[Joke_p]

Предисловие

Эти сказания об обычных людях и мерах, живущих в Тамриэле Четвёртой эры. Практически отдельные главы-рассказы со своими главными и второстепенными героями, увязывающиеся в единую повесть.

Какие бы события не сотрясали Нирн, его обитатели рождаются и умирают, влюбляются и расстаются, заботятся о хлебе насущном и участвуют в войнах. У каждого - своя судьба и в своём отрезке истории каждый оказывается главным героем.

 

Начиналось всё с небольшого отрывка о ближайших родичах игрового персонажа из Скайрима, который, не будучи «попаданцем», не мог возникнуть ниоткуда. История самого персонажа находится здесь. В той же теме пока лежит и часть «Сказаний Тамриэля», поскольку из-за небольших отдельных кусочков казалось излишним создавать новую тему. Но так как эти тексты уже давно не имеют никакого отношения к прохождению Скайрима, а значит, не соответствуют заголовку означенной темы, предполагаю со временем перенести их сюда же. А пока новую часть начинаю публиковать с «чистого листа».

 

На сей раз это

Истории Золотого Берега

Истории Золотого Берега

 

Нежданная встреча

Нежданная встреча

Фабио Ричи шагал, не замечая ничего вокруг. Каштановые волосы юноши были взъерошены. В минуты сильного душевного волнения, задумчивости или досады он имел обыкновение взлохмачивать шевелюру, запуская в неё пальцы. Попытки матери отучить его от этой привычки оставались тщетными. Сейчас же его настроение представляло собой гремучую смесь трёх этих составляющих.
На нём была роскошная новая синяя замшевая куртка, отделанная золотом, штаны из дорогой материи и красивые удобные сапоги — всё от лучших мастеров в Скинграде, превосходно сочетавшееся одно с другим. Ещё утром он почти уповал на этот костюм, не только богатый, но и бывший ему на редкость к лицу, сейчас же совсем забыл о нём, а случись вспомнить — был бы готов возненавидеть.
Ему снова не удалось не то что поговорить со Стефанией, но даже хоть одним глазком взглянуть на неё. Служанка, открывшая ему, заявила, что та не желает его видеть, и даже отказалась передать ей письмо — последнюю надежду Фабио. Дверь захлопнулась, едва не ударив его по лицу.
Теперь юноша шагал, не обращая внимания на весёлую праздничную толпу, объединившую сегодня город и деревушку, притулившуюся неподалёку от стен Скинграда. Фабио не мог взять в толк, почему его жизнь, столь понятная и размеренная прежде, вдруг пошла кувырком. Ещё недавно он жил в полном достатке, как и вся его семья, и пускай и мог позволить себе такой наряд, как сейчас, но счёл бы это неподобающим расточительством. У него была невеста, с которой они были обручены с рождения и росли вместе, привыкнув к мысли, что рано или поздно станут мужем и женой. Он с малолетства приучался защищать Стефанию, она — заботиться о нём, и оба они — уважать и беречь друг друга. С детства они всюду ходили, держась за руки, а в последний год лёгкое пожатие тонких вечно прохладных пальчиков дарило смутное обещание чего-то большего... когда-нибудь.
Стефания доводилась Фабио двоюродной сестрой — их отцы были родными братьями, испытывавшими искреннюю привязанность друг к другу. Когда у них в один год родились дети — мальчик и девочка, братья увидели в этом знак судьбы и договорились поженить их, когда те вырастут. Желание отцов в обеих семьях было законом, и всё шло к его исполнению.
И вот уютный мир с определённой и понятной, а оттого желанной судьбой начал стремительно разваливаться. В конце лета умер дед Фабио, завещавший своё имение и немалое денежное состояние двоим сыновьям: Павию — отцу Стефании и Тибуру — родителю Фабио. Не успели братья вступить в права наследования, как в начале осени в результате несчастного случая погиб Павий.
Семья Тибура, получившая свою долю наследства, стала одной из богатейших в здешних местах. Теперь Фабио мог без оглядки щеголять в дорогой одежде, на пошиве которой к празднику настояла мать. Сама из низов, Ганна Ричи не могла устоять перед сверкающим обаянием роскоши. Сын же согласился на это, втайне надеясь, что его новое облачение понравится Стефании, с которой он пытался и не мог встретиться уже больше трёх месяцев с самых похорон её отца. Хотя Фабио был искренне готов поддержать кузину-невесту в такой нелёгкий для семьи час, но сколько ни искал он встречи с ней, ответ был один — Стефания не желает его видеть. Если бы она хоть раз вышла к нему, пусть даже для того, чтобы сказать это сама! Уж он сумел бы выяснить, что произошло! Но девушка ни разу не показалась своему жениху, точно винила его в смерти своего отца, что было, конечно, абсолютной нелепицей. Вдвоём с овдовевшей матерью Ларцией они покинули загородное имение, находившееся неподалёку от дома семьи Тибура и перебрались в городской дом, где Фабио даже случайно не мог повстречать свою наречённую.
Он живо представил себе Стефанию. Бледную, белокурую, со светлыми прозрачно-зелёными глазами, с точёным личиком, удивительно тонкую и хрупкую. Внешностью девушка пошла в мать — нибенийку из обедневшего дворянского рода, вышедшую за зажиточного коловианца, ради уровня жизни, достойного её, и довольно умело скрывавшую презрительное отношение к его происхождению.
В день празднования Фестиваля Новой Жизни, Фабио был преисполнен надежды всё-таки увидеться со Стефанией, но бывшая невеста снова даже не показалась ему на глаза.
В неполные пятнадцать лет разрыв с предметом симпатии переживается особенно остро. В свои годы Фабио был ещё совсем мальчишкой, но, разумеется, не считал себя таковым. То, что творилось у него на душе, требовало выхода. Будь причиной разлуки со Стефанией известный ему соперник, юный Ричи затеял бы с ним драку. А что можно поделать, когда не ведаешь причины произошедшего? Как найти виновного?
Фабио казалось, что окружающие исподтишка смеются над ним, хотя на деле многие завидовали. В большей степени свалившемуся на его семью богатству, тем паче, что поговаривали, будто и вторая половина дедовского состояния может достаться Тибуру, и в чуть меньшей — обретённой самим юношей свободе от женитьбы.
Из задумчивости молодого человека вывело внезапное столкновение. Он размашисто шагал не разбирая дороги и в результате подобно тарану врезался в дочку возчика Корнелию, сбив девушку с ног. Шурша взметнулась плотная юбка, мелькнули стройные ноги в изящных чулках и нарядных башмачках — не один Фабио принарядился к празднику. Он смущённо подал Корнелии руку и помог подняться, избегая смотреть ей в лицо, на котором ожидал увидеть возмущение его неуклюжестью. Но при этом его взгляд невольно скользнул ниже на прекрасное колье тонкой работы, которое, будь оно в самом деле из золота с изумрудами, стоило бы совершенно баснословных денег. Для девушки из простой семьи даже подделка выглядела чересчур шикарно, но при этом изумительно ей шла. Центральная подвеска украшения покоилась над ложбинкой высоко приподнятой корсетом груди, весьма внушительной для девицы, которой ещё не исполнилось шестнадцати. Глубокое декольте обрамлялось коротким дорогим рыжевато-бурым мехом отделки её плаща, тёмно-зелёный шёлк которого переливался от малахитового до медного. Поймав себя на том, что бесстыдно пялится на это весьма привлекательное зрелище, Фабио покраснел и, поскорее отведя глаза, всё же посмотрел девушке в лицо.
К его удивлению, та улыбалась, готовая рассмеяться. Досадное происшествие, похоже, только позабавило её. На щеках Корнелии играл свежий румянец, тёмные глаза искрились весельем, каштановые волосы, почти такие же, как у него, но с рыжеватым отливом, обрамляли довольно хорошенькое личико.
Приняв помощь, предложенную Фабио, девушка легко вскочила на ноги. И вместо того, чтобы пойти, куда шла, пристроилась рядом с ним, как-то незаметно взяв его под руку.
— Так куда же ты несёшься сломя голову, аж на людей налетаешь? — игриво спросила возчикова дочка.
В ответ Фабио пробубнил нечто невразумительное, сразу вспомнив, о предполагаемых насмешках окружающих. А Корнелия продолжала:
— Послушай! Никому нельзя позволять портить себе настроение в такой праздник! Пойдём в таверну, выпьем по кружечке пивка и попробуем тебя развеселить.
Фабио, как и любой сын владельца виноградника, учился дегустировать вино, определяя его качество, но это совсем не то же самое, что и пить пиво на празднике. Однако отказаться он посчитал зазорным, опасаясь насмешки. К тому же желание взбунтоваться против неурядиц, происходящих в его жизни, тоже подталкивало к согласию.
По заведённому обычаю, в честь Фестиваля Новой Жизни пиво в тавернах бесплатно наливали всем желающим. Нельзя сказать, чтобы трактирщики любили этот праздник, впрочем, многие использовали его, чтобы избавиться от неудачных напитков, особенно когда большая часть народа успеет как следует поднабраться. Однако Корнелия кокетливо улыбнулась хозяину, и тот нацедил две кружки лучшего коловианского имбирного пива, имевшегося в его заведении, снисходительно покачал головой и, пряча в усах невольную ответную улыбку, проговорил:
— Ох, разоришь ты меня, красавица...
Девушка лукаво стрельнула на него глазами и отправилась к столу, где оставила Фабио, по-прежнему погружённого в мысли о Стефании. Корнелия поставила перед парнем одну из кружек и села напротив, чуть подавшись вперёд, так что её прелести оказались представлены в самом выгодном свете.

 

Умара

Умара

Бабкой Корнелии была рождённая в 68 г. 4 э. нибенийка, не знавшая своих родителей. Маленькую имперку нашли на пороге сиротского приюта в Вейресте, где она получила имя Марсита и откуда вышла юной девицей, одержимой мечтой посмотреть мир. Но реальность сильно отличалась от грёз, и девушке удалось доплыть на корабле только до Анвила, где она и осталась. Вынужденная зарабатывать себе на жизнь, Марсита устроилась прислугой в припортовую таверну. Там она и встретила темпераментного редгардского моряка по имени Юсуф, в котором увидела воплощение своей полудетской мечты о путешествиях.
Страстный хаммерфеллец был безудержен в любви, а его верность многочисленным женщинам заключалась в том, что заведя в каком-либо порту постоянную подругу, он, возвращаясь из плавания, шёл прямиком к ней, привозил какой-нибудь подарок, тратил на неё часть своего жалования и не разменивался на других женщин. Только такие «жёны» ждали его практически в каждой гавани, и ни с кем из них он не заключал брачного союза.
В свою очередь, моряк не требовал от своих женщин хранить ему верность, пока он находился в плавании, только лишь на то время, пока его корабль обретался в данном порту. Если же девушка находила другого, Юсуф отпускал её, отдав привезённый подарок, без упрёков и ревности, а сам отправлялся на поиски новой подруги, благо, будучи помощником капитана «Красной нереиды», только легальная деятельность которого приносила немалые барыши, не идущие, как поговаривали, ни в какое сравнение с доходами от прочих дел, вполне мог себе это позволить. Вышло так, что на Золотом Берегу его подругой стала Марсита.

 Jusuf.jpg   462,05К   2611 Количество загрузок: Юсуф в порту Анвила.
Хотя Юсуф не скрывал, что единственная она у него только в Анвиле, что жениться он не намерен, а наличие у неё детей, равно как и от кого они, его не волнует, пока они не мешают ему приятно проводить с ней время, девушка относилась к нему, как к мужу, была ему верна и ждала его возвращения из плаваний, которые могли продлиться год и более. Во время одной из долгих отлучек хаммерфелльца она родила от него дочь, которую назвала Умарой, полагая это имя вполне редгардским.
Когда тот вернулся, она рассказала ему об этом, на что моряк повторил сказанное ранее: если ребёнок не будет мешать их встречам, то ему неважно, чей он там. На сей раз он оставил «жене» побольше денег, а та на время его приезда попросила присмотреть за годовалой дочерью свою товарку. Так повелось и впредь. Пока редгард был в плавании, девочка находилась при матери, чаще всего крутясь на кухне в таверне. Она быстро научилась не мешать поварам, а то и подать нужный предмет, за что те подкармливали её, а порой и угощали чем-нибудь повкуснее. Стоило же «Красной нереиде» бросить якорь в анвильском порту, и Умара оставалась на попечении других официанток. Если Марсита старалась хранить верность своему «мужу» и отказывалась от непристойных предложений прочих посетителей, довольствуясь скромным жалованьем трактирной прислуги, то её товарки, к тому же не имевшие сколько-нибудь постоянных симпатий, не были столь щепетильны. Так что Умара, остававшаяся с ними по несколько дней, с детства навидалась всякого, и суть того, что происходит между мужчиной и женщиной в полумраке тесной спаленки или мимоходом в закоулке возле кладовки, не была для неё секретом. Со своей стороны, девушки не считали это неподходящим зрелищем для ребёнка: по всему видать, её в дальнейшем ожидает такая же жизнь, и чем больше она поймёт сейчас, тем меньше придётся ей растолковывать после. Таким образом, Умара очень рано открыла для себя эту сторону человеческих отношений, воспринимая её как нечто само-собой разумеющееся.
Несмотря на бойкий характер, она умела оставаться тихой и незаметной, и, не будучи помехой для старших, впитывала всё, что могла увидеть и услышать.
Когда Умаре исполнилось пять лет, родилась её сестра Мирта. История с вернувшимся из плавания отцом повторилась в точности. Только теперь под присмотром трактирных девок и обслуги оставались уже два ребёнка. Младшая дочь была больше похожа на мать. Если Умара росла смуглой, довольно темноволосой и кареглазой, то Мирта обладала светлой кожей, русыми волосами и серыми глазами.
Подрастая, Умара начала помогать матери в работе. Смышлёная девочка пришлась по нраву одному из постояльцев, вынужденно застрявшему в Анвиле на несколько месяцев, и тот от скуки выучил её читать, писать и считать куда лучше, чем умела полуграмотная мать, поскольку Умара схватывала всё на лету. Кроме того, девочке приходилось заботиться о сестре, пока их родительница была занята.
Хотя с появлением второго ребёнка Юсуф ещё прибавил денег, которые оставлял Марсите, надолго их не хватало, а жалование трактирной прислуги, строящей из себя недотрогу, невелико. Если бы не доброта поваров, подкармливавших девочек, всем троим пришлось бы очень туго. Чтобы как-то свести концы с концами, Марсите пришлось время от времени соглашаться скрасить досуг посетителей. Но женщина шла на это только когда становилось совсем трудно. Она опасалась, что у неё может появиться ребёнок не от Юсуфа, и была счастлива, когда после очередного визита «Красной нереиды» обнаружила, что снова беременна, и по времени дитя не может быть ничьим больше, кроме отца старших дочерей. При этом Марсита с тревогой думала, как будет поднимать троих детей, но ей не пришлось решать эту задачу. Пытаясь подарить миру новую жизнь, она рассталась с собственной, а новорождённый, сделав лишь пару самостоятельных вдохов, отправился в Этериус вслед за матерью. Трёхлетняя Мирта и восьмилетняя Умара остались одни на свете.
Неизвестно, как сложилась бы судьба девочек, если бы Умара сызмальства не помогала в таверне. А так, ей позволили остаться и выполнять работу, какая окажется по силам. Само собой, её жалованье, к тому же назначенное ей далеко не сразу, было куда меньше, чем у взрослых, но им с Миртой по-прежнему перепадали кусочки на кухне. Больше всего Умара опасалась, что они не смогут уплатить за крохотное жильё, где ютились прежде вместе с матерью, а теперь — одни. Девочка, ловкая и умеющая оставаться незаметной, начала порой промышлять на причалах, облегчая карманы ротозеев. Она понимала, что если попадётся, то погубит и себя, и сестру, пока не способную позаботиться о себе, поэтому действовала только наверняка и никогда не поддавалась соблазну обокрасть подгулявших гостей в таверне, где работала. Не трогала она посетителей «своей» таверны и после, когда они покидали заведение, чтобы те, заметив пропажу, не подумали, что их обобрали ещё внутри.
Девочка старалась красть только деньги, но иногда попадалось что-то иное, а повторно рисковать быть схваченной при попытке это вернуть, она не могла. Лишь раз, когда она вытащила у моряка из кармана нечто вроде крупного открывающегося медальона с портретом молодой женщины и девочки, похожей на него, у Умары защемило сердце. Она бросила добычу на землю и дрожащим голоском окликнула обворованного:
— Эй! Обронил чего-то!
Тот обернулся, нашёл взглядом лежащий в пыли медальон, кинулся к нему, бережно поднял, обтёр платком, завернул и сунул в карман, проверив, чтобы не выпал. Затем присмотрелся к смуглой девчонке, переминавшейся неподалёку с ноги на ногу и готовой в любой момент удрать.
— Вот спасибо! Так бы и потерял! Мне эта вещь — дороже золота. На вот, возьми.
Моряк порылся в другом кармане, вытащил пару золотых и протянул маленькой воровке. Только тот, кто не пытался отчаянно выжить и свести концы с концами, имея на руках младшую сестру, мог бы подумать, что она хоть на секунду усомнилась, прежде чем взять деньги. Напротив, девочка получила именно то, чего и хотела изначально, и осталась очень довольна сделкой.
Остальные вещи, которые ей удавалось стащить, Умара прятала в разных укромных тайниках, поскольку честные торговцы наверняка сдали бы её страже, а как разыскать тех, кто не чурается сомнительного товара, она не знала. Девочка старалась не класть в одно и то же место часто или помногу, опасаясь, что это могут заметить и выследить её. Кроме того, стащив «ненужную» вещь, она не бежала сразу её прятать, а выжидала, иногда и по несколько часов, чтобы убедиться, что никто не увидит.
И всё же, самыми надёжными Умара считала тайники возле старого анвильского маяка. Это место пользовалось дурной славой. Служанки в таверне рассказывали о нём страшные сказки, причём видно было, что они и сами верят в них и боятся. Поговаривали, что маяк этот с давних пор облюбовало Тёмное Братство и творило там какие-то жуткие ритуалы, вроде бесед с покойниками, да не с душами, как колдуны, а прямо с телами и даже с частями трупов, что в подвалах его мертвецов поболе, чем на городском кладбище, и что многие из них сильно обижены на живущих и далеко не так смирны и спокойны, как хотелось бы.
Сердечко Умары готово было выскочить из груди, когда она приближалась к маяку, порой ей слышались замогильные стоны, исходящие от старого здания. Девочка вовсе не была уверена, что это просто морской гуляка ветер поёт в щелях каменной кладки. Трепеща от страха, она прятала свою добычу среди камней и у основания маяка, а затем торопилась убраться подальше. Зато здесь её сокровища были в безопасности — никто кроме смотрителя не рисковал приближаться к недоброму месту, а тот не интересовался ничем, кроме собственно работы, и никогда не задерживался снаружи.
Несмотря на сопутствовавшую ей удачу, маленькая воровка старалась не терять осторожности, но постепенно ей начинало казаться, что везение будет длиться вечно.

 Umara.jpg   474,52К   2946 Количество загрузок: Умара в девять лет.
Однажды, когда она под прикрытием сумерек вытягивала верную добычу — увесистый кошелёк из кармана перебравшего торговца, задремавшего на ящиках в порту, её запястье крепко сжали чьи-то сильные ловкие пальцы. Страх буквально парализовал Умару, сразу понявшую, что из железного захвата ей не освободиться. Она не смела даже пикнуть, опасаясь привлечь ещё больше стороннего внимания, хотя и так была уверена, что это — конец. Впрочем, сердце у неё колотилось так, что ей в любом случае не удалось бы издать ни звука.
Умара разжала пальцы и тяжёлый кошель соскользнул обратно в карман владельца, заставив того шевельнуться во сне. Тут же вторая рука зажала ей рот, а чей-то голос тихо шепнул в самое ухо, щекотнув тёплым дыханием:
— А вот это было зря. Не дёргайся, или будет хуже.
Неизвестный, по-прежнему зажимая девочке рот, плотно притянул её к себе, кисть, удерживавшая запястье, внезапно разжалась, ловко метнулась за упущенной Умарой добычей и моментально извлекла кошель наружу. Не звякнула ни одна монетка, сон незадачливого торговца остался совершенно безмятежным, когда его имущество неуловимым движением перекочевало куда-то за спину Умаре, видимо, в карман поймавшему её.
Девочка была так напугана, что почти ничего не соображала, а происходящее совсем сбивало её с толку. Она понимала только, что тот, кто её изловил, по всей видимости, не был стражником. Улучив момент, Умара резко дёрнулась, пытаясь вывернуться. Шансы на удачу были довольно неплохие, с учётом того, что удерживать её одной рукой, одновременно зажимая ей рот, было не очень-то удобно.
Однако, неизвестный, как оказалось, был готов к такому повороту событий. Он мигом перехватил девочку так, что она при всём желании не смогла бы вырваться, и снова шепнул:
— Я же сказал, не дёргайся. Или я сейчас кликну стражу, и они получат тебя с этим кошельком в кармане.
Как ни напугана была Умара, она поняла, что пока её не собираются предавать в руки правосудия, скупого на жалость и скорого на расправу. И девочка предпочла подчиниться. Ощутив, как расслабились её мышцы, голос за спиной так же тихо произнёс:
— Уже лучше. Идём. Удрать я тебе не позволю, а будешь слушаться — вреда не причиню.
Она ощутила, как кошелёк тяжёлым грузом оттянул её карман, едва уместившись туда. Теперь стоило незнакомцу позвать стражу... О дальнейшем девочка старалась не думать. Они прошли мимо портовых ворот и дальше вдоль городской стены. Быстро темнело. Умара задумалась, как там Мирта. Если бы всё шло, как надо, она уже вернулась бы к ней. Незнакомец шёл чуть позади, крепко, но не больно сжимая её плечо. Она так и не увидела его лица даже мельком. Они дошли до песчаного берега. Вечер был тихим, лишь прибой пел свою вечную песню. Наконец девочка не выдержала:
— Далеко ещё?.. Меня сестрёнка ждёт... Здесь стражи нет... возьми себе этот кошелёк. Отпусти!.. — в голосе Умары невольно послышались слёзы.
— Так ты готова откупиться от меня украденными деньгами? — в голосе незнакомца прозвучало искреннее веселье, — Это хорошо! Это очень хорошо!
— На, бери! — заторопилась девочка, — ты деньги в карман пересыпь, а в кошелёк сунь камень, затяни завязки хорошенько и брось в воду подальше! Никто и не узнает! Я всегда так делаю, — прибавила она еле слышно.
Теперь незнакомец не посмеивался, а хохотал, причём от души, до слёз. Не понимая причин этой весёлости, Умара вновь протянула ему кошель:
— На!..
— Не возьму! — утирая глаза, проговорил незнакомец. Сгустившийся сумрак не позволял разглядеть его лицо, ясно было, что он прожил на свете где-то как четыре таких Умары. В девять лет это воспринимается близко к «столько не живут». Тем не менее, девочка, повидавшая в портовой таверне великое множество представителей самых разных рас, решила для себя, что он — бретонец.
Мужчина присел на выбеленное волнами бревно, выброшенное морем на берег и сделал знак Умаре садиться рядом. Та послушалась, нетерпеливо ёрзая.
— Сестра тебя ждёт, говоришь? Старшая поди, заругает?
— Нет, младшая... Ей четыре. За ней пока повара в таверне присматривают. Вот они-то наверняка ругаться будут, что с ней долго сидеть пришлось...
— Мла-а-адшая!.. — удивлённо протянул бретонец, — он не раз уже видел, как Умара промышляет в порту, как возвращается в таверну, и сегодня выслеживал её нарочно, но вызнать что-либо о её жизни не пытался. К чему? Сама расскажет, если изловить, — С кем же вы живёте?
— Одни.
Незнакомец только присвистнул.
— Что, вот так вдвоём с сестрой? Тебе самой лет-то сколько? Десять?
— Девять... — Умара поёжилась, но ей хотелось проверить свою догадку и, она спросила: — А тебе?
— Тридцать четыре, — от неожиданности бретонец снова рассмеялся.
Девочка шустро прикинула в уме, ну, не четыре, таких как она, а три и ещё кусочек. Много-о-о!.. Но ведь почти угадала! И всё-таки, что ему от неё надо? Ладно, поймал, ну так забрал бы деньги, да отпустил, раз всё равно страже сдать не хочет. Она снова протянула ему кошель:
— На, возьми!
— Не нужна мне твоя добыча, — улыбнулся странный незнакомец.
— Тогда чего ты хочешь? Этого?.. — девочка ловким движением стянула блузу с угловатого плечика, и кокетливо пожала им. Она не раз видела, как такое проделывают взрослые девицы, и знала для чего. От них же девочка слыхала, что бывают мужчины, которым по нраву совсем молоденькие, а то и дети. Может, и этот из таких? — Только быстро, Мирта меня, правда, заждалась.
— Да ты, верно, с ума сошла! — бретонец даже отодвинулся, едва не забыв, что надо приглядывать за ней, чтобы не сбежала.
— Ну, чего тебе надо-то тогда?! Отпусти!.. — заскулила Умара, понимая, что удрать он ей не даст, и надеясь, если не разжалобить его, так хоть надоесть ему своим нытьём.
— Я бы тебя отпустил, если бы ты пообещала вернуться...
— Обещаю!.. — быстро пискнула девочка.
— Вот-вот... Ты мне сейчас что угодно пообещаешь, хоть карманного даэдрота на верёвочке, лишь бы отпустил. Только обманешь ведь. Пока мы с тобой не закончили, бояться станешь, прятаться. Лови тебя снова... пока стража нас обоих не схватит. Мне это зачем? Да и тебе, если так подумать? Так что лучше пусть Мирта твоя сегодня подольше поскучает.
— Так ты меня нарочно, что ли, словил?
— Да уж не случайно... погоняла ты меня знатно.
— Зачем?..
— Гильдия не любит тех, кто промышляет на её территории, сам в неё не входя. Тех, кто не подчиняется нашим правилам, не делится добычей. От таких мы стараемся избавляться.
— Избавляться, значит, убивать?.. — тихонько спросила Умара, сжимаясь в комочек. Неужели, он для этого привёл её сюда? А ещё обещал не причинять вреда, если она сама пойдёт с ним! Впрочем, выбора он ей всё равно не оставил... А что же теперь будет с Миртой?..
— Нет, что ты! Мы — Гильдия воров, а не убийц. Просто сегодня тебя поймал я, а завтра изловит стража, когда ты меньше всего этого ждёшь. А из тюрьмы почти так же сложно нам мешать, как и из могилы. С другой стороны, у того, кто входит в Гильдию, есть немало преимуществ. Например, никто не спросит, откуда у тебя то, чего не должно бы быть, зато спокойно обменяет ненужную тебе вещь на звонкие септимы. А ещё — надёжное укрытие, где можно спрятаться от стражи, если ей придёт охота тебя ловить. Ну и, если всё-таки попадёшься, верные люди, которые постараются вытащить тебя из беды. За это, конечно, придётся поделиться добытым, но, как по мне, дело того стоит. Так что, выбор за тобой. Или ты с нами, или... — бретонец выразительно пожал плечами, что было заметно даже в темноте.
Умара недоверчиво покрутила головой.
— Ты, что ли, меня зовёшь в вашу Гильдию?
— Не просто зову, а объясняю, какой выбор у тебя есть. Ты слишком ловкая добытчица и промышляешь достаточно часто, чтобы Гильдия продолжала закрывать на это глаза. Ну что, надумала?
— Надумала... я согласна делиться с этой твоей Гильдией.
— Тогда идём. Тут рядом, — бретонец легко поднялся на ноги и поманил Умару за собой. На этот раз девочка пошла за ним без принуждения.
Он привёл её к решетчатому люку у основания городской стены.
— Сейчас я познакомлю тебя с твоими новыми друзьями, — сказал её проводник, приподнимая решётку, — Да, тебя как зовут-то?
— Умара.
— А меня Ксавье. Лезь давай.
Девочка, успевшая проникнуться доверием к бретонцу, послушно скользнула вниз. Они спустились по довольно удобной и прочной лестнице, за состоянием которой, очевидно, хорошо следили, немного прошли и оказались в просторном помещении, в центре которого, посреди неглубокого искусственного водоёма с водяными лилиями, белели древние статуи, не слишком пострадавшие от времени.
Народу, даже на первый взгляд, было не менее десяти человек. Из полумрака вынырнула босмерка с рябым от мелких шрамов лицом. Они казались слишком одинаковыми и упорядоченными для полученных случайно, но зачем такое делать с собой нарочно, Умара не понимала.
Тем временем, лесная эльфийка обратилась к бретонцу:
— Эй, Ксавье! Кого это ты притащил?
— Это Умара. С сегодняшнего дня она одна из нас. Умара, познакомься с Мирель. Она изрядная злючка, но пока никого не покусала. И даже не пыталась съесть.
Босмерка скорчила ему рожу и, критически осмотрев девочку, спросила:
— Ты решил растить себе смену? Так почему бы не приобщать к ремеслу прямо с колыбели? Стоит страже её схватить, и убежищу конец! Где ты её взял?
— Поймал. А вот как раз страже это ни разу не удалось.
— Ну, ты-то смог.
— Смог, потому, что специально ловил, да и то не с первого раза!
— Можно подумать, Ксавье, если ты кого решил изловить, от тебя долго можно бегать!
— У неё получалось.
— Хватит, Мирель. То тебе не нравится, что её легко поймать, то, что сложно... и вечно ты чем-нибудь недовольна, — проворчал грубый голос, принадлежавший большому грузному орку.
Умара ошарашенно смотрела на него: неужели и этот тоже вор? Как же можно его не заметить, такого огромного?
Бретонец, наблюдавший за выражением её лица, рассмеялся:
— Нет, сам он не крадёт. Озгул хранит то, что украли другие, и немногие банки могут сравниться по надёжности с его сундуком.
Обитатели убежища понемногу обступили вошедших. Ксавье представил ей двух скупщиков краденого, каджитку и имперца, а также казначея — альтмера по имени Эстромо.
— Вот ему ты и будешь отдавать долю от своей добычи, — пояснил бретонец, — а сейчас время представить вам сегодняшний улов Умары. Эта девочка кое-чего стоит, и пусть кто-нибудь попробует возразить!
Под его ободряющим взглядом та достала из кармана кошелёк торговца. Его размеры вызвали среди собравшихся уважительный шелест. В этот момент к ним присоединилась женщина, бывшая главой местной Гильдии. Сходу определить её возраст или расу не представлялось возможным, равно как и запомнить в лицо. Она одобрительно кивнула, что, видимо, означало полное согласие с решением Ксавье ввести Умару в их круг. Надо сказать, распоряжение изловить маленькую проныру исходило именно от неё, впрочем, с подачи бретонца, давно заприметившего юную воровку.
— Ты должна отдать десятую часть, — подсказал Ксавье, ожидая, что девочка растеряется, не зная, сколько это будет.
Но Умара только кивнула, уселась прямо на пол, высыпала из кошелька всё до последней монетки и быстро разделила их на десять кучек равной ценности. Одну она босой ступнёй подтолкнула в сторону альтмера, остальное шустро распихала по карманам.
— Вот так... а считать-то мы умеем, — озадаченно протянул Ксавье.
— А ты что, надуть меня хотел?! — обиделась девочка.
— Вовсе нет! Просто думал, помогать придётся.
— Теперь я могу идти? Вы не напустите на меня стражу?
— Можешь. А я тебя, пожалуй, провожу.
Они выбрались из убежища и пошли в сторону порта.
— Теперь ты можешь приходить сюда в любое время. Особенно, если надо избавиться от «ненужных» вещей. Но, разумеется, ты никому не должна ни слова говорить о своих новых друзьях.
Умара кивнула, думая о своих многочисленных тайниках, а Ксавье, пользуясь её молчанием, задал давно занимавший его вопрос:
— Как же вышло, что вы живёте одни?
— Мать умерла в родах, — по-взрослому повторила девочка слышанные от других слова и прибавила: — Младенчик тоже не выжил... Наверное, хорошо... Где бы я ему кормилицу нашла? Ей ведь тоже платить надо.
Это совсем не детское суждение глубоко поразило бретонца.
— А отец?
— Плавает где-то. Он только к мамке приплывал. Мы с Миртой его если и видали, так только в момент зачатия, а такого никто не помнит.
Такое заявление из уст девочки несколько покоробило Ксавье, но чего и ждать от детей, растущих без отца и матери в припортовой таверне?
— Вы в таверне живёте? — спросил он в продолжение своих мыслей.
— Нет, у нас домик с сестрой... от мамки остался.
Эту рыбацкую лачугу Марсита купила на оставленные Юсуфом деньги незадолго до рождения Умары. За неё тогда просили сущий бесценок, хотя, по правде сказать, большего она и не стоила.
— Тогда что твоя сестра делает в таверне у поваров?
— Помогает на кухне понемножку. За это её подкармливают. Как меня раньше.
— А ты?
— Я там работаю. Только платят мало. Мне пока не разрешают обслуживать посетителей. Так что вечером меня отпускают поискать подработку...
Девочка повозила ногой в пыли, но темнота скрыла её движение. Она всё никак не решалась задать Ксавье мучивший её вопрос, и в конце концов не выдержала:
— Скажи... а карманные даэдроты бывают? Ну, которые на верёвочке?..
В который раз за это вечер бретонец хохотал до слёз.
— Ой, уморишь ты меня! Нет, конечно! Это просто присказка такая! Зачем тебе?..
— Вот хорошо-то, — с облегчением выдохнула Умара, ничуть не обидевшаяся на его смех, — а то я всё думала, вдруг бывают... Нарвёшься ещё на такого...
Ксавье резко посерьёзнел. Эта девчушка сбивала его с толку то излишней взрослостью, то совершенно незамутнённой детской наивностью.
— Не нарвёшься. Нету таких. Но что о деле задумалась и остерегаться решила — молодец!
Умара широко улыбнулась, радуясь похвале.
— А мы уже почти пришли! Я загляну домой, вдруг Мирта сама пришла? Если её нет — побегу в таверну. Ох, ругать будут!.. Городские ворота уже с час как закрыты!
Ксавье отпустил её, но не ушёл, а двинулся следом за маленькой фигуркой, метнувшейся в темноту. Если бы не белая холстина блузки, смуглая девчонка мигом растворилась бы во мраке. Бретонец приметил домишко, куда она юркнула, быстро подбежал и притаился под дверью.
Через щели между неплотно пригнанными досками до него отчётливо доносились голоса.
— Спасибо, Салли, что привела Мирту домой!
— Да уж, твоё спасибо на хлеб не намажешь, в карман не положишь, — сердитой скороговоркой произнёс женский голос, — Сколько я ещё-то ждать могла?! Где ты была до сих пор?!
— Ой, Салли, я встретила в порту путешественника! Богатый такой, нарядный, а бородища!.. — судя по тону, девочка прибегла к жестам, чтобы описать воображаемую бороду, — он меня попросил показать, где в городе лавка портного, потом указать таверну получше... Ну, не могла же я его в нашу привести?! А там и ворота закрыли. Стража меня выпускать не хотела, думали, я из дома сбежать хочу! Насилу убедила, что возле порта живу, и что меня дома ждут! Зато смотри, что он мне дал!
— Ишь ты! Целый золотой! — голос Салли потеплел, — Ну, ради такого щедрого господина стоило расстараться! Ладно уж, такой приработок не каждый день случается.
— Да-а... хорошо, стражник не пронюхал, а то бы просто так не выпустил!
Ксавье тихонько засмеялся за дверью. Врёт ведь и не краснеет! Всё выдумала от первого до последнего слова, и из добычи показала ровно столько, чтобы оправдать долгую отлучку, но не вызвать вопросов. И ни про него, ни про Гильдию ни полусловом не проболталась. Толковая девчонка!
— Ладно, пойду я… — говорила тем временем Салли, — Мирта твоя, вон, спит уже. Наревелась, что тебя нет, и заснула. Мы её покормили, не переживай. Я и тебе там на столе немного еды оставила.
— Спасибо, Салли!
— Завтра смотри, не опоздай. Хозяин, кажется, тебе новую работу придумал. Может, и жалованье поднимет?..
С этими словами женщина вышла на крыльцо.
Ксавье отошёл от двери и скрылся в ночи. Не иначе, как сама Ноктюрнал нынче почтила девочку своим благоволением. Глядишь, и ему перепадёт от повелительницы удачи, если Умара ей приглянулась.

 

***

На следующее утро, стоило сестрёнкам прийти в таверну, хозяин подозвал старшую и сказал:
— Я на днях подумал, что тебе уже по силам прибираться в комнатах у гостей. Ты до сих пор ни в чём таком не замечена, потому и предлагаю тебе эту работу. Но если хоть какая мелочь пропадёт, вышвырну на улицу, так и знай. Мне тут проблемы не нужны. Жалование тебе поднять не могу, но если тобой будут довольны, и ты, и твоя сестра будете бесплатно есть на кухне, не дожидаясь объедков. Поварам я скажу.
Умара с усердием принялась за новую работу. Её старания не остались незамеченными, и даже хозяин через некоторое время, скрепя сердце, всё же прибавил пару медяков к её жалованию. Тем более, что таверна постепенно начинала пользоваться всё большей популярностью. Владельцу и в голову не могло прийти, что внезапно наметившимся процветанием его дело обязано маленькой Умаре. Таверна приобрела известность, как заведение, где у посетителей никогда ничего не крадут. Гильдия воров, чтобы не подставлять одну из своих, исключила портовый трактир из своих охотничьих угодий. В то время как в других тавернах ни один гость не мог быть полностью спокоен за сохранность своих карманов и кошелька. Но гораздо большую радость девочке доставила не крохотная прибавка к скудному жалованию, а возможность получать новое удовольствие, которую она обрела.
Начав прибираться в комнатах гостей, она, когда могла, прочитывала одну-две страницы изредка встречавшихся у них книг. Так она наловчилась читать очень быстро, а самые интересные книги наскоро пролистывать полностью, стремясь уловить основную мысль. Если очень везло, книговладелец задерживался в таверне надолго, и ей удавалось прочесть всё от корки до корки.
По большей части, тексты, попадавшиеся Умаре, носили развлекательный, а часто и весьма фривольный характер. Но и это при той судьбе, что ей выпала, оказалось скорее на пользу. Свободное время она, как и прежде, посвящала присвоению имущества всяких разинь, или же проводила его в воровском убежище.
Ксавье, как выяснилось, стоял среди членов Гильдии наособицу. Имея ловкие и чуткие пальцы, он отлично умел облегчать чужие карманы и вскрывать даже самые сложные замки, но основным его ремеслом было изготовление фальшивых денег и подделка ювелирных украшений. Благодаря его мастерству, Гильдия Золотого Берега богатела, проворачивая весьма необычные дела.
Бретонец тепло относился к своей питомице, с которой его, как оказалось, роднила и любовь к чтению. Он даже собрал в убежище небольшую библиотеку, и вскоре, когда владелец сообразил, что беспокоиться, как бы ей не попались неподобающие тексты, несколько поздновато, Умара получила к ней неограниченный доступ.
Из прочитанного украдкой в комнатах гостей, она узнала, что такая жизнь, какую в меньшей степени вела их мать и в большей другие девушки из таверны, считается порочной и подвергается осуждению. Для неё это было ново. До тех пор она полагала, что все люди живут примерно так же, просто кому-то повезло родиться или сделаться богатым и знатным, но роскошь — лишь шикарная отделка того же самого образа жизни. Впрочем, перечитав большую часть книг, собранных Ксавье, Умара сделала довольно циничный вывод, что ошибалась не так уж сильно.
Видя, с каким увлечением и быстротой девочка читает, несмотря на то, что свободного времени у неё совсем немного, бретонец с ещё большим усердием принялся пополнять свою коллекцию.
Больше всего Умаре нравились книги, содержание которых было весьма далеко от невинного. Чем старше она становилась, тем сильнее они вызывали в ней сладкое томление, желание примерить на себя всё то, о чём они рассказывают. Порой она давала волю воображению, представляя себя на месте тех служанок из таверны, что тайком обжимались с кем-нибудь по углам из симпатии к кавалеру или ради пары монет.
Девочка в полной мере унаследовала страстную натуру отца, его ненасытное влечение к противоположному полу.
С тех пор, как Ксавье свёл её с Гильдией воров, сёстрам стало жить намного проще. Умара то и дело продавала что-то из своих запасов, которые довольно регулярно пополняла, а новые товарищи не переставали поражаться её удачливости, объяснявшейся отчасти, предусмотрительностью и запасливостью. Опустошать сразу все свои тайники она и не подумала, понемногу начав с тех, какие, на её взгляд, могли быть обнаружены, или содержимое которых могло пострадать от долгого хранения.
Тратила деньги, вырученные за свою добычу, девочка тоже бережно и с умом, так, чтобы не вызывать вопросов у окружающих. Они с Миртой перестали выглядеть как две оборванки, но их одежда была довольно простой, хоть и добротной. Да ещё на шее Умары появились простенькие бусики из дешёвых голубых камешков, чудесно смотревшиеся на её смуглой коже — в ней росла потребность выглядеть привлекательно. Большая же часть незаконных доходов Умары оседала до поры в сундуках Озгула, и счёт в воровском «банке» у неё был уже немалый.

 

Сказки Талмора

Сказки Талмора

В Гильдии же не только Ксавье оказывал девочке особое внимание. Даже Мирель, несмотря на тяжёлый характер, прониклась к ней своего рода симпатией. И когда босмерка однажды увидела попытки десятилетней Умары накрасить лицо, как это делали более взрослые девушки в таверне, она закатила глаза в притворном ужасе, отняла у той сажу, румяна и помаду, заставила стереть всё, что девочка успела намалевать, и показала, как всем этим пользоваться. Когда лесная эльфийка в первый раз закончила возиться с её рожицей, из зеркальца на девчонку глянула красивая незнакомая девушка, куда взрослее настоящей Умары. Причём догадаться о том, что на этом лице предостаточно краски, было совершенно невозможно. Умара была в восхищении, и Мирель заполучила самую восторженную и старательную ученицу, о которой только можно мечтать. Девочка вскоре научилась при помощи нескольких штрихов меняться так, что даже хорошие знакомые могли не признать её, столкнувшись нос к носу. Внезапно выяснилось, что Умара не единожды натыкалась на Мирель в порту, но даже не догадывалась, кто перед ней, поскольку та была непревзойдённым мастером маскировки.
Не обошёл маленькую воровку своим вниманием и гильдейский казначей Эстромо. Он обладал вкрадчивым голосом и мягким приятным обхождением, сильно отличавшим его от большинства обитателей убежища. В сравнении с ним, даже Ксавье казался неотёсанным мужланом. Альтмер взялся обучать Умару хорошим манерам и грамотной речи, не замусоренной резкими словечками и простонародными оборотами.
— Ты же не хочешь всю жизнь прозябать в своей таверне? — говорил он, — Значит, нужно уметь в любом кругу разговаривать так, чтобы сойти за свою. Или чтобы тебя сочли той, кем хочешь казаться. Мирель учит тебя меняться внешне, но пока тебя мигом выдаст твой язык.
К Ксавье Умара привязалась, считая его другом и, пожалуй, единственным человеком, к которому можно прийти с любой просьбой, бедой или вопросом. Эстромо же она уважала и буквально трепетала перед ним. Впрочем, избегать его девочка вовсе не пыталась, его обаяние притягивало её как огонёк свечи мотылька. Тем более, что порой он рассказывал ей такие занимательные вещи, каких и в книгах Ксавье не вычитаешь. Год, когда Умара познакомилась с Ксавье и влилась в воровскую семью, был отмечен тревожным знамением — полным и внезапным исчезновением обеих Лун с ночного неба. Начало Пустых ночей вызвало волну страхов и пересудов, а промеж каджитов: мореходов, торговцев, путешественников и прочих началась настоящая паника.
Среди всего этого особенно хотелось верить спокойному, обволакивающему голосу Эстромо, рассказывающему очередную историю. Поэтому не было ничего удивительного в том, что Умара задала альтмеру тот вопрос, который был у всех на устах: «Куда пропали Луны, и что же будет теперь, когда они исчезли?»
В голосе Эстромо не было ни намёка на всеобщее волнение, когда он, приобняв девочку за плечи, негромко проговорил:
— Вероятнее всего, их украл кто-то из Князей Даэдра. Но тревожиться не надо. Рано или поздно Талмор найдёт способ вернуть Массер и Секунду в ночное небо Нирна.
— А кто это — Талмор? — спросила девочка, полагая, что это имя какого-то героя, вроде тех, о каких поют в песнях и пишут в книгах. Сказок Умара не слышала: приютская сирота Марсита их не знала и не рассказывала дочерям даже в раннем детстве. А читала девочка гораздо более взрослые вещи. Похоже, Эстромо об этом знал или догадывался, потому что ответил ей так:
— Талмор — не кто, а что. Это могущественная организация, которая решает такие проблемы и вершит такие дела, которые не под силу прочим смертным. Вот послушай…
И он поведал сосредоточенно внимавшей ему Умаре следующую историю.
Талмор был создан одним мудрым, сильным, могущественным и талантливым альтмером по имени Ралсомдир. Он был личным другом эльфийской королевы Айренн и легендарного мага Вануса Галериона, вместе с которым они отправили в Обливион Маннимарко и победили самого Молага Бала. Только имена мага и королевы ещё помнят, а его имя по прошествии веков известно немногим, поскольку он был очень скромен. Память он нём сохранилась разве что среди каджитов, которые полагают, что он был одним из них, и называют его, соответственно, Разум-дар. Так случилось из-за того, что он помог их народу, когда тот находился в большом затруднении. Народом каджитов правит Грива, всегда единственный и рождённый при совершенно особом положении Джоун и Джоуд — как они называют Массер и Секунду, когда, как говорят, на небе появляется третья луна. Жители Эльсвейра верят, что Грива вообще всегда один и тот же и после смерти лишь перерождается в новом теле. И вот, когда тёмные силы уничтожили старого Гриву, встал вопрос выбора нового. На этот раз сделать это было непросто. Оказалось, что Гривой должна стать одна из двух сестёр-близнецов. Каджиты не знали, как поступить и кого из них следует выбрать. Тогда королева Айренн попросила Ралсомдира помочь им. Он предложил сёстрам три испытания. В первом испытании победила одна сестра, во втором — другая, а третье они прошли одинаково. И тогда Ралсомдир предложил каждой из них ответить на один простой вопрос: способна ли та ради блага своего народа убить собственную сестру? Одна из них ответила — нет, поскольку сестра — часть её души, другая же — да, поскольку ради блага народа готова пожертвовать всем. И мудрый эльф сказал каджитам: «Вот кто достоин быть новым Гривой, потому как истинный правитель ради блага народа должен быть готов пожертвовать всем, даже частью себя самого». Обрадованные каджиты согласились с суждением Ралсомдира, и с тех пор он стал каджитским народным героем.
— А как же они с Галерионом победили Молага Бала? Ведь это же не кто-нибудь, а сам Князь Даэдра! Ты говоришь, даже Луны украл один из них! Это же какая силища у них!
— О, это целая история, её я расскажу как-нибудь в другой раз.
— А ты уверен, что Талмор сможет возвратить Луны обратно?
— Благодаря Талмору удалось прекратить даже Кризис Обливиона, который был меньше ста лет назад.
— А как же… Мартин Септим?.. И его воссоединение с Акатошем?.. Разве не он спас Тамриэль?..
— Это так. Разумеется, Мартин Септим — великий герой, — отозвался Эстромо, поглаживая девочку по волосам, — Но за спиной у каждого героя, в тени его славы, стоят те, кто ковал для него эту победу, как кузнец куёт для воина оружие и броню.
Его слова запали девочке в память и в душу. Поскольку альтмер не велел ей молчать, вскоре по таверне, а после и по всему анвильскому порту поползли слухи, что только Талмор может избавить мир от напасти, приключившейся с Массером и Секундой. Каджиты, чья связь с Лунами особенно сильна, готовые уцепиться за малейшую надежду на их возвращение, разнесли эту весть дальше, смущая и без того растерянные умы соплеменников.
Эта сказка была одной из первых, но далеко не единственной, которую девочка услышала от альтмера. Она слушала истории о том, как Ралсомдир с Галерионом победили Молага Бала, а затем ей «случайно» попадалась книга о великом маге Второй эры Ванусе Галерионе. Внимала повествованиям о том, как ими был повержен Маннимарко, и находила подтверждение его существованию и деяниям в библиотеке Ксавье. Но все отголоски давних времён в пересказе Эстромо, были озарены светозарным величием Талмора — единственной силы, способной противостоять любому злу, стоящей на страже справедливости, счастья и процветания Тамриэля. Альтмер добился чего хотел — доверчивый детский ум оказался полностью во власти его рассказов, и ничего удивительного, что Умара была готова сложить голову на алтарь служения этой великой и прекрасной силе. Впрочем, такого от неё никто не требовал.
Талморскому агенту на Золотом Берегу, успешно укрывавшемуся в Гильдии воров, нужны были услуги попроще. Например, передать кому-либо записку или небольшой предмет, что было очень удобно сделать незаметно и не внушая подозрений, поскольку девочка работала в таверне. Туда спокойно мог зайти нужный человек, подать условный знак и дождаться пока к нему подойдёт маленькая обслуга-связная. При этом предлог подойти находился всегда, несмотря на то, что Умара пока не обслуживала посетителей в зале. Ей достаточно было вспомнить серьёзный, проникающий в душу взгляд Эстромо, его руку на своём плече, вкрадчивый голос:
— Ты же понимаешь, что этим помогаешь великому делу?
При этом он умудрялся так обставлять свои беседы с девочкой, что об их содержании не знал никто, даже Ксавье, которому Умара рассказывала всё без утайки, стоило тому спросить. Но об этом он не расспрашивал, иначе ей пришлось бы солгать, поскольку ни за что на свете она не решилась бы нарушить слово, данное Эстромо, и проговориться хоть кому-нибудь о том, каким важным и почётным делом она занята. Как нигде вне убежища ею не упоминалась Гильдия, так ни с кем, кроме самого казначея, девочка не обсуждала услышанное от него. Так что некому было заронить в её душу зерно сомнения.
К тому же безоговорочному доверию девочки к альтмеру способствовали простенькие жизненные советы, которые он давал ей как бы мимоходом и невзначай, всегда оказываясь правым. Стоило сделать, как он сказал, любое затруднение, вставшее перед ней, решалось чуть ли не само собой. Едва ли Ксавье был для неё худшим советчиком, но к нему она приходила с проблемами сама, а тут, порой, не успеешь задуматься, как быть, а над плечом уже раздаётся негромкий приятный голос, подсказывающий сделать то-то или то-то. Впрочем, раздачей таких рекомендаций Эстромо не злоупотреблял. Во-первых, чтобы училась думать своей головой, во-вторых, чтобы его советы звучали только тогда, когда результат следования им был достаточно быстрым и сокрушительно успешным. За остальным ей предоставлялось обращаться к бретонцу.
Умаре было одиннадцать, когда после двух лет Пустых ночей Массер и Секунда вновь появились на небе. Девочка давно уже не сомневалась ни в чём из услышанного от гильдейского казначея, а о существовании Лун успела практически забыть, хотя первое время каждый вечер с надеждой вглядывалась в небо. Их возвращение вызвало не меньше шума, чем внезапное исчезновение. Умара примчалась в убежище, на радостях, пожалуй, в первый раз запросто подлетев к Эстромо, перед которым робела, сознавая его превосходство над собой:
— Они вернулись! Обе Луны снова в небе! — восторженно вопила она.
Эльф с мягкой улыбкой ласково погладил её по макушке:
— Я же говорил тебе, что Талмор сумеет вернуть их обратно. Просто на всё нужно время.
— А… а об этом можно говорить?..
— Можно, — серьёзно кивнул Эстромо, — Когда-нибудь об этом сложат такие же истории, как те, что ты слышала от меня. Но если никто не расскажет правды, откуда же они возьмутся?
— Так я побегу?..
— Беги. И помни, рано или поздно Талмор разберётся с любой угрозой спокойствию Тамриэля.
Девочка позаботилась о том, чтобы весть о великой победе Талмора разнеслась как можно шире. Она говорила с таким жаром и убеждённостью, что они передавались тем, кто её слушал, и слухи распространялись, как пожар, так что вскоре никто не смог бы вспомнить, откуда они пошли. Среди каджитов их повторяли почти с благоговением, передавая из уст в уста. Через некоторое время из разговоров выходцев из Эльсвейра, заходивших в таверну, девочка услышала, что Луны были возвращены на небо Талмором при помощи некоей Магии Рассвета. Эти подробности, о которых ни словом не обмолвился Эстромо, казались ей безоговорочным подтверждением и доказательством роли Талмора в спасении Массера и Секунды,
Между тем, альтмер начал задумывался над тем, какую пользу можно извлечь из-подрастающей Умары, как применить взращённую в ней преданность делу Талмора. Он раньше прочих понял, что девочка обладает горячим темпераментом, и вырастет в страстную женщину. Такая может выведать то, что необходимо, где другие потерпят неудачу, отвлечь чьё-то внимание, выманить, заставить совершить ошибку… Но для этого необходимо, чтобы та не превратилась в обычную шлюху из портового кабака. Об этом следовало позаботиться заранее.
Девочке не было ещё и двенадцати, когда Эстромо начал формировать её мировоззрение и в этом направлении, как посредством задушевных бесед, так и при помощи вовремя подсунутых нужных книг.
Умара постепенно усваивала, что неприкрытые беспорядочные связи не приносят ничего кроме проблем и осуждения в любом круге, кроме самых низов, где всем на всех наплевать, и каждый занят лишь собственными попытками выжить. Что удовольствия такого рода нужно искать с умом и не выставлять напоказ, но главное, что подобные вещи бывают нужны для дела, и это имеет не большее отношения к чувствам — любым, от любви и симпатии до ревности, ненависти и неприязни, чем маскировка, которой её обучает Мирель, к её собственному лицу.

 

Индарио

Индарио

В101 г. 4 э. люди Эстромо принесли ему тревожное донесение: в доках Анвила видели детёныша-вампира. Наличие подобного существа на его территории не могло не обеспокоить альтмера. Такой может натворить немало бед, а с другой стороны, если удастся привлечь его на свою сторону, постараться обеспечить пропитанием без риска со стороны жителей города и наведения паники в округе…
Умара засновала между убежищем и таверной, передавая туда-обратно тайные распоряжения и отчёты, но этого оказалось недостаточно. В конце концов Эстромо лично встретился с одним из своих осведомителей, покинув ради этого воровское убежище — случай почти небывалый.
— Мы можем изловить эту тварь и доставить к тебе. Но что ты будешь с ним делать? — приглушённо говорил собеседник альтмера, скрывающий лицо и фигуру при помощи плаща с глубоким капюшоном.
— Для начала, так он вам и дался.
— Да, что там — дитё ведь совсем! Лет десять-двенадцать от силы.
Если бы Эстромо хоть иногда позволял себе обнаружить свои истинные чувства, в этот момент он закатил бы глаза от того, что приходится работать с такими идиотами. Вместо этого талморец, искусно скрывая раздражение, сказал:
— Этому существу может быть не одна сотня лет. Они же не растут, не забывай! Вы вполне можете столкнуться с рассудком хитроумной древней бестии в детском теле. И вместо пойманного вампира мне достанутся ваши обескровленные тушки, ну или, если повезёт, замена обычного агента на агента-вампира без смены личности.
От такой перспективы фигура в плаще зябко поёжилась.
— Да нет, вряд ли… будь он старым и умудрённым веками, он бы не попадался вот так на глаза. Я ведь не один его видел…
— Возможно, действительно новообращённый, — кивнул Эстромо, — Но тогда следует выяснить, кто, где и когда его обратил. Быть может, древний вампир у нас под боком всё равно существует.
— А ведь верно… — протянул его собеседник. Казалось, ему хотелось обернуться, чтобы убедиться, что кровожадное чудовище не притаилось у него за спиной.
— В общем, так. Замеченного в доках вампира нужно изловить. И без глупостей. Держи в голове то, что я тебе сказал. Если поймать не удастся — придётся прикончить. После того, как он поймёт, что за ним охотятся, оставлять его живым и на свободе нельзя.
Через несколько дней, придя в убежище, Умара застала Эстромо за беседой с незнакомым белокожим и беловолосым мальчишкой-мером. Тот сидел спиной к ней верхом на табурете, упираясь ладонями в сиденье перед собой, опустив голову и оплетая тощими ногами ножки мебели. Альтмер склонился почти к самому его лицу, и что-то вкрадчиво ему втолковывал с тем самым сочувственным и ласковым выражением, с каким, на памяти девочки, говорил только с нею. Умару обожгло доселе неведомой болью. Ей отчаянно захотелось растерзать этого незнакомого юнца. Откуда он взялся?! Зачем он тут?! Почему Эстромо так внимателен к нему?! Девочка впервые познала муки ревности, многократно усиленные страстностью её натуры. Не в силах сдержаться, она сжала кулачки и стрелой вылетела из убежища.
Эстромо краем глаза видел это, но сейчас его заботило другое. Кроме того, с этим ей тоже нужно научиться справляться, равно как и на практике отделять дело от личных эмоций. Любые его слова и разъяснения останутся пустым сотрясением воздуха, пока она не прочувствует всё это на своей шкуре.
Ксавье, также заметивший внезапное бегство Умары, бросил книгу, которую читал, и последовал за ней. Он нашёл её на берегу, подбирающей камни и яростно швыряющей их навстречу набегающим волнам прибоя. Бретонец подошёл и приобнял питомицу за плечи. Та раздражённо дёрнулась, пытаясь сбросить его руки, но он не выпустил её.
— Ты чего, малышка?
— Ничего, — буркнула девочка, не поворачиваясь к нему, чтобы не показывать слёз, закипающих в уголках глаз. Она сама не знала, что в большей степени было причиной их появления — злость или навязчивая ноющая боль в груди.
— Ничего, и поэтому ты пытаешься до смерти забить море камнями?
— Нет, — невольно улыбнулась Умара, — Ксавье, опять ты меня смешишь…
— Ну, а что ещё с тобой делать? — устало вздохнул бретонец, ощущая, как она перестаёт сопротивляться дружескому объятию.
Они помолчали, затем девочка с деланным равнодушием, по-прежнему глядя в морскую даль, спросила:
— Откуда взялось это белёсое недоразумение, с которым разговаривает Эстромо?
— Притащили двое откуда-то запакованного в мешок и обмотанного верёвками не хуже бретонской колбасы, — она ощутила как Ксавье пожал плечами, — Он его вынул, оглядел, теперь беседует. Ну, а уж о чём, извини, я в его дела не лезу, когда это не касается Гильдии. По мне, так целее останешься.
При этих словах у Умары немного отлегло от сердца. Если притащили связанного, значит, скорее всего, он что-то натворил. Возможно, этот мальчишка помогал врагам Талмора, как она помогает Эстромо, и тот сейчас ласково выведает у того, всё, что нужно, а потом… Потом мёртвое тело этого белобрысого найдут в сточной канаве, обглоданное крысами. Или в лесу, расклёванное воронами. Или… или вообще никогда не найдут — море-то рядом. Эти мысли казались невообразимо сладкими. Она смаковала всевозможные способы уничтожения маленького мера, упивалась представлением его страданий.

