[Leo-ranger]

Prologue: The Slamming

[Тaб]

Стиви выглядит препаршиво, ещё хуже, чем в обычные деньки. Он походит на чёртового Иисуса, едва снятого с креста, вот только никакой святости в Стиви близко нет. Он тупо смотрит в никуда, изредка касаясь выжженной метки на правой щеке, что болит и чешется одновременно — мерзкое сочетание. Стиви не знает, стоит ли столь сомнительное дело такого риска и жертв, но поздно прыгать с поезда, несущегося на полной скорости. Он мог бы спрыгнуть ещё пару часов назад, но решил остаться, сам, по своей воле. Стиви выпускает воздух сквозь плотно сжатые губы, безучастно глядя на коллег. Сейчас толку от него немного, тактику стоит оставить тем, кто умеет думать. Впрочем, есть одна деталь…

Стиви запускает руку в карман кожаной куртки, что-то шуршит. Он нащупывает прозрачный пакет с ярко-синими таблетками, что забрал у мёртвого грабители. Они похожи на конфеты, ярмарочные леденцы, но, отчего-то Стиви не спешит брать их в рот. Внутри зреет подозрение, и он не успокоится, пока его не развеет — или наоборот, не убедится в худшем. Стиви видел такие же таблетки в кабинке мусульманских шлюх. Он даже разглядел название, написанное на бумажке небрежной рукой. Оно напоминает о неуёмном пафосе дизайнерского дерьма — «Вознесение», всего одна доза, и вот он — рай.

Стиви подсаживается к Бордо, одним ловким прыжком сорвавшись с насиженного места. Он щёлкает пальцами, чтобы отвлечь доктора-варщика от возни с сумкой, потом протягивает Бордо пакетик с яркими таблетками. Стиви лыбится, приметив взгляд врача. Он смотрит на Стиви так, будто тот предлагает ему закинуться, но Стиви просто рождён, чтобы обламывать.

— Нет, — говорит Стиви, смеясь и качая сальной головой, — ты нам нужен в добром здравии, — его волосы, мокрые от пота, похожи на шерсть уличной псины, не знавшей, что такое душ. — Эту дрянь я снял с трупа на улице, — Стиви становится серьёзней, голос — твёрже, улыбка сползает с лица, — но она выглядит в точности, как херня, которую я видел на базе муслимов. «Вознесение», они раскладывают её в кабинках для траха. Причём под охраной, так что свиснуть — не вариант. Ну и по-моему это нехило намекает, что они не хотят увидеть наркоту на улицах. Так что ты это — проверь, как будет время.

[Лакич]

Так что ты это — проверь, как будет время.

 

Как раз ради такого случая он купил новенький анализатор наркотиков, взамен того, что разобрали за запчасти панки год назад во время его отсутствия. Люди были крайне ублюдошными существами, особенно те, кто жил на Улице: и когда дело доходило до возможности подразаботать лишние пару евробаксов, то отвертка и инструмент — это первое, что шло в ход.

— Это уже интересней, — заговорил Бордо, — спасибо, — его голос становится серьезней, — имам.

Если это и шутка, то она не удалась.

 

Как обычно, впрочем.

 

Мистер Уинстон Бордо извлек из своей сумки причудливое устройство, чем то отдаленно напоминающее кибердеку нетраннеров: только кибердеки не умеют анализировать наркотики, выявляю химическую формулу всевозможной дряни, а эта штучка — умела. Медтех достал одну из таблеток, разломал ее на две части и закинул в склянку, разбавив неизвестным остальным раствором. Спустя мгновение колба была помещен в специальное отделение сканера: техника едва слышно загудела, печатая причудливый набор символов, понятный только Бордо.

Тот только присвистнул.

— Эта достаточно убойная штука, ха. Выкрутит твои настройки до предела, будешь ловким, быстрым, на адреналине, на стиле, как настоящий праведник. И тебе будет хорошо, даже лучше, чем от моей дряни. Правда твой мозг такой нагрузки не выдержит. И сердце, кстати, тоже не выдержит приключений, которые ты обрушишь на него во время действия Вознесения. Воистину, эта штучка: прямой рейс к Аллаху и сорока девственницам.

 

Тех:

"Вознесение"

 

+3 Реф и Инт; Эйфория; +3 к стан сейвам

- Нерв. дегенерация; физиологическая зависимость; проверка смерти

СЛ в производстве: 63; Время: 1д6+1 часов

[Душелов]

До встречи оставалось пять часов. Пришло время придумать план того, как вы в ней поучаствуете.

 

Мэзэру оторвался от сосредоточенного созерцания узорчатой паутины трещин, дополняющей и без того кричащую картину разрушений, на противоположной от него стены помещения, что некогда было гостиной. Он задумчиво реконструировал в своей голове возможные события, что когда-то могли произойти в этом месте и оставить подобные неизгладимые шрамы на строении, что теперь было гангреной на теле Найт Сити. В комнате вяло обсуждалась предстоящая группе задача. Нетраннер услышал от Андервуда ровно столько, сколько и ожидал от корпората: расшибитесь в лепёшку, но дайте мне то, что я хочу, ведь деньги тут у меня. Медия и фиксер не выказывали никакой заинтересованности в производящем, явно погруженные в свою собственные, несомненно важные, проблемы. Возможно, им стоило несколько пересмотреть свои приоритеты? И куда подевалась Рейна? Стиви, который побывал в давире убежища религиозных фанатиков, смог рассказать только про танцы, шлюх и наркоту, которую в данный момент и протягивал доку. Казалось, медтех и соло - единственные, кого волновало грядущее посещение логова вооруженных до зубов полоумных исламистов. Макото определенно разделял их предпочтение выбраться оттуда на своих двоих, а потому вздохнул и произнёс:

 

- Если мы собираемся через несколько часов штурмовать крепость, охраняемую армией вооруженных психов, то полагаю, что лучше делать это по предварительно составленному плану. И этот план должен быть чертовски хорош, если мы хотим выжить в процессе. В здании активная система видеонаблюдения. Если мы проберёмся через лаз, найденный соло, то засверкаем на мониторах в первой же комнате. Тоже самое с чёрным ходом - незаметное проникновение окончится в коридоре. Думаю, камеры можно отключить из комнаты охраны... или серверной, что у них там, коды деактивации системы мы получили. Проблема в том, что неизвестно её расположение. Ещё можно обесточить всё здание целиком из генераторной в подвале, но тогда поднимется шум.

 

Я смогу перехватывать контроль над камерами на нашем пути, когда подготовлюсь, но это несколько замедлит наше передвижение. Обычно я подобным не занимаюсь, но... в наших рядах кого-то не хватает, как можно заметить.

 

Мэзэру поднялся на ноги и добавил:

 

- И разумеется, всегда можно просто войти в парадный вход с пушками наперевес.

 

Нетраннер вышел из заброшенного дома на изъеденную насилием улицу Боевой Зоны и вызвал такси к соседнему дому, у дороги. На всякий случай. Поездка к супермаркету хакерского софта Сэм, предпочитающей вести бизнес в менее убийственных местах, не заняла много времени, и теперь Макото играл пальцами кибернетической руки с двумя чипами, несущими на своих микросхемах программные коды необходимых ему контроллеров - Genie и Crystal Ball'а. Вернувшись на временную базу отряда, Мэзэру уселся на прежнее место, что тёмным пятном перемен зияло на покрытом серой пылью ковре давно мёртвой гостиной. Он ждал.

Сообщение отредактировал Sоulcatcher: 30 июня 2018 - 20:54

[Тaб]

Стиви молча выслушал Бордо. Он хмурился всё сильнее с каждым словом врача-варщика, пока тот не замолк, и Стиви не остался один на один с голосами в голове. Он сразу подумал, что с таблеткам было что-то не чисто, и всё же не ожидал, что они окажутся настолько опасными; смертельно-опасными. Стиви думал, что они, как и всякая неистовая вера, промывают мозги, ослабляют волю и делают тебя покорной игрушкой в руках пророка. Однако, всё оказалось куда страшнее, слишком уж часто смерть ходит бок о бок с наслаждением, держась за руки, точно старые любовники. Оставался вопрос: был ли тот бандит послан пророком по душу дурака, сумевшего свистнуть заветные таблетки, или это очередная дурацкая случайность? Ответы так и остались зарыты в раскуроченной гитарой черепушке.

Стиви выслушал и Кота, однако, с каждым новым словом, ему хотелось всё громче выть от скуки. Они звучали слишком сложно, мудрёно и запутанно, а ведь всё можно было решить куда проще. Стиви думал смолчать и дать слово профессионалам, однако, когда вновь повисла звенящая тишина, просто не мог не высказаться.

— Слушайте, — начал он вполне серьёзным тоном, без кривляний и неуёмной иронии, — нам нужно достать одного парня, так? Того, что поставляет им наркоту, и с которым у них будет встреча, — Стиви похлопал себя по запястью, будто сейчас носил часы хоть кто-то кроме конченых придурков. — Так @#$&я нам лезть в клуб, вырубать камеры и шмалять из пушек?! Словим его на подъезде к клубу. Будем отсматривать землю вокруг с крыш, а как подвалит кто-нибудь к нужному времени — завалимся в его машину, вертолёт, или грёбанный боевой танк, и рванём с места, не дав ему выскочить. Сомневаюсь, что он станет ходить пешком, а так проблем всяко меньше, — Стиви уже было замолк, опустив взгляд, но, в последнюю секунду, вспомнил кое-что охренеть какое важное.

— @#я, они ведь так и не вернули мне гитару.

[OZYNOMANDIAS]

Сидеть, облокотившись на ребро железобетонного монстра, растущего прямо из-под сырого потрескавшегося асфальта до купола дрожащего в свете солнечных лучей небесного свода. От той дозы концентрированного никотина, которую я успела выкурить за это короткое время, можно было переложить в могилу целый табун генномодифицированных кобылиц, привыкших жрать стекловату вместо сена; мозолистые руки в одноразовых перчатках, натянутые на потную ладонь труповоза уже с десяток раз, медленно оттаскивают тела непарнокопытных, так неожиданно для местного фермера откинувших копыта, к мусорному катафалку с отправлением в один конец.

Над гниющей кучей уже стоит запах разложения, лопнувшая кожа оголяет посиневшее мясо. В толстых сплетениях мышц еще не копошатся «подвальные черви» – насекомые, знаменующие век светлого урбана, в котором получить пулю в затылок легче, чем заказать себе транзитную визу; та самая хрень, которая первой селится в вас, когда вы уже шагнули за черту и оказались по ту сторону зеркала – судя по всему, это треклятое жучье, которое теперь приходит за умершими вместо ангелов и чертей, уже отвыкло от всяких других трупов, кроме крысиных, собачьих и человеческих.

Возничий катафалка деловито разрезает плоть и достает из кучи гниющего мяса модифицированные внутренности, вроде синтетических легких и хромированного хребта. Умерший скот теперь похож на бесформенное нагромождение заготовок таксидермиста, пока труповоз насвистывает «Hello, my baby, hello, my honey», покомпактнее укладывая мертвечину в своем фургоне. Через пару минут он краем глаза замечает юную девочку, выбежавшую на прогулку из корпоративного района Гонолулу, которая наблюдает за ним с мертвенно-бледным лицом, и снисходительно ухмыляется. «Это жизнь, дочурка, — произносит он хрипло и мягко, стараясь не напугать её еще больше, — и в ней бесполезным кускам дерьма, вроде этих лошадей, ничего не светит.»

Возничий еще раз улыбается и что-то бросает девочке в качестве сувенира. Она ловит это безо всяких эмоций – без криков страха или восторга, – и медленно опускает глаза на скользкий от не отмытой крови подарок.

Подарком оказался вынутый из лошади, пропахший смертью насквозь киберглаз.

Я спокойна. Я на пределе. Я понимаю, что сейчас медленно превращаюсь в ту самую напичканную железом клячу, чей срок службы окончится первым же звонком её хозяев. И вместо отлова и двадцатикратно усиленного транквилизатора, который попросту разорвет мне сердце, они просто потянут за чеку, кольцо которой всегда сокрыто в тени их пальцев.

И тогда я приму ислам куда более радикально, чем наш малыш Стиви.

Я спокойна. Я на пределе. Я докуриваю – не сигарету, разумеется, а пачку сигарет. Меня не беспокоит ничего, ни исчезнувшая нетраннер, ни снова канувший в небытие корпорат Андервуд. Мне нужны сраные рейтинги. Та самая хрень, ради которой я готова поймать первого попавшегося доходягу, распотрошить его и обвешать значками уродов из News 54, чтобы обвинить их во всех смертных грехах, в нарушении заповедей и хрен знает в чем еще, лишь бы подняться на пару пунктов зрительского интереса.

