[Leo-ranger]

Prologue: The Slamming

[Gonchar]

Боевая зона дышала собственной жизнью, существовала по собственным неписанным правилам, которые были выведены кровью и другими менее привлекательными жидкостями на мокром асфальте дорог и улиц. Любой, кто не знал их, становился овцой на заклание, которую готовы распотрошить и сожрать все - от жалких дворняг до клыкастых волков человеческого вида. 

Боевая зона была воплощением понятия "Бегущий по грани". Каждый шаг тут был затяжным прыжком над бездной с натянутой над ней верёвкой, служащей единственным шансом на победу, дарующей самый ценный приз - жизнь. 

 

Филиппа вышла из машины, не проронив ни слова, перед этим кратко обозначив свои намерения. Она не шевелилась, даже пальцы находились в полном спокойствии. Невозможно было увидеть её взгляд из-под непроницаемых круглых зеркальных очков, но понять можно было одно - она слушала. Впитывала каждую крупицу окружения, каждый отдалённый звук выстрелов в себя, как будто сливаясь с окружением. Становясь тенью. 

Резко выпустив воздух сквозь сжатые зубы, соло, не обернувшись, резким шагом направилась вперёд, в сторону тёмного переулка, который был воротам в запутанный лабиринт улиц Найт Сити. 

Под ногами время от времени хлюпала какая-то жижа, то тут, то там попадались перевёрнутые мусорные баки, выбитые витрины, скрипящее под сапогами стекло и разбитые в хлам машины и дроны. Вокруг было непривычно тихо лишь для невооружённого взгляда. Ласка же ощущала шорохи и скрипы, сбивчивое дыхание и скрип кожи и о ткань. Всё тут жило собственной жизнью и Филиппа была тихим дуновением ветра, оставляющим после себя лишь смутное чувство тревоги.

 

Петляющая паутина улиц и заблокированных завалами мусора проходов вывела женщину на небольшую площадку с поржавевшими кибер-аттракционами и раскуроченными уличными автоматами для подключения к Сети. На такой своеобразной сцене главными героями действа были бустеры, что-то агрессивно цедящие сквозь зубы разодетым в пальто и широкополые шляпы джентльменам, сжимающим в руках смарт-автоматы, подключённые гибкими кабелями к блестящим хромом рукам. На лице стоящего перед здоровым бустером низкорослого пузатого мафиози (а вторая партия была именно ими) была смесь презрения и ярости. Казалось, ещё немного, и этот богом забытый закоулок станет братской могилой. 

 

Филиппа лишь поморщилась от неожиданного препятствия, но не сбавила шаг, оставаясь всё такой же бесшумной тенью, плавно скользящей по периметру площадки, устремляясь прочь от грядущих разборок. 

В спину удаляющейся соло бросил взгляд лишь один единственный мафиози с зеркальными очками, плотно впаянными в его плоть. Дёрнув автомат за ремень, он смотрел на Ласку точно вскинувшаяся охотничья собака. Но не увидев исходящей от неё угрозы перевёл взгляд своих аугментированных глаз обратно на бустеров.

[Leo-ranger]

Army girl
(Соло)

База не была похожа на заброшенный химзавод, да и на мечеть смазивала не очень, если не считать небольшой башни-пристройке с колоколом на крыше. Большое прямоугольное здание с поломанной вывеской над входом, от которой остались толтко буквы «Г» и «Д» и давно выцветшими объявлениями, которые были сверху покрыты граффити на арабаском, больше напоминало клуб, быть может таковым оно и было до того, как здесь появилась Боевая Зона. Все небольшие оконца на первом этаже и большая часть окон на втором этаже были заколочены. Перед основным входом стояло двое смуглых мужчин с автоматами и метками в виде звезды и полумесяца на лице. С противоположной стороны обнаружился черный вход, закрытый тяжелой металлической дверью, которую так же охраняли два человека. Выглядело не слишком угрожвюще на первый взгляд, но любой еще живой Соло привык не доверять своему первому впечатлению.
Неожиданно произошло одновременно две вещи - на втором этаже кто-то мелькнул перед окном и задняя дверь распахнулась. Ты готова был поклясться, что увидела там, в окне, лицо своей сестры, но разум отказывался принять эту мысль, считая что подобное слишком мадовероятно.
Из двери же вышло ещё два человека с автоматическими дробовиками в руках. Они перекинулись парой слов с охранниками и быстрым шагом направились в сторону небольшого переулка напротив.
Стоило ли последовать за ними, оставить это и вернуться назад.
Или может лучше полезть прямо в брюхо зверя?

[Osidius the Emphatic]

Тесс успела только подумать: "зачем?". Зачем он добровольно втравился в то, что она нашла единственным мучительным средством выбраться с того дна, на котором они прозябали. Такого глубокого, что туда не доставало сияние больших денег и хорошей жизни. Оно всегда маячило где-то вдали, бликами, как солнечный свет на волнах воды, под толщей которых ты барахтаешь ногами, пытаясь спасти себя и других. Жертвуешь этим идиотам единственную кислородную маску, готовая сдохнуть первой, лишь бы успеть подтолкнуть их вверх, навстречу воздуху и настоящему свету. 

 

А они снимают ее собственными пальцами, чтобы добровольно наглотаться воды. 

 

И ответ пришел к ней. Это ведь от нее, рассказывающей скупо и нехотя, он узнал, откуда берутся эти новые евробаксы, которые она им порой подкидывала - и чем дальше, тем чаще. Дура! Нужно было рассказывать, рассказать о том, чьи деньги, какие обещания и сколько смазки потребовалось, чтобы добраться до той точки, в которой она пребывала сейчас. И еще - в деталях сколько сил ей стоило развить ту силу воли, которая помогла все это пережить.  

 

Она почувствовала, как у нее перехватило дыхание. Если бы не усилие той самой воли, ей бы загорелось заорать, подскочить, тряхнуть младшего придурка посильнее, чтобы вышибить из него или дух, или мозги, но скорее первое, потому что, судя по всему, по тогдашним восторженным взглядам, последнего у него не имелось.

 

Но вместо этого она встала так, как будто хотела перегородить собой входную дверь, сложив руки на груди. 

 

- Так-так, а сюрприз и впрямь ничего, - сказала она, хладнокровно глядя в глаза шуганувшемуся родственнику, почти его же словами. 

 

Эти глаза когда-то однажды выдержали неморгающий взгляд правой руки крупного криминального босса, что кое-что значило, ведь пока левая, будучи смышленой смазливой куклой - как и полагается - дрочила, правая занималась всем остальным. Что испытывал мелкий, встретив этот взгляд старшей сестры сейчас? 

[Leo-ranger]

The sister's sins

 

Этим взглядом ты была способна приструнить профессионального наемного убийцу, что уж там говорить о возомнившем себя крутым парнишке. Однако стоило признать - брат старался держаться, изо всех сил не подавая виду, насколько ему некомфортно под этим тяжелым взором. Но проходит несколько мгновений и он ломается, как ломаются почти все. Ален был слишком молод, слишком слаб духом чтобы выжить на Улице.

 

Но пока он мямлит что-то про то что "хотел быть как ты" и "помочь остальными с деньгами", тебе на ум приходит другая мысль: если он занимается этим уже несколько месяцев и ещё жив, то это значит что Сейдж-младший либо лучше чем кажется на первый взгляд, либо...

Либо Алену покровительствует кто-то достаточно могущественный, чтобы обеспечить его безопасность.

 

Тем временем, оператор медиа, которая вышла чтобы принять телефонный звонок, потеряв свою единственную защиту и своё единственный путь к отступлению, сел на самом краю дивана, пытаясь занять как можно меньше места в пространстве.

