! И довольно разговоров. У него совсем немного времени, да и это я, считай, взяла у смерти взаймы. Сперва надо снять с него доспехи. И одна я не справлюсь.
Летиция рванулась было к сестре, но отец остановил её, мягко, но крепко взяв за плечо.
— Мы с мамой поможем Аркадии. А ты поспеши в Коррол. Надо рассказать о вашей находке. Я сходил бы сам, но ты точнее укажешь место и своими глазами видела все подробности, которых я не знаю, но которые могут оказаться очень важными. И не забудь рассказать о раненом, которого вы подобрали, описать внешность, указать, куда отвезли.
— Зачем? — удивлённо моргнула девушка.
— Затем, что если весь отряд найдут перебитым, а его среди погибших не окажется, парня могут счесть дезертиром, а то и предателем, который нарочно завлёк товарищей в ловушку.
Летиция охнула, согласно кивнула и выскочила за дверь. Пробегая через двор, она бросила полный сожаления взгляд на так и не распряжённого вола, с задумчивым видом пережёвывавшего свою жвачку. Нет, с ним быстрее не будет. Если бы у них оставалась их гнедая рабочая лошадка! На ней они добрались бы вдвое быстрее. Да и сейчас, когда нужно торопиться в Коррол, та могла бы здорово выручить.
Додумывала это девушка уже на бегу, оскальзываясь на мокрых камнях дороги. Она почти не осознавала усталости, хотя сердце бешено колотилось, ноги подгибались, а дыхание с хрипом рвалось из груди. Всё её существо было подчинено одной мысли: «Успеть!» До чего ей необходимо успеть, она не знала, однако без этого слова, молотом стучавшего в висках, Летиция уже давно свалилась бы без сил. Дождь прекратился, но с ветвей продолжали падать крупные тяжёлые капли.
Позади раздался дробный перестук копыт и девушка шарахнулась к обочине, чтобы не угодить под ноги несущейся вскачь лошади, не позволяя себе остановиться, чтобы тут же не рухнуть замертво. Мимо на быстроногом вороном коне, каких разводят под Чейдинхолом, пронёсся мальчишка-курьер. Помимо армии, только гонцы всё ещё использовали лошадей. Промчавшись мимо девушки, парнишка осадил скакуна:
— Эй, ты куда бежишь?
— В Ко... в Коррол, — задыхаясь выдавила Летиция, — отряд... Легиона... перебили... нынче утром.
Мальчишка присвистнул. Его глаза смотрели не по детски серьёзно — война многих заставила повзрослеть до срока.
— Передай... легату, — попросила девушка, — ты быстрее...
— Да что же я передам? Я толком ничего и не знаю. А чем терять время и рассказывать мне, лучше скажи командиру сама. Ну-ка, давай руку. Садись позади меня, ты лёгкая, а до города уже недалеко.
Девушка не заставила себя упрашивать и, окрылённая нежданной удачей, птицей взмыла на лошадь. Стоило ей обхватить курьера за пояс, как тот послал коня вскачь. Благородное животное домчалось до города с двойной ношей, но казалось, готово было проскакать ещё половину Сиродила.
Пока девушка пыталась пробиться к начальнику стражи или офицеру Легиона, гонец, перед которым были открыты все двери, успел добраться до легата и сообразил рассказать о встреченной по пути имперке, которую подвёз.
За Летицией немедленно послали, и вскоре она уже стояла перед лицом офицера, который, слушая её, хмурился всё сильнее.
Прервав её на полуслове, легат коротко распорядился:
— Следопытов сюда.
Затем, уже мягче обратился к оробевшей девушке:
— Сумеешь показать на карте, где это было?
Не дожидаясь ответа Летиции, он развернул на столе карту, поманил юную имперку поближе и начал показывать:
— Вот Коррол. Вот Имперский город. Вот Серебряная дорога на Бруму. А вот Оранжевая — та, по которой вы шли. Где вы обнаружили перебитый отряд?
Он посторонился, подпустив девушку к карте. На миг её палец завис над изображением северной части Сиродила и тут же уверенно опустился на пергамент.
— Вот здесь. Справа от дороги.

— Сколько было убитых?
— Я... не знаю. Может, сестра их сосчитала, когда проверяла, не осталось ли больше живых...
— Больше?.. — сверкнул на неё глазами легат.
— Да, — заспешила Летиция, хотя не её вина была, что ей не дали договорить, — один из солдат был ещё жив. Аркадия услышала стон и по нему обнаружила овраг с телами.
— Что было дальше с этим раненым? Вы оставили его там?
— Нет! Он бы не выжил! Он и так был почти мёртвый. Его раны...
Девушка вздрогнула, и это движение оказалось красноречивее слов.
— Хорошо, тогда как вы с ним поступили?
— У нас была повозка, запряжённая волом, мы втащили раненого на телегу и отвезли домой. Моя сестра занимается алхимией, она ещё по пути сделала всё, чтобы не дать ему умереть. Сейчас она вместе с родителями пытается его спасти, а меня послали рассказать вам о нашей находке.
— Этот раненый легионер не называл своего имени?
— Нет, куда ему! Он всё время был без сознания.
— М-да... а каков он из себя?
— Он... большой светловолосый норд. Очень большой, — добавила Летиция, краснея оттого, что не знает, как иначе описать солдата, которого не успела толком рассмотреть. Она не замечала, что в комнате скопилось довольно много народу, пока кто-то, уважительно обращаясь к легату, не спросил в вполголоса:
— Алеф Северный Медведь?..
— Похоже... вероятнее всего, он и есть... Значит так. — Легат хлопнул ладонями по столу, — Троих лучших следопытов к месту событий, срочно. Пусть выяснят всё, что сумеют. Необходимо также выяснить судьбу послания генерала Дециана. Эльфы отлично выбрали место и время нападения. Даже проклятая погода им благоприятствует! Знали, что дождь смоет все следы. А если бы не эти девушки, тела пролежали бы в овраге невесть сколько, пока бы их не обнаружили. Хотел бы я быть уверен, что засада была случайной... Что никто не передал сведения об отряде талморцам... Если послание похищено, значит, ждали именно их и знали, зачем. Со следопытами отправить четверых солдат с подводой. Когда будет окончен осмотр местности, убитых следует вывезти оттуда и похоронить как подобает. Я отправляюсь к ним домой, — он кивнул на Летицию. — Во-первых, убедиться, точно ли раненый — это Алеф, во-вторых, может, он сумеет что-нибудь рассказать о нападении. В-третьих, хочу разобраться, как ему удалось выжить, где не выжил больше никто.
Сложно было понять, какого рода сомнения терзали легата, но кто-то из его приближённых позволил себе напомнить:
— Его бросили в овраг вместе с трупами. Бросили умирать.
— Знаю, — поморщился легат, — потому и хочу увидеть всё своими глазами. С этими засадами и ловушками талморцев я уже и самому себе верю хорошо, если наполовину.
Не прошло и десяти минут, как легат в сопровождении двоих воинов скакал по дороге, ведущей к дому Летиции и её семьи. Перед одним из солдат на седле сидела сама девушка.
Когда кони галопом ворвались на двор, вола и повозки там уже не оказалось. Кто-то, должно быть, отец, распряг животное и завёл в хлев, а заодно убрал с дороги телегу. Заслышав топот копыт, хозяин в испуге выбежал из дому. Времена настали лихие, не знаешь, чего и ждать. При виде формы Легиона у него немного отлегло от сердца, но он по-прежнему не был уверен, к худу или к добру припожаловали нежданные гости.
Он подоспел как раз вовремя, чтобы поставить наземь Летицию, которую передал ему вёзший её солдат. Спешившись, тот принял поводья остальных лошадей и начал водить животных по двору, давая остыть после быстрой скачки.
Легат подошёл к отцу девушек, чётко по-военному кивнул в качестве приветствия и произнёс:
— Разреши пройти в дом, хозяин. Мне нужно взглянуть на того бойца, что нашли твои дочери.
Несмотря на то, что офицер говорил ровно и достаточно мягко, чувствовалось, что его тон, равно как и вежливые слова, призваны лишь показать, что это не бесцеремонное вторжение, и что обитателей пока никто и ни в чём не обвиняет. Но войдут приезжие в любом случае, просто хозяину дают возможность проявить свою добрую волю.
Разумеется, отец, которому не нужны были лишние проблемы, тут же посторонился, сделав приглашающий жест. Легат вновь коротко кивнул и в сопровождении солдата, не занятого лошадьми, шагнул через порог.
Хозяин проводил посетителей туда, где продолжала хлопотать над раненым его старшая дочь.
— Растреклятая Бездна!.. — вырвалось у легата, немало повидавшего на своём веку, достаточно долгом, чтобы волосы обильно припорошила седина.

***

...Едва Летиция скрылась за дверью, родители подоспели на помощь Аркадии. Вместе они со всеми возможными предосторожностями начали снимать с раненого доспехи.

— Ну ты, здоровенный северный медведь, — ворчала Аркадия, высвобождая обломок стрелы из пробитой брони, — не мог ты, что ли, быть немно-о-ожко поменьше?!
При этих словах веки солдата чуть дрогнули, не то от боли, дошедшей до его затуманенного сознания, не то отзываясь на привычное прозвище, невольно озвученное девушкой. Родители, хорошо знавшие дочь, видели, что злится она на себя, на то, что не может пока помочь легионеру, что время, столь бесценное для него, утекает, как вода сквозь пальцы. Наконец бесчувственный норд был полностью раздет. При виде его истерзанного тела отец судорожно вздохнул, а мать торопливо отвела взгляд. И только девушка деловито осматривала раны, прикидывая, что и как нужно сделать. Нагота воина не вызвала даже лёгкого румянца на её щеках.
Аркадия отмыла руки после возни с доспехами, прокалила в огне самый острый из имевшихся в доме ножей и портняжную иглу, в которую продела нить, вымоченную в сиродильском бренди. Мать, по её просьбе, принесла закипевшую воду и чистую ткань. Отец, видя, что пока помочь не может, и не в силах праздно глядеть на процесс лечения, отправился распрягать вола.
Девушка порылась в своих снадобьях, нашла самое сильное из восстанавливающих жизнь, и осторожно влила раненому в рот. Теперь необходимо было заняться самими ранами. Их было множество, и несколько весьма скверных, из коих каждая могла стоить жизни человеку послабее. В некоторых застряли зазубренные наконечники эльфийских стрел.
Аркадия знала, что вытащить этого воина с того света будет очень непросто, но была твёрдо намерена это сделать. Однако многое зависело не только от её искусства, как алхимика, но и от правильности принимаемых ею решений. Хотя пока норд был без сознания, она опасалась, что боль, которую ей придётся ему причинить, извлекая остатки стрел и сшивая края ран, может убить его. Но и давать раненому снадобье, лишающее тело чувствительности, как она поступила бы в более лёгком случае, девушка не решалась, поскольку оно сильно замедляло все жизненные процессы, а тут, скорее всего, прекратило бы их вовсе. Наконец, Аркадия нашла выход. Она намотала узкую полоску чистой ткани на кончик лучины, обмакнула его в замораживающее зелье, отнимающее чувствительность, и стала наносить вещество на небольшие участки тела, там, где ей предстояло работать. Приходилось действовать быстро, поскольку при таком использовании зелье было эффективно не дольше пары минут.
Первым делом, девушка принялась извлекать стрелы. Покрытые насечками наконечники легко входили в плоть, но если пытаться просто выдернуть их, оставляли страшные рваные раны. Приходилось осторожно вынимать острия с помощью ножа, иногда увеличивая разрез, но эти вынужденные повреждения были куда меньше, чем при любом другом способе.
Мать, отошедшая было в сторону, пересилила себя и снова взялась помогать дочери, обрабатывая раны обезболивающим, где и как та указывала. Аркадия трудилась не покладая рук, стирая кровь, пот и грязь, надрезая, сшивая, очищая и заполняя раны, начавшие воспаляться или грозившие это сделать, целебными снадобьями, накладывая повязки. Ей предстояло ещё немало работы, когда в комнату вошли Летиция, легат и его сопровождающий. В помещении разом стало тесно, а из уст офицера вырвались те самые слова:
— Растреклятая Бездна!..
Его глазам предстали комки окровавленного тряпья, кучка обломков талморских стрел, извлечённых из ран, повязки, покрывающие тело бойца и истерзанные, покрытые запёкшейся кровью открытые участки, над которыми продолжала трудиться старшая дочка хозяев, лишь на мгновение поднявшая усталый взгляд на вошедших. Лицо лежащего было бледно, вокруг бескровных губ и под глазами разлилась нездоровая синева.
Легат покачал головой. Он видел немало крепких ребят, которые выглядели лучше, чем этот раненый, когда их опускали в могилу. Так тихо, что не услышал никто из присутствующих, офицер прошептал:
— Обливион поглоти их души! Всё-таки — всех...
Он так надеялся, что выживший сумеет что-то рассказать, но, увы, теперь не верил даже, что тот вообще ещё придёт в себя. Зато все его смутные подозрения улеглись. Храбрый норд сражался и пал, как герой. Как ни старался имперец гнать от себя такие мысли, но думать об этом бойце, как о живом, ему не удавалось. Вслух же он сказал другое:
— Это действительно Алеф Северный Медведь.
При этих словах Аркадия приподняла бровь и чуть заметно улыбнулась, продолжая орудовать иглой. А сестра, которая, едва войдя, начисто отмыла руки и тут же незаметно сменила мать у постели раненого, одними губами повторила: «Алеф».
Понизив голос, легат обратился к хозяину:
— Мне бы хотелось поговорить и с вашей старшей дочерью, когда она... освободится.
— Тогда вам придётся подождать. Она не отойдёт от раненого прежде, чем закончит, — извиняющимся тоном произнёс отец, знавший упорство Аркадии в подобных случаях.
Тем временем его жена молча возникла рядом, неся поднос с вином, фруктами сыром, холодным мясом и хлебом — лучшим, что было в доме.
— Хорошо, я подожду, — согласился офицер, благодаря за угощение. Его солдат женщина тоже не обделила, хотя снедь и оказалась попроще.
Дожидаясь Аркадии, легат забарабанил пальцами по столу, вино он лишь пригубил, чтобы не обидеть хозяев, пища осталась нетронутой. Солдаты же воздали должное предложенному угощению.
— Должно быть, следопыты уже успели что-то выяснить. Хорошо бы их перехватить и направить сюда.
Младший из сопровождающих, тот что оставался позаботиться о лошадях, прежде чем войти, молча поднялся и вышел. Через минуту топот копыт возвестил о его отъезде.
Вновь повисло молчание, которое через некоторое время опять вполголоса нарушил легат:
— Когда Алеф умрёт, сообщите мне. Вам не придётся тратиться на его погребение. К тому же, нужно будет выправить все бумаги, сообщить родным…
Он осёкся, поскольку заметил, что Аркадия, беззвучно появившаяся из комнаты, слышала его последние слова. Имперец откашлялся, чтобы скрыть возникшую неловкость.
— Я не сомневаюсь в твоём таланте целительницы и знании алхимии, — проговорил он, обращаясь к девушке настолько мягко, насколько позволял голос, привыкший отдавать приказы, — и верю, что ты сделаешь всё от тебя зависящее. Боги милостивы... Но...
Он глубоко вздохнул и опустил голову. Однако, Аркадия поняла из сказанного больше, чем было произнесено. Ей стало ясно, что этот сильный и суровый человек бесконечно устал от поражений и потерь, принесённых этой войной, что смерть последнего воина из отряда обернётся для него очередным поражением, а он не может, не смеет тешить себя ложными надеждами. Сколько их уже было — обманутых надежд, разрушенных чаяний? Опираясь на них, можно утратить последнюю опору, тогда и остатки Империи обречены. Лучше сразу принять для себя худший вариант и готовиться ответить врагу, чем тратить силы на бесплодные надежды. Вызов, горевший в глазах девушки, погас, и она тихо проговорила:
— Мама сказала, вы хотели со мной поговорить. Чем я могу помочь?
И во второй раз, по просьбе легата, зазвучал рассказ о том, как девушки обнаружили перебитый талморцами отряд, как выяснили, что в одном из воинов ещё теплится жизнь, как тщетно искали других выживших, как вытаскивали раненого из оврага, укладывали в телегу, везли домой.
Аркадия рассказывала вдумчиво, стараясь не упустить ни одной детали, рассказала, как вол артачился на залитой кровью дороге, как вновь они вывели на неё упряжку с лежащим в телеге раненым уже за местом кровопролитной стычки.
Слова девушки полностью повторяли рассказанное её сестрой с теми различиями, что ту же картину видела другая пара глаз. Самые дотошные расспросы немногое добавили к услышанному. Аркадии уже не терпелось уйти и проведать своего подопечного, с которым осталась Летиция, а затем вернуться к своим алхимическим принадлежностям, поскольку ей требовались более качественные и сильные снадобья, чем когда-либо прежде. Жизнь раненого зависела от того, сумеет ли она решить задачу по их изготовлению. Пока что она лишь ещё немного отсрочила практически неизбежный исход. Первая битва в борьбе со смертью, вплотную подступившей к Алефу, осталась за юной целительницей, но до победы в этой войне было очень далеко, а поражение маячило у порога.
Внезапно дверь распахнулась, и на пороге появился солдат, уехавший навстречу следопытам. За ним следовали двое из троих, отправленных на место утренних событий. Легат взглянул на вошедших и помрачнел.
— Где третий? — резко спросил он, побелевшие костяшки крепко переплетённых пальцев выдавали его волнение.
Второй по старшинству среди следопытов, высокий жилистый редгард, шагнул к столу, за которым сидел командир, и положил перед ним замаранное кровью и порванное стрелой послание из Хаммерфелла.
— Он отправился по следам талморцев. Нам велел возвращаться с докладом. Сказал, одному легче подобраться незамеченным.
— Приказано было выяснить, что и как произошло, и вывезти трупы! А не лезть в лапы к талморцам! — взорвался легат. — Мы и без того постоянно теряем людей! Если лучшие из лучших будут вот так!..
Он умолк не окончив фразы, ещё крепче стиснул руки и коротко бросил:
— Что удалось выяснить?
— Талморцы засели по обе стороны дороги за скалами. Когда наши прошли между ними, их изрешетили стрелами в спину. Эльфы не собирались ввязываться в открытую схватку, но кто-то сумел оказать им сопротивление, так что и они понесли какие-то потери. Человека четыре, может — пять. Убиты или ранены, сказать сложно, но им пришлось их нести. Это всё, что удалось выяснить на месте. Дождь здорово осложнил работу. Берк пошёл за ними, чтобы узнать больше, он не привык возвращаться со столь скудной информацией. — До сих пор речь редгарда походила на доклад, но теперь его тон изменился, и он с надеждой и гордостью за товарища добавил: — Он вернётся. Всем известно, что Берка даже белка не заметит, пока он не схватит её за хвост, а как отпустит, та и не поймёт, что это было.
— Да услышат Девять твои слова... — проворчал легат. Берку за его необычайный талант следопыта прощались многие вольности, каких не потерпели бы от других.
— Нам пора возвращаться в город, — добавил он, тяжело вставая. События этого дня тяжким грузом легли на плечи немолодого воина. Видя, что Аркадия, простившись, вернулась к раненому, он тихо добавил, обращаясь к хозяину: — Так не забудьте сообщить... если что.
Молодого имперца, перехватившего следопытов, и которому легат, надо понимать, доверял особо, он отослал в Имперский город с посланием Дециана и докладом о произошедшем с хаммерфелльским отрядом.
Хозяин проводил посетителей до ворот, посмотрел конникам вслед, вздохнул и вернулся в дом.
Алефу за это утро повезло по меньшей мере четырежды. Во-первых, когда он не был убит в стычке и рухнул наземь израненный, но живой. Во-вторых, когда альтмерка, которая должна была его добить, столь небрежно отнеслась к своей задаче. В-третьих, когда его, сопротивлявшегося дольше всех, сбросили в овраг последним, иначе он просто задохнулся бы под грудой тел. И в-четвёртых, когда начавшийся дождь ненадолго привёл его в чувство, исторгнув из груди стон, услышанный Аркадией.
Сейчас Летиция сидела подле него. Она кивнула сестре, которая взглядом спросила её, всё ли в порядке. Та, удовлетворившись таким ответом, направилась к своим колбам и ретортам, чтобы приняться за составление снадобий и зелий. К некоторым требовалось добавить новые компоненты, иные постараться сделать более действенными. Не то чтобы девушка не пыталась добиться этого раньше, но сейчас от её успеха или провала зависела жизнь человека, ответственность за которую она взяла на себя.
Первое время Алеф не приходил в сознание. Аркадия не покладая рук занималась приготовлением лекарственных зелий, а также отваров, которые могли поддержать в нём жизненные силы, пока он не сможет принимать пищу, на пару с сестрой обрабатывала раны, четыре из которых внушали серьёзные опасения и норовили воспалиться. Остальные, хотя понемногу и заживали, но очень медленно. В этом могучем теле оставалось слишком мало сил, а крови норд потерял очень много. Летиция же практически полностью взяла на себя непосредственные заботы о раненом, более беспомощном, чем новорождённый младенец. Она по капле вливала ему в рот сестрины отвары и зелья, точно так же бережно поила водой. Некоторые снадобья нужно было давать через определённые промежутки времени и днём и ночью. Спала девушка тут же рядом, прикорнув на стуле. Чтобы не пропустить момент, когда нужно дать раненому лекарство, она приноровилась цеплять к лучине кольцо на ниточке. Когда огонёк догорал до нитки и пережигал её, кольцо со звоном падало на подставленную оловянную тарелочку и девушка тут же просыпалась и вскакивала, чтобы отереть влажной тканью пылающее тело норда и влить ему в рот очередную порцию лекарства.
На третий день прибыл посланник от легата, обеспокоенного отсутствием вестей об Алефе, в способности которого протянуть так долго он очень сомневался. Это был тот самый расторопный молодой солдат, который обихаживал лошадей, ездил навстречу следопытам и успешно доставил послание генерала Дециана Императору.
Официально его задачей было справиться о здоровье Северного Медведя и передать, что тот был представлен к награде (прижизненно или посмертно, тут уж всё во власти богов). С другой стороны, никто не запрещал парню рассказать всё, что произошло за это время. Что он и сделал. Разговор шёл в комнате раненого, поскольку девушкам было интереснее всего услышать рассказ о своём подопечном, но оставить его ради этого они бы ни за что не согласились.
Посланник поведал следующее. К огромному облегчению легата, которое тот тщетно старался скрыть, к вечеру того же дня, когда отряд Алефа угодил в засаду, целым и невредимым вернулся Берк.
Ещё более высокой и худой, чем его сотоварищ редгард, следопыт не моргнув глазом переждал бурю с громом и молнией в виде угроз разжаловать его в рядовые, посадить под арест или вовсе с позором выгнать из Легиона, обрушившуюся на его голову. Когда же легат выпустил пар и перевёл дух, сухощавый норд своим негромким чуть надтреснутым голосом спокойно проговорил:
— Я действовал в соответствии с приказом.
— В соответствии?.. — легат даже поперхнулся от возмущения. Да, Берку многое сходило с рук, но должны же быть какие-то границы?!
— Приказ был узнать, что возможно, об утреннем нападении на наших людей. Из-за дождя на месте удалось выяснить меньше, чем обычно. Однако полученные сведения были сразу же отправлены в Коррол. Приказа ограничиться осмотром только места происшествия или же после его изучения всем немедленно вернуться назад, не было. Зато, последовав за талморцами, было возможно выяснить то, что не позволил разобрать дождь, — следопыт говорил негромко, но веско, с умелым нажимом на нужные слова.
Легат тихо зарычал, но упрямый норд даже бровью не повёл, поскольку знал, что формально он прав, и обвинить его в невыполнении приказа не выйдет.
— Докладывай, — наконец коротко бросил имперец.
— Талморцев было десять. Они шли с севера и на ночь устроили привал справа от дороги, если идти из Коррола. Выставили двоих дозорных, которые просматривали дорогу в обоих направлениях. Издали заметив приближение хаммерфелльского отряда, они решили, что место отлично годится для засады. Троих отправили на другую сторону дороги, остальные заняли удобную для стрельбы позицию на своей. Они пропустили посланцев Дециана чуть вперёд, а затем, прежде, чем наши поняли, в чём дело, их с обеих сторон осыпали в спину градом стрел. Практически все были убиты на месте или ранены достаточно тяжело, чтобы не иметь возможности оказать сопротивление. Северный Медведь упал вместе с прочими. Но когда эльфы, видя, что никто не остался на ногах, вышли на дорогу, чтобы добить раненых, Алеф вскочил, и, несмотря на полученные раны, задал им трёпку. Он оказался один против шестерых, остальные попробовали стрелять, но, зацепив пару своих, отступились. Северный Медведь сражался, оправдывая своё прозвище. Четверо из тех, что вышли против него, были убиты, один тяжело ранен и один неплохо задет. Затем подоспели остальные, и израненный Алеф наконец упал и больше уже не поднялся. Его добили последним и бросили в овраг поверх убитых товарищей. Надо было слышать, как талморцы костерят его до сих пор! Из-за него лёгкая победа практически превратилась в поражение. Их план не подразумевал потерь, особенно — таких. Они совершенно точно не имели понятия с какой целью и кем был отправлен этот отряд. А после урона, нанесённого им Северным Медведем, им и в голову не пришло обыскать тела — не до того было. Похоже, они действовали без приказа, на свой страх и риск. Успешную авантюру легко оправдать...
— Кто бы говорил, — сердито фыркнул легат, перебив следопыта. Но остальные заулыбались, поняв, что Берк избежит наказания.
— ...а вот как доложить о провале, да ещё с такими потерями, они не представляют до сих пор, — как ни в чём не бывало продолжал норд. — Так что от их проклятий Алефу как ещё небо не рухнуло. Эльфийка, которая должна была его прирезать в конце, говорила, что там нечего было добивать и клялась, что «эта северная собака» сдохла раньше, чем познакомилась с остриём её меча. Плохо они знают нордов! — в голосе Берка прозвучала гордость за земляка, — даже когда его нашли эти девчонки, он был ещё жив.
— Как и позже, когда мы были у них... только надолго ли? — проговорил легат словно бы про себя.
На следующий день доклад из Хаммерфелла был доставлен в Имперский город и вручён Императору, а посланец благополучно вернулся в Коррол.
Эти маленькие удачи: послание Дециана, не похищенное солдатами Доминиона и доставленное Императору; успешное возвращение Берка с вестями; то, чем, благодаря Алефу, обернулась для эльфов устроенная ими засада; то, что Северный Медведь не умер в овраге, вопреки чаяниям талморцев, — воодушевили солдат, уставших от поражений. Казалось, они положили конец бесконечной череде неудач — то оттуда, то отсюда стали поступать крупицы добрых вестей. Хотя общая обстановка оставалась довольно безрадостной.
После доклада Берка, было принято решение наградить Алефа Северного Медведя за проявленное мужество, благо легат обладал таким правом, даже при том, что тот не был его непосредственным подчинённым. Но хотя приказ был подготовлен сразу же, легат медлил с его отправкой, потому как с часу на час ожидал известий о смерти норда. Не дождавшись, он всё же послал солдата с приказом о награде для Алефа к приютившим его людям, велев выяснить, жив ли тот, и, если жив, каково его состояние.
Вернувшись в Коррол, солдат доложил, что Алеф по-прежнему находится между жизнью и смертью, но всё ещё не проиграл в этой борьбе.
Так прошло ещё несколько дней, похожих один на другой. Обе девушки побледнели и осунулись, одна от постоянного напряжения мысли и многочасового бдения над алхимическим столиком, другая — от неотвязной тревоги, бесконечных дней и полубессонных ночей, проведённых у постели раненого. Иногда казалось, что неустанная забота сестёр, вставших между Алефом и смертью, приносит свои плоды и вот-вот завершится их победой, иногда же, что все усилия тщетны и их маленькие победы своей единственной и окончательной перечеркнёт та, что рано или поздно забирает каждого.
Однажды ночью Летиция вздрогнула и проснулась, не сразу поняв, что произошло. И вдруг страшное осознание мигом разогнало остатки сна: комната была погружена во мрак. Лучина погасла! Она проспала! Девушка вскочила со стула и кинулась к раненому, коснулась неподвижной руки и не ощутила привычного жара.
— Боги! Он умер! — вырвался у неё тихий крик, похожий на рыдание. Летиция лихорадочно зашарила по столу, торопясь вновь зажечь лучину. Что же ей теперь делать? Разбудить сестру? Что она ей скажет?! Что проспала и пустила прахом все усилия Аркадии? А ведь этим вечером Алефу действительно стало хуже. Жар буквально сжигал его... Сестра велела дать норду ещё одно зелье и постараться побольше напоить водой... Летиция несколько раз обтирала его пышущее жаром лицо и тело влажной тканью. Она подвесила сигнальное кольцо на лучину, а сама села напряжённо глядя на раненого, ожидая, не потребуется ли что-то ещё. И вот, от усталости и нервного напряжения её незаметно сморил сон.
— Мара милосердная!
В спешке девушка наткнулась на кончик лучины и отдёрнула руку. До неё не сразу дошёл смысл произошедшего. Но затем она осознала, что тот был ещё горячим. Лучина погасла мгновения назад, не успев догореть до нити с грузом! Дрожащими руками Летиция наконец затеплила огонёк лучины, зажгла от него свечу и поднесла к лицу Алефа. Боги, ну почему?! Ведь ещё даже не настало время приёма лекарства! Он не мог, не должен был умереть!
Девушка, борясь с приступом паники, внимательно вгляделась в лицо норда и вдруг с недоверчивым удивлением поняла, что тот не умер, не без сознания, а спит. Жар спал, угадывалось слабое неровное дыхание. От нахлынувшего облегчения девушка пошатнулась и едва не упала. На непослушных ногах она доковыляла до стула и без сил опустилась на него. Сердце колотилось так, словно хотело выпрыгнуть из груди. Летиция постаралась взять себя в руки. Если её и дальше будет так трясти, то она скорее может навредить норду, нежели помочь. Немного придя в себя, девушка снова подошла к Алефу и поняла, что его волосы и постель мокры от пота. Она тихонько, чтобы не разбудить родных, прокралась за свежим бельём и новой подушкой, но как ни уставала за день Аркадия, она услышала тихий шорох, произведённый сестрой и мигом подняла голову:
— Летиция? Что случилось? Что с Алефом?
Девушка с охапкой белья быстро подошла к кровати сестры, опустилась на колени и прошептала:
— Кажется, ему лучше. Жара нет, он... он спит! Но постель так пропиталась потом, что хоть выжимай, вот я и пошла за новой. Прости, я не хотела тебя будить.
— Ничего, это даже хорошо, — сказала Аркадия, спуская ноги с кровати, — Ты всё равно одна не сменишь простыни.
Девушки вернулись к раненому. Старшая сестра, быстро осмотрев его, прислушавшись к дыханию и коснувшись лба, светло улыбнулась:
— Ты права, ему действительно стало лучше.
Сёстры принялись менять норду постель. За прошедшие дни Алеф сильно исхудал, так что вдвоём они справились с задачей успешно и довольно быстро. Хотя забытьё перешло в глубокий сон, он был столь крепок, что раненый только глухо застонал, когда его приподнимали, но так и не проснулся. Девушки раскинули сырое бельё на просушку, Аркадия вернулась к себе, а Летиция снова пристроилась на стуле, наблюдая, как огонёк приближается к нитке, удерживающей груз.
Кольцо в очередной раз со звоном упало на тарелочку, и веки раненого дрогнули, отзываясь на звук. Юная имперка, затрепетав, подошла и коснулась щеки норда. Тот приоткрыл глаза и взглянул на неё. Тогда, быстро перелив снадобье в небольшую глиняную чашку, девушка осторожно приподняла голову легионера и поднесла лекарство к его губам:
— Тебе нужно это выпить... Алеф, — мягко сказала она.
Взгляд норда, услыхавшего своё имя, метнулся от чашки к лицу Летиции, затем обратно. Северный Медведь послушно небольшими глотками осушил посудину, благодарно прикрыл веки и, едва девушка отпустила его, откинулся на подушку, вновь проваливаясь в сон.
Летиция вернулась на своё место и, неожиданно для себя, беззвучно разрыдалась. Слёзы облегчения лились ручьём, унося напряжение последних дней, ужас этой ночи, когда она решила, что их подопечный умер по её вине, смесь сомнений, робкой надежды и чёрного отчаяния, которые сменяли друг друга в её душе. Она знала, что и Аркадия испытывает нечто подобное, что только теперь сестра по-настоящему поверила, что Алеф выкарабкается. До сих пор обе делали что могли, но слишком многое зависело от того, хватит ли у него сил и воли к жизни.
Норд проявил себя настоящим бойцом. Он тянулся к жизни вопреки «четырём смертям и их пособницам», как позже заявила Аркадия, имея в виду четыре раны, что могли оказаться смертельными, и множество более мелких, которые были способны и сами доконать почти любого. Без её снадобий Алеф не дотянул бы и до первого вечера, но вся алхимия мира не удержала бы раненого на этом свете без его отчаянного стремления выжить. Он практически зубами выгрызал у смерти минуты, часы и дни, пока та, наконец не выпустила свою добычу из когтей, уступив её упрямому нежеланию сдаваться. Впрочем, без забот Летиции, все усилия также оказались бы тщетными. Никто не ожидал от пятнадцатилетней девчонки такой самоотверженности и упорства в заботах о раненом.
Через час Алеф проснулся, и девушка тут же отреагировала на шорох, мигом оказавшись рядом. С трудом двигая губами, норд еле слышно попросил воды. Она вновь напоила его из маленькой чашки, более удобной сейчас, чем большая кружка. Когда чашка опустела, Летиция, видя, как трудно даются раненому слова, сама спросила:
— Ещё?
Алеф опустил веки, что было похоже на кивок, и девушка вновь наполнила чашку. Норд выпил и эту воду и снова утвердительно ответил на вопрос имперки, нужно ли ещё.
Третья чашка, наконец утолила его жажду, и когда Летиция предложила ещё, раненый сделал едва уловимое отрицательное движение, а затем с трудом проговорил: «Спасибо!»
Летиция не могла понять, почему эта простая благодарность так смутила её. Верно оттого, что стоила Алефу огромных усилий. Зардевшись, девушка ответила:
— Тебе не за что меня благодарить. Любая на моём месте сделала бы то же. А вот без снадобий, которые готовит моя сестра, Аркадия, я бы ничем не смогла помочь. Отдыхай, тебе пока рано говорить.
Норд был готов послушаться, слова давались слишком тяжело, а спросить хотелось о многом, но один вопрос он всё-таки задал. Чтобы разобрать, что он пытается сказать, девушка склонилась почти к самому его лицу и услышала:
— Как... тебя... зовут?
— Летиция. И, во имя Мары, помолчи пока! Не трать силы!
Алеф чуть улыбнулся и опустил веки в знак того, что подчиняется. Вскоре он опять погрузился в сон, а девушка всё не могла прийти в себя от того, что он очнулся и даже заговорил.
С той ночи Северный Медведь медленно но верно пошёл на поправку. Девушки нашли его в начале осени, но лишь к зиме он сумел подняться с постели. Всё это время норд старался как можно меньше обременять своих благодетельниц, но делал это разумно, понимая, где попытавшись слишком рано обойтись без их помощи, наделает больше забот и им и себе.
Вместе с сознанием к Алефу вернулась и боль. К снадобьям, которые норду давали на ночь, Аркадия добавляла немного зелья, снижающего чувствительность, но и тут старалась не злоупотреблять им. Северный Медведь был согласен с ней в этом — тело само должно справляться со своей немощью. И всё же неловкое движение во сне порой вызывало у него тяжкий стон, а бодрствуя, он вынужден был, стиснув зубы, терпеть боль, причиняемую ранами.
Рана в груди, которую напоследок оставила ему альтмерка, мешала говорить, приподниматься на постели, принимать пищу.
На следующий вечер после того как норд очнулся, девушка, дав ему лекарство на ночь, собралась устраиваться на своём стуле, и вдруг услышала, что он пытается что-то сказать.
— Иди... ляг... так... нель... — он трудно сглотнул, — нельзя...
— Ничего, я уже привыкла. Мне так даже удобнее.
Легионер отрицательно качнул головой. Еле заметное движение стоило ему больших усилий и отзывалось в ранах, но он продолжил:
— Не... надо... из-за меня...
— Ночью нужно будет принимать лекарство.
— Поставь... лучину... у себя... Придёшь...
— А если тебе что-то понадобится?
— Мне... надо... чтобы ты... отдыхала... — задыхаясь выдавил Алеф. Этот спор давался ему очень тяжело.
— Я тебя не оставлю. Мне действительно так удобно... — начала девушка, но тут вошла Аркадия. Одного взгляда на норда, у которого от напряжения уже плыли перед глазами тёмные круги с яркими искрами, хватило, чтобы понять, что дело неладно.
— Что у вас тут случилось? — сердито спросила она сестру.
— Он хочет, чтобы я ушла спать на кровати в своей комнате. А я не могу его так оставить!
— Ох, Летиция, — голос сестры потеплел, — по совести говоря, он прав. Подумай и о том, что чем хуже ты высыпаешься, тем меньше от тебя проку. А спать сидя — не дело. И вдвойне не дело вынуждать его спорить с тобой.
Аркадия подошла и склонилась над раненым.
— Послушай меня. Мне нужно задать тебе пару вопросов. Говорить не надо. Если ты бы ответил мне «да», медленно прикрой глаза, если «нет» — моргни. Ты понимаешь?
Норд медленно опустил веки.
— Он и раньше так выражал согласие, — осторожно вставила Летиция.
Сестра выпрямилась и повернулась к ней.
— Это движение напоминает кивок, поэтому легко приходит на ум и понимается. Но так ли легко было ему с тобой не согласиться?
— Н-нет... Он пытался покачать головой.
— Именно. А лишних сил у него нет. Теперь он может сказать «нет», так что мы поймём, так же легко, как и «да».
— Аркадия, ты умница!
— Надеюсь, — улыбнулась та и повернулась к Алефу. — Тебе мешает присутствие Летиции?
— Нет-нет, — моргнул норд.
— Ты просто хочешь, чтобы она отдохнула и спала не сидя, а по-человечески?
— Да, — опустились веки.
— Это единственная причина, по которой ты её гонишь?
— Да.
— Если бы она могла спать здесь, например, на второй кровати, тебя бы это устроило?
— Да.
— Это было бы лучше, чем если бы она ушла к себе?
На этот раз пауза затянулась. Норд скосил глаза на Летицию, та шагнула вперёд, привычно заботясь об удобстве раненого, и встретила его долгий взгляд.
Наконец, раздался тихий вздох, и веки медленно опустились.
Его забота тронула Летицию. Она поняла, что её общество не тяготило норда, но он не хотел связывать её своим ответом, потому и медлил его дать. Ещё меньше Алеф хотел её оттолкнуть, но думал, не должен ли сделать это для её же блага. Девушка опустилась на колени возле его постели и тихо сказала:
— Вторая кровать здесь не встанет, но я могу бросить на пол соломенный тюфяк и спать на нём. Тебя устроит такое решение?
— Да, — веки опустились так быстро, что их движение можно было бы принять за «нет», если бы они не замерли внизу.
Впервые с того момента, как раненый появился в их доме, Летиция удобно устроилась на ночь. Она точно так же просыпалась от падения кольца с лучины и от невольных стонов Алефа, но сделав, что необходимо, засыпала и отдыхала куда лучше.
Днём девушка старалась, как могла, отвлечь норда от боли, когда тот не спал. А поскольку ему было трудно говорить самому, Летиция рассказывала обо всём, что могло заинтересовать раненого. Она поведала, как он очутился у них, как легат лично приезжал его проведать, как прислал посыльного с приказом о награждении и сведениями, добытыми Берком и его следопытами. Рассказала, что послание от генерала Дециана всё же попало в руки Императора, и что, скорее всего, только из-за разгрома, учинённого Алефом талморцам, устроившим засаду на дороге, те не позаботились обыскать убитых легионеров и похитить бумаги. Рассказывала, что удавалось узнать о ходе войны. Когда Алефа начинало клонить в сон, видя, что раны не дают ему уснуть, девушка тихонько пела, пока тот не засыпал.
Северный Медведь был благодарен обеим сёстрам за заботу, но присутствие младшей дарило ему такую отраду, какой он прежде не знал. До поры норд не задумывался над этим, наслаждаясь тем, что она рядом, как наслаждаются солнечным теплом и светом, чистым воздухом, ароматом цветов, пением птиц.
В свою очередь Летиция привязалась к Алефу больше, чем сестра. Аркадия, конечно, тоже переживала за него и делала всё, чтобы его вылечить, но во многом воспринимала норда как поле боя, где она схлестнулась со смертью, прилагая все силы и умения, чтобы вырвать у неё самый ценный приз — человеческую жизнь. Это был вызов, брошенный её знаниям и навыкам, задача со множеством действий, которые нужно выполнить без единой ошибки. И хотя старшая сестра по-человечески жалела раненого, но был на этом месте Северный Медведь или кто-либо иной, ей было, в общем-то, без разницы.
Через пару дней после того, как их подопечный очнулся, вновь прискакал тот же гонец от легата. Увидев, что Северный Медведь пришёл в себя, парень разыскал Аркадию и вогнал девушку в краску похвалами её целительскому искусству.
После его доклада семью повторно навестил легат, выкроив время, которого вечно не хватало. Ему снова хотелось своими глазами увидеть то, о чём он слышал от гонца, опять прибывшего с ним. Увидев Аркадию, легат с чувством произнёс:
— Кабы к каждому нашему раненому такого целителя, скольких людей мы могли бы сохранить!
Сопровождающий и вовсе ходил за нею как тень, а после зачастил к ним то с новостями, то по каким-то и вовсе туманным поводам, явно используя любое свободное время, чтобы ещё разок увидеть юную целительницу. Гай, так звали солдата, был немногим старше Аркадии, и было видно, что его общество ей приятно. Но всё же она не спешила выказывать свою симпатию. Дело в том, что был уже парень, которого прочили ей в женихи. Он тоже был чуть постарше девушки, они выросли вместе, и та с детства представляла, как станет его женой. Эта привязанность была взаимной, их не разлучила даже война, поскольку парень от рождения хромал на правую ногу, и в Легион его не взяли. При этом, хромота не мешала ему быть славным малым — добродушным, весёлым, с ловкими умелыми руками. И надо же было такому случиться, что её жених, за пару месяцев до появления Алефа в их доме, трагически и глупо погиб, вмешавшись в пьяную драку отдыхающих стражников в Корроле. Те и зашибли-то его ненароком, просто отпихнув молокососа, полезшего их разнимать. Но тот оступился на своей короткой ноге и упал, приложившись виском об угол стола.
Виновные, особенно с учётом военного времени, были сурово наказаны, да только толку-то? Парня всё равно было не вернуть. С того момента Аркадия наотрез отказалась вести любые разговоры о замужестве. Потому так и посмотрела на Летицию, когда та, не подумав, предложила при необходимости выдать раненого норда за её жениха. Но молодой легионер, похоже, был способен пробить брешь в той стене, которой она себя окружила.
Поскольку врачевание Алефа больше не занимало у Аркадии столько времени, она, под влиянием слов, сказанных легатом, и уступая просьбам Гая, стала наведываться к раненым легионерам, используя всё, чему успела научиться. Хотя у них не было такой преданной сиделки, как у Северного Медведя, но и раны у большинства были значительно легче. Многие, благодаря снадобьям девушки, стали быстро поправляться, а кое-кто сумел даже вернуться в строй.
Легат, видя что присутствие Гая вдохновляет юную целительницу, выделил его ей в провожатые. Теперь, к обоюдному удовольствию, молодые люди могли проводить вместе намного больше времени, пока Аркадия занималась лечением солдат.
Летиция же всё своё время посвящала Алефу. Если сперва её удерживала рядом с ним тревога за его жизнь и опасение упустить момент, когда норду потребуется помощь, то теперь такой необходимости в постоянном присутствии девушки, вроде бы не было, но она не торопилась воспользоваться появившейся свободой. Большую часть времени раненый спал, и днём это позволяло девушке заниматься другими делами, но она то и дело заглядывала к нему и смотрела — не проснулся ли.
Пока же Северный Медведь бодрствовал, Летиция неотлучно находилась при нём, обеспечивая всё, в чем нуждался раненый. Она меняла повязки, обрабатывала раны, кормила его, тщательно измельчая пищу и понемногу добавляя к тому отвару, что прежде заменял ему еду.
Когда девушка в первый раз добавляла к отвару немного размятых овощей и отдельные волоконца мяса, Аркадия предупредила её, что желудок, отвыкший от нормальной пищи, может её и не принять. Летиция запомнила наставления сестры и, накормив Алефа, внимательно следила, не станет ли тому худо. Но норд и тут оказался крепче, чем опасались девушки, и вскоре безо всяких проблем, хоть и понемногу, начал есть то же, что и вся приютившая его семья.
С каждым днём речь давалась ему чуть легче, и рассказы Летиции зачастую стали ответами на короткие вопросы Алефа. Она рассказала, что из Скайрима Императору пришло подкрепление, но что талморцы всё равно одерживают верх. Эта новость взволновала Северного Медведя, подумавшего о брате, но девушка, разумеется, не могла знать, не было ли среди посланных с севера отрядов Ларса. Предположив, что у Гая мог быть доступ к спискам солдат, она обещала его расспросить, но и тот не смог ничего разузнать о Ларсе. Вероятнее всего, его не было в числе прибывших.
Алеф знал, что Ларс четыре года назад встретил в Скайриме свою любовь и счастливо женился. Но с тех пор, как началась война, и Северный Медведь поступил на воинскую службу, связь с двоюродным братом прервалась.
Ларс же, зная, что в Сиродиле идёт война, писал сестре и тётушке, беспокоясь о них. Спрашивал он и об Алефе. Но родные, не без оснований опасавшиеся, что письмо может быть прочитано талморцами, а те, узнав, что их родич служит в Имперском Легионе, перевешают, в назидание прочим, всю семью, написали о нём, как о случайном знакомом, мол сто лет не видали, не знаем, где он и как.
Такое послание ненадолго озадачило Ларса, но он быстро сообразил, что к чему. Что Алеф, по всей видимости, ушёл в Легион, а родные не имеют о нём известий, не то нашли бы способ сообщить, жив тот или погиб.
Ещё в 171 году, когда началась война в Сиродиле и Хаммерфелле, между Ларсом и Фир произошёл следующий разговор. Видя, что эти известия встревожили мужа и повергли его в глубокую задумчивость, Фир осторожно спросила:
— Ты родился и вырос в Сиродиле, у тебя там родные... Ты думаешь отправиться туда воевать с талморцами?
Ларс размышлял именно об этом, но вопрос, озвученный женой, помог ему принять решение. Он медленно покачал головой.
— Нет, Фир. Я не воин. От меча в моих руках будет меньше проку, чем от лопаты да мотыги. Разумеется, я возьмусь за оружие, чтобы защитить свой дом. Но мой дом теперь здесь, в Скайриме. Мне бы хотелось помочь своим, но они и сами вряд ли пойдут воевать, кроме, разве что, Алефа. К тому же, в Хаммерфелле сейчас тоже сражаются с войсками Доминиона. Старшая сестра Алефа, Ронда, давно вышла замуж за редгарда и живёт там. А ведь она нам тоже родня — и мне, и ему. Должны ли мы броситься на защиту Хаммерфелла? Война почти всегда где-то да идёт. Кто-то сражается, кто-то растит хлеб. Даже во время войны людям надо что-то есть. Моё место здесь.
Выслушав его, Фир вздохнула с облегчением. Она готова была принять любое решение любимого мужа, но то, что он предпочёл остаться, не могло не обрадовать её.
К середине 173 года им удалось скопить достаточно, чтобы купить небольшой участок земли на границе Хьялмарка и, Хаафингара. К зиме надо было успеть построить дом и хоть как-то обжиться. Оставить жену теперь и отправиться в Сиродил Ларс бы просто не смог, даже если бы и хотел. Но, казалось, его желания и без того сосредоточились на мирном труде и собственном доме. Наконец-то ему удалось почти наверстать то, чего он лишился, устраивая судьбу Лотты, так неужто было снова всё бросать?

***

Алеф продолжал выздоравливать, теперь они с Летицией вели долгие разговоры, из которых девушка немало узнала о норде и его родных. Хотя семья девушек не могла похвастать особым богатством, мать, сколько могла, занималась образованием дочерей. Летиция, чтобы занять прикованного к постели Алефа, начала учить его тому, что знала, и чему он прежде не удосужился выучиться. Уступая Ларсу в живости ума, его двоюродный брат отличался при том цепкой памятью и здравым смыслом, благодаря которым делал успехи, которые удивляли и воодушевляли девушку. Она всё больше привязывалась к своему подопечному, и он отвечал ей взаимностью.
Норд уже не мог не отдавать себе отчёта, что Летиция заняла особое, до сих пор пустовавшее место в его мыслях и сердце. Но хотя он меньше чем за пару месяцев освоил всё, чему та могла его научить, неожиданное положение ученика заставило его задуматься, и думы эти были безрадостны. Алеф думал о том, насколько он старше своей «учительницы». Она ещё такая юная... в свои двадцать девять он должен казаться ей почти стариком. А значит, не следует давать воли тому, что поселилось в его душе, дабы не смущать понапрасну девушку и не терзаться несбыточными мечтами.
Но он не пытался отдалиться от неё, продолжая наслаждаться её присутствием, полагая, что иначе просто обидит девушку, отплатив показной холодностью за доброту и заботу. А Летиция... Летиция сперва незаметно для себя влюбилась в нордского воина со всей пылкостью юности, а затем и полюбила с той серьёзностью, какую, обычно, даёт только зрелость. Ухаживая за раненым, находившимся на волосок от смерти, девушка сильно повзрослела, что придало её чувствам настоящую глубину и умение ценить каждый миг, проведённый рядом с возлюбленным.
Сейчас, когда выздоровление Алефа, стало лишь вопросом времени, Летиция решила заняться завоеванием его сердца, не подозревая, что оно уже и так принадлежит ей. Желая норду доброй ночи, она теперь слегка касалась губами его щеки. Порой нежно проводила рукой по его лицу, волосам, руке или груди. Эта ненавязчивая ласка была столь приятна Северному Медведю, что ему казалось, будто он крадёт её у того, кто станет спутником жизни Летиции.
К концу месяца Заката солнца Алеф уже мог садиться на постели и самостоятельно понемногу есть обычную пищу. Раны его давно не нуждались в повязках, на их месте остались только свежие шрамы. После ужина, убирая посуду, Летиция вновь ласково погладила норда по исхудавшей заросшей щеке и пробежалась кончиками пальцев по бороде, стряхивая крошки.
— Сколько их тут застревает — ужас! — с игривым негодованием проговорила она.
— Завтра же постараюсь её сбрить, чтобы не доставляла тебе хлопот, — отозвался Алеф, хотя не был уверен, что сумеет с этим справиться — руки поднимались пока плохо, а слушались и того хуже. Ложку и то порой ещё мимо рта проносит... вот и крошки оттуда, ещё и перемазался, поди...
— Никаких завтра! Крошки-то — сегодня!
Летиция убежала, затем вернулась и, поскольку согласие Алефа на бритьё было получено, принялась осторожно избавлять его от бороды, сильно отросшей за те два с лишним месяца, что он пролежал у них.
На деле, крошек было не больше, чем обычно, но девушка искала повода подольше побыть рядом и, если можно, поближе. Теперь, когда ей не приходилось кормить Алефа с ложечки, лишняя возможность оказаться совсем рядом стала для неё настоящей драгоценностью. К счастью, хотя необходимость в ночных дежурствах тоже отпала, все так привыкли, что она спит на тюфяке в комнате раненого, что никому не пришло в голову, что ей пора бы вернуться к себе.
Однако, избавив Северного Медведя от растительности на лице, девушка сама не обрадовалась своей затее. При виде его ввалившихся щёк, у неё сжалось сердце. Отложив инструменты для бритья в сторону, Летиция не помня себя, со слезами на глазах прильнула к норду, и прижалась губами к его щеке. Алефу безумно хотелось обнять её, прижать к себе и никогда не отпускать. Но вместо этого он осторожно отстранил Летицию.
— Прошу тебя, не надо так делать.
— Тебе неприятно? Или я сделала тебе больно?
У девушки был такой виноватый вид, что норду ещё больше захотелось притянуть её к себе и утешить.
— Напротив, нисколько!.. — Алеф запнулся, не зная, как продолжать.
— Тогда в чём дело?
Норд прикрыл глаза и глубоко вздохнул. С этим надо было разобраться раз и навсегда. Даже... даже если это значит, что ему больше не придётся радоваться обществу Летиции. Несколько мгновений он собирался с духом, малодушно надеясь, что кто-нибудь или что-нибудь помешает ему продолжить, и наконец сказал:
— Дело в том, что я люблю тебя, Летиция. Я говорю это только для того, чтобы ты поняла, что я прошу тебя перестать не потому, что мне неприятно, и что я вовсе не хотел тебя обидеть. Больше я не буду беспокоить тебя такими разговорами, и ничего у тебя не прошу. Ты и так дала мне очень много. Свою заботу, помощь, своё время и счастье находиться рядом с тобой.
Девушка застыла, не смея поверить своим ушам. Её сердечко колотилось так, точно вот-вот выскочит из груди. Алеф любит её! То, о чём она могла только мечтать — сбылось! Но к чему эти слова, что больше он об этом не заговорит, когда только об этом ей и хотелось бы слушать ещё и ещё?! Ах, да! Он же ещё не знает о её чувствах, и, верно, думает, что этот разговор неприятен ей! Ой, какой глупый!.. Неужели так трудно было догадаться?! Впрочем... разве же догадалась она сама?..
— Тебе вовсе не нужно молчать об этом, Алеф! — звонким от волнения голосом произнесла она. — Потому что я тоже люблю тебя!
Но к её удивлению, норд лишь печально покачал головой:
— Летиция, мне уже двадцать девять лет. А ты такая юная, тебе всего пятнадцать. Я почти вдвое старше тебя.
— И только-то? Кажется, я зря так восхищалась твоими успехами в учёбе! А ты взял да и забыл самый простой счёт! Вдвое, было год назад, а с тех пор я успела немного тебя нагнать. И ещё догоню! С каждым годом эта разница будет всё меньше! — девушка говорила шутливо, но за озорным смехом она пыталась скрыть тревогу. Вместо того, чтобы обрадоваться её ответному признанию, он, кажется, наоборот огорчился... Что если ей не удастся его убедить? Эти доводы про возраст кажутся смехотворными. Да полно, неужели дело только в этом?
— Летиция, ты ещё встретишь того, кто ближе тебе по годам. Тот же Гай подходит тебе куда больше, чем я...
— Гай! Скажешь тоже! Будто ты не знаешь, что он ездит к нам только ради Аркадии! Да и на что он мне сдался, если я люблю тебя?! Неужели ты думаешь, что я вытаскивала тебя с того света, чтобы отдать другой? — Летиция снова взяла шутливый тон, единственное спасение от страха совершить или сказать что-нибудь непоправимое. Но стоило девушке произнести последнюю фразу, как ужасная догадка поразила её в самое сердце. Возможно, она спасла его именно для другой. Алеф настолько старше... вполне вероятно, что он уже женат, быть может, у него есть и дети... Почему-то эта простая мысль ни разу не приходила ей в голову. Она действовала и мыслила так, словно норд был свободен, и даже не задумалась, что это могло быть и не так. Вот почему он не желает больше говорить о своей любви к ней и не рад её ответному признанию! Вот на что намекает, говоря о возрасте! Теперь Летиции казалось, что иначе и быть не может, и от осознания невозможности их союза её сердце, только что трепетавшее от восторга, рвалось на части. «Милосердная Мара, дай мне силы выяснить всё до конца и мужества перенести то, что услышу!» — отчаянно взмолилась юная имперка. Мир покачнулся в глазах девушки, когда она, словно со стороны, услышала слова, слетавшие с её губ:
— Алеф... ты говоришь это потому, что у тебя есть жена, дети, которые ждут тебя?
Отчаянье, против воли просочившееся в голос Летиции, могло разжалобить камень. То, как она задала этот вопрос, куда больше сказало норду о серьёзности её чувств, чем слова признания. Впервые он подумал, что, быть может, отвергнуть девушку куда более жестоко, чем позволить связать свою жизнь с человеком, который настолько старше неё. Но сейчас следовало успокоить душевную муку, которая слышалась в её вопросе. И Алеф быстро проговорил:
— Нет, что ты. Я никогда не был женат.
Летиция невольно вздохнула с облегчением, но теперь то, что прежде представлялось само собой разумеющимся, ей самой показалось странным.
— Как же так вышло? — невольно вырвалось у неё. В самом деле, как человек, который казался ей лучшим в мире, остался одиноким почти до тридцати лет?
Этот вопрос, несмотря на серьёзность момента, насмешил Алефа, и он с тихим смешком развёл руками:
— Да так и вышло. Не нашёл той, кого хотел бы видеть рядом.
Летиция заметила, как при широком жесте дрогнули брови норда. Имперка осторожно коснулась ладонью того места, куда, как она знала, отдалось движение рук, стремясь унять боль.
Алеф с благодарностью взглянул на девушку, и накрыл её кисть своей ладонью. Глаза их встретились и сказали больше, чем любые слова.
— А теперь нашёл? — шепнула Летиция.
— Теперь нашёл, — так же шёпотом, эхом отозвался норд.
Летиция спрятала лицо у него на груди, но он знал, что она плачет и нежно привлёк её к себе, а сам откинул голову, так что две солёные капли побежали назад, вместо того, чтобы скатиться по щекам, и скрылись под волосами. Однако девушка, подняв на возлюбленного счастливый взгляд заплаканных глаз, заметила влажную дорожку, перечеркнувшую висок, и, припав к ней губами, осушила жарким поцелуем.
— Но ты всё-таки подумай хорошенько, — совсем другим тоном, нежели в начале разговора, сказал Алеф несколько минут спустя. — Я должен казаться тебе почти стариком, ты ещё так юна. Да я и стану им раньше, чем для тебя минуют годы зрелости. Ты уверена, что не пожалеешь о своём решении?
— Уверена! К тому же ты здорово помолодел без бороды! — первая часть фразы была сказана серьёзно, вторая — игриво.
— Кстати, о бороде! — тут же отозвался Алеф, подхватывая игривый тон. — Мы с ней были неразлучны чуть меньше, чем ты на свете живёшь. Так что мне её будет не хватать. Как только снова научусь не набивать её крошками, немедленно отращу обратно, так и знай!
Летиция, только энергично кивнула, светясь от счастья. Безбородый Алеф ей и самой казался непривычным, но, видимо, сама Мара надоумила её затеять это бритьё!
Когда в комнату заглянула Аркадия, встревоженная долгим отсутствием сестры, на неё уставились две пары сияющих счастьем глаз. Девушка несколько мгновений смотрела на них, а после всплеснула руками и радостно улыбнулась.
Алеф, однако, настоял, чтобы они пока никому не рассказывали о взаимном чувстве, что связало его с Летицией. Особенно, родителям, поскольку понимал, что Гай всё равно услышит об этом при первой же встрече с Аркадией. На огорчённый вопрос сестёр, жаждавших поделиться радостью со всем миром, он серьёзно пояснил:
— Во-первых, даже мне наша разница в возрасте казалась практически непреодолимым препятствием. Родные, чьи глаза не затуманены любовью, наверняка захотят для дочери жениха помоложе. Во-вторых, и это главное, я до сих пор прикован к постели. До той поры, пока я не стану прежним, а особенно, если окажется, что это невозможно, я сам не свяжу Летицию узами брака. Одно дело, выйти за старика, — на этом месте он улыбнулся, а девушки захихикали, затем, став совершенно серьёзным, завершил мысль, — и совсем другое — за калеку. Если выяснится, что прежним мне не быть, ты увидишь, что я люблю тебя достаточно сильно, чтобы отказаться от такого союза.
— Значит, ты станешь прежним, — упрямо прошептала Летиция.
И действительно, вскоре норд, пусть пока с её помощью, начал понемногу вставать. Прозвище, данное ему в Легионе, теперь казалось жестокой насмешкой: даже самый отощавший и облезлый шатун на исходе зимы, и тот выглядел вполне сносно по сравнению с Алефом. От былой мощи не осталось и следа. Высокий рост остался при нём, но сам он исхудал так, что теперь девушки вдвоём могли бы на руках дотащить его от приснопамятного оврага до дома. Когда он, опираясь на Летицию, с трудом делал первые шаркающие шаги, у той на глаза наворачивались слёзы жалости. А он, смеясь над своей немощью, шутил:
— Говорил тебе, что старик, а ты не верила!
У него были причины шутить и радоваться — пускай пока тяжело и неохотно, но руки и ноги соглашались служить, а раз так, со временем он заставит их работать как следует.

 

173 г. 4 Э. Месяц Вечерней звезды.

 

173 г. 4 Э. Месяц Вечерней звезды.

173 год четвёртой эры близился к концу, вести с войны приходили неутешительные. Несмотря на подмогу, присланную Титу Миду II из Скайрима, Имперский город оказался с трёх сторон окружён войсками Талмора, свободным оставалось только северное направление.
Но в доме Летиции и Аркадии уныние не задерживалось. За пару недель до конца года раздался стук в дверь. Аркадия кинулась открывать, поскольку никто кроме Гая обычно не появлялся вот так с утра. Но на пороге оказался незнакомый норд, из-за плеча которого всё-таки выглядывал молодой солдат, которому здесь всегда были рады, сияющий ярче, чем начищенный металл его амуниции.
Вопросительный взгляд девушки заметался между двумя мужчинами. Гай, не в силах больше тянуть паузу, радостно, точно мальчишка, совершивший нечто значительное, заявил:
— Это брат Алефа! Ну тот, о котором он спрашивал.
Эти слова донеслись до слуха Летиции, и та, ахнув, вихрем умчалась, чтобы обрадовать возлюбленного.
— Алеф! Твой брат приехал!
— Вилмар? Как он меня нашёл? Неужто что-то с матушкой?!
— Нет, кажется, другой...
— Другой?! Ты, верно, шутишь!
Но девушка, не дожидаясь просьбы, уже подставила любимому плечо и помогла выйти из комнаты.
Два норда застыли друг напротив друга, один — не веря, другой — не узнавая.
— Алеф? — неуверенно произнёс первый.
— Ларс! — эхом откликнулся второй.
— Брат! — два голоса слились в один.
Приезжий быстрым шагом подошёл к брату и крепко, но бережно заключил того в объятия. Затем отстранился, не размыкая рук, в которых невольно оказалась и Летиция, и снова вгляделся в Алефа. Его невозможно было узнать. Безбородый худой и длинный норд ничем не напоминал здоровяка, каким Ларс помнил двоюродного брата. Глаза приезжего влажно блеснули.
— Спасибо вам, что спасли Алефа, — Ларс перевёл взгляд с Летиции на Аркадию.
— Как ты здесь очутился?
— Ему спасибо, — прибывший с признательной улыбкой кивнул на Гая, — кабы не он... Да тебе трудно стоять, а рассказывать долго, если только меня не попросят за порог...
— Друг Алефа — наш друг, — возмутилась его предположением Аркадия.
— А его родич, наш родич, — чуть слышно добавила её сестра, помогая Алефу усесться за стол и приглашая Ларса и Гая сесть рядом. Появились и хозяева дома. После знакомства и обмена приветствиями, мать семейства накрыла на стол, полагая неприличным не угостить приезжего.
Ларс лишь слегка притронулся к угощению, чтобы не обидеть хозяев, отговорившись, что сыт.
— Не желаете выпить за встречу? — не унималась хозяйка, ставя на стол бутыль с вином.
Ларс с сомнением взглянул на двоюродного брата, не повредит ли это ему. Тот покачал головой:
— Мне если только губы смочить, а то я тебя и расспросить толком не смогу.
— А вы не стесняйтесь, — обратилась Летиция к Ларсу и Гаю.
Молодые люди выпили по стакану терпкого виноградного вина, Алеф, как и собирался, только пригубил напиток и наконец повторил занимавший его вопрос:
— Так как ты здесь очутился? Когда пришло подкрепление из Скайрима, я пытался что-нибудь о тебе разузнать, но всё без толку.
— Так же как и я пытался узнать, где ты... В общем, слушай.

***

И Ларс начал с письма, которое написал родным в начале войны. Тогда он всерьёз обдумывал, не следует ли и ему вернуться в Сиродил, чтобы сражаться с эльфами. Будь Ларс по-прежнему один, он не колебался бы ни минуты. Но теперь с ним была Фир, за которую он был в ответе. Ради него она оставила отчий дом, сменив жизнь дочери зажиточных фермеров на участь простой батрачки. И хорош бы он был теперь, оставив её одну мыкаться в людях! К тому же, хотелось верить, что эта война долго не продлится. И когда Фир спросила мужа, не собирается ли он в Сиродил воевать, он окончательно решил остаться.

Из писем родных он знал, что в год начала войны Лотта родила второго ребёнка — на сей раз сына, и, соответственно, Марий остался при ней. По скудости сведений об Алефе, Ларс догадался, что тот поступил на воинскую службу, и родня, оставшаяся на захваченной врагом территории, ничего не знает о его судьбе, и даже в письмах опасается упоминать его, как родича. Не раз и не два Ларс досадовал, что не сражается рядом с братом. Он трудился как проклятый, Фир думала, что для того, чтобы отвлечься от дум об Алефе, и старалась в работе не отстать от мужа, но у Ларса другое было на уме. Деньги на покупку земли они скопили куда быстрее, чем она надеялась, и он тут же впрягся в постройку дома и обработку земли. Вдвоём они трудились так, что и семеро не всегда бы потянули. И всё это время Ларс пытался хоть что-то узнать о судьбе двоюродного брата.
Письмо, полученное им от Лотты в 173 году, вовсе не содержало упоминаний об Алефе, зато он узнал, что сестра, несмотря на военное время, родила вторую дочь, которую назвали Аделиной. Когда уходило северное подкрепление, Ларс заканчивал постройку дома, оставалось совсем немного, но без этого зимовать в нём было нельзя.
Однако при отправке воинов в Сиродил мелькнули названия городов, где оставались имперские войска: Брума и Коррол. И Ларс, не слишком надеясь на успех, написал туда письма с вопросом об Алефе. Ясное дело, они затерялись бы, как и все его прежние попытки что-то выяснить, поскольку не относились к числу срочных и важных, если бы разбором посланий не занимался Гай. Бегло просматривая письма, он был готов отбросить это, как не представляющее ценности, но взгляд имперца зацепило знакомое имя. Он спрятал послание Ларса, чтобы разобраться с ним позже, и вернулся к своим обязанностям.
Вечером Гай внимательно перечитал отложенное письмо, стараясь добраться до сути, прочесть её между строк. Но обнаружил лишь искреннюю тревогу о двоюродном брате, сквозившую в каждом слове. Молодого имперца огорчало, что он не сумел выполнить просьбу своей подруги и её сестры и разузнать что-нибудь о двоюродном брате их подопечного. Да и самому Алефу, без которого Гай не встретил бы Аркадию, он был бы рад помочь. Поэтому имперец, никому ничего не сказав, засел за ответ. До поздней ночи горела свеча, при свете которой Гай писал обо всём, что знал про Алефа с начала войны и по сей день. О полученном тем прозвище, о засаде, о ранении. А утром почтовый курьер уже мчался во весь опор к границе со Скайримом.
Ларс переживал, что постройка дома задержала его, и не позволила ни уйти вместе с основными отрядами нордов, ни даже сразу последовать за ними. Но не задержись он, письмо Гая не нашло бы адресата. Фир заметила, как менялось лицо мужа, пока он читал привезённую курьером бумагу. Дочитав, Ларс поднялся, пару раз быстро прошёлся по комнате, глотнул воды из ковшика, наконец подошёл к жене и положил руки ей на плечи. Бирюзовые глаза снизу вверх уставились в серые, ожидая слов и предугадывая их.
— Алеф был тяжело ранен. Ещё в месяце Огня Очага. Его подобрали какие-то девушки, живущие близ Коррола. Он до сих пор у них, значит раны очень серьёзные. Теперь я знаю, где он и что с ним. Мне необходимо его увидеть. Я еду в Коррол.
— Только повидаться с Алефом? — Фир спросила так, словно уже знала ответ и... одобряла его.
Ларс крепче обнял жену, и вгляделся, будто пытаясь до мельчайшей чёрточки запомнить её облик.
— Нет, Фир, не только, — тихо произнёс он.
— Я знаю, что ты хотел уйти, ещё когда начиналась война.
— Да, но твой вопрос напомнил мне, что я не в праве так поступить с тобой.
— Знаю, ты задержался из-за меня... если бы война уже закончилась, ты всю жизнь корил бы себя.
— Она не закончилась, много ли, мало ли от меня будет проку, но теперь у тебя есть дом, где вполне можно жить, земля, которую можно возделывать. Даже если я не вернусь, у тебя есть всё, чтобы устроить свою жизнь.
— Ты вернёшься.
— Наверное, так. Не могу же я тебя подвести, — улыбнулся Ларс, прижимая жену к груди и поражаясь тому, как тонко она чувствует и понимает его.
Сборы были недолгими, и через несколько дней он был уже в Корроле, разыскивая Гая. Поиски почти сразу увенчались успехом, и молодой имперец вызвался проводить Ларса к дому, где находился Алеф. Но тот, прибыв ближе к вечеру, не захотел стеснять хозяев поздним визитом и решил заночевать в городе, а брата навестить поутру. Гай не мог не согласиться с разумностью его доводов, и вместо поездки провёл Ларса к легату.
Услыхав, что перед ним двоюродный брат Северного Медведя, готовый вступить в ряды воинов Легиона, имперец встретил норда вполне благожелательно. Однако ему в голову пришла свежая мысль.
— У Алефа под Скинградом живёт родня. Ты их знаешь?
— Одна из них — моя родная сестра. Мы выросли вместе, все трое.
— Стало быть, ты и места эти знаешь?
— Я там родился и прожил первые девятнадцать лет.
— Тебе не хотелось бы прежде, чем вступать в Легион, навестить родных?
— Конечно, хотелось бы.
Легат кивнул. Ему нравилось, что норд отвечает без обиняков, не прячась за красивыми словесами о долге и чести. Взвешивая все «за» и «против», имперец забарабанил пальцами по столу.
— Ты знаешь, что сейчас юг захвачен талморцами?
— Знаю.
— Их патрули там на каждом шагу. В любом чужаке они подозревают имперского лазутчика. И расправляются с теми, кто не сумел развеять их подозрений, безо всякой жалости. Так уже сгинуло несколько наших людей. Разведчики вынуждены действовать скрытно, а выискивают их весьма тщательно. Ты же пока не похож на солдата, у тебя есть повод для появления в тех местах: ты там вырос, у тебя там сестра... Ну и всё, что увидишь, услышишь и узнаешь, расскажешь мне, когда вернёшься. Что скажешь?
— Я согласен. Могу я перед этим навестить Алефа?
— Разумеется. Утром Гай тебя проводит. Уж он-то не упустит случая там побывать, — в голосе легата прозвучал намёк на улыбку.
— И вот я здесь, — развёл руками Ларс.
— Когда ты думаешь идти?
— Сегодня переночую в Корроле, а завтра с утра и пойду. Не садиться же на шею твоим благодетелям.
Хозяева наперебой принялись уверять, что он их не стеснит, предлагали погостить пару дней, но Ларс покачал головой.
— Сначала дело. Я и так слишком задержался в Скайриме.
Было видно, как в душе у Алефа тревога за брата борется с пониманием, что тот прав, ставя полученный полуприказ выше собственного блага и безопасности. Внезапно он сказал:
— Ларс, постарайся вернуться до праздника Новой Жизни. Мне хотелось бы встретить его вместе с тобой.
— Немного же времени ты мне оставляешь, — задумчиво проговорил Ларс. — Но будь по-твоему. Постараюсь.
Он понимал, что Алеф опасается за него, и хотел бы встретить наступающий год зная о судьбе брата, а ещё лучше — вместе с ним.
Алеф до самого вечера не мог расстаться с братом, расспрашивая о его жизни, о Фир, которую ни разу не видел, о новой ферме и доме, в свою очередь отвечая на вопросы о себе, и тому волей-неволей пришлось пообедать в гостях у радушных хозяев. Но остаться на ночь Ларс всё же не согласился, сославшись на то, что из Коррола идти ближе.