— Мы должны сделать дело, — твердо произношу я, ломая сигарету в хромированных пальцах. — Предлагаю этим троим, — указываю на соло, фиксера и нетраннера, — отправляться внутрь через обнаруженный лаз. Мы же, во главе с нашим расчудесным Стиви, дадим здесь концерт. Концерт, который отвлечет этих овцее@#ов. Если все пройдет еще лучше, то мы переформатируем их извилины и натравим на собственных собратьев, пока наша стелс-группа будет искать то, что им нужно

Я спокойна. Я на пределе. Мне давно уже пора обратиться в TraumaTeam за медицинской помощью – или, хотя бы, проконсультироваться у психолога и затем раскроить ему башку после вопроса «Вам полегчало?», — но сейчас не об этом. Я глубоко вдыхаю, прикрываю глаза. Я пытаюсь найти точку опоры.

— И да, — я чуть улыбаюсь и обращаюсь уже к Филиппе. — Я не останусь с этим больным рокербоем, если он не собирается давать концерт. Я пойду внутрь и буду держаться позади, но я с ним не останусь. Надеюсь, мы поняли друг друга.

Я спокойна. Я на пределе. Я собираюсь влезть в самое пекло, не имея ни малейшего понятия о минимальных навыках маскировки и скрытности – что ж, за это мне и платят, верно?..

https://youtu.be/2h-okfgs_MM

[Gonchar]

Пока обсуждались планы и выводилось одно предположение за другим, Ласка пристально уделяла внимание собственному снаряжению, водрузив свою дорожную сумку на покосившийся от ржавчины стол, который жалобно похрустывал от любого резкого движения.

Перебирая в руках магазины своей винтовки, Филиппа мысленно считала, прикидывая необходимое количество пуль, которое может пригодиться в операции. Как ни крути — всё равно выходило дохрена. В то, что всё пойдёт тихо и гладко она не верила, не когда у тебя на горбу весит группа аматоров. Из полезных мог быть узкоглазый хакер — ведь в 21 веке без электронного взлома никуда. А если хочешь пробраться через логово фанатиков и не всполошить это гр#@ое осиное гнездо — так тем более.

 

С силой отодрав вплавившийся покошенный стул от пола, Филиппа с грохотом опустила его перед собой, упираясь ногой на седушку и выбивая из неё облако ржавой пыли. Достав из-за пояса кинжал, соло обернула его тряпицей и запихнула за сапог, оставляя торчащей одну хромированную ручку. Взгляд карих глаз, сейчас уже свободный от скрывавших их зеркальных очков, прошёлся по лицам присутствующих.

— Если хотите остаться в живых, когда будете внутри — слушайте меня и мои приказы. Если я скажу прыгайте — вы должны спросить «как высоко?». — Ласка сощурилась, и сквозь её чуть рычащий голос прорезалась сталь. — Никакого самовольства, никакой никому нахрен не нужной инициативы. Вы не работали в поле, вы не умеете правильно ходить и правильно слышать. Нас найдут, это только вопрос времени, но чем позже они это сделают — тем лучше.

Ласка обернулась к цельнометаллической стерве и Стиви, стараясь не выказывать охватывающее каждый раз отвращение, которое она испытывала при виде хромированного лица медиа.

— Поэтому отвлечение — основной гвоздь программы. Если готовы и сможете его сделать — сделайте максимально жёстко и долго. Чем меньше бородатых на базе — тем лучше. Я могу оставаться незаметной, но не думаю, что остальные смогут. Поэтому их жизни — в ваших руках.

Она криво усмехнулась, скосив уголки тёмных губ.

— Местоположение комнаты охраны или серверной можно выбить из охранников, которые торчат в той роскошной комнате, тайный ход куда я нашла. Узкоглазый вырубит издалека камеру, а я, — Филиппа ткнула себя пальцем в грудь и усмехнулась ещё паршивей, — займусь биохакингом.

Конечно, она могла быть более многословной. Назвать хотя бы свой псевдоним. Но соло видела перед собой лишь горстку смертников и будет очень неудобно, если кто-то из них попадёт в плен и начнёт говорить.

[Osidius the Emphatic]

Тесса не обсуждала планы и не строила предположений. Сегодня она была задумчива и тиха, но это было не сосредоточенное молчание фиксера, который знает, когда нужно дать собеседнику выговориться, чтобы поймать ту ниточку, за которую можно чертовски эффективно дернуть в сделке. Это была рассеянность, когда твоя лиловая башка занята абсолютно другими мыслями, а тебя вот-вот отправят под дуло чужого дробовика. И ты рассеяно городишь чушь, соглашаясь на убой: "почему бы и нет".

Сейдж заставила себя встряхнуться. С мелким an hero можно будет разобраться и позже. В конце концов, если его не прикончили до их встречи, не прикончат и теперь. Так она себя уговаривала, прислушиваясь к словам соло. Прыгать? Хорошо. Слушать приказы? Оки-доки, в этом я ас. По крайней мере, соло не ерзала и не орала не по делу, как некоторые и не лезла в чужую вотчину, намереваясь по возможности провести их через свою.

И сделать это без лишнего трепа и стильно.

Сообщение отредактировал Osidius the Emphatic: 01 июля 2018 - 15:07

[Leo-ranger]

22:30

 

Группа "Грызуны-1"

Соло

 

Ты ведешь их в обход своей предыдущей дороги, ведь по ней может пойти и другой патруль. Ты ведешь их по узким загаженным переулкам и мысленно готовишься к тому, что вас заметят почти сразу и все сведется к банальной перестрелке. Ты ведешь их, а сама не выпускаешь из рук винтовки с установленной на неё глушителем. Ты ведешь их, понимая что могла бы справиться не хуже одна, не будь проблемы в виде камер и просто количества чокнутых фанатиков.

 

Ты останавливаешь их, а сама, пригнувшись, пересекаешь расстояние между укрытием и стеной завода. Аккуратно выглядываешь и видишь двух рядом со входом по левую руку от окна и ещё двух патрулирующих здание по кругу. После пары минут наблюдения ты печально отмечаешь, что если не создать какой-то диверсии то незаметно открыть люк и запрыгнуть внутрь никак не получится.

 

Группа "Шо(ву)мены"

Рокербой

 

Ты идешь представить Пророку и своим братьям и сестрам свою любимую жену, Шафину, твою верную слугу и рабыню, ибо ты Стиви ибн... в общем, честный мусульманский парень. Примерно это ты и скажешь охраннику, который сверлит тебя и фигуру в парандже недобрым взглядом уже издалека. Ты его умаслишь без проблем, лишь бы Майами не вмешивалась и сидела тихо.

До входа осталась рукой подать и ты видишь как охрана держит оружие наготове. Почему-то тебе кажется, что они не побоятся использовать его даже на своем новом "собрате" если того потребует ситуацию.

 

- Кто эта женщина с тобой, брат Стиви, одаренный благоволением самого Пророка, а значит и Всевышнего Аллаха, и почему ты привел её в наш дом без разрешения нашего лидера? 

 

22:33

 

Разрывая воздух ночного неба немалыми скоростями, над заводом проносится черный AV c лого, что стерлось слишком сильно чтобы его можно было опознать в ночи. Со свистом и гулом AV летит дальше, мчась сквозь ночную Боевую Зону.

[OZYNOMANDIAS]

- Кто эта женщина с тобой, брат Стиви, одаренный благоволением самого Пророка, а значит и Всевышнего Аллаха, и почему ты привел её в наш дом без разрешения нашего лидера?

Если я скажу «Прыгайте!», вы должны спросить «Как высоко?»

Если я скажу «Садитесь!», вы должны спросить «На какую бутылку?»

Под закрывающей лицо черной сеткой паранджи блеснул оскал выбеленных зубов. Жутко хотелось смолить – но курить прямо в морду перегораживающих путь муслимов было явно не лучшей затеей. Не столько потому, что есть ненулевая вероятность получить п@#%ды, сколько по причине того, что нам совершенно не нужен дым в нашей эфирной трансляции.

>>> полторы минуты назад... <<<

— Послушай-ка меня, Кевин, — хрипло бормочу я в телефонную трубку, натягивая на себя черную, почти непроницаемую ткань и стараясь не смять её к чертовой матери, — если мы прямо сейчас не пустим трансляцию о наркоторговцах и их клиентах, которые сторчались посреди приюта истово верующих мусульман в честь рамадана или еще хрен знает чего, то заоблачные рейтинги будут сниться тебе только к следующей предвыборной кампании с очередным скопом разоблачений доходяг из оппозиции, когда на нас, как манна небесная, спустятся дотации правительства. Поэтому если тебе не хочется побираться в бл@#ских трущобах в поисках очередной конфетки для следующего эфира WNS, — бормотание чуть не срывается на рык, но я спокойна, — то прямо сейчас оторви жопу от кресла и подключи этот стрим к эфиру с заголовком «ШОК-КОНТЕНТ» и подписью «Рассадник Сатаны за вратами в ислам: секс, насилие, наркота». Заканчивай со своими полумесячными, Кевин, — я скалюсь, оценивая собственную колкость на тему религии, настолько острую, что от нее першит в горле. — Я уверена, что сегодня в трансляции звезд будет гораздо больше, чем на небосклоне.

Холодные пальцы копошатся с кабелем, подключая его к мобильнику. Телефон приходится зацепить за лямку от бра – к счастью, звук через этот занавес непорочности отлично проходит через предусмотренную в парандже систему вентиляции.

— Это прямая трансляция «Хотлайн Майами», я Майами Мэй, и сегодня мы проникнем в святая святых каждого исламистского радикала Найт-Сити – в Ложу Пророка. Что они проповедуют? Настоящий ли это путь к спасению через преклонение перед мощью великого Аллаха, или очередная секта террористов, прикрывающая грязь у себя под ногтями оправданиями религиозного толка? Так ли набожны эти муслимы? Что они скрывают за закрытой дверью своего святилища? Сегодня мы это проверим...

Сегодня я намереваюсь дать муслимам по яйцам своими цельнометаллическими каблуками от фирмы «Romanova». Засадить туфлей так глубоко, чтобы по блестящему хрому стекало содержимое промежности брюк каждого, до кого я успею дотянуться, прежде чем они поймут, что дело плохо. Лучший совет для того, чтобы претерпеть боль после такого унизительного удара – это попрыгать на пятках.

Поэтому если я скажу «Прыгайте!», вы, мать вашу, должны спросить «Как высоко?»

>>> прямо сейчас <<<

Все, что я здесь вижу – это толпу фриковатых фанатиков с оловянным взором, нацепивших на себя маски набожного повиновения. Меня тянет блевать, когда я гляжу на это: меня тянет блевать, когда я осознаю, что эта дверь – сраный фиговый лист перед огромным, вываленным на всеобщее обозрение членом, покрытым белеющими фурункулами гедонистического блуда. Я пребываю в абсолютном шоке, и мне чуть не сводит мое цельнометаллическое лицо от того выражения искреннего отвращения, которое, кажется, источается даже сквозь маску паранджи. Я словно в промасленной драпировке посреди загаженного чумой отстойника человеческой морали, и желание сжечь это место к собачьим чертям с трудом не превращается в план к действию.

Говорят, что мечети – молельные дома, храмы, синагоги, сраная статуэтка Будды, окруженная выкуренными косяками травы вместо благовоний – представляют собой место отдыха тех непостижимых внутренних импульсов человека, которые мы называем «душой». Душа, мать её. Кармическая оболочка. Та штука, которой потом пользуются при прохождении через турникет в Рай, сад гурий или Вальгаллу. Я как-то спросила у одного фанатика с выдраенными причендалами, приставшего ко мне после выхода из больницы похлеще не снятого бахила, есть ли душа у такой цельнометаллической суки, как я. «Конечно есть, — ответил он, с улыбкой протягивая мне буклет церкви св. Николы Тесла, — и в нашей церкви она называется многофазным внутренним электрополем.»

И скажите мне, что после потока этого дерьма вы не раскроили бы ему е@#ло.

Скажу честно – одно мое существование доказывает, что Бога нет. Я, мать его, лично убила бога. Разорвала на части мускулами сервоприводов, сдавила гидравлическими конечностями вырванные кости и утопила зловонные останки в сцеженной из аккумуляторов серной кислоте. Но я, мать его, убила бога – а эти уроды не просто эксгумировали труп, но и надругались над ним. 

 

Здесь, за тяжелой дверью в уродливую обитель ислама, возведенную посреди Комбат Зоны – одного из немногих зданий, которые посреди устроенной на этих улицах мясорубки имеют бессменных хозяев, – из нитей веры сплетаются веревки религиозного криминалитета, которые накрывают Найт-Сити липкой паутиной лжи, сдобренной ядом наркотического экстаза. Моя хромированная фигура здесь будто хирургический скальпель, вспарывающий плоть над загноившимся нарывом. Если вы питали себя фантазиями о том, что за черными кирпичными стенами, обклеенными выцветшими постерами похлеще купающейся в банкнотах стриптизерши, с которых сияет в веках граффити звезды и полумесяца, все падают ниц перед благословенным пророком, а из-за заколоченных окон доносятся только молитвенные стоны верующих в ответ на спускающуюся благодать – вы определенно переключились на нужный канал.