[Кафкa]

Корпоративная жизнь не отличается легкостью, на это точно никто не станет возражать. Независимо от того, как паршиво в социальных низах, продвижение наверх требует волевых усилий, непрестанного труда. Это война, которую выдерживают немногие. Рейна выбрала для себя другой – единственно возможный – путь к власти, и успешно продвигалась по нему. Нельзя сказать, что она ничем не рисковала. Вероятность поджарить себе мозги, напоровшись на слишком высокоуровневую защитную систему или исключительно развитый искусственный интеллект, которого не смогла бы перехитрить при всём желании. Задача, которую ты не сможешь выполнить, но от которой уже поздно отказываться. Тупик, ведущий в никуда.

Но… это было ещё и весело. Риск, преодоление, ожидаемая награда, осознание того, что ты правишь Сетью, она подвластна твоим рукам, электрические разряды программ на кончиках пальцев – часть твоего тела. Ты сетевая богиня, которая надменно взирает на тусклую, выцветшую матрицу, где обитает дряхлое человечество. По сравнению с подобной непредсказуемой и прекрасной жизнью мир вечных интриг, лицемерия, лизоблюдства и сумасшедшей бюрократии, в котором, как белка в колесе, вращается все последние годы Альберт, ее существование гораздо более… радостное. Иного слова она бы не смогла найти при всем желании.

— Действительно. Раньше жизнь вообще была проще, пожалуй. А может, мы просто стареем, — с едва заметной горечью отметила Рейна, добавив про себя, что подход «съешь или сам будешь съеденным», активно практикуемый на Улице, действительно будет полегче и почестнее, чем запутанная корпоративная мясорубка, сшитая из множества различных интересов, — начальство вообще редко любит замечать настоящие таланты, наверх часто пробивается всякий… планктон, тогда как люди, способные принести настоящую пользу, вынуждены пробивать себе путь к власти силой, — печально проговорила девушка – собственного опыта гениального нетраннера, которую заставляют сотрудничать со всякими, мягко говоря, посредственностями, ей хватало с лихвой, чтобы не сомневаться в истинности своих слов, — а что ещё за долг? И неужели не найдётся близкого человека, который помог бы тебе его выплатить? — обронила она, казалось бы, совсем случайно, чуть отведя глаза в сторону. Рейна не сомневалась, что Сойер прекрасно поймёт, о ком она ведёт речь.

Это было слишком просто.

Конечно, девушка не стала упоминать о том, что Biotechinca прямо сейчас активно и непосредственно работает над разрешением проблемы с новым наркотиком. Они с Альбертом не общались достаточно долгое время, и Рейна не знала, во что тот мог ввязаться и какие связи установить за прошедшие месяцы. Не говоря уже о том, что в ресторане, конечно, хватает скрытых камер и прослушивающих устройств, данные с которых легко могут утечь в неопределенную серую область, поставив под мощный удар успех того, чем она сейчас занимается. Никто не должен знать. Если муравей или робот-пылесос услышат – раздавить, разобрать на запчасти. Разумеется, это не паранойя, а лишь рациональная предосторожность.

В Найт Сити может случиться что угодно.

[Osidius the Emphatic]

- Хренов маленький герой, - себе под нос бурчит Сейдж, слово «маленький» своим пренебрежением напоминает слово «ничтожный». Но она прекрасно понимает все: и что придурок ввязался в эту игру из благих побуждений, и что теперь начинает винить за это себя. И что какая-то чертова тварь нагревает на этом руки. Но это ее брат, а не чей-то ещё, и она не позволит превратить его в труп в канаве или чью-то разменную шваль. И тем более - в туз в рукаве.

Вот только что если... это уже произошло?

Она понимает все: и то, что лязганием зубов мало чего добьёшься от младшего.

- В общем-то, я впечатлена. Видимо, ты так хорошо ведёшь дела, что о них мало кому известно из тех, кто не должен о них ничего знать, - похвала надавила на что-то из главного. Ты - крутой, твоё дело на высоте. И это признает она. - С кем-то в доле или все сам?

Боги киберпротезирования, как же ей хотелось побыстрее выбить из него информацию, а хоть бы и кулаками. Но, возможно, этого ему и не хватило. Когда двое старших занялись своей «приличной» жизнью, это ознаменовало неопасную, но и нешибко оплачиваемую работёнку для старшего брата и попытку карьеры в корпорации для старшей сестры. Старшему было нечего дать младшим, старшая оказалась из тех, кто, хоть сколько-нибудь поднявшись по лестнице благополучия, тотчас эту лестницу за собой и отшвырнет. И Тесса вдруг стала старшей, постоянно носясь и пропадая, вдруг появляясь с деньгами, чтобы исчезнуть снова. Должно быть, ее младшему не хватило этого — участия, одобрения, поощрения. Теперь какая-то мразь наверняка решила воспользоваться этим.

О да, теперь она винила себя. И все ещё ждала ответ.

[Leo-ranger]

Loveless life

(Нетраннер #2)

 

- Близкого человека? - он усмехается качает головой. - Мне кроме тебя и поговорить особо не с кем. Сама знаешь как это бывает, - Альберт тяжко вздыхает, пока официант кладет перед вами тарелки со стейками и разливает вино. Вся усталость и тяжесть неудачной корпоративной жизни отражалась на лице и позе мужчины. - Когда дело доходит до бабок и власти у нас не бывает близких людей, - Сойер горько усмехается и отправляет кусок мяса с кровью в рот, следом опрокидывая в себя полный бокал вина. Раньше уверенный в себе и гордый, теперь он выглядел жалостливо и жалко, перемолотый бесчувственной машиной корпоративной системы и выплюнутый, никому не нужный, повязший в долгах и рискующий выйти на улицу, ибо там тебя может ждать пару ребят с битами наперевес.

Было забавно, что еловек с амбициями не меньше твоих смог пасть так низко, когда ты продолжаешь лезть все дальше и дальше.

[Князь Вольтецкий]

Он продолжает бормотать что-то про "исправление ошибок" ещё минут пять, периодически взрываясь и начиная кричать что-то столь же несуразное, сколь и неразборчивое. Ты очень хочешь остановить машину, вытащить из неё Мэтта и прострелить ему башку, бросить труп на обочине, лишь бы больше не слышать этих идиотских речей. Он снова называет тебя "Фрэнки, дружище" и ты обхватываешь руль со всей силы, с трудом удерживая позыв прописать ему в челюсть. Мэтт и трезвым был не самым приятным в общении человеком, по пьяни же он становился абсолютно невыносимым, словно маленький ребенок, но тупее.

Ты прибавляешь газу, когда видишь здание апартаментов, и не тормозишь до тех пор, пока не останавливаешься перед шлагбаумом, отделяющим дворик от улицы Находишь нужную кнопку на ключах, заезжаешь внутрь и бросаешь короткий взгляд на здание, в котором люди снимали апартаменты. Здание выглядело намного более скромно чем тот комплекс, в котором жилье снимал ты, но оно было неудивительно - все же Мэтт был достаточно далеко от такого понятия как "успех".

Впрочем, ты все равно приехал сюда не для того чтобы отвести его домой.

Френсис вырос на корпоративной ферме и в детстве у него был знакомый, примерно его возраста. Парня звали Уолтером и он жил на соседней улице. Андервуд не находился с ним в дружеских отношениях, но время от времени он приходил к ним в дом, сбегая от родителей. Его родители занимали на тот момент более высокую должность, чем родители Френка. У него была хорошая семья, которая никогда ни в чём не нуждалась, но мальчишка всё равно стабильно прибегал к ним раз в месяц. Потом его забирала мать и этот цикл постоянно повторялся. Однажды, он прибежал и залез на дерево. Не отзываясь на призывы родителей Френсиса спуститься, он просидел там весь день, а вечером, когда пришла его мать, Уолтер отказался слезать, не сказав ни слова. Тогда его мама просто пожала плечами и ушла, посчитав, что не будет же он сидеть до ночи. Но вот, Френсис просыпается утром и первым делом подходит к окну. К его удивлению, этот разбалованный нытик всё ещё сидел на дереве. Андервуд спустился на кухню и занялся завтраком, потому что родители уехали на работу, как обычно не приготовив единственному сыну еды. Будущий корпорат вынес на улицу тарелку с яичницой, украшенную несколькими стебельками базилика и посыпанную пряными итальянскими травами.

