Огонёк выглядел слабым, готовым совсем погаснуть. Вот-вот, казалось бы, ещё немножко, и от него ничего не останется. Однако пламя, несмотря на превратности судьбы, несмотря ни на что, продолжало мирно сиять в полутьме секретной комнаты, запрятанной глубоко в погребе древнего, зловещего дома, в котором долгие годы обитал не менее старый и угрюмый резчик. Прошло мгновение, и пламя стало ярче, усилилось, отбрасывая вокруг себя тени, в сакральном, мистическом танце пляшущие на чёрных занавесках, украшенных замысловатой багровой вязью, изображавшей некие достопамятные события из тевинтерской истории.
Вдруг сила огонька резко ослабла. Комната погрузилась во тьму.
Но если вы думаете, что на этом жизненный путь маленького волшебного пламени и завершился, то, боюсь, вам придётся ещё немного потренироваться в умении строить догадки. Всё получилось ровным счётом наоборот. Темнота рассеялась, однако вместо скромного всполоха в центре комнаты теперь сияло настоящее солнце, уменьшенное в бесчисленные тысячи, в миллионы раз. Впрочем, оно неуклонно увеличивалось, росло. Вот оно стало слишком большим, слишком ярким и сильным, так что двое человек, сидевшие здесь же, смогли сполна почувствовать влияние этого неоспоримого факта. Молодая девушка, ощутив нежданное прикосновение испепеляющего жара, резко отпрянула, а нелюдимый старик же остался хладнокровен и недвижим, как камень.
— И что это такое, я тебя спрашиваю?.. — колючим голосом проскрежетал он, — ты нас всех сжечь хочешь? Кажется, на это я тебе разрешения ещё не давал. Погаси его. Немедленно.
Девушка с горечью вздохнула, и зажмурилась, пытаясь сосредоточиться.
— Зачем ты щуришься так, будто тебе енот в глаза нассал? — насмешливо-издевательским тоном спросил резчик, — разве я только вчера не говорил тебе, что достаточно просто
отпустить нить воли? А не хвататься за неё, как утопающая. В своём уме же, ну. Быстрее, у меня яичница остывает.
Волшебное солнышко исчезло, оставив после себя лишь красноватую дымку.
— Никак не получается контролировать их силу, — пожаловалась Анна, — то вообще не появляется, а то вот так… я безнадёжна.
Резчик мрачно взглянул на неё.
— В годы ученичества я проявил себя ещё хуже, — сказал он таким недружелюбным тоном, что это совершенно не успокаивало, хотя по замыслу, вроде как, должно было оказать обратный эффект, — в итоге, как видишь, прячусь от всего мира в этой дыре, а мог бы в сенате сейчас заседать. Хочешь так же закончить?
— Нет, — быстро ответила Анна, — не хочу. Мне нельзя попадать в проблемы, — от неё слишком многое зависело, и девушка это прекрасно понимала.
Резчик сухо кивнул.
— Вот именно. Поэтому продолжай пытаться, пока не получится. Только практика, альтернативами ты не располагаешь.
В тот день Анна, вместе со своим наставником по магическим искусствам, ещё несколько часов безвылазно сидела в подвале. После массы затраченных усилий ей всё-таки удалось наладить правильный подход, благодаря которому пламя больше не выглядело ужасающе нестабильным. Ещё часик заняло закрепление пройденного. И в таких штудиях прошло несколько лет. Только в конце этого долгого пути, когда Анна стала сильной, талантливой чародейкой, способной на многое, резчик приоткрыл перед ней сумрачные тайны кровавой магии.
Возвращение заняло намного больше времени, чем планировалось изначально.
В последние месяцы дух любви всё чаще начинал испытывать некоторые сложности. Оказывать помощь становилось всё неудобнее, казалось, кто-то специально строит зловредные препятствия для его благородной миссии. По деревне распространялись странные слухи… Дух не понимал их причины, но кажется, многие люди открыто высказывали своё недовольство, а все шишки падали, в итоге, на голову Майера, который об этом, кажется, пока даже не подозревал. Любовь не могла изменить своей природе. Существо считало, что поступает абсолютно правильно, а что до реакции людей… Как-нибудь само рассосётся, наверное.
Впрочем, как показали последующие события, естественным путём, увы, не разрешилось ничего. Наоборот, ситуация ухудшалась, и происходило это стремительно. С недавних пор на деревню обрушилась череда многочисленных бед различного характера, в общем и целом спровоцированная военными действиями меж двумя странами. Торговля приостановилась, количество еды уменьшалось, а проходящие время от времени транзитом солдатские отряды отнимали у жителей их последние запасы, прикрывая насилие священным долгом перед отчизной. В такое время человеческое сердце становится особенно уязвимым к всевозможным суевериям, вера в приметы усиливается, появляется желание свалить причины всех горестей на кого-то одного, ибо тогда терпеть ненастья станет легче.
А юный ученик резчика вёл себя странно.