 

Секты и вероучения растут в этом городе быстрее, чем грибы после дождя, и их эффект на личность человека неотличим от приема свежеприготовленных псилоцибов: окончательное разложение сознания настигает тебя как раз в тот момент, когда ты приносишь диллеру полюбившихся догм первые благотворительные вложения в виде «ненужного» кэшбека в пару-тройку евробаксов. Новые пророки выходят на улицу со свежеотпечатанным мерчем и собирают вокруг себя паству блестящими сувенирами, будто заезжие торгаши: стадо беззубых зевак собирается вокруг них, тянет узловатые руки к мощам Джона Уэйна, крестятся перед иконой Ленина и разбирает бесплатные кулоны-дробовички у послушников церкви святого Курта Кобейна. Новые пророки – это вечно налипающая на одежду городская пыль из-под колес автомобилей, от которой уже никуда не деться и на которую достаточно плюнуть, чтобы избавиться от осевших на тебе следов. Они – это меньшее из зол.

 

А вот секты, порожденные талмудами ушедших эпох, проросшие из древних верований в виде сорняков и теперь поглощающие даже самые просвещенные умы озаряющей истиной ложных трактовок – это не просто зло. Это, мать его, целый карманный Армагеддон. 

 

И я лезу самое адское пекло из всех, что только можно отыскать в ближайшем десятке километров, выбирая котел с кипящей кровавой лавой в качестве джакузи. Замотанная в ткань паранджи цельнометаллическая сука-репортер корпорации World News Service, устроившая трансляцию для вспыльчивого босса с редеющими от ежедневной нервотрепки волосами, двух его секретарш и Кевина, который, пожалуй, готов порезать меня на запчасти за последнюю неудачную выходку. Я царапаю бетонный пол каблуками, семеня за своим сегодняшним мужем – обдолбанным рокербоем по имени Стиви, которого еще несколько часов назад была готова сопроводить только до двери с надписью «нах@#%й отсюда». 

 

Да уж, сегодня я необычайно ветреная сука.

 

Стиви сегодня в ударе – открывает новые грани своего таланта, для разминки нае@#%вая охранника у входа с таким упорством, что на мгновение мне кажется, что он действительно ударился в веру. Стиви сегодня настроен идти до конца, сжимая свою монокатану вместо плаката уличных крестоносцев с надписью «The End Is Nigh». Сегодня у него горячая, взрывоопасная аудитория, и Стиви явно готов к тому, чтобы разорвать зал.

 

Так держать, Стиви.

 

— Что? — выпаливаю я, когда он прижимается ближе и что-то шепчет мне в паранджу. Гвалт оргии почти заглушает его хриплый, затянутый в наркотическую петлю голос, и мне приходится буквально утопить его в складках ткани, чтобы разобрать хоть слово.

 

Я спокойна. Я на пределе. Я оглядываюсь по сторонам, чтобы запечатлеть как можно больше лиц, принимающих участие в этой службе во имя господа, и мне начинает казаться, что Стиви не так уж хорош, как был пару минут назад. Стиви не понимает, что его рожа в сравнении с физиономиями пьяного экстаза, в которых расплываются прибывшие сюда корпоративные воротилы, офицеры полиции и политиканы, для моей прямой работы не стоит ровным счетом нихера, поэтому сейчас я быстро выпущу хромированную руку из-под напяленного на меня матерчатого мешка и вобью ему кадык в позвоночник. 

 

Я спокойна. Я на пределе. Нет, он не обдолбался, и действительно делает вид, что заметил что-то важное. Я тоже это заметила – ругань охранника у входа, сжимавшего рацию так, что вот-вот переломит её пополам. Голову раскалил рубец догадки – и, судя по жестикуляции муслима, орущего на свой шайтанофон, эта догадка была верной на 99%.

 

Первая группа вот-вот может оказаться в заднице.

 

Мы не сговариваемся. Мы действуем в паре, будто сиамские близнецы. Мы подходим к охраннику, и Стиви начинает что-то говорить про туалет. Я поддакиваю, словно хорошая жена, которая не собирается встревать в разговор двух взрослых мужиков с пушкой наперевес. Охранник в замешательстве – наверняка он впервые слышит больше четырех слов в предложении. Этого замешательства достаточно, чтобы создать помехи в системе безопасности, завязанной на круговой поруке обезьяномордых ослов, набранных сюда в качестве секьюрити. 

 

По крайней мере, так кажется мне. 

 

А вот Стиви, который на полном серьезе втирает охраннику, что я беременна, так не кажется.

 

Мать твою, Стиви.

 

Теперь у муслима совсем начинает ехать крыша, и он начинает в панике высматривать кого-то в бурлящей толпе гедонистов, скалясь в с озадаченным выражением лица. Когда он отходит прочь, я успеваю схватить рокербоя за запястье и по-женски, как это делала бы любящая жена, сдавить его до треска кожи.

 

— Что за хрень?! Какая нахрен беременность?! — рычу я ему в ухо, пока охранник выводит из толпы какую-то изрисованную полумесяцами шмару в кожаном прикиде и всучает её мне в качестве повитухи.

 

Сука ты, Стиви. 

 

Мы топчемся вдоль стены, обходя разбросанный здесь мусор в виде объедков со стола, стекла разбитых ампул и рваных женских трусов, испачканных спермой. Сначала мне кажется, что мы тащимся в какое-то складское помещение или в подсобку для уборщиц, но затем мне в лицо бьет запах – и я понимаю, что из фигурального дерьма моя задница переместилась в буквальное.

 

— Здесь, — проговорила девка, и запах её не чищенных зубов ударил мне в нос похлеще того коктейля, что повис над загаженными толчками в этой бл@#%кой скотобойне.

 

Сейчас мои глаза округлились настолько, что стали похожи на днище снаряда калибром в 106-мм. Я разглядывала дырку в полу, покрытую налипшими остатками туалетной бумаги, обрывками салфеток и разорванными на части страницами какого-то глянцевого журнала, использованными для совершения процесса дефекации. Что «здесь»? Одно нахождение рядом с этим спуском в бездну грозило целым букетом паппиломно-венерических. Что, сука, значит это «здесь»? Здесь меня, мать его, и похоронят?

 

Я подняла взгляд на телку в хиджабе, которая деловито жевала жвачку с гашишем. Даже сквозь её затуманенные глаза было видно, насколько ей до п@#%ды. 

 

— Нет.

 

— Как нет? Здесь, — тон её голоса заметно ослаб: теперь он был не руководящим, а скорее оправдывающимся. 

 

Ей точно не нужны были занозы в заднице.

 

И ей совершенно не повезло связаться в этот вечер со мной.

 

— Никаких «здесь», — ты, мать твою, сколько вообще слов знаешь, тупая ты сука? – Я привожу в этот свет не нео-христианского мессию, чтобы первым делом измазать его дерьмом животных, превративших отхожее место в хлев. Стивен!..

 

Охранник явно не рад нас видеть. Стиви с хрипом доказывает, как важно для его супруги родить великого малыша в этом великом доме под взором великого пророка, и как осерчает великий хозяин сей обители, когда узнает, как приняли его гостей в трудную минуту. Я давлюсь смешком и стараюсь пропускать мимо ушей тот трёп, которым рокербой накормил этого идиота: только однажды, когда он бросил на меня недоверчивый взгляд, я скривилась от внезапно свалившей меня с ног боли и издала сдавленный стон, намекая озадаченному секьюрити на сложность ситуации.

 

Они тащат нас на второй этаж, в гостевую спальню. Стивен придерживает меня за руку, прекрасно играя роль обеспокоенного кобеля, сучка которого вот-вот сбросит ему на шею щенят. Со всех сторон до нас доносится успокаивающий шепот бойцов с автоматами наперевес, что рождение ребенка здесь – величайшее чудо, и что сам Пророк благословит дитя, вдохнув в него первые дуновения жизни. Судя по тому, с каким благоговением охрана окружает нас, я должна родить, по меньшей мере, второго пророка Мухаммеда. 

 

И теперь, когда я ложусь на прекрасную, удобную кровать, я понимаю, в какой заднице мы теперь оказались. Теперь вариант рожать в туалете не кажется таким безумным – там куклу младенца на благословение местного имама хотя бы можно было слепить из подручных средств.

 

— Раздвигай ноги, дорогуша, — дребезжит вставленной челюстью старая карга, сгорбленная так сильно, что отвисшие сиськи бьют ей по щекам. Она закрывает за собой дверь в спальню, пока я оглядываюсь вокруг, ища путь спасения – и мою хромированную кожу покрывает хромированный пот, когда я замечаю блеск лампочки у камеры наблюдения. — Меж твоих бедер сейчас сокрыто самое чудесное творение Аллаха и доказательство могущества его. Не бойся, я поймаю твое дитя и помогу ему выйти на свет, а затем пророк благословит его, одарив вечной защитой перед злыми джиннами огненного мира.

 

Я ухмыляюсь под паранджой. Бабуля хочет увидеть личико того, что сокрыто под тканью у меня между ног.

 

И прямо сейчас у меня между ног заряженный тяжелыми патронами Sternmeyer Type 35 Smartgun, который вот-вот подмигнет старухе своим углепластиковым дулом промеж глаз.

 

>>> несколько минут спустя <<<

 

Ей жутко, до дрожи в нейросенсорах хотелось сделать затяжку, чтобы снабдить бурлящую от напряжения кровь седативным никотином ментоловых сигарет. Мятая пачка, прижатая рукоятью пистолета, лежала в бедре – вернее, в той части хромированной киберноги, которая служила ей кобурой, так сказать, на случай важных переговоров. Повисшее в воздухе гостевой спальни гнетущее молчание вкупе с прессом сдавливающего ожидания пригвоздили Майами к постели, грозя вот-вот переломить ложе пополам: справа у стены, на скромном резном стуле, сидела сгорбленная повитуха, щелки глаз которой едва угадывались на уродливом, заплывшем сухими ломтями кожи лице. Она сидела неподвижно, без кряхтения и причитаний, свойственных поколению пережитков прошлого, которые успели вспахать на своей спине не один огород, а то и застать сухой закон в Советском Союзе.

 

Майами искренне надеялась, что она сдохла. Это значительно бы облегчило ей предстоящую задачу – выдать себя за роженицу нового пророка господнего, ниспосланного, как спасение для всего человечества. Но старуха упорно ждала, когда медиа начнет задыхаться от боли в схватках; медиа не шевелилась, ожидая, пока старуху замучает энурез. Если учесть, что с её рабочим графиком беременность ей явно не грозила – а если и грозила, то только для того, чтобы она разродилась на очередное гениальное, сенсационное и поражающее все мыслящие центры головного мозга шоу, – а усевшаяся здесь горбунья с обвислой мордой впечатавшегося в асфальт питбуля способна вводить себя в состояние криосна, останавливая все жизненные процессы, то в этой комнате им придется куковать еще очень долго.

 

Если в дело, разумеется, не вмешается случай.

 

Аида Оысан Оглы, замотавшись в тряпье, сидела на простеньком резном стуле у стены, не подавая никаких внешних признаков жизни. Со стороны она выглядела, как краснощекий размороженный труп с курагой вместо носа: этот хрящ был сломан четыре раза за её долгую службу во внешней разведке, поэтому то, что нос был бесформенным, можно списать на исключительно рабочий момент. Когда она уже почти откинулась, подорвавшись на мине в Грозном, Горбачев лично курировал её возвращение с того света, чтобы бабуля дослужила до окончания своего пенсионного возраста: однако после того, как агента под кодовым именем BABA-YAGA реанимировали и попытались поставить в строй, внутренние службы СССР сообщили об её исчезновении, а также гибели четырех специальных агентов из числа гончих псов ЦК, вместе с которыми полегли восемнадцать сотрудников милиции, находившихся в сопровождающем конвое. Когда сообщили, что она покинула Восточную Европу, руководство партии с огромным облегчением вычеркнула её из списка действующих на территории Союза особо опасных террористов.

 

И сейчас баба Аида, по старой привычки пожевывая пару гвоздей, разглядывала разлегшуюся на кровати шлюху, замотанную в паранджу, и прикидывала, сумеет ли она её отх@#%рить так, чтобы содержимое не выплеснулось за пределы халата и не испачкало комнату. 

 

— Деточка, — прошамкала Аида, морщась в уродливой беззубой ухмылке. Выкрашенный поблекшей, облетевшей красной эмалью советский протез, отдаленно напоминающий киберногу, натужно поскрипывал. — Дитятко не ждет, дорогая. Раздвигай свои ножки да дай бабе на тебя поглядеть изнутри.

 

Майами свела колени хромированных ног и отрицательно покачала головой.

 

— Я разведу свои ноги только перед пророком, бабуля, — холодно возразила Майами. — Я не рожу без его благословения.

 

— Но пророк будет занят долгое время, а ребенок не будет ждать, — Аида махнула рукой и спрыгнула со стула: оказавшись на полу, она стала чуть ли не в два раза ниже.

 

— ПО-ДОЖ-ДЕТ, — отрезала медиа, оскалившись под паранджой и не сводя глаз с этой старухи Изергиль. Как можно незаметнее она начала тянуть руку к бедру, чтобы, когда эта старая шмара полезет под подол, выпустить ей в лицо пулю.