Но знаете что?

Этот говнюк отказался есть!

- Уолтер, - говорит Френсис, - спускайся. - Но тот просто качает головой. Подобное упорство вывело корпората из себя и он пошёл в гараж, где отец хранил свои инструменты. Достав оттуда топор, Андервуд пошёл обратно к дереву, на котором сидел Уолтер и начал бить топором по столу дерева. Мальчишка закричал и от страха намочил штаны, но Френсис, не обращая внимания на падающие капли золотого дождя дружбы, готовый убить ради тех возможностей, которые были у этого парня, продолжал работать топором. Ничто не могло сравниться с воплями Уолтера, разносившимися по всей округе, и корпорат до сих пор с улыбкой на лице вспоминает тот случай.

В чём мораль истории? Если какой-то нытик встал у тебя на пути, нужно доставать топор.

Френсис находился в квартале от дома Мэтта и посмотрел на своего собеседника, которого укачало в пути и теперь он мирно спал прижавшись лбом к лобовому стеклу. Андервуд накинул наткну голову капюшон и поехал дальше. Подъехав к апартаментам, он нажал на кнопку, открывающую дверь гаража. Затем он заезжает внутрь и оказывается в слабоосвещенном помещении. Френсис бросает последний взгляд на адвоката, который настолько пьян, что не проснётся и в случае ядерной войны. Корпорат берёт его за руку и нажимает его пальцем на кнопку забора воздуха в машину. После чего он открывает водительскую дверь, блокирует её и выходит из машины, оставляя её заведённой.

Когда корпорат оказывается на улице, он думает о том, как скоро найдут труп адвоката, которому пришлось умереть, чтобы усвоить ценный урок.

Любой, кто захочет предать Френсиса Андервуда, заплатит за это жизнью.

[Leo-ranger]

Family Business 

(Фиксер)

 

Он расплывается в горделивой улыбке, когда слышит похвалу - ты знаешь на какие точки брата нужно надавить, чтобы получить от него то, что нужно. Он стряхивает со своего плаща видимую ему одному пыль, поправляет воротник и прокашливается, явно смущенный похвалой тогда, когда Ален ожидал головомойки от старшей сестры.

- Ну, первое время я работал один, но две недели назад со мной вышли на связь ребята из Семьи Скагатталиа...

 

Ты ещё раз прокручиваешь в голове только что услышанное. Скагатталиа - это одна из Семей организованной преступности, чертовы мафиози. У тебя есть несколько информаторов из этой сферы, и все они могут сказать одно и то же: как только ты подписываешь контракт с Семьей, разорвать его можно только посмертно. Есть, конечно, слухи о тех кто разрывает свои связи с мафией, вроде того же Альбиноса, но ни одна из этих историй ещё не была подтвержденна. А значит твой любимый братик вляпался по-крупному.

Осталось надеяться только на то, что ещё не слишком поздно.

[Лакич]

Если кто и мог спросить этих конкретных медтехов о причине создания совсем уж некачественной дряни, которой нет толкового применения, то оба могли ответить, что "это была - удачная - попытка синтезировать тот наротик BioTech". Дело явно не было никак связано с многочисленным алкоголем и практическим интересом, вызванным увеличением процента спирта в крови. В конце-концов, Уинстон Бордо был хорошим человеком. Только химиком был, к сожалению, еще лучше.

Но даже Уинстон Бордо не знал, как еще извратить форму синто-героина. Впрочем, получилась та еще дрянь.

 

- Он хотел рейпануть какую-то девушку, но его успокоили пару Соло. Так что думаю, что все прошло успешно, - усмехнувшись, проговорил Уинстон. О, как прекрасен этот дивный новый мир! 
Мир, где наука позволяет безумным докторам варить всякую дрянь.

- Что было пока меня не было? - уже серьезней заговорил Бордо, вдруг кивая на мертвого бустера, - у него есть неплохое железо, хм...

И на что же он намекал, интересно?

[Leo-ranger]

Putting “Cyber” to the “Dr. Bordeaux”
(Медтех)

- Насмерть успокоили? - с усмешкой спрашивает Джекилл, поднимаясь со стула и с гибкостью и грацией направляется к операционному столу, начинает раскладывать инструменты. Видимо, коллега правильно понял твой намек. - Знаешь, а ведь я каждый раз могу вставлять тебе член в рот во время операции, а ты даже не узнаешь, - задумчиво говорит медтех и, закончив с подготовкой, поворачивается к тебе. - Что за железо-то, показывай.
Выражение беспечного веселья сошло с лица таоего темнокожего друга, сменившись профессиональным интересом. Он даже натянул перчатки.

[Кафкa]

OST

Так вот оно как, получается.
Говоря начистоту, новости оказались весьма, весьма неожиданными. Она была уверена, что встреча – хитро подстроенная ловушка, спроектированная некими силами с неизвестной целью, скорее всего враждебной ее интересам.

А на деле оказалось, что это... всего лишь побитый пёс.
Последние слова она произнесла про себя с какой-то странной нежностью.

Тот, кто некогда целеустремленно жаждал добраться до тех же высот, к которым стремилась нетраннер, растерял почти все, а скоро, возможно, потеряет и жизнь. Ларс, эта вероломная сука, в момент нужды просто кинула человека, который мог бы быть сейчас с Рейной – и, весьма вероятно, не в таком плачевном положении. Нужно признать: Сойер был неудачником, и попал в группу людей, которых девушка не любила. Терпеть не могла, ведь они напоминали ей о собственном далеком прошлом, о травмах детства. И тем сильнее Рейна захотела как-то вытащить Альберта из той долговой ямы, в которой злосчастный корпорат погряз. А чувства, как известно, порой заставляют нас принимать не самые рациональные и даже, пожалуй, самоубийственные решения. Ведь это чувства – они слепы.

Прямо сейчас, выслушивая грустную историю человека, в которого была влюблена, сердце Рейны разрывалось. Она жалела его, того, чья судьба могла сложиться иначе, не прими он однажды ошибочное решение, и еще сильнее жалела себя, по-чёрному завидуя Майами Мэй – уж это-то существо совершенно точно убило в себе всякое жалкое подобие человечности, являясь скорее разрушительной машиной, сметающей все на своём пути, чем живой личностью.

Рейна напряженно размышляла.
Она помнила страшное, мучительное чувство остаточной, тупой и жгучей боли, когда тебя заставляют наблюдать за мрачным крушением друга, человека гордого и амбициозного, такого же, как ты сама.

Она помнила отчаянные проклятия под разрушенными сводами, до сих пор отдающиеся туманным эхом в сознании, среди тревожных снов, бессонных ночей в капсульной квартире, среди марева экстатической химии и прекрасного неона. Случайные, нежеланные воспоминания, как старый, почти забытый текстовый документ с давно оплаченными счетами, погребённый в глубинах файловой системы ее компьютера.

И она помнила свое собственное ненавистное бессилие.
Желание выжечь глаза монстрам, лишь с виду похожим на людей. Мечту отомстить, абсолютно невыполнимую. И чем сильнее эмоциональная связь, тем глубже въедаются в сердце шрамы от ее разрыва.

Рейна не хотела, чтобы это повторилось, и благодаря ее безразличию уже второй человек, до сих пор значивший для неё хоть что-то, был повержен в скользкую грязь улиц, залитых агрессивным светом рекламных вывесок, медленно умирая под аккомпанемент цинично-радостного оркестра телевизионных каналов, напичканных пропагандой и ложью.