***

Услышав от Гая, что Ларс готов с утра тронуться в путь, легат тут же потребовал к себе Берка. Кратко пересказав ему ситуацию, он приказал:
— Пойдёшь следом. Никто не должен тебя видеть. Проводишь до первого — легат особо выделил это слово — талморского патруля, посмотришь, как он справляется. Если всё пройдёт гладко — немедленно возвращаешься и докладываешь. Если увидишь, что дела плохи, покажешься ему, передашь приказ возвращаться, надо будет — за шиворот притащи. Я не желаю просто так посылать на убой человека, способного сражаться. Если же всё обернётся совсем паршиво… так же незамедлительно вернёшься и доложишь мне. И никакого самоуправства. Ты нужен мне здесь. Всё ясно?
Берк кивнул и вышел.
Утром Ларс хорошенько позавтракал, поскольку путь предстоял не близкий, и через южные ворота Коррола вышел на Чёрную дорогу, не заметив, что за ним тенью двинулся поджидавший его Берк. Вечером в начале шестого он достиг таверны у моста, ведущего в имперский город. Больше, сколько он помнил, до самых родных мест не было ни одного постоялого двора, так что переход предстоял долгий. Чтобы к вечеру следующего дня добраться до окрестностей Скинграда, следовало выйти с утра, а перед тем как следует отдохнуть.
Между делом парень пообщался с немногочисленными посетителями, и выяснил, что дальше то и дело будут встречаться патрульные Доминиона. Берк зашёл в таверну чуть позже, на ещё одного усталого молчаливого путника, присевшего в дальнем углу, вытянув ноги и привалившись к стене, никто не не обратил особенного внимания.
Утром следопыт ушёл раньше своего подопечного чтобы незаметно дождаться его у дороги. Тот тоже не стал задерживаться и, плотно позавтракав перед долгим переходом, около семи утра отправился в путь.
На Красной кольцевой дороге, стоило немного отойти от таверны, Ларсу впервые встретился талморский патруль.
Берк подобрался ближе. Он надеялся, что земляк не начнёт дёргаться, и пытаться избежать этой встречи, поскольку эльфы его уже заметили. Но Ларс шёл как шёл — в меру быстрой, но не слишком целеустремлённой походкой вышедшего по не особо спешному делу обывателя.
«Молодец, так и надо», — мысленно одобрил его следопыт. Дальше ему оставалось только смотреть и любоваться.
Талморцы загородили норду дорогу. Фигура в чёрно-золотой робе выдвинулась ему навстречу. Лицо норда изменилось так неуловимо, что даже острый глаз Берка не сумел заметить, как это произошло. Напротив, ему показалось, что тот таким всегда и был. Да куда же смотрел легат? Как додумался отправить в лапы врага такого олуха?! Он же сейчас всё им расскажет! И сам пропадёт и других подведёт! Вроде казался серьёзным и разумным, но какое там! С одного взгляда ясно, что это типичный деревенский тугодум! А серьёзность его проистекает от неспособности понять происходящее вокруг и постоянного напряжения в бесплодных попытках разобраться.
Впрочем, делать что-либо было поздно. Берк закусил губу, ожидая полного провала, о котором придётся доложить.
— Стой. Кто такой? Куда идёшь? — голосом исполненным ледяного презрения произнёс альтмер.
— Я-то? — Ларс остановился и озадаченно почесал в затылке, — Туда. — Он указал подбородком на дальнейшую дорогу.
Казалось, больше одного вопроса его голова вместить была неспособна, вот и ответил он только на последний. К тому же выводу пришли и талморцы. Они заметно расслабились, их взгляды выражали высшую степень пренебрежения. Такой тупица вряд ли мог оказаться лазутчиком. Однако, полностью избавиться от подозрений ему пока не удалось. Кто он такой, эльфов волновало слабо. Так что вместо повторения этого вопроса прозвучал другой:
— Сейчас туда, а дальше? — альтмер явно пытался подстроиться под доступный этому дуралею стиль, чтобы не разъяснять потом суть простейших вопросов.
— Ну так, туда же и дальше...
Эльф нахмурился. Ларс мгновенно понял, что перегибает палку, и его могут убить уже просто с досады, а потому почти сразу продолжил:
— К Скинграду, то бишь.
— Ага... — лицо мера чуть разгладилось. — Зачем?
— Так это... сестра у меня там… вишь, третью племяшку мне родила, а я и первых-то двух не видал. Вот, проведать иду.
— Откуда идёшь?
— Из Скайрима. Я там живу, а она тут…
Альтмер потёр подбородок. Этот парень был явно туповат, но не настолько, чтобы это бесило, хотя ещё бы немного... На воина он не походил. Такие пусть плодятся, разводят детей-племянников. Рабочий скот, которого опасаться нечего. Он дал знак своим сопровождающим пропустить норда.
Берк всё-таки немного нарушил совершенно ясно отданный приказ и проследовал за Ларсом чуть дальше. Стоило патрулю остаться позади, как лицо путника столь же неуловимо вернуло себе прежнее выражение, серьёзное и осмысленное. На этот раз соглядатай был готов к этой метаморфозе и сумел убедиться, что она ему не померещилась
Следопыт вновь мысленно похвалил земляка, безмолвно пожелал ему удачи, и отправился назад, доложить легату об успешном проникновении Ларса на подконтрольную Талмору территорию.
Ларс же спокойно миновал участок Красной дороги, свернул на Золотую, а оттуда по небольшой дорожке добрался до родных виноградников. Зимний день короток, но здесь он не сбился бы с дороги даже в темноте. По пути ему ещё пару раз встречались талморские патрули, но с этими вышло даже проще, чем с первым, поскольку парень успел усвоить, как нужно с ними разговаривать.
Эльфы презрительно усмехались, пропускали и практически сразу забывали о норде: была охота всяким дураком голову забивать! Таким образом, подыграв высокомерию талморцев, свысока глядящих на человеческие расы, Ларс ухитрился остаться почти невидимым для них.
Поздним вечером он наконец постучался у родного порога. Стук в дверь вызвал необычайный переполох в семействе Мария и Лотты. В конце концов шум и возня стихли, дверь распахнулась, и на светящимся фоне возник силуэт Мария с топориком для рубки лозы в руках. Позади него в глубине комнаты маячила Лотта с младенцем на руках. Тёплый свет выхватил из темноты запоздалого гостя, и Марий ошарашенно отступил, опустив оружие.
— Ларс?!
— Доброго вечера, Марий. Вот так зайдёшь в гости к сестре, и, того гляди, без головы останешься!
— Ларс!!! — Лотта, успевшая сунуть малышку в люльку, повисла у брата на шее. — Как же это?! Какими судьбами?! Да заходи же! Марий! Не стой столбом, беги, позови тётушку Фрейю и Вилмара!
Ларсу наконец удалось шагнуть через порог. Марий, набросив куртку и натянув сапоги, скрылся в ночи. А брат и сестра остались стоять разглядывая друг друга и подмечая произошедшие перемены. Лотта осталась довольно стройной, хотя и стала полнее, но к ней это шло. Она казалась олицетворением женственности.
В колыбельке захныкала Аделина, и мать подхватила её на руки:
— Не то перебудит старших, не дадут же поговорить, — извиняющимся тоном произнесла она, поднося дочь к Ларсу. — Ну-ка, крошка, поздоровайся с дядюшкой!
Аделина, мгновенно успокоившаяся на руках у матери, радостно загукала и потянула ручонки к Ларсу, норовя ухватить за нос или за бороду. Тот засмеялся, осторожно пожал крохотные ладошки двумя пальцами, к полному восторгу девочки, и полушутя сказал сестре, кивая на племянницу:
— Не пускаешь Мария на войну?
— Не пускаю. И не пущу! — запальчиво отвечала та. — Какой из него воин?
— А из меня?.. А из Алефа?.. — тихо спросил Ларс.
Лотта потупилась. В словах брата она ощутила лёгкий невысказанный упрёк. Но тут же вновь подняла на него глаза:
— Но ведь ты же не?..
— Я же — да. Вот только повидаться зашёл. А дальше обо мне тоже лучше будет молчать, как и об Алефе.
Вновь Лотта ощутила, что брат недоволен тем, как семья научилась умалчивать об ушедшем на войну родиче, словно того и не было, и невольно начала оправдываться:
— Это Марий подсказал, а ему — его родители... И тётушку убедил... мы писали-то тебе все вместе... И потом, кабы мы хоть что-то знали об Алефе, уж нашли бы способ тебе намекнуть. Вилмар уж на что ворчал сперва, но и он тоже согласился...
— Не согласился, а махнул рукой на ваши бабьи страхи, — раздался недовольный голос, и на пороге появился Вилмар. — Приветствую, родич! Ты её не слушай! Они мне тут руки выкрутили данным Алефу словом не высовываться и мать беречь. Ни попробовать разузнать о брате, ничего... Ты слово дал, и всё тут! Он тебе заместо отца был, вот и слушайся. Вот, сижу... слушаюсь. Вместо того, чтобы талморские корабли топить, — парень сжал кулаки и отчётливо скрипнул зубами.
Ларс с интересом разглядывал двоюродного брата, которого помнил ещё практически мальчишкой. Теперь тот был чуть старше, чем он сам, когда устраивал Лоттино счастье. Вилмар вытянулся и возмужал, хотя и ростом, и шириной плеч заметно уступал Алефу. Перед глазами приезжего встал образ последнего, каким тот стал теперь, вызвав невольный вздох. Худой, весь исполосованный шрамами, которые хоть и очень неохотно, согласился показать родичу, с трудом ковыляющий по комнате, опираясь на плечо юной имперки...
— Ларс, мальчик мой! Милостивые боги дали ещё разок свидеться! — подоспела Фрейя, прервав поток безрадостных мыслей. Тётушка обняла племянника. — Письма-то письмами, а всё не то... А вот от сыночка, как ушёл воевать, — ни весточки! Мне за себя, старую, чего опасаться? Я бы как ни то попыталась разузнать. Только они же за всю семью примутся, если прознают. Может, Вилмар и сумел бы прорваться, да в море уйти. И то — а ну, как схватят? А Лотте-то, с дитями малыми куда податься? Эх... так и не ведаю, жив ли ещё мой Алеф... Сердце говорит, что жив, да не ошибается ли?..
— Жив он, жив, — я только что от него, — поспешил приезжий успокоить материнскую тревогу.
— Ты с ним виделся?! Расскажи скорей, где он, что с ним?
— Выздоравливает после ранения, полученного в начале осени. Его приютила одна семья под Корролом.
— Слава богам! Видно серьёзно ранен был, раз до сих пор не оправился... но хотя бы живой! Как же ты его разыскал?
— Так уж повезло, — уклончиво отозвался Ларс. — Сам приехал, чтобы в Легион вступить, да и про Алефа разузнал. Он всем вам кланяться велел. Лотте поздравления с рождением дочери передал.
— Нешто и ты воевать собрался?
— Раз до сих пор без меня не управились, надо помогать, — отшутился парень.
Лотта, тем временем, отдав радостно попискивающую и не желающую засыпать Аделину Марию, который тут же взялся целовать, тискать и подбрасывать дочь, принялась хлопотать, собирая на стол.
— Ты голоден? — спросила она брата.
Тот кивнул. Позавтракал он рано утром в таверне, а затем торопился успеть до ночи к своим, так что лишь чуть-чуть перекусил практически на ходу и дальше уже шагал без остановки.
Семья уже давно поужинала, но остатков было вполне достаточно, чтобы накормить запоздалого гостя.
Родня, собравшаяся за одним столом, чуть ли не с умилением смотрела, как Ларс ест, наслаждаясь подзабытым вкусом сестриной стряпни, и то и дело наперебой задавала ему вопросы о нём самом, о Фир, об Алефе, о новой ферме, о жизни в Скайриме.
Тот отвечал обстоятельно, не забывая, в свою очередь, расспрашивать близких об их житье и среди прочего вполне незаметно и невинно вызнавал, что удавалось, о талморцах. Он быстро заметил, что на вопросы такого рода куда более подробно и дельно отвечает Вилмар, но продолжал интересоваться всем, что касалось эльфийского вторжения будто невзначай, не обращаясь ни к кому конкретно.
Стоило Ларсу расправиться с ужином, Лотта, успевшая забрать у мужа, убаюкать и уложить дочурку, поставила перед братом кувшин с вином.
— Вот, попробуй. Прошлогодний урожай был очень хорош.
Она разлила вино по стаканам, плеснув себе на самое донышко, и до половины Фрейе, остановившей её руку.
— Нужно же отметить твой приезд, братишка!
Несогласных не нашлось, мужчины осушили свои стаканы, а женщины отпили по крохотному глотку.
— Действительно, весьма недурно. Отличное вино, — оценил Ларс. — Знал, что оставляю виноградник в хороших руках.
Хозяева заулыбались, принимая похвалу. Лотта вновь наполнила опустевшие стаканы.
— Предлагаю выпить за здоровье Алефа! — воскликнул Вилмар. — Пусть он как можно скорее оправится от своих ран! И ещё задаст этим остроухим!
Его предложение было встречено с воодушевлением.
— Он уже им неплохо задал! — проговорил Ларс, утирая губы. Разумеется, на него тут же посыпались новые вопросы, и ему пришлось рассказать о талморской засаде, о том, какой урон нанёс Алеф напавшим на его отряд эльфам, о награде, которой был удостоен храбрый норд, прозванный товарищами Северным Медведем.
Переведя дух, рассказчик увидел, что его стакан снова наполнен.
— Да ты, никак, меня споить хочешь? — хмыкнул он, поглядев на сестру.
— Брось! Когда у нас в последний раз был такой повод для праздника?
— На твоей свадьбе точно был!
— И сколько лет уже тому? А теперь время поздравить тебя с твоей. За ваш союз с Фир! Жаль, что я её не знаю, но всё равно готова полюбить за то, что она любит тебя и дарит тебе счастье!
От такого тоста Ларс, само-собой, отказаться не мог, но после следующего, в честь Лотты, Мария и их потомства, стал лишь изредка отпивать глоток в ходе беседы, которая по мере опустошения кувшина становилась всё оживлённее. Больше всех горячился Вилмар, его гнев на Талмор не ведал границ, и поскольку этот предмет занимал немалое место в его думах, знал и подмечал он очень многое. Разгорячённый вином, он говорил много и шумно, и приезжему оставалось только запоминать.
Марий возражал ему, говоря, что не резон высказывать такие суждения там, где талморцы чувствуют себя хозяевами положения.
— Если бы мы продолжали с ними бороться, они не забрали бы здесь такой власти!
— Им не смог противостоять даже Имперский Легион! Единственное, чего мы добились бы, сопротивляясь — оказались бы на виселице! А так они нас не трогают, чем плохо?
— Тем, что они хотят сделать из нас рабов! Бесправный рабочий скот, как в Меретическую эру! Пока ты работаешь, вроде как, на себя и свою семью, оглянуться не успеешь, как будешь вкалывать на остроухого хозяина, исправно поставляя ему новых рабов!
Видя, что назревает ссора, Ларс положил руку на плечо двоюродному брату.
— Тише, не горячись. Многие тут думают как ты?
— Нет... — буркнул тот. — Кто так думал, те ушли воевать, как Алеф, или ты, Ларс. Или подались в леса и доставляют некоторые неприятности эльфам-захватчикам, но из этих кое-кто пришёл к выводу, что деньги есть деньги, у кого их ни отбирай, а нападать на мирных путников безопаснее, чем на вооружённых солдат Доминиона. Так что теперь те, кто остался верен идеям сопротивления, больше грызутся с обычными бандитами, в которых превратились другие, а на талморцев у них уже не хватает сил...
Вилмар повесил голову. Воспользовавшись его молчанием, заговорил Марий.
— А ещё были такие, кто остался, но вслух выражал своё недовольство приходом талморцев и новыми порядками. Вот как ты сейчас. Их тела долго раскачивались на окрестных деревьях, привлекая стаи воронья. Родным не позволяли даже снять и похоронить трупы. Впрочем, многие были повешены вместе со всей роднёй. Ты этого хочешь?
Вилмар тяжело помотал головой и Марий продолжал:
— Зато тем, кто продолжает заниматься мирным трудом и не мутит воду, талморцы жить не мешают. Даже проверять, как и что, заходят нечасто.
— Зачем проверять послушного раба? — презрительно процедил Вилмар.
— Успокойся, парень, — тихо, но твёрдо сказал Ларс. — Нечего нам ссориться на радость врагу.
Вилмар удивлённо взглянул на двоюродного брата. Он был готов выслушать очередную порцию нравоучений и напоминаний о данном Алефу слове, и заранее готовился взорваться негодованием, но слова Ларса застали его врасплох, а тот, видя, что ему удалось обескуражить родича, продолжал:
— Ты сам рассказал, как разлад между теми, кто хотел бороться с захватчиками, и теми, кто прельстился лёгкой наживой, сыграл на руку Талмору. Неужели не видишь, что с нами будет то же самое, если в одной семье мы станем грызться друг с другом? Никто, кроме Доминиона, от этого не выиграет.
— Ты прав, — наконец кивнул Вилмар. — Марий, Лотта, простите меня, — покаянно выговорил он, — кажется, я хлебнул лишку и погорячился.
Хозяева, радуясь, что назревавшая ссора угасла не начавшись, заверили, что не таят на него обиды.
Ларс же отозвал Вилмара на крыльцо, и негромко сказал:
— Молодец, что взял себя в руки. Но если мечтаешь о море, научись не позволять вину говорить твоим языком. Иначе долго ты там не протянешь. Умение не давать ссоре разгореться сослужит тебе куда лучшую службу, чем горячность, приводящая к ней. Даже если ты прав. Пожалуй, особенно, если прав. Чаще горячится тот, кто не чувствует за собой правды. Пристало ли терять спокойствие тому, за кем стоят сами боги?
— Я запомню, — Вилмар крепко сжал руку двоюродного брата. Хотя тот и принялся учить его жизни, что позволялось только отцу, а после его смерти — Алефу, но сделал это так, что возмущаться и протестовать не хотелось. И это послужило парню отличным внутренним примером касательно правоты и горячности.
Братья вернулись за стол. Вилмар больше не притронулся к вину, а Ларс допил оставшееся в стакане и потянулся.
— Я сейчас прямо сидя усну — с утра на ногах, устал, как собака...
— Да и то, время далеко за полночь, — спохватилась Лотта, — а дети-то на рассвете поднимут!
Марий отправился проводить Фрейю, почти не принимавшую участия в разговоре, лишь жадно впитывавшую каждое слово, касавшееся старшего сына, и особенно Вилмара, из опасения, как бы тот не совершил какого-нибудь опрометчивого поступка.
К счастью, обошлось без происшествий, и вскоре Марий благополучно вернулся домой, где Лотта уже заканчивала устраивать брата на ночлег.

***

Ларс, утомлённый событиями минувшего дня, проснулся довольно поздно, зато свежим и отдохнувшим. Марий ушёл куда-то по делам, которых в справном хозяйстве хватало и зимой, Лотта хлопотала по дому. Аделина мирно посапывала в колыбельке, а крепыш-двухлетка играл возле матери с деревянной лошадкой, запряжённой в тележку.
Проснувшись под сенью родного дома, Ларс словно бы на миг вернулся в детство. Он сладко потянулся, и с улыбкой приподнялся на локте, наблюдая за сестрой. Сейчас на её месте легко было представить мать. Впрочем, и без такого самообмана уютный быт знакомого жилья был ему в радость.
Услышав, что брат проснулся, Лотта поспешила к нему.
— Ну, как спалось? — спросила она, опускаясь возле кровати. — Как ты?
— Если ты про вчерашнее угощение, то я вовремя распознал твоё коварство, так что — прекрасно, — он легонько щёлкнул сестрицу по носу.
— Ну, перестань! Можно подумать, мне больше делать нечего, кроме как встретить любимого брата так, чтоб ему на утро было худо!
— А мне показалось, ты именно этого и добивалась, — поддразнил её Ларс. — Например, чтобы подпортить образ идеального старшего брата.
— Нет, нет и нет, — засмеялась Лотта. — И я безумно рада, что ты в порядке. А раз так — завтрак на столе. Мы уже поели, не хотела тебя будить.
Пока Ларс завтракал, сестра присела рядом, чиня детскую рубашонку.
— Кстати, муж твой, я заметил, тоже не перегибает с хмельным.
Лотта опустила глаза на шитьё.
— Алеф же рассказывал тебе, что было после нашей свадьбы. Но когда всё так решилось с Каталиной, а я выразила ему своё недовольство, Марий взялся за ум. И с тех пор, слава богам, не оступался.
— Кстати, ты не хочешь познакомить меня с остальными племянниками? С Аделиной мы вчера уже пообщались...
— Она прелесть, правда?! Марий в ней души не чает. Сына он тоже любит, но его так не понянчишь, как девочку. Я сама же и не дам, не то что из него вырастет?
Ларс не мог с ней не согласиться во всём, кроме того, что излишек нежности может навредить только мальчику. К тому же, он точно помнил, что старшим ребёнком Лотты тоже была девочка. Ей сейчас должно быть уже лет семь, но о ней он пока ни слова не услышал.
— Я всем твоим троим гостинцев из Скайрима привёз, а ты нас знакомить не хочешь!
Он знал, что двух старших детей Лотта с Марием назвали на имперский манер: Селия и Луций.
Последний, обстоятельно изучив дядюшку внимательными глазёнками и выслушав мать, заявил:
— Дядя А'с!
Забрал медовый леденец и, погрузив в тележку, отвёз в дальний угол комнаты, где, наконец, с удовольствием сунул в рот.
— А старшая-то где? Или я её проспал?
— Почти... Сейчас кликну. Только не удивляйся, пожалуйста!
— Селия-а! — выглянув за дверь, позвала Лотта.
Из-за какого-то куста высунулись сразу три чумазые озорные мордочки примерно одного возраста и выжидающе уставились на неё.
— Вот... полюбуйся.
— Вроде у тебя всего три ребёнка?
— А я уже и сама не знаю, сколько их у меня, — вздохнула Лотта. — Не то всего двое, не то целых пятеро... Хотя родила точно троих.
— Ладно, давай по порядку. Кто из этих троих — Селия?
— А та, что слева.
— Уже проще. А остальные двое?
— Близнецы Ричи. В середине — Констанс, справа — Лукреция. Селия, это твой дядюшка Ларс из Скайрима. Подойди, поздоровайся.
Девочка настороженно приблизилась. Близнецы двинулись следом, отстав не более, чем на полшага.
— Ну, здравствуй, племянница. Я тебе гостинцев привёз, но возьми уж сразу и своим друзьям, раз вы так неразлучны. Тут на всех хватит!
Вот теперь Селия ему улыбнулась. Широко, ясно, от души: молодец какой, сразу понял, что их троих нельзя делить! Свой человек. Такому можно доверять.
Ухватив орехи в меду, она поровну разделила их с близнецами, и только тогда вся троица, дружно пискнув: «Спасибо!» — умчалась прочь.
— Вот так и живём, — снова вздохнула Лотта. — Ни я, ни Ричи не можем уже понять, у кого сколько. Есть прибегают все вместе то к нам, то к ним. Только что на ночь порознь загнать удаётся, да и то — надолго ли? История с Каталиной поубавила семейству Ричи спеси и добавила смирения. А Селия лишь немногим младше их близнецов. В общем, нашу дочь сочли подходящей компанией для них, позволили играть вместе. Они изначально, считай, и не ссорились. Но пока маленькие, разобрали их по домам, да и всё. А как стали самостоятельнее — не растащить. В народе их уже «тройняшками Ричи» прозвали.
— Оставь её. Хорошо, когда есть друзья и товарищи для игр.
— Будто у меня выбор есть. Только она, вроде как, и не моя выходит... хотя летом прибегают пособить и нам, и Ричи, не только балуются. То она им помогает дела переделать, то они ей. И кто чему учит — так втроём и перенимают. Ричи своих обучать взялись, Селия туда же приткнулась. Думала денег предложить им за неё, на учителей-то для своих тратятся... Не взяли. Говорят, без нашей и их ребятишки наотрез отказываются учиться. А разрешили ей остаться — сидят вникают, помогают один другому, кто где недопонял...
— Видишь, боги милостивы, твоя дочь ещё и образованной вырастет.
— Так-то оно так... Да только странно мне это. Про близнецов дело известное. Они ещё в утробе матери всё переживают вместе. И после порознь не могут, и никто другой им не нужен, поскольку не существует человека, способного их понять лучше, чем они друг друга. А тут? Да ещё завсегда во всех играх где двое — лад, где трое — разлад. А у них всё не так... Чудно мне это и тревожно. Слишком уж ни на что не похоже.
— Всякое случается в мире, о чём мы и не слыхивали. Помимо их слишком тесной дружбы, есть что-то, что тебя настораживает? Отличаются ли их проделки и поведение от обычных ребятишек?
— Да нет, вроде... шалят как и все, порой, но не зло. Зверушек да птичек жалеют... с родными хороши, в меру характера. Всё как у всех. А сильно не ластятся ни ко мне, ни к Ричи. Вроде и не чуждаются, но и близости особой нет.
— Раз зла или скверны в них не чувствуешь, не изводись понапрасну. Каталина про них ничего не говорила?
— Тоже оставить велела. И что-то насчёт их обучения советовала Ричи, но те не говорят — что.
— Ну, тогда пусть живут, как им живётся.
— Да, вот ещё что... талморцы их больно привечают. Хоть наши их и дичатся.
Ларс присвистнул...
— Это уже хуже... только наших? — он невольно определил эту троицу в число близких, сам того не заметив.
— Представляешь, только! Остальных или не замечают или гоняют, если помешают. А этих терпят, да ещё и подпускают, а то и угостить пытаются. А те у них не берут ничего... у тебя вон, взяли. А я сама не знаю, что хуже. Брать у врагов, или дать им понять, что за врагов считают... неровен час, и на семью беду накличут, не так, так этак. Лучше бы эльфы ими вовсе не интересовались! Дети как дети! Своих бы заводили, а не по чужим землям шастали!
Ларс с усмешкой посмотрел на сестру. Как легко она забылась и начала высказывать мысли, от коих сама же вместе с мужем призывала всех воздерживаться! И эльфов врагами назвала, и ребятишки, о непохожести которых на прочих она только что сокрушалась, у неё уже «дети как дети», поскольку — свои, а талморцы всегда останутся чужими. Сестра, сестрёнка... всё-таки в глубине её души по-прежнему тлеет нордская непокорная гордость, и трусоватое благоразумие сиродильских обывателей способно разве что скрыть её, но не погасить полностью. А он-то уже готов был разочароваться в ней!
Впрочем, Лотта тут же спохватилась, что наговорила лишнего, и накинулась на брата:
— Стою тут с тобой, мелю языком, невесть чего намолола, а ну, кто услышит?! Пошли в дом. «Тройняшек» этих, поди, и след простыл!
Ларс хотел было последовать за ней, но раздумал.
— Пойду лучше прогуляюсь, что-то закормила ты меня, размяться бы надо.
— Да ты раньше и больше на завтрак съедал!..
— Так то в страду! Да и зимой всё больше при деле был, а не сиднем сидел. Сейчас поброжу по окрестностям, в самый раз и будет.
— Ну, смотри, я уж испугалась — здоров ли?
А Ларс, набросив куртку, уже шагал прочь. Обернулся, помахал Лотте и скрылся за поворотом. Глядя ему вслед, сестра решила, что брату просто захотелось посмотреть на родные места, а плотный завтрак он приплёл, чтобы не обидеть её, променяв разговор с ней на одинокую прогулку. Всегда-то он обо всём подумает. Улыбнувшись, она вошла в дом.
Ларс действительно добился, чего хотел. Лотта так и этак вертела его слова и, закономерно, даже не приблизилась в мыслях к настоящей цели его прогулки, поскольку ни окрестные виды, ни завтрак, к слову, совершенно для него обычный, к делу не относились.
Сам выросший в этих местах, он шагал уверенно, поглядывая по сторонам и примечая как едва заметные, так и весьма значительные изменения. По каким-то ему одному ведомым признакам он обнаружил, где свернуть с тропы, раздвинул ветви, спустился в овражек, вновь развёл руками густую занавесь корней, свисающих веток и пожухлых трав.
— Хорошего дня, — с улыбкой произнёс Ларс в полутёмные недра небольшой пещерки.
— О-о-ой! — послышался оттуда тройной разочарованный вздох.
В отверстии появилась недовольная рожица Селии.
— Ты следил за нами, да? — обвиняющим тоном заявила она.
— Пф! Была охота, — усмехнулся Ларс, присаживаясь у входа в нору, — Как вы сбежали, я ещё, наверное, с полчаса дома проторчал.
Рядом с Селией появились ещё две физиономии. На всех было заинтересованное недоверие.
— Тогда как ты нас нашёл? — подозрительным голосом спросила племянница, которой, по-видимому, предоставили вести переговоры с дядюшкой.
Ларс пошевелил пальцами сцепленных на колене рук.
— Ну, я просто прикинул, куда, на вашем месте, пошёл бы сам.
— А откуда ты знаешь про нашу пещеру?
— Селия... я тут вырос. Когда-то это было моим любимым убежищем.
Хотя Ларс и был лишь немногим старше них, когда времени на игры у него почти не осталось, он нет-нет, да находил несколько минут, чтобы побыть наедине с собой в одном из укромных мест неподалёку от дома. Глаза детей зажглись интересом:
— А старое дерево с дуплом у ручья знаешь?.. — несмело вступила в разговор Лукреция.
Ларс серьёзно кивнул.
— Когда я уходил в Скайрим, оно начинало засыхать.
— Теперь оно совсем засохло, — чуть печально заметил Констанс.
После того, как с приезжим заговорили все трое, последний ледок недоверия растаял очень быстро. Они принялись делиться небольшими секретами, расспрашивать и рассказывать о тайных убежищах. Некоторые оказались Ларсу в новинку, а кое-чего из названного им не знали «тройняшки». Хотя зима в этой части Сиродила и мягкая, но долго сидеть в овраге было неуютно, тем более, что вся компания загорелась осмотреть незнакомые прежде места.
— Только предупреждаю сразу, — сказал Ларс, вставая и выбираясь наверх, — Я помню всё таким, каким оно было до моего ухода. С той поры многое могло измениться. Так что, если каких-то мест не найдём — без обид. Это не значит, что я пытался вас провести.
«Тройняшки» серьёзно кивнули. Новый знакомый сумел завоевать их доверие и понравиться им.
Ларсу повезло: из трёх названных им мест два были целёхоньки, и дети переглянулись со смесью досады и радости от того, что не нашли этих тайников сами и того, что теперь они им известны. Следы третьего, подтверждавшие правдивость слов Ларса, тоже удалось обнаружить. Настал черёд ребятишек провести нового приятеля по своим заповедным местечкам и поделиться своими секретами.
Он с интересом выслушивал их, кое-где ненавязчиво подсказывал, как и что улучшить, причём не как взрослый, поучающий несмышлёнышей, а словно был таким же как они и сам бы хотел присоединиться к их играм.
— Но самые лучшие места — не здесь, — заметила Лукреция.
— Да, эти кто-нибудь из других ребят может найти, а туда им пути нет! — с гордостью добавил Констанс. А Селия потянула дядюшку за рукав куртки:
— Пошли, покажем!
По пути все четверо играли и дурачились, пока их не остановил талморский патруль. Все эльфы знали «тройняшек» и опасались их спугнуть. На сей раз перед ними стоял нелёгкий выбор: настроить этих детей против себя, притом что те и так не слишком им доверяют, или же пропустить на свою территорию взрослого, неизвестно откуда взявшегося чужака. Их родню эльфы знали, обычные достаточно благонадёжные обыватели. Тех бы, скрипнув зубами, пропустили, хотя дети не тянут в свои игры родителей, так что их бы и не привели. А как быть с этим?
Не менее трудным был этот момент и для Ларса. Безопаснее всего при общении с талморцами прикидываться дурнем, однако дети тут же заметят фальшь, и только что завязавшейся дружбе — конец.
Но Селия неожиданно выручила всех:
— А ко мне дядюшка из Скайрима приехал! — звонко похвасталась она, — Мы хотим показать ему, где играем!
— Это он вас попросил? — слегка откашлявшись спросил осанистый эльф в чёрно-золотой мантии.
— Вовсе нет! Он нам столько интересного показал, что мы, хуже? — сердито ответил Констанс.
— Не забывайте, что никого, кроме вас, мы сюда не пускаем.
— Но он же с нами! Или теперь вы не пустите и нас, или мы должны бросить нашего гостя? — голос Лукреции прозвучал не менее высокомерно, чем у альтмера, вызвав смешки у его сопровождающих.
— Они далеко пойдут... не только из-за... — вполголоса произнёс один из воинов, приблизив лицо к закрытому капюшоном уху начальника, — Стоит ли всё портить из-за тупого норда, тем более, нездешнего? Отряды, присланные Скайримом на помощь Империи, стоят далеко отсюда, а этот явно не воин.
— Именно поэтому он может оказаться шпионом, — так же тихо, не поворачивая головы, отозвался тот.
— Я слышал, наши недавно встречали северянина, шедшего сюда к родне. Должно быть, это он и есть, но тогда бояться нечего. Шпион из него... — эльф пренебрежительно прищёлкнул языком. — Не думаю, что у Тита Мида не осталось никого посообразительнее.
Ларс, тем временем, со скучающим видом, являющим разумный компромисс между образом тугодума, каким он представлялся патрулям, и доброго дядюшки, которому искренне интересны детские игры, осматривал окрестности, не пропуская при этом ни слова из разговора талморцев. Причём те оставались в уверенности, что он их не слышит и не слушает. Пока речь шла о том, что он может оказаться шпионом Империи, на лице норда была написана откровенная скука, но стоило подозрениям эльфов, убаюканным его непрошибаемой безмятежностью, чуть улечься, Ларс добродушно обратился к «тройняшкам»:
— Ладно, пойдём отсюда. А то, чего доброго, из-за меня вы лишитесь любимого тайника. Лучше покажите тот, что у излучины ручья.
Дети бросили на патрульных взгляд, весьма далёкий от дружелюбного.
— Тогда мы и сами перестанем сюда ходить!
Эльфы что-то быстро зашептали своему начальнику, но тот небрежным жестом прервал их и обратился к Ларсу:
— Ты давно в этих местах?
— Да нет... Вчера к ночи пришёл.
— Зачем?
— Дак, родных повидать. Племянников вот, — он потрепал Селию по взлохмаченной голове. Та подняла на него взгляд, но не отстранилась, напротив, улыбнулась своей ясной широкой улыбкой.
Это не укрылось от предводителя эльфов и придало иной ход его мыслям:
— Ты уже встречался с ними раньше?
— Только нынче утром познакомились, — Ларс взглянул на детей, и те согласно закивали.
— И так сразу подружились? Как же?.. — альтмер прикусил губу. Вырвавшиеся у него слова явно были лишними. Кажется, тупость этих деревенщин заразнее чумы!
У Ларса был готов ответ на этот вопрос, но он остерёгся проявить излишнюю сметливость, отвечая на то, о чём не спросили, а потому промолчал. Норд мог, не выходя из рамок выбранной роли, сослаться на родную кровь, что должно было удовлетворить эльфов. Сам же он сразу понял, почему талморцам не удавалось заручиться благосклонностью «тройняшек». Под их попытками сблизиться с детьми те безотчётно чувствовали какой-то умысел, скрытый шкурный интерес. В то время, как для Ларса он был глубоко вторичен. Ему действительно были интересны племянница и её друзья. Их игры, напомнившие ему детство, их дружба, даже более тесная, чем у них с Алефом. Если бы не их собственное желание привести его к расположению талморцев, он не стал бы их об этом просить. Он и так немало узнал от Вилмара, с этим уже можно было не стыдясь возвращаться к легату.
Альтмер вновь слегка откашлялся и вернул допрос в прежнее русло:
— Ты надолго сюда?
— Да как... Погощу немного, а к празднику хорошо бы в Скайрим успеть — меня там жена ждёт.
Фразы его были длиннее и глаже, чем при прежних встречах с патрулями, но отдавали тем же простодушием, и не вызвали у эльфов подозрений. Верилось, что он и впрямь вернётся к жене, а кроме семьи ему ничего и не надо.
— Ладно, проходите. Но не вздумайте и дальше таскать сюда кого попало. — Он обернулся к сопровождающим: — Передайте всем патрулям, чтобы вместе с троими пропускали беспрепятственно, но если встретят на нашей территории одного, или увидят в окрестностях в будущем месяце, без разговоров пристрелить, как последнюю собаку.
— Ой, дядя Ларс, — проскулила Селия, когда они шли к огромному дереву с развесистой кроной, где «тройняшки» устроили что-то вроде дома, большую часть года скрытого листвой, — Из-за нас тебе теперь одному сюда нельзя…
«Можно подумать, что раньше было можно», — мысленно улыбнулся норд её наивному огорчению.
— И они ещё хотят, чтобы мы с ними дружили! — возмущённо фыркнул Констанс.
— Просто будем всюду ходить вместе, — рассудительно заметила Лукреция. — Всё равно конец года, и у нас никаких занятий.
— А ещё, на всякий случай, мы тебе покажем, где граница места, куда тебе нельзя, — обрадовалась племянница.
— Точно, молодчина, Селли! — в один голос завопили близнецы, и девочка залилась горделивым румянцем.
Все четверо без труда забрались на дерево. Сквозь поредевшие кроны зимнего леса было отлично видно, как перемещаются талморцы, что они делают, сколько их.
Ларс, краем глаза подмечая всё это, старался не терять нить разговора с новыми приятелями, заодно показывая им, как можно сделать из щепки простенькую свистульку.
Помогая друг дружке, ребятишки быстро освоили нехитрую науку, и лес огласился пронзительными звуками, заставившими эльфов схватиться за оружие и подготовить охранные и атакующие заклинания. Поняв, в чём причина переполоха, они с досадой пожали плечами и вернулись к своим делам.
То, как быстро они отреагировали на посторонний звук, яснее слов сказало Ларсу, что талморцы всё время настороже. Об этом тоже будет интересно услышать легату.
Сидеть на дереве детям прискучило довольно быстро. Спустившись, они, как и обещали, стали показывать Ларсу границу запретной территории, обходя её по краю. Навстречу им попался очередной талморский патруль. Хоть эльфы и получили приказ пропускать «тройняшек» и Ларса, но такое хождение вокруг их расположения не могло не вызвать подозрений. Однако за вопросом талморцев, что эти четверо там делают, последовала настоящая буря негодования. Селия, самая младшая, но и самая бойкая из троих, свирепо подбоченившись выступила вперёд:
— Ваши сказали, что ему, — кивок на Ларса, — без нас сюда ходить нельзя! Грозились сразу убить! А откуда ему знать, где начинается место, куда нельзя?! Он же нездешний!
— Вот именно, — хмуро пробубнил Констанс, исподлобья глядя на талморцев, — Тут забором-то не огорожено!
— А ещё говорят, что альтмеры умные... — нараспев прибавила Лукреция. — Лучше вам вообще забыть, что видели нас. Всем вам. И тебе, и тебе, и тебе. Идите своей дорогой, тут всё спокойно.
Ларс с интересом и тревогой наблюдал за детьми. Когда Лукреция заговорила, они, точно по команде, взялись за руки, лица всех троих выдавали напряжение, хотя голосок девочки излучал такое спокойствие, что от него клонило в сон. Самым удивительным оказалось то, что талморцы молча двинулись дальше, будто забыв про подозрительную четвёрку.
Лукреция, стоявшая между братом и подругой, опустилась на землю. Но и те выглядели так, будто только что подняли непомерный груз.
— Эй, вы чего это? — встревоженно спросил Ларс.
— Не здесь, — помотала головой Селия, — пошли, тут уже недалеко. Зато будешь знать, куда без нас не соваться.
— Тебя понести? — спросил Ларс Лукрецию.
— Это будет подозрительно, — прошелестела она в ответ.
— Не будет. Поиграем в лошадки!
Норд легко посадил девочку на плечи и потрусил вдоль невидимой границы, которую продолжали показывать его провожатые. Вскоре Лукреция завозилась и попросилась вниз.
— Я уже сама... Покатай других, а то не похоже на игру.
Ларс сменил её на племянницу, а ту — на Констанса, с коим и завершил обход запретной зоны, пообещав полюбившим его ребятам даже не приближаться к ней без них.
— Пойдём к ручью? — спросила Селия. — Справимся?
— Может, пообедаем сперва?.. Скоро позовут уже... — предложил Констанс.
— Тогда у нас! И дядю Ларса проводим! — радостно завопила Селия.
— Мы теперь твои телохранители! — восторженно добавила совсем оправившаяся Лукреция.
— Хускарлы, — серьёзно заметил Ларс.
Далее ему пришлось растолковывать незнакомое слово, значение которого привело детей в неописуемый восторг.
Так все вместе, смеясь и болтая, они ввалились в дом к Лотте. Время было обеденное, и она с минуты на минуту ждала появления Мария. Аделина проснулась и, лёжа в колыбельке, протяжным воем старалась привлечь внимание матери.
— Ох, да подожди ты, — увещевала её захлопотавшаяся Лотта.
Селия подошла к люльке и, приставив пальцы ко лбу, показала сестрёнке корову. Та чуть притихла.
— Вот так ты и ревёшь! — сообщила она младенцу. Аделина взвыла с новой силой.
— Селия, накрой на стол, я её возьму, — сказала мать.
— Погоди-ка, — остановил её Ларс. — Она правильно возмущается! Всем гостинцы раздали, а ей?
Он вынул из сумки медовый пряник, отломил кусочек и, с согласия Лотты, сунул Аделине. Та немедля занялась угощением и затихла.
Тут подоспел Марий, и семья уселась за стол.
За едой разговор вертелся вокруг виноградников и видов на урожай. Ларсу, как бывшему владельцу этой земли, было интересно всё то, что с охотой и гордостью рассказывал Марий. Когда последний пригласил шурина прогуляться вместе с ним и посмотреть своими глазами, «тройняшки» совсем скисли. Они-то рассчитывали отвести нового приятеля к ручью и там раскрыть свой главный секрет. А так придётся тащиться на виноградник, слушая скучные взрослые разговоры. Дети заранее были готовы обидеться на то, что им предпочтут дела, и Ларс это понимал. Но если пойти с ними, а не с Марием, его точно не поймут ни сестра, ни её муж.
Пока он размышлял, как совместить одно с другим, боги ниспослали ему подмогу в виде явившегося в дом слуги Ричи.
— Доброго всем дня! — замялся он у порога. — Молодых хозяев и их подругу приглашают на урок.
— Да ведь все уроки до конца года закончились! — наперебой завозмущались «тройняшки».
— Ваш учитель решил уехать на некоторое время, и не сможет начать занятия сразу после фестиваля Новой Жизни. Поэтому одно из занятий перенёс на сегодня. Так что скорее заканчивайте обед — он вас уже ждёт.
Дети растерянно посмотрели на Ларса.
— Полагаю, раз вас ждут, надо идти. Покажете мне, что хотели, завтра прямо с утра. А пока вы будете заняты ученьем, я схожу с Марием на виноградник.
«Тройняшки» повеселели, шустро доели Лоттину стряпню и упорхнули за слугой. Судя по всему, уроки были им по нраву, а виноградники находились далеко от расположения талморцев, так что их обязанности хускарлов не пострадают.
Ларс и Марий закончили трапезу, поблагодарили заботливую хозяйку и отправились осматривать виноградники. Они пробыли там дотемна, обсуждая знакомое и любимое дело, и вернулись в тёплый и светлый домашний уют, когда сквозь набежавшие облака уже проглядывали звёзды.
Лотта возилась с Аделиной и Луцием, хотя младшая явно норовила завладеть всем её вниманием. Марий, пару раз подкинув сынишку, принялся обнимать и тискать дочку.
— Разве не красавица? — похвалился он Ларсу.
Аделина и в самом деле была очень хорошенькой малышкой. Так что Ларс, не особенно кривя душой, поддакнул счастливому отцу.
«Тройняшки», сидя у очага, увлечённо играли с какими-то камешками и ракушками. Не то просто забавлялись, не то разбирали пройденный урок, совсем позабыв про нового приятеля, что избавило того от лишних вопросов. Они так и просидели голова к голове, пока прислуга из дома Ричи не увела близнецов домой.
Наутро, с трудом дождавшись окончания завтрака, Селия потащила дядюшку к ручью. Тот едва успел адресовать Лотте извиняющийся взгляд, приправленный улыбкой.
Близнецы были уже там. Здесь ручей подмыл глинистый берег и нанёс под него песку. Дети указали Ларсу спуск, хорошо укрытый от досужего взгляда. Оказалось, что песчаная отмель больше, чем могло показаться сверху. На ней легко хватило места всем четверым.
Селия хитро поглядывала на дядюшку, который, признаться, был готов, что придётся помокнуть в ручье, столь малая часть песка виднелась с берега.
«Тройняшки» сдвинули неприметный плоский камень и принялись ладонями разгребать песок. Показались крупные куски бутылочного стекла, уложенные выпуклой стороной вверх. Под одним лежали красивые засохшие цветы, под другим обломки камней и раковин, выложенные в виде узоров.
— Смотри! — приказала Селия так, что стало ясно, что картинки из цветов и ракушек, прикрытые стеклом, ещё не всё.
— Касаемся или нет? — деловито уточнил Констанс.
— Давай, нет! Так интереснее, — отозвалась его сестра. — Ты первый!
Дети сбились в кружок, повернув ладонь к ладони, но не соприкасаясь ими. Констанс разомкнул цепь, направив левую руку на стекло с цветами. Селия тут же переместила свою ладонь к соединению его правой и Лукрецииной левой, образовав трёхгранник. Ларсу, наблюдавшему за ними, показалось, что воздух между их ладонями слегка завибрировал и засветился слабым золотистым светом.
— Начинает год зима, — торжественно проговорил мальчуган, от его раскрытой ладони повеяло холодом и края стекла покрылись морозными узорами, заключив увядшие цветы в ажурную рамку.
— А за ней идёт весна, — произнесли близнецы дуэтом, и тонкая струйка огня из ладони Констанса растопила лёд. — Селия! — чуть слышно шепнули они.
На стекло направилась правая ладонь Селии, а левая оказалась включена в трёхгранник.
— Следом лето поспешает, — почти пропела племянница Ларса, и он увидел, как засохший цветок под стеклом расправил лепестки и ожил, а за ним и остальные.
— Осень сказку завершает! — хором проговорили дети и развели ладони.
Перед Ларсом вновь был засушенный букетик, прикрытый зелёным бутылочным стеклом.
Норд захлопал в ладоши, точно после удачного выступления барда. Ребята улыбались и переглядывались.
— А теперь...
Они повернулись ко второму стеклу. Теперь они держались за руки. Селия была в середине, Констанс направлял ладонь на стекло, а Лукреция — на Ларса.
— Смотри!
Ларс вдруг увидел, что казавшееся ему речными камешками, ракушками и осколками горной породы, на деле было прекрасными самоцветами, которые сверкали и искрились под стеклом. Откуда дети взяли такие сокровища? Хотя... какие сокровища? Это просто узор из камешков, похожий... Ладонь Констанса пустила тонкую струйку огня, отразившегося в стекле, затем крохотную молнию. Да это же Башня Белого Золота! И город в огне! Вспышки магических молний! Вокруг суетятся фигурки, имперцы, талморцы... Вот и он сам уже среди них с мечом в руке, воины Доминиона бегут... Победа!..
Норд очнулся. Камешки и ракушки под стеклом даже отдалённо не были похожи на Башню Белого Золота.
Дети выглядели усталыми, но счастливо улыбались, а в их глазах светилась гордость.
— Вот это и есть наш самый большой секрет. Порознь мы можем совсем мало, а втроём... мы передаём силу тому, кому нужнее сейчас.
— А что это было, про Башню и Имперский город? Это именно то, что вы показали, или мне могло привидеться что угодно?
— Что угодно я пока не умею, — потупилась Лукреция, — А показали это потому, что этого мы хотим больше всего. Чтобы солдат Доминиона выгнали из Сиродила! И не выйдет у них с нами подружиться, пусть и не мечтают!
— Ты показала, как их изгоняют из Имперского города, но ведь он пока и так наш!
— Я не знаю, почему… может, потому, что Башня — как бы символ Империи?.. Но мне представилась именно такая победа, и я показала её тебе… Мне надо очень хорошо представлять, что я хочу внушить другому, иначе не получится...
— Значит, вчерашние талморцы и правда забыли о нас?
Лукреция кивнула.
— Я в первый раз пыталась влиять на троих одновременно. Очень тяжело. Может, потом вспомнят, но почему ушли, не поймут, решат, что просто всё было нормально.
— Спасибо, что доверили мне свой секрет, — очень серьёзно сказал Ларс. — Кто-то ещё его знает?
Дети замотали головами.
— А магии вас учат?
— Каталина сказала, что позже будут. Скорей бы! — мечтательно произнёс Констанс.
— Обещай никому-никому не говорить! Обещаешь? — поднялась на носки Селия, заглядывая дядюшке в глаза.
— Обещаю.
«Тройняшки» снова присыпали тайник песком и привалили камнем. Больше они об этом не заговаривали.

***

Ларс прогостил у сестры ещё три дня, похожих один на другой. Он научил Селию и её друзей ставить силки на кролика, пару раз побывал с ними в доме на дереве, твёрже запомнив, что сумел, о талморцах. Вечера проходили за неспешными беседами, в ходе которых он убедился, что родителей приводит в восторг всё, что делает Аделина, хотя делала она ровно то же, что и любой пятимесячный ребёнок. Он даже, хотя и обещал себе не вмешиваться, предостерёг сестру:
— Ты бы всё же поменьше ей потакала. Не то позже с ней никакого сладу не будет!
— Брось, — отмахнулась Лотта. — Она ещё такая крошка!
Было ясно, что эта крошка крепко держит в своих ручонках сердца обоих родителей, и вовсю учится пользоваться этой властью. Средний племянник, Луций, оказался вдумчивым малым, серьёзным и необщительным. Но соображал он для двух лет очень неплохо. Семейный быт Мария и Лотты вызвал у Ларса сожаление, что у них с Фир до сих пор нет детей. Хотя... иначе оказался бы он пришпиленным к её юбке, как Марий к Лоттиной, пока другие воюют. Вот кончится война...
На четвёртый день, когда семья начала готовиться к празднику, Ларс засобирался в дорогу, вызвав шквал упрёков.
— Я-то думала, ты ещё погостишь! Хоть на праздник останься! — упрашивала Лотта.
— Не могу, сестрёнка. Алеф просил вернуться. Вы тут все вместе, а он один, не до конца оправившийся от ран, в чужой семье...
— Ну, коли так... Хоть до завтра останься! Устроим маленький праздник сегодня вечером!
— Так и быть, уговорила, — обнял он сестру.
Вечером действительно получился настоящий праздник. Дом спешно украсили, Лотта настряпала праздничной еды и гостинцев для Алефа, пригласили Фрейю и Вилмара. Мать тоже попросила передать старшему сыну праздничное угощение, а Марий добавил три бутылки лучшего своего вина.
Снова засиделись допоздна. Ларс с удовлетворением отметил, что Вилмар пьёт куда умереннее и следит за языком. Значит, внял его призывам к осмотрительности. Хорошо, что прислушался.
Рано утром, несмотря на долгое празднество, посвящённое его проводам, Ларс двинулся обратно к Корролу. Задержись он ещё на день, талморцы не поверили бы, что он надеется успеть к празднику в Скайрим. Тогда уж разумнее было бы остаться у сестры, но он обещал Алефу вернуться.
За четыре дня до начала 174 года он заглянул к брату, передав приветы и гостинцы из дому и, хотя хозяева предлагали ему передохнуть с дороги, направился к легату с результатами своей разведки, пообещав вернуться позже.
Был вечер, но не такой поздний, как когда он пришёл к Лотте. К легату Ларс попал не сразу, поскольку мало кто в Корроле знал о норде. Наконец он отыскал Гая, тот схватился за голову, что доклад из-под Скинграда битый час не может быть представлен, куда следует, и лично проводил прибывшего.
Слушая его толковый и обстоятельный рассказ, легат то хмурился, то кивал. На большинство возникших у него вопросов Ларс сумел дать исчерпывающий ответ.
— Отличная работа, — сказал он наконец. — И талморцам ты хорошо голову морочил.
Норд вопросительно взглянул на него. Легат до последнего момента не был уверен, стоит ли рассказывать, как он посылал Берка для подстраховки, но в итоге решился. Выслушав, какой приказ был дан следопыту, Ларс впервые задумался о поддержке, которой являлся Легион для каждого из своих солдат, и которая уже распространялась и на него.
Решено было, что для Ларса подготовят снаряжение, а к службе он приступит сразу после праздника.
Выйдя от легата, Ларс увидел Гая, дожидавшегося его, хотя было уже довольно поздно. Норд задумался, как поступить. Он опрометчиво пообещал вернуться к приютившей Алефа семье, и опасался, что его ждут, несмотря на поздний час, с другой стороны, если в доме все легли, лучше не тревожить людей до утра. Своими сомнениями он поделился с молодым имперцем.
— Давай так. Я тебя провожу, посмотрим, есть ли свет в окнах. Если есть, тихонько постучим. Пустят — хорошо, нет, вернёмся в город, и я помогу тебе устроиться на ночь.
Так они и сделали. Ещё издали молодые люди увидели свет в окошках. Для Ларса был оставлен ужин и приготовлена постель. Более того, для Гая тоже нашлось место, и он позволил уговорить себя остаться.
— Только с утра мне надо быть на службе, — проговорил он и заснул раньше, чем донёс голову до подушки. Аркадия, слышавшая эти слова, встала пораньше, чтобы разбудить его, угостить завтраком и проводить, так что в положенное время Гай был на месте.
Когда Ларс вернулся от легата, Алеф уже спал, и все согласились, что будить его не следует.
Так что по-настоящему братья встретились только наутро. За те несколько дней, что Ларс не видел брата, тот немного окреп, и даже начал самостоятельно передвигаться. Увидев, сколько гостинцев передали ему с гостем, Алеф усмехнулся:
— Мне этого сейчас не то что не съесть, даже не перепробовать. Будем считать это вкладом нашей семьи в праздничное застолье.
На праздник пригласили и Гая. Девушки вдвоём буквально порхали по дому, стараясь украсить всё как можно лучше. Ларс то по мере сил помогал им, где требовалось, то рассказывал Алефу о родне. Не забыл он и о любимой жене, которой приходилось встречать праздник в одиночестве. Проснувшись утром после прибытия в Коррол, он написал Фир длинное письмо обо всём, что произошло с его ухода из Скайрима, исключая подробности задания, полученного от легата и секрет «тройняшек». Его послание содержало сердечные поздравления пополам с заверениями в любви и верности, и было тотчас отправлено с курьером.
Наконец наступил долгожданный праздник. Стол ломился от угощений, немалую долю которых принёс Ларс. Наблюдая за Алефом и Летицией, он уверился в том, что подметил ещё в прошлый приезд, и мысленно пожелал им счастья. Чего ему не удалось пока определить, так это отношения родителей девушек к влюблённым. С другой стороны, к Алефу, да и к самому Ларсу, относились практически как к членам семьи, и обстановка за праздничным столом царила самая непринуждённая.
Хозяева и Гай по достоинству оценили подаренное Марием вино, а от тоста за победу над талморцами не смог отказаться и Алеф. Правда, он всё ещё был очень слаб, так что после первого же стакана у него закружилась голова, и Ларс с Летицией проводили его в комнату, уложили в постель и, не сговариваясь, остались при нём. Ларсу было неловко возвращаться к столу, когда единственный здесь его родич покинул застолье, а Летиции без любимого праздник был не в радость.
Девушка нашла выход, принеся со стола угощение для них троих. Алеф от еды отказался, а Ларс и Летиция с удовольствием ели, беседуя с ним и между собой, будто знали друг друга всю жизнь. Тогда же влюблённые поведали родичу о своём намерении связать свои судьбы, как только Алеф окрепнет.
— Твои родные не против? — спросил Ларс Летицию.
— Они ещё не знают, но мы сделаем, как решили, даже вопреки их воле. Хотя я очень надеюсь, что они поймут и не осудят.
— А я очень надеюсь, что война позволит тебе побывать на нашей свадьбе, — негромко прибавил Алеф.
— Изо всех сил постараюсь не пропустить такое событие, — Ларс сердечно пожал руку брата.
Несмотря на военное положение, люди повсеместно отмечали праздник Новой Жизни, словно надеясь всеобщей радостью перечеркнуть тёмные времена и оставить их в прошлом.

 

174 г. 4Э.

 

174 г. 4Э.

 

Следом за праздником для Ларса начались будни в Легионе. Его и нескольких новобранцев из местных, кто подобно ему, не был воином, наскоро обучали тому, что нужно уметь солдату. К воинской науке норд подходил так же, как и к работе. Терпеливо вникал, не спешил, чтобы избежать ошибок, которые дольше потом исправлять, а в бою, может быть и просто поздно. Его неторопливая манера раздражала обучавшего их горячего имперца. Несколько раз тот резко выговаривал Гаю:
— Кого ты мне притащил?! Пока эта неотёсанная деревенщина хоть меч держать научится, война закончится!
Гай, искренне симпатизировавший Ларсу и Алефу, только пожимал плечами и советовал:
— Дождись, пока придёт пора спрашивать, что усвоили.
Каждый раз ответом ему было сердитое фырканье, разворот на пятках и быстрый уход. Через месяц новобранцы должны были показать, на что они способны, и можно ли их отправлять сражаться.
В целом, все были готовы неплохо, хотя кое-кто порой торопился и ошибался, но незначительно. Когда настал черёд Ларса, имперец, готовивший их, демонстративно скрестил руки на груди, и сидел мрачный как туча, даже не глядя в сторону норда. Однако шёпот, подобно ветерку поднявшийся вокруг, заставил его взглянуть на новобранца, которого он считал безнадёжным. Брови имперца невольно приподнялись от удивления, когда этот медлительный деревенский пентюх, никогда не задававший вопросов, не бросавшийся поскорее осваивать новый для себя приём, чётко и уверенно, не суетясь и не медля, выполнял всё куда лучше тех, кем наставник втайне гордился.
Гай стоял, сияя довольной улыбкой. Он успел сдружиться с Ларсом и теперь искренне радовался его успехам. Между тем, для защиты Коррола было достаточно небольшого гарнизона, расквартированного в нём, зато в Имперском городе требовались все солдаты, которых Империя могла выставить против захватчиков. Туда уже было переброшено пришедшее из Скайрима подкрепление, и туда же, отправили Ларса, вместе с горсточкой других на скорую руку обученных новобранцев.
Тот едва успел проститься с Алефом, который за прошедший месяц заметно набрался сил, а благодаря улучшившемуся аппетиту перестал так сильно походить на обтянутый кожей костяк. Обняв Ларса на прощание, брат пожелал ему удачи, напомнив, что хотел бы видеть его на своей свадьбе, о времени которой надеялся суметь тому сообщить.
Гай, отправленный сопровождать новобранцев, так же был оставлен в Имперском городе, где каждый способный держать оружие был на счету. Так они с Ларсом оказались в центре боевых действий. Альтмеры не давали защитниками города покоя, и, несмотря на отчаянное сопротивление людей, всё туже стягивали петлю вокруг столицы, стараясь замкнуть её в кольцо.
Пока же то и дело происходили стычки, выматывавшие имперские войска и заставлявшие их понемногу терять бойцов убитыми и ранеными.
Ларс быстро оказался на хорошем счету у командования. Он был храбр, но не безрассуден, и лучше прочих усвоил уроки, полученные в Корроле, умело применяя их на деле. При этом норд не старался выслужиться, а лишь как можно успешнее выполнять поставленные задачи. Вражеские мечи, стрелы и заклинания не задевали его, но отнюдь не потому, чтобы он прятался за спины товарищей. Напротив, Ларс часто оказывался в первых рядах, но, видимо, Девять богов, которым он всегда усердно молился перед боем, хранили его.
Наступила весна. Миновал месяц Первого зерна, кольцо осады всё теснее смыкалось вокруг Имперского города, и к месяцу Руки дождя, когда Алеф и Летиция наконец решили связать друг друга узами брака, уже не было возможности ни известить об этом Ларса и Гая, ни, тем паче, им поприсутствовать при этом событии.
Когда влюблённые объявили о своём намерении родителям, те повели себя мудрее, чем они опасались. Разумеется, родные давно заметили, что их дочь и раненый боец, волею случая очутившийся под их кровом, неравнодушны друг к другу. Но в том, как Аркадия с Летицией нашли его, чудом не погибшего в бою, в его возвращении от последней черты, в выздоровлении, которое обещало стать полным, что после таких ранений было не менее удивительным, чем то, что он вообще выжил, и, наконец, в обоюдном чувстве, связавшем их с Летицией, хозяева увидели промысел богов и не посмели ему противиться. Тем паче, Алеф пришёлся им по сердцу, особенно после того, как лишь немного оправившись, начал по мере сил помогать по хозяйству. Разве что, неплохо бы ему быть помладше, но коли он до сих пор не нашёл себе жены, верно, сами боги берегли его для Летиции.
Родители благословили молодых, и в середине месяца Руки дождя те скромно и тихо заключили брачный союз в часовне Коррола. В кольца Мары, богини брачных обетов и домашнего очага, которыми обменялись жених с невестой, были вплавлены половинки того кольца, которое будило Летицию, пока она ухаживала за лежавшим при смерти Алефом.
После совершения обряда родные поздравили новобрачных и тихо отметили это событие в семейном кругу, решив по-настоящему отпраздновать свадьбу после войны вместе с роднёй Алефа, если будет на то воля богов.

***

Но пока что благоволения аэдра к Империи не ощущалось. К месяцу Второго зерна Имперский город был окончательно окружён и 12 числа начался штурм столицы. Император Тит Мид II принял решение со своими основными силами покинуть город и прорываться на север к Бруме, оставив Восьмой Легион прикрывать их отход.
Отступающим имперским войскам удалось пробиться в северном направлении, но Имперский город был взят войсками Альдмерского Доминиона. Восьмой Легион, прикрывавший отступление, оказался полностью уничтожен, а талморцы, приведённые в неистовство упорным нежеланием людей склониться перед ними, устроили кровавую расправу над жителями, сожгли Императорский дворец и разграбили Башню Белого Золота. Выжившие с содроганием вспоминали о том, что творили златолицые захватчики на улицах города. Они не ведали ни жалости ни сострадания, а учинённые ими зверства не имели оправдания. Эльфы были уверены, что война выиграна и, опьянённые своей победой, не знали удержу.
Ларс и Гай не входили в Восьмой Легион, посему вместе с войском Императора участвовали в прорыве, а затем в отступлении к Бруме и оказались в числе немногих, вышедших из сражения без единой царапины, хотя, пока они сражались бок о бок, немало эльфов полегло от их мечей. Когда Гай полушутя, полусерьёзно обратил на это внимание Ларса, тот неодобрительно покачал головой — так и беду накликать недолго, но всё же отозвался:
— Видно, Алеф один принял на себя всё, что нам предназначалось.
Император со своими силами, как и планировалось объединился с войсками под командованием генерала Джонны, направлявшимися на юг из Скайрима ему навстречу. Потеря имперцами столицы внушила Альдмерскому Доминиону уверенность, что война, по сути, выиграна. Попытки переговоров с Титом Мидом только укрепили их в этой мысли, поскольку было похоже, что тот был готов принять поражение, хотя до поры и тянул время.
К концу лета Алеф полностью восстановил силы и подвижность. В начале осени, спустя год с небольшим после ранения, он, оставив молодую жену, явился в Коррол к легату, от которого узнал, что генерал Дециан, под командованием которого норд прослужил два года, отозван с войсками в Сиродил. И что эти сведения полностью засекречены. Разумеется, Северный Медведь отправился навстречу идущим из Хаммерфелла легионам, чтобы вновь поступить в распоряжение своего прежнего командира.
Аркадия и Летиция снова остались вдвоём с родителями, но их жизнь больше не была прежней — слишком много событий принёс этот неспокойный год. Аркадия радовалась за сестру, вышедшую замуж по любви, когда же та сожалела, что сама Аркадия не успела сочетаться браком с Гаем, сестра лишь задумчиво покачивала головой, и ничего не отвечала.
Летиция тосковала и тревожилась об ушедшем на войну муже, но вскоре у неё появился новый повод для радости и волнений. Алеф, уходя навстречу хаммерфелльским войскам, оставил её не одну. Пока она сомневалась и прислушивалась к себе, Аркадия, сведущая в целительстве, заметила перемены, происходящие с сестрой. Однажды утром, она взяла Летицию за руки, заглянула ей в глаза и с улыбкой сказала:
— У вас с Алефом будет ребёнок, не так ли?
— Кажется… кажется, да… — прошептала младшая сестра, и улыбнулась в ответ, затрепетав от радости, — Жаль только, что Алеф об этом не знает…
— Узнает! И обрадуется! Всё будет хорошо.
Летиция слегка кивнула, и тихая счастливая улыбка снова заиграла на её губах. Сейчас она не думала о войне, о том, что с неё возвращаются не все, что Алеф один раз уже был на волосок от гибели. Аркадия права. Всё будет хорошо. Она не просто верила в это, ей казалось, она это знает.

 

175 г. 4 Э.

 

175 г. 4 Э.

Снова свидеться супругам довелось только в конце месяца Руки дождя 175 года, примерно через год после свадьбы, когда войска генерала Дециана, скрывавшиеся на Коловианском нагорье, двинулись на запад в сторону Имперского города. Когда они проходили через Коррол, Алеф улучил минутку, чтобы повидаться с женой. Ещё издали увидев округлившуюся фигуру Летиции, он бросился к ней, не помня себя от радости, и бережно заключил в объятия. Он боялся обнять жену слишком крепко, не доверяя вернувшейся силе.
— Когда? — шепнул он ей, целуя в висок. Жесткая светлая борода смешалась с её чёрными волосами, щекотнула щёку.
— Перед самым твоим уходом, — еле слышно ответила молодая женщина, роняя счастливые слёзы, — Он должен родиться в месяце Середины года.
— Он? Ты уверена?
— Почти. Мне кажется, что у нас будет сын. Такой же большой и сильный, как ты.
— Ну, родился-то я всё-таки поменьше, — шутливо проговорил Алеф, живо напомнив ей их первые беседы, когда такие вот не всерьёз сказанные слова помогали им лучше понять друг друга.
Летиция тихонько прыснула со смеху и, смеясь и плача от счастья, спрятала лицо на груди мужа.
Встреча была очень недолгой. Часть гарнизона из Коррола присоединилась к армии, поскольку предстояло решающее сражение, проигрыш которого был равносилен полному и окончательному поражению в войне. Вместе с солдатами в качестве целительницы, простившись с сестрой, отправилась и Аркадия.
Так начиналась Битва Красного Кольца, решившая исход Великой Войны.
Ларса, как норда, включили в состав скайримских легионов генерала Джонны, которые сперва, отделившись от основных сил императора, заняли позиции в районе Чейдинхола, а затем, 30 числа месяца Руки дождя, двинулись по Красной кольцевой дороге, обходя Имперский город с юга и стремясь соединиться на западе с легионами Дециана. Гай, прежде служивший в гарнизоне Коррола, и попавший в столицу незадолго до её падения, по собственной воле примкнул к армии северян, вместе с Ларсом.
Двухдневное наступление войск Джонны было сильно затруднено нападениями отрядов Доминиона со стороны Бравила и Скинграда. Но норды отважно противостояли им, медленно но верно окружая город с юга. Ларс был легко ранен в левую руку, что не помешало ему сражаться дальше.
Атака генерала Дециана застала альтмеров врасплох, поскольку его присутствие в Сиродиле скрывалось настолько успешно, что стало для них полной неожиданностью.
К пятому дню армии Империи взяли столицу в кольцо, сам Император возглавил атаку с севера.
5 числа месяца Второго зерна войска Доминиона были полностью окружены, Имперский город взят, а пытавшиеся пробиться на юг солдаты Талмора практически полностью истреблены понёсшими серьёзные потери, но не утратившими боеспособности нордскими воинами Джонны.
Увы, Гаю не удалось дожить до победы. Долго он оставался невредимым, сражаясь с Ларсом плечом к плечу, но на третий день битвы меткий выстрел альтмерского лучника оборвал его жизнь. Ларс успел краем глаза заменить, как юноша неожиданно споткнулся, будто налетел на невидимую стену, и рухнул замертво. Норд наклонился к другу, посмотреть, нельзя ли тому помочь, но всё было кончено — стрела попала в сердце. Смерть наступила мгновенно, даже окажись рядом его возлюбленная Аркадия, она ничего не смогла бы поделать.
Ларс ощутил, как непримиримая ненависть к врагу ядом проникла к нему в кровь. Эти спесивые эльфы с надменными золотыми лицами едва не отняли у него брата, а теперь убили друга! Кругом цвела прекрасная сиродильская весна, но норд не видел её. Рядом были собратья-норды, которым противостояли проклятые талморцы. С каждым упавшим воином севера ярость битвы, ведущая Ларса, становилась жарче, словно убитые отдавали ему свои силы, чтобы наконец покончить с захватчиками.
Многие испытывали схожие чувства, и долгожданная выстраданная победа наконец досталась защитникам Империи. Основная часть воинства Альдмерского Доминиона была уничтожена, а лорд Наарифин, командовавший талморскими войсками, взят в плен и повешен на Башне Белого Золота.
Всё было так и не так, как в живой картинке, показанной Ларсу маленькими чародеями на берегу ручья без малого полтора года назад.
Великая Война окончилась. Однако цена победы оказалась слишком высока. Силы Империи были истощены, а Конкордат Белого Золота, подписанный Титом Мидом II с представителями Альдмерского Доминиона, был слишком похож на ультиматум Талмора, с отказа от принятия которого Империей и началась эта война. Так Империей был потерян Хаммерфелл, отказавшийся перейти в подчинение Доминиону, согласно подписанному документу.
Мало радости и много разочарований принесла эта победа. Но Алеф и Ларс, встретившиеся в завоёванной столице, были счастливы найти друг друга живыми и практически уцелевшими. Братья обнялись, затем Алеф спросил:
— Ты не знаешь, что с Гаем?
Позади брата Ларс увидел неслышно подошедшую Аркадию, которая, привстав на цыпочки, ждала его ответа. Он молча подошёл к девушке, взял её за руку и отвёл туда, где среди множества убитых лежало и тело юного имперца. Норд хотел обнять её, чтобы утешить, но та отстранилась, неподвижно глядя на Гая.
— Всего одна стрела, — тихо прошептала она. — И ничего не сделать. Порой можно исцелить множество ран, а иногда достаточно только одной. Я знала. Знала, что не судьба.
Аркадия опустилась на колени, погладила смоляные кудри юноши, затем поднялась и медленно побрела прочь. Четверть часа спустя братья нашли её врачующей раненых. Тех, кому она могла помочь. Если девушка и оплакивала Гая, то так, что никто не видел её слёз. Она не имела права позволить себе стать рассеянной, дать волю чувствам. Это могло стоить жизни другим раненым, и Аркадия с головой ушла в работу.
В середине месяца Алеф и Ларс вместе оставили воинскую службу и, прихватив с собой печальную и молчаливую Аркадию, вернулись к Летиции и её родным.
Девушка приняла сестрину утрату так близко к сердцу, что сама Аркадия испугалась за неё и её будущего ребёнка. И как всегда в таких случаях сердито и вместе с тем ласково разбранила сестру:
— Ну что ты только делаешь! Тебе надо думать не о том, чего не было, да и сбыться-то не могло, а о них, — Аркадия указала глазами на сидевшего поодаль Алефа и нежно коснулась ладонью живота Летиции. — Я с самого начала знала, что у нас с Гаем ничего не выйдет. И постаралась не впускать его глубоко в сердце. Жаль только, что обернулось именно так. Я надеялась, что он останется жив, просто найдёт себе другую. Но поверь, сестрёнка, я это переживу. Радость за одного только Алефа, которого мы с тобой спасли, за твою любовь, за ваше будущее дитя, почти перевешивает мою печаль. А скольким ещё мне удалось помочь! Ты можешь сожалеть о Гае, но не сожалей обо мне.
Несмотря на то, что до рождения ребёнка оставалось не больше месяца, Летиция настояла на том, чтобы отправиться с Алефом к нему домой. Алеф был твёрдо намерен отпраздновать свою женитьбу в кругу семьи, но не был уверен, стоит ли подвергать жену тяготам пути. Однако, вняв её просьбам, решил всё же двинуться в путь. Само-собой, Ларс, вынужденно пропустивший саму церемонию бракосочетания, не мог вернуться в Скайрим, не оставшись на празднование их свадьбы. Разумеется, он не забыл написать Фир о том, что жив и здоров, объяснить причину своей задержки и покаянно просить у неё прощения, пообещав вернуться как можно скорее. Аркадия осталась с родителями и казалась почти прежней, разве что стала чуть более серьёзной и задумчивой.
Оберегая Летицию, братья двигались неспешно, с остановками. Теперь, с окончанием войны, они могли позволить себе наслаждаться поздней весной, впитывать её звуки и ароматы, подставлять лица солнечному свету. Глядя на Алефа, неустанно опекавшего жену, Ларс всё больше тосковал о Фир. По счастью, до родных мест они добрались без приключений.
Возвращение старшего сына с молодой женой, готовой вот-вот подарить ей внука, привело Фрейю в неописуемый восторг. С первого же мгновения она души не чаяла в невестке, спасшей жизнь Алефу, и жалела только, что не могла выразить свою признательность заодно и её сестре.
Потребовалось три дня, чтобы подготовить праздник. Лотта была счастлива, что брат немного погостит у них, от души радовалась за Алефа и искренне приняла Летицию в своё сердце.
Свадебный пир удался на славу, радость за новобрачных была приправлена радостью от победы и окончания войны. «Тройняшки» неустанно крутились вокруг Ларса, хотя теперь им не от кого было его охранять. Надо сказать, что сведения, которые он добыл с их помощью, оказались полезными и при наступлении армий Джонны. Так что дети внесли свою лепту в дело борьбы с талморцами и победы над ними.
Глаза Вилмара радостно сияли — брат вернулся, война закончилась, море ждёт!
Лотта надеялась, что Ларс побудет у них подольше, но тот уже на следующий день после праздника засобирался в дорогу.
— Останься ещё немного, — уговаривала она его.
— Я бы рад, но Фир давно заждалась меня. Подумай, каково ей пришлось. Что бы чувствовала ты, уйди Марий на войну и не спеши возвратиться к тебе?
Лотта потупилась. Ей бы и вовсе не довелось свидеться с братом, если бы Фир позаботилась привязать к себе Ларса, так же как она — своего мужа. Со вздохом сестра уступила, и Ларс, ещё раз пожелав всем родным счастья, через день после пира, затеянного в честь молодых, рано утром двинулся на север.
Начало месяца Середины года Ларс встретил в объятиях любящей жены, в своём новом доме, где так и не успел толком пожить до ухода. Они с Фир не могли надышаться друг другом, их восторженное счастье, казалось, было даже сильнее и глубже, чем когда они вдвоём сбежали в Рифтен навстречу своей новой жизни. Спустя чуть больше девяти месяцев после возвращения Ларса, 12 числа месяца Первого зерна 176 года, у них с Фир родился сын, Лакир.
Незадолго до рождения ребёнка Летиции и Алефа, к огромной радости будущей матери, к ним в гости пришла Аркадия.
— Почему ты сразу не пошла с нами? — с ласковым укором спрашивала Летиция, обнимая сестру.
— Ты же умница и сама всё понимаешь, — улыбалась та, — У меня было множество причин остаться и ни одной — отправиться с вами.
— Это каких же? — с напускной суровостью подступала сестра.
— Во-первых, на твоей свадьбе я уже была, когда мы праздновали дома. Во-вторых, родителям было бы совсем грустно сразу остаться без обеих дочерей, тем более, что они тревожились за меня, когда я отправилась за армией. В-третьих, это был праздник Алефа и его родных, наша семья успела порадоваться за вас, настал их черёд. Ну и в-четвёртых… я хотела, чтобы ничто не омрачало твоего счастья, а глядя на меня, ты наверняка стала бы вспоминать Гая и сожалеть, а то и чувствовать себя виноватой в том, в чём совершенно нет твоей вины.
— Почему же ты пришла теперь?
— Потому что надеюсь разделить твою радость при рождении ребёнка, а может и смогу оказаться полезной.
Фрейя приняла обеих сестёр, как родных дочерей, неустанно благодаря богов, что те послали их на помощь Алефу. Когда мать увидела его покрытое шрамами тело, она ещё сильнее прониклась тем, что им пришлось совершить.
10 числа месяца Середины года Летиция родила крепкого здорового младенца, который криком громким, как трубы Легиона, возвестил о своём появлении на свет. Помощь Аркадии, неотлучно находившейся при сестре, практически не понадобились. Разве что после, благодаря приготовленным ею отварам, молодая мать быстрее восстановила силы. Погостив несколько дней у Алефа и Летиции, радуясь их счастью, понянчив новорождённого племянника, девушка, казалось, совсем забыла свои горести и заметно повеселела. Вскоре, однако, она засобиралась домой, чтобы порадовать родных добрыми вестями.