 

Старуха ухмыльнулась. Майами не была уверена, но ей показалось, что только что эта карга, сжав кулаки, хрустнула костяшками пальцев.

 

Мать твою.

 

— Дитятко, мне кажется, — вкрадчиво начала бабка, прихватывая рукой ножку стула, — что ты совсем ни@#%я не беременна. 

 

В груди у Майами что-то ухнуло. Не столько от того, что её прикрытие было так легко раскрыто какой-то старой замшелой теткой, сколько от того, что на костяшках кулаков этой старой замшелой тетки в свете уличных фонарей виднелись белые линии грубых зарубцевавшихся шрамов. 

 

Я спокойна. Я на пределе. Я бросаю взгляд на лампочку у камеры наблюдения, подвешенной в углу под потолком – и она, как по волшебству, тухнет, сломленная кибератакой нетраннера по кличке «Кот». Я улыбаюсь во весь рот, понимая, что мы с этой старой шмарой теперь один на один. Я встаю с кровати и скидываю с себя паранджу, разрывая её на куски.

 

— Я перезвоню, — слышат мои коллеги, висящие на том конце провода, и трансляция, которую я вела последние семнадцать минут, временно обрывается. — Приз за догадку, кляча.

 

Мои цельнометаллические мускулы со звоном натянутой тетивы напрягаются и разрывают воздух вокруг в холодном, выверенном броске. Все, что мне теперь нужно – это выдрать из её черепа остатки зубов и запихнуть их каблуком в её же анус.

 

Бах! – и стул разлетается в щепки, будто упавшая на бетон стеклянная фигура. Воздух наполняется пылью и запахом свежих опилок, когда мой кулак разрывает деревянное оружие старухи в ничто. Бабка морщится и плюется от осыпавшихся на нее остатков стула, я морщусь от презрения и неудачи: я хотела первым же ударом снести ей нахрен башку.

 

— Я бл@#%дь крепче, чем гвоздь для гроба, хромированная шмара! Я, сука, настолько сурова, что сама свой гроб после смерти понесу, мразь! — задыхаясь, орет она. Дешевый механический протез, вылитый из чугуна где-то под Уралом, срывается с места и со всей силы бьет мне в живот, чуть не сбивая дыхание. 

 

Я не чувствую боли. В это мгновение мне страшно даже опустить глаза – никому, мать его, никому не хочется увидеть свои кишки, накрученные на механический протез с надписью «MADE IN USSR». Но я не вижу брызжущей из раны крови, не чувствую холода ниже ребер, не чувствую онемения ног.

 

Я только слышала удар, оглушительный звук которого был похож на выстрел из танка по гигантскому гонгу.

 

Я спокойна. Я на пределе. Моя нога заряжена, словно пневмомолоток. И два раза я не промахиваюсь.

 

Кибернога выстреливает вперед, и я разрываю ей руку, превращая конечность в бесформенное месиво. На мой блестящий хром брызгает кровавый фонтан старушечьей крови, пока эта старая сука жадно хватает ртом воздух и бледнеет на глазах. Я провожаю её оседающее наземь тело холодным, беспринципным взглядом. Механический протез начинает искрить и биться на месте, будто в истерике выкореживая из пола куски покрытия. 

 

Моё кун-фу, мать твою, сильнее твоего.

 

— Запись пошла, — холодно произношу я, принимая звонок со студии WNS. Кевин, настраивающий показ по ту сторону экрана, показывает мне два больших пальца.

 

Через мгновение я уже буду снаружи, разглядывая прижавшую к полу охранника Филиппу. Через два я буду транслировать побоище, устроенное неизвестными бандами в Ложе Пророка.

 

Через три входная панель в конференц-зал, за которой укрываются пророк и наша сегодняшняя цель – диллер по кличке XYZ –загорится зеленым.

 

https://youtu.be/9ayYeLLT8bs

[Душелов]

Узкоглазый вырубит издалека камеру, а я, — Филиппа ткнула себя пальцем в грудь и усмехнулась ещё паршивей, — займусь биохакингом.

 

Мэзэру подобный расклад устраивал чуть более, чем полностью. Его всегда радовало в подобных ситуациях присутствие рядом персон, готовых подставить свои хромированные задницы под пули, тем самым избавляя от всяких досадных помех.

 

Разве могло что-то пойти не так, если ему обеспечивали полную свободу действий? Тем более, когда речь шла о той пародии на систему безопасности, которую Макото уже взламывал.

 

Изначально самоубийственное задание постепенно обретало конкретную форму в его сознании, в котором среди расплывчатой схемы возможных вариаций событий отчетливо замигал предполагаемый план действий. И он даже мог привести к успеху. По приблизительным подсчетам с шансом около 17% из-за чрезмерного числа неизвестных переменных, но приходилось довольствоваться тем, что имелось. И стараться не думать о наиболее вероятных исходах.

 

Незадолго до начала долгожданной встречи Мэзэру в компании Дока следовал за Соло по затихшей слово перед бурей Боевой Зоне. Она быстро провела их к зданию заброшенного завода через бесчисленное количество безлюдных узких переулков, смердящих столь сильно, что в них не выживали даже крысы. На обшарпанной стене завода, возникшей за очередным поворотом и покрытой старыми язвами кирпичной кладки, виднелось открытое окно, под которым не дежурило два амбала, вооруженных автоматическими винтовкой и дробовиком, чего нельзя было сказать про парадную дверь за углом. Отряд незаметно направился к замеченной дыре в стене, что некогда своим гладким стеклом отражала неоновые огни теперь мертвого, ненавидящего все живое, района.

 

Пока Соло заглядывала внутрь и оценивала обстановку, Макото старался лишний раз не маячить своей светящейся в темноте синими узорами татуировок рожей. На всякий случай. Женщина обернулась, оттопырила четыре пальца на руке, поманила спутников жестом к себе и продемонстрировала округлый предмет, который держала в кулаке.

 

Скрытное проникновение на объект началось с ослепляющей гранаты. Следовало признать, что фанатики вряд ли успели заметить, кто на них напал. Соло с Доком методично превращали три беспомощные тушки противников в фарш из своих винтовок, не промахиваясь ни одним выстрелом и не оставляя никаких следов, если не считать брызги вышибленных мозгов на стенах и ручьев крови. Мэзэру же подбежал к последнему фанатику, в теле которого ещё пока не повышалось содержание свинца до уровня, несовместимого с жизнью, и ударил кибернетической рукой, выпустив металлические когти, оставляя на лице мешком провалившегося на пол исламиста собственные отметины.

 

Оттащив трупы к отменно замаскированному проходу, что и являлся их входом в Ложе Пророка, который никто, кроме Соло не смог бы заметить, группа собралась двигаться дальше, когда на одном из тел ожила рация. Беспокойный мужской голос вызывал Антонио, который, к сожалению, был не в состоянии сообщить то, что от него желали услышать. Или вообще что-либо сообщить. Медтех попытался сымитировать его голос, но не преуспел, хотя бы потому, что никогда его не слышал. Если бы у нетраннера после спросили, с чего на него нашло заговорить в рацию голосом, который могли принять за женский лишь те, кто женщин никогда не видел, то Макото вряд ли смог бы ответить. И уж тем более он не знал, почему это сработало. В ответ на заявление, что Антонио сейчас очень занят, мужчина гневно проорал что-то про проклятых гомосексуалистов, своего брата и что он засунет Антонио в зад, если того сейчас же не окажется среди встречающих товар на заводском складе. В наступившей после звенящей тишине послышался рев мотора подъезжающего автомобиля.

 

Зная, что предметом заключаемой в данный момент сделки является крупная партия Вознесения, Соло, Док и Мэзэру заняли позиции у входа, чтобы достойно встретить гостей. Их лица скрывали маски цвета белого пластика, напоминающие театральные, похожие на эмблему на куртках, которая отличалась от них окрашенной в черный половиной, а в руках они держали пистолеты-пулеметы. Приветствием стала ещё одна световая граната, кинутая Соло, чем оказался удивлен лишь один из четверки вошедших. Впрочем, их это не спасло.

 

Когда началась перестрелка, Макото подбежал к ближайшему парню, прыгнул на него, перелетев через невысокую перегородку с какими-то коробками, и вонзил коготь большого пальца в прорезь маски, стремясь запихнуть насаженный на хромированное лезвие, лопнувший, как переспелый фрукт, глаз ему в череп через глазницу, одновременно превращая в кашу левую сторону головы противника в кровавую кашу остальными. Соло и медтех, подключивший smart-интерфейс для облегчения прицеливания, без особого труда расправились с остальными, хоть эти ребята и оказались пободрее первых и смогли-таки пару раз зацепить женщину.

 

Мэзэру снял с недавно отправленного к Аллаху противника маску, куртку, в кармане которой лежало жалкие 60 eb и телефон, и обнаруженный под ней средний бронежилет. В припаркованном рядом со входом джипе обнаружилось два кейса с пресловутым Вознесением. Забрав это дерьмо с собой, Макото ответил на звонок на трофейный телефон того же самого парня, что прежде искал Антонио. Заверив исламиста, что все прошло гладко, он услышал в ответ, что тот не будет сильно расстроен, если им вдруг придется перестрелять его ребят. Помотав головой, нетраннер отключился и вручил сотовый Соло. Настало время ловить мистера XYZ.

Отряд без проблем пробрался через тайный лаз и оказался у люка, ведущего в роскошные апартаменты, именуемые Ложем Пророка. Мэзэру активировал сканер своей кибердеки и запустил протокол поиска объектов системы видеонаблюдения через недавно загруженный контроллер. Программа обнаружила 12 камер, что было на одну больше, чем он рассчитывал.

 

Макото подключился к камере №9 и №12. На первой было видно богато обставленную комнату, в которой негромко переговаривались двое охранников, вторая показывала, судя по всему, подвальное помещение, где хранилась крупная партия оружия, 40 винтовок двух типов, как они узнали ранее. Подключив деку к камере №9, нетраннер настроил совместимость оборудования и через интерфейс кибердеки зациклил её исходящий сигнал в систему, заставляя показывать всем прочим лишь последние несколько минут, что растянулись в бесконечность. Кивнув Соло, Мэзэру сообщил о двух воинах Аллаха в комнате и перехвате камеры, после чего продолжил ослепление фанатиков.

 

В приёмной не было ничего интересного, камера в коридоре выдала ещё одного охранника, а камера конферен-зала - местоположение Пророка и, судя по всему, XYZ’а. Они сидели за столом, напротив друг друга и о чем-то беседовали, но камера не захватывала аудиопоток из-за ущербности своей конструкции. С Пророком сидело ещё двое исламистов, и такое же количество парней в белых масках со стороны его собеседника. XYZ выделялся от всех прочих, скрывая лицо за черной маской. Если, конечно, это был он. В любом случае, он явно владеет необходимой информацией. Попытка корректировки сигнала этой камеры вызвало лишь ошибку и раздражение нетраннера.

 

Макото не стал тратить время на контроль над камерами танцпола, вместо этого подключившись к гостевым спальням. Когда в одной из комнат нетраннер с удивлением увидел лежащую на постели Майами и стоящую рядом старуху. И похоже было на то, что она зачем-то пыталась раздвинуть нашей медиа ноги. Задаваясь вопросом, какого дьявола тут происходит, Макото повторил процесс и с этой камерой.
Нетраннер мысленно поносил разработчиков Crystal Ball’a за то, что не могли добавить код инициализации и автоматизировать алгоритм активации своей программы, чтобы не приходилось десять раз делать одно и тоже после захвата каждой камеры. Было бы больше времени, он сделал бы куда более эффективную штуку.

 

Мэзэру сообщил группе о том, что он узнал. Соло вырубила парня в коридоре, который подскочил от неожиданности и чуть было не всадил ей заряд дроби. В проеме одной из спален показалась Майами, и воссоединилась с остальными. Макото указал на солидного вида дверь, ведущей в конференц-зал, доступ к которой был заблокирован находящейся рядом электронной панелью. Через несколько мгновений она уже дружелюбно подмигивала приветливым зеленым светом его кибердеке.

Сообщение отредактировал Sоulcatcher: 02 июля 2018 - 16:10

[Gonchar]

Филиппа пристально посмотрела на мерно мигающий зелёный огонёк двери, словно по мановению волшебной палочки взломанной узкоглазым хакером. Подёрнув плечами, соло поправила ремень винтовки на плече и сжала покрепче в руке продолговатый хромированный игломёт, тускло мерцающий отблесками в неровном свете гудящих ламп под потолком. 

- Как только я открою дверь, - негромко начала Ласка, обводя тяжёлым взглядом своих спутников, - сразу же бросаю туда светошумовую. Не смотрите и даже не заглядывайте - иначе повылетают глаза вместе с ушами. Потом валим всех, кроме дилера и Пророка. Но гвоздь нашего шоу - дилер. Их я сниму транквилизатором. 