***

А произошло следующее. Получив от Эстромо приказ поймать мелкого вампирёныша, и напуганные перспективой встретить в его лице матёрого противника, ловцы превзошли сами себя. Они выследили мальчишку, подкрались сзади, используя все доступные способы маскировки, и накинули ему на голову мешок, щедро пропитанный снотворным зельем. После чего тщательно обвязали верёвками и доставили альтмеру. Притащили его двое из немногих, знавших, где разыскивать Эстромо в случае крайней необходимости.
Тот сразу же отослал их, предпочитая разбираться с бесчувственной добычей без лишних глаз. Альтмер извлёк мальчишку наружу. С первого же взгляда эльф усомнился в его вампирской сущности. В её пользу говорила разве что практически белая кожа, но она была однотонной и гладкой, на ней не проступала сеточка сосудов как это свойственно заражённым вампиризмом. Это заболевание имеет множество форм, но у парнишки не было очевидных симптомов ни одной из них. Эстромо приподнял веко добычи — глаза одна из главных отличительных черт вампира. Но и они оказались хоть и очень редкого, но всё же встречающегося среди меров цвета — радужки были серебристо-белыми, белки тоже не имели признаков гемофилии венценосных или сангвинаре вампирис. Правда, зрачок в форме четырёхконечной звёздочки встречается только у босмеров и орков, но кто знает, что за предки были у мальчишки? Последняя и главная проверка показала, что и зубы у пойманного абсолютно нормальные, не было и следа вампирских клыков.
Эстромо потёр подбородок. Вот тебе и вампир! Обычный парнишка. То есть, необычный, конечно, с такой-то внешностью, но и не монстр какой-нибудь. И что с ним прикажете делать? Впрочем, жертва излишнего рвения и подозрительности уже вяло шевельнулась, понемногу приходя в себя. Стоило расспросить паренька, откуда он такой взялся, а после уж решать, как поступить.
Альтмер начал приводить пленника в чувство. Мальчишка очухался на удивление быстро и сел на полу, ошарашенно крутя головой по сторонам. Над ним с сочувственным выражением склонилось золотистое лицо уроженца Саммерсета.
— Где я? — подал голос маленький мер.
— В безопасности, — мягко сказал Эстромо.
Его тон в большей степени, нежели слова, успокоил пленника. К тому же, его никто не держал. Рука мальчишки вдруг тревожно метнулась к шее, провела по ней, после чего он смущённо улыбнулся эльфу.
Тот совершенно правильно расценил этот жест: «Проверил, не надели ли на него ошейник. Вероятно, из беглых рабов».
Поняв, что на первый вопрос ему отвечать не будут, мальчишка задал другой, более осмысленный:
— Зачем я здесь?
— Вот это нам с тобой и предстоит выяснить, раз уж так вышло, — улыбка альтмера была такой сочувственной и понимающей, что паренёк невольно ощутил к тому доверие и симпатию. Тем временем Эстромо продолжал: — Я готов ответить на твои вопросы, но сперва мне хотелось бы получить ответы на свои, раз уж ты оказался моим гостем.
Мальчишка чуть прищурил свои бриллиантовые глаза, признал требование справедливым, и кивнул, ожидая продолжения.
— Для начала, давай познакомимся, — предложил Эстромо.
— Меня зовут Индарио, — с готовностью ответил парнишка и тут же огорошил талморца, продолжив: — А Вы не называйте пока своё имя. Скажите только, как к Вам обращаться. А то сперва узнаешь, чего не следовало, а потом окажется, что живому теперь на свободу путь заказан.
Беглый раб? Который говорит как по писанному в свои… сколько ему, кстати?.. Мальчишка интересовал альтмера всё сильнее. Пожалуй, даже сильнее, чем если бы и в самом деле оказался вампиром. Ошибка его людей, кажется, могла обернуться большой удачей. Впрочем, скоропалительных выводов высокий эльф не допускал.
— Можешь обращаться ко мне просто на «ты».
— Как угодно, господин, — в тоне юного мера не было и следа раболепия. Беглый раб? Проверявший наличие ошейника?..
— Сколько тебе лет, Индарио?
— Двенадцать.
Одногодки с Умарой… А выглядит ещё младше. Эстромо чувствовал, что стоит оставить парнишку при себе, и эта парочка ещё добавит ему головной боли. Ведь, в конце концов, он никогда не претендовал на должность наставника или воспитателя малолеток. С другой стороны… толковых взрослых найти труднее, чем вылепить из толковых детей, при наличии у тех потенциала. У этих двоих его явно было в избытке.
— Как ты попал в Анвил?
— На корабле приплыл… вернее, в трюме.
Вроде бы Индарио отвечал честно и с готовностью, но разговор не клеился. Такой расклад Эстромо не устраивал. Либо они найдут общий язык, либо…
— Ты есть хочешь? — спросил он вдруг своего пленника.
— Перед тем как оказаться здесь, я как раз нашёл себе кое-чего на ужин, но что-то не помню, чтобы успел его съесть, — усмешка у парнишки была чуть озорной и на диво обаятельной. При должной огранке из него может выйти настоящее сокровище.
Альтмер принёс Индарио еды.
— Подкрепись, а поговорить можно и потом. Я так понимаю, ждать тебя никто не ждёт?
Маленький мер кивнул, но, вопреки ожиданиям Эстромо, не набросился на еду, а начал чинно есть, словно на светском приёме, умело орудуя ножом и вилкой.
Наблюдая за ним, альтмер вдруг решил повести беседу иначе. Чем меньше их разговор будет напоминать допрос, тем проще будет подобрать ключик к этой живой загадке. Он позволил мальчишке насытиться, а затем предложил:
— Давай ты мне сам расскажешь о себе, что сочтёшь нужным, а если что-то будет неясно, я спрошу.
Мальчишка пожал плечами.
— Мне нечем отблагодарить за ужин, кроме слов. Если ты так хочешь — я расскажу, но не уверен, что тебе будет интересно.
Всё уже и так было интереснее некуда, так что Эстромо даже не сомневался, что история пленника того стоит.
Своё раннее детство Индарио помнил смутно. В пять лет его из-за экзотической внешности похитили для коллекции знатной престарелой бретонки — собирательницы различных диковинок. Живых экспонатов у неё было не слишком много, а разумных — и того меньше. Для многих нахождение в её «зверинце» было скорее благом, поскольку то, что сделало их достойными помещения в коллекцию, далеко не всегда позволило бы им выжить где-то ещё. Больше всех ему запомнилась девочка двумя годами старше него, по уму навсегда оставшаяся трёхлеткой. Госпожа звала её Рыбкой из-за вечно приоткрытого рта и широко распахнутых чуть навыкате глаз. Питомцы пользовались полной свободой, которую ограничивал лишь ошейник, не позволяющий приближаться к магическому барьеру, окружающему поместье. За ними хорошо ухаживали, а Индарио хозяйка не то из прихоти, не то со скуки, взялась воспитывать и обучать почти как собственного сына, разве что без излишней снисходительности, свойственной матерям.
К десяти годам он прочёл уже немало книг, о которых беседовал с госпожой, поражая её здравостью суждений, успел привязаться к ней и почти позабыть своих родителей. Но тут женщина, лишившая его свободы, но заменившая ему семью, скончалась от старости, и всё движимое и недвижимое имущество эксцентричной дамы досталось её двоюродному племяннику, который распорядился живой коллекцией по-своему. Питомцев посадили в тесные клетки, стали кормить объедками, а новоявленный хозяин то и дело придумывал всевозможные издевательства над ними и мог часами наслаждаться воплощением своих фантазий.
В один из дней он решил заставить питомцев пытаться пересечь магический барьер. Ошейник, устроенный так, чтобы его, несложный в целом, замок не мог раскрыть тот, на ком он надет, при приближении к барьеру вызывал у носящего весьма неприятные ощущения, которые многократно усиливались с каждым шагом, переходя в непереносимую боль.
О грядущем испытании владелец сообщил им заранее накануне вечером, предвкушая какая ночь ожидает осознавших, что им предстоит наутро. Индарио понял, что если не сумеет сбежать, назавтра его вместе с другими, вполне возможно, запытают до смерти. Его клетка находилась вплотную к клетке Рыбки. Он потратил несколько часов той ночи, которая грозила стать последней в его жизни, на то, чтобы объяснить девочке, как расстегнуть его ошейник и убедить это сделать. Со своей стороны, он оказал ей ответную услугу, не надеясь, впрочем, что та сумеет ею воспользоваться. Но большего он для неё сделать не мог.
Утром он вместе с остальными неохотно двинулся в сторону барьера, делая вид, что старается оттянуть грядущие мучения. Дойдя до черты, где ошейники начинали проявлять себя, питомцы заколебались, мечтая повернуть назад. И в этот момент, прежде чем кто-либо успел что-то понять, Индарио сорвал с себя ошейник, метнулся сквозь барьер, белкой взмыл на растущее у ограды дерево и спрыгнул наружу.
Он не представлял, куда бежит, и даже понятия не имел, в какой части Хай Рока находилось поместье, где его держали, а также не знал, была ли за ним погоня, но так или иначе, ему удалось спастись. Он достиг дороги, тайком забрался в телегу с сеном, которую вёз какой-то крестьянин, оборвав таким образом свой след.
Ночуя то тут, то там, таская по пути еду и припасы, где удавалось, он добрался до Даггерфолла. Дальнейшее его существование состояло из скитаний по этому городу и стараний как-то выжить и прокормиться. На тот корабль, что привёз его в Анвил, он забрался в поисках провизии. Была ночь, и Индарио, хорошенько утолив голод, незаметно задремал в трюме, а проснулся, когда корабль давным-давно отчалил от берега.
Самым поразительным было то, что за всё время плавания его так и не обнаружили. Стоило судну пристать, мальчишка сбежал на берег и с тех пор рыскал по анвильскому порту, ища чем прокормиться, выбираясь только в сумерках. Там его и заметили люди Эстромо, из-за белой кожи и ночного образа жизни ошибочно приняв за вампира.
Во время этого рассказа, изредка прерывавшегося уточняющими вопросами и сочувственными комментариями альтмера, в убежище и забегала Умара, успевшая заметить и люто возненавидеть Индарио. Так что в своих предположениях относительно этих двоих Эстромо оказался прав. Но всё же он принял решение оставить мальчишку при себе и продолжить его обучение, столь успешно начатое бретонской госпожой.
Поскольку, в отличие от Умары, жить Индарио было негде, ночевать ему пришлось прямо в убежище, а значит, почти постоянно находиться подле Эстромо, что ещё сильнее подогрело ревнивую ненависть девочки. Сперва мальчишка пытался с ней подружиться, но вскоре оставил эту затею, поскольку при виде него та шипела, как разъярённая кошка. Кроме того, он тоже дорожил вниманием альтмера, и неохотно делил его с нею. Но даже их вражду талморец сумел обратить себе на пользу — каждого из детей он воспитывал согласно тому, чего желал от них добиться, причём думать, как совмещать одно с другим, не приходилось.
 Indario_13.jpg   46,03К   819 Количество загрузок: Индарио в тринадцать лет. Через год после того, как попал на Золотой Берег и к Эстромо.

 

Забытая тетрадь

Забытая тетрадь

Горячая отцовская кровь способствовала тому, что к тринадцати годам Умара превратилась во вполне сформировавшуюся девушку. Рано пробудившаяся чувственность притягивала к ней заинтересованные взгляды мужчин, а её саму побуждала искать близости с ними, и свой первый опыт в этой области старшая дочь Марситы получила в весьма юном возрасте. Однако об этом не знал никто, кроме неё самой и её случайного любовника, так и не спросившего у девушки имени.
 Umara_13.jpg   46,26К   805 Количество загрузок: Тринадцатилетняя Умара.
Привычка скрывать свои воровские проделки, а также выводы, сделанные из прочитанных книг и разговоров с Эстромо, побудили Умару устраивать подобные встречи вдали от посторонних глаз, вовсю используя науку Мирель, поскольку она успела понять, что заработать дурную славу таким образом очень легко, зато избавиться от неё практически невозможно. И что ей за дело до того, что трактирные девки её бы не осудили, да и хозяин был бы не против дополнительного привлечения доходов в его заведение? Их мнение Умару не волновало, она твёрдо знала, что не хочет провести всю жизнь, как мать и её товарки.
Видя, что маленькая прислуга превратилась в девицу с уже достаточно неплохой фигурой и довольно необычной внешностью, которую едва ли кто рискнул бы назвать красивой, но в которой крылась непонятная притягательность, особенно, когда девчонка улыбалась, хозяин позволил ей обслуживать гостей в зале, разнося заказы.
Шлепки и щипки, которыми, которыми нередко награждали служанок подгулявшие посетители, нимало не смущали и не задевали Умару. Она не поощряла их ни кокетливым смехом, ни ужимками, намекавшими на известное продолжение, но и не строила оскорблённую невинность. Она лишь слегка улыбалась, будто бы сама себе, но никогда не снисходила до близости с гостями. А те, подталкивая друг друга локтями, и провожая девушку масляными взглядами, переговаривались:
— Ишь, какая штучка!.. Вот бы с ней...
Но дальше этого дело не заходило, и в таверне она слыла недотрогой, а за её пределами — порядочной девушкой, чего и добивалась.
Именно работа официанткой послужила причиной очередного резкого поворота в судьбе Умары. Как-то раз в таверну зашли мрачный как туча данмер, одетый в добротную мантию, хорошо приспособленную для дальних странствий, и пара матросов.
Моряки заказали обед и пиво, мер же сразу потребовал флина, залпом проглотил первый стакан, поморщился, но, несмотря на то, что качество напитка оставляло желать лучшего, тут же налил ещё.
Ничего нового для Умары, как раз разносившей заказы, в этом не было. Этот будет пить, пока не напьётся пьяным, а потом либо начнёт плакаться на жизнь любому, оказавшемуся рядом, либо разгонит свою печаль и начнёт горланить песни на потеху собравшимся, либо затеет драку. Всё это не её забота. Станет бузить — дюжий детина по прозвищу Дреуг, стоящий у дверей, живо его утихомирит. А будет надо — и вон вышвырнет.
Данмер действительно собирался напиться и уверенно шёл к поставленной цели. Поскольку Умаре никто и никогда не говорил, что подслушивать нехорошо, а её собственный жизненный опыт уверял в обратном, она, как обычно, краем уха слушала, о чём болтают посетители. Так девушка выяснила, что моряки, пришедшие с данмером — матросы с корабля, на котором тот на следующий день собирался отправиться в Вейрест, и вместе они собрались почти случайно.
Пока те говорили довольно тихо, и до Умары долетали только обрывки фраз. Затем, похоже, спутники данмера стали приставать к нему с вопросами, и наткнувшись на мрачное молчание тёмного эльфа, принялись его подначивать, мол не иначе как тот поругался с хорошенькой подружкой.
— Так это дело-то поправимое! — похохатывая продолжал свою мысль один из матросов, — вон здесь какие девчонки! Одна другой краше, за пару септимов любая приголубит, да ещё и на корабль проводит, как родного!
Данмера, успевшего уже изрядно накачаться флином, наконец прорвало:
— Да что мне ваши красотки?! Вот они у меня все где, — Умара обернулась, ожидая увидеть как тот ребром ладони проводит по горлу, но мер швырнул на стол объёмистую тетрадь в кожаном переплёте и, громко хлопнул по ней рукой, — Вот она, вся любовь, страсть и прочее! Мне не нужны деньги, чтобы завоевать внимание последней недотроги и получить такое наслаждение, какого не подарит и опытнейшая куртизанка! А заодно, чтобы она сама скулила от восторга и после бегала следом, как привязанная! Я пятьдесят лет трудился над этим! Пятьдесят лет каджиту под хвост!
— Чего ж под хвост-то, если всё так, как ты говоришь? — продолжал ёрничать матрос, — Или всё бы хорошо, да на ту, ради кого старался, не действует?
— А!.. Вам не понять! — эльф махнул рукой, едва не сбросив со стола свой стакан. Это придало его мыслям другое направление. Несколько секунд он пялился на посудину, точно пытался понять, что это за предмет, и что он тут делает, затем перелил в него остатки флина, залпом проглотил выпивку и крикнул Умаре, — Эй, девка! Ещё флина!
Девушка выполнила его заказ и продолжила прислушиваться, поскольку ничего более интересного в таверне пока не происходило.
Данмер осушил ещё стакан и мрачно уставился на свою тетрадь, подперев голову кулаком.
— Так чего мы не поймём-то? — потряс его за плечо второй моряк, настроенный не столь насмешливо.
— Ничего не поймёте, — буркнул мер и умолк, но ненадолго. Он выпил уже достаточно, чтобы испытывать непреодолимую потребность излить кому-нибудь душу. Да хотя бы и двум этим неотёсанным чурбанам, совершенно не способным проникнуться его горем, — Пятьдесят лет назад я был молодым, подающим надежды алхимиком, как уверяли мои учителя, а их бы никто не назвал щедрыми на похвалу. Уже тогда меня занимала алхимия любви, влечения, страсти... всего, что с этим связано. Да, в молодости это представляет не только научный интерес! У меня были некоторые наработки, практические образцы, теоретические выкладки, пусть пока далёкие от идеала, но я видел, какие перспективы они раскрывают! Мой главный наставник уже не мог мне ничем помочь — мои познания в этой области превзошли его собственные. И тогда я решил встретиться с живой легендой алхимии — с самим Синдерионом! Показать ему, чего я достиг, рассказать о направлении дальнейшей работы, и, быть может, получить дельный совет. Но больше всего я грезил о признании! Я добрался до самого Скинграда, я добился встречи со светилом!.. А он... он сказал, что мои идеи не новы, имеющиеся наработки слишком сырые, а направление в целом ему не слишком интересно. Я был вне себя и в бешенстве крикнул надменному альтмеру: «Посмотрим, что ты скажешь, когда в своей области я превзойду тебя, и ты ничего не сможешь мне противопоставить!» «Жду не дождусь, юноша, жду не дождусь», — скучающим тоном произнёс он. На этом мы расстались. Я с ещё большим пылом взялся за работу, теперь красотки, о любви которых я грезил, стали лишь подопытным материалом, ступеньками лестницы, ведущей к заветной цели. Я полвека потратил на свои исследования! Я собрал и упорядочил все знания, имеющиеся в данной области! От приворотных зелий, которые может сварить любая полуграмотная знахарка, до жучиного мускуса Телванни! Я разработал свои собственные составы, в сравнении с которыми и то и другое — жалкие потуги дилетантов! Я охватил смежные области, разобрал их по косточкам и создал уникальные снадобья, не имеющие аналогов по эффективности и надёжности! Я расписал все процессы до мельчайших деталей, чтобы любую ошибку можно было совершить лишь по невнимательности либо намеренно, но нельзя было списать на неточность инструкций! И вот, мои труды завершены, их итоги совершенны! Я вновь в Скинграде, готовый посрамить альтмерского гордеца!.. И что я узнаю?! Через несколько лет после нашего разговора он уехал! И с тех пор о нём ни слуху, ни духу! Может, он вообще давно помер, а я пятьдесят лет состязался с призраком!..
Язык у данмера порядком заплетался, особенно на всяких мудрёных словах, и без того непонятных его собеседникам. Словесная вспышка завершилась очередным стаканом.
Умара отвлеклась на обслуживание гостей в другой части зала, а когда приблизилась снова, застала данмера горячо спорящим матросами. Его не слишком внятная речь сопровождалась бурной жестикуляцией, грозящей смести, со стола всё, что там находилось.
— Говорю тебе, любая! И ты... и тебе... зельем поить не, надо... хотя и такие есть!
— Да брось!.. Не может быть такого, чтоб баба из приличных вдруг сама к тебе в кровать прыгнула! — не сдавался один из его собеседников. Второй, казалось, что-то обдумывал.
— Не веришь?! — продолжал горячиться данмер, — Спорим на твоё недельное жалованье, что нынче же вечером любая, на какую укажешь, будет твоей?!
Такой поворот пришёлся морякам по нраву. Он сулил либо неплохое развлечение, либо заметное утяжеление кошелька.
— Идёт! На ком проверять будем?
— Говорят, вот эта смугляночка из недотрог недотрога, — кивнул один из них на Умару. Другой только поморщился:
— Трактирная девка! Вчера недотрога, а сегодня решит деньжат подзаработать или просто поразвлечься! Для них это дело обычное. Какая ж это проверка?! Ты б ещё портовую шлюху предложил!
— А что? Ежели портовая шлюха задарма даст, я ему, пожалуй, поверю!
Оба громко расхохотались. Данмер, потерявший интерес к их препирательствам, тем временем вливал в себя остатки флина.
— Нет, шлюхи не, годятся, — отсмеявшись сказал первый, — где уверенность, что он ей втихую не сунет кошелёк?..
— Вот что, — вдруг сказал тот матрос, что больше помалкивал, — тут неподалёку живёт одна вдовушка... Муж у ней тоже в море ходил, да потонул в запрошлом годе. Я к ней не раз клинья подбивал, а она — ни в какую! Мне, говорит, одного моряка хватило... ждёшь-пождёшь, того не зная, что уже вдова... Я и так и этак — упёрлась намертво. Ежели твоё зелье даже её уломать поможет — мой недельный заработок — твой! Эй! Да ты хоть слышишь ещё, чего говорю-то?..
Данмер поднял на него мутный взгляд:
— С... слышу... Будет тебе твоя вдова... А ты будешь... будешь знать, как спорить с учёным!
Эльф вынул из кармана небольшую матерчатую сумочку со специальными отделениями для маленьких склянок. Непослушными пальцами вытащил оттуда один пузырёк, покачал головой, с трудом засунул его обратно, достал другой и удовлетворённо кивнул, едва не ткнувшись лицом в стол и чудом не расколотив флакон об край столешницы.
— Э! Ты зелья-то свои смотри с пьяных глаз не спутай! А то сделаешь из меня жабу какую!
Ответом ему послужил такой яростный багряный взгляд, что моряк невольно подался назад.
— В жабу тебя... за одно это стоит!.. Договоришься! Не я предложил!.. Ладно... ре... репутация дороже.
Данмер попытался вытащить пробку из флакона, но столь тонкая работа оказалась ему не под силу. Сдавшись он протянул склянку моряку.
— Держи... от... открой, смочи палец... каплю, не больше! И разотри тут... вот здесь... ещё каплю сюда...
Мер, с трудом сводя взгляд на собеседнике, указывал, куда наносить зелье. Заметного запаха оно, казалось, не имело, моряк порывался добавить, но алхимик гневно прорычал:
— Довольно! Сперва не слушают, потом я же виноват! Хватит. И даже с лихвой! Идём к твоей вдове!..
— Пока дойдём, поди, выветрится всё?
— Не вы... не выветрится... подействует как раз... а нет — с меня... деньги.
Данмер попытался подняться, но не сумел. Моряки вытащили его из-за стола и, поддерживая эльфа с двух сторон, поскольку тот едва стоял на ногах, покинули таверну.
Умара краем глаза видела их уход, но была занята обслуживанием посетителя в другом углу. Раз Дреуг не забил тревогу, значит, деньги они оставили как положено, настоящие воры сюда не заглядывают, а случайному человеку взять со стола монеты на глазах здоровенного вышибалы — совсем ума надо лишиться. Свободных мест в зале хватало, так что девушка не слишком спешила прибрать за ушедшими и приблизилась к их столу лишь через несколько минут.
Она сгребла и пересчитала деньги, чтобы передать хозяину, собрала грязную посуду и пустые бутылки, унесла их на кухню, где Мирта помогала то поварам, то судомойкам, перекинулась с сестрой несколькими словами и поспешила назад, чтобы стереть со стола и подготовить его к приёму новых гостей. Заглянув под стол, нет ли и там какого непорядка, Умара увидела, что под лавкой валяется тетрадь, которую данмер показывал морякам.
Девушка схватила её и кинулась к дверям. Выглянула наружу, но посетителей уже и след простыл.
— Дреуг, куда они пошли? — повернулась она к вышибале, неосознанно опуская тетрадь в здоровенный карман плотного фартука, какие носила здесь вся прислуга.
— Да я и не глядел, — лениво отозвался детина, перекатывая что-то за щекой, — Что, денег недодали? Вроде отсюда нормально казалось...
— Да нет, заплатили как надо. Если вдруг вернутся, кликни меня, ладно? — ей отчего-то не хотелось посвящать этого парня в причины своего беспокойства.
— Для тебя — что попросишь, — Дреуг осклабился, — А что, Умара, не провести ли нам после работы часок-другой вместе? Узнать там друг друга поближе, то да сё... А? Уж я тебя не обижу и в обиду не дам, — он поиграл внушительными мускулами.
— Боюсь, Малин мне уши отрежет, и тебе заодно! — вывернулась девушка.
— Она может! — Дреуг негромко хохотнул, — Но ты, так-то, подумай! Ей и знать-то незачем.
— Обещаю думать об этом по три раза на дню! — Умара показала детине язык.
— Язва! — беззлобно проворчал тот, — Ладно, если вдруг вернутся эти, позову тебя.
— Спасибо, Дреуг!
Он ухмыльнулся, вновь услышав прозвище, которое льстило его самолюбию.
У Умары как раз выдалась свободная минутка. Девушка ненадолго присела в уголке и, отчасти из любопытства, отчасти — от нечего делать, принялась просматривать найденную тетрадь. Через несколько минут её сердце колотилось как бешеное, а лицо пылало. Она вскочила, осмотрелась по сторонам. Села обратно. Спрятала свою находку в карман. Вновь достала и принялась жадно перелистывать, не в силах поверить, что к ней в руки попало такое сокровище.
Данмер не солгал: в его тетради действительно можно было найти всё, что связано с любовью, страстью, влечением и сопутствующими аспектами жизни. Там были подробнейшим образом расписаны рецепты и способы применения различных приворотных снадобий, зелий, вызывающих и усиливающих влечение, восстанавливающих и укрепляющих мужскую силу; составов, обостряющих ощущения при близости; средств, надёжно предотвращающих зачатие ребёнка и напротив, многократно увеличивающие вероятность такового; эликсиров для предупреждения и лечения практически всех известных болезней, которые порой разносят доступные девицы, в том числе и тех, которые считались неподвластными исцелению, а также методы выявления этих хворей на различных стадиях. Всё это было чётко выведено для людей, меров и зверолюдей, для мужчин, женщин и тех и других разом. Было то, что легко применять в тайне от другого и то, что используется добровольно.
Подумать только, какие возможности открывались перед обладателем этого знания!
Умара вернулась к работе, но имела столь рассеянный вид и блуждающий взгляд, а на щеках её горел такой лихорадочный румянец, что хозяин, испугавшись, что девушка больна и, чего доброго, чем заразным, сам отпустил её пораньше, пообещав заплатить за полный день, и велел не приходить назавтра, правда уже без сохранения жалования. Он рассудил, что ежели с ней ничего серьёзного, то через день она вернётся к работе, если же нет, то свалится, не принеся лишней заразы в таверну. А тогда он и Мирте запретит приходить, пока не будет уверен, что сёстры здоровы. На что им тогда жить и лечиться — не его печаль.
Умара хотела забежать к сестре на кухню, но хозяин спровадил её на улицу и сам выслал Мирту к ней. Девочка выбежала на крыльцо, вытирая руки фартуком.
— Умара! Что случилось?!
Старшая сестра опустилась на корточки перед младшей и положила руки ей на плечи.
— Мирта, хозяин отпустил меня на сегодня и завтра. Не волнуйся, у меня всё в порядке. Ты же справишься сама?
— Справлюсь... но я не понимаю...
— Просто поверь, что всё хорошо. Ну, беги! Жду тебя дома. Дреуг!
Вышибала высунулся из, дверей.
— Дреуг, если они сегодня или завтра зайдут, скажи, чтобы подождали, а сам пошли Мирту за мной.
— Я подумаю, что с тебя за это стребовать, — хохотнул детина.
— А я посмотрю, сумеешь ли ты это заслужить!
Умара развернулась и побежала к портовым воротам Анвила. Добежав до лавки, где торговали книгами, она совсем запыхалась и, с трудом переводя дух, спросила толстую тетрадь, чернила и запас перьев.
Торговец пренебрежительно взглянул на девушку, так и не снявшую фартука, выложил товар на прилавок и всё же не удержался от колкости:
— Девчонка из трактира затеяла учиться грамоте?
— Нет, составлять список худших остряков, чтоб граф их по ошибке в придворные шуты не взял! — огрызнулась Умара, отдавая деньги и сгребая покупки.
Так же, не чуя ног, девушка примчалась домой. Она раскрыла тетрадь данмера и принялась её лихорадочно переписывать. Дело продвигалось медленно — хотя случайный учитель и привил Умаре навыки письма, но оттачивать их, в отличие от чтения, у неё не было ни времени, ни возможности. Почерк у мера был на редкость убористым и, к счастью, весьма разборчивым, но из этого следовало, что в каждой странице, исписанной алхимиком, умещалось две-три, заполненных неумелой рукой Умары.
Если бы девушка на минуту задумалась, что она пытается сделать, у неё опустились бы руки. Даже опытный переписчик потратил бы на простое копирование тетради не меньше недели, а ей важно было ещё и понять написанное, чтобы не ошибиться, превратив таким образом все свои усилия в ничто.
За этим занятием её и застала вернувшаяся с работы Мирта. При появлении сестры, Умара вздрогнула, испугавшись, что ту прислал Дреуг, поскольку гости обнаружили пропажу и вернулись, и лишь потом поняла, что засиделась до позднего вечера.
— Умара, ты не обедала нынче в кухне. Я тебе поесть принесла.
— Хорошо, Мирта, спасибо! Я — потом... Ты ложись, не жди меня...
Девушка старательно писала всю ночь, иногда задрёмывая на несколько минут, и тут же вздрагивая и возвращаясь к работе. Под утро сон сморил её окончательно. Она уснула над тетрадью и не услышала даже, как ушла на работу Мирта.
Проснулась девушка ближе к полудню, охнула, поняв, сколько времени потеряла, а просмотрев написанное ночью, совсем пала духом: сонная рука местами вывела нечто нечитаемое, где-то сползла, перечеркнув написанное, где-то смазала и понасажала клякс. Зато часть того, что она успела написать прежде, чем стала засыпать, запомнилось и даже казалось понятным.
Умара со вздохом выдрала исписанные накануне листы и начала всё заново, на этот раз старательно выводя каждую букву. Она уже понимала, что не успеет переписать тетрадь ни за день, ни даже за месяц, но пыталась разобраться хотя бы в том, что было написано в начале, молясь Дибелле, чтобы владелец не хватился своего сокровища. В конце концов, данмер был настолько пьян, что не заметил, как тетрадь свалилась со стола. Может, он вообще не вспомнит, где мог её потерять?.. А если и вспомнит... он не сможет утверждать этого наверняка, того, как она подобрала тетрадь никто не видел. Даже Дреуг. Впрочем, она ведь сама, попросила разыскать её, если давешние гости снова объявятся...
Умаре не раз приходилось присваивать чужое ради того, чтобы выжить или чтобы им с сестрой было хоть немного проще, что же мешает ей утаить сокровище случайно попавшее к ней в руки, когда ничего ещё она не желала так сильно?
И всё же, боги свидетели, она чувствовала, что не сможет так поступить, и до вечера вздрагивала от каждого шороха, опасаясь, что это владелец вернулся за своей тетрадью.

***

Умара не знала, что данмер выиграл спор, моряк заполучил свою вдовушку, и та, едва не рыдая от того, что отказывала ему раньше, обещалась ждать его возвращения.
Моряки и алхимик провели вечер у вдовы, отмечая победу данмера в споре, разумеется, скрыв от женщины подлинную причину праздника, после чего бесчувственное тело тёмного эльфа было доставлено матросами на корабль.
Не знала девушка и того, что, придя в себя уже далеко в море, данмер первое время был занят изготовлением лекарств от похмелья и морской болезни в своей походной лаборатории, затем ждал, пока они подействуют, а когда наконец хватился своей пропажи, не смог даже примерно припомнить, когда и где видел её в последний раз. Это происшествие раздосадовало мера, но не слишком. Тетрадь содержала чистовые записи его исследований, и он намеревался, образно говоря, швырнуть её в лицо Синдериону.
Все черновики остались при нём, великого алхимика он так больше и не встретил, так что судьба пропавших записей его не слишком волновала.
Так вышло, что итог многолетних трудов данмера оказался в руках Умары. Дни шли за днями, девушка вернулась к работе в таверне и понемногу успокоилась насчёт найденной тетради. Хранить её дома она остерегалась и перенесла в воровское убежище. У Ксавье там был свой уголок, огороженный книжными шкафами, с мягким уютным диванчиком в редгардском стиле, с таким же, весьма удобным, креслом и письменным столом. Там Умаре дозволялось хозяйничать, как ей вздумается.
Теперь она проводила там всё свободное время, продолжая переписывать тетрадь или внимательно вчитываясь в записи данмера. Копировать их девушка продолжала отчасти на случай, если владелец ещё объявится в Анвиле, отчасти, чтобы лучше разобраться в написанном. Почерк у неё по-прежнему был далёк от каллиграфического, но устоялся и стал разборчивым. Вечерами она, обычно, подобрав ноги, сидела в кресле Ксавье возле стола, в то время, как сам бретонец валялся на диване с очередной книгой, если не сбегал на свидание с какой-нибудь красоткой.
Увы, поскольку данмер адресовал свои записи другому опытному алхимику, многие слова, особенно касавшиеся самого процесса изготовления снадобий, Умаре были незнакомы. К тому же, то и дело встречались отсылки к книгам с точным указанием глав и параграфов, переписывать которые мер посчитал излишним. Ксавье не интересовался, чем там увлеклась его питомица, пока та не заявилась к нему с внушительным списком.
— Ксавье, ты не мог бы достать для меня вот эти книги? И ещё пару учебников по алхимии? Скажи, сколько нужно денег? Я попрошу Озгула, чтобы отдал.
Бретонец проглядел список и удивлённо присвистнул.
— Положим, достать-то я могу почти любую книгу, но эти-то тебе зачем? Алхимия, трактаты целителей... учебники...
— Да так... разобраться хочу кое в чём...
— Ладно, мне-то не жалко... денег у меня хватает, как добуду — вернёшь, сколько потребуется.
— Спасибо, большое спасибо! — девушка едва не захлопала в ладоши, — А когда сможешь достать?
— Вот же загорелось тебе! Откуда ж я знаю? Как только — так сразу.
Бретонец ласково потрепал её по щеке. Умара рассмеялась. Ксавье она легко позволяла любые вольности.

 

Практическая алхимия

Практическая алхимия

Бретонец сдержал слово и приложил все усилия, чтобы в кратчайшие сроки добыть нужные книги, после чего Умара с удвоенным усердием продолжила свои штудии. Чтобы во всём разобраться, ей потребовалось ещё несколько книжек попроще. Ксавье помог и здесь, но в суть её изысканий по-прежнему не лез.
Наконец настал момент, когда девушка поняла, что больше не в состоянии ничего вытянуть из сухого текста. Она усвоила всё, что могла дать теория. Пришло время попытаться применить полученные знания на практике.
Умара начала понемногу приобретать алхимическое оборудование и стаскивать его в убежище. Занимаясь этим, она не забывала пополнять свой счёт в сундуках Озгула. Так что, несмотря на траты, вызванные покупкой книг, приспособлений и ингредиентов, денег у девушки даже прибавилось, поскольку она на время прекратила корпеть над записями и чаще выбиралась на промысел.
Вскоре в воровском убежище, в уютном уголке, который обустроил для себя бретонец, заработала небольшая алхимическая лаборатория, где Умара ставила свои первые эксперименты. Сперва она разбирала совсем простенькие примеры на уровне учебника, затем перешла к более сложным составам, описанным в книгах, и понемногу подобралась к содержанию заветной тетради. Соседство с практической алхимией не всем пришлось по душе, поскольку порой помещение окутывалось удушливым дымом или пропитывалось едкими запахами. Даже Ксавье с трудом мирился с этим, остальные же, как ни странно, исключая Эстромо, сидевшего в убежище почти безвылазно, откровенно выражали своё неудовольствие. Девушка и сама понимала, что так продолжаться не может. Особенно после того, как из-за её опытов едва не сорвалось довольно верное и выгодное Гильдии дело.

***

Инициатором хитроумного ограбления с подлогом, получившего полное одобрение главы местного отделения Гильдии, разумеется, был Ксавье. Формально возглавить дело должна была сама Берона, но большая часть, от замысла до исполнения, ложилась на плечи бретонца. Он долго разрабатывал план, затем больше суток кряду занимался непосредственными приготовлениями и, наконец, вернувшись в убежище, почти без сил рухнул на свой диванчик, попросив Умару разбудить его через пару часов, перед началом операции. Бретонец так вымотался, что заснул, едва договорив свою просьбу.
Умара поставила двухчасовые песочные часы, чтобы в точности исполнить то, о чём просил Ксавье, и принялась за очередной эксперимент, как назло оказавшийся весьма ароматным. Запах не был неприятным, но вокруг распространились густые и удушливые испарения. Даже сама девушка, возившаяся с оборудованием, испытывала лёгкое головокружение, при том, что основная часть плотного марева собралась как раз на уровне дивана, где спал бретонец. В итоге, разбуженный Умарой ровно через два часа, Ксавье проснулся с такой головной болью, что едва смог подняться. Учитывая, что ему в предстоящем действе отводилась ключевая роль, успех дела повис на волоске.
Бретонец с трудом выбрался из убежища. На открытом воздухе ему стало чуть получше, и он, хоть и чудом, но справился со своей задачей. К возвращению участников дела, то есть большинства обитателей анвильского убежища, девушка успела осадить испарения при помощи распылённой воды — совет, поданный ей Эстромо, — и убрать свои приспособления вместе с результатами эксперимента с глаз долой.
Остаток вечера Умара хлопотала вокруг Ксавье, ставшего героем дня по результатам блестяще задуманной и исполненной операции, принёсшей Гильдии целое состояние.
Бретонец сидел на своём диванчике, откинувшись на мягкие подушки, пока Умара, то стоя позади массировала ему виски, то отпаивала чаем, щедро приправленным сиродильским бренди, что ей тоже ненавязчиво подсказал Эстромо. Несвоевременное занятие алхимией, затеянное девушкой, и едва совсем не выведшее Ксавье из строя, придавало ему в глазах остальных ореол мученика, которым он, что греха таить, втайне наслаждался, особенно когда лечение, предложенное альтмером, как следует подействовало. Голова у Ксавье наконец прошла, лицо утратило внезапно обретённую благородную бледность и приняло свой обычный цвет. Однако он не спешил расставаться с обликом «раненого героя», наслаждаясь заботами Умары, искренне старавшейся загладить свою вину.
Её прикосновения были ему неожиданно приятны. Ксавье вдруг заметил, что его питомица стала весьма соблазнительной юной девушкой. «Какой девушкой?!» — мысленно одёрнул он себя. — Этот ребёнок пять лет назад всерьёз спрашивал, существуют ли карманные даэдроты! Но за прошедшие пять лет девчушка, дремора её побери, здорово выросла, изменилась и похорошела... Память услужливо подбросила другой эпизод — с мешковатой блузой, кокетливо стянутой с по-детски острого плечика. О, нет! К той малышке он по-прежнему не испытывал интереса, но не отказался бы увидеть, как она проделает такое сейчас, когда ей исполнилось четырнадцать. Что за нелепые мысли? Умара ещё совсем девчонка, и верит ему, как другу!.. Но его естество требовало продолжения этой дружбы в куда более тесном общении. Да что с ним такое творится?! Неужели настолько захмелел от пары чашек чая с бренди? Быть того не может! Ну, устал, как собака, не выспался, да ещё голова недавно раскалывалась так, что в глазах темно, но тем паче, тут не о девках бы думать, а лечь и отрубиться! И всё-таки, не могла же такая чушь прийти на трезвую голову?! Борясь с непонятным наваждением, бретонец слегка отодвинулся от девушки.
— Тебе плохо? — испуганно спросила Умара.
— Я... Нет, мне гораздо лучше... но... — сбивчиво забормотал он, не зная, что делать и говорить.
Однако девушка внимательно пригляделась к нему и узнала выражение глаз, и прочие признаки, свидетельствующие об однозначном интересе мужчины к понравившейся женщине. И тут до неё дошло...
— Ох, Ксавье! Прости! Что ж за день такой — всё делаю не так?! Эликсир! Я сейчас!
Умара метнулась прочь. Торопясь убрать свою работу, создавшую столько проблем, она случайно брызнула себе на запястье полученным снадобьем, машинально стёрла каплю другой рукой, и тут же забыла об этом, не придав никакого значения. Но ведь она как раз занималась изготовлением зелья, предназначенного для соблазнения мужчин! Состав был очень сложным, и она даже не думала, что с первой попытки всё настолько получится! Бедный Ксавье! То-то он не знал, куда от неё деться, да и от себя заодно! Размышляя над этим, девушка ожесточённо отдраивала руки по самые локти с грубым мылом, чтобы полностью избавиться от следов эликсира.
Когда она вернулась, от её рук исходил запах мыла и только мыла. Наваждение рассеялось, и хотя бретонец уже не мог смотреть на неё прежними глазами, он лишь отметил, что Умара действительно выросла и повзрослела.
В этот момент к ним размашистым шагом подошла Мирель. Низенькая женщина двигалась так, когда бывала крайне рассержена, что с ней случалось нередко.
— Ксавье, ты, конечно, герой, но с её алхимией надо завязывать, пока она нас всех не потравила, как тебя сегодня! Нечем заняться — пусть как раньше книжки читает, или красится хоть в дремору, или с альтмером своим шушукается — лишь бы без вреда для других!
— Оставь её! — бретонец отстранил босмерку повелительным жестом умирающего императора.
Как ни странно, та сразу умолкла, что было вовсе не в её характере — сегодня его воля была непререкаема.
Но неожиданно её поддержала сама Умара.
— Нет, Ксавье, она права. Если бы ты видел себя со стороны, ты бы с ней согласился!
— Мне хватило того, что я себя изнутри чувствовал, — проворчал бретонец, — Так ты решила бросить свои занятия? После всех изученных книг и покупки приспособлений?
— Нет, просто здесь это всем неудобно. И мне в том числе.
— И что ты предлагаешь? Перетащить это в вашу хижину?
Девушка помотала головой:
— Нет, наша хибара уже того и гляди рухнет после очередного шторма. Ксавье, помоги мне купить дом в Анвиле.
— Дом?! — бретонец, успевший прилечь, приподнялся на локте, глядя на Умару, как на диковинку.
— Думаешь, моих денег будет мало?.. Я добуду ещё! Скажи, сколько не хватает.
— Не хватит, я тебе сам одолжу, вернёшь потом. Не в деньгах дело. Что ты Мирте-то скажешь? А прочим?
— Скажу... что отец помер и завещал нам денег, велел кому-то нас разыскать. Его всё одно тут никто не помнит.
— Разумно, — кивнул Ксавье, — ладно, завтра же посмотрю, что можно сделать.
Бретонец зевнул, глаза у него закрывались сами собой. Время было уже позднее, Умаре пора было возвращаться к сестре, да и прочие собирались отдыхать.

***

На следующий день заняться покупкой дома Ксавье так и не собрался, поскольку в убежище было устроено торжество, посвящённое вчерашнему успеху, накануне отложенное из-за недомогания главного виновника. Он снова был в центре внимания, принимал вполне заслуженные почести и почти забыл об Умаре, которая, хотя и пришла, но забилась в уголок, понимая, что её роль в давешнем деле оказалась сугубо отрицательной.
Однако позже, слегка расслабившись под действием хорошего вина, бретонец вспомнил вчерашний вечер, чай, который подносила ему Умара, а так же внезапно возникшее и столь же неожиданно исчезнувшее влечение к ней, и решил, что стоило бы поговорить с девушкой, желательно с глазу на глаз. Момент был для этого вполне подходящий — празднование перешло в ту стадию, когда каждый нашёл себе дело по вкусу, так что желание Ксавье прогуляться на воздухе со своей питомицей никого не могло ни удивить, ни задеть.
Он поманил девушку к выходу из убежища, и та с готовностью последовала за ним. Они молча дошли до того места, где впервые беседовали пять лет назад. Море как и в прошлый раз позаботилось о том, чтобы обеспечить им удобную скамью из плавника. Умара, всё ещё чувствовавшая вину за вчерашние оплошности, заговорила первой. Уж если Ксавье собирается её отчитывать, так лучше сразу.
— Для чего ты меня позвал?
— Поговорить хотел. Спросить кое о чём.
— Так спрашивай, а то молчишь, я уже не знаю, что и думать!
— А я не знаю, с чего начать. Давай присядем.
Они опустились на бревно, выброшенное на берег волнами.
— Будешь меня ругать за то, что вчера тебя так подставила? Поверь, я не нарочно! Я в первый раз готовила этот эликсир и понятия не имела, что в процессе изготовления он так чадит! Но я же уже решила, что больше вообще не буду проводить в убежище никаких опытов.
— Да брось ты! Я знаю, что ты не ожидала, что так выйдет, иначе не стала бы этого затевать. Кроме того, всё же закончилось успешно.
— Благодаря тебе, а не мне...
— Умара, я позвал тебя чтобы поговорить, а не ругать или утешать. Я не сержусь, тебе этого довольно?
Девушка кивнула, видя, что Ксавье хочет перейти к главному, не знает, как к этому подступиться, от этого нервничает, а она сбивает его своими извинениями, в которых и нужды-то нет. Чуть помолчав, он продолжил.
— Ты захотела заниматься алхимией, просила меня добыть книги... Я достал, что тебе требовалось, и в твои дела не совался. Но вчера... уже после возвращения, когда ты окружала меня заботой, произошло нечто странное... Поверь, я не хочу тебя как-то обидеть или добиваться чего-то... и надеюсь, что наш разговор не помешает мне остаться твоим другом... пойми, это было и прошло, как какое-то наваждение... но...
— Но ты внезапно разглядел во мне женщину, причём настолько желанную, что было трудно держать себя в руках? И теперь хочешь выяснить, что это было, я ли тому виной и если да, то зачем мне это понадобилось, не так ли? — продолжила за него Умара, уже понявшая, что предисловие грозит растянуться до бесконечности.
Бретонец кивнул.
— Надо понимать, это и есть ответ. По крайней мере, ты знаешь о том, что произошло. Но — зачем?..
— Это такая же досадная случайность, как и испарения, вызвавшие у тебя головную боль! Я нечаянно испачкала руки сваренным эликсиром, но не придала этому значения, так торопилась всё убрать к вашему приходу. Оказалось, что он у меня очень даже получился, но я вовсе не собиралась проверять его на тебе или тем более применять нарочно! Когда я поняла, что происходит, я как следует отмыла руки, и твоё «наваждение» развеялось.
— А что это вообще за зелье?
— Один из составов, что описаны в тетради, ради которой я и полезла изучать алхимию.
И девушка кратко пересказала Ксавье историю с записями данмера-алхимика, чему тот посвятил свои изыскания, и как они очутились у неё в руках.
Некоторое время бретонец сидел молча, осмысливая услышанное. Затем с чувством произнёс:
— Вот спасибо, что вернула меня с небес на землю! Я тут второй день выслушиваю от всех, какой я умный, да какой молодец, а на деле, оказывается, дурак-дураком! И это я называл «не лезть в твои дела»! Нет бы хоть поинтересоваться, чем ты занята! Да это же золотое дно! Ты сама-то понимаешь?!
Умара чуть пожала плечами.
— Я только начала пытаться изготовить зелья из той тетради... но, да, вероятно, что-то из этого можно использовать...
— Что-то! Да почти всё, если подойти с умом! Всему найдётся применение и каждый вложенный в это дело медяк расцветёт горстью золотых! Будет тебе дом, девочка моя!Всё будет, что ни попросишь, если позволишь использовать свои зелья в делах Гильдии. Да, кстати! Неплохо бы, чтоб остальные знали об этом не больше, чем я до сего дня. Не то утечёт слушок не туда — проблем не оберёшься!
Девушка кивнула, соглашаясь.
Назавтра Ксавье вплотную занялся приобретением дома для Умары и Мирты. После вчерашнего разговора он отнёсся к этому со всей возможной серьёзностью. Наконец ему удалось договориться о покупке хорошего добротного жилища в черте города, но почти у самых портовых ворот. Там были комнаты для обеих сестёр, удобная кухня и, главное, просторный подвал для Умариных занятий.
Кроме того, бретонцу удалось очень выгодно продать лачугу сестёр каджитскому торговцу, а по сути — контрабандисту. Её плачевное состояние оказалось большим преимуществом, так как тот собирался устроить на этом месте склад, а тут старую постройку и разбирать, считай, нечего. Дунь — и развалится.

***

Мирта пришла в восторг от нового дома, и безоговорочно поверила в историю об отце, поскольку не могла найти иного объяснения свершившемуся чуду. Требовать от сестры свою долю «наследства» ей и в голову не пришло, поскольку она привыкла, что Умара заботится о них обеих и, верно, распорядится деньгами к их общему благу куда разумнее.
Сёстры продолжали работать в таверне, но Эстромо подал Умаре новую мысль:
— Тебе не стоит делиться секретами твоей тетради ни с кем, кроме проверенных и доверенных людей, но ты теперь можешь заняться созданием косметики и благовоний на продажу. Разбираться в этом Мирель тебя научила. Для особых клиентов туда можно добавлять кое-что из твоих эликсиров. А оборудование для того и другого нужно одно и тоже. В такую лавку может не вызывая подозрений заходить столь же разный народ, как и в таверну, а посторонних глаз меньше. К тому же, это куда престижнее работы в кабаке и сулит совсем другие деньги.
Все средства, скопленные Умарой и вырученные от продажи их старой рыбацкой хибары, ушли на покупку дома, и она осталась даже немного должна Ксавье, а новое жильё требовалось ещё и обставить. К тому же то, что предлагал Эстромо, требовало изучения и проб, для этого нужны были ингредиенты, а значит — снова и снова деньги.
Умара с удвоенной энергией промышляла в порту, причём уже не только шаря по чужим карманам, но и, пользуясь наукой Мирель, Ксавье и Эстромо, обирала доверчивых путешественников мошенническим путём. Очень скоро она выплатила Ксавье долг, и в их доме появилась хотя бы самое необходимое. Всё более сложные опыты девушки давали успешные результаты. С покупки дома прошло около года. Радовало, что и Мирта стала получать жалование, поскольку с десяти лет её наконец причисли к штату поварят.
Не забывала Умара и совет, данный ей гильдейским казначеем, учась создавать всевозможную парфюмерию. В этом ей тоже помогла тетрадь данмера-алхимика. Сам он столь обыденными вещами не занимался, но в его записях имелся целый раздел, касающийся смешения краски для лица, помад и духов с различными зельями, которым были посвящены его исследования. И в тексте упоминались книги, в которых расписывалась именно «алхимия красоты». Вскоре и они оказались в руках девушки.
К сожалению, у Умары отсутствовало качество, превращающее ремесленника в мастера, в художника своего дела. Она была внимательным и толковым исполнителем, но использовать приобретённые знания и навыки для создания чего-либо нового ей даже в голову не приходило.
Когда она полностью освоила производство снадобий из данмерской тетради, Эстромо начал обращаться за некоторыми из них, чтобы использовать для своих целей. Умара была готова бескорыстно служить тому, что, с подачи альтмера, почитала величайшим благом для всего мира, но тот предпочитал хорошо оплачивать её услуги.
— Талмор, — назидательно говорил он ей, — вполне в состоянии вознаградить того, кто предан его делу. Ты тратишь время, расходуешь ингредиенты, ты столько сил положила на получение своих знаний... Всё это должно быть и будет оплачено.
Его слова наполняли девушку гордостью за своё дело, и в остальном она помогала Эстромо совершенно бесплатно. Сам же альтмер продолжал огранку двух юных дарований, попавших к нему в руки. Между собой те по-прежнему жили как кошка с собакой, не умея и не желая поделить своего наставника. Временами талморец сильно сожалел об этом, поскольку ребята отлично дополняли друг друга. Индарио был умнее и лучше образован, зато Умара — хитрее и сообразительнее, особенно в житейском плане.
Несколько раз Эстромо заставлял их работать вместе, используя пресловутую заповедь, действовавшую на них как заклинание: неважно, что ты чувствуешь, важно, что нужно для дела. Они справлялись, но их успех зиждился не на взаимовыручке и согласованности действий, а на соперничестве и желании утереть нос другому. Не самое надёжное основание для удачной операции.
Индарио альтмер понемногу передавал всё, что сам знал и умел, готовя из него настоящего шпиона. Умаре же для подобного не хватало тонкости, и её уделом были задачи попроще. Взаимная неприязнь между двумя амбициозными юнцами достигла того, что они не могли видеть друг друга, не пытаясь хоть чем-то досадить один другому, и изобретали для этого множество способов от простых колкостей до более существенных каверз.
Постоянные размышления в этом направлении подсказали Умаре способ уесть Индарио, показавшийся ей превосходным. Среди зелий, которые она научилась варить по тетради, было одно, пробуждающее сильнейший чувственный интерес к объекту другого пола, попавшему в поле зрения проглотившего этот эликсир. Это вещество было из тех, что добавляют в еду или питьё. Девушка решила подсунуть его своему сопернику, чтобы тот воспылал к ней страстью, и посмотреть, как тот после этого станет себя вести. У неё и в мыслях не было привораживать его навсегда. Когда эта забава ей надоест, посрамлённому меру можно будет дать «противоядие».
Между тем, Индарио уже некоторое время безуспешно пытался разузнать, чем же занимается Умара. Её заветная тетрадь теперь хранилась в новом доме, и сунуть в неё нос не представлялось возможным. Юноша пробовал пристать с этим вопросом к Эстромо, но тот ответил лишь:
— Если ты сам не в состоянии это выяснить, то чему и зачем я вообще тебя учу?
Так обычное желание удовлетворить своё любопытство превратилось для Индарио в негласное задание от наставника, а значит, узнать, что за зелья готовит Умара стало для него делом чести.
Помимо прочего, Эстромо вложил парню в голову следующую максиму: не избегай простого пути. Впервые услышав от него эти слова, юноша засмеялся, полагая, что тот пошутил. Разве это не очевидно? Но несколько жизненных примеров, без труда приведённых альтмером, показали, насколько свойственно людям и мерам отвергать вполне здравые идеи, подсознательно полагая их слишком простыми, а значит, неспособными сработать. Хотя одно с другим ровным счётом никак не связано. Более того, оказалось, что сам Индарио в этом отношении не сильно отличается от большинства, и умению найти простое решение, просчитать его состоятельность и применить в деле ему пришлось старательно учиться.
В данном случае, самым простым было спросить у самой Умары. Скорее всего, не скажет, хотя бы чисто из вредности, но... хуже от вопроса не станет. Разумеется, в ответ он получил щелчок по носу в духе: «тебе не понять, вырастешь — узнаешь», хотя девушка была ничуть не старше него.
Что ж, простой способ не сработал, значит, придётся выяснять самому. Индарио точно знал, что она не занимается ядами. Недавно Эстромо для каких-то своих нужд заказывал их у городского алхимика. А на вопрос ученика, почему бы не попросить Умару, только отмахнулся: «не по её части».
Юноша не переставал думать над тем, как бы вызнать то, что его интересует, и вдруг ему улыбнулась удача. На столе у Ксавье девушка забыла полупустой флакончик с некой жидкостью, явно собственного изготовления. Индарио мигом прикарманил нежданную добычу. Оставалось найти ей такое применение, которое бы выявило принцип её действия.
Сам бретонец где-то околачивался, так что в его закоулке было пусто, только Умара возилась в уголке с чайником. Она налила себе чашку чаю, а затем, оглянувшись на Индарио, отошедшего подальше, чтобы его не заподозрили в причастности к исчезновению зелья, окликнула его:
— Ты чего там застыл? Давай, что ли, и тебе чаю налью. Хотя уж и не знаю, его-то ты ещё можешь пить, чудо несусветное?
За этими словами не слишком усердно пряталась попытка его поддеть. Причуд у странного организма юного мера, как оказалось, было предостаточно. И они отнюдь не ограничивались внешностью. Буквально на днях, в процессе обучения, Эстромо с Индарио неожиданно выяснили, что тот совершенно не переносит хмельного. Небольшой глоток любой выпивки почти мгновенно действовал на парня как лошадиная доза. Так что о том, чтобы научить его в интересах дела пить, не пьянея, не могло быть и речи.
Естественно, альтмер заранее подготовил всё, что могло понадобиться для такого урока, так что при помощи зелий быстро привёл юношу в чувство.
Сказать, что сам Индарио был в отчаянии, значит ничего не сказать. Он полагал, что не оправдал ожиданий учителя, будто бы от него тут хоть что-то зависело. Даже Ксавье, никогда не вмешивавшийся в их с Эстромо дела, но оказавшийся случайным свидетелем безрадостного открытия, постарался как мог утешить парня:
— Ты только подумай, сколько народу удавилось бы от зависти к тебе! Раздобыл глоточек — и готов! И деньги, считай, целы!
Бретонец столь умело преподнёс свою шутку, что юноша невольно улыбнулся, хотя улыбка всё равно вышла кривоватой. Ну хоть предметом зависти для всяких забулдыг послужит, раз на большее не годится...
Вмешательство Ксавье дало Эстромо время собраться с мыслями и подобрать нужные слова. Так что он одобрительно кивнул бретонцу, одновременно давая понять, чтобы тот оставил его наедине с Индарио. Что тот, разумеется, незамедлительно исполнил.
Приобняв ученика за плечи, альтмер заговорил своим негромким, проникающим в душу голосом:
— Ты расстроен? Напрасно.
Индарио поднял голову и с удивлением посмотрел на наставника, мол, как же тут не расстраиваться? Тот с мягкой улыбкой покачал головой:
— Ты должен наконец уяснить, что главное, это превосходно знать свои сильные и слабые стороны, и уметь использовать это знание так, чтобы вторые превратились в первые.
Несмотря на безоговорочное доверие к альтмеру, во взгляде юноши явственно отобразилось недоумение, граничащее с сомнением. Эстромо вздохнул, словно хотел сказать, что считал ученика более догадливым, и продолжил:
— Ну, начать с того, что существуют различные зелья, позволяющие ослабить или полностью нейтрализовать воздействие опьяняющих напитков. Особым спросом такие не пользуются — по понятным причинам: нужны они довольно немногим. При твоей восприимчивости наверняка найдутся подходящие для тебя. Зато, задумайся! Ты изначально защищён от случайной ошибки. Никакого «не рассчитал» или «увлёкся» в твоём случае быть не может. Ты заранее знаешь, что полагаться можешь только на алхимию, которая не подведёт, как это иногда случается с живым организмом, способным устать, приболеть и сыграть с хозяином несвоевременную шутку. Найти нужные снадобья я тебе помогу, выясним, что и как на тебя действует, а потом научишься делать их сам — не та вещь, которую стоит доверять чужим рукам в ответственный момент. Думаю, Умара не откажется показать тебе основы и поделиться оборудованием, если я попрошу.
О, да! Эстромо она, само-собой, не отказала! Но надо было видеть, каким ехидным торжеством и превосходством горели её глаза, когда альтмер объяснял ей, что от неё потребуется, и для чего это нужно. Зная об их соперничестве, граничащем с враждой, талморец предостерёг её от любых попыток сыграть на обнаружившейся уязвимости юноши под страхом вечного отлучения от любых заданий и общения с самим Эстромо, но уж не подшучивать над этим её никто заставить не мог. Чем она и воспользовалась в своих целях.
Насмешка возымела своё действие, хотя Индарио подспудно понимал, что за то, что он на это повёлся, альтмер его по головке не погладит, но, в конце-то концов, это был просто чай, и то, наверняка предложенный лишь для того, чтобы ему досадить. Вот кабы ласково уговаривала — в пору бы насторожиться, а так с подковыркой — в порядке вещей. Если же эта мелкая ведьма решится нарушить запрет Эстромо, то самому парню, конечно, влетит, но зато он навсегда избавится от заносчивой прилипалы, с которой приходится делить внимание наставника. С такими мыслями Индарио снисходительно кивнул Умаре:
— Ну, налей, раз предложила. Я думал, до тебя не так туго доходит, что можно, а что нет.
Девушка негодующе фыркнула в ответ на вернувшуюся ей шпильку, но мигом поставила на стол вторую чашку:
— Садись, недоразумение.
Индарио сел и осторожно попробовал чай. Ни вкус, ни запах заваренных трав вроде бы не вызывали подозрений. Тем более, что едва ли не каждая хозяйка готовит подобные напитки чуть по-своему, выпытывая понравившиеся рецепты и меняя в них что-то по собственному вкусу.
Чай у Умары вышел просто восхитительным. И тут юноше пришла в голову роскошная, как ему показалось, идея.
— Отличный чай, спасибо, — как можно небрежнее произнёс он, — Но, спорим, я сумею приготовить не хуже?
В своё время одним из капризов его госпожи было научить Индарио заваривать и подавать ей чай, причём дама отличалась весьма утончённым вкусом и не терпела однообразия. Так что идти к кому-то на поклон, чтобы помогли превзойти соперницу, ему не придётся.
— Куда тебе! — усмехнулась Умара, — Если отполоскать в воде грязную тряпку, оно только цветом похоже. Я твою бурду и пробовать не стану.
— Ясное дело, не станешь. Просто потому, что иначе придётся признать, что я завариваю чай получше твоего! Ну, так я попрошу Эстромо попробовать и рассудить, чей лучше, — пожал плечами парень.
Они свирепо уставились друг на друга.
— Здоровье Эстромо слишком ценно, чтобы вот так им рисковать, — Умара пошла на попятный, но не могла не съязвить, — Так уж и быть, попробую, чего ты там накухаришь.
Индарио кивнул, испытывая внутреннее удовлетворение. Он добился, чего хотел. Правда, до этого он сам согласился на её угощение, но... у него были свои планы, а она всего лишь хотела его подразнить, не так ли?
Он наслаждался вкусом напитка, почти забыв о разделяющих их противоречиях. Сейчас, в этом уголке, было слишком уютно, чтобы думать о том, как досадить друг другу. Юноша поймал себя на том, что любуется Умарой. Почему он никогда не замечал, какая глубина заключена в её живых тёмных глазах? А её густые волнистые волосы, оттенок которых лишь немного отличается от смуглой кожи!.. Почти как у него, только в его случае и то и другое практически белое... Они с ней точно тёмная и светлая составляющая в изысканном десерте. Даже странно, что ещё не нашлось кулинара, который оценил бы этот контраст, соединив их вместе.
Ему хотелось слегка пожать ловкие загорелые пальцы, сейчас оплетающие чайную чашку, провести рукой по нежной девичьей шее, прикоснуться к ней губами. Почему он прежде не видел её притягательности? Зачем им перетягивать внимание Эстромо, точно слишком маленькое одеяло, если вместе можно добиться куда большего? Выполнять более сложные задачи, учиться новому и совместно получать одобрение наставника? Оказавшись во власти новых дум и ощущений, Индарио на миг поверил, что прозрение настало для них обоих и, возможно, теперь она расскажет ему то, что он хотел выяснить.
— Умара, — мягко произнёс он, — Может, всё же расскажешь, что за зелья ты варишь?
Сам того не замечая, юноша перенял убедительные интонации Эстромо, и, когда он так спрашивал, отказать ему было непросто, однако ответ девушки вернул его к суровой действительности:
— Ты что же, думаешь, будто чашка чая способна заставить меня выбалтывать свои секреты кому попало? — насмешливо протянула она, явно снова намекая на чудачества его организма. Но, несмотря на ехидный тон, у неё похолодело внутри. Почему он об этом спросил? Да ещё именно сейчас? Что-то заподозрил? А если он поделится своими догадками с Эстромо? Почему-то ей казалось, что тот будет не в восторге от её идеи. И не сочтёт невинной шуткой. Да нет, не может быть, чтобы этот белёсый что-то почувствовал!
Зубоскальство соперницы заставило юного мера встряхнуться, но на этот раз ему не захотелось ответить колкостью. Умара по-прежнему нравилась ему, и он жалел, что между ними с самого начала пробежал злокрыс, а теперь, наверное, этого уже и не исправить... Несмотря на это, девушка казалась ему всё более привлекательной, однако и жизнь, и уроки альтмера научили его не зацикливаться на бесплодных сожалениях. Раз она не желает говорить, нужно найти способ выяснить суть алхимических опытов Умары без её ведома. Юноша отставил в сторону опустевшую чашку и суховато произнёс:
— Спасибо за угощение. С меня чай.
Девушка проводила его взглядом. Подействовало или нет? Может ли быть, что странности, делающие парня уязвимым в одном, служат защитой в другом? Например, от любовных эликсиров? Ей показалось, что в его глазах на какое время появился восхищённый интерес, потом Индарио снова начал допытываться, какого рода зелья она изготавливает... а после отказа отвечать — словно отрезало. Если сперва Умара была уверена, что её снадобье подействовало, то теперь не знала, что и думать.
Чем был продиктован его вопрос? Внезапным интересом к ней и желанием сблизиться благодаря разговору о её увлечении? Подозрением в неестественности внезапного чувства и намерением вывести её на чистую воду? Или просто проявлением любопытства в расслабляющей атмосфере совместного чаепития, вдруг да расскажет? Но разве могло снадобье, не раз опробованное на других, дать сбой? С этим — могло... С ним вообще возможно всё что угодно... например, оно может подействовать вообще не так, как на прочих... Девушка запоздало испугалась, не могло ли её зелье оказаться для этого бледного недоразумения медленным ядом?.. Навредить ему совершенно не входило в её планы! Такого Эстромо ей в жизни не простит! И почему она не подумала об этом раньше?!
Умара заторопилась домой. Готового эликсира, сводящего на нет действие того, что она подмешала Индарио, у неё не было. Она ведь не собиралась сразу же отменять то, что сделала! Думала, помучить парня несколько дней, а то и месяц-другой. Иначе стоило ли вообще что-то затевать?.. А теперь ей стало страшно оттого, что неясно было, подействовало ли её снадобье и как именно.
Почти бегом добравшись до дома, девушка поскорее прошмыгнула в дальнюю комнатку с люком, ведущим в подвал, где она проводила свои опыты, и принялась лихорадочно перелистывать данмерскую тетрадь в поисках нужного рецепта. Пока что она готовила то, чем напоила Индарио, по заказу Эстромо и Ксавье, от них же знала, что всё отлично работает, но «противоядия» ни один из них у неё не просил. Так что этот состав был для неё в новинку. До сих пор она ни разу не пыталась воспроизвести какое-то снадобье впопыхах, и сейчас у неё всё валилось из рук. Умара прикрыла глаза и глубоко вздохнула, стараясь успокоиться. Затем внимательно вчиталась в записи. На изготовление нужного состава требовалось более двух дней, так как в конце его следовало несколько часов выдерживать в определённых условиях.
Девушка бранила себя за то, что не приготовила его заранее, но теперь оставалось только надеяться, что с Индарио не случится ничего страшного, и как можно скорее создать «противоядие».
Умара сосредоточилась на процессе, постепенно к ней пришла уверенность, что она всё делает правильно, работа успокоила и захватила её. Она уверенно провела свой эликсир через все стадии, оставила его отстаиваться и вздохнула с некоторым облегчением. Ни на работе, ни в воровском убежище девушка не появлялась более суток.
Внезапно раздался стук в дверь. На пороге обнаружился Индарио. Умара испытала невольное облегчение от того, что тот, вроде бы, жив и здоров.
— Решил узнать, куда это ты подевалась, — мер говорил спокойно и чуть насмешливо, но не переставал любоваться девушкой, её красивыми формами, привлекательным в своей необычности лицом... — Не привык долго ходить в должниках. Пообещал угостить тебя чаем, а ты взяла и исчезла. Я и подумал, что у сестёр, одна из которых — помощница повара, а другая — алхимик, всё нужное найдётся и дома. Так что, если позволишь, заварю его прямо тут.
Умара, растерявшаяся от такого внезапного напора, пропустила юношу в дом и дальше на кухню. Разобраться, что у сестёр к чему, да где находится, не составило особого труда. Обе за время работы в таверне привыкли содержать всё в образцовом порядке. Индарио постарался представить, какой напиток не просто понравится девушке, но и произведёт неизгладимое впечатление, и принялся колдовать с чайником и ингредиентами, найденными в хозяйстве дочерей Марситы.
Умара же сидела как на иголках, наблюдая за его вознёй и то и дело бросая тревожные взгляды на дверь, скрывавшую люк в лабораторию. Такая возможность, а зелье ещё не готово! И осталось-то подождать совсем чуть-чуть! Правда, если подумать, вроде бы то, что она успела подмешать Индарио, ему не повредило... так что можно особо не спешить, но когда ещё представится такой случай?!
Размышляя об этом, она не слишком внимательно следила за тем, что делает её нежданный гость, к тому же тот действовал очень осторожно. Сколько он ни думал, но лучшего способа узнать, как действует зелье, приготовленное Умарой, чем подсунуть его ей же и понаблюдать за эффектом, ему найти не удалось. Не на Эстромо же этот эликсир опробовать? Можно было попытаться проверить на себе, но собственные ощущения субъективны, к тому же на него многое, как выяснилось, действует не так, как на других. А это сразу ставит чистоту эксперимента под сомнение. С Умарой же, если что-то пойдёт не так, можно будет тут же во всём сознаться. Наверняка у неё есть чем нейтрализовать нежелательное воздействие, хотя бы на случай какого-нибудь происшествия в лаборатории. Ему и в голову не приходило, что она столь беспечна, что только-только заканчивает изготовление такого эликсира, причём уже напоив своим зельем его самого.
Индарио сделал всё даже для того, чтобы исключить малейшую вероятность спутать чашки. Подавая чай Умаре, он молился всем богам, чтобы эликсир не испортил вкуса напитка.
Мер первым сделал глоток из своей чашки, приглашая девушку попробовать. Та последовала его примеру и расплылась в довольной улыбке:
— Беру свои слова обратно! Это не похоже на воду из-под половой тряпки.
— Тебе виднее. Мой жизненный опыт не столь разнообразен, — привычно поддел её Индарио, впрочем, на сей раз это было больше похоже на дружескую шутку, нежели на насмешку или попытку уязвить, так что в ответ Умара даже ещё раз улыбнулась.
Собственно, этот белёсый мер довольно забавный парень. За словом в карман не лезет, умный и, по-своему, даже привлекательный. И чай, заваренный им, оказался божественно вкусным и ароматным.
Индарио исподтишка наблюдал за девушкой, надеясь разглядеть признаки действия зелья, добавленного в чай, и начинал опасаться, что его затея провалилась. Что он надеялся заметить? Что волосы у неё вдруг позеленеют или из ушей пар пойдёт? Если это не яд и не снотворное, а тут точно ни то, ни другое, явного эффекта не жди... И всё же... показалось, или выражение её лица несколько смягчилось?
Пока парень пытался отделить наблюдения от игры воображения, Умара продолжала разглядывать его, точно видела впервые. Ей захотелось ощутить его длинные тонкие пальцы на своей коже, коснуться белоснежных волос, слиться с ним в объятиях. Сладострастные грёзы полностью завладели её сознанием, взгляд тёмных глаз затуманился, губы чуть приоткрылись... О, она прекрасно помнила наставления Эстромо по поводу осторожности и соблюдения тайны при поиске чувственных утех! Но ещё никто не вызывал в ней такого вожделения, как сидящий напротив мер с удивительно светлой кожей и бриллиантовыми глазами. К тому же, кому он мог бы её выдать? Наставнику, который и так отлично знал свою подопечную?
Будучи менее темпераментной натурой и ещё ни разу не познавший женщину, Индарио лучше владел собой, но его тоже словно магнитом тянуло к Умаре. Глядя не неё, он и думать забыл и о подмешанном зелье, и о наблюдении. Казалось, девушка тоже испытывает нечто подобное, но юноша боялся всё испортить. Ему казалось, что он не вынесет, если теперь она прогонит его прочь.
Самый воздух вокруг них едва не плавился от страсти, сжигавшей обоих, но ни один не решался словом или жестом выразить свои чувства, не забывая о разделяющей их вражде, но едва ли понимая, с чего они так взъелись друг на друга, что им, в сущности, делить?..
Дальнейшее оба помнили смутно. Как очутились в объятиях друг друга, как оказались в комнате Умары, предаваясь безумию страсти, утопая в водопаде нахлынувших чувств, забыв о времени, обо всём мире, утрачивая самоё себя и обретая его в наслаждении близостью. Всё утратило значение, кроме того, чьё тело губы покрывали поцелуями, шепча самые нежные слова, перемежаемые сладострастными стонами.
Ни один из них ещё ни разу не испытывал подобного. Они не могли насытиться друг другом, ревность и ненависть, горевшие в них, под влиянием страсти переплавились в любовь, тем более сильную и глубокую, чем менее они прежде готовы были допустить саму возможность таковой.
Настал вечер. Вернувшаяся с работы Мирта, обнаружив на столе две чайные чашки и услышав звуки, доносившиеся из комнаты сестры, зарделась от смущения, быстренько прибралась на кухне и шмыгнула к себе.
Девочка не только внешностью пошла в мать, мечтавшую о жизни добропорядочной женщины и «придумавшую» себе мужа, которому старалась хранить верность. Мирта, в отличие от Умары, не унаследовала страстности отцовской натуры, и к тому же подпала под влияние поварихи, женщины весьма строгих нравов, появившейся в таверне как раз тогда, когда старшую сестру было уже не переделать, а младшей вполне можно было внушить что угодно. Впрочем, об Умаре кухарка была весьма высокого мнения, поскольку та выставляла себя порядочной девушкой, хотя и выросла в среде, не слишком к тому располагавшей.
Нынешний вечер стал для Мирты мучительным откровением. Неужели её сестра такая же, как эти? Она словно наяву услышала презрительный тон поварихи. Девочка нырнула под подушку и зажала уши, чтобы не слышать звуков, сводивших её с ума. Она любила Умару, зная, что без неё пропала бы, и примерно понимая, чего той стоило выжить и поднять младшую сестрёнку. Но теперь... крушение идеалов никому не даётся легко и просто. Мирта, не вылезая из-под подушки, горько разревелась и плакала, пока не уснула.
Примерно в это же время буря страсти в соседней комнате наконец улеглась. Уже совсем стемнело, и Умара соскользнула с постели, чтобы зажечь свечу. Мерцающий огонёк отразился в её бездонных тёмных глазах, и, когда она повернулась к Индарио, тот заметил слёзы счастья, впервые в жизни блеснувшие на ресницах девушки.
Он улыбнулся ей, и Умара вернула ему улыбку, но тут же прикусила губу, и из уголка её глаза скатилась совсем другая слеза. Она села на кровать, притянув колени к груди, обхватив их руками и уткнувшись в них лицом. Плечи девушки вздрагивали. Индарио обнял её, шепча самые ласковые слова, которые только мог подобрать, но Умара только отчаянно замотала головой, словно отвергая самую возможность утешения. Наконец она решительно повернула к нему мокрое от слёз лицо и прошептала:
— Я должна сказать тебе правду. Индарио. В чай, которым я тебя угощала, было подмешано любовное зелье... Прости меня. Эликсир, который исцеляет от его действия, наверняка уже готов... Я сейчас принесу. Только... тогда всё, наверное, закончится... а я... — она всхлипнула, и уставилась на мера почти с яростью, — Я люблю тебя!
Она не могла понять, почему вместо гнева или растерянности на лице Индарио появилась улыбка, становившаяся всё шире, как ни старался тот её скрыть.
— Ты напоила меня любовным зельем? — переспросил он, стараясь говорить ровно, но в его голос упорно пытались просочиться смешинки.
— Да! Я хотела посмотреть, как ты сможешь мне язвить, если влюбишься... Это была просто шутка! Глупая злая шутка!
— Не это ли зелье ты оставила на столе у Ксавье?
— Ну да, там во флаконе оставалась ещё половина... только он куда-то закатился...
— Это точно. В ту чашку чаю, которой я сегодня угостил тебя.
— Ты... что?!.
— То, что ты слышала. Я добавил тебе в чай твоё же зелье!
— То есть, мы...
— Именно!
Они расхохотались. Оба смеялись до слёз, до изнеможения, рухнув в объятия друг друга, и, так и не успев успокоиться, вновь предались обоюдным ласкам. Позже, когда они лежали, обессилев от смеха и любовных утех, Умара спросила, стараясь не хихикать:
— Но зачем?!
— Ну, а что мне оставалось? Эстромо заявил, что я должен сам разузнать, какие такие зелья ты варишь, если мне это интересно. Как ты понимаешь, с того момента это было уже не просто любопытство, а скрытое задание. И тут я нахожу доступный образец!
— Да уж, Эстромо не простил бы тебе, упусти ты такой случай!
— Разумеется. А как я мог выяснить, что это за зелье? Алхимией я не владею, проверять на себе... ты знаешь, насколько странные вещи может выдавать мой организм, а ты... я знал, что ты не делаешь яды, но если бы это как-то повредило тебе, я тут же бы во всём признался, а дома, рядом со своей лабораторией, ты наверняка бы смогла всё исправить.
— Смогла бы, наверное... только противодействующий эликсир вот только-только должен был настояться...
— То есть, подливая мне зелье, о противоядии ты не думала? Ох, Умара, я тебя обожаю! — вновь рассмеялся юноша, — Мне повезло, что с любовной алхимией не вышла та же история, что и с выпивкой!
— Мне тоже! Эстромо бы меня убил!
— Эх ты, отравительница! Как же я тебя люблю! — он вновь принялся со смехом покрывать её лицо поцелуями.
— Это правда?..
— Да. Я люблю тебя, Умара, — повторил он, серьёзно глядя ей в глаза.
— А я — тебя... как глупо всё вышло... Зато теперь ты знаешь, что я занимаюсь любовной алхимией. Подожди, я сейчас вернусь.
Умара набросила домашнее платье, чтобы не смущать сестру, если та её нечаянно увидит, прошла в лабораторию и взяла реторту с, готовым эликсиром. Девушка с такой ненавистью смотрела на зелье, что, казалось, могла расплавить взглядом стекло. Но посудина осталась цела, вещество не вскипело и не испарилось.
С тяжёлым вздохом Умара прошла на кухню, достала из буфета два маленьких керамических кубка предназначенных для крепких напитков, до половины наполнила каждый своим снадобьем и вернулась в свою комнату.
— Вот, возьми. Это зелье сведёт на нет действие предыдущего. Его можно пить и просто так, ни с чем не смешивая. Нам ведь больше нечего скрывать...
Она протянула кубок Индарио и, зажмурившись, поднесла к губам свой. Она должна проглотить это зелье, должна... сейчас он выпьет своё, и волшебство их любви окончится... Рука девушки замерла, так и не опрокинув снадобье в рот. И вдруг Умара, с рыданием, вырвавшимся из груди, выплеснула на пол свой эликсир, одновременно услышав в стороне удар и перестук разлетевшихся черепков. Она непроизвольно дёрнулась на звук и увидела, что по дальней стене растеклось мокрое пятно.
Девушка перевела взгляд на Индарио. Из её глаз струились слёзы, он же, напротив, весело улыбался.
— Извини, я тут немного намусорил у тебя дома. Ещё и стену испачкал... Я всё приберу, но ты имей в виду, когда вздумаешь напоить меня незнакомым зельем, что от некоторых я делаюсь буйным!
Она смотрела на мера, пытаясь осознать произошедшее. А он, внезапно посерьёзнев, проговорил:
— В Обливион твой эликсир. Не хочу. Пусть всё остаётся, как есть.
— Ты увидел, что я не стала пить свой, и?..
— Нет, я швырнул кубок в стену мгновением раньше, уверенный, что ты-то как раз выпьешь зелье. Я думаю, это просто судьба, и не желаю отказываться от такого подарка. Я люблю тебя. И гори всё огнём!
Девушка со слезами бросилась ему на шею.
— Я тоже тебя люблю! И тоже не хочу, чтобы это закончилось! Просто... так же не правильно... разве нет?..
— Нет, Умара. Думаю, рано или поздно, это всё равно бы случилось, но сколько времени мы бы потеряли? Твоё зелье просто открыло нам глаза и обострило чувства. Хороший повар добавляет приправ, чтобы придать блюду особый вкус, даже если оно и без них не вышло бы пресным, и он прав! Зачем же нам поступать наоборот?
Девушка наконец улыбнулась.
— Ты умеешь быть убедительным. Почти как Эстромо.
— Вряд ли. Я ещё не скоро стану достойным своего учителя. Просто тебе очень хочется мне поверить. Нам обоим этого хочется.
— То есть, ты сам не веришь в свои слова, а только пытаешься убедить себя и меня?
— А вот этого, маленькая отравительница, я не говорил! — он легонько коснулся её губ своими.
В этот момент раздался стук в дверь. Негромкий, но тревожный, как обычно стучат, опасаясь перепугать людей среди ночи, хотя случившееся не может ждать до утра.
Влюблённые настороженно переглянулись. Умара поправила платье, наброшенное раньше, и побежала открывать, а Индарио принялся поспешно собирать и натягивать одежду.
Стоило девушке подойти к двери, как снаружи послышался голос Ксавье:
— Умара, это ты? Открой!
Дверь тут же распахнулась, впуская бретонца внутрь.
— Что случилось, Ксавье? За тобой охотятся? Убежище накрыли?
— Нет, скажешь тоже... — махнул тот рукой, невольно успокаиваясь, — Предположения Умары были куда хуже того, что привело его к ней в неурочный час, — Понимаю, не тебя бы спрашивать, но... ты, часом, не знаешь, где может быть Индарио?..
В этот момент мер собственной персоной появился в дверях Умариной спальни. Одного беглого взгляда Ксавье хватило, чтобы понять, что произошло между этими юнцами. Самообладания бретонца едва хватило, чтобы не разинуть рот от удивления.
— Ну, вы даёте… — растерянно протянул он.
Молодые люди переглянулись и снова расхохотались.
— Я конечно, рад, что хоть кому-то весело, — проворчал Ксавье, — Только сегодня я впервые поверил, что этому альтмеру не чужды обычные человеческие чувства. Сначала одна перестала появляться, но она-то большая девочка, у неё и дом есть, и работа в таверне, о которой она, кажется, вспоминает всё реже… А вот куда тебя, — он ткнул пальцем в Индарио, — могло вдруг унести, так чтобы к ночи не вернулся — это вопрос!..
Бретонец почти ожидал, что мер, как почти любой юноша его возраста, сейчас встанет в позу и заявит, что он уже достаточно взрослый и не нуждается в няньках, но ошибся. Умара и Индарио с ужасом смотрели друг на друга. Они совершенно не подумали об Эстромо, и о том, что его подопечный никогда ещё не исчезал допоздна неведомо куда.
Умара прижала ладони к щекам.
— Ксавье, он в ярости?
— В ярости?.. Я вообще не подозревал, что он способен сходить с ума от тревоги, да ещё настолько, чтобы не суметь этого скрыть. Мисури-даро даже посочувствовала ему на предмет отсутствия хвоста. Говорит, каджитам он здорово помогает выплеснуть эмоции, которые невозможно сдержать. Он остался в убежище ждать вестей об Индарио или же его самого, живого… или не очень. А я отправился к тебе, потому как не представлял, где этого молодца банекины носят, но сидеть и смотреть на то, что творится, никаких сил не было. Чего не ожидал, так это обнаружить его тут! Ладно, пойду скажу Эстромо, что нашлась его пропажа, жива-здорова. А утром пусть сам с вами разбирается, — Ксавье произнёс это такой сердитой скороговоркой, что девушке стало ясно — он тоже переживал из-за их исчезновения, особенно её. То, что казалось естественным само по себе, на фоне того, что Индарио тоже как в воду канул, порядком встревожило уже самого бретонца.
— Нет, Ксавье, я сейчас же иду в убежище, — подал голос юный мер.
— Мы идём, — поправила его Умара, и метнулась переодеваться.
Очутившись на улице, влюблённая парочка припустила так, что оставила бретонца далеко позади.
— Мальчика нашли, гоняться за ними, — ворчал тот на бегу, отчасти всё ещё сердясь, отчасти для виду, после чего прибавил ходу и возле убежища почти нагнал их. Всё-таки род занятий бретонца требовал от него пребывания в хорошей форме.