***

Отправляясь навестить сестру, готовившуюся произвести на свет ребёнка, Аркадия предлагала родителям пойти с нею, однако те не захотели оставить хозяйство. Они надеялись повидать внука или внучку позже, но их чаяниям не суждено было сбыться.
Вернувшись домой, старшая дочь нашла дверь распахнутой настежь, родных — убитыми, ценные вещи — пропавшими, а своё алхимическое оборудование — разгромленным. Всё говорило о том, что их скромное хозяйство подверглось разбойничьему налёту. Не вздумай она навестить сестру, наверняка разделила бы участь родителей. Своим рождением маленький племянник спас Аркадии жизнь.
Когда рыдающая девушка появилась в Корроле, её сразу проводили к начальнику стражи, поскольку мало кто не знал целительницу, поставившую на ноги столько раненых солдат. Её история вызвала живейшее участие. Бандитов, распоясавшихся за время войны, следовало примерно наказать.
Сперва вместе с ней отправили Берка, который, осмотрев место происшествия, заметно помрачнел:
— Не похоже на простых грабителей... — следопыт обнял девушку за плечи. — Не плачь, дочка. Я их из-под земли достану. Ни один не уйдёт от расплаты. Даю тебе слово.
Месть никогда не казалась Аркадии достойным утешением, но то, что больше эти разбойники никому не причинят столько горя, доставило ей мрачноватую радость.
Берк ушёл разыскивать следы шайки, а девушка занялась подготовкой к похоронам. Едва собравшись с мыслями, она написала Летиции о случившемся, постаравшись по возможности смягчить удар, хотя что можно сгладить при таком печальном известии? Аркадия упрашивала сестру поберечь себя, заботиться о младенце и не думать приезжать.
Получив письмо, Летиция проплакала всю ночь, и даже была готова, несмотря на предупреждение Аркадии, вместе с новорождённым сыном отправиться на похороны, но то, что наутро младенец, обычно получавший от матери вдоволь молока, остался почти голодным, заставило её одуматься. Новая семья утешала её, как могла, Алеф не находил себе места, видя горе любимой жены, и ради них и ребёнка Летиция постаралась взять себя в руки.
Аркадия тоже провела бессонную ночь, оплакивая родителей. Городские власти, признавая заслуги целительницы во время войны, на следующий же день помогли ей с погребением родных. Вернувшись в осиротевший дом, она бесцельно слонялась из угла в угол, не зная, чем себя занять. От безысходности девушка начала перебирать остатки своих алхимических ингредиентов, стараясь отыскать, что ещё можно спасти.
За этим занятием уже под вечер и застал её Берк.
— Негоже тебе, девочка, тут оставаться. Пойдём-ка ко мне. Не стоит тебе сейчас одной быть.
— Их нашли? — спросила Аркадия.
— Нашли, — Берк сухо кашлянул. — Нету их больше. Я же тебе обещал, что ни один не уйдёт. Вот пойдёшь со мной — расскажу, как да что. Возьми, что понадобится на первое время.
Девушка всё равно успела собрать то немногое, что не было безнадёжно испорчено. Не столько из любопытства и желания узнать подробности расправы над бандитами, сколько оттого, что её насторожило, то, как ссутулился и покашливал следопыт, она поднялась с колен, быстро увязала небольшой узелок и отправилась за ним.
У Берка был небольшой домишко на окраине Коррола. Туда он и привёл девушку, с которой разговаривал как с дочерью. Ему было сорок три года, Аркадии — восемнадцать, он действительно годился ей в отцы. Притом, следопыт выглядел старше своих лет, казался потрёпанным жизнью и бесконечно усталым. Но от его участия и человеческого тепла у девушки стало легче на душе.
Войдя, Аркадия огляделась. Обстановка была предельно простой. Она состояла из единственной узкой кровати, стола, пары табуреток, небольшого очага, полок с домашней утварью, грубо сколоченного шкафа с вещами и сундука с припасами.
Берк сразу же разжёг огонь, поставил разогреваться горшочек с мясной похлёбкой, взял ведро, принёс воды, налил её в котелок и повесил закипать рядом с первым. Всё это он проделал быстро и деловито, без лишней суеты, как человек, привыкший сам обо всём позаботиться. Время от времени до Аркадии доносился его приглушённый кашель, и тогда сам следопыт недовольно покачивал головой.
Девушка как вошла, так и осталась стоять, только чуть отойдя в сторонку, чтобы не мешаться. Глупо пытаться хозяйничать в чужом жилище, не зная, где и что. К тому же она никак не могла прийти в себя от всего, что на неё свалилось, и временами воспринимала окружающее как сквозь сон.
Тем временем следопыт разлил по мискам согревшуюся еду и позвал Аркадию за стол. Та послушно села, взяла ложку и задумалась, глядя куда-то в пространство. Берк тронул её за плечо.
— Ты ешь давай. Небось, сама не вспомнишь, когда ела в последний раз.
Девушка очнулась и с виноватой полуулыбкой, обращённой к хозяину, принялась за еду. Стоило ей проглотить пару ложек, как она осознала, что действительно голодна. По всему выходило, что позавтракав в таверне, где Аркадия заночевала по пути домой, она больше не съела ни кусочка. Это было вчера на рассвете, а сейчас уже почти угас долгий летний день. Постепенно она стала ощущать вкус пищи, приготовленной без изысков, но умело. Насытившись, девушка ощутила сонливость.
— Да ты ж, наверняка, и не спала ещё! — проговорил Берк. — Сейчас чаю попей и ложись. Завтра поговорим. Эти разбойники — не лучшая сказка на ночь.
Оказалось, пока она дремала над миской, норд успел заварить травяной чай. На дно своей кружки он бросил пару крупных седоватых листьев. Залитые горячей водой, они наполнили дом сильным ароматом, который Аркадия не могла не узнать — это растение хорошо помогает от кашля, хотя настоящее зелье с его использованием действует куда сильнее. Она невольно сглотнула, представив, какой мерзкий вкус они должны были придать напитку. Берк предложил ей к обычному чаю немного мёда, сам же, выловив размякшие листья, не поморщившись, неспешно опустошил свою кружку.
Было видно, что он почти сразу задышал легче, и необходимость постоянно подавлять кашель пропала. И всё же намётанный глаз девушки не мог ошибиться: болезнь всерьёз вцепилась в следопыта. Одними листочками её не вылечить. Аркадия стряхнула сон и полезла в сумку, которая неотлучно была при ней. То, что она таскала с собой, избежало участи оставшегося дома. Жаль, что всего не унесёшь, и надолго имеющегося не хватит.
Она вытащила свёрточек с порошком, попросила у хозяина немного масла и чистую посудину, в которой тщательно перемешала одно с другим. Затем подошла к Берку, велела снять рубаху, чтобы не замарать маслянистым составом, и принялась втирать приготовленную мазь в худую грудь следопыта. Тот сидел привалившись к стене и наслаждался непривычным облегчением. Ненавязчивый запах снадобья приятно щекотал его ноздри. Норд откинул голову и прикрыл глаза, вверяя себя заботам целительницы.
Но стоило ей закончить, как он покачал головой и с невесёлой усмешкой сказал:
— Спасибо! Только не стоит тратить на меня силы и переводить лекарства. Тут уже не поможешь.
Аркадия сжала губы. Может, болезнь и зашла слишком далеко, но хоть что-то сделать для него она сможет. Вот и сейчас, он уже выглядит куда лучше, чем после своего чая с листочками.
— И всё же я попытаюсь, — тихо сказала девушка, — Это тебе спасибо. За кров, за еду, за то, что не оставил одну. Если бы только у меня был мой столик и алхимические приспособления! Неужели мало было ограбить и убить мать с отцом?!
— Мало, — тихо, но значительно отозвался Берк.
Взгляд Аркадии тревожно метнулся к его лицу, ища ответа. Норд вздохнул.
— Ты уверена, что хочешь всё услышать прямо сейчас? Тебе бы поспать. Поди, прошлой ночью глаз не сомкнула. Да и мне нужно было позаботиться, чтобы остолопы из городской стражи никого не упустили, не зашёл вот к тебе.
— Расскажи, — попросила Аркадия, — Я совсем проснулась и пока не усну.
— Уснёшь, куда ты денешься, — добродушно усмехнулся Берк, — Молодость своё возьмёт. Но как знаешь. Начнёт в сон клонить — скажи. Продолжить всегда можно.
Аркадия нетерпеливо кивнула и приготовилась слушать.

***

Берка сразу насторожило то, как повели себя разбойники. В том, что они убили хозяев, не было ничего необычного — ни к чему бандитам лишние свидетели, способные пустить за ними стражу. В том, что похитили всё ценное и разогнали по лесам скотину — тоже. Животные затопчут и запутают следы, а зачем и нападать на мирное жильё, как не ради наживы и вещей, которые можно продать или использовать? Но обычно шайки грабителей либо сжигают всё дотла, чтобы окончательно замести следы — мало ли, отчего полыхнуло? Либо оставляют нетронутым всё, что не приглянулось, не тратя времени, рискуя быть схваченными на месте, если не повезёт.
Отдельно тщательно и с ненавистью уничтоженные труды Аркадии, столик и алхимическая посуда наводили на мысль о чём-то очень личном, направленном против неё и её работы. Об этом и думал Берк, обещая девушке, что достанет их из-под земли, и ни один не скроется. Разобраться в следах скотины и удирающей шайки для него не составило труда. Не так далеко они и забрались и не так хорошо спрятались, чтобы он не отыскал их в лесах, которые с малолетства знал как свои пять пальцев.
Разбойников было девять человек. И пятеро из них оказались хорошо знакомы следопыту, вызвав в нём одновременно недовольство собой и горькую радость от возможности исправить старую ошибку. Впрочем, один из пятерых не вызывал у него ничего, кроме брезгливости — это был неудачливый вор, которого за попытку кражи в военное время должны были повесить. Он попался незадолго до Битвы Красного Кольца, когда солдаты покидали Коррол, чтобы идти сражаться за Имперский город. Охрана была ослаблена, и этот молодчик, воспользовавшись случаем, сбежал. Что ж… Берк мог его понять. Кому ж охота болтаться на виселице, да ещё за то, что в мирное время потянуло бы разве что на месячишко-другой на казённых харчах?
Эти раззявы-стражники слишком привыкли, что порядок в городе поддерживают солдаты гарнизона. Кругом война и смерть, а эти распустились. Одни по пьянке зашибли паренька — жениха Аркадии, другие проворонили этого дурня… Ох, нельзя их одних пускать разбираться с этим гадючником! Половина, если не больше, от них разбежится, ищи потом заново!
Та четвёрка, что не представляла для Берка особого интереса, была вроде этого сбежавшего ворюги. Селяне и горожане, которые вместо того, чтобы защищать страну или мирно трудиться, если кишка тонка воевать, соблазнились ловлей рыбки в мутной воде.
Четверо же других, во главе с атаманшей, вызвали у норда яркие воспоминания о дождливом осеннем дне, с коего минуло почти два года. Все они были альтмерами. Теми самыми, что устроили засаду, в которую угодил отряд, шедший с донесением от генерала Дециана.
Тогда Берк не стал их трогать, предоставив им самим расхлёбывать кашу, которую они заварили. Видимо, те не осмелились предстать перед командованием после своей провальной авантюры, и подались в леса, предпочтя вести вольную разбойничью жизнь. Очевидно было, что остальные подчиняются им. Ни одного из двоих раненых талморцев среди них не было. Ну, один-то наверняка умер от ран. Алеф отделал его на совесть, да и свои лучники постарались, когда в панике начали стрелять. А второй… тот бы вполне мог и выжить. Рана на правой руке была серьёзной, но жизни не угрожала. К тому же, он был командиром той десятки.
В душе следопыта разгорелось любопытство. Стоило бы перед уничтожением разбойничьего гнезда потолковать с кем-то из них по-свойски. Но если хоть один исчезнет прежде, чем остальным будет отрезан путь к отступлению, вся затея рухнет.
Берк отправился в город. Он предпочёл бы иметь дело с солдатами Легиона, но, по счастью, начальник стражи тоже был мужик дельный. Понимая опасения следопыта, он лично отобрал лучших людей, пообещав, больше себе, чем норду, что уже в ближайшее время подтянет разболтавшуюся дисциплину, а кто не возьмётся за ум, тех погонит поганой метлой.
Ближе к вечеру разбойники были окружены. Получив приказ сдаваться, трое рухнули на колени, накрыв головы руками и умоляя о пощаде. Само собой, альтмеров среди них не оказалось. Эти знали, что им пощады не будет. Другого Берк и не ждал.
Следопыт боялся только, что стражникам будет сложно совладать с обученными бывшими солдатами Доминиона, и, возможно, не обойдётся без потерь… Однако, видимо, в сердцах людей всё ещё горела такая ненависть к талморцам, что трое были убиты на месте, а последний ранен и связан. Сдавшихся тоже связали, сопротивлявшихся — убили. Итак, вышло даже лучше, чем Берк смел надеяться. Четверо пленных, причём один — из бывших талморцев. Стражники отделались парой случайных царапин. Вор, бежавший из Коррола, оказался в числе убитых.
Следопыт отошёл в тень и растворился в лесу. Хотя на деле руководить операцией пришлось ему, у отряда стражи имелся свой командир, и сейчас был его выход. Он сурово ходил вдоль построенных рядком в свете разбойничьего костра пленных, бросая на них взгляды, раз за разом становившиеся всё мрачнее.
Наконец женщина, стоявшая посередине, не выдержала, и, снова рухнув на колени, заголосила:
— Пощадите! Я всё скажу! Всё, что знаю!.. Не убивайте!
Двое стражников молча подхватили её под локти и уволокли в темноту. Та визжала и вырывалась, полагая, что её ведут на казнь. Внезапно истошные вопли оборвались, и возле костра наступила тишина. Было видно, как одного из сдавшихся сотрясает крупная дрожь. Альтмер стоял, опустив голову и закусив губу. По его подбородку стекала капелька крови. Третий разбойник что-то быстро и неразборчиво шептал — не то ругался, не то молился, не то просто повредился умом и нёс околесицу.
Тем временем бьющуюся в истерике женщину доставили к Берку.
— Уймись, — тихо сказал он ей. Но та продолжала орать, будто её режут.
Следопыт достал длинный охотничий нож и равнодушным движением приставил к её горлу. Та мигом заткнулась, с ужасом косясь на клинок, поблёскивающий в свете фонаря, невидимого от костра.
— Так-то лучше, — кивнул Берк, — Ты хотела говорить — так говори, а не верещи на весь лес.
— Уб...убери… Всё скажу, всё как есть скажу, что спросишь! Не убивай! — сбивчиво забормотала женщина, не сводя глаз с ножа.
Норд немного отвёл руку в сторону. Та перевела дух, судорожно сглатывая и трясясь, как в лихорадке.
— Чт… что с-сказать-то? — зубы разбойницы выбивали частую дробь.
— Начни с нападения на дом недалеко от Коррола, где вы недавно прикончили хозяев.
— Это не я! Не я! Вот не я это! — снова запричитала женщина. Нож вновь качнулся возле её горла.
— Успокойся и говори толком. Не будет толка — я сам тебя успокою. Там ещё трое осталось, найду кого расспросить. Ты была там?
— Бы… была… Только на дом нападать мы не хотели, это она всё! Она!
— Кто она?
— А… главная-то наша. Эльфа которая… Она всегда осторожная была, на дорогах нападали, отбирали, что есть, если в драку не лезли, так не убивали. А чтобы страже не сдали, она придумала лицо закрывать. И нападали в разных местах… нас и не трогали… всё спокойно было…
— Я тебя про дом спрашивал. А ты что метёшь?
— Так я про дом-то!.. Никогда такого не делали, только она сказала, кто не пойдёт, на том живьём шкуру наизнанку вывернет. Как бешеная стала! И с чего бы?.. Что он сказал-то такого?..
— Кто сказал? Ты прекратишь без толку языком молоть? Дело говори. Последний раз предупреждаю.
Нож снова коснулся шеи женщины.
— Дело, значит… — она нервно облизала губы, — Ты не серчай, про что сперва-то? Про дом или?..
— Говори, кто и что сказал. Потом про дом.
Разбойница с шумом втянула воздух и, наконец, заговорила более или менее связно. Видно почуяла, что шутки кончились.
— К нам в конце весны парень прибился. Висельник. Беглый. Главная с ним потолковала — взяла. Всё и шло своим чередом. Недавно под вечер сидели у костра, выпивали… А этот возьми да и начни всякие были-небылицы рассказывать. И дёрнуло его про старое дело вспомнить, как неподалёку на дороге талморцы отряд Легиона подстерегли, а один норд половину уложил, а сам не помер. Девчонки местные подобрали, да выходили, одна из них, вишь, травница. Эльфа наша так и вскинулась на него: «Врёшь!» А тот выпивши уже был, посмеивается: «Да где ж вру! Об том весь Коррол знает! Хочешь — сама любого расспроси, если в город сунуться не боишься!» Та аж зашипела: «Ну-ка, что ещё расскажешь?» А он ей: «А то и расскажу, что у легионеров тех послание от генерала хаммерфелльского к самому Императору было! А талморцы его-то и не забрали! Побросали всех в овраг, да и дёру!» И смеётся ещё. Эльфа вскочила, её трое с ней, и стоят, дышат, как лошади после скачки, смотрят друг на друга, чуть что искры не летят. Тут она как меч схватит, как зарычит, да как швырнёт в дерево у висельника-то над головой, ещё б полпальца — в башку бы ему загнала! А потом говорит ему, вроде ласково, но аж мурашки по телу: «А где ж та девчонка-травница живёт?» Тот на неё вылупился, икает с перепугу: «Да возле города почти, показать могу». И тут она так же спокойно как всегда: «Завтра покажешь». И с той поры её как подменили. Сама не своя стала. Пока нападение не затеяла.
Женщина замолчала, тревожно поглядывая на Берка: угодила ли? Тот сидел чуть ссутулившись, осмысливая услышанное. Если бы он тогда не оставил этих талморцев в покое… Если бы стража не прохлопала ушами этого болтуна… Если бы… если бы… Слишком много таких «если бы» было у него в голове, но все они сошлись к тому, что вышло.
Эх, бедная девочка… пожалела раненого легионера, спасла… а семью свою, сама того не ведая, подвела под беду. Сестре её проще — нашла своё счастье, дитя, вон родила… А у этой? Первый жених погиб, второй — тоже. Не успела отгоревать, родители следом отправились, да ещё все эти «если бы, да кабы»… Стольким помогла, а сама осталась одна-одинёшенька.
Краем глаза Берк заметил, что разбойница сделала слабое движение в сторону, по всей видимости, надеясь сбежать, воспользовавшись его задумчивостью. Она даже не поняла, как нож вновь очутился возле её горла.
— Рассказывай про нападение, — буднично проговорил норд.
Обнадёженная тем, что ещё жива, женщина заговорила дальше.
— Утром, ещё серо всё было, он нас к дому отвёл. Близко не подходили, только место заметили. Как вернулись, Эльфа-то то со своими ругалась о чём-то по-своему, то на нас орала. Раньше спокойная была. Ей чего орать было — она как глянет, все и притихнут. А теперь с ней рядом страшно стало. Даже и без угроз. А уж как она грозила тем, кто не пойдёт за ней!..
— Короче, — Берк кашлянул и поиграл ножом, чтобы разбойница не заподозрила какой слабины.
— Так короче-то… Как-то вечером она вдруг — хвать бутылку и ну прям из горла хлестать. Глотков пять сделала, да как шарахнет остатки в костёр! Огонь пыхнул, стёкла разлетелись, многих посекло. Ей самой щёку расцарапало. Она руку подняла, медленно так провела по щеке, меж пальцев кровь растёрла и говорит: «Четыре часа на сон, потом идём грабить этот дом. Живых не оставлять». Будто приказала. Ночью пришли, дверь выломали, в дом вбежали по комнатам туда-сюда — а там, кроме стариков-хозяев — никого. Тут она точно взбесилась. Завизжала аж: «Режьте этих! Режьте!» Мы с перепугу на них и кинулись скопом. Она ж страшней любой даэдры сделалась! А сама нашла угол, где алхимия всякая хранилась, и давай там всё крушить. Склянки бьются, одно с другим мешается, дым какой-то повалил, искры. А Эльфа знай машет мечом, руками сбрасывает, ногами топчет, вроде и обожгло её чем-то, а она будто и не чует. Тут уже один из её компании нам говорит: «Берите всё ценное, и уходим. Живо!» Ну, вот это дело понятное, нам сразу спокойней стало. Пошли искать по дому, ну, как телеги с барахлом перетряхивали. Деньги нашли, ещё кой-чего хорошее. С хозяев сняли, что получше. Ну, еда да выпивка всегда пригодятся тоже… Увязали в узлы — и за дверь. Эльфу двое её остроухих еле оттащили оттуда. Вывели наружу. Тот, что нам дело делать велел, поотстал, открыл хлев, скотину погнал за нами, а потом распугал, так что та в лес ломанулась. А сам кустами нас догнал.
Берк без труда нашёл, где эльф пробирался по кустам. Хотя кого-то тот мог и сбить с толку. Мало таких, кто лес читать хорошо умеет. Те ребята, которых ему в помощь от Легиона давали, немало увидеть могли, а ему всё одно в рот заглядывали — как, мол, понял да разобрал… Научились многому у него, особенно редгард. Толковые попались.
— Тебе есть, что добавить? — сурово обратился он к разбойнице.
— Дак, про то, что ты спрашивал, вроде как и всё… А Эльфа так и осталась бешеная. Бояться мы её стали. То напьётся, да заснёт, то на трезвую голову чудит… А бывало и наоборот… Не знали, чего и ждать… Думали, как бы сбежать подобру-поздорову. А тут вы на нашу голову.
Берк дал знак стражникам, приведшим у нему женщину. Те подошли.
— Отвести за деревья и привязать. Рот заткнуть. И только попробуйте упустить.
Те старательно закивали, и поспешили выполнить приказ. Один остался стеречь разбойницу, другой вернулся к следопыту.
— Давай следующего.
— Кого именно?
— Альтмера.
Парень скрылся, а после появился вместе с другим стражником, ведя бывшего талморского солдата. Пока они ходили туда-обратно, Берк успел разжевать пару листков, которые заваривал от кашля, чтобы допрашивать эльфа без помех.
Альтмера привели и поставили перед следопытом.
Берк внимательно рассматривал мера, стараясь понять, как вести беседу с ним. Ясно, что запугать, как ту бабёнку, не выйдет. Он будет молчать, и только презрительно рассмеётся на все угрозы. В людях норд разбирался не сильно хуже, чем в лесных тропах, хотя дело предпочитал иметь с последними.
Следопыт знал, что эльф ранен. Видно было, что он понемногу слабел, и держаться гордо и прямо ему становилось всё труднее. Альтмер был бледен, и губу закусил до крови не от страха, а от боли. Берк старался прочесть на лице, застывшем бесстрастной маской, что думает и чувствует бывший солдат Доминиона.
Придя к некоторым выводам, норд заговорил:
— У меня есть несколько вопросов, ответы на которые я хотел бы получить.
Эльф чуть вскинул голову, что должно было означать отказ говорить, и промолчал.
— Собственно, мне не так уж и нужны эти ответы. Так, досужее любопытство. Основное я и так знаю.
В глазах альтмера вспыхнуло недоверие. Легкая саркастическая усмешка скривила тонкие губы. Весь его вид говорил: «Неужели ты думаешь, что я куплюсь на такую дешёвку? Знает он, как же!»
Берк чуть пожал плечами и тихим голосом начал неторопливо излагать то, что ему было известно:
— Ты служил в талморских войсках. В начале месяца Огня очага 173 года, в составе отряда из десяти человек (или меров, если тебе угодно), вы самовольно, без приказа командования, устроили засаду на Оранжевой дороге. В неё угодил небольшой отряд Имперского Легиона. Расчёт был на то, что в открытый бой вступать не придётся, и в вашем отряде не будет жертв. Легионеров расстреляли из луков, собирались добить, но один из них, норд, оказал сопротивление, убил четверых ваших, ещё один был тяжело ранен и солдатом Империи и вами же, когда пробовали стрелять в этого норда. Предводитель вашего отряда был сильно ранен в правую руку. Вы сбросили тела легионеров в овраг, полагая, что все они мертвы. То, чем обернулась ваша затея, настолько выбило вас из колеи, что никого из убитых вы даже не обыскали. Вас больше заботило, что делать дальше.
По мере того, как Берк излагал события двухлетней давности, из-под маски надменности на лице эльфа всё отчётливее проступало изумление, глаза его расширились, утратив презрительный прищур. Когда следопыт умолк, альтмер сам нарушил молчание.
— Зачем тогда спрашивать меня? Всё, что я мог бы сказать, тебе известно.
— Я уже говорил, досужее любопытство. Есть несколько моментов, которые ничего принципиально не меняют, но о которых мне хотелось бы узнать.
— Что за резон мне потакать твоим желаниям?
— Как ты понимаешь, особого резона нет. Разумеется, в живых тебя не оставят. Но вот подарить тебе смерть, достойную солдата, а не разбойника, пожалуй. Твои приятели пали в бою, выживших ждёт петля. Решай сам, хочешь ли ты болтаться на верёвке рядом со всяким сбродом. С другой стороны, твои слова уже никому не могут навредить. Война окончена, остальные ваши — мертвы. Кстати, разве не они довели до того, что вместо почётной смерти в бою тебе грозит виселица? Так что особого резона молчать я тоже не вижу.
Берк видел, как на лицо альтмера легла тень раздумий. Тот пошатнулся, рана понемногу лишала его сил. Наконец он тяжело вздохнул и сник.
— Спрашивай. Я расскажу, что знаю.
— Тогда сядь. Разговор может выйти долгим.
С еле слышным вздохом облегчения эльф опустился на траву. Устроившись, насколько позволяли связанные за спиной руки, мер произнёс:
— Я жду, — таким тоном, словно это он вёл допрос.
— Почему вы не вернулись к своим?
— Ты сам сказал, мы действовали без приказа. Более того, вопреки запрету.
— Почему было не представить всё так, будто вы сами подверглись нападению?
— Это был далеко не первый раз. Нам бы не поверили. Кроме того, мы должны были действовать скрытно. За потерю половины отряда в этой операции нам бы припомнили и прошлые грехи.
— Тогда на что вы рассчитывали?
— Пока наши вылазки оказывались успешными, на них смотрели сквозь пальцы. Хотя и распекали за неоправданный риск и глупость, но нам чудилась за этим скрытая похвала. Однако, неудавшуюся бессмысленную засаду с такими жертвами, тем более, когда у нас было другое задание, нам бы не спустили. Мы не видели способа оправдаться.
— Кто предложил вообще не возвращаться?
— Наш десятник.
— Который был ранен.
— Да.
— Засада была устроена по его приказу или это было вашей общей затеей?
— Это был его приказ, отданный спонтанно, когда на дороге показался малочисленный отряд легионеров. Многим из нас казалось, что мы слишком долго искушали судьбу, но все подчинились старшему по званию.
— Если бы он был убит, вы могли бы сослаться на него.
— Да, хотя наказание всё равно последовало бы. При чётком приказе вышестоящего командования не устраивать таких авантюр, особенно при выполнении задания, нам следовало донести на него за этот приказ, а не выполнять его. Но он был только ранен, так что и этого выхода у нас не было.
— Чья была идея уйти в разбойники?
— Его же. Он оставался нашим командиром, выхода мы не видели и последовали за ним.
— Что случилось со вторым раненым?
— Умер на третий день.
— А с вашим главарём?
Эльф чуть поморщился при таком титуловании, но не мог не признать, что оно соответствовало реальному положению дел.
— Он выздоравливал. Но сперва дела у нас шли плохо. Мы не знали этих лесов, чувствовали себя загнанными в ловушку, уже пятеро погибли из-за его непродуманной авантюры. Мы винили в этом его. В том, что прячемся, как звери, по лесам. Что не можем вернуться к своим. На тот момент нас уже наверняка объявили дезертирами, каковыми мы и являлись. Притом, такая жизнь была вовсе не тем, чего мы хотели.
— Что было дальше?
— Настали совсем скверные дни, да ещё и погода… не было нормального укрытия. Элерин вышла из себя. Она подошла к лежавшему под деревом раненому командиру, который дремал, ослабленный кровопотерей. «По твоей милости мы оказались здесь! Я отказываюсь подчиняться тебе! Умри!» Она вонзила меч ему в сердце, столкнула тело ногой с клинка, и добавила: «Теперь главной буду я. Кто не последует за мной, последует за ним». Она сделала то, о чём подумывал каждый из нас, но не решался совершить. И мы подчинились ей. Тем более, главарь шайки из неё вышел весьма толковый. Она отправляла нас на поиски укрытия, назначив время и место встречи. На второй раз удача улыбнулась, причём ей же. Она нашла пещеру, где можно было неплохо устроиться, что мы и сделали.
— Откуда в вашей шайке взялись местные?
— Первых двоих, промышлявших разбоем, мы встретили в лесу и «примкнули» к ним. Нам нужны были люди, хорошо знающие эти места. На деле, Элерин подчинила их себе, но они и не возражали. О том, кто мы такие, они не знали. Оружие и доспехи, выдававшие в нас воинов Доминиона, мы спрятали. А одежду «позаимствовали» у первых же жертв, ещё раньше, чем нашли укрытие. Остальные понемногу прибились позже. Мы закрывали лица и нападали то тут то там, действуя только наверняка, грабили, но старались не убивать, так что нас особо и не искали. Словом, если кому-то по душе такая жизнь, то она у нас вполне удалась. До того проклятого Меридией дня, когда к нам пришёл этот беглый вор…
— От которого вы узнали, что если бы додумались обыскать убитых вами легионеров, то ваше бесславное поражение обернулось бы триумфом. Перехваченное послание имперского генерала Императору оправдало бы любые жертвы. А вдобавок, что тот норд, который своим бешеным сопротивлением поставил вас в такую ситуацию, что вы не знали как дальше быть и не подумали обшарить трупы, выжил, хотя ваша Элерин и клялась, что тот был мёртв раньше, чем она пронзила его мечом. И что спасли его девушки, живущие близ Коррола.
— Да. Осознание того, что спасение практически было у нас в руках, оказалось слишком сильным потрясением для Элерин. Я почти уверен, что она повредилась рассудком. Но мы привыкли слушаться её. Кроме того, наши чувства по этому поводу были схожи. Только не мы, а она позволила проклятому норду остаться в живых и дождаться спасения. Её гордость отказывалась это принять.
— Почему вы согласились напасть на дом, если видели, что Элерин безумна?
— Во-первых, я уже сказал, что чувствовали мы примерно то же, что и она, только не так остро. Во-вторых, надеялись, что если возмездие свершится, она снова придёт в себя.
— Но вас снова ждал провал. Тех, кого вы искали, там не оказалось.
— Да, и безумие безраздельно завладело Элерин. Мы убили двоих невинных стариков, но вместо того, чтобы забрать ценности и уйти, она начала громить алхимическое оборудование девчонки. Я понимал, что если мы уйдём с пустыми руками, наши люди обернутся против нас. Они и так уже были на грани из-за выходок Элерин. Страх иногда толкает на более безрассудные поступки, чем гнев. А тут и того и другого было бы предостаточно. Я велел им обчистить дом и уходить. Выпустил скотину, чтобы затоптать следы… Я надеялся, что Элерин придёт в себя, хотя и не слишком в это верил. Кто угодил в тенёта Шеогората, редко вырывается из них. Что ещё хуже, на остатки нашего отряда её безумие подействовало как начало конца. Все трое стали топить своё отчаянье в вине и бренди. Люди не понимали, что происходит. Эти недоумки так и не связали четырёх альтмеров с той давней историей.
— Почему ты отнёсся к этому иначе?
— Разве кто-то может сказать наверняка? Я был зол на всех. На десятника. На этого треклятого норда, которому, чтобы сдохнуть, оказалось мало того, чего с лихвой хватило бы пятерым. На Элерин, в своём высокомерии не прикончившую его, как следовало. На проклятых девок, которые за каким-то даэдра полезли в тот овраг, нашли недобитого легионера, да ещё и вылечили. На себя и прочих, что ни один не додумался обыскать тела. И снова на Элерин, оказавшуюся слишком слабой, чтобы справиться с тем, с чем справился я. На тех двоих, павших духом, когда надо было собраться и избавиться от безумной женщины, как она избавилась от десятника. Но моя злость заставляла меня действовать, а они были способны только глушить выпивку. Потому вы и взяли нас так легко.
Альтмер покачнулся уже сидя, почти теряя сознание. На вопросы он отвечал всё тише, порой с трудом переводя дыхание и глуша стоны. Берк узнал от него всё, что хотел. Эльф очнулся и провёл языком по губам.
— Похоже, смерть вот-вот найдёт меня и без вашей помощи. Но если вы не намерены пытать меня теперь, когда я рассказал всё, что знал, единственное о чём прошу — глоток воды!
Берк молча поднёс флягу к бледным губам мера. Тот жадно припал к ней. Затем со вздохом прикрыл глаза, лёг на землю и тихо проговорил:
— Поскорей бы…
Свет фонаря скользнул по лезвию, наносящему удар милосердия, и смерть, подобная долгожданному сну, приняла эльфа в свои объятия.
Стояла уже глухая ночь, когда троих пленённых разбойников доставили в Коррол.
Начальник стражи, поднятый с постели, лично проследил, чтобы тех как следует заперли. И приставили надёжную охрану. На следующий день их судили, и, несмотря на то, что все трое сдались добровольно, их разбойная деятельность в столь тяжёлое для страны время, а особенно убийство родных молодой целительницы, заслужившей благодарность многих, привели всех трёх на виселицу.
Добычу, найденную в убежище бандитов, привезли в город и до поры сложили под замок. А Берк, наконец освободившись, отправился к Аркадии, чтобы привести её к себе в дом.
Рассказ норда оказался несколько короче, не упуская существенных деталей, он постарался сгладить те моменты, которые могли причинить девушке лишнюю боль.
Она слушала молча и внимательно и дослушала до конца, хотя следопыт и полагал, что уснёт где-нибудь на середине. После того, как последнее слово было сказано, воцарилась тишина, которую довольно нескоро нарушила имперка.
— Я рада, что спасла жизнь, которую они так ненавидели и так стремились отнять. Благодаря этому моя сестра обрела любовь и новая жизнь пришла в этот мир. Эльфам не удалось оборвать эту нить. Я сделала бы это снова, даже если бы знала… только постаралась бы как-то защитить родных. Мама, видно, предчувствовала беду, когда не хотела принять Алефа в дом. Но она была не права. Мы должны помогать другим, пока можем. Её глаза встретились с глазами Берка и тот отвёл взгляд. Ей показалось, что он еле слышно вздохнул. А затем ласково обратился к ней:
— Тебе спать пора. Уже почти ночь на дворе, а ты и прошлую не спала толком. Кому ты так поможешь? Ни себе, ни другим.
Он застелил кровать свежим бельём и указал на неё Аркадии.
— Вот твоя постель.
— А ты? Ты болен, тебе нельзя на полу!
— Я и не буду.
Берк подвесил в дальнем углу комнаты гамак, затем натянул вдоль кровати верёвку и перекинул через неё большой кусок полотна, отделив этой импровизированной занавеской уголок, предназначенный для Аркадии. На всё про всё у него ушло не больше пяти минут. Посмеиваясь над ошарашенным видом девушки, следопыт улёгся в гамаке, свесив ногу, закинув руки за голову и слегка покачиваясь.
— Мне не привыкать так спать. Не хуже кровати. Ложись давай, тебя тут никто не потревожит. Девушка забралась за занавеску, переоделась в прихваченную из дома ночную сорочку, свернулась клубочком на кровати и крепко уснула.
Берк выбрался из гамака. Стараясь не шуметь, приготовился ко сну, погасил свечу и тоже лёг. Но прежде, чем заснуть, он прикинул, чем первым делом займётся поутру.

***

Хотя прошлой ночью следопыт спал совсем мало, проснулся он, как всегда, ни свет ни заря. Благо летняя ночь коротка, и светает рано. Норд бесшумно поднялся, тепло улыбнулся, прислушавшись к тихому посапыванию за занавеской. Как обычно поутру кашель донимал его сильнее, но после мази, которую вечером девушка втёрла ему в грудь, приступ прошёл гораздо легче. Берк заварил свой чай, взял кусочек сыра, размочил кусок пресной лепёшки, перекусил. Он был почти уверен, что Аркадия проспит ещё долго. После всего, что на неё обрушилось, ей необходим хороший отдых. И всё же норд понимал, каково ей будет проснуться одной в чужом доме. На всякий случай, он написал ей на клочке бумаги несколько слов и оставил листок на столе, придавив кувшином с водой. Если всё пройдёт как надо, он успеет и вернуться, и нормальный завтрак приготовить и себе, и ей. Но если что-то разбудит девушку раньше, пусть она не чувствует себя брошенной.
Берк тихо вышел из дома и осторожно притворил за собой дверь. Город ещё спал. Ворота были закрыты, но ему было достаточно калитки, которую охотно отпер ему стражник. Вчерашняя операция по вылову разбойников прибавила страже народной любви и уважения, пошатнувшихся за последнее время. И каждый из стражей порядка знал, кого благодарить за успех. Впрочем, следопыта и без того беспрепятственно пропускали, он нередко покидал город на рассвете. Молодой парнишка, дежуривший у ворот, был знаком Берку. В своё время он сам рекомендовал его начальнику стражи. Прежде чем уйти, норд тихо спросил юношу:
— Когда думают разбираться с награбленным добром?
— Часов в девять-десять, не раньше.
— Когда кончается твоя смена?
— В восемь.
— Если я не вернусь к девяти, сможешь добиться, чтобы меня дождались?
— Спрашиваешь! — хмыкнул парень.
— Ты не очень-то задавайся. Сумеешь — молодец.
— Сделаю что смогу. Я тебе по гроб жизни обязан.
— Это уже лучше, только в гроб не торопись, — следопыт с улыбкой легонько похлопал молодого стражника по плечу. Толковый парнишка. И честный. Побольше бы таких.
Берк, шедший напрямик, минуя дорогу, быстро добрался до дома Аркадии. Всё было тихо. Он прошёл к хлеву и заглянул внутрь. Скотина, не угодившая на поживу зверью, вернулась домой. Корова пришла вместе с телёнком. Хорошо. Не осталась недоенной. Чёрный вол тоже был на месте. Овец не было. Эти бестолковые, напугаются, дороги домой не найдут. Наверняка волки или медведи задрали, ходить искать нет смысла. Зато проснувшиеся куры копались в пыли, как ни в чём не бывало. Птицу можно и в городе держать, особенно на окраине, если соорудить клетку и поставить загородку.
Хотя следопыт и не расспрашивал девушку, он был уверен, что та не захочет заниматься животными и возвращаться домой. Вернее, делать, что необходимо, конечно, станет, скотина требует ухода, но ей это будет в тягость. Как и жить в осиротевшем доме.
К открытию ворот, Берк пригнал скотину знакомому торговцу. Тот заплатил меньше реальной стоимости животных, но норд не стал особенно торговаться. Живые деньги в руках вместо требующей ухода и содержания живности того стоили.
В город следопыт вернулся незадолго до девяти часов утра, но прежде, чем идти по делам, занёс домой обломки алхимического столика Аркадии, которые увязал и принёс на спине, убедился, что девушка всё ещё спит, и отправился в казарму к страже.
Разбор имущества, отнятого разбойниками у их жертв, ещё не начался, хотя были среди стражников такие, кого раздражала эта задержка. В основном, это были те, кто рассчитывал сам наложить лапу на то, что получше. Увидев Берка, паренёк, с которым он общался утром, шагнул ему навстречу от двери хранилища, возле которой стоял вместе с троими стражниками, превыше всего ставившими справедливость. Остальные сидели вокруг пустого стола.
Начальник стражи поприветствовал следопыта.
— Ты просил тебя дождаться. Ну что, можно начинать?
— Мне кажется, стоит ещё немного повременить, — отозвался норд.
— Слушаю тебя, — с некоторым удивлением отозвался начальник.
— Прежде, чем награбленное отправится в городскую казну, — Берк выделил последние слова, — Было бы неплохо вернуть, что возможно, законным владельцам.
— Ха! Да где ж ты их найдёшь?! — хохотнул один из стражников, сидевший у стола, развалившись, как дома.
Следопыт быстро окинул говорившего взглядом. В чертах его гладкого лица было нечто неприятное. Было ясно, что такой не упустит своего, а при возможности прихватит и от чужого. Таких в первую очередь из стражи вычищать бы надо. Но до поры, что ему предъявишь? Что мордой не вышел? То-то и оно.
— Может, жаловался кто на ограбление в этих местах?
— В ближайшее время такого не было, — начальник стражи нахмурился, соображая, — Полгода назад было дело, но те нездешние были, так и ушли… и ещё чуть раньше, но тоже не отсюда. Их и правда не отыскать.
— Этих, пожалуй, не найдёшь. А как насчёт Аркадии, семью которой перерезали бандиты, и дом обнесли подчистую? Если бы она не пришла за помощью, скольких бы ещё они по миру пустили, а то и на тот свет отправили?
— А ведь ты дело говоришь, Берк! Как я сам-то не подумал… Всё про ограбленных на дороге думал, которых они, вроде как, отпускали. На вчерашнем суде они столько про это распинались, выпрашивая помилование…
— Что о главном преступлении, все едва не позабыли, — фыркнул норд.
Начальник стражи ясно увидел в его глазах то, что следопыт не стал произносить вслух в присутствии его подчинённых: «А ты-то хорош, дал себе голову заморочить! И кому?!»
— Значит, прежде всего надо показать награбленное добро Аркадии. Если узнает своё — пусть забирает, — подытожил начальник, бросая на следопыта взгляд, полный признательности.
— Ага… там прямо написано, что это её! — насмешливо протянул тот же самый стражник.
— Уж твоего-то там точно нет, — съязвил Берк, — Чего ж ты распереживался?
— Так разве ж я о себе?! — с притворной обидой заявил тот, — Это теперь городское достояние, о благе Коррола пекусь!
— Город, если на то пошло, девочке тоже кое-чем обязан. С похоронами помогли, разбойников уничтожили — оно, конечно, спасибо. Только она куда большего заслужила, когда ночей не спала, раненых лечила, скольким руки да ноги сберегла, на ноги поставила? А скольким жизнь спасла? И награды не просила. Награда её сама нашла — убитые родители, да разграбленный дом. Если вдруг заместо своего чужое похожее возьмёт, казна не обеднеет. А если по уму, так ей бы из этой казны ещё приплатить следовало, только ведь не возьмёт!
— А ты этим вместе с ней и попользуешься. Умно придумал. Думаешь, ещё не знает никто, что ты девчонку к себе забрал?
— А ты, гляжу, тоже не дурак, — недобро усмехнулся Берк, — Вона как меня раскусил! На милю в землю подо мной видишь!
Тот горделиво надулся, стражники, вместе с начальником ошарашенно смотрели на следопыта: что это он несёт? А тот, подходя ближе, продолжал:
— Что сказать, прозорлив! А вот колченогого стула, — он ловко выбил его из-под стражника, — под собой не заметил!
От грянувшего хохота едва не рухнули стены. Опрокинутый стражник, красный как помидор, барахтался на полу, усиливая веселье. Плотное сложение и доспехи мешали ему подняться. Наконец тот выпутался из стула, отполз на четвереньках в сторону и встал на ноги. Его лицо исказила злоба.
— Я тебе это припомню, Берк! — прошипел он, и выбежал вон.
— А ведь, пожалуй, припомнит, — встревоженно сказал начальник стражи, кладя руку на плечо следопыту.
— Припомнит, выпрешь его из стражи. Всё равно порядок навести собирался, — хмыкнул норд.
— Ладно, ты только поосторожнее всё же… и девочку береги, ей и так досталось.
— Кому ты говоришь… Потому и забрал к себе. Хоть поспит наконец.
— Приводи её потом, найдёт свои вещи, пусть берёт, да и если что-то ещё нужное найдёт — тоже. У неё на это всё равно больше прав, чем у кого-либо здесь.
Берк кивнул и отправился к домой. Сварил каши на двоих, поел, вышел из дому и принялся за дело, ожидая пробуждения девушки.

***

Аркадия проспала очень долго и проснулась поздно. Сон сгладил остроту потери, приглушил боль утраты, натянул тонкую, почти прозрачную пелену между прошлым и настоящим. Девушка отдёрнула занавеску и поднялась с постели. Берка дома не было. Она оделась, умылась, привела волосы в порядок, застелила кровать и вышла наружу. Следопыт был там и выглядел не таким больным и измученным, как накануне. Хотя тихий кашель, напоминающий потрескивание веток в костре, нет-нет да и срывался с его губ.
Он сидел на скамеечке возле входа и что-то деловито мастерил. Стоило девушке появиться на пороге, как норд поднял голову и тепло улыбнулся:
— А! Проснулась? Вот и хорошо. Я там тебе поесть оставил, иди позавтракай, а я тут пока закончу.
— Спасибо! Только мне неловко, что ты так обо мне печёшься. Давай хоть обед я сготовлю?
— Не надо. Я сам привык... пища, конечно, простая, но мне большего и не нужно... Разве что, если тебе моя стряпня не по вкусу, тогда себе приготовь, конечно...
— Что ты, Берк! Никак, обиделся? Ужин был отличный!
— Это ты оголодала просто, — хмыкнул следопыт.
Девушка вошла в дом, нашла укутанный, чтобы не остыл, горшочек с кашей и большую кружку с молоком. Еду норда можно было счесть пресноватой, но Аркадия была не привередлива — мало ли, кто как привык.
Она вымыла посуду, убрав всё на примеченные вчера места. И вернулась к Берку:
— Спасибо! Было очень вкусно!
— Неужто не врёшь? — усмехнулся тот, — Ну, тогда — на здоровье. А я тут доделал как раз. Посмотри, хорошо ли вышло?
Следопыт выставил перед девушкой свою работу, прежде наполовину скрытую его спиной, поскольку сидел он отвернувшись от входа, чтобы солнце не било в глаза. Аркадия ахнула: Берк аккуратно починил её алхимический столик, да так, что, не приглядываясь, и не поверишь, что он был разломан.
Девушка чуть не бросилась следопыту на шею, но её смутило то, что, по сути, они едва знакомы.
В глазах у неё сверкнули благодарные слёзы.
— Спасибо тебе, Берк! Только всё остальное-то разбито...
— Коррол — город большой, купишь, что надо.
— Да у меня и денег-то почти нет...
— И об этом не беспокойся. Добудем тебе денег. Зато будешь при деле, людям твоя помощь завсегда пригодится. Праздно сидеть тяжелее всего. Труд, сон и время помогают залечить душевные раны. Только уговор. На меня свои зелья не переводи. Не напасёшься, да и толку чуть.
— Почему, Берк? Разве вчера тебе не стало лучше?
— Не стоит оно того, дочка...
— Да почему же?!
Берк вздохнул, отставил восстановленный столик, поднялся и поманил её за собой. Неподалёку от его дома рос красивый бук. Следопыт подошёл к нему и положил ладонь на сероватую кору.
— Видишь это дерево?
Аркадия кивнула.
— Мы с ним очень похожи. Вроде крепкое, ещё не старое. Но... — он постучал по стволу в одном месте, в другом, в третьем — везде гулко отозвалась пустота, — но сердцевина вся сгнила. И очень скоро это дерево засохнет, в то время как другие, куда старше него, простоят, шелестя зелёными кронами, ещё многие века.
— Мне встречались старые деревья с дуплом от корня до вершины, и образовались эти пустоты много лет назад, а дерево росло и тянуло ветви к солнцу!
Берк покачал головой.
— Я положил себе дотянуть до конца этой войны. Я был нужен, без моей помощи, порой, трудно было обойтись. Сейчас я пока нужен тебе, покуда обживёшься, пристроишься к делу... это год от силы. На столько меня ещё, пожалуй, может хватить, а там... у тебя будет своя жизнь, а я… Я передам от тебя привет тем, кто ушёл раньше…
При этих словах, как ни кусала девушка губы, из глаз её хлынули слёзы. Слишком много потерь ей пришлось пережить за короткий срок, и вот теперь этот человек, который отнёсся к ней с такой добротой, пророчит новую.
Берк бросился к ней, обнял, прижал к груди, баюкая, как ребёнка.
— Эх я, старый сухарь! Нашёл, о чём говорить… Ну, тише, тише, успокойся. Я ж не завтра помирать собрался... Поди, ещё надоем.
Всхлипывания понемногу затихли. Аркадия подняла на норда заплаканные глаза, в которых появилось задорное упрямство.
— Ты ведь хотел, чтобы я занималась алхимией, здесь в Корроле. Вон и столик мне починил, и с деньгами обещал помочь, чтобы купить необходимое.
— Обещал и помогу, как только успокоишься, так и сходим.
— Ну и кто же пойдёт за лекарствами к алхимику, который даже того, у кого живёт, вылечить не может?
— Ловко ты это повернула, — засмеялся Берк, и тут же закашлялся, — Только без толку это всё. Старые хвори не выгонишь.
— Сперва попробовать надо, потом уж говорить.
— Ладно, твоя взяла. Тебе всё одно чем-то заняться надо, вот с меня и начнёшь.
Они вернулись к дому, Берк занёс столик внутрь.
— Выбирай место, где поставить. Что будет мешать — передвинем.
Подходящее место нашлось быстро. Столик установили, и Берк протянул девушке кошель с деньгами.
— Вот, держи, это твоё. Я тут, видишь ли, осмелился посвоевольничать. Если тебе не понравится, как я решил, можно ещё всё вспять повернуть.
— Ты о чём?
— Скотина ваша домой вернулась. Вол и корова с телёнком. Я рассудил, что они тебе ни к чему, лишняя обуза, да и продал их.
— Да нет, правильно ты всё сделал… где ж они бродили-то до сих пор? Я домой пришла, их не было… А разбойники ведь не вчера напали.
— Так есть-то им надо было. Не кормил же никто. Вот они пастись и уходили. А на ночь — домой… Ты ночью в хлев не заглядывала, поди.
— Нет… не подумала даже… а ты вот подумал.
— Я ещё и о том подумал, что кур можно возле моего дома поселить. С ними-то хлопот немного. А не хочешь, и их продадим.
— Лучше бы кур оставить… яйца нужны бывают… Сколько их осталось?
— Я трёх видел. Но нарочно не искал. Ладно, закончим с делами, схожу за ними, а потом построю им клетушку.
— С какими делами?
— Вот теперь послушай меня внимательно. Всё, что разбойники награбили и не успели потратить, привезли в город. Из всех бывших владельцев известна только ты. Поэтому сейчас я тебя отведу туда, а ты забери, что ваше. Сколько денег в семье было, помнишь примерно?
Аркадия кивнула.
— Деньги возьми непременно, и остальное — тоже. Что не пригодится, то продать можно, а тебе нужно восстановить то, что разбойники порушили. Да и обустроиться надо. Дом-то родительский, я так мыслю, продать лучше. Тяжело тебе там одной будет. А пока надумаешь замуж выйти, без надзора обветшает. Лучше уж новый завести тогда. Тут деньги и пригодятся.
— Так-то ты прав… Но ведь половина всего принадлежит Летиции, как же я продам?
— Напиши ей, спроси. Дом-то этот, я так понимаю, и ей не нужен… А половину денег перешлёшь сестре, если договоритесь продавать.
— И как ты обо всём успеваешь подумать?
— Да ты и сама бы додумалась, только до того ли тебе? А мне что ещё делать? Думай, да думай. Кстати, если что-то из чужого нужным покажется, ты тоже бери, не бойся. Оно ничьё уже. Всё одно всё это распродадут, деньги в казну положат. Так что если своё да ненужное оставишь, а не своё нужное возьмёшь, беды не будет. Просто чем одно продавать, потом за эти деньги по лавкам другое выкупать… сразу-то проще.
Аркадия снова кивнула. Всё-то у Берка получалось и по уму, и по справедливости.
Свои вещи девушка опознала быстро. Нашла амулеты, которые носили родители, матушкино кольцо. Денег ей отсчитали, сколько сказала. К её радости, среди прочего оказалась и шкатулка с ингредиентами, которые она держала в своей комнате, а не вместе с прочим. Разбойники прихватили красивый ларчик, не заботясь, что там внутри. Ключ от него лежал у девушки в сумке, она тут же открыла крышку и убедилась, что может сделать ещё один шаг к началу работы. Хотя многое, конечно, придётся собирать заново. Благо лето в разгаре, можно ещё немало успеть.
Отнеся спасённое имущество домой и отложив половину денег для сестры, девушка отправилась по лавкам искать замену тому, что расколотила обезумевшая альтмерка. А Берк тем временем ушёл за курами.
Удача улыбнулась обоим. Аркадии удалось купить необходимые предметы, некоторые оказались даже получше прежних, кое-что, правда, было и похуже, но не самое важное. Заодно удалось приобрести кое-какие ингредиенты, которых у неё не осталось, и время для сбора которых ещё не пришло. Берк вернулся с плетёным коробом, из которого доносилось заполошное кудахтанье. Девушка встретила его на пороге.
— Четыре штуки, петух, и гнездо с тремя яйцами, — сообщил он ей.
Та захлопала в ладоши.
— Вот хорошо! Может, и цыплята выведутся!
— Да, повезло… и как их за это время лисы не потаскали?
— Потаскали. Их больше было.
— Значит, до этих просто не добрались покуда.
Берк зашёл в дом.
— Сейчас обед готовиться поставлю, и буду им жилье строить, — весело проговорил норд.
— Может, я с обедом помогу? — вновь несмело предложила Аркадия.
— Поможешь. Приглядишь, чтоб не сгорело, пока я с клеткой возиться буду. А пока посмотри, что у меня в сундуке завалялось. Помнишь, откуда я листочки для чая брал? Может, что для твоей алхимии сгодится. Да, ты что тебе нужно-то нашла?
— Всё нашла! Хоть сейчас за работу, только от припасов слишком немногое уцелело.
— Вот и посмотри в сундуке. Я-то зелья не варю, но разные травы-корешки худо-бедно знаю. Без этого в лесу — никак.
— Худо-бедно?! — Аркадия чуть не по пояс забралась в сундук, — да такого богатства и у меня не было! Считай всё, что нужно, есть! Вот этого и этого я ещё и купила… надо сюда же положить… Я даже не всё, что у тебя есть, знаю!
Берк, добродушно посмеиваясь, крошил овощи в котелок.
— Ты, всё же, человек домашний, а я — лесной больше. Под крышей меньше дней и ночей провёл, чем среди деревьев. Чего не знаешь — спрашивай, расскажу. Раз в свой сундук затащил, значит на что-то да годится.
— Берк… Ты охотник?
— В мирное время — вроде того. Раньше-то точно был, а сейчас… как придётся.
Норд поставил мясо с овощами тушиться и вышел во двор. Клеть для кур он наметил делать чуть поодаль, слева от крыльца. Добыть подходящий материал не составило труда, и следопыт взялся за дело. Когда Аркадия кликнула его обедать, небольшой курятник был почти готов. Пока девушка убирала со стола и наводила порядок в доме, Берк успел его закончить, постелить соломы, и водворить птиц внутрь. И тут же взялся городить плетень, за которым куры могли гулять днём.
Аркадия, прибравшись, вышла из дому и принялась ему помогать. Между делом завязался разговор.
— Берк, ты не обидишься, если я спрошу?..
— Это уж как спросишь, — хмыкнул тот, продевая ветку между двумя другими. Взглянул на вытянувшееся лицо девушки и улыбнулся:
— Спрашивай, давай. Я не из обидчивых.
— Берк… почему ты один?
— Да я и не один, вроде. Вон, ты у меня есть.
— Это только сейчас. Почему ты живёшь один, без семьи?
— Родители мои давно померли, я ещё мальцом был, а своей семьи не завёл.
— Неужели у тебя никогда не было женщины… — Аркадия запнулась и покраснела. Вышло совсем не то, что она хотела сказать, и она торопливо добавила, — Я имею в виду, чтобы заботилась о тебе, ты вот хвораешь?..
— В молодости женщины у меня были. Разные, — невесело усмехнулся Берк. — Тоже здоровья не добавило.
Девушка совсем смутилась, не зная, как понимать его слова. Куда-то не туда завела она этот разговор — двусмыслица на двусмыслице… Правильно истолковав её молчание, следопыт заговорил:
— Я в своё время немало глупостей натворил. Те же хвори… Молодой был, дурной, сила била через край. Бывало, подцепил в лесу какую заразу, отлежался чутка, травок пожевал — отпустило, и вроде как здоров. О том, чтобы долечить, не думал, всё казалось легко, чудилось, крепкое здоровье победило болезнь. Что-то и впрямь проходило, а какие-то немощи до поры угнездились внутри. А как дал слабину, все они разом и накинулись, точно свора собак на неосторожную лису. И не изгонишь теперь… так и источили всего, как жучки дерево. Встреться мне пораньше кто-то вроде тебя, кто вовремя за ум бы взяться заставил, теперь другой был бы разговор.
Аркадия перевела дух. Берк всегда умело выделял слова, придавая смыслу нужный оттенок, вот и сейчас пара слов, произнесённых с едва заметным нажимом, дали ей понять, что болезни его из леса, а женщины просто не встретилось разумной да заботливой. Ну вот, так проще, а то невесть чего подумать можно…
— А такой, чтоб жениться… Неужто не было никогда?..
— Была одна босмерка... Вроде и ладилось у нас с ней… Сколько мы с ней вдвоём по лесам отходили, сколько пережили вместе всякого… Ладилось, да не сладилось, — решительно закончил норд. Точно топором обрубил.
Девушка примолкла, не смея нарушить повисшее молчание. Похоже, её вопрос разбередил какую-то старую рану. Она помогала следопыту продевать прутья, подавала подходящие, а сама лихорадочно прикидывала, как возобновить разговор, переведя на другую тему. Берк сам пришёл ей на помощь:
— На днях бы надо на охоту сходить. Мясо у нас того и гляди всё выйдет. Едоков-то теперь двое.
— А можно мне с тобой? Я травы пособираю, грибы уже пойти должны, а ты как раз расскажешь про то, чего не знаю?
— Что ж, я не против, если хочешь — пошли вместе.
В четыре руки они быстро собрали и поставили загородку, выпустили в неё кур. Берк выделил им пару старых посудин под кормушку и поилку. Наседка, хоть и потревоженная переездом, не бросила гнезда и усердно высиживала цыплят.
Закончив обустраивать птичник, оба вернулись в дом. Норд начал готовить охотничье снаряжение, а Аркадия принялась осваивать новое оборудование, торопясь всерьёз взяться за болезнь, донимавшую следопыта.
Первый вечер у неё целиком ушёл на то, чтобы привести всё в должный порядок, и прикинуть, что и как делать, так что после ужина она лишь снова натёрла грудь Берка той же мазью.
На следующий день, сразу после завтрака, девушка написала письмо сестре, спрашивая позволения на продажу дома и поведав обо всём, произошедшем за последние дни. Заодно задала кучу вопросов о ней самой, об Алефе, о маленьком племяннике и о жизни в новой семье. Приложив к письму отложенную для Летиции половину денег вместе с кольцом и амулетами родных — пусть оставит на память, что захочет, — Аркадия отправила послание с имперской почтой и наконец принялась за изготовление сильнодействующего зелья, от застарелого кашля.
Однако с этим лекарством вышло неладно. Она дала его следопыту, было ясно, что снадобье подействовало, норд перестал покашливать и задышал полной грудью, но по тому, как он скорчился на табурете у огня, девушка видела, что ему сильно нездоровится, только пока не могла понять причины.
— Берк, что с тобой?
— Пустяки, дочка… не обращай внимания. Пройдёт.
Но нужно было не знать Аркадию, чтобы поверить, что она отступится и удовлетворится отговорками, когда взялась лечить и поняла, что от её снадобья хоть в чём-то стало хуже! Ласковыми упрёками и увещеваниями, она вынудила Берка признаться, что у него разболелся желудок.
— Вот что бывает, когда берёшься помогать, не зная всего! — охнула девушка и мысленно выбранила себя как следует. Могла же догадаться! Простая еда без приправ, нежелание допускать её до готовки, иначе как для самой себя… Да и о том, что хворей у него много, он ей не раз и не два говорил безо всяких намёков! А она… вот дура-то бестолковая! Конечно, для здорового нутра это зелье безопасно, но если что не в порядке… она перебирала в уме ингредиенты… это вообще нельзя было применять, а свойства этого, кроме нужных, необходимо было нейтрализовать…
Мысль девушки работала сразу в двух направлениях. Отмечая ошибки, допущенные при составлении зелья, она достала из сумки небольшой флакон, растворила несколько капель в кружке тёплой воды и поднесла Берку, ласково попеняв ему:
— Что же ты сразу-то не сказал? Сидишь, мучаешься… На вот, выпей это. Это уж точно не навредит.
Берк послушно осушил кружку. Через несколько минут он слегка выпрямился.
— Полегчало? — участливо спросила девушка, внимательно наблюдавшая за ним.
— Спасибо тебе. Считай, прошло. Я-то привык уже, так чего жаловаться? Обычно всё ничем-ничего, а как где недоглядишь — получай своё. Я ж тебе говорил, брось ты со мной возиться… Только расстроилась, вон.
— Расстроилась потому, что должна была догадаться! — с досадой проговорила Аркадия, — Прости меня! Больше я так тебя не подведу!
— Брось! Сама же всё и поправила.
— Ох, Берк! Кабы ты не молчал, сразу бы помогла… Ты про разные хвори-то говорил, а называть-то не называл. Давно ты с этой маешься?
— С этой-то? — норд поднял глаза к потолку, припоминая. — Да уж скоро лет двадцать тому будет…
— Двадцать?! — Аркадия пришла в ужас. Выходит, когда она появилась на свет, следопыта уже не первый год грызла эта болезнь! Привык, говорит… Привыкнешь, поди, за полжизни-то! Неужели и этот недуг нельзя вылечить? Или не нашлось, кому? Кабы знать о нём побольше…
Тем временем, норд слегка усмехнулся.
— Полно тебе. Такое нечасто бывает. Я уж давно к этой напасти приноровился. Люди-то поговаривают, мол, старая лиса Берк никогда ни у кого еды не возьмёт, за компанию не выпьет — отравы опасается. Одного не знают, что половина того, что они за обе щеки уплетают, для меня хуже отравы. И хорошо, что не догадываются, как легко меня на деле-то доконать. Что от куска обычного жареного мяса со стаканом вина меня на пару дней в бараний рог скрутить может. Пусть лучше осторожным хитрецом считают.
Аркадия слегка улыбнулась своим мыслям. Вот ей уже кое-что и известно. Вызнает и остальное, надо только подойти с умом. А там, глядишь, может и найдётся средство помочь. Как можно наивнее глядя на следопыта, она сказала:
— Берк, теперь-то я поняла, почему ты мне готовить не позволял. Но раз уж я знаю, что ты не всё можешь есть, расскажи, чего не можешь. Тогда и я смогу стряпать иногда, не наделав беды. Жареное, вот, не ешь… вина не пьёшь.
Внимательный взгляд следопыта скользнул по лицу девушки. Внезапно норд рассмеялся:
— Ох ты, невинная душа… кого провести решила! Не о готовке ты думаешь, а о том, как бы вылечить меня попытаться. Готовка это так, на десятой полке седьмой горшок! Скажи ещё, не угадал!
Девушка зарделась, но прямо взглянула норду в глаза, сжала опущенные вдоль тела руки в кулачки и твёрдо заявила:
— Угадал, конечно. А коли так, угадай и то, что я не отступлюсь. И что сумею для тебя сделать — сделаю. От того, будешь ты мне помогать или мешать, зависит только сколько времени и ингредиентов будет потрачено впустую, сколько тебе придётся зря мучиться, а мне реветь, жалея тебя. Дальше сам решай.
— Ух, какая ты сердитая бываешь! Ладно, дочка. Опять твоя правда. Вижу, не можешь ты иначе. Расскажу, как есть. Только если всё равно ничего поделать не сможешь — рук не опускай. Не мне, так другим сумеешь.
— Так расскажи, что именно ты можешь и не можешь есть. Хоть основное.
Норд вздохнул и начал перечислять. Обо многом девушка догадывалась и сама, но кое-что сбивало её с толку. Выходило похоже и не похоже на известные ей болезни. Что-то ускользало от её понимания. А чтобы браться за лечение, нужно было знать наверняка, с чем именно придётся бороться. Значит, ей необходимо докопаться до истоков, даже если придётся расспрашивать следопыта снова и снова.
— Берк… ты знаешь, как и когда заработал эту болезнь?
— Да уж знаю…
— Расскажи!.. Пожалуйста!.. Мне очень нужно это знать.
С минуту следопыт смотрел на неё долгим взглядом, затем отвёл глаза, уставился на огонь и заговорил, но совсем не о том, чего ожидала девушка.