Женщина криво усмехнулась, глядя в кибернетические глаза Майами Мэй, словно передавая привет наблюдающих шоу. Если бы она знала, насколько близка к правде. 

- У кого-то есть предложения, пожелания, жалобы? - соло насмешливо изогнула русую бровь.

Как ни странно, предложения нашлись. Сама журналистка подняла хромированную руку с абсолютно отмороженным выражением на лице. Иное изобразить сложно, когда вместо него у тебя металлическая пластина крайне неохотно отвечающая на любые проявления человеческих эмоций. 

- У меня есть несколько оглушающих гранат. Их пускать в ход? - невозмутимо проскрипела цельнометаллическая сука.

- Нам понадобится всё, что есть. В идеале никто не должен стоять на ногах, когда мы их начнём убивать. - Филиппа скупо кивнула, не желая полностью признавать полезность киборга в их команде. И вряд ли настанет тот день, когда она согласится, что эти хромированные ублюдки когда-нибудь будут лучше неё. Никогда.

- Бордо! - рявкнула соло, впившись взглядом в доктора, решившего занять место прямо напротив дверей. - Тебе жить надоело, гений? Свали с прохода и встань за мной! 

Ворча что-то про тупорылых гражданских, Филиппа кивнула остальным и резко хлопнула по панели двери. Мерзкий писк пронёсся по всему опустевшему коридору на один короткий миг и металлические двери с шипением гидравлики разъехались в стороны, исчезая в чёрных проёмах стены. 

 

https://www.youtube.com/watch?v=LGYk1Dcpl4I

 

Не успели люди в комнате толком сориентироваться, как в них полетел серый цилиндр. Едва успев коснуться стола для переговоров, он взорвался ослепительной вспышкой и резкая декомпрессия впилась яростным звоном в уши не только боевиков, но и самого отряда наёмников. 

Внутри стали раздаваться новые несвязные крики и вопли, как только из-за угла вынырнула Майми и из собственных металлических рук стала один за одним посылать взрывающиеся чуть более мелкими вспышками снаряды. Не бой, а самое настоящее светопредставление. 

 

Тактика Филиппы дала плоды. Через два удара сердца добрая половина вооружённых до зубов муслимов сейчас орала благим матом и тщетно пыталась понять какого, драть их, Аллаха происходит. Ребята в чёрном оказались более стойкими и быстрыми, однако безбожно тупыми. 

Двое вскинули свои дробовики...и ломанулись в сторону выхода из комнаты, вместо того, чтобы перевернуть стол и занять оборонительную позицию. Хреноголовый, который должен быть дилером, оказался мужиком в белой маске и Ласка тут же нутром ощутила подставу. 

"Эти наркоши решили запутать следы и теперь настоящий дилер - кто-то из его охранников". - эта мысль молнией сверкнула в голове соло и, скорей всего, всех остальных. Слизни не слизни, а голова у них на плечах имелась. У большинства. 

 

Но времени на размышления не было. Парни в чёрном вообще нихрена не думали и первый едва не влетел ногами в Мэй, высаживая ей в лицо два оглушительных выстрела из дробовика. На счастье цельнометаллической суки её рефлексы (но, скорее всего, боевые процессоры) оказались быстрее мыслей и голова медиа оказалась под защитой перекрещенных железных рук. Дробь с хрустом рикошетнула по хромированной поверхности имплантов, оставляя после себя несколько мелких вмятин.

Всё это происходило с невероятной скоростью, каждая секунда была вечностью между жизнью и смертью и всё это Филиппа наблюдала и обдумывала будто со стороны, вторым зрением. Она ощущала ритм боя, она жила им, жила секундой, мгновением. 

Сраной лошадиной дозой адреналина, взвинчивающей её круче самого химотного боевого наркотика, превращающего торчка в ревущую машину смерти. 

Она ощущала, как скрипят от яростного давления её зубы, как дьяволски медленно бьётся её сердце и как охренительно быстро вращаются её мысли, анализируя боевую обстановку покруче микрокомпьютера. 

 

Свободной левой рукой Ласка ухватила Бордо за пальто и рванула его вперёд, прорычав в спину.

- Всади очередью по п#$ам, живо б@ь! 

К счастью для доктора, он оказался более понятливым малым, чем казался. Или за него работу сделал страх, так как медтех внезапно оказался практически зажат между двумя боевиками в чёрном. Дохрена злыми боевиками в чёрном, один из которых уставился прямо на него. 

- Аааааа! - не то от ужаса, не то для устрашения завопил доктор и сжал до побелевших пальцев курок своего совдеповского калашникова, который только чудом не разваливался на куски от сумрачного русского гения. 

- Ааааааааааааааа!!! - всё продолжал вопить он, крутанувшись на каблуках вокруг своей оси, посылая веер пуль вокруг себя. Но стоит отдать доку должное - большинство из них попало в цель.

Теперь в проходе стоял просто док и два изрешечённых пулями издыхающих тела в чёрном. 

 

- Какого х...Аллаха происходит? - возопил Пророк, запоздало вскакивая со своего пластикового стула. Его кустистые брови съехались на переносице, а в душе запылал самый настоящий праведный гнев.

Одни могли считать его шарлатаном, другие - жадным и безумным лидером радикальной секты, третьи - обычным пёстрым позёром. Правда могла быть в какой-то из крайностей или где-то посередине. Но в данный конкретный момент это нихрена не значило.

Сейчас Пророк был по самые гланды забит благословениями цельнометаллического Аллаха и он был о#%нно опасен, и o#@нно зол. 

И эта злоба, кажется, передалась нашпигованному в его тело железу, зажигаясь алым огнём в глубине левого глаза. Как будто видя сквозь стену, он вперился взглядом в то место, где сейчас стояла Филиппа и внезапно для всех воздух в комнате резко нагрелся. Красный луч вылетел из глаза с гудением энергии и оставил оплавленный росчерк, прошивший к аллаховой матери стену. 

 

Ласка зашипела и резко присела, ощущая как невыносимый жар растекается по спине, и бросилась к проходу в комнату с игольником наперевес, собираясь уложить сукиного сына одним выстрелом дротика в шею. Но соло, внезапно для неё, опередил рокер.

Стиви со скоростью обожравшегося спидов бустера вбежал сквозь дверь и подскочил прямо к ошалевшему (да что там, откровенно ох#%@ему) от такого поворота Пророку.

- Где моя гитара, ублюдок, мать твою, а?! ГДЕ ГИТАРА?!?! - Стиви побелевшими от бешенства глазами впился в пророка и дёрнулся, чтобы ухватить бородача за одеяния и вытрясти из него всё дерьмо. 

Но первым оказался сам Пророк, слегка мазнув взглядом по руке рокера. Мазнул в том плане, что Стиви отпилило к еб#$м руку алым лазерным лучом, заставляя заорать громче сирены и рухнуть неподвижной грудой мяса на холодный пол, изрядно перед этим приложившись затылком. Но какая разница, если ты уже отъехал от болевого шока, не успев коснуться земли? 

 

С тихим шипением игольник выпустил тонкую иглу с транквилизатором. И Филиппа не изменила себе, попав точно в пульсирующую жилку на шее Пророка. На мгновение культист пошатнулся, ловя рукой стул и его глаза резко расфокусировались. Но затем, внезапно, жилы на его теле вздулись и резким движением ладони мужчина смахнул иглу словно назойливую мошку. 

- Твою мать. - выдавила сквозь зубы Филиппа.

Более радикально решил поступить док, ринувшись к Пророку с автоматом наперевес и на деле проверивший что будет, если настрелять агументированному хрену прямо в рот. Кажется бесконечная, очередь резко прервалась со звонким ударом бойка и оглушительным хрустом расколовшегося в мелкие дребезги до того грозного фанатика.

 

- Ох. - Филиппа вздохнула и почти не глядя всадила дротик в колено последнему выжившему парню в чёрном.

- Ох. - вздохнул парень в чёрном, не успев даже отойти от светошумовой гранаты и завалился набок как подкошенный. 

Дальше всё было предельно просто и быстро. Пара очередей, одна цельнометаллическая сука и боевики в белом валялись на полу искорёженными грудами мяса с присыпкой из гильз старого калашникова. 

- Нужно валить. - произнесла очевидную всем мысль Ласка, подбегая к последнему выжившему в этой комнате наркоторговцу (или его охраннику, за маской не разобрать). Несмотря на вроде как скромный вид, Ласка оказалась донельзя жилистой женщиной, без особого труда взвалив на себя здорового мужика как не самый тяжёлый мешок с синтетической картошкой. Доку досталась сомнительная честь волочить за собой труп слёгшего Стиви.

 

Охеренно скрытное проникновение.

[Тaб]

Стиви понял главный секрет жизни и смерти. Он понял его в последнюю секунду. Он понял его, перед тем, как оказаться на пороге; застыть возле тонкой разделительной линии; увидеть тоннель — но никакого света. Стиви осознал, что никакого секрета нет, всё просто, как три копейки. Он осознал, что никто не хочет умирать. Он осознал, что люди хотят быть счастливыми, но наступает тот миг, когда от счастья отделяет столь многое, что оно кажется недостижимым; тогда-то и находится выход, такой близкий и недостижимый одновременно…

Стиви ещё не понял, что произошло. Он просто пялится на то самое место, где мгновение назад была его рука. Он ещё ощущает её, каждый палец, каждый дюйм обожжённой кожи. Стиви моргает, чувствуя, как зрение тускнеет, будто старая полупрозрачная голограмма. Он ещё слышит грохот, ревущий со всех сторон, но тот стихает, обращаясь во всхлип; его собственный всхлип. Стиви чувствует недоумение, разрастающееся глубоко внутри, словно раковая опухоль. Он думает о том, как трудно ему будет играть, если это можно назвать мыслями. Он не думает о смерти; смерть — это тупая шутка, охренительно тупая шутка, и у неё нет власти, пока ты не засмеёшься.

Стиви не отпускают мысли о гитаре, даже когда ноги начинают слабеть. Он думает о ней не как об инструменте. Он думает о ней не как об оружии. Стиви видит в ней символ, и на лбу выступает испарина. Он видит @#$чий символ, как флаги, окроплённые кровью, и сжатые в посиневших руках кресты. Он никогда не верил в чужие символы; смеялся над теми, кто отдавал за них жизнь; но вот как всё повернулось; отличная, @#$дь, шутка, лучшая в мире. Стиви чувствует, как его отрезает от мира вокруг, будто кто-то отключил кабеля, потом — от собственного тела, словно расплавились платы. Он думает, что они со смертью повязали себя слишком крепко, чтобы всё закончилось вот так. Он понимает, что гитара — это тоже про смерть; одни умирают, чтобы другие жили; возвращаются только боги. но их ещё не построили.

Стиви думает, что пора, но всё только начинается. Он чувствует, как боль разрастается на месте запёкшегося обрубка. Она — точно цветок, расцветающий под безжизненным светом искусственного солнца; словно нож, провёрнутый в сквозной ране. Стиви стискивает зубы, глядя на себя со стороны; не из этого мира, не из своего тела; он просто наблюдатель, безмолвный и безучастный зритель, наблюдающий за ещё одним этапом бесконечной инициации. Он не чувствует раскалённой боли, ведь она не про него. Он не слышит скрежета крошащихся зубов — ведь они не его, или.? Стиви не может терпеть, он может и не здесь, но он всё чувствует; как же, сука, обидно. Он не может терпеть, терпение — удел тех, кто ещё может держаться. Он не может, он хочет одного: чтобы всё закончилось, как угодно, только быстрее, пожалуйста. И тогда Стиви кричит, кричит падая ничком, и это его лучшая песня.

Стиви понял главный секрет жизни и смерти. Он понял его в последнюю секунду, преисполненную боли и разочарований. И эта секунда обернулась вечностью.

[Лакич]

Охеренно скрытное проникновение.

А знаете, почему оно было успешным? Потому что бегущие-по-краю следуют законам Улицы. А кто их игнорирует? Такие фрики, которые шастают в позерских масках и толкают таким же фриковатым муслимам дурь слишком дико паршивую, чтобы потом не оказаться после пару часов кайфа на прямой аудиенции у Петра. Или кто там у муслимов? Мухаммад? Неважно, если честно.
Главное, играть по правилам.
Что говорит Улица?

Шлемы не нужны.

Официальная статистика Найт-сити за 2019 год, так любезно выложенная в Сеть местной администрацией Свободных Штатов Северной Калифорнии, гласит, что каждый четвертый участник боевых столкновений на Улице умирает от шальной пули в голову. У каждого из них были шлемы. Что это значит? Это значит, что люди любят ловить пули глазами: как местный док Бордо отлично знал, что в перестрелке с человеком может случится всякое. Шлемы, в большинстве своем, не спасают.