И даже Грейс, его подруга, это заметила, хотя критиковать, в силу особенностей своего характера, не захотела. Более того, девушка пыталась как-то оправдывать парня перед отцом-старостой, к которому приходили жаловаться озабоченные местные жители, наблюдавшие глухой ночью, как Росс выскакивает то из одного окна, то из другого. Такое поведение казалось совершенно недопустимым с моральной точки зрения, выходя за рамки принятых норм даже среди остальных сверстников Майера.
Впечатление существенно усугублялось тем, что днём Май вёл себя как абсолютно «правильный» человек, прямо-таки образец приличий. Повесой его назвать было невозможно, а благохарактерность казалась стопроцентно искренной. Однако такой контраст вызывал серьёзные вопросы, и находились люди, обвинявшие дровосека в дичайшем лицемерии, и ещё больше других людей, охотно соглашавшихся с первыми в столь жёстких обвинениях.
Анна всё это замечала, но демонстративно делала вид, что ничего не происходит. Она – как, собственно, и сам резчик – прекрасно понимала причины, однако придерживалась позиции невмешательства, во многом, фактически, навязанной учителем, имевшим своеобразные взгляды на Тень и её обитателей. Любивший духов несравненно больше, чем людей, старик полагал, что безопаснее всего наблюдать со стороны, позволив существам выстроить собственные, неповторимые отношения. Резчик считал, что влезать стоит только в случае, если станет совсем-совсем плохо.
А потом, спустя месяц, он подхватил какую-то заразу. И умер.
— Помни, Анна, — прокашлявшись, вещал ремесленник, находясь на смертном одре, — наблюдай, но не мешай своему брату. Пройдёт время, и всё… — приступ кашля, после которого больной потерял сознание, чтобы никогда не проснуться, не дал ему закончить мысль.
Катастрофа надвигалась медленно, но неотвратимо.
Последней каплей, подобной грому, что разразился над маленькой семьёй, стало яростное бешенство состоятельного землевладельца, истово верующего члена местечковой общины адептов, доктрина которой отличалась характерной склонностью к особой активности на тверди земной. Последователи её считали, что посредством добрых дел и святой жизни можно приблизить конец света, возвращение Создателя и низвержение всех врагов Его – а вместе с тем, конечно, и врагов самих верующих. Главой секты была некая Асклепия, та самая, что отличалась особенной нетерпимостью к любым, даже самым незначительным попыткам вольной интерпретации Песни Света.
В тот день за окном шёл проливной дождь. Анна готовила свежий хлеб, а Майер сидел за столом, вырезая из дерева изящные статуэтки короля Каленхада для грядущего фестиваля. Однако от сосредоточенной работы пришлось оторваться, как только за окном послышались громкие вопли возмущённой толпы.
— За нечистое поведение надлежит наказание понести!.. — орала какая-то старушка.
Дед в сером капюшоне явно был с ней согласен:
— В голове моей внучки теперь сплошная каша, а всё из-за тебя!
Но громче всех, конечно, возмущался землевладелец, стоявший на большом мшистом камне:
— Доколе мы терпеть будем, как чужеземцы развращают сердца сыновей и дочерей наших? Из-за их постыдного образа жизни гнев Создателя вскоре обрушится на всех нас!.. — голос его был хриплым, но, тем не менее, казался исполненным невиданной силы, — изгоним чужаков, и всё тогда наладится.
Трое каких-то мускулистых молодчиков звериным рёвом подчеркнули своё согласие с речью.
Вряд ли они отличались особой религиозностью. Скорее, принадлежали к той неприятной породе людей, которая чует насилие, вот-вот готовое где-то свершиться, и радостно бежит туда, чтобы принять в нём деятельное участие.
Для большинства жителей Анна и Майер давным-давно перестали значиться в списке «чужеземцев» и стали своими, так много они делали на благо селения, однако человеческое сознание порой работает очень странным образом, и стоит лишь кому-то одному сказать несусветную глупость, как остальные подхватывают её. Глупость в их глазах становится вещью, о которой все и так думали, просто почему-то боялись признаться вслух. Психология толпы, пожалуй, очень опасная вещица.
Поодаль, в тени сучковатого дуба, древнего, как останки высшего дракона в Неварре, за происходившим наблюдал какой-то парень. Взирая на разъярённые лица обеспокоенных жителей, он качал головой и мрачно хмурился, однако подходить к ним пока не спешил. То был Гарри. Прошло уже несколько месяцев с тех пор, когда его любимая, Камилла, отправилась в армию. Первое время они с ней переписывались, но потом весточки от Камиллы стали приходить всё реже, пока не прекратились совсем. Гарри беспокоился, чувствовал себя одиноко, однако продолжал терпеливо ждать. Ведь иных вариантов он всё равно не видел перед собой.
Сейчас Гарри стоял, наблюдая за безобразной сценой, и думал, мол, надо бы что-нибудь сделать, но что именно – сообразить никак не мог. Староста давно в курсе насчёт известных настроений, но разгонять людей боится, влияние общины слишком широко распространилось, и её последователи есть даже в местном ополчении. Перспектива потеря власти пугала его гораздо сильнее, чем судьба двоих местных жителей, которые, к тому же, провели здесь далеко не всю свою жизнь.