***

— Её звали Арэнвен, — говорил Берк, и лицо его приобрело мечтательное выражение, — она была из босмеров. Я вчера упоминал о ней. Для своего племени довольно высокая, ну так и я вон какой вытянулся... До груди мне едва доставала. Познакомились мы случайно… да как-то всё и завертелось. Вместе ушли бродить по лесам, не раз друг друга выручали. Охотились на пару. Чего только между нами не было… разве что вот, ссор и размолвок. Ни к чему нам это было. Вдали от Валенвуда она о том, чтобы блюсти их Зелёный Пакт не слишком заботилась. Ела и овощи, и от растительных приправ нос не воротила. И всё же растения и их свойства знала куда хуже, чем звериные тропы. Ну, кое-что я ей рассказывал… о целебных и ядовитых свойствах того, что растёт в лесу. Бывало, с помощью трав помогал залечить небольшие раны. Она слушала, но не слишком внимательно, хотя порой сама же и задавала вопросы. Хорошо мне с ней было. Спокойно. Надёжно как-то. Пару лет провели вместе, наслаждаясь всем, что лес может дать тому, кто умеет с ним ладить. Подумывал даже предложение ей сделать. Каждый вечер засыпали бок о бок и просыпались вместе, улыбаясь утру, каким бы оно ни оказалось.
Берк помрачнел. Глубокая складка, подчёркнутая резким светом огня, залегла между его бровей.
— Так было до того самого дня. Заснули мы, как обычно, рядом. А проснулся я один. Ни Арэнвен, ни её вещей. Будто её и не было никогда. Нашёл только записку, придавленную камнем. Я поскорее развернул бумагу. Там было всего несколько слов: «Прощай. Не ищи меня. Завтрак — в котелке. Арэнвен».
Я не мог понять, что с ней случилось? Почему она ушла вот так, украдкой, ничего не сказав? Спрашивал себя, чем я мог её обидеть — и не находил ответа. Я был тогда молодым и крепким, не из тех мечтательных юнцов, которых переживания лишают аппетита. На сердце у меня лежал огромный камень, но она оставила мне завтрак, и я принялся за еду, не переставая думать, что могло случиться. «Милосердная Мара! Почему?» — прошептал я. И очнулся. К тому моменту все мои инстинкты, развившиеся от жизни в лесу подобно звериным, кричали об опасности, но, погружённый в раздумья, я не слышал их. И только произнесённое вслух имя богини милосердия заставило меня ощутить странный привкус и узнать запах… Еда была отравлена. Я с ужасом отшвырнул миску прочь, но к тому моменту успел съесть больше половины. Этот яд убивает медленно и мучительно, я сам рассказывал ей, что его иногда используют некоторые дознаватели, и тогда самые упорные за крохотную дозу противоядия, на пару минут облегчающего боль, рассказывают всё, о чём только спросят. Потом яд приканчивает свою жертву. Через несколько часов. Иногда, через пару дней. Большинство к тому времени успевает обезуметь.
Первым делом, я постарался избавиться от съеденного, но и это удалось не сразу, а время работало против меня. Я кинулся к своей сумке, где хранил различные травы, спеша отыскать противоядие, но на полпути меня скрутила боль. Всё, что бывало потом — лишь жалкие отголоски, которые вполне можно перетерпеть. Тогда же… тело свело судорогой, я упал на землю, корчась от невыносимой муки. Сквозь желчь и ядовитую пену, вскипавшие на моих губах, через нечленораздельный вой, рвавшийся изнутри, я призывал на помощь великую Кинарет и милосердную Мару. Мне удалось дотянуться до сумки. Она была пуста. Всё, до последней травинки, до самого маленького листочка сгорело в костре. Всё было кончено. В глазах плыло, боль терзала мои внутренности всё сильнее, хотя это казалось невозможным. Моё время было на исходе. Ещё немного, и разрушительное действие яда станет необратимым. Разум отказывался служить, поддавшись беспросветной панике подступающей смерти. Но инстинкт, который понуждает раненого зверя бороться за жизнь, даже когда борьба кажется проигранной, заставил меня оглядеться сквозь застившую взгляд пелену. На краю нашей с Арэнвен полянки, примерно в пяти шагах от себя, я увидел маленькие жёлтые цветочки. Шанс на спасение, до которого было не добраться. Мне не удалось бы разогнуться никаким усилием воли. Но проблеск надежды придал сил. Извиваясь по земле, я заставил себя продвигаться туда, где росли цветки зверобоя. Всё-таки, видать, моя босмерка не слишком внимательно слушала меня… не то и их спалила бы в костре.
Имена богинь, которых я всегда почитал, и чьим заветам следовал, как умел, звучали у меня в голове, вырывались с каждым стоном, и, казалось, помогали проползти ещё полшага, и ещё немного, и ещё. Наконец я дотянулся до первого соцветия и принялся высасывать нектар. В чистом виде он сам по себе не самая здоровая вещь, но служит противоядием от того, чем меня попотчевала Арэнвен. Цветки у зверобоя невелики, и нектара в них совсем мало, я не знал, хватит ли того, что выросло здесь, чтобы нейтрализовать яд, успевший всосаться в стенки желудка и разъедавший его. Последнее растение рассталось с остатками нектара. Оставалось ждать. Я сжался в комок вокруг источника невыносимой боли. Мара… Кинарет… Сколько я смогу выдержать? Может, попыткой спастись я только продлеваю свои страдания?.. Эта мысль была на удивление чёткой. Я прислушался к себе. Пусть постепенно, пусть едва заметно, но мне становилось легче. Нектар подействовал, хотя заодно и подточил жизненные силы. Через некоторое время я сумел вытянуться, но от слабости не мог встать. В висках стучали все кузницы Нирна. Голова кружилась. Даже лёжа я не всегда мог понять, где верх, где низ.
Я знал, что теперь нужна вода. Много воды, которая поможет вывести отраву. Отстегнув фляжку от пояса, я поднёс её к губам, но инстинкт попавшего в передрягу зверя вновь призвал меня к осторожности. Я слегка потянул носом и уловил тот же слабый запах, излучающий опасность. Во фляжке тоже был яд. Арэнвен не просто отравила меня, она постаралась сделать мою смерть как можно более мучительной и последовательно обрубила все нити, ведущие к спасению. Все, кроме случайно оказавшихся у полянки кустиков зверобоя. Я знал, что без воды мне всё равно конец, и уронил голову на землю, признавая своё поражение. Но тут моё ухо уловило тихое журчание, переданное землёй. Где-то неподалёку был родник. Мне с трудом удалось определить направление и доползти до него. Руки и ноги дрожали от слабости, отказывались служить. Но я добрался до воды и начал жадно глотать прохладную чистую влагу. Затем сознание покинуло меня.
Несмотря на все старания Арэнвен, мне удалось выжить. Несколько дней я провёл возле спасительного родника, где едва не умер с голоду, потому как вскоре начал испытывать потребность в еде, но любой проглоченный кусок вызывал приступы боли и немедля отторгался. Я мог пить, но не мог есть. Наконец мне удалось найти ягоды и, смешивая их сок с водой, понемногу перейти и к мякоти. Так постепенно, шаг за шагом, я снова научился принимать пищу. И всё время, будучи в сознании, я неустанно благодарил великих богинь, даровавших мне спасение там, где спасения быть не могло.
Но с того дня все болезни, ждавшие своего часа, вцепились в меня мёртвой хваткой, ослабевая лишь на короткое время. Мне пришлось заново определять для себя, что съедобно, а что нет. Ошибки, поначалу случавшиеся нередко, обходились дорого, хотя и не шли ни в какое сравнение с тем, что мне пришлось пережить тогда в лесу. Кроме того, я начал внимательнее приглядываться к лицам людей, научился неплохо понимать, что у них в мыслях и на душе, но так и не сумел понять, чего не разглядел в Арэнвен, и за что она так со мной обошлась.
Не знаю, как бы я поступил, если бы она просто ушла… Вспоминая себя тогдашнего... может, всё же бросился бы на поиски, чтобы хотя бы поговорить, выяснить, что случилось... а мог и запить с досады, хотя прежде к этому не тяготел… Но на деле мне не светило ни то, ни другое.
Больше я никого не подпускал к себе так близко. С одной стороны, уже не доверял, с другой… зачем ломать кому-то судьбу жизнью с такой развалиной, какой я стал?
Берк надолго умолк, уставившись в угасающие угли очага. Наконец он вздохнул:
— Ну, дочка, кажется я теперь на все твои вопросы разом ответил. И о семье, и о болезни, — и поднял глаза на Аркадию.
Лицо девушки было мокрым от слёз, чего она не замечала, вся во власти услышанного. Как бы ей хотелось перенестись назад во времени, очутиться на той полянке, выбить у Берка из рук миску с отравой, прежде, чем он съест хотя бы ложку! Или хоть немногим позже, чтобы дать ему надёжное противоядие, вылечить, выходить, облегчить его страдания! Её там не было. Ему пришлось один на один сражаться с мучительной смертью, чтобы в итоге вырвать у неё победу… Но, боги, какой ценой!
— Ну вот, снова довёл тебя до слёз... — огорчённо покачал головой следопыт, — не надо, доченька, это в прошлом. Никому я об этом не рассказывал, и тебе не следовало.
— Нет, Берк! Спасибо тебе, что рассказал… Я обещаю, что найду способ вылечить твои болезни, а что не удастся исцелить, заставлю уснуть так глубоко, чтобы ты о них и думать забыл! Я клянусь, что не успокоюсь, пока не сделаю всё, что смогу! Да будет Мара свидетельницей моей клятвы, и да поможет мне Кинарет своими щедрыми дарами!
И она прижалась влажной щекой к его руке. Норд с грустной улыбкой покачал головой, поглаживая её другой рукой по волосам.

***

Аркадия сдержала слово. Все свои силы она посвятила поставленной задаче. Отправившись с Берком в лес, девушка прилежно собирала растения и грибы, дотошно расспрашивала следопыта обо всём, чего не знала, вникала и училась. С добычей им повезло довольно быстро, и пока норд занимался заготовкой впрок оленины, девушка продолжала возиться со своими приспособлениями и травами.
Между тем, пришло письмо от Летиции. Та взяла на память только отцовский амулет, а всё прочее вернула сестре. Она с радостью дала согласие на продажу дома, понимая, каково было бы Аркадии там жить и поддерживать порядок, но наотрез отказалась от своей доли денег. Она объясняла это просто — они с Алефом живут, ни в чём не нуждаясь, а вот сестре, буде понадобится собственное жильё, пригодится всё, что удастся сохранить. В том же письме Летиция благословляла Берка за доброту к её бедной сестре, и желала ему всех благ, какие только можно вообразить.
Пару раз к Аркадии обращались местные жители, и она не могла отказать им в помощи, по счастью, при её умениях совсем не сложной. Ей наградой стала людская благодарность, выраженная в деньгах и доброй славе. Но сама девушка была занята решением той задачи, что поставила перед собой. Изменив рецептуру своего первого зелья от кашля, она сделала его полностью безобидным для Берка, и тому стало заметно лучше.
Но больше всего ей хотелось избавить норда от последствий тяжелейшего отравления, подорвавшего его здоровье на долгие годы. Сперва эта задача приводила её в отчаяние. Ну что тут можно поделать?! Будь это какая-то зараза, поселившаяся у него внутри, достаточно истребить её гнездо, и дело пойдёт на лад. Уж она нашла бы на неё управу! А как быть с тем, что много лет тому назад было изъедено ядом, от которого не осталось и следа? Ей представлялось нечто вроде старого шрама… который, обычно, менее чувствителен, чем здоровое тело! Чутьё подсказывало девушке, что выход есть, и даже сейчас можно восстановить работу внутренностей, нарушенную грубым чужеродным вмешательством. Возможно, что-то связанное с регенерацией… но тут надо быть очень осторожной. Нужны были знания, которых сельской девчонке отчаянно не хватало. И Аркадия ухитрилась добраться до остатков библиотеки, прежде принадлежавшей Гильдии Магов. Среди старинных книг по алхимии она, наконец, отыскала нужную ей зацепку.
Сперва она не поверила своим глазам. Это было не решение, но его основа, отправная точка. Девушка работала день и ночь, забыв о себе и вызвав немалую тревогу и упрёки Берка.
— Ай, подожди! — Нетерпеливо отмахивалась она от него. — Ещё чуть-чуть, и я отдохну. Не беспокойся обо мне!
— Я вот о себе тоже до поры не беспокоился, только мне это боком вышло, — ворчал на неё Берк.
Однажды утром, когда норд вновь возился с охотничьим снаряжением, подумывая отправиться в лес на пару дней и прихватить с собой Аркадию, чтобы та хоть в палатке, вдали от своих колб с ретортами и кальцинаторами, отдохнула и выспалась как следует, та сама явилась перед ним, сияя, как новенький септим.
— Ну, красавица, отрадно видеть тебя такой довольной! Никак клад отыскала, — улыбнулся следопыт.
— Отыскала! — девушка схватила его за руки, — Берк, теперь я смогу тебя вылечить от последствий того отравления! Ты будешь здоров! Как раньше!
Она пустилась в пляс, потянув за собой норда.
— Ну уж прямо, как раньше, — Берк улыбался, радуясь её радости, но не слишком веря в то, что ей удастся задуманное. Аркадия вдруг стала преувеличенно серьёзной.
— Ну, не могу обещать, что ты сможешь без последствий до отвала есть обжаренное сало в остром соусе, запивая бутылками бренди, но на это и так не у каждого здоровья хватит, а понемногу и такое не повредит, — она рассмеялась, сверкая белыми зубами.
— Шутки у тебя, — добродушно проворчал Берк, — от одних слов худо делается!
— Ладно, обещаю, что не стану тебя насильно этим кормить. Разве — сам захочешь. Только, — девушка посерьёзнела, — дело это не быстрое, за день-другой не вылечить. Ну и с едой покамест надо будет ещё осторожнее, чем обычно, пока совсем не поправишься. Хорошо, что мы кур оставили. Яйца как раз на пользу тебе будут.
Она взялась за приготовление нужных снадобий. Таких сложных зелий ей варить ещё не доводилась, но девушка была уверена, что всё делает правильно, она много раз всё перепроверила, прежде, чем браться. Приготовление некоторых составов имело промежуточные этапы. Как-то поздним вечером Аркадия как раз завершила один из таких этапов. Полученному веществу нужно было дать отстояться, а оно, как на грех, испускало такой едкий пар, что опасаясь, как бы Берку не стало трудно дышать, девушка вышла с курящейся паром колбой на крыльцо, подождать, пока он развеется. Из курятника послышалась какая-то возня, и чьё-то гладкое полное лицо повернулось к Аркадии. Девушка взвизгнула от страха, и непроизвольно махнула на него тем, что держала в руках. Раздался дикий рёв, и кто-то, проломив плетень, ринулся в темноту.
На двойной крик — Аркадии и неизвестного, из дома, как был, босой и в рубахе навыпуск, выскочил Берк. Секунда потребовалась ему, чтобы заметить убегающего и устремиться следом.
Девушка, сообразив, что в руках у неё колба с едким веществом, тихонько охнула. Благодаря узкому горлу сосуда, выплеснула она не больше половины. Но что стало с тем, в кого оно попало?! Отставив алхимическую посудину в сторону, она подошла к курятнику. Одна курица лежала со свёрнутой шеей, наседка, чуть живая, тоже смотрела на сторону, видимо, тут неизвестный не успел довести своё дело до конца. Насиженные яйца оказались разбиты. Аркадия взяла пострадавшую птицу, осторожно поправила ей шею и прибинтовала к ней по сторонам пару лучинок. Затем влила наседке в клюв немного зелья восстановления, и вернула её в курятник. Вытряхнула яйца из разорённого гнезда, и хотела уже унести убитую курицу в дом, когда из темноты появился Берк.
— Оставь! — непривычно резко сказал он.
Девушка попятилась, не понимая, чем рассердила своего друга и покровителя.
— Прости! Я не на тебя, а вот на этого злюсь, — повинился перед ней норд. Только тут Аркадия заметила, что тот приволок с собой их незваного гостя, — Нет, каков?! Нашёл, смотри-ка, на меня управу. В птичник залез!
Он встряхнул за шиворот перепуганного полноватого стражника, который обещал припомнить ему выходку со стулом. На левой щеке последнего уродливым цветком багровел ожог, чудом не задевший глаз.
— Беги за стражей, дочка, а этого я пока здесь подержу.
Аркадия метнулась в темноту. Она боялась опоздать, боялась, что непонятный злой человек чем-то навредит Берку. Стражу легче всего найти у ворот, и она помчалась туда.
Но по пути её окликнул тот самый паренёк, которого следопыт пристроил в стражники:
— Всё в порядке?
Сегодня был его черёд патрулировать улицы. А когда по ним мечутся перепуганные девушки, дело, видимо, неладно.
Запыхавшаяся Аркадия помотала головой:
— Нет… там… Берк… Скорее!
— Что с Берком?! Жив?
— Да! Но там кто-то… он хочет ему зла… Берк поймал… послал за стражей!
Парень повернулся и бегом направился к дому следопыта. Девушка поспешала рядом. Оба вынырнули в из темноты в тёплый свет, падающий из распахнутой двери.
Молодой стражник подошёл к следопыту.
— Берк? Что тут случилось?
— А то и случилось, что этот вот красавец нашёл наконец-то способ со мной поквитаться. В курятник залез кур душить. Девочку мне напугал до полусмерти.
Парень прошёл к птичнику. Убитая курица лежала на прежнем месте, перевязанная шея второй говорила сама за себя.
— Ещё яйца расколотил… вот-вот должны были цыплята вывестись, — горестно добавила девушка.
— Ясно. Именем закона… А это у него что? — прервал сам себя молодой стражник.
— Это я его… нечаянно… зельем плеснула с перепугу, — виновато потупилась Аркадия.
— Осталось добавить: «я больше не буду»! — хмыкнул Берк, — Так ему и надо.
— Тогда я отправлю его за решётку, завтра начальник с ним разберётся.
— Нет, погодите… ну, ведь нельзя же так… Берк, заведи его в дом, — попросила девушка.
Там она наскоро промыла ожог, и нанесла на него немного нового снадобья, повышающего регенерацию. После чего сникший мститель был отведён, куда следовало.
На следующий же день он был с позором изгнан из стражи, и хотя вместо чудовищного шрама, после забот Аркадии, остался едва заметный, к нему намертво прилепилось прозвище «Меченый», полностью вытеснившее, его настоящее имя - Рибус. А девушке, таким образом, выпал нечаянный шанс проверить новое снадобье в действии. Берк, присутствовавший при увольнении стражника, предупредил его:
— На первый раз ты лишился хлебной должности. Попробуешь ещё что-нибудь выкинуть, угодишь за решётку. Это я тебе обещаю твёрдо. Вот и подумай.
Тот подумал, да так усердно, что решил поскорее заняться торговлей и оставить Коррол, где, казалось, каждая собака глумливо скалилась ему вслед. Он обзавёлся бархатной полумаской, придававшей ему налёт таинственности, иногда не лишней для купца, но показываться в ней предпочёл в других городах Сиродила.
Плетень был восстановлен, из задушенной курицы вышел неплохой суп, пришедшийся весьма кстати при начатом лечении Берка. Оно, как и предсказывала Аркадия, оказалось долгим, но к концу года помолодевший следопыт, недоверчиво прислушиваясь к своим ощущениям, наслаждался щедро приправленной пряными специями жареной олениной и вином с виноградника Алефа, присланным Летицией, а девушка со счастливой улыбкой сидела рядом, отламывая небольшие кусочки от своей порции и отправляя в рот. Скоро ей придётся вернуться к алхимическому столику — люди ждут её снадобий, зима не всем пошла на пользу. А пока она от всей души благодарила обеих богинь, благословивших её начинание.
Прежние горести понемногу забылись, родительский дом был успешно продан, в нём поселилась молодая семья, жизнь Аркадии вошла в колею. Порой она то одна, то в компании Берка навещала сестру, но чаще бродила с ним по лесу, собирая целебные травы.

 

200 г. 4 Э. Месяц Последнего зерна.

 

200 г. 4 Э. Месяц Последнего зерна.

 

Первенца Алеф с Летицией назвали Ульфом. Хотя ему досталось нордское имя, внешне он выглядел чистым имперцем: смуглым, черноволосым, темноглазым, с характерным носом. От отца Ульф унаследовал могучее сложение, выдававшее северные корни, необычайную силу, добродушный, в меру жизнерадостный, в меру серьёзный нрав и чувство справедливости. Но всё же ростом повзрослевший Ульф заметно уступал Северному Медведю, даже среди крупных соплеменников казавшемуся почти великаном. Благодаря материнской крови, парень оказался несколько более вспыльчивым, чем Алеф. Он рос некрасивым, но обаятельным, обладающим даром вызывать в людях симпатию. Его было невозможно не любить. Ульф был любимцем семьи и соседей, но всеобщая любовь ничуть не испортила парня, щедро платившего окружающим той же монетой. Больше всех, однако, в нём не чаял души дядя Вилмар, благодаря его рождению со спокойной совестью отправившийся в море сразу после сбора урожая в том же году. То, что в семье, помимо Алефа, появился новый мужчина, пусть пока и совсем маленький, окончательно развязало ему руки. Возвращаясь из плавания, Вилмар всегда старался особо порадовать любимого племянника.
Фелиция ясно представила себе лицо Ульфа, обрамлённое короткой бородой, его изредка мелькавшую белозубую улыбку, оттенённую смуглой кожей и угольно-чёрными волосами.
Сейчас Ульфу было двадцать шесть. С двадцатилетнего возраста он служил в Легионе, неплохо продвигаясь по службе. Но уже давно от него не приходило весточки...
Следом за Ульфом, тремя годами позже, в 178 году, Летиция родила старшую дочь, Офелию. Девочка пошла в нордскую родню, наделившую её рыжевато-золотистыми волосами и глазами, голубыми точно тени на снегу в солнечный день. Материнская же кровь подарила ей более тонкие, чем обычно у нордов, черты лица и выразительный нос. С детства девочка была рассудительной и довольно упрямой. Впрочем, хотя она и делала всё по-своему, но на редкость разумно, родителей любила и почитала, а они, смирившись с твёрдостью характера дочери, рано перестали лезть в её дела. Ульф обожал её, пожалуй больше всех. По-своему, она платила ему тем же, но была из тех, кто не умеет бурно выражать свои чувства. Её любовь была спокойна, как тихая заводь, но крепка и незыблема, как скала. Офелия выросла статной, крепкой и красивой девушкой. Когда в один прекрасный день она предстала перед родителями, держа за руку молодого имперца по имени Терций, заявив, что выходит за него замуж, те, ни словом не возразив, стали готовиться к свадьбе, которая должна была состояться этой осенью после сбора урожая. Уступчивость родителей объяснялась двумя причинами: во-первых, если Офелия что-то решила, то сделает непременно, и отговаривать её бесполезно, а во-вторых, её избранник пришёлся им по душе, как практически всё, что делала их разумная и самостоятельная дочь. Алеф начал вести с Терцием общие дела, часто они обсуждали детали предстоящего брака, и будущий зять устраивал отца невесты всё больше и больше.
Фелиция шевельнулась. Боль в спине разогнала сон, постепенно овладевавший ею. Офелия. Спокойная, красивая, величавая. Говорили, что она похожа на покойную бабушку Фрейю в молодости и на тётю Ронду, живущую в Хаммерфелле. Может и так, но Фелиция не встречала никого, кто казался бы ей красотой равным Офелии.
Зато третий ребёнок, рождённый Летицией в 181 году, оказался бичом всей семьи. С малых лет Сержио проявлял исключительно дурные наклонности, которых не могли в нём искоренить ни лаской, ни строгостью. Светлые волосы норда сочетались у него с почти чёрными глазами имперца, вечно бегающий взгляд которых выдавал нечистую совесть. Он постоянно устраивал окружающим различные каверзы и мелкие пакости, за что бывал крепко бит сверстниками и порот взрослыми, доведёнными до исступления его выходками, причём не только из числа родни, но не унимался.
От Ульфа ему перепадало чаще других, но брата, единственного из всей семьи, он уважал и, даже, похоже, по-своему любил, насколько такое светлое чувство было доступно его порочной натуре. Хотя старший брат и обладал рукой почти столь же тяжёлой, как у отца, но устроив Сержио очередную взбучку, он никогда потом не жаловался на него родителям, считая, что раз тот своё получил, то и говорить больше не о чем.
Офелию младший братец терпеть не мог, поскольку ему никогда не удавалось вывести её из себя. Уличив Сержио в какой-нибудь каверзе, сестра хладнокровно брала его за ухо, могла от души приложить спиной о стену, могла долго отчитывать абсолютно ровным голосом, периодически встряхивая, как нашкодившего щенка, после чего была вполне способна пойти и спокойно, со всеми подробностями, описать его похождения родителям, если считала, что им следует об этом узнать. Отца Сержио побаивался, зато мать ни во что не ставил.
Его неудержимо влекло всё порочное. В девятнадцать лет дурные привычки и злоупотребления уже наложили свой отпечаток на его лицо. Вокруг глаз залегли отчётливые лиловатые круги, нездоровый румянец в ярких прожилках лежал на скулах, ярко выделяясь на фоне бледной кожи.
Лицо Сержио точно живое встало перед мысленным взором Фелиции. Бегающий взгляд, вечная смесь наглости и заискивания… Она старалась найти в себе силы его простить — и не находила. В том, что её жизнь рухнула, был виноват он и только он. Но разве, разрушив всё, он и сам не получил по заслугам? Разве смерть не списывает все счета?
Фелиция была младшей из четверых детей Алефа и Летиции. Она родилась в 184 году и была на три года младше Сержио. Как и старший брат, девочка пошла в имперскую породу и сильно походила на мать и тётушку Аркадию, которую видела лишь однажды, но, увы, была лишена их привлекательности. Тихая и задумчивая вдобавок к некрасивой внешности, она пользовалась репутацией «девочки со странностями». Особенно после того, как в шестилетнем возрасте познакомилась с Аркадией, приезжавшей в Скинград. Встреча с тётушкой перевернула жизнь маленькой Фелиции, на всю жизнь заразив страстью к алхимии. Аркадия, видя у девочки очень хорошие задатки для этого занятия, показала ей то, что было доступно племяннице в силу возраста. Мать не возражала, а отец, у которого Фелиция была любимицей, и подавно. Лоттино семейство тоже хорошо относилось к девочке, но соседи, глядя на неё, покачивали головами.
Больше всего Фелиция любила отца и старшего брата Ульфа. Нередко она наблюдала за тем, как те выполняют мужскую работу, строят, мастерят, и бралась помогать, перенимая опыт, который девчонке вроде как и ни к чему. Те не отказывались научить Фелицию тому, что её интересовало, про себя полагая, что она старается быть поближе к ним, ища защиты от проделок Сержио. Младшей сестре доставалось от него больше всех, но как не бился злокозненный братец, ему ни разу не удалось довести её до слёз.
Что ж… напоследок он расстарался. Все невыплаканные слёзы, бывшие на его совести, она пролила за эти дни.
Впрочем, не хуже Фелиция делала и то, что полагалось уметь будущей женщине. Даже хозяйственная Офелия, не слишком щедрая на похвалу, не раз одобрительно кивала, глядя на помогающую матери сестру.
Но больше всего девочка любила в одиночестве бродить по окрестностям, собирая грибы, растения и прочие ингредиенты. Она научилась бесследно растворяться в лесу, чтобы Сержио не мог её выследить. Впрочем, не сказать, чтобы она так уж хорошо освоила искусство скрытности. Просто прогулки в поисках трав, грибов и кореньев научили её ориентироваться в лесу, брату же лес был чужд. Человеческие пороки не живут в глуши, их тянет к подобному — в таверны, в кабаки, в дома с доступными женщинами. Так в лесу Сержио быстро терял сестру из виду, и уходил, чтобы предаться другим забавам. Например, к играм с детьми из компании, где верховодили отпрыски тех полуразбойников, что скрывались по лесам во время Великой Войны и вернулись по домам с её окончанием. Нравы там царили вольные, чужое запросто становилось своим, а азарт и бандитская романтика были возведены почти что в культ. К той же компании прибились и двое сыновей Лотты — Ульвар и Трильф, один из которых был на год старше, другой — на год младше Сержио.
Хранить дома свою добычу и там же заниматься изучением алхимии Фелиция не решалась после того, как однажды братец испортил всю её работу, перемешав все снадобья и зелья и уничтожив ценные ингредиенты.
В тот раз отец наказал его так, как ни разу прежде, но добился лишь того, что он только сильнее начал допекать сестру, впрочем, действуя более изобретательно и осторожно. Чем старше становились оба, тем лучше Сержио учился скрывать свои проделки и более невыносимым становился.
На помощь Фелиции пришла Селия, показавшая двоюродной сестре тайники, которые они в детстве использовали с близнецами Ричи. Сама она уже давно вышла замуж за Констанса и «тройняшки», неразлучные, как и прежде, жили в имении Ричи.
Селия всегда держалась чуть в стороне от остальной семьи, не испытывая к ней как неприязни, так и особого интереса, впрочем, если к ней обращались, никогда не отказывалась помочь и, коли бралась за дело, принимала живейшее участие в проблемах родичей, но сделав, что требовалось, вновь отходила в сторону. Иного отношения с её стороны удостоилась только Фелиция. Селия по своему опыту хорошо понимала, каково приходится «не такой» девчонке, лишённой, к тому же, той поддержки, что всегда имела она сама в лице близнецов Ричи.
Из Лоттиной семьи девочка больше всех любила именно Селию. За ненавязчивое понимание, поддержку и помощь в нужные моменты и даже за необычную внешность. Очень высокая и худая, с некрасивым, но тонким и породистым лицом, Селия издали могла сойти за женщину из народа меров. Её волосы рыжевато-ржавого цвета всегда были очень коротко острижены. Фелиции никогда не удавалось понять, было ли небрежное исполнение этой причёски дополнительным штрихом, или просто следствием равнодушия к данному вопросу. Оказавшись вместе с близнецами владелицей богатого имения, Селия могла позволить себе красивые одежды, каких девочка не видела в своём кругу. Чаще всего супруга Констанса носила светло-оранжевое шёлковое платье с белоснежной отделкой, очень идущее к её золотисто-карим глазам.
Ведением своего хозяйства «тройняшки» Ричи практически не занимались, переложив эти хлопоты на плечи надёжного управляющего, искренне преданного семье, и, говоря по совести, это было лучшее, что они могли сделать для своего процветания.

Фелиция, обретшая, благодаря Селии, укромное убежище для занятий алхимией,  к которой имела настоящее призвание, успела к шестнадцати годам многому научиться. Даже сейчас снадобье, которым Лотта смазывала ей спину, и отвар, которым поила её на ночь, были из тех запасов, что некогда успела приготовить девушка, но хранила у родных, отчасти, чтобы уберечь от Сержио, отчасти, чтобы те и сами могли ими воспользоваться, если возникнет такая необходимость.
Девушка задумалась о тётушке Аркадии, обучившей её основам и даже оставившей пару книг, по которым она могла заниматься. Если бы она могла сейчас увидеться с ней, ей, возможно, стало бы легче. Жаль, что та давным-давно живёт так далеко… А вышло это так.

[Thea]

Наконец-то добралась до продолжения Саги! Пришлось начать заново, так как в прошлый раз далеко не ушла, но уже с первых строк всё вспомнила, и вновь меня затянуло! Эта первая сцена, как мне кажется, затянет любого. Даже тех, кто ни с Лакиром, ни с его роднёй не знаком. Настолько там всё живое. Даже не знаю как это описать, но читая, словно оказываешься там. Видишь, чувствуешь, дышишь. Ситуация не из самых приятных, конечно. И явно показывает, что случилось что-то весьма жуткое и трагическое, но от огня свечи и запахов трав исходит такой уют, что просто невероятно.

К сожалению дальше начала я пока не ушла, но сейчас собираюсь продолжить чтение и очень радуюсь, что кусочек вышел такой солидный у тебя. Спасибо, что нашла время и силы написать эту историю. Очень надеюсь, что пока я прочитаю всё, ты закончишь с продолжением

[Joke_p]

Спасибо огромное за тёплые слова.

Очень рада твоему возвращению, кстати, и расслабившаяся в твое отсутствие муза, вроде бы, несколько мобилизовалась. С продолжением я пока... продолжу... 

Не знаю, хорошо это или плохо, но сейчас повествование превратилось в отступление от отступления от мелкой ремарки, разросшейся в рассказ. Так что пока творю, как творится, добавляются сторонние персонажи, сплетаются их истории, местами потоки времени разделяются, и непонятно, как всё увязать в последовательно-параллельный процесс.Так что с окончательной сборкой саги и истории Лакира придётся, по-видимому, здорово попыхтеть. Но фрагменты, доведённые до сколько-нибудь логического итога, постараюсь выкладывать.

Ну и, как обычно, жду комментариев по мере прочтения.

[Thea]

Прочитала про Алефа. Очень ему повезло, что так всё вышло. Хотя и долгий путь к выздоровлению вёл. Тяжело было на него смотреть, как он там лежал такой. Здорово у тебя получилось передать атмосферу.

Понравилось, что всё опять логично. Не было ощущения, что "так не бывает"! Персонажи задумываются над последствием своих действий, всё происходит естественно. И описано, конечно, опять всё просто замечательно! И, что особенно радует, атмосфера Скайрима не теряется, хотя эта история не о прохождении игры уже. Кстати, опять порадовали "исторические" кусочки, помогающие поддержать эту атмосферу в том числе. Тут и морозы начались, и война. И ещё понравилась карта с пометкой случившегося. Не знаю, конечно, был ли в то время период морозов, но даже если не было, звучат такие вещи всегда очень интересно. То есть, что не только об отношениях героях и их приключениях рассказывается, но и о самом мире.

[Joke_p]

Радует, что история Алефа произвела впечатление. Ну и за атмосферой стараюсь следить, голые события так не смотрятся, самой не нравится, когда привязки к окружению нет.

С картой там не просто пометки, там реально есть подходящее место для засады и овраг, куда можно скинуть тела так, что с дороги не видно, и расстояние, которое реально преодолеть... пришлось погонять персонажей "испытателей", чтобы не наврать. Так же и с расположением дома. Самого дома в Обливионе нет, конечно, но за прошедшее время вполне могли и новые деревушки появиться и отдельные дома, так что... 

Постараюсь сильно не застревать с очередным продолжением/отступлением... 

[Thea]

Дочитала! Герои прекрасные, а твоё умение описывать всё в должных подробностях вновь на высоте. Но и чем больше привязываешься ко всем, тем тяжелее читать об их боли. Тут и война идёт, принося свои трагедии. И время тоже не стоит, а шевелится, кого-то забирая. Аркадии досталось немало боли, и я рада была за неё, что она нашла в себе силы идти дальше и даже смогла помочь кому-то. Понравилась очень история Берка. Конечно, все эти сторонние персонажи разрастаются, замедляют историю, но зато какие интересные они бывают!

Ещё безумно порадовали детишки. Тройняшки просто чудо. И не только из-за тех чудес, на которые они оказались способны. =) Переживала, кстати, за первенца Алефа. Думала, как бы не был богатырь матери своей не по силам.

А ещё был момент, когда аж муражки по коже. Казалось бы, ничего такого, но тут Лакир же родился!

 

С Фелицией теперь понятнее стало о том кто она. И как же грустно, что Сержио такой... Но, не могут же все быть клёвыми в семье.

 

Если честно, я разрываюсь между желанием узнать о том, что там было дальше и страхом перед этим. Не хочу сказать, что у тебя тут особо много драмы или трагедий или что ты описываешься там как-то жестоко, нет! Просто герои уже так полюбились, что уже не хочется смотреть на их страдания, а хочется видеть только радость в их жизни. Но я вообще просто всегда больше позитив люблю, не вздумай из-за этого в истории что-то пытаться изменить. Мне нравится, что ты пишешь то, что встаёт перед твоим внутренним взором. Оно ощущается потом естественным и правильным.

[Joke_p]

Собственно, Фелиция всю эту Сиродильскую сагу и вытащила... ладно, пока про неё спойлерить не буду, когда допишу - станет ясно, о чём я. Но Лакир только Ларса, Алефа и Лотту с Марием потянул за собой, а эта девочка вытянула такой клубок... в частности историю Алефа и Летиции, а дальше - больше. Одно цеплялось за другое. Вот что у Алефа была старшая сестра Ронда, которая вышла за редгарда и уехала в Хаммерфелл, и что был младший брат Вилмар... в истории про Ларса и Лотту я этого не знала, как и того, что Ларс воевал. А по мере описания Великой войны поняла, что он в стороне не останется.

 

А вот Берк, сначала возникший как эпизодический персонаж-следопыт, но как-то сразу с именем, с некоторыми чертами характера, вон куда в итоге вывелся. И очень он мне полюбился даже пока не думала, что с ним что-то ещё увяжется, а дальше стало интересно уже про него...   Тем более, что некоторая увязка с историей Фелиции тоже косвенно, но есть. Также не думала, что талморцы, которые напали на отряд Алефа, ещё всплывут...

 

Тройняшки мне тоже нравятся, особенно Селия, но их порознь невозможно воспринимать почти. С позитивом в истории несколько не очень... но когда понимаешь, что было так - хоть и жалко, а из песни слова не выкинешь... Иногда и хотелось бы что-то поменять, но... понимаю, что на деле было не так. Приходится мириться с тем, что есть. 

 

Ну и Лакир родился после войны, да... Сейчас пишу кусок, где переплетаются несколько персонажей, у каждого из которых есть своя история, но постараюсь там изложить только текущий промежуток времени и вернуться всё же к тому, что там про Фелицию и прочих, с чего начала и на чём пока остановилась в Сиродильской саге. 

Сообщение отредактировал Joke_p: 05 апреля 2019 - 20:27

[Joke_p]

Довела до некоторого логического завершения очередной кусок. Пришлось добавить в конце предыдущей части пару абзацев, чтобы увязать с дальнейшим. К 200 году и его событиям обещаю ещё вернуться, а пока... 

 

Зимняя охота.

Зимняя охота.

Зима 179 — 180 гг. 4 э. выдалась на редкость ненастной и холодной по меркам Сиродила. Непогода следовала за непогодой — то непривычный мороз, то мокрый и тяжёлый снег, и вместе с тем сильные ветры… Крестьяне почти не привозили в Коррол мяса, и Берку приходилось много охотиться, чтобы не только обеспечить себя и Аркадию, но и чтобы нашлось, что продать другим горожанам. До поры он ни разу не возвращался без добычи, однако так везло далеко не всем. Многие охотники в тот год и вовсе отказались от затеи бродить по лесам до весны.

Девушке эта зима тоже прибавила работы — столько больных одновременно она не видела с тех пор, как лечила раненых во время войны. Незадолго до конца месяца Вечерней звезды следопыт и его приёмная дочь отдали свои запасы женщине, у которой некому стало заботиться о пропитании, когда разом слегла вся семья. И Берк, тревожно поглядывая на небо, снова засобирался на охоту.
— Скоро опять будет носа не высунуть. Управиться бы до непогоды… Ты и так из сил выбиваешься, готовишь снадобья для половины города. А ежели ещё и впроголодь… Сама свалишься, того и гляди.
На этот раз Аркадия не могла отправиться с ним — трав зимой не соберёшь, а работы у неё было по горло. Проводив Берка, она снова принялась за дело.
Когда девушка только поселилась у норда, ей удалось вылечить его от многих старых болезней, так что здоровье не подводило следопыта уже больше четырёх лет. А то было вот-вот помирать собирался…

***

В тот день удача отвернулась от бывалого охотника. Ему посчастливилось добыть лишь пару кроликов. Он торопился вернуться, пока не разыгралось ненастье, а спешка никогда не доводит до добра. Приметив стадо оленей, Берк хотел побыстрее подобраться поближе и начал переходить ручей по переброшенному через него бревну, не проверив надёжность этого моста. Сама валежина была прочной — тут бы опытный следопыт не ошибся, но дождь и снег подточили глинистый берег. Дальний конец бревна сорвался вниз, и норд упал, по пояс провалившись в быструю студёную воду, скованную у берегов корочкой льда.
Олени, напуганные шумом падения, сорвались с места и скрылись в лесу. Добыча, казавшаяся такой близкой, ушла. Охотник успел забраться слишком далеко от дома, чтобы возвращаться по холоду, промокнув насквозь, а по вершинам деревьев уже пронёсся тревожный ветер, предвестник грядущей бури. Берк знал неподалёку хорошее укрытие, где можно было развести огонь, обсушиться и переждать непогоду. Это была маленькая пещерка в небольшом холме под корнями огромного дерева. Охотники и лесорубы иногда ночевали в ней и оставляли после себя запас дров, чтобы им ли, другим ли было из чего по-быстрому сложить костёр, когда придётся воспользоваться этим убежищем вновь.
Норд поспешил туда. Добравшись, он развёл возле входа костерок и уже начал отогреваться, когда налетел шквал. Лес наполнился стоном и треском ломающихся деревьев. Затем на несколько томительных минут всё стихло, а потом буря разыгралась в полную силу.
Взбесившийся ветер нёс комья мокрого тяжёлого снега, облеплял им стволы и ветви, а затем с диким хохотом налетал на изнемогающие под этой ношей деревья, ломал их, выворачивал с корнем. Не избежал подобной участи и тот древесный исполин, под которым нашёл пристанище Берк. Холм был весь пронизан корнями, и огромное дерево, поваленное бурей, полностью разворотило его, разрушив укрытие охотника. Ветер и мокрый снег мигом затушили огонь, вынудив норда спешно искать, где бы спрятаться от урагана в лесу, то и дело содрогавшемся от падения очередного ствола.
Так и не успев толком обсохнуть и согреться, Берк двинулся в сторону дома, попутно стараясь отыскать место, где можно развести огонь и переждать бурю. Разбушевавшийся пронизывающий ветер норовил сбить его с ног, которые в промокших штанах и сапогах вскоре почти потеряли чувствительность, хотя ещё недавно болели от холода. В горле запершило. Следопыт кашлянул. Нужно было хоть какое-то укрытие, иначе он просто замёрзнет. О том, что он может оказаться на пути очередного падающего дерева, охотник старался не думать — от такого не защитишься. Непослушными губами он прошептал имена Мары и Кинарет, как прежде прося у них защиты и помощи.
Короткий зимний день догорал, в лесу быстро темнело. Идти стало ещё труднее. Изнурённому, до костей промёрзшему норду, посчастливилось набрести на бурелом, который мог хотя бы кое-как прикрыть его от ветра. О большем мечтать не приходилось. Несмотря на сырость и ветер, Берк сумел снова развести небольшой костёр и принялся спешно отогревать окоченевшие ноги. Груда валежника, за которой он укрылся, послужила заодно и топливом для костра. Охотник растирал замёрзшие конечности, пока их чувствительность полностью не восстановилась. Хотя согревалась лишь сторона, обращённая к огню, норда вдруг прошиб пот. Затем его вновь затрясло от холода. Следопыт покачал головой: верный признак начинающейся болезни.
Надо было собираться с силами и двигаться к дому. Норд прикинул, сумеет ли дойти до города, преодолевая порывы ветра, сбивающие с ног, и понял что выходит совсем не ладно. Даже если он с неимоверным трудом доберётся до городских ворот такой ненастной ночью, никто его не услышит и не откроет. Стражники наверняка попрятались от непогоды, и можно ли их за это винить? Во время бури люди по дорогам не шастают, благо таверны в Сиродиле мало не на каждом шагу. Впрочем, едва ли у него вообще хватит сил на такой переход. А здесь был хотя бы огонь, позволяющий отогреться.
Берк поворачивался к костру то одним боком, то другим, чтобы не замёрзнуть, но чем дальше, тем больше хотелось лечь и не двигаться. Всё чаще его одолевал кашель, разболелась голова. Уже понимая, что всю ночь без сна ему не продержаться, охотник наломал с валежника старых веток, устроив из них подобие лежанки. Сознание то обретало кинжальную остроту, то уплывало куда-то в смутное дрожащее марево. Не засыпать, сколько достанет сил, поддерживать огонь… Лишь к середине ночи буря начала стихать, а совсем улеглась только ближе к утру.
Первые же порывы ветра заставили Аркадию то и дело напряжённо прислушиваться и бросать тревожные взгляды на дверь — не идёт ли Берк? Он хотел вернуться раньше, чем разыграется непогода, но время шло, ураган свирепствовал, а охотник всё не появлялся. Работа валилась у девушки из рук, несколько раз ей мерещился слабый стук, и она кидалась к двери, с тем, чтобы разочарованно вернуться к своему алхимическому столику. Никого. Обед, бережно закутанный, чтобы сохранить тепло, напрасно ожидал едоков. Молодая имперка от тревоги за Берка совсем лишилась аппетита, а его самого всё не было. Наконец она заставила себя проглотить несколько ложек похлёбки на ужин, и легла, чутко вслушиваясь в завывания бури. Хотя следопыт и был в лесу как дома, но, рассчитывая вернуться в тот же день, ушёл налегке. А если, упаси Мара, с ним что-то случилось? Деревья этой ночью ломались, точно прутики. Упади такое неудачно, покалечит, а то и убьёт. Она тешила себя робкой надеждой, что охотник успел добраться до какого-нибудь жилья или таверны.

***

Норд зашёлся в приступе кашля и открыл глаза. Ночь прошла в полубреду, наполненном смутными образами. Брезжил серый зимний рассвет. Костёр давно погас, сам следопыт лежал на жёсткой постели из старых веток. Он совсем окоченел. Шевелиться не хотелось, тело пронизывала противная слабость, болели глаза. Берк заставил себя подняться. Не тратя силы на разведение нового огня, он поплёлся в сторону города. Пробираться по лесу, разорённому бурей, и само по себе было непросто, да ещё ноги едва держали, а дойти было необходимо. Его бросало то в жар, то в холод. Несколько раз он вынужденно останавливался и отдыхал, привалившись к сырому древесному стволу, затем с усилием отталкивался от него и пошатываясь брёл дальше.
Уже неподалёку от Коррола охотник заметил несколько оленей. Сознавая, что не скоро будет в силах снова отправиться на охоту, норд сдёрнул с плеча лук, надеясь всё же добыть мяса, которого хватит на некоторое время. Слабость в руках не давала толком натянуть тетиву, но всё-таки он почти справился, когда с губ сорвался кашель, который следопыт тщился подавить, и грациозные животные, заслышав незнакомый звук, длинными скачками скрылись в лесу. Второй раз за сутки он упустил добычу.
До городских ворот Берк добрался точно в тумане. Не помнил, как дотащился до дома. Ночной ураган свалил не только дерево, подарившее охотнику защиту от ненастья, но и пустотелый бук, росший возле его дома. Вид упавшего ствола отчётливо запечатлелся в воспалённом сознании норда, и сломанное растение, которое он прежде лишь сравнивал с собой, каким-то образом увязалось в восприятии охотника с его собственной жизнью, показалось пророчеством её окончания. Он вернулся без добычи. Стал бесполезным. Силы таяли, подточенные болезнью. Бук, о сходстве коего с собой он говорил четыре с половиной года назад, оказался сломан той же бурей, которая подкосила и его…
Аркадия провела беспокойную ночь, тревожась за Берка и лишь изредка задрёмывая на несколько минут. Утром девушка готова была сама отправиться на поиски охотника, но как отыскать его в лесу?.. И вот он сам тяжело ввалился в дом, ухватившись за дверной косяк, чтобы не упасть.
В голове у имперки вихрем пронеслась целая куча мыслей: «Слава Маре, жив! Пьян? Но ведь он, даже исцелённый ею, не изменил прежним привычкам и остался весьма умерен в еде и питье! Нет, с ним что-то случилось! Ранен?.. Болен?..»
Аркадия бросилась к Берку, усадила на кровать. Он хотел что-то сказать, но послышалось лишь почти беззвучное сипение, перешедшее в мучительный кашель. Девушка дотронулась до его лба и встревоженно покачала головой. Норд весь горел. Казалось, он не до конца понимал, что находится дома, не вполне узнавал её.
Она стянула с него сапоги, по их состоянию поняв, что они промокли и были кое-как высушены, помогла раздеться, уложила в постель, уступив следопыту кровать. Затем поспешила дать ему целебное питьё. Девушка хлопотала вокруг больного, пока он не погрузился в тяжёлый сон. Тогда она достала из охотничьей сумки пару окоченевших кроличьих тушек и принялась за их разделку.
Теперь забот у Аркадии прибавилось. Помимо изготовления зелий для горожан, ей пришлось заниматься лечением Берка. А тот был совсем плох. Большую часть времени он метался в бреду. Когда голос частично вернулся к норду, девушка смогла различить в его горячечном шёпоте что-то о Скайриме, о храме Кинарет, о Златолисте, и, кажется, о том, что он не успел там побывать. Раз он помянул Арэнвен. Порой звал саму Аркадию, но когда она бросалась к нему, не сознавал её присутствия.
Целительницу особенно пугало то, что на этот раз зелья Берку почти не помогали. Страшный кашель, практически выворачивавший его наизнанку, никак не проходил. Жар не спадал. Стоило попытаться его накормить, он в беспамятстве начинал метаться и, в лучшем случае, проглатывал одну-две ложки. Следопыт угасал на глазах. Аркадии ничем не удавалось ему помочь. Казалось, у него пропала воля к жизни, он перестал бороться, а без этого излечение невозможно.
— Берк, что же с тобой? Скажи, ответь, — сквозь слёзы беспомощно шептала девушка, стоя на коленях возле кровати. — Что с тобой случилось? Как мне тебе помочь? Держись! Прошу тебя, держись!
Она замолкала, напряжённо вслушиваясь в обрывки путаных фраз, ища разгадку, и не находя её. Аркадия была близка к отчаянью: если ей вскорости не удастся понять, что случилось с Берком, он умрёт. Умрёт у неё на руках, несмотря на все её старания.
Как-то к ней за зельем заглянула соседка, но, получив необходимое, не торопилась уходить, начав пересказывать девушке последние новости и сплетни. Всегда добрая и отзывчивая, Аркадия с трудом сдерживала раздражение, да и то лишь потому, что женщина пришла к ней за лекарством для больного сына. Сейчас целительнице не было дела до пустопорожней болтовни. А посетительница, ничего не замечая, продолжала щебетать. И тут Берк заговорил.
Девушка кинулась к нему, шикнув на женщину и стараясь не упустить ни единого слова, сказанного в бреду. Но соседка и тут не унялась, тогда Аркадия почти прикрикнула на неё:
— Иди домой! Твой сын ждёт тебя!
Та, наконец, спохватилась и убралась восвояси, а молодая имперка склонилась над больным. Несколько слов она всё же прослушала, при этом ей казалось, что в них было что-то важное.
— Берк, прости! Повтори, что ты сказал, прошу тебя! — умоляла она, почти не надеясь, что тот услышит. Но норд тихо и отрывисто произнёс, едва шевеля сухими горячими губами:
— Старый… ни на что не годен… без добычи… бук сломала буря… отжил…старый зарок… не успел… Скайрим… Златолист... храм Кинарет… прости…
Далее последовало совсем неразборчивое бормотание. Но девушка схватила следопыта за иссохшую кисть, судорожно комкавшую покрывало.
— Так ты из-за этого проклятого бука решил, что тебе помирать пора, и перестал бороться?! О-о-о! — она в отчаянии запустила свободную руку в волосы, — Если бы только ты мог меня услышать и понять, что я говорю! Послушай! Слышишь? — горячо зашептала Аркадия прямо в ухо Берку, — Ты давно выздоровел, а этот бук остался гнилым. Ты не связан с ним, а он — с тобой! Ты можешь и будешь жить ещё долго-долго! Как ты предстанешь перед Кинарет, не выполнив своего зарока?! Ты должен поправиться, чтобы совершить то, что обещал богине. Вспомни, как она помогла тебе! А ты готов сдаться, не отблагодарив её?!
Она бессвязно нашёптывала ему то, что он сам говорил в горячке. Твердила, что нужно жить, чтобы сделать то, что собирался… Её речи сами казались похожими на бред, но, видимо, что-то из них всё же достигло сознания норда. В первый раз с момента возвращения с охоты он приоткрыл глаза, посмотрел на Аркадию, и во взгляде мелькнуло узнавание.
— Дочка…
— Берк! Послушай меня! Ты поправишься! У тебя хватит сил, чтобы выполнить свой обет и посетить храм Кинарет в Скайриме, поверь!
— Откуда… ты знаешь?..
— Неважно, — она ласково улыбнулась охотнику, — Давай-ка, выкарабкивайся. Нельзя давать зароки богам и не исполнять их. Держись теперь.
— Бук возле дома…
— Берк, когда мне удалось исцелить тебя, ваше сходство закончилось! Ты вылечился, а его сердцевина осталась гнилой и ждала только достаточно сильного порыва ветра. Эта буря столько деревьев поломала, в том числе, здоровых и крепких! Но, слава Девяти, при этом в городе ни одного безвременно усопшего! У тебя был сильный жар, ты и вообразил невесть что. Но теперь-то ты понимаешь? Это был просто горячечный бред, ничего больше!
— Я не смог принести добычи…
— Пары кроликов мне хватило надолго, а тебя вовсе не накормить было! И дальше проживём, не переживай! Зря ты, что ли, чуть не полгорода кормил? Остальные совсем обленились. Даже не думай, голодать нам не придётся. Отдыхай и собирайся с силами. Ты можешь и должен победить эту хворь! Не с таким справлялся!
Берк закашлялся, девушка поскорее поднесла ему лекарство, и норд уснул. К вечеру жар усилился, но теперь Аркадия чувствовала, что следопыт противится болезни, а значит, ему возможно помочь.
Злосчастный бук молодая имперка собственноручно расколола на дрова и сожгла в очаге вместе с пнём, который за умеренную плату выкорчевали двое работяг, чтобы и памяти о нём не осталось.
На следующий день целительница напоила Берка свежим куриным бульоном. Для этого пришлось пожертвовать одной из двух молодых несушек, но больному требовались силы. До сих пор ей удавалось дать ему лекарства и воду, но не отвар, заменявший пищу. Теперь же, придя в сознание и поставив перед собой новую цель, норд перестал обречённо ожидать смерти. Мало-помалу охотнику становилось лучше. Кашель стал мягче, жар — слабее, прекратился бред.

 

***

Девушку настораживало, что соседи стали то и дело заходить, чтобы справиться о здоровье следопыта. Ей почему-то казалось, что интерес этот продиктован отнюдь не заботой о нём. И случилось так, что Аркадии выпал случай в этом убедиться. С неудавшейся охоты Берк вернулся практически без добычи, а мясо было необходимо и чтобы он быстрее поправился, и чтобы эта неудача не угнетала его так сильно. Видно было, что мысли о собственной неспособности обеспечить провизией себя и «дочку», по-прежнему терзали его, хотя он и перестал думать о скорой смерти. Девушке оставалось только отправиться на рынок, чтобы купить, что удастся. Нужды в деньгах они не испытывали, хотя оба готовы были поверить в долг любому, кто очевидно нуждался в этом, а кому-то этот долг и простить. Что ж теперь — нечем заплатить за лекарства или дичь — ложись, помирай?..
И вот, пока Аркадия осматривала более чем скудный товар, предоставленный местными фермерами по запредельным ценам, её слуха достиг разговор двух городских кумушек, которых она неплохо знала:
— Поскорей бы уже Берк вернулся к охоте! — говорила одна, — Он-то и мясо хорошее приносил, и цены не ломил никогда!
— И не говори, — поддакнула другая, — Чуть не каждый день к ним хожу, а он всё не поправится!
— Да, без его добычи и купить толком нечего, — поддержал разговор один из горожан.
Сердце Аркадии сжалось от обиды за Берка. Им плевать на то, что тот едва не умер, и ещё невесть сколько прохворает. Им подавай мяса получше, да подешевле! Они ждут-пождут, а он (надо же!) всё не вскакивает, да в лес за добычей не идёт! Неожиданно для самой себя, девушка голосом звонким от сдерживаемых слёз, выкрикнула на всю площадь:
— Берк скольким из вас помог?! Приносил из лесу добычу, и денег брал по совести, а у кого нечем заплатить или вся семья больна, так и вовсе так отдавал, покуда сам не слёг. А вы, вы все!.. Сколько среди вас тех, кто и моложе его и сильнее?! А все сидите и ждёте, пока он снова, точно птенцам желторотым, вам в клювик свежего мяса не положит! Сейчас в городе и больных-то почти нет, а всё одно — сиднем сидят! — она умолчала о том, что здоровье горожан, и то, что болезни, принесённые этой зимой, не забрали ничьей жизни, во многом её заслуга. Но люди, похоже, сами вспомнили об этом. Многих смутила её горячая речь.
Пока Аркадия говорила, вокруг неё собрались почти все, кто в этот час был на рынке. Некоторые, какие посовестливее, зачесали в затылках. Один из мужиков, порой тоже промышлявший охотой, неуверенно попытался оправдаться:
— Так-то так, да тяжело охотиться нынешней зимой…
— А Берку, значит, легко было?! Так легко, что который день лежит, головы поднять не может!
Выплеснув то, что накипело у неё на душе, девушка отвернулась от толпы, подошла к торговке, выбрала кусок мяса, который казался хоть немного лучше прочих, заплатила за него ту заоблачную цену, какие царили нынче на рынке, хоть хозяйка и попыталась сделать для неё исключение, и опустошённо побрела домой.
Она не видела, что толпа так и не разошлась, не заметила начавшихся разговоров. Немало у кого из слышавших её горькие слова проснулась совесть. Люди припомнили, что Берк и правда не молод, и не по плечу ему по такой зиме полгорода обеспечивать. Он один, а ртов много. Вот и подорвал силы. Помогал, кому мог, а сам помощи только от приёмной дочери и дождался. Жёны с упрёком смотрели на мужей, те под их взглядами всё больше мялись и почёсывались, понимая справедливость укора, полученного от Аркадии и прочих женщин. Одна из них, побойчее, вдруг воскликнула:
— Может, пора нам браться за луки, да на охоту идти, раз мужиков в городе не осталось? Последнего болезнь свалила!
— И то верно, — поддержала её горластая подружка, — а охотнички наши пусть с дитями нянчатся, раз другое им не под силу!
Язвительные насмешки летели со всех сторон, и даже те, кто сам опасался отпускать мужей по непогоде, вдруг решили, что так продолжаться не может.
Вскоре толпа разошлась, и мимо стражи, стоящей у городских ворот, стали то и дело проходить мужчины в полном охотничьем снаряжении, стараясь проскочить как можно незаметнее, или остаться неузнанными. Те, кто к вечеру или на следующий день вернулись с добычей, а таких было немало, поскольку дичь осмелела, пока народ отсиживался за городскими стенами, шли обратно горделиво расправив плечи, если их не тянула к земле своей тяжестью туша убитого оленя. Пришедшие ни с чем, как бы невзначай прикрывали лица, а кое-кто продолжил бродить по лесу, положив себе не возвращаться с пустыми руками.
О том, какие перемены принесла Корролу её горячая обида, Аркадия не догадывалась до самого вечера, когда раздался неуверенный стук в дверь. «Ну, если только опять кто-то пришёл под видом заботы вызнать, когда Берк на охоту сможет выйти!..» — мысленно вскипела молодая целительница, — «Впрочем, что это я? Может, захворал кто. Нельзя же теперь на всех косо смотреть...»
Оба её предположения оказались неверными. За дверью обнаружился парнишка четырнадцати лет, старший сын женщины, которой Аркадия с Берком отдали свои припасы
— Тётя Аркадия, мы с отцом нынче на охоту ходили, оленя добыли, он велел часть вам принести... — зачастил мальчишка. Он развернул шкуру и показал пару больших кусков превосходного мяса. — Денег не надо, вы-то нам просто так тогда помогли. В другой раз ещё принесу.
Аркадия всё равно хотела заплатить, но паренёк денег не взял.

 

Старый зарок.

Старый зарок.

Несмотря на неустанные заботы, Аркадии, Берк болел долго и тяжело, но теперь следопыт и его приёмная дочь не испытывали нехватки в свежем мясе, как если бы он сам продолжал охотиться.
Норд более или менее оправился только к весне, а пока он хворал, их разговоры с девушкой то и дело возвращались к храму Кинарет и Златолисту. Охотник успел выяснить, что Аркадия узнала о его намерении посетить скайримские святыни великой богини из обрывков фраз, сказанных им в бреду. Но она не успокоилась, пока тот не рассказал ей всего, что о них знал.
— Скайримский храм Кинарет находится в Вайтране. Говорят, это один из прекраснейших храмов Тамриэля, посвящённых ей, но настоящую известность он снискал не этим. Перед храмом растёт огромное дерево, имя которому — Златолист, — слова Берка звучали так, словно он рассказывал красивую сказку, а Аркадия, точно ребёнок, слушала его, широко распахнув глаза.
Он слышал о Златолисте ещё в детстве, от родителей, родившихся в Скайриме. Отец, сам промышлявший охотой и потому особо почитавший Кинарет, видел это дерево своими глазами. Теперь настал черёд Берка рассказывать об этой живой легенде, и неизгладимое впечатление, которое некогда произвели на него рассказы отца, передавалось Аркадии.
Она словно грезила наяву, представляя себе древнее дерево, посаженное тысячи лет назад при основании Вайтрана, и веками служившее городу оберегом. Величественную крону, усыпанную небольшими розоватыми цветками, и накрывающую собою целую площадь. По словам Берка, народная молва приписывала плодам Златолиста способность продлевать жизнь, но это были лишь слухи. Зато достоверно было известно, что дерево наделено целительной силой, и жрицы из храма Кинарет используют не то цветы, не то плоды для излечения самых тяжёлых хворей.
Последнее впечатлило Аркадию больше всего. Помимо естественного для алхимика и целителя интереса, её не оставляла мысль, что чудесное дерево может помочь Берку. Умений самой девушки хватило, чтобы избавить его от застарелых хворей, но любой новый недуг, если уж вцеплялся в него, проходил долго и неохотно, выпивая все соки, вытягивая силы. Вот бы увидеть чудесный Златолист воочию, воспользоваться его целительными свойствами! Это мысль постепенно полностью завладела молодой имперкой, видевшей, с каким трудом давалось следопыту выздоровление, и как измотала его болезнь. Она была уверена, что ему необходимо выполнить принятый некогда обет и посетить святыню Кинарет в Скайриме. Возможно, в том давнем так и не исполненном намерении крылось нынешнее спасение. Снова и снова заговаривала она об этом:
— Берк, когда ты дал зарок побывать у Златолиста?
— Да всё тогда же, когда чудом выжил после угощения Арэнвен.
— В бреду ты один раз называл её имя… Ты всё ещё любишь её? Или наоборот, ненавидишь?..
— К чему бы это я её припомнить мог?.. Верно, в связи с этим же обетом, не иначе. Не знаю, любил ли я её, но все чувства сгорели тогда в том огне, что пожирал меня изнутри. Не осталось ни любви, ни ненависти… Разве что нездоровое любопытство, почему она всё-таки отравила меня? За что? Потом и это прошло. Хотя, по совести сказать, я и сейчас не отказался бы это узнать, но, видно, не судьба. Горевать об этом тоже не буду.
— Когда мы познакомились, ты ведь думал, что тебе совсем недолго осталось, может год, может, чуть больше… Но тогда ты не заговаривал о поездке в Скайрим.
— Так время-то моё ещё не вышло тогда. Помог бы тебе обустроиться, а там и отправился бы в последнее паломничество. Чем плохо, умереть там, где родились и жили твои предки?
— Берк… но разве необходимо прощаться с жизнью едва выполнив этот обет?
Следопыт негромко рассмеялся:
— Если я об этом заикнусь, ты меня своими руками убьёшь. Или наоборот, с того света достанешь. Знаю я тебя. Нет. Просто понял, что откладывать такие вещи на край жизни негоже. А то невзначай подкрадётся этот край, и согласится ли костлявая подождать, пока ты дела переделаешь, неведомо.
От этих слов девушка вздохнула с некоторым облегчением. В начале весны Берк, едва поднявшийся с постели, начал собираться в дорогу. Аркадия немного понаблюдала за ним, а потом тихо сказала:
— Ты ведь не собираешься возвращаться.
— Посмотрим, как оно там и что, дочка… а то отчего бы и не вернуться? — но в глаза ей норд старался не глядеть.
— Берк, ты уходишь в Скайрим насовсем. Я тоже неплохо тебя знаю. В чём-то ты, может, и сумеешь меня провести, но здесь и не надейся. Я давно уже решила, что на время ли, насовсем ли, пойду с тобой. А раз ты надумал там остаться, так продай всё. И денег чтобы обустроиться в Скайриме нам хватит.
— Тебе-то зачем с насиженного места сниматься и всё бросать? Я думал дом и прочее тебе оставить…
— Что мне бросать? Коррол? А на что он мне? У меня здесь нет ничего, кроме тебя и воспоминаний о тех, кого я потеряла. А алхимией я могу заниматься где угодно.
— И всё же Скайрим тебе чужой, каково-то тебе там будет?
— Ты тоже родился и вырос в Сиродиле. Забирая меня к себе, ты просто думал мне помочь, это после оказалось, что и я на что-то могу сгодиться. Мне тоже не мешает отблагодарить Кинарет за то, что помогла вылечить тебя и не единожды! Мне незачем оставаться, зато есть ради чего идти с тобой!
— Ладно, дочка. Тебя не переспоришь, — губы норда тронула тёплая улыбка, — у меня ведь тоже на свете никого нет, кроме тебя. Мне и самому жаль было бы с тобой расставаться, только против воли тащить за собой в чужие края не хотел. Но раз сама так решила — пойдём вместе.
Девушка радостно обняла Берка. И тоже принялась за сборы. Пока продавали дом, Аркадия написала сестре письмо, в котором рассказала о своём намерении покинуть Сиродил. Не прошло и недели, как Летиция в сопровождении Алефа, маленького Ульфа, которому ещё не исполнилось и пяти, и крошкой Офелией неполных двух лет, приехала повидаться с сестрой перед отъездом.
Взяв детей, Летиция с Аркадией отправились на прогулку, чтобы более или менее спокойно поговорить по душам.
— С чего вы вдруг решили уезжать?
— Берк очень тяжело болел этой зимой. У меня есть основания думать, что воздух Скайрима пойдёт ему на пользу. А здесь… боюсь, долго ему не протянуть. Ты знаешь, как он поддержал меня, когда мой мир разваливался на куски, и я барахталась, не зная, в чём обрести опору, чтобы жить дальше. Я не могу его оставить. Кроме того, он рассказал мне об одной из святынь Кинарет — о древнем дереве, именуемом Златолист, обладающем чудесными целительными свойствами.
— Понимаю… Я знаю, что Берк для тебя самый дорогой и близкий человек.
— После тебя, моя хорошая. Но у тебя — своя жизнь, семья. Ты не нуждаешься во мне. А ему я нужна.
— Тогда — поезжай. Да сопутствует вам благоволение Девяти!
— После войны пристало называть Восьмерых, — горько произнесла Аркадия.
— Никто не запретит мне верить в Девятерых, которых я почитала с младенчества. Или моя сестрёнка готова сдать меня юстициарам? — лукаво спросила Летиция.
— Тогда мне придётся заодно сдаться и самой. Хотя многие тут, уже не оговариваясь, поминают о Восьми богах. Ходят слухи, что в Скайриме пока не так.
— Благословенный край... Только оттуда родом могли быть такие люди, как Алеф, Берк, Ларс…
— Хорошие люди есть везде. Не думаю, что и мы одни во всём Сиродиле храним в сердце верность Девяти.
— Да, конечно, ты права.
Они позвали ребятишек и вернулись домой. Вскоре Летиция с семьёй, пожелав Берку и Аркадии доброго пути и удачи на новом месте, отправилась обратно. Через пару дней нашёлся покупатель на дом, а неделю спустя охотник и целительница двинулись в Скайрим. Вещей у них было немного, самыми громоздкими оказались алхимический столик и оборудование, а также сундук с ингредиентами. Чтобы не тащить всё это на своём горбу, переселенцы наняли телегу до Брумы, а уже там нашли перевозчика аж до Вайтрана, хоть тот и запросил за свою работу немалые деньги. Девушка полагала, что следопыту стоило поберечься и ехать на телеге. Но он предпочёл идти пешком рядом с повозкой, влекомой неторопливой мохнатой скайримской лошадью, столь не похожей на стройных сиродильских скакунов.
Сперва Аркадия опасалась, что такой переход утомит Берка, совсем недавно оправившегося от долгой болезни, но к её удивлению, в пути к нему словно бы возвращались силы. Он двигался всё легче, шаг его становился более упругим, точно следопыт сбросил с плеч груз прожитых в Сиродиле лет. В весеннем Фолкрите он не мог надышаться ароматом пробуждающегося леса, а когда глазам охотника предстала вайтранская тундра, подсвеченная лучами заходящего солнца и кишащая живностью, норд словно бы вовсе родился заново. Остатки зимней хвори исчезли без следа. Глядя на него, никому бы и в голову не пришло, что совсем недавно этот человек вполне искренне, без лукавой жалости к себе, верил, будто дни его сочтены.
Путешественники прибыли в Вайтран под вечер и остановились в гостинице. В супружеской чете, содержавшей её, царил явный разлад, что не могло не сказаться на качестве услуг, которые хозяева могли предложить гостям. И Берк с Аркадией решили на следующий день поискать на первое время съёмное жильё.
Им почти сразу улыбнулась удача: некогда богатый торговец, прежде имевший лавки сразу в двух домах, выходящих на рыночную площадь, и даже объединивший их общим навесом, оказался в весьма стеснённых обстоятельствах и с готовностью сдал одно из зданий приезжим. Против занятий алхимией он ничего не имел, так что договориться оказалось не сложно.
В доме даже имелась кое-какая мебель, так что неприхотливые жильцы обустроились быстро. Жилые помещения располагались на втором этаже, на первом установили алхимические приспособления Аркадии.
Посещение Ветреного района, где находился храм Кинарет, не сговариваясь, отложили на следующее утро, занявшись до поры более насущными делами. Девушка нет-нет да и поглядывала на Берка. Было видно, что Скайрим и этот город пришлись ему по душе. Прошлое, далеко не всегда лёгкое и приятное, осталось в Сиродиле, и норд, освободившийся от его гнёта, казался помолодевшим на десяток лет. Молодая имперка ощущала примерно то же, что и он. Её потери и горести остались там, за горами Джерол.

 

Святыня Кинарет.

Святыня Кинарет.