 

Наказание

Наказание

Не прошло и четверти часа с того момента, как Ксавье постучался к Умаре, а питомцы Эстромо уже стояли перед наставником, виновато понурив головы.
Завидев их, альтмер, до этого расхаживавший по убежищу как раздражённый сенч, опустился в кресло. Со стороны это выглядело как готовность вершить над ними суд и расправу, хотя у того просто от облегчения едва не подкосились ноги. Но голос его, когда он обратился к молодым людям, был спокоен и ровен, как тёмная гладь лесного озера в недрах босмерских земель.
— Если я правильно понимаю, вы больше не нуждаетесь в моих советах и наставлениях. Что ж, вы оба достаточно взрослые, чтобы осознанно принимать такие решения, значит, так тому и быть.
Умара просто лишилась дара речи, умоляюще глядя на Эстромо, а Индарио, меньше робевший перед учителем, ставшим заодно и его опекуном, но всё же благоговевший перед ним, нашёл в себе силы встретить его взгляд и сказать:
— Это я виноват. Я ушёл, ничего не сказав, а потом потерял счёт времени. Умара здесь ни при чём. Она всегда приходит и уходит, когда вздумается, и, в отличие от меня, не живёт в убежище.
— Ещё раз. Ты достаточно взрослый, чтобы не отчитываться передо мной, куда и насколько отправляешься. А я могу чувствовать себя свободным от необходимости с тобой возиться. Все только в выигрыше.
Индарио закусил губу, понимая, что заставил наставника напрасно волноваться, при том, что тот вложил в него столько времени и сил, что далеко не каждый родитель мог бы с ним сравниться. И что с того, что никто до сих пор не требовал отчёта о его перемещениях? Мог бы и сам подумать, а не забывать обо всём на свете в объятиях Умары. Исчезнуть вот так, погрузившись в пучину наслаждения, пока Эстромо не находил себе места, не зная, что случилось с его учеником, всегда по вечерам находившимся в убежище, если только тому не давали других поручений, показалось каким-то просто запредельным скотством. Юноша, в отличие от большинства сверстников, не мог даже ответить самонадеянной фразой: «Да что со мной может случиться?»
Это с ним-то, в пять лет украденным из семьи, в десять принятым за вампира, и хорошо ещё, что людьми Эстромо, а не оголтелыми фанатиками или перепуганными обывателями, из которых неизвестно, кто страшнее и более скор на расправу?! И, наконец, такое высказывание выглядело бы совершенной глупостью в свете недавней истории, по счастью, приключившейся не с Индарио, а с одним из агентов его наставника.

***

Не сказать, чтобы тот в чём-то ошибся или повёл себя неправильно, просто оказался в неудачном месте в далеко не лучшее время. В доках его обступили четверо матросов, чьё поведение на борту настолько не понравилось капитану, что тот, не дожидаясь окончания рейса, ссадил их в Анвиле и нанял на их место других. Эта четвёрка как раз успела не то отметить обретённую свободу, не то справить проводы по работе и заработку, но им было всё равно, на ком выместить свою досаду, и ничто не могло остановить их на пути к удовлетворению этой потребности. Когда появилась стража, от щуплого босмера осталось нечто, напоминавшее отбивную, которая, по какому-то недоразумению, всё ещё продолжала дышать.
Эстромо с Индарио на тот момент оказались сравнительно неподалёку, где их и разыскал товарищ пострадавшего. Альтмер, едва услышав о случившемся, вместе с воспитанником поспешил к месту происшествия. Увидев прискорбное зрелище, которое являл собой один из самых толковых его ребят, он, повернувшись к Индарио, начал:
— Беги в Коллегию Шепчущих, спросишь… Да нет, — прервал он сам себя, — Не станет он с тобой говорить... Пока разберётся, что от меня, слишком много времени потеряем… Пойдёшь со мной! А ты, — он обратился к подручному, прибегавшему сообщить о несчастном случае, — не позволяй никому трогать избитого! Скажи, за целителем послали, вот-вот здесь будет. Если стража будет цепляться, а им такое зрелище на территории ни к чему, сунешь по паре монет на нос — отстанут.
Эстромо размашисто зашагал в город, причём невысокий Индарио еле-еле поспевал за ним почти бегом. В «Путеводной Звезде», как именовались представительства Коллегии Шепчущих, организованной во 2 г. 4 Э. после роспуска Гильдии магов, альтмер сразу же спросил, где сейчас Таларано. К несчастью, им встретился один из учеников последнего, ревностно оберегавший уединение учителя.
— Таларано занят важным экспериментом, не велел беспокоить, — отрапортовал молодой имперец.
Талморец недовольно поморщился. Коловианцы везде ведут себя точно в военном лагере. В крови у них это, что ли?
— Передай, что его спрашивает Эстромо. Это срочно.
— Да я же говорю…
— Вот именно, говоришь, а надо слушать и делать, что велено, — раздался сверху зычный голос, и на лестнице показался его обладатель. Индарио с интересом разглядывал мага, стараясь, чтобы его внимание нельзя было счесть назойливым или бестактным. Альтмеров, похожих на Таларано, он прежде не встречал. По возрасту тот, пожалуй, был близок к Эстромо, хотя из-за более крупного сложения и окладистой светло-золотой бороды, казался старше. В глазах цвета тёмного янтаря светился недюжинный ум, и… куда меньше спокойствия и терпения, чему у гильдейского казначея.
— Вечно с ними так, — продолжал Таларано, спускаясь и обращаясь к пришедшим, — Одни вообще делают не то, что сказано, другие упрутся в рамки услышанного и свою голову использовать отказываются. К тебе, между прочим, относится, — ткнул он пальцем в имперца.
Тот опустил взгляд, но в упрямом наклоне шеи читалось, что он продолжает считать необходимым действовать согласно полученным инструкциям во что бы то ни стало. Сказали не беспокоить — значит никого не пускать, если исключения не оговаривались.
Таларано тяжело вздохнул и перевёл взгляд на Эстромо:
— Так что там у тебя случилось?
— Одному из моих срочно нужна твоя помощь.
— Хм, юноше, что с тобой, она явно не требуется, а раз ты больше никого не приволок, я заключаю, что дело серьёзное.
Эстромо кивнул.
— Так чего мы тогда стоим?!
— Давай я портал открою. Тебе сила для другого понадобится.
Настал черёд Таларано нетерпеливо кивнуть. Затем он повернулся к молодому имперцу:
— Ты так переживал за мой эксперимент, вот сам за его ходом и присмотришь. Иди наверх и наблюдай за кристаллом. Как только он пожелтеет, вытащишь его, и заменишь на новый из ящика, что справа от стола. При этом ты должен предоставить подробное описание происходящего и точное время замены. Ясно?
Коловианец коротко кивнул и отправился, куда велено.
Индарио ещё не приходилось видеть, чтобы его наставник пускал в ход магию, но сейчас тот сосредоточился, поза альтмера выдавала сильное напряжение, он выбросил вперёд руку с раскрытой ладонью, из которой ударил яркий луч, превратившийся на конце в прореху реальности, позволяющую за один шаг очутиться совсем в другом месте.
— Идите! Скорее! — голос Эстромо прозвучал сдавленно от прилагаемых им усилий. Индарио, привыкший повиноваться ему, белкой нырнул в сияние и оказался рядом с избитым босмером. Тут же у него за плечом возник Таларано, и юноша шустро отодвинулся, чтобы не мешать. Маг одобрительно посмотрел на него и добродушно проворчал:
— А ты смышлёный… Где вас Эстромо таких берёт только? Даже завидно! Ладно… Этот, что ли?
— Да, — тут же отозвался белокожий мер, не решаясь спросить, почему гильдейский казначей не появился следом.
— Придёт он, не переживай, — ответил Таларано на его невысказанный вопрос, склонившись над пострадавшим и проводя над ним ладонями, — Мы, альтмеры, в большинстве своём, неплохие маги, но создание порталов подвластно далеко не всем, а с лёгкостью — и вовсе единицам. Чтобы самому уйти в свой портал, нужно его стабилизировать, это тоже требует немало сил, особенно от того, у кого нет к этому особого таланта. Эстромо удерживал его, пока мы не прошли, а потом отпустил и придёт пешком. Ты молодец, что так быстро проскочил. Ему каждая лишняя секунда даётся непросто.
Таларано замолчал, продолжая сосредоточенно проводить руками сперва над лежащим, потом едва касаясь его кожи. Затем вдруг глянул на Индарио и заявил:
— Ну-ка, давай, помогай. Осторожно положи ему ногу вот так, теперь здесь вот так, нет, чуть-чуть поверни… Молодец…
Он отдавал подобные распоряжения очень быстро, а юноша старался выполнять их как можно точнее. Затем маг мотнул головой, мол — свободен, и, опустившись на колени возле босмера, закрыл глаза, но его руки по-прежнему двигались вдоль частей тела пострадавшего, не приближаясь и не отдаляясь. Иногда Таларано будто пытался свести вместе отталкивающиеся магниты. Было видно, что он выполняет трудную и напряжённую работу, его лицо заблестело от пота, и в закатном свете стало похожим на золотую маску.
Эстромо подошёл не так уж скоро и выглядел усталым. Он остановился за плечом у мага и вопросительно глянул на Индарио. Тот чуть пожал плечами, поскольку ничего не смыслил в происходящем. Альтмер кивнул и перевёл взгляд на босмера и склонившегося над ним Таларано. И целитель, и его подопечный открыли глаза одновременно.
Казначей подал руку магу и тот, поднялся, опираясь на неё.
— Повезло ему, что выжил, ну, а теперь-то жить будет. Все переломы мы с твоим парнишкой ему собрали, начерно я их срастил, можно бы и получше, но ему внутри много чего отбили, на это основные силы ушли. Переносить его теперь можно, но лежать ему не меньше недели. Потом-то пусть хоть скачет. Да, кстати, ученик у тебя весьма толковый, позавидовал вот…
Эстромо едва заметно приподнял бровь. Таларано верно истолковал выражение его лица:
— Нет, маг из него очень слабый. Зато соображает быстро и делает, что надо. Побольше бы таких! Были бы способности к нашему делу, сманил бы у тебя в Коллегию, так и знай.
Эстромо слегка улыбнулся, и принялся распоряжаться на предмет переноски пострадавшего, а Таларано тем временем объяснял товарищу избитого, как следует с тем обращаться, и что ещё для него нужно сделать. После чего казначей на этот вечер отпустил Индарио, и оба альтмера отправились к Эстромо. Хотя тот и проводил большую часть времени в воровском убежище, у него был небольшой одноэтажный домик в Анвиле, куда он возвращался почти каждый вечер, и пара комнат в гостиницах разного уровня, где иногда ночевал, если нужно было с кем-то встретиться.
Придя домой, Эстромо достал и открыл бутылку дорогого саммерсетского вина.
— С меня причитается. Ты, небось, уже и вкус позабыл? Мне-то время от времени перепадает с родины.
— Мне Рейни как-то присылала… Но ты ж наших учеников видел? Здоровые лбы. Им интересно «попробовать», такое контрабандисты не возят. Ну, и от коллег прятать тем более как-то не дело. Так что и осталось-то, считай, на один нюх.
— Зато сейчас сможешь оценить плюсы работы в уединении, — улыбнулся гильдейский казначей, разливая вино по бокалам, — У самой-то Рейнары как дела?
— Что ей сделается? Продвигается, строит карьеру, по-прежнему дурит голову всем, кто знает её хуже, чем мы. Сестрёнка нигде не пропадёт, ты же её знаешь. Ладно, давай выпьем за здоровье твоего босмера. Не каждый день их брату удаётся до полусмерти замучить двоих альтмеров!
Эстромо поднял свой бокал.
— За его здоровье! Без твоего вмешательства ему не помогла бы и тысяча тостов, а теперь я за него спокоен.
Эльфы осушили свои бокалы, и маг одобрительно кивнул, признавая качество вина.
Альтмеры знали друг друга с ранних лет и одно время вместе учились. Позже Таларано начал углублённо заниматься магией, а Эстромо посвятил себя службе Талмору, равно как и Рейнара — сестра-двойняшка его приятеля, впрочем, подобно брату, весьма одарённая в области чародейства. Этих троих до их пор связывали узы крепкой дружбы, но хотя волею судеб двоих из них забросило на Золотой Берег, им нечасто удавалось выкроить время, чтобы встретиться и спокойно побеседовать. Однако на сей раз они заслужили небольшой отдых.
Уютно расположившись в небольшой гостиной Эстромо, эльфы потягивали вино и неторопливо обсуждали всё то, что накопилось со времени их последней относительно спокойной встречи. Разговор сам собой коснулся учеников. Было очевидно, что Индарио произвёл на Таларано самое благоприятное впечатление. Талморец и сам был доволен двоими ребятами, почти случайно попавшими к нему в руки. Из них уже сейчас вышли неплохие помощники, которые со временем обещали стать идеальными. Магу в этом плане повезло меньше. Вспомнив об оставшемся в здании «Путеводной Звезды» коловианце, Эстромо вдруг спросил:
— А как там твой имперец?
— А что с ним будет? Он любит действовать по инструкции — инструкция ему выдана, — хохотнул чародей.
Гильдейский казначей недоверчиво прищурился:
— Зная тебя, этот кристалл может пожелтеть дня через два, или вообще никогда.
— За кого ты меня принимаешь?! — возмутился маг, но веселье, послышавшееся в негодующем тоне, не позволяло поверить в его искренность.
— За того Таларано, которого знаю с детства. Так что там с имперцем и кристаллом? Я прав?
— Отчасти. Сперва, где-то через час, по моим прикидкам, кристалл должен позеленеть, почти до жёлтого…
Эстромо тихо засмеялся, предвкушая продолжение, а Таларано невозмутимо продолжал:
— Затем вновь через зелёный уйти в синий, оттуда в красный, а уж затем стать жёлтым. Эти метаморфозы займут минут десять-пятнадцать.
— И когда кристалл станет жёлтым…
— Парень должен его заменить и зафиксировать время замены. При этом ему следует записать все предыдущие изменения…
Судя по тону и довольной улыбке, маг ожидал дальнейших вопросов. Эстромо не стал разочаровывать друга:
— Но ты не сказал ему, что делать с вынутым кристаллом, и надо ли продолжать наблюдение за следующим?..
— Именно! А новый должен пожелтеть почти сразу! Как только кристалл примет требуемый цвет, значит вся установка вышла на нужный режим. Вот и поглядим, как парень будет действовать!
— Не боишься, что когда вернёшься, он будет готов поздороваться с Шеогоратом?
— Если ему для этого хватит такой малости, то в магии ему делать нечего!
— А если он тебе все кристаллы переведёт?
— Да мне жёлтые-то и нужны. Выкидывать ему не велено, если настолько отойдёт от выданных рекомендаций, решу, что небезнадёжен, — расхохотался Таларано.
Впрочем, вскоре он засобирался обратно к ученику, не то из любопытства, не то всё же переживая за него и судьбу кристаллов.
Однако, судя по тому, что Эстромо ещё не раз видел друга в компании того же коловианца, парень не сошёл с ума и не наворотил таких дел, чтобы вылететь из Коллегии.
Проводив приятеля, талморец задумался о событиях минувшего дня. Он не любил, когда его люди подвергались опасности, особенно вот так, на ровном месте.
Из четверых бузотёров, напавших на босмера, ни один не прожил и трёх месяцев, включая тех двоих, которых стража изловила-таки и упекла в тюрьму.

***

Помня об этой истории, и о том, что лишь чудом лесной эльф не погиб на месте, Индарио всё ниже опускал голову, понимая, что Эстромо волновался за него не зря, поскольку с ним тоже могло случиться что угодно. Пусть юноша уже весьма неплохо владел кинжалом и метательным оружием, и сносно лёгким мечом, это вовсе не значило, что он способен обеспечить собственную безопасность в любой ситуации. Попавший в переделку босмер был старше и намного опытнее него, но не сказать, чтобы ему это сильно помогло.
Индарио не представлял, как в данном случае можно оправдаться, тем более, альтмер его ни в чём не обвинял, справедливо упоминая, что парень и не обязан перед ним отчитываться, но, в самом деле, при таком безответственном подходе со стороны ученика, зачем ему с ним возиться, чему-то учить и вообще принимать его жизнь и судьбу близко к сердцу?
Умара, глядя на то, как эти двое, каждый из которых был ей по-своему дорог, изводят друг друга и впервые готовы всерьёз рассориться, вплоть до полного разрыва, на какой-то момент забыла о себе и вмешалась:
— Эстромо, это я во всём виновата! Я добавила ему в чай любовное зелье, так что он никак не мог не прийти ко мне, ну и потом… просто забыл о времени.
Это было что-то новое! Умара, выгораживающая Индарио, вместо того, чтобы наслаждаться тем, что тот попал в неловкую ситуацию?! К ней-то у альтмера не было и не могло быть никаких претензий. У неё всегда было достаточно много собственных дел. И тут она подставляется сама?! С этим тоже требовалось разобраться, но позже.
— Та-а-ак… — протянул альтмер. Вмешательство девушки направило его мысли несколько в другое русло, но его недовольство учеником только возросло, — То есть ты, отлично зная, как она к тебе относится, принял из её рук чай, и, более того, тебе хватило ума его выпить?!
— Но ты ведь сам её предупреждал…
— Предупреждал насчёт выпивки. Ни о приворотных зельях, ни о ядах, речь не шла. Она, или любой другой на её месте, мог подмешать тебе что угодно, хоть корень жарницы, поскольку об этом ничего сказано не было! А потом хлопать глазками, что в чае был невинный цветочек, и кто бы мог знать, что на тебя он так подействует?! Когда ты думать-то начнёшь?! Или этим я за тебя всю жизнь заниматься должен?! — Эстромо повернулся к Умаре, — Ну, а ты — молодец. Сумела развести этого болвана. Только с чего тебе это в голову взбрело?
— Ну… — Умара замялась, чувствуя, что хотя эта похвала была, пожалуй, вполне заслуженной, остальная часть истории едва ли порадует альтмера, — Я хотела посмотреть, как он станет себя вести, если влюбить его в меня? Я-то буду поддевать его, как всегда, а он?..
Эстромо покачал головой, стараясь скрыть невольную улыбку. И вот ради этого?.. Угораздило же его связаться с двумя этими детьми!
— Ладно. Раз сумела это провернуть, значит, всё равно молодец. Хоть кому-то моя наука впрок пошла, — он сурово глянул на Индарио.
Тот молчал. Возразить было нечего. Девушка собрала волю в кулак и, зажмурившись, торопливо проговорила:
— Я не молодец… Я же не знала, как на него может подействовать это зелье, и задумалась об этом только после того, как он его выпил…
— То, что не подумала о возможных последствиях, это плохо. Но когда под рукой противоядие… Если что-то пошло не так, его и подмешивать не пришлось бы, дала бы сразу.
— У меня не было противоядия… Я собиралась дать его потом, когда мне надоест забавляться его чувствами… и приготовить тогда же… А ещё… я склянку с эликсиром забыла на виду…
Ну, вот и что с ними делать? Ладно уж, раз поняла, чего наворотила, и всё обошлось, глядишь, хоть на будущее запомнит...
— Рад, что ты хотя бы сама обратила внимание на свою небрежность. В другой раз будешь внимательнее, — суховато проговорил альтмер.
— Я… не сама, — чуть слышно прошептала Умара, — Индарио нашёл это зелье…
— И подмешал его ей, — тихим эхом добавил юноша.
Эстромо с силой потёр виски. Эта парочка своей безалаберностью вызвала у него непритворную головную боль. Как, ну как можно было совершить чуть ли не все мыслимые и немыслимые ошибки разом?! Дети! Какие же они ещё, в сущности, дети! А чего он, собственно, от них ждал? Вселенской мудрости и осмотрительности в пятнадцать лет? Так это ни для человека, ни для мера, считай, не возраст. Взять хотя бы его самого в их годы... Не угробили ни себя, ни друг друга, и на том спасибо… То грызлись почём зря, а теперь умудрились один другого приворожить! Такого нарочно не выдумаешь!
Видя, что наставник не торопится распекать их за то, что они натворили, Индарио, немого осмелев, добавил:
— Зато я всё-таки выяснил, какого рода алхимией занимается Умара!
Зато!.. Зато! Это уже был удар на добивание. Альтмер, не выдержав абсурдности момента, расхохотался. Двое, вытянувшиеся перед ним с виноватыми лицами, тоже улыбнулись. Сперва несмело, краешками губ, затем всё шире и шире. А улыбка у Умары была совершенно умопомрачительной. Если девушку и нельзя было назвать красавицей, то стоило ей улыбнуться, рядом с ней меркло любое совершенство.
Справившись с приступом смеха, Эстромо строго, но уже не так сурово, как вначале, потребовал:
— Так. А теперь вы оба рассказываете всё до мелочей с самого начала. Потом решу, что с вами делать.
Юнцы без утайки поведали ему свою нелепую историю от начала и до конца. Порой альтмер задавал им уточняющие вопросы, но оба так стремились загладить свою вину чистосердечным признанием, что и сами не скупились на подробности. О том, как они обошлись с «противоядием», влюблённые тоже скрывать не стали.
Наконец Эстромо стукнул указательным пальцем по столу, как бы ставя точку в их повествовании.
— Это всё, конечно, до крайности романтично. Но зелье обратного действия вам бы особо и не помогло. Разве что на время притупило бы ощущения и подпортило удовольствие.
Если бы в этот момент Индарио мог увидеть их с Умарой со стороны, ему на память непременно пришёл бы образ Рыбки, с вечно удивлённо распахнутыми глазами и приоткрытым ртом.
Альтмер покачал головой.
— Разумеется, я знаю, каков принцип работы этих зелий. И содержание твоей тетрадки, уж прости, для меня давно не секрет.
— Я догадалась… Ты ведь очень точно говорил всегда, что именно мне надо изготовить.
— Утешает, что хоть местами ты что-то соображаешь. А раз так, напряги голову и подумай: если и я, и Ксавье уже не один раз просили тебя создать тот эликсир, которым вы напоили друг друга, почему ни разу ни один из нас не заказывал обратного? Можешь тоже попытаться найти ответ, если ещё в состоянии хоть о чём-то мыслить, — обратился он к Индарио.
— Ну… я так думала, что Ксавье использует его на дамах, которые в Анвиле проездом, охмуряет их и втюхивает им свои поддельные украшения, заодно выясняя, где те хранят свои настоящие… Так что они уезжают раньше, чем у него будет возможность дать им второе зелье. Ну и… ему, может, льстит, что они все остаются в него влюблены?..
Эстромо кашлянул, чтобы скрыть улыбку, вызванную её последними словами. Что ни говори, а работа в портовой таверне научила девочку разбираться в людях. Насчёт бретонца она, пожалуй, была права, хотя тот в жизни бы этого не признал.
— Отчасти верно, — одобрил он её умозаключения, — А если толпа влюблённых дам надумает вернуться в Анвил и повиснуть у него на шее с воплями «Я твоя навеки!»?
— О-ой!.. — девушка пришла в ужас, — Если такое возможно, так надо же предупредить Ксавье!
— И меня заодно, да? Ладно, ты знаешь, что сам я этим зельем не пользуюсь, но неужели ты думаешь, что я подставляю других, чтобы потом насладиться столь экзотическим зрелищем?
— Ты… Ты нет, конечно же!..
— И, однако, «противоядия» у тебя тоже не просил ни разу.
Умара умолкла, сосредоточенно обдумывая услышанное. И тут подал голос Индарио:
— Наверное, у этого зелья довольно ограниченный срок действия. Как только в организме не останется его следов, эффект сам собой пропадёт…
— Именно, — Эстромо удовлетворённо кивнул, в душе радуясь, что ученик сумел сделать совершенно правильный вывод, — В твоём случае, его действие если ещё не сошло на нет, то здорово ослабло. Просто тебе самому нравилась Умара, чего в вашем вечном противостоянии ты был не в состоянии заметить. Стоило твоим глазам раскрыться благодаря зелью, остальное уже не из области алхимии. Так что «противоядие» тебе бы не помогло. Оно не оказывает обратного эффекта, а нейтрализует действие первого вещества.
— То есть, если кому-то подмешать только второй эликсир, он никак не подействует? А зачем тогда он вообще нужен? Если постепенно и без него всё выветрится? — насторожилась Умара. У неё мелькнуло подозрение, что Эстромо их проверяет и нарочно выдаёт несообразности, чтобы «ушами ветер не поднимали».
— Верно рассуждаешь. Но тут нет никакой логической ловушки. Как действует этот любовный эликсир? Он пробуждает влечение и интерес к первому кто попадётся в поле зрения выпившего зелье, согласно его склонностям. В общем случае, для мужчины это первая увиденная женщина, для мужчины — наоборот, хотя возможны различные варианты. Так что, если бы пока он, — альтмер кивнул на Индарио, — пил твой чай, ты куда-то отлучилась, а ему на глаза попалась хоть Мирель, хоть Мисури-даро, хоть сама Берона, он воспылал бы чувствами к одной из них. Вот для таких случаев и нужно «противоядие», чтобы нейтрализовать ошибочно полученную привязанность и, при правильно подобранной дозировке, возможно, почти сразу исправить на нужную. Однако, в вашем случае, на это ушло бы не меньше трёх чашек чая. Так что, без крайней необходимости соблазнить кого-то здесь и сейчас, при невозможности исключить ошибку, эликсир обратного действия попросту не нужен.
Парочка переглянулась. Встретившиеся взгляды говорили, что для обоих главное то, как они поступили с «противоядием», не зная всего, что сейчас рассказал им альтмер. Эстромо, натянув маску усталого равнодушия, внимательно наблюдал за ними. То, чего ему не удавалось добиться, они невольно сделали сами… При этом такого наворотив, что волосы дыбом. Результат его устраивал, но поощрять такую неосмотрительность, идущую вразрез со всем, чему он учил обоих, было нельзя. Следовало извлечь из ситуации максимальную выгоду. Решив, что дал им достаточно времени на поедание друг друга влюблёнными глазами, талморец сурово произнёс:
— А теперь вон отсюда, оба.
Альтмер почти услышал, как с треском прогнулся дощатый настил, когда эти двое рухнули с небес на землю. Вот так. А то расслабились, голубчики...
— Ты нас гонишь?.. — со слезами на глазах тихонько уточнила Умара.
— А что мне остаётся, после всего, чего вы натворили? И чтобы я вас не видел, пока не сможете больше десяти минут кряду думать о чём-нибудь, кроме того, как затащить друг друга в койку!
Оба тут же засияли как надраенная бляха у туповатого стражника. Но Эстромо, не поведя бровью, продолжал:
— А чтобы я знал, что вы действительно вновь на это способны, а вам не пришло в голову, что такая свобода — подарок за ваше разгильдяйство, явитесь, только когда сможете отчитаться в успешном выполнении задания.
Как же они, на самом деле, похожи! Вот и сейчас, точно два щенка, сделавших охотничью стойку. Только что уши не торчком, повёрнутые к нему, чтобы не упустить ни слова. Как же! Задание! В дополнение к возможности почти неограниченно наслаждаться друг другом, ещё и задание на сладкое! Интересно, как им понравится то, чего он собирается от них потребовать?
— Во-первых, Умаре нужно всерьёз вернуться к работе в таверне, пока она не готова открыть свою лавку. А то у меня такое чувство, что с нынешним отношением к делу её оттуда скоро попросту выгонят.
У девушки вытянулось лицо — ничего себе задание!.. Альтмер, отметив это про себя, невозмутимо продолжал, обращаясь преимущественно к ней, как к менее провинившейся, говоря об Индарио так, словно тот не стоял совсем рядом:
— Если бы не твоя работа, я бы поручил тебе таскать его по кабакам. Не мне же, в самом деле, этим заниматься? Пить ему нельзя, а вот научиться достоверно изображать любую стадию опьянения — необходимо. Так что пускай торчит у тебя в таверне, наблюдает за разными посетителями, запоминает. Если обслуживать будешь ты, никто и знать не будет, что там у него в кружке. Потом пусть попытается воспроизвести то, что усвоил. Сперва наедине с тобой — ты-то, как раз, всякого навидалась, так что сможешь легко подсказать, где ошибается или переигрывает. Когда решишь, что с этой частью он справился, начинается следующая. Всё то же, но прямо в таверне, на людях. Решишь, что придраться не к чему, явитесь ко мне, устрою ему экзамен. Заодно займёмся с ним подбором подходящего снадобья. Но, предупреждаю сразу, мои задания будут посложнее простого подражания, так что вникай во что сможешь, — неожиданно перевёл он взгляд на Индарио.
Оба призадумались. Неплохо. По крайней мере, отнеслись к задаче серьёзно. На самом деле, изначально талморец как раз и собирался сам заниматься обучением юноши, водить по разным злачным местам, подсовывать объекты для наблюдения, подсказывать, на что обратить внимание, поскольку не было никакой возможности доверить это парочке, готовой вцепиться друг другу в глотку. Конечно, теперь парню придётся обходиться без его советов, но в чём-то так даже лучше. Пусть своим умом доходит. Да и проверка даёт лучший результат, если экзамен принимает не тот, кто учил, не тот, к кому привык. Убедившись, что они запомнили и обмозговали его слова, Эстромо снова заговорил, теперь уже в основном с учеником:
— Такое задание, конечно, может показаться вам забавной игрой. Но это ещё не всё. Во-вторых, в свободное от пьянки и работы время, Умара должна преподать тебе основы алхимии, чтобы как только нужное зелье или зелья будут найдены, ты сразу мог более или менее самостоятельно заняться их изготовлением. Освоишь — снова экзамен. Будешь готовить при мне, причём твоей подружки рядом не будет. Ну и, наконец, в-третьих, наверняка вам есть чему поучиться друг у друга, какие-то пробелы, которые вы могли бы совместно заполнить. И я не о том, что у вас сейчас на уме. Вот и отчитаетесь, чему научились. Пока все три задачи не выполнены, на глаза мне лучше не попадайтесь. А по итогам посмотрим, стоит ли попадаться впредь. Я ещё не решил, готов ли возиться с вами дальше.
Альтмер сознательно не назначал им никаких сроков. Это тоже была своего рода проверка. Возможно, любовь затмит для них всё, и тогда, как ни жаль, проще совсем отпустить обоих — толку от них не будет. Зато если сумеют направить энергию своих чувств в нужное русло… О-о-о! Тогда эта пара станет настоящим шедевром!
Тем временем ученики отошли в сторонку, пошептались, затем Индарио вернулся к Эстромо, хотя девушка явно собиралась подойти вместо него.
— Пока я живу здесь, я не смогу не попадаться тебе на глаза. Умара предложила мне пожить у неё. Мне это кажется разумным, но я уже один раз исчез, не предупреждая…
— Да делайте вы, что хотите, — с деланным равнодушием пожал плечами альтмер, но едва заметный кивок намекал на то, что он оценил и то, как парень усвоил полученный урок, и то, что подошёл сказать обо всём сам, не прячась за подругу.
Индарио быстро собрал свои пожитки, каковых было совсем немного, и влюблённые поспешили улизнуть, радуясь, что так дёшево отделались. Задания Эстромо действительно представлялись им сущей забавой, которой к тому же предстояло заниматься вместе!

 

Счастливые изгнанники

Счастливые изгнанники

Была уже глухая ночь, когда влюблённые вновь оказались в Умариной спальне. Несмотря на поздний час, они не смогли удержаться, чтобы вновь не наброситься друг на друга с ласками, и заснули, лишь когда небо на востоке начало понемногу светлеть.

Сон юности крепок, но Умара проснулась ранним утром от возни, которую Мирта устроила на кухне, собираясь на работу. Девушка ойкнула и постаралась выбраться из постели, не разбудив Индарио. Однако тот заворочался и открыл глаза.
— Теперь я точно знаю, что ты добиваешься моей смерти! Сознавайся — ради этого всё и затевалось, — полушутя простонал он.
Умара засмеялась и звонко чмокнула его в щёку.
— Спи, недоразумение! — ласково проговорила она, — Свой ключ от дома я оставлю на столе, у Мирты есть второй. Выспишься, можешь делать, что хочешь, только дверь, уходя, запирай. А мне надо на работу. Завтрак тебе сегодня приготовить не успею, надеюсь, сам справишься. Чай-то вон какой заварил! На кухне, и вообще в доме, смело пользуйся всем, что найдёшь.
Индарио сонно улыбнулся, вспоминая события минувшего дня и ночи, последовавшей за ним.
— Умара! — раздался за дверью взволнованный голосок младшей сестры, — Умара, вставай! Хозяин сердится, что тебя на работе не застать! Грозился выгнать! Как мы тогда?!
— Иду, Мирта! Я уже встала! — откликнулась девушка, быстро натягивая платье, про себя отметив, что и касательно работы Эстромо как всегда оказался прав. Она распахнула дверь и обняла сестрёнку.
— Я нам собрала по-быстрому перекусить, — защебетала та, делая попытки заглянуть за спину Умары в её спальню.
Девочка с прошлого вечера была сама не своя, поскольку никак не могла решить, как ей следует воспринимать неведомую прежде сторону жизни старшей сестры. Она нарочно с утра погромче шебуршала на кухне, чтобы разбудить ту, не заходя к ней в комнату, но не выдержала ожидания и позвала.
Умара прикрыла дверь в спальню, сбегала умыться и присоединилась к Мирте, сидевшей за столом как на иголках. Заметив взгляды, которые девочка то и дело бросала в сторону комнаты, где спал их гость, старшая сестра сама заговорила о том, что беспокоило младшую:
— Это Индарио. Он пока поживёт у нас.
— Умара... но... но ведь это… так же нехорошо?.. Зара, наша повариха, знаешь как на девушек бранится, что они... ну… Ой, ну ты сама знаешь!.. А тебя она всегда считала хорошей...
— Ох, Мирта! Ну и каша у тебя в голове! Конечно, если сегодня с одним, завтра с другим, это не дело. Такое осуждает не только Зара. Тем паче, когда ради денег. А здесь другое. Мы любим друг друга.
— О, так это твой жених?! Вы поженитесь, да?! — Мирта от радости и облегчения затрепыхалась, как мотылёк, и кинулась обнимать сестру, — Прости, прости! Я знала, что ты у меня хорошая! Как я только могла сомневаться?! Только... разве не стоило подождать, пока боги благословят ваш брак?
Умара заключила девочку в объятия и задумалась. Девушке очень не хотелось расстраивать сестрёнку, которой замужество представлялось куда более необходимым, чем ей. Сама она об этом до сих пор даже не задумывалась. Однако нужно было подобрать подходящие слова, чтобы успокоить Мирту, и девушка осторожно произнесла:
— Разумеется, рано или поздно мы наверняка поженимся. Но сейчас у нас нет такой возможности. Если переживаешь, что скажут люди, просто пока не рассказывай никому, хорошо? Успеешь, когда всё встанет на свои места.
Та радостно кивнула. Предложение Умары её полностью устроило. Её ведь не просили лгать. Лишь не болтать раньше времени о том, что ещё не до конца свершилось.
Сёстры быстренько прибрали в кухне и поспешили в таверну. Мирта сказала правду — хозяин был настроен весьма сурово. Впрочем, если бы не наказ Эстромо, Умару, пожалуй, уже не слишком огорчила бы потеря работы. Свобода в сочетании с воровскими навыками принесла бы куда больший доход и позволила бы больше времени проводить с Индарио. Теперь же следовало как-то умилостивить трактирщика, иначе первую часть полученного задания она, считай, уже провалила.
Однако, несмотря как на то, что ей пришлось выслушать вторую за несколько часов гневную отповедь, куда менее сдержанную, нежели первая, так и на ответственность перед Эстромо, девушка витала в мыслях о своей внезапно обретённой любви, и её губы то и дело непроизвольно растягивались в мечтательной улыбке. Надо сказать, именно это, совершенно, казалось бы, неуместное выражение и спасло её от увольнения. Мало кто мог устоять перед улыбающейся Умарой, и хозяин мало-помалу смягчился, мысленно подсчитывая барыши от работы обаятельной обслуги.
— Так и быть, — нехотя проворчал он, остывая, — На сей раз я тебя прощу. Но целую неделю будешь работать до последнего посетителя! И не забывай улыбаться! Увижу кислую мину — пикнуть не успеешь, как вылетишь на улицу.
Девушка кивнула, радуясь, что так легко отделалась, хотя выспаться этой ночью ей не удалось, а при тех условиях, что поставил трактирщик, да ещё учитывая, что вечером дома её будет ждать отдохнувший Индарио, было похоже, что в ближайшее время и не удастся. Зато она выполнила одно из требований Эстромо, значит, оставался шанс получить его прощение! И Умара прилежно взялась за работу, одаривая немногочисленных в утреннюю пору посетителей лучезарными улыбками.
Мирта чуть помедлила в зале, чтобы узнать, чем закончится выговор, который хозяин учинил сестре, а затем мышкой прошмыгнула на кухню. Несмотря на своё простодушие и влияние, которое имела на неё повариха Зара, девочка никому ни словечка не сказала о том, что у сестры появился сердечный друг. Это был секрет двоих влюблённых, и Мирта, не любившая сплетничать, бережно хранила его.
Индарио, в отличие от его возлюбленной, не случалось не спать почти всю ночь, потом подниматься ни свет ни заря и целый день работать. В доме госпожи для питомцев был установлен строгий распорядок. Беспризорником он отсыпался в любое время, когда не был занят поисками пропитания. Эстромо же, если и давал ему задание на поздний вечер, что бывало нечасто, на следующий день не будил спозаранку. А вот Умара не раз просиживала чуть не до утра над данмерской тетрадью и книгами, порой бессонную ночь ей обеспечивала прихворнувшая сестрёнка, а наутро нужно было бежать в таверну, чтобы не потерять возможность прокормиться.
Однако юный мер встал, едва за сёстрами закрылась входная дверь. Ему претило валяться в постели или спать до обеда, когда любимая девушка, почти не отдохнувшая по его милости, вынуждена отправляться на работу.
Одевшись и аккуратно застелив кровать, Индарио прошёл на кухню и соорудил себе простенький завтрак. Но сев за стол и глядя на оставленный ему ключ, юноша так глубоко задумался, что почти забыл о еде. И то сказать, поводов для размышления у него было предостаточно. Первым делом, разумеется, он вспомнил вчерашнее чаепитие и то, что последовало за ним. Парень с радостью бы безраздельно предался грёзам о своей возлюбленной, если бы в его жизни не произошли слишком резкие перемены, которые следовало осмыслить.
Во-первых, Эстромо прогнал их обоих с глаз долой. И это, с учётом всего, что они натворили, было вполне закономерно. Индарио прикрыл глаза и постарался представить ситуацию такой, какой она виделась их наставнику. Проследив наиболее вероятный ход рассуждений альтмера, юноша улыбнулся и наконец принялся за еду. Если бы талморец действительно решил больше не тратить на них время, он не стал бы разбирать с ними их промахи, объяснять принципы действия зелий и не дал бы им задания. Просто ему нужно было, чтобы они осознали, сколько и каких глупостей наворотили, и им дано было время на обдумывание. Ну, а полученное ими задание было необходимо как для пользы дела, так и чтобы вместо наказания не получился сплошной праздник, которого они, по совести говоря, совершенно не заслужили.
Решив для себя вопрос с отношением Эстромо, парень задумался над более приземлёнными вещами. Умара и Мирта работают в таверне. Выходило, что Индарио навязался им на шею, не имея собственного дохода. Всё, что у него было, скопилось с тех вознаграждений, что альтмер платил за выполнение его поручений. Талморец лично давал ему уроки владения оружием, так что денег на оплату не требовалось, и юноша только сейчас в полной мере осознал, насколько он зависит от наставника.
В Гильдии воров все давно привыкли к белокожему меру и считали своим. Не зря же Мирель учила его своему искусству столь же увлечённо, как и Умару, которой оно нужно было для воровского промысла. Но сам Индарио вором не был. Впрочем, на первое время накопленных им денег должно хватить... На что? Да вот хотя бы возместить сестрёнкам потраченную на него еду, купить новый кубок вместо разбитого накануне... заказать себе отдельный ключ, чтобы не причинять им лишних неудобств, который, разумеется, он отдаст владелицам дома, если больше не будет жить у них.
Составив таким образом план действий на ближайшее время, юноша убрал со стола, вернулся в спальню и аккуратно смёл вчерашние осколки. На миг ему захотелось сохранить их на память, но почти сразу такая привязанность к неодушевлённым предметам показалась чем-то нездоровым. Он перевёл взгляд на пятно, оставленное на светлой стене содержимым разбитой посудины, и его лицо осветилось озорной улыбкой, некогда очаровавшей Эстромо.
Индарио взял часть своих сбережений и вышел из дома. Удача сопутствовала юноше: ему удалось и найти точно такой кубок, какой он расколотил накануне, поскольку Умара покупала свою посуду совсем недавно, так что у гончара ещё оставался подобный товар, и заполучить собственный ключ, и у столяра чуть ли не в отходах нашлись нужные планки, так что готовое изделие обошлось меру почти даром. Покупать что-то для дома было ему в новинку, и это занятие приятно согревало душу.
Вернувшись, он сделал то, что намечал, и задумался насчёт обеда. Ему не составляло труда купить всё необходимое и приготовить еду и себе, и Умаре с Миртой, но юноша точно знал, что обедают обе в таверне, а вот насчёт ужина уверен не был. По летнему времени пища долго храниться не будет, значит надо бы узнать, нужно ли вечером кормить сестёр? Решение наведаться к ним на работу и спросить пришло само собой. К тому же это давало возможность увидеться с Умарой, выяснить, сильно ли осерчал на неё хозяин, и чем всё закончилось, а заодно и пообедать. Следующая мысль показалась Индарио ещё более удачной: можно ведь, не откладывая, начать выполнять задание, которое дал им Эстромо! Наверняка в послеобеденное время будет за кем понаблюдать.
Уже собравшись выходить, юноша задумался: если ему предстоит некоторое время появляться в таверне и сидеть там подолгу, надо бы позаботиться о том, чтобы это не привлекало к нему ненужного внимания. Для начала он припомнил уроки Мирель и постарался сделать свою внешность менее приметной. Равномерно затемнённая кожа превратила его в обычного светловолосого данмера, а шляпа с полями скрыла в тени слишком яркие глаза.