Протянуть руку помощи тому, кто в ней нуждается? Как правило, она скорее направит на слабака дуло своего пистолета, который мало на что годен, конечно, однако человеческую моль точно сможет впечатать в стену. Из любого правила, впрочем, существуют исключения. И текущая ситуация являлась именно одним из них. Как же, о боже, как же отвратительно. Девушка понимала, что изменяет своим принципам, но ничего не могла с этим поделать – она стояла меж двух матово-серых бездн, каждая из которых призывала другую концертом искусственных синтетических звуков, едва напоминающих музыку. Над ней сплеталась сеть из намагниченных лент, готовых обернуться вокруг тела, разламывая кости, сплющивая мясо до тонкой пленки ничтожного фарша.

Рейна знала, что рационально будет в недоумении покачать головой и свалить отсюда нафиг. Пусть сам разбирается со своими проблемами.
Но… она поступила глупо.

— Все мы знаем, что этот город беспощаден к ошибкам, а винтики в системе легко заменить, — печально проговорила нетраннер, отправляя в рот хосомаки с нежным рисом и крабовой начинкой, — зачем давать второй шанс тем, кто доказал свою неэффективность? Так думают люди, которые сидят наверху, — девушка немного помедлила перед тем, как продолжать – она не сомневалась, что Альберт помнит о ее отношении к миру, а значит, обсудить свои проблемы ему действительно больше не с кем, — слушай, я могу помочь, — Рейна придвинулась поближе и перешла на полушепот, — прямо сейчас у меня на руках тысяча сто, и есть все основания полагать, что совсем скоро будет куда больше. Просто… продержись до этого момента? Сможешь? Возможно, коллекторы удовлетворятся, если вернуть им большую частью долга, — девушка скривилась, будто глотая скользкий кусок мыла, — и если будет совсем уж туго, я могу взять кредит. Не сомневайся, вытащим тебя, — она ободряюще улыбнулась.

«Ты исключительная дура,» — твердил ей голос рассудка в голове, и был всецело прав. Быть может, подсознательно девушка все еще цеплялась за свои человеческие эмоции, понимая на невербальном уровне – если она сейчас позволит Альберту рухнуть, оставив его отчаянное положение без дружеского внимания, любовного участия, то окончательно, навеки потеряет свою связь с миром.

Останется лишь одинокий путь в железную цитадель одиночества. Одна нить из двух была давным-давно разорвана.
Другая должна остаться.

Любой ценой.

[Leo-ranger]

Blind Love

 

Его взгляд загорается с новой надеждой и кажется Альберт бросится тебе в ноги и начнет целовать их прямо сейчас, однако мгновение спустя корпорат возвращает себе самоконтроль и просто со светлой улыбкой благодарит тебя, с новым энтузиазмом принимается за ужин, словно после твоих слов к нему вернулся аппетит человека, который нормально не ел уже неделю с лишним.

 

Остаток вечера прошел достаточно бодро. Альберт проявлял к тебе достаточно много внимания и рассказывал не столь печальные истории и анекдоты, например как на корпоративе они перевернули бочку с нефтью и едва не сожгли кабинет своего коллеги. В мужчине будто появилась новая воля к жизни благодаря тому что ты дала ему надежду не лишиться обоих коленных чашечек, если не жизни, что действительно было неплохим мотиватором хорошего настроения.

 

Наконец, вечер подошел к концу, плата за еду и бутылку вина - записана на счет Сойера и пришла пора расставаться. По крайней мере, так думала ты, пока он, уже на улице, не заговорил вновь:

- Так... может поедем ко мне? 

[Кафкa]

Предложение Альберта не показалось ей странным, вовсе нет. Может, чуть внезапным. Они так давно не были вместе… в этом смысле, по крайней мере. Но стоило ли удивляться ему после всего, что случилось сегодня между ними? Конечно же ответ будет... отрицательным. Тепло предвкушения волнами разливалось по телу, когда она произнесла их: скромную парочку слов.

— Ну, едва ли я могу отказаться, ты так не думаешь? — улыбаясь, проговорила Рейна, и сердце забилось гораздо, гораздо чаще, чем ему полагается, о чем оперативно поспешил сообщить зеленый дисплей имплантированного в руку биомонитора.

Старые желания исполняются тогда, когда ты этого не ждёшь.
Да, она предпочитала сказать это при менее печальных условиях, если бы могла откатить время назад. Однако такие классные возможности недоступны даже в две тысячи двадцатом. Слишком уж хороши.

Не исключено, что через несколько дней выяснится, как Сойер провалился окончательно, и помощь Рейны была пустой тратой ресурсов, либо со временем история повторится, и он снова забудет о ней. Либо, что ещё хуже, сможет утащить на дно за собой. Но сейчас, в этот самый миг, девушка не чувствовала ничего, кроме бесконечного счастья.

Правильней будет даже сказать: не хотела этого, ведь на другом конце перекрестка судьбоносных решений возвышался суровый, бесстрастный судья, который вынесет ее суицидальный глупости приговор, взвесит Рейну на весах и найдёт очень легкой.

Ощущать себя влюблённой курицей очень неприятно.
А той, кто кичится своим разумом, логикой и тем, что стоит выше низменных человеческих эмоций – гаже вдвойне.

[Тaб]

& Leroy

Стиви морщится, точно смотрит на ядерный взрыв, опустошивший пустынный полигон, а не на двух амбалов, добровольно заклеймивших лбы калёным железом. Он только сейчас понимает, что ничего не знает о мусульманах кроме того, что они предпочитают свиньям коров. Он чувствует, как тревога расползается в груди, точно куча паучков, заползших под кожу, и машинально оглядывается, ища пути к отступлению, но видишь лишь улочки; узкие и беспредельно пустые. Слишком ранний час, чтобы надеяться на помощь; ночные гуляки расползаются по домам, белые воротнички только продирают глаза; побеги Стиви — пуля настигнет его быстрее, чем он примет ислам…

— Стиви Стоукс, — отвечает он, чуть улыбнувшись, когда чувствует, что пауза стала слишком длинной. — Рад встрече с праведными людьми. В Найт-сити вы…. мы большая редкость, — и Стиви протягивает арабу потную ладонь, надеясь, что он не сочтёт это за оскорбление, и не станет слишком пристально всматриваться в глаза собеседника.

— Вижу, ты ещё молод, неопытен и нервничаешь, — с улыбкой говорит один из амбалов и похлопывает Стиви по плечу. Тому вспоминается как однажды он видел фильм, который начинался схожим образом и для молодого и неопытного там все закончилось весьма интересно. — Но не волнуйся, брат, главное что в тебе есть желание отвергнуть жизнь грешника ради того, чтобы увидеть мудрость Аллаха и направить свои силы против тех, кто управляет заблудшими людьми, словно пастух — овцами. Так сказал Пророк, когда до его ушей дошли слухи о твоем желании уничтожить BioTech, — с блаженной улыбкой моджахед приобнимает Стиви за плечи, словно ты действительно был его братом, а второй исламист подхватывает за ним.
 
— Этой ночью пророк услышал о тебе. Стиви, и теперь он хочет лично лицезреть тебя, и если пред ликом Пророка, что проводник Воли Его, ты окажешься достойным — предложить стать одним из нас.

Стиви всё ещё улыбается, едва сдерживаясь от того, чтобы не начать нервно хихикать, а то и открыто дать дёру. Он помнил, что у лица-с-обложки был план получше концерта, но уничтожение BioTech… Он либо лишится головы, когда фанатики поймут, что к чему, либо станет ещё одним наивным идиотом, изрешечённым пулями корпоративным псов. Оба варианта были одинаково паршивы, Стиви оставались лишь прикинуть, какой из них будет наименее болезненным и наиболее эффектным; хотя одно почти наверняка исключало другое.
 
— Слава Пророку, — говорит Стиви с хрипотцой в голосе, будто только что испытал лучший в мире оргазм, и кланяется, чуть прикрыв глаза. — Если Он сочтёт меня достойным — это будет величайшая честь. Если нет… — Стиви задирает голову, будто готов принять смертный приговор хоть сейчас, — я готов на всё, лишь бы искупить былые прегрешения.