Следопыт привык вставать на рассвете, Аркадия обычно просыпалась чуть позже, но на этот раз вскочила одновременно с ним, понимая важность этого дня для Берка. Рука об руку, пройдя по ещё спящему городу, они поднялись по лестнице, ведущей в Ветреный район. Ночью прошёл шумный весенний ливень, и огромное дерево, раскинувшееся перед храмом Кинарет, пахло головокружительной свежестью готовых распуститься почек и сияло бриллиантовым убором капель, отражающих свет восходящего солнца.
— Это и есть Златолист? — тихонько спросила Аркадия.
— Да, это он. С детства мечтал его увидеть, но если бы не дал тот зарок, да ты бы меня не вытащила, так бы, наверное, и не собрался.
— Не жалеешь?..
— Что ты!.. Ради одного этого стоило цепляться за жизнь.
Они подошли к вратам храма. Створки не запирались на ночь, чтобы те, кому необходимо обратиться к милости богини, могли сделать это в любое время. Путники не надеялись застать кого-либо внутри в столь ранний час. Они вместе приблизились к алтарю Кинарет и, прикоснувшись к нему, погрузились каждый в свою молитву. В храме царило живое и гармоничное спокойствие природы. Утренние лучи заполняли высокое здание красивым розоватым светом, рождающим фантастические переливы в безупречном сапфире, вставленном в святилище богини ветра и неба.
Окончив молитву, оба ощутили как на них снисходит умиротворяющее благословение, а обернувшись, увидели молодую жрицу, подошедшую бесшумно, словно тень и ожидавшую под сенью колонн, пока приезжие завершат своё обращение к Кинарет.
Стоило им отойти от алтаря, девушка шагнула к ним. Издалека она казалась ещё моложе, хотя оказалась примерной ровесницей Аркадии. Служительница богини представилась как сестра Даника.
— В храме Кинарет всегда рады тем, кто чтит великую богиню. Ваша молитва была глубока и искренна, такие вещи быстро начинаешь чувствовать. Если у вас есть вопросы, я постараюсь на них ответить. Но если вам нужно поговорить со жрицей храма, она появится немного позже.
— В храм приходят только молящиеся? — вдруг спросила Аркадия.
— Нет, вовсе нет. Нередко сюда приносят больных или раненых. Большинство жрецов Кинарет в той или иной степени сведущи в магии Школы Восстановления. Но сейчас, благодарение богам, здесь нет ни одного страждущего.
Даника чуть склонила голову набок, ожидая новых вопросов. Тот, что был задан, явно пришёлся ей по душе.
— Скажи… Златолист… он действительно обладает целительно силой? Ты можешь о нём рассказать? — хотя сейчас Берку уже не требовалось помощь, Аркадия не могла не спросить о том, что поразило её воображение её больше всего.
— Златолист растёт здесь со времени основания Вайтрана. Возможно, его посадил сам Йик Речной и его двадцать два спутника, из числа Пяти Сотен Соратников Исграмора, пришедшие сюда пешком от самого Винтерхолда, неся на плечах свой боевой корабль Йоррваскр, ещё в Меретическую эру. Они основали возле реки Белой город, найдя в обнаруженном здесь изваянии огромной птицы, с глазами и клювом объятыми пламенем, защиту от эльфов, боявшихся её. Йоррваскр послужил кровлей для Зала Соратников, выстроенного ими возле Небесной кузницы, как назвали Йик и его спутники статую птицы. И то и другое уцелело до наших дней и продолжает служить людям. А из плода, подаренного Великим Древом, на площади напротив Йоррваскра был выращен Златолист, охраняющий город от невзгод. Паломники нередко приходят в Вайтран, чтобы услышать ветер богини в его ветвях. Среди почитателей Кинарет бытует мнение, что листья Златолиста могут служить оберегами, защищающими от болезней, а плоды даруют долголетие. Но самовольно сорванные без крайней в том нужды не принесут добра, ибо как можно надеяться на милость богини, причиняя боль её возлюбленному творению? Златолист помогает жрецам храма исцелять тяжёлые недуги…
На этом речь сестры Даники была прервана, поскольку в храм зашла бедно одетая крестьянка, сделала несколько шагов и замерла в отдалении, словно опасалась помешать.
— Подойди, дитя Кинарет. Как твой сын?
Женщина несмело приблизилась, комкая в руках тощую котомку.
— Благодарение богине, он совсем поправился! Денег у нас немного, но всё, что есть… — она суетливо развернула тряпицу, в которой лежало несколько монет.
Даника шагнула к ней, бережно отводя руку, протягивающую оплату, и завернула обратно уголки ткани, прикрыв деньги.
— Жрецы исцелили твоего сына не для того, чтобы ты отдала нам последнее. Вам эти деньги нужнее.
Служительница богини мягко отмахнулась от сбивчивых благодарностей посетительницы и проговорила:
— Иди с миром. Да пребудет с тобой благословение Кинарет.
Женщина преклонила колени перед алтарём, затем поднялась и торопливо исчезла, в то время как Даника с чуть извиняющимся видом снова повернулась к паломникам.
— Иногда жрецы принимают оплату. От тех, кому по силам заплатить. Но забирать у бедной вдовы последние крохи?.. Богине не придётся по нраву такая алчность. И, однако же, нас прервали. Я ответила на ваш вопрос, или вам хотелось бы узнать что-то ещё?
— А можешь ты рассказать о Великом Древе? — подал голос Берк, вспомнив отголосок легенды, слышанной в детстве, перекликавшийся с рассказом Даники о происхождении Златолиста.
— О!.. Значит вы по-настоящему чтите госпожу Кинарет, раз хотите побольше узнать об одном из главных её чудес. Великое Древо, быть может, старейшее живое творение в Скайриме, если не во всём Тамриэле. Оно растёт в дивной пещере — природном храме великой богини. Покой и умиротворение, царящие там, невозможно выразить словами, как невозможно столь же глубоко постичь величие Кинарет где-либо в другом месте. Как Златолист всего лишь отросток древнейшего растения, так и сей храм, только слабое рукотворное подобие святилища Великого Древа. Если у вас есть карта Скайрима, я могу показать по ней, как туда добираться. Если же нет — попробую объяснить на словах.
Речь девушки журчала прохладным ручейком, завораживала плавностью своего течения. Когда она окончила рассказ о том, как добраться до святилища Великого Древа, паломники были почти околдованы её словами.
Так светло и ясно на душе у Берка и Аркадии не бывало, пожалуй, с самого детства. Выйдя из храма, они вернулись домой в молчании, которое нарушили очень нескоро, настолько это прекрасное чувство захватило обоих.
— А ты хотел, чтобы я осталась там…
— Я и сам чуть всё это не упустил.
Они помолчали. И снова девушка заговорила первой.
— Не нужно медлить с посещением святилища. Отложим сейчас, будем откладывать бесконечно. Осядем, обживёмся…
— Верно, дочка. Завтра же надо и идти. Пойду займусь припасами в дорогу.
Аркадия согласно кивнула. Теперь она не опасалась, что Берку окажется не под силу ещё одно путешествие сразу после переезда. Казалось, он был способен проделать весь путь до святилища Великого Древа бегом, да ещё и с нею на плечах. Она и надеяться не смела, что Скайрим окажет на норда столь благотворное воздействие.
На следующий день они отправились в дорогу и, следуя указаниям жрицы, через пару дней достигли святилища. Могли бы добраться и быстрее, но им не хотелось торопиться. Путники шли неспешно, с остановками, впитывая звуки и ароматы скайримской весны.
Величие природного храма Кинарет и самого Древа оказалось по ту сторону любых слов. Впечатление было слишком сильно, чтобы пытаться выразить его с помощью несовершенной человеческой речи. Обоим и без того было за что благодарить богиню, а теперь добавилась ещё и признательность за возможность воочию узреть это чудо, окунуться в ни с чем не сравнимую живую тишину потаённой рощи. Казалось, могли ли деревья и водопады оказать такое воздействие на Берка, полжизни, если не больше, проведшего в лесу? Но здесь всё было иным. Глубже, значительнее, совершеннее… Эта пещера вызывала подлинное благоговением перед божественным величием Кинарет и гармонией природы.
И хотя по возвращении следопыт и целительница занялись обычными делами, отголосок чувства, испытанного у корней Великого Древа, продолжал звучать в их душах. Берк вновь вышел на охоту и вскоре исходил окрестности вдоль и поперёк, почти никогда не возвращаясь с пустыми руками. Аркадия взялась за свои колбы, реторты и перегонные кубы, и немного погодя, с согласия домовладельца, открыла алхимическую лавку. Название для неё придумал Берк, и немного погодя все в городе и окрестностях знали, что средства от любой хвори следует искать в «Котелке Аркадии». Норды без крайней нужды старались избегать целебных зелий, но за другими и они порой обращались к доброй, участливой и не болтливой девушке. А в Вайтране, большом торговом городе, хватало людей почти всех народностей, населяющих Тамриэль, и большинство вовсе не чуралось произведений алхимического искусства.
Неожиданно для себя, Аркадия обрела в Вайтране близкую подругу. Сестра Даника, почти ровесница девушке по годам, да к тому же сведущая в магии Восстановления, сразу вызвала у неё горячую симпатию, оказавшуюся взаимной. Служительница Кинарет понемногу учила молодую имперку использовать магию при лечении, и та вполне преуспела, подменяя недостаток врождённой силы вдумчивостью и изобретательностью в работе. Занятия алхимией и тут оказались хорошим подспорьем, как для помощи недужным, так и для восполнения нехватки магической энергии у целительницы.
А когда Аркадии удалось излечить нескольких тяжелобольных, по разным причинам не желавших прибегнуть к помощи жрецов, лавка стала приносить гораздо больше прибыли, чем в Корроле. Вскоре они с Берком полностью выкупили дом у прежнего владельца, которому как раз понадобилась крупная сумма денег, чтобы вложить в некое предприятие, доходами от которого он рассчитывал основательно поправить свои дела.

 

Новая жизнь.

Новая жизнь.

Жители Вайтрана решили, что Берк — отец Аркадии, и норд с имперкой не стали никого разуверять. Зачем? Поди-ка объясни потом, как оно на самом деле. Здесь, где никто не знал его прежде, следопыт несколько изменил старым привычкам и мог вечерком зайти в таверну, посидеть с кружкой пива или мёда у огня, послушать, что говорят люди, а под настроение и порадовать собравшихся какой-нибудь охотничьей байкой. При этом чуть насмешливый взгляд его глаз, и улыбка, притаившаяся в уголках губ, словно говорили: «Я вам это рассказал, а уж так ли дело было, да и было ли вовсе — хотите верьте, хотите — нет». Это придавало его историям ни с чем не сравнимый привкус таинственности, а попытки раскусить, где кончается правда, и начинается вымысел, заставляли и последнего дурня ощутить себя умным, даже если в своих догадках он попадал пальцем в небо.
Народ рассказы Берка очень любил, но баловал он ими не часто и всегда к месту. Так что, если охотник наведывался в таверну, особенно под вечер, туда понемногу подтягивались и другие горожане. Ел следопыт по-прежнему немного, хотя любил и умел оценить вкус хорошей пищи, а вот как ни старались посетители таверны разговорить его, в надежде на историю, сколько не пытались угощать выпивкой, но взятый им по приходе стакан вина или кружка пива неизменно оставались единственными за вечер. А уж всегда ли при этом намеревавшийся подпоить Берка уходил домой на своих ногах — другой разговор. Причём охотник, вроде бы, ничего для этого не делал. Даже наличие дочери-алхимика не навлекало на него необоснованных подозрений. Просто подсел человек потолковать за кружкой, да силы не рассчитал, бывает.
Зато сам Берк умел вытянуть из прочих то, что ему интересно, как никто другой. И далеко необязательно при помощи угощения, помогающего развязать собеседнику язык. Благодаря этому таланту и умению слушать, норд, практически всю жизнь проведший в Сиродиле, немало узнал о Скайриме и его жителях, а в равной степени и о других землях и тамошних обычаях.
Через год после того, как Берк с Аркадией поселились в Вайтране, туда из Валенвуда перебрались два молодых шалопая — братья босмеры Элриндир и Анориат, которые сперва сняли комнату в таверне, где дела покуда шли ни шатко ни валко. Денег у парней хватало, а сами они были неприхотливы. Оба промышляли охотой и изготовлением охотничьего снаряжения. На этой почве лесные эльфы быстро сошлись с Берком, видя в нём, при обилии дичи в окрестностях, не столько соперника, сколько родственную душу.
Казалось бы, у того были причины недолюбливать лесной народ, однако двое довольно безалаберных и весёлых, но при этом ловких и удачливых охотников, пришлись ему по сердцу. Старший, Элриндир, был посерьёзнее брата, Анориат же — неунывающий балагур, постоянно сыпал шуточками, и, казалось, просто не мог не хохмить по любом поводу.
Братья оказались самыми ярыми поклонниками берковских баек, и, сами будучи охотниками, глубже прочих, понимали, в чём соль. Изредка босмеры уходили в поисках добычи вместе с Берком, но чаще вдвоём, да и он предпочитал бродить по окрестностям сам по себе. Тем не менее, эльфов и норда связывали приятельские отношения, за пять лет переросшие практически в дружеские. Анориат обзавёлся прилавком на рыночной площади, где торговал мясом и охотничьим снаряжением, которое ладили они с Элриндиром. Часть своей добычи Берк сбывал у них, поскольку спрос на их товар был хороший.
Когда же отношения у супружеской четы, содержавшей таверну, совсем испортились, что в 185 году закончилось побегом женщины с офицером Имперского Легиона, и их дело пришло в упадок, Берк надолго перестал там бывать.
Валенвудцам больше, чем прочим горожанам, не хватало вечерних посиделок в таверне, да и условия жизни там стали совсем никудышными даже для таких легкомысленных ребят, как они. Одно время босмеры пытались на исходе дня заходить в «Котелок Аркадии», чтобы поболтать с Берком, но на кухне, где вести такие разговоры лучше всего, обычно уже сидели имперка с Даникой, попивая чай с травами и обсуждая свои целительские заботы, а то и переходя от слов к магическим штудиям. Девушки были не против их общества и даже пытались разговаривать потише и забиться в уголок, но в результате все чувствовали, что стесняют друг друга, и добиться непринуждённой атмосферы, способствующей занимательным рассказам, не удавалось.
Такое положение дел никоим образом не устраивало братьев. Как-то раз в конце лета Берк, выйдя по делам из дома увидел, что их торговое место пустует, хотя с утра он точно видел Анориата за прилавком. Опасаясь, не случилось ли чего, норд зашёл в таверну, где уже пару лет старался не появляться, подивился тому, до какого состояния доведено ещё совсем недавно весьма приличное заведение, и поднялся в каморку босмеров.
Дверь была не заперта, и охотник вошёл, тут же решив, что явился очень не вовремя.
Братья сидели на кровати подогнув ноги, как это делают привыкшие часто сидеть на земле. Между ними на покрывале высилась приличная горка монет, которые они сосредоточенно пересчитывали.
Завидев Берка, Элриндир дружески улыбнулся, и кивнув на деньги, весело проговорил:
— Вот, пересчитываем своё состояние!
— Никак, жениться надумали? — подхватил следопыт шутливый тон, предложенный собеседником и избавивший обоих от возможной неловкости.
— Да, ты что такое говоришь-то?! — охнул Анориат, картинно хватаясь за сердце и делая вид, что падает в обморок.
Элриндир покачал головой, наполовину одобрительно, наполовину укоризненно глядя на устроенное братом представление, и сказал:
— Пока, хвала И’ффре, нет. Просто решили, что пора выбираться из этой дыры.
— Это вы о Скайриме?
— Ну, вот ещё! Скайрим — не дыра, да и Вайтран совсем неплох. А вот из этой гостиницы уже спасаться впору.
С этим Берк не мог не согласиться.
— И что надумали?
— У нас вполне хватает денег на собственный дом. Тот, что возле ворот, как раз на продажу выставили. Ну, и если кто из нас и правда надумает жениться — места там хватит.
При этих словах брата Анориат снова изобразил панический ужас, но повторяться с обмороком не стал.
— Хорошее дело, — одобрительно кивнул норд. — Да и место там удачное. Лавку с охотничьим снаряжением можно туда перенести — дом большой. А на рынке только мясом торговать. Тем паче, вас двое — справитесь.
— А ведь верно! — с воодушевлением воскликнул Анориат, на сей раз без всякого шутовства, что яснее слов говорило о том, как ему понравилось такое предложение.
Сказано-сделано, и в 187 году в начале месяца Последнего зерна братья-босмеры обзавелись собственным жильём, съехав из «Гарцующей кобылы».
На новоселье эльфы позвали немногочисленных друзей, в том числе и Берка, а после ухода гостей продолжили обмывать своё приобретение. Ближе к ночи братья приняли судьбоносное решение, завершить празднование, отправившись на ночную охоту.
Той же ночью Аркадия с Берком были разбужены шумом и громким стуком в дверь, сопровождавшимся взрывами хохота.
За дверью обнаружились Анориат с Элриндиром. Оба пьяные и ржущие как два коня, несмотря на стрелу, торчащую из ягодицы старшего брата.
Аркадия, едва успевшая накинуть домашнее платье, только руками всплеснула:
— Это кто же тебя так?
Последовал новый взрыв хохота, со стороны Элриндира перешедший в слабый стон при попытке потрогать стрелу:
— Он!.. — кивнул эльф на брата.
— Я думал, это о-о-оле-е-ень!.. — заходясь от смеха и утирая выступившие от хохота слёзы, почти прорыдал Анориат.
И оба босмера снова заржали в голос. Ситуация была настолько комичной, что даже Аркадия, уже прикидывавшая, как освободить пострадавшую часть тела от стрелы, с трудом сдерживала смех, а Берк откровенно наслаждался происходящим.
Целительница, тем временем, не забывала о своей работе. Раненого уложили лицом вниз на скамью, Аркадия осторожно разрезала одежду вокруг древка, и обратилась к Анориату, продолжавшему трястись от смеха:
— Покажи свои стрелы. Мне надо знать, какой у этой наконечник.
Босмер вытянул из колчана точную копию той стрелы, которой столь успешно поразил собственного брата.
Внимательно изучив остриё, Аркадия взялась за извлечение стрелы. Её задачу упрощало то, что братья успели изрядно накачаться «обезболивающим». Элриндир так и не перестал смеяться, только охнул, когда целительница избавила его от непрошеного украшения. Пока Аркадия обрабатывала рану, эльф, повернувшись к брату, произнёс:
— Предлагаю увековечить твой подвиг в названии нашей лавки. Думаю, «Пьяный охотник» — самое то!
Анориат, казалось, подуставший хохотать, снова покатился со смеху, едва не свалившись со стула, на который уселся некоторое время назад, не чувствуя должной твёрдости в ногах.
— Годится! Отличное название для торговли охотничьими припасами!
— Тогда вам надо продавать ещё и выпивку! — посмеиваясь предложил Берк, — Для полного соответствия.
— Отличная мысль! — тут же подхватил Анориат, поворачиваясь к брату. — Думаю, твой зад того стоил!
Стихший было хохот возобновился с новой силой. Наконец Берк с Аркадией выпроводили ночных гостей, вручив им напоследок извлечённую стрелу. Братья пошатываясь удалились в сторону дома, продолжая шумно обсуждать будущее своей лавки. При этом Элриндир заметно прихрамывал, что немало смешило обоих.
На следующий день, немного придя в себя после событий минувшей ночи, босмеры приступили к воплощению своего замысла. Несмотря на все уговоры Анориата, брат не согласился использовать в качестве вывески для «Пьяного охотника» филейную часть, пронзённую стрелой, ни в первозданном, ни даже в одетом виде. Вместо этого к самой дороге был вынесен деревянный щит, который украшало изображение окружённой листьями хмеля пивной кружки со стекающей шапкой пены.
Протрезвев, Анориат страшно сожалел, что сунул возвращённую целительницей стрелу обратно в колчан, и теперь её никак не отличить от множества подобных. Он хотел хотя бы эту стрелу пристроить над прилавком «на удачу». Против этого Элриндир не возражал, но, увы, опознать участницу ночного происшествия, очищенную аккуратной Аркадией, не представлялось возможным, а любая другая, по мнению братьев, не принесла бы удачи, и хорошо, если не наоборот. Так что пришлось обойтись без неё.
Как-то само-собой вышло, что часть комнат в большом доме самим эльфам была не нужна — древесные дома в Валенвуде невелики, да и в таверне они привыкли жить в небольшой каморке, так что босмеры оказались готовы сдавать помещения желающим.
Мысль торговать наряду с охотничьим снаряжением ещё и выпивкой пришлась им по душе, а поскольку босмеры отлично умели готовить мясо множеством различных способов, «Пьяный охотник», изначально задуманный, как жилой дом с лавкой, сам собой превратился в небольшой трактир, где можно было отведать хозяйской добычи в виде готовых блюд. В небольшой зал поставили столики, и новое заведение оказалось как нельзя более подходящим для вечерних посиделок со всякими россказнями, которые прекратились с упадком «Кобылы». Возможно, Берк и сам скучал по ним и оттого подал братьям идею, воплощение которой естественным образом привело к их возобновлению.
Эльфов смущало лишь одно — их заведение никак не могло справиться с ролью основной таверны для такого крупного города, как Вайтран, но было вынуждено хотя бы частично принять её на себя, так что наплыв посетителей был гораздо больше, чем им хотелось. Однако Берк то и дело захаживал к ним посидеть и поговорить, а иногда и порадовать очередной историей, так что с остальным они готовы были примириться.
Но по прошествии нескольких месяцев братья уже не были в этом уверены. Однажды, погожим вечером, когда значительная часть посетителей не торопилась пораньше набиться в «Пьяного охотника», Элриндир, то и дело отвлекаясь на обслуживание гостей, жаловался присевшему у стойки Берку:
— Знал бы ты, как я от этого устал! Мы собирались открыть магазин, а не таверну! В крайнем случае, тихое местечко для своего брата-охотника. А что вышло?! Иду! — крикнул он, выразительно подняв брови, мол, «что я говорил?»
Вернувшись через пару минут, эльф налил себе кружку эля и продолжил:
— Я как хотел? В любой день закрыл лавку и отправился на охоту, как раньше. Вечером открылись, собралась тёплая компания поговорить, а то можно бы и вовсе денёк отдохнуть, никого не привечая. А что вышло? Разве это оставишь?! — босмер широким жестом обвёл зал, где яблоку негде было упасть. — Я ещё согласен быть продавцом, но уж никак не трактирщиком! Хорошо Анориату, ушёл на охоту и горя не знает!
— Угу, хорошо, — проворчал младший брат, основательно растерявший свою беззаботность, — Ну, положим, на охоте, оно и правда неплохо, а потом? Принёс добычу — разделай — и на рынок, за прилавок. До вечера поторговал, хочется уже отдохнуть и расслабиться, приходишь домой, а тут вот это вот всё. Вместо того, чтобы спокойно посидеть, потолковать с народом да эля выпить, надо тебе помогать, потому как ты тут с ног сбиваешься. Так что или к очагу за готовку, или гостям подавать. И это находившись по тундре с самого утра и потом не присев!
Берк сочувственно покачивал головой, слушая сетования братьев. Трактирщик Бран, единственный владелец «Гарцующей кобылы», окончательно запустил таверну и заниматься ею, похоже, не собирался. Впрочем, желающих выкупить у него дело и взвалить на себя труды по его восстановлению тоже не находилось. Те, у кого водилось достаточно денег, выжидали, пока Бран вконец разорится, чтобы заполучить таверну за бесценок. И у них были неплохие шансы дождаться, момента, когда тот продаст «Кобылу» за несколько бутылок дешёвой выпивки, но пока этот день ещё не настал.
Все немногочисленные комнаты в «Пьяном охотнике» были заняты, ночью пол первого этажа был сплошь выстелен спальниками, на которых ночевали постояльцы, хоть изначально босмеры думали бросить пару-тройку штук, чтобы случайным запоздалым путникам, или тем же охотникам, на денёк-другой забредшим в город, было где голову приклонить. Дом практически трещал по швам, не способный справиться с таким наплывом посетителей.

 

Неожиданная помощь.

Неожиданная помощь.

На следующий год в первых числах месяца Начала морозов на закате дня у ворот Вайтрана спешилась молодая нордская девушка, которой едва исполнилось девятнадцать лет. Поручив свою пегую кобылку заботам конюха, приезжая озабоченно покачала головой. Как ни старалась она не тратить деньги понапрасну, но больше-то их не становилось...
Взвалив на плечо сумку с нехитрым имуществом, путница вошла в город и спросила у первой же встречной старушки, где найти таверну.
Та оглядела её с ног до головы и запричитала:
— Ой, дитятко! Ты же впервые здесь, верно? Не ходи ты в таверну! Да и в «Пьяном охотнике» места нет совсем. Лучше переночуй у меня!
Девушка недоверчиво посмотрела на старуху. Ей показалось странным то, как та заманивает к себе незнакомку, которую к тому же здесь никто не знает и не хватится. Где же останавливаться приезжим, как не в таверне?
— Спасибо, бабушка, — осторожно произнесла она, — но меня там ждут. Так куда мне идти?
Старушка неодобрительно пожевала губами, снова окинула девушку взглядом и проворчала:
— Ну, коли ждут, иди вверх по улице, прямо за рынком и будет.
Продолжая бубнить себе под нос что-то неразборчивое, и осуждающе тряся головой, старуха заковыляла прочь.
Приезжая пожала плечами, поправила сумку и легко зашагала в указанном направлении. Таверна оказалась большим и нарядным двухэтажным зданием, фасад которого не мешало бы освежить. В починке нуждалась и вывеска, один из подвесов которой оборвался. Расписная доска косо повисла на втором, повернувшись тыльной стороной к входящим, так что названия было не разобрать.
Девушка вошла внутрь и растерянно заморгала. В просторном зале было темно. Огромный очаг в полу, которому следовало освещать и обогревать помещение, был почти пуст. Лишь в дальнем его углу чадил небольшой неаккуратно сложенный костерок. Вокруг него сгрудились такие забулдыги, каких из любого мало-мальски приличного места попросили бы вон. На стойке одиноко горела кривоватая свеча. В воздухе витали запахи подгоревшей еды и разлитого дешёвого пойла. Опознанием прочих составляющих, пропитавших атмосферу таверны, даже заниматься не хотелось.
За стойкой никого не было видно, и вошедшая, возвысив голос, проговорила:
— Доброго вечера! Здесь найдётся свободная комната?
Из шумящей нетрезвой компании, не заметившей её прихода, пошатываясь, выбралась одна из фигур, отличавшаяся от прочих разве что наличием фартука, такого засаленного, что подобная тряпка и полы протирать не во всяком доме сгодится. Поднявшийся нетвёрдой походкой приблизился к девушке и протянул ладонь, грязь на которой не мог скрыть даже царящий вокруг полумрак.
— Десять септимов, — икнув, просипел подошедший.
— Ты, что ли, хозяин? — недоверчиво уточнила посетительница.
— Я и есть. Браном звать. Ночлег — десять септимов.
— Десять? Вот за это? — девушка выразительно повела рукой вокруг себя. Столько брали за постой в весьма приличных тавернах. Теперь она сожалела, что не расспросила старуху подробнее и не пошла ночевать к ней.
— Давай пять, — равнодушно согласился трактирщик, явно хотевший поскорее отвязаться от посетительницы и примкнуть к собутыльникам. — Комната вверх по лестнице и направо.
Он зажал в кулаке полученные от девушки монеты и, полностью утратив к ней интерес, побрёл на прежнее место.
Молодая нордка вновь поправила сумку и стала подниматься по лестнице, такой пыльной, будто ею давным-давно не пользовались. Только оказавшись наверху, девушка, выбитая из колеи увиденным, сообразила, что хозяин не дал ей ключа. Видимо, не с нею первой случилась такая незадача, поскольку дверь оказалась незапертой, а замок — выломанным. Первым побуждением гостьи было подпереть дверь изнутри имеющейся мебелью, но затем она решила вверить себя милости Дибеллы и Мары, допустивших, чтобы она очутилась в этом богами забытом месте.
Постель не меняли и не использовали очень давно. Поверх замызганного белья успел накопиться изрядный слой пыли. Девушка брезгливо стянула всё это с кровати. С пола поднялось пыльное облако, заставившее её чихнуть.
— Завтра же ноги моей здесь не будет! — сердито проворчала молодая нордка себе под нос.
Она спустилась вниз, нашла облезлую метлу, вытащила остатки постели на примыкавший к комнате балкон, такой же грязный и заплёванный, как и пол в главном зале. И остановилась, глядя вниз. Эта таверна была построена любовно и с умом. Девушка представила это помещение таким, каким оно было бы при должном уходе, и ей стало жаль и его, и трудов неизвестного зодчего, пропадающих в бесхозяйственных руках.
Нордка вернулась в комнату и принялась с остервенением махать метлой, выметая из комнаты пыль и убирая паутину. Полуоторванный край простыни, вытащенной на балкон, оказался в самый раз для тряпки. Девушка нашла бадейку, принесла воды из колодца, находившегося посреди площади прямо напротив входа, и хорошенько протёрла в комнате всё, до чего дотянулась. Затем вымыла полы.
Ей подумалось, что раз постель не меняли столько времени, возможно где-то и осталось чистое бельё, если это заведение знавало лучшие времена. Она спустилась вниз и тряхнула хозяина за плечо. Тот отозвался невнятным мычанием, но на повторённый несколько раз вопрос, видимо поняв, что от него не отстанут, махнул рукой в комнатушку, где стоял массивный комод. К радости гостьи, там обнаружилось несколько комплектов слежавшегося, но явно чистого постельного белья.
Девушка вернулась в комнату и устроила себе постель. Настало время позаботиться об ужине, которого ждать, увы, не приходилось. Нордка снова спустилась вниз и прошла на кухню. В поленнице было почти пусто. Ни одной чистой посудины, как она ни искала, найти не удалось.
Вздохнув, девушка принесла воды, наколола дров, нагрела котёл и перемыла часть посуды, затем, пошарив в кладовке, из тех припасов, что не успели сгнить и не были попорчены мышами, состряпала себе ужин. Поела и снова взялась за мытьё посуды, добавив к той, что использовала сама, часть давнишней.
Подумав, не стоит ли возместить хозяину стоимость припасов, девушка решила, что с лихвой расплатилась проделанной работой, так что совесть её может быть спокойна. Допоздна она понемногу приводила в порядок то одно, то другое, хотя дел всё равно оставался непочатый край. Наконец усталая гостья покинула кухню и вышла в зал.
Собутыльники Брана вповалку храпели на полу, находился ли среди них сам хозяин было не разобрать, да не очень-то и хотелось.
Девушка поднялась наверх, намереваясь собрать вещи в дорогу... но вместо этого принялась распаковывать свою сумку, точно решила задержаться надолго.
Проснувшись спозаранку, она поставила готовиться завтрак и принялась приводить в порядок лестницу и зал. Двери, ведущие с кухни на улицу нордка оставила открытыми, чтобы выветрить застарелую смесь неаппетитных запахов, скопившихся за долгое время.
Пока девушка хозяйничала на кухне, кучка проснувшихся собутыльников потянулась на выход. Вместе с ними ушёл и Бран. Когда он вернулся, гостья успела подмести немалую часть зала.
Судя по благодушному виду хозяина, он был доволен вложением пяти септимов, полученных от неё накануне. Внимательно посмотрев на занятую уборкой девушку, Бран проворчал:
— Ты имей в виду, я тебя не нанимал. И не найму. Мне тебе платить нечем. А если хочешь отработать обратно деньги за ночлег, так зря стараешься, они уже тю-тю!
И он, довольно осклабившись, сделал красноречивый жест, показывающий, на что ушли её пять септимов. А то без этого было не понятно... То, что за утренней выпивкой вся компания подалась вон из таверны, лучше всяких слов говорило о плачевности состояния дел этого заведения. Впрочем, на кухне оставался небольшой запас редких хмельных напитков, который Бран, видимо, всё ещё жалел растратить, либо же не знал или забыл о нём. В последнее верилось с трудом, хотя, если кто-то припрятал бутылки от хозяина и его гостей... ну, может быть... Словом, была ли это хозяйская заначка на чёрный день, или же тайничок от него самого, находился этот припас далеко не на виду. Не шарь посетительница по кухне так старательно, тоже бы не нашла.
— Вроде, я денег у тебя не просила, — отозвалась девушка, — а вот завтрак и ещё сутки постоя я тебе, похоже, уже отработала.
— Эту твою уборку не продашь и не пропьёшь! На что она мне сдалась?
— А в таком хлеву, как тут был, не заработаешь того, что можно пропивать.
Довод оказался убийственным. Хозяин заткнулся, а когда девушка поставила завтрак и перед собой и перед ним, вообще на время потерял дар речи, отдавая должное её стряпне. Наконец Бран, не переставая жевать, проворчал:
— Тебя как звать-то?
— Хульдой.
— А… А меня Браном. Не помню, говорил уже, или нет.
В это время дверь в таверну приоткрылась и туда заглянул бретонец, на вид — путешествующий горожанин среднего достатка.
— Прошу прощения... — неуверенно пробормотал он, — мне не советовали сюда идти, но... я в городе с открытия ворот, ходил по рынку, успел проголодаться, а отсюда так вкусно пахло…
— Добрый день! Завтрак как раз готов, прошу к столу! — сияя радушной улыбкой, пригласила Хульда. Хорошо, что она приготовила еды с запасом, хоть и сомневалась, что кто-то сунется в таверну, рассудив, что в отсутствие посетителей излишки можно разогреть на обед. Едва ли Бран стал бы сетовать на отсутствие разнообразия.
Девушка быстро протёрла стол и поставила перед гостем тарелку. Он попробовал и начал с аппетитом уничтожать поданное блюдо.
— А знаете... у вас там вывеска упала... — проговорил он вдруг, оторвавшись от еды.
— Да, здесь были небольшие... неприятности. Но теперь всё в порядке. Её сегодня же поправят.
— Ну, если так... зря местные наговаривают. Неприятности случаются у всех, — с пониманием покивал бретонец, — а не найдётся ли у вас комнаты?
— О, конечно! — Хульда отвечала за хозяина, не давая тому и рта раскрыть, — прекрасная комната с балконом. Вон там, наверху.
Пока гость расправлялся с завтраком, она сменила постель, собрала свои вещи и перетащила их в каморку над кухней. Затем покинула таверну и, немного поспрашивав людей, отыскала работника, который за умеренную плату согласился починить замок в комнате и вывеску. Денег у неё оставалось совсем мало. Да ещё и на содержание лошади приходится тратиться... и Хульда приняла решение, о котором ещё день назад не могла и помыслить.
Она отправилась на городскую конюшню и спросила у владельца, кому она могла бы продать свою кобылку. Тот, немного поразмыслив, согласился выкупить её сам. Теперь вместо того, чтобы тратить скудные остатки своих средств на содержание лошади, девушка получила на руки некоторую сумму, которой следовало распорядиться с умом, поскольку больше продавать ей было нечего. Разве что навыки, полученные в храме Дибеллы.
Вложение денег в чужое загибающееся дело разумным не казалось. Покинуть город она могла теперь только пешком или нанять телегу до столицы другого холда. Хульда сама не могла понять, зачем впуталась в эту историю.
Возвращаясь, девушка увидела, что вывеска уже подвешена как надо, но изображение на ней требует подновления. Она со вздохом отправилась в алхимическую лавку за составом для красок.
Хульда поздоровалась с хозяйкой лавки и назвала цель своего прихода.
— Устойчивая краска для вывески... Что ж, пожалуй смогу тебе помочь. Стало быть это ты та девушка, что взялась наводить порядок в таверне старого Брана?
Посетительница удивлённо приподняла брови. Норд, сидевший в уголке, добродушно посмеиваясь, ответил вместо Аркадии:
— Слухами земля полнится. Как его вчерашние гости расползлись, да сегодня кухонные двери открылись, так и пошли новости по городу носиться. Нелёгкую ты работу на себя взвалила. От Брана помощи не жди. Разве в том только, чтобы результаты твоих трудов по ветру пустить...
— Да я уж поняла... ему неважно даже, сколько ему заплатят, лишь бы сейчас на выпивку хватило.
— Вот-вот, — кивнул охотник.
— Он и раньше-то не ахти какой рачительный хозяин был, — покачивая головой добавила Аркадия, — а уж как жена с легионером сбежала, так и вовсе покатился...
Вон оно что... стало быть, трактирщика бросила жена. Вот он и заливает горе-досаду.
— Теперь, чтобы таверну в порядок привести, много денег и сил надо, — продолжала женщина, шаря по полкам в поисках запрошенного покупательницей, — Бран только тратить будет. А дело всё одно ему принадлежит. Зачем тебе это?
— Сама не знаю... Думала сбежать на рассвете куда подальше, да жалко таверну стало. Красивая, уютная... а превратилась чуть не в сарай.
— Вон оно как бывает, — задумчиво протянул норд, снова вступая в разговор. — Деньги-то у тебя есть?
— Оставалось совсем мало, да вот, лошадь продала...
— Это уже кое-что, но пока ещё дело пойдёт... Запасы-то остались у Брана, или гостей кормить нечем?
— Одного-двух, разве что, да и то недолго.
— Так я и думал, — кивнул охотник и, вытянув ноги, уставился на носки своих сапог.
— Берк, ты думаешь?..
— Думаю. Хотя тут и думать нечего.
— Тогда я пока денег с неё не возьму, потом отдаст, а не сможет, мы с этого не разоримся.
— Верно говоришь, дочка. А я на охоту пойду. Засиделся что-то, — он с улыбкой повернулся к Хульде, — Ну, красавица, что нынче Кинарет мне пошлёт, то твоё. Расплатишься после, как дела наладятся. Без помощи тебе туго придётся.
— Да как же я могу это принять?.. — смущённо заспорила девушка.
— А вот так. Сейчас возьмёшь в долг. Сможешь поднять дело — отдашь. Нет — к ответу не потянем. Нам, считай, ничего сейчас не нужно, а я без дела скоро в замшелый пень превращусь. Будет Аркадия на мне грибы разводить прямо в лавке.
Хульда невольно рассмеялась немудрёной шутке охотника. Принимать такое щедрое предложение ей по-прежнему было несколько неловко, но отвергать — неудобно вдвойне.
— Спасибо вам! Я обязательно верну! Всё до септима!
— Вот так-то оно лучше. А то как, да как… — Берк поднялся, потянулся и стал подниматься по лестнице в жилые помещения, где хранилось его охотничье снаряжение. Хотя ему исполнилось уже пятьдесят шесть лет, он по-прежнему был полон сил и чувствовал себя едва ли не моложе, чем тринадцать лет назад, когда пригласил Аркадию в свой дом.
Через несколько минут, когда имперка отдала Хульде всё, что было нужно для создания красок, и сверх того добавила ещё немного приправ для кухни, норд спустился, полностью готовый к выходу, кивнул обеим и скрылся за дверью.
Девушка поспешила вернуться в таверну, чтобы приготовить обед. Гость-бретонец ушёл куда-то по своим делам, и она продолжила приводить в порядок запущенное помещение. Нужно было перестирать постельное бельё, которое ещё годилось в дело и пустить на тряпки то, что не годилось. Ближе к вечеру, но ещё засветло, чтобы не испортить работы, Хульда выбрала время подкрасить вывеску. Обучение основам различных искусств в храме Дибеллы не прошло даром, и изображение всадника на вздыбленной лошади приобрело куда лучший вид, чем даже в начале своего существования.
Стоило ей закончить, как вернулся Берк с добычей, которую быстро разделал и передал ей. Девушке пришлось срочно заниматься заготовкой мяса и думать о приготовлении ужина.
К вечеру вернулся постоялец, причём не один, поскольку успел рассказать нескольким приезжим, ютившимся едва не на пороге «Пьяного охотника», что местная таверна вовсе не так ужасна, как его предупреждали. Гостям требовалась выпивка, и Хульда порадовалась, что успела днём позаботиться и об этом, надёжно спрятав покупку от Брана.
Впрочем, это было наименьшей из проблем. Собутыльники хозяина тоже начали сползаться под гостеприимный кров таверны, а это была совсем не та публика, которую стоит являть приличным постояльцам. Хульда, как могла, вышла из положения, накрыв для них отдельный стол в небольшой комнатушке, расположенной в дальней части зала и сразу же выставив выпивку. Стол освещали свечи, и ни один не стал возмущаться, когда миловидная девушка лично провожала его в отдельное помещение, приговаривая:
— Прошу вас, проходите! Здесь вас никто не побеспокоит!..
Подав ужин, она принялась готовить комнаты для новых гостей. Выстиранное бельё не успело просохнуть, а запасов чистого хватило впритык, так что ей самой пришлось обойтись без постели но она готова была смириться с этим временным неудобством. Куда хуже бы вышло, если бы не хватило постояльцам.
Разобравшись с комнатами, Хульда спустилась в зал. К её удивлению, Бран то и дело отвлекался от выпивки и выглядывал в зал, оставив своих собутыльников, точно появление посетителей заставило трактирщика вспомнить, что его место там, за стойкой. Девушка подумала, что, возможно, тот ещё не безнадёжен, и от него тоже будет прок.
К её удивлению, все гости остались довольны и ужином, и комнатами, и тем, как их обслужили. Прибравшись после ужина, Хульда буквально валилась с ног от усталости, а новый день не обещал ничего, кроме новых хлопот. Однако посчитав, что заплатили постояльцы, девушка обнаружила, что выручка немного превысила взятое ею в долг и даже чуть-чуть перекрыла часть прочих расходов. Так что уже утром она сполна рассчиталась с Аркадией и Берком, хотя те настойчиво предлагали подождать, и старый охотник подрядился недорого поставлять ей свежее мясо.
Девушка продолжала работать не покладая рук, чтобы привести в пристойный вид запущенную таверну. В итоге на это ушло практически всё, что она выручила от продажи лошади, но все поставки были налажены, здание приведено в порядок, и дело стало приносить неплохую прибыль. Бран тоже взялся за ум, избавился от компании забулдыг и хоть и продолжал прикладываться к бутылке, но в меру и в конце дня, до того исправно выполняя работу хозяина, так что Хульде стало полегче.
Она подумывала, не следует ли ей заменить собой сбежавшую супругу трактирщика, дабы поддержать его, хотя тот и не вызывал у неё ничего, кроме некоторого сочувствия, но поговорив с Аркадией, выяснила, что одной из причин, по которой его жёнушка предпочла имперского офицера, стало отсутствие определённого интереса со стороны мужа. Вивьен не раз приходила в алхимическую лавку за снадобьями, которые добавляла Брану в еду, но даже талант Аркадии не мог обеспечить того результата, какого хотела женщина.
Сам же Бран называл Хульду спасительницей и клялся, что всё оставит ей, когда придёт пора помирать. Это слышал весь город и даже те, кто облизывался в ожидании возможности выкупить вконец разорившуюся таверну, признавали, что упустили шанс, выжидая, а девушка рискнула всем, что имела, вытянула заведение и обошла их. Больше всех поддерживали её начинание братья-босмеры. Чем лучше шли дела в «Гарцующей кобыле», тем проще становилось им, и «Пьяный охотник» понемногу начинал превращаться в то, чем и задумывался.
К несчастью, Бран взял себя в руки ненадолго. Вскоре Хульде сперва ближе к вечеру, а после и с середины дня пришлось самой становиться за стойку и выполнять роль радушной хозяйки, поскольку трактирщик был к тому времени совершенно пьян. Получалось у неё очень неплохо, для каждого находилось доброе слово, согревающее не хуже мёда, и народ шёл в таверну даже охотнее, чем когда в ней заправлял Бран. А уж когда Хульде удалось залучить на некоторое время довольно талантливую девушку-барда, отбою от посетителей и вовсе не стало.
Трудно было представить, что в «Гарцующей кобыле» ещё три-четыре месяца назад царило запустение. Вечерами большой зал бывал заполнен до отказа. Хульда уже не успевала выполнять одновременно роль хозяйки и прислуги, и ей пришлось нанять себе помощницу. С работой стало попроще, но в остальном скорее наоборот. И виной тому было пагубное пристрастие хозяина.
Благодарности Брана тоже надолго не хватило. Хотя деньги теперь широкой рекой текли к нему в карман, он забыл, кому этими обязан, и что было с его делом до того, как за него принялась Хульда. В своих пьяных фантазиях, он стал благодетелем девушки, за что она должна была безропотно терпеть его придирки. Теперь трактирщик то и дело грозил, что она ничего не получит, если не будет выполнять любую его блажь, на что времени у той в любом случае не было. Пару раз он даже порывался поднять на неё руку, и хотя пока что ей удавалось счастливо избежать удара, ясно было, что долго так продолжаться не может.
Девушка умело гасила ссоры среди гостей, улаживала мелкие неурядицы, мягко, но решительно пресекала любые вольности в свой адрес и до поры держала в узде самодурство Брана, однако последнее удавалось ей всё с большим трудом. Хульда не знала, как ей быть, если она не сможет больше сдерживать худшие проявления натуры хозяина. А о том, чтобы стать владелицей таверны даже и не задумывалась. Ей хватало более насущных забот, тем более, Бран в ближайшем будущем явно не собирался помирать.

***

Время было обеденное и в «Гарцующей кобыле» толпилось множество посетителей, зашедших перекусить. Зашли и Аркадия с Берком, которые теперь частенько там появлялись. Старый охотник надеялся, что сумеет заступиться за Хульду, если Бран начнёт распускать руки.
Хозяин уже успел как следует набраться. Неведомо зачем его понесло на второй этаж. Не то искал повода попридираться к Хульде, не то решил показать себя внимательным владельцем таверны, но в разгар обеда он появился на верхних ступенях лестницы и, перекрывая шум таверны, начал орать, что вот захочет, и девушка, в случае его смерти, ничегошеньки не получит, а то, мол, знает он таких, только и думают, как его со свету сжить.
Всему городу было известно, что Хульда напротив сделала всё, чтобы вернуть трактирщика к нормальной жизни. Не жалея сил, средств и времени вытащила разорённое им дело и не стремилась присвоить хоть что-то из полученного. Хульда только со вздохом покачала головой и продолжила обслуживать гостей.
То, что Брану никто не ответил, вызвало у него приступ раздражения. Со словами: «Сейчас я тебе покажу, кто здесь хозяин!» — он засучил рукава и начал нетвёрдыми шагами спускаться по ступеням. На середине его повело в сторону, и он под многоголосый испуганный возглас, заметавшийся под стропилами, кулём рухнул вниз.
Хульда ойкнула и бросилась к упавшему, но её опередил Берк. Никто не ожидал от старого норда такого проворства, но не зря он в свои годы оставался одним из лучших охотников. Аркадия, поняв его без слов, бережно удержала девушку, приобняв за плечи. Всё это происходило на глазах большого числа горожан и приезжих. Следопыт осмотрел Брана на виду у всех и произнёс своим негромким хрипловатым голосом:
— Мёртв. Свернул шею.
В таверне царила такая тишина, что слова охотника были услышаны даже в самом дальнем уголке. Не один десяток очевидцев мог подтвердить, что хозяин был пьян и навернулся с лестницы сам, а Хульды и рядом-то не было ни в момент падения, ни сразу после.
Прибывшая на место стража засвидетельствовала несчастный случай. Несмотря на то, что характер Брана день ото дня становился всё хуже и доставлял Хульде всё больше неприятностей, она была совершенно подавлена случившимся. А главное, девушка не представляла, что делать дальше. Завещания трактирщик оставить само-собой не удосужился, и выходило, что «Гарцующая кобыла» осталась ничьей.

 

Спорное наследство.

Спорное наследство.

Пока Хульда выполняла всё что необходимо для погребения Брана, поскольку родни, которая могла бы этим заняться, у покойного не было, Берк отправился в Облачный район к ярлу. Ярл Балгруф смолоду снискал себе славу заботливого и мудрого правителя, чтущего закон и справедливость и вникающего во всё происходящее во вверенном ему владении. На эти его качества и уповал охотник, пересчитывая ногами ступени длинной лестницы, ведущей в Драконий Предел. То, как встретил его глава Вайтрана, показалось норду добрым предзнаменованием. Зная, сколь высоко находится его дворец, он, из уважения к сединам посетителя, велел принести тому сиденье, прежде, чем начинать разговор. Требовало ли дело, приведшее следопыта к трону правителя долгого разбирательства или могло быть решено за пару минут, небольшой отдых не мог ему повредить.
— Что привело тебя ко мне? — спросил ярл, подавшись в сторону следопыта и демонстрируя заинтересованное внимание. Добыча Берка порой доходила и до дворцовой кухни, к тому же охотник был известен в Облачном районе как человек безупречно честный и справедливый, так что Балгруф был настроен благосклонно принять любую его просьбу. Такие люди не часто ищут помощи у представителей власти, значит, дело того стоит. Но оказалось, что пожилой норд пришёл просить не за себя.
История владельца «Гарцующей кобылы» и то, как молодая нордская девушка помогла ему вытянуть таверну из нищеты, была в общих чертах известна ярлу. За тем, что происходит в городе, правитель следил. Берк лишь добавил несколько существенных штрихов к этой картине. Например, что Хульда вложила в загибавшееся дело Брана всё, что имела, не требуя ничего взамен, а тот, пока снова не запил, во всеуслышание обещал в случае своей смерти оставить дело, ей. После же, когда начал по пьяни задирать девушку, грозить, что ничего ей не даст, придираться не по делу, и вовсе перестал ей помогать, она всё так же безропотно вывозила дело на своих плечах, разве что ударить себя ни разу не позволила.
— Так кому по справедливости должна достаться «Гарцующая кобыла» после смерти Брана? — вопросил следопыт у ярла, глядя тому в глаза.
— По справедливости — Хульде, которая спасла таверну от разорения. Тем паче, в здравом уме Бран не раз при свидетелях выражал желание оставить своё дело ей. Опять же, то, что она вкладывала собственные деньги, может быть подтверждено очевидцами.
— А по закону кому?
— Разве кто-то ещё претендует на это заведение?
— Жёнушка Брана, вернее, уже вдовушка, вполне может вернуться и заявить свои права на «Гарцующую кобылу».
— А я то старался понять, к чему эти расспросы... Так Бран помер?
— Нынче, около двух часов пополудни.
— Сам умер, или убит?
— Пил сам, на лестницу полез сам, сверзился и шею свернул — тоже сам, никого и рядом не было.
— А Хульда?
— В зале была, обед разносила. В таверну чуть не полгорода набежало.
— Кто первым подошёл к упавшему?
— Я. Хульда рванулась было, дочка моя не пустила, поняла, зачем я вперёд неё поспешил. Чтоб разговоров потом не было. Крепко Бран её обижать стал, да и о корыстном умысле кто-то мог подумать. Пока-то от слов, что оставит ей дело, напрямую не отпирался, но уже попрекал этим и то и дело грозил передумать.
— Разумно ты поступил. Стража осматривала тело?
— Сразу после меня. Подтвердили несчастный случай.
— И чего же ты хочешь?
— Чтобы закон не заступил дорогу справедливости. Хульда не только все деньги, что имела, она самую душу в это дело вложила. Таверна при ней ожила, гости валом валят. А у Брана, даже пока вместе с женой содержал «Гарцующую кобылу», там мало что не притон был, что уж о дальнейшем говорить.
— Хорошо, я подумаю, что можно сделать.
— Об этом я и прошу.
Едва Берк покинул «Драконий предел», Балгруф повернулся к своему управляющему — пронырливому ещё довольно молодому имперцу.
— Что скажешь, Провентус?
— Подумать надо. Дело только с виду простое. Нужно так его обделать, чтоб злокрыс носа не подсунул.
— Начни с того, что было бы с таверной после смерти владельца при отсутствии наследников.
— Именно об этом я и думал, — согласно кивнул имперец, доставая перо и кладя перед собой на стол лист бумаги. — В прямые наследницы эту Хульду не определить... Вот кабы Бран завещал ей сам, или женился на ней или, хоть, удочерил... А так, у жены его прав мало, но у этой-то, вовсе никаких. Вот же старый паршивец!
— Провентус, мы не говорим плохо об усопших.
— А я не плохо, я — как есть! — сварливо отозвался имперец, — Дело развалил, завещания не оставил, к девушке этой чёрную неблагодарность проявил, да ещё и помер напоследок, свалив на других проблемы, которых вполне мог не создавать!
Ярл осуждающе покачал головой, старательно скрывая улыбку, вызванную речью управляющего.
Провентус Авениччи на время задумался, глядя в одну точку, а после споро заскрипел пером. Набросав черновик документа, он просушил его, свернул и убрал в сумку. Затем, вооружившись переносной чернильницей, запасом перьев и бумаги, направился к выходу.
— Надумал? — окликнул его ярл.
— Придумал кое-что. Теперь нужно в городе побывать.
Имперец отсутствовал не один час и вернулся, когда солнце уже клонилось к закату. Он разложил перед собой на столе несколько аккуратно исписанных листов и углубился в какие-то подсчёты. Ярл, вернувшийся в зал из своих покоев, не стал отвлекать управляющего, ожидая, пока тот закончит. Наконец тот поднял голову от бумаг и потёр переносицу, оставив на ней слабые чернильные разводы.
— Пришлось побегать, но вот, что мы имеем. Здесь список личных затрат Хульды на развитие таверны, включая своевременный возврат долгов с прибыли, где того, что у неё было, не хватало расплатиться сразу. Вдобавок примерная стоимость работы, которую выполняла она сама, не требуя жалования — прибавляем к сумме вложенного. Прибыль, принесённая таверной за вычетом потраченного на её развитие, на жалование нанятой служанки и хозяином — на выпивку вся налицо. Продажа лошади тут тоже отражена. Всё это подтверждено участниками сделок, что необходимо — засвидетельствовано. В добавок к тому, прилагается состояние дел в таверне на момент приезда в город Хульды.
— Неплохо ты потрудился, — с уважительным удивлением произнёс Балгруф.
— Без помощи охотника, что просил заняться этим делом, я бы пару дней провозился, не меньше. Он сразу подсказал, к кому идти. Тем, кто подзабыл, что и как было, а книги торговые в порядке не содержит, — Провентус возмущённо фыркнул, сердясь на такую небрежность, — правильными вопросами память освежил. Всё, что надо было, вызнали.
— И как ты предлагаешь это использовать?
— Сейчас думаю, как нужные документы составить. Потом зачитаю, — буркнул имперец, утыкаясь в свои бумаги.
Балгруф вновь не стал ему мешать, спокойно ожидая, пока тот окончит свои труды. Наконец Провентус перестал скрипеть пером, просушил написанное и внимательно перечитал про себя. Затем кивнул и, удостоверившись, что ярл не занят, озвучил бумагу вслух.
— «Ввиду скоропостижной смерти от несчастного случая владельца таверны «Гарцующая кобыла», что в Вайтране, Брана, норда, рождённого в 147 год 4 э., и при отсутствии прямых наследников усопшего, означенная таверна переходит в собственность её действительной совладелицы девицы Хульды, нордки, рождённой в 169 году 4 э.
Утверждено и заверено ярлом владения Вайтран Балгруфом Старшим в 17 день месяца Второго зерна 189 года 4 э.», — это основное, остаётся заверить, — отложил Авениччи бумагу в сторону. — Далее…
Имперец взял со стола второй документ.
— Тут у нас стоимость «Гарцующей кобылы» в том состоянии и на тот момент, когда за неё взялась Хульда. Здесь оценка таверны на текущий момент. Перечень средств, затраченных Хульдой на восстановление и поддержание таверны «Гарцующая кобыла» прилагается полностью. В качестве подтверждения сделок, заключённых ею с торговцами и ремесленниками, свидетельства последних и выписки из торговых книг. Поскольку вся прибыль, приносимая заведением, кроме вложений в развитие дела, принадлежала Брану вплоть до его смерти, а Хульде не выплачивалось даже жалование за выполняемую ею работу, причём нет ни единой сделки, касательно поставок и прочих необходимых расходов, заключённых на его имя, а только на имя Хульды, стоимость принадлежащей Брану части, равной стоимости таверны на… — Провентус порылся в бумагах, — Ага… на 6 день месяца Начала морозов 188 года 4 э., (это дата приезда Хульды в Вайтран, со следующего дня она уже взялась за восстановление таверны…) уменьшается на размер жалования служанки и трактирщицы, обязанности которых большую часть времени с момента приезда и по сей день выполняла Хульда. Жалование нанятой ею служанке выплачено полностью. Имеем следующее… «На основании размера личных средств вложенных Хульдой в содержание «Гарцующей кобылы», постановлено считать её полноправной совладелицей означенной таверны. И в качестве таковой, за ней признаётся право полностью наследовать дело за умершим.
Утверждено и заверено ярлом владения Вайтран Балгруфом Старшим в 17 день месяца Второго зерна 189 года 4 э.», — Провентус перевёл дух.
— Неплохо, но о вдове — ни слова, — заметил Балгруф, привычно вычленяя суть из нагромождения казённых слов.
— Не нужна нам эта вдова в данном указе, — чуть сварливо отозвался управляющий, — Не явится — нечего и приплетать её сюда. А явится, на сей счёт другая бумага имеется.
Имперец прочистил горло и развернул следующий лист.
— «Поелику женщина бретонского происхождения Вивьен, рождённая, в 151 году 4 э. добровольно и при наличии свидетелей оставила супруга норда Брана рождённого в 147 г. 4 э., с которым состояла в законном браке с 173 года 4 э., а неисполнение ею обязанностей жены по отношению к оному Брану можно счесть косвенной причиной несчастного случая, приведшего к его безвременной кончине, упомянутая Вивьен полностью и безоговорочно лишается права наследования за Браном.
Утверждено ярлом владения Вайтран Балгруфом Старшим в 17 день месяца Второго зерна 189 года 4 э.», — Авениччи вытер лоб и не без самодовольства взглянул на Балгруфа: «Как, мол?»
— Дельно вышло, — скуповато похвалил ярл, — Только длинно очень. Покороче не мог?
— Я-то всё могу, — с некоторой обидой отозвался имперец, — только к такой бумаге у простого народа никакого уважения. А вот если мудрёно закручено, так спорить робеют. Тебе же меньше дрязг разбирать, если что.
— Ладно, давай подпишу, — вздохнул Балгруф.
Провентус развернул к ярлу документы, придвинул чернильницу.
— Как Брана похоронят, так надо будет позвать сюда эту Хульду, и ей вручить. Ещё бы пару-тройку свидетелей неплохо, — проговорил правитель Вайтрана, заверяя бумаги.
— Можно охотника с дочерью. Или служанку из таверны. А лучше — всех троих.
— Можно. Но лучше бы найти ещё кого-нибудь, вообще никак не связанного с «Гарцующей кобылой».
Авениччи согласно кивнул.
Вечер прошёл для Хульды как в дурном сне. Большую часть времени она мало доброго видела от Брана, но сознавала его хозяином таверны, а себя его помощницей. Теперь же девушка не могла понять, в каком качестве она приветствует посетителей и привычно обеспечивает их всем необходимым, находя нужное слово, чтобы одних подбодрить, других урезонить. Кто станет новым владельцем «Гарцующей кобылы»? Найдётся ли при новом хозяине место для неё? А если нет, с чем и куда ей уходить?
Девушка старалась гнать от себя эти мысли, чтобы никто из гостей не остался обделён её вниманием. Наконец, управившись с основными делами, она не удержалась и поведала свои тревоги Берку, на сей раз пристроившемуся с кружкой эля не за столиком, как обычно, а возле стойки.
Старый охотник отлично понимал, что творится у неё на душе и был именно тем собеседником, в котором она нуждалась. Он уже знал, какое решение принял ярл, поскольку Провентус Авениччи, заручившись его помощью, вкратце рассказал, что надумал. Однако до поры управляющий Балгруфа велел норду молчать, и тот почёл за лучшее, последовать этому совету. Однако, Берк, как умел успокоил Хульду:
— Не переживай раньше времени. Всё образуется, вот увидишь. Доброе дело без награды не останется, никто тебя на улицу не вышвырнет.
Спокойная уверенность, звучавшая в его голосе, передалась девушке. Когда охотник так говорил, невозможно было ему не верить.

***

Трактирщика похоронили на следующий день. Рано утром Провентус снова явился в «Котелок Аркадии», попросив обоих его обитателей выступить в качестве свидетелей при вручении Хульде бумаг, которые закрепят за ней право владения «Гарцующей кобылой». Заодно имперец, уже понявший, что следопыт всегда говорит дело, попросил того посоветовать ещё одного-двух человек.
— Прислугу из таверны брать не стоит, — сразу же отозвался Берк, сам того не зная, повторив соображения ярла, — У неё тут может быть свой интерес, а значит веры такому свидетелю мало, если найдётся кто, кому оспорить захочется. Нужен кто-то совсем со стороны. Вот что. В Вайтране много разного народа живёт, хорошо бы в свидетели кого из меров позвать. Хотя бы Элриндира с Анориатом. У них своё дело, так что здесь они вне подозрений.
— А согласятся?
— Куда они денутся?.. — хмыкнул следопыт, — Их я беру на себя. К назначенному часу оба явятся.
Сразу после погребения Брана, к Хульде подошёл управляющий ярла с повелением явиться в Драконий Предел. Девушка пошла за ним, не зная, чего и ждать, но обернувшись, увидела, что следом идут Берк с Аркадией и братья босмеры. Охотник ободряюще улыбнулся ей, и на душе у молодой нордки стало поспокойнее.
Вручение бумаг не заняло много времени. Спустя четверть часа удивлённая и слегка растерянная Хульда покинула Драконий Предел полноправной владелицей полюбившейся ей таверны. Она вновь взглянула на свидетелей, приглашённых Провентусом Авениччи, словно ища у них подтверждения, что всё это происходит наяву. На лицах всех четверых играли улыбки: добродушно-покровительственная у Берка, лукаво-ласковая у Аркадии и беззаботно счастливые у Элриндира с Анориатом. Пожалуй, последние были в этом деле едва ли не более заинтересованной стороной, чем новоявленная хозяйка «Гарцующей кобылы», вернувшая им тот образ жизни, о котором они мечтали и к которому стремились.
— Такое событие не мешало бы отметить, — продолжая улыбаться подсказал Берк, пока они спускались по лестнице ведущей в Равнинный район, вызвав удивлённый взгляд приёмной дочери, не привыкшей, чтобы тот был зачинщиком всяких застолий. Но старый охотник знал, что делает. Эти простые слова вернули ошарашенную Хульду на землю, заставили встрепенуться и почувствовать себя хозяйкой заведения, обязанной угостить желающих:
— О, конечно! Сегодня вы будете почётными гостями в «Гарцующей кобыле»!
Босмеры радостно переглянулись — возможность на денёк закрыть «Пьяного охотника» и покутить где-нибудь в другом месте давно стала для них пределом желаний.
Устраивать настоящее празднование в день похорон прежнего хозяина показалось совершенно неуместным, несмотря на то, что его смерть стала для Хульды практически избавлением. Так что, вернувшись в таверну, все пятеро просто посидели вместе, разве что Берк в кои-то веки нарушил собственное правило, первым стаканом вина помянув Брана, второй подняв за новую владелицу таверны и успех её дела.
Босмеры, которых ничто всерьёз не связывало с покойным трактирщиком, довольно быстро покинули остальных, радуясь случаю хорошенько расслабиться, и вскоре нашли себе в зале подходящую компанию.
Благодаря вмешательству старого охотника, Хульда быстро освоилась в новом качестве, тем более, что по сути не изменилось ничего, кроме отсутствия безосновательных придирок и нападок.
Кое-кто из точивших зубы на таверну, предпринял попытку усомниться в правах девушки, но вовремя выправленные бумаги не оставили места для сомнений.
В роли трактирщицы Хульда оказалась настолько на своём месте, что многие уже не могли представить, что когда-то за стойкой «Гарцующей кобылы» стоял кто-то другой. Иногда Берк с Аркадией заходили в таверну поужинать, но чаще норд коротал вечера в «Пьяном охотнике», где было потише и не так людно, к полному восторгу босмеров, любивших поболтать со старым следопытом и с нетерпением ждавших от него очередной байки.

 

Закон и справедливость.

Закон и справедливость.