***

В этот день у Умары оказалось много работы. Зал таверны не был полон, но стоило уйти одним посетителям, как на их место тотчас приходили другие, народу становилось то больше, то меньше, однако у девушки не было ни одной свободной минутки, чтобы присесть. От постоянных улыбок у неё сводило скулы, но ослушаться хозяина она не смела. Лучше уж этот застывший оскал, чем то, что он может счесть «кислой миной».
Чудом улучив момент, она забежала в кухню перекусить, и на тебе! Не успела вернуться, а мимо Дреуга уже прошёл новый гость. По виду из школяров, такие много не заказывают и хлопот с ними обычно совсем мало: эти — народ не привередливый. Так и есть: осмотрелся, уселся у окна, где посветлее, достал книгу и уткнулся в неё, делая какие-то пометки и выписки. Наверняка просто нашёл место, где можно относительно спокойно позаниматься, а может, ждёт кого-то из приятелей. Первым делом нужно было обслужить троих торговцев, сидевших в одном углу, поскольку у них закончилось пиво, и моряка, обедавшего в другом, не то хозяин будет ею недоволен.
Умара занялась гостями, протёрла стол от пролитого одним из них напитка, принесла всё необходимое, не забывая расточать дежурные улыбки, и только потом подошла к занятому книгой студенту.
— Чего желает молодой господин? — в голосе девушки невольно прозвучала усталость. Скорей бы уже принести ему кружку дешёвого пива или мацта, — вроде бы, парень из данмеров, хотя против света толком не разглядеть, и, наконец, хоть немного передохнуть.
Тот поднял голову, и лицо Умары вмиг озарилось самой искренней и лучезарной улыбкой. Хозяин, как раз обративший на девушку внимание, удовлетворённо крякнул — всё ж таки хороша! Только зря, конечно, так старается перед нищим школяром… много ли из такого выжмешь? Ещё бы перестала быть такой недотрогой, сколько бы денег принесла! Ну да успеется — девка молодая, глядишь, там и осмелеет. В её недоступности есть своя привлекательность для гостей, так что пусть пока… Он вернулся к своим делам, напевая под нос песенку, недавно занесённую на Золотой Берег моряками из Хай Рока и успевшую здесь прижиться.
Умара же вся трепетала от радости: из-под широких полей на неё пристально и чуть насмешливо смотрели знакомые бриллиантовые глаза.
— Так это… ты?! — восхищённо выдохнула она, — Жаль, Мирель тебя не видит! Зачем ты здесь?
На лице Индарио чуть заметно промелькнула смесь смущения и гордости. Понимая, что девушка не может надолго задержаться возле него, он быстро и тихо проговорил:
— Во-первых, чтобы увидеть тебя. Во-вторых, чтобы узнать, когда вы с Миртой вернётесь и будете ли ужинать дома. В-третьих, чтобы заодно и пообедать, а про четвёртое и пятое потом — когда принесёшь еду, не то тебе попасть может.
— Я тоже рада тебя видеть, но я теперь неделю работаю до последнего посетителя, иначе выгонят. Ужинаем мы здесь же. Обед я тебе сейчас принесу, ты что будешь? — так же торопливо и еле слышно проговорила Умара.
Индарио выбрал самую простую еду, как нельзя лучше подходившую к его образу. Девушка убежала и вскоре вернулась с готовым заказом. Наклонившись над столом, она быстро шепнула:
— Так что у нас «в-четвёртых» и «в-пятых»?
— Наше с тобой задание. Можно начать наблюдать уже сегодня.
— Да, вот только пока особо не за кем…
— Ну, ещё не вечер. А до той поры буду заниматься другим поручением, — он кивнул на книгу, в которой Умара узнала свой первый учебник по алхимии.
Индарио действительно удачно всё продумал. Образ бедного студента делал его почти невидимкой — было бы на что смотреть. Книга давала исчерпывающее объяснение как длительному пребыванию в таверне, так и выбору места у окна, а её содержание подтверждало, что парень занят учёбой. Затемнив кожу и сев против света, он получил возможность незаметно рассматривать посетителей, в то время как сам оставался для них лишь смутным силуэтом. Что же до непривычного в Сиродиле головного убора, то молодёжь часто подражает каким-то чужеземным веяниям. Раз он как-то раздобыл себе шляпу, значит, где-то такое носят. Правда, мер и сам понятия не имел, откуда её притащила Мирель. Босмерка считала, что его глаза привлекают слишком много внимания, и нужно хотя бы скрыть их в тени, раз уж цвет радужки и форму зрачков изменить невозможно.
Юноша отложил книгу, чтобы ненароком не испачкать, и принялся за еду. Допивая кофе — пожалуй, единственный напиток, который учащийся мог, не вызывая ни у кого вопросов, заказать вместо пива или чего-либо подобного, — Индарио и так и этак прикидывал, как бы вызволить Умару с работы пораньше и не навлечь на неё при этом хозяйского гнева.
Сперва ему пришло в голову наловить змей или скорпионов и украдкой запустить их в зал. Посетители-то, ясное дело, разбегутся, только всю обслугу заставят вылавливать эту живность. Ещё, поди, и задержаться потребуют, чтобы обшарили все углы и убедились, что ни одной твари не осталось. К тому же, возникнут вопросы, кто устроил такую, вовсе небезопасную каверзу, и подозрения могут пасть на кого угодно, в том числе и на Умару, как самую молодую. И всё это не считая того, что кто-нибудь может пострадать от укусов змей или скорпионьего жала.
Сам будучи не в восторге от своей идеи, Индарио попытался представить, что сказал бы о ней Эстромо. Вывод напрашивался неутешительный. Наставник и так в последнее время был не лучшего мнения о его умственных способностях, а уж такая шутка могла худо-бедно сойти для мальчишки лет десяти-двенадцати, каким он сбежал из поместья госпожи или попал на Золотой Берег, но никак не для пятнадцатилетнего воспитанника альтмера. Лучше уж вовсе ничего не делать, чем совершать такие глупости!
Ничего другого юноша придумать не смог, а посему решил за отсутствием объекта для наблюдения углубиться в основы алхимии, но что-то не давало ему покоя. Очень скоро он разобрался в причинах этого душевного разлада. Перед ним стояла задача, и не сказать, чтобы очень трудная. Эстромо задавал ему и посложнее. Правда, чаще всего решать их приходилось исключительно в теории. Но если бы альтмер дал ему поручение удалить посетителей из таверны и пораньше выманить с работы служанку, он расшибся бы в лепёшку, и всё же отыскал бы достойный способ! А теперь, столкнувшись с проблемой на практике, спасовал, решив заняться более лёгким делом, даром, что речь шла о его любимой девушке! Индарио внутренне застонал, представив, как разочаровал бы наставника. Получалось, что все старания последнего пропали впустую!
Теперь поиск решения стал для парня принципиальным вопросом, совсем как недавно выяснение направления алхимических изысканий Умары. И на этот раз он был просто обязан справиться лучше! Сделав вид, будто вчитывается в какой-то заковыристый абзац, юный мер напряжённо думал над поставленной задачей. Чувствуя, что ничего не получается, он попытался представить хотя бы примерно, как рассуждал бы сам Эстромо. Через несколько минут основа идеи была готова, оставалось понять, каким именно способом подойти к её воплощению: сделать всё самому или найти подходящего помощника. И то и другое представлялось не слишком затруднительным, но при этом имело свои плюсы и минусы.
Хорошенько всё взвесив, Индарио продолжил чтение учебника, не забывая подыскивать объекты для наблюдения. Компания из нескольких моряков, вскоре зашедших в таверну, показалась вполне подходящей. Незаметно подглядывая за ними из-под своей шляпы, парень старался отметить и запомнить всё, что возможно.
Так, с пользой проводя время и изредка перекидываясь парой слов с возлюбленной, обслуживавшей посетителей, юноша досидел до ужина. Девушка тоже улучила минутку, чтобы перекусить.
Народ, пришедший в таверну за вечерней трапезой, понемногу начал разбредаться, остались только те, кто собирался торчать тут ещё долго, и вот их-то ухода и предстояло дождаться Умаре. Когда она в очередной раз с полными кружками проскользнула мимо Индарио в сторону гуляющих моряков, он тихо шепнул ей:
— Я отлучусь ненадолго. Потом вернусь, домой пойдём вместе.
От того, что любимый хочет её дождаться, замученная улыбка девушки на мгновение вспыхнула искренней радостью.
Индарио поднялся и направился к выходу, оставив на столе книгу, дабы обозначить, что уходит не насовсем. Дреуг, видевший, что деньги за заказ тот сразу отдавал прислуге, пропустил его без возражений. Парень убедился, что вышибала не смотрит в его сторону, и отправился в доки.
Среди тамошних нищих был один колченогий старик-бретонец, известный в Гильдии воров тем, что едва ли когда сказал хоть слово правды, зато врал так вдохновенно, что не заслушаться невозможно, причём сходу и на любую тему. Например, его собственных версий, почему у него, уроженца Хай Рока, нордское имя, было множество, но едва ли хоть одна соответствовала истине. Индарио, пять лет обретавшийся в убежище, разумеется знал о нём и предпочёл бы иметь дело именно с ним, хотя сгодился бы любой попрошайка посговорчивей.
Ему повезло: Старый Иг всё ещё сидел на обычном месте и был мрачен — верный признак того, что нынче удача от него отвернулась.
Юноша встал чуть в стороне, делая вид, что любуется закатом. Нищий дёрнул его за край куртки.
— Господин, подайте на пропитание старому солдату, охромевшему на службе Империи! Вы только послушайте, что мне довелось пережить!..
Нищий привстал и приблизил щербатый рот к самому уху мера, собираясь угостить того одной из своих завиральных историй.
Индарио, не поворачивая головы, вполголоса проговорил:
— Нет, Иг, если хочешь сегодня заработать на выпивку, придётся тебе рассказать другую байку. И не мне.
— Ага… так господину нужна помощь Старого Ига? — было очевидно, что бретонец сейчас начнёт торговаться, чего его собеседник, будучи стеснённым в средствах, позволить не мог.
— Мне казалось, это тебе нужна пара монет, чтобы не остаться сегодня трезвым и голодным, — равнодушно проговорил мер.
— Так это ж смотря, что делать надо, а то и кусок поперёк горла встанет, и выпивка отравой покажется.
— Надо получить от меня эту самую пару монет, пойти в таверну и рассказать там одну небольшую историю. Что сумеешь из этого выжать — твоё, плюс от меня ещё столько же, сколько в начале, если справишься.
— Так-то оно бы можно… только за другой рассказ и бока могут намять. Это дороже стоит, чем ты сулишь!
Всё-таки торгуется, старый паршивец… Индарио сделал несколько шагов в сторону моря, точно человек, желающий отделаться от навязчивого нищего, но пока не готовый гнать того силой.
— Не хочешь — дело твоё. Найду кого помоложе, кто ещё не потерял хватки и не разучился чуять свою выгоду.
Индарио мог бы припугнуть старика именем Бероны, но не хотел чтобы его просьба хоть как-то увязалась с Гильдией. Он должен был справиться сам. Развернувшись, мер направился к беспризорным мальчишкам, вроде тех, каким некогда был он сам, которые увлечённо играли в какую-то азартную игру.
Иг снова с силой дёрнул его за полу. Юноша с досадой подумал, что так можно и куртку порвать, но был рад, что нищий не отстал. Значит, договорятся. По сути, уже договорились. Остались детали.
— Господин должен понимать, что никто не выполнит его просьбу лучше Старого Ига. Мальчишка только всё испортит.
— Я пока не заметил, чтобы ты вообще рвался что-то делать. А ребёнок справится с этим не хуже старого хрыча.
Грубоватая манера парня, как ни странно, пришлась Игу по вкусу, и тот, опасаясь упустить свою выгоду, заговорил о деле:
— Так что же надо рассказать в таверне?
— Красивую басню, о богатой леди, которая нынче гуляла по берегу и обронила в море дорогое украшение.
— Аха… — Иг довольно осклабился, — Поди, ещё и место указать?
— Можешь продавать эти «сведения» за любые деньги, я уже сказал, что выручишь — твоё.
Беззубая улыбка Ига стала ещё шире.
— А в чём интерес молодого господина? Зачем ему всё это?
— Мне нужно, чтобы в таверне этим вечером не осталось ни единого посетителя. И ты сам с полученными деньгами нынче туда не заявился. Оставшуюся награду я передам тебе снаружи под видом милостыни. Справишься?
— А то! Может, у Старого Ига и маловато зубов, но хватки он пока не потерял, нет! Ну, подайте, господин! Ну, что вам стоит?! — громко заныл он вдруг, снова дергая Индарио за край куртки.
— Вот, держи свой задаток, — юноша сунул нищему обещанные деньги, с показным отвращением поправил одежду и вернулся в таверну.
Оставленная книга по-прежнему лежала на месте, никто из посетителей больше и не думал уходить, все оставшиеся явно намеревались проторчать тут до поздней ночи. Других служанок скоро отпустят по домам, всех, кроме провинившейся Умары… Не успел Индарио подумать об этом, как девушка подошла к нему.
— Тебя долго не было. Ты в порядке? — встревоженно спросила она, делая вид, что принимает заказ.
— В полном. Но эта твоя алхимия не такая простая штука. Надо было мозги проветрить на свежем воздухе. А сейчас сможешь принести что-нибудь, что могло бы сойти за пиво?
— Конечно! Я уже всё продумала, — потускневшая улыбка Умары снова ярко сверкнула.
Не успел Индарио получить свой «особый» заказ, как в таверне появился старик в обносках моряцкой робы. Он проковылял к стойке, приволакивая негнущуюся ногу, сунул трактирщику мелкую монету и заказал дешёвого пива. Отхлебнув хороший глоток, Старый Иг крякнул, облокотился на грубую столешницу и, ни к кому толком не обращаясь, произнёс:
— Вот где, в мире справедливость?! Нету её! Сколько ни живу — вечно одно и то же: одним всё, другим… — бретонец сделал непристойный жест, — что осталось! Вот я сегодня — раздобыл монетку — и уже рад, что будет чем горло промочить! А эти?! Целое состояние на корм рыбам, и завтра же опять будет по берегу болтаться от делать нечего такой же расфуфыренной фифой! Ей-то что! Невелика потеря! А вот отдала бы она мне своё ожерелье, даже знай, что всё равно потеряет? Ага! Не ожерелье старику, а корень собачий! Так-то.
Иг уткнулся в свою кружку, но глаза его стрельнули по залу. Кое-кто уже заинтересовался услышанным. Скоро все они будут у рассказчика в руках, а их денежки — в его карманах.
— Эй, старик! О чём это ты болтаешь? — подал голос один из моряков.
— Дык, о несправедливости жизни, сынок! Поживи с моё, на своей шкуре познаешь!
— Ай, да я не про твоё нытьё! О каком-таком состоянии ты говорил?
— Да как же? Нынче гуляла тут одна по берегу, там где скалы. Делать-то им, богатым, неча… Чем в таких юбищах по камням лазать, ровно коза горная! — старик снова прильнул к кружке.
— Дед, не испытывай моё терпение, — не унимался матрос, — Не поверю, чтобы тебя ещё волновали чьи-то там юбки! Ты по делу говори!
— А… — тот махнул рукой, — Я и говорю, не то с напрягу, не то ещё с чего, нитка-то у ней на шее возьми да и лопни! А там жемчуговины — иные с мой ноготь будут, — Иг показал грязный мизинец, — и тока по камню застукали да в море, да в море… а там под скалой-то глубоко… Она-то: «Ай! Ой!» Меж валунов пошарила, может, что и подобрала, я смотрел потом по щелям — ни единой ни нашёл! И хахаль ейный к воде сунулся, а в волны не полез. Облапил её, да с тем и ушли.
— Что ж ты сам-то за ними нырять не стал? — окликнули его из другого угла.
— С моей-то ногой?! Может, жизнь у меня и не спелое яблочко, а покамест в край не надоела! Вот и говорю: одному и мелкая монетка — радость, другому целое состояние утопить — не горе! Где ж она, справедливость-то, а?!
Иг опрокинул остатки пива в рот, со стуком поставил кружку и заковылял к двери. Моряки за своим столом о чём-то быстро посовещались вполголоса, и тот, что донимал нищего вопросами, торопливо крикнул ему вслед:
— Постой, старик!
Бретонец обернулся.
— Ставлю тебе ещё кружку, да получше твоего пойла, если покажешь, где гуляла та дама!
— Тю, да тебе не матросом — купцом надо быть! Уже и своих кораблей сколотил бы флотилию! За пару медяков горсть жемчуга торгуешь! Вот она — цена Старому Игу! Кружка пива — точно забулдыге последнему!
Ворча и ругаясь, нищий поплёлся к выходу.
— Верно говоришь, дед! Лучше нам расскажи — подали голос из-за другого стола. Уж мы старого человека не обидим!
Одинокий странник, сидевший за третьим, только многозначительно потряс кожаным кошелём, так что раздался заманчивый звон.
Все повскакали с мест, буравя друг друга глазами, поднялся отчаянный гвалт. Каждый старался переорать другого. Дреуг напрягся, готовый окоротить самых буйных, если дойдёт до драки. Старый Иг остановился в дверях, наслаждаясь происходящим.
Индарио тоже встал и подался вперёд, делая вид, что до крайности заинтересован рассказом попрошайки. Ещё бы! Для бедного школяра даже одна такая жемчужина — великое сокровище! При этом он не забыл допить своё «пиво», чтобы ни у кого не возникло ненужных вопросов.
Наконец все устали от крика и, чуть ли не разом угомонившись, уставились на бретонца, который посмеивался, скрестив руки на груди.
— Хе-хе… Вот я в толк-то не возьму, что вы друг у друга выторговать стараетесь? Ну, предложит кто лучшую цену, ну, отведу я его на место… Мне-то без разницы — кого. Что, остальные так и останутся здесь сидеть, свесив носы над кружками? Следом же и подтянутся! Вы лучше все в складчину столько предложите, чтобы мне не обидно было, что другие крупным жемчугом разживутся! А не то, я ведь и промолчать могу!
— Верно! Пусть только место укажет, а там — уж какая чья удача! — зашумел разогретый алчностью и хмельным народ.
В результате долгих споров, Старый Иг с каждого получил по золотому. Индарио попытался сунуться с серебряной монетой, но общий приговор был однозначным: кто не может уплатить золотом, тот не принимает участия в поисках, а увидят рядом — пусть радуется, если по шее не получит. «Студент» со вздохом сожаления пожал плечами, и спрятал деньги в карман.
Стоило галдящей толпе вывалиться из таверны в сгущавшиеся сумерки, хозяин заметно занервничал. Похоже, ему и самому хотелось попытать счастья.
Несмотря на недвусмысленное предупреждение, молодой мер ушёл следом за всеми, но, зайдя за угол, остановился. Через некоторое время рядом с ним возникла ковыляющая фигура.
Юноша сунул бретонцу обещанную плату, которая не шла ни в какое сравнение с тем, что он получил от новоявленных «кладоискателей».
— Смотра-ка, а я думал, обманешь! — довольно проскрипел Иг.
Индарио чуть заметно пожал плечами.
— И кто бы после этого стал иметь со мной дело?
— Ну, дельце-то и так вышло прибыльное! Я не в накладе и не в обиде.
— Уговор дороже денег.
— Не зря, значит, я для тебя расстарался…
Словно подтверждая его слова, ветер донёс радостные крики с той стороны, где в отдалении мелькали раздобытые ищущими факелы.
— Ага… нашли, значит!.. — ухмыльнулся бретонец.
Окна таверны давали довольно света, чтобы вопросительное движение головы Индарио не осталось незамеченным.
— Видел, мальчишки в доках в шарики играли? Это им местные мастерицы, что украшения из-поддельного жемчуга нижут, в обмен на красивые ракушки дают. В потёмках такие бусины от настоящих не отличить, даже дырочка для нитки есть. Я у них несколько таких выменял, пару в камнях оставил, вроде как сам не углядел, остальное в море кинул. А что та девка фальшивые украшения носила, с меня какой спрос? С виду богатая, а оно — вон как! Так что в другой раз имей в виду, какой-то там пострелёнок старому Игу не чета. Кто бы другой тебе такую сказку состряпал? Ладно, пойду я… есть у меня ещё задумка, пока им искать не надоело… Мне б твои ноги молодые, я бы — ух!..
Старик заковылял прочь, совсем не в ту сторону, куда направил толпу искателей жемчуга.
Индарио же устремил взгляд на двери таверны, откуда как раз начала выходить закончившая прибираться обслуга. Умара чуть задержалась, пропуская товарок вперёд, и тогда юноша вышел из своего укрытия. Шляпу он снял и понёс под мышкой, чтобы её приметный силуэт не напоминал о нынешнем посетителе. Мирта крутилась рядом, пытаясь разглядеть возлюбленного старшей сестры, но для этого было уже слишком темно.
Придя домой, мер тщательно смыл с рук и лица краску. Его непривычно бледная кожа слегка напугала девочку, она прижалась к Умаре и тихонько спросила:
— А чего же он такой… белый?..
Индарио, услышавший её вопрос, обезоруживающе улыбнулся:
— Сам хотел бы знать. Таким уж уродился!
— А ты точно… живой?
— Мирта!!! — Умара ущипнула сестрёнку, краснея за неё, но юноша только засмеялся и протянул девочке руку:
— На, потрогай!
— Тёплая… — с нескрываемым облегчением выдохнула та и наконец-то робко улыбнулась в ответ.
— С тем, живой я или нет, мы, вроде разобрались, а вот твоя сестра точно еле жива, так что лучше бы ей поскорее лечь, чтобы получше выспаться.
Пожелав Мирте доброй ночи, влюблённые скрылись в спальне. Вспомнив вчерашний вечер, Умара бросила взгляд на дальнюю стену и прыснула со смеху.
Причудливое пятно, оставленное эликсиром, было заключено в аккуратную деревянную рамку.
— Ох, Индарио! Это ж надо было додуматься! До чего же я тебя люблю!
— Я так и знал, что тебе понравится.
— И всё-таки ты сумасшедший!
— Мы оба, радость моя, мы оба…
Девушка плотнее прильнула к нему и забралась руками под его рубаху, но мер осторожно освободился от объятий, расцеловал тёплые ладошки, и, серьёзно глядя ей в глаза, произнёс:
— У нас впереди ещё уйма времени, но сегодня необходимо выспаться. Иначе неделю тебе не выдержать. Ты ведь с ног валишься от усталости. А я не смогу каждый вечер выдёргивать тебя с работы, как сегодня.
— Так эта история со Старым Игом — твоих рук дело?!
Индарио кивнул.
— Сколько нам удалось проспать прошлой ночью? Час? Полтора? Мне нужно было дать тебе возможность отдохнуть, вот и пришлось устроить такой спектакль… Если мои усилия пропадут зря, будет весьма обидно.
— Думаю, Эстромо мог бы тобой гордиться!
— Не забывай, что пока он не желает меня видеть, а я, вместо того, чтобы перенимать повадки местных пьяниц, занимаюсь даэдра знает чем! Кроме того, мне бы тоже не мешало выспаться.
— Но ведь, когда мы ушли…
Ответом стал укоризненный взгляд светлых глаз, и девушка смущённо потупилась.
— Ну конечно же! Как я только не подумала! Ты тоже сразу же встал?
Индарио снова кивнул, опрокидывая её на постель:
— Пора спать.
Если Умара и была готова возражать, пока дело касалось её одной, ради любимого она сразу же перестала спорить. Через несколько минут оба уже сладко спали, крепко прижавшись друг к другу.

***

Последующие дни оказались в точности похожими друг на друга. Все трое вставали одновременно и вместе завтракали, после чего сёстры уходили на работу, а Индарио оставался дома, где занимался мелкими делами и тренировался в обращении с оружием, чтобы не потерять и закрепить навыки, привитые ему Эстромо. Кроме того он понемногу старался перед зеркалом воспроизвести результаты своих наблюдений за подвыпившим народом, а после, если оставалось время, штудировал учебники по алхимии. К обеду молодой мер, захватив с собой книгу, отправлялся в таверну.
На следующий вечер после выступления Старого Ига юноша заметил среди посетителей одного из давешних «охотников за сокровищами». Воспользовавшись тем, что тот не мог не запомнить если не «студента», рвавшегося поучаствовать в поисках на последние деньги, то хотя бы его шляпу, он с видимой робостью подошёл к нему и осторожно спросил:
— Ну как? Удалось вчера что-нибудь найти?..
Мужчина окинул его хмурым, подозрительным взглядом, но увидел лишь вполне объяснимое любопытство бедняка, которого не пустили даже посмотреть, как другие будут делить крупный куш.
— Да уж, удалось, — проворчал он, недовольно.
— Повезло, — вымученно улыбнулся молодой мер, — Поздравляю.
— Если кому и повезло, так это тебе, — вдруг с досадой выпалил его собеседник.
— Отчего же?.. — Индарио мастерски изобразил неуверенность. Подобной откровенности он не ожидал и теперь старался понять, что за ней стояло. То ли вчерашний кладоискатель пожалел «студента», не стал дразнить миражом чужой удачи, то ли просто захотел излить кому-то душу. Пожалуй, второе больше походило на правду. Нечасто у облапошенных кем-либо случаются приступы милосердия.
— Да оттого, что жемчуга у той девки фальшивыми оказались! Небось, кавалеру пыль в глаза пускала! Встретил бы я того старикана!.. Хотя... какой с него спрос? Он что видел, то и сказал, это мы как дураки повелись! Тебе, парень, повезло, что в это дело не влез, а ему и подавно — на пустом месте столько денег отхватил! И ладно бы только продрогли, ныряя за этими никчёмными шариками, ладно бы, что двое из-за них чуть не потонули!.. — он сорвался на крик, сплюнул и внезапно умолк, резко отвернувшись от юноши. Видимо, не пожелал совсем уж выставлять себя на посмешище.
Мер почёл за лучшее потихоньку убраться на своё место и снова уткнуться в учебник. Зато трактирщик, весь день с мрачным видом переставлявший и протиравший посуду, заметно повеселел и принялся фальшиво насвистывать игривый мотивчик.
К вечеру народу в таверне прибавилось, так что у Индарио не было недостатка в объектах для наблюдения.
Мирту отпустили домой намного раньше сестры, а юноша покинул таверну незадолго до ухода последнего посетителя и уже снаружи дождался Умару.

***

Неделя такой работы далась девушке непросто. Она заметно осунулась, несмотря на смуглую кожу сильно побледнела, а её обворожительная улыбка поблёкла. Чем ближе было завершение назначенного срока, тем сильнее Индарио убеждался, что это не жизнь, и окончательно утвердился в своём мнении, когда увидел, сколько в итоге заплатил ей хозяин.
Помимо прочего, молодого мера терзало то, что он лишь тратил свои сбережения, и не будь их, оказался бы на шее у сестричек, которым и самим без «приработков» Умары, едва хватало на жизнь. Но пока длилось назначенное трактирщиком наказание, юноша не делился с возлюбленной своими мыслями, лишь старался, сколько мог, помогать ей и следил, чтобы у той была возможность отдохнуть, что, с учётом страстности её натуры, было не так уж просто. Однако парень научился мягко, но решительно подавлять попытки девушки взбунтоваться, напоминая, что недельный срок истечёт быстро, а если она вконец измотает себя, они не скоро смогут насладиться обретённой свободой.
Серьёзный разговор не состоялся и в первый вечер, когда хозяин наконец-то отпустил Умару пораньше. Влюблённые, покинув таверну, отправились на морской берег. Они резвились как дети. То со смехом гонялись друг за другом по песку и мелководью, то карабкались на скалы, то играли в прятки меж камней. Но когда Умара разделась и рыбкой нырнула в тёплые волны, Индарио не последовал за ней, а просто зашёл в воду по грудь и остановился, любуясь тем, как она легко рассекает морскую гладь. Отплыв подальше, девушка окликнула его:
— Ну, что же ты? Плыви сюда! Здесь здорово!
Однако юноша только улыбнулся и помотал головой. Умара повернула назад, не понимая причин его отказа, схватила его за руку и потянула за собой:
— Давай! Поплыли!
— Я не умею.
Для девушки, выросшей у самого моря, это прозвучало почти как признание в неумении ходить. Она сама выучилась тому и другому едва ли не одновременно. Мирта тоже была неплохой пловчихой. Индарио же никто и никогда этому не учил. До похищения родители считали, что он ещё слишком мал, в поместье госпожи не было водоёмов крупнее ванны, а за его пределы питомцев не выпускали. Так что, даже оказавшись в Даггерфолле в десятилетнем возрасте, пробродяжничав там почти два года и нередко добывая пропитание в доках, мальчишка старался держаться подальше от глубоких мест.
Умара встала на дно рядом с Индарио. Они были примерно одного роста, их глаза встретились, а губы слились в поцелуе, солоноватом от морской воды. Но затем девушка отстранилась и решительно заявила:
— Так не годится! Наверное, нечто подобное Эстромо и имел в виду, когда говорил, что мы должны научиться друг у друга тому, чего пока не умеем. Пошли. Я покажу, где лучше всего начинать. Это не сложно, вот увидишь!
Но, как выяснилось, то, что казалось Умаре вполне простым и естественным, вовсе не являлось таковым для Индарио. Однако девушка была терпелива, а её ученик настойчив, так что вскоре он уже мог как-то держаться на воде и даже проплыть небольшое расстояние. Видя, что мер порядком устал от непривычных упражнений, его подруга наконец сжалилась над ним и позволила отдохнуть.
— По крайней мере, теперь можно надеяться, что если ты упадёшь в воду, то хоть не уйдёшь якорем на дно! — подвела она итог.
— Но если и научусь получать удовольствие от плавания, то, похоже, очень не скоро! — откликнулся парень.
— А от этого? — игриво улыбнулась Умара, увлекая юношу на песок, где успела расстелить свою широкую юбку.
Он лишь тихо засмеялся в ответ, опускаясь вслед за ней на это импровизированное ложе.
Солнце успело наполовину скрыться за горизонтом, окрасив море в оттенки расплавленного золота, когда влюблённые разомкнули объятия и вытянулись на берегу в блаженной истоме.
Немного полежав в сладком оцепенении, Умара снова потянула Индарио к воде:
— Вот сейчас окунуться самое то! Уверена, даже ты оценишь, недоразумение! — теперь это словечко звучало в её устах как самое нежное прозвище, на которое невозможно было обижаться, даже если очень захотеть.
Не дожидаясь, пока он поднимется, девушка легко вскочила и рванула туда, где кромка прибоя с шорохом лизала берег. Мер погнался за ней, и они уже вдвоём, рука об руку, бросились в набегающие мелкие волны. Море было тёплым, и всё же приятно освежило разгорячённые тела юных любовников. На этот раз Индарио сам не заметил, как поплыл, и не сразу спохватился, что давно не чувствует ногами дна. Но рядом была Умара, готовая в случае необходимости прийти ему на помощь, так что вместо паники парень ощутил растущую уверенность в своих силах и в надёжности водной стихии.
Довольно нескоро они выбрались на остывающий песок, обсохли, поёживаясь от вечернего ветерка, оделись и медленно побрели в сторону дома, с поразительной остротой проникаясь великолепием жизни во всех её проявлениях. Краски неба и тихий шелест листвы, белый камень городских стен и запах трав и цветов, усилившийся к ночи, вызывали у них безотчётно-счастливые улыбки.
Уже перед сном Индарио дал себе слово, что назавтра разговор насчёт лавки и работы в таверне непременно состоится.

***

Следующий вечер мало отличался от предыдущего. Стоило девушке освободиться от работы, как влюблённые помчались к тому уединённому кусочку берега, где проводили время накануне.
Сперва Умара убедилась, что мер не забыл вчерашних уроков, а затем научила его прыгать в воду со скал и задерживать дыхание, оставаясь под водой.
Но когда они решили передохнуть, и девушка с нетерпением ожидала повторения любовных утех на мягком песке, юноша ласково отстранил её и серьёзно сказал:
— Нам с тобой надо поговорить.
Во взгляде Умары мелькнула паника. Что если Эстромо, будучи прав в основном, ошибся во времени действия эликсира? Если влияния её зелья хватило дней на десять, а теперь оно закончилось, и сейчас она услышит, что Индарио её больше не любит?! «О, Дибелла!» — мысленно взмолилась девушка, со страхом ожидая продолжения.
— Что с тобой? — встревоженно спросил парень, явственно ощутивший перемену в её настроении, — Нам действительно нужно многое обсудить, и лучше бы прямо сейчас, пока мы вновь не забыли обо всём на свете.
— Я боялась, что ты… ты меня…
— Что твоё варево наконец-то перестало действовать, и я сейчас скажу, что любовь прошла?
Умара тихо кивнула и опустила голову, скрыв выступившие слёзы за завесой мокрых волос, потемневших от морской воды.
— Глупышка, — мер притянул её к себе, — Какая же ты глупышка! Я люблю тебя, и алхимия тут ни при чём, как и говорил Эстромо. С каких это пор ты не веришь ему, если уж сомневаешься во мне?
— Наверное, с тех пор, как поняла, что значит влюбиться…
Вместо ответа Индарио отвёл рукой её густую волнистую гриву и крепко поцеловал возлюбленную. После чего всё же настоял на разговоре.
— Скажи, что тебе нужно, чтобы открыть свою лавку? Чего недостаёт, чтобы сделать это прямо сейчас?
— Ну… я ещё не успела до конца изучить тот раздел, который касается краски для лица, помад и духов…
— Но что-то из этого ты уже можешь изготовить?
— Кое-что…
— Значит так. Вечером ты попробуешь дать мне простенькое задание по алхимии, а пока я буду над ним пыхтеть, займёшься освоением своей части. Чем скорее ты освободишься от работы в таверне, тем лучше. Да и Эстромо говорил то же самое.
— Но ведь мне до поры нельзя оттуда уходить…
— Пока я не научусь, чему велено?
Девушка кивнула.
— Значит, с этого и начнём, прямо здесь.
— Но не прямо сейчас! — засмеялась Умара, пытаясь побороть мера и уложить на расстеленное покрывало, которое тот предусмотрительно притащил в сумке. Он принялся шутливо отбиваться, но вскоре оба сплелись в объятиях и повалились на покрытый тканью песок, чтобы вновь безраздельно принадлежать друг другу.
Затем, после короткого купания, Индарио впервые попробовал изобразить результаты своих наблюдений перед Умарой. Ещё дома перед зеркалом парень понял, что сложнее всего сымитировать неявные моменты, например, когда человек уже не совсем трезв, но старается этого не показать. Прочее тоже оказалось несколько труднее, если не видеть себя со стороны.
Неожиданно ему пригодилось не только подсмотренное в таверне, но и то, что припомнилось со времён бродяжничества. И тут мер впервые задумался о том, почему, в отличие от других беспризорников, рано приобщавшихся ко взрослым порокам, никогда не прикасался к выпивке, и даже о связанных с ней особенностях своего организма узнал только под руководством Эстромо. Поразмыслив, парень пришёл к выводу, что дело было в том воспитании, которое он получил, будучи питомцем госпожи. До сих пор он порой почти невольно прикидывал, что она сказала бы в том или ином случае.
Умара оказалась весьма придирчивым и беспристрастным зрителем. Она старалась указать юноше на малейшие промахи, хотя в глубине души считала, что для первого раза он справляется просто отлично. Но нужно было добиться, чтобы результатом остался доволен Эстромо.
Наконец мер решил, что на сегодня достаточно, иначе занятия алхимией снова придётся отложить, а значит, потерять ещё день, позволяющий приблизить открытие лавки. Они быстро собрались и поспешили домой, где забрались в подвал и до позднего вечера провозились с колбами и ретортами.

***

На следующий день Индарио начал прикидывать, как нужно переоборудовать дом сестричек, чтобы устроить в нём парфюмерную лавку. Получалось, что достаточно будет просто отделить переднюю часть жилища, отведя её под магазин. При этом всё должно было быть не только удобным, но и красивым, чтобы привлекать покупателей.
Он набросал на листе бумаги то, как ему виделись эти изменения, и остался доволен результатом.
Умара, как обычно, расцвела улыбкой, когда юноша появился в таверне, но вскоре на её лице проступила тревога, которую она тщетно пыталась скрыть: на сей раз её возлюбленный не ограничился отстранённым наблюдением за людьми, а додумался подсесть за стол к подвыпившему норду. Судя по всему, неожиданный собеседник пришёлся тому по душе, а это почти наверняка должно было закончиться намерением угостить его мёдом. Отказ выпить вместе подобные люди почитают личным оскорблением, а такой здоровяк запросто успеет покалечить молодого мера раньше, чем Дреуг отлипнет от дверного косяка, откуда наблюдает за порядком. Но ведь и соглашаться Индарио никак нельзя!
Девушка старалась вертеться поблизости, настороженно ловя обрывки фраз и лихорадочно придумывая выход из сложившейся ситуации.
— Славный ты парень! — громогласно заявил северянин, хлопая юношу по плечу, — А только мозги над книгами сушить не дело, слышишь? Бросай ты это. До добра не доведёт, точно говорю. Лучше давай выпьем! Я угощаю!
Умара напряглась как натянутая струна, и надо же было случиться, чтобы именно в этот момент её окликнул другой посетитель! Не подойти она не могла, и всё, что ей оставалось, — как можно скорее разобраться с несвоевременным заказом.
Индарио был вполне готов к такому повороту, досадно, конечно, что Умару отвлекли, но, по большому счёту, и это не беда.
— Давай-ка я сам позабочусь о выпивке, — предложил юноша норду, вставая, — А то и правда, что-то засиделся над книгами. Где-то тут такая смугляночка крутилась... Ага, да вон же она!
Мер подошёл к Умаре, которая спешила освободиться от другого гостя. Тот подмигнул сидящему рядом приятелю:
— Тебя где-нибудь обслуживали так быстро? Вот не ожидал от портового кабака! Верно, я ей понравился! Надо бы к ней подкатить, девчонка-то очень даже ничего...
— Ну, знаешь ли!.. — сердитым шёпотом зашипела Умара на Индарио, — Ничего лучше не придумал?!
— Не злись! Я знал, что могу на тебя положиться, — так же тихо отозвался юноша. Эти простые слова, говорившие о его безграничном доверии к ней, мигом усмирили гнев девушки.
— Ладно... Так что?
— Подойди к нашему столу, возьми заказ, ну а насчёт меня — сама знаешь.
Умара поспешила к норду, пока кто-нибудь из обслуги её не опередил. Как она и ожидала, тот потребовал мёда для себя и Индарио. Девушка была достаточно ловка, чтобы принести и вручить каждому нужную кружку, так, чтобы ни у кого не возникло подозрений. Мер похвалил традиционный напиток жителей севера, чем немало польстил собеседнику.
— И всё-таки настоящий мёд только в Скайриме! — прогудел норд, — Тебе непременно нужно побывать там и попробовать.
Индарио заверил его, что обязательно так и сделает, если представится случай. Они просидели вместе достаточно долго. И хотя северянин несколько раз повторял свой заказ, а юноша ограничился первой кружкой, содержимое которой было известно только им с Умарой, это общение дало не слишком много пищи для наблюдения. Норд уже был навеселе, когда парень подсел к нему, но дальнейшее поглощение мёда, казалось, не слишком на него влияло. Однако, когда он распрощался с мером и направился к выходу, его походка оказалась заметно менее твёрдой, чем можно было предположить по речи. Цепкая память ученика гильдейского казначея запечатлела и это. Наверняка Эстромо, давая ему задание, подразумевал не только необходимость запомнить, то, что нужно уметь изобразить самому, но и понимание, чего можно ждать от других.
Оставшаяся часть вечера тоже принесла больше пользы в плане изучения алхимии, нежели в отношении наблюдений. Юноша внимательно вчитывался в книгу, последовав совету подруги не заказывать ужин.
После работы, которую удалось закончить немного раньше обычного, Умара вновь потащила Индарио к морю. На сей раз у неё на плече висела холщовая сумка. Мер хотел забрать её ношу, но девушка лишь недовольно дёрнулась, и он отстал. Они быстро добрались до места, которое облюбовали для своих вечерних прогулок и занятий. И только тогда Умара вернулась к разговору, начатому в таверне:
— Может, хоть теперь объяснишь, зачем тебе это понадобилось?
— Объясню. Наблюдая со стороны, я не могу уловить все нюансы изменений, происходящих с людьми. Но не усвоив этого, не сумею вести себя достаточно естественно, если составлю им компанию.
— А тебе не приходило в голову, что именно поэтому Эстромо дал это задание нам обоим? Чтобы я могла советами и подсказками помочь тебе преодолеть это препятствие?
— Ты и так помогаешь, но дело продвигается слишком медленно, поскольку мне приходится действовать наугад. Ещё вчера стало ясно, что всё, что я успел подсмотреть и запомнить, выходит довольно сносно, а вот прочее...
Девушка задумалась и не могла не признать его правоту, но только в этом вопросе.
— Допустим. Но это как раз и означает, что ты ещё не готов к выступлению на публике. Тогда на что ты рассчитывал, когда подсел к этому норду?
— Во-первых, на твою помощь, — при этих словах Умара вновь польщённо улыбнулась, — во-вторых, на то, что особо играть и не придётся. Я, в любом случае, рассчитывал обойтись одной кружкой.
— А если бы другая служанка подоспела раньше? Как бы ты тогда выкручивался? Ты же не можешь пить мёд, который она бы принесла!
— Ну, со своей стороны я сделал всё, чтобы избежать такого поворота, но если бы вышло, как ты говоришь, я бы просто отлучился, якобы на минутку, пока несут заказ, и просто не вернулся бы назад, пока норд не уйдёт. Но это на самый крайний случай.
— Да уж... Не слишком здорово, но всё лучше, чем принять такое угощение. Я-то, признаться, уже прикидывала, как мне тащить тебя домой и приводить в чувство!
— Если бы до этого дошло, значит, Эстромо совсем зря тратил на меня время.
— Пожалуй. Но ты не мог бы на будущее заранее предупреждать меня о том, что намерен изменить стиль обучения? Чтобы я со своей стороны была к этому готова.
— Обещаю, — Индарио потянулся и нежно поцеловал свою подругу, — Кстати, твои опасения навели меня на одну мысль...
Глядя на лукавую улыбку мера и озорной блеск бриллиантовых глаз, Умара тихо ойкнула:
— Не может быть, чтобы ты подумал о том же, что мелькнуло у меня в голове!..
— Ну-ка, делись! — со смехом потребовал юноша.
— Сначала ты!
Их спор перешёл в жизнерадостную возню на песке, а та, в свою очередь, в очередную любовную сцену. Затем оба нырнули в ласковые морские волны, где Индарио чувствовал себя уже довольно уверенно и даже без опаски последовал за Умарой на глубину. Девушка научила его отдыхать лёжа на воде, повернувшись на спину, держалась поблизости, пока парень плыл к берегу, но когда они собрались прыгать со скал и вскарабкались наверх, Умара вдруг резко толкнула мера, так что он полетел вниз, больно ударившись о поверхность воды и едва не захлебнувшись.
Виновница тотчас же прыгнула за ним, на случай, если придётся его спасать, но парень, несмотря на внезапное падение, сумел самостоятельно добраться до берега.
Выбравшись на песок и наконец-то отдышавшись, юноша уставился на свою возлюбленную. «Зачем?» — спрашивал его взгляд.
— Теперь ты имеешь некоторое представление о том, как я чувствовала себя из-за твоей выходки с нордом. С другой стороны, в воде можно очутиться и не по своей воле. Я очень рада, что ты справился.
— Пожалуй, сегодня мы оба испытали, что будет, если действовать, не помогая друг другу.
— А ведь ты прав... Но и это тоже полезный опыт. Как знать, всегда ли мы сможем сработать вместе? Так что полностью полагаться на это, не имея запасных вариантов, может быть опасно. Ты опять повернул дело так, что всё выходит правильным и оправданным! Нет бы так же в том разговоре с Эстромо!
— Тогда мы и в самом деле натворили глупостей. Кстати, об Эстромо. Пора бы вернуться к нашей задаче.
— Я тут тоже подумала, чем ещё могу тебе помочь, — отозвалась Умара и взялась за свою сумку, — Мы оба пока не ужинали, поэтому я захватила с собой еды и холодного чая, который приношу тебе в таверне вместо выпивки. Так что сегодня попытаешься сделать вид, что постепенно хмелеешь.
Накануне девушка требовала от Индарио изобразить различные стадии опьянения в случайном порядке, затем подсказывала, где он допускает ошибки, и как сделать его игру более убедительной. Необходимость быстро перестраиваться оказалась полезным и не самым простым упражнением, но теперь Умара решила, что начинать всё же следует с другого.
Нынешний урок прошёл вполне успешно, но стоило солнечному диску коснуться воды, мер стряхнул с себя все признаки притворного хмеля и поторопил Умару домой, где обоих ожидали занятия алхимией.
Перед сном Индарио показал девушке свои наброски по обустройству лавки, которые привели её в полный восторг. Решено было, что юноша начнёт понемногу заниматься этим в утренние часы.
До поры Индарио хватало того, что он успел скопить, но всё чаще его занимал вопрос, что будет, когда его запасы истощатся. Но ведь удалось же Старому Игу неплохо заработать с его помощью! Значит, если возникнет такая нужда, можно будет изобрести нечто подобное. Это соображение успокоило юного мера, и он вернулся к повседневным занятиям, к которым добавилось превращение дома в лавку.
Между тем, Индарио день ото дня всё лучше справлялся с задачей, которую задал ему альтмер. У Умары всё реже находились поправки и замечания, и влюблённые уже подумывали перейти ко второй части — демонстрации изученного в таверне, когда случилось досадное происшествие.

 

***

Вечер выдался ненастным, поэтому занятия пришлось перенести в дом. Было принято решение сперва заняться алхимией и дождаться, пока уснёт Мирта, а уж потом вернуться к основной задаче. Они с пользой провели время в подвальной лаборатории. Умара изготовила очередной образец помады, оттенок которой оказался на редкость удачным, а мер без ошибок создал не самое простое зелье. Наконец старшая сестра заглянула в комнату младшей и убедилась, что та крепко спит. Казалось, всё складывалось вполне благоприятно.
Но непогода совершенно некстати разбудила Мирту. Та услышала доносившиеся из гостиной голоса и вышла из своей комнаты как раз в тот момент, когда Индарио, весьма натурально пошатнувшись, ухватился за край стола. Девочка застыла в дверях. На лицах старших промелькнуло секундное замешательство: отбросить притворство или же отыграть роль до конца? С одной стороны, они не собирались смущать и пугать ребёнка, с другой, разве в реальных условиях можно всё бросить из-за случайного неподходящего свидетеля? И мер решился. Раз уж судьба подбросила такое испытание, следовало пройти его полностью. Если на то пошло, Эстромо, принимая экзамен, вполне мог подстроить нечто подобное.
— А, Мир-та, — пробормотал юноша, едва ворочая языком.
— Ты пьяный?.. — со страхом спросила та.
Девочку однажды сильно напугал крепко выпивший матрос. С тех пор она отчаянно боялась нетрезвого народа и не показывала носа из кухни, пока не разойдутся вечерние посетители, если только рядом не было сестры или Зары.
— Прости... Я и правда выпил... Я с-сейчас пойду спать, — он кривовато улыбнулся Мирте, и нетвёрдой походкой побрёл в спальню.
Умара подошла к сестрёнке и крепко обняла её.
— Не надо бояться. Индарио не обидит ни тебя, ни меня. Просто сегодня у него не самый лучший день... — здесь ей даже не пришлось лгать. Куда уж неудачнее, чем внезапное явление Мирты?!
Девочка прижалась к сестре. Та проводила её в комнату, уложила в кровать и бережно подоткнула одеяло.
— Спи. Вам обоим нужно выспаться, а завтра всё вернётся на свои места.
Мирта кивнула, но когда Умара ушла, ещё долго тревожно вслушивалась в ночные звуки, пока наконец её не сморил сон.
Когда старшая сестра зашла в свою спальню, Индарио сидел на постели, свесив босые ноги. Он поднял на девушку взгляд и вопросительно качнул головой. В ответ Умара только вздохнула:
— Ты правильно сделал, что доиграл до конца. Во-первых, другое решение Эстромо бы точно не одобрил, во-вторых, Мирта уже видела то, что видела, и не хватало только совсем сбить её с толку. Хотя сейчас она напугана, но работать в таверне с такими страхами... Ей надо привыкать, что подобное встречается сплошь и рядом.
— Я не хотел её пугать.
— Знаю, и всё равно ты поступил так, как следовало.
Утром Мирта настороженно и с опаской косилась на возлюбленного своей сестры, стараясь держаться от него подальше. Встреча с пугающим явлением в собственном доме здорово выбила её из колеи. Умара совершенно не представляла, как теперь всё уладить, тем более, что занятия следовало продолжать.
Индарио такое положение вещей тоже не нравилось. Но разве среди того, чему обучал его Эстромо, не было умения завоевать доверие любого собеседника, а при необходимости и стать ему едва ли не лучшим другом?
Юноша, серьёзно обратился к девочке:
— Прости, что испугал тебя вчера. Я хочу, чтобы ты знала, что я никогда и ни за что не обидел бы тебя или твою сестру. Вы — моя семья, другой у меня давно уже нет, и я, напротив, готов защищать вас обеих от любого, кто хоть чем-то вам досадит. Можешь мне поверить.
Мирта поёрзала, её взгляд стал чуть менее напряжённым, но этих слов было всё же недостаточно, чтобы вернуть прежнее доверие к меру, к которому она и без того ещё не до конца привыкла.
— А вчера ты бы смог нас защитить? — в голосе девочки прозвучали интонации, которые, будь она постарше, могли бы сойти за горькую иронию.
— Если бы потребовалось — безусловно.
Юноша обращался к ней, как к взрослой, и это странным образом успокаивало. Как ни старалась ощетиниться обычно кроткая Мирта, ей очень хотелось ему поверить, и расположение к возлюбленному сестры почти против воли вползало в её чистую душу. Но власть страха над девочкой была слишком сильна. Два чувства боролись в ней, и ни одно не могло окончательно взять верх. Наконец она еле слышно проговорила:
— Пускай ты смог бы защитить нас от других. А от себя?..
— Мирта! — Умара снова попыталась урезонить сестру, но Индарио предостерегающе поднял руку, не отводя глаз от девочки.
— Когда я был не старше тебя, — доверительно начал он, — Мне довелось украдкой посмотреть представление странствующих актёров. У той труппы был номер, пользовавшийся огромным успехом у толпы: «пьяный канатоходец». Этот актёр позволял кому-то из публики угостить себя выпивкой, причём людям разрешалось самим выбирать как напиток, так и того, кто его принесёт, чтобы исключить возможность сговора. Затем выпивал до дна, что бы ему ни подали, будь то пиво, мёд, флин, вино или бренди... Ждал несколько минут, поднимался на площадку, расположенную на высоте в три человеческих роста, ступал на канат проходил по нему до конца, разворачивался и возвращался. Парень шёл шатаясь, то и дело теряя равновесие, но не было случая, чтобы он сорвался.
— Почему? — с интересом спросила Мирта, невольно захваченная рассказом.
— Потому, что был сосредоточен на цели и не мог себе позволить утратить контроль над собой.
— Значит... Ты тоже?..
— Никогда не забудусь настолько, чтобы чем-нибудь обидеть тебя или Умару. Именно это я и хотел тебе сказать.
Мирта сосредоточенно обдумывала услышанное. То, что мер заодно рассказал интересную историю, какие ей нечасто случалось услышать, полностью примирило девочку с ним.
— Ты — хороший, — вздохнула она, — Жалко, не все такие.
— Если кто-то сунется к тебе, только скажи, я с ним разберусь!
Взглянув на худого невысокого мера и представив себе здоровенных громил, вроде того, который её напугал, Мирта весело улыбнулась. Последняя кошка из тех, что скребли у неё на сердце, втянула коготки.
— А теперь вам придётся бежать, чтобы не прогневать хозяина.
Сёстры вскочили. Они совсем забыли о времени, так что, если бы не предупреждение мера, наверняка бы опоздали. Умара быстро поцеловала Индарио, и обе стрелой вылетели за дверь, предоставив юноше прибираться после завтрака.

 

Возвращение

Возвращение

Эстромо, разумеется, мог бы без труда отследить каждый шаг своих питомцев, но на сей раз сознательно решил этого не делать. Дни шли за днями, ни один из его подопечных не появлялся в убежище, но альтмер запретил себе тревожиться об этом. Тем более, он отлично понимал, что поставил перед ними задачи, которые, если подходить к делу ответственно, быстро не решить. А с заданием, выполненным кое-как, к нему лучше не являться, и ученики это твёрдо знали. С другой стороны, он не раз говорил обоим, что если возникает проблема, которая им не по зубам, разумнее обратиться за помощью, нежели довести до беды из-за ложной гордости. Талморец надеялся, что у двоих юнцов хватит ума понять, что он не станет их отчитывать, если они придут к нему за советом, вместо того, чтобы пробивать лбом стену, даже если его условия ещё не будут выполнены. При этом, он не сбрасывал со счетов вероятность того, что голубки, выпущенные на волю, и вовсе не вернутся, хотя такой исход представлялся ему довольно сомнительным.
Однажды, ближе к вечеру, в убежище появилась Умара, поддерживающая безвольно обмякшее тело Индарио. Волосы юноши слиплись от пота, голова бессильно болталась, а на лице девушки читалась отчаянная решимость во что бы то ни стало дотащить свою ношу. Каким образом они преодолели отвесную лестницу, было полнейшей загадкой.
Эстромо быстро поднялся им навстречу. В его голове пронеслось сразу несколько мыслей. Парень додумался до попытки постепенно приучить свой организм к хмельному? Бесполезная затея, но могла и прийти ему на ум. Выпил что-то по ошибке? Они попробовали сами создать зелье, защищающее от опьянения, и неудачно? Или же решили продемонстрировать, чему научились, до того, как попросят?
Альтмер широким шагом, но без лишней суеты подошёл к Умаре и перехватил у неё практически бесчувственного ученика. Ни один мускул в теле юного мера, напоминающем тряпичную куклу, при этом не напрягся. Слегка потянув носом, гильдейский казначей уловил слабый, но отчётливый запах недорогого вина. Ну, так Индарио много и не надо... Если он не притворяется, в его случае своевременная помощь может оказаться вопросом жизни и смерти. Пока что всё выглядело весьма достоверно. Эстромо опустил своего подопечного на грубую кровать, где тот спал до недавнего времени. Парень пробормотал нечто невразумительное и остался лежать, не предпринимая попыток принять более удобное положение.
Умара присела рядом, молча переводя тревожный взгляд с золотистого лица на мертвенно-бледное и обратно. Альтмер прищёлкнул пальцами, и возле него повис маленький шарик яркого магического света. Мановением руки высокий эльф направил его к самому лицу Индарио и приподнял юноше веко.
Девушка, внимательно наблюдавшая за наставником, заметила, как расслабились под свободным одеянием прежде напряжённые мышцы, и скорее ощутила, нежели услышала слабый вздох облегчения.
Эстромо выпрямился и спокойно произнёс:
— Вставай, давай. Пошутили — и будет.
Белокожий мер тут же открыл глаза, в которых плясали весёлые искорки. Такие же, как и у Умары, тоже уловившей в тоне наставника едва заметное одобрение. Ученики заулыбались, поскольку до последнего не были уверены, как альтмер воспримет их выходку, идея которой зародилась у них практически одновременно после опасений девушки, что ей придётся тащить Индарио домой и приводить в себя.
Юноша сел на лежанке и уже намеревался встать, но тут Эстромо снова заговорил:
— Ты, конечно, пьян, но не настолько.
Индарио хватило доли секунды, чтобы понять, что от него требуется. Искрящийся весельем взгляд помутнел, улыбка стала кривоватой и постепенно сползла с лица. Парень попытался подняться, но удалось ему это не сразу, да и то пришлось ухватиться за ближайшую опору, каковой оказался гильдейский казначей. Тот удовлетворённо кивнул, и промолвил:
— Вполне неплохо. На сей раз достаточно.
Он сделал подопечным едва заметный знак следовать за собой, прошёл к своему рабочему столу, опустился на стул и жестом пригласил обоих садиться. Это яснее слов сказало влюблённым, что разговор предстоит долгий, но часть вины им простили за эффектное появление.
— Ну, что же, — Эстромо вытянул руки на столе перед собой, переплетя длинные пальцы, и чуть подался вперёд, — Насколько я могу судить, вы полагаете, что с первым заданием справились. То, что вы представили, само-собой, лишь малая часть... — эльф сделал небольшую паузу, дабы не повторять ранее озвученную похвалу, но питомцы вновь ощутили его одобрение, — Насчёт остального будет видно. Как я и обещал, экзамен будет серьёзным, и, чтобы провести его полностью, потребуется не один день. Теперь я хочу услышать от вас, чем вы занимались всё это время и чему успели научиться. Со всеми подробностями.
Влюблённые переглянулись, а потом начали наперебой излагать свои недавние приключения. О том, что Индарио при помощи Старого Ига выманил посетителей из таверны, с восторгом поведала Умара. На этом месте альтмер перевёл взгляд на ученика, ожидая услышать детали. Тот рассказал, какое условие выдвинул девушке хозяин, почему было необходимо хотя бы в тот вечер вызволить Умару пораньше, как сам он искал и нашёл способ, показавшийся ему удачным, как уламывал нищего бретонца, как тот сыграл на алчности посетителей, заплативших ему по золотому с носа и не допустивших к поискам «жемчуга» бедного школяра с серебряной монетой, как потом те в потёмках собирали дешёвые бусины, подкинутые хитроумным попрошайкой.
Оба ученика, не сводившие глаз с наставника, были готовы поклясться, что он беззвучно прошептал: «Отлично!» Но вслух Эстромо сказал другое:
— Пожалуй, вы заслужили право услышать окончание истории про Старого Ига. После того, как ты отдал ему условленную оплату и остался дожидаться Умару, он со всех ног похромал прямиком в убежище, где выторговал себе долю от ожидаемой добычи и рассказал о том, что кучка богатых дурней устроила ночное ныряние за поддельным жемчугом, побросав одежду на берегу. Гильдия отлично развлеклась и неплохо погрела руки, обчистив этих простаков до нитки. В темноте, во власти азарта и алчности, да ещё и разгорячённые выпитым, они и думать забыли об оставленных вещах и совершенно не заметили наших, которым даже особо осторожничать не пришлось. Самое интересное, что двое из этих «ловцов жемчуга» едва не утонули по пьяни, одного кое-как вытянули товарищи, а вот другого спас Ксавье. Разумеется, после такого удачного дела Иг сполна получил всё, что ему причиталось, и надо было видеть его довольную физиономию.
— Значит, я правильно решил, что он для себя старался, разбрасывая бусины, а в разговоре со мной просто цену набивал. Правда, я не знал, что именно он задумал.
— Хорошо, что у тебя возникла такая мысль, — кивнул Эстромо.
— Только я одного не понимаю… — робко начала Умара, и умолкла, опасаясь, что встряла не вовремя.
— Спрашивай, — подбодрил её наставник, — У любого умного человека непременно возникают вопросы. Только дуракам всегда всё ясно.
— Ведь это сколько же Старый Иг на этой истории заработал? В таверне содрал по золотому с каждого присутствующего, ещё и в Гильдии поживился, ту мелочь, что ему дал Индарио, можно даже и не считать… Причём он из пустой фразы про женщину, уронившую украшение, вывел такое, чего никому и в голову не приходило! Даже бусин для достоверности накидал, причём настолько быстро всё обустроил…
— И что же?
— Почему тогда Иг сам не разбогател? Зачем живёт как простой нищий?
— Потому, что далеко не всякий способен додуматься до основы. Игу нужна отправная точка, что-то, на что может опереться, и от чего способно оттолкнуться его буйное воображение. Будь у него товарищ, умеющий подкидывать такие мысли, вдвоём они могли бы войти в число первых богачей Сиродила, а один он, увы, может лишь подхватить семечко идеи, занесённое случайным ветром, и вырастить из него обильный урожай. Ясно?
Девушка кивнула.
— И ясно теперь, о чём умолчал «собиратель жемчуга», явившийся в таверну на следующий день, — добавил юный мер, — Не захотел признаваться, что их ещё и обокрали.
Альтмер вопросительно приподнял бровь. Индарио рассказал ему, как не удержался и подошёл к посетителю, повторно явившемуся в таверну, полюбопытствовать о вчерашних поисках.
Наставник слушал его с одобрительной полуулыбкой. Наконец он легонько хлопнул ладонью по столу.
— Ты имеешь полное право на свою долю от этой добычи. Я поговорю с Бероной. Полагаю, деньги лишними не будут, а без тебя Старый Иг не сумел бы замыслить эту авантюру, хотя, надо отдать ему должное, усовершенствовал он её мастерски. Ладно, вернёмся к вашим заданиям.
Вновь об успехах Индарио больше отчитывалась Умара, поскольку именно ей следовало определить, когда тот будет готов к проверке. Поведала она и том, как юноша сперва утратил, а затем снова завоевал доверие Мирты. И снова наставник потребовал подробностей от самого ученика. Затем девушка рассказала о публичной стадии обучения. Никого не удивило, что студент-данмер, который успел стать завсегдатаем таверны, начал выпивать — когда немного, а когда и весьма основательно. Мало ли что у кого в жизни может произойти? Лишь бы деньги платил. Само собой, каждый раз обслуживала его Умара, наловчившаяся в нужный момент оказываться рядом, так что хозяин не мог нарадоваться на её расторопность.
Эстромо внимательно выслушал её и подвёл итог:
— С этим ясно. Ты избавилась от угрозы потерять работу в таверне и справилась со своей частью первого задания. Насколько справился ты, — он посмотрел на Индарио, — говорить пока рано, но начало довольно успешное. Однако, это поручение было основным, но не единственным. Что по прочим?
— С помощью Умары я изучил основы алхимии и при наличии рецепта могу изготавливать зелья.
— А без помощи?
— Да какая там помощь! — встряла девушка, — Он во всём разобрался сам, я разве что показала, где лежат книги, поделилась оборудованием, да в соседнем углу изучала «алхимию красоты» для будущей лавки!
— Хорошо. Здесь ему всё равно предстоит проверка делом. А как насчёт третьего задания?
— Умара научила меня плавать.
— Мне даже в голову не приходило, что ты не умеешь. Не то этим следовало бы заняться в первую очередь. А уж только потом обучать тебя обращаться с оружием. Что ж, здесь вы заполнили действительно важный пробел в жизненно необходимых навыках. Ну, а ты? Что Умара почерпнула от тебя? Эта задача была дана вам обоим.
Индарио опустил голову. Значит, они всё-таки поторопились вернуться. За делами он как-то упустил эту часть условия. Выходит, сейчас Эстромо вновь отправит его восвояси, накажет за невнимательность и хорошо ещё, если вовсе даст второй шанс. Голос возлюбленной выдернул его из мрачных мыслей:
— Ну? Что же ты молчишь?..
— Разве ты хоть чему-то у меня научилась?
Умара возмущённо всплеснула руками:
— А кто меня научил распределять время и строго следовать намеченному плану, даже когда кажется, что можно отложить? Разве без этого мы бы столько успели? Да мы бы с самими заданиями ещё даэдра знает сколько провозились!
Индарио поднял глаза на наставника. Зачтётся ли ему то, чему он научил девушку непреднамеренно? Того, что та стала гораздо более организованной, юноша отрицать не мог, как и того, что сперва ему пришлось побороться с несколько беспорядочным укладом её жизни, где относительно жёстко было задано лишь время начала работы, а уже её окончание, равно как и всё прочее — как повезёт. Эстромо наконец-то соизволил подняться и положить руку на плечо ученику:
— Пожалуй, эта наука даже посложнее умения плавать. Главное, что научил, а что сам того не понял — не столь важно.
Вот теперь влюблённые ощутили, что прощены. Да, ещё оставались экзамены, которые предстояло держать Индарио, но было ясно, что альтмер больше не намерен гнать их с глаз долой. Однако Эстромо не был бы собой, если бы пропустил мимо ушей слова Умары. Так что, похвалив учеников, он тут же задал новый вопрос:
— И что же вы успели помимо выполнения заданий?
На этот раз заговорил Индарио:
— Мы постарались приблизить момент, когда Умара сможет уйти из таверны и открыть свою лавку. Она освоила изготовление основных товаров. Нужно будет только показать образцы Мирель, чтобы та оценила качество, возможно, посоветует что-то доработать. Переделка передней части дома почти закончена. Остаётся подумать над названием, заказать вывеску и привлекательные ёмкости для всех этих духов, помад и румян. После чего можно смело посылать хозяина таверны в Обливион и открывать своё дело.
Эстромо ещё довольно долго проговорил со своими подопечными, узнавая всё новые подробности. Например, что девушка создала для возлюбленного краску, превращавшую того в данмера, которая легко смывалась специальным составом, но при этом стойко выдерживала пресную и солёную воду, а также пот или слёзы. Или что Индарио, когда превращение дома в лавку съело большую часть его сбережений, нашёл способ пополнить свой кошелёк не менее ловко, чем Старый Иг с историей о жемчужном ожерелье. Как-то само собой решилось, что юный мер не вернётся в убежище, а по прежнему будет жить у Умары, и приходить к альтмеру для возобновления занятий.

***

Домой влюблённые вернулись далеко за полночь, когда Мирта давно уже спала. Сестра, собираясь к Эстромо, предупреждала её, что может задержаться, и девочка не беспокоилась, всецело доверяя ей. Во-первых, та всегда умела позаботиться о себе, во-вторых, с ней был Индарио, обещавший не давать девушку в обиду.
Альтмер выбрался из убежища ещё позже. Его подопечные подкинули ему немало пищи для размышлений, и он неторопливо шёл домой кружным путём, полной грудью вдыхая свежий ночной воздух и обдумывая услышанное. Да, их ещё многому предстояло научить, но с поставленной задачей они справились даже лучше, чем он ожидал. Фактически, местами они, не сознавая того, действовали как самостоятельные агенты, получившие задание открыть собственное дело. Понадобились деньги — раздобыли, и всё это не обращаясь к нему за помощью и советом. Другим бы у них ещё поучиться. Он оказался прав: эта пара — настоящее сокровище. И он будет продолжать огранку юных дарований, которые должны отлично послужить Талмору. Но рациональные мысли и планы невольно скрашивались теплотой, с которой он думал об этих двоих. Гильдейский казначей успел привязаться к обоим, насколько мог себе позволить и даже чуть больше.
Придя домой, Эстромо, не зажигая свечу, опустился в кресло и прикрыл глаза. Молодцы! В лицо он хвалил учеников весьма сдержанно, особенно потому, что они отбывали наказание, но внутренне почти ликовал. Не побоялись устроить такой спектакль, зато сразу показали, что не теряли время даром, и ведь даже о запахе позаботились! А главное, сумели найти верный подход к своему наставнику, хотя много ли таких, кто не разгневался бы ещё больше, как за попытку одурачить, так и за то, что заставили беспокоиться понапрасну?! И с Миртой... Парень рассказал девочке интересную сказку, дал ей то, что она хотела услышать, и сумел не просто вернуть, но даже усилить её расположение. А уж история со Старым Игом и вовсе выше всяких похвал! На этом фоне успехи Умары могут показаться не столь примечательными, но это не так. Девушка тоже сделала немало. Они вместе сделали.

***

Утром Индарио явился в воровское убежище, но всегда пунктуальный альтмер на сей раз задерживался. Понимая, что у наставника хватает собственных дел, мер присел у его стола, взял чистый лист и принялся водить по нему пером, чтобы скоротать время. За этим занятием его и застал Эстромо, которого по пути задержал один из его людей. Высокий эльф подошёл совершенно бесшумно и заглянул через плечо юноши.
— Да... Пожалуй, свободного времени у тебя станет ещё меньше, — задумчиво заметил он, потирая подбородок.
Индарио в смущении вскочил, но не сделал попытки спрятать бумагу — от Эстромо он не скрывал ничего. Альтмер взял лист в руки, разглядывая портрет улыбающейся Умары. Сходство было несомненным, основные черты оказались схвачены очень точно, хотя художнику явно не хватало школы.
— Придётся тебе вдобавок заняться графикой и рисунком. Насчёт живописи будет видно, но это — непременно. Ты уже рисовал прежде?
— Немного. В доме у госпожи пробовал срисовывать картинки из книг и старинные гравюры.
— Способности у тебя определённо есть, не развить их было бы большой ошибкой. Здесь я тебе не учитель, но знаю, перед кем похлопотать. А сейчас посмотрим, что ты помнишь из моих уроков.
Юноша достал оружие и встал в стойку. С первых же движений талморец понял, что тот не прекращал упражнений. Занимаясь с Индарио, Эстромо освежал и собственные навыки.
Ему невольно вспоминалось время, когда они с Рейнарой, сестрой-близняшкой Таларано, прикрывая друг другу спину, ныряли в разверстые порталы, ведущие прямиком в план Мерунеса Дагона — Мёртвые Земли и прокладывали себе путь до Сигильского камня. Кризис Обливиона пришёлся как раз на время их бесшабашной юности. И не одни врата на Саммерсетских островах были закрыты их объединёнными усилиями. Любимым оружием Эстромо, как тогда, так и позже, был лёгкий меч в сочетании с кинжалом или метательные ножи. Именно владению всем этим он и обучал теперь своего подопечного. Получалось у того достаточно неплохо, и в конце урока альтмер даже расщедрился на небольшую похвалу.
Когда оба немного перевели дух, альтмер устроил воспитаннику начальную часть экзамена. Во многом она была похожа на первое занятие с Умарой, о чём юноша сообщил наставнику. Тот слегка кивнул, а тень улыбки, промелькнувшая на его губах, ясно показала, что он доволен услышанным. Правда, Эстромо давал задания посложнее. Мало того, что требовалось быстро менять игру в совершенно непредсказуемом порядке, так ещё и с учётом вариаций настроения и причин, по которым испытуемый прикладывался к бутылке. Радость, отчаяние, несчастная любовь, крупная удача, тоскливая безнадёжность и прочие оттенки чувств и эмоций, помноженные на действие разного количества хмельного, пока Индарио не стало казаться, что этому безумному калейдоскопу не будет конца. Юноша почти удивился, услышав короткое: «Довольно. Молодец», — причём в большей степени завершению испытания, нежели откровенной похвале, которую он не сразу осознал.
— Хватит с тебя на сегодня. Передай Умаре, что я доволен тем, как она построила урок. Можешь заниматься своими делами, но на досуге напряги голову и подумай над названием её лавки. Оно должно быть запоминающимся, звучным и многообещающим, но не вульгарным и не слишком вычурным, потому как нужно, чтобы представители любого сословия не испытывали неловкости, заходя туда. Можете соображать вместе, но мне кажется, у тебя, в силу полученного образования, больше шансов отыскать то, что нужно.
Индарио задумчиво кивнул. Эта задачка тоже была не из лёгких. У него сходу мелькнуло несколько идей, но ни одна из них не казалась удачной и хотя бы наполовину отвечающей требованиям альтмера, абсолютно разумным и обоснованным.
Остаток дня юноша занимался обустройством лавки и в таверну явился незадолго до того, как освободилась Умара, чтобы встретить её и вместе дойти до дома. По пути он рассказал девушке о новых задачах, которые озвучил Эстромо.
— Значит, теперь мы сможем видеться только после работы...
— Тем больше у тебя поводов поскорее с ней распрощаться. А я как раз и занимаюсь тем, чтобы у тебя была такая возможность.
— И всё-таки, кажется, я буду скучать по прошлому заданию...
— Кстати, Эстромо велел тебе передать, что ты очень правильно построила обучение. Сегодня мне пришлось проделывать почти то же, с чего мы начинали с тобой. Правда, усложнённый вариант.
— Кто бы сомневался, что простым дело не ограничится... — вздохнула девушка, но её смуглые щёки зарумянились от полученной похвалы.
Этот вечер она полностью посвятила изготовлению новых образцов, которые следовало показать Мирель, а Индарио перебирал слова и словосочетания, которые могли бы послужить названием лавки, но ни одно его не устраивало. Умара тоже усиленно думала над этим, но и ей не приходило на ум ничего достойного.