Что говорит Улица?
Не ведитесь на рекламу корпораций. Шлемы не спасают. Не спасают и маски, которые больше похожи на ворованные у тетки на соседней улицы из подвала, запасенные специально на хэллоуин. Мало что спасает, в общем-то, если ты стреляешь не первым. Так уж повезло, что Соло обычно всегда выбивала мозги из плохих парней раньше, чем те успевали увеличить количество свинца в ее фигурке до непозволительного значения. Но кому не повезло? Стиви. Тот был слишком стильным парнем, чтобы руководствоваться такими низменными и непопулярными чертами в двадцать первом веке чертами как рационализм и инстинкт самосохранения. И, если уж говорить честно, отсутствие одной руки и пульса не сильно-то и портило общее впечатление от всей это сцены. Рокебои должны вдохновлять, не так ли? Этот конкретный явно вдохновил. Или дело было в диком выбросе адреналина из-за импланта? Уинстон не помнил.

Зато действительно, что он помнил, так это выражение лица Пророка. Да, на его месте Бордо тоже не воспринимал всерьез фрика с автоматом Калашникова, расположившись на коленях у бездыханного тельца одной рок звезды, будто вот-вот собирается сделать ему приятное своим ртом, когда ты - гребанное вместилище силы Аллаха, Его мудрости, Его решимости, Его благодати. А еще вместилище кучи металла, брони и оружия под кожей. Цельнометаллический мудрце, что сказать.
Автомат Калашников модели SmartG производства Львовского оружейного завода - это мощь. Тяжелый еще. Тяжесть - это хорошо. Тяжесть - это надежно. Таким если не попадешь, всегда можно дать по башке. Резкий, как удар серпом по яйцам, жёсткий, как удар молотом - живой советский герб!
Уинстон просто зажал курок и наблюдал, как медленно, но верно тело Пророка получает свою лечебную дозу свинца. Но тому было пофиг. Абсолютно.
Но что говорит Улица?
Шлемы не нужны.

Да, именно. Что должно прикончить вознесенного колосса? Гребанная пуля, попавшая в глаз. Тот самый, который должен был, по замыслу Пророка, прикончить лучом одного надоедливого медтеха, как недавно прикончил одного излишне понтового рокебоя. Стиль, он такой. Одна пуля. Всего одна. И оптика испорчена: механизм дал сбой, не выдержал. Энергия вдарила в голову, техника отказала. Это было сравни небольшому взрыву - и мозги Пророка украсили стену его собственной Мечети. Красивое зрелище, эффектное: только Бордо его не видел; гребанная оптика и система наведения затмила этот милейший вид, отмечая “КРИТИЧЕСКОЕ ПОПАДАНИЕ ПО ПРОТИВНИКУ”.
Будто он сам не знал.
Да здравствует Neo-Sov и его системы наведения. Да здравствует Партия и Ленин - маскот каждой второй компании по производству оружия из Матушки России. Да здравствует патроны пять на сорокпять и Калашников, оружие Победы, способный пробивать рельсу!
Вдоль.
- Кто-то слишком много ест, - процедил Бордо, хватая бездыханное тело Стиви. Прости, дитя улиц, но твоя рука останется здесь. Уинстон не понимал, что происходит: адреналин постепенно спадал, медтех приходил в свое обыденное, не понимающее состояние. Крики, стрельба, чьи-то кишки, кровь и смерть - типичные составляющие обыденного вечера в Найт-сити. Неразбериха, мимо пробегающий Кот с двумя кейсами дури, мимо пробегающая с телом наркодиллера Соло; цельнометаллическая Майами Мэй и ее подписчики, трое бустеров и порно слишком жестокое, чтобы показывать его детям. Небольшой забег, шальная пуля, крики-крики-крики.
Изображение Мухаммада на стене спальни.

Воистину, Аллах Всемогущий.
Это было охеренно скрытное проникновение.

Труп Стиви летит на пол, заливая богатый ковре… да ничем не заливая: рокебой скончался от болевого шока, а рана благополучно прижглась. Баллончик с синто-кожей: лучшее изобретение в области прикладной хирургии этого века. Девяносто девять из ста хирургов Найт-сити* рекомендуют воспользоваться этим чудесным средством в ближайшие несколько минут после получения травмы.

*Только получившие лицензию от правительства Свободной Калифорнии на оказание медицинских услуг согласно акту “О лицензировании частных лиц по предоставлению соц. услуг” от 01.04.2018 года.

Медтех вкалывает какую-то дрянь в сердце мертвеца. Достает дефибриллятор. Разряд. Еще один. Вкалывает еще что-то: разряд, разряд. Стиви причудливо дергается каждый раз, а потом тяжело и резко вздыхает. Пульс приходит в норму, рокебой жив. Относительно.
- Напишешь про меня песню.
Это всё, что говорит Бордо, прикрывая глаза.

 

https://www.youtube.com/watch?v=LPEeyh759KQ
 

[Leo-ranger]

Stevie Stokes superstar

(Рокербой)

 

Когда-то давно, во времена которые уже мало кто помнит - лет семнадцать назад - ты спер видеопроигрыватель из прошлого века и кассету на которую был записан фильм под названием "Иисус Христос - суперзвезда". Фильм оказался мюзиклом. И там была песня, где Христос, уставший измотанный, вопрошает у Бога, в чем смысл его умирать, есть ли в этом смысл цель, будет ли он известней и заметнее после своей смерти. Ты никогда так и не узнал, что эта сцена многими критиками в последствии была названа одной из самых сильных сцен в киномюзиклах.

 

У тебя не было возможности это спеть перед тем как лично принять свою кончину от рук, какая ирония, пророка Мухаммеда. Ты не успел вознести руки к небу и спросить, есть ли смысл в твоей жизни и в твоей смерти. Ты не успел вознести даже свою единственную руку, после того как вторая превратилась в пламя и боль ниже плеча. У тебя никогда не будет шанса попрощаться со своей группой, надрать доку зад за паленую дурь, дать прощальный концерт перед сотнями тысяч фанатов, умереть от рака легких в сорок три. Ничего уже не успеешь, ведь тебя кружила тьма, сдавила все твое тёло, но ты это не чувствуешь, ты ничего уже не чувствуешь, ведь ты мертв.
 

Ну что же, ты хотя бы умер не за тридцать серебряных монет. Твоя гитара-то стоило все пятьсот, а это целый новый киберглаз. Что-то в Библии нигде не говорилось что Иуды после смерти Иисуса появился новая оптика.

Отретконят в следующей редакции, наверное.

 

Темноту, что облепила тебя, вдруг сотрясает толчок, которого ты не чувствуешь, ведь ты мертв. Толчки, которых ты не чувствуешь из-за собственной смерти, повторяются, снова и снова, их количество все увеличивается, пока не достигает стабильных семидесяти двух ударов в минуту. И тогда тебя начинает выталкивать, но ты не сопротивляешься, ведь ты мертв. Тебя словно толчками протискивают через узкий туннель или через чрево, все выше, к сияющему где-то наверху свету, которого ты не видишь. Ты же мертв. Свет становится все ближе и ближе, пока ты сам не оказываешься вытолкнут на него, и тогда он облепляет тебя, поднимает все выше и выше, возвращая твоему телу чувства, ощущения. Ты делаешь вдох, кричишь со всей мощью своей тренированной глотки, нет, едва-едва стонешь, ведь ты жив. Ты переродился.

 

Аллилуйя.

 

The Stealthy Seven

 

Вы вылезаете из туннеля, разве что чудом не собрав на себя всю пыль внутри. Завод, столь же пустой, сколь и когда вы лезли внутрь, встречает вас мрачным молчанием. Вы вытаскиваете бессознательные тела на свет - темноволосого парня с не самой привлекательной внешностью, которая скрывалась под несколько более уродливой черной маской. И бледного рокера, который за все время, которое вы тащили его тушку через тоннель, издал лишь два звука и оба раза это были тихие стоны.

 

Вы вылезаете и отряхиваетесь, осматриваете входы и выходы. Филиппа проверяет дважды, и лишь убедившись, что никого в близости нет, возвращается внутрь, открывает рот, чтобы сказать то ли "Охеренно скрытное проникновение", то ли "Все чисто, пошли", но не оказывается прервана особенно громким стоном Стиви, который медленно, но верно приходил себя, окончательно лениво перевалившись через черту смерти обратно в поле жизни. То что он приходил в себя столь скоро после почти буквального воскрешения показывало всю невероятную решимость рокербоя боя жить, невольно.

 

Но Соло все же не успела произнести то что хотела, так как вдр

 

Бум

 

 

Allah will save your soul, but not souls of those you blew up

(Техник)

 

Ей часто говорили что она похожа на сестру. Схожая прическа, схожие черты лица, схожая улыбка, пусть и гораздо более частая, такое же напряженное выражение лица в серьезных ситуациях. Как и сестра, она была настоящим профессионалом.

Сегодня она видела сестру на камерах. Видела как она безжалостно убивает братьев по вере. Видела как её дружки общаются с охранниками, лгут им, все чтобы пробиться поближе к Пророку. Видела как грешник вырывается вперед и расстреливает её любимого, что приютил её, дал жизни цель и направление, полюбил её как женщину и как свою верную последовательницу. Она сидела, словно замороженная, не способная нажать пару кнопок, и сообщить своим братьям, который уже отталкивали врага из последних сил, чтобы они поторопились наверх. 

 

Магдалина чувствует как горячая слеза стекает по мертвецки холодной щеке. Специальный датчик возвещает о том, что жизненные показатели пророка перестали поступать со специального датчика. Она помнила приказ любимого в случае его смерти - собрать после его смерти в их святилище и всем вместе отдать свои души Аллаху. 

Её палец дрожит, пока она смотрит, как сестра и прочие убийцы пастуха, ведущего слепцов к истине, убегают от мерзких тварей, что десятками напали на их дом, вооруженные острыми словно коса смерти дисками, и отвратительной, греховной музыкой. Она смотрит как закрывается дверь в ложе Мухаммеда, видит как они один за другим скрываются внутри.

 

Дверь позади хрустит и раздаются крики, а она смотрит на кнопку детонатора и все не может решиться. Сестра где-то под мечетью, и она заслуживает смерть, но Магдалина не может решиться нажать на кнопку детонатора и погубить её вместе с остальными. Филиппа заслуживает смерти, но техник любила сестру не меньше, чем своего мужа и Аллаха.

 

Дверь позади неё слетает с петель. Прошло больше нескольких минут прежде чем они заползли в секретный тоннель. Пора. Она вдавливает кнопку и во весь город, со всем пламенем пылающей в ней веры.

- Аллах Акб

 

Бум

 

 

The Successful Seven

 

Заброшенная квартира - это отличное место для допросов, и в Боевой Зоне в таких недостатках не было, найти одну такую заняло не больше чем пятнадцать. Найти заброшку с целым стулом оказалось намного сложнее, но и это удалось в конечном счете. Достаточно большая гостевая комната, где на двух диванах разместилась вся ваша группа успешных охотников за наркоторговцами, обещала быть хорошим местом для допроса. Виновник этого сбора как раз приходил в себя, окутанный сигаретным дымом, который стремительно заполонял помещение.

 

Надо было подготовить список вопросов заранее.

[OZYNOMANDIAS]

Никто не слушает медиа.

 

Никто, сука, не слушает медиа, особенно диджитал медиа. Каждый второй удод, обучившийся переключать каналы на своем кабельном и теперь – на словах, разумеется – не слезающий с восьмого канала EuroTheatre, теперь возомнил себя охеренным интеллектуалом и поливает любую новостную ленту помоями, на которые хватило его высокопарного словарного запаса. Краснорожие маргиналы с отвисшим под майкой-алкашкой лоснящимся пузом, которое они почесывают купленными на распродаже ржавыми советскими киберманипуляторами, орут перед монитором телевизора и кидают в него дымящиеся окурки, выражая активную гражданскую позицию отсиживанием жопы. Девочки с новостным скриптом воспринимаются теперь в качестве шлюх, отсасывающих у редактора за шанс попасть в кадр; те же, кто ведут прямой репортаж с места событий, обвиняются в постановочных съемках, ради которых, очевидно, они отсосали еще и у горы разбросанных по улице кровавых ошметков, чтобы уговорить их на участие в этом наглом обмане зрителя. 

 

Вот поэтому новости и превратились в колоду карт для сознательной спекуляции. Всем насрать на реальное положение дел, пока цена на «чох» стабильно ниже банки «Эбола-колы». Все хотят эмоционального всплеска с экранов, все хотят шоу – ядерный коктейль из ультранасилия, порно и сортирного юмора от той самой "еб@#%льной членососки", новостной канал с которой они променяли на раздувание пузырей шок-контента и накручивание рейтингов. Никто, сука, не хочет посмотреть в глаза реальности.

 

Никто, сука, не слушает медиа. Когда медиа говорит, что никто никакого охеренно скрытного проникновения не будет, если мы не сделаем бомбического отвлекающего маневра, то все просто кладут болт на эти слова. Все эти сопливые эйджраннеры делают морду кирпичом и говорят, что «никто ничего не заметит». Это будет скрытно, Майами. Это будет настоящий стелс, как в фильме про Джеймса Бонда.

 

Что, пацаны, стелс?