Так прошло около месяца. Погожим днём во второй половине месяца Середины года в Вайтране появилась пара — имперец и бретонка. Он — в форме офицера Имперского Легиона, она — в нарядном и явно недешёвом платье.
Женщине было около сорока, она ещё не растратила привлекательности, её формы были приятно округлыми, а манера держать себя — уверенной и даже чуть высокомерной. Легионер казался лет на пять моложе своей спутницы, наиболее запоминающимися в его внешности были прямой открытый взгляд и резковатые движения.
В бретонке горожане не без труда узнали супругу прежнего владельца «Гарцующей кобылы» — женщина довольно сильно изменилась, в прежние времена она выглядела и держала себя куда проще.
Вивьен, встретив старую знакомую, стала расспрашивать о том, что произошло в городе за время её отсутствия, и правдивы ли дошедшие до неё слухи о смерти Брана. Имперец, стоя чуть в стороне, внимательно прислушивался к разговору и неодобрительно хмурился.
— Ты говоришь, у таверны новая хозяйка? Так Бран продал дело перед смертью?
— Нет, она была его помощницей, а владелицей стала уж как он помер.
— Стало быть, он завещал «Кобылу» ей?
— Да нет, так и не собрался… хотя, обещал, вроде, потом грозил передумать, да так ничего и не сделал — раньше шею себе свернул.
— Тогда как она заполучила таверну?
— Ярл так решил, она в дело свои деньги вложила, вот всё ей и отдали, больше-то всё равно некому…
— Ну, это ещё как сказать… — задумчиво протянула Вивьен, с нехорошей улыбкой, — Ладно, спасибо. Много интересного ты мне рассказала, я этого не забуду!..
— Не стоило бы тебе вмешиваться. Хульду в городе любят. «Гарцующая кобыла» при ней прямо расцвела.
— Да и славно! Мне всё одно мало радости за стойкой торчать, пьяницам выпивку раздавать. Только я вдова хозяина, моя и таверна. Мало ли, что меня в городе не оказалось, когда он умер. Денег мне пускай заплатит, да и цветёт себе дальше.
Её собеседница только покачала головой, однако зная характер Вивьен, перечить ей не стала. Но стоило ей отправиться дальше по своим делам, имперец подошёл ближе и тихо сказал:
— Дорогая, зачем тебе всё это? Разве тебе недостаточно того, что могу дать тебе я? Разве ты хоть в чём-то была обделена за то время, пока мы вместе?.. Ты сама говорила, что с Браном тебя ровным счётом ничего не связывает, и не считала себя его женой. Оставь это в прошлом, у нас новая жизнь, ты теперь свободна.
Слова офицера были правдивы. У него даже помимо хорошего жалования был небольшое состояние, и, связавшись с ним, Вивьен ни в чём не знала отказа. Тем более, что все её запросы, по причине скудости фантазии, были не слишком сложны. Она, конечно, приобрела некоторый наружный лоск и полагала себя едва ли не ровней сиродильской знати, но по сути так и осталась бретонской простушкой. Со своим имперцем женщина старалась вести себя тише воды, ниже травы, не проявляя норова, поскольку понимала, что тот вполне может жениться на другой, пока она сама замужем за Браном. Но сейчас когда до желанного брака остался один шаг, она, обуянная алчностью, потеряла привычную осторожность:
— А ты, дорогой, не вмешивайся! Это дело не нужно ни мне ни тебе, но деньги лишними не бывают. Не сможет расплатиться, найдём другого покупателя. Хорошая таверна стоит хороших денег.
Легионер пристально вгляделся в лицо спутницы. Такой он её ещё не видел, и увидеть вовсе не желал. Спохватившись, Вивьен опустила глазки долу, и нежно пролепетала:
— Ты пойми… да, у нас всего хватает, но это — твоё! У меня даже нет никакого приданого, чтобы достойно войти в твою семью… И тут такая возможность!..
Имперцу очень хотелось ей поверить, и начни она с этого, он принялся бы её уверять, что отсутствие приданого не помешает ему взять её в жёны, а нежелание полностью зависеть от его средств счёл бы даже проявлением благородства натуры. Но сейчас он задумчиво хмурился, вспоминая увиденное и услышанное раньше. Наконец по-прежнему негромко, но с едва заметным металлом в голосе — тон от которого трепетали его подчинённые, и каким он никогда не разговаривал с нею, воин произнёс:
— Мне не нужно от тебя приданого. Если наше будущее так важно для тебя, оставь это, и, клянусь, мы немедленно отправимся в храм Мары, чтобы принести брачные обеты.
— О, любовь моя! Подожди ещё немного! Я так не хочу краснеть за то, что тебе пришлось брать в жёны бесприданницу! Ты столько на меня потратил, столько для меня сделал! Я не могу принять этого просто так!
— Разве мы торгаши, чтобы считаться, кто и что потратил? Если бы я не желал этого, так и не тратился бы на тебя! — тон легионера стал резче.
Женщина ухватила спутника за рукав, нежно прильнув к нему, и ласково проворковала:
— Мы столько ждали, когда наконец сможем пожениться! Милый, прошу тебя, подожди ещё самую-самую малость!
Имперец кивнул, но лицо его было мрачно, приторный голосок Вивьен не растопил его суровости.
Приезжие отправились в «Гарцующую кобылу», где сняли комнату. Легионер внимательно смотрел по сторонам, повсюду подмечая, сколь сильно изменилась к лучшему таверна, попавшая в заботливые руки, а ведь он, судя по щебетанию приятельницы Вивьен, не застал заведение в период полного упадка.
— Ты как хочешь, а я собираюсь пообедать, — обратился он к своей спутнице.
— О, дорогой, я пока не голодна, — промурлыкала та. В ответ имперец снова молча кивнул и обратился к Хульде, как бы невзначай посетовав на приевшуюся походную пищу.
Девушка задумалась буквально на секунду и тут же предложила несколько блюд, которые могли прийтись посетителю по вкусу. Легионер быстро определился с выбором, и хозяйка предложила ему скрасить ожидание заказа кружкой пива, легко угадав, какое будет ему по нраву.
Гость присел за столик, откуда без труда мог наблюдать за происходящим, прохладный эль, предложенный Хульдой, приятно освежал с дороги. Новая трактирщица явно умела должным образом позаботиться о каждом посетителе. Не успел имперец допить свою кружку, как появилась расторопная служанка, кругленькая, веснушчатая и улыбчивая, при взгляде на которую невольно становилось веселее на сердце, и поставила перед ним миску с дымящейся похлёбкой, восхитительно пахнущей специями, и свежий ароматный хлеб. Поблагодарив девушку, легионер попробовал угощение и не разочаровался в своём заказе.
Между тем, Вивьен тоже заговорила с Хульдой. Хотя она понизила голос, имперец догадался, что речь идёт о её правах на таверну. Молодая трактирщица слегка пожала плечами и, попросив прислугу приглядеть за делами, удалилась в свою комнату, откуда вернулась со шкатулкой. Достав из неё бумаги, вручённые ярлом, она передала их посетительнице. Та принялась изучать их самым внимательным образом.
В это время дверь таверны приоткрылась, и внутрь зашёл Берк. Весть о том, что в городе объявилась Вивьен со своим хахалем, быстро стала известна в «Пьяном охотнике», ну а уж там нашлось кому сложить два и два и поспешить предупредить об этом старого следопыта. Норд окинул помещение взглядом, не потерявшем цепкости с годами, быстро нашёл среди посетителей незнакомого имперца в офицерской форме Легиона, заметил женщину, погружённую в чтение бумаг возле стойки, досадливо покусывавшую губы, подошёл к Хульде, поздоровался, и тоже заказал обед.
Поскольку все столы, откуда можно было наблюдать за приезжими, оказались заняты, Берк примостился на скамейке у огня с миской на коленях. Исподтишка поглядывая на эту парочку, норд пришёл к некоторым выводам, и даже хотел попытаться подсесть к легионеру, но тут заметил, как Вивьен, пользуясь тем, что Хульду вновь отвлёк очередной посетитель, попыталась сунуть какую-то бумагу себе под корсет.
— Эй, красавица! Это, вроде как, не твоё! — окликнул он бретонку, на скулах которой проступил румянец смущения и досады. Бумагу та вернула на место, сделав вид, что убрать её хотела по ошибке. Краем глаза охотник успел заметить, как имперец помрачнел ещё больше и кивнул каким-то своим мыслям.
Вивьен с недовольной гримаской отдала документы Хульде. Всё было составлено честь по чести, а приложенные счета и оценка положения дел до вмешательства этой нордки не позволяла надеяться, что таверну удастся объявить своей даже на правах законной вдовы. Всё, на что можно было рассчитывать, это на ту часть, что перед смертью ещё принадлежала Брану, и которую присудили Хульде, отняв у бретонки право наследования. И отказываться от этого куска она не собиралась.
Но пока что идти к ярлу было не с чем. На вопрос: «А где ж ты была, голубушка, раньше, почему не рядом с мужем, раз уж ты теперь такая безутешная вдова?» — ответить ей тоже было нечего. Всё осложнялось ещё и тем, что новую трактирщицу в городе, кажется, любили. Поди-ка найди недовольных! А именно они-то и были нужны Вивьен.
Немного поразмыслив, она, так и не пообедав, улизнула из таверны, совершенно позабыв о своём спутнике, и в глубине души легкомысленно полагая, что никуда он от неё не денется, как не делся до сих пор.
Женщина отправилась разыскивать приятелей Брана, которые некогда и начали понемногу подпаивать трактирщика, стремясь получить доступ к дармовой выпивке, пока совсем не сбили того с пути. Как она и ожидала, им перемены, произошедшие с «Гарцующей кобылой» пришлись совсем не по нутру, поскольку они оказались напрочь отлучены от неиссякаемого источника вожделенной влаги.
Посулив им щедрое угощение, Вивьен без труда привлекла их на свою сторону. А те, в свою очередь, подбили с её одобрения кое-кого из приезжих, не знавших историю с таверной, и окрестных крестьян, которым лишь бы пошуметь да помахать кулаками, особенно, если в добавок к такому развлечению обещают расплатиться медовухой.
Тем временем, Берк всё-таки приблизился к столу, занятому легионером, и спросил разрешения присесть рядом. Тот видел, как пожилой норд ютился со своим обедом на скамье, и почёл невежливым ему отказать.
— Не пойдёшь за ней? — немного посидев, спросил старый охотник у имперца, кивнув вслед ушедшей Вивьен.
— Зачем? У неё свои дела, — хмуро отозвался тот.
— Ну, сюда-то ты с ней приехал.
Офицер пожал плечами.
— Приехал, чтобы вместе с ней убедиться, что слухи о смерти её мужа правдивы, и она теперь свободная женщина. О том, чтобы устраивать дрязги из-за наследства, речи не было. Иначе сразу послал бы её в Обливион.
— Я-то думал, раз ты её от мужа увёз, у вас там любовь на века…
Легионер снова передёрнул плечами. Несмотря на бесцеремонность своих вопросов, следопыт умудрялся задавать их так, что хотелось ему ответить, объяснить, поделиться.
— Я тогда был в Вайтране проездом, нужно было дождаться одного человека. Ну и остановился на несколько дней здесь, в «Гарцующей кобыле». Видел, что с мужем они не ладят, что содержание таверны ей не по нраву, да и он ведёт дела абы как. Вивьен почти сразу начала мне строить глазки, и порхать вокруг. А потом, улучив момент, когда Брана не было рядом, принялась плакаться, мол, любить он её не любит, работать толком не хочет, то и дело пьёт, а как выпьет, порой и бьёт, что жизни ей с ним нет, и ничего-то её с ним не связывает. Вышла-де замуж по молодости, по глупости, а теперь вот пропадает ни за что. Уж так она пела про горькую свою долю, что жалко мне её стало. Ну и понравилась она мне, что греха таить. И то сказать — женщина миловидная, вся из себя несчастная, мужским вниманием обделённая... а я свободен от любых обязательств, кроме службы, почему бы и не воспользоваться случаем, не совместить приятное для себя с полезным для неё?
До последнего времени она из себя такую скромницу-тихоню строила, что я поверил. Старалась держать себя достойно, много чему научилась… Любовь — не любовь, а жениться был готов, но она-то так замужней и оставалась. А тут до нас доходит слух, что её благоверный помер, да только доходит через десятые руки… То ли в Вайтране, то ли в Виндхельме помер трактирщик, не то Бран, не то Барн, а может, и вовсе Берен… Ничего удивительного в том, что ей загорелось всё выяснить в точности, я не видел — это же такой случай! Нежданный подарок судьбы, избавивший полностью от постылого супруга, и дающий надежду на новое счастье. Было бы странно, если бы я не отправился с ней.
Только тут мне сразу не понравились её расспросы. Слухи про Брана полностью подтвердились, но её это будто сразу перестало занимать. Всё больше про таверну, про новую хозяйку, про то, по какому праву да случаю она стала владелицей. Я ей тогда сказал — оставишь это — хоть сейчас в храм Мары и поженимся. Но куда там! А я чем больше на неё смотрю, тем больше убеждаюсь, что эти годы имел дело с маской, которую она умело прирастила к своему лицу и характеру, а вот теперь, под влиянием алчности, явила краешек своей подлинной натуры. И хорошо, что я с ней поехал. Не то так и женился бы… на этом.
Берк выслушал речь имперца легонько кивая. Тот говорил гладко и образно, видно было человека достаточно образованного, далеко не ровню той же Вивьен. И всё же ей почти удалось его заполучить.
— А чего сразу не уехал, как понял, что она не остановится?
— Куда мне спешить? Посмотреть хочу, что она делать станет, и что из этого выйдет.
— Думаешь, не выгорит ли у неё это дело?
Имперец покачал головой.
— Уверен, что не выгорит. Нет у неё здесь никаких прав. Сама от всего отказалась, когда решила уехать со мной. Тут уж или — или. Ну а если, паче чаяния, вдруг и добьётся чего-нибудь, будет с чего новую жизнь начинать. Может, подцепит кого — она умеет. Со мной жила — ни в чём отказа не знала, а всё равно на чужой кусок позарилась. Мне такого не надо.
— И не простишь?..
— Простить можно случайную ошибку — как вот брак по наивной молодости да незнанию жизни. А натуру человека либо принимаешь, либо нет. Сумела бы она со своей алчностью совладать — женился бы. Попыталась на двух стульях усидеть — всё.
Узнав, что хотел, Берк поднялся. Самое время было побродить по городу, посмотреть да послушать, что затевает жадная бретонка, и решить, нужно ли вмешиваться и как.
Суть её затеи норд понял быстро, и когда к Драконьему Пределу отправилась грозно шумящая и размахивающая кулаками и палками толпа, за которой до поры скрывалась Вивьен, следом куда тише и незаметнее потянулись другие горожане, собранные Берком.
Городская стража заметно занервничала. С одной стороны, пока никто закона не нарушал, с другой — только Девяти известно, чем это может закончиться? Надо ли вмешаться, или повода нет? Начальник стражи медлил, не зная, какой приказ отдать своим людям. До поры они просто следовали за народом, ничего не предпринимая. Наконец, одного паренька помладше отправили во дворец ярла на предмет распоряжений.
Стражник проскочил мимо толпы, проходившей пока через Ветреный район, и через пару минут предстал перед троном Балгруфа после чего кратко, как умел, обрисовал ситуацию.
— Ты уверен, что они идут сюда? — спокойно спросил ярл.
— Да вроде как... Больше-то, вроде, и некуда… Орут чего-то, толком не поймёшь… но имя ярла повторяют часто.
— Хорошо, я выйду к ним, посмотрим, что там случилось.
— Это может быть опасно, — послышался решительный женский голос из-за спины Балгруфа, — Ты выйдешь не раньше, чем они успокоятся. А ты, — голос явно обращался к стражнику, — беги в казарму, собирай всех. Тех, что уже подошли, отправь ко входу во дворец, мне навстречу. Остальные пусть подходят снизу и перекрывают путь к отступлению.
— Мы не на войне, Айрилет, — возразил ей ярл, — я не намерен воевать с собственным народом.
Из-за трона вышла стройная подтянутая данмерка, с рыжими волосами, зачёсанными назад и змеевидными татуировками, разбегающимися от внешних уголков глаз. Кожаная броня сидела на ней так ловко, точно женщина в ней и родилась.
— Эти рассуждения хороши, пока твой народ не надумал воевать с тобой!.. Как твой хускарл, я не позволю тебе подвергать себя опасности. Выполняй! — коротко рыкнула она на парнишку-стражника, и того как ветром сдуло, — Сначала к ним выйду я, потом уже ты, если я сочту, что они не представляют для тебя угрозы.
Таким образом, когда бушующая толпа, то и дело останавливавшаяся, чтобы подбодрить себя криками и прихваченными с собой запасами хмельного, добралась до подножия лестницы, ведущей к Драконьему Пределу, там её встретил отряд стражи, расставленный Айрилет. Нижние пять ступеней оставались свободными, далее на каждой стояло по двое стражников. Построение напоминало расходящийся кверху клин. Между теми, что стояли в самом низу могло пройти не более одного человека, верхняя пара расположилась по краям пролёта. Выше, у начала галереи, ведущей к воротам дворца, неподвижно застыла хускарл ярла. Только алые глаза грозно сверкали из-под нахмуренных бровей. Она казалась столь же незыблемой, как окрестные скалы, и даже цвет её кожи напоминал твёрдую горную породу.
При виде вооружённой стражи, готовой в любой момент сомкнуть ряды, заступники Вивьен несколько подрастеряли свой пыл. Они стадом сгрудились перед лестницей, всё ещё продолжая кричать, но уже не столь уверенно. Кое-кто заозирался, и увидел второй отряд стражи, подходящий сзади, а так же людей, приведённых Берком.
Последние спокойно остановились поодаль, чтобы их никак нельзя было счесть частью своры бузотёров, и молча ждали развития событий.
Бретонка принялась шёпотом подбадривать своих сторонников, снова повторяя свои посулы. Напоминание о дармовой выпивке подействовало на них ободряюще, тем более, задаток был уже успешно уничтожен. Вновь послышался шум:
— Требуем правосудия ярла! Закон есть закон! Не позволим притеснять несчастную вдову! Где ярл?! Пропустите нас к нему!
Над головами крикунов взметнулись кулаки и палки, кто-то даже сжимал в руке булыжник.
— Если вы не успокоитесь, вас успокоит стража, — ледяным голосом, без труда перекрывшим ропот толпы, провозгласила Айрилет, воины угрожающе шевельнулись, — Немедленно сложите оружие и то, что может служить таковым, на нижние ступени. После этого желающие смогут поговорить с ярлом. При соблюдении должного почтения, разумеется.
Готовых поспорить не нашлось. Поворчав для порядка, собравшиеся выполнили её требование и заметно присмирели.
Данмерка удовлетворённо кивнула и махнула рукой кому-то позади себя. Ворота Драконьего Предела распахнулись, пропуская ярла. Балгруф неспешно пересёк галерею, также не торопясь дошёл до середины лестницы и остановился, за ним, поотстав на пару шагов, следовал Провентус Авениччи. Айрилет спустилась на несколько ступенек и встала у правителя за плечом. Глаза ярла останавливались то на одном лице из толпы, то на другом, твёрдо и прямо выдерживая ответные взгляды и заставляя собравшихся мяться и прятаться один за другого.
— Зачем вы явились сюда с криками и оружием, точно к стенам вражеской крепости?
— Требуем справедливости! — раздался одиночный возглас из толпы.
— Вот как? Для начала нарушив закон и порядок в городе? Разве кто-то из вас добром явился за справедливостью и был вышвырнут вон, что вы заявились ко дворцу с дубьём и камнями?
Народ, пришедший с Берком, одобрительно закивал. Если среди сброда, подбитого Вивьен на это подобие бунта, не найдётся кого-нибудь поумнее, то дело вот-вот закончится ничем. Балгруфа не зря считают разумным правителем — мигом нашёл нужные слова, чтобы их уесть. Увы, среди бывших собутыльников Брана нашёлся один, посмышлёнее прочих. Это было немолодой уже имперец, именем Терек.
— Не взыщи, ярл! — хрипловато выкрикнул он, — Жажда справедливости так обожгла наши сердца, что тут не до разговоров!
— Ты медовуху-то со справедливостью не путай! — не выдержал кто-то из людей Берка. Сам следопыт невольно хмыкнул и уткнулся в рукав, пряча улыбку, но при этом недовольно покачал головой — вишь и там умник выискался, и тут остряк непрошеный. Негоже покамест балаган разводить. Ещё будет время посмеяться над бунтарями.
Балгруф, видимо, мыслил так же.
— Тише! — повысил он голос, обращаясь к шутнику, с трудом удерживая на лице подобающее случаю серьёзное выражение, и оттого досадуя на несвоевременное вмешательство, — Пусть говорит, если есть, что сказать!
— Есть! — выкрикнул Терек, — Нету такого закона, чтобы несчастную вдову обирать!
— Так есть или нету? — не унимался тот же голос, в котором Берк на сей раз определённо узнал Анориата.
— Помолчи ты! — тихонько шикнул он на эльфа, — Хочешь опять половину города кормить-поить-спать укладывать?! — В глазах босмера промелькнул ужас, и он демонстративно зажал себе рот обеими руками, а Элриндир выразительно показал брату кулак. На этот раз ярл решил не отвлекаться на посторонние разговоры, и обратился к Тереку:
— И где же эта несчастная вдова, почему она сама за себя не попросит?
— За неё весь народ стоит, для кого справедливость не пустой звук!
— Так кого обделили, народ или вдову? Или она то, на что претендует, готова передать на благо народа? Если нет, я желаю говорить с ней лично, или разговор окончен.
Толпа было воодушевилась, при мысли получить и пропить спорное имущество, и сникла, поняв, что такого Балгруф всё же не предлагал. Зато Вивьен откровенно занервничала. Люди расступились, пропуская её, и бретонка предстала перед ярлом. Выглядела она трогательной и печальной, как и положено безутешной вдове.
Легионер, незаметно прибившийся к компании Берка только плюнул в сторону. Охотник тут же оказался рядом, положил руку ему на плечо и что-то прошептал на ухо. Имперец согласно кивнул и вновь перевёл глаза на ярла и просительницу.
— Подойди ближе, — властно произнёс Балгруф, — Я хочу, чтобы все тебя видели.
Женщина поднялась на несколько ступеней, оказавшись в окружении стражи и остановилась.
— Теперь говори.
— Взываю к твоей справедливости! — бретонка заломила руки, — После смерти Брана, прежнего хозяина таверны «Гарцующая кобыла», я осталась его законной вдовой. В момент его смерти меня не было в городе, а вернувшись я нахожу наше с ним заведение в чужих руках, хотя мой муж его не продавал и не завещал новой владелице!
— Тебя не было в городе не только, когда умер Бран, но и долгое время перед тем. Ты отказалась быть ему женой и сбежала с другим, тебя не заботил ни он сам, ни дело, которое он вёл, и едва не довёл до полного разорения. А после его смерти ты вдруг вспомнила о своём супружестве.
— По закону я оставалась его женой, у меня нет другого мужа!
— Ты хочешь увидеть бумаги, где изложены основания для передачи таверны в собственность новой владелице?
— Что нам твои бумаги! Ты нам справедливость подавай! — снова заорал Терек.
Балгруф сдержанно кивнул.
— Будет вам справедливость. Провентус, зачитай документы, касающиеся передачи «Гарцующей кобылы» в собственность Хульде, да так, чтобы все слышали.
Соответствующие бумаги были у Авениччи при себе, и он, прочистив горло, озвучил их содержание.
— Да что нам ваша писанина, тьфу! — не унимался Терек, явно не имевший ни малейшего уважения к любым документам и провозглашённым в них словам. Но его не поддержали. Внушительная и мудрёная речь ярловского управляющего смутила людей, те зачесали в затылках и решили больше не лезть в это дело. Уж больно на бумаге все гладко, да учёно выходило. Да и справедливость с законом, вроде, не нарушены, если подумать.
Авениччи украдкой бросил на правителя взгляд, яснее слов сказавший: «Что я тебе говорил? А ты — длинно!..»
— Так чего же ты хочешь? — обратился Балгруф к Вивьен.
— Пусть Хульда выплатит мне стоимость той части, что ещё принадлежала Брану на момент его смерти!
— Ты сама видишь, что дело твоего мужа до вмешательства Хульды почитай ничего уже не стоило. Не возьмись она за него, ко времени смерти Брана таверна наверняка была бы продана им в счёт уплаты долгов, а остаток он успел бы прокутить за пару-тройку дней.
— Могло быть много чего, но ведь не было! Я, как вдова, имею право на эту долю!
— Как жена, покинувшая мужа, по справедливости, ты отказалась от любых прав! Кабы у вас с Браном остались общие дети, неповинные в ваших раздорах, их интересы были бы учтены.
— Но по закону-то я осталась его женой! Стало быть, и вдова я по закону! Раз других наследников у него нет, и завещания Бран не оставил, эта доля принадлежит мне! Коли дела в таверне идут так хорошо, а эта долюшка так мала, как выходит по вашим бумагам, так пусть эта Хульда отдаст мне её стоимость! Так будет и по закону, и по справедливости!
— Ты хочешь получить то, что причитается тебе по закону? Будь по твоему. Провентус, озвучь отдельно стоимость части, принадлежавшей Брану на момент смерти, а так же стоимость его долгов, погашенных Хульдой из своего кармана. Она выплатит тебе эту долю, а ты вернёшь ей сумму его долга. Плюс ты заплатишь штраф в городскую казну, за разжигание смуты и нарушение порядка в городе. В размерах, установленным законом. В противном случае, ты будешь заключена под стражу, опять же на предусмотренное законом время. Есть такие, кто считает это решение несправедливым?
Отрицательный гул пронёсся по обеим частям толпы.
— А незаконным?
Гул стал ещё громче, несогласных с ярлом не нашлось. Погода, так радовавшая с утра, совершенно испортилась. Начавшийся мелкий промозглый дождь остудил самые горячие головы. Было ясно, что ничего интересного уже не будет, и дармового угощения — тоже. Посему, всем хотелось поскорее оказаться в тепле и сухости, но разойтись мешала стража, стоявшая позади.
Смахнув с лица капли дождя, Балгруф произнёс:
— Провентус, огласи вдове трактирщика Брана итоговую сумму.
Авениччи успел произвести необходимые подсчёты, и вышло, что должна Вивьен окажется едва ли не на четверть больше, чем сможет получить. Таким образом, Хульда окажется от этого ещё в выигрыше, равно как и казна Вайтрана.
Эта новость совершенно сразила бретонку. И ведь к этому решению уже нельзя было предъявить никаких претензий ни с точки зрения законности, ни с точки зрения справедливости. С этим только что согласились все жители города, пришедшие ко дворцу. Даже нахрапистый горлопан Терек уступил.
В это время имперец, приехавший с Вивьен, вместе с Берком начали пробираться прочь. Поскольку они не входили в число смутьянов, а охотник пользовался в городе всеобщим уважением, стража беспрепятственно пропустила их и снова сомкнула ряды. Вслед уходящим неслись слова ярла:
— Да, есть закон, и есть справедливость. Но есть и милосердие. Если бы ты, Вивьен, не пришла сегодня сюда, взбунтовав толпу, всё осталось бы как прежде. Хульда владела бы «Гарцующей кобылой», а ты была бы свободна от долгов, штрафа и угрозы тюрьмы. Пусть же так оно и остаётся. Не будем излишне строги к женщине, утратившей мужа, — в голосе ярла прозвучала едва заметная ирония.
— Всем разойтись! — крикнула Айрилет из-за спины ярла, и стража расступилась, пропуская народ. Обитатели Драконьего Предела поднялись на галерею, неспешно прошли по ней, несмотря на усиливающийся дождь, и скрылись за воротами дворца.
Добравшись до таверны, промокшая Вивьен столкнулась в дверях со своим спутником. Он был закутан в дорожный плащ, все его вещи были при нём, он выглядел как человек, собравшийся уезжать.
— Дорогой, куда ты?
— Возвращаюсь на службу, здесь мне больше делать нечего.
— А я?..
— А ты теперь свободна. Живи, как хочешь. Я оставляю тебя там, откуда и забрал в своё время.
— Позволь мне поехать с тобой!
— Нет. У тебя был шанс стать моей женой. Ты его упустила, погнавшись за наживой.
— Прости меня!
— Мне нечего прощать. Ты такая, какая есть. И мне с тобой не по пути.
Вивьен повисла у него на руке, обливаясь слезами, но он стряхнул её и не оборачиваясь зашагал к воротам.
Имперец, уезжая, не забрал её вещей. Бретонка тоже не задержалась в городе. Вайтранский извозчик говорил, что отвёз её в Солитьюд, где она собиралась сесть на корабль до Хай Рока. Даже город какой-то называла, Нортпойнт, что ли?..
Понемногу эта история стала забываться, и жизнь в Вайтране вернулась в привычную колею.

 

Желанная гостья.

Желанная гостья.

В 190 году 4 э. Аркадия решила наведаться в гости к сестре, по которой очень скучала, и навестить племянников.
Берк предпочёл остаться в Вайтране — ему не хотелось возвращаться в Сиродил. В Скайриме у него было всё, что необходимо для счастливой жизни. Простор для охоты — благо силы пока позволяли, общество братьев-босмеров, с которыми приятно потолковать вечерком, уютный дом, куда хочется вернуться, вдоволь набродившись по окрестностям.
Поскольку здоровье следопыта давно не подавало поводов для опасений, Аркадия оставила его без особой тревоги, лишь попросила беречь себя, а случись вдруг что, непременно обратиться к Данике.
Зная, как приёмная дочь привязалась к нему, норд охотно дал ей слово, велев ехать спокойно и за него не волноваться.
Её приезд стал радостной неожиданностью для семьи Летиции, а намерение гостьи остановиться в скинградской гостинице, чтобы никого не стеснить, было с негодованием отвергнуто.
Не только сестра радовалась нежданной встрече. Алеф был тоже счастлив вновь увидеть свою спасительницу, да и племянники быстро привязались к ней. Даже девятилетний Сержио пытался как-нибудь подмазаться к тётушке. Старший Ульф, успевший её позабыть, с интересом слушал рассказы Аркадии о Скайриме, и просил рассказать что-нибудь ещё. Офелия же выражала симпатию к тётке в своей обычной сдержанной манере. Но больше всех к ней тянулась самая младшая — шестилетняя Фелиция. Она буквально ни на шаг не отходила от тётушки, и та быстро распознала в ней родственную душу и талант к алхимии, возможно, превосходящий её собственный.
Аркадия побывала и в Скинграде, а вернувшись из города принесла племянникам подарки, помимо тех, что привезла с собой из Скайрима, постаравшись выбрать каждому, что придётся ему по нраву.
Пятнадцатилетнему Ульфу, мечтавшему пойти по стопам отца и вступить в Легион — хороший тренировочный меч (благодаря Берку она отлично знала, как говорить с торговцем, чтобы он продал действительно стоящую вещь, когда сама не знаешь, как её выбирать). Алеф, глядя в счастливые глаза сына, согласился обучить его обращению с подаренным оружием. После чего юноша каждую свободную минуту тратил на то, чтобы хоть немного потренироваться.
Двенадцатилетней Офелии, обещавшей стать настоящей красавицей — роскошный гребень для ухода за её густыми золотистыми волосами. Хотя девочка была и чужда самолюбования, но всегда старалась быть опрятной и аккуратной, а в вещах равно ценила красоту и удобство, так что выбранный тётушкой подарок и ей пришёлся очень по душе.
Аркадия долго не могла решить, что подарить Сержио. Казалось, ничто, направленное на пользу, не могло принести тому радости, а поощрять в племяннике дурные наклонности ей совершенно не хотелось. Любое, даже игрушечное оружие тот тут же умудрился бы использовать, чтобы досадить окружающим. Это женщина успела понять и из горьких слов сестры, и из собственного опыта. Так и не придумав памятного подарка, она накупила ему редких и дорогих лакомств, до которых мальчишка был весьма охоч, и поди же — угодила и ему. Про себя Сержио решил, что тётка потолковее многих взрослых — от её подарка есть прок, а хранить что-то на память было не в его характере. Впрочем, это не отбило у него желания подстраивать ей мелкие каверзы.
Но самым ценным и вызвавшим больше всего радости оказался дар, который Аркадия преподнесла Фелиции. Женщина купила ей всё необходимое, чтобы начать заниматься алхимией, показала и разъяснила основы. После чего она с племянницей почти не разлучалась, то собирая ингредиенты, то отвечая на море вопросов, по большей части весьма дельных для шестилетки, то показывая как обезопасить себя и окружающих при работе, то занимаясь составлением простеньких зелий.
Родители девочки не возражали. Летиция с детства с уважением относилась к призванию сестры, а мог ли Алеф, обязанный жизнью познаниям Аркадии, противиться тому, чтобы та поделилась ими с его дочерью? Тем более, что у той явно получалось и очень неплохо, судя по удивлённо-восторженным огонькам в глазах учительницы.
Их занятия не могли не вызвать любопытства у Сержио. Как-то утром, когда Аркадия с Фелицией ушли собирать свои корешки и травы, мальчишка пробрался к тётушкиной кожаной сумке, где хранились ингредиенты, распустил туго затянутые завязки и сунул туда живую мышь, которая попалась в его ловушку этой ночью. Заглянув внутрь, он заметил свёрток, на котором поблескивали и искрились яркие пылинки. Воровато оглядевшись, Сержио вытащил его и приоткрыл. Внутри были тёмные искрящиеся крупинки. Он стащил из буфета лист бумаги, свернул его и пересыпал туда порошок. Получившийся свёрток сунул в карман, затем завязал мешочек, проделал в нём небольшую дыру и положил на место. Мышь сердито шуршала в сумке. Сержио слегка затянул завязки.
— Вот она и съела! А я ни при чём! — усмехнулся мальчишка, выбегая из дома.
Он отлично знал, где можно укрыться так, чтобы не побеспокоили. Неподалёку от пригорода Скинграда находились остатки врат, разверзшихся во время Кризиса Обливиона. Большинство таких мест подпадали под одну из крайностей: вокруг одних разрастались поселения, вроде Айона, к другим же старались не приближаться без нужды. Ближайшее было как раз из последних. Даже приятели Сержио, не признаваясь ни себе ни друг другу, не слишком любили там появляться.
Очутившись на твёрдом и гладком полу из расплавленной породы в тени гигантских «рогов», обрамлявших врата, мальчишка нашёл три небольших камня, сдвинул их на манер треноги, положил сверху подобранный по дороге глиняный черепок, высыпал на него неизвестный порошок, натаскал сухого мха и веток и развёл под ним небольшой костерок.
Сперва ничего интересного не происходило, и Сержио, не привыкший с усердием заниматься чем-то одним, уже начинал испытывать досаду и скуку, как вдруг заметил, что искры, пробегавшие по поверхности вещества, стали ярче, и вспыхивают всё чаще. Он тут же подбросил ещё веток, наблюдая, как искры перерастают в маленькие молнии, и даже подался вперёд от любопытства. В тот же миг раздался громкий треск, и разряды, куда более сильные, чем прежде, ударили прямо в него. Соль пустоты, собранная с даэдрической сущности и нагретая вблизи былой прорехи в Обливион, перестала быть безобидной горсткой кристаллов. Сержио оказался включённым в ярко искрящую цепь молний, из которой не мог вырваться. Его тело конвульсивно содрогалось, волосы поднялись дыбом, и он ничего не мог с этим поделать. Наконец вещество в черепке закончилось, и обессиленный мальчишка рухнул на гладкую каменную поверхность.
Довольно нескоро он сумел подняться хотя бы на четвереньки. Затем на ноги. Сделать шаг, потом ещё один… Подобрав длинную палку, он ударил по черепку, так, что тот улетел в густую траву — Сержио больше не решался дотронуться до него руками. Он собирался добраться до дома окольными путями, чтобы разорение, наверняка учинённое мышью в сумке, заметили до его возвращения, но теперь даже напрямую шёл дольше, чем обычно кружными тропами.
Домашние заметили, лишь, что он пришёл какой-то взъерошенный и непривычно тихий. Даже не стал особо отпираться на вопросы о мыши, только пробурчал:
— Наверное, сумку плохо завязали, она и залезла…
Аркадия отлично знала, что всегда крепко-накрепко завязывает тесёмки, и никто в доме, кроме младшего племянника, не стал бы трогать её вещи без спроса, но видя, что он с пеной у рта не отстаивает свою невиновность — дело для него небывалое, мальчишку оставили в покое, решив, что у того всё-таки шевельнулась совесть.
Тому, что от Сержио быстро отстали, способствовало и то, что внимание тётушки и Фелиции было полностью поглощено той самой мышью.
Когда Аркадия полезла в свою сумку, она сразу заметила, что та не завязана должным образом, и вскоре обнаружила зверушку, находящуюся в полном ступоре и почти не подающую признаков жизни. Большого разорения она произвести не успела, быстро наткнувшись на кусочек собачьего корня, парализовавший её.
Женщина поскорее кликнула племянницу, и они, прихватив грызуна, отправились заниматься приготовлением зелья для его исцеления. Так Фелиция получила первый опыт лечения живого существа, а мышь была спасена и выпущена на волю подальше от дома. У Сержио же это происшествие напрочь отбило желание интересоваться алхимией, и привило к ней сильнейшую неприязнь.

 

Вечерние разговоры.

Вечерние разговоры.

Пока Аркадия гостила у родных, обучая Фелицию основам алхимической премудрости, жизнь в Вайтране шла своим чередом. В отсутствие приёмной дочери, Берк коротал вечера в «Пьяном охотнике» беседуя о том о сём с его владельцами.

Когда он впервые зашёл к ним после её отъезда, Анориат встретил его радостным воплем:
— О! Заходи! Наконец-то ты остался без надзора, можно погулять от души! Не боись, до дома мы тебя с Элриндиром дотащим, а нет — так у нас заночуешь. Для тебя место всегда отыщется!
Берк в ответ только хмыкнул. Вечер удался на славу, охотник засиделся у братьев допоздна — благо дома никто не ждал и не тревожился — рассказал пару занятных историй, но, по своему обыкновению, ограничился за ужином одной кружкой эля, а укладывать в постель пришлось самого Анориата.
— Ну вот же, — ворчал Элриндир, возясь с братом, — Теперь завтра он потребует, чтобы я ему заново пересказал то, что ты сегодня рассказывал. А я так, как ты, не сумею. И от тебя повторения не допросишься.
— Допросишься, если будет охота рассказывать, — усмехнулся охотник, — Лишь бы слушать было кому, а не как сегодня. А тебе-то что за радость, одно и то же по два раза?
— Да мне хоть по три, лишь бы самому не пытаться передать, как оно у тебя выходит, — замахал руками старший босмер, — А ты всё равно каждый раз по-разному расскажешь.
— Это верно… Что-то засиделся я у вас, а вам с утра лавку открывать. Анориат, поди, на охоту завтра собирался?
Элриндир с сомнением покосился на брата.
— Думаю, на завтра нам сегодняшней добычи хватит.
— Ладно, если сам выберусь, принесу, что добыть удастся.
На следующий день Берк принёс босмерам тушу молодого оленя, которую хотел отдать им даром, но те никак не соглашались, и охотнику пришлось принять хотя бы символическую плату.
Вечером следопыт, по просьбе эльфов, повторил давешний рассказ, хотя Анориат всё равно жалел, что пропустил его накануне, потому как даже одна и та же история у Берка всегда звучала чуть по-разному, а значит, что-то было упущено безвозвратно.
Впрочем, старый охотник рассказывал свои байки далеко не каждый день. Сперва босмеры пытались его упрашивать, но он только посмеивался:
— Будет с вас покуда. Если я вам подряд расскажу, всё, что знаю, у вас в голове всё перепутается. Да и надоест. Даже любимое лакомство опостылеет, если только его и есть. Разнообразия захочется. Так к чему до этого доводить?
Эльфы признали его правоту и отстали, предоставив ему самому решать, когда настало время и случай для очередного рассказа. К тому же, они, особенно Элриндир, оценили всю прелесть обычных неспешные бесед с охотником, а темы находились всегда и скучать, не зная, о чём поговорить, не приходилось.
Как-то раз охота у Анориата оказалась очень удачной, торговля в мясной лавке тоже принесла неожиданные барыши, точно весь город разом оголодал, да ещё часть закупила Хульда для «Гарцующей кобылы», и вечером эльф, довольный и умиротворённый, кемарил над кружкой у себя в «Пьяном охотнике». Дождь, зарядивший в конце дня, мерно шуршал по кровле, нагоняя сон, и в зале небольшого трактира остались только братья-босмеры и привычно зашедший к ним Берк. Дремотный полумрак не располагал к историям, в такую погоду приятнее просто поговорить обо всём и ни о чём.
Как-то невзначай речь зашла о том, что Аркадия оправилась в Сиродил одна, и о нежелании Берка туда возвращаться. Анориат краем уха прислушивался к беседе, но принимать в ней участие ему было лень.
— А вы не скучаете по Валенвуду? Не думали вернуться? — спросил старый охотник в свою очередь.
Элриндир почесал длинное ухо.
— Мы оттуда и выбрались-то с трудом. Талморцы же границы Валенвуда перекрыли напрочь, ну да босмера в лесу не удержишь, если он куда собрался. Припрёт — так все их заслоны обойдёшь, они и не почуют, но не сказать, чтобы уж очень легко. Мы ж не посланцы И’ффре. Впрочем, желающих посмотреть мир среди наших хватает, и практически все умудряются выбраться. А мне Скайрим нравится, да и Анориату тоже. Своей бы волей не вернулись, но если вдруг придётся…
— Зачем же придётся, если сами не захотите?
— Видишь ли… — Элриндир задумался, не зная, как объяснить, но тут послышался сонный голос Анориата:
— Босмера можно вывести из Валенвуда, а вот Валенвуд из босмера — никак.
— Не сбивай с мысли, — заворчал на него брат, — хотя, по сути он верно сказал. Никто из босмеров, родившихся в Валенвуде, не может быть уверен, что Лес не призовёт его обратно. Нас-то вряд ли. Нас всю жизнь шалопаями считали, похоже все от соплеменников до И’ффре.
— Ещё скажи, незаслуженно, — хмыкнул Берк.
— Ну… не мне судить, — вывернулся эльф. Его брат продолжал клевать носом над кружкой, больше не встревая в разговор.
— Ладно, не о том… Я так и не понял, как и зачем вас могут призвать?
— Если И’ффре решит, что один из босмеров идеально подходит для определённого служения, то его хоть с края света достанут.
— Это как же? Взять хотя бы вас. Где вы, а где Валенвуд? Кто и как вас тут выследит?
— Через видения. И’ффре укажет, где и кого следует разыскивать.
— Ну, положим, нашли. А если тот, кого искали, не захочет возвращаться? Если ему нравится там, где он оказался? Силой уведут? Так ведь сбежит, если сильно захочет… Не по пути, так уже из Валенвуда.
Элриндир бросил взгляд на брата. Только бы не стал встревать со своими шуточками, тут и без него поди объясни… Но Анориат задремал на своём стуле, и даже, кажется, чуть похрапывал. Эльф тяжело вздохнул, и пустился в разъяснения:
— Ты не понимаешь. Жизнь каждого из босмеров, рождённых и выросших в Валенвуде, подчинена ритуалу. Оказаться одним из связующих звеньев между Великим Лесом и своим народом, стать частью этого ритуала — величайшая честь и почётнейший долг для любого из нас. Об этой избранности в глубине души мечтает каждый, и практически никто не завидует, если избрали другого, ибо такая зависть и есть первейшее свидетельство того, что сам ты избрания не достоин.
Например, Сильвенар и Зелёная Леди всегда заключают брачный союз, и если умирает один, следом отправляется и другой, и они всегда связаны любовью, даже если не были знакомы, пока выбор И’ффре не пал на них. И не может быть иначе, поскольку это их судьба и предназначение. Но свадьба Сильвенара и Зелёной Леди — великое событие для всего народа босмеров. Того, чтобы таковыми становились покинувшие Валенвуд я не припомню… Однако есть немало других ритуалов, не менее значимых, просто для определённого города, племени или деревни, и вполне может оказаться, что там потребуется именно один из ушедших во внешний мир.
— Ты так и не ответил, что будет, если этот ушедший не захочет возвращаться.
— Так я же тебе говорю, — Элриндир поморщился, досадуя не то на непонятливость охотника, не то на своё неумение объяснять, — Ни один босмер в здравом уме не откажется стать частью ритуала, ему это просто не придёт в голову. Собственно, он уже является его частью с того момента, как был указан старейшине или древождю.
— А если за пределами Валенвуда этот босмер не соблюдал ваш Зелёный Пакт, например? Разве может он оказаться достойным избрания?
— Видишь ли… Зелёный Пакт — это договор, заключённый босмерами с И’ффре. Согласно ему, Великий Лес даёт нашему народу защиту, а взамен мы не едим растительную пищу, не создаём деревянных изделий и вообще никак не вредим растениям. Но за пределами Валенвуда в его соблюдении нет особого смысла. Те, кто продолжает ему следовать, делают это скорее сообразуясь с собственными привычками и вкусами. Но само-собой, после того, как босмер узнает о свой избранности, он становится частью Валенвуда, а значит, оказывается связан условиями Зелёного Пакта и Мясного Мандата.
Норд задумчиво провёл кончиком пальца по ободку своей кружки.
— Долить тебе эля? — озаботился Элриндир.
— Не надо… я просто хочу разобраться в том, что ты говоришь.
— Спрашивай… Постараюсь ответить попонятнее.
— Допустим, нужного босмера нашли, он ощутил себя частью ритуала, но ведь у него была всё это время какая-то жизнь, возможно и семья... Как поступают с ними?
— Многое зависит от того, к какому именно служению он призван. Не всякое требует отказа от семьи… Но это касается только босмеров. Чужаки практически неспособны полностью принять наш жизненный уклад, а посему, такая семья наверняка будет помехой для исполнения избранным его задачи. А иногда такие обязанности и вовсе невозможно совмещать с семейной жизнью. Тогда босмер оставляет семью, и заботу о ней принимает на себя его племя.
— И семья, понимая значимость ритуала, охотно отпускает его?
— Как раз далеко не всегда. Тот, кто не является непосредственной частью ритуала, зачастую оказывается не готов отказаться от своих привязанностей, и порой членам семьи под силу отговорить своего родича от принятия возложенной на него миссии. Чужим словам легче, чем кажется, разрушить гармонию в душе избранного. Сам он об отказе и не задумается, даже в тех нечастых случаях, когда на его месте может оказаться любой другой, а вот глядя в глаза тому, кого любит, слыша его мольбы, может не решиться разорвать личную связь ради новой судьбы, даже будучи единственным. И это может навлечь на него и других немало бед.
— А что будет, если его всё-таки отговорят?
— Опять же, смотря от чего… Если на его месте мог оказаться любой другой… Хотя мы же говорим о тех, кто какое-то время жил вдали от Валенвуда? Ради такого случая посылать за ними нет смысла, найдут кого-то из местных. Впрочем, тут отказ не повредит никому, кроме самого отказавшегося. А вот если замены ему нет… Тут уже и его сородичам придётся туго — на пустом месте наши ритуалы не возникают. Их исполнение — насущная необходимость, зачастую связанная с выживанием всего клана или деревни.
— Ты говоришь, что избранному, отказавшемуся от своей роли, всё рано придётся несладко? Даже если он останется с теми, кого любит, и кем любим?
— Обычно, да, — кивнул эльф, — выбор для такого дела не может быть случайным, а отказ от своей настоящей судьбы не приносит счастья, даже если сперва и кажется, что будет иначе.
— Вон оно как… — задумчиво протянул Берк.
— Причём, сами избранные, как правило, подспудно это чувствуют, и стараются избежать объяснения с родными и любимыми, если не рассчитывают встретить безоговорочную поддержку. Принять подлинную судьбу, разрываясь между долгом и любовью, тоже не самое простое дело. Проще не подвергаться такому испытанию.
— Но разве удастся скрыть от близких явление посланцев из Валенвуда?
— Ха!.. Да захоти они поговорить, скажем, со мной, — упаси И’ффре, — даже ты не узнаешь когда и как они это сделают и не отыщешь следов. Словно кроме меня там и не было никого. Для таких дел особая магия имеется.
Берк слегка нахмурился, стараясь осмыслить услышанное.
— Давай я тебе эля добавлю, — снова спохватился босмер, — Чего ты над пустой кружкой-то сидишь?
Приняв неопределённое движение головы охотника за согласие, эльф вновь наполнил его кружку. Тот в задумчивости сделал пару глотков и проговорил:
— Некогда я слышал одну историю…
— Так надо же Анориата разбудить! Опять всё пропустит! — засуетился Элриндир, но Берк остановил его.
— Не надо. Занятного в ней немного… Да и слышал я её далеко не из первых уст. До сих пор, надо сказать, не особенно и верил… Слишком уж много в ней было странного и непонятного. На мой вкус, нелепица на бессмыслице. Но после того, что ты рассказал, я уже не столь уверен в её неправдоподобности. Может, ты сможешь растолковать, могло такое быть, или так люди болтают?
— Да я-то не мастер людскую болтовню разбирать… — почесал эльф за ухом, — Но если что-то про наши босмерские обычаи, может и смогу… Так ты расскажи сперва, чего слышал. Если полная брехня — это я сразу скажу. Про нас чего только не городят порой.
— Ладно. Вот, слушай. Некогда один охотник повстречал босмерку, родом из Валенвуда. Ну там, любовь, туда-сюда, вместе по лесам ходили, охотились. Вроде, он ей кое-что про травы-коренья рассказывал, когда спрашивала, что ядовитое, что полезное да для чего. А однажды утром она возьми и исчезни. Написала только, чтобы не искал.
— Если бы за ней пришли посланцы из Валенвуда, вряд ли она бы поступила так неосмотрительно. Мало знаю людей, которые не сделают наоборот.
— Ты дальше слушай. Она на прощание ему завтрак оставила в котелке. Пока охотник думал, какой даэдра её за задницу укусил, с полпорции того варева умял, только потом понял, что еда отравлена. Кинулся к сумке, где всякие травы хранил — там пусто, всё в костёр вытряхнуто. Яд-то этот тоже из его запасов был. Причём были там и другие, что убивают легко и быстро, а этот наоборот. Хотя, если довольно рано не принять противоядие, выжить невозможно.
— Ну, не комары же из леса эту историю рассказали, — вновь усомнился Элриндир, — Хотя теперь она куда больше похожа на правду.
— Не комары, верно. Сам охотник и рассказывал. Успел найти противоядие — несколько нужных растений неподалёку росло. Потянулся к фляге — воды попить — а там та же отрава. Хорошо, не успел хлебнуть. Дальше как-то до родника добрался. В общем, выжить-выжил но, считай, чудом.
— Да… не повезло парню с ней связаться, — покачал головой босмер, — Зато, что жив остался, повезло немыслимо. Ну, что я могу сказать… Скорее всего, примерно так всё и было. Мне произошедшее вот как видится. Судьба той босмерки действительно оказалась связана с Валенвудом или его частью. За день-два до этих событий её отыскали посланцы из Леса, переговорили с ней. Наверняка всё оставшееся время они находились неподалёку, тщательно скрываясь. Вернуться без неё они были не в праве. С этого момент она ждала подходящего случая, чтобы уйти, и продумывала, как это лучше сделать.
— Разве нельзя было просто поговорить с ним и объяснить всё? Вот как ты мне? Что от неё зависит жизнь сородичей, про отказ от судьбы и прочее?
— Думаешь, влюблённого убедят такие речи? Вспомни хоть себя в молодости, а на моём месте представь девчонку, которая тебе в сердце запала. И насколько бы тебя тогда проняло словами о долге и судьбе?
Норд уставился на прогорающие поленья очага, мысленно возвращаясь в те дни, когда они с Арэнвен были счастливы вместе. Сумел бы он понять? Он, молодой, здоровый, привыкший добывать у жизни то, что ему нужно? Смог бы запросто взять и отпустить навсегда ту, что нужна ему самому?.. Берк не мог найти ответа — слишком давно это было, слишком изменился он сам. Но что расставание не было бы лёгким — это точно.
— Ну, ты-то, может, и понял бы. В тебе здравого смысла на десяток людей наберётся, — продолжал Элриндир, — только это значит, что у девяти других его на такое точно не достанет.
Следопыт медленно кивнул, соглашаясь.
— Но почему она не могла просто уйти? Зачем было убивать? Если эти посланцы толклись рядом так, что опытный охотник ничего не учуял, они и её могли так же увести, что он ни в жизнь бы не нашёл.
— Слишком велик риск. Во-первых, а что если он рано или поздно её всё-таки найдёт? Проберётся в Валенвуд, смутит напоминанием о прошлом, разрушит гармонию в её сердце, без которой служение невозможно? Во-вторых, босмер не откажется от ритуала, но иногда, хоть и нечасто, особенно в трудные времена, из глубин памяти может вернуться печаль о несбывшемся, и это тогда, когда все силы нужно посвятить своей задаче. Где-то там далеко живёт тот, с кем когда-то связывало столь многое… а может, он где-то рядом? Убивая его, она убивала это прошлое. Его больше нет. Не о чем жалеть, нечему сбываться.
— Тогда почему она не перерезала ему горло той же ночью? Не вонзила нож в сердце? Зачем вместо лёгкой и быстрой смерти причинять лишние страдания?
— Это, в общем-то, тоже понятно. Первое — та же связь чувств, которую необходимо разорвать. Видеть своими глазами, как обрывается жизнь близкого, не так просто. А если рука дрогнет, и удар не сразу достигнет цели? Хватит ли твёрдости вынести взгляд, вопрошающий: «За что?» К тому же, для того, кто стал частью Великого Леса, предназначенной к служению ему, становится непреложным исполнение не только Зелёного Пакта, но и Мясного Мандата. Бросить убитого своей рукой с помощью оружия слишком близко к нарушению последнего. А это значит, что она вместе с пришедшими за ней должны в три дня полностью съесть тело убитого. Не сказать, чтобы непосильная задача, для трёх-четырёх эльфов, но… Видеть превращение предмета привязанности в куски мяса не слишком способствует безмятежному вступлению в новую жизнь. Нет, медленный и надёжный яд — самый оправданный выбор. Когда она уходила, её охотник был жив. При этом никаких сомнений, что вскоре он будет мёртв. А если знать, что эта смерть будет мучительной, можно, уходя всё дальше, объединить свои чувства с его агонией и сжечь их дотла так, чтобы с его смертью умерло всё, что связывало их при жизни. Собственно, то, что ему удалось выжить, этого не изменило. В её сердце он мёртв, равно как и всё, что она к нему испытывала.
— Тогда почему она сожгла все его травы, но не тронула растения, которые помогли ему спастись? Забыла об их свойствах? Не заметила?
Элриндир помотал головой.
— Зелёный Пакт. Она уже получила связь с Валенвудом и не могла губить то, что растёт. Яд, использованный ею, травы, вытряхнутые в огонь, всё это было собрано чужими руками и уже давно. Именно потому, что не могла разделаться с этими растениями, она отравила ещё и воду во фляге. Не то хватило бы и еды. Ты сам сказал, этот охотник спасся чудом. Не иначе, сами боги благоволили к нему. Они, а не та босмерка, дали ему шанс на спасение.
— Великая Кинарет и милосердная Мара, — неслышно прошептал старый охотник, и заставил себя встряхнуться, — Спасибо, что разъяснил. Самые странные вещи оказываются не такими уж нелепыми, если знаешь, что к чему. Как видишь, сама история не особо интересная. Не стоило ради неё будить Анориата, он и так набегался за день.
Элриндир развёл руками, соглашаясь.
Берк неспешно допил свой эль.
— Непросто у вас там всё устроено, — подвёл он итог разговора, — чтобы разобраться что к чему, не меньше двух кружек надо. Ещё раз спасибо за интересный рассказ. Где ещё такое узнаешь? А я пойду, пожалуй. Время уже позднее, долго проговорили... Да и брату твоему, поди, в постели спать удобнее, а то со стула своего он того и гляди свалится.
Охотник шагнул в ночь, подставляя лицо прохладным каплям дождя. Вот и довелось на склоне лет понять, что тогда произошло у них с Арэнвен. Просто он мог помешать её новой судьбе. Мог самим своим существованием, и ради её спокойствия и безмятежности ему надлежало умереть.
Он шагал домой, и снова как встарь благодарил Кинарет и Мару, за то, что спасли ему жизнь, когда всё было сделано, чтобы он с нею распрощался, а после послали ему встречу с Аркадией, сумевшей вернуть и здоровье.
Этой ночью норд долго лежал без сна, бесконечно размышляя над услышанным и удивляясь, что рассказ Элриндира не пробудил в нём никакого отклика. Просто давнее любопытство наконец было удовлетворено. Арэнвен удалось тогда сжечь дотла не только собственные чувства.
Через несколько дней вернулась Аркадия с ворохом новостей о родных. Берк слушал её, радуясь её радости, и не стал возвращаться к разговорам об Арэнвен. Зачем? Расстроится только.

 

Последняя весна.

Последняя весна.

В 193 году 4 э. весна в Скайриме выдалась ранней и тёплой. Ветер гнал по яркой лазури неба белоснежные облака, ненадолго скрывавшие яркое солнце, и снова мчавшиеся дальше. Берк с Аркадией сидели на скамье под сенью Златолиста. В минувшем году охотнику исполнилось шестьдесят лет, и за последнее время он сильно сдал. Силы медленно но верно покидали его. Он оставил охоту и всё реже покидал городские стены, предпочитая приходить в Ветреный район и сидеть, подставляя лицо солнечным лучам.
Приёмная дочь старалась проводить с ним как можно больше времени. Она знала, что у них его осталось совсем немного. Аркадия могла исцелить множество болезней, но от старости и смерти лекарства нет. Слишком много сил было истрачено Берком в молодости, и вот теперь их запас иссяк. Разум старого норда оставался ясным, и они подолгу беседовали, иногда обсуждая последние события, иногда вспоминая давние дела.
Порой, когда Аркадия не могла оставить лавку или занималась изготовлением зелий, охотник приходил к Златолисту один. Через пару недель после праздника Второго Посева, норд отправился в Ветреный район, пока она трудилась над одним сложным снадобьем. К обеду Берк не появился, и сердце женщины тоскливо сжалось в предчувствии беды. Напрасно она пыталась убедить себя, что он мог зайти перекусить в «Гарцующей кобыле» или в «Пьяном охотнике».
Аркадия бросилась его разыскивать. Старый охотник, по своему обыкновению, сидел на скамье под Златолистом, широкая крона которого, покрытая нежно-розовыми цветками, накрывала всё вокруг лёгкой ажурной тенью. На лице Берка, обращённом к храму Кинарет, застыли покой и умиротворение, а в уголках рта притаилась вечная чуть заметная улыбка. Солнечные блики скользили по его коже и белоснежным волосам, и на мгновение имперке показалось, что веки старика дрогнули, а улыбка стала чуть явственней, но этим последним адресованным ей приветом она была обязана Кинарет, украсившей небо облаками и взрастившей Златолист.
Аркадия опустилась на колени, взяла его холодную ладонь обеими руками, прижалась к ней и неудержимо разрыдалась. Её лучший друг, её поддержка и опора в этом мире покинул её навсегда. Так их вскоре и нашла Даника. У неё нашлись для подруги слова ободрения и утешения. Она напомнила ей, что только благодаря заботам Аркадии смерть Берка оказалась лёгкой и светлой, а не долгой и мучительной, да и пришла к нему почти на треть жизни позже, чем могла бы.
Берк пользовался любовью и уважением среди жителей Вайтрана и был с почётом похоронен в Зале Мёртвых. Его похороны почтил своим присутствием сам ярл, многие горожане не могли сдержать слёз, в том числе и братья-босмеры, оплакивавшие старого охотника не многим меньше, чем Аркадия.

Сообщение отредактировал Joke_p: 02 марта 2020 - 02:22

[Thea]

Прочитала сегодня "Зимнюю охоту". Очень понравился рассказик. Прям самостоятельное вполне произведение вышло. Даже не зная героев можно понять историю, а зная их и вовсе проникаешься.

Очень понравилось описание бури. Я как раз сидела на скамейке, коротала время ожидания чтением, когда ветер стал сильнее и повернулся ко мне своей ледяной стороной. Вот точно в тот момент, что и у Берка стало неуютно, мягко говоря, стало неуютно и у меня. Ветки даже с деревьев кое-где полетели. Правда ветки с листьями и цветами (сакура цветёт в том месте обалденная!", но всё же мурашки аж пробежались.

Впрочем, даже без мистических совпадений описание пурги отличное. Ощущается холод и безысходность. В какой-то момент даже стало грустно ибо казалось, что всё, не вернётся он домой...

Тем радостнее было читать про возвращение и исцеление, которое оказалось совсем не простым. Да, бывает так, что морально если что-то тянет вниз, то и телесно отзывается.

 

Ещё порадовала речь Аркадии (на рынке) и результат её слов. Вообще всё вышло естественно, не наигранно, но и не скажу, что предсказуемо. Очень приятная история вышла.

 

Я помню, ты переживала о качестве произведения, так как писала за короткий промежуток времени и стиль немного другой, чем у Лакира. В этой истории я поймала одну "описку" =) Но в остальном всё так же прекрасно, как и прежде! А описка там, где он очнулся и отправился в город:

Не тратя силы на разведение нового огня, он поплёлся в сторону горда.

 

А к тому, что история показывается то от лица одного персонажа, то от лица другого - к этому быстро привыкаешь. Тут их было всего двое, так и вовсе очень и очень комфортно было читать. Уже радуюсь продолжению!

[Joke_p]

О! Спасибо! Выпавшие буквы, да ещё когда слово всё равно осмысленное выходит, вылавливать сложно - взгляд скользит и не цепляется, и программно не ловится - есть же такое слово, ну и нормально, вроде. Сейчас исправлю.

 

Совпадение действительно что надо получилось... хорошо, что без повторения масштабов бедствия. 

А с лечением - оно так... если человек действительно тянется к жизни, иногда выкарабкивается и почти из безнадёги, а если наоборот сдаётся, может начаться с ерунды и дойти до летального исхода.

 

Про речь на рынке получилось тоже как-то само собой - дошла до этого момента и вдруг очень живо всплыл этот эпизод. Может, потому и не наигранно, что я его не выдумывала, а именно "увидела" и "зарисовала", как и почти всё остальное...

 

Радует, что читается комфортно, и что пока интерес не пропал. Но вот количество персонажей у меня разрастается основательно. Просто на какой-то момент главным становится этап жизни второстепенных... но, с другой стороны, в собственной жизни каждый сам себе главный герой... так что, наверное, иначе и не получится, если хоть что-то там с ним (с ними) происходило... В итоге пишется оно "куда вынесет", часто совсем не в ту степь, куда собиралась.

Сообщение отредактировал Joke_p: 23 апреля 2019 - 18:15

[Thea]

Количество персонажей разрастается, но что поделать, если все они такие "живые" =))

 

Я дочитала до последней главы. Было столько всего интересного и столько сюрпризов! Вообще не ожидала, что это та самая Аркадия вообще-то!!! Тот момент, когда я поняла, что именно она, это просто незабываемо было. Спасибо за такой поворот! Конечно же, было безумно интересно читать про развитие таверн, про братьев и даже про эту нехорошую вдовушку. Понравилось, как они сделали всё справедливо и законно.

О, отдельный восторг - разговор Берка и босмера. Сперва мне было просто очень интересно читать о том, что мне больше всего понравилось во всей онлайн игре - о Леди и Сильвенаре. Зачиталась, что даже не сразу поняла, почему Берк о той девушке вспоминает. Вот вылетело уже из головы, что она эльфийка вообще была. А тут такой вывод он сделал, что я сперва удивилась, потом восхитилась этим поворотом. Сложный, конечно, момент был у неё тогда, если всё это так и вышло. Ужасное решение было отравить его, но, выходит, что иначе никак...

 

Ещё хочется отметить один момент. Когда они были в храме, девушка рассказывала им так мелодично обо всём, что мне казалось, я слышу её голос. И только мысль пробежала эта, что я её заслушалась, читая, как ты пишешь о том, что её голос струится как ручей (дословно не помню, но смысл примерно такой) и что на душе у Берка и Аркадии так хорошо стало. Очень красиво ты описала её речь!

 

Правда, я совсем не ожидала, что встречу столько знакомых персонажей и столько всего о них узнаю. Было очень приятно и интересно. Конечно, сразу захотелось сбегать в Вайтран и пообщаться с ними!

[Joke_p]

Спасибо огромное за такой развёрнутый ответ!

Совершенно несравненное ощущение, когда видишь, что написанное тобой цепляет, удивляет, впечатляет...

 

А с Аркадией вышла такая история... Началось всё с молоденькой имперки Фелиции (игрового персонажа в Скайриме), которого создавали совершенно в отрыве от истории Лакира (собственно, даже не я и создала-то), и как-то оно у них с Аркадией так пошло общение, что стало ясно, что они - родня. Тётка с племянницей. Про Аркадию известно, что она родом из Сиродила, в Скайриме живёт двадцать лет (это с её же собственных слов в игре), лет ей, судя по всему, около сорока.

А чуть позже выяснилось по некоторым совпадениям, что Фелиция завязана и на историю Лакира. И скорее всего доводится ему троюродной сестрой. Ну вот так и вышло, что Аркадия - сестра жены Алефа, а её племянница Фелиция - троюродная сестра Лакира. Собственно, об этом родстве думала только вкратце упомянуть, но тут припуталась Великая война, всплыла история знакомства Алефа с Летицией, и вытянулась следом вся Сиродильская сага. 

 

Ну и очень радует, что есть созвучность в восприятии происходящего. Как с Даникой и её рассказом.

 

А с Арэнвен получилось наоборот - сначала возникла ситуация, которая была очевидна как данность - собственно, как со стороны слушала рассказ Берка и записывала. А вот то, как и почему оно так вышло - пришлось долго выяснять. Мне вот самой это совершенно неясно было. Никто её специально босмеркой не делал, да и лор на тему Валенвуда я тогда не рыла и даже в онлайн игре туда не забиралась... Так что знала о босмерах довольно немного. И вот легло же всё так в логику мира и жизненный уклад народа!

 

Конечно, сразу захотелось сбегать в Вайтран и пообщаться с ними!

Ну так это же здорово! Не зря писала, значит! 

Сообщение отредактировал Joke_p: 26 апреля 2019 - 11:20

[Thea]

Последняя глава такая коротенькая, но ничуть не хуже остальных от этого. Знать бы, что она такая маленькая, прочитала бы её сразу. Но! Я рада, что прочитала эти последние строки через какое-то время. Это было такое печальное, но и светлое завершение истории Берка, что оно стоило отдельного внимания.

Вот так вот появился он и столько места в истории и сердцах героев (а так же читателя и автора, верно же?) занял.

[Joke_p]

Да, зацепил он меня сильно... жалко было с ним расставаться, но вместе с тем понятно было, что его время вышло. Всё равно, когда писала эту главу, не могла удержаться от слёз... Короткая, да... но и вытянула она из меня немало. Скорее не глава даже, а небольшой эпилог для этой части.

 

Зато теперь совсем иначе буду сама воспринимать вайтранский Зал Мёртвых, зная, что где-то там похоронен Берк.

Сообщение отредактировал Joke_p: 28 апреля 2019 - 09:01

[Joke_p]

Наконец дозрело частичное продолжение Сиродильской саги. Ещё четыре главы, относящихся к 200 году 4 эры.

Игрок

 

Игрок

...Остриё ножа упиралось ему в горло. Вот нажим слегка усилился, и он почувствовал, как шею защекотала капля крови. Ощущение сбегающей за ворот тонкой липкой струйки досаждало едва ли не больше, чем сталь, готовая оборвать его жизнь. Хотелось сглотнуть и хоть немного отстраниться, но приходилось даже дышать через раз, чтобы самому не напороться на лезвие, приставленное к глотке. Сержио был зажат в угол, по лицу и спине градом катился пот, поджилки тряслись. Похоже, на этот раз он действительно влип.

— Ты отдашь всё до последнего септима. Всё, что у нас выиграл, — произнёс хрипловатый, гнусаво-мурлыкающий голос.
Сержио боялся, что если не ответит немедленно, его прирежут как барана, но не мог ни кивнуть, ни подать голос. Может, они этого и добиваются? Чтобы он сам наткнулся на нож, пытаясь ответить, пусть даже и согласием? Однако, несмотря на своё незавидное положение, он уже прикидывал, как и на сей раз выйти сухим из воды. Раз речь зашла о деньгах, ему не перережут глотку в следующую минуту, разве только, если категорически отказаться их отдавать. Но в такой ситуации ответить отказом может только полный идиот. Он идиотом не был.
— Ослабь хватку, Коготь, он же пикнуть не может — так ты его прижал, — говоривший сплюнул, — С трупа ты не возьмёшь больше, чем при нём есть, а нам нужно всё.
— Ты понял? — с нажимом произнёс обладатель длинного ножа, отняв его от шеи своей добычи.
— П… понял... Вот… забирайте! — Сержио, косясь на клинок, всё ещё находившийся в опасной близости от его шеи, вынул из кармана все деньги, что там были. Большая часть в начале вечера принадлежала его партнёрам по игре.
— Плохо понял, — насмешливо протянул третий голос, — Мы хотим получить всё, что ты у нас выиграл. С первой игры и до сегодняшнего дня.
Сержио судорожно сглотнул. Это была очень и очень приличная сумма. Если хорошенько постараться, ему удалось бы более или менее быстро собрать около половины, а если как следует напрячься — две трети. Что означало остаться без единого септима за душой и с приличными долгами. Впрочем… он не собирался отдавать ничего, сверх того, что они уже получили. Только им об этом знать необязательно.
— Господа, — заискивающе начал он, — Вы же понимаете, что такие деньги вот так вот вдруг из кармана не достанешь… Я… отдам. Но мне нужно время. Месяц, может, два… И я принесу вам всю сумму сполна!
— У тебя две недели и ни дня больше!
— Господа! Ну будьте же благоразумны! Дайте хотя бы три!
— Две. Если через четырнадцать дней ты не появишься здесь с нашими деньгами, мы тебя из-под земли достанем!
Он выставил ладони вперёд в умиротворяющем жесте.
— Хорошо-хорошо! Не стоит так горячиться! Может, вы позволите мне отыграть часть долга?.. Клянусь, никаких трюков!
В ответ раздалось невнятное рычание, не предвещавшее ничего хорошего.
— Ладно, нет, так нет! — торопливо согласился он, делая вид, что до крайности напуган. На самом же деле, его страх прошёл в тот момент, когда стало ясно, что у него есть все шансы остаться этим вечером в живых.
Игра давно стала для него одним из основных источников удовольствия и дохода. Он так наловчился обращаться с картами, что мог бы зарабатывать, показывая фокусы ярмарочным зевакам, но предпочитал менее пыльный и более существенный заработок. Обычно он так изворотливо мухлевал и передёргивал, что поймать его на этом было практически невозможно. И вот нынче вечером попался на горячем, точно зелёный новичок. Одна из кабацких девок, с которыми он нередко развлекался, не ко времени решила с ним полюбезничать, и присесть к нему на колени во время игры. Одно неловкое движение — и карты, припрятанные у него в рукаве, у всех на глазах вывались на стол.
В результате ему пришлось вывернуть карманы, чтобы спасти свою шкуру. Впрочем, он ценил её достаточно, чтобы без колебаний расстаться с сегодняшним выигрышем и тем, с чем явился играть. Тем паче отнюдь не всё, что он имел при себе, находилось в кошеле или карманах, и делиться этим он не собирался.
Ему без особого труда удалось убедить своих партнёров по игре как в том, что он до смерти перепуган, так и в своей готовности выполнить их требования. Того, что они сдадут его страже, можно было не опасаться — они и сами были не в ладах с законом. Воры, контрабандисты и торговцы скумой, на счету которых вдобавок уже была не одна смерть лейавинских стражников. За просчёты этих лихих ребят расплачиваться кровью, а то и жизнью, обычно, приходилось другим.
К несчастью, сделать встречный ход и в свою очередь предать эту шайку властям, он не мог. Вернее, мочь-то мог — благодаря его изворотливости ничего такого за ним не числилось, а обвинения против этой компании были слишком серьёзны, чтобы от них стали слушать ответные… ровно до тех пор, пока их деньги не перекочевали в карманы к страже, а сами они не оказались на свободе. Тогда за ним начнётся настоящая охота. Причём загонщиками станут и все, кого он обыгрывал, и стража, а так же контрабандисты и наркоторговцы всех мастей — те, кого он сдаст, молчать не станут. И не одни — так другие, не другие — так третьи рано или поздно до него доберутся. Тогда уже содержимым карманов и щедрыми посулами не отделаешься. Нет уж, как-нибудь сам, чай, не впервой. Правда, на сей раз поводов для опасения было больше, чем обычно. Коготь и его ребята шутить не любили. Но, как бы то ни было, пока что Сержио снова удалось вывернуться и оказаться на улице ночного Лейавина даже не получив по шее.
Месяц Руки дождя пах весенней свежестью и в сыром жарком климате южного города. После духоты дешёвой таверны ночной воздух, приправленный ароматом свободы, одновременно освежал и пьянил.
Молодой человек, а ему чуть больше пары месяцев назад исполнилось девятнадцать, широко улыбнулся, радуясь тому, что так легко отделался. При этом его мысль напряжённо работала, он прикидывал, как поступить теперь.
Оставаться ночевать в одной таверне с бандитами Когтя он не рискнул, убедив их, что немедленно отправится собирать требуемую сумму. И даже крикнул в уже закрывавшуюся дверь:
— Но не могу обещать, что успею за две недели!
Этот торг за время был призван внушить им уверенность, что он всё-таки намерен заплатить, и цель была достигнута.
Стоило двери захлопнуться за ним, один из людей Когтя проворчал:
— Вернётся, вот увидите, как нож у горла почуял, поди, и штаны намочил. Боится, не успеть, пока его не прирезали.
— Верно, — поддержал его другой, — но за две недели точно не обернётся. Либо притащит часть, и будет умолять об отсрочке, либо не появится, пока не наберёт сколько должен.
Прочие согласились с ними, полагая, что их деньги вот-вот к ним вернутся. Они бы немало удивились, узнав, что у самого Сержио на этот счёт совсем другое мнение.
Желания подвергать себя тяготам ночного пути у молодого человека, не было. Он знал привычки Когтя и его банды. Вскоре игра возобновится, они просидят почти всю ночь за картами и вином, ну, может, после его сегодняшних злоключений, картам предпочтут кости… И только ближе к рассвету расползутся спать. Желающих следить за ним наверняка не найдётся.
Сержио ухмыльнулся и постучал в дверь другой, куда более шикарной таверны. Он снял хорошую комнату, наказал прислуге разбудить его около семи утра, поднялся наверх и, сбросив сапоги и куртку, с удовольствием растянулся на свежих простынях. Контрабандисты, рассчитывавшие выжать из него свои деньги, ни за что не получат такого обслуживания там, где остались ночевать. Он снова остался в выигрыше. Как всегда.
Молодой человек собирался сразу же заснуть, но сон не шёл. Проклятые шакалы! Нынешняя встряска оказала на него значительно большее воздействие, чем он сперва полагал. Сержио задумался, что делать дальше.
Мысль пустить Когтя и его шайку по ложному следу он отбросил сразу. Он слишком часто появлялся здесь, приходя и уходя через северные ворота, чтобы те поверили, что он отплыл на корабле (отдав им всё до монеты, как же!) или чтобы, не вызывая подозрений, покинуть город через восточный выход. Нет, Сержио делал ставку на другое. Он старался выторговать себе побольше времени не только для того, чтобы они поверили в его намерение собрать и вернуть им деньги, но и в расчёте на импульсивность каджитов. Как и всем кошколюдям, Когтю было не свойственно надолго сосредотачиваться на одной идее. За месяц-другой тот и думать забудет о нём, а уж он-то постарается, чтобы у кота не было поводов его вспоминать. Жаль, конечно, оставлять Лейавин, уж очень хлебное тут место для шулера, но своя шкура дороже. А если подумать, так и Анвил для его промысла ничуть не хуже.
И даже если Когтю или, что вероятнее, его шайке, в которой, к сожалению, не только каджиты, придёт охота всё равно вытрясти из него долг, кого они будут искать? Где? Как?
Они знали его только под прозвищем Игрок. Он был достаточно осторожен, чтобы, даже хорошенько выпив, ни с кем не делиться подробностями своей жизни, вроде того как зовут, где живёт. Они знают его в лицо, но что им это даст? Забираться вглубь материка этим полубандитам не резон. Одно дело Лейавин, где, как он подозревал, у них были и «прикормленные» стражники, и до границ Эльсвейра или Чернотопья рукой подать… Нет, вряд ли они пойдут на такой риск и затраты ради его долга. А ради мести… едва ли это будет так уж важно кому-то кроме данмера, но и тот подчинится большинству. Несогласных в своих рядах контрабандисты и наркоторговцы не терпят.
Эти мысли окончательно успокоили и убаюкали молодого человека, и он уснул так крепко, как спят люди либо с кристально чистой совестью, либо при полном её отсутствии. События минувшей ночи настолько перестали его занимать, что спросонок он едва не начал браниться на служанку, явившуюся разбудить его, как он и просил.
Он неторопливо позавтракал, купил еды в дорогу и спокойно покинул город раньше, чем хоть кто-нибудь из шайки Когтя продрал глаза.
Сержио шёл привычной дорогой, задерживаясь в попутных тавернах, чтобы скоротать время за картами и облегчить карманы других посетителей, заодно потуже набив свои. Он не особенно спешил и до родных мест добрался только на исходе четвёртого дня из двух недель, предоставленных ему контрабандистами.