***

Ночью поднялся сильный ветер, который не утихал весь следующий день. Влюблённые, собиравшиеся вечером отправиться к морю, решили, что от такой прогулки будет мало радости и вместо этого надумали побродить по городу, обсуждая новости дня, понемногу клонившегося к закату. Мирель, которой Индарио занёс образцы, оценила работу Умары очень высоко. Даже сварливый характер не помешал босмерке пообещать, что она непременно будет захаживать в новую лавку и вдобавок специально заказывать у девушки средства маскировки. Почти всё было готово к открытию, кроме названия, а значит, и вывески.
Шагая без всякой цели, воспитанники альтмера продолжали придумывать и предлагать свои варианты и внезапно, словно очнувшись, обнаружили, что стоят у порога часовни, посвящённой богине любви, красоты и искусства — Дибелле. Их руки, протянутые одновременно, встретились на поверхности дверей и вместе толкнули тяжёлые створки.
Влюблённые вступили под сень храма. Вечерний свет просеивался сквозь огромные цветные витражи, изображающие Девятерых богов, почитаемых в Империи, отчего огромный зал, пустующий в этот час, казался пространством из прекрасного сновидения.
Напротив главного входа высилась огромная беломраморная статуя Дибеллы. Сейчас каменное изваяние не выглядело холодным и отстранённым. У вошедших возникло чувство, что богиня смотрит на них ласково и ободряюще. Они с восторженным трепетом приблизились к постаменту, украшенному мастерски вырезанными лилиями — символом покровительницы чувственной любви, а также всех известных видов искусства. Хотя олицетворением милосердия среди Девятерых считается Мара — хранительница семейного очага, — некоторые полагают что Дибелла ещё добрее к смертным, поскольку принимает любое служение прекрасному и потворствует любящим, не требуя принесения брачных обетов.
Сперва Умара, а следом за ней и Индарио, преклонили колени перед алтарём богини. Возможно, настанет день в их судьбе, когда они перейдут в ведение Мары, но пока оба явственно ощущали, как их осеняет благословение Дибеллы.
Рука об руку они покинули часовню, унося в сердцах свет покоя и умиротворения, какого прежде, пожалуй, и не знали. На время влюблённые даже перестали биться над названием лавки — у них было слишком хорошо на душе, чтобы разменивать столь чистое и прекрасное чувство на суету повседневности.
Однако в преддверии ночи, когда Мирта, утомлённая за день кухонными трудами, видела уже третий сон, Индарио подозвал Умару к столу, взял письменные принадлежности и предложил записать и обсудить приходившие им в голову названия, выбрать наиболее удачные и прикинуть, соответствуют ли они условиям, которые поставил Эстромо.
Когда список был закончен, две головы, соприкасаясь, склонились над ним. Тёмные волнистые волосы смешались с белыми прямыми.
— «Ароматы страсти», — зачитала девушка первый пункт списка и сама же поморщилась, — Ужасно. В самый раз для продажных девок и скучающей знати, но никто из приличных горожан и носа не сунет в лавку с таким названием.
Индарио согласно кивнул и аккуратно вычеркнул эту строку.
— «Тайны соблазнения», — озвучил он следующий вариант и перевёл взгляд на Умару, — Не так прямолинейно и грубо как предыдущее...
— Но не слишком далеко от него ушло, — подхватила девушка недосказанную мысль, — Многие от такого покраснеют до ушей и даже близко не подойдут... А Мирта, пожалуй, и жить в этом доме будет стесняться.
— О Мирте тоже забывать нельзя. Кстати, неплохая мысль: пытаться представить как бы она восприняла предложенное название, и, исходя из этого, решать, годится ли оно для благопристойных женщин и девушек. С мужчинами как-то попроще... «Секреты привлекательности»... Хм... Что скажешь?
— Знаешь... это ещё куда ни шло. Подходит и для красок с помадами, и для благовоний... и для особых составов.
— Ладно, пока оставим, — Индарио водил пером над бумагой, — «Любовное зелье». Как-то...
— Отдаёт принуждением, да?
— Вроде того... Похоже, посещение такой лавки вполне может вызвать ссору даже во вполне благополучной семье. Вычёркиваем. «Эликсир желания»...
— Ой... — Умара прижала ладони к щекам, — Как мы вообще до этого додумались?! Тут разом все основные недостатки первых и предыдущего!
Юноша кивнул и решительно зачеркнул этот вариант.
— «Алхимия красоты», — прочла девушка следующую строку. Это название было предложено ею и казалось довольно удачным. Правда, те же духи не вполне ему соответствовали, но ведь и не противоречили...
— Пускай пока остаётся, — решил Индарио, соглашаясь с её суждением, — Итак, мы оставили только два названия, и оба не без изъяна. Не густо. Я могу показать это Эстромо, но заранее уверен, что его оценка будет ещё жёстче.
— Мне кажется, мы где-то не там ищем... — неуверенно проговорила Умара.
— Мне тоже. Слишком прямолинейно и оттого неудачно. А что если...
Они разом приподняли головы от удручающе короткого списка и посмотрели друг на друга. Обоим вспомнилось нынешнее посещение часовни. И ощущение, что они обрели свою покровительницу среди Девяти.
— «Благословение Дибеллы», — благоговейно выдохнула девушка.
— Превосходно, боюсь только, что жрецы не одобрят такой вольности. Кто мы такие, чтобы присваивать её благословение?
— Тогда сад! «Сад Дибеллы»!
— Подожди-подожди... сад... Дибелла... лилии... Лилия! Символ Дибеллы, но при этом мы не используем самого божественного имени! Этот цветок говорит о красоте и страсти, но без вульгарной пошлости. При этом имеет сильный и приятный запах, вот тебе и отсылка к духам и благовониям...
— «Благоуханная лилия»! — Умара на радостях кинулась обнимать возлюбленного.
— Тихо ты! — мер, смеясь, сжал её в объятиях, — Опять напугаем Мирту, а я потом её успокаивай. Тебе-то она что угодно простит, а вот со мной дело другое.
Девушка выпустила Индарио, тихонько подошла и заглянула в комнату сестрёнки. К счастью, шум не разбудил девочку. Она сладко спала, слегка улыбаясь своим грёзам.
— Надо будет показать Эстромо все три варианта, — заметил Индарио, аккуратно переписывая их на отдельный лист, — Возможно, ему не понравится ни один из них.
— Если бы речь шла о ком-нибудь другом, я бы сказала: «Пускай тогда сам придумывает!» — фыркнула Умара, — Но с ним это не пройдёт. Наше задание, нам и голову ломать.
Юноша кивнул, взял третий лист и принялся что-то старательно на нём чертить.
— Ты сегодня спать-то собираешься? — спросила девушка, немного уязвлённая тем, что теперь, когда они, вроде бы, освободились, он предпочёл вечеру любви какое-то бумагомарание.
— Ещё пять минут, — отозвался мер, подарив любимой такой нежный взгляд, что она сразу же забыла о своём недовольстве. Тем более, что цену времени Индарио всегда знал, и если обещал освободиться через пять минут, значит, так и будет. Он действительно вскоре отложил перо, просушил чернила на бумагах и аккуратно убрал их, чтобы уберечь от досадных недоразумений.
— А теперь, — шутливо сказал он, обнимая Умару и увлекая её в спальню, — ты пожалеешь, что меня торопила!
— Как бы не так! Это ты пожалеешь, что задержался! — со смехом вторила ему девушка.

***

— «Секреты привлекательности», «Алхимия красоты» и «Благоуханная лилия», — прочёл Эстромо перечисленные на листе названия, — и какой же вариант кажется наиболее предпочтительным вам самим?
То, что альтмер сходу не сказал, что все три никуда не годятся, позволяло надеяться, что хотя бы одно из них получит его одобрение. Индарио рассказал о том, что не вполне устраивало их в двух первых, заметив, что они были оставлены только на фоне других, откровенно неудачных.
— Любопытно было бы взглянуть на остальные, — сказал Эстромо, и юноша протянул ему черновик, который зачем-то прихватил с собой. По этим отвергнутым вариантам и кратким пояснениям юноши, альтмер без труда отследил ход мысли своих учеников. То, что ребята толковые, ясно было изначально, но встряска с наказанием явно пошла им на пользу.
— Идея с «Благоуханной лилией» действительно самая удачная, — наконец произнёс гильдейский казначей, — Думаю, это название вполне подойдёт. Теперь дело за вывеской, ну и... Пока лавка не обретёт известность, Умаре придётся ещё потолкаться в таверне. С другой стороны, кто-то же должен и торговать. Думайте. А пока пойдём к Бероне. Я поговорил с ней насчёт твоего вознаграждения, она признала мои доводы справедливыми, но хочет услышать об этом деле от непосредственного организатора.
Глава Гильдии Золотого Берега слушала рассказ Индарио с непроницаемым лицом, откинувшись на спинку роскошного кресла. Но когда он умолк, вдруг резко подалась вперёд, облокотившись на колено:
— До сих пор ты жил здесь на правах воспитанника Эстромо и подобия всеобщего племянника. Почему бы тебе официально не стать одним из нас, как, например, Умара? Пожалуй, через некоторое время даже Ксавье придётся поднапрячься, чтобы ты его не обошёл.
— Я подумаю над этим, — учтиво отозвался юноша. Берона рассмеялась. Смех у неё оказался по-старушечьи дробным и напомнил Индарио о бретонской госпоже.
— Это значит «нет», но дальновидно растянутое до бесконечности. Что ж, думай. Ветер имеет свойство меняться, может и надумаешь. Пока что у тебя была поддержка Гильдии благодаря Эстромо, теперь ты заслужил на неё собственное право, даже если не примешь моё предложение. Вот твоя награда за «жемчужное дело» Старого Ига.
Мер с признательностью принял протянутый Бероной кошель.

***

До вечера Индарио успел переделать кучу дел, позаниматься фехтованием с Эстромо, познакомиться с художником, у которого ему предстояло брать уроки, заказать вывеску для «Благоуханной лилии» по набросанному накануне вечером эскизу и встретить Умару после работы.
На этот раз влюблённые прямиком направились к анвильской часовне. По пути они уже всерьёз обсуждали переходный этап, пока лавка не станет достаточно прибыльной. Ясно, что совмещать две работы Умара не сможет, Индарио же слабо подходил на роль продавца в подобном магазине. Мирта для этого была ещё слишком мала и чересчур застенчива. Они даже подумывали попросить о помощи Мирель, которая прекрасно разбиралась во всевозможной косметике и парфюмерии. Хотя сама она едва ли пожелала бы работать в магазине, даже замаскировавшись, Берона или Эстромо сумели бы повлиять на её решение. Но оставался тяжёлый характер босмерки, скрыть который было куда сложнее, чем изменить внешность, и не было сомнений, что она рано или поздно его проявит, оттолкнув покупателей, коих следовало привлекать.
— Нет, так не годится, — решительно заявил Индарио, — В лавке должна работать ты и только ты. Мы снова решаем не ту задачу. Нужно сделать, чтобы твоё дело обрело известность в кратчайшие сроки, и тогда тебе не нужно будет продолжать работать в таверне.
— Верно! Думаю, именно этого Эстромо от нас и хотел. Его люди могут заходить и в не самую преуспевающую лавку, но нам нужны деньги на развитие дела, а времени на поиск дополнительных доходов у меня не будет...
Рассуждая таким образом, они дошли до часовни значительно раньше, чем накануне, и услышали музыку, доносившуюся изнутри. Влюблённые тихонько проскользнули внутрь и стали свидетелями ритуального танца, который исполняли две пары мужчин и женщин в довольно откровенных нарядах. Все явившиеся в храм в этот час не могли отвести глаз от плавных и слаженных движений танцоров, от совершенной красоты тренированных тел. Мелодия услаждала слух, действо радовало глаз... Оставалось лишь жалеть, что прочие чувства не принимают участия в почитании богини. Вдруг Умара, сжимавшая пальцы Индарио, радостно затрепетала, а в ответ на его вопросительный взгляд счастливо улыбнулась.
Стоило танцу завершиться, а его участникам спуститься по лестнице в недра храма, прихожане потянулись к главной жрице за благословением. Воспитанники Эстромо пропустили всех перед собой и подошли к ней последними. Женщина проговорила положенные слова, осенила обоих покровительственным жестом и собиралась уже последовать за танцорами и музыкантом во внутренние помещения, но Умара смиренно попросила ту уделить им ещё пару минут. Ни один прилежный служитель Девяти не откажет в подобной просьбе, и женщина осталась.
Девушке потребовалось совсем немного времени, чтобы заинтересовать жрицу предложением изготовить для храма благовония, обостряющие чувственное восприятие и как нельзя более подходящие к ритуальному танцу.
— Это не дурманящее зелье, оно не причиняет никакого вреда тому, кто его вдыхает...
— То, что ты говоришь, дитя, весьма впечатляет. Но могу ли я тебе верить? Я вижу тебя впервые и не смею судить о чистоте твоих намерений, равно как и подвергать риску жизнь и здоровье почитателей госпожи Дибеллы. Расскажи мне о себе и о том, что сподвигло тебя сделать такое щедрое предложение.
Умара рассказала, что обучалась алхимии и умеет делать различные духи, благовония и краски, что собирается открыть в городе лавку, а явившись нынче за благословением богини, была очарована танцем и лишь сожалела, что в храме не витает аромат, способный достойно дополнить восхитительную музыку и прекрасное зрелище. И тут же поняла, что исправить это в её силах, если будет на то благоволение служителей часовни.
Не одного Индарио Эстромо научил убеждать. Предложение девушки нравилось жрице всё больше, и тем не менее она колебалась, опасаясь происков врагов, например, какого-нибудь даэдрического культа.
— Если вам угодно, — добавила Умара, ясно видевшая её сомнения, — Я могу принести этот аромат на пробу, когда не будет других посетителей. Вы выберете, кто из служителей испытает на себе его действие, прочие же могут стоять поодаль или надеть тканевые повязки, не пропускающие запах, на случай если мы замыслили дурное.
— Что ж, тебе удалось меня убедить. Так мы и поступим. Если твои благовония в самом деле так хороши, храм достойно вознаградит тебя. Приходи завтра за час до начала танца.
— Благодарю за доверие, — поклонилась Умара, — я приду.
Её больше не беспокоило, что хозяин таверны рассердится, что она улизнула с работы раньше времени. Если всё удастся, гнев трактирщика скоро не будет иметь для неё никакого значения.
Умарино снадобье успешно прошло испытание и тем же вечером было использовано во время танца. Результаты превзошли все ожидания. И прихожане, и исполнители ритуального действа глубже прочувствовали единение с богиней, силу искусства, любви и страсти.
После раздачи благословений всем желающим, главная жрица храма пригласила девушку и её неизменного спутника во внутренние помещения часовни, где никто не мог помешать разговору.
Благовония были признаны достойными ритуалов, посвящённых госпоже Дибелле. Было условлено, что в благодарность жрецы станут оказывать Умариной лавке своё покровительство с момента открытия и впредь. Об этом была составлена соответствующая бумага с печатью храма. Писец старательно скрипел пером, записывая документ под диктовку своей патронессы.
Название лавки заставило главную жрицу сложить руки в благоговейном экстазе: она свято уверовала, что смертные служители лишь отразили волю и благоволение самой богини. Девушке была дарована небольшая мраморная статуэтка Дибеллы с правом размещения её в магазине. Кроме того, жрица объявила о готовности приобретать у Умары её товары, отнюдь не лишние для последователей богини красоты, а та обязалась приносить в дар часовне благовония, которым предстояло теперь регулярно использоваться в ритуале.
Влюблённым вновь удалось справиться с задачей, которая сперва казалась неразрешимой. Документ о покровительстве храма и фигурку Дибеллы Индарио разместил на видных местах среди полок с товаром. Едва столяр закончил вывеску, и та заняла положенное место при входе, Умара потребовала у хозяина расчёт.
И уже на следующее утро девушка в новом платье, ничуть не похожем на одежду трактирной прислуги, и с украшениями тонкой работы, специально изготовленными Ксавье ей в подарок на открытие собственного дела, заняла место у прилавка.
Индарио с Мирель всеми силами постарались распустить по городу слух, что владелица новой лавки является поставщицей самого храма Дибеллы, и первые любопытствующие появились в магазине почти сразу.

***

Так маленькая сирота, начинавшая с подработки в портовой таверне и вынужденная шарить по чужим карманам, чтобы прокормить себя и сестру, превратилась в представительницу торгового сословия, пользующуюся всеобщим уважением. О её прошлом напоминала только привычка при первом же удобном случае избавляться от обуви, поскольку большую часть жизни Умара пробегала босиком.
У Индарио же забот только прибавилось. Он продолжал заниматься фехтованием и метанием ножей, брать уроки графики и рисунка, помогать сёстрам по хозяйству. Само собой, Эстромо не забыл ни об обещанных экзаменах, ни о подборе зелий от опьянения, которые юноша мог бы использовать. Альтмер лишь временно сместил приоритеты, предоставив подопечным возможность спокойно разобраться с открытием лавки. Теперь, когда эта задача была успешно решена, предстояло вернуться к отложенному.
На всякий случай гильдейский казначей заручился помощью Таларано, поскольку понимал, что реакция белокожего мера на незнакомые зелья и снадобья может оказаться совершенно непредсказуемой. Альтмеры даже условились проводить эксперименты в личном кабинете мага, выделив ради этого несколько вечеров, чтобы получить чистую картину воздействия различных эликсиров. Любая ошибка, в конечном итоге, могла обойтись Индарио слишком дорого.
Надо сказать, в поисках соответствующих составов Эстромо тоже воспользовался знаниями друга и его доступом к библиотеке Коллегии Шепчущих.
Для начала было решено проверить то, чем при случае пользовался сам гильдейский казначей. Хотя его воспитанник не задумывался над этим прежде, он мигом сообразил, что его наставник не мог не иметь в своём арсенале подобных средств.
Сперва казалось, что задача решилась сразу же: зелье подействовало в точности как и ожидалось, но, увы, эффекта, который должен был сохраняться несколько часов, не хватило и на полчаса. Постоянно поглощать новые порции снадобья не всегда удобно и возможно. Кроме того, вообще неясно, как оно может сказаться в таком количестве. Этот вариант отпадал. Эстромо вздохнул, хотя и не ожидал, что всё окажется просто.
Альтмеры отложили на крайний случай те составы, которые были слишком сложны в приготовлении или содержали очень дорогие и редкие ингредиенты. Такие не удастся срочно создать при необходимости.
В конце концов после нескольких неудач подходящее зелье было найдено. Оно действовало достаточно продолжительное время и именно так, как нужно, при этом готовилось сравнительно просто, состояло из доступных ингредиентов и, в отличие от некоторых образцов, не оказывало побочных эффектов ни сразу, ни по прошествии времени.
Когда искомый состав был обнаружен, речь зашла о том, чтобы обучить мера создавать его самостоятельно.
Поскольку помощь Таларано более не требовалась, Эстромо лично посетил дом, где жили ученики, собственными глазами осмотрел лавку, вручил Индарио рецепт зелья, и пока тот, уединившись в подвале, занимался его изготовлением, беседовал с Умарой, краем глаза наблюдая за её работой, когда в лавку заходили покупатели. Стоило кому-то появиться на пороге, альтмер отворачивался и принимался задумчиво рассматривать стоящий на полках товар, оставаясь совершенно неприметным. Просто некая фигура в мантии с капюшоном без опознавательных знаков. Едва ли хоть один из заходивших вообще вспомнил бы о ней, оказавшись за порогом. Не сказать, чтобы покупателей было очень много, но почти никто не уходил без покупки. Слухи, распущенные Индарио и Мирель, сделали своё дело. Любопытство приводило в «Благоуханную лилию» людей и меров, по большей части женщин, а те спешили рассказать о своих приобретениях подругам и знакомым. Когда наступило очередное затишье, талморец обратился к своей подопечной:
— Полагаю, такая жизнь и род занятий тебе более по вкусу, чем работа трактирной прислуги?
— О да! Но без твоего совета я едва ли сообразила бы так распорядиться полученным знанием.
Альтмер пожал плечами.
— Рано или поздно ты придумала бы что-нибудь. Не это, так другое. Просто тебя ещё не слишком припекло. Но сейчас я хотел спросить тебя о Мирте. Из того, что я о ней знаю, таверна для неё тоже не лучшее место, хотя повариха и не даёт её в обиду.
— Пожалуй, да... но поваром её пока никуда не возьмут, слишком мала... а поварята почти нигде не требуются. Разве что в графском поместье, но туда запросто не устроишься.
— Полагаю, твоя сестра уже неплохо готовит, но для этого ремесла лучше бы иметь другой склад характера, быть побойчее, уметь настоять на своём. Ничего этого у Мирты нет. Я хочу, чтобы ты узнала, к чему лежит душа у неё самой. Пока у вас обеих есть время поразмыслить над этим.
— Пока? Что ты хочешь этим сказать?
— Ровно то, что и сказал. Чем скорее ты найдёшь ответ на этот вопрос, тем лучше. Пойду-ка проверю, как успехи у Индарио.
Эстромо скрылся в жилой части дома, оставив девушку в глубокой задумчивости. Наставник никогда не бросал слов на ветер, и если он вдруг заинтересовался предпочтениями Мирты, у него были на то веские причины. Он явно знал что-то неведомое пока Умаре, но раз не пожелал сказать прямо, значит и расспрашивать бессмысленно...
Тем временем альтмер наблюдал за тем, как юноша управляется с алхимическим оборудованием. У мера вполне хватало ума и сноровки самостоятельно создать нужное зелье, при наличии рецепта, но призвания к алхимии у него не было.
Испытание парень выдержал успешно, его творение действовало как надо. Теперь наставник мог продолжить обучение, с которым предполагал совместить проведение второй части экзамена.

***

Вечером Умара решила поговорить с Миртой. Та с одной стороны радовалась, что сестра стала владелицей собственной лавки, с другой чувствовала себя неуверенно, лишившись родственной поддержки в таверне, с третьей её приводили в некоторое смущение товары «Благоуханной лилии», и даже благословение жрецов храма не вполне успокаивало её: трактирные девки тоже нередко поминали Дибеллу, а если она и впрямь покровительствует таким, то является ли благосклонность её служителей признаком добродетели? За ужином старшая сестра, как бы невзначай спросила младшую:
— Скажи, тебе нравится твоя работа? Или ты хотела бы заниматься чем-нибудь другим, будь у тебя возможность выбирать?
Девочка взглянула на старших с испугом: что это они задумали? Она помыслить не могла без содрогания о том, чем занимались старшие девушки в таверне. Разносить заказы не всегда трезвым посетителям или вовсе стать одной из этих, как звала их повариха?!
— Нет-нет, мне всё нравится! Жалко только, что тебя нет рядом, но ты теперь уважаемая горожанка, я сама слышала как Зара говорила это на кухне.
— Погоди, — негромко произнёс Индарио, — Кажется, вы говорите о разном. Мирта, теперь, когда Умара не работает в таверне, и тебе нет необходимости там оставаться. Ты можешь выбрать ремесло, какое тебе по душе, и выучиться ему, чтобы работа была радостью, а не привычным злом.
Серые глаза Мирты восторженно блеснули при мысли о том, что она могла бы навсегда покинуть таверну. Но... выросшая в этой среде, девочка не ведала другой жизни, мало знала о том, чем люди зарабатывают себе на хлеб, кроме разве что работ, связанных с морем.
— Я... я не знаю, — пролепетала она, чувствуя, что своим невежеством лишает себя шанса на счастливую жизнь. Но как выбрать, не зная из чего? Девочка, только что не верившая своему счастью, горестно шмыгнула носом.
Умара бросилась к ней и ласково обняла. Мирта разрыдалась, уткнувшись в мягкую грудь сестры.
— Я не хочу в таверну! — плакала Мирта, — Но я ничего не знаю, ничего не умею и даже не представляю, чему можно научиться!
Влюблённые обескураженно переглянулись поверх её головы. Действительно, что она могла решить? А выбрать за неё... не окажется ли это для девочки обузой, о чём она, в силу характера, постесняется сказать сама?
— Не плачь, — ласково сказала Умара, гладя сестрёнку по светло-русой голове, — Мы подумаем, чему ты можешь научиться. Только если тебе не понравится, ты сразу же скажи, хорошо? Главное, чтобы ты была счастливой. Не подойдёт одно, попробуем другое, третье, понимаешь? Пока не найдётся совсем-совсем твоё дело. Деньги у нас теперь будут, об этом не переживай. И ещё, если ты так не хочешь работать в таверне, можешь бросить всё хоть завтра же.
— Нет, — всхлипнула Мирта, понемногу успокаиваясь, — Я уйду оттуда только когда найду другую работу.
— Не обязательно сразу работу, — снова негромко вмешался Индарио, — возможно, сперва обучение. Это тоже труд, который принесёт деньги, просто позже.

***

На следующий день Мирта пристала к Заре с расспросами, какие работы можно считать достойными для женщины. Повариха наморщила лоб и, гремя сковородками, перечислила все виды рукоделия, какие могла вспомнить, торговлю, не обошла вниманием и собственное ремесло, а больше с ходу ничего придумать не смогла и велела девочке не приставать.
Почти об этом же зашла речь и у Эстромо с Индарио, рассказавшим, чем закончился вечерний разговор. Подумав, юноша добавил, что Мирта пришла в восторг от новых платьев сестры и то и дело подходила к ней, чтобы украдкой потрогать красивую материю. Альтмер задумчиво кивнул, но сейчас у него хватало забот, связанных с воспитанником. Требовалось научить его разбираться в различных напитках, понимать их вкус, оценивать качество, разъяснить, как они действуют в сочетании и так далее, после чего наконец совместить все составляющие освоенного где-нибудь на людях.
Тем не менее, талморец не забывал о Мирте. Сестру его подопечной следовало забрать из таверны, не затягивая с этим. Дело было в том, что все держатели гостиниц и питейных заведений платили некую «дань» Гильдии воров, чтобы та щадила их дело. Разумеется, эти ограничения не касались карманов посетителей, но за свой кошель те, кто исправно вносил свою долю, могли быть спокойны. Если же случалось, что их ограбил кто-то не связанный с Гильдией, зачастую именно она, а не стража, находила посягнувшего на свои права, и пострадавший мог даже дождаться некоторой компенсации, естественно за счёт пойманного.
До поры такие взносы платил и хозяин таверны, в которой трудились Умара с Миртой. Поскольку сбором денег в качестве гильдейского казначея заведовал Эстромо, в один прекрасный день его люди просто перестали заходить за «данью», а члены Гильдии и вовсе обходили стороной заведение, где работала своя.
Разумеется хозяин и не подозревал, чему обязан внезапным благоденствием, а посему решил, что так теперь будет всегда. Но когда Умара открыла свою лавку, у Гильдии не стало причин щадить эту таверну и её владельца. Через пару недель после того, как девушка оставила прежнюю работу, к хозяину явился посланец Эстромо и пояснил, что Гильдия, руководствуясь своими резонами, позволила тому вздохнуть свободно и основательно подняться, но теперь настало время платить по счетам. Требовали с него не больше, чем с других, без какой-либо компенсации за спокойные годы, и любой разумный человек, к тому же заставший прежние времена, не раздумывая согласился бы, но хозяин отличался упрямством и твердолобостью. К тому же его обуяла жадность. Он прогнал посетителя вон, наотрез отказавшись платить.
Выслушав посланца, гильдейский казначей пожал плечами. То же жест в точности повторила Берона, когда о результатах доложили ей. Не прошло и нескольких дней, как неизвестные проделали изрядную брешь в казне непокорного трактирщика, а рядовые члены Гильдии рьяно принялись за карманы посетителей. Вести об этом распространялись со скоростью пожара в ветреный день. К тому же, лучше уж вовсе не иметь репутации защищённого от краж заведения, нежели вдруг утратить её. Всё больше народу, слыша портовые пересуды, обходило эту таверну стороной. Дреуг, привыкший следить только за порядком, никак не мог углядеть за ловкими ворами.
В конце месяца хозяин оказался вынужден уволить кое-кого из обслуги, поскольку на всех просто не хватало работы, а прочим немного понизить жалованье, чтобы получить хоть какую-то выгоду. После чего к нему вновь явился человек от Гильдии и посоветовал взяться за ум. Условия выдвигались те же, плюс некоторая компенсация Гильдии за его былую несговорчивость. Но трактирщик закусил удила. Он что же, должен дополнительно платить за то, что его и без того обирали как хотели и набивали карманы его деньгами?! Приказав Дреугу вышвырнуть сборщика дани за дверь, он нанял дополнительную охрану, завёл злющих цепных псов, получше припрятал деньги и приготовился к обороне. Нужно ли говорить, что всё предпринятое оказалось совершенно бесполезным, и полное разорение строптивца оказалось вопросом ближайшего времени?
Привычка заботиться о своих людях заставила Эстромо вспомнить и про Мирту, поэтому он заблаговременно предложил Умаре подумать о её будущем. Он и сам, приняв во внимание то, что рассказал ему Индарио, не сидел сложа руки.
Однажды вечером альтмер затребовал к себе обоих учеников.
— Как я понимаю, Мирте больше подойдёт такое ремесло, где не требуется много общаться с людьми. Хотя одежда Умары и произвела на неё впечатление, едва ли ей понравится быть швеёй, но, возможно, она могла бы стать неплохой ткачихой, — Эстромо расстелил перед воспитанниками несколько кусков великолепной материи, — Если она решит, что хочет научиться делать подобное, это реально устроить. Можете взять это с собой, чтобы показать ей, а вот попадаться на глаза другим — не советую.
Это означало, что ткани попали в воровское убежище отнюдь не законным путём.
Восторг Мирты сложно было описать словами. Она не могла поверить, что сестра говорит серьёзно и ей действительно предлагают научиться ткать такую материю. Девочка была согласна трудиться сколько потребуется, и сносить любые тяготы, чтобы овладеть этим ремеслом.
Через несколько дней её отдали в ученицы к лучшему ткачу Анвила, чьи товары пользовались большим спросом далеко за пределами города и стоили немалых денег. Немолодой уже нибениец отличался такой подозрительностью, что, дожив до седин, до сих пор обходился без помощников и подмастерьев, поскольку опасался вырастить из юношей соперников, которые, вызнав секреты ремесла, его самого сживут со свету, а дело приберут к рукам. Мысль же учить девочку даже не приходила имперцу в голову, поскольку он полагал, что женщине никогда не достичь вершин мастерства.
Эстромо лично явился к нему, чтобы похлопотать за Мирту. Разумеется, начни альтмер с этого, ткач не стал бы ничего слушать. Но гильдейский казначей повёл речь о недавнем случае, когда товары мастера, предназначенные для одного почтенного купца, были украдены подчистую, что, помимо прямых убытков, могло серьёзно повредить репутации имперца. Спасло лишь давнее сотрудничество с торговцем, согласившимся войти в его положение. Посетитель выразил нибенийцу своё сочувствие, проявляя чудеса чуткости и понимания, и даже согласился лично позаботиться о том, чтобы печальное происшествие не повторилось. Взамен он попросил об услуге: взять в ученицы прилежную девочку неполных одиннадцати лет. Ткач сперва заспорил, но Эстромо умел убеждать как никто другой. Его доводы, произнесённые мягким вкрадчивым голосом, казались разумными и весомыми.
Взвесив все «за» и «против» и хорошенько поразмыслив, мастер согласился обучить Мирту всему, что та в силу своего разумения сумеет постичь. Уж по крайней мере, женщина ему не соперница, думал имперец, а значит и опасности не представляет.
Сперва нелюдимый ткач, не пожелавший в своё время обзавестись семьёй, полагал, что от девчонки будет много хлопот и мало толку, но Мирта оказалась послушной, внимательной и смышлёной, чем немало удивила своего учителя.

***

Устроив таким образом будущее обеих сестричек, Эстромо практически полностью сосредоточился на занятиях с Индарио. Его воспитанник даже представить себе не мог, сколько вещей ему придётся освоить, прежде чем сдавать оставшуюся часть экзамена. Он больше не нуждался в поддельных напитках, поскольку использовал подобранное специально для него зелье, но оказалось, что поручение альтмера, данное питомцам на время опалы, действительно было лишь детской забавой в сравнении с тем, что нужно знать и уметь.
Теперь спектакль, который они с Умарой устроили при возвращении, вызывал у юноши лишь слабую улыбку. Он научился разбираться в напитках разных провинций и народов, мог при необходимости незаметно добавить в чужой стакан яд или снотворное, или поменять посудины местами, или то и дело подсовывать собутыльнику полные кружки, оставляя себе пустую, так, чтобы никто ничего не заподозрил. Талморец разъяснил ученику, как сочетать дар убеждения, которым тот уже не раз успешно пользовался, с воздействием хмеля на собеседника, чтобы выведать информацию или побудить что-то сделать. И напротив, как сделать вид, что его самого обвели вокруг пальца, оставаясь начеку, как избежать «подарка» в собственном бокале и так далее.
При этом Эстромо постоянно напоминал воспитаннику, что в реальных условиях малейший просчёт может стоить жизни, посему, как ни увлекательны были эти занятия, отнестись к ним следовало со всей серьёзностью. Юному меру казалось, что после того, как они с Умарой напоили друг друга любовным зельем, он так больше не попадётся. Но пары раз, когда наставник сумел незаметно добавить парню в напиток лёгкое снотворное, ему более чем хватило, чтобы понять, что тот нимало не преувеличивал. Индарио был счастлив, когда в следующий раз успел заметить махинации альтмера, и потихоньку переменил бокалы, внутренне трепеща от восторга. Талморец поднёс кубок к губам, а затем с лёгкой улыбкой выплеснул содержимое через плечо. Юноша понял, что далёк ещё тот день, когда ему будет под силу переиграть наставника, но к испытаниям попроще он был уже практически готов. Эстромо полагал так же, поэтому для Индарио настала следующая стадия экзамена.
Он получал от наставника некое задание, которое должен был выполнить за вечер, после чего оба мера, обычно порознь, отправлялись в какую-нибудь таверну, где ученик принимался за дело, а альтмер выполнял роль стороннего наблюдателя.
Они посещали заведения различного уровня, и однажды осенним вечером дошла очередь до того, в котором прежде работали Мирта и Умара. Индарио сразу отметил, насколько изменилось это место. От былого процветания не осталось и следа. Дреуг всё ещё торчал у дверей, но был вооружён до зубов и облачён в комплект кожаной брони, в его взгляде появилась злость, которой мер прежде не замечал. Посетителей оказалось мало, приличного народа среди них, считай, и не было, по большей части в неприбранном зале находились отбросы морской и портовой жизни.
Задачей Индарио было провести некоторое время в одиночестве, затем подсесть к одному из посетителей, на кого украдкой покажет подошедший несколько позже Эстромо, и раскрутить того на доверительный разговор, вытянув какую-нибудь личную историю.
Внешний вид обоих меров вполне соответствовал новому облику заведения, будучи лишь немногим лучше, чем у большинства. Юноша, как и обычно, был загримирован под данмера, а его приметные глаза на сей раз скрывал в тени глубокий капюшон плаща — вполне естественной одежды для поздней осени. Задушевные разговоры с незнакомцами обычно не ведутся на трезвую голову, посему мер уже некоторое время сидел над кружкой с дрянной выпивкой, — другой здесь нынче и не водилось, — порой повторяя заказ.
Эстромо успел появиться следом и устроиться в углу, откуда можно было без труда наблюдать как за учеником, так и за прочей публикой, высматривая потенциальную «жертву» для текущего задания. Он без особого труда отыскал подходящую кандидатуру, на которую намеревался указать Индарио, притворившемуся, что успел изрядно захмелеть, как вдруг к тому подсел прилично одетый имперец, на вид лет тридцати с небольшим.
Появление неожиданного собеседника заставило парня насторожиться. Тот болтал о том о сём, изображая простодушное дружелюбие и не смущаясь односложными ответами молодого «данмера», но цепкий изучающий взгляд выдавал незнакомца с головой. Возможно, заподозри имперец, что юноша не так уж пьян, он вёл бы себя осторожнее, а то и вовсе не стал бы с ним связываться, но мер превосходно играл свою роль.
Гильдейский казначей был заинтригован происходящим. Кажется, вместо «охотника», Индарио предстояло стать «добычей» причём уже не в учебных, а в реальных условиях, а вот чьей и с какой целью, предстояло выяснить, чтобы в решающий момент поменяться ролями с тем, кто всё это затеял.
Тем временем курчавый черноволосый собеседник хлопнул юношу по плечу и потребовал у проходившей мимо девки крепкого вина для них обоих. «Данмер» украдкой бросил вопросительный взгляд на наставника. Лёгким прикрытием век тот ответил: «Соглашайся». О том, что при этом надо быть настороже, воспитаннику альтмера напоминать не требовалось. К счастью, имперец, похоже, полагался на обычную выпивку без особых ухищрений и никаких попыток подмешать чего-нибудь к угощению не делал. Однако стоило «данмеру» осушить свой стакан, имперец повторил заказ, сразу же сунув служанке деньги. Было очевидно, что он намеревался споить «тёмного эльфа» и чем скорее, тем лучше.
Индарио тоже не видел причин затягивать этот спектакль и после второго стакана сделал вид, что готов вот-вот рухнуть под стол, полагая, что навязавшийся ему собутыльник просто попытается обчистить его карманы, но тот засуетился и явно занервничал:
— Эй, парень! Ты чего это?! Эх!.. Вот же я подвёл тебя со своим угощением… Кабы знать!.. Ну-ка, вставай. Давай помогу. Пойдём наружу выйдем, свежим ветерком тебя обдует, немножко протрезвеешь…
Он заботливо обхватил мера и бережно, точно лучшего друга, повлёк вон из таверны.
— Идём к морю, воздухом подышишь, — продолжал он увещевать юношу, который едва переставлял ноги.
Было уже совсем темно, под напором осеннего ветра поскрипывали подвесные фонари, отбрасывая на пристань колеблющиеся пятна желтоватого света. Желая несколько замедлить перемещение в ночной мрак и неизвестность, Индарио притворился, что от этой пляски огней ему становится дурно.
Имперец тут же усадил его на какой-то бочонок и скороговоркой пробормотал:
— Посиди немного, отдохни. Я — сейчас, я — мигом!..
Он воровато огляделся. Даэдра бы побрали этот ветер и качающиеся фонари! Из-за них все тени словно живые… Вон там только что мелькнула одна — точно сама по себе прогуляться вышла. Черноволосый впился глазами в сумрак. Нет… померещилось. Проклятая погода. Он поёжился не то от холодного сырого дуновения, не то от страха. Ещё раз присмотрелся к оставленному «данмеру». Тот сидел, покосившись влево, обретя опору в груде прикрытых натянутой парусиной ящиков, и, кажется, дремал.
С облегчением выдохнув, имперец свернул за нагромождение каких-то тюков и заспешил к причалам.
— Ну что, добыл? — спросил его из темноты хриплый каркающий голос.
— Почти. Не рассчитал малость, — вздрогнув от неожиданности отозвался тот, — Чуть на себе переть не пришлось. Заметит стража, объясняй потом, кого да зачем к морю волоку, не труп ли прятать? А если не труп, так не топить ли тащу…
— Не накличь, ты!.. — последовало неразборчивое, но весьма заковыристое ругательство, — Стражи нам не хватало!..
— Так чисто всё. Никто не прицепился, да и парень понемногу своими ногами брёл. Возле ящиков его оставил. Давай деньги.
— Ага! Деньги тебе! Я товара ещё и в глаза не видел!
— Когда я тебя обманывал?!
— Всё когда-то случается впервые, — философски заметил хрипатый и смачно сплюнул, — Я сам за ним не потащусь, имей в виду. Доставишь сюда — вон в том углу тряпка, мешок и верёвки. Мои ребята придут, если всё честь по чести — оставят деньги там, где покуда инвентарь лежит.
— Гляди, вздумаешь надуть с оплатой, не удивляйся, если стража явится проверять, что за груз берёт на борт «Золотое крыло».
Обладатель хриплого голоса прошипел что-то невнятное, а затем с преувеличенной заботой произнёс:
— Ты смотри, спину береги…
Собравшийся уходить имперец развернулся, точно ужаленный.
— Не то и продуть может. Ветер-то какой! — невозмутимо закончил его собеседник.
— Я понял тебя, старый ты ворон, — проворчал черноволосый, — Не надо угроз.
Он вернулся к оставленному около ящиков меру, и обнаружил его на прежнем месте, лишь немного сползшим с бочонка, на котором тот сидел.
— Эй, парень! Не спи! — имперец потряс его за плечо. В ответ раздалось недовольное мычание спящего, не желающего, чтобы его будили, — Проснись! Так ведь и замёрзнешь тут — холодина нынче как зимой! Давай-ка я тебя домой провожу. Ну, вставай! Ты где живёшь-то?
Разумеется черноволосый не дождался внятного ответа, который ему и не требовался. Его задачей было заставить юношу проснуться и двигаться. Ясно же, что тот сейчас не способен сообразить, куда его ведут, тем более в темноте.
Подставив Индарио плечо, он почти волоком потащил его туда, где только что беседовал с обладателем хриплого голоса.
Вот и условленное место, и слабо освещённая далёким фонарём кучка мешковины и верёвок. Оставалось на время избавиться от живой ноши, чтобы подобрать всё это.
Не иначе, как сама Властительница Удачи нынче щедро махнула рукавом, избавив имперца от лишних забот.
— Погоди… Худо мне… — с трудом выговорил «данмер», сгибаясь пополам.
Черноволосый вынырнул из-под его руки, бормоча:
— Это ничего… это бывает...
Он, не оборачиваясь, потрусил в угол, поднял с дощатого настила кусок грубой ткани и обрывок верёвки, и замер, ощутив холодок стали у себя под подбородком. Остриё другого клинка упиралось ему под лопатку.
— Одно лишнее движение, и ты — труп. Теперь засунь это тряпьё себе в рот, — тихо произнёс ясный и спокойный голос, — Живо.
Не имея ни малейшей возможности обернуться, тот повиновался. Удар, точно нанесённый рукоятью оружия в область затылка, заставил имперца надолго лишиться чувств.
После чего его обмякшее тело быстро перевернули, глубже затолкали тряпичный ком ему в рот и хорошенько закрепили верёвкой, натянули на черноволосого мешок, и крепко связали поверх.
Имперец не подозревал, что этим вечером у него появились ещё две тени, помимо его собственной. Индарио вовсе не остался безучастно сидеть на бочонке, куда тот его усадил, а бесшумно двинулся за ним. Не выпускал их из виду и Эстромо, а посему оба мера отлично слышали разговор, произошедший между продавцом и покупателем. Пока работорговцы старались обезопасить себя друг от друга при помощи угроз, «данмер» успел вернуться на место.
Зато когда поставщик живого товара отвернулся, чтобы впоследствии упаковать свою добычу, юноша шагнул следом, и, угрожая обоими клинками, вынудил занять то место, которое черноволосый уготовал ему. И только тогда рядом с мером возник его наставник, о близком присутствии которого Индарио не подозревал, одобрительно кивнул, приложил палец к губам, и жестом поманил за собой в густую тень.
Прошло не менее десяти минут томительного ожидания. За всё время в этой части порта не показалось ни единого стражника. Наконец терпение наблюдателей было вознаграждено. Со стороны моря появились двое дюжих ребят, настороженно огляделись, подошли к мешку, в который был упакован имперец, убедились, что внутри находится бесчувственное тело, оставили в уголке кошель с деньгами, взяли тюк и погрузили в лодку, на которой подплыли.
Третий товарищ, сидевший на вёслах, с усмешкой произнёс:
— Даже денег дожидаться не стал. Побоялся. Ну, если кто проворней него окажется, сам дурак. Нечего было мне стражей грозить. Давайте скорей, через час отчалим.
По голосу меры без труда узнали давешнего собеседника незадачливого имперца. Едва лодка отплыла достаточно далеко, чтобы с неё было не разглядеть, что происходит в сгустившимся над причалом мраке, Эстромо вышел из своего укрытия, подобрал кошель, подбросил на ладони и передал его Индарио.
— Держи. Эти деньги ты честно заработал. И не забудь пересчитать. Не каждый день выпадает такой случай узнать себе цену.
Юноша улыбнулся шутке наставника, а тот продолжал:
— Надо бы прогуляться к начальнику портовой стражи. У него под носом орудуют работорговцы, а он и в ус не дует.
Этой ночью «Золотое крыло» так и не отправилось бороздить морские просторы. Незадолго до предполагаемого отплытия на судно нагрянул отряд стражи. Живой товар, который перевозило небольшое судёнышко с гордым именем, был освобождён. А начальник портовой стражи, стяжавший себе лавры удачно проведённой операцией, стал вечным должником Эстромо, о чём предпочитал не забывать, поскольку понимал, что в том, сколь легко и безнаказанно похищали людей и меров в Анвильском порту, была почти что исключительно его вина.
Гильдейский казначей проводил ученика до дома Умары и на прощание сказал:
— Сегодня ты на собственном опыте увидел, для чего нужно всё то, чему я тебя учу. Благодаря тебе несколько невезучих бедолаг избавились от незавидной участи рабов, а ты сам не оказался в третий раз упакован в мешок и похищен. Право же, судьба не балует тебя разнообразием сюжетов!
Оба негромко рассмеялись. Настроение у альтмера было превосходным, он общался с учеником практически на равных, но когда тот уже поворачивал ключ в замке, чтобы не будить спящих сестёр, добавил:
— А сегодняшнее задание отложим на завтрашний вечер.
Юноша улыбнулся, кивнул и скрылся в доме.

 

Ветер с Алинора

 

Цели и средства

 

Непредвиденные проблемы

 

Игры без правил

 

Встречи и расставания

 

Нити времени

 

(2019-2020г.)

Истории Золотого Берега в fb2

 

Наконец-то появилось название следующей части. Пусть будет

Коловианский роман

 

Капризы судьбы

 

Мечты и хлопоты

 

Хитроумные планы

 

Личный интерес

 

Следствия просчётов

 

Именем Дибеллы

 

Сети соблазна

Когда появляются всходы

Родные и близкие

Касание даэдра

 

Шаг к грядущему

 

Счастливый союз

 

Сплетение нитей

 

Детство Корнелии

 

Обвал

 

Рыжая Берта

 

Мама

 

Праздник Новой жизни

 

Надежды и чаяния

 

Любой ценой

 

Венец трудов

 

 

Мод для Скайрима от TheDuskRaven, содержащий данные тексты в виде книг.

[Thea]

Отличная идея, думаю! Портрет Индарио клевый, не сомневаюсь, что и Умарин будет такой же суперский. Так что обязательно их нужно в теме пристроить ^^

[Joke_p]

Наконец-то завершила очередную главу. Заодно нашлось общее название для этой части.  И добавила в "Истории Золотого Берега"  в главу "Забытая тетрадь" портрет тринадцатилетней Умары. 

 

Личный интерес

 

Личный интерес

Возвратившись к себе после встречи с Хашем, Детрилл Селас, несмотря на поздний час, не лёг по своему обыкновению спать. Он сбросил фиолетовый плащ и перчатки, переоделся в ночную одежду и сел за стол, чтобы внимательно перечитать полученный отчёт. Бегло проглядеть его данмер успел ещё в подвальчике Виния, а также выслушал изустный рассказ имперца, но теперь ему требовалось вникнуть в детали и вытянуть из добытых сведений всё, что возможно.
Даже возникший у дверей шум не заставил портного поднять голову от бумаг. Если понадобится его вмешательство, слуга даст знать, а нет, значит разберётся сам. Судя по тому, что вскоре всё затихло, тот действительно справился, не привлекая хозяина. Ради этого и стоит держать хороших толковых слуг.
Выходило, что Теодрил уже с трудом справляется с работой, и значительная часть её ложится на плечи ученицы. Это и хорошо, и плохо. С одной стороны, стоило бы почаще отправлять Кальвена с заказами к ткачу, чтобы парень мог встречаться с Миртой. Судя по всему, у той нет никаких серьёзных сердечных привязанностей, и при её застенчивости и образе жизни вероятность случайного возникновения таковых очень невелика. Идеальный вариант! Да, но с другой... С другой стороны, если слишком загрузить старика работой, он станет всеми силами цепляться за девушку, поскольку без неё ему не справиться.
Значит, возчика придётся посылать с небольшими, но «срочными» заказами. Разумеется, гонять ради этого фургон ему и долго, и накладно. Пускай и дальше берёт Мелка, заодно и тот застаиваться не будет. Детрилл оторвался от бумаг и удовлетворённо улыбнулся. Он-то, разумеется, сразу понял, что за «карета с белой лошадью» приезжала за Миртой. Портной был уверен, что Кальвен не рассказал о том, что подвозил девушку, не для того, чтобы скрыть самовольное использование одолженного выезда, а по простоте душевной, не сочтя этот эпизод достойным упоминания. Ведь прогулка по паре-тройке улиц не могла причинить вреда ни мерину, ни экипажу. Поскольку поступок нибенийца полностью соответствовал интересам данмера, тот остался им вполне доволен.
Тёмный эльф снова сосредоточился на своём замысле. Пока что выходило не слишком гладко. Каждая такая внеплановая поездка для парня — два потерянных дня основной работы. Возмещать же подобные издержки из своего кармана Детрилл Селас был не готов. Такие затраты нескоро окупятся даже при успешном переселении ученицы Теодрила в Скинград. А любое вложение должно быть разумным и соразмерным, в этом заключался один из основных жизненных принципов данмера, лежавших в основе его процветания.
Словом, над всем этим следовало ещё хорошенько поразмыслить, но в целом ситуация представлялась весьма благоприятной. Заодно следовало привечать молодого нибенийца, чтобы отслеживать его успехи в завоевании сердца Мирты, не привлекая сторонних наблюдателей. Работа Хаша стоила того, что он за неё запросил, но прибегать к его услугам без серьёзной необходимости значило выбрасывать деньги на ветер.
Изначально Детрилл Селас принялся расспрашивать Кальвена именно с целью выяснить, остаётся ли сотрудничество с Теодрилом целесообразным, или же стоит подыскивать более надёжного поставщика с наименьшими потерями в качестве. Но сведения о Мирте заставили портного взглянуть на дело с другой стороны, и очевидная симпатия к ней молодого имперца оказалась как нельзя более кстати.
В комнату почти бесшумно вошёл слуга. Данмер повернулся к нему.
— Что там произошло?
— Не извольте беспокоиться, господин Селас. Сущий пустяк. Просто досадное недоразумение.
— А именно?
— Какой-то пьяный ошибся домом.
— Ты направил его по верному адресу?
Слуга покачал головой.
— Он так и не смог вразумительно сказать, куда ему надо, и едва ли понял бы любые объяснения. Я указал ему на ближайшую таверну — благо её отсюда видно. Кажется, его это устроило.
— Что ж, тем лучше. Надеюсь, он не вернётся, чтобы ломиться в дверь среди ночи.
— Если явится, я отправлю его обратно, а будет бузить — позову стражу.
Данмер одобрительно кивнул. Он скрепил отчёт Хаша и убрал в ларец, где хранил важные бумаги. Возможно, в поисках решения ещё понадобится его пролистать. Ложась спать, портной продолжал размышлять над своим замыслом. Завтра нужно будет выдать молодому возчику ещё один заказ. С его прошлой поездки прошло предостаточно времени, наверняка он скоро отправится в новый рейс.

 

***

После починки фургона Кальвен весь день провёл занимаясь делами, чтобы насколько возможно приблизить новую встречу с Миртой. Придя вечером домой, он, само-собой, вновь обнаружил там Авилу. Той хватило одного взгляда, чтобы понять, что его мать ошиблась в своих предположениях. Парень вернулся абсолютно трезвым, а значит, и спасать его не требовалось.
Молодой возчик скорее почувствовал, нежели сообразил, что если сейчас принять текущее положение вещей и смириться с присутствием посторонней девушки, мать сочтёт это своей победой и продолжит сводить его с Авилой. Любая временная уступка с его стороны окажется постоянной, и в следующий раз он уже не сможет вернуться к прежнему поведению. «Враг» закрепится на отвоёванной территории и с новыми силами возобновит наступление. Однако усталость побуждала его остаться. Сил бунтовать, отправляться ужинать в другом месте, просто не было. При мысли о том, что надо опять куда-то тащиться, в душе поднимался беззвучный стон. Но всё же нибениец, пересилив себя, молча повернулся обратно к двери. И тут Авила впервые обратилась к нему:
— Останься. Я уже ухожу.
Притворившись, что не замечает недоумевающе-возмущённого взгляда матушки Кальвена, молодая женщина направилась к выходу. Парень растерянно посторонился. На пороге она остановилась, мягко улыбнулась ему и, пожелав обоим хозяевам доброй ночи, растворилась в сумерках.
Возчик посмотрел ей вслед и прошёл в дом, невольно благодарный гостье за то, что не вынудила его, вконец вымотавшегося за день, спасаться бегством из родного дома. Не заняла его места под отчим кровом, ибо двоим им там не ужиться. Он предпочёл бы не испытывать к этой девушке никаких тёплых чувств, но внезапная признательность была сильнее него. День у него выдался слишком уж тяжёлым и хлопотным.
Мать, подала сыну ужин, всё ещё недовольная уходом Авилы, но видя, что поджатые губы не производят никакого впечатления, решила заговорить:
— Кальвен, сынок, скажи правду. Ты потерял кошелёк? Тебя обокрали?
От неожиданности парень замер, не донеся ложку до рта, и даже неосознанно коснулся свободной рукой поясного кошеля — тот был на месте.
— Нет, с чего ты это взяла?
Ему и в голову не могло прийти, что мать пребывает в уверенности, будто он не отправился пропивать свой заработок лишь потому, что этому что-то помешало. И высказанное соображение показалось ей наиболее правдоподобным. Её не смутило, что сын намеревался уйти, если бы Авила осталась. Куда бы он мог податься без денег? Так, поди, занял бы у кого из дружков! Мысль об общей ошибочности сделанных ею выводов женщину не посещала вовсе.
— Да уж больно задумчивый ты вернулся. Молчишь... — вывернулась мать.
Кальвен поверил её объяснению. Ведь раньше, приходя домой, он каждый раз рассказывал ей, как прошёл день, что произошло нового. Они вместе смеялись над забавными случаями... И вдруг эта годами устоявшаяся домашняя традиция оказалась нарушена. Возможно, мать таким образом ищет способа помириться, вернуть привычный жизненный уклад с вечерними разговорами. Ему и самому не хотелось затягивать ссору, равно как не было желания её затевать. Тем более, парень до сих пор чувствовал себя виноватым из-за сказанного в запале. Посему он решил сделать шаг навстречу, поделиться событиями минувшего дня и, не поднимая головы от тарелки, ответил:
— Нет, мама. Дело не в деньгах. Просто устал сильно. После починки фургона то на конюшне был, то сбором заказов занимался. Да ещё стражник этот... — возчик слегка пожал плечами, но мать тут же уцепилась за последние слова.
— Какой такой стражник?!
А стражник был тот самый, из Кватча, решивший всё же выполнить указание проверяющего и попытаться найти в действиях молодого возчика хоть какое-нибудь правонарушение. Ведь повышение-то обещали за любое, и хотя шансов что-то обнаружить практически не было, даже смутная перспектива утереть всем нос тем, что никто кроме него не заподозрил в этом нибенийце нарушителя закона, тешила самомнение юнца. Он не поленился потратить время, чтобы уже под вечер добраться до Скинграда и явиться с вопросами домой к Детриллу Селасу, где получил заверения, что Кальвен воспользовался выездом с полного одобрения и даже по рекомендации хозяина коня и экипажа. Не удовольствовавшись этим, он отправился на конюшню, владелец которой, пребывая не в лучшем расположении духа, лишь махнул рукой на стойло Мелка и каретный сарай, мол, всё на месте, а на докучливые расспросы просто послал стража порядка подальше и с недоброй насмешкой прибавил:
— Откуда ты говоришь? Из Кватча? Неужто там всех воров и нарушителей переловили? Что-то в «Вороном курьере» об этом не писали. У себя за порядком следи, здесь на это своя стража имеется.
Другой, получив такую отповедь, отправился бы восвояси. Но юноше хотелось во что бы то ни стало доказать начальству свою правоту, и он не желал отступиться, не попытавшись уличить Кальвена хоть в чём-нибудь. Потерпев неудачу с хозяином, стражник принялся расспрашивать работников конюшни. Молодого возчика здесь хорошо знали, недоброжелателей у него не было, так что и от них не удалось узнать ничего порочившего Кальвена. В итоге блюститель порядка ненароком дождался его самого, закончившего заниматься заказами и вернувшегося к лошадям.
Эта встреча обоим не доставила радости. Впрочем тут уже, поскольку предъявить нибенийцу оказалось нечего, стражник наконец убрался, а работники, принялись наперебой рассказывать о допросе, который тот им учинил, и заверять, что не сказали о возчике ни одного дурного слова. За всем этим чувствовалось естественное любопытство, требовавшее удовлетворения.
Кальвен поблагодарил всех и вместе с другом-конюхом, бывшим в курсе этой истории, кое-как пересказал её остальным, перекрывая поднявшийся возмущённый гвалт.
Теперь обо всём этом он поведал матери. И, разумеется, она вцепилась в его рассказ не хуже давешнего стражника.
— А с чего вдруг страже Кватча до тебя дело появилось? Что ты там натворил?!
— Говорю же, ничего. Ему просто показалось подозрительным, что за несколько дней дважды видел меня с разными упряжками, одна из которых мне явно не по чину. Его начальнику оказалось довольно моих разъяснений, а он решил удостовериться. Но мне-то скрывать нечего. Всё так и было, как я говорил.
— Вот делать тебе было нечего, на чужом ездить, на штраф нарываться! Занимался бы своей работой, не имел бы проблем!
— Да не было никаких штрафов! Не с чего. И выполнял я, в общем-то, часть обычной работы, которую не удалось в основном рейсе завершить, поскольку товара не оказалось. А Детриллу Селасу эта ткань срочно нужна была, вот он мне свой выезд и дал, чтобы и моему и его делу зря не стоять. А стражник... Ну, дотошный попался. Ладно, приехал, сам лично убедился, что ничего я не нарушал.
Однако парню не удалось разуверить мать, решившую, что ему-таки пришлось заплатить блюстителям порядка, и хорошо, если не дважды: на дороге и нынче вечером. После чего он и не отправился а таверну, чтобы вовсе не оставить семью без денег. Всё ж привык заботиться о хлебе насущном. Ну, конечно, зов бутылки так сразу голос разума и совести не заглушит, а вот со временем... Напрасно Авила ушла. Но зато вот удалось поговорить с сыном за ужином, и ясно стало, что его удержало от похода в кабак. Верно, и причина для штрафа была другая, более веская. Да разве ж он скажет! И то спасибо, что хоть суть вызнала. Не было бы счастья, да несчастье помогло!
Не имея даже отдалённого представления о том, что творилось в голове у его матушки, и довольный, что удалось сгладить беседой последствия ссоры, Кальвен отправился спать.

***

Покуда Хаш по поручению Детрилла Селаса добывал сведения о Мирте и старом анвильском ткаче, жизнь Кальвена шла своим чередом. Он старался приблизить желанную встречу с девушкой, но поскольку и без того никогда не ленился и бился за каждый заказ, создавая себе деловую репутацию, особенно сократить промежутки между рейсами не удавалось. Ведь молодой возчик и раньше брался за всё, что подворачивалось. Между делом, он не отказывался и от местных заказов. Деньги всегда нужны, а тем более, если жениться надумал.
После того, как Кальвен несколько раз застал вечером у себя дома Авилу, он завёл себе правило ужинать в таверне, а учитывая, что порой его мать убеждала девушку дождаться пока он придёт, на что та пусть и неохотно, но соглашалась, — возвращаться всё позже. Таким образом, желая спасти сына от мнимого вступления на пагубный отцовский путь, женщина всеми силами сама подталкивала его к нему на деле, и, пожалуй, не будь Кальвен так сосредоточен на работе и желании увидеть Мирту, он мог бы и впрямь последовать примеру родителя, поскольку попытки свести его с нелюбимой девушкой, почти выжившие парня из дому, откровенно портили ему настроение и отравляли жизнь.
Пока же молодой возчик положил себе зарок брать на ужин не больше одной кружки пива, да и ту лишь потому, что в тавернах под вечер найти что-то приличное можно было только среди хмельных напитков. Не то что дома. Приятель, обычно составлявший ему компанию, хоть и косился на него, но помалкивал. Историю, произошедшую с отцом Кальвена, на конюшне знали все. Лишь раз конюх предложил другу заказать за компанию ещё, но молодой возчик хмуро глянул на него и проворчал:
— Будет с меня и того, что ни дня без этого не обходится, — он кивнул головой на кружку.
Ему не нравилось, что ежевечернее пиво постепенно входит в привычку, но выхода он пока не видел. Разве что запивать еду колодезной водой. То, что попытки устроить их встречу с Авилой будут продолжаться, становилось очевидным, так что временный отказ от домашних ужинов грозил затянуться.
Тем временем матушка Кальвена не сидела сложа руки. В его поздних возвращениях и отказе ужинать дома она видела свидетельство правильности своих выводов, дополнительно подтверждавшихся слабым запахом пива, исходившим от сына по вечерам.
Женщина добралась до матери Авилы, потолковала с ней, убедилась, что их желания и намерения в отношении детей полностью совпадают и договорилась, что они постараются объединить усилия. Правда, пока было неясно, чем та может помочь, коль скоро Кальвен волком смотрит на предполагаемую невесту и отказывается находиться с ней под одной крышей. Но на то и нужны родители, чтобы наставить и вразумить своих чад, когда те не видят и не понимают собственного блага!
Те, кому хватает разумения, молят богов ниспослать любовь любимого, и высшие силы нередко снисходят к подобными воззваниям, ибо проситель вверяет себя их мудрости. Порой искавший такой помощи в сердечных делах вдруг обнаруживает, что счастлив, пусть и вовсе не с тем, о ком, быть может, подспудно думал, приближаясь к святилищу со своей просьбой. Кого-то высшие силы сами благословляют взаимным чувством, незаметно входящим в сердца, или поражающим, точно удар. Но во все времена встречаются и такие, кто жаждет подмять чужую судьбу, волей или неволей заполучить того, кому на роду написано совсем иное, а будет ли при этом сладко хоть кому-то из них — дело десятое. Подайте на блюде, чего хочу, ничего другого и знать не желаю! А если боги не снисходят к их требованиям, ничуть не похожим на смиренную мольбу, то прежде чем обратиться к даэдра и тёмным ритуалам, те ищут подмоги у себе подобных.
Много ли беды помочь, подтолкнуть то, что жаждет и не решается свершиться?
Далеко ли от этого до лишения воли, обманного завлечения в сети чужой судьбы? Тонка грань, слаб смертный со своими чувствами и страстями. Находятся те, кто берётся варить приворотные зелья, одни с искренней верой, что тем самым помогают другим, иные — дабы ощутить себя властителями судеб, стоящими немногим ниже богов.
Матушка Кальвена, прислушиваясь и расспрашивая, разузнала, что в лесу неподалёку от города живёт одна ведьма-бретонка, которая готовит подобные отвары. Оставалось дождаться, пока сын уедет в очередной рейс, чтобы украдкой наведаться к той, не вызывая подозрений.