Майер же, тем временем, предложил сестре выход, казавшийся ему самым правильным:
— Давай я к ним выйду и объясню, что всё не так, как они думают, что это просто ошибка, — он был свято уверен, что его просто с кем-то путают, и хранил завидное постоянство в своей наивности.
Анна сильно сомневалась, что это поможет:
— Нет, Май, твоё появление их только разозлит. Поговорю лучше я, а ты оставайся здесь, — многие любили юную торговку пряжей, поэтому она надеялась, что сможет как-то найти общий язык с разгневанной толпой. И в этом заключалась её основная ошибка. Люди, вышедшие под дождь, чтобы наказать «виновных», с самого начала не были настроены на какой-либо диалог с последними. Надлежало навести справедливость во имя Создателя. А справедливость, как известно, не выносит никаких компромиссов.
Недолго думая, не утруждая себя выслушиванием возражений Майера, Анна вышла на порог:
— Добрые люди, — начала она, хотя искривлённые от дикой ярости рожи верующих было действительно сложно назвать «добрыми», — мы никому не причинили зла, находясь в вашем доме, давно ставшим нам таким же родным. Право слово, не стоит доверять слухам, которые…
Закончить речь ей не дали.
— Неужели вы не видите, что двое заодно, — брызжа слюнями, взвыл землевладелец, — невинность моей ненаглядной Люсьены слова этой змеи подколодной не вернут. Врывайтесь в дом, накажем виновника, и тогда благословение сойдёт на всех нас.
Анна чувствовала беспокойство, стремительно назревавшее в душе, однако всё-таки не дрогнула, широко расставив руки, и загораживая собой вход:
— У вас тоже есть семьи, — крикнула она, — неужели рука поднимется?
Ответом стал брошенный кем-то камень, попавший Анне прямо в голову. Девушка пошатнулась. Всё поплыло перед глазами, боль была невыносимой. Она чувствовала струйку горячей крови, стекавшей по виску. В этот момент Гарри не выдержал и бросился-таки на помощь подруге.
— Уведи брата, — только и смогла выдавить из себя Анна, заметив знакомый силуэт.
Гарри хотел было вмешаться, но девушка посмотрела на него таким выразительным взглядом, что просто духа не хватило. Парень отпихнул какого-то здоровяка с длинными сальными волосами и забежал внутрь.
— Что там происходит? — нервно спросил Майер, послушно ожидавший возвращения своей сестры.
Гарри замялся было, но тут же взял себя в руки:
— Май, ты пойдёшь со мной. Возражения не принимаются, — отрезал он, схватил дровосека за руку и твёрдым шагом повёл к выходу. Гарри мог быть очень даже сильным, когда хотел этого, хотя против толпы фанатиков всё равно не выстоял бы.
Несмотря на упорное сопротивление парня, Гарри продолжал упрямо двигаться в сторону леса, глотая слёзы, вызванные собственной безнадёжной трусостью и извечным бессилием. Толпа же, внимание которой в этот момент целиком занимала Анна, по всей видимости, даже не заметила, что Мая в доме больше нет.
Удар палкой. Ещё один удар, на этот раз, видимо, ногой. Анна скорчилась от боли. Она почувствовала, как кто-то грубо разорвал её платье, стащил юбку, задрожала всем телом, когда по обнажённой спине лихо проехались плёткой, содрогнулась от отвращения, почувствовав прикосновение чьего-то потного тела. Где-то, будто в отдалении, послышались высокопарные слова о достойном отмщении. И в этот самый момент Анна осознала, что некий внутренний барьер, сдерживавший её всё это время, наконец, сломался окончательно. Долгое время, все эти годы, с того самого момента, как она впервые оказалась в секретной комнате резчика, под сводами этого старого, проклятого дома, Анна слышала странную песнь, некий тихий, загадочный зов. Иногда он казался ей кошмарным, а иногда напротив, соблазнительно привлекательным. Она понимала, что песнь скрывает в себе опасность, но порой искушение поддаться, проследовать туда, куда она призывает, раскрыть своё сердце, становилось прямо-таки непосильным. И сегодня Анна поняла, что если вновь начать откладывать, если не принять незримое предложение
сейчас, потом станет слишком поздно.
Анна улыбнулась сквозь плотную пелену слёз, пожелала брату счастья.
А потом… потом она согласилась.
Спустя секунду дом вспыхнул, как факел, несмотря на проливной дождь.
Гарри вернулся очень поздно, когда смог, наконец-то, отвести Мая на более-менее безопасное расстояние. Они почти затерялись в лесу, когда увидели, что дом пылает, но ничего сделать с этим, увы, уже не могли. Путь туда и обратно отнял у Гарри около часа, однако, вернувшись к дому резчика, он обнаружил лишь печальное пепелище и кучу обугленных останков, в которые обратились фанатики. Гарри бросился в деревню.
Всё сгорело.
От домов остались одни развалины. Люди исчезли.
Кое-где пламя ещё продолжало полыхать, и угасать даже не думало, хотя времени прошло порядочно.
По цвету огонёк отдалённо напоминал солнце, уменьшенное в тысячи раз.
Гарри рухнул на колени. И горько заплакал.