 

***

Семья давно привыкла, что он не принимает участия в хозяйственных делах, и сейчас, весной, когда у всех было полно работы, его уход, равно как и возвращение, прошли почти незамеченными. Только Алеф, мрачно взглянув на младшего сына, проворчал:
— Явился, значит.
Сержио с ухмылкой развёл руками.
— И, конечно, помогать в доме или на винограднике и не подумаешь, — скорее утвердительно, нежели вопросительно произнесла Офелия, сурово сведя красивые брови.
— Ты на диво проницательна, — насмешливо отозвался братец.
— И почему же, осмелюсь спросить?
— О, я могу назвать тебе тысячу причин, из которых ты можешь выбрать ту, которая тебя устроит, но правдивой будет только одна — не хочу.
— Брось, дочь. Без толку с ним говорить, — произнёс отец, — А вот что мешает нам с матерью больше не кормить этого дармоеда, и не пускать его под свой кров, я ещё не решил.
Такой поворот не слишком устраивал Сержио. Он рассчитывал укрыться за родными стенами, надеясь на поддержку и защиту семьи, и прямо сейчас лишиться этого пристанища был не готов. В последнее время всё шло наперекосяк. Самонадеянный молодой человек не признавал над собой власти ни богов, ни даэдра, лишь косвенно увязывая своё везение с именем Ноктюрнал, но не сказать, чтобы особенно почитал хотя бы её. Теперь у него мелькнула трусливая мысль, что такое небрежение могло вывести из терпения Госпожу Удачу. Впрочем, об этом ещё будет время подумать.
Пока же следовало как-то задобрить родню, чтобы не оказаться вышвырнутым за порог. В комнату лёгкими шагами вошла Летиция, не заставшая начала разговора, и Сержио моментально решил этим воспользоваться:
— Мама, хоть ты им скажи! Я с утра на ногах, забыл уже, когда нормально ел в последний раз, а меня с порога в работу хотят запрячь!
Мать примерно представляла, что стоит за его речами, и что говорилось до этого. Она давно не питала иллюзий насчёт младшего сына. И всё же… родная кровь... В глубине души она всё ещё любила своё непутёвое и недоброе дитя. А потому со вздохом ответила:
— Можно подумать, если ты поешь и отдохнёшь, у тебя появится желание работать! Да раньше овцы начнут нести яйца вместо кур! Садись за стол, горе моё… мы уже поужинали.
Летиция наскоро собрала сыну ужин. Тот, с удовольствием поедая домашнюю снедь, вновь заговорил:
— Вот о чём всегда скучал вдали от дома, так это о твоей стряпне, да об отцовском вине. Поди, должно было ещё остаться?
Женщина только руками всплеснула. Вот же негодный! Ну, что об отце и матери не скучает — и так ясно, но это ж надо так повернуть? Поджав губы от обиды, Летиция всё же налила стакан вина и поставила перед Сержио.
— Держи. И будет с тебя.
Тот, ничуть не смущаясь явным недовольством матери, выпил вино и с нахальной улыбкой посмотрел на неё:
— Вот беда-то — толком не распробовал. Налей ещё стаканчик, а?
— Хватит с тебя. Ты его делать не помогал.
— Ульф, вон, тоже предпочёл мечом махать, а не землю пахать, — с притворной обидой протянул Сержио.
— А до того сколько он на пару с отцом отработал? Это у тебя вечно не одно так другое, лишь бы от работы подальше. Если бы ты на службу пошёл — никто бы тебя куском не попрекнул. Или если бы с тебя в хозяйстве хоть какой толк был.
— Ну вот завтра и возьмусь.
— «Завтра, сказано, а нынче — день сегодняшний!..» — насмешливо пропела Офелия строчку из старой деревенской песенки про ленивого селянина.
— Ну и что мне за резон впрягаться в дела, с таким отношением?!
— То-то ты прямо впрягся уже, хомута вот только не вижу, — фыркнула старшая сестра.
Было похоже, что Сержио пытается затеять ссору, чтобы иметь повод разобидеться на всех и тем оправдать своё бездельничанье. Возможно, ему бы это и удалось, если бы с улицы не вошла Фелиция.
— Отец, я сделала всё, что ты просил, — обратилась девушка к Алефу.
— Хорошо, а что так долго-то? Мы уж волноваться стали, куда ты запропастилась.
— Я к Луцию забегала по просьбе тёти Лотты. Овца у них с Кариной захромала, пришлось припарку делать. Ничего, поправится.
— Ты бы сказала хоть, что к ним пойдёшь, мы бы не тревожились.
— Так я думала, на минутку зайду, а вот задержалась…
В это время Алеф отступил чуть в сторону, и Фелиция увидела брата.
— Здравствуй, Сержио, — сдержанно поздоровалась она и поскорее прошла в свою комнату. Раз братец вернулся — кончились спокойные дни.
Следом разошлись и остальные, Летиция постелила сыну постель и сама отправилась спать. Оставшись без присмотра, Сержио спокойно налил себе ещё стакан вина, в котором отказала ему мать, неспешно выпил, вернул посуду на место и тоже пошёл ложиться.
Дома он привык отсыпаться чуть ли не до обеда, если его не ждали дела поинтереснее, но на этот раз вволю понежиться в кровати ему не удалось.
Рано утром Сержио проснулся оттого, что чья-то крепкая рука настойчиво трясла его за плечо. Он испуганно вздрогнул и подскочил на постели — спросонок ему помстилось, что его разыскала банда Когтя и явилась получить или свои деньги, или его жизнь.
Но рука, столь бесцеремонно вырвавшая его из сладких объятий сна, принадлежала Алефу.
— Вставай, сын. Обещал с сегодняшнего дня за дело взяться, вот и начинай. Мне как раз помощь нужна.
Сержио мысленно застонал и начал перебирать в уме свои обычные отговорки, позволявшие отделаться от ненавистного труда, но взглянув в суровое лицо отца, молодой человек понял, что тот вчера не шутил, и сейчас ни притворство, ни уговоры больше не прокатят. Или придётся сдержать слово и помогать, или выметаться неведомо куда, а возможно и прямо в руки Когтю.
— Встаю, встаю… — с тяжёлым вздохом проворчал Сержио, нехотя поднялся с кровати и поплёлся умываться.
Проснуться ему так толком и не удалось, а потому и приготовленный матерью завтрак, он, в отличие от остальных домочадцев, лишь неохотно поковырял и оставил почти нетронутым. Офелия наблюдала за ним, высоко подняв брови. Обычно, что бы братец ни выдумывал, лишь бы избежать работы, на аппетит он никогда не жаловался. Летицию это тоже встревожило:
— Ты чего это не ешь совсем?
Такой случай Сержио упустить не мог:
— Не хочется, мама… Что-то я себя неважно чувствую…
Но Алеф прервал начинающееся нытьё прежде, чем сыну удалось разжалобить мать и сестёр:
— Ничего, работа вылечит. После дня на свежем воздухе всё со стола сметёт и ещё запросит, — и, не дожидаясь возражений, повернулся к сыну. — Если есть не хочешь, собирайся и пойдём.
Тому ничего другого не оставалось, кроме как выбраться из-за стола и потащиться за отцом на виноградник. Делать Сержио ничего не умел, и научиться никогда не стремился, но Алеф находил ему такие задачи, где умения и не требовалось. Где-то придержать, где-то потянуть... С этим даже бессловесная скотина справится, кабы ей руки вместо копыт, а всё в деле подспорье.
Разумеется, Сержио постоянно вздыхал и стонал, а от работы отлынивал при малейшей возможности, но едва ли не впервые в жизни он вообще хоть что-то делал. Отцовская угроза отказать ему от дома, в то время, как он нажил себе серьёзные неприятности, подействовала на молодого человека весьма благотворно.
Алеф оказался прав. Как ни хотел его младший сын по возвращении сказаться совсем больным, чтобы его оставили в покое хоть на денёк, но удержаться и не наброситься на еду, словно оголодавший волчонок, он не сумел.
Зато в первый раз, начиная с самого раннего детства, Сержио вдруг увидел, как родные по-доброму улыбаются, глядя на него, а мать старается положить лучшие куски, да и кувшин с вином не убирает подальше, как накануне. Это было приятно, но… это была совсем не та жизнь, что его привлекала, не то удовольствие, к которому он стремился.
Следующий день оказался в точности похож на предыдущий, за исключением того, что у Сержио с непривычки ныло всё тело. Однако его стенания никого не разжалобили, и пришлось снова тащиться на виноградник. Толку с его работы было немного, но, как говорится, с паршивой овцы — хоть шерсти клок.
Семье было невдомёк, что вдруг так повлияло на непутёвого родича. Из дома он с малолетства постоянно куда-то сбегал, став старше не возвращался по несколько дней, а теперь и на пару месяцев мог запропасть. Так что Алеф очень удивился бы, узнав, что именно слова, оброненные им с досады, стали причиной кажущегося исправления Сержио.
Между тем, две недели, данные молодому человеку контрабандистами на сбор денег, истекли. Слишком короткий срок, чтобы о нём забыли, и тот забеспокоился. Он старался не покидать дома без лишней нужды, и не отходил никуда дальше виноградника, держась поближе к Алефу. Сколько ни убеждал он себя, что здесь его ни в жизнь не найдут, страх не проходил.
Начало месяца Второго зерна выдалось на редкость жарким даже для сиродильской весны. Помогая Алефу, Сержио сбросил рубаху, и его кожа, непривычная к палящему солнцу, к вечеру сильно обгорела. Стоило отцу с сыном вернуться домой, Фелиция ойкнула, немедля достала из своих запасов приятно пахнущее снадобье и занялась спиной и плечами брата. Но, несмотря на её заботы, на утро у того был лёгкий жар, и Алеф, пожелав ему поскорее поправиться, отправился на виноградник один. Фелиция снова бережно и осторожно смазала обожжённую солнцем кожу Сержио, Офелия принесла и поставила у его постели прохладное питьё, мать заглянула чтобы убедиться, что больному ничего не нужно, провела ладонью по его волосам, предложила ещё поспать, после чего все трое отправились хлопотать по хозяйству, оставив его в одиночестве.
Таким образом исполнилось давнее желание Сержио остаться в стороне от всех работ. Он действительно проспал довольно долго, а проснувшись почувствовал себя вполне здоровым. Вскоре вернулась мать, чтобы приготовить и отнести домашним обед, заодно накормила сына и снова ушла.
Однако же радость молодого человека оказалась недолгой. Раньше, в очередной раз избавившись от работы, он сбегал из дому к своей компании, но теперь опасался, что те могут навести людей Когтя на его след. Его возвращение не было тайной для родни и соседей, но чужим на глаза он старался лишний раз не попадаться. И вот он оказался предоставлен самому себе, но при этом совершенно не представлял, как убить время.
В другой ситуации Сержио и вовсе не задержался бы под родным кровом, отправившись куда-нибудь в другой город или отдалённый трактир кутить или играть, но сейчас высовываться было неразумно.
Он едва дождался возвращения семьи, и был почти рад всех видеть, поскольку томительное одиночество закончилось.
После ужина Фелиция снова осмотрела и смазала его спину, с сожалением покачав головой:
— Уже получше, но хорошо бы тебе ещё и завтра побыть дома и на солнце не лезть.
Слова сестры вызвали двоякий отклик в его душе. С одной стороны, работать ему по-прежнему совершенно не хотелось, и возможность ещё денёк полениться не могла его не обрадовать, с другой стороны, даже проспав нынче почти до обеда, он к вечеру со скуки на стену лез, и торчать целый день дома одному ему тоже не улыбалось.
На его счастье, следующий день неожиданно выдался дождливым. Это сулило неплохой урожай, и Алеф вовсе не жалел, что не вышло поработать на винограднике. В результате Сержио не остался скучать в одиночестве, зато нашлись дела по дому, которыми ему скрепя сердце пришлось заняться.
Такая жизнь была не по нему, но пока он вынужден был с ней мириться. На другой день он снова помогал отцу, а затем наступил праздник Второго посева, когда Сержио, не выдержав сидения взаперти, вырвался на свободу. В этот день, в отличие от будней, в местной таверне было полно народу, среди которого не так уж сложно затеряться. Молодой человек внимательно следил, не мелькнёт ли меж соседей и односельчан незнакомое, или, хуже того, слишком хорошо знакомое лицо, но при том успел найти компанию для игры в кости. С картами в родных местах он не связывался. Здесь слишком хорошо его знали, чтобы не заподозрить нечестную игру, если ему будет очень уж везти. Да и народ тут в основном предпочитал забавы попроще. Настороженно подняв голову, чтобы в очередной раз посмотреть, кто вошёл, Сержио увидел Трильфа, четвёртого Лоттиного сына, который тоже по случаю праздника решил наведаться в таверну.

 

***

Некогда они, вместе с третьим братом, Ульваром, принадлежали к одной и той же разнузданной компании юнцов, и уверенно шагали по кривой дорожке, ведя беспутный образ жизни. Родные опасались, что их окончательно затянет это болото, но повлиять на парней не могли. Впрочем, Ульвара, самого старшего из них, привлекали не столько пороки, сколько романтика. Любая — от путешествий и поиска приключений до разбойничьих налётов и воровства.

Стоило вернуться из плаванья двоюродному дяде Вилмару, мальчишка намертво прилипал к нему, слушая рассказы о морях и далёких землях и напрочь забывая о разгульных приятелях. Этим интересом моряк и воспользовался, чтобы вырвать племянника из дурной компании. К 194 году 4 э., когда Ульвару исполнилось четырнадцать лет, Вилмар уже пару лет был шкипером и владельцем собственной шхуны. Собираясь в очередное плаванье, он явился к Лотте и предложил забрать парнишку с собой в качестве юнги. Сперва мать боялась отпускать сына в море, но Вилмар нашёл нужные слова, чтобы её убедить:
— Со мной рядом под присмотром будет. Судно у меня хорошее, не какое-нибудь корыто, которое любая зыбь потопить может. А Ульвар… Сама видишь, куда его заносит… Шалости этих ребяток уже сейчас на грани того, что может привлечь внимание стражи. Ещё год-другой — и что его ждёт, если не образумится? Тюрьма? Скума? Нож под ребром в трактирной драке или дыра в непутёвой голове? А так ремеслу выучится, я уж пригляжу, обучу, чему надо. В люди выбьется, а может, и собственным делом обзаведётся. Видишь же — море его привлекает не меньше, чем дружба с этим сбродом. Только дорогу верную указать надо. Вот я на неё и выведу. А превратности судьбы, да морские ветры… Этого ли бояться надо, когда по парню вот-вот кандалы заплачут?
Лотта не могла не признать его правоты и, позвав Ульвара, спросила, хотел бы тот отправиться в плаванье с дядей Вилмаром или нет? Мальчишка на радостях едва не разнёс весь дом, но был остановлен строгим голосом своего будущего шкипера:
— Ты только имей в виду, баловать не позволю. Работы на шхуне много и не самой лёгкой. Ну и озорства море не терпит, так и я не потерплю. Я за тебя перед отцом и матерью в ответе.
Паренёк кивнул и присмирел, но всё равно его лицо то и дело расплывалось в счастливой улыбке.
Так Ульвар покинул отчий дом и оказался на судне под началом собственного дядюшки. Мальчишка даже не подумал проститься с прежними приятелями — они всё равно не поняли бы его выбора, не позавидовали бы его удаче, а он сам не отходил от Вилмара, боясь, как бы тот не раздумал, да и не уехал без него.
Оставшись без защиты в лице Ульвара, Трильф почувствовал себя в прежней компании довольно неуютно. У Сержио были свои дела, и не в его духе было заступаться за двоюродного брата, так что вскоре мальчишка сам собой отбился от остальных. Таким образом, Вилмар оказал Лотте двойную услугу, одним махом вызволив из шайки малолетних негодников обоих её сыновей. Вышло так, что в то время Луцию как раз понадобилась лишняя пара рук для работы на винограднике, и он привлёк к этому делу двенадцатилетнего Трильфа, не знавшего толком, чем бы заняться. Как ни странно, работа в хозяйстве брата пришлась тому по душе, дело у него в руках спорилось, а потому труд виноградаря стал для мальчишки отрадой. Характер у паренька был весёлый и лёгкий, и прохожие улыбались, слушая как из виноградника доносится его задорное пение. Казалось сами лозы, заслушавшись его, разрастались гуще, и ягоды наливались соком вдвое против обычного.
Сейчас Трильфу исполнилось восемнадцать, он вырос в привлекательного, стройного и высокого юношу, с хорошо подвешенным языком, весёлым характером и красивым голосом. Не одно девичье сердечко при виде него то сладко замирало, то начинало биться часто-часто, но сам парень пока что ни на ком не остановил свой выбор, с удовольствием танцуя и перешучиваясь со всеми и ни одну не выделяя особо.

 

***

Двоюродный брат дружески кивнул Сержио в ответ на его приветствие, но подсаживаться за стол не стал — игра Трильфа не привлекала. Он предпочитал полюбезничать с девушками, посмеяться и поплясать.
Сержио глотнул вина и метнул кости. Нет, похоже удача не оставила его и не обходит стороной, а что до жизненных неурядиц, так известно, что она дама капризная. Вскоре молодой человек расслабился и увлёкся игрой, совершенно позабыв следить за тем, кто заходит в таверну.
Вернулся Сержио домой далеко за полночь, совсем пьяный, но с солидным выигрышем в кармане. К своему удивлению, он не услышал от родных ни единого упрёка, ни сразу, ни на следующий день. Напротив, когда назавтра он проснулся, проклиная наступившее утро, к нему приблизилась младшая сестра с чашкой целебного отвара, после которого жизнь почти сразу стала казаться достаточно сносной, а чуть позже и вовсе отличной штукой. Отец тоже не погнал его на работу спозаранку, дав спокойно прийти в себя и позавтракать.
Между собой домочадцы решили, что, быть может, Сержио, наконец, возьмётся за ум и станет человеком, раз уж в кои-то веки начал хоть чем-то помогать. И что не стоит лишний раз укорять его за неверный шаг, чтобы не отбить желание исправляться, если таковое у него имеется. Даже Офелия, меньше всех верившая в возможность такого преображения, старалась не задевать брата. Тем более, что проводить время со своим женихом Терцием ей было гораздо приятнее, чем пытаться учить Сержио уму-разуму.
Если бы младший сын Алефа сумел принять поддержку родных, притерпеться к такой жизни, оставив излюбленные удовольствия для праздничных дней, всё могло бы сложиться совсем иначе. Но ежедневные труды на ферме по-прежнему тяготили Сержио, а избавление от них сулило только беспросветную скуку, поскольку страх попасть в лапы возможных преследователей не позволял ему отправиться искать развлечений, и жить так, как ему нравилось. Даже родичи, несмотря на их доброту и заботы о нём, вызывали у молодого человека смутное раздражение. Они были частью той жизни, к которой он был не приспособлен, которую ненавидел, но пока был вынужден терпеть. Более того, родным такое существование казалось вполне достаточным для счастья, и он не мог им этого простить.
Однако время шло, минула весна, настало лето, о Когте и его приятелях не было ни слуху ни духу, и Сержио понемногу начал успокаиваться. Не может быть, чтобы каджит до сих пор жаждал получить с него нечестно выигранные деньги! Скорее всего, кот давным давно забыл о должнике и занят организацией очередной поставки скумы из Эльсвейра.
В конце концов, Сержио не выдержал и в очередной раз исчез на пару дней, не сказав родным ни слова. Он не осмелился отправиться в крупный город и ограничился посещением придорожного трактира расположенного довольно далеко от дома, где обыграл пару случайных путников. Вернувшись домой, он снова затаился и нехотя помогал отцу, пугаясь собственной тени. Но всё было спокойно.
Выждав время, он повторил свою вылазку снова, потом ещё, отправляясь всё дальше и с каждым разом действуя всё смелее. В результате у него набралась немалая сумма денег, тратить которые ему пока было негде. Опасаясь, что родные найдут его накопления, что само-собой, породит множество неудобных вопросов, Сержио осмелился на очередную поездку, на этот раз в Анвил, чтобы отдать свои деньги на сохранение банкирам, и снова пополнить кошелёк, обыгрывая скучающих путешественников.

 

***

Ничто не предвещало беды, но при входе в город молодому человеку показалось, что он заметил бледного незнакомца с колючим взглядом, который, встретившись с ним глазами, поспешил скрыться в толпе. Сержио ощутил укол тревоги, но решил, что ему просто показалось — ведь сколько времени прошло с того весеннего дня! Коготь наверняка сто раз забыл о нём, и хорошо бы и ему самому так же забыть о том досадном происшествии, иначе его жизнь так и будет балансировать на грани невыносимого. Но, выходя из банка, он увидел того же незнакомца, неподвижно замершего под деревом на другой стороне улицы. Лоб Сержио покрылся испариной. Он уже не думал об игре, только о том, как бы незаметно улизнуть домой и снова укрыться за родными стенами.
Изо всех сил притворяясь спокойным, молодой человек зашёл в таверну, откуда, почти тотчас, дав кухарке золотой септим, выбрался с чёрного хода. Выйти из города он мог только через ворота. Лучше это сделать днём, смешавшись с толпой, но риск быть замеченным слишком велик. Правда, если его преследователям хватит терпения дождаться ночи, одинокого путника разглядеть будет так же легко, как чёрного паука на свежевыбеленной стене.
Инстинкты побуждали его бежать, разум метался в поисках лучшего варианта, но все они были плохи. Портовые ворота так же не добавляли шансов на спасение. Страх мешал соображать, им овладела паника. Как он раскаивался теперь, что не оставил затею соваться в крупные города! Нужно было выждать гораздо дольше! Полгода, может, год, а не жалкие три месяца, правда, показавшиеся ему вечностью. А что теперь?! Неужели, он погиб? Ещё нет, его всё же пока не поймали... Но если поймают, будет поздно!
Сержио забился в закоулок, наполовину заполненный старым хламом: поломанными ящиками, гнилыми бочками и всякими отбросами. Он снял рубаху, разодрал и как следует вымазал её в грязи, из оторванных рукавов свернул подобие тюрбана, под которым скрыл свои светлые волосы, перепачкал лицо и руки, сбросил сапоги и спрятал их в старый разбитый сундук, прикрыв мусором. Так же изуродовал свои штаны, ссутулился, захромал, и вот из ворот Анвила вышел не справно одетый молодой человек, недавно прибывший в город, а жалкий нищий в омерзительных вонючих отрепьях.
Отойдя подальше от ворот, Сержио сошёл с дороги, скрывшись с глаз за кустарником и скалами располагавшимися вдоль обочины. На этот раз у него не было запаса еды. Заходить в таверны, расположенные между Анвилом и Скинградом, он бы ни за что не решился, к тому же в нынешнем обличье его туда и на порог бы не пустили.
Солнце немилосердно припекало. Вскоре его начали донимать голод и жажда, и если случайно встреченный родничок помог ему избавиться от последней, то с первым молодой человек, не привыкший к жизни на природе и не умеющий добывать себе пропитание, ничего поделать не мог. Он брёл до темноты, пока не свалился от усталости, забывшись коротким сном. Но в грёзах ему явилось бледное лицо незнакомца с цепким взглядом белёсых прищуренных глаз, и Сержио проснулся от собственного крика с бешено колотящимся сердцем. Не в силах снова уснуть, он потащился дальше.
По пути ему посчастливилось наткнуться на куст спелых ягод, что не удивительно для месяца Высокого солнца, хоть и большая редкость в окрестностях Золотого Берега. К тому времени Сержио так измучился от голода, что даже не задумался над тем, съедобны они или нет, тем более, что отличать одни от других он всё равно не умел. Ему повезло, и находка оказалась вполне пригодной в пищу, так что молодому человеку удалось хоть немного подкрепить тающие силы и слегка утолить жажду.
Путь до родного дома занял у Сержио без малого четыре дня, и в каком виде он поздним вечером предстал перед родными, сложно было передать словами. Даже у спокойной и уравновешенной Офелии сердце сжалось от жалости, а у матери с Фелицией и вовсе слёзы навернулись на глаза. Отец лишь покачал головой и не проронил ни слова. А что тут можно было сказать? Судя по тому, как выглядел его младшенький, тот умудрился сам себя наказать. Видать, терпение Девятерых нельзя испытывать бесконечно.
Женщины принялись хлопотать вокруг вошедшего.
— Сынок, сними эти лохмотья, я их сожгу, — попросила Летиция.
Как ни тяжело дался Сержио его почти четырёхдневный переход, он тут же подумал о деньгах, которые припрятал под своим рубищем. Разумеется он не сдал в банк всё до монеты — ведь он собирался вечером играть, да и просто оставаться с пустыми карманами не привык.
— Не здесь же, мама… Я разденусь у себя…
— Только на кровать не садись!
Сержио кивнул. Он доплёлся до своей комнаты, лихорадочно выгреб из остатков одежды всё до последней монеты и поскорее припрятал. Почти тут же вошла мать:
— Идём, тебе надо хорошенько вымыться.
Она подала сыну полотенце — прикрыть наготу, сгребла ворох тряпья, в которое превратились его штаны и рубаха, и поманила его за собой.
Сил для мытья у молодого человека не осталось, очутившись в лохани с нагретой водой, он впал в полубессознательное состояние, и матери с сёстрами пришлось отмывать его самим. Они не знали, радоваться или тревожиться, не обнаружив никаких заметных причин его плачевного положения. Не было видно ни ран, ни ссадин, ни синяков — разве что царапины, неизбежные у всякого, кто неумело пробирается по лесу. Также непохоже было, чтобы он был болен. Истощён и вымотан почти до предела — но и только.
Летиция смотрела на сына и не могла отделаться от воспоминаний об Алефе только-только оправившемся после ранений. Материнское сердце обливалось кровью при виде того, до чего он себя довёл. Сейчас она готова была простить ему все прошлые прегрешения — и без того натерпелся. Немного придя в себя после мытья, он снова нарушил молчание:
— Мама… я есть хочу… — его голос был похож на слабый стон.
Сержио усадили за стол, и Офелия, чаще всего помогавшая матери с готовкой, отправилась за едой. Фелиция пошла следом, легонько тронула сестру за плечо и тихо сказала:
— Не давай ему сразу много. Ты же его знаешь — сам удержаться не сможет. Надо по чуть-чуть, не то ему станет плохо. Он явно давно вообще ничего не ел, а чем и когда питался до этого — одной Маре известно.
Офелия внимательно взглянула на сестру и сосредоточенно кивнула. Она налила брату немного похлёбки, на которую тот с жадностью накинулся, несмотря на просьбы матери и младшей сестры не торопиться. Голодный блеск в его глазах не успел угаснуть, он попросил ещё, но Фелиция покачала головой:
— Потерпи, пожалуйста. Нельзя так сразу. Посиди немного, передохни. Вот, попей лучше, — девушка подвинула к брату кружку с чаем, в который добавила несколько ароматных трав.
Снаружи раздался отдалённый крик ночной птицы. Сержио испуганно вздрогнул, едва не разлив на себя напиток, и затравленно огляделся.
Домочадцы с удивлением и тревогой смотрели на него. На их памяти он никогда таким не был. Даже в очередной раз что-то натворив, он вёл себя как можно спокойнее и даже нахальнее, что на первых порах прокатывало как признак невиновности.
Усталость и нервное напряжение сделали своё дело, и Сержио начал засыпать прямо за столом. Его проводили в комнату, уложили спать, но сон беглеца был тревожен. Он больше не вскрикивал, но лицо незнакомца и ощущение ножа, упирающегося в шею, неотвязно преследовали его. То и дело молодой человек просыпался в холодном поту, задыхаясь, поскольку только что в своих грёзах погружался на дно с камнем на шее, заботливо привязанным когтистыми руками, или связанный по рукам и ногам в сыром заброшенном подвале наблюдал, как к нему с хищными огоньками в глазах приближаются полчища голодных крыс, или… его изобретательная фантазия являла ему картины подступающей смерти во всём их возможном многообразии.

 

***

На утро он встал с ещё более измождённым видом, чем накануне. Даже Алеф, собиравшийся снова взять его с собой на работу, без каких-либо просьб со стороны сына, оставил того в покое. Дома Сержио сам взялся помогать матери, стараясь делами заглушить навязчивую тревогу. Но страх, терзавший его, не желал отступать. Он убеждал себя, что никто не мог его выследить и узнать в том оборванце, каким он совершил бегство из Анвила, но тщетно. Молодой человек постоянно вздрагивал от каждого шороха. Украдкой от матери он налил себе вина, выпил. Стало чуть легче, но ненадолго. В течение дня Сержио то и дело тайком прикладывался к кувшину и добился того, что боязнь немного притупилась, но уже к обеду его опьянение невозможно было не заметить, а к ужину он был не способен выговорить собственное имя.
Назавтра всё повторилось в точности. С утра Сержио пугался каждого звука, а к вечеру был совершенно пьян. Родные видели, что его что-то гнетёт, но на все расспросы он упорно отмалчивался, чем поверг их в полную растерянность.
На следующий день Алеф почёл за лучшее взять сына с собой на виноградник, чтобы удержать подальше от выпивки. Он не знал, что под одеждой Сержио приютилась плоская фляжка, до краёв наполненная вином. Она довольно быстро опустела, но на свежем воздухе её содержимого оказалось слишком мало, чтобы заглушить страх, продолжавший мучить молодого человека. Его слабо успокаивало даже то, что разглядеть занятого работой среди пышных лоз было довольно трудно.
В последующие дни работу Сержио сопровождала уже фляжка с сиродильским бренди. Где и как он его добывал, при том, что даже носа из дому старался лишний раз не высовывать, а с отцом ходил только до виноградника и обратно, оставалось загадкой.

 

Полёт Искры

 

Полёт Искры

Не прошло и нескольких минут с момента, когда Сержио, преобразившись в нищего, покинул анвильский закоулок, как там появился ещё один человек, вернее — мер. Он был невысок — немногим выше рослого босмера, обладал практически белой кожей, длинными прямыми волосами, чистотой цвета способными поспорить с горными снегами, и узкими очень светлыми глазами, какие хоть и редко, но встречаются среди данмеров. В целом, его можно было бы принять за представителя именно этой расы, если бы не зрачки в форме четырёхлучевой звезды, указывающие на родство с орками либо босмерами.
На самом деле, в нём текла кровь меров сразу трёх различных рас. Отец его был наполовину альтмером, наполовину босмером, а мать данмеркой. Такое происхождение немало осложняло ему жизнь в юности, но теперь значило достаточно мало. Те, кому требовались его услуги, платили ему весьма недурные деньги отнюдь не за чистоту родословной и не за примечательную внешность.
Его имя — Индарио, напоминало такую же помесь альтмерского с данмерским, какой являлся он сам. Впрочем, оно его вполне устраивало. Ему было сто одиннадцать лет, хотя, если подходить с человеческими мерками, выглядел он от силы на двадцать пять — тридцать.
По тому, как мер без особой брезгливости раскопал мусор, которым Сержио прикрыл свои сапоги, было видно, что он не чурается грязной работы, если это нужно для дела. Эта заповедь, некогда накрепко вбитая ему в голову наставником, которого он в юности едва ли не боготворил, сослужила ему хорошую службу. Рытьё в отбросах было далеко не худшим, чем Индарио приходилось заниматься для достижения поставленных целей.
Мер распрямился, держа в руках обувь, припрятанную беглецом, и на его тонких бледных губах, почти не выделяющихся цветом на фоне остальной кожи, заиграла довольная улыбка. Всё складывалось даже слишком удачно. Впрочем, эту удачу выковал он сам собственным многолетним трудом.
Индарио нёс сапоги, избегая касаться внутренней поверхности. Он шёл довольно быстро, но без лишней спешки. Торопиться теперь не придётся. Беглец, считай, уже у него в руках. Метис вошёл в дом, оставленный ему в наследство единственной любовью его жизни, чей краткий человеческий век завершился тридцать пять лет тому назад. Из дальней комнаты послышался высокий свиристящий звук, напоминающий голос гигантского насекомого. Индарио приблизился к его источнику и отпер клетку. Уходя, он всегда на всякий случай запирал Искру в ней, чтобы не увязалась следом. Удивительно, до какой степени привязанности могут доходить никс-гончие, и как, прекрасно обучаемые в одном, они могут быть полностью чужды дисциплине, когда речь идёт о разлуке с хозяином.
Тонкими длинными пальцами, точно созданными для игры на изысканном музыкальном инструменте, мер начал легонько постукивать по хитиновому покрову Искры. Было видно, что ей это приятно — ритм, который выбивал Индарио был для неё такой же лаской, как для собаки поглаживание или почёсывание. Мер не знал, использует ли кто-либо ещё такой способ общения с никс-гончими. По крайней мере, он додумался до него сам, ни о чём подобном ему слышать не доводилось. Обычно все команды этим существам отдают при помощи звуковых сигналов, издаваемых специальным свистком или флейтой. Индарио же мог передать свою волю питомице не нарушая тишины.
Несмотря на своё название, никс-гончие являются едва ли не лучшими ищейками в Тамриэле. Именно в этом качестве они в своё время и заинтересовали мера. Он потратил несколько лет жизни на изучение их особенностей и повадок, после чего, наконец, обзавёлся насекомовидным питомцем. Искра была у него уже не первой, и, выбирая её, Индарио отлично знал, на что следует обращать внимание. С точки зрения заводчиков, она была явно неудачной — ему предлагали животных, чьи характеристики были более выигрышными, но он настоял на своём и не пожалел. Довольно некрупная для своего вида, она обладала идеальным чутьём, восприимчивостью и сообразительностью. Воспитанная должным образом, Искра стала для хозяина незаменимой помощницей.
Индарио прекратил ласковое постукивание одним более резким и сильным ударом в районе головы. Сигнал означавший примерно: «внимание, работаем». Мер показал никс-гончей сапог Сержио, частично вывернув его наизнанку. Пальцы выбили краткую команду: «изучи как можно тщательнее». Сидя на полу рядом с питомицей, хозяин терпеливо ждал, пока она закончит. Наконец Искра всем своими видом показала, что предложенная ей вещь изучена, и всё, что надо, усвоено. Метис кивнул и, повернув к ней сапог внешней стороной, подал новый знак: «тоже запомни, но не столь важно». В конце концов, одежда беглеца теперь источала запах той самой мусорной кучи.
Увидев, что никс-гончая готова к работе, Индарио поднялся, надел поверх одежды ременную перевязь с держателями для множества небольших склянок, открыл ящик, откуда ловкими движениями, почти не задумываясь, извлёк набор различных зелий разлитых по флаконам, подходящим к его снаряжению, и моментально рассовал их по держателям. Обернул сапог беглеца в кусок ткани и убрал в сумку, туда же сложил свёрнутый плащ и запас дорожной провизии на несколько дней для себя и Искры. Повесил на пояс флягу с водой, нацепил на животное ошейник с тонкой и прочной цепочкой вместо поводка и вывел свою питомицу за порог.
С той минуты, как Сержио вышел из города, прошло не более получаса.
Несмотря на то, что через городские ворота ежечасно проходит множество народу, Индарио не сомневался в способности Искры отыскать след. Он подозревал, что в отличие от собак, никс-гончие руководствуются не только и не столько нюхом. Впрочем, как устроен их механизм опознания, он в точности не знал, да и не стремился выяснить. Ему хватало понимания, как его использовать. На сей раз он предоставил питомице идеальный материал — следы оставлены теми же ногами, с которых только-только были сняты сапоги. Запах, или что там сличает его никс, должен был совпадать в точности.
Индарио спустил её с цепочки, быстро отстучав по панцирю команду: «ищи след». Искра резкими движениями засновала взад-вперёд, пригнув к земле вытянутое рыльце. Как ни странно, она умудрялась не попадаться на пути идущих и не вызывать их гнева. Порыскав пару минут, никс-гончая подняла голову и издала свиристящий звук, оповестивший хозяина, что след взят. Мер отлепился от стены, под которой неподвижно замер, наблюдая за своей бессловесной помощницей, подошёл к ней, выбил на хитине ласковую дробь, поощряя питомицу, и снова перешёл к командам: «иди по следу», «держись поодаль», «оставайся незаметной». Получив приказ, никс-гончая рванула вперёд.
— Лети, Искра, — чуть слышно прошептал метис, не чуждый грубоватой поэзии, и быстро зашагал следом. Он знал, что питомица не позволит ему потерять себя из виду, а если это вдруг случится, поймёт, вернётся, укажет дорогу и вновь пустится по следу. Здесь её преданность и нежелание разлучаться с хозяином служили как нельзя лучше.
Немного пробежав по дороге, Искра свернула на обочину. Индарио удовлетворённо кивнул — примерно этого он и ожидал, а значит, не ошибся и в остальном. Мер опасался другого, что беглец заберётся на попутную телегу, как некогда сделал он сам. Тогда выследить его было бы куда сложнее, и от чутья верной помощницы толк мог выйти только пока след совсем свежий. При таких условиях она, возможно, ещё сумела бы переключиться и на повозку, хотя тут её уже могла подстерегать неудача. Именно потому он не стал медлить, давая выслеживаемому отойти подальше, хотя это и помогло бы усыпить его бдительность. Теперь же тревожиться не приходилось: никс-гончая неслась по следу, совершенно не тратя времени на его поиски. Её резкие движения сложно было отследить глазами человека или мера. При этом она двигалась совершенно бесшумно, не издавая характерных для своего вида звуков. Добиться этого оказалось одной из самых трудных задач при дрессировке, но в итоге терпение хозяина было вознаграждено. Вскоре по поведению ищейки метис понял, что они нагоняют преследуемого. Следовало действовать осторожнее, чтобы тот не обнаружил погоню.
Индарио недовольно передёрнул плечами. Магом он был очень посредственным, как, впрочем, и алхимиком, выучившимся создавать только довольно простые зелья, нужные ему для работы, и одно время грешил на собственные ошибки и недочёты при их изготовлении, списывая на них побочные эффекты от использования некоторых своих эликсиров. Но позже выяснил, что даже чистейшие составы, изготовленные лучшими алхимиками, оказывают на него сходное воздействие. Вероятно, это было индивидуальной особенностью его организма, соединившего в себе множество кровей. Так, например, снадобья с эффектом хамелеона нагоняли на него сонливость, а зелья невидимости вызывали тупую боль в висках. Не сказать, чтобы и то и другое было нестерпимо, однако сбивало концентрацию и мешало соображать. Приходилось вместе с основными веществами использовать вспомогательные, убирающие негативное влияние, но при этом снижающие продолжительность действия первых. Словом, к помощи алхимии Индарио обращался лишь в крайнем случае.
К счастью, несмотря на яркую внешность, делавшую его чересчур заметным практически везде, он унаследовал от босмерских предков способность к скрытности, хотя и весьма ослабленную. В лесу, если не слишком приближаться к беглецу, этого должно было хватить. А вот Искра, с её рыжеватым панцирем и слишком экзотическим для Сиродила видом, могла нечаянно попасться преследуемому на глаза.
Метис тихим посвистом, почти растворившимся в шелесте листвы, подозвал никс. Ты вынырнула из травы, ожидая приказа. Мер снова выбил на хитине лёгкую дробь, велев Искре перейти в скрытность. Никс-гончие, помимо прочих своих особенностей, способны превосходно прятаться и даже становиться невидимыми, что делало их непревзойдёнными помощниками в сложных ситуациях.
Вскоре Индарио заметил беглеца, и довольно быстро убедился, что тот ничего не смыслит в жизни на природе, и, следя за ним, можно не особо заботиться о маскировке. Непривычный к ходьбе босиком, Сержио передвигался медленно, то и дело запинаясь о валуны и страдая от уколов острых камней, на которые постоянно наступал.
Сперва Индарио полагал, что беглец свернул с наезженной дороги потому, что живёт где-то неподалёку. Но, чем дальше, тем яснее становилось, что тот, совершенно не зная природы, собирается проделать немалый путь, не выходя к жилью. Это было чистейшей воды безумием, поскольку без оружия, запасов еды и воды запросто можно сгинуть в какой-нибудь полумиле от дороги. Хорошо хоть этому дурню хватило ума не забираться глубоко в дебри, да и деревья в окрестностях Анвила росли не слишком густо. В лесу заплутал бы в трёх соснах, как пить дать, и что тогда? В случае смерти беглеца, награда, ожидающая мера, была бы существенно уменьшена, да и то потребовались бы неоспоримые доказательства. Такой расклад Индарио не устраивал, и он крепко задумался.
Да, теперь он мог следовать за Сержио по пятам, не теряя его из виду, а вот помочь тому выжить… Интересно, каким образом?..
Будь внешность Индарио менее примечательной, он мог бы попытаться обогнать путника, прикинуться охотником на привале, разжечь костерок, дождаться его, поделиться припасами и, быть может, даже разговорить… Правда, шансы на успех появились бы не раньше, чем тот совсем оголодает. До той поры, насколько мер успел представить себе его характер, будет шарахаться от всего живого.
Впрочем, после того, как метис показался беглецу в Анвиле, подстроить такую встречу в любом случае было невозможно. Можно без труда подкрасить кожу, чтобы выглядеть обычным данмером, но оставались глаза, приводившие в отчаяние наставницу, в своё время обучавшую ещё совсем юного мера искусству маскировки. Индарио был уверен, что Сержио не только заметил, но и запомнил его взгляд.
Мер позволил беглецу увидеть себя в городе отнюдь не случайно. Во-первых, ему необходимо было удостовериться, что это тот самый человек, что ему нужен, а не просто до крайности похожий. Во-вторых, дичь следовало спугнуть, чтобы та запаниковала и бросилась бежать, выдав охотнику своё убежище. С одной стороны и то и другое удалось просто блестяще, а с другой — добавило проблем.
Сколько Индарио ни думал, он не видел способа помешать Сержио погибнуть вдали от жилья. Разве что попытаться тайком защитить от нападения дикого зверя, если заметит того раньше… В остальном им обоим оставалось положиться на удачу беглеца, и надеяться, что та не подведёт.
— Похоже, нам с тобой придётся ещё и охранять этого оболтуса, — чуть слышно проворчал он, заметив рядом в траве зыбкое мельтешение Искры, всё ещё скрытой от глаз.
Пожалуй, пока в маскировке не было нужды, и метис отменил приказ оставаться невидимой, вместо этого дав никс-гончей команду находиться рядом. Жаркое послеполуденное солнце Золотого Берега, от которого беглецу негде было укрыться, палило нещадно. Следуя за Сержио, мер отлично видел, что того начинают донимать голод и жажда, и отчасти даже посочувствовал ему — в своё время Индарио довелось натерпеться и того и другого.
Он был рад, когда преследуемому удалось найти между скал крохотный родник. Чуть позже, они с Искрой подошли к тому же источнику и утолили жажду, не тратя запаса воды.
Индарио с горькой иронией усмехнулся про себя: знал бы парень, что ему нет никакого резона так себя истязать, что тот, от кого он надеется скрыться, идёт за ним по пятам и даже готов разделить свои припасы и предложить защиту и помощь, чтобы не лишиться ощутимой части вознаграждения!
Жгучее солнце скрылось, сумерки уступили место ночному мраку, а Сержио шаг за шагом всё тащился вперёд, пока, вконец обессилев, не рухнул под какой-то куст.
Индарио, которому это блуждание в потёмках успело порядком надоесть, тоже с облегчением опустился на траву под скалой. Жаль, в такой близости от беглеца не устроишь настоящий привал. Но работа есть работа. Не зря его услуги стоят недёшево. Ради обещанного ему гонорара можно и потерпеть временные неудобства.
Мер постукиванием пальцев приласкал Искру, отдал ей приказ охранять, поплотнее завернулся в плащ, надвинул на лицо головной убор и задумался, зная, что так сон придёт к нему быстрее всего.

 

***

Он думал об истоках своей нынешней работы. Около месяца назад его разыскал полузнакомый данмер, оказавшийся дальним родственником женщины, разводившей никс-гончих, у которой Индарио приобрёл Искру. В своё время метис не увидел большой беды в том, чтобы рассказать заводчице, для чего ему требуется именно такое животное.
Тёмный эльф, пришедший к нему, пребывал в некоторой растерянности — его самого вместе с компанией приятелей, как он выразился, нечестно обыграл в карты один нордский парень. Причём играли они с ним не раз и не два, так что сумма, которую этот мошенник положил в свой карман, была очень весомой. Когда того поймали на шельмовстве и припёрли к стенке, он пообещал вернуть всё до септима. Ему дали две недели, вместо двух месяцев, которые тот просил, и отпустили. Но он не вернулся ни через отведённое ему время, ни пару месяцев спустя. Каджит, которого данмер, оговорившись, назвал главарём, быстро исправившись и переименовав в приятеля, давно уже плюнул бы на этого негодяя, если бы дела у их шай… компании, не пошли из рук вон плохо.
Здесь данмер постарался всячески обходить скользкий вопрос, касающийся того, чем же именно они занимались, хотя Индарио и так давно понял, что у этих красавцев серьёзные нелады с законом. Его это не волновало. Среди его клиентов встречались весьма своеобразные личности. Главное, чтобы работа, которую предлагали самому метису, не выходила за рамки законности. Впрочем, в некоторых случаях он соглашался сделать исключение.
Посетитель, наконец-то выпутавшийся из нагромождения слов, которым пытался прикрыть неприглядную правду, снова перешёл к делу. Большинство стало напоминать Когтю, который был у них за главного, о деньгах, что им задолжал тот молодчик. С их помощью можно было бы неплохо поправить свои дела. Но для этого нужно было найти и хорошенько потрясти запропавшего должника.
И тут выяснилось, что никто из компании данмера практически ничего не знает об облапошившем их шулере. С виду, вроде бы, норд. Тёмные глаза, светлые волосы. Имени не называл, представлялся Игроком. По одежде и повадкам скорее горожанин, чем селянин (здесь изначальное нежелание Сержио трудиться на земле вместе с родными сыграло ему на руку). А вот откуда родом, где живёт — неизвестно даже примерно. Вроде, каждый раз приходил в Лейавин через северные ворота, и уходил туда же, так, считай, весь Сиродил лежит к северу от этого города.
— Когда вы его видели в последний раз? — прервал Индарио поток красноречия, из которого больше не удавалось выловить ничего полезного.
— Да когда за деньгами отпустили… В начале месяца Руки дождя. Найдёшь его нам? Половина денег, что он нам должен — твоя.
— Найти — найду. А вот что деньги у него есть — не обещаю. Так что если вы собираетесь мне платить из того, что парень вам вернёт, при условии, что он вообще это сделает, я и браться за это не буду.
Данмер заёрзал, явно не осмеливаясь решать такой серьёзный вопрос за всех. Если прочих не устроит его решение — мало ему не покажется.
Индарио правильно расценил его колебания.
— Прежде, чем взяться за ваше дело, мне нужно переговорить с остальными. Встретимся через неделю в Лейавине, в таверне, где вы играли с этим мошенником.
Ровно через семь дней Индарио общался в южном городе с Когтем и его шайкой. Условились, что он получает сумму равную половине выигрыша Сержио за указание его местонахождения, независимо от дальнейшего развития событий, участвовать в котором метис не собирался. В случае, если окажется, что за прошедшее время Игрок успел расстаться с жизнью, гонорар составит четверть от оговорённой награды при предоставлении неопровержимых доказательств смерти шулера. Задаток, вручённый на месте, составил восьмую часть от максимального вознаграждения.
Когда вопрос с оплатой был решён, началась непосредственно работа. Индарио по крупицам вытянул из людей Когтя детали, о которых те даже не задумывались, составив из них довольно чёткое представление о характере разыскиваемого. Помянув добрым словом своего наставника, который, заметив в подопечном способности художника, настоял на их развитии и обучении основам рисунка и живописи, метис, со слов заказчиков, набросал портрет Сержио, который правил и перерисовывал, пока все как один не согласились, что вот это он и есть — как живой.
— И последнее, — сказал Индарио, поднимаясь, — Я не могу сказать заранее, сколько времени займут поиски — тем более, вы сами почти ничего не знаете об объекте. Как только найду его — дам вам знать. Раз уж вы позволили ему гулять на свободе почти три месяца, он сейчас может быть где угодно. Тамриэль большой.
Коготь и его ребята заметно скисли, но не могли не признать правоту нанятого.
На самом деле, мер был практически уверен, что Сержио не покидал Сиродила. Скорее всего, забился в какое-то укрытие, которое сам считает надёжным, что, вероятно, так и есть, но долго там не высидит. Стоит страху притупиться, Игрок, не чуя за собой погони, снова рискнёт высунуться. В Лейавин ему путь заказан. Значит, найдёт злачное место в другом городе. А вот в каком… это зависит от того, где он обитает хотя бы примерно.
Индарио отправился на север тем же путём, каким, по его предположениям, мог двигаться Сержио, расспрашивая о нём в деревнях и тавернах, показывая собственноручно нарисованный портрет. Почти в каждой парня видели. Да, заходил, ночевал, выпивал, играл в карты или кости. Так мер добрался до последней таверны, дальше которой Игрок, похоже, не бывал, стало быть, и обитает где-то не севернее Скинграда. Лезть с расспросами о нём в городе и окрестностях, где парня могли слишком хорошо знать, мер почёл неразумным: у того здесь наверняка найдутся друзья-приятели, которые не преминут предупредить, что о нём расспрашивают. Вот тогда за ним и правда придётся гоняться по всему Тамриэлю. И не факт, что даже сполна полученная награда покроет расходы на такую погоню.
Нет, метис решил действовать иначе. Если от Скинграда Сержио мотался играть аж в Лейавин, значит шельмовать в родных местах не рисковал, что разумно. А раз так, куда он может податься, кроме южного портового города? Ответ пришёл сам собой, растянув тонкие губы мера в довольной улыбке. Анвил. Город, ставший для него родным. Город, в котором он провёл большую часть своей жизни, и который знал, как свои пять пальцев. Если он не ошибся в определении характера искомого норда, то очень скоро тот должен будет появиться там. Оставалось ждать и быть готовым к этой встрече.
Умение разбираться в людях не подвело Индарио, а терпеливое ожидание было вознаграждено. Нынешним утром он заметил молодого человека, словно сошедшего с набросанного метисом портрета. Парень вошёл в ворота Анвила со стороны Скинграда. Если это именно Игрок, то, заподозрив слежку, он постарается сбежать. А вот человек, чья совесть чиста, едва ли даже обратит особое внимание на разглядывающего его незнакомца. Возможно ли, что двое столь похожих людей окажутся к тому же в сходной жизненной ситуации? О, да. Возможно вообще всё что угодно, но вероятность такого развития событий очень мала.
Итак, стоило Сержио прибыть в город, Индарио тут же постарался попасться ему на глаза, а затем нарочито поспешно удалиться. От его внимательного взгляда не укрылось, что парень заметно побледнел, но, видимо, решил пока не придавать значения случайному эпизоду, тем более, с чего бы кому-то искать его в Анвиле?
Игрок — а мер уже практически не сомневался, что это был именно он, посетил банк, при выходе снова встретившись взглядом с бриллиантовыми глазами метиса. После чего уже явно запаниковал, и, хотя и сохранил видимость спокойствия, внутренне заметался, как вспугнутый кролик. Сержио попытался скрыться через таверну, войдя в главный вход и по-быстрому, пока преследователь не заявился следом, сбежав через чёрный.
С кем-то другим это могло бы сработать, но Индарио превосходно знал каждый анвильский закоулок, и не пошёл следом, а лишь сместился так, чтобы видеть выходящих из обеих дверей. Отследить парня, нырнувшего в забитый мусором тупичок, также не составило труда, так что попытки изменить внешность и таким образом ускользнуть от внимания преследователя, а так же все дальнейшие лишения и мучения, которым добровольно подверг себя Сержио, были совершенно напрасными.

 

***

Дрёма смежила веки удобно устроившегося мера, но выспаться ему не удалось. Вскоре Сержио пробудился от собственного крика и, не решаясь заснуть снова, поплёлся дальше. За прошедшее время успели взойти обе Луны и теперь заливали всё вокруг холодным неверным светом, достаточно ярким, чтобы можно было разобрать, куда идти.
Индарио потянулся. Можно было тащиться за Игроком без сна и отдыха, при том, что за ночь тот совершенно точно далеко не уйдёт, или же позволить беглецу отойти на некоторое расстояние, после чего развести под прикрытием скалы небольшой костерок, приготовить пищу, как следует переночевать, а утром снова пустить Искру по следу.
Второй вариант устраивал метиса гораздо больше. В нём был только один, правда, довольно существенный изъян — уйдя из-под его надзора, Сержио оставался без защиты. С другой стороны, незаметно спасти того, напади на него дикий зверь, по сути, было невозможно. Рассудив, что кому суждено быть повешенным, тот не утонет, мер остался на прежнем месте, устроил настоящий привал и провёл совсем недурную ночь.
Индарио проснулся на рассвете, позавтракал, покормил Искру и снова отправил её искать след. Как он и предполагал, измотанный, голодный и не выспавшийся беглец ушёл совсем недалеко. Судя по всему, ночью он лишь несколько раз забывался коротким сном, не принёсшим желанного отдыха.
Солнце поднялось уже довольно высоко и затопило окрестности палящим зноем, когда Сержио, ничего не евший с прошлого утра, набрёл на ягодный куст. Пока парень с жадностью обирал ягоды, Индарио устроил небольшой привал. Он полагал, что беглец, поев, устроится отдохнуть, но тот отправился дальше.
Редко-редко Игрок, мучимый жаждой, находил между скал крохотные ручейки, сбегавшие к реке Сирид, которая текла далеко внизу. Ближе к Кватчу обочины покрылись редколесьем, позволяющим укрыться от солнца, но родников больше не стало, вероятно вода, питающая корни деревьев, сочилась под землёй.
Сержио снова брёл дотемна, натыкаясь на древесные стволы, невидимые во мраке. Казалось, они подступали со всех сторон, сдвигаясь всё теснее. Он попробовал смотреть вверх, на просветы между кронами, чтобы определить где можно пойти, но через несколько шагов больно налетел на старый пень. Ещё немного, и силы совсем покинули молодого человека. Он ничком упал на землю, мгновенно провалившись в тревожный сон.
Видя это, Индарио, как и накануне, устроил привал, которого Сержио никак не смог бы увидеть ни с того места, где был, ни двинувшись дальше.
Следующий день отличался от предыдущего разве что тем, что беглецу больше не встретилось никакой пищи, а проспав меньше чем полночи за двое суток, он брёл всё медленнее, всё чаще останавливался передохнуть.
Его состояние внушало преследователю серьёзные опасения. На что он надеется? Сколько думает так протянуть? День? Два? Да он того и гляди свалится и уже не сможет подняться! Однако Индарио недооценил стойкость и упрямство нордов, унаследованное Сержио от предков, несмотря на то, что его образ жизни отнюдь не способствовал закалке характера и развитию выносливости. Большую часть третьей ночи беглец проспал как убитый, и упорно брёл целый день, чтобы к вечеру, обогнув Скинград, куда не рискнул сунуться в своих лохмотьях, дотащиться до небольшой деревушки, и скрыться за дверью добротного просторного дома.
Мер снова задействовал ошейник Искры, велев невидимой ищейке держаться у самых ног, затем быстро проглотил пару зелий и через минуту прильнул к окну, вглядываясь в происходящее внутри.
С первого же взгляда стало ясно, что Игрок привёл его не куда-нибудь, а к родному дому. По тому, как женщины хлопотали вокруг него, как хмурился здоровенный немолодой уже норд, было понятно, что все они — одна семья.
Индарио выждал в окрестностях ещё день, но Игрок не отправился дальше, значит, стремился он именно сюда, и теперь ещё долго никуда не высунется. Теперь можно было смело идти в Лейавин, получать заслуженную награду. Мер выбил на панцире питомицы ласковую дробь. Искра долетела до цели, а уж какой пожар теперь разгорится — его не касалось.

 

Западня

Западня

Пока Индарио искал встречи с шайкой Когтя, вовсе не сидевшей в Лейавине безвылазно, пока передавал им то, что сумел разузнать, пока те собирались отправиться вместе с ним на место, прежде чем передать условленное вознаграждение, младший сын Алефа продолжал искать спасения от страха на дне фляжки с бренди или кувшина с вином.
Хуже всего было то, что постоянные обильные возлияния в полной мере проявили дурной характер Сержио, и тот уже не мог держать его в узде. Стоило ему набраться, он начинал задирать сестёр, грубить матери и даже огрызаться на отца. Немного опамятовавшись, молодой человек приходил в ужас от содеянного, опасаясь лишиться единственного убежища, каялся перед домашними и слёзно молил о прощении, но, выпив, опять был не в силах сдержать раздражения, которое вызывали у него домочадцы, и всё начиналось по новой. Чем больше он пил, тем невыносимее становился.
Офелия вообще почти перестала появляться дома, когда там находился Сержио, проводя всё больше времени с Терцием. Хотя девушка не привыкла выносить сор из избы и делиться семейными неурядицами, но даже она не выдержала и пожаловалась жениху на младшего братца.
— Если он будет тебе досаждать, просто скажи мне — я дам ему по шее, — предложил имперец, обнимая невесту.
— С этим я и сама справлюсь, — слегка улыбнулась Офелия, — Хуже, что я не всегда могу справиться с желанием это сделать.
Это была чистейшая правда. Недавно в ответ на совершенно выдающуюся гадость, которую Сержио позволил себе высказать старшей сестре, та, по своему обыкновению внешне совершенно спокойно и хладнокровно, залепила ему такую оплеуху, что братец, и без того едва державшийся на ногах, впечатался в стену, сполз по ней и не смог подняться без посторонней помощи. Надо сказать, урок он усвоил, и Офелии стало доставаться от него куда меньше, чем прочим, но долго так продолжаться всё равно не могло.
Все попытки родных поговорить с Сержио, выяснить, что с ним произошло, равно как и любые упрёки, уговоры или угрозы, наталкивались на угрюмое молчание, когда он бывал относительно трезв, и на откровенную ругань, когда пьян.
Алеф всё больше хмурился. Летиция не находила себе места, видя, как сын губит себя. Офелия всячески избегала брата. Фелиция размышляла, не удастся ли найти способ внушить ему отвращение к выпивке при помощи алхимии, но пока не очень представляла, как подступиться к этой задаче.
И вот настал момент, когда чаша терпения Алефа окончательно переполнилась. Утром он застал Сержио наливающим себе первый за этот день стакан вина. Мрачно посмотрев на младшего сына, отец сурово сказал:
— Сядь.
Сержио не посмел ослушаться и сел за стол, так и не выпустив стакана из рук, но и не решаясь его осушить.
— Неужели человеку нельзя просто спокойно чуть-чуть выпить? — заворчал он.
— Чуть-чуть?! Да ты который день пьёшь не просыхая!
Молодой человек промолчал, едва заметно покусывая губы. Ему не терпелось поскорее опрокинуть стаканчик вина, стоявший перед ним. Близость и временная недоступность вожделенного напитка сводили его с ума.
— Рассказывать, что там у тебя случилось, чтобы семья могла тебе как-то помочь, ты не желаешь. Ну что ж, имеешь право...
Сержио оперся локтями на стол и обхватил голову руками.
— Отец, пожалуйста!.. — со стоном взмолился он, — Мне нужно выпить!..
— Верю, что нужно, — мрачно кивнул Алеф. Глядя на припухшие веки, воспалённые глаза и подрагивающие руки сына, он был готов согласиться, что тому это просто необходимо, — Только это будет последний стакан, который ты выпьешь в моём доме. Я больше не намерен терпеть твои пьяные выходки!
Сержио сидел как громом поражённый. Он оказался между молотом и наковальней. С одной стороны, его подстерегал страх, который ему кое-как удавалось заглушить выпивкой, с другой — ужасная перспектива остаться без защиты и угодить прямо в объятия источника этого страха. Медленно, очень медленно, молодой человек отстранился от стоящего на столе стакана и, словно боясь не совладать с искушением, ладонью отодвинул его подальше.
Настала очередь Алефа замереть от неожиданности, поскольку он до сих пор полагал, что изгнание из дома вовсе не является наказанием для сына, но и выносить сложившуюся ситуацию был больше не в силах. Норд был полностью готов к тому, что Сержио, мысленно послав его подальше, преспокойно выпьет своё вино, да ещё и посмотрит, как умеет только он, мол «ну и что ты мне сделаешь?» Так что отец набирался мужества, чтобы со всей твёрдостью произнести жестокие слова: «Убирайся на все четыре стороны, чтобы духу твоего здесь не было». И вдруг такой поворот…
— Фелиция!.. — позвал Алеф, и кашлянул, поскольку от растерянности не успел убрать из голоса суровые нотки, предназначавшиеся для сына.
Девушка появилась из соседней комнаты, с удивлением глядя на отца. На что он сердится? Что она сделала не так?
— Дочка, — гораздо мягче продолжал тот, наконец совладав с голосом, — Приготовь брату свой отвар. Видишь — худо ему совсем, а выпить-опохмелиться не удалось.
— Сейчас принесу, у меня он каждый день наготове с тех пор как… — Фелиция осеклась, опасаясь всё испортить неосторожным словом. Слава Маре, кажется, отцу удалось каким-то образом разомкнуть порочный круг, в который угодил её брат.
Девушка мигом вернулась с чашкой лечебного чая и протянула её Сержио. Тот с жадностью выпил всё до капли и прикрыл глаза, ожидая долгожданного облегчения.
Напиток почти сразу оказал на него благотворное действие, а чуть позже мать с Офелией подали на стол завтрак для всей семьи.
После еды Алеф снова взял сына с собой на виноградник. Сержио не осмелился ослушаться, боясь вновь прогневать отца. К тому же, рядом с могучим Северным Медведем, не утратившим силы с годами, он чувствовал себя немного увереннее, несмотря на выматывающий душу страх. И всё же, любой звук заставлял молодого человека вздрагивать и нервно оглядываться по сторонам.
Заметив в руках у сына фляжку, Алеф сурово окликнул его:
— Сержио!..
— Это вода, отец!.. Просто вода... Жарко!.. Вот, посмотри сам! — торопливо принялся оправдываться тот, протягивая флягу отцу.
Если бы речь шла о любом другом из его детей, Северному Медведю хватило бы подобных заверений, если даже предположить, что в них вообще могла возникнуть нужда. Сержио же вполне мог блефовать, предлагая Алефу проверить содержимое фляги. Почти ненавидя себя за это, честный норд всё же поднёс посудину к носу, чтобы убедиться в правдивости сына, затем сделал глоток. Внутри действительно была обычная вода, нагревшаяся от солнца и близости к телу владельца.
— Была тебе охота с ней таскаться, — проворчал отец, возвращая фляжку сыну, — Вон, колодец рядом, там и вода свежее и прохладнее, и ковшик есть — пей — не хочу. Или ты её нарочно с собой таскаешь, чтобы мне проверять надоело, а там и за старое взяться? Можно подумать, я так не пойму!
— Что ты, нет! Я её взял чтобы… не отвлекаться надолго.
Надо сказать, стремясь умилостивить отца, он взялся за работу достаточно усердно, чего тот не мог не заметить. Но чтобы уж прямо не отвлекаться?.. Алеф чувствовал, что сын темнит, но разобраться, в чём подвох, не мог, а потому ворчливо произнёс:
— Вот и не бери её больше. Лучше сходи к колодцу, да принеси воды нам обоим. Заодно и передохнём малость.
Сержио бросил на колодец затравленный взгляд. Тот находился на открытом месте, где любой подошедший был виден издалека, как на ладони. Именно поэтому молодой человек предпочёл взять с собой воду во фляжке, пусть та и не шла ни в какое сравнение со свежей колодезной. Он окинул взглядом окрестности — не следит ли кто за виноградником? И, покрываясь испариной, отправился исполнять отцовский приказ.
Ему хотелось проделать путь туда и обратно бегом, пригнувшись, как лазутчик на вражеской территории, но он не представлял, как объяснить такое поведение Алефу, терпение которого и так висело на волоске.
Однако от отца не укрылось то, что Сержио постоянно нервничает и озирается, так что вечером, Северный Медведь по-тихому попросил Фелицию, приготовить брату успокаивающий чай. Сестрин отвар помог, но не сильно — слишком велик был страх, терзавший молодого человека, но по крайней мере, заснул он довольно быстро и крепко, проспав целую ночь без кошмаров.
Казалось, встреча с белокожим незнакомцем не возымела никаких последствий, но Сержио чувствовал, что она не была случайной. Он не знал, был ли неизвестный простым соглядатаем, выслеживавшим его для Когтя, или наёмным убийцей, но то, что тот появился в его жизни не просто так — не сомневался. И даже то, что, на первый взгляд, никто никак не мог предсказать его появление в Анвиле, нисколько не избавляло от тревоги. Может быть, его просто поджидали во всех крупных городах и селениях. А это значило, что его недруги настроены очень серьёзно.
Всего через пару дней молодому человеку довелось убедиться в собственной правоте. Работая рядом с отцом, он вдруг кожей ощутил чей-то пристальный взгляд. Невольно подняв голову, он встретился глазами с крупным пёстрым каджитом, стоявшим поодаль, и смотревшим на него в упор. Не узнать Когтя было невозможно.
Краем глаза Сержио увидел мелькнувшую между деревьями фигуру данмера. Алеф обернулся на сдавленный звук, когда сын захлебнулся глотком воздуха, и увидел, как тот побелев, точно полотно, бросился бежать к дому, прикрывая голову руками.
Северный Медведь распрямился и огляделся, выискивая то, что могло так напугать его младшего, и увидел, как к их винограднику медленно и уверенно приближаются четверо. Впереди — внушительного вида каджит леопардовой масти, за ним данмер, ещё один кот поменьше и ящер. Алеф нахмурился и уставился на непрошеных гостей.
Между тем, пёстрый, явно бывший у этой компании за старшего, заговорил:
— Каджит хотел передать привет старому другу, который только что был здесь и быстро-быстро убежал. Передай ему, что друзья о нём не забывают и ждут-не дождутся обещанной встречи. Посидеть, кое-что вспомнить, да?
Хрипловатое мурлыканье казалось бы мягким, если бы что-то в интонациях кота не наводило на мысль о скрытой угрозе.
— Кто вы такие? — хмуро спросил Северный Медведь.
— Каджит и его товарищи — друзья того юноши, что только что был здесь. Каджит скорбит, что тот забыл об их дружбе. Каджит будет ждать друга в деревенском трактире и не уйдёт, не повидавшись с ним. Верный друг дороже золота, да?
Четвёрка развернулась и неторопливо удалилась в сторону деревни, где их дожидались остальные.

 

***

Накануне вечером Индарио привёл их к этому поселению, указал дом и виноградник, принадлежавший семье Сержио, а также его самого. Сомнений быть не могло, это был Игрок. Они зашли в таверну, и метис потребовал заслуженную награду. Разумеется, Коготь попробовал торговаться, но мер был готов к такому повороту, поскольку отлично понимал, с кем имеет дело.
— Мне, в общем-то, всё равно, получить эти деньги с вас, или за ваши головы. Если вы честно выполняете свою часть сделки — я забываю, что когда-то вас видел, если нет… — он пожал плечами, — Этот парень, Игрок, тоже думал, что он в безопасности.
Бандиты не могли рисковать, прилюдно напав на Индарио, и Коготь, уступая, проворчал:
— Каджит ведёт дела честно. Но хороший торговец всегда надеется добиться лучшей цены, да?
— Не когда сделка уже заключена, — сухо отрезал метис, — Пересчитай деньги. При мне, чтобы я видел.
От его острого взгляда не ускользнула ни одна попытка потихоньку припрятать монетку-другую. Эти ребята вполне стоили своего приятеля-шулера. Того же поля ягоды. Наконец, вся сумма сполна была увязана в кошели, которые Индарио опустил в свою походную сумку.
— Каджит надеется, ищущий и находящий на него не в обиде?
В ответ мер приподнял брови:
— Мы знакомы? Разве мы когда-то встречались? Не припоминаю, — с этими словами он сделал лёгкий жест, напоминающий небрежный салют, и шагнул за порог.
Коготь глазами указал второму каджиту на дверь, и тот тенью метнулся следом за Индарио. Расчёт бандитов был прост. Заработанные деньги можно и отдать, а вот дальше уже забота мера, как их сберечь… и себя заодно.
Кот вернулся через полчаса, злой, как укушенный кланфиром даэдрот:
— Его нигде нет, — прошипел он, — каджит не смог его ни увидеть, ни учуять. Белый мер прямо из таверны шагнул в Обливион!
Шайка переглянулась. Кто-то задумчиво протянул:
— А ведь мы не знаем, как он разыскал Игрока… Дело-то было довольно гиблое. Считай, дёшево отделались.
Внезапное исчезновение Индарио внушило контрабандистам суеверный ужас, напрочь отбивший всякое желание связываться с таинственным мером.
А значит, единственным, кому надлежало ответить перед ними за всё, оставался Игрок, и местами желание поквитаться с ним перевешивало даже жажду наживы.

***

Само собой, стоило четвёрке незнакомцев удалиться, Алеф отправился домой. Какая уж тут работа? Сержио, до этого сидевший за столом, при звуке открывающейся двери вскочил на ноги. Выглядел он при этом так, будто только что увидал собственную смерть, что, в общем-то, было недалеко от истины.
Северный Медведь несколько минут пристально смотрел на сына. Тот был бледен настолько, что цвет его лица казался зеленоватым, в расширившихся зрачках плескался невыразимый ужас. В отцовском сердце шевельнулась жалость, и он заговорил с Сержио не столь сурово, как намеревался вначале:
— Ты можешь и дальше делать вид, что ничего не происходит, но они сказали, что не уйдут из деревни, пока не встретятся с тобой. Глядя на тебя, можно не спрашивать, знаешь ли ты их. Кто это такие, и что за дела у тебя с ними? Имей в виду, ничего не зная, я ничем не смогу тебе помочь, даже если захочу.
— Отец, прости меня!.. — Сержио с рыданием бросился Алефу в ноги, — Прости! Я виноват, я… играл с ними в карты… и проиграл довольно много… Но я надеялся отыграться, и слишком поздно понял, что они — мошенники, и выиграть у них невозможно! Теперь я должен им огромную кучу денег, которых у меня нет!.. Если они узнают, что мне нечего им отдать, они меня убьют!
— Встань! — проворчал Северный Медведь, поднимая с сына с колен и глядя в его искажённое страхом и залитое слезами лицо. Он почти верил, что это были слёзы раскаяния, — Я всегда говорил, что твои увлечения доведут до беды. И посмотри, что вышло! Почему ты не сдал их страже прямо на месте?
— Мне нечем было доказать, что они играли нечестно! Они просто сказали бы, что я проиграл, а теперь отказываюсь платить! Думаю, местная стража с ними в доле, раз они спокойно проворачивают свои дела, ни от кого не таясь!
— А наша семья тоже с ними в доле? Дома-то почему ничего не рассказал?
— Мне было стыдно, отец… Да и чем бы вы могли тут помочь? Таких денег у нас всё равно нет…
— Есть ли, нет ли, пока я жив, мошенники и негодяи их не увидят! Пусть только сунутся!
— Это опасные люди, отец…
— Раз уж тебе хватило ума с ними связаться, теперь не жалуйся. Надеюсь, у меня пока достанет сил защитить свою семью.
Фелиция, чинившая рубаху в соседней комнате, невольно слышала этот разговор. Вот значит, в какую беду угодил её братец! Ей было тревожно. Если из-за легкомыслия Сержио с ним или с отцом что-то случится!.. Ох, упаси Мара от напасти!
Следующим утром Алеф с сыном снова трудились на винограднике, как ни в чём не бывало. Коготь с сопровождающими не заставил себя долго ждать.
Завидев их, Северный Медведь повернулся к Сержио:
— Постой в стороне, не вмешивайся. Я сам с ними поговорю.
Он спокойно дождался приближения бандитской четвёрки.
— Каджит пришёл поговорить со старым другом. Друг так и не навестил каджита в таверне.
— Думаю, ему с вами не о чем говорить, — ровно произнёс Алеф, — Лучшее, что вы можете сделать, это уйти подобру-поздорову и забыть сюда дорогу.
— Каджит не сказал… Этот юноша должен его товарищам деньги… много денег… Пусть отдаст долг и живёт долго и счастливо, да?
Тон кота не оставлял сомнений, что в противном случае жизнь должника не будет ни безоблачной, ни длинной. Его слова очень хорошо укладывались в рассказ Сержио, и у отца не возникло сомнений, что тот сказал ему правду.
— Я в последний раз вас предупреждаю, чтобы вы убирались с моей земли, и оставили в покое моего сына! — повысил голос Северный Медведь.
— Ты пожалеешь об этом, норд! — прошипел Коготь, — Проучите его!
Трое разом набросились на Алефа, на ходу доставая длинные ножи. Кот выставил десять клинков, которыми снабдила его руки природа. Могучий норд быстро нагнулся, легко распрямился, и нападающих встретил град ударов здоровенной оглобли, которую тот поднял с земли и раскрутил в руках. Он расшвырял их своим «боевым посохом» точно котят. Ножи разлетелись в разные стороны, выбитые из рук концами вращающейся палки.
Через несколько минут нападавшие, сильно прихрамывая, затрусили прочь. При этом мелкий каджит баюкал перебитую руку, данмер держался за скулу, на которой набухала огромная шишка, ящер выплёвывал выбитые зубы, а Когтя, наблюдавшего за дракой со стороны, Северный Медведь изловил и, взяв за грудки, так приложил спиной о дерево, росшее неподалёку, что сверху посыпалась труха и сухие ветки.
— Убирайтесь! — сквозь зубы процедил Алеф, отлепив кота от ствола и отшвырнув прочь. Утирая взмокший лоб, он вернулся к Сержио, — Надеюсь, этого им будет довольно, и никто не вернётся за добавкой.
Сын со страхом и восхищением смотрел на отца. Не зря тот получил своё боевое прозвище! Хорошо, что он и половины своей силы не использовал, воспитывая его! Уж теперь Когтю должно хватить ума убраться восвояси и забыть о долге. Шкура-то у него всего одна, а значит, подороже любых денег будет!
До вечера Сержио понемногу помогал отцу, решив, что пока шайка бандитов не покинула селение, ссориться с Алефом, отлынивая от работы, преждевременно.

 

***

Ни отец ни сын не имели даже отдалённого представления о том, что в это время творилось в деревенской таверне. Контрабандисты, получив хорошую взбучку, пришли в ярость. Каджиты завывали о мести, шипя и брызгая слюной, понося семью нордов на чём свет стоит, и изобретая для них сотни мучительных казней. Товарищи, не принимавшие участия в побоище, напрасно старались их урезонить — Коготь и думать забыл о деньгах, им безраздельно овладела жажда отмщения. И Игрок, и его отец дорого заплатят за своё вероломство! Глаз данмера (второй к этому моменту окончательно заплыл) также горел неистовым гневом, ящер пребывал в бешенстве, ещё подогретом шуточками уцелевших товарищей, предлагавших ему, в связи с утратой зубов, сменить имя на Кушает-Кашу.
Аргонианин едва не растерзал насмешника, и если бы их не растащили, потери в банде Когтя оказались бы ещё больше. Наконец все уяснили, что достучаться до здравого смысла главаря и его сподвижников, не удастся. В лучшем случае, для начала пострадавшие от оглобли Алефа перебьют несогласных, а после всё равно расквитаются с обидчиками. О долге Сержио и о деньгах, потраченных на его поиски, было забыто начисто. Контрабандисты принялись за обсуждение планов жестокой мести.
На следующее утро младший сын Алефа проснулся совершенно счастливым, полагая, что благодаря заступничеству отца навсегда избавился от грозившей ему опасности. От работы на винограднике он отговорился, вызвавшись сопровождать Фелицию, отправившуюся в деревню что-то купить. На самом деле, молодой человек надеялся найти в таверне компанию для весёлого времяпровождения.
Но ещё издали он разглядел людей Когтя, расхаживавших по селению, точно у себя дома, и явно не собиравшихся уходить. Сержио быстро пожал руку сестры, давая понять, чтобы та его не выдавала, и юркнул в придорожные кусты. Однако контрабандисты тоже успели его заметить. И устремились за ним, выкрикивая угрозы. К счастью, в своей погоне они не обратили внимания на Фелицию.
Сержио знал окрестности куда лучше пришлых бандитов, а потому без особого труда сумел уйти от них, но от их криков ему было не скрыться.
— Ты ещё пожалеешь об этом Игрок! — в исступлении орали они, — От нас не спрячешься! Твой дом станет твоей могилой!
Видя, что Игрок не показывается, они, нехотя и постоянно оборачиваясь, вернулись обратно в деревню.
Фелиция немного постояла, поджидая брата, убедилась, что тот не появится, упрямо тряхнула чёрными волосами и продолжила путь. Тем временем Сержио окольными путями вернулся домой. Если Коготь не убрался вместе со всей шайкой после того, как основательно получил от Алефа, значит, они не отвяжутся. Родной дом перестал быть надёжным убежищем. Следовало найти другое, подальше от Лейавина и Скинграда… а лучше — и от Сиродила. Он начал лихорадочно собирать вещи, чтобы при первом удобном случае бежать как можно дальше. Например, в Хаммерфелл… А это неплохая мысль! Отправиться в Сентинел, разыскать там тётушку Ронду, рассказать ей жалостливую историю и воспользоваться её гостеприимством. А там… там будет видно. Надо только забрать из банка деньги. Всё, что оставалось при нём, умещалось в одном, правда, весьма увесистом кошеле. Однако, немного поразмыслив, молодой человек решил не торопиться, чтобы ненароком не угодить прямо в руки контрабандистов. Нужно было улучить такой момент для ухода, чтобы никто из них не заподозрил, что он покинул отчий дом.
Вечером Фелиция рассказала отцу об утреннем происшествии. Алеф нахмурился. Ему тоже очень не понравилось, что бандиты, получив трёпку, не только не убрались восвояси, но и продолжали угрожать его сыну.
Домочадцы сами предложили Сержио лишний раз не выходить из дому, пока эта шайка отирается в окрестностях. Разумеется, тот с радостью ухватился за эту возможность. Теперь, когда разбойники подобрались к нему так близко, ему было не до скуки.
Первое время вся семья напряжённо ожидала развития событий, но день сменялся днём, не принося тревожных новостей. Лишь то, что Коготь так и не увёл своих людей из деревни, не позволяло Сержио и его родным полностью успокоиться. Постепенно их жизнь возвращалась в обычную колею, нужно было начинать готовиться к свадьбе Офелии — осень-то уже не за горами. Как-никак, месяц Последнего зерна наступил.