 

Никто не читает серьезную прессу, предпочитая глянцевые сиськи с обложек порножурналов. Никто не слушает настоящих медиа, меняя их на расфуфыренные пустышки с кричащим макияжем из реалити-шоу вроде «Замуж за Санбоя: Остров в океане», которые, по скрипту сценаристов этой клоунады, обсуждают последние новости и толкают проплаченную рекламу. Никто не слушал, когда мой коллега показывал в прямом эфире труп Джона Санбоя, никто не видел разоблачения того, что Санбой – не более, чем раскрученный для телешоу актер с ролью миллионера, которому составили лживый образ авторы этого круглосуточного аквариума. Никто не обсуждает, как моего коллегу лишили работы и затем пристрелили, после чего расследование зашло в тупик и копы закрыли дело. Никто не спросит, настоящий ли тот Санбой, который до сих пор является главной звездой острова в Тихом океане и объектом поклонения 38% женщин старше тридцати пяти, до сих пор окупающих бездарные шлягеры их любимца. Никто не носит цветов на безымянную могилу какого-то мужика, даже его семья, легко примирившаяся со смертью кормильца и заключившая выгодный контракт с воротилами реалити-шоу. Насколько я помню, они продали имя Джона Санбоя и с готовностью согласились сотрудничать с новым Джоном за одну седьмую доли с прибыли ежемесячно. 

 

Добро пожаловать в 2020-й, Санбой.

 

Никто не слушает медиа, честно обозревающих новости. Чтобы твое имя горело на неоновых голограммах, ты должен превратить себя в объект аттракции для гнилых людей, ожидающих от тебя очередной хайповой выходки. Превратить себя в винтик индустрии развлечений, чтобы иметь работу и дозировано пичкать стадо информацией о мире, в котором оно пасется. Пустить себя под нож обезумевшей панк-моды, представлять из себя самое грязное воплощение цирка уродов, чтобы уроды по другую сторону камеры приняли тебя за свою. 

 

И твой контент должен быть всегда с приставкой «шок», которая жирными буквами будет гореть в правом верхнем углу голографического экрана. Ты должен ужом влезть в задницу муравья и снять прямую трансляцию муравьиного соития, если это привлечет зрителя и хотя бы удержит рейтинг твоей программы на достойном уровне. Если для этого нужно подставить себя под пулю, ты подставляешь себя под пулю: если для этого нужно толкнуть ребенка под танк собственной рукой, ты можешь только спросить у своего редактора «С левой или с правой?»

 

Никто не слушает медиа, которые не соответствуют этим требованиям. Чтобы переубедить этих эйджраннеров в идиотизме идеи охеренно скрытного проникновения, мне нужно было сначала достать углепластиковый пистолет и пристрелить нахрен случайного подельника – потому что для убеждения кого-то в ценности слов нужно действовать по правилам агрессивного маркетинга.

 

Хромированные пальцы выдергивают толстую вереницу проводов, и я наконец прикладываю ладонь к лицу, словно стирая холодный пот. Видеотрансляция с моего глаза затухает, и вместе с ней пропадает жжение кипящих электродов под основанием черепа. На долю секунды киберглаз «задергался» – изображение туннеля и спин членов группы замерцало, начало «плыть» и дрожать, как запоротая кассетная пленка: на эту долю секунды я с ужасом подумала, что глаз полетел от перенапряжения, но тут картинка наладилась, и я облегченно вздыхаю, развевая тревоги вместе с оседающей пылью. 

 

Шоу окончено. Занавес трансляции закрывается под поток нецензурной брани от шефа и дрожащий, умоляющий голос Кевина пустить продолжение. Он обещает нарезать видео так, чтобы ничего компрометирующего на наёмников нашей группы не прошло в эфир, гарантирует единовременную выплату на мой счет за отснятый материл. Я говорю, что это даже не обсуждается. Он обещает замазать пикселями лица во время сцены допроса, если я продолжу трансляцию, а также утроить гонорар. Я говорю, что это даже не обсуждается.

 

Стелс. Стелс, после которого мы мчимся по узкому коридору, словно выпущенная в задницу кучка сперматозоидов, вдруг осознавшая, что их по-крупному нае@#%ли.  Бетонные кольца этой отсыревшей прямой кишки заканчивались, и теперь, как и подобает самой дерьмовой команде эйджраннеров во всем Найт-Сити, нас ждал свет в конце туннеля. 

 

А затем – бурлящий водоворот в трубе унитаза под звуки спускающего жидкость сливного бачка.

 

В нашем случае роль этого звука взял на себя грохот охеренно не скрытного взрыва.

 

 

* * *

 

 

Я спокойна. Я на пределе.

 

Я неподвижно, как хромированная кариатида, стою у потрескавшейся стены в оставленной кем-то квартире посреди Комбат Зоны, пока прихваченное Филиппой тело на стуле не начинает подавать признаков жизни. Я докуриваю уже третью сигарету, рассматривая трофей соло; я скуриваю уже хер знает какую пачку меньше, чем за двенадцать часов, разглядывая два чемодана наркоты, за которой мы охотились. Я прокручиваю в голове мысль, как нас прямо сейчас хватают копы и обвиняют в создании организованной преступной группировки, похищении человека и распространении запрещенных веществ, заодно вешая на нас кучу смертей от этого дерьма, пока мы пытаемся объяснить, что вообще произошло.

 

Я чуть не давлюсь ментоловым дымом, понимая, что нихрена нам не объяснить.

 

Я присвистываю, привлекая внимание остальных. Я знаю, что сейчас будет допрос. Я знаю, что он просто так не расколется.

 

— Я хочу взять у него интервью, — произносят мои холодные цельнометаллические губы, пока я грациозно дефилирую к этому уроду.

 

Я не сошла с ума. Я спокойна. Я на пределе. И я прекрасно знаю, как долго и с какой силой нужно пи#%дить связанного по рукам и ногам человека, чтобы он сам был максимально замотивирован добровольно дать тебе эксклюзивный материал.

Сообщение отредактировал OZYNOMANDIAS: 06 июля 2018 - 21:36

[Князь Вольтецкий]

Френсис Андервуд был всегда готов к различного рода неожиданностям. Если с утра ему нужно выступить с докладом на конференции, а за пять минут до начала на ноутбуке внезапно сгорает целый жёсткий диск со всеми файлами, он всегда держит при себе носитель информации, куда дублирует все важные файлы. Если он вкладывает деньги в покупку акций компании, а на следующее же утро кто-то громит один из её офисов, тем самым вызывая сильное медвежье движение на рынке, он готов доказать, что разгром был устроен конкурентами и сохранить репутацию компании, чтобы хотя бы не понести потерь. В этом и было главное отличие его правил работы в корпорации от правил игры на бирже: он всегда старался минимизировать потери на финансовом рынке, потому что это был один из самых верных способов сохранить и приумножить свои деньги. Но когда дело касалось работы, корпорат не пренебрегал даже самой тяжёлой артиллерией, которая только была ему доступно. Если и добиваться цели, то любыми методами и через любое количество трупов.

Андервуд находился в забегаловке в нескольких кварталах от базы и ужинал рёбрышками настолько отменными, что любой афроамериканец продал бы за них свою мать. Хозяин этого заведения, Фредди, тоже был из тех, кого не сразу отличишь в темноте, но, несмотря на это, Френсис считал, что это заведение сможет посоревноваться с любым рестораном Вест-Хиллс. Он даже пару раз приглашал Фредди на званый ужин BioTech, чтобы он готовил для подвыпивших корпоратов на заднем дворике особняка одного из старших руководителей. Андервуд уже опустошил свою тарелку и теперь вытирал салфетками жирные пальцы, когда по телевизору включили сюжет о самоубийстве одного из адвокатов, работавших на BioTech. Это был вечерний повтор, но Френсис, тем не менее, смотрел очень внимательно. Согласно словам диктора, Мэтта нашли на пассажирском сиденье своего автомобиля, задохнувшимся. Полиция тщательно изучила автомобиль и пришла к выводу, что находившийся в состоянии сильного алкогольного опьянения адвокат уснул в своей заведённой машине в гараже, после чего проснулся и попытался выбраться через водительскую дверь, которая оказалась заблокирована. После этого, он попытался спастись через пассажирскую дверь, но отключился, когда перелезал. Смерть наступила несколько позднее. Андервуд заканчивает свой ужин и, оставив деньги, остаётся ждать сигнала от группы проникновения. Долго ждать не пришлось. Пресловутый сигнал вскоре прогремел над всем городом.

***

Френсис стоит в заброшенной квартире, раздобытой Филиппой, и размышлял о том, насколько сильно может исказиться информация, пока она дойдёт от говорившего до реципиента. Андервуд оглядел всех участников налёта, которые отправились "незаметно раздобыть информацию", даже составив какой-то сложный план, включавший в себя отвлекающие манёвры и разделение на две группы, а в итоге взорвали к херам собачьим весь бывший химический завод с радикальными исламистами. Пусть они и не были теми, кто нажал на кнопку, но точно стали причиной бомбического конца "Ложе Пророка". Притащили с собой два чемодана дури, а информацию так и не раздобыли. Френсис посмотрел на начинающего просыпаться наркоторговца и ему сразу стало интересно, кто быстрее заставит говорить их пленника — опытный соло или поехавший медиа, которая прежде, чем начать, засунет микрофон допрашиваемому в задницу для лучшей акустики и только потом спросит, не сильно ли её каблуки давят на яйца.

Френсис как-то имел дело с группой окончательно отмороженных соло. Лучшим способом от них откупиться была пуля, выпущенная самому себе в висок ради быстрой смерти, потому что эти ребята, стоило их спустить с цепи, не щадили никого. Они привязывали тебя к стулу и ставили перед тобой зеркало. Потом они идеально заточенным ножом рисовали овал на твоём лице и одним быстрым движением срывали кожу, заставляя тебя смотреть на свою резко покрасневшую голову. После этого, они отрезали тебе яйца и запихивали в глотку и оставляли умирать. Что такое пуля в лоб, в сравнении с этим?

Корпорат усмехнулся и достал сигарету. В том, что из наркоторговца можно вытянуть информацию, он не сомневался. Он боялся, что Майами выкинт его из окна раньше, чем тот начнёт говорить.

[Leo-ranger]

The Torturous Seven

Он стонет и медленно открывает глаза, цвет которых медленно перетекает из карего в фиолетовый. Затуманенный взгляд поочередно скользит по каждому, кто находится в этой комнате. Наверное, с его позиции ваша «команда» расположилась словно на постере к новому попкорно-экшоновому фильму. В зеркала души наркоторговца медленно, но верно возвращается осмысленность, а вместе с ней и понимание, в какой жопе он оказался.

Барыга пытается кричать, расшатать стул, освободиться от пут, пока вы спокойно наблюдаете за потугами. Он пытается выплюнуть кляп или встать, но увидев невзначай показанный пистолет на поясн Филиппы окончательно прекращает попытки что-либо сделать и лишь смотрит на вас, как животное смотрит на фермера с электрошоком в руках на постерах радикальных зоозащитников.

[OZYNOMANDIAS]

Я спокойна. Я на пределе.

 

Я сжимаю белоснежные зубы до пронзительного скрипа эмали, будто собираюсь в акульей улыбке перекусить углеродистую сталь монорельса. Меня трясет: тонкие металлические пальцы бьет легкая дрожь хромированных нейроволокон, вызванная волной адреналиновой ломки и нездоровым, слишком человеческим возбуждением.

 

Трясет так сильно, что онемевшими от напряжения фалангами я чуть не переламываю фильтр ментоловой сигареты, когда присаживаюсь на корточки слева от ворочающегося на стуле барыги. 

 

Его эмоциональность обжигает лицо, и я едва сдерживаюсь, чтобы не поморщиться и не ощериться от отравляющей, безысходной ненависти. Запах источаемых им гормонов – точнее, иллюзия запаха – заливает мою носоглотку ледяным огнем жидкого азота, проникая в легкие с треском вымораживающего внутренности плотного пара: я чувствую, как рядом с ним мои глаза становятся стеклянными, покрываясь коркой презренного вожделения.

 

Коркой презренного вожделения к человеческой плоти. К человеческой сути. 

 

Сука. 

 

Я спокойна. Я на пределе. Я хочу пойти в клинику медтеха и вшиться так, чтобы из моих глаз летели обжигающие синие искры, а носом вытекала эта бл@#%ская человеческая слабая кровь. Я не хочу иметь ничего общего с этими шматами мяса, переваливающимися под бесконечным светом Найт-Сити в поисках удовлетворения своих мясных пороков. Все, что мне нужно – это снова почувствовать кровавый привкус  ж е л е з а  во рту, выжигающего остатки человеческих эмоций скопившимся напряжением оголенного электрода. 

 

Я сжимаю зубы еще сильнее. Я чувствую боль в деснах. Я не выдерживаю: холодные металлические губы раскрываются в судорожной ловле удушливого, ржавого кислорода. В приступе паники я обхватываю запястье своей правой руки, чувствуя, как под хромированной кожей горят раскаленные докрасна сверхпроводники в фантомном, вымораживающем зуде. 