***

Индарио вытянулся на постели, заложив руки за голову и с улыбкой глядя в потолок. Рядом с ним уютно пристроилась Умара. Они только что закончили предаваться любовным утехам и теперь отдыхали, пребывая в блаженной истоме. Пару часов назад мер вернулся из Скинграда, и поскольку, судя по его спокойному виду, никаких тревожных вестей он не привёз, девушка закрыла лавку, решив полностью насладиться его обществом, пока Мирты нет дома. Поговорить можно было и после. Страсть на время затмила для них всё на свете, но теперь Индарио прервал умиротворённое молчание:
— Пожалуй, следующего шпиона, который будет шнырять вокруг, найму я сам. Стоило мне уехать, и по углам нашего дома начали шуршать всякие тайны, вовсе не спешащие мне раскрываться.
Умара привстала. В голове у неё промчался целый табун тревожных мыслей. Тайны? О чём он? Вот он лежит, глядя в потолок, а не на неё, а его улыбка слишком безмятежна. Что рассказал ему этот странный имперец? Может, оговорил, оклеветал её? Зная страстную натуру своей возлюбленной, Индарио был вполне способен простить ей неверность во время его долгого отсутствия, как не придавал значения деловым связям, времён работы с Эстромо, поскольку знал, что любит она только его. Но только если бы она рассказала обо всём сама. К тому же ей было важно, чтобы он знал, что ей вообще не нужен никто другой! Что ничего не было, да и быть не могло, разве что её принудили бы силой, которой она не смогла противостоять, но такое требует не прощения для любимых, а мести обидчикам!
Девушка вгляделась в бледное лицо мера, пытаясь поймать взгляд бриллиантовых глаз. Тщетно. Ей припомнились слова наставника: «Никогда не оправдывайтесь, если не виноваты. Оправдания равносильны признанию вины». Но не менее верным было и другое, слышанное от него: «Порой чистую ложь бывает опровергнуть сложнее, чем полуправду, поскольку отсутствие деяния зачастую идёт об руку с отсутствием доказательств обратного».
Умара заставила себя успокоиться. Что бы на её месте сделал сам талморец? Пожалуй, то единственное, что оставалось и ей. Она нежно провела кончиками пальцев по груди возлюбленного и, стараясь сохранить полное спокойствие, шутливо спросила:
— О каких тайнах речь? Только скажи, и я велю им выбраться из углов и выстроиться перед тобой, чтобы ты мог их хорошенько рассмотреть, если только они не являются загадкой для меня самой.
Теперь Индарио, не переставая улыбаться, перевёл взгляд на неё.
— Девушки, с которыми я прощался, отправляясь в Гленумбру, не разъезжали в роскошных экипажах, запряжённых белыми лошадьми, считая это мелочью, недостойной упоминания.
— Ах, ты об этом! Ты хоть знаешь, как напугал меня, недоразумение?! — Умара слегка ударила его кулачками, — Я уж боялась, что тебе невесть чего наговорили, и поди докажи, что это пустые слова!
— Так значит, была карета с лошадью?
— Была. Пожалуй, лучше я расскажу тебе сама, а то Мирта, когда об этом заходит речь, сама не своя от смущения, хотя видно, как ей понравилась эта поездка.
Умара рассказала возлюбленному о молодом возчике из Скинграда, который привёз Теодрилу срочный заказ от тамошнего портного, потом ради скорости вернулся на принадлежащем последнему выезде, а утром подвёз Марту до мастерской.
— Знаешь, мне кажется, они с малышкой понравились друг другу. А мне — то, как он проводил её вечером. Суметь это провернуть, вопреки её возражениям и при этом не напугать и не оттолкнуть… Парень просто молодец.
Индарио кивнул, соглашаясь, и вновь привлёк девушку к себе, покрывая поцелуями её гладкую тёмную кожу.

***

Хаш удобно расположился сидя в кресле в своём рабочем кабинете — его любимой комнате для летнего времени. Зимой он предпочёл бы устроиться у камина внизу, глядя на игру пламени, но только не сейчас, в жару. Имперец был доволен. Он нашёл покупателя, готового заплатить за добытые им сведения о лавке с чудодейственными зельями, которые не продают случайным людям. Сперва нужно убедить жрецов храма Дибеллы в том, что твоя потребность не противоречит воле богов, затем те отправят кого-то из младших служителей с бумагой, содержащей заказ алхимику, и уже посланец принесёт нужное снадобье просителю. Но зато средства, изготовленные в «Благоуханной лилии», действуют вернее некуда. В случае, где бессильны и они — не поможет уже ничто, разве что прямое чудо, явленное богами. Указание, что среди младших служителей богини есть слабое звено — рыжий послушник, легко поддающийся искушению, поскольку довольно ленив и к тому же падок на подкуп и лесть, дополнительно принесло коловианцу несколько звонких монет.
Хаш знал, где искать, поскольку прежде, как и другие люди Виния, имел дело с женщиной по имени Атия, занимавшейся сводничеством и прочими подобными делами. Стоили её услуги очень недёшево, так как она устраивала браки и личную жизнь клиентов из числа знати или очень состоятельных горожан, либо стремящихся попасть в этот круг. Последние, получая желаемое, надолго попадали к ней в кабалу, рассчитываясь за услуги, оплатить которые изначально были не в состоянии. И даже после выплаты долга зависели от неё, опасаясь огласки, из чего предприимчивая имперка извлекала выгоду как для будущих дел, так и для себя лично.
При этом Атии хватало мудрости не перегибать палку. Она никогда не ставила бывших клиентов в отчаянное положение. Помощь, которой порой просила сводница, оказать было всегда намного проще, нежели избавиться от просительницы. Кроме того, имперка принимала дополнительные меры, чтобы не стать жертвой чьего-нибудь упрямства или жадности. Все, кто имел с ней дело, были ненавязчиво уведомлены, что в случае внезапной смерти Атии всплывёт всё то, что им хотелось бы сохранить в тайне на веки-вечные.
В этом крылась одна из причин её сотрудничества лично с Винием и его «гильдией». Все более или менее серьёзные ребята, рано или поздно оказывались пол крылом владельца безымянного подвальчика, буквально выживая с «рынка услуг» конкурентов-одиночек, либо вынуждая их присоединиться к своему сообществу. Таким образом, все немногочисленные запросы на поиск имевшегося у Атии компромата были заведомо обречены на провал. Никто из подопечных Виния «не мог» ничего отыскать, поскольку эти «неудачи» оплачивались более щедро, чем иные успехи.
Другая причина, приводившая имперку в упомянутый подвальчик, заключалась в том, что прежде, чем взяться за какой-то заказ, она брала некоторое время на размышление, которое тратила на выяснение различных сопутствующих тонкостей. И поставляли ей эту информацию люди Виния. От некоторых дел она в итоге отказывалась, сколько бы ей ни сулили, поскольку признавала их безнадёжными, зато таким образом заработала себе репутацию женщины, которая действует всегда успешно.
Информация, принесённая Хашем, не могла не заинтересовать Атию. Она заплатила не скупясь, поскольку отлично понимала, какие возможности открывает перед ней доступ к товарам «Благоуханной лилии».
Это прекрасно представлял себе и Хаш, но его вполне устроила полученная сумма, ведь всякому ясно, что никто не станет платить за то, на чём не рассчитывает заработать больше. Сам заниматься её ремеслом он в любом случае не собирался.

***

Тяжело нагруженный фургон катился по дороге. Кальвен смотрел на широкие спины своих гнедых, любуясь слаженной работой четвёрки, движениями литых мускулов под лоснящимися шкурами. Всё-таки тёмная масть имеет свои преимущества. Как ни красив Мелок, но никогда его движения не будут так подчёркнуты игрой теней и бликов. Парень был рад снова править своей упряжкой, не державшей его в постоянном напряжении из-за скорости и непривычной лёгкости экипажа. Неизменная травинка подрагивала в уголке его рта в такт ритмичным ударам мощных копыт. Лёгкое облачко, ненадолго закрывшее солнце, не омрачило его настроения, а лишь подарило небольшую передышку от летней жары. Плотник выполнил свою работу на совесть: больше не слышалось ни скрипа, ни других посторонних звуков.
Размеренное движение позволяло спокойно предаваться размышлениям. На этот раз возчику предстоял рейс с заездом в Кватч, а значит, после он сможет дольше пробыть в Анвиле. Парня удручало другое: как он ни старался на сбор заказов ушло гораздо больше времени, чем ему бы хотелось. Он знал что это обычное затишье перед горячей осенней порой, но ему не терпелось поскорее увидеться с Миртой.
В остальном же всё складывалось вполне удачно. За день до выезда его пригласил к себе Детрилл Селас, чтобы вручить очередной заказ к анвильскому ткачу. Правда то, что данмер при этом сказал, заставило парня основательно почесать в затылке. Портной вручив ему записку к Теодрилу и обстоятельно разъяснив на словах, что к чему, вдруг добавил:
— Тут такое дело... У меня довольно неожиданно появилась пара новых заказчиков, достаточно влиятельных и знатных, чтобы отказ с ними работать был убийственным для моей деловой репутации, которой я немало дорожу. Напротив, таких клиентов надлежит холить и лелеять. Проблема в том, что их запросы разнообразны и слабо предсказуемы, а уровень качества материалов, способных их устроить, по большей части такой, какого кроме как в Анвиле взять просто негде. Из чего следует, что мне придётся периодически кого-то достаточно срочно туда посылать. Я привык работать с тобой, знаю, что ты не подведёшь и ничего не напутаешь, но зачастую дожидаться твоего очередного рейса просто не смогу. Разумеется, я готов предоставлять тебе для таких случаев свой экипаж и даже доплачивать за спешность, но как при этом компенсировать тебе простой в твоей работе — ума не приложу. Возможно, мне всё же стоит поискать другого порученца... — с сомнением закончил данмер. Но весь его вид красноречиво говорил о том, как ему не нравится эта затея.
Поскольку мысли Кальвена всё время крутились вокруг Мирты, первое, что он сообразил, это то, что ему выпадает возможность видеться с ней хоть немного чаще. До того ли тут было, чтобы подсчитывать прибыли и убытки?!
— Не извольте беспокоиться, господин Селас! Я возьмусь за это! А как быть с грузовыми поездками... я подумаю, — закончил он уже без того воодушевления, с каким начинал, но всё же твёрдо.
— Вот-вот. Подумай. Я тоже подумаю, если найду, что посоветовать, то не премину это сделать. Но я рад, что ты согласен за это взяться. Всё-таки доверять выезд в незнакомые руки мне тоже радости немного.
Согласиться-то Кальвен согласился не задумываясь, но вот теперь настало время поломать голову. В другой ситуации он попросил бы о помощи мать, ведь некогда она занималась этим, помогая отцу, который не везде уже поспевал из-за своего пристрастия к хмельному, а после смерти мужа договаривалась с заказчиками для сына, пока того не стали принимать всерьёз. Правда, он тогда довольно быстро сумел взять дело в свои руки, а матушка с радостью отошла в сторону. Но после их недавних ссор, а особенно после случая с плотником, парень опасался ей доверять. Он был уверен, что эти поездки не придутся матери по вкусу, а значит, она сделает всё, чтобы он это почувствовал. То, что такое отношение пагубно отразится на работе, даже и сомневаться не приходится... И как быть? Молодой возчик так стиснул зубами стебелёк травинки, что перекусил его. Пришлось остановиться, спрыгнуть на землю и сорвать новую. Хорошо бы так же легко было отыскать решение, но — увы!

***

В то самое время, когда Кальвен с горечью размышлял о невозможности доверить матери дела и о той трещине, что вдруг пролегла между ними и только расширялась, несмотря на попытки её заделать, его родительница, вновь набросив подаренный им платок, без которого теперь не выходила из дома, заперла дверь и, никому ничего не сказав, направилась к городским воротам. Она выждала некоторое время после отъезда сына из опасения, что он вдруг может вернуться за чем-нибудь забытым. Хоть прежде подобного и не бывало, но, как водится, в самый неподходящий момент и не такое может случиться. Решив, что он успел отъехать достаточно далеко, чтобы проворачивать назад, женщина начала действовать.
Никто не обращал внимания на немолодую имперку, идущую с корзинкой к городским воротам. Мало ли кому захотелось в конце лета угоститься лесными дарами или купить что-нибудь напрямую у фермеров из ближайшей деревушки, не дожидаясь, пока это доставят на рынок?
Нибенийка действительно направилась к деревьям, ещё по пути внимательно поглядывая по сторонам, точно в поисках грибов или ягод. Стража проводила её скучающим взглядом и тотчас переключилась на молодого богато одетого господина, въезжавшего в ворота на горячем холёном коне в сопровождении пары слуг на лошадках попроще.
Мать Кальвена обернулась, убедилась, что в её сторону никто не смотрит, и, ускорив шаг, двинулась вперёд, отыскивая приметы, по которым, как ей сказали, можно было выйти к жилищу бретонской ведьмы. Не слишком привычная к лесу, женщина несколько раз сбивалась с дороги, но упрямо возвращалась, к найденному путевому знаку, рискуя заблудиться, пока наконец не догадалась сама отмечать пройденные места, чтобы не сгинуть в лесу. После нескольких часов блужданий она всё-таки добралась, до цели.
Встреча с живущей в уединении немолодой уже бретонкой прошла не так гладко, как надеялась просительница. Над слезливой историей, которую матушка Кальвена сочинила по дороге, чтобы вызвать сочувствие и получить желаемое, ведьма лишь глумливо расхохоталась, не поверив ни единому слову. Впрочем, казалось, ей вовсе не было дела до того, кому и на что сдались её снадобья, так что имперка ушла домой не с пустыми руками.
Домой имперка летела как на крыльях. Даже среди сгустившихся под сенью леса вечерних теней не заплутала — вышла прямо к городу. Дома она повертела глиняный сосуд в руках, покачала головой, решив, что он всё же слишком большой и неудобный. На следующее утро нибенийка приобрела у торговца небольшой стеклянный пузырёк и перелила зелье в него. Теперь снадобье было легко как спрятать, так и незаметно достать. Полюбовавшись на результат, матушка Кальвена вздохнула. Как до этого она не могла дождаться отъезда сына, так ныне нетерпеливо торопила время, оставшееся до его возвращения. Уж теперь-то он обретёт семейное счастье!

***

Оказавшись в Кватче, Кальвен изо всех сил уговаривал себя не спешить и подходить к работе с обычным вниманием. Помогало опасение, что если он что-то напутает, то задержится ещё сильнее и дольше не приедет в Анвил. Оставалось утешаться тем, что оставшись в Кватче на ночь, он сможет пробыть в Анвиле целый день.
Закончив с делами и несколько раз проверив записи по каждому поручению, парень понял, что ехать куда-то уже действительно поздно. Оставалось решить, как распорядиться образовавшимся досугом. Можно было, конечно, разыскать начальника того стражника, что докопался до него с упряжкой Детрилла Селаса, но ведь парень ничем ему не навредил и просто выполнял свой долг, как его понимал... на что жаловаться? Да и не по-людски это как-то.
В другой ситуации Кальвен потратил бы освободившееся время на поиск какой-нибудь приятной мелочи, способной обрадовать мать, то на этот раз заниматься этим совершенно не хотелось. Нибениец думал об этом с заметной горечью, понимая, что через силу хорошего подарка не выберет. Но ведь не каждый же раз он ей что-то привозил! Порой бывало просто некогда, порой не попадалось ничего стоящего. Так что мать на отсутствие гостинца не обидится. Куда больше его огорчало собственное нежелание сделать для неё что-то приятное. Как же оно так вышло-то?..
Пока Кальвен размышлял обо всём этом, ноги сами принесли его к торговцу вещами вроде тех, что он обычно привозил родительнице из поездок. В растерянности остановившись перед лавкой, он вдруг понял, что ему ничуть не меньше хочется купить подарок, только на сей раз... для Мирты.
Он вошёл внутрь, долго присматривался и выбирал, вспоминая их короткие встречи, но в итоге так и ушёл ни с чем. Девушка, едва-едва позволившая себя проводить, приведённая в такую растерянность предложением отвезти её на работу, не примет сколько-нибудь ценного подарка. Поспешив, он только напугает и оттолкнёт её. И всё же у него в голове гвоздём засела мысль чем-нибудь порадовать юную ткачиху.
Не оставило его это намерение и на следующий день. Вместо того, чтобы по своему обыкновению выехать из Кватча в послеобеденное время, Кальвен тронулся в путь на рассвете. Пожёвывая стебелёк травинки, он отметил про себя, что тот уже не такой сочный, как в начале лета, да и цветение диких растений по обочинам, в лугах и перелесках сошло на нет. Лишь кое-где виднелись чахлые соцветия слабых растений, не успевших распуститься вместе с собратьями или напротив, поторопившихся прорасти из слишком рано оброненных семян какого-то растительного торопыги. Ни красоты в них, ни проку... Так только, небольшое цветное пятнышко — зацепиться глазом. Да и самый запах, исходящий от растений, стал другим, говорящим о зрелости, юное благоухание сошло на нет. И всё же... Одна неторопливая мысль цеплялась за другую, и вдруг молодой возчик понял: вот он — идеальный подарок для Мирты! Цветы! Но не полевые, успевшие утратить присущее им трогательное и наивное великолепие, а садовые, из тех, что как раз раскрывают свою красоту в конце лета и ранней осенью! Всегда можно найти хозяюшку или садовника, которые согласятся продать небольшой букет.
В «Брине» парень останавливаться не стал, хотя привычные лошади и норовили туда свернуть. Он торопился добраться до Анвила. Дела всё равно придётся отложить на завтра, но нынче он мог ещё успеть встретить Мирту, идущую с работы, и проводить её домой.
Он устроил лошадей на конюшне постоялого двора, задал им корма, наскоро перекусил, и заторопился в город. Вечерний Анвил плавился в золотых солнечных лучах, в небе с криками кружили морские птицы, торговцы зазывали покупателей, торопясь на исходе дня распродать побольше.
Были среди них и цветочницы, предлагавшие успевший подвянуть товар. Кальвен ходил среди них, не обращая внимания на сочные, призывно улыбающиеся губки и кокетливые взгляды. Ему никак не удавалось найти ни одного букета, достойного Мирты, а времени до окончания рабочего дня оставалось в обрез. Приходилось смириться с тем, что он явится к девушке с пустыми руками, если не хочет вообще её проворонить. Едва нибениец окончательно пришёл к этому неутешительному выводу, как заметил немолодую уже женщину, сидевшую в сторонке от других продавщиц цветов. Её товар не тёрся в перекинутой через руку корзинке, а стоял у ног и выглядел так свежо, будто его и не срезали.
Стоило парню приблизиться, она негромко окликнула его:
— Говорят, если цветы подарены с любовью, они до-олго не вянут. Хочешь показать девушке, что она тебе небезразлична — возьми мои. Они не так дёшевы, как у других, но ты же не станешь скупиться для своей красавицы?
Пожилая цветочница и впрямь продавала свои букеты вдвое дороже, чем прочие торговки, но на вид они того стоили. Кальвен собрался уже развязать кошелёк, но вдруг понял, что не знает, какие цветы выбрать. Сперва, вспомнив название Умариной лавки, он хотел купить лилии, но несмотря на белизну, которую многие почитают символом чистоты, их откровенная чувственность совсем не подходила Мирте. Розы казались слишком вычурными. Полевые цветы подошли бы лучше всего, но где же их взять в это время года? Верно истолковав причину его колебаний, женщина вдруг склонилась над корзиной и извлекла скромный но очаровательный букетик из мелких белых цветков с тонким и приятным ароматом.
— Может, это подойдёт? — спросила она.
— То что нужно! — с облегчением выдохнул возчик. Эти цветы казались такими же скромными, невинными и прелестными, как та, кому они предназначались. Он торопливо вытащил деньги, пересчитал и сунул цветочнице. И всё же, как ни спешил парень, любопытство взяло верх, и он спросил:
— Скажи, как тебе удаётся сохранить их свежесть?
— Просто, я держу свой товар для тех, кто влюблён по-настоящему, вот он и ждёт своего часа. Или ты не веришь в приметы? Надо верить, надо, — со смехом назидательно ответствовала женщина. Что-что, а разглашать свои секреты первому встречному она не собиралась.
Улыбнувшись в ответ, Кальвен махнул ей свободной рукой и чуть ли не бегом направился в сторону ткацкой мастерской.
Добравшись до места он едва успел перевести дух, как дверь открылась, и на пороге появилась та, кого молодому возчику так не терпелось увидеть.
Она показалась ему ещё красивее, чем прежде, вероятно оттого, что не выглядела такой усталой, к тому же дома девушку ожидала их маленькая семья в полном составе, что добавляло ей спокойствия и радости, отражавшихся на её лице. Мирта обернулась, не то прощаясь с ткачом, не то отвечая ему на какой-то вопрос, а затем притворила дверь и шагнула с крыльца.
Кальвен, замерший под деревом чуть в стороне, бросился к ней, совсем позабыв, что раз уже перепугал её таким образом. Правда, тогда было совсем темно...
Краешком глаза заметив какое-то движение, девушка испуганно повернулась и уже подхватила юбки, чтобы пуститься наутёк при виде мужского силуэта, но тут же узнала в нём Кальвена и растерянно замерла, точно настороженная лань, готовая сорваться с места и стрелой умчаться прочь.
— Прости, кажется, я опять напугал тебя, — покаянно проговорил нибениец, очутившись рядом с Миртой, — Здравствуй!
— Здравствуй, — еле слышно прошелестела она, засмущавшись своего испуга. Затем собралась с духом, и заставила себя продолжить: — Откуда ты здесь? — тут же этот вопрос ей самой показался до крайности нелепым. Она вспыхнула и попыталась исправиться, но вышло только хуже: — Я хотела сказать, «зачем»?..
Юная ткачиха была готова провалиться сквозь землю, щёки её горели ярким румянцем, а на глаза наворачивались слёзы. К изумлению девушки, парень, похоже, вовсе не заметил её неловкости или не придал ей значения. Вместо этого он вполне дружелюбно ответил на оба её вопроса:
— Приехал с очередными заказами из Скинграда. А сюда пришёл, чтобы встретить тебя и подарить вот это! — он просто и безыскусно протянул Мирте букетик, который до этого прятал за спиной.
От растерянности та приняла цветы, смутилась ещё сильнее, и чтобы скрыть это спрятала в них лицо, вдохнула тонкий и нежный аромат. Теперь пытаться вернуть цветы или, тем паче, сбежать было уже вовсе глупо, и Мирта тихо прошептала:
— Спасибо...
— Позволь, я провожу тебя домой? — предложил Кальвен.
Девушка невольно улыбнулась, вспомнив, как он в прошлый раз обещал «пугать опасности»:
— Но ведь сейчас ещё светло и нет нужды распугивать ночные страхи!
На лице парня расцвела ответная улыбка. Мало того, что девушка поддержала разговор, она запомнила то его дурацкое заявление и даже пошутила на эту тему!
— Значит, буду разгонять вечерние. А если таковых тут не водится, можем просто прогуляться. Заодно посмотрим, вдруг они всё же есть? И тогда напугаем их так, чтобы они и не вздумали к тебе лезть, даже когда я уеду!
Мирта снова заколебалась. Ей хотелось согласиться, но при этом казалось, что нужно отказаться, а почему нужно, она придумать не могла. В результате молчание затянулось настолько, что говорить «нет» стало попросту поздно, и юная ткачиха кивнула. Но требовалось хоть что-то сказать, и она произнесла первое, что пришло в голову:
— А тот красивый конь не с тобой?
— Мелок? — Кальвен улыбнулся ещё шире, — Нет, он вернулся к хозяину. Фургон ему не потянуть. На этот раз я приехал на своей упряжке.
— А у тебя какая лошадь? — Мирте не хотелось, чтобы их разговор вдруг закончился, а эта тема казалась безопасной.
— У меня их целых четыре, — засмеялся молодой возчик, — Упряжные гнедой масти. Они, конечно, не такие красивые, как Мелок, зато сильные, спокойные и добродушные. Верные помощницы и кормилицы. С их помощью я мог бы обеспечить безбедное существование не только себе и матери... — тут парень осёкся, испугавшись, что девушка могла счесть его слова слишком преждевременным намёком, но она думала о другом.
Мирте нравились животные, но в порту и ткацкой лавке их много не увидишь. Само-собой, лошади в городе встречались часто, но в основном она смотрела на них издали. Поездка в экипаже Детрилла Селаса произвела на неё неизгладимое впечатление. Теперь же то, с какой теплотой Кальвен говорил о своих упряжных, тронуло девушку. Смущаясь и робея, она спросила:
— А нельзя на них посмотреть?..
— Конечно можно! Пойдём!
Вне себя от радости, парень протянул ей руку, но Мирта постеснялась её принять, и молодые люди просто пошли рядом. По пути они по большей части молчали. Девушка была слишком ошарашена тем, что вместо того, чтобы идти домой, направляется куда-то ещё, а Кальвен боялся спугнуть внезапно перепавший ему кусочек счастья, на какой он не смел и надеяться.
Парень познакомил Мирту со всеми четырьмя своими лошадьми. Сперва мощные животные привели её в трепет, но осторожно погладив их по бархатистым ноздрям и заглянув в умные добрые глаза, она осмелела. Когда же одна из гнедых потянулась к её букетику с весьма недвусмысленным интересом, возчик ласково, но решительно отстранил лошадиную морду, и тут же достал из сумки лакомство для кобылы, сгладив причинённое разочарование.
Глядя как Кальвен угощает лошадь яблоком, девушка несмело спросила:
— А можно, я?..
— Разумеется! — нибениец был явно обрадован её просьбой, — Можешь покормить остальных, чтобы им не было обидно. Парень забрал у Мирты цветы, чтобы они ненароком не пострадали, дал ей несколько кусочков яблока и показал, как на ладони подавать их животным, — Не сжимай пальцы! — предупредил он.
Прикосновения мягких лошадиных губ, подбирающих угощение с руки, показались девушке на удивление приятными. Робость, которую она испытывала поначалу, уступила место восхищению.

Молодые люди провели на конюшне немало времени, пролетевшего совершенно незаметно. То, как Кальвен обращался со своими лошадьми — без грубости, компенсируя твёрдость лаской, нашло отклик в сердце Мирты. И она без возражений позволила проводить себя до дома.
По дороге девушка то и дело утыкалась лицом в букетик, отчасти чтобы справиться с приступами застенчивости, отчасти — дабы вдохнуть нежный аромат. Вернувшись домой, она не оставила цветы на столе в гостиной, как сёстры поступали обычно, а унесла в свою комнату.
Индарио с Умарой переглянулись, обменявшись с понимающими улыбками. Старшая сестра слегка покачала головой. Мер же ощутил лёгкий укол сомнения, но не стал делиться этим переживанием со своей возлюбленной, чтобы не тревожить её понапрасну, поскольку сам ещё не разобрался, что именно его настораживало.
На другой день Кальвен зашёл в ткацкую мастерскую, подгадав время, когда Теодрил отправился вкушать послеобеденный отдых, и можно было перекинуться несколькими словами с Миртой, не опасаясь навлечь на неё недовольство наставника. На этот раз проблем с заказом Детрилла Селаса не возникло, и возчик, дождавшись ткача, приобрёл всё, что требовалось.
Вечером парень снова проводил Мирту домой, а наутро ему, хочешь-не хочешь, нужно было возвращаться в Скинград. Радость от того, что ученица ткача не гнала его прочь, приняла цветы, дважды позволила себя проводить и даже прогулялась с ним до конюшни взглянуть на лошадей, смешивалась в его душе с печалью от разлуки. Когда-то теперь он отправится в новый рейс?.. Он снова задумался над предложением, которое сделал ему данмер-портной, но как ни вертел его в голове, способа увязать такие поручения с работой, без ущерба для неё, не находил.

 

***

— Значит, смотри. Вот зелье. Тебе нужно незаметно добавить его Кальвену в питьё, да повертеться у него на глазах, пока не выпьет. А там уж он и сам не захочет от тебя избавляться. Флакон совсем маленький, можно легко спрятать в рукаве, — наставляла она Авилу, повторяя услышанное от бретонки, изготовившей снадобье.
— Не вижу способа, — пожала плечами девушка, — Он не то что за стол со мной не садится, даже домой не приходит, если думает, что там — я. А случайно застав, тут же отправляется обратно.
— А ты не спеши, послушай, что я тебе скажу. Он вечером всегда перед тем как идти домой ли, в кабак ли, на конюшне при лошадях бывает. Подожди его там в сторонке, посмотри, куда пойдёт, и ступай следом. А то и вместе. Куда он — туда и ты. Если пойдёт в таверну — там всегда можно улучить момент: на что-нибудь да отвлечётся, а ты и плеснёшь. Решит назло тебе домой пойти — тут уж я пособлю. Кабы не упрямство его, давно бы уже тебя разглядел, так ведь и смотреть же не хочет! Вот и надо его подтолкнуть, чтоб от своего счастья не бегал.
Авила на минуту задумалась, точно прикидывая, насколько выполним план старшей подруги, затем медленно кивнула и взяла пузырёк.

***

— Ну вот, можем идти ужинать! — окликнул Кальвена его приятель.
— Минут через пять. Я ещё не закончил с последней, — отозвался тот, ласково потрепав лошадь по холке и продолжая обихаживать её.
— Тогда я к хозяину загляну. Надо бы вскорости закупить кой-чего. Пока не горит, но раз минутка выдалась... Дождись меня тогда.
Нибениец кивнул, повернув голову вполоборота к нему. Несколько минут спустя он закончил заниматься лошадьми, но конюх не появлялся, видимо обсуждал что-то с владельцем конюшни.
Сгущались сумерки, предвестники близкой осени. Скоро начнётся горячая пора для виноделов, а после бочонки с молодым вином будут развозиться по другим городам и немалая их часть отправится в анвильский порт. Вот когда перебоев с заказами не будет — только успевай-поворачивайся. Правда, задерживаться в рейсах не получится, не то упустишь верный заработок, но хоть на вечер можно будет увидеться с Миртой...
Кальвен вышел из конюшни, чтобы подождать друга, и тут от столба отлепилась и шагнула ему навстречу фигура, прежде скрытая густой вечерней тенью. Узнав в ней Авилу, парень хотел последовать за приятелем, хотя до того предпочитал не встревать в его дела с хозяином, поскольку с появлением третьего собеседника обсуждение грозило затянуться. К тому же молодая женщина была по-своему довольно привлекательной. Даже под скромной одеждой, не призванной подчёркивать её формы, невозможно было не замечать крутую линию бёдер, пышную грудь, правильные черты, которые, пожалуй были слишком тонкими для столь широкого лица, но вечерний полумрак скрадывал недостатки, а отблески недавно зажжённого фонаря выявляли достоинства, выставляя коловианку в самом выгодном свете. Несмотря на то, что думы возчика были полны Миртой, он, как мужчина, не мог не заметить этого, а потому, смутившись и сердясь на себя, поспешил отвернуться и шагнуть прочь.
Но девушка остановила его:
— Погоди, не беги. Нам надо поговорить.
Нибениец сжал кулаки. Он был зол на неё за то, что не давала ему проходу, мало того, что теперь домой хоть не приходи, так и сюда добралась! Но в душе у него против воли шевельнулось благодарное воспоминание о том, как та ушла, не вынудив его устало тащиться прочь из дома. Разве от него убудет, если хоть раз её выслушать? Может и давно надо было поговорить с ней начистоту? Прямо сказать, что между ними ничего нет и не будет, что бы там ни напридумывали они с матушкой. Поди, и перестанет за ним бегать, должна ж хоть какая-то гордость быть?.. Он хмуро повернулся к ней и недовольно пробурчал:
— Ну?..
— Знаешь, что это? — Авила достала небольшой флакончик и показала его Кальвену. Тот равнодушно пожал плечами. Коловианка понимающе улыбнулась: — «Не знаю, и знать не хочу», верно? А между тем, это — приворотное зелье, данное мне твоей матушкой, чтобы я нынче вечером, придя в таверну, подмешала его тебе в еду или питьё. Хочешь проверить, как оно действует?
Парень отшатнулся, глядя на склянку с таким ужасом и отвращением, точно девушка протягивала ему ядовитую змею. Ему и в кошмарном сне не могло привидеться, что мать пойдёт на такое! Возчик представил, как, ничего не подозревая, выпивает такой напиток, как образ Мирты в его сердце и памяти тает, вытесняется той, что сейчас стоит перед ним, и похолодел.
— Зачем ты мне это говоришь? — с трудом выговорил он наконец.
— Затем, что насильно мил не будешь. Отец моего Силвио этого так и не понял. Он думал, что если затащить меня в лес и силой овладеть мной, я уже никуда от него не денусь. Делась! А после и сам он делся, когда грабитель силой решил добыть кошелёк, который он не захотел отдавать добром. Я бы хотела найти достойного отца своему сыну, но вижу, что ко мне ты расположен не больше, чем я к тому, кто оставил мне его. Неважно, есть ли у тебя на примете другая, меня ты рядом видеть не хочешь, и этого довольно.
— Тогда почему ты согласилась взять это? — Кальвен указал на склянку с зельем.
— Потому что неизвестно, что иначе придумала бы твоя мать в своих попытках нас свести. От которых она отказываться не хочет. Я скажу, что использовала зелье. А ты с завтрашнего дня приходи ужинать домой, да не шарахайся от меня. Я тебе не враг и не собираюсь пытаться тебя окрутить.
— Но ведь мама явно будет ждать от зелья большего...
— Сперва, увидев, что ты перестал от меня бегать, она будет выжидать, надеясь на продолжение. А если снадобье подействовало слишком слабо — винить остаётся того, кто его варил. Ну, а чтобы тебе не пришло в голову, что я заманиваю тебя в дом, чтобы там воспользоваться твоим доверием и спокойно подмешать тебе зелье... Вот, смотри. Да, проверять-то не надумал? — прервала она сама себя, и в полумраке блеснула улыбка.
Нибениец помотал головой. Молодая женщина выдернула пробку, вылила содержимое флакона на песок и растёрла башмачком, а после мыском нагребла сверху сухой пыли.
— И довольно тебе трактирной едой здоровье портить. И так в дороге без неё не обойтись. Возвращайся домой!
Она ни слова не сказала про выпивку, но Кальвен мысленно применил её слова к тому, что не нравилось ему самому. Авила была права, с вечерами в тавернах стоило завязывать, и она дарила ему такую возможность. Да и снедь в таверне порой действительно оставляла желать лучшего. Хоть и не вовсе отрава, но всё равно совсем не то что дома.
Второй раз за последнее время парень испытал к этой девушке чувство признательности. Она снова помогла ему, причём, если верить её словам, без какого-либо корыстного расчёта. И дитя у неё не от распутства, выходит, а от беды, которая может случиться с любой, встреться ей в жизни выродок без чести и совести. Пожалуй, теперь сносить общество Авилы не составит труда. Ощутив, что её слова достигли цели, коловианка вдруг спросила:
— А всё же, это я сама тебе настолько не по нраву, или есть другая, которую ты хотел бы видеть рядом с собой?
— Зачем тебе? — Кальвен насторожился и подозрительно всмотрелся в сумерки, стараясь разглядеть выражение её лица.
— Второе не так обидно, — усмехнулась она. Легко, весело, так что он неосознанно улыбнулся в ответ.
— Есть...
— А матушка твоя уверяла, что нет у тебя никого, и жениться ты не думаешь...
— Недавно почти так и было. Только я не вовсе жениться не желал, а так, чтоб лишь бы было. Кому радость от брака, где нет любви? Разве что совсем отчаешься её встретить. Так ведь я-то ещё не отчаялся! Надеюсь, не зря...
— Значит, ты не уверен в чувствах своей избранницы?
— Мы встретились слишком недавно. Знаю одно: неволить я её не стану. А завоевать расположение — попробую.
— Что ж, тогда пока твоя матушка надеется на действие зелья, у тебя есть на это время, — с этими словами Авила отправилась прочь, оставив Кальвена в глубокой задумчивости.
Он верил, что мать желает ему счастья, но что она вот так станет его принуждать? Подговорит выбранную ею невесту опоить его любовным зельем?! А что если всё это ложь? Если в склянке был вовсе не приворотный отвар? Если мать с Авилой выдумали такую байку, чтобы убедить его вернуться домой и проводить вечера в обществе девушки? Где правда? Чему верить? Кому?
Кальвен по привычке сорвал травинку и принялся жевать стебель. А впрочем... Ему нужна была возможность возвращаться домой по вечерам? Он её получил. Только нужно держать ухо востро, самому накладывать еду из общего котла в свою тарелку, не позволять ничего себе подавать. Вдруг настоящее снадобье ему собираются добавить именно дома, усыпив его бдительность? В остальном, что он теряет? Если бы одно лишь наличие Авилы рядом могло вытеснить Мирту из его мыслей и сердца, разве был бы он тогда достоин юной анвильской ткачихи?
Кальвен вздрогнул и едва не поперхнулся своей травинкой, когда друг, наконец обсудивший с хозяином всё необходимое, положил руку ему на плечо.
— Ты чего это? Призрак отца увидал? — полушутя, полусерьёзно спросил тот.
— Почти. Нынче в воде, когда поилку наполнял.
— Ты всё о том же? Брось! Ты-то себе лишнего не позволяешь.
— Было время, и он не позволял. А чем кончилось? Ладно, пошли ужинать, а завтра, будь что будет, пойду домой. В конце-то концов, чей он? Мой или Авилы? Что-то очень уж легко я позволил себя выжить!
— Вот это дело! — конюх одобрительно хлопнул приятеля по спине, — Давно бы так. Не позволяй бабам собой вертеть, на своём стой!
Вот и плотник схоже говорил. А только не наоборот ли выходит? Может, послушав Авилу, он как раз и лезет к ней да к матери под каблук? Кабы знать…

***

Вернувшись домой, Кальвен долго не мог уснуть. Тревожные мысли заставляли ворочаться с боку на бок, не давали покоя.
Наконец он поднялся, набрал в кружку воды, приоткрыл дверь, впустив ночную прохладу, и прислонился к косяку, перемежая глубокие вдохи мелкими глотками. Позади него тихонько возникла мать со свечой в руке, окликнула:
— Ты чего это?
Кальвен молча глотнул воды. Что ей сказать? Что он всё знает? А ну, как это была уловка? Парень пожал плечами.
— Не спится.
— Тебе нездоровится? Может, съел что-нибудь не то?
Спроста ли был задан этот вопрос?.. Или мать пытается исподволь вызнать, подсунула ли Авила ему приворотное зелье? Обычно Кальвен был чужд всякого лукавства, говорил, что думал, а где это было неуместно — старался промолчать, но разве он хоть раз прежде оказывался в ситуации, когда не мог доверять собственной матери?! И его вдруг точно толкнуло: «проверь!»
Парень снова пожал плечами:
— Может... Нынче после ужина странный привкус остался, — он поморщился, и сделал большой глоток из кружки, точно пытался смыть упомянутое ощущение. Но его глаза из-под прикрытых век пристально всматривались в лицо матери, освещённое огоньком свечи. А потому Кальвен отчётливо увидел, как забегал её взгляд, как кончик языка неосознанно коснулся губ, точно женщина металась между желанием задать некие вопросы и опасением выдать себя. Да полно! Именно так всё и было. Авила сказала правду, теперь он в этом убедился. И только сейчас понял, насколько в глубине души надеялся, что всё это — лишь байка, придуманная с целью заманить его домой, усадить за один стол с невестой, что выбрала ему мать. Кальвен почувствовал, что был готов простить молодой коловианке этот обман, лишь бы он оказался таковым! Отчасти желая окончательно удостовериться в правдивости Авилы, отчасти напротив оттягивая этот момент, парень провёл ладонью по животу и прибавил:
— Пожалуй, завтра буду ужинать дома.
Радость, промелькнувшая на лице матери, не оставила места сомнениям. В обычной ситуации она засыпала бы сына тревожными вопросами о его предполагаемом недомогании, предложила бы заварить ему целебный чай на травах, и скорее всего не стала бы слушать отказов. Но сейчас, приписывая его ощущения подмешанному Авилой зелью, женщина опасалась развивать эту тему, во-первых, чтобы ненароком не проговориться, во-вторых, чтобы нечаянно не ослабить действие снадобья домашним травяным отваром, который Кальвен за разговором и сам мог попросить приготовить. Она не сознавала, что неуместно довольное выражение и молчание, вместо привычной преувеличенной заботы, выдавали её с головой вернее любых слов. К тому же ей и в голову не могло прийти, что сыну известно, что она затеяла. Однако что-то сказать было необходимо, и мать, так и не сумевшая полностью стереть удовлетворённое выражение с лица, быстро проговорила:
— Вот и славно! Дома-то лучше... Ложись спать, как раз к утру всё и пройдёт.
Кальвен допил воду, медленно кивнул и вернулся в дом.
На этот раз он лежал неподвижно, хотя сон по-прежнему не шёл. Парню не давало покоя, что он слукавил ради избавления от мучительных сомнений. С другой стороны, веса ничего не значащей фразе о странном привкусе придали именно попытки матери против воли свести его с Авилой. Ложь породила новую ложь, но без неё было не узнать правды, не понять, кому верить. Кальвен чувствовал, что запутался. На шее он носил амулет Зенитара, но тот в подобных делах не помощник... Парень мысленно обратился ко всем Девяти богам, чтобы наставили его на верный путь, и под сомкнутыми веками ему явился образ Мирты, чистый, ясный, бесхитростный, чуждый, казалось, самому понятию лжи и обмана. Воспоминание о девушке принесло утешение, и молодой возчик наконец-то уснул.

***

Проснулся Кальвен в силу привычки спозаранку, кое-как перекусил, поскольку из-за вчерашних откровений ему по-прежнему кусок в горло не лез, и поскорее отправился на конюшню, где его и нашёл слуга Детрилла Селаса. За последнее время портной уже не раз приглашал парня разделить с ним завтрак и скрасить трапезу беседой, так что тот понемногу к этому привык и перестал смущаться. Данмер вставал значительно позже возчика, посему его посланец обычно заставал молодого нибенийца уже за работой, вдали от бдительного материнского ока.
На этот раз Кальвен последовал за слугой с тяжёлым вздохом, о чём тот не преминул потихоньку донести хозяину, докладывая, что гость прибыл.
Впрочем, Детриллу хватило одного взгляда на парня, чтобы понять, что тот чем-то сильно расстроен и ввергнут в мрачную задумчивость. А почти любая причина, способная так повлиять на молодого влюблённого, не могла не встревожить данмера, поскольку вполне могла означать угрозу его собственным планам.
Поскольку нибениец каждый раз приходил к портному, успев позавтракать дома, он отказывался от еды, соглашаясь только на ароматный утренний кофе со свежайшей выпечкой. И то и другое в доме Селаса было просто восхитительным. Данмер рассуждал так: «Зачем вообще нужен солидный достаток, если не радовать себя подобными приятными мелочами?» Но несмотря на свои шутки, мол, до чего выгодно принимать сытого гостя, хозяин каждый раз радушно предлагал парню полноценную трапезу специально приготовленную на двоих.
Но на этот раз возчик и вовсе не притронулся к угощению, а разговор не клеился. Это дало Детриллу повод участливо поинтересоваться о причинах.
Кальвен только вздохнул:
— Господин Селас, Вы же приглашаете меня, чтобы я развлекал Вас беседой, а ответ на этот вопрос способен скорее омрачить Ваш завтрак.
— Твой печальный вид сам по себе способен любому испортить аппетит, как, похоже, то, чем вызвана твоя грусть, уже испортило тебе.
— Простите меня, господин Селас. Мне действительно лучше уйти. Благодарю за завтрак и за приглашение.
— Ну вот! Теперь выходит, что я прогоняю гостя, которого сам же и пригласил, притом так и не узнав, что его терзает. Ты не находишь, что чувство вины в сочетании с неудовлетворённым любопытством также не способствует комфортному пищеварению? И какая может быть благодарность за завтрак, если ты ничего не съел?
Парень растерянно смотрел на портного, а тот в прежней полусочувственной, полушутливой манере продолжал:
— Ты сам видишь: единственный выход — это рассказать начистоту, что тебя гнетёт. Интерес, касательно бед, преследующих ближнего — порок присущий многим, и я, увы, не являюсь исключением. Так что эта тема для застольной беседы ничуть не хуже любой другой. Кроме того, у меня есть деньги, связи, опыт. Возможно, я смогу тебе чем-нибудь помочь, и это даже не составит особого труда, но для этого мне опять-таки надо знать, что случилось.
Кальвен и сам испытывал потребность с кем-то поделиться. До последнего времени в роли его наперсницы выступала мать, но с ней на эту тему разговор по душам был невозможен в силу вполне очевидных причин. Он был благодарен Авиле за её поступок, но обсуждать это с ней был не готов. Даже своему другу-конюху парень ни словом не обмолвился о том, что произошло за то время, пока тот беседовал с владельцем конюшни. Почему-то, ему было стыдно, хотя сам он, вроде бы, ничего дурного не сделал, и даже небольшая ложь, позволившая вывести матушку на чистую воду, была произнесена позже. Внезапно Детрилл Селас оказался практически идеальным слушателем. Достаточно посторонним, умеренно любопытным, в меру сочувствующим. При этом спокойным и рассудительным. Разве не он был единственным в Скинграде, с кем удалось пусть и немного, но от души, поговорить о Мирте? Видимо, портной читал выражение лица своего визави как открытую книгу, поскольку именно в тот момент, когда гость оказался готов раскрыться, и прежде, чем того могла настичь новая волна сомнений, терпеливо и участливо подтолкнул его к откровенности:
— Итак?..
— В своём желании женить меня по своему вкусу матушка зашла слишком далеко! — неожиданно для себя выпалил парень.
Данмер высоко приподнял брови, но взгляд алых глаз оставался мягким и сочувственным:
— Вот как? А мне казалось, что тебе понравилась ученица моего анвильского поставщика. Или я ошибся?
— На ней я бы женился с радостью! Увы, моя мать нашла мне подходящую невесту одновременно со мной, и это совершенно разные девушки!
Направляемый и подбадриваемый чуткими вопросами и вдумчивыми замечаниями, свидетельствовавшими о внимании слушателя, Кальвен рассказал данмеру обо всём вплоть до вчерашнего вечера. После того, как он умолк, портной некоторое время сидел в задумчивости, затем решительно указал на накрытый стол:
— Ешь. Это блюдо и остыв остаётся вкусным. Думаю, не ошибусь, если предположу, что нынче ты и дома толком не завтракал.
Кальвен кивнул. Выговорившись, он ощутил, что на душе стало легче, но зато пробудился голод. Он неуверенно взглянул на хозяина, в отличие от него не забывавшего отдавать должное искусству своего повара во время беседы. Тот повторил:
— Не стесняйся, бери, сколько захочешь. Приготовлено всё равно на двоих. Ешь и слушай. В твоём положении не помешает беспристрастный взгляд со стороны.
Нибениец не заставил долго себя упрашивать и принялся за еду, а Детрилл Селас начал излагать свои мысли.
— Пока всё, что ты делал, представляется наиболее правильным. Если Авила была с тобой искренней, и это не хитрая уловка, чего, кстати, исключать нельзя... — данмер сделал паузу, взвешивая то, что собирался сказать, — То чем больше времени ты будешь проводить с нею, тем безопаснее для тебя. Разумеется, ты не должен терять осмотрительности, чтобы тебе всё-таки не подсунули какой-нибудь приворот. Но получивший предупреждение пребывает во всеоружии, как говорили у меня на родине. Если целью было усыпить твою бдительность, результат получился обратный, и это хорошо.
— Но зачем мне проводить с ней время? Разве мало того, что я едва ли не каждый вечер буду наблюдать её у себя дома?!
— Ты что же, опасаешься, что если будешь часто видеться с Авилой, она заставит тебя забыть о Мирте? Неужели твои чувства не способны выдержать даже столь ничтожного испытания?
— Я не предам Мирту! — вскинулся парень. На его щеках проступил гневный румянец, — Разве что... она сама не захочет иметь со мной дела, — тихо добавил он.
— Успокойся. Я это и имел в виду. Если твоё сердце надёжно защищено привязанностью к Мирте, в остальном рядом с Авилой тебе безопаснее. Пока твоя мать будет видеть, что ты проводишь время с той, кого она для тебя выбрала, она будет ждать развития ваших отношений и подождёт предпринимать что-либо. Если Авила действительно на твоей стороне, то всё это можно обернуть к лучшему, если же притворяется, ей придётся и дальше играть эту роль, а для нас это без разницы.
— Для нас? — Кальвен перестал жевать и удивлённо уставился на данмера.
— Конечно. Помнишь, я говорил тебе о новых выгодных заказчиках? И о том, что придётся иногда срочно покупать то одно, то другое у Теодрила, причём сразу всё не взять, поскольку неясно, что понадобится и сколько? И как мы не могли решить, каким образом совместить это с твоей работой без ущерба для неё?
— Само собой. Я не раз думал над этим, но пока так ничего и не надумал.
— Возможно, решение нашло нас само. Возьми Авилу в помощницы. Пусть помогает тебе набирать заказы, пока ты в отъезде. И пусть твоя мать об этом знает. Видя, что вы работаете вместе, она решит, что дело ладится, и будет довольна. Тем более, скоро начнётся горячая пора. Представляешь, сколько ты сможешь заработать, если сбор поручений не будет прерываться ни на день? Вполне хватит оплатить услуги этой девушки, а ей приработок не помешает... Пряхи, кроме выдающихся мастериц, которых я знаю наперечёт, живут небогато, а у неё мать и ребёнок, которых надо кормить.
Возчик попытался прикинуть, что может выйти из этой затеи. Пожалуй, если Авила на такое согласится, предложение весьма дельное.
— Я поговорю с ней, если она захочет помочь и не решит, что это помешает её работе...
— Ей это выгодно. Прясть она может в любое время. Не на заказ работает, что напряла — то и продала, да ещё пока купят... а тут живые деньги прямо в руки. Вряд ли станет отказываться. А дальше ты можешь иногда провожать её по вечерам, а ночевать в гостинице. Изредка, договорившись с ней, вообще можете не появляться дома, пусть мать считает, что вы проводите время вместе, и ты ночуешь у неё. Это всё равно лучше, чем каждый день прятаться от нежеланной невесты в таверне! Но при том смотри в оба, чем тебя потчуют, если, конечно, уверен, что не хочешь сменить одну симпатию на другую.
Нибениец кивнул. Раз в несколько дней — точно не беда, с учётом того, что недавно он вообще не представлял, как вырваться из замкнутого круга с ежевечерними трапезами в трактире.
— К тому же, если вас с Авилой будет связывать деловое партнёрство, — продолжал Детрилл Селас, — ты легко сможешь пресечь любые сплетни, которые могли бы повредить тебе в глазах твоей избранницы. Кстати, о делах. У меня есть небольшой, но довольно срочный заказ к анвильскому ткачу. Если ты возьмёшь Мелка и двадцать шестого поедешь в Анвил...
— Но ведь двадцать седьмого праздник Окончания сбора урожая... — неуверенно возразил возчик.
— Да, и скорее всего мастерская Теодрила, не будет работать, как и моя, но на этот раз нужна сущая мелочь, не может быть, чтобы её не оказалось в наличии. Меня вполне устроит, если ты получишь товар двадцать восьмого и привезёшь в тот же день вечером или на следующий — утром. Праздник можешь провести в Анвиле. Если захочешь покатать свою Мирту на моей упряжке — возражать не буду. Здесь во время гуляний твоей матери или Авиле, если её намерения не столь чисты, как она уверяет, проще подсунуть тебе что-нибудь. А ждать подвоха, когда все вокруг радуются жизни... — данмер покрутил головой, показывая, сколь незавидна, на его взгляд, такая ситуация.
Кальвен не мог поверить своему счастью. Ему выпадала возможность провести целый день с Миртой, вдали от матери с её коварными планами и своей, пока что непроверенной, союзницы. При этом ему дано было прямое разрешение использовать экипаж данмера в личных целях. Знаменитый портной вёл себя с ним как добрый дядюшка, коего у парня никогда не было: накормил вкусным и сытным завтраком, выслушал, дал разумный совет, вновь одолжил своего коня и экипаж... Не успел нибениец высказать все пришедшие на ум слова признательности, как Детрилл Селас спохватился:
— Да, вот ещё что. Держи, — он протянул гостю два конверта, — Это разрешения на пользование моим выездом. Одно — для владельца конюшни, другое — для слишком подозрительных проверяющих на дороге. Поскольку, как я уже говорил, в ближайшее время у меня могут возникать подобные поручения, не вижу смысла писать каждый раз новые. Я для этого слишком ценю своё время. Так что обе бумаги — без срока действия.
— Благодарю за доверие, господин Детрилл!
Данмер пожал плечами.
— Простая целесообразность. Думаешь, я не узнал бы, реши ты вдруг воспользоваться моим конём и повозкой по собственному почину? Отозвать разрешение никогда не поздно. Если вдруг у тебя возникнет такая потребность, лучше просто приди и попроси. Коли тебе для дела нужно, какой резон отказывать, если только экипаж срочно не потребуется мне самому?
У Кальвена просто голова шла кругом, он не знал, как благодарить данмера, представлявшегося ему настоящим благодетелем.

 

Предыдущая глава: Хитроумные планы

Следующая глава: Следствия просчётов

[Thea]

Вау! Очень классное общее название Прям отлично охватывает происходящее. И здорово, что портреты Умары и Индарио теперь оба есть в истории. Мне очень нравится, как его пояс перекликается с цветом ее платья.

Главу ещё не читала, так быстро не получается Но уже хотелось выплеснуть восторг касательно названия   

[Joke_p]

Вау! Очень классное общее название Прям отлично охватывает происходящее.

Спасибо! Оно долго не хотело приходить, но потом вдруг возникло совершенно неожиданно. Дозрело, наверное.

 

И здорово, что портреты Умары и Индарио теперь оба есть в истории. Мне очень нравится, как его пояс перекликается с цветом ее платья.

Хм... когда делала одежду не задумывалась на тему перекликающихся цветов, оно само так вышло. Но значит удачно получилось. 

 

Главу ещё не читала, так быстро не получается Но уже хотелось выплеснуть восторг касательно названия 

Не спеши, всё равно читается гораздо быстрее, чем пишется. Но здорово, что название понравилось! 

[Joke_p]

Казалось, что на этот раз получится быстрее, но нет, снова между главами месяц с хвостиком.

 

Следствия просчётов

Следствия просчётов

Леди Дрависса изящно потянулась на своём ложе. Она всегда вставала поздно, но теперь, когда сон безвозвратно отлетел прочь, нежиться в постели было скучно.
— Сиджа! — громко позвала она.
— Сиджа здесь, госпожа. Ваш завтрак готов, — из-за портьеры вынырнула каджитка с пепельно-золотистым мехом, услужливо подавая хозяйке пеньюар.
— Я пока не голодна.
— Как будет угодно, леди, — служанка грациозно махнула хвостом и хотела удалиться, но данмерка задержала её.
— Господин дома?
— Да, госпожа, но у него посетитель.
— Клиент?
— Нет, леди. Порученец.
— Мог бы отделаться от него и прийти пожелать мне доброго утра! Не того полёта птица, чтобы разговор с ним был важнее! — Дрависса капризно надула очаровательные губки, вертясь перед зеркалом и оценивая свою безупречную внешность, — Ладно, неси завтрак, а заодно узнай, не ушёл ли там этот н'вах.
— Да, леди.
Сиджа исчезла, а её хозяйка направилась в умывальную. Когда данмерка вернулась в свою комнату, постель была идеально застелена, а на небольшом столике стоял поднос с завтраком.
Дрависса с видом избалованного ребёнка покопалась в том, что ей подали, убедилась, что всё сделано в точном соответствии с её вкусами и, вздохнув, принялась за еду. Ей было скучно. Завтракали они с господином Селасом всегда порознь, поскольку тот вставал гораздо раньше, зато обед или ужин, независимо от наличия гостей, она всегда украшала своим присутствием.
Молодая данмерка не видела ничего дурного в положении содержанки. Напротив, для неё это было пределом мечтаний и полностью её устраивало. В жизни Детрилла Селаса она выполняла роль любовницы и спутницы на всевозможных выходах и торжествах — живой витрины, представляющей его работу в наилучшем свете.
Портной обращался с ней очень хорошо, а что не посвящал в свои дела, так это и к лучшему. Работа — это так скучно! Как и книги. Как и... вообще всё. Ей не возбранялось заниматься, чем вздумается, но у неё ни на что надолго не хватало терпения и интереса. На лютне, давно заброшенной в дальний угол, в конце-концов выучилась играть Сиджа, стосковавшаяся по своему кануну. Каджитские напевы были хоть каким-то развлечением для Дрависсы. Но ей хотелось большего. Ради острых ощущений молодая женщина в последнее время позволяла себе выходки, вызывавшие досаду её покровителя, которая только забавляла красавицу, поскольку она полагала, что крепко держит его в руках,
— Сиджа, какой сегодня день?
— Двадцать пятый день Последнего зерна, леди.
— Значит послезавтра — праздник?
— Так и есть, госпожа.
Данмерка оттолкнула от себя поднос, едва не опрокинув его.
— Я пойду к Детриллу.
— Каджитка не советует госпоже торопиться.
Та резко повернулась к ней:
— Как?! Разве тот н'вах до сих пор не ушёл?!
— Ушёл, но хозяин не в настроении.
— Для меня он всегда в настроении, — самодовольно улыбнулась молодая женщина, снова окинув взглядом свою соблазнительную фигурку и точёное породистое личико, отражённые в зеркальном стекле.
Сиджа еле слышно прошипела что-то неодобрительное, дёрнула хвостом и принялась убирать остатки завтрака. Она была свободной служанкой, но Дрависсе нравилась игра в то, что кошка — её рабыня. Что ж, господин Селас весьма неплохо доплачивал каджитке за мелкие неудобства...