— Твоё рвение похвально, брат, уверен, Пророк оценит его по достоинству. А теперь идем, мы проведем тебя в наш храм, — благожелательно говорит второй амбал и ведет Стиви куда-то, пока первый держится в паре шагов позади, то и дело подозрительно озираясь. Дорога предстояла неблизкая, если то что сказала фиксер было правдой, от Нортсайда до Боевой Зоны было достаточно далеко. И судя по лицам исламистов, которые сменились с доброжелательных и добродушных на строгие и серьезные, на увеселительные разговоры они настроены не были
 

***

По ощущениям прошло часа два прежде чем вы достигли нужного места. Только увидев двухэтажное здание с заколоченными окнами Стиви вспоминает, что видел его — давно, во времена его детства, это был дешевый клуб под названием «Грязныое дно», где частенько зависали всякие хромеры. Но тогда и район этот был благоприятней, да и чокнутых фанатиков-исламистов вокруг не было.
Стиви останавливают перед металлической дверью и стоящие перед ней двое охранников синхронно бросают через сжатые зубы: «Разоружайся».

Стиви это не нравится. @#$%&ц как не нравится, если быть совсем откровенным. Скорее всего такое никому не понравится, кроме совсем конченых фанатиков, готовых резать чужие головы за Аллаха, ровно как и расставаться со своими собственными. Стиви никогда не воспринимал религию всерьёз, в XXI веке она походила на старую шутку, над которой никто не смеётся кроме самого шутника. Она ещё пыталась взять своё, но была неизбежно оттиснута на задворки общества хромированными богами нового тысячелетия. Стала забавой для отбросов и маргиналов, но они были забавными, совсем другое дело — неистовые фанатики; вот эти самые, стоящие рядом со Стиви, и за железной дверью, которая так и выпаливает ему в лицо одним своим видом: оставь надежду, если по какой-то нелепой причине она у тебя ещё осталась.
 
Стиви ёжится, то ли от осенней прохлады, то ли от осознания тотальной беззащитности перед лицом беспредельного безумия. Он думает о том, чтобы выхватить гитару, и прочертить в воздухе дугу, вспоров фанатикам глотки, и залив кровью всё вокруг, но эта мысль тонет, так же быстро, как и появляется. Тонет в страхе, единственном верном друге, что не оставляет Стиви ни днём ни ночью. Он кивает дуболомам, всё ещё пытаясь улыбаться, но улыбочка выходит больно пугливой. Потом снимает чехол со спины, медленно расстёгивает молнию…. Срань Господня, видел бы Гидеон, во что Стиви вляпался; он бы рассмеялся, наверняка рассмеялся, а потом похлопал бы его по плечу, оставив наедине с @#$%ецом. Стиви достаёт чёрную гитару, и её лезвие, заляпанное кровью блестит в свете последних неоновых ламп. Он кладёт её на холодную землю, и уже думает сказать «всё», как… вспоминает про тяжёлый ствол.

Стиви мнётся, в голове проносится шальная мыслишка — запрятать ствол на крайний случай. Но это слишком рисково, чёрт подери. Скорее всего, они будут шманать Стиви, и если найдут пушку — засунут её в жопу так глубоко, что достать её получится только через глотку. И то посмертно. Стиви снова улыбается, и издаёт невнятный звук, подняв брови, точно вспомнил что-то охренеть какое важное и неожиданное. Потом достаёт ствол, держит его в руке, безмолвно морщит лоб, будто говоря «тяжёлый, сука» и бросает рядом с гитарой. Ствол звенит, падая на землю, и поднимает пыль.
— Теперь точно всё.

Охранники кивают и открывают вам дверь. Один сопровождающий проходит первым, второй пропускает Стиви внутрь. Они оказываются в небольшом помещении, которое могло бы быть ресепшном отеля или приемной в какой-нибудь конторе. За стойкой сидит девушка в строгом костюме, голова которая укрыта от взоров мужчин хиджабом. Кроме неё здесь сейчас никого нет, но на противоположном конце комнаты, за деревянной дверью, слышатся приглушенные звуки музыки. Девушка за стойкой опускает взгляд, когда вы заходите, а Стиви легонько подталкивают к боковой дверце. За ней оказывается ничем не освещенная лестница наверх. Стиви поднимается, ориентируясь на ощупь и осторожные предупреждения сопровождающего тебя исламиста. Наконец, перед ними ещё одна дверь.
 
Член культа открывает её. Рокербой делает шаг за порог и оказывается в большом помещении, наполненном музыкой на восточный мотив. Он стоит на балкончике, отходящем от стен со всех сторон, который возвышает их над первым уровнем комнаты, где на танцполе словно в трансе двигались несколько десятков тел: как мужских, так и женских. Большинство из них были полностью одеты, лишь некоторые девушки терлись о мужчин практически оголенными телами, прикрытыми лишь парой лоскутов ткани. Но даже их головы были прикрыты хиджабом. Одна из этих девушек на глазах рокербоя заводит танцующего в маленькую черную кабинку, закрытую от взора остальных в клубе.
 
От одного из краев балкона на котором сейчас стоял Стиви, глядевший на происходящее внизу, вверх отходит лесенка, заканчивающаяся у абсолютно черного и непроницаемого стеклянного куба размером с небольшую комнату, который подвешен под потолком на тросах. Именно туда указал сопровождающий-исламист.

— Подойди к нижней ступени и пади пред ней на колени. Пророк сам выйдет и встретит тебя, когда пожелает того, а до тех пор не смей вставать.
 

https://youtu.be/V3ODDwepjEs

Стиви едва сдерживает бурлящий в груди смех. Он только сейчас понимает, что фанатики тоже проапрейдились. Они не были реликтами прошлых времён, что прячутся от хрома по тёмным закоулкам, и шипят, стоит неоновому свет упасть подле них. Они были людьми своего времени, такими же безумными, такими же стильными. Стиви давит смех, представляя, как они режут неверным головы, сжигают заживо их жён и детей, а потом возносят хвалу Аллаху; и всё же, едва уловимая улыбка выползает на его лицо; форма меняется, содержание остаётся прежним.
 
 
Стиви кладёт правую ногу на пол балкона, проверяя, не обвалится ли он, стоит ему встать всем весом; не грёбанная ли это ловушка, подстроенная одним из бесконечного легиона его вымышленных врагов. Пол скрипит, но немного, совсем немного, скорее маня, чем отталкивая. Стиви кивает исламисту, всё так же без слов, будто боится, что стоит открыть рот, как оттуда ненароком выползет оскорбительная эманация его искорёженного нутра, что, в былые дни выплёскивалась на бумагу и изливалось на обдолбанную толпу у сцены. Теперь она просто бурлит, отравляя его, точно яд, пущенный по вене.
Стиви шагает к ступеням, уже смелее, расставив руки в стороны, не потому что ему нужно балансировать, а потому что так, со своими волосами и вечно измученным лицо, он похож на величайшую суперзвезду во вселенной, умершую две с лишним тысячи лет назад. Он глядит вниз, а они всё пляшут, экстатически, оторвавшись от земного мира дальше, чем самый распрекрасный астронавт. Пожалуй, им даже не нужны наркотики — тольковера, и то не всем, хватит одного, чтобы массовый психоз стал властвовать над толпой. Они, быть может, даже не понимают, во что вляпались; но какая, к чёрту разница? Всех ждёт один конец, одинаково неприглядный.

Стиви застывает на месте, взирая на иссиня-чёрный куб, он будто поглощает весь свет вокруг, словно чёрная дыра из старого палпа и комиксов. Огромная всепожирающая яма, которая заберёт всё светлое, что у тебя осталось, чтобы стать больше Они все хотят стать больше, разве нет? Подходы всегда разные, но смысл, смысл остаётся прежним; а некоторые этого даже не скрывают, в открытую выпячивая бессмертные символы. Стиви качает головой, слишком много мыслей, они сами собой лезут в голову, когда становится страшно. Слишком страшно. Он воздевает руки к небесам, беззвучно шепча тарабарщину одними губами, и резко падает на колени у подножия лестницы в небо. Пол скрипит, но немного, скорее маня, чем пугая.