 

Мне кажется, будто гудящая от боли кибернетическая кисть уже покрыта кровью этого урода.

 

Я спокойна. Я на пределе. Я – это цельнометаллическое взрывное устройство, в венах которого протекает реакция термоядерного синтеза. Двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, прямо сейчас я готова превратить вас в раскромсанные куски тупорылого обгоревшего мяса, которым вы и являетесь. Я – это заполненная газом комната, в которой вас попросили щелкнуть зажигалкой. 

 

И знаете, что самое смешное?

 

Рано или поздно вы, бл@#ь, все-таки щелкнете. 

 

Я прикладываю ладони к лицу, механическим движением вытирая человеческие, несуществующие в действительности капли холодного пота. Я шумно выдыхаю, немигающим взглядом продолжая сверлить подонка на стуле. Выходящий из легких воздух шипит, будто синтезированная в лаборатории копия королевской кобры. 

 

Я спокойна. Я на пределе.

 

Я начинаю медленно, тихо и вкрадчиво, выцеживая слова каплями опьяняющего сознание яда. Я начинаю с очевидных вещей: для начала говорю ему, что он в глубокой, засасывающей его заднице, раз попал в руки самых отмороженных эйджраннеров, решившихся похитить его прямо из-под носа сумасшедших фанатиков, попутно перебив всю эту напыщенную, нашпигованную имплантами и вооруженную до зубов армию джихада. Затем говорю ему, что мы хрен знает где посреди Комбат Зоны, и что даже система наблюдения «А. Л. Л. А. Х.», которой могут похвастаться его друзья-муслимы, не сможет выяснить адрес этой импровизированной конспиративной квартиры до следующего парада планет.

 

А затем я говорю, что вот эта отмороженная стерва, обвешанная броней покруче дуболомов из Психо-сквада, превратит его яйца в ингредиент для японской лапши рамен, если он не захочет поделиться со мной эксклюзивным материалом в ходе предстоящего интервью.

 

Сухим треском печатной машинки я проговариваю условия. Его имя останется зацензуренным и наверняка не пройдет редактуру. Никакой информации, раскрывающей личность. Никаких точных адресов, явок, паролей. И никаких копов.

 

Мне, сука, нужно это интервью, но тебе оно нужно еще больше, тупой ты ублюдок. Я не знаю, на что ты вообще надеешься и какой межпланетной невидимой хероборе возносишь молитвы, но ты просто обязан рассказать людям, что за неведомый Кадат дарует тебе такую веру в себя. Потому что только последний придурок, раскрыв рот в окровавленной ухмылке, выплюнет мне в лицо совет засунуть микрофон поглубже в промежность, так как оттуда я услышу гораздо больше, чем от него.

 

Я спокойна. Я  н а  п р е д е л е. Сейчас я подвяжу тебя за лодыжки вверх ногами. Сейчас мои холодные хромоконечности сдавят твою шею, и твоя налитая кровью башка лопнет, как перезрелый арбуз. Как раз тогда, когда я буду ху@#ть тебя цельнометаллическими каблуками киберног, отрабатывая приемы тхэквондо с гидравлическим усилителем, ты будешь готов предоставить мне любой материал на любых условиях.

 

Но я медиа. Медиа – это не значит, что я социальный игрок. Медиа – это значит, что твое интервью я составлю и без твоей помощи, смартбой.

 

Я даю тебе последний шанс прожить еще немного. Последний, мать его, шанс еще немного подышать в компании нашей знойной соло. Если сейчас я не раздобуду в твоем шмотье хоть что-нибудь стоящее, то ты для меня бесполезен. Если я не раздобуду хоть что-то, способное очертить для меня параллельный вектор в этом расследовании, то ты для меня не более, чем мусор. 

 

Я смотрю в окно и прикидываю, какой здесь этаж. Я смотрю на тебя и прикидываю, хочу ли я выбросить мусор.

 

Я ощупываю твои штаны в последнюю очередь, потому что там наверняка нет ничего ценного. Я ощупываю их скорее для проформы, скорее для того, чтобы растянуть время и дать тебе шанс одуматься перед тем, как в моих дрожащих киберконечностях превратиться в ничто. И, в самый последний момент перед тем, как мои глаза заволокло к р а с н ы м, я нащупываю в переднем кармане небольшой мобильный телефон.

 

Бинго.

 

Я раскрываю его, борясь с возбуждением. Я пес, перед которым размахивают синтетической сахарной косточкой с ароматизатором мясной вырезки: я проверяю контакты, заметки, медиафайлы, список входящих и исходящих звонков, надеясь выудить хоть что-то. 

 

Он девственно чист, как Дева Мария.

 

Сука, версия 2.0.

 

Я с оскалом гляжу на пленника. Я с оскалом жмакаю по затертым клавишам, вбивая номер своего телефона. Я нажимаю на клавишу с зеленым символом вызова. Я жду – и через пару мгновений я оказываюсь вознаграждена жужжанием моего собственного мобильника, принимающего вызов.

 

— Хауэр, это я, — бросаю я в трубку, как только гудки из хрипящих динамиков сменяются на ворчание копа. — Диктую тебе номер телефона, по которому нужно пробить владельца. Все данные, которые найдешь, вплоть до последнего посещения венеролога и штрафов за парковку. 

 

Я спокойна. Я на пределе. Я в тонусе. И теперь, когда соло будет превращать этого ублюдка в отбивную, я не буду сидеть без дела.

 

https://youtu.be/uSQt4ckq-dg

[Тaб]

Стиви Стоукс жил. Он умер. Он воскрес.

Стиви Стоукс — Его второе пришествие. Он сложил голову не за твои грехи, но потому что ему так захотелось. Он вернулся не чтобы спасать, но потому что там было скучно.

Стиви Стоукс похож на голографическую модель живого трупа, снятую с цифрового креста. Он даст тебе вложить перста в его стигматы, если хорошо попросишь. Он даст тебе в @#%ло единственной рукой, если будешь @#$ть ему мозг.

Стиви Стоукс готов вести за собой, но ему некого. Они все ведомые, платами, вживлёнными в тупые бошки, дизайнерской кислотой, выжравшей последние нейроны, вирусом обывательства и отчанного-не-обывательства, сглодавшего последние косточки. Они все — люди, если не выращенные в пробирках, то давно проштампованны штрихкодами с порядковыми номерами, выжженными лазерами на затылках. Это уже диагноз.

Стиви Стоукс был бы рад имманентизировать эсхатон, знай он такие слова. Он был бы не прочь схлопнуть время-пространство до единой точки, или разорвать его в клочья. Он был бы счастлив нажать «RESET», или установить @#$%ему миру новую прошивку. Но кнопка заела. Кнопка заела, представляешь?

Стиви Стоукс — просто спёкшаяся рок-звезда, которая очень любит своё вымышленное имя. Оно правда вымышленное, не знали, да? Какой идиот станет называть своего ненаглядного отпрыска Стиви Стоукс? О-о-о-о, мы отстали от жизни, правда отстали, на дворе ведь сраный XXI век, ты можешь назвать своего выродка «Псилоцибиновым выкормышем», и никто не посмотрит на тебя косо. Дальше-то некуда.

Стиви Стоукс и сам не знает, чего хочет. Он давно потерял грёбанный смысл жизни. Он сошёл с ума, пытаясь найти новый, но всё равно @#$%я не нашёл. Потому что смысла нет. Сечёте фишку? Теперь экзистенциальные истины толкают задёшево вместо наркоты. А первая доза — бесплатно.

Стиви Стоукс бесполезен. Он вряд ли скажет об этом прямо, но внутри-то он всё прекрасно понимает. Он понимает слишком, мать вашу, многое. Он понимает то, чего нет. Тут-то и кроется корень всех бед — слишком много сраных мыслей. Они, @#$%ь вредны для здоровья. Хуже цианистого калия на завтрак, обед и ужин.

Стиви Стоукс предпочёл бы умереть. Нет, правда, смерть — лучшее лекарство. От всех болезней и невзгод. Aurum, сраный, potabile. И почему её никто не ценит? Почему грёбанные люди цепляются за свои никчёмные… нет, даже не жизни — жизнешки, когда могли бы взять и поставить, наконец, точку!

— Срать и мазать, Бордо, — стонет Стиви Стоукс, откинувшись на диване с пожранной обивкой. — @#$уя было меня спасать, — он пялится на потолок. Потолок не плывёт цветными узорами, как бывает под кислотой. Он плывёт жёлтыми подтёками на осыпающейся побелке. О@#$&ельное, @#$дь, зрелище, — если ты не спас гитару? — Стиви Стоукс шутит. Пожалуй, в этот раз он реально шутит, осознавая эту безразмерно бессмысленную привязанность даже не к материальным вещам, а к символам, в качестве которых они выступают. Ох уж эти символы! Сколько говна из-за них случилось! Наскальные рисунки, христианские рыбы, изорванные флаги, эмблемы корпораций — одна и та же @#$ня, шагающая строевым маршем сквозь века и тысячелетия.

 — Эй, девчонки, — кричит он бой-бабам, которые не могут разговорить сраного педика-барыгу, — если захотите добиться чего-то от нашего друга, пока он не откинулся из-за отрезанных яиц, — они угрожают-отпираются, бьют-терпят, колят-стонут, режут-ссут, вместо того, чтобы просто договориться. Почему люди такие тупые, а? Почему они так не хотят договариваться? — обращайтесь! — Стиви даже посылает им воздушный поцелуй, едва не приложившись губами к другой руке. И вновь его посещает паскудное осознание того, что никто не вернётся с этого дела живым.

Очередной стигмат — сначала клеймо на щеке, теперь это. Осталось получить третий — и он превратится в грёбанного Палмера Элдрича.

[Gonchar]

Филиппа стояла в стороне, спокойно скрестив руки на груди и с полным невозмутимости лицом созерцала первые пробные попытки договориться с наркобарыгой «по-хорошему». Скептичный кривой загиб тёмных губ откровенно намекал на то, как именно Ласка относилась к этим потугам. Эти ублюдки никогда не понимали хорошего слова, никогда не слушали, когда их вежливо предупреждали. Лучшим аргументом всегда был ствол у виска и пара сломанных с мясом суставов. Вот тогда они понимали, что разговор с ними ведётся по серьёзному.

Ласка никогда не принимала участия в изощрённых допросах и пытках, её роль в армии сводилась к более непосредственному причинению вреда живым и пока ещё дышащим людям. Однако за годы тренировок она научилась прекрасно понимать, какое усилие нужно приложить, чтобы сделать человеку больно, но не сломать его с концами. А ещё ей очень нравилось делать больно всяким муслимам. Эти бородатые ребята будили в Филиппе внутреннюю феминистку. Особенно после того, как ей из раза в раз приходилось отстаивать своё место в своём отделении в годы учебки.

 

Когда «переговоры», ожидаемо, провалились посылом в тёмные неизведанные глубины женского естества, Филиппа скрытно усмехнулась и неспешно прошла к горе ржавого мусора, со вкусом начиная перебирать гнилые листы металла и выдёргивать из них не менее покошенные, но всё ещё острые стальные гвозди. Когда-то эти малышки были способны пробивать насквозь металл, однако даже в таком состоянии человеческая плоть для них была как бумага. Прихватив несколько тяжёлых отрезков труб и стояков, Ласка свалила всю эту ржавую охапку к ногам скованного наручниками пленника.

— Слушай сюда, симпатяга.

Филиппа упёрлась руками в колени и чуть согнулась, чтобы оказаться на одном уровне с лицом барыги. Губы соло раздвинулись в самой дружелюбной и ласковой улыбке, которую она могла изобразить.

— Если не хочешь просто, выгодно и быстро — то займусь тобой я. — не уловив в глазах мужчина сильного страха, Ласка улыбнулась ещё шире и выровнялась. Её рука вытянулась, указывая на стоящего в стороне Бордо. — Это — мой лучший друг и, по совместительству врач. Он будет очень внимательно следить за твоим состоянием…

Внезапно для всех речь соло оборвалась и сменилась почти неуловимым для взгляда хлёстким ударом ногой по голени пленника. Раздался странный приглушённый хруст и барыга согнулся от сковавшего его крика.

— Аааа, сука! — прохрипел он, корчась от ноющей боли в ноге.

— Не бойся, ублюдок. — Филиппа ухватила мужчину за короткие волосы и до боли выгнула его шею. — Кость я тебе пока не сломала. Ты будешь подыхать очень медленно и мучительно. — каждое слово Ласка выдавливала сквозь сжатые зубы с шипящим злым звуком. — И до победного ты будешь в сознании.

Она поднесла до того зажатый в ладони длинный ржавый гвоздь к глазу барыги на опасно близкое расстояние, и почти что сплюнула слова ему в лицо, склонив поближе собственную голову.

— Я знаю очень много мест, куда можно вогнать этот гвоздь. И если не хочешь узнать на всех тридцати двух штуках — тебе лучше начать говорить, говна кусок. Где вы держите товар, на кого вы работаете, сколько вас, всё.