***

Портной размышлял над тем, что услышал от Кальвена. На ближайшее время, парня, кажется, удалось обезопасить от происков его матушки. Но активность такого рода со стороны этой женщины, — даэдра её побери! — внушала тревогу. Кто знает, как скоро она заподозрит неладное и что тогда предпримет? Будь Мирта из тех, кто стремится поскорее выскочить замуж, всё можно было бы провернуть довольно быстро. Но с этой девушкой торопиться нельзя. Не нанимать же соглядатая, чтобы следил, как бы молодого возчика не попытались снова приворожить! Это весьма существенные затраты, которые вдобавок вполне могут оказаться бесполезными...
Изворотливый ум данмера был занят поиском решения, но этот процесс оказался прерван самым бесцеремонным образом.
В комнату решительно ворвалась Дрависса. Полы её тончайшего шёлкового пеньюара, превосходно подчёркивавшего безупречные линии тела, распахивались при ходьбе, открывая стройные длинные ноги.
— Я хочу принять участие в послезавтрашнем празднике! — без предисловий выпалила она.
— Не вижу, что могло бы этому помешать. Новое платье готово, Сиджа подаст его тебе по первому требованию.
— Ты отправишься на праздник со мной?
— Нет, Висса. Я не стану мешать тебе развлекаться.
Молодая женщина досадливо притопнула ножкой. Она вовсе не нуждалась в компании Детрилла, но её бесило, что он не реагировал на её вызывающий тон, когда ей так хотелось затеять ссору! Со времени предыдущей встряски прошла уже почти неделя!
— Я хочу поехать на торжество в Имперский город! Посмотреть бои!
Брови портного едва заметно нахмурились.
— Хорошо, я добавлю денег к тем, что собирался тебе дать. Их хватит с лихвой, если будешь вести себя благоразумно.
Нет, кажется, ей решительно не удастся вывести его из себя!
Не утруждая себя благодарностью, Дрависса направилась к выходу из комнаты, но уже в дверях обернулась.
— Я возьму твой выезд? — это было скорее утверждение, еле заметный оттенок вопросительной интонации содержался только для проформы.
— Нет.
Женщина, успевшая снова повернуться к дверям, остановилась и вздрогнула, точно от удара. Отказа она не ожидала, и хотя это короткое слово было произнесено твёрдо, но не резко и не грубо, сочла себя оскорблённой до глубины души. Медленно развернувшись всем телом и сделав пару шагов обратно, Дрависса уставилась на Детрилла Селаса гневно горящими глазами.
— Что значит «нет»? — ледяным тоном проговорила она.
— Ты вдруг забыла значение этого слова на тамриэлике? — в голосе данмера послышался едва заметный намёк на раздражение, — Могу повторить на нашем родном наречии.
Детрилл Селас отлично знал, что рождённая в Сиродиле через много лет после Красного года и не имеющая ни малейшей тяги к наукам, данмерис леди Висса вообще едва понимала. Зато ей стало совершенно ясно, что полученный отказ не был шуткой.
Ноздри красавицы хищно расширились. Ну, теперь не она будет, если не раздует из этого грандиозный скандал!
— И почему же, позволь спросить?
— Потому, что конь и экипаж нужны мне самому.
— И куда это ты собрался?!
— Тебе никто не давал права устраивать мне допрос, однако, в порядке исключения, всё же отвечу. Я — никуда. Но мои вещи продолжают работать на меня, даже если ими пользуются другие.
Бледные щёки Дрависсы вспыхнули. В этих словах ей почудился намёк на неё саму. Однако это лишь укрепило её в намерении разжечь ссору.
— Но я же сказала, что хочу поехать в Имперский город! — в голосе женщины проскользнули истерические нотки.
— Денег, что я выделил тебе на развлечения, вполне достаточно, чтобы нанять экипаж вполне достойного уровня.
— Ездить в наёмной карете при наличии собственной!.. — Дрависса задохнулась от возмущения.
— Моей собственной, — невозмутимо уточнил портной.
— А мои желания уже ничего не значат?!
Сиджа, подслушивавшая стоя за занавесью, закрывавшей дверной проём, раздражённо дёрнула хвостом и беззвучно прошипела: «Глупая госпожа!»
— Ты получаешь всё желаемое до тех пор, пока это не идёт в разрез с делами и нашей договорённостью. О которой ты, кажется, начала забывать, — Детрилл по-прежнему говорил спокойно, но тон его стал более жёстким, — Когда неделю назад ты устроила дома пьяный дебош, я простил тебе это, поскольку по условиям ты не должна позволять себе ничего порочащего мою и свою репутацию там, где это могут увидеть.
— Да! Зато высказал, что если такое будет повторяться, это может повредить мой «товарный вид»!
Детрилл пожал плечами.
— Забота о его сохранении была одним из пунктов нашего договора, который тебя настолько устраивал, что ты не могла скрыть восторга. Впрочем, если ты решишь, что тебе это больше не подходит, я в любой момент готов вернуть тебя госпоже Атии, правда, с соответствующей характеристикой. Собственно, то же самое я могу сделать и если решу, что текущее положение дел не нравится мне. А я уже довольно близок к этой мысли. Кроме того, иногда менять типаж спутницы полезно для дела. Думаю, в этом году неплохо бы подошла коловианская девушка...
Сиджа в своём укрытии закатила глаза: «Очень глупая госпожа! Оторванный хвост обратно не пришьёшь!» Кошка отступила назад, опасаясь, что её заметят.
Детрилл обхватил бороду рукой и устремил невидящий взгляд в окно, точно уже прикидывал, что можно будет сделать, заменив Дрависсу.
В последнее время она действительно стала забываться... Он не смотрел на леди Виссу, а потому не видел, как изменилось выражение её лица. Куда только делась напористая самоуверенность красавицы, уверенной, что крепко держит мужчину своими коготками за самое сокровенное. Теперь в её расширившихся глазах насыщенного пурпурного цвета отражался непритворный страх, который она тщетно старалась скрыть. Молодая женщина, не прибавив больше ни слова, тихо попятилась к своим комнатам и скрылась за дверью. Впрочем, портной даже не глядя в её сторону, отлично знал, что происходит у неё в голове.
Дрависса принадлежала к опальному Дому Хлаалу, утратившему статус Великого после Кризиса Обливиона. Её родители спаслись во время Красного года, но при этом лишились всего, что имели. Несчастные беженцы, не приученные трудиться, в Сиродиле влачили довольно жалкое существование. Для того, чтобы подняться, им нужны были средства, взять которые было негде. Рождение дочери и вовсе поставило семью на грань выживания, но научить девочку честному труду отец с матерью оказались неспособны. Даже в нищете они не смогли избавиться от барских привычек. Дрависса выросла красивой необразованной белоручкой, которой оставалось разве что торговать собой, но это не устраивало заносчивую девушку и претило её родным. А выдать дочь замуж за того, кто был бы готов полностью обеспечивать её только за одну лишь красоту, в той среде, где они вращались, было невозможно. Неожиданно им улыбнулась удача, в которую сложно было поверить.
К ним наведалась госпожа Атия, заявившая, что на определённых условиях готова пристроить Дрависсу. При этом семье перепадала некоторая сумма денег, достаточная, чтобы с фамильной деловой хваткой Хлаалу они могли начать торговлю, небольшой процент от которой следовал имперке за хлопоты. Потом. В будущем.
Представленное во всех деталях, предложение выглядело столь заманчивым, что согласие данмеров было очевидно заранее.
Дрависса получала полное содержание, возможности для обучения и досуга, могла жить так, как живут супруги знатных господ. Её единственной обязанностью должно стать сопровождение покровителя везде, где потребуется, соблюдение правил хорошего тона и уход за своей внешностью, чтобы всегда быть на высоте.
Отдельно оговаривалось, что близость между нею и её патроном возможна при обоюдном согласии, но не является непременным условием или же обещанием чего-то большего. В то же время заключение брака с её содержателем возможно, если таковое будет сочтено им целесообразным. При этом вольное поведение с другими и вступление в личные отношения находилось под запретом. Если же девушка встретит того, с кем пожелает связать свою судьбу, ей дозволялось выйти замуж, и даже, возможно, получить содействие в этом.
Дрависса задыхалась от счастья. Она и не мечтала о такой возможности, как и её родители, в уме уже успевшие пустить обещанные деньги в оборот.
Так леди Висса оказалась в доме у Детрилла Селаса, обратившегося к Атии, чтобы та подыскала ему красивую молодую девушку, которая могла бы с успехом демонстрировать в обществе пошитые им одежды. Предпочтение портной просил оказывать своим соплеменницам. Во-первых, данмерский тип красоты был приятнее ему самому, во-вторых, таким образом он мог заодно помочь тем потомкам беженцев, которые так и не смогли хорошо устроиться в Сиродиле. Через людей Виния Атия вышла на Дрависсу, идеально отвечавшую этим требованиям.
Девушка сама сделала всё, чтобы стать любовницей своего покровителя, проявляя недвусмысленную инициативу. Причин отказываться Детрилл не видел, но в остальном леди Висса не произвела на него впечатления женщины, которую он хотел бы видеть своей женой. Она не стремилась стать ему помощницей, поддержкой, хранительницей домашнего очага, заботливой спутницей жизни. Напротив, своим поведением молодая данмерка напоминала вечную гостью, которую вежливость обязывает развлекать и всячески ублажать. С ролью красивой куклы она справлялась блестяще, но дальше этого её способности не простирались. Желание развиваться, заниматься чем-то всерьёз у неё отсутствовало напрочь. Что естественным образом порождало скуку, которую она пыталась развеять поиском острых ощущений сообразных своему восприятию.
Детрилл Селас хорошо обращался с ней, потакал большинству её капризов (на деле, лишь тем, что не мешали его работе и не выходили за определённые рамки, но этого она не видела и не понимала)… проявлял заботу и внимание, что красавица принимала за абсолютную и безусловную любовь, полагая, что может позволить себе творить, что вздумается. Внезапное открытие повергло её в панику. Она уже смутно догадывалась, что подцепить себе мужа, который содержал бы её так же, как портной, ей не удастся. Ценителей данмерского типа красоты среди людей не так много, ещё меньше тех, кто готов терпеть в качестве супруги совершенно бесполезное декоративное создание. Значит, потеряв покровительство Детрилла, она потеряет всё!
Правда, её родители с пользой распорядились полученными средствами и сумели неплохо подняться, но они до сих пор выплачивали госпоже Атии положенный процент, а в случае возвращения дочери должны были бы отдать и ту сумму, что получили за неё. Вряд ли их порадует такое положение вещей.
Атия... пожалуй, Атия могла бы помочь ей отыскать мужа, но... её услуги дороги, а желания связываться с девицей, умудрившейся прохлопать такой шанс, у неё точно не будет!
Вместо того, чтобы начать собираться в дорогу, поскольку чтобы без суеты и спешки успеть на послезавтрашний праздник в Имперский город выезжать надо было нынче же, Дрависса кликнула Сиджу, успевшую скрыться в соседней комнате, и потребовала подать ей одежду для выхода.
Кошка мигом принесла, что требовалась, однако леди Висса уже передумала. Хотела дать каджитке какое-то новое поручение, но смолкла на полуфразе. В мозгу данмерки, непривычном к активной работе, лихорадочно проносились обрывки мыслей. Большая часть состояла из панических восклицаний, вроде: «Что делать?!», «Как его удержать?!» Желание отправиться в Имперский город улетучилось. Как?! Оставить Детрилла без присмотра, в тот момент, когда его посетила идея подыскать ей замену?! Да пока она будет развлекаться, он успеет переговорить с Атией и тогда... Атия! Вот кто ей нужен!.. Надо во что бы то ни стало убедить имперку помочь не потерять благоволение Детрилла! Но для этого нужно увидеться с ней раньше, чем это сделает он...
Дрависса принялась лихорадочно одеваться и прикрикнула на Сиджу, начавшую паковать вещи для предстоящей поездки госпожи в Имперский город:
— Оставь это! Я не еду. Пошли со мной!
Каджитка повела хвостом, что в переводе на язык жестов людей и меров было сродни пожатию плечами, и отставила сумку, которую собирала.
Дрависса прошла через общие комнаты и спустилась по лестнице. Детрилл, судя по всему, трудился в мастерской как ни в чём не бывало, и это напугало её ещё больше. Ей едва хватило выдержки выйти из дома спокойно и с достоинством, но очутившись на улице, она стремительно зашагала в сторону дома госпожи Атии. Сиджа, держась на пару шагов позади госпожи, старательно запоминала дорогу. На всякий случай.
Данмерка, хоть и не без труда, но всё-таки отыскала нужный дом, однако там её поджидало разочарование. Госпожа Атия уехала по делам в столицу и собиралась вернуться только после празднества.
На обратном пути Дрависса, сперва испуганная своей неудачей до полной неспособности соображать, всё-таки смекнула, что и Детрилл не сможет переговорить с Атией, пока та не вернётся, а отправившись следом за сводницей в Имперский город, она, возможно, сумеет разыскать её там.
Вторая половина дня оказалась посвящена поспешным сборам, чтобы леди Висса нынче же вечером могла выехать в столицу и прибыть туда накануне праздника. Молодая женщина любила путешествовать по ночам, бездумно смотреть на слабо освещённые фонарями экипажа обочины, наслаждаться прохладой или просто дремать, откинувшись на спинку сиденья, поэтому её желание выехать на закате не вызвало у Детрилла Селаса ни удивления, ни возражений, хотя и обходились такие поездки несколько дороже.

 

***

Сердце Кальвена пело — он ехал в Анвил, впереди его ждал целый праздничный день, свободный от работы и других забот, который, если повезёт, можно будет провести с Миртой! Сейчас даже резвый бег Мелка, прежде державший парня в утомительном напряжении, казался слишком медленным. Нибениец мысленно торопил коня, жаждая приблизить встречу с девушкой. В предпраздничный день помощница ткача могла уйти с работы пораньше, и тогда возчик рисковал не успеть её проводить. Конечно, он знал, где живёт его возлюбленная, но вызывать ту из дому, договариваться о завтрашней прогулке... это совсем не то! Быстрей же, Мелок! Скорее!
Красавец-мерин не подвёл. Кальвен успел в ткацкую мастерскую как раз к тому времени, когда Теодрил с ученицей закончили работу и девушка собиралась домой. Увидев парня, старый мастер встревожился: а ну, как снова срочный заказ, да такой, что весь праздничный день просидеть — и то не успеть? Но выслушав, что нужно Детриллу Селасу, довольно добродушно проворчал:
— Послезавтра заходи — выдам. Сейчас уж на склад не полезу. Всё равно завтра никто работать не будет. Пусть Селас соображает в другой раз, когда посыльных гонять. Выдумал же — перед самым праздником Окончания сбора урожая! Да и тебе отдыхать когда-то надо. А то, выходит, честные люди веселятся, а ты по дороге пылишь? Станет данмер тебя ругать — на меня сошлись. Кальвен покорно кивнул, чтобы скрыть вспыхнувшую в глазах радость. Теперь у него было подтверждённое основание остаться в городе на весь завтрашний день. К тому же, Мирта не поспешила улизнуть, пока он разговаривал с ткачом, а напротив чуть замешкалась и вышла на улицу сразу следом за молодым возчиком.
На этот раз девушка не возражала, чтобы парень проводил её домой, и даже согласилась составить ему компанию на завтрашнем празднике. Ей и самой хотелось пообщаться с Кальвеном подольше, а оставлять приезжего в праздничный день в одиночестве в городе, где он вынужденно задержался, не имея близких знакомых, было на её взгляд, совсем нехорошо. Конечно, Мирта отчасти примеряла ситуацию на себя — она бы в подобном случае чувствовала себя просто ужасно, но в итоге эти переживания подталкивали её к нибенийцу.
Молодые люди расстались у дверей «Благоуханной лилии», договорившись встретиться здесь же завтра поутру. В гостиницу Кальвен летел как на крыльях. Он вдвойне тщательно вычистил Мелка, расчесал ему хвост и гриву волосок к волоску, но заплетать не стал: возчику лошади казались красивее в их естественном виде. С его точки зрения, пытаться их дополнительно украшать — только портить. Не забыл парень и об экипаже — старательно обтёр его от дорожной пыли и надраил все блестящие части так, чтобы они буквально сияли.
Ночью молодой нибениец долго не мог заснуть. Воображение рисовало ему восхитительные картины грядущего дня. Полный предвкушения, он чувствовал себя таким счастливым, что завидовал сам себе. Наконец его всё-таки сморил сон, но и ночные грёзы парня были полны Миртой.

 

***

Кальвен вскочил на рассвете и занялся последними приготовлениями к празднику. Он надел свою лучшую праздничную одежду, которую захватил с собой в эту поездку. Задолго до назначенного часа всё было полностью готово, но явиться слишком рано казалось невежливым. Точно он торопит, понукает девушку, не даёт ей свободы. Парню пришлось проявить недюжинную выдержку, чтобы не прибыть на условленное место слишком загодя. Солнце золотило утренними лучами белые стены Анвила. Однако плотная дымка у горизонта, которая вполне могла оказаться предвестницей дождя, вызвала у молодого возчика опасения. Нибениец, проводивший немало времени в дороге, хорошо знал признаки и приметы перемены погоды. Он от всей души понадеялся, что дождь пройдёт стороной, и даже смиренно попросил помощи у Кинарет. Впрочем, его мысли и взоры тут же обратились к «Благоуханной лилии». В ожидании возлюбленной сердце нибенийца взволнованно трепетало.

Наконец дверь открылась и показалась Мирта. Она тоже принарядилась к празднику. Новое платье нежно-голубого цвета было скромным, но очень ей шло. В нём девушка показалась Кальвену ещё очаровательнее, чем обычно. При виде него и Мелка, она улыбнулась, приветственно помахала рукой и почти сбежала с крыльца.
Могло ли это быть чем-нибудь иным, нежели проявлением радости от их встречи? Душа молодого возчика воспарила к небесам, а сердце подпрыгнуло от восторга и забилось часто-часто.
Он хотел уже помочь девушке забраться в экипаж, но вдруг замешкался и спросил:
— Не хочешь прокатиться со мной на козлах?..
Мирта смущённо порозовела и кивнула — так было куда удобнее разговаривать и смотреть вокруг.
Кальвен подсадил Мирту и ловко примостился рядом с ней. Молодые люди улыбнулись друг другу, и парень, шевельнув вожжами, послал Мелка вперёд. Пустынные поначалу улицы постепенно заполнялись возбуждённой радостной толпой, правда, перед повозкой народ расступался, но двигаться приходилось медленно. Впрочем, парочке, сидящей на козлах и находившейся выше уровня голов, это давало возможность как следует поглазеть по сторонам и не только услышать, но и увидеть уличных музыкантов, собиравшихся продолжить своё выступление кто в таверне, кто на площади, и сейчас стремившихся завоевать побольше поклонников своего искусства, чтобы позже увести их за собой.
Пожалуй, единственными кроме странствующих бардов, для кого праздник Окончания сбора урожая не был поводом расслабиться и повеселиться, оставались трактирщики и торговцы. Первые были вынуждены по устоявшейся традиции задарма кормить и поить всех желающих, вторые стремились убедить подгулявший народ купить их товар на сбережённые в кабаках и тавернах деньги.
Через некоторое время часть горожан втянулась в различные харчевни и питейные заведения. Другие оставались на улице. Для танцев было ещё не время, но кое-кто уже приплясывал под задорную мелодию одного из бардов. А кто и сам напевал какой-нибудь немудрёный сельский мотив.
Несколько мужиков до хрипоты обсуждали собранный урожай, в честь которого и устраивался ежегодный праздник.
— А я говорю, надо коровяком подкармливать! Слышь?! Да с опилками, с опилками! Растёт — во! — крестьянин широко развёл руки, — Что твоя тыква!
— Врёшь! Конский навоз с песком надо! Тогда сочнее и слаще! На что тебе с тыкву? Тебе жить в них, что ль? Здоровенные — все жёсткие и безвкусные!
— Пф! Вот и растёт у вас то, чем удобряли! Вот мой дед ещё… — встрял третий, но его голос потонул в шуме толпы, поскольку влекомая Мелком карета успела миновать спорщиков. Молодые люди так и не узнали, что же вырастало у одного чуть не с тыкву, а у другого сочное и сладкое, и что по этому поводу рекомендовал дед третьего. Парень с девушкой не сговариваясь вопросительно переглянулись и разом спросили друг-друга:
— Свёкла?..
— Репа?..
Этот случайно подслушанный спор и одновременная попытка разрешить внезапно возникшую загадку показались им столь забавными, что оба невольно расхохотались. Отсмеявшись, они предприняли ещё одну попытку:
— Арбуз?.. — на сей раз два голоса вообще слились в один, вызвав новый взрыв смеха, — Жёсткий?! — утирая одной рукой выступившие слёзы, припомнил Кальвен.
— Ой, нет! — Мирта смеялась так, что если бы не уткнулась в своего спутника, рисковала бы свалиться.
— Да-а-а… не быть нам земледельцами! Хоть возвращайся и спрашивай! Может, они о фруктах вообще?.. — подлил парень масла в огонь её веселья.
— Не… не надо! — всхлипнула девушка.
— Ладно, не будем… Я ж потом это без смеха есть не смогу, чем бы оно ни было!
Катаясь без особой цели, Мирта с Кальвеном добрались до торговых рядов. Сейчас народу тут было относительно немного и можно было хорошенько рассмотреть все товары.
— Не хочешь взглянуть, что продают? Может что-нибудь понравится... — предложил возчик своей спутнице.
Девушка снова засмущалась, но уступила всколыхнувшемуся любопытству. Обычно она покупала лишь то, что требовалось, и мысль просто разглядывать товары для собственного удовольствия была ей в новинку. У неё и в мыслях не было подыскивать себе подарок или, упаси Мара, просить Кальвена что-то купить. Но за просмотр денег, как известно, не берут.
Парень привязал Мелка, помог ей спуститься, и они вдвоём неторопливо двинулись вдоль прилавков, под праздник вынесенных на улицу. Тем временем горячее солнце Золотого Берега, совсем недавно ярко светившее, побледнело, тени выцвели. Торговцы недовольно поглядывали вверх, надеясь, что всё-таки обойдется без ненастья. Краем уха молодой возчик услышал разговор, только усиливший общие опасения.
— Сегодня не повезу. И думать забудь, — говорил невзрачному имперцу в одежде небогатого купца крепкий загорелый мужчина, похожий на шкипера, — Праздник. Вся команда на берегу гуляет. К тому же ты на небо глянь. Чтобы я сегодня согласился покинуть порт?! Ну уж не-е-ет!
Мимо продавца, нахваливавшего свои ткани, Мирта прошла сдерживая улыбку — уж она-то знала, что такое хорошая материя. Возле обувного лотка приостановилась, разглядывая жемчужно-серые башмачки с изящными каблучками. Проследив направление её взгляда, Кальвен впервые задумался о том, что девушка была выше него. Его самого это нисколько не смущало, но мало ли среди досужего люда глупцов-насмешников? Не обидели бы Мирту, не заставили бы стесняться, не отбили бы желание продолжать общение с ним!
Впрочем, этому горю помочь несложно. Надо будет по возвращении в Скинград заказать себе сапоги на очень толстой подошве. В его работе, да ещё и по осени в самый раз будет. Парень улыбнулся этой мысли и тут же обратил внимание, что Мирта, миновавшая лоток башмачника, с интересом рассматривает недорогие украшения из дешёвого металла, дерева, узорчатых раковин, стекляшек, поддельного жемчуга, не слишком ценных камней и других подобных материалов. Мастера, надо отдать им должное, потрудились на славу, и многие изделия выглядели не хуже драгоценностей.
— Выбирай, красавица! Ещё краше будешь! — принялась соблазнять девушку торговка. В устах мужчины такие слова смутили и отпугнули бы её, тем более, что покупать она ничего не думала, но почему бы не последовать совету женщины и не полюбоваться на такие очаровательные вещицы?
Взгляд Мирты упал на небольшую овальную брошь из шлифованного серого с голубоватым отливом и тоненькими редкими светло-жёлтыми прожилками камня. Оправа из простого металла была сделана искусно, но не вычурно. На гладкой плоской поверхности красовался скромный букетик, перехваченный ленточкой, на удивление тонко вырезанный из белой кости. Венчики цветов напомнили девушке те, что подарил ей Кальвен.
Намётанный взгляд торговки быстро подметил, что приглянулось юной красавице. Женщина взяла украшение и подняла так, чтобы та могла его получше рассмотреть.
— Взгляни, прямо как к твоим глазам делано! Всякая вещь хозяина ждёт, эта — тебя дожидалась, ты уж поверь!
Мирта засмущалась и хотела уйти, но Кальвен видел, что вещица ей очень понравилась, да к тому же и сам поражался, как оттенок камня подходил к её серым глазам и нежно-голубому платью, как поразительно сочетались с золотисто-русыми волосами желтоватые прожилки.
Девушка бросила на брошь прощальный взгляд полный затаённого сожаления и отошла от прилавка, как бы призывая возчика следовать за собой, но тот уже развязал кошель.
— Сколько? — быстро спросил он у торговки, и, не успела Мирта опомниться, как парень уже протягивал ей желанное украшение.
— Эта вещица действительно просто создана для тебя! Прошу, прими её от меня в подарок в честь праздника!
— Я... Нет, я не могу! Что ты!..
Мирта зарделась и попыталась отстраниться. Хотя было заметно, что отказ даётся ей с трудом — очень уж хороша была брошь.
Кальвен понял, что лишь застенчивость мешает ученице ткача принять его дар. Не такой дорогой была эта безделушка, чтобы к чему-то обязывать. Но настаивать значило совсем смутить девушку и вынудить её только твёрже стоять на своём.
— Эх, а деньги-то уже уплачены! — произнёс он с шутливым сожалением, — Не возьмёшь назад? — парень с улыбкой повернулся к торговке и незаметно ей подмигнул. Та поняла и включилась в игру, улыбнувшись в ответ и покачав головой. Кальвен повернулся к своей спутнице:
— Видишь — не берёт! Придётся мне пристроиться рядом, пока ещё кому не продам.
Мирта и сама сообразила, что деньги всё равно уже потрачены, а вещь куплена для неё. Никому больше парень дарить её не станет да и себе не возьмёт — зачем ему? Но не просить же теперь отдать, когда сама отказалась!.. Растерянность и колебания тут же отразились на её бесхитростном лице, и молодой возчик поспешил ей на выручку:
— А то всё-таки примерь. Не захочешь себе оставить — хоть поможешь сбыть поскорее. Ручаюсь, народ тут же набежит. Товар лицом показать надо.
Мирта слабо кивнула, взяла вещицу и попыталась приколоть к своему платью. Торговка тут же подоспела на помощь, поправила и поднесла девушке зеркало — посмотреться.
Юная ткачиха бросила взгляд на своё отражение и невольно залюбовалась украшением, которое изумительно ей шло. С сожалением она подняла руку, чтобы снять брошь, но Кальвен остановил её:
— Не надо! Ты же видишь — именно здесь она на своём месте.
— Спасибо... — прошептала Мирта, ощутив, что снова протестовать будет нелепой неблагодарностью, к тому же выглядящей на редкость глупо, и помимо воли счастливо улыбнулась.
Но всё-таки, обрадованная и смущённая подарком, она поторопилась уйти подальше от лоточников, пока ненароком снова не ввела своего спутника в изъян.
Молодые люди вновь забрались на козлы, и Мелок повёз их дальше по улицам. Снова выглянуло яркое солнце, и возчик понадеялся, что непогода пройдёт стороной.
Несколько раз Кальвен придерживал коня, они слушали понравившиеся выступления музыкантов, и кидали им монетки. Веселье вокруг становилось всё более шумным. Кто-то выхватил из толпы разодетую девицу, взвизгнувшую наполовину от неожиданности, наполовину — из кокетства, и тут же пустился с нею в пляс. Их примеру последовали другие, и вот уже половина улицы оказалась охвачена танцем. В другом месте компания приятелей, прихватив дармовую выпивку устроилась на свежем воздухе. Они то и дело поднимали свои кружки, приветствуя громкими возгласами и смехом всё, что привлекло их внимание. Разумеется, экипаж с парочкой на кучерском месте, не мог остаться незамеченным ими, но в громком обсуждении необычного явления не было ничего оскорбительного. Собутыльники заспорили о том, кто же может быть внутри повозки. Наконец один из них предположил, что те двое просто «выгуливают» карету, вызвав хохот товарищей и невольные улыбки самих проезжавших.
Пожалуй, если бы Кальвен с Миртой шли пешком, девушка давно уже запаниковала бы среди празднующего народа, но сейчас, глядя на происходящее с козел, она воспринимала всё гораздо спокойнее и даже с некоторым любопытством. Однако продолжение прогулки по городу оказалось нарушено неприятным происшествием. Некоторые горожане уже успели злоупотребить бесплатным угощением, и один из таких, выйдя из таверны, едва не свалился под копыта мерина.
Мелок шарахнулся в сторону, экипаж накренился, Мирта взвизгнула и ухватилась за Кальвена, чтобы не свалиться. Парню стоило большого труда одной рукой подхватить девушку, а другой сдержать коня, готового понести. Немного успокоив свою спутницу, молодой имперец хотел слезть, чтобы убрать пьянчугу с дороги, но Мирта удержала нибенийца, вцепившись в его рукав. Он уступил её настоянию, тем более что гуляка уже и сам поднялся на ноги. Однако, вместо того, чтобы идти своей дорогой, тот шатаясь подошёл к повозке и попытался невнятно обругать возчика, потрясая кулаком.
Девушка сжалась в комочек, отчаянно держась за своего спутника. Поездка на глазах оборачивалась для неё худшим из кошмаров. Даже ничего не зная о её страхах, Кальвен почувствовал это. Он не стал связываться с пьяным, лишь слегка привстал и сказал:
— Проваливай, — в его тоне было нечто, заставившее буяна остановиться, воздеть руки в примирительном жесте, и, спотыкаясь на каждом шагу, отправиться прочь.
Мирта еле слышно вздохнула с облегчением и выпустила рукав возчика. Посмотрев по сторонам, Кальвен заметил, что подгулявшего народ на улицах прибавилось, так что были основания опасаться, что этот досадный эпизод не останется единичным. Ещё немного, и праздник оказался бы безнадёжно испорчен. Да и выезд Детрилла Селаса мог пострадать. Молодой нибениец снова взглянул на небо. Погода не внушала особого доверия, но...
— Может, попробуем прокатиться за город? — предложил он, — А то скоро тут будет не протолкнуться.
Девушка, уже боявшаяся, что их прогулка загублена, радостно кивнула. Но вдоволь налюбоваться по-своему живописными пейзажами Золотого Берега молодые люди не успели. Вскоре жаркий воздух стал густым и неподвижным, смолкли, затаились насекомые. Дневной свет начал стремительно угасать.
— Нужно возвращаться! — встревоженно сказал Кальвен, мысленно кляня готовую разыграться непогоду, — Похоже, будет не только дождь, но и буря!
Мирта согласно наклонила голову, стараясь скрыть накатившее разочарование от столь быстрого завершения совместной поездки. И тут парень, которому очень не хотелось расставаться с девушкой так скоро, совершил промах, едва не стоивший ему потери с таким трудом завоёванного доверия.
— Может быть, заедем в таверну? Всё равно ведь время к обеду. Заодно и дождь переждём... — не успев договорить, он почувствовал, как напряглась и отстранилась Мирта. Точно между ними вдруг возникла невидимая холодная стена. Сердце нибенийца тревожно сжалось, и тут разрозненные эпизоды, на которые он прежде не обращал особого внимания, сложились у него в голове в единую яркую картину. Кальвен разом вспомнил, как девушка жалась к нему, пока он провожал её до дома, стоило ей заслышать нестройный хор нетрезвых голосов; как она, прежде избегавшая прикосновений, вцепилась в него нынче, когда он хотел убрать с пути чуть не попавшего под копыта пьянчугу, а то и поучить того уму-разуму. Ещё не зная причин, возчик ощутил, какую серьёзную допустил оплошность. Праздник Окончания сбора урожая с бесплатными угощениями всегда становился поводом для излишеств. Похоже, что для Мирты таверна, набитая пьяницами и оголодавшими обжорами была страшнее обители даэдра. Парень похолодел. Неужели одна случайно оброненная фраза уничтожила всё то, что он так старательно создавал и лелеял? Расспрашивать, в чём дело, успокаивать, убеждать — всё было не то... и снова, как тогда с матушкой, его будто что-то толкнуло, подбросив единственно верное решение. Сделав вид, что ничего не заметил и просто продолжает размышлять, нибениец добавил:
— Хотя, нет... Там нынче такая толчея в честь праздника... Лучше я тебя домой отвезу. А то мало ли, может погода и до вечера не исправится.
Едва слышный вздох облегчения показал, что Мирту успокоили его слова, поскольку казались не уступкой ей, а его собственным нежеланием проводить время среди толпы подвыпившего народа, совпадающим с её. Стена отчуждения, возникшая было между молодыми людьми, покачнулась и рухнула. Но до конца прочувствовать восстановление взаимной гармонии они не успели.
Буквально тут же налетел резкий порыв ветра, швырнувший в лица колючий песок и дорожную пыль. Кальвен остановил Мелка и спрыгнул с козел.
— Забирайся внутрь, — обратился он к Мирте, — Там тебе будет удобнее. Сейчас начнётся.
— А ты? — робко спросила та, всё же послушно привставая.
— А мне надо управлять упряжкой, — он улыбнулся, — Постараюсь доставить тебя поскорее.
Кальвен подхватил девушку и почти на руках перенёс её в карету. И вовремя. Новый порыв ветра, сильнее прежнего, тревожными волнами промчался по золотистым травам, заставив их плотно прильнуть к земле, точно испуганное дитя к материнской груди. Деревья пригнулись, показывая меркнущем свете бледную изнанку листьев, составившую разительный и тревожный контраст с чёрно-фиолетовой тучей, закрывшей уже большую часть неба.
Стоило возчику сесть на козлы, как ослепительный зигзаг молнии вспорол клубящийся в вышине сумрак и почти сразу — куда быстрей, чем хотелось бы, грянул громовой раскат такой силы, что, казалось, даже окрестные скалы содрогнулись. Парню стоило огромного труда успокоить Мелка, напуганного грохотом. Сейчас нибениец с сожалением вспоминал своих флегматичных неторопливых лошадок. Впрочем, что уж говорить о мерине, если громыхнуло так, что он и сам на миг ощутил мурашки между лопаток? Кальвен обернулся к Мирте, послав ей ободряющий взгляд.
Несколько крупных капель упали в дорожную пыль. Снова всё стихло, но лишь для того, чтобы следом налетел и больше уже не ослабевал ветер, мотавший редкие деревья словно былинки. После очередной лиловатой вспышки и оглушающего грохота хлынул ливень. Небольшой навес не мог полностью защитить Кальвена от хлещущего дождя. Он порадовался, что по крайней мере Мирта надёжно укрыта от потоков воды. Сейчас его волновало лишь одно: как доставить девушку домой невредимой — слишком уж разбушевалась буря, чересчур близко ударяли в землю молнии, озарявшие всё кругом мертвенным светом.
Экипаж въехал в город. Ветер носил по опустевшим, точно вымершим улицам всё, что сумел подхватить или оторвать. Столкновение с некоторыми из его трофеев могло иметь весьма неприятные последствия. Старое дерево посреди площади крутило так, что казалось, будто оно вдруг ожило и теперь пытается выдернуть из земли свои корни.
Кальвен направил Мелка по знакомой улице. Сполохи молний и раскаты грома по-прежнему пугали мерина, но возчику казалось, что гроза смещается чуть западнее, в сторону моря. Тем не менее она всё ещё была совсем рядом, а дождь и ветер только усилились.
Наконец нибениец остановил коня возле «Благоуханной лилии» и привязал его, чтобы не случилось беды. Затем взбежал на крыльцо, подождал, пока отопрут дверь, быстро поздоровался с хозяевами и только тогда помог Мирте выбраться из экипажа. Он растянул у неё над головой свою кожаную жилетку, досадуя, что оставил в гостинице плащ, которой сейчас послужил бы куда лучше.
Только когда девушка очутилась в доме, Кальвен ощутил укол сожаления, что им приходится расстаться так скоро. До этого все его мысли были о её безопасности. В тот же момент он осознал, что на пороге стоит не Умара — та виднелась чуть позади, а какой-то белокожий мер, ростом сильно уступавший Кальвену.
— Заходи в дом, — одновременно радушно и повелительно произнёс незнакомец и прибавил: — Я настаиваю.
Но возчик с сожалением покачал головой:
— Не могу. Нужно поставить Мелка в конюшню, нельзя его оставлять по такой погоде!
До странности светлые глаза мера сузились, но он понимающе кивнул.
— Ты можешь вернуться к нам после, — предложила Умара, впрочем, тут же с сомнением посмотрела на небо, откуда низвергались потоки воды и на деревья, гнувшиеся от ветра. Кому охота лишний раз выходить на улицу, где творится такое?
— Подожди, — произнёс мер, в его голосе прозвучали требовательные нотки. Он скрылся в доме, и почти сразу же вернулся, неся плотный дорожный плащ, хорошо защищающий от дождя, — Вот, возьми.
— Приходи, — донёсся из-за спины Умары голос Мирты. От её приглашения Кальвен был не в силах отказаться. Он благодарно кивнул меру:
— Спасибо, я приду.
Теперь ему и в самом деле необходимо было вернуться хотя бы затем, чтобы возвратить одолженный плащ владельцу. Нибениец постарался поскорее добраться до гостиницы, водворить Мелка в конюшню, насухо вытереть его, а после зайти в свою комнату за собственным плащом. Если парень не вымок до нитки по пути, а также пока распрягал мерина и загонял экипаж под навес, то лишь благодаря предусмотрительности незнакомого мера. Поднявшись к себе Кальвен переоделся в менее нарядную, но зато полностью сухую одежду, надел свой плащ, свернул и спрятал под него чужой и отправился обратно к «Благоуханной лилии».
Тем временем Мирта с Умарой возились на кухне, по-быстрому готовя праздничный обед, а Индарио чтобы не мешаться у сестёр под руками, поскольку помощь им явно не требовалась, занялся приведением обычного домашнего порядка в тот особый, каким обычно встречают гостей.
Умара украдкой поглядывала на него. Она слишком хорошо знала возлюбленного, чтобы не заметить, что он говорил с Кальвеном как с человеком, которому не доверяет. Причин такого отношения девушка не понимала, но не расспрашивать же было его при Мирте?!
Мер оглядел результаты своих трудов и присел в кресло, задумавшись о чём-то своём. Едва раздался стук в дверь, он порывисто поднялся и отправился открывать. Молодой возчик с порога поблагодарил хозяина и вернул ему плащ. Улыбка нибенийца была такой искренней, что взгляд эльфа несколько потеплел. Он пригласил парня в дом и повесил оба плаща сушиться. После чего возникла неловкая пауза.
Спиной ощутив её, Мирта обернулась. Родные стены и семейный круг придали девушке уверенности, и она торопливо сказала:
— Это Кальвен... — она запнулась, не зная, как продолжить, а потому добавила просто: — Он возит товары между Скинградом и Анвилом. Кальвен, Умару, мою сестру, ты уже видел раньше, а это Индарио, её... муж, — заминка перед последним словом вышла почти незаметной.
Мер внимательно наблюдал за нибенийцем и видел, какой благодарный взгляд тот адресовал Мирте, за то что помогла преодолеть затруднительный момент. Впрочем, само по себе это ещё ни о чём не говорило. Мужчины произнесли несколько слов, положенных при знакомстве, что позволило завязаться разговору.
— Может, стакан вина? — предложил мер на правах хозяина, — В такую погоду не помешает.
Чуть раньше Кальвен, пожалуй, согласился бы, но мысли, посетившие его после реакции Мирты на предложение заехать в таверну, не прошли бесследно.
— Нет, спасибо, — отказался он.
Индарио заметил, что парень снова посмотрел на младшую из сестёр. Хотя та стояла к ним спиной и продолжала хлопотать с готовкой, казалось, что она улыбнулась. Умара, находившаяся рядом с ней и видевшая её улыбку, повернулась к гостю:
— Может, тогда чаю?
— Спасибо, с удовольствием, — тут же отозвался возчик.
За чаем Индарио, расспрашивая Кальвена обо всём понемногу, похвалил его выезд, на что получил честный ответ, что конь и повозка принадлежат вовсе не ему. От глаз мера не укрылась и новая брошь, красовавшаяся на платье Мирты. Стоило девушке повернуться, он указал на украшение:
— Красивая вещица! Тебе очень идёт.
Щёки девушки порозовели от смущения и удовольствия.
— Это мне Кальвен подарил…
— У тебя хороший вкус, — повернулся эльф к нибенийцу.
Парень почувствовал, что оказался в западне. Сказать, что выбрала безделушку сама Мирта — будет переживать, мол, выпросила. Принять на свой счёт незаслуженную похвалу — не лучше. А этот мер так пристально смотрит на него, будто оценивает. Или это только так кажется из-за его странных глаз?
— Просто эта вещь действительно будто на заказ для Мирты сделана. Торговка и та сразу заметила, да предложила, — нашёл выход парень.
Индарио перехватил взгляды, которыми обменялись девушка и возчик. Та явно была рада, что Кальвен не упомянул о том, что она первая заприметила эту брошь. И мер, хорошо знавший девушку, прочёл эту радость в её глазах.
— Торговка, значит… Видно и правда хорошо понимает в своём товаре.
Невозможно было понять, поверил он словам нибенийца, или нет.
Праздничный обед удался. Когда всем в честь праздника было вновь предложено вино, Кальвен, видя, что даже Мирте налили немного в небольшой бокал, согласился, дабы не обидеть хозяев, но попросил себе столько же.
Девушка благодарно улыбнулась ему. Угощение, поданное девушками, с малых лет не вылезавших с кухни при таверне, произвело на парня неизгладимое впечатление. Готовили обе замечательно, а уж когда брались за дело вместе…
Молодой возчик прогостил до вечера, и даже немного задержался, когда его об этом попросили, но от предложенного ночлега вежливо отказался, поскольку считал, что не в праве оставить Мелка и карету без надзора так надолго. Казалось, даже муж хозяйки, сперва отнёсшийся к нему с прохладцей, постепенно оттаял. Возможно, если бы снаружи по прежнему бушевало ненастье, Мирта и сумела бы уговорить Кальвена остаться, но буря давно промчалась дальше вглубь Абесинского моря, дождь прекратился, и улицы были полны свежести, столь редкой на Золотом Берегу.
Простившись с обитателями «Благоуханной лилии», парень шагнул в густую темноту южной ночи. По небу, усыпанному звёздами, быстро пролетали гонимые ветром клочья облаков, но внизу было тихо. Лишь напоённые ливнем и потрёпанные бурей деревья слегка, будто во сне, шевелили листвой.
Кое-где ещё слышались отголоски праздника, смытого с улиц дневным дождём, но нибениец не обращал на них внимания. Он шагал к городским воротам, и счастью, переполнявшему его было тесно в груди, оно рвалось наружу ликованием молодости. Его чувство нашло отклик у той, что завладела его мыслями! Парень убедился в этом, когда она, уже на прощание, тихо сказала:
— А твой букет до сих пор не завял!..
— Теперь у тебя есть тот, что не увянет никогда, — так же тихо отозвался он, глазами указав на брошь, и девушка потупилась, но вид у неё был счастливый.

***

— А теперь расскажи, чего ты на парня взъелся? Я же вижу!
Умара лежала рядом с возлюбленным, приподнявшись на локте, как это обычно делал он сам. Обитатели «Благоуханной лилии» успели навести порядок после праздника, сияющая счастьем Мирта скрылась в своей комнате. А двое влюблённых уединились в спальне, чтобы насладиться обществом друг друга, но после как всегда настало время вечерних разговоров, и первый же вопрос касался Кальвена и того, что не давало девушке покоя весь вечер. Правда, под конец Индарио, казалось изменил своё отношение к молодому нибенийцу, в тоне и поведении мера стало больше сердечности, но что мешало ей проявиться изначально, девушка не понимала. А поэтому была твёрдо намерена добиться ответа, благо у них давным-давно не было секретов друг от друга.
Индарио заглянул в её тёмные глаза, сейчас смотревшие испытующе и настороженно, ободряюще улыбнулся возлюбленной и сказал:
— В какой-то момент у меня появилось нехорошее опасение, что Мирту просто хотят использовать, и парня подослали к ней специально. Ты знаешь, что мне она как родная сестра, а ранить её очень легко, поэтому пока у меня оставались подозрения на его счёт, я не спешил с ним сближаться.
— Но ведь ты вполне мог не спускать с него глаз, не проявляя своего отношения!
— Мог. Но во-первых, такая линия поведения оставляла мне больше простора для наблюдений, во-вторых, будь он подослан, могла заставить его занервничать и выдать себя, в-третьих, должна была послужить предостережением Мирте. Она доверяет моим суждениям и прислушивается к ним, хотя, если её сердечко задето всерьёз, от них мало проку.
— А с чего вообще у тебя возникли такие мысли?
Индарио повернулся к Умаре и тоже приподнялся.
— Видишь ли, после того, как я разыскал имперца, который следил за вами, и выяснил, кто его нанял, мне сперва не оставалось ничего другого, кроме как поверить его предположению, что портной просто хотел узнать, надёжен ли его поставщик. Но тогда я ещё не знал, что за «карета с белой лошадью» фигурировала в докладе коловианца. А когда ты рассказала мне про этого молодого возчика, я подумал, не был ли он специально подослан к Мирте, чтобы «добыть» её для данмера? И не с целью ли прощупать этот вариант тот отправлял шпиона? Очень уж всё хорошо и красиво сходилось.
— И что же? Думаешь, он обманывает Мирту?
Мер отрицательно покачал головой.
— Нет. Если портной и вынашивает подобные планы, то он лишь воспользовался ситуацией. Я очень внимательно наблюдал за парнем, вёл разговор так, чтобы он выдал себя, сам того не понимая, ведь я знаю Мирту куда лучше, чем он... Нет, в его отношении к ней нету никакого расчёта. Он действительно по уши в неё влюблён. Как и она в него.
— А я — в тебя! — засмеялась Умара, радуясь, что её сестрёнка не стала жертвой чьих-то корыстных махинаций, и стараясь опрокинуть Индарио обратно на постель. Тот, тоже смеясь, привлёк её к себе, и они вновь принялись жадно ласкать друг друга.

***

Дрависса возвращалась с праздника не в настроении. В другой раз удовольствия и развлечения, предоставленные Имперским городом, привели бы женщину в восторг, клочьями развеяв серую скуку — извечную спутницу безделья, но нынче ничто не радовало данмерку. Ей так и не удалось разыскать среди толпы, наводнившей столицу, ту, кого она искала. А что если Атия уехала раньше, чем собиралась, и Детрилл уже добрался до неё?!
Леди Висса сидела в наёмной карете, мрачно скрестив руки на груди и не глядя на пейзажи, проплывавшие за окном. Задумчивость не могла овладеть ею полностью — она не привыкла погружаться в поиски решения проблем, а потому просто дулась на весь мир, периодически срывая дурное настроение на Сидже. В отличие от хозяйки, забывшей о своей основной обязанности, ради которой в первую очередь и держал её Селас — показывать с лучшей стороны его работу и приводить новых заказчиков, каджитка на празднике занималась именно этим, отвечая на расспросы тех, кому приглянулось платье госпожи. Сейчас в ответ на её нападки кошка сердито подёргивала кончиком хвоста, но отмалчивалась. Наконец, Дрависса, утомлённая праздником и убаюканная размеренным движением, задремала под приглушённый перестук копыт.
Ещё до полудня экипаж въехал в Скинград. У леди Виссы мелькнула мысль попросить возницу доставить её к дому Атии, но она тут же передумала. Нечего посвящать в свои дела посторонних! А если отпустить карету, придётся самим доставлять вещи домой... то есть, конечно, понесёт их Сиджа, но пешком сумки таскает за хозяевами по городу только прислуга каких-нибудь голодранцев, не имеющих средств нанять повозку.
Однако стоило Дрависсе очутиться дома — она, даже не повидавшись с Детриллом, принялась отдавать каджитке распоряжения.
— Задвинь багаж подальше, с глаз долой. И подай моё платье для приёма личных гостей.
Служанка повиновалась. Затем подготовила для госпожи её любимый кальян, выслушивая дальнейшие приказания.
— Пойдёшь в тот дом, куда мы ходили перед поездкой. Пригласишь госпожу Атию ко мне. Отказа не принимай. Хоть в охапке её принеси!
Сиджа тихонько зашипела, но так, что только кошачье ухо могло уловить этот звук. Она прекрасно понимала, что хозяйка требует невозможного: у леди Виссы не было никакой власти над госпожой Атией, а это значило, что придётся как-то изворачиваться, убеждая ту прийти, если сама не захочет.
Кошке очень не нравилось происходящее. Иногда, представляя что каджитка — её рабыня, Дрависса заигрывалась. Настолько, что позволяла себе поднять на неё руку или запустить чем-то тяжёлым. К счастью, меткость данмерки сильно уступала ловкости Сиджи, и та успевала невредимой убраться под защиту хозяина, который усмирял Виссу и вознаграждал служанку за перенесённые переживания. А теперь ещё глупая госпожа умудрилась растерять расположение господина Селаса! И зачем-то хочет видеть Атию, возвратом к которой ей пригрозили... Что ещё за игры?!
Сиджа спешила по улице, не замечая, что её хвост то нервно подёргивается, то едва не хлещет по бокам, выдавая взвинченность своей обладательницы.
Даже погружённая в размышления, каджитка быстро и безошибочно отыскала нужный дом. Стоило ей постучать, как дверь бесшумно отворилась, впустив её внутрь.
В уютном и каком-то обволакивающем полумраке обнаружился слуга, приятным голосом проговоривший:
— О ком прикажете доложить госпоже Атии?
— Имя этой каджитки ничего не скажет госпоже. Сиджа пришла по поручению своей хозяйки — леди Дрависсы, пользующейся покровительством Детрилла Селаса.
Слуга почтительно наклонил голову. Кошачье зрение позволяло разглядеть, что недостаток волос на темени он компенсирует избыточной заботой об оставшихся, напомаженных и завитых. Тёмные Луны! У людей и так слишком мало меха, почему у них часто вылезает последний?! Кто может представить себе плешивого каджита, не поражённого какой-то болезнью?!
Пока Сиджа ломала себе голову над мировыми вопросами, на лестнице появилась и начала плавно спускаться среднего роста нибенийка, достигшая зрелого возраста, при этом успешно скрывающая его недостатки и подчёркивающая достоинства. В ней не было ничего, что можно было счесть вульгарным. Женщина прекрасно умела себя подать.
— Ты хотела мне что-то передать... Сиджа, верно?
— Да, госпожа Атия! Леди Дрависса послала Сиджу за Вами. Если каджитка не сумеет выполнить это поручение — ей не поздоровится!
Кошка умоляюще сложила когтистые руки.
— Отчего же она не пришла сама?
— Леди Висса не застала Вас перед праздником, не сумела отыскать в Имперском городе, а теперь отправила за Вами Сиджу! Эта каджитка не может Вам указывать, но хозяйка будет в гневе и не простит ей неудачи! Сиджа смиренно просит Вас уделить немного времени её госпоже!
Атия остановилась в задумчивости. Она пристроила Дрависсу весьма удачно, и до сих пор получала с этого выгоду, хотя сама данмерка и не являлась её непосредственным источником. По меньшей мере стоило узнать, с чего вдруг той пригорело с ней встретиться. Да ещё так, чтобы отправиться следом в Имперский город, а после прислать служанку, велев без неё не возвращаться. Впрочем чутьё, редко подводившее имперку, подсказывало ей, что леди Висса едва ли сможет всерьёз её заинтересовать.
— Хорошо, я навещу твою госпожу, — проговорила сводница, — подожди меня здесь.
Кошка почтительно поклонилась, радуясь, что не придётся испытывать на себе дурное настроение хозяйки. Ведь однажды та, по чистой случайности, может и не промахнуться.
Атия скрылась наверху, но через пять минут появилась снова, быстро сошла по лестнице и кивнула Сидже: «Идём».
Детрилл Селас трудился у себя в мастерской, так что никто кроме слуги не видел, как кошка проводила имперку в комнаты Дрависсы.
Та в изящной расслабленной позе восседала на подушках, полускрытая лёгкой пеленой ароматного дыма.
Сиджа поклонилась и едва хотела отчитаться хозяйке в успехе возложенной на неё миссии, как та, небрежно мотнув головой, приказала:
— Поди прочь!
Шерсть на загривке каджитки слегка встопорщилась, а хвост гневно дёрнулся, но она лишь отвесила очередной поклон и исчезла в дальней комнате.
Атия молча осматривала апартаменты, которые благодаря её протекции получила нищая девчонка. Было видно, что молодая данмерка ни в чём не нуждается, что мается от безделья, но виной тому лишь она сама. Всё убранство не просто говорило, а прямо-таки кричало об этом опытному глазу имперки. Оставалось выяснить, чего ещё не хватало этой избалованной красавице. Попросит сделать её Императрицей?
Леди Висса приглашающим жестом указала Атии на утопающий в подушках данмерский диванчик и на мягкое кресло, предлагая выбрать место себе по вкусу, но та осталась стоять.
— Ты хотела меня видеть, — в тоне нибенийки были только равнодушие и холод, подействовавшие на данмерку точно ушат ледяной воды. Она вдруг поняла, что Атия среди роскоши, которой окружил Дрависсу известный портной, видит всё ту же необразованную девчонку, барахтавшуюся на самом дне городской жизни, и не слишком высокого мнения о ней.
Леди Виссе хватило ума понять, что пустить имперке пыль в глаза не удастся. В ответ на небрежную просьбу, высказанную свысока, та просто развернётся и уйдёт, а вскоре, по просьбе Детрилла, подыщет ей замену. Оставалось лишь умолять о помощи.
Тёмная эльфийка приподнялась и схватила Атию за руку, с мольбой заглядывая снизу вверх ей в глаза.
— Атия, помоги! Сделай так, чтобы Детрилл женился на мне! Ты же можешь!
— У тебя было всё, чтобы добиться этого самой. Молодость, красота, принадлежность к той же расе... Наконец, сочувствие Селаса к пострадавшим во время и после Красного года. Подобный пункт даже содержался в вашем соглашении. Но ты умудрилась всё... — женщина сделала витиеватый жест кистью, свободной от цепких пальчиков Дрависсы, явно заменив им не самое приличное слово.
— Атия!..
— Собственно, тебе даже нечего мне предложить. Всё, что у тебя есть, принадлежит Детриллу.
— Но ведь он уже расплатился с тобой... а я могла бы убедить родителей увеличить твой процент...
— Я не знаю торговца, который согласился бы на это без крайней нужды. Их устраивает твоё положение, и они явно не настолько заинтересованы в твоём браке.
— Они согласятся! Ведь это обойдётся им дешевле, чем если Детрилл... — Висса прикусила губу, сообразив, что чуть не сболтнула лишнее, но имперке оказалось довольно услышанного.
— То есть ты настолько дура, что не только не смогла женить его на себе, но и оказалась на грани вылета на улицу? Мило, ничего не скажешь! Ну и что мне за резон пытаться и дальше втюхивать столь негодный товар? — теперь, когда Атия полностью просекла ситуацию, в её голосе зазвучало презрение, а обычно учтивая речь украсилась словечками времён полууличной юности. Отголосками той жизни, из которой нибенийка чуть ли не зубами прогрызла себе путь наверх.
— Атия, но если он меня прогонит, пойдут слухи, что и ты можешь ошибаться!
— Напротив, я помогу Детриллу Селасу обновить витрину, и о нас с ним снова заговорят.
— Атия, прошу тебя! Он ведь может и не захотеть вновь иметь дело с тобой, если я перестану его устраивать. Сделай так, чтобы он не оказался от меня! Дай мне ещё один шанс! Клянусь Мефалой, уж его-то я не упущу!
Имперка была намерена отказаться, но тут её посетила свежая мысль. Это была неплохая возможность проверить, стоила ли информация, добытая Хашем, уплаченных денег.
— Что ж, может быть, я и попробую тебе помочь, хотя, Зенитар свидетель, ты этого не заслуживаешь, — задумчиво произнесла сводница, — Но имей в виду: во-первых, я предоставлю тебе только средство, остальное будет полностью зависеть от тебя. Во-вторых, стоит тебе совершить хоть один неверный шаг в отношении меня, и Детриллу всё немедленно станет известно. Если же ты надеешься, что в случае чего сможешь потянуть меня за собой — и думать забудь. Я всегда сумею от всего отказаться. А вот тебе, если не поумнеешь и всё же вылетишь на улицу, кроме меня податься будет не к кому. Таковы мои условия. Других ты не дождёшься.
— Я согласна!
— Нас не подслушают?
Дрависса вскочила, бегом прокралась к смежной комнате и заглянула за портьеры. Сиджи там не было. Однако, это не успокоило данмерку. Что если служанка всё-таки исхитрится подслушать? И тут леди Виссе пришла в голову мысль, показавшаяся ей превосходной.
— Сиджа! — крикнула она, возвращаясь в комнату.
Каджитка явилась на зов.
— Сходи на рынок и купи персиков. Ты знаешь, какие я люблю. Только смотри, чтобы все были спелые, не мятые и с хвостиком внизу.
Кошка поклонилась, сгребла с полки кошелёк с деньгами на ежедневные покупки и выскользнула в общую гостиную, через которую лежал путь к выходу. Слуга Детрилла как обычно был там. Каджитка требовательным жестом поманила его за собой и возле лестницы быстро шепнула ему в самое ухо, щекотнув усами: «Хлопни дверью, будто Сиджа ушла!»
Объяснения не потребовались. Слуга поспешил вниз, а кошка тенью метнулась назад и притаилась возле входа в апартаменты хозяйки. Однако леди Висса предосторожности ради увела Атию в дальнюю комнату. Сиджа предельно осторожно пробралась следом. То помещение, которое женщины выбрали, чтобы посекретничать, было меньше, а значит, им приходилось беседовать ближе к чутким ушам дочери Эльсвейра.
Впрочем, теперь Дрависса полагала, что подслушивать их некому: слуга не появлялся в её владениях, а свою горничную она отослала с поручением. Стоило хлопнуть входной двери, данмерка нетерпеливо повернулась к Атии и, лишь слегка понизив голос, нетерпеливо спросила:
— Так что же?
— Я могу попробовать добыть тебе снадобье, которое на какое-то время привяжет к тебе его чувства. Но уж исхитриться дать его Детриллу и воспользоваться моментом, чтобы упрочить своё положение, ты должна сама! Не сумеешь — я знать не знаю, что ты там пыталась ему подсунуть и где взяла. От меня поддержки не жди. Ясно? И, конечно, ты обязана будешь возместить мне все расходы.
— Когда ты сможешь его достать? — жадно спросила леди Висса.
— Через несколько дней, — уклончиво ответила Атия, — Если ты и столько не продержишься, так кроме самой себя тебе винить некого.
Сиджа услышала всё, что ей было нужно, и поспешно покинула комнаты хозяйки. Через минуту она уже стучала в портновскую мастерскую, расположенную в первом этаже. А ещё пару минут спустя, взмахнув хвостом, покинула дом, беззвучно притворив за собой входную дверь. Каджитка не испытывала ни малейших сомнений, в выборе между добрым и внимательным хозяином и избалованной себялюбивой госпожой. Преданность кошки всецело принадлежала Детриллу, который никогда не обижал слуг, щедро воздавал за то, что приходилось терпеть от леди Виссы, проявлял интерес к их заботам и проблемам. Дрависса же ничем не заслужила симпатий и сочувствия своей камеристки. Сегодня одна госпожа, завтра, если эта не поумнеет — другая, а господин Селас будет всё тот же, и потерять своё место у него Сиджа не хотела.
Решение леди Виссы спровадить каджитку из дома действительно оказалось очень удачным, но только не для самой данмерки. Разумеется, кошка подслушала и первую часть разговора, заранее скрывшись «с места преступления», прежде чем хозяйка подошла к портьерам. Но, оставаясь в глубине дома, служанка рисковала упустить дальнейшую, более важную часть беседы, а кроме того была лишена возможности быстро предупредить Детрилла Селаса. Да, ей не составляло труда выбраться через окно, но тогда она не сумела бы откликнуться и явиться на зов госпожи, чем сразу же выдала бы себя. В таком случае оставалось только выведать всё, что удастся, и рассказать портному позже. А своим приказанием Дрависса полностью развязала ей руки. И теперь Сиджа со спокойной душой направлялась на рынок выбирать персики, готовая потратить столько времени, сколько необходимо, чтобы госпоже не к чему было придраться.
Когда нибенийка наконец вышла от Виссы, она увидела хозяина дома, склонившегося над бумагами разложенными на столе. Встреча с данмером в данный момент совершенно не входила в планы Атии, но шансов прошмыгнуть незамеченной не было. Женщина искренне подосадовала на бестолковую Дрависсу, которая сперва умудрилась довести своё положение до крайности, а теперь впилась в последнюю надежду в лице сводницы не хуже хоарвора.
Тем временем Детрилл оторвался от расстеленной на столе выкройки и с улыбкой обернулся к имперке:
— А, госпожа Атия! Добрый день. Надеюсь, Вы не откажетесь выпить со мной чаю в моём кабинете? Или Вы предпочитаете кофе?
Портной входил в число тех, с кем имперка предпочитала сохранять хорошие отношения, поскольку они в любой момент могли превратиться в выгодное сотрудничество. Она сладко улыбнулась:
— Благодарю Вас, господин Селас! Меня вполне устроит чай.
— Превосходно.
Данмер хлопнул в ладоши, отдал распоряжение явившемуся слуге, а сам предупредительно распахнул дверь кабинета перед гостьей, пропуская её вперёд.
Напиток был подан почти мгновенно, и это лишний раз дало женщине понять, что Детрилл действительно из тех, кого следует принимать всерьёз. Оставалось понять, чего ради он пригласил её на чай.
С первых же слов стало ясно, что данмеру известно содержание беседы Атии с леди Виссой, и имперка, как ранее Сиджа, мгновенно сделала выбор между Дрависсой и Детриллом в пользу последнего.
Портной, умело не давая своднице понять, много ли он знает на самом деле, то и дело вынуждал её проговориться в какой-нибудь мелочи, за которую ему удавалось зацепиться, чтобы выведать больше, а заодно и заставить женщину оправдываться.
При этом он держался по-свойски, шутил, смеялся, но ухитрялся подмечать даже крохотные промахи, которые нибенийка совершала, стремясь избежать расставленных им словесных ловушек. Почти случайно прозвучавшее из её уст слово «Анвил», насторожило данмера вдвойне — слишком уж многое в последнее время оказывалось завязано на этом городе. Что-то подсказывало Детриллу, что дело не в простом совпадении. И поскольку Атия в какой-то момент решила, что выгоднее рассказать ему всё как есть, он быстро выяснил, что зелья, вроде обещанного имперкой его содержанке, изготавливается в той самой «Благоуханной лилии», которую содержит сестра Мирты. Что доступ к товарам такого рода осуществляется через Храм Дибеллы, что узнала госпожа Атия об этом совсем недавно, а предоставил ей эту информацию никто иной, как… Хаш.
Со своей стороны портной не собирался откровенничать со сводницей и сообщать, что имеет отношение к поездке имперца на Золотой Берег. Но сам он отлично понял, что тот, воспользовавшись случаем и тем, что ему не было поручено разузнавать всю подноготную Миртиной семьи, сумел распорядиться дополнительными сведениями по своему усмотрению.
Детрилл Селас заверил Атию, что от него никто не узнает о новых возможностях, раскрывшихся перед ней, при условии, что та ни при каких условиях не станет использовать их на нём. Между делом данмер намекнул, что если она нарушит своё слово, то он даже под влиянием зелья найдёт способ предать это дело огласке, а для сводницы это было равносильно полному краху.
Воспользовавшись тем, что неприятная часть разговора казалось исчерпанной, имперка расспросила портного о причинах паники, овладевшей Дрависсой, и тот в красках и с юмором расписал собеседнице последние демарши красотки.
Слушая, Атия лишь осуждающе покачивала головой, всё больше убеждаясь, что данмерка не стоила того, чтобы ей помогать, а откровенность с хозяином дома, позволившая остаться с ним на дружеской ноге, может оказаться весьма полезной и выгодной в будущем.
Того, что тот возьмёт и раскроет её секрет, женщина не боялась. Они во многом были слишком похожи и прекрасно понимали мотивы и поступки друг друга.
Проводив Атию, Детрилл Селас вернулся в свой кабинет и принялся в задумчивости расхаживать из угла в угол, сцепив руки за спиной.
— Нет, но какого вредозобника этот пепельный батат подложил мне такого щетиноспина?! Да ещё за мои же деньги?! — наконец взорвался он.
Слуга, застывший на пороге, неимоверным усилием воли удержал на лице серьёзное выражение. Портной никогда не опускался до площадной брани, зато порой мог завернуть фразу, вроде этой, используя названия растений и животных, преимущественно со своей родины.
Данмер вполне мог понять действия Хаша, пожалуй, в аналогичных условиях он и сам мог поступить так же, но теперь, когда результат едва не наделал ему проблем, был не склонен к снисходительности.
Впрочем… Что ни делается — всё к лучшему. Нужно лишь найти способ этим воспользоваться. Этот урок, преподанный ему самой Азурой, Детрилл Селас усвоил твёрдо.

***

Хаш сидел в своём кабинете с книгой в руках. Ещё одним поводом любить своё ремесло для него была возможность после удачно выполненного задания устраивать себе подобный досуг. Разумеется, он никогда не проживал заработанное до последнего медяка, а если работы было много, мог месяцами не позволять себе отдыха. Но стараться судорожно урвать новое поручение, едва закончив с предыдущим, ему не было нужды.

Имперец был доволен, как оплатой, полученной от клиента, так и «компенсацией за непонимание», которую добыл сам. А информация, принесённая ему Индарио, и выводы, сделанные из неё, добавляли моральное удовлетворение. Так что коловианец пребывал в самом благодушном настроении, собираясь по меньшей мере несколько недель практически не появляться у Виния, предаваясь любимым занятиям.
Впрочем, пару раз он заходил в подвальчик, чтобы не упустить что-нибудь интересное. Там он услышал историю, про ретивого стражника из Кватча, превратившуюся в местный анекдот. То, что тот докопался до простого возчика, ездившего на упряжке работодателя, да так, что и заверения хозяина выезда, что всё делалось по его приказанию, не помогли унять его пыл, вызывало у ребят Виния дружный смех. Хаш пришёл как раз тогда, когда они в очередной раз с хохотом смаковали подробности. Разумеется, никто не стал отказывать себе в удовольствии пересказать ему всё от начала до конца.
Имперец посмеялся вместе со всеми, порасспрашивал о деталях, веселивших его товарищей по «гильдии», и выяснил для себя куда больше, чем все прочие, не знавшие, в отличие от него самого, чьё поручение он выполнял. Картинка получалась занятная. Имя владельца выезда не было секретом, равно как и то, что молодой возчик ездил в Анвил. Таким образом, оказывалось, что «карета с белой лошадью», приезжавшая за Миртой, о которой Хаш доложил портному, принадлежала самому данмеру. Имперец вновь ощутил досаду. Во-первых, из-за того, что не узнал этого раньше, во-вторых, ему показалось, что выводы, изложенные им Индарио могли быть как минимум поверхностными, как максимум — неверными. Вся эта история с большим отрывом лидировала среди претендентов на звание самой дурацкой в его жизни. В который раз он подумал, что не зря она так не понравилась ему с самого начала.
От чтения его отвлёк дробный стук в дверь столь сильный и громкий, что дрожь передалась стенам. Хаш вскочил и выглянул в окно. По улице со всех ног удирал вихрастый мальчишка, довольный своей хулиганской выходкой. На углу шалун остановился, показал потревоженному хозяину язык, скорчил обидную рожу — и был таков.
Имперец вздохнул, вложил в книгу плетёную закладку, и принялся собираться. Кажется, его отдых накрылся тем, чем обычно накрываются подобные вещи.
Ни одному стороннему наблюдателю не пришло бы в голову, что сорванец подал живущему за дверью условный знак и обернулся не ради озорства, а дабы убедиться, что тот был дома и получил сообщение.