Стиви стоит на коленях уже минут пять. Ноги, и без того нывшие от бесконечной ходьбы, протестуют новыми вспышками боли, но он играет свою роль благоговеющего фанатика до конца. Пол жесткий, холодный, неприятный, прямо как взгляды сопровождающих, которые теперь даже не делают вида, что настроены благодушно. Там, внизу, одурманенные верой и веществами люди продолжают биться в своем религиозном экстазе, искренне веруя, что приближаются к своему Пророку с каждой минутой. Но Стиви понимает, что их Пророк никогда не позволит никому встать рядом и никогда не снизойдет до своей паствы.
 
Стиви стоит на коленях уже минут десять. Сменяется очередной трек, но тем кто сейчас отдыхает внизу, пока он пытается не шипеть от боли, плевать на то что звучит у них в ушах, они танцуют в ритм своих фанатично бьющихся сердец. Пол под ногами холодный, неприятный, но воздух горяч и Стиви уже с трудом дышится. Усталость тяжко наваливается на плечи и он едва не падает на четвереньки, но играет свою роль благоговеющего фанатика до конца. Терпение — одна из благодетелей, и Пророк, видимо, проверял рокера на его наличие.
 
Стиви стоит на коленях уже минут двадцать. Наконец, сверху льется яркий свет, но прежде чем он смотрит ему приказывают опустить голову. Стиви слышит чьи-то легкие шаги, так как внизу все вмиг стихает. Стиви видит подол халата, щуплые загорелы ноги в сандалиях и слышит мягкий голос, который, против его ожиданий, не звучал старческим.

— Назови имя своего Пророка, юноша, — просит голос.
 

https://youtu.be/6g2-_72W4zs

Стиви замирает, закрыв глаза. Он был бы рад выпалить имя пророка, как неистовый фанатик, горящий жаждой посвятить свою жизнь Ему. Он был бы рад прошептать его имя, точно одну из самых сакральных тайн этой грешной вселенной, что недостоин услышать никто из неверных, не принявших Его в своём сердце. Он был бы рад пробормотать его дрожащим голосом, как новоявленный посвящённый, ещё не осознавший в полной мере, на какую дорожку встал. Стиви хватило бы фантазии, но многое, если бы он помнил чёртово имя.
 
 
Стиви ощущает, как пот прожигает дыры на обветрившейся коже. Он чувствует, как ноги немеют, точно у парализованного ветерана войны, закованного в металлической экзоскелет. Он понимает, что разум опустошился, точно ампула с ядом, дарящим экстаз, и если сейчас его жизнь возьмут, точно плату, или оборвут в наказание — пожалуй, ему будет плевать; он — всего лишь высохшая оболочка, настоящий Стиви где-то далеко, там где играет музыка небесных сфер, в которой скрыты все имена Аллаха, и верных ему.

Стиви тонет. Он тонет в физической боли, пожирающей тело живьём. Он тонет в пустоте своего сознания, лишённого мыслей и интерпретаций окружающей реальности. Он тонет во времени, что тянется между вопросом, и ответом, который, быть может, не прозвучит никогда. Стиви чувствует, как кислорода становится всё меньше. Он знает, что отдаляется не только от своей миссии, но и от жизни, как таковой. Он понимает, что всё кончено, но… В последнюю секунду, собственный разум протягивает ему руку.
 
Стиви вспоминает. Он сам не знает, откуда, когда, и как, но понимает, что имя осталось в памяти. Оно не было слишком мудрёным, или таинственным, им до сих пор называли детей, кафе и собак. Оно было просто ещё одним словом, понятием, затерявшимся в глубинах сознание, но теперь ему предстояло всплыть. Стиви открывает глаза, вдыхая полной грудью воздух, пропахший потом и благовониями. Он больше не думает, о том, как произнесёт имя, просто даёт всему идти своим чередом.
— Мухаммед, величайший из величайших, чьи ноги ступали по песку.

Стиви чувствует как чьи-то нежные руки ложатся ему на плечи. Кто-то мягко, по-отечески, гладит его по голове, приобнимает, а потом одним легким движением поднимает на ноги. Колени Стиви едва не подкашиваются, но руки держат крепко до тех пор, пока он сам не становится твердо. И тогда голос все столь же мягко просит до сих пор почтенно склонившего голову Стиви:
— Так подними же глаза и посмотри на своего Пророка.
 
Стиви послушно поднимает свой взор. Он сам до конца не был уверен, что ожидал увидеть — статного великана с головой христианина в одной руке и Кораном в другой, или щуплого старика-мудреца, ведущего бесконечные проповеди, но Мухаммед не был ни тем, ни другим. Пожалуй, поменяй он одежду муллы на более простой наряд и этого смуглого мужчину с приятным, но не особо впечатляющим лицом можно было принять за простого жителя Найт Сити, если бы не одна любопытная деталь — его левый глаз был заменен такой же звездой, какая была выжжена у всех членов этого культа, что Стиви видел, только эта звезда была металлической и в самом её центре было маленькое отверстие, внутри которого что-то светилось красным, как глаз Терминатора из фильма ушедшей эпохи. По правую для смотрящего сторону от звезды в череп так же был вставлен металлический полумесяц, завершая символ Ислама. В остальном же этот щуплый мужчина лет тридцати не имел никаких действительно божественных черт. И все же нечто в его мимике, движениях, добродушной улыбке и мягком баритоне было располагающим.
 
Стиви потупливает взгляд, понимая что рассматривает Пророка неприлично долго, но тот продолжает улыбаться.

— Быть может не то, что ты ожидал увидеть, но неисповедимы пути Всевышнего, — замечает Мухаммед и продолжает, уже серьезнее. — А теперь скажи мне, Стиви Стоукс. Чем ты готов пожертвовать ради выполнения той миссии, что Аллах возложил на твои плечи и на плечи твоих братьев и сестер по вере: уничтожит все то зло, что извратило этот город и его жителей?

Стиви не верит ни единому его слову. Он слишком хорошо знает уловки ублюдков, что наслаждаются всеобъемлющей властью над другими, точно сомой. Они дарят то самое чувство, которого так не хватает многим в этом городе одиноких сердец. Они дарят внимание, не человека, но бога, спустившегося с небес на землю, и положившего руку тебе не плечо. Стиви знает и том, что они всегда просят в ответ самое ценное. Они простирают свои длани, и сжимают в них сердце десятков, сотен, тысяч людей, которые готовы на всё, чтобы больше не чувствовать одиночества, чтобы ощутить себя особенными, награждёнными за годы страданий, лишений и слёз. Они никогда не понимают, не находят в себе сил признаться, слезть с этой иглы, пока не раздают себя целиком: деньги, семья, сердце почки, в конце концов, остаётся лишь всеобъемлющая скорбь…
 
Стиви был бы рад обмануться, но он замечает, что ненависть — лишь одна сторона монеты. Он видит и вторую, она лишь мелькает, мерцая на свету, и прячась от сознания. Он был бы не первым, кто позволил себе её не заметить, увериться в твёрдости намерений и селе духа. Стиви не такой, он признаётся, самому себе, как судье, выносящему приговор. Он признаётся, что пророк влечёт, точно давно забытый отец, что утешит, избавив от боли, и даст цель в этой жизни — лучик света в беспредельной темноте. Он располагает, теплом и улыбкой, жестами, взглядами, порядком слов, ударениями в нужных местах; он или же истинный пророк, дающий шанс на искупление, или же…. Нет, нет, он всего лишь змей, чей яд — дурман, которым сочится каждое слово. Стиви ему не поддастся, ни за что, но он будет честен, честен с самим собой до последнего вздоха.