 

***

Спустя неделю с небольшим после драки на винограднике ночью Фелицию разбудил голос отца, отчаянно выкрикивавший её имя. Она открыла глаза и тут же надсадно закашлялась — её комнатушку заволокло серым душным маревом. Было очень жарко, откуда-то раздавался грозный гул и потрескивание. Дверь распахнулась, и на пороге возникла фигура Алефа. Девушка бросилась к нему, но похоже, успела надышаться дымом, поскольку, резко вскочив, едва не потеряла сознание.
Отец подхватил её на руки:
— Слава Маре, ты жива!
Он бегом вынес дочь на улицу. Она обернулась, глядя через отцовское плечо. Их дом пылал, как огромный костёр, крыша уже занялась, огонь шёл от дальней стены ко входу. Спальня Фелиции, в отличие от остальных, находилась недалеко от дверей, поскольку девушку порой среди ночи будили соседи или родные, если кто-то внезапно заболел и требовались снадобья, которые она готовила. Опустив дочь на траву, Алеф не мешкая ринулся обратно, зовя домочадцев по имени.
Фелиция видела, как он ворвался в дом, и словно во сне наблюдала, как рухнувшая сверху подгоревшая балка ударила отца по спине, сбила с ног.
Она ожидала, что могучий Северный Медведь сейчас стряхнёт с себя тлеющее бревно, доберётся до дальних комнат, спасёт её мать, сестру, брата… Но норд лишь бессильно скрёб скрюченными пальцами половицы, засыпанные горящими углями… Что-то здесь было не так! Совсем не так!
— Отец!!! — Девушка не помнила, как оказалась возле него. Не заметила, чем располосовала себе щёку. Надо освободить его, сдвинуть это проклятое бревно! И тогда он встанет, конечно встанет! И все спасутся, и всё будет хорошо! Мара, помоги!
Она попыталась ухватиться руками за конец балки, придавившей Алефа, но та оказалась для неё слишком тяжёлой. Тогда Фелиция опустилась на пол и упёрлась спиной в горящее бревно, сталкивая его назад, освобождая отца. Она не чувствовала боли и лишь молила Мару дать ей достаточно сил.
Должно быть, милосердная богиня услышала отчаянный крик её души, поскольку девушке удалось сдвинуть балку, заставить её скатиться с отцовской спины, а после, неведомо как, выволочь здоровенного норда из рушащегося дома. Прежде, чем лишиться чувств, Фелиция успела увидеть, как обвалилась кровля, взметнув до небес фонтан пламени и искр.

 

***

Она очнулась лежа ничком на постели. Спина казалась всё ещё охваченной огнём. Саднили обожжённые ладони… правая щека казалась чем-то стянутой, и при невольном движении отозвалась болью. Несколько мгновений она не могла понять, что с ней случилось, и вдруг на неё потоком нахлынули воспоминания, принося новую муку, в сравнении с которой телесные страдания можно было не принимать в расчёт.
— Отец! — Мара милосердная! Он был жив, когда она вытащила его. Она видела его взгляд, полный благодарности и понимания! Кажется, он даже назвал её по имени, — Отец!!!
Но вместо Алефа к ней подошла тётушка Лотта. Несмотря на боль, Фелиция попыталась приподняться.
— Лежи, девочка моя, лежи. Тебе нельзя вставать.
— Отец! Тётя, ему нужна помощь! Я должна… — девушка осеклась, увидев, как Лотта покачала поникшей головой.
— Нет, детка… уже нет…
— Нет! Не может быть! Ведь он был жив! Я так старалась его спасти! Он был, был жив!..
— Не вини себя. Ты сделала больше, чем могла, и сама едва не погибла. Тут никто не сумел бы помочь… Ты и так совершила невозможное…
— Отец… Как же так?.. Он не мог, не мог умереть!.. — Фелиция кричала, захлёбываясь от рыданий, а Лотта даже не могла обнять её, прижать к себе — спина девушки была страшно опалена.
Тётушка ласково погладила её по макушке. Обгоревшие волосы племянницы пришлось отрезать. Лотте хотелось хоть как-то утешить её, но она не находила слов. Вдруг новая страшная мысль поразила Фелицию:
— А мама?! Мама спаслась?
Ответом было печальное покачивание головы.
— Офелия?! Сержио?!
Голова Лотты опускалась всё ниже, Фелиция не видела её лица, лишь заметила, как две тяжёлые капли, сверкнув в закатных лучах, упали на тётушкин передник.
— Нет, детка… никто не уцелел. Рухнувший дом растащили и нашли всех троих… всё что осталось... — женщина всхлипнула, и тут же постаралась приободрить троюродную племянницу, — Ты не думай, мы тебя не оставим! Мы все одна семья, и беда у нас общая.
— Спасибо, тётя...
Лотта коснулась её лба.
— Ты вся горишь, тебе нужно поспать. Сон лечит. Время лечит… — приговаривала тётушка, осторожно помогая племяннице приподняться, чтобы та могла попить.
Девушка не то заснула, не то впала в забытьё, но вскоре очнулась вновь. Закат успел догореть. Возможно, час был поздний, и в доме все спали… Но стоило ей пошевелиться, как в комнату снова вошла Лотта. Она явно ещё не ложилась, хоть и готовилась ко сну.
— Тётя… отец что-нибудь говорил, прежде… чем…
— Когда его нашли, он успел сказать только: «Терций!» И глазами на горящий дом указал. У него ж всё тело отнялось, руки едва шевелились… а там и сознание потерял, да так уж больше и не очнулся…
— Терций? Жених Офелии?..
— Да, детка… Люди говорят — Алеф перед смертью имя поджигателя назвал.
— Поджигателя?
— Да, девочка моя… дом-то ваш нарочно подпалили, оттого и горело так споро. Вся деревня собралась тушить, мои первыми подоспели, да только и то поздно… занялось так, что не поспеть было… Ночь к тому же… спали все уже. Кое-кто видел, как от дома бежали люди, что в деревне недавно появились. Видимо, так и было, потому как после пожара их и след простыл…
Значит… значит дом сожгли бандиты, охотившиеся за Сержио! Верно решили и с ним, и с Алефом, что их прогнал, разом поквитаться! Брат, что ты наделал?! И себя погубил, и семью заодно! Такой ли судьбы заслужили твои родители, Сержио?! А прекрасная Офелия, так и не успевшая выйти замуж? Живи она своим домом, осталась бы в живых… А теперь… не красоваться ей в свадебном наряде, не нянчить ребятишек на радость себе и близким… Бедный Терций… Хотя… что там говорила тётя Лотта?!
— Тётушка, ежели подожгли те разбойники, так при чём же здесь Терций?
— Говорят, детка, он с той компанией снюхался, пока они тут околачивались. Сама знаешь, прошлое у парня тёмное…

 

***

Увы, это была правда. Отцом Терция был один из местных селян, подавшихся в леса во время Великой Войны, и заделавшихся грабителями. В отличие от прочих, взявшихся за ум после подписания Конкордата Белого Золота, тот предпочёл и дальше вести вольную разбойничью жизнь, терзая сердце своей кроткой супруги, продолжавшей тянуть хозяйство, пока муженёк бесчинствовал на дорогах. До поры тому везло, и даже сына — одногодка Офелии, он успел сбить с пути, прежде чем попасться в руки страже. На его беду, в тот патруль входили бывшие солдаты Легиона, проливавшие кровь в сражениях с талморцами. Для них разбойничья братия, расплодившаяся, пока они рискуя жизнью и теряя боевых товарищей защищали страну и веру, была личным заклятым врагом. Их бы мечи да против эльфов, а не против мирных путников, глядишь итог войны вышел бы совсем другим!.. Малейший намёк на сопротивление был сочтён отказом подчиниться, и Терций лишился отца.
Мать, прежде слёзно умолявшая мужа оставить разбойный промысел, столь же безуспешно упрашивала единственное дитя бросить дурную компанию. Терций был тремя годами старше Сержио, но будучи сыном настоящего бандита с большой дороги, входил в число вожаков и даже имел среди них немалый вес. Он дольше многих оставался в этом кругу, в то время как другие остепенились, как Ульвар или Трильф, или пошли собственной дорогой.
При этом Терций нежно любил свою мать, но не понимал, что своим образом жизни причиняет ей душевные муки и добавляет седин. Ему казалось, что та втайне гордится его лихостью и удальством. Парень пребывал в этом заблуждении до той поры, пока истерзанное материнское сердце однажды не смолкло навеки. И вот он, вольный ветер, лесной орёл, стоит над крохотной свежей могилкой, не в силах вместить разумом случившееся. Все давно разошлись, и только Терций не мог сдвинуться с места, вернуться в опустевший дом.
Ощутив на плече мягкую тёплую руку, парень вздрогнул. Обернувшись, он увидел прекрасное видение, от которого на миг захватило дух.
— Пойдём, — тихо произнесло наваждение, и он, точно очарованный, пошёл следом, боясь лишний раз вздохнуть, чтобы чудо не развеялось.
Они пришли к нему домой. Разумеется, парень знал Офелию, первую красавицу в окрестностях, но поверить в то, что она вот так вот запросто находится рядом! Девица, к которой не всякий наберётся духу подойти и заговорить, так она строга и прекрасна в своей красоте, и вдруг… Должно быть он сошёл с ума над материнской могилой, и ему это чудится!
Воспоминание о матери вдруг ножом полоснуло его по сердцу, и он не смог сдержать слёз. Офелия же тем временем быстро освоилась на незнакомой кухне, заварила чай с травами, состряпала нехитрый обед, давая Терцию время совладать со своими чувствами, а затем молча сидела, и слушала сбивчивую речь парня о матери, о её смерти и его жизни. Позволила выговориться, отвести душу. Когда поток слов иссяк, девушка подала на стол, и Терций вдруг ощутил, что ему в самом деле стало легче. Он не остался один как перст, словно бы матушка напоследок благословила его своей безграничной любовью.
И всё же, он не мог понять, что происходит. Ему хотелось это выяснить, но он боялся разрушить прекрасное и непостижимое чудо.
Наконец Офелия поднялась с лавки и направилась к дверям. Уже на пороге она обернулась:
— Ты неплохой парень, Терций, только идёшь не той дорогой. Твоя мать не хотела видеть тебя тем, чем ты стал.
— Теперь я это понимаю… Возможно, послушай я её раньше, мы бы сегодня сидели здесь втроём… — он испуганно умолк, осознав, что нечаянно брякнул. Однако красавица мягко улыбнулась.
— Многое было бы возможно, Терций. Было бы…
Офелия уже вернулась домой, а Терций всё ещё смотрел на то место, где она стояла, произнося эти слова. Возможно ли, что она намекала на то, что они могли бы… Он и она?.. Первая красавица, самая завидная невеста в округе и… беспутный молодчик, по которому скучает камера в городской тюрьме? Нет. Она и тот, кем он мог и должен был стать, кем желала его видеть матушка. Пусть он не в силах изменить прошлое и неизвестно, сумеет ли построить мостик в будущее, столь прекрасное, что в него почти невозможно поверить, но матери после смерти не придётся стыдиться сына, как она стыдилась его при жизни.
На другой день Терций добровольно явился с повинной к начальнику стражи, без утайки поведал обо всех случаях, когда ему доводилось нарушать закон, и честно выплатил все штрафы, которые за это полагались. Видя, что он искренне раскаивается и хочет начать новую жизнь, его отпустили с миром.
Парень он был крепкий и толковый, так что в тот же день сумел напроситься подмастерьем к деревенскому кузнецу. Обо всём этом он вечером поведал Офелии, подкараулив ту у родной калитки. Наградой ему стала тёплая улыбка и лёгкое пожатие пальцев.
— Смотри только, сделать шаг легко, пройти дорогу трудно. А ну, как оступишься, к прежней жизни вернёшься?
Терций начал уверять девушку в твёрдости своих намерений, но та лёгким движением руки остановила его:
— Слова недорого стоят. Начал ты хорошо, а что дальше будет — поглядим.
Окрылённый её речами, Терций разом разорвал отношения со своей компанией, и вскоре стало ясно, что парень твёрдо встал на путь исправления. Минуло почти два года, в течение которых тот поднаторел в мастерстве, поправил хозяйство, оставшееся от матушки, и Офелия согласилась стать его женой. Они были на редкость красивой парой, всё село любовалось на них. Впрочем, хватало и тех, кто, признавая очевидное, скрипел зубами с досады.

 

***

И всё же прошлое Терция оставило свой след в людской памяти. Стоило кому-то предположить, что тот связался с заезжими бандитами и поджёг дом будущего тестя, в это поверили. Давно ли от выходок этого молодчика все стоном стонали? Кое-кто, правда, усомнился в том, что Терций мог взять и предать лютой смерти свою ненаглядную Офелию. Зачем бы это?
Но и этому нашлось весомое объяснение. Один из воздыхателей девушки, на которого она и не глядела, поскольку ничего хорошего тот из себя не представлял, желая набить себе цену в глазах других окрестных невест, пустил слушок, что в последнее время Офелия подумывала переметнуться от жениха к нему, да боялась крутого нрава и тёмного прошлого Терция, оттого-то до поры и опасалась поговорить с ним, и разорвать помолвку. Вот, видно, поговорила… или сам как-то прознал. После этого все уже безоговорочно уверовали в виновность её жениха.
— Тётя… я в это не верю, — тихо проговорила Фелиция, — Если бы Офелия решила расстаться с Терцием, я бы знала… она не стала бы это скрывать ни от нас, ни от него. А он ни за что не совершил бы такого… даже если бы они разошлись. Он так искренне радовался, что стал наконец таким, как желала его матушка…
— Мне тоже не верится, детка…
— А что он сам говорит? Неужели молчит, когда против него такое возводят?! Разве что с горя умом тронулся…
— Это-то и есть самое плохое, девочка моя… Он исчез вместе с той шайкой.
— Откуда ж известно, что вместе, если исчез? Его видели с ними?
— Может и сам по себе пропал, да только одновременно. Зря он сбежал… Теперь его доброе имя не отмыть…
— Верно, потому ушёл, что не смог оставаться там, где потерял двух самых дорогих людей…
— И я так думаю, детка… Да только все кругом иначе судят. Начнёшь его выгораживать, ещё саму пособницей выставят. Народ напуган и оттого зол без меры. Кабы сам Терций тут был, да за себя мог слово сказать — другой бы разговор. А так… и пытаться не стоит.
Фелиция прикрыла глаза. Сил спорить у неё не было, да и что тут возразишь?..
Порой девушка проваливалась в тяжёлый сон, не приносящий утешения, и, несмотря на успокаивающее питьё, которое давала ей Лотта, то и дело с криком просыпалась в слезах. Третья ночь с момента пожара… Нужно дать отдохнуть другим, ведь их тоже коснулось это горе… Не спать, чтобы криками не будить остальных…

 

Конец прежней жизни

Конец прежней жизни

Фелиция не заметила, как снова забылась. Её душа и тело, истерзанные болью, нуждались в целебном воздействии сна. Когда она проснулась, за окном стоял погожий солнечный день, а на стуле возле её постели неподвижным изваянием замерла пожилая женщина. Годы избороздили морщинами её лицо, скрыв его природное несовершенство, и явив миру доброту и внутренний свет. Каталина довольно давно служила Аркею в Чейдинхоле, где расположена главная часовня Сиродила, посвящённая богу круговорота рождений и смертей.
Старая жрица не могла самолично провожать в последний путь всех усопших провинции, но когда беда случилась в её родном краю, оставила всё, и примчалась так быстро, как позволяла пара резвых рысаков запряжённых в лёгкую повозку, и груз прожитых шестидесяти трёх лет.
Фелиция попыталась приподняться ей навстречу, но Каталина мягко удержала её, коснувшись ладонью плеча девушки, не затронутого страшным ожогом.
— Лежи, дитя. Тебе не скоро можно будет подняться, но благодарение богам, твой черёд предстать перед ними ещё не настал. Я не велела тебя будить. Родные думали отнести тебя попрощаться с близкими, но это могло слишком дорого тебе обойтись. Не стоит спешить вслед за теми, кто ушёл раньше. Они дождутся — у них впереди вечность, а земная жизнь коротка.
— Я только этого и хочу, — тихо прошептала девушка, и слёзы вновь покатились по её щекам, — Неужели уже… всё? А я даже не простилась с ними!
— Не стоит сожалеть. Думаешь, их душам легче было бы видеть, как, ради прощания с ними, ты подвергаешь риску свою жизнь? Ты и... Ульф — всё что осталось после них в Нирне. Теперь вам продолжать жизнь семьи или позволить роду пресечься.
От девушки не укрылась крохотная заминка возникшая перед именем старшего брата.
— Ты думаешь… я осталась совсем одна? — она не решилась выразить свою догадку прямее.
— Я, конечно, не провидица и не призывательница душ, так что наверняка сказать не могу, но всё же довольно близка к миру мёртвых, чтобы мои предчувствия обычно оказывались верными. Нет, я думаю, Ульф жив. Меня не оставляют мысли о другом твоём брате.
— О Сержио? Разве он не погиб на пожаре? Тётя Лотта говорила, что в доме нашли тела всей семьи… кроме отца.
— Мне сказали то же самое… В развалинах действительно обнаружили три обгоревших трупа. Но… огонь был слишком силён. Можно только довольно уверенно сказать, что два из них принадлежали женщинам, а один — мужчине.
— Значит, это Сержио… Он ведь тоже был в доме… и его комната находилась в той же стороне…
— Знаю… я несколько раз спрашивала твоих родных, не могло ли случиться какой ошибки? Все говорили ровным счётом то же, что и ты… И всё же… — было видно, что жрица хочет и не решается что-то сказать.
— Каталина, прошу тебя! Расскажи, что тебя смущает? Мне нужно знать, что сталось с моей семьёй!
— Будь по-твоему… Только помни, я тоже всего лишь человек, а значит, могу и ошибаться… Я провожала в Этериус множество душ. Твои родители, получив благословение Аркея, легко устремились ввысь. Вместе. Они не потеряли друг друга, даже смерть не разлучила их. Твоя сестра отправилась следом. Я воззвала к душе Сержио, но не получила отклика. Твой брат был непростым человеком, но душа связана с именем, данном ему в этой жизни, оттого и легче совершать ритуал, зная имя усопшего.
— Может, ему мешало уйти то, что он натворил? Наш дом сожгли по его вине.
— Вот как?.. Я слышала, что в пожаре обвиняют жениха Офелии. Может быть, оно и так… Но случалось мне провожать тех, чья совесть не была чиста, и могу сказать, что уходили они трудно, но от своего имени не отрекался ни один… Здесь же… ровно я пыталась обратиться не к тому. Тогда я изменила ритуал так, как приходится проводить его, когда имя покойника неизвестно. Я обращалась к безымянной душе, указывая ей путь… И тут же она рванулась следом за предыдущими… А на меня нахлынула волна чужого облегчения и благодарности… Иногда отголоски чувств тех, кого приходится провожать, касаются сознания, но такого мощного потока я не припомню…
— И что же это значит?..
— Значит?.. Не знаю. Но если ты когда-нибудь вдруг увидишь Сержио, не спеши думать, что тебя коснулась длань Шеогората. Впрочем, я уже сказала, что могу и ошибаться и уверенности в чём-либо у меня нет.
У Фелиции на языке вертелось ещё множество вопросов, вроде «а кто же это мог быть, если не Сержио?», «возможно ли вообще, чтобы душа не хотела откликаться на своё имя?» или «насколько Каталина, полагая себя способной ошибаться, думает, что здесь права?», но она понимала, что старая жрица поведала ей всё, что могла, и других ответов у неё нет. Так что, спрашивая об этом, она лишь впустую потратит время, не получив ни новых знаний, ни утешения.
Каталина считала так же. Пока девушка обдумывала услышанное, борясь с потоком бесполезных вопросов, лезущих в голову, жрица Аркея сама завела разговор о том, что той нужно было услышать на самом деле.
— Мне рассказали, что ты совершила, чтобы спасти отца.
— И всё же этого оказалось мало… я не сумела ему помочь…
— Без помощи богов тебе не сделать бы и этого. Они судили иначе, позволив ему уйти вместе с обожаемой женой и старшей дочерью. Он умер, зная, что его младшая дочь жива. Тебе сейчас тяжело, ты предпочла бы видеть отца живым, это легко понять, но вспомни, что упавшее бревно покалечило его, а смерть Летиции и Офелии превратила бы его жизнь в бесконечную муку… Подумай о нём, а не о себе, и тогда ты не станешь сомневаться в милосердии богов. Разве в том, что они дали тебе сил освободить отца от балки и вытащить наружу, не позволить ему сгореть заживо, ты не видишь их благодетельного промысла?
— Я… молила Мару дать мне сил спасти отца…
— И она ответила тебе, ты сделала то, чего не сумела бы без её помощи.
— Каталина… я… я не знаю, как мне жить дальше… и зачем… Я до сих пор не могу осознать, что моей семьи больше нет. Иногда я почти понимаю это, но стоит задуматься, и сил принять случившееся у меня не хватает, — Фелиция не выдержала и снова залилась слезами.
— У тебя остался по меньшей мере один родной брат. И семья тётушки, которая приняла тебя как собственную дочь. Вокруг тебя люди, которые любят тебя и заботятся о тебе не меньше, чем те, кого ты потеряла. Боги пришли тебе на помощь, когда ты взывала к ним в час нужды, они не оставят тебя и впредь. Мара полна милосердного участия к смертным, Аркей дал твоим близким своё благословение, которое не допустит нечестивую волю нарушить их покой. Когда не хватает собственных сил, ищи опору в этом знании, и помни, что твоя жизнь — отрада для отца и матери, чьи души отправились в Этериус.
— Если бы Ульф был здесь!.. А ведь он даже не знает о том, какая беда случилась с нашей семьёй! Представить не могу, каким ударом для него станет эта весть...
— Твой брат сильный человек. Он сумеет справиться с этим. И ты тоже. Ты сильнее, чем думаешь. Сейчас твоё тело повреждено, душа изранена, тебе нужно время, чтобы смириться и научиться жить дальше. И ты, ещё не сознавая того, уже строишь мостки, ведущие в новую жизнь — думаешь о встрече с Ульфом, переживаешь о его чувствах. В этом сочувствии к другим и кроется та опора, в коей ты нуждаешься. Мы вполовину не так скорбим о тех, кто умер, как о себе, лишившихся их. А бесконечно жалеть себя — гибельный путь, который уводит нас всё дальше от божественного света во мрак безумия.
Задумавшись над этими словами, девушка устыдилась того отчаяния, в которое повергла её гибель родных. И, осознав это, ощутила, что рано или поздно семена, посеянные жрицей в её душе, взойдут светлой грустью, которая вытеснит беспросветное горе. Но не теперь… ещё очень нескоро.
— Спасибо, Каталина. Ты сказала именно то, что мне необходимо было услышать.
— Истинный долг жреца Аркея — заботиться обо всех душах, и о живых не менее, чем об усопших. Для каждого надо уметь найти нужные слова… если бы все жрецы хорошенько это понимали, и каждому, измученному потерей, встречался понимающий служитель Аркея, в мире было бы куда меньше зла и попыток вернуть то, что вернуть невозможно и не нужно, равно как и бед, проистекающих от этого.
— И всё же… Наверное, это ужасно, но… мне, кажется, было бы проще, знай я наверняка, что Сержио погиб… Тогда я, может быть, рано или поздно нашла бы в себе силы простить его. А сейчас… мне бы надеяться, что брат всё-таки жив, а я не могу не винить его в том, что случилось, и почти готова убить своими руками… Это дурно, но я ничего не могу с собой поделать! Разве справедливо, что из-за него погибли трое самых близких мне людей, а он сам, будучи в ответе за это, даже не разделил их участь?!
— Положись на божественную мудрость и ищи утешение у Девятерых. Если даже они бывают снисходительны к нашему несовершенству, в праве ли мы осуждать их промысел? С одной стороны, твой гнев на брата можно понять, с другой, давая ему волю, не становишься ли ты сама не лучше него? Подумай об этом и предоставь решать его судьбу тем, кто не подвержен нашим слабостям.
— Верно, — Фелиция вздохнула, — Ты снова права, Каталина. Я буду молить Мару, чтобы она научила меня своему милосердию.
— Вот и хорошо. Теперь тебе надо отдохнуть, мы и так проговорили очень долго.
— Мы сможем поговорить ещё, чуть позже?
— Не в этот раз. Мне нужно возвращаться в Чейдинхол. Боюсь, я оставила часовню не в самый удачный момент. Моя старшая ученица едва ли волосы на себе не рвала, узнав, что на несколько дней останется меня замещать. Я и так задержалась после похорон, поскольку не могла уехать, не поговорив с тобой, но теперь мне надо спешить и надеяться, что в моё отсутствие всё не пошло прахом.
Заметив виноватое выражение, появившееся на лице Фелиции, Каталина одарила её доброй улыбкой:
— Ничего, девочке надо привыкать справляться самой. Я не смогу вечно быть рядом и направлять действия своих учеников. Такая встряска им на пользу, иначе, когда настанет мой черёд покинуть этот мир, они растеряются и вместо того, чтобы утешать других, сами станут искать утешения. Которое давно должны бы найти внутри себя. Вот и пусть учатся. Всё-таки я далеко не вечна, хоть им в это, почему-то, и не верится.
— Спасибо тебе Каталина! И за этот разговор, и за то, что оставила всё и приехала проводить души моих родных. Всем сердцем благодарю тебя и от себя, и от них! Теперь я знаю, что они пребывают в покое, который никто не посмеет нарушить.
— Чистые души не так просто смутить и потревожить… Однако находятся нечестивцы, способные добраться и до них. Слишком уж лакомая добыча… Оттого и нужно усопшим благословение Аркея. Можешь быть спокойна — твои родные пребудут в мире и спокойствии, защищённые от зла, идущего из Обливиона или пустившего корни в Нирне.
Каталина легко для своих лет поднялась и направилась к выходу. На пороге она обернулась и, подняв руку, проговорила:
— Да пребудет с тобой благословение Девяти!
Не ей было кланяться талморцам, требовавшим отречения от одного из богов, которых она почитала с рождения.

***

...Он бежал, петляя как заяц, хрипя, выбиваясь из сил. Сердце бешено колотилось, готовое выпрыгнуть из груди. Тяжёлый кошель, набитый деньгами, неудобно съехал и больно бил по бедру, но он боялся остановиться, чтобы поправить его. Страх гнал беглеца всё вперёд и вперёд. Панический ужас терзал его, точно зверя попавшего в облаву и заранее ощущавшего зубы гончих, вонзающиеся в его плоть. Он задыхался, падал, вскакивал и мчался снова, уходя всё дальше от родных мест. Туда, где не догонят, не найдут. Последним усилием он взобрался на холм и рухнул в густой кустарник, способный укрыть его от посторонних глаз. Переводя дыхание, беглец обернулся назад. Далеко в ночи виднелось яркое зарево, какое бывает только от большого огня.
Казалось, тому, кто желает скрыться, разумнее притаиться в низине, нежели на открытой взорам вершине, спрятанному от чужих глаз лишь кустарником, но отсюда он видел всё вокруг, и тут к нему никому было не подобраться незамеченным. В боку нещадно кололо, во рту пересохло, он с трудом сглотнул, постарался выровнять дыхание, отхлебнул воды из неизменной фляжки, отпил глоток бренди из початой бутылки, поправил кошель и, поднявшись, побрёл вниз, в сторону большой дороги. Ему по-прежнему хотелось бежать, но сил не осталось, кроме того, бегущий человек вызывает подозрения, а на дороге даже ночью порой встречаются путники, стражники или спешные гонцы.
До поры Сержио откладывал свой побег, укрывшись за стенами родного дома, тем более, пока люди Когтя не проявили себя ничем, кроме угроз при случайной встрече. Молодой человек тешил себя надеждой, что, ничего не добившись, они рано или поздно уберутся прочь и займутся своим обычным прибыльным и незаконным делом.
И вот нынче, ближе к вечеру, он в окно увидел ребят из этой шайки, шнырявших вокруг дома. Значит, они всё-таки явились за ним. Сержио постарался не поддаваться панике, помня, чего ему стоил непродуманный и поспешный побег из Анвила, но это не слишком удавалось. Нужно было бежать, причём срочно, и так, чтобы банда Когтя хотя бы какое-то время оставалось в неведении относительно его исчезновения.
Он мог позволить себе взять с собой только самое необходимое. Молодой человек набрал воды в свою фляжку, упаковал в сумку немного еды, прицепил к поясу тяжёлый кошель со всеми имевшимися у него деньгами, и нырнул в подвал.

***

Дом, где жила семья Алефа, был старым, но добротным и просторным. В своё время Бьорн — отец Фрейи и Одвара, приведя детей в Сиродил, купил его у городских властей, так как жилище к тому моменту уже с месяц пустовало, будучи отнятым у прежней владелицы Рыжей Берты — тайной атаманши разбойничьей шайки. Просторный погреб в подвале вполне устроил норда, и ни он сам, ни кто-либо из его домочадцев не стал обследовать его слишком внимательно. До тех пор, пока этим не занялся правнук Бьорна — десятилетний Сержио, которого, в наказание за его проделки, заперли в доме на целый день.
В подвал он полез, чтобы украдкой стащить вина для своих приятелей. Именно тогда ради этой цели у него и завелась та самая фляжка, которую легко спрятать под одеждой, выданная ему одним из старших вожаков их компании. Он быстро справился с поставленной задачей, но впереди у него было ещё полно времени, которое ему предстояло провести взаперти. А соблазн самому отведать напитка взрослых, недоступного ему по малолетству, был очень велик. Что бы там ни вышло, до вечера далеко, никто ничего и не узнает! Правда, после прошлогодней истории с солью пустоты и мышью, которую он подсунул тётушке в сумку, Сержио старался действовать более обдуманно и с некоторой опаской относился к возможным последствиям.
Мальчишка осторожно сделал небольшой глоток из фляжки. Незнакомый вкус показался ему довольно приятным, но ничего необычного он не почувствовал, и от этого ощутил даже некоторое разочарование. Это и всё?.. Ему пришло в голову, что люди, выпив вина, нарочно валяют дурака и притворяются, будто с ними что-то не так. Он глотнул смелее. На сей раз по телу разлилось приятное тепло, заставившее забыть, что он сидит на холодном полу. Вскоре в глазах поплыл лёгкий туман, тоже показавшийся вполне безобидным. Но когда Сержио попытался подняться на ноги, тело оказалось словно бы чужим, голова слегка кружилась. Это было даже забавно. Он, расставив руки, принялся бродить по подвалу, смеясь, когда его заносило в сторону. После следующего глотка его повело сильнее, и он ухватился за стену, чтобы не упасть. Навалившись всем весом на камень, мальчишка ощутил, как тот подался вглубь, но сперва не придал этому значения, приписав обманчивому действию вина.
Однако же, случайное нажатие привело к тому, что часть стены отъехала вбок, открыв довольно широкий проход. Разумеется, Сержио, взяв фонарь, с которым спустился в погреб, немедленно сунулся туда. Ход был укреплён не хуже, чем в шахте, и оказался достаточно длинным. Мальчишка, с трудом сохраняя равновесие, брёл по нему всё дальше. Отойдя на приличное расстояние от входа, он обнаружил две просторные комнаты — по одной с каждой стороны коридора. В той, что слева, на полу скорчился небольшой скелет.
В другое время Сержио, возможно, и не решился бы идти дальше, не удостоверившись, что ход не закроется, поскольку самым правдоподобным казалось, что костяк принадлежал кому-то не сумевшему выбраться из подземного хода. Но вино притупило чувство осторожности, и он, миновав комнаты, двинулся вперёд. Коридор привёл его к двери, больше всего напоминавшей плиту из необработанной горной породы. Она была заперта на толстенный засов, и вдобавок рядом в полу находилась Т-образная рукоять, вделанная в каменное основание грубой работы. Однако возбуждение, вызванное опьянением и любопытством, схлынуло столь же внезапно, как и появилось, оставив после себя вялость и апатию. Сержио сильно клонило в сон. Он лишь скользнул равнодушным взглядом по своей находке, и побрёл назад к дому.
Его сил хватило чтобы добраться только до боковых комнат подземного коридора. В них были устроены нары примерно для дюжины человек. Мальчишка доплёлся до ближайших в том помещении, где не было скелета, забрался на старое меховое покрывало, свернулся клубком и крепко уснул.
Если бы семья Алефа в этот день вернулась домой обедать, тайна подвала была бы незамедлительно раскрыта, но Сержио решено было оставить в одиночестве на целый день, чтобы тот обдумал своё поведение. Проспав несколько часов, мальчишка проснулся, и сперва не мог взять в толк, где он, и что с ним случилось. Затем он всё вспомнил, но, верно, решил бы, что ему это приснилось, если бы не находился в странной комнате с деревянными опорами и земляными стенами. Он даже примерно не представлял, который теперь час. Фонарь едва теплился, масло в нём почти догорело. Возможно, уже давно наступила ночь! Его кольнул запоздалый страх, что потайная дверь могла случайно закрыться, и даже, что семья могла вернуться домой, обнаружить его исчезновение, выяснить, что он лазил в подвал, а главное — зачем, и в наказание замуровать его в подземелье.
Сержио вскочил как встрёпанный и помчался к дому. Тусклый свет угасающего фонаря позволил разглядеть, что проход всё ещё открыт, только когда до отверстия оставалось лишь несколько шагов. С невыразимым облегчением мальчишка вынырнул из тайного хода, очутившись в родном погребе. Первым делом он высунулся наружу и удивлённо заморгал, увидев, что дом залит ярким солнечным светом. По направлению лучей стало ясно, что недавно миновал обеденный час. Сержио с трудом мог в это поверить, однако небесное светило врать не станет. Он дозаправил маслом фонарь и вернулся в погреб.
Ему необходимо было скрыть следы своей деятельности, а главное, обнаруженный подземный ход. Мальчишка совершенно не представлял, как закрыть его обратно, и не очень помнил, как удалось открыть потайную дверь. Кажется, он ненароком облокотился на какой-то камень… но какой?
Осмотрев кладку, Сержио быстро обнаружил, что один из обтёсанных булыжников утоплен глубже остальных. Он нажал на него, но ничего не произошло. Мальчишка перепробовал поблизости все камни, которые могли использоваться в качестве кнопки — тщетно. Эта зияющая в стене дыра грозила его выдать. Нужно было изобрести достойное объяснение своему пребыванию в подвале, но делать ему там было решительно нечего.
Сержио думал изо всех сил, и вдруг его осенило. Ведь ход открылся, когда он, едва не упав, навалился на этот камень всем весом. Если бы дверь приводилась в движение случайным нажатием, разве долго она оставалась бы секретной? Он изо всех сил надавил на камень, первым вызвавший его подозрения, затем отпустил, и увидел, как булыжник встал на место, а проход довольно быстро и тихо закрылся. Глядя на ровную каменную кладку стены, мальчишка сам едва мог поверить, что здесь только что можно было пройти!
Он постарался сохранить в памяти место, куда надо нажимать, но камни были похожи один на другой и запомнить нужный «в лицо» не удавалось. Оставить на нём отметину сажей так же было неудачной затеей — кто-нибудь мог нечаянно обратить внимание на этот знак, а там уж до раскрытия секрета всего один шаг.
Немного подумав, Сержио отсчитал, сколько камней до нужного было от угла подвала и сколько от пола. Он несколько раз проверил свои подсчёты и накрепко затвердил оба числа. Затем снова долил во фляжку вина взамен того, что успел отхлебнуть, и внимательно осмотрел погреб — не осталось ли каких-нибудь признаков его присутствия. Решив, что никто ничего не заподозрит, мальчишка вернулся в дом и первым делом хорошенько припрятал свою добычу, затем, растянувшись на кровати, задумался о своих открытиях.
Сперва Сержио думал о вине, которое осмелился попробовать. С одной стороны, он выпил слишком мало, чтобы испытать сколько-нибудь неприятные ощущения, особенно как следует выспавшись. Так что новый опыт ему скорее понравился. С другой, сонливость, одолевшая его, могла навлечь на него крупные неприятности, так что до поры он решил больше не подвергаться такому риску. Зато теперь, зная, чего ожидать, можно будет найти и более подходящее время. Впрочем, здесь его любопытство покамест было удовлетворено.
Гораздо больше его занимал найденный тоннель. Во-первых, ход несомненно куда-то вёл. Нужно было обязательно выяснить, куда именно. Потайной коридор, обнаруженный им, сулил совершенно новые возможности. Во-вторых, нужно было внимательно обследовать подземные комнаты. Может быть, там скрыты настоящие сокровища! Хотя… уж не был ли тот скелет дремлющим стражем какого-нибудь клада?.. Сейчас думать об этом было страшновато, впрочем, можно начать поиски с другого помещения, а если вдруг пробудится какая-нибудь нежить, быстро удрать и запереть вход. Поди, камень-то костяными пальцами не процарапает!
Эта мысль успокоила Сержио, и он незаметно снова уснул. Вернувшись с работы, семья застала его безмятежно спящим. Мальчишку разбудили, но тот не проявил раскаяния в проступке, за который был наказан, надеясь, что его запрут ещё на денёк. Однако никто не видел смысла повторять наказание, не возымевшее никакого действия.
Утром Сержио, выспавшийся накануне, поднялся ещё до света, и удрал из дома, пока его не привлекли помогать родным, чтобы заодно передать украденное вино вожакам из своей компании.
Те остались очень довольны, особенно потому, что младший сын Алефа не пожалел красок, расписывая, чего ему это стоило, и как ловко он всё провернул. Этим он добился как уважения сотоварищей, так и того, что часто гонять его с такими поручениями стали опасаться. Хоть большинство из этой малолетней шайки ни во что не ставило своих родных, но лишний раз ощущать на своей шкуре их гнев весьма не любило. А ну как Сержио попадётся? Он-то явно не из тех, кто станет подставляться, выгораживая других. Впрочем, в вину ему это не ставилось — в их компании так поступил бы едва ли не каждый. Исключение составляли единицы.
Забрав опустошённую фляжку, мальчишка помчался домой, пообещав, что принесёт ещё, когда представится подходящий случай. Торопиться с этим он не собирался. Если отец и брат заметят, что вино в подвале убывает, неприятностей не оберёшься. Зная, что остальные наверняка уже ушли, Сержио надеялся продолжить исследовать подземный ход, но родные, вновь забрав с собой даже Фелицию, закрыли дом, так что на этот раз он вновь оказался заперт, только теперь снаружи. К тому же, мальчишка остался без завтрака, да и возможность получить обед, представлялась весьма смутной, если только не явиться к своим на виноградник и не попытаться хотя бы сделать вид, что помогаешь…
Или же можно было вернуться в пещеру, где обитала их компания. Какой-никакой запас провизии там всегда имелся — иначе какое же это логово разбойников, жизни и повадкам которых они старались подражать? Нет, раздобыть еды было совсем несложно… но его больше занимал вопрос, как снова остаться дома в одиночестве?
Весной на винограднике каждая пара рук на счету. Если он не удерёт, как нынче, его уведут работать… Мальчишка запоздало пожалел, что не сделал вид, будто раскаивается в своей шалости, тогда его снова могли бы наказать, заперев в доме… Но опять же, если он всего через день после такого наказания нарывается на новое, скорее всего придумали бы что-то другое… Пытаться исследовать подвал ночью, когда все домочадцы спят, тоже опасно. А ну как кто проснётся и услышит снизу шорох? Полезут проверять, и…
Пока Сержио раздумывал, как быть, голод напомнил о себе настойчивым бурчанием в животе. На лице мальчишки медленно расцвела хитрая улыбка. Ответ на вопрос, только что казавшийся неразрешимым, нашёлся сам собой. Он развернулся и побежал обратно в лес.
В пещере были только старшие ребята, занятые игрой в карты. Трильфа и Ульвара, избегавших работы не столь рьяно, как Сержио, Марий увёл на свой виноградник. Всё складывалось просто отлично.
— Что-то ты быстро вернулся, — поприветствовал парень, которого прочие почитали атаманом.
— Иногда лучше не мелькать перед носом у стражи, а мне сейчас не резон соваться домой, — как можно небрежнее отозвался мальчишка, устраиваясь рядом со старшими, чтобы было удобнее наблюдать за игрой, и прибавил с лёгкой усмешкой: — Жаль только, позавтракать не удалось. Ну, в тюрьме-то трижды в день кормят, но что-то желающих там посидеть мало.
Тон был взят верно. Все эти намёки на стражу и тюрьму приятно щекотали самолюбие и воображение подрастающих нарушителей правопорядка. В том, как, кому и что говорить, Сержио к десяти годам изрядно поднаторел.
— Здесь своих в беде не оставят, — хлопнул его по плечу один из парней, — Пума, — обратился он к девице лет четырнадцати, страшно гордившейся своим грозным прозвищем, и предпочитавшей не замечать, в каком качестве её держат в шайке, — Приготовь-ка ему пожрать. Он сегодня заслужил. Да и нам заодно.
Имперка тут же поднялась и принялась беспрекословно делать, что велено. Стряпала она довольно неплохо, перед вожаками трепетала и была счастлива, когда кто-то из них отзывал её в укромный уголок поразвлечься.
Сержио провёл весьма недурной день, наблюдая за игрой старших и учась у них. Пару раз ему даже позволили поучаствовать. Вино Алефа послужило отличным пропуском в круг избранных. Однако, когда вся семья вернулась с работы, он понуро сидел на крыльце напоминая потерявшегося щенка.
Мальчишка успел пообедать и поужинать в пещере, так что дома с несчастным видом проглотил пару кусочков, вылез из-за стола и отправился спать.
На утро он не вышел к завтраку. Летиция заглянула к нему в комнату и обнаружила сына, сжавшимся в комочек под одеялом и тихо постанывающим.
— Сержио, иди есть, — позвала она.
— Не могу, мама… Мне плохо…
На встревоженные расспросы матери, Сержио едва слышно поведал, как накануне рано утром ушёл прогуляться, поскольку за минувший день насиделся дома и успел выспаться, ведь заняться в одиночестве ему было нечем, а вернувшись, обнаружил, что все уже ушли и дом закрыт. Как решил, что его продолжают наказывать и не осмелился явиться на виноградник, чтобы его не ругали и вновь не заперли на целый день. О времени, проведённом взаперти, он говорил с таким ужасом, что родные поверили, будто наказание вышло достаточно суровым. Он рассказал целую жалостливую повесть о том, как опасаясь гнева родных и страдая от голода, понемногу таскал еду из кормушки у соседской скотины, как к вечеру ему уже совсем не хотелось есть, и в заключение пожаловался на боли в животе.
Сержио так умело перемежал правду с ложью, так ловко перекладывал вину на других, никого не обвиняя напрямую, что было практически невозможно ему не поверить, а поверив — не пожалеть. Алеф, тоже зашедший в комнату сына в сопровождении Офелии и слышавший, что тот говорил, переглянулся с женой. Сейчас родители были готовы допустить, что хотя мальчишка и был заперт на целый день совершенно заслуженно, в дальнейшем могло и не быть его вины, а тогда они невольно обошлись с ним слишком строго. Впрочем, на отца россказни Сержио производили меньшее впечатление, чем на Летицию, а потому он проворчал:
— Кабы ты вечером соизволил хотя бы прощения попросить, утром всё вышло бы иначе. А не захотел повиниться — только сам себя сильнее наказал! — он собирался ещё что-то добавить, но маленький пройдоха в ответ застонал так жалобно, что Алеф махнул рукой, развернулся и покинул комнату.
Разумеется, никто и не помышлял о том, чтобы тащить больного ребёнка на виноградник. Напротив, Сержио в своём притворстве даже несколько переусердствовал, поскольку родные никак не могли решиться оставить его дома одного. Отец с матерью склонялись к мысли не брать на работу дочерей. Офелия в тринадцать лет была уже достаточно взрослой и здравомыслящей, чтобы суметь позаботиться о брате и заодно присмотреть за Фелицией. Собственно, старшая дочь предложила это сама, не слишком доверяя рассказу Сержио и желая посмотреть, как тот будет выкручиваться. Если он, что по мнению Офелии, было вероятнее всего, притворялся, то, оставшись с ним, она нашла бы способ вывести его на чистую воду. Ну а если, паче чаяния, и правда болен, всё, что потребуется, она вполне способна ему обеспечить. Такой вариант устраивал всех, кроме самого «страдальца».
Он отлично понимал, что если сейчас отыграть назад и сказать, будто ему вдруг стало лучше, это заставит домочадцев усомниться в правдивости всей истории. Но иначе он окажется под пристальным надзором старшей сестрицы, да ещё с вертящейся рядом младшей… Тщательно продуманный план трещал по швам. Впрочем, одну и ту же суть можно облечь в разные слова, и тогда восприниматься она будет немного по-другому…
— Мама… — тихонько позвал Сержио, Летиция склонилась над его постелью, ожидая продолжения, — Не надо отвлекать Офелию… Рано утром мне было гораздо хуже… Не хотел никого будить, думал, вы ещё сердитесь… Я же знаю — сейчас работы полно… Мне просто надо ещё полежать… Если станет лучше, я, может быть, сам к вам подойду… Только… дверь не запирайте…
Офелия, изогнув бровь, скептически фыркнула и последовала за отцом. Настаивать на том, чтобы остаться, она не видела нужды. Практически уверившись, что братец врёт, она куда больше пользы принесёт, помогая на винограднике, чем тратя день на то, чтобы разоблачить этого негодника. Её реакция встревожила Сержио. Провести старшую сестру ему удавалось куда реже, чем кого-либо другого, да и то, разве что, когда у той были дела поважнее, чем ловить его на какой-нибудь мелочи. Умная, рассудительная и наблюдательная от природы, она видела его насквозь, нередко заставала в самый неподходящий момент и отлично замечала даже крохотные неувязки в его весьма убедительных россказнях, предназначенных для родни. О чём она догадалась, что задумала, не выдаст ли родителям?.. Вдруг уже знает, как доказать, что он притворяется?.. От этих мыслей ему и в самом деле едва не сделалось худо, так что вид у него стал совсем неважный.
Мать с сомнением смотрела на сына. Голос его был слаб и порой срывался в еле слышный стон. С другой стороны, если ему и правда уже получше, может и не стоит отрывать старшую дочь от работы… Сейчас день год кормит.
— О том, чтобы идти на виноградник, и думать забудь. Ты хоть сам встать и выйти из дому сможешь, если понадобится?
— Смогу… я и утром выбирался… пока все спали… а тогда было совсем плохо…
— Ладно… В обед придём тебя проведать. Лежи пока, выздоравливай. Я тебе сейчас лечебное питьё приготовлю.
Летиция поцеловала сына и, пригладив ему волосы, поспешила заваривать для него целебный сбор, доедать свой остывший завтрак и собираться на работу — и так сильно припозднилась. Алеф с Ульфом уже ушли, предоставив ей решать, оставаться ли кому-нибудь с больным или идти с ними. Мать отослала дочерей следом за отцом и старшим братом, а сама поскорее взялась за дело.
Фелиция была ещё слишком мала и хотя успела многому научиться за год, минувший с приезда Аркадии, приобщившей её к алхимии, но всё же готовить лекарства для людей ей было рановато. Но у какой же хозяйки нет в запасе средств от простых недугов, с которыми любой нет-нет, да и может столкнуться? Тем более, если у неё старшая сестра с детства возилась со всякими травами и охотно делилась знаниями?! Летиция отнесла напиток сыну, заставила выпить целую чашку и оставила рядом с его постелью ещё одну, на случай, если ему станет хуже. Сержио едва хватило терпения дождаться, пока мать уберёт со стола и торопливо отправится вдогонку за остальными.
Перед уходом Летиция ещё раз заглянула к сыну, и выяснила что тот уснул. Должно быть, ему и правда стало легче.
Выждав несколько минут, чтобы убедиться, что она не вернётся за чем-нибудь забытым, мальчишка вскочил и, схватив фонарь, поскорее спустился в погреб. Времени у него было не так много. Он подозревал, что домочадцы, тревожась о нём, могут вернуться на обед раньше обычного. Да и мать ушла намного позже остальных, но другая возможность исследовать подвал могла представиться ещё очень нескоро. Однако он всё равно чуть задержался, и вознаградил себя из хранившихся в подполе припасов за пропущенный завтрак. Действовал он вполне осторожно, так, чтобы недостачу не обнаружили, а если всё-таки заметят, подумали на крыс.
Подкрепившись, Сержио без труда отыскал нужный камень, открыл дверь и забрался в коридор. Там он увидел рукоять, которую проглядел в прошлый раз, позволяющую закрыть ход за собой. Он проверил её работу, повернув до половины, затем вернув в исходное положение. Непросто было решиться полностью отрезать себе путь назад, если механизм вдруг заклинит. Неизвестно ещё, куда ведёт дальняя дверь, и можно ли там выбраться на свободу. Но слишком долго размышлять было некогда. Мальчишка повернул рукоять до упора, проверил, не заело ли её, и, убедившись, что всё в порядке, побежал по коридору.
Добравшись до второго выхода, Сержио дёрнул тяжёлый засов и не без труда сдвинул его в сторону. Затем взялся за рукоять. Ему пришлось изрядно попотеть, прежде чем она стронулась с места, но потом дело пошло веселее. Каменная плита, перегораживавшая выход, отошла в сторону. Мальчишка высунулся наружу. Коридор привёл его в лес. Ориентироваться в зарослях он практически не умел, но эти места казались знакомыми. Совсем недалеко отсюда находилась пещера, облюбованная их компанией, а её окрестности он худо-бедно знал.
С одной стороны, это была огромная удача — теперь он мог потихоньку сбегать сюда из дома и быстро возвращаться, никем не замеченным, с другой, открытый зев прохода без труда могли обнаружить остальные ребята, а делиться этим секретом он не желал. Ему не верилось, что тот, кто проделал такую работу и спрятал подземный тоннель с такими предосторожностями, не предусмотрел возможности закрывать его и снаружи. Но поди-ка найди, как это сделать, когда кругом всё так заросло, несмотря на весеннюю пору!
Сержио облазил дверной проём со всех сторон. Нажимал на все подозрительные выступы, шарил в траве в поисках рукояти, но без толку. Вскорости надо было возвращаться домой, пока родня не пришла обедать и не выяснила, что вместо того, чтобы лежать в постели, «больной» где-то шляется. Или, ещё того лучше, не увидела его, вылезающим из подвала.
Он ещё раз обошёл вокруг взгорка, в котором располагалась дверь, неотличимая от обычной скальной породы. Слева был небольшой выступ, который мог оказаться рычагом. Чтобы рассмотреть его получше, мальчишка сделал шаг назад. Нога скользнула по кромке земляной ямки, и он упал, больно ударившись копчиком о камень, находившийся на её дне. Сквозь слёзы, брызнувшие из глаз, Сержио увидел, как дверь становится на место, и через несколько секунд сложно было поверить, что здесь есть что-то кроме крупной скалы, основательно заросшей со всех сторон, кроме южной, где был только голая порода. Даже самый внимательный глаз не узнал бы в ней плиту, закрывающую потайной ход.
Несмотря на боль от ушиба, Сержио мигом сообразил, что сидит на той самой нажимной пластине, безуспешные поиски которой отняли у него столько времени. Он поднялся с камня и надавил на него ногой. Проход открылся. Судя по всему, когда изнутри дверь закрывали на засов, сдвинуть её при помощи наружного камня было невозможно.
Решив, что на сей раз он узнал вполне достаточно, мальчишка забрался в потайной ход, запер его и, потирая пострадавшее место, поскорее заковылял к дому. По пути он взял ещё немного от хранившихся в подвале припасов, поскольку понимал, что если даже сказать родным, что ему уже лучше и хочется есть, еду ему предложат самую простую.
Ему вполне хватило времени вылить оставленное матерью питьё, улечься в постель, притвориться спящим и даже на самом деле слегка задремать. Когда же он встал, полученный ушиб не давал забыться и позволил убедительно изобразить болезненную слабость, так что никто не уличил притворщика в обмане и ничего не проведал о его вылазке.
С тех пор, как Сержио отыскал способ тайком покидать дом и возвращаться обратно, ему стало гораздо проще избегать ненавистной работы, а также время от времени таскать вино в свою компанию. Он был достаточно осторожен, чтобы успешно сохранить от всех свой секрет. Выбрав время, мальчишка обследовал обе подземные комнаты, клада не нашёл, но обнаружил там изрядное количество старого сиродильского бренди.
Сержио даже поспорил с вожаками на приличные деньги, что сумеет раздобыть пару таких бутылок, и, разумеется, несмотря на то, что те не поверили, и подняли его на смех, с честью выиграл спор, приобрёл ещё больше уважения в шайке и обзавёлся первой в своей жизни суммой, владеть которой не слишком пристало фермерскому мальчишке десяти лет от роду. Ему достало хитрости скрыть, что он может достать ещё, чтобы не обесценить обретённую славу. Так что до поры его находка так и лежала под землёй мёртвым грузом.

***

Именно из этих некогда обнаруженных запасов Сержио и пополнял тайком свою фляжку, в страхе ожидая расплаты за свои грехи.
Нынче вечером, пробираясь мимо подземных комнат, он задумался, не прихватить ли оттуда бутылку-другую. С одной стороны, лишняя ноша могла только помешать. К тому же, сейчас ему нужна была ясная голова, чтобы вновь улизнуть от Когтя и, если повезёт, на этот раз окончательно. С другой, его опять терзал панический страх, мешая соображать сильнее, чем любая выпивка. Ему казалось, что его обложили со всех сторон, что в лесу он немедленно угодит в лапы поджидающим его бандитам, хотя умом и понимал, что секрета, скрытого в их подвале, не знает больше ни одна живая душа. Он сознавал, что не может остаться, но и не решался двигаться дальше. Ужас перед близкой расплатой парализовал его, точно кролика, встретившегося взглядом со змеёй. Чем это заканчивается для кролика — известно каждому. А лекарство от страха — вот оно, только руку протянуть. Алеф ему больше не указ! Теперь он сам покидает отчий дом, более не способный защитить его от опасности.
Сержио схватил бренди, открыл и сделал пару глотков обжигающего напитка. Как и прежде, страх немного отступил. Он закупорил початую бутылку, сунул в сумку с провизией и заторопился к выходу.
Выбравшись из тайного хода в лесу по ту сторону дороги, молодой человек закрыл его за собой, сожалея, что нет возможности задвинуть внутренний засов. Потратив несколько минут, он торопливо прикрыл ветками ямку с нажимной пластиной, так, что даже рухни кто на них всем весом, надавить на камень с нужной силой, не удалось бы. Он суетился, им снова овладела паника. Храбрости, содержавшейся в двух глотках бренди, хватило только на то, чтобы вылезти наружу.
Сержио бросился бежать вдоль дороги, обходя Скинград и избегая любых глаз.
Вечер перешёл в ночь, а он всё нёсся вперёд. Когда казалось, что ему больше не сделать ни шагу, он снова прикладывался к прихваченной бутылке, и вновь, спотыкаясь, мчался дальше. Страх и выпивка придавали ему сил, каких у него отродясь не бывало. И лишь взобравшись на отдалённый холм, поросший кустарником, он позволил себе упасть наземь и перевести дух. Город и родное поселение остались далеко позади. Тревожное зарево не заставило Сержио задуматься, что могло так полыхать. Сейчас важно было одно — добраться до Анвила, где его наверняка уже не ждут, после того, как он недавно сбежал оттуда и был обнаружен дома. А уж в портовом городе найти судно, идущее в Хаммерфелл — раз плюнуть. Денег, особенно вместе с тем, что лежит в банке, у него куры не клюют, хватит сторговаться с любым капитаном. Доплыть до Сентинела, разыскать тётушку Ронду и начать новую жизнь там, где его никто не знает…
Ближе к рассвету Сержио позволил себе недолгий отдых, затем наскоро перекусил, глотнул бренди и двинулся дальше. Терять время и сворачивать к Кватчу, вновь отстроенному на прежнем месте после того, как двести лет назад его полностью уничтожили полчища даэдра, он не стал. Мимо несколько раз проносились курьеры на резвых конях, но лишь после Кватча молодого человека, ноги которого давно гудели от усталости, обогнала телега, едущая в сторону Анвила. Бутылка, придававшая ему сил всю ночь и часть дня, опустела где-то с час назад. Беглец окликнул возницу и попросил подвезти. Золотой септим сделал нелюдимого мужика, правившего гнедой лошадкой, довольно сговорчивым. Он кивком указал путнику на телегу и проворчал:
— До ближайшей таверны довезу. Ночевать там буду. Если надо дальше — сегодня сам шагай. Утром могу подвезти аж до Анвила. За отдельную плату. Но учти, выезжаю спозаранку. Ждать не буду, будить — тоже.
Сержио это вполне устраивало. Если сразу поужинать и завалиться спать, наказав хозяевам разбудить на рассвете, то можно будет и наверстать бессонную ночь, и поутру доехать на телеге до самого портового города. Всё равно сам он сегодня уже не ходок.
Молодой человек успел даже подремать в дороге, так что доехав до таверны был намерен со вкусом поужинать, послушать, о чём судачат, и, если сложится, перекинуться с кем-нибудь в карты или в кости. Едва ли, даже обнаружив, что он сбежал, Коготь и его шайка успеют нагнать его до Анвила, если вообще догадаются, в какой стороне искать.
Сержио снял комнату, заказал ужин и начал осматриваться в поисках местечка получше.
Посетители гудели, точно пчёлы в растревоженном улье. Было ясно, что обсуждают некое происшествие, взбудоражившее всех, но разобрать в общем гуле суть, известную всем, кроме вновь прибывшего, было невозможно.
Намётанным глазом Сержио выделил в толпе хорошо одетого молодого черноволосого и темноглазого бретонца с тонкими усиками над верхней губой. Похоже было, что тот успел неплохо выпить — весь его облик так и дышал хмельным куражом. Судя по всему, сейчас он слегка заскучал и вполне мог согласиться на игру. Предвкушая лёгкую добычу, прибывший снова ощутил себя Игроком. Он подошёл, поздоровался с брюнетом и, получив вполне доброжелательный ответ, подсел за его стол. Всеобщее возбуждение представлялось неплохим поводом завязать беседу в ожидании ужина. Видя, что уроженец Хай Рока не прочь поговорить, путник, поглядев вокруг, обратился к нему с вопросом:
— Слушай, а что народ-то так взбаламутило? Случилось чего?
Бретонец бросил на него удивлённый взгляд:
— Ты никак с неба упал! По всей округе только и толкуют, что о последних новостях. Как курьер проехал, ни о чём другом и не слышно! Да и то сказать, не каждый день такое несчастье приключается. И слава Восьмерым, что так!
— Я последнее время в дороге провёл. Курьеров видел, а о новостях не расспрашивал. Ежели их каждый по пути останавливать станет, куда они поспеют вовремя?
— Прошлой ночью целую семью под Скинградом живьём пожгли. Погоди-ка! Эй, хозяин!
— Чего изволят молодые господа?! — колобком подкатился трактирщик, сразу выделивший этих посетителей среди люда попроще. У таких обычно деньги водятся-не переводятся.
— Принеси-ка нам листок, что курьер привёз. Там где о пожаре говорится. Да поживее, — своё распоряжение бретонец подкрепил серебряной монетой, поставленной на ребро и ловко запущенной в сторону хозяина.
— Не извольте беспокоиться — я мигом!
— Миг прошёл, пока ты языком молол.
Сержио внимательно наблюдал за своим собеседником, за его манерой держаться и пришёл к выводу, что с тем надо быть осторожнее. Несмотря на богатую одежду и повадки знатного господина, при нём не было видно собственной прислуги. Скорее всего, сам шулер или авантюрист. Да и хмель его, похоже, не очень-то брал. Пожалуй, за карты с таким лучше не садиться.
Трактирщик махом обернулся туда-обратно, и положил на стол перед бретонцем листок бумаги с короткой, впопыхах набросанной заметкой, которую тот тут же подвинул к своему собеседнику. Подробности будут известны позже, а пока курьеры спешили оповестить людей, что опасные бандиты ночью сожгли дом с мирными фермерами. Ниже перечислялись имена погибших. Норд Алеф, имперка Летиция — его жена и трое их детей в возрасте от шестнадцати до двадцати двух лет. Старшая дочь Офелия, сын Сержио и младшая дочь Фелиция, которую по первости, найдя без сознания подле отца, посчитали мёртвой. В конце была приписка, что все тела найдены и опознаны, насколько это представлялось возможным.
К счастью, Сержио не успел отхлебнуть из кружки с элем, которую поставила перед ним замученная худая девица, разносившая заказы, поскольку вид собственного имени, упомянутого в числе погибших, найденных и опознанных, точно заставил бы его поперхнуться. Он не испытывал угрызений совести, даже понимая, что стал причиной гибели своей семьи, разве что лёгкое сожаление. Всё-таки, такого исхода молодой человек не предвидел. Стараясь переварить эту новость, он уткнулся в кружку.
Вид у него был совсем ошарашенный, так что бретонец даже хлопнул его по плечу, проговорив:
— А мне-то показалось, ты не из тех, кто сочувствует чужому горю! Нет, смотри-ка, и тебя проняло! Или… постой! Ты, часом, не из тех краёв? Знал их?
— Я?!. Нет-нет, что ты! Просто… Вот так… целая семья… Раз — и будто не было… Бандитов тех, поди, ищут?
— Спрашиваешь! — хмыкнул бретонец, — Курьер привёз второй листок с их кратким описанием. Обещал, что вскоре будут и подробности о пожаре, и наброски лиц этих… — тут брюнет ввернул такое словцо, что разносчица едва не выронила заказ и зарделась от макушки до самого декольте, — Найдут! Всю стражу на ноги подняли… Видели-то их многие, только такого лиха от них не ждали… Мирные люди по-мирному судят, — с горечью прибавил он.
Сержио отпил большой глоток, стараясь скрыть охватившее его ликование. Его считают погибшим! Никому больше и в голову не придёт его искать! А Коготь на этот раз слишком зарвался! Теперь того не защитят даже дружки из стражи Лейавина! Свобода! Долой страхи и опасения! Прочь от мест, где его знают, здесь для всех он умер!
Он отлично понимал неуместность своих эмоций, но сдержать их не мог. Оставалось лишь выдать их за прямо противоположные. Сержио осушил кружку, сделав вид, что раздавлен чужим горем и едва сдерживает слёзы…
— Такие молодые… — прошептал он, и обратился к бретонцу, точно ища поддержки, — Ведь, где-то, как мы с тобой…
— Ну, я-то на год постарше их старшей дочери буду, а сколько сыну, там не указано… Но ты прав… совсем молодые… девушки ещё и замуж не вышли…
Сержио прикусил язык, чтобы ненароком не сболтнуть лишнего. А потому лишь кивнул, чувствуя, что перед глазами всё начинает плыть не то от выпитого за эти безумные сутки, не то от ошеломляющих новостей, не то от нежданного избавления от гнетущего страха, не то от всего разом.
— Что ж, раз тебя так зацепила их судьба, давай, как честные последователи Восьмерых, помянем невинно убиенных! — не унимался бретонец, и, не дожидаясь ответа, снова подозвал трактирщика, заказав пару стаканов лучшего вина, — Поминать — так достойно. Думаю, сегодня многие в Сиродиле поступят так же.
Так нежданно-негаданно Сержио пришлось принять участие в собственных поминках. О каких-либо развлечениях теперь, само-собой, не могло быть и речи. Слишком уж неуместным это показалось бы, а возбуждать в людях подозрения ему было не с руки. Да и предполагаемый партнёр тоже оказался не так прост. Кто из них чьей добычей мог в конце концов оказаться — тот ещё вопрос. Вдобавок, когда Сержио принесли его ужин, он уже начинал клевать носом, но всё-таки съел всё до крошки. Пожелав собеседнику доброй ночи и наказав прислуге разбудить его на рассвете, молодой человек отправился наверх в комнаты. Однако, уже поднявшись по лестнице, он зачем-то остановился и, облокотившись на перила, решил посмотреть, что станет делать бретонец.
Тот вынул из кармана золотой септим и принялся вертеть его между пальцами. Верно, Сержио был в самом деле пьян, потому что ему никак не удавалось разглядеть движения кисти брюнета. Казалось, что монетка порхает сама-собой, и не думая падать. Нет, не зря он решил, что в игру с таким, как этот парень, лучше не ввязываться! Бретонец тем временем подозвал хорошенькую молоденькую служанку, выглядевшую удивительно свежей и скромной на фоне своих товарок. Попытки грубых заигрываний со стороны посетителей заметно пугали и смущали её. Словом — недотрога.
Девушка явилась на зов. Бретонец поймал септим в ладонь и обратился к ней:
— Смотри, что покажу. Поди не видела такого? — монетка снова заплясала между его пальцами. Служанка уставилась на это диво сперва с любопытством, а после и вовсе, как заворожённая. Не переставая поигрывать септимом, брюнет чуть наклонился к ней: — Пойдём со мной. У меня найдётся что ещё тебе показать.
Золотой исчез неведомо как и куда, бретонец приобнял девушку за плечи, и та не стала возражать. Сержио поскорее прошёл в свою комнату, чтобы брюнет, уводя девицу к себе, не заметил, что за ним наблюдали.
Утром, разбуженный служанкой, беглец спустился в полупустой зал и первым делом попросил у хозяина вчерашнюю заметку, спросив, не было ли свежих новостей. Но торопливо разнеся горячую весть, с подробностями курьеры не спешили.
Сержио казалось, что ему приснился причудливый сон, но вот у него в руках и перед глазами свидетельство того, что его семья погибла, и он вместе с ними. Всё было предельно ясно, кроме одного: откуда в сгоревшем доме взялся его труп? Впрочем, главное, что его считают погибшим. О такой удаче он и мечтать не мог!

***

А решение задачи, над которой молодой человек не стал ломать голову, было следствием его собственных слов и поступков. Знай Алеф подлинную историю, которая связывала сына с Когтем и его бандой, или хотя бы обмолвись Сержио о том, что это контрабандисты, воры, разбойники и торговцы скумой, он воспринял бы исходящую от них угрозу совсем по-другому. Но, по словам молодого человека, выходило, что они — компания обычных мошенников и шулеров. Подобные люди ищут лёгкой наживы, стараясь не связываться с серьёзными преступлениями. Им такие проблемы ни к чему. Они могут припугнуть незадачливого игрока, в расчёте выбить из него долг, но убивать, и тем привлекать к себе внимание, не станут, а предпочтут вместо этого облапошивать других доверчивых бедолаг.
Единственной попыткой молодого человека предупредить отца можно было счесть мимоходом произнесённую фразу, что это «опасные люди», но, исходя из рассказанного им же, при том, что Сержио никогда не отличался храбростью, этого было явно недостаточно, чтобы воспринять их всерьёз.
Вот почему, вместо того, чтобы денно и нощно охранять дом, и сообщить страже о возможном нападении на членов семьи, Алеф, выждав несколько дней, успокоился насчёт дальнейших намерений чужаков.
В тот вечер Северный Медведь задержался у Терция, обсуждая его предстоящую свадьбу с Офелией. Вроде бы всё шло как надо, но у обоих было неспокойно на душе. Не окончив позднего разговора, имперец отправился провожать Алефа, рассчитывая договорить по дороге. Ещё издали они заметили дым. Предчувствуя недоброе, мужчины бросились бежать к дому и увидели, что дальняя сторона, где расположены спальни, вся в огне, и пламя уже перекинулось на кровлю.
Терций, крепкий парень, каким и надлежит быть подмастерью кузнеца, был всё-таки гораздо меньше гиганта Алефа. Мигом было решено, что жених Офелии высадит окно, поскольку способен пролезть в образовавшийся проём, и попытается спасти Офелию, Летицию и Сержио, а Северный Медведь постарается пробиться к ним изнутри, войдя через дверь, и попутно вызволив Фелицию.
Терций сумел проникнуть внутрь полыхающего дома, но ни спасти женщин, ни выбраться сам, уже не смог. Он был примерно того же роста, что и Сержио, а пламя уничтожило всё, что могло позволить более точно опознать обгорелые останки.
Попытка Алефа перед смертью сообщить, что Терций находился внутри, осталась непонятой, и парня сочли сбежавшим преступником, а Сержио — погибшим.

***

Ничего не зная ни об этом, ни о том, что младшая сестра, так же как и он, осталась в живых, Сержио преспокойно позавтракал, дождался давешнего возчика и, потратив ещё один золотой, безо всяких приключений доехал до Анвила.
Первым делом он заглянул в банк, чтобы удостовериться, что сможет получить доступ к своим деньгам из Сентинела, не таская при себе наличных, за которые кое-где могут и глотку перерезать. Его заверили, что он вполне сможет воспользоваться своим вкладом не только в Хаммерфелле, но и в других странах и провинциях Тамриэля. Проблемы могли возникнуть разве что на территории Альдмерского Доминиона, Морровинда или Чернотопья, но туда он, в принципе, и не собирался. Ему выдали соответствующую бумагу, которую он мог предъявить в любом городе, где имелись представительства имперского банка. Некоторую сумму молодой человек всё же решил добавить к тому, что вёз с собой, чтобы ни в чём не испытывать нужды ни во время путешествия, ни сразу по прибытии.
Решив этот вопрос, Сержио отправился в доки, чтобы найти приличное судно, идущее в Сентинел, и договориться с капитаном насчёт перевозки.
Он успел отыскать весьма неплохой корабль, выяснить у команды, что они отплывают через три дня, и как раз собирался побеседовать с капитаном, как вдруг увидел в толпе белую кожу и волосы своего предполагаемого преследователя, а может, и несостоявшегося убийцы. Молодой человек снова оказался во власти страха, от которого недавно, казалось, отделался навсегда. На этот раз мер не смотрел в его сторону, но Сержио не стал дожидаться, пока это произойдёт. Затравленно оглядевшись, он заметил судно, на котором собирались убрать сходни, готовясь к отплытию.
Он едва ли не взлетел на борт, упрашивая капитана, осанистого рыжебородого норда, взять его с собой. Глядя на деньги, которые протягивал ему парень, похожий на земляка, тот пожал плечами.
— Я бы взял, но мне тебя ждать недосуг. Пока ещё ты за своими вещами бегать будешь...
— У меня всё с собой, — быстро отозвался Сержио.
Капитан осмотрел его одежду, перевёл взгляд на небольшую сумку и хмыкнул:
— Моё дело небольшое. С собой, так с собой. Только смотри не пожалей, что с нами навязался.
Отвернувшись от молодого человека, он принялся отдавать приказания команде. Судно отчалило, и только тогда Сержио выяснил, куда они направляются. «Инеистый змей» держал курс на Скайрим и должен был прибыть в Виндхельм на исходе осени.

***

Индарио заметил Сержио первым и отвёл глаза раньше, чем тот его увидел. Свою работу мер выполнил, а что там у этого парня вышло с ребятами Когтя, его не волновало. Договорились ли они полюбовно, или тот умудрился сбежать — это их дела. Если бы бандиты поручили Индарио вытрясти из Сержио долг, он сумел бы это сделать, причём наверняка без жертв, но тогда им пришлось бы отдать ему половину от настоящей суммы. Метис был уверен, и при этом совершенно прав, что парень задолжал им значительно больше, чем ему озвучили. Впрочем, гонорар за поиск и указание места пребывания должника его устроил, иначе он просто не стал бы за это браться, но на большее он не подписывался.
Индарио видел, как Сержио отплыл на «Инеистом змее», и спокойно продолжил выгуливать Искру вдоль набережной. Знай мер, что одним своим видом отправил парня в Скайрим вместо Хаммерфелла, он лишь пожал бы плечами и невесело улыбнулся. Метис считал свою роль в истории Игрока оконченной.

Сообщение отредактировал Joke_p: 17 февраля 2020 - 01:40

[Дом Забот]

А может всё-таки разнести Сиродильскую сагу и Лакира по разным темам, а то мешанина выходит?

[Joke_p]

Ну... как бы эта мысль уже некоторое время витает в воздухе.

Но пока в плане её оформления больше вопросов, чем ответов... Вообще получается как бы сборник небольших повестей, объединённых общей темой и персонажами, а вот в логику хотя бы относительно единого произведения собираться пока не хочет.

И эту тему придётся же как-то разделять тогда...

В общем, есть над чем поразмыслить...