Стиви делает глубокий вдох, чтобы очистить разум от морока. Он даёт образам пронестись в голове, ища ответ на вопрос. Он, и вправду, думает, что бы сумел отдать ради смысла. Стиви пожертвовал бы друзьями, с которыми прошёл столь долгий путь, лишь из-за того, что не чувствует к ним былого тепла? Он бы отдал музыку, что, столько лет была его страстью, смыслом жизни, и Богом? Он бы отдал свою новую цель, ради которой пришёл сюда, или лишь сделал вид, что ради неё? Стиви не знаёт, всё это пустое, бессмысленная рефлексия, от которой не будет толку, когда наступит роковой момент, порочная необходимость принять решение, когда даже отказ становится выбором. Но он может солгать. Как и всегда, если истина слишком страшна.
 
— Отринув былую жизнь, я готов пожертвовать её целиком, — Стиви смотрит пророку в глаза. В настоящий. И во второй тоже. — Она тяготит меня, словно груз, прикованный к ногам. — его голос твёрд, и в нём нет сомнений. — Старые друзья, склоняющие меня вернуться во грех. Деньги и вещи, заработанные бесчестным трудом. Сама моя жизнь, если не сумею искупить былое, не расставшись с ней. — а вот это, пожалуй, было лишним. Стиви осознаёт это слишком поздно, и едва удерживается от того, чтобы не прикусить язык. Он любит вживаться в роли, и иногда, иногда это выходит ему боком…

Стиви ожидает что пророк прямо сейчас выхватит кинжал и вонзит ему в сердце, как жертвоприношение своему богу. Или даже не станет тратиться на подобные мелочи и прикажет одному из своих прихвостней сделать то же самое. Не то чтобы Стиви было сильно страшно — он знал чем все может закончится когда перешагнул через порог этого клуба. Но все же Стиви был человеком, а умирать хотелось только человеку, который отчаялся окончательно.
 
Стиви ждет что пророк сейчас увидит сквозь актерскую игру и его мерцающий красным глаз пронзит пелену лжи, и тогда рокера все равно ждет бесславная смерть. Но нет, Мухаммед стоит и смотрит на него со все той же мягкой улыбкой. Протягивает руку, кладет на плечо и мягко подталкивает к перилам, разворачивает к толпе, а сам становится рядом.

— Дети мои! Сегодня у вас появился новый брат, что разделяет наши с вами взгляды и как и мы все, готов пожертвовать своей жизнью во имя благой цели: спасения этой сгнившей Земли! — снизу раздаются радостные возгласы, и Стиви хотелось бы верить так же, как верят они, но он слишком хорошо знает уловки ублюдков, что наслаждаются властью над другими. Знает, какой это все откровенный ###деж, каким бы правдоподобным он ни звучал. — И как и все мы, он должен сделать первый шаг и принести малую жертву, чтобы все могли знать, что он принадлежит к «Избранным Аллаха»!

Стиви хватают за руки сзади и прижимают к перилам. Мухаммед наклоняет его над ограждением и ему преподносят раскаленное клеймо. Тот медленно, на показ публике, подносит клеймо к лицу Стиви…
Стиви приходит в себя через некоторое время. Он стоит все там же, и щека пылает огнем, но уже не тем же адским пламенем, что заставляло его вопить от боли и извиваться мгновения назад. Руки рокербоя отпускают и он, пошатываясь, становится прямо, лишь чтобы миг спустя встретиться с карим глазом Пророка.

— Добро пожаловать, сын мой.

[Leo-ranger]

Love has no past time

(Нетраннер #2)

 

Машина тормозит перед не самым престижным комплексом апартаментов и, как истинный джентельмен, Альберт открывает дверь и помогает выйти из машины. Вы заходите в чистый и аккуратный, но темный подъезд. Сойер бурчит себе под нос что-то про перегоревшие лампочки и электрика и вызывает лифт. На несколько мгновений в полутьме повисает неловкое молчание, прерванное лишь неожиданно громким "тиньк!" лифта. Вы заходите внутрь и Альберт нажимает на кнопку. Если не считать треснувшего зеркала, здесь тоже выглядело как полагается жилью в столь недешевом месте - чисто, убрано, аккуратно, с номером диспетчера на стенке лифта в случае аварии.

 

Все происходит словно взрыв. Он прижимает тебя к стене, ты обхватываешь его ногами. Чужие губы с жаром впиваются в твои, чужой влажный и горячий язык хозяйничает в твоем рту, твои ногти впиваются в кожу на чужой шее, чужие руки трогают тебя во всех нужных местах, сердце отбивает бешеный ритм в груди и уже кажется, что до квартиры вы не доберетесь, начав трахаться прямо тут...

С громким "тиньк!" двери лифта открываются.

 

Тяжело дыша, Альберт трясущимися руками шарит по карманам в поисках ключа и наконец вытаскивает его на тусклый свет лампы, а следом, из другого кармана - два ярко-синих леденца. Корпорат игриво улыбается:

- Хранил их для специального случая. Эта хрень - самое лучшее, что я пробовал, лучше кокаина и мета, такого кайфа я в жизни не чувствовал, поверь. Попробуем под этим? - он подмигивает.

[Gonchar]

Филиппа провела рукой по перекинутому через грудь ремню винтовки, щелчками по дужке очков сменяя их режим на термограф, превращая мир в набор из тепловых фигур и холодных провалов. Когда-то сгоревшая квартира с оплавленными металлическими стенами стала наблюдательным пунктом для соло и сейчас напоминала голубую бездну, так и норовящую её обхватить.

Но Ласке не были свойственны философские размышления и экзистенциальные переживания. Было поле боя - были фигуры. Никаких лишних чувств и метафор. Запрыгнув на поплывший от температуры подоконник, женщина зацепилась руками за металлический водосток и бесшумно заскользила вниз, срезая улицу и прячась в тенях. 

Она собиралась проследить за громилами с дробовиками. Они могли быть курьерами или вести к какой-то наблюдательной точке, расположенной в отдалении от основной базы. Для безопасности и успешности операции это было важнее, чем гнаться за неясным призраком, который мог быть просто обманом зрения. 

Лишние эмоции были помехой в её деле и она не собиралась им поддаваться.

[Leo-ranger]

Silence, dead if the night
(Соло)

Ты работаешь как профессионал - держишься наименее подозрительных мест, передаигаешься короткими перебежками от укрытия к укрытию, меняешь расстояние до целей, всегда держа их в поле зрения, и в результате громилы, постоянно озирающиеся и держащие дробовики наготове, тебя не замечают.

Они петляют по засранным улицам Боевой Зоны, одним видом отпугивая немногочисленных жителей этого района. На их - и твою заодно - удачу ни одного агрессивного жителя самой опасной части города здесь не было, что можно было назвать даже удивительным. Но они все равно не выпускают дробовики. На всякий случай. Ты держишь руку на кобуре с пистолетом. На всякий случай.

Они проходят через сетчатое ограждение здания старого завода, трубы которого давно проржавели, калитка поломана, а кладка подрушилась. На входе стояло еще два исламиста, которые встретили своих братьев кивком, после чего те направились внутрь.

Ты легко перемахиваешь через изгородь, и пригнувшись подбегаешь к боковой стене, останавливаясь у окна. Прислушиваешься, осторожно выглядываешься - в цехе находилось трое человек с учетом только что зашедших. Двое стояли на противоположном конце и метали ножи, второй же сидел на пластиковом табурете спиной к окну буквально в метре и мирно похрапывал, периодически сжимая в руках штурмовую винтовку.

Ты приглядываешься еще лишь на мгновение, и не зря - натренированный анализировать самые мелкие детали глаз двадцать четвре на семь глаз подмечает тонкие линии на полу, смыкающиеся в квадрат как раз там, где сидел исламист. Это могло быть нажимной плитой, люком или чем-то похожим, но оно было достаточно хорошо сокрыто чтобы обычный человек, не знающий о существовании этого квадрата точно его не заметил.

[Leo-ranger]

The Scheming Seven

 

Вы сидите в комнате заброшенного дома. Наверное когда-то это была гостиная, но ужасы Боевой Зоны превратили помещение в комнату со столом, стульями и чьим-то трупом в углу, не больше и не меньше. До встречи в "Ложе" остается пять часов.

 

Фрэнсис говорит, что ему нет дело до ваших методов - информацию, которая продвинет расследование вперед должна быть добыта любой ценой, пусть отсутствие вооруженного конфликта и предпочтительно. Сам он, разумеется, внутрь идти не собирается.

 

Майами сидит в не самом лучшем настроении, раскуривая уже вторую пачку сигарет и периодически огрызаясь на более зашуганного чем обычно Миду. Начальство устроило ей разнос за ночной репортаж, который "раскрыли" конкуренты, от его рейтинги WNS просели. А это означало, что и доверия к Мэй теперь было меньше.

 

Филиппа рассказывает про свою разведку, про то как проникла на охраняемый  исламистами завод в квартале от основной базы, и про найденный лаз, который оканчивается лестницей и люком в воистину роскошные апартаменты, охранники которых не заметили Соло разве что чудом. 

 

Стиви раздраженно почесывает выжженный на левой щеке символ культа и рассказывает остальным об увиденном там. Но Стиви лишь пил, танцевал и занимался сексом с мусульманскими проститутками которых называли "гуриями" в специальных черных кабинках, а потому он рассказал не так много полезно: если не считать того что он видел двери ведущие куда-то ещё на первом этаже и балконе, но они были охраняемы не самого доброго вида парнями.

 

Мэзэру сидит и скучает, так как большая часть услышанного мало на него влияла и никак не касалось нетраннинга. Про хоромы, балкон и танцпол он знал и так, а потому рассказанное рокербоем ему было неинтересно вдвойне.

 

Тесса выглядит несколько рассеянной. Встреча с братом, которому пришлось уходить раньше чем они закончили разговор, сильно... удивила фиксера. Благо, теперь у неё есть номер телефона младшего, так что с ним можно будет связаться в свободное от поисков наркоты время.

 

Уинстон же наоборот, крайне сосредоточен, разбирая и заново собирая свою медицинскую сумку. Уверенность в том, что их веселая группа борцов за благополучие Найт Сити ввяжется сегодня в передрягу не покидало доктора и тот хотел быть максимально готовым к любым опасностям, что могут их ждать впереди, пока эти опасности имели влияние на человеческий организм.

 

Рейна... а где Рейна, черт её побери?

 

 

 

До встречи оставалось пять часов. Пришло время придумать план того, как вы в ней поучаствуете

[Кафкa]

Лишь этот час. Это мгновение.
Больше для Рейны не было ничего важного во всём проклятом Найт Сити.

Амбиции угасли. Мечты о мести куда-то ушли. Осталось только горячее желание, обжигающее сердце, как плавильный горн. И сладкое чувство, вызванное знанием одной-единственной вещи: он рядом. Всё снова стало правильным – таким, каким должно было быть изначально. Рейна не думала о том, кто установил критерии «правильного» в её жизни, и что не встреться они с Альбертом однажды, ничего бы этого сейчас не происходило.

Потому что теперь ей наплевать на всё.
Пускай Андервуд и его прихвостни, к которым она до недавнего времени сама с удовольствием себя причисляла, катятся ко всем чертям. Пусть «Ложе Пророка» взорвет весь город в очистительном огне. Без разницы, если «Вознесение» убьёт ещё хоть сто, хоть тысячу, да пусть даже миллион очередных безликих неудачников, BioTech разорится с оглушительным скандалом, а члены ее команды по расследованию попадут в смертельную передрягу, лишившись таланта Рейны.

Да. Даже медтех, парень неплохой, в общем-то.
Нетраннер почти сошла с ума.

Сейчас она хотела только одного, одного-единственного человека из всех семи миллионов, прозябающих на закованной в непробиваемую стальную броню прогресса планете, и это желание готово было исполниться прямо сейчас. Оставалось лишь протянуть руку, дать согласие, сорвать плод. И она это сделала, пылая всей натурой, как уголь со смолой в загаженной котельной.

Разумеется, когда Альберт в кабине лифта притянул её к себе, Рейна поддалась со всем безумием страсти. Она удивлялась, почему лифт вообще едет так неприлично медленно. Быть может, время просто замерло?.. Разумеется, когда корпорат предложил ей привлекательные, ярко-синие таблетки неясного происхождения, обещая адское удовольствие, которое они оба получат, если совместить секс с химией, Рейна ответила ту единственную парочку слов, которые, с визгом циркулярной пилы, требовало выразить её сердце.

— Для тебя – всё, что угодно, — нежным, ощутимо дрожащим от возбуждения тоном прошептала девушка, — отметим наше воссоединение самым ярким способом из доступных, — и громко рассмеялась, как напившийся какой-то тошнотворной дряни бустер, заблудившийся в запутанных переулках Боевой Зоны.

Где-то далеко-далеко, на самом краю опустошенного, разорванного бурей эмоций, но некогда почти совершенного круга рационального подхода к жизни, настойчивый голос подсказывал Рейне, что сейчас она поступает ещё глупее, чем тогда, когда отдала свой аванс Альберту. Ещё глупее, чем когда провалилась в одном старом сетевом деле, растеряв все заработанное с большим трудом. Ещё глупее, чем когда вообще родилась на этот свет. Но ей было совершенно похрен. К тому же… разве может Альберт предложить что-то по-настоящему опасное?

Ведь они любят друг друга, не правда ли?!
Поэтому Рейна, нисколько не сомневаясь, проглотила химию, предложенную возлюбленным. Прошла лишь доля секунды, и тогда… тогда мир стал иным. Чувства, восприятие окружающего пространства, ощущения, похоть – всё взлетело ввысь, градус желания подскочил раз в пять, рискуя пробить шкалу термометра, осколки которого с пронзительным, жалобным звоном разлетятся по разным углам коридора этих средненьких – по меркам корпоративного района – апартаментов. Приятный пульсирующий ритм стучал в висках отбойным конвейерным молотом. Эйфория казалась абсолютно безграничной. Рейна стала воздухом из системы кондиционирования, она чувствовала его покалывание каждой клеточкой своей кожи, она стала неоном, что сиял за окнами ярче звезд, она чувствовала, что одежда теперь слишком тесна, душит и давит, и Рейна с нетерпением ждала момента, когда будет удобно избавиться от неё.

Впрочем…
Почему не сейчас?

Альберт и Рейна вломились в квартиру, дверь в которую корпорат еле-еле открыл дико трясущимися – как у древнего старика – руками, хотя положение Рейны в этом плане было немногим лучше, честно говоря. Врубив какой-то агрессивный синти-рок, они бросились на кровать, стаскивая, практически срывая одежду друг с друга, сливаясь в глубоких, совершенно бесстыдных поцелуях, и Рейна знала, что никогда в жизни, вплоть до нынешнего утра, не испытывала такого фантастического удовольствия. Минуло несколько минут, сотканных из сладко-острой, незабываемой боли. И затем, в момент кульминации, когда Рейна, усевшись сверху на Альберта в позе наездницы, достигла вершины оргазма, тихо постанывая от восторга, одновременно с дьявольским наслаждением девушка ощутила... острое покалывание в груди.

А потом…
Потом их сердца остановились.
И всё закончилось.

Спустя какое-то время музыка по-прежнему играла в апартаментах корпората – правда, уже гораздо более тихая, а два тела, лежавшие на кровати, навечно сошлись в последней, фундаментальной, окончательной страсти. Стоит заметить, что Рейна в конце концов всё-таки смогла исполнить свою давнюю мечту о возвышении.

Правда, не совсем в том смысле, каком ожидала.

https://youtu.be/I7WBq5kLnag