***

Виний, как обычно, поприветствовал Хаша кивком, как любого из своих людей, но от имперца не укрылось, что взгляд хозяина стал колючим и подозрительным. Ах, нехорошо! Ещё и пацана со срочным вызовом прислал... Обычно такие вещи означали, что член «гильдии» где-то проштрафился, хотя, как правило, это давали понять более явно. А здесь... ни то ни сё. Вот и гадай, что к чему. Владелец подвальчика мотнул головой, указывая коловианцу на столик в углу, за которым его ожидал... посетитель в фиолетовом плаще.
Не будь Хаш со всех сторон на виду, несмотря на капюшон, он бы как минимум половиной лица изобразил мученическую гримасу. Чутьё подсказывало ему, что нынешний визит заказчика связан всё с тем же делом, которое уже и без того сидело у него в печёнках. Нет, надо больше доверять себе и отказываться даже от самого выгодного предложения, если внутренний голос твердит, мол, добра не жди.
Сопровождаемый настороженным взглядом Виния, Хаш проследовал к столу, Фиолетового Плаща, нейтрально поздоровался и сел так, чтобы никто, кроме собеседника не видел его лица и без того скрытого капюшоном.
Посетитель наклонился к нему.
— Добрый день. У меня возникла пара вопросов, ответ на которые я, вероятно, мог бы получить у господина Виния. Но мне как-то привычнее в первую очередь иметь дело с теми, кто выполняет для меня работу.
Вроде бы, в самом начале беседы не было ничего угрожающего, но предчувствие настоятельно подсказывало Хашу, что добром она не кончится.
— Я слушаю, — негромко произнёс он.
— Положим, в том, чтобы использовать полученный гонорар для собственного обогащения нет ничего зазорного. В конце концов, кто станет возражать, если честно заработанные деньги будут пущены в оборот, не так ли? Мне хотелось лишь уточнить, должна ли увеличиться выплата хозяину этого замечательного заведения, если начатое здесь дело принесло дополнительные барыши?
Вопрос был задан так, что имперцу стало очевидно — его клиенту известно, что он не просто утаил от него ту часть информации, о которой его не просили разузнать, но и продал её за отдельные деньги.
Если бы Индарио не выяснил, кто скрывается под фиолетовым плащом, имперец бы, пожалуй, не на шутку испугался, решив, что вызвал неудовольствие некоего влиятельного лица. Но портной... с ним были шансы договориться. Мастеровому не было особого резона рассказывать Винию о прегрешениях Хаша. Скорее всего, речь пойдёт о том, что потребуется в обмен на молчание данмера. И лучше узнать это сразу, чем ходить вокруг да около.
— Чего Вы хотите? — напрямую спросил коловианец.
— Вот это уже деловой разговор. Ваши отношения с господином Винием — не моё дело, и я мог бы закрыть глаза на то, что часть информации, добытой в оплаченной мною поездке, не попала ко мне... — тёмный эльф сделал паузу, предоставляя собеседнику возможность отреагировать, дабы лучше понять, как строить разговор далее.
Хаш понял, что если не сделать встречный ход, заказчик загонит его в угол, откуда будет не выбраться.
— Но ведь и Вы не сказали мне всего, господин Селас. О, разумеется, я знаю, кому принадлежат карета и белая лошадь, о которых шла речь в отчёте, но не счёл нужным писать о том, что Вам известно не хуже моего. Мне же оставалось только сложить два и два, чтобы понять, с кем я имею дело.
Само собой, имперец блефовал. Без сведений, добытых Индарио и настырного стражника из Кватча, который привлёк внимание завсегдатаев подвальчика к выезду данмера и молодому возчику, он не смог бы, не нарушая правил «гильдии», получить эту информацию. Но ему очень нужно было набить себе цену.
Детрилл Селас кивнул.
— Тем лучше. Но сейчас речь о другом. Как я уже сказал, меня не заботила твоя предприимчивость... Ровно до тех пор, пока она не начала осложнять мне жизнь. Я как-то не привык на собственные средства приобретать себе проблемы.
Слушая его, Хаш подумал, не возникло ли какого-нибудь недоразумения, поскольку никак не мог уловить связи между словами портного и информацией, которую продал на сторону. Возможно, удастся даже выпутаться без потерь. Брать на себя лишнюю вину он не собирался в любом случае, а потому вполне искренне сказал:
— Я Вас не понимаю.
— Сейчас поймёшь. Мне было бы безразлично то, что ты рассказал госпоже Атии, если бы не возникла угроза, что зелья из «Благоуханной лилии» окажутся опробованы на мне.
Вот теперь на лбу у коловианца выступила испарина. Данмеру действительно было известно всё. Если эта история достигнет ушей Виния, то исключением из «гильдии» дело не ограничится. То, что Хаш утаил часть доходов, не касавшихся непосредственно задания — это ещё полбеды. Никому не возбранялось подрабатывать в свободное время, хотя если род деятельности был близок к основному, поделиться считалось правильным. Проступок имперца усугублялся тем, что возможность добыть дополнительный заработок была получена благодаря поручению клиента. По заведённому порядку, за подобное полагалось довольно суровое порицание, как минимум ударяющее по кошельку и праву на наиболее «вкусные» заказы.. Но вот то, что при этом Хаш создал клиенту проблемы, было такой репутационной потерей для дела, организованного Винием, что наказание должно было последовать такое, чтобы другим было неповадно. Было очевидно, что хотя портной и не был в курсе местных неписаных правил, суть происходящего он отлично понимал.
— Чего Вы хотите? — снова спросил имперец.
— Чтобы ты оказал мне ещё одну услугу, которая покроет треволнения, связанные с побочными эффектами предыдущей.
Это было... справедливо. И даже не походило на шантаж, чего Хаш втайне опасался, поскольку соглашаться на такое — всегда хуже некуда.
— Я должен проследить, чтобы эти зелья не использовали на Вас?
— Нет, — Детрилл сделал едва заметный пренебрежительный жест, — Об этом позабочусь я сам. Речь не обо мне.
— Я слушаю, — в голове у Хаша мелькнуло несколько предположений, но любое неверное сейчас только ещё больше испортило бы его и без того подмоченную репутацию.
— Раз ты по лошади и экипажу не только вычислил владельца, но и определил личность заказчика, полагаю, незачем рассказывать, кто ездил в Анвил на этом выезде.
Имперец кивнул. Имя молодого возчика фигурировало в повести о бдительном стражнике. Но даже если бы он этого и не знал, сознаваться сейчас в своём неведении было совсем некстати.
— Так вот. Мне выгоден его интерес к ученице ткача Теодрила. Но мать прочит парню в жёны другую девушку. Настолько, что хотела использовать ради их сближения приворотное зелье. Пока её затея не увенчалась успехом. Мне нужно, чтобы ни одна попытка такого рода не достигла цели.
— Значит, моя задача уберечь возчика от происков его собственной матери?
— Именно так. И, возможно, той, на ком она желает женить сына. Пока девушка, вроде бы и сама против таких методов и не рвётся за него замуж, но нельзя исключать и того, что она просто достаточно умна и хитра.
— И когда моя миссия будет считаться выполненной?
Портной слегка пожал плечами.
— Когда парень женится на Мирте и перевезёт её в Скинград. А уж сколько времени у них на это уйдёт... — пальцы в тонких перчатках шевельнулись, словно данмер хотел развести руками, избегая жестов, заметных со стороны.
— Если это должно выглядеть, как новое задание, то мне нужно отдать долю Винию...
— Если того, что ты стряс с Атии, на это не хватит, то ты либо слишком расточителен, либо недостаточно умён. Тем более, сам понимаешь — это уже не моя забота. Однако... — Детрилл протянул ему небольшой кошелёк, — будем соблюдать формальности. Это тебе задаток, после свадьбы молодых людей получишь столько же. Но уж остальное — сам.
Коловианец внимательно всмотрелся в своего визави, но капюшон надёжно скрывал его лицо. Хаш невольно проникся уважением к тёмному эльфу. Тот действовал взвешенно и не пытался давить сверх меры, даже имея для этого возможность. Да ещё и подкинул немного денег, пообещал вознаграждение... Вся штука была в том, что при обычных условиях постоянное наблюдение за несколькими объектами в течение неопределённого времени, да ещё и с вмешательством при необходимости — дорогое удовольствие. За такое можно тянуть и тянуть из клиента деньги. Здесь же всё оказалось решено просто и изящно. Хаш угодил в кабалу, но винить в этом Селаса не получалось. Тот поступил как разумный, расчётливый и рачительный хозяин, точно знающий, чего хочет.
Хаш наклонил голову, в знак согласия с предложенными условиями. А что ему оставалось? Только в другой раз прежде, чем брать заказ, внимательнее прислушиваться к собственным предчувствиям.

 

Предыдущая глава: Личный интерес

Следующая глава: Именем Дибеллы

[Thea]

Как же это классно! Я ещё ту главу не дочитала, а уже есть продолжение!!!

Мне в той главе было тяжело читать про маму Кальвена. Настолько грустное недопонимание, что прям вообще... Но, такое бывает и еще как. Жаль, пока нет времени ( и нужного настроения) на чтение. Ты пока развиваешь историю Мирты и Кальвена дальше или там параллельно идут уже другие истории?

У меня был как-то такой момент, что как стало ясно, что Кальвен будет ее будущим мужем, то уже хотелось почитать каким образом они сблизились. То есть такое нетерпение прочитать о свадьбе и как дочка родилась и все такое. И тут читаю о реакции его матери на его действия, о ее попытках его свести с кем-то и как-то... В тебе, как в авторе я не разочарована, нет, но вот в этой ситуации. Оно просто все настолько живо и реально у тебя, что персонажи не какие-то там болванки, а очень даже родные и любимые. И страдаешь вместе с ними.

Кстати вот, заметила, что читать про чуть ли не смертельные раны в сражениях как-то не так больно, как вот о таких вот жизненных вещах. Наверное, все эти сражения я знаю лишь из игр и фильмов, в реальности ведь не было такого ни у меня, ни у родных. А какие-то недопонимания, болезни, ссоры и все такое - это было где-то рядом. Может где-то в маленьких масштабах что-то похожее. Потому воспринимается ещё ближе, может быть.

 

Спасибо, что пишешь дальше и делишься этим с нами! Как прочитаю, обязательно отпишусь о впечатлениях.

 

 

P.S.: Как там у Эстромо дела? =))

 

[Joke_p]

Спасибо огромное за то, что выбралась написать! 

Мне в той главе было тяжело читать про маму Кальвена. Настолько грустное недопонимание, что прям вообще...

Кстати, писать про это тоже тяжело, именно потому, что так оно и в жизни получается иногда и преодолеть либо сложно, либо вообще не выходит...
Но эти истории и начинались как описание жизни простых людей, так оно и идёт и, увы, из песни слова не выкинешь, случается и такое.

 

У меня был как-то такой момент, что как стало ясно, что Кальвен будет ее будущим мужем, то уже хотелось почитать каким образом они сблизились.

И хотелось бы, чтобы "благодаря", а не "вопреки", и мне казалось, ну что там может пойти не так? Ну, встретились, ну, понравились... Любовь и счастье. А когда стала писать, выяснилось, что Миртина стеснительность далеко не единственное (естественное и преодолимое) препятствие. Но ведь мы же знаем, что всё будет хорошо?

 

Ты пока развиваешь историю Мирты и Кальвена дальше или там параллельно идут уже другие истории?

По большей части идёт пока их история, добавляются и другие персонажи, но они скорее дополняют основную. 

 

Потому воспринимается ещё ближе, может быть.
Наверное, так. Всё-таки мы всё воспринимаем через призму своего жизненного опыта, и то, что созвучно с нашими переживаниями, цепляет сильнее, вызывает не только сочувствие, но и сопереживание. 

Скажем так, для меня сейчас сами Кальвен и Мирта (и Умара с Индарио, которые, к счастью, достаточно умны, чтобы любое недопонимание придушить в зародыше) являются настоящей отдушиной среди других персонажей, которые портят кровь себе и другим.

 

Спасибо, что пишешь дальше и делишься этим с нами!

Да куда ж я, на фиг, денусь? 

 

Как прочитаю, обязательно отпишусь о впечатлениях.

Спасибо! Извини, что тема пошла такая... 

 

Как там у Эстромо дела?

Меров пока сознательно отложила до отдельной книги. У меня вторую книгу Корнелия над пивом чахнет... А в истории и не родилась ещё. Безобразие же!  Вот, разгребаю. А тут некоторые несознательные персонажи  ещё и палки в колёса вставляют своим непониманием... 

[Joke_p]

Несмотря на... многое и многое, очередная глава после долгой паузы наконец-то увидела свет.

 

Именем Дибеллы

 

Именем Дибеллы

План Детрилла Селаса работал превосходно. Мать Кальвена довольно потирала руки, видя, что её сын не только перестал чураться общества Авилы, но и взял ту в помощницы. А уж когда он, отправляясь к молодой коловианке домой, начал иногда задерживаться на всю ночь, решила, что дело практически сделано.
Сам возчик был совершенно счастлив: благодаря тому, что в его отсутствие продолжался сбор заказов, в горячее время ему удавалось заработать настолько больше, что самому не верилось. А главное, во время частых рейсов он мог видеться с Миртой. После праздника девушка совершенно перестала его дичиться, но попытки продвинуться в ухаживаниях хоть немного дальше, так смущали и почти пугали её, что парень предпочёл не торопить события и довольствоваться тем, чего удалось достигнуть, лишь изредка предпринимая крохотные шаги к сближению.
В разгар перевозок Кальвен почти не появлялся дома, задерживаясь разве что для того, чтобы не замучить лошадей — дать им передохнуть чуток подольше. А затем, по возможности скорее, отправлялся в новый рейс. На этот период пришлось и семнадцатилетие Мирты. Поскольку нибениец уже был принят в кругу обитателей «Благоуханной лилии», его загодя пригласили присоединиться к небольшому семейному торжеству, и он при помощи Авилы подгадал время так, чтобы в нужный день оказаться в Анвиле.
Ободрённый тем, что Мирта не отвергла его подарки, сделанные прежде, он заранее озаботился вопросом, что же ей преподнести. Решение нашлось довольно быстро, но потребовало от парня определённой предприимчивости, особенно в условиях постоянной нехватки времени из-за усиленной работы и постоянных разъездов.
Тем не менее, в назначенный день он явился в «Благоуханную лилию», держа в руках небольшой свёрток, каковой с поздравлениями и наилучшими пожеланиями вручил Мирте. Та смущённо поблагодарила и, сгорая от любопытства, которое тщетно старалась скрыть, поспешила развернуть шелковистую ткань обёртки. Внутри обнаружились башмачки, очень похожие на те, что привлекли её внимание на празднике Окончания сбора урожая. Примерив их, девушка удивилась, что они оказались точно по ноге, а каблучок, не утративший, впрочем, изящества, практически не прибавил ей роста. Смотрелась обновка на ней просто очаровательно. Когда же парень встал рядом, оказалось, что он выполнил свою задумку и раздобыл себе обувь на достаточно толстой подошве, чтобы быть не ниже своей возлюбленной.
Мирта вновь была в том самом платье, к которому так хорошо подходила подаренная нибенийцем брошь, и сейчас красовавшаяся у ворота, а теперь и новые башмачки. Восхищённо любуясь ими, девушка не заметила взглядов и улыбок, которыми обменялись Кальвен и Умара.

***

Разумеется просто так взять и угадать, чтобы обувка пришлась его избраннице в пору, молодой возчик не мог, а потому в один из приездов, пока помощница ткача трудилась в мастерской, наведался в «Благоуханную лилию» и попросил Умару о помощи. Он рассказал, что хотел бы преподнести Мирте и почему остановил свой выбор именно на таком подарке. Внимание к даже невысказанным пожеланиям её сестрёнки и желание ей угодить тронули владелицу лавки. Она предоставила молодому возчику образец обуви, которую Мирта считала очень удобной, а Индарио вызвался помочь парню отыскать того башмачника, чью работу девушка заприметила на праздничном лотке. Найти его удалось без особого труда, равно как и сделать заказ. После чего Кальвен заторопился по делам, чтобы успеть закончить со всеми поручениями и встретить Мирту с работы, а мер вернулся домой.
Умара встретила любимого, с лёгкой укоризной покачивая головой и полусочувственно улыбаясь:
— Всё-таки не доверяешь?
Индарио слегка пожал плечами.
— Помощь ему была нужна в любом случае. Без меня проплутал бы гораздо дольше. А лишний раз убедиться, что он не попытается использовать вещи Мирты ей во вред, не помешает.
— Убедился?
— Да. Его заказ был продуман до таких мелочей, что это не могло быть сделано для отвода глаз. И он был счастлив, когда оказалось, что все его пожелания исполнимы и пара будет готова к сроку. К слову сказать, обошлась она недёшево, но парень и глазом не моргнул. Похоже, действительно, единственное, что его заботит — это как и чем порадовать малышку Мирту.
Умара вздохнула.
— Я понимаю причины твоей подозрительности, но иногда она меня пугает. Как можно жить никому не доверяя?!
— Чтобы доверять, у меня есть ты, — с мягкой улыбкой отозвался он, но девушка уловила проскользнувший в его словах второй смысл и поморщилась, точно от боли. Видя это, Индарио шагнул к ней и крепко обнял.
— Брось! Ты знаешь, что я доверяю тебе, доверяю Мирте... Таларано, Ксавье... насколько это возможно. Этот возчик мне симпатичен, но именно потому я не спешу принять его в своё сердце. Когда у меня не останется сомнений, я буду только рад видеть в нём нового родича, поскольку семья моя невелика, зато лучшая из возможных.
Умара зарылась лицом в белоснежные волосы любимого и тихонько пробормотала:
— Ты ведь хотел сказать другое. Что я могу позволить себе быть доверчивой, пока ты остаёшься настороже. Неужели даже мне ты уже не говоришь правды?
— Нет, любовь моя. Просто у правды много граней. Но я не собираюсь скрывать от тебя ни одну из них. Вспомни, пока меня не было, ты и сама с подозрением отнеслась к тому имперцу, что отирался возле нашего дома. Ты чувствовала, что в ответе за себя и за сестру и должна суметь вас защитить. И вышло, что была права — слежка действительно велась.
— Но в итоге ты выяснил, что он не представлял для нас угрозы, зато начал подозревать Кальвена...
— Хорошо, что всё оказалось так, но ты сама знаешь — могло быть и иначе. Теперь уже мой долг заботиться о вашей защите, и я не стану пренебрегать им, поскольку цена ошибки может оказаться для меня непомерной.
Умара только вздохнула и крепче прижалась к любимому, а когда наконец заглянула ему в лицо, он улыбался так тепло и искренне, что её тревоги улеглись сами собой, а губы невольно потянулись навстречу его губам.
— Думаю, лавка вполне может подождать часок-другой, — в чуть игривом тоне Индарио было столько нежности, что Умара почувствовала, что её сердце плавится точно воск, и сама она готова растаять следом.
Влюблённые заперли «Благоуханную лилию» и нырнули в романтический полумрак спальни, создаваемый плотными портьерами.

 

***

Теперь же, видя, как сияют от счастья глаза Мирты, и Кальвен, и Умара с Индарио испытывали искреннюю радость. Небольшой домашний праздник получился тёплым, уютным и по-настоящему семейным. Скинградскому возчику удалось стать своим в кругу обитателей «Благоуханной лилии».
Воспоминания о часах, проведённых рядом с возлюбленной, согревали сердце парня во время рейсов, занимали его мысли. Другие возчики, встречая его в тавернах, где останавливались на ночлег, замечали, что молодой нибениец как-то изменился, стал с неохотой принимать участие в общих беседах. Его пытались всячески растормошить и вызвать на откровенность, но безуспешно. Он привычно отшучивался в ответ на дружеские подначки, но без прежнего задора. И только когда работа свела его в «Брине» с Урзугом гро-Маш, тот, посмотрев на происходящее, веско поднял указательный палец, улыбнулся в усы, обнажив желтоватые клыки, и добродушно проворчал, обращаясь к прочим:
— Оставьте парня в покое...
Переспрашивать у могучего орка, что, как да почему, равно как и перечить, желающих не нашлось, и влюблённому была предоставлена полная свобода предаваться приятным думам.

***

Наставлений портного Кальвен не забывал, но Авила вела себя с ним исключительно по-дружески, хорошо помогала в работе, чётко и по делу сообщала обо всём, что ему требовалось знать, и не старалась хоть чем-то привязать к себе. Поневоле он начал признавать, что коловианка могла бы стать отличной женой, так что, если отбросить его чувства к Мирте, выбор матери был вовсе не так уж плох. Но сердце настойчиво влекло парня к другой. Тем не менее, он, желая сделать помощнице приятное, но опасаясь, что будет неверно понят, пару раз привозил из рейса гостинцы, только не ей, а её сынишке Силвио.
Для самой Авилы и её небольшой семьи довольно существенный приработок оказался весьма кстати. Между делом коловианка успевала и прясть, так что жить им стало заметно легче. Про себя молодая женщина думала, что взаимное уважение, деловое партнёрство и дружба с Кальвеном куда лучше брака, который, несомненно, тяготил бы их обоих.

***

Вернувшись домой после разговора с Дрависсой и Детриллом Селасом, Атия села за столик у зеркала и задумалась. Данмерка совершила слишком много ошибок, последняя из которых сделала уже обещанную ей помощь невозможной. Эта дурёха не смогла даже уберечь важную для себя беседу от посторонних ушей! Разумеется, имперка и не думала нарушать слово, данное портному. Но теперь следовало решить, как вести себя с Виссой. В конце-концов сводница как следует продумала этот момент и успокоилась.
Хотя изначально Атия намеревалась наведаться в Анвил в ближайшее время и наладить связь с «Благоуханной лилией», теперь она нашла разумным несколько отложить поездку, дабы не вызывать у данмера лишних подозрений и сомнений в искренности её обещаний, если тот даст себе труд проследить за ней, на что он представлялся вполне способным.
Леди Висса вела себя тише воды ниже травы, с тревогой ожидая вестей от сводницы и опасаясь не успеть дождаться. На деле же, Детрилл пока не имел твёрдого намерения избавляться от содержанки, хотя и не исключал такой вероятности, если та будет продолжать свои выходки. Пока же своим поведением она добилась лишь того, что желание делить с ней постель у данмера пропало напрочь. Но поскольку это не входило в число обязательных условий их договора, то и не являлось для него поводом расторгать сделку.
Чувствуя, что портной не уделяет ей прежнего внимания, молодая женщина с возрастающим нетерпением ожидала обещанной Атией помощи и, не дождавшись, вновь отправилась к ней сама. Сводница встретила её довольно холодно, сообщив, что добыть необходимое снадобье не удалось, и лучшее, что может сделать Дрависса в такой ситуации — это взяться за ум и стать достойной внимания господина Селаса, в качестве возможной супруги.
Чем той и пришлось довольствоваться.

***

Отделавшись от Дрависсы и выждав ещё немного, Атия всё же вознамерилась обеспечить себе доступ к товарам «Благоуханной лилии». С этой целью она вместе со служанкой, верность которой, равно как и умение держать язык за зубами, были проверены временем, в один прекрасный день очутилась в анвильском храме Дибеллы. Разыскать рыжего послушника и осторожно прощупать почву для сводницы, поднаторевшей в дипломатии особого рода, не составило труда.
Имперка умела произвести впечатление и действовала не столь прямолинейно, как Хаш. Её беседа с юношей закончилась тем, что для него эта немолодая и некрасивая, но эффектная и умная женщина стала представляться едва ли не земным воплощением самой богини, которой он посвятил свою жизнь. Будущий жрец искренне, до глубины души поверил, что помогать ей — значит служить Дибелле на поприще, куда не допущен никто иной из братии храма. То, что вместо себя эта удивительная госпожа собиралась присылать служанку, нимало не смутило паренька — разве подобные существа часто балуют смертных личным общением? Да почти никогда! Ему неимоверно посчастливилось стать помощником женщины, несущей волю Покровительницы Прекрасного. В праве Атии на это и чистоте её намерений послушник не усомнился ни на миг, а посему на сей раз его совесть была спокойна и не привела его с покаянием к старшим жрецам. Напротив, он ощущал себя избранным и едва мог поверить такому счастью.

***

Поездка в Анвил оказалась весьма своевременной: вскоре своднице потребовалось подспорье в одном щекотливом деле, которое висело на волоске, и могло как сладиться, так и окончиться провалом. Прежде она отказалась бы от него, предпочтя не рисковать, однако благодаря совсем незначительному вмешательству алхимии всё прошло как нельзя лучше.

Служанка Атии, отлично понимавшая значение секретов в ремесле хозяйки, молчала о снадобьях из Анвила как рыба. Увы, умение хранить секреты — не самая распространённая добродетель, а смертным свойственно судить других по себе. У честной, разумной и неболтливой девушки была близкая подруга, жизнь которой отравляла соперница, пытавшаяся увести у неё мужа. И хотя до поры он старался сохранить верность супруге, у той были весьма веские основания опасаться, что его защитные бастионы скоро падут. Как тут было не попытаться помочь этой паре в восстановлении семейного счастья, имея доступ к зельям с Золотого Берега?!
Вскоре представился и подходящий случай. Атия, убедившаяся в действенности эликсиров из Анвила, вновь отправила за ними помощницу, а та своевольно присовокупила к переданному через рыжего послушника заказу снадобье, которым надеялась выручить подругу, оплатив его из собственных сбережений.
Как ни жаждала сберечь семью молодая женщина, ради которой старалась подручная Атии, сперва зелье вызвало у неё недоверие. Чтобы развеять её опасения, служанка сводницы рассказала всё без утайки про храм Дибеллы, который благословляет подобные приобретения и даже упомянула про послушника, через которого получила разрешение. Не обмолвилась она лишь о том, что её хозяйка так же с недавних пор пользуется услугами любовной алхимии, поскольку это уже была деловая тайна, нарушение которой могло повлечь непоправимые последствия. Спохватившись, что даже тех сведений, которыми она успела поделиться, может оказаться достаточно для возникновения неприятностей, девушка попросила подругу держать всё услышанное в строгом секрете, и та, успокоенная насчёт происхождения снадобья, с готовностью пообещала.
Она в точности выполнила все полученные наставления, и гармония в семье была полностью восстановлена, а соперница — забыта. Но радость супруги по этому поводу оказалась столь велика, что она не удержалась и поведала о чудодейственном снадобье одной приятельнице, строго-настрого наказав никому не говорить. Та клятвенно пообещала, но интригующая тайна жгла ей губы, и кумушка, промучившись несколько дней, шепнула её следующей паре ушей. Слухи поползли по Скинграду, разбегаясь, сливаясь воедино, подобно талым ручейкам, подтверждая сами себя.
В конце-концов, узнал о них и Хаш. В очередной раз помянув недобрым словом то дело, он утроил бдительность, наблюдая за матушкой Кальвена, поскольку опасался, что если эти сведения дойдут до неё — беды не оберёшься. Однако казалось, что женщина не собирается ничего предпринимать, поскольку в данный момент картина, сложившаяся в её голове, хоть и не имела отношения к реальному положению вещей, была как раз такой, как она мечтала.
Некоторое время спустя Хаш позволил себе немного расслабиться. Поскольку он всё равно был занят бесплатной работой на Детрилла, то воспользовался тем, что Виний ничего не знал о его промахе в деле Фиолетового Плаща, и начал «подбирать» сиюминутные простенькие заказы, не приносившие больших денег, но и не отнимавшие много времени. Словом то, за что его коллеги обычно брались неохотно, полагая, что игра не стоит свеч.

***

Миновала осень, наступила зима. Хотя горячее время для возчиков закончилось, Кальвен с Авилой продолжали работать вместе, что позволяло ему быстрее набирать заказы, выполнять больше работы и, даже за вычетом оплаты помощницы, давало возможность зарабатывать заметно больше, чем прежде. Теперь парень чаще бывал дома, но на вопросы матушки, когда же он наконец сделает предложение Авиле, неопределенно отмахивался. Впрочем, родительница, уверенная, что дело всё равно к тому и идёт, особенно на него не наседала.
Незадолго до Праздника Новой Жизни Кальвен, вернувшись из рейса, увидел, что Авила чем-то встревожена и огорчена. Оказалось, что её мать, несмотря на мягкий климат графства, умудрилась застудиться и приболеть. Парень от души выразил своё сочувствие и пожелал недужной скорейшего выздоровления, а вернувшись домой упомянул об этом в разговоре с матушкой. Хотя женщины почти не виделись с того дня, как решили, что их желание поженить детей обоюдно, стоило молодому возчику отправиться на конюшню, его родительница решила проведать «будущую родственницу» и вместе с ней порадоваться, что дело, хоть и медленно, но, видимо, движется к свадьбе.
Однако её ожидало жестокое разочарование. Оказалось, что Кальвен ни разу не ночевал у Авилы, а всё их общение сводилось исключительно к делам. Правда, он щедро платил молодой женщине за помощь, так что грех бы жаловаться, но даже намёка на возможный брак не промелькнуло ни разу.
Это известие поразило мать Кальвена подобно грому. Выходит, всё, на что хватило зелья бретонской ведьмы, это чтобы её сын перестал шарахаться от предполагаемой невесты, точно пуганая ворона от куста?! Великое достижение, нечего сказать! Её тревога и явное разочарование передались собеседнице, прежде вполне довольной сложившейся ситуацией. В результате, каждая из женщин вознамерилась повлиять на своё чадо, но ничего не сказала другой.
Попытка матери поговорить с Кальвеном ничего не дала. Он больше не упоминал при ней о Мирте, но ни готовности, ни желания жениться на Авиле не проявлял. Нужно было найти что-то более действенное, чем средство, купленное у живущей в лесу бретонки. А слухи об анвильских зельях уже вовсю ходили по городу. Стоит ли удивляться, что очень скоро один из этих шепотков достиг ушей родительницы молодого возчика, снова начавшей жадно вслушиваться в подобные разговоры? Момент этот прошёл незамеченным для Хаша, который, успокоенный бездеятельностью женщины, за которой должен был наблюдать, как раз оказался занят подвернувшимся мелким дельцем.

***

Иначе решила действовать мать Авилы, которая знала прямой и твёрдый характер дочери, видела, что её устраивает работа с Кальвеном, и к большему та не стремится, а потому не надеялась повлиять на неё разговорами. Зато болезнь подвернулась весьма кстати. Хотя в самой простуде не было ничего серьёзного, в доме стали слышны жалостливые стенания о том, что стоит матери помереть, останется Авила с ребёнком совсем одна, а мужней женою её и покидать легче — не так материнское сердце болит.
— Тем больше тебе причин скорее поправиться, и не думать о дурном, — улыбалась дочь в ответ, кутая ноги матери в тёплое шерстяное покрывало, собственноручно связанное из лучшей напряденной шерсти, которую, если бы не работа с Кальвеном, пришлось бы продать, чтобы свести концы с концами.
Тогда родительница зашла с другой стороны, сетуя, что не может выздороветь из-за тревоги за будущее Авилы и Силвио. Вот выйди дочь за возчика, на радостях матери бы вмиг стало лучше. Но молодая женщина не поддалась и на это. Она окружала мать заботой, терпеливо снося все причитания, которые та не прекращала, несмотря на многократные просьбы, но отказывалась обсуждать своё замужество.
При этом Авила тщательно скрывала тревогу, которую ей внушало одно обстоятельство: боясь потерять способ воздействия на неё, мать отказывалась лечиться и делала всё, чтобы болезнь не проходила. В результате то, что начиналось как лёгкая простуда, стало вызывать у дочери серьёзные опасения. Напрасно она приносила как народные средства, так и алхимические снадобья — мать или отказывалась их принимать, или припрятывала и тайком избавлялась от них. Сама она полагала, что ничего с ней не сделается, и беспокоилась лишь о том, чтобы недуг не прошёл слишком быстро.
Тем не менее попытки не дать себе победить болезнь, а по возможности и старания усугубить её, приносили свои плоды. Авила тревожно покусывала губы, но по-прежнему была не готова поддаться на этот шантаж, разом загубив счастье троих человек, если вообще хоть на миг допустить, что Кальвена возможно убедить жениться на ней. Хотя, разумеется, он и не согласился бы. И это было правильно. А прибегать к таким методам, как его мать, стараться привязать к себе против воли, приворожить, коловианке претило. Она предпочитала оставаться незамужней женщиной с ребёнком на руках, но не утратить уважения к себе. Тем более постыдным Авиле казалось предать то дружеское доверие, которое возчик теперь испытывал к ней. Однако именно оно и побудило её поделиться с парнем своими переживаниями, связанными с матерью.
Кальвен принял их довольно близко к сердцу, чего не сумел скрыть во время очередного визита в «Благоуханную лилию». Хозяева заметили небольшие перемены в настроении парня, обычно совершенно безоблачном в обществе Мирты. А дальше Индарио исподволь вызвал его на откровенный разговор. Воспитаннику Эстромо не составило труда понемногу вытянуть из Кальвена всю историю, включая инициированные матерью попытки его приворожить, и то, как повела себя в этом случае Авила. Всё это характеризовало и самого молодого человека, способного противостоять родительскому давлению и не готового отказываться от своей любви, и девушку, не пожелавшую обманом прибрать его к рукам, с самой лучшей стороны. То, как бесхитростно нибениец рассказывал об этом, убеждало в его искренности. Мера тронула порядочность этих двоих, и он, посочувствовав Авиле, посоветовал Кальвену обратиться к Таларано, чтобы тот навестил её мать. Всё-таки целительские таланты альтмера, хоть и были особенно сильны в области травм и ранений, далеко не ограничивались ими. Индарио рассказал нибенийцу, как разыскать мага и даже написал тому небольшую записку с просьбой помочь передавшему её.

***

Едва вернувшись в Скинград, Кальвен поделился сведениями о целителе с Авилой. Состояние матери внушало молодой женщине всё большую тревогу, потому она с благодарностью выслушала дружеский совет и поспешила им воспользоваться.
Альтмер принял и выслушал коловианку вполне благосклонно. И всё же, несмотря на это, Авила, хоть и была не робкого десятка, сперва слегка побаивалась огромного громогласного мера. Когда же она несмело протянула ему записку от Индарио, привезённую Кальвеном, Таларано и вовсе заговорил с посетительницей, точно с родной.
— Он мог бы мне ничего не писать. Я и так сделаю, что смогу. Главное сейчас — убедить твою матушку принять помощь. Мне, конечно, приходилось иметь дело с упрямцами… — маг поморщился, вспомнив упёртость Таврия. Ох уж эти коловианцы! Хуже, наверное, только норды, да и то не все! А ведь и заболевшая женщина происходит как раз из этой породы имперцев! — Но если не выйдет настоять на необходимости лечения, толку не будет. Силком, увы, никого не осчастливить и не оздоровить.
— Выходит, когда больной в беспамятстве — любые усилия бесполезны? Ведь он тогда не может выразить согласие на исцеление?.. Но я точно знаю, что, порой, спасают и в таких случаях!.. Неужели совсем ничего нельзя сделать, если она сама не захочет?
— Даже лишившись чувств, страждущий в одном случае тянется к жизни, цепляется за неё, и они с целителем вместе бьются над тем, чтобы справиться с недугом, в другом же — сам желает умереть, и тогда помочь ему практически невозможно. Все усилия врачующего пропадают втуне, он вынужден бороться и с самой хворью, и с волей, устремлённой к гибели. И тогда... — альтмер с сожалением развёл громадными руками.
— Я понимаю... — вздохнула Авила. Мать со своим упрямым нежеланием лечиться и надеждой взять дочь измором, напоминала ей период жизни маленького Силвио, когда тот из вредности раскидывал всё, до чего мог дотянуться. Собирай-не собирай, много ли толку, если через минуту всё опять на полу? Но малолетнего сынишку-то ещё возможно приструнить. А вот что прикажете делать со взрослой женщиной, которая уж должна бы, кажется, понимать, что к чему?
— Я всё-таки пойду с тобой. Может, сумею её убедить, — поднялся Таларано, точно отвечая на её невысказанные мысли.
По своему обыкновению, он потребовал возможности уединиться с больной и провёл у неё немало времени, большую часть которого до Авилы доносился его приглушённый, увещевающий голос и отдельные высокие ноты ответов матери. Под конец речь альтмера стала громче и напористей, хотя отдельных слов по-прежнему было не разобрать. Вскоре он вышел к молодой женщине, сокрушённо покачивая головой.
— Мне не удалось её убедить в необходимости лечиться. Твоя мать уверена, что её болезнь неопасна и что можно позволить себе тянуть время сколько угодно, продолжая страдать и давить на жалость. Вот только если это и было так изначально, то теперь уже — нет. Она всё ещё способна победить недуг сама, а с помощью целителя — и подавно, но грань, за которой ей смогут помочь лишь лучшие из лучших, при том ценой огромных усилий, уже очень близка. А там и до следующей, когда любое вмешательство окажется бесполезным — всего один шаг. Надеюсь, ты простишь мне мою прямоту, но я полагаю преступным скрывать от тебя сложившееся положение вещей.
Хотя Таларано говорил более мудрёным языком, чем привыкла Авила, основное она поняла.
— А если она всё-таки одумается?..
— Немедленно зови меня. Я непременно приду снова. И буду молить Мару, чтобы не оказалось слишком поздно.

***

Слова целителя запали в душу Авиле. Особенно потому, что он, не стараясь нагнать на неё страха, ничего при этом не скрывал. Таларано не винил её в происходящем, но и не обнадёживал. Молодая женщина поняла, что единственный шанс победить материно упрямство — это действовать теми же методами. Что с Силвио, что с ней, если доброта и ласка ничего не дают, остаётся один выход — прибегнуть к строгости. К тому же, несмотря на то, что она от всей души желала родительнице выздоровления, её поведение вызвало у дочери обиду и досаду, и выносить эту смесь чувств было очень тяжело.
Войдя в комнату матери, коловианка решительно заявила, что пока той не станет лучше, она не станет и думать в направлении брака, а если вдруг та и правда помрёт, ей и подавно будет не до того. Пусть другие устраивают свадебный пир над гробами близких, если им так нравится. От неё подобного не дождутся.
Сперва ей показалось, что мать слегка заколебалась, услышав, какой поворот принимает дело. Однако упрямица почти тут же собралась с мыслями и принялась спорить и напирать на то, что теперь плохая помощница и поддержка для дочери — даже за внуком толком присмотреть не может, и что той бы следовало устроить свою жизнь так, чтобы без лишних забот и тревог дать матери выздороветь.
— Если Силвио мешает тебе и не даёт поправиться, я займусь им сама, — отозвалась Авила, — Что же до остального — моё слово твёрдое. Поправляйся — и я подумаю насчёт замужества, иначе — и думать не стану, вот это я тебе точно говорю.
В ответ мать начала требовать от неё обещания выйти за Кальвена, а не просто размышлений на эту тему. Но такое решение зависит от двоих, и, само собой, твёрдого слова дочь ей дать не могла. Тем паче, что мать и слышать не желала о другом кандидате в женихи, кроме молодого возчика. А тот точно не женится ни на ком другом, пока существует Мирта и надежда, что она станет его женой.
Таким образом разговор зашёл в тупик, и хотя мать немного поколебалась в своей уверенности, но всё же решила придерживаться прежней линии поведения. Ведь дочь по крайней мере заговорила насчёт мыслей о браке, глядишь, со временем уступит и ещё.
Верная своему слову, Авила стала держать Силвио при себе. С ним было сложнее заниматься делами, но она находила, чем увлечь шустрого трёхлетку, а кроме того, оказалось, что стоило ей начать петь, сидя за прялкой, тот затихал и играл, не дёргая мать, лишь бы та не умолкала. Конечно, собирая заказы, угомонить его таким способом она не могла, но обычно бойкий мальчонка не слишком раздражал клиентов, поскольку чужих дичился, близко к ним не лез, не шумел и не шалил. В результате само собой вышло, что Авила, занятая делами и лишённая привычной помощи, невольно отдалилась от матери, хотя всё свободное время и посвящала заботам о ней.

***

Матушку Кальвена, уже пытавшуюся переломить его сопротивление с помощью алхимии, не на шутку взволновали сведения о чудодейственных анвильских эликсирах. Казалось, это именно то, что ей было нужно! Надо было непременно раздобыть такое средство! Но дело осложнялось тем, что сын ездил по работе не куда-нибудь, а именно в этот город, так что велики были шансы случайно столкнуться с ним там.
Размышляя, как это устроить, женщина получше продумала ту историю, в которую не поверила бретонская ведьма, дабы наверняка убедить рыжего послушника из храма Дибеллы помочь ей. Она вертела свою обновлённую выдумку и так и этак, не находя к чему придраться. Всё было просто, жалостливо и представлялось вполне правдоподобным.
Наконец она сообразила и то, как разминуться в поездке с сыном. Вернувшись из очередного рейса, Кальвен разве что не столкнулся с матерью на пороге.
— Сынок, а я как раз ждала, когда ты приедешь. Неспокойно мне за твою судьбу! Хочу вот съездить в великую часовню Мары, что в Бравиле, помолиться о твоём будущем, чтобы милосердная богиня помогла тебе обрести семейное счастье. Пока ты соберёшься снова ехать, глядишь, я уже и вернусь, а если и не поспею — всё дому меньше пустым стоять!
Разумеется, ехать она собиралась вовсе не в Бравил, а в Анвил, и хотела как можно сильнее опередить Кальвена. Но если вдруг даже пришлось бы задержаться на Золотом Берегу, добиваясь желаемого, и на беду встретиться там с сыном, всегда можно сказать, что решила заодно снискать для него и благословение Дибеллы, чтобы чувственная любовь не обошла его будущую семью стороной. Тем паче, что так и этак придётся искать помощи не где-нибудь, а в анвильском храме.
Как и предполагалось, Кальвен, воспитанный в почтении к Девяти, не усмотрел в её намерении ничего дурного. Даже помыслил, что, быть может, сама Мара в ответ на молитву матери, вразумит её не противиться тому, в чём он видит своё счастье. Со спокойной душой простившись с родительницей, парень занялся домашними делами, решив не торопиться в путь и постараться дождаться её возвращения, если только сроки по работе не начнут очень уж поджимать. Но сейчас, в начале года, особой спешки не было. Три-четыре, дня, да хоть бы и неделя между ездками — это всё-таки далеко не две, а то и больше, как бывало, пока он работал один.
Хаш в последнее время следил за матушкой Кальвена вполглаза, поэтому её неприметные сборы, прошли мимо него. Он и на этот раз заглянул к ним на двор больше для порядка и заметил, что возчик, вернувшийся как и выходило по расчётам из поездки, занят работой, которую всегда выполняла его мать.
Интуиция мгновенно подсказала коловианцу, что проблем у него снова прибавилось.
— Эге, парень! — окликнул он Кальвена, — А хозяйка ж где? Здорова ли? Я как-то привык уж — мимо хожу, всё её вижу. Вроде как и дела мне нет, а вроде и всё на своих местах — посмотреть приятно.
Возчик с удивлением повернулся к незнакомцу. На разбойника тот не походил, может, правда ходит этой дорогой, да и видит мать каждый раз. Что дурного, если прохожий справился о её здоровье? Что дом не без присмотра — видит. Вот кабы наоборот пожилую женщину спросил, дома ли сын, можно бы ещё заподозрить, что худое замыслил... И парень, вполне доброжелательно кивнув коловианцу, отозвался:
— С утра здорова была. В Бравил отправилась, поклониться Маре.
— Слава богам. Ну, Зенитар тебе в помощь, поклон ей передай, как вернётся.
Имперец с беспечным видом отправился дальше по улице, мало что не насвистывая. Но в голове его шла напряжённая работа. Молодой нибениец назвал Бравил, и лгать ему резона, вроде бы не было. Зато причины не быть откровенной с сыном имелись у женщины, за которой Хашу было поручено наблюдать. При этом его внутренний голос буквально кричал название совсем иного города и намекал на храм другой богини. Но всё же нельзя было исключать и того, что мать Кальвена действительно отправилась в Бравил. А это даже хуже, потому что одним богам известно, какой слух мог заманить её туда. Может, и там есть что-то вроде «Благоуханной лилии», только открытое для всех желающих? Репутация-то у этого города ещё та... Конечно, она могла сказать и правду. Отчаявшись найти помощь среди себе подобных, многие пытаются привлечь на свою сторону высшие силы… В эту версию коловианцу не слишком верилось, и тем не менее, сходу отбрасывать её было нельзя.

***

Распрощавшись с сыном, матушка Кальвена поспешила туда, где можно было нанять повозку. Немного потолкавшись среди перевозчиков, она остановила свой выбор на том, который доставлял нанимателя в любой город Сиродила, а не ограничивался каким-либо одним графством. Его услуги стоили дороже, но с ним можно было условиться и проехать хоть по всей провинции.
За всю свою жизнь она ни разу не бывала в Анвиле, куда сперва её муж, а после и сын постоянно ездили по делам. Теперь женщина с интересом рассматривала дорогу, кормившую их семью, то и дело узнавая отдельные приметы, памятные по вечерним разговорам в промежутках между рейсами.
Путешественница была исполнена радужных надежд. Случайность и своевременность слуха, погнавшего её в дорогу, казались ей несомненным подтверждением того, что анвильские эликсиры — дело верное. Вернее и быть не может. Убеждённая в том, что действует во благо сыну, она и помыслить не могла, что её может постичь неудача.
Ненадолго задержавшись в таверне, указанной возницей, и смутно припомнив, что её название она слыхала от Кальвена, женщина снова устремилась вперёд к заветной цели. Порой она отвлекалась от созерцания пейзажей, вполне привлекательных в мягком климате восточного Сиродила даже зимой, и погружалась в приятные мечты. Она грезила о скромной но красивой свадьбе сына с Авилой, о том, как Силвио станет для неё первым внуком, а там пойдут и другие. Как она будет с гордостью вещать соседкам об их первых успехах, а те будут улыбаться, втайне завидуя её счастливой семье.
Упряжка, нанятая нибенийкой, не могла потягаться в скорости с Мелком, так что добраться на ней до цели за один день было невозможно. Впрочем, женщина не слишком переживала из-за этого: Кальвен только-только вернулся из рейса, так что снова отправится в путь не сегодня и не завтра. Фургон до Анвила едет ещё дольше, так что пока беспокоиться, что её настигнут, нечего. Если повезёт, она не только выполнит задуманное, но и успеет вернуться, чтобы проводить сына в очередную поездку.
На ночь путешественница остановилась в придорожной гостинице. Близость заветной цели настолько согревала имперку, что и трактирная еда казалась слаще, и постель — мягче. Безмятежности сна уверенной в своей правоте женщины мог позавидовать и младенец. Проснулась она рано, ей не терпелось поскорее двинуться в путь. Наскоро позавтракав, матушка Кальвена принялась торопить возницу, ей казалось, что он слишком копается, хотя тот хорошо знал своё дело и действовал ловко и сноровисто.
Наконец повозка снова выехала на Золотую дорогу и покатила в сторону Анвила.
Белые стены сиявшие под голубым небом и холодным зимним солнцем, башни, крытые бурой черепицей, волнующий запах и неумолчный шум волн, доносящиеся с моря не произвели на женщину впечатления.
Даже не передохнув, она заторопилась в город. Отыскать храм Дибеллы было несложно. Его стройный, устремлённый ввысь белокаменный силуэт, украшенный роскошными витражами был виден издалека.
Женщина поспешила к нему, быстро поднялась по ступеням, отворила тяжёлую деревянную створку двери, и шагнула внутрь. Ничто в величественном и прекрасном спокойствии часовни, пронизанном цветными солнечными лучами, не напоминало о трагедии, разыгравшейся в этих стенах более сотни лет назад. Осталась лишь мрачная летопись тех далёких дней, ныне хранящаяся в архивах.
Мать Кальвена не стала приближаться к алтарю установленному у подножия огромной статуи богини, точно оживающей в подкрашенном витражами солнечном свете. Вместо этого она с задумчивым и печальным видом присела на одну из скамей. Там можно было проводить хоть круглые сутки. Никогда и никого из прихожан не гнали из храма.
Казалось, немолодая нибенийка погружена в свои мысли, на деле же она, точно зверь в засаде, поджидала вожделенную добычу. Наступило и прошло время танца, прославляющего Дибеллу. Ни дивная музыка, ни еле слышный ритмичный шорох ступней танцоров, восхвалявших богиню совершенством движений, не заставили женщину повернуть головы, отвлечься от того, что занимало её мысли на самом деле. За это время она успела увидеть нескольких храмовых служителей разного ранга, но никто из них даже отдалённо не напоминал юношу, о котором твердили слухи.
Матушка Кальвена начинала испытывать растерянность и досаду. Попытавшись проникнуть во внутренние помещения храма, она скорее привлечёт к себе ненужное внимание, нежели разыщет рыжего паренька. И поговорить с глазу на глаз им точно не дадут. Внезапно, новая мысль поразила женщину до глубины души. Что если сама аэдра отказывает ей в помощи, ибо, придя в посвящённую ей часовню, посетительница не удостоила её даже взгляда, не говоря уж о почтительном обращении? Нибенийка в ужасе прикрыла рот ладонью, а затем принялась истово взывать к Покровительнице Прекрасного, прося прощения за своё небрежение и моля о помощи в благом деле, которое привело её в этот храм.
Никакого отклика в ответ нибенийка не ощутила, но прибавив ещё пару горячих воззваний, сочла, что сделала всё от неё зависевшее.
Рыжий паренёк не появлялся. Возможно, имело смысл поискать помощи у других жрецов, но в памяти женщины был слишком свеж разговор с бретонкой из леса. Если служители Дибеллы ей не поверят, всё будет напрасно. Женщина начала опасаться, что на выполнение задуманного может уйти гораздо больше времени, чем ожидалось. А коли так, нужно позаботиться о столе и ночлеге. Она с сожалением поднялась со скамьи и покинула храм.
Очутившись на улице, матушка Кальвена покрутила головой в поисках каких-нибудь признаков гостиницы и вдруг заметила юношу в одеянии служителя Дибеллы, медленно идущего к часовне. Медь его волос плавилась в предвечернем освещении. Сердце женщины радостно забилось: несомненно именно этого парня она напрасно прождала несколько часов! Она поспешила ему наперерез и едва не столкнулась с молодым человеком почти у самых дверей.
Он посторонился, полагая, что имперка просто-напросто желает войти, но та ухватила его за рукав и с мольбой произнесла:
— Вы не могли бы уделить пару минут отчаявшейся женщине?
Юноша с сомнением покачал головой. Дело в том, что он был послан в город с поручением, которое не торопился исполнить, чтобы не получить новых, не столь приятных, и теперь опасался закономерной выволочки, особенно если будет уличён в том, что болтает у входа, вместо того, чтобы наконец завершить свою миссию.
— Обратись к любому из жрецов, добрая женщина, — смущённой скороговоркой пробормотал он, — В храме госпожи Дибеллы охотно помогут тому, кто в этом нуждается. А я, право же, очень тороплюсь...
— Ты советуешь мне обратится к другим!.. — трагически воскликнула незнакомка, — Как мне поверить, что они проявят больше сострадания, если первый же, к кому я осмелилась обратиться, гонит меня прочь?!
Упрёк достиг цели. Паренёк почувствовал себя виноватым.
— Я не гоню... совсем наоборот, — сбивчиво зачастил он, — Не подумайте, что я это нарочно... или мне нет дела... Ох, ну ладно, я постараюсь выйти к Вам... но сейчас мне правда надо бежать!
— Да пребудет с тобой благословение Дибеллы! — с жаром воскликнула женщина, выпуская его рукав.
— И с Вами, — пробормотал он, чувствуя, что эти слова должны были бы исходить от него, и поскорее юркнул под своды храма.
Матушка Кальвена рассудила, что возвращаться на прежнее место после того, как недавно ушла, было бы странно, а ей вовсе не хотелось, чтобы её заметили. В ожидании рыжего послушника она принялась прогуливаться возле часовни, делая вид, что любуется прекрасным зданием. Но время шло, а юнец не возвращался. Наконец имперка решила, что дольше оставаться на улице и бродить под стенами храма бессмысленно и отправилась позаботиться о пище и ночлеге.

***

У юного служителя Дибеллы и в мыслях не было отделаться от женщины и не выполнить данного ей обещания вернуться. Но его, потратившего на выполнение простого поручения неоправданно много времени, отловил один из старших жрецов. Прекрасно понимая, в чём причина такой проволочки, он выдал парню заслуженный нагоняй, а чтобы тому впредь неповадно было отлынивать от ежедневных трудов, выдал ему одно из самых продолжительных и неприятных заданий, которое надлежало выполнить незамедлительно и под неусыпным надзором. На тихий безнадёжный стон послушника жрец назидательно произнёс:
— Так чего ты хочешь? Всё, что получше, разобрали вовремя, осталось то, за что по доброй воле браться никто не захотел. А делать надо. Приступай.
Ни один благовидный предлог не позволял юноше выскользнуть из храма хоть на минутку, сообщить ожидающей его женщине, что он не может с нею поговорить и, если это так важно для неё, условиться о встрече на другой день.
Из-за этого паренёк страдал больше, чем от самой грязной работы, которую на этот раз торопился сделать побыстрее и получше, надеясь успеть застать обратившуюся к нему нибенийку. Рвение, которое рыжеволосый послушник проявлял в трудах, вызвало искреннее удивление у его надсмотрщика. Юнец был не из тех, кто стремится избавиться от неприятной работы, выполнив её в кратчайшие сроки. Но жрецу, наблюдавшему за ним, не хватило проницательности понять, в чём дело. Он решил, что пареньку просто очень уж претило возиться с делами, когда прочие давно отдыхают.
Наконец тот закончил трудиться и был отпущен восвояси. Отделавшись от ненавистной работы и навязчивого внимания жреца, он со всех ног кинулся в молитвенный зал. Никого. Юноша выбежал на улицу, обошёл храм, внимательно вглядываясь в немногочисленных прохожих, но женщины, которую он искал, среди них не оказалось. Совершенно подавленный, он вернулся внутрь здания. Верно, если незнакомка из всей братии обратилась именно к нему, на то было соизволение самой Дибеллы. А он по проявленной днём лености подвёл свою покровительницу. Это осознание оказалось горше самого сурового наказания, которое могли наложить на него жрецы.
Весь вечер он не находил себе места, а отправившись спать долго не мог заснуть, мучимый совестью.

***

Матушка Кальвена без особого труда отыскала гостиницу, поужинала и задумалась над причинами сегодняшней неудачи. Конечно, юнец мог её попросту обмануть, но тогда ему было проще выслать к ней вместо себя кого-то из жрецов — пусть разбираются. Это если его слишком замучили просьбами, вроде той, с какой явилась она сама. А ведь ей не пришлось даже её озвучить, так что парень не мог быть в точности уверен, о чём речь. А если догадался и не захотел связываться, так и вовсе что за резон ему был обещать вернуться? Нет, мальчишка явно спешил, и, скорее всего, те же дела, что заставляли его торопиться, задержали парнишку и после. Как бы то ни было, женщина не собиралась отчаиваться пока не переговорила с послушником. Не все задачи удаётся решить с наскока прямо в день приезда. Возможно, таким образом сама Дибелла выражала своё неудовольствие запоздалым обращением к ней, и теперь, позволив повидаться с рыжим, вынудила отложить беседу с ним. Решив с утра пораньше отправиться в часовню, чтобы уж точно его не упустить, нибенийка улеглась в постель и заснула покойно и крепко.

***

Проснувшись спозаранку и как следует позавтракав, женщина отправилась в храм. На этот раз ждать ей пришлось недолго. Рыжеволосый послушник, то и дело выглядывавший в молитвенный зал, заметил её и поспешил к ней. Чувство вины заглушало для него слова, произносимые нибенийкой, и детали её вымышленной истории едва ли достигли сознания юноши. Он заранее был готов помочь ей, если это окажется в его силах, а потому, рассыпавшись в извинениях, пообещал добыть то, что она просила.
Довольная результатом беседы, матушка Кальвена вернулась в гостиницу, куда парень обещал принести добытые зелья. Поразмыслив над прошлой неудачей, женщина пришла к выводу, что ведьмино снадобье могло не подействовать как надо оттого, что сыну втемяшилась какая-то другая девица, влечение к которой одной лишь попыткой привязать его чувства к Авиле оказалось не перешибить. На сей раз нибенийка решила не спешить и действовать умнее. Сперва подсунуть Кальвену состав, который избавит его от нынешних привязанностей, а уж потом пусть будущая жена напоит его приворотным зельем.

***

Хаш погонял крупного неказистого тёмно-рыжего жеребца по кличке Каштан, стремясь наверстать потерянное время.
Узнав от Кальвена, что его мать уехала, коловианец понял, что снова допустил ошибку. С того проклятого Девятью дня, когда к нему впервые обратился заказчик, закутанный в фиолетовый плащ, досада стала его постоянной спутницей, краткие отлучки которой только усиливали эффект её присутствия в остальное время. Коловианцу не свойственны были досужие фантазии, но сейчас ему казалось, что она обретает зримый и осязаемый образ желчной костлявой дамы средних лет, задрапированной в серую хламиду и стоящей у него за плечом. По спине имперца пробежал холодок. Он подавил отчаянное желание обернуться, усилием воли отогнал пугающий морок и заставил себя собраться. Нужно было понять, как действовать, а не давать волю воображению. Он обязан выправить эту ситуацию. Побоку всё остальное. Теперь слишком многое на кону. «Для старого дурака ты слишком молод, для молодого — слишком зрел», — мысленно посмеялся Хаш сам над собой, — «Теперь давай, напрягай мозги, чтобы не остаться вечным».
И вот теперь он двигался по уже простывшему следу женщины, тщательно обдумывая свои дальнейшие действия. Каждая ошибка, допущенная им в этом деле, добавлялась к прочим, и их масса росла, точно снежный ком, который теперь грозил вот-вот рухнуть на голову имперцу и погрести его под собой.
Каштан шёл размашистой, довольно тряской рысью, к которой его хозяин давно привык и приноровился. Поёжившись от налетевшего порыва знобкого ветра, коловианец плотнее запахнул плащ. Даже значительно южнее столицы Сиродила зима оставалась зимой, и порой недвусмысленно напоминала об этом.

***

Рыжеволосый послушник, облачённый в утеплённое по зимнему времени облачение служителя храма, сметал со ступеней часовни сор, нанесённый ветром. Сухая листва, немного пыли... в отличие от унылого протирания сложных и многочисленных поверхностей внутри здания, эта работа была ему в радость. За усердие, проявленное намедни во время отбытия наказания, а также за дальнейшее усердие, он получил право выбрать, чем заняться, и, конечно, с радостью ухватился за метлу. Ярко-голубое небо с редкими пушистыми облаками отрадным образом сочеталось с чистым и светлым чувством выполненного долга, наполнявшему душу паренька, с удовлетворением от того, что он сумел оказать помощь, женщине, нуждавшейся в ней.
Юноша полной грудью вдыхал прохладный воздух, ощущая себя в гармонии со всем миром. Он ненадолго перестал шуршать метлой, опершись на неё и с мечтательной улыбкой глядя в лучезарную синь над головой. Сейчас он был готов любить весь мир целиком и каждое создание в отдельности. Всё казалось ему прекрасным и удивительно красивым. И когда чья-то твёрдая рука легла ему на плечо, он обернулся, всё ещё исполненный восторженного наслаждения жизнью... и его улыбка увяла, точно нежный цветок, растоптанный грубым сапогом. Радость, подобно воде из прохудившегося бурдюка, с тихим плеском вытекла из его сердца, уступая место смутной тревоге. Рядом с ним стоял Хаш.
Юноша вспомнил чувство вины, испытанное им после прошлой встречи с имперцем. Почему-то он был уверен, что и на сей раз без этого не обойдётся.
— Доброго тебе дня парень. Да пребудет с тобой благословение и наставление Дибеллы, — значимо произнёс коловианец, — Нам надо поговорить.
— Я... мне нужно закончить работу... — промямлил тот в ответ, — И спросить позволения отлучиться…
Несмотря на то, что время работало против Хаша, он спокойно кивнул.
— Конечно. Только не слишком тяни. Дело довольно срочное и промедление едва ли придётся по нраву твоей покровительнице.
Бледная, покрытая веснушками кожа послушника жарко вспыхнула. Он вспомнил и своё нерадение во время выполнения поручения в городе, и Атию, казавшуюся если не воплощением, то посланницей Дибеллы. Она тоже была бы недовольна? Ах, будь тут она, а не этот тип! Всё сразу стало бы проще и понятнее!
Тем временем имперец отошёл в сторонку и присел на какой-то ящик с видом человека, которому некуда спешить. Паренёк, принявшийся с удвоенной энергией орудовать метлой, и украдкой наблюдавший за ним, окончательно занервничал. Выходило, что времени почти нет не у этого докучливого коловианца, а у него самого, хоть он пока и не ведает причин.
Жрец, которому послушник явился доложить об исполненной работе, не поверил, что тот закончил так быстро, и явился проверять, готовый взыскать за небрежность, но ступени были в идеальном порядке. Придраться было не к чему, и паренёк получил пару часов свободного времени, хотя и не был уверен, радоваться ли этому.
Тем не менее он понуро вернулся к поджидавшему его Хашу, который поднялся ему навстречу и повёл в таверну, где происходила их прошлая беседа.
Поскольку имперец ещё тогда неплохо разобрался в характере юноши, ему не составило труда выведать то, что требовалось. Сложность была в другом. Коловианец опасался, что рыжий заречётся помогать кому бы то ни было, а значит, он, Хаш, своими руками испортит недешёвый товар, который продал Атии. Это было бы слишком… непрофессионально. А он и так в последнее время наделал столько ошибок, что начал утрачивать уверенность в себе. Не та роскошь, которую можно себе позволить в его работе. Теперь важно было просчитать каждую мелочь, учесть все возможные последствия. Иначе… Нет. Никаких иначе.
Хаш действовал очень осторожно, тщательно прощупывал почву и, только поймав настрой собеседника, заговорил достаточно прямо.
Сперва юноша был совершенно раздавлен тем, что женщина, которой он помог, в чём и признался коловианцу, оказалась мошенницей. Разочарование в людях и страх ошибиться вновь привели к тому, что он, как и предвидел Хаш, засомневался и в Атии.
Но имперец не дал этому смятению развиться в неверие. В нескольких убедительных фразах, созвучных с наивными чувствами доверчивого паренька, он доказал ему, жаждущему утешения после услышанного, что есть подлинные посланники богини, помощь которым — есть служение ей. Послушнику тем легче было поверить его словам, что ему и в голову не могло прийти, что Хаш знаком с Атией, более того, связан с ней. В то время, как коловианец точно знал, что сводница вышла на этого юнца, иначе не ползли бы шепотки по Скинграду. И прежде, чем тот снова успел засомневаться, был нанесён решающий удар:
— Уповай на Дибеллу. Могут заблуждаться смертные, но не аэдра. А искренне, без дурного умысла совершённую ошибку боги простят и помогут исправить. Иначе я не сидел бы сейчас перед тобой.
Рыжеволосый ошалело захлопал глазами. Но… ведь была же Атия… и явился этот странный коловианец, который появляется вот уже второй раз… Неужели, Дибелла и в самом деле выделила его среди прочих своих служителей, оделила своей милостью и даже направляет к нему своих посланцев?!
Добрый, понимающий вид и пристальный, покровительственный взгляд Хаша окончательно убедили его в этом. Обычные люди так не смотрят! Уж он-то таких точно не встречал! Горячая благодарность к богине и выразителям её воли затопила душу юного послушника, но к этому светлому чувству примешивались гнев и досада на женщину, обманом получившую через него снадобья из «Благоуханной лилии».
Само-собой, паренёк без утайки рассказал Хашу всё до мельчайших деталей, какие смог припомнить, но только сейчас до него вдруг дошёл весь ужас случившегося. С отчаяньем во взоре он впился глазами в лицо имперца, ища поддержки, и побледнев прошептал:
— Что же теперь делать?.. Ведь зелья уже в руках у мошенницы…
Коловианец ободряюще хлопнул его по плечу.
— Дибелла не оставит нас своей милостью. Твоя ошибка будет исправлена, а зло — наказано. И всё же впредь будь осторожнее и предоставь старшим жрецам разбираться с теми, кого ты не знаешь, в ком не уверен.
Рыжий послушник только с готовностью кивнул, с немым восторгом глядя на того, кто так уверенно говорил от имени богини. Он прошептал благодарственную молитву своей покровительнице и ощутил, как её благоволение накрывает его лёгким сияющим покрывалом. Пусть поддавшись второму обману, но он исправил то неправедное, чему невольно помог свершиться. И действовал с чистым сердцем и благими намерениями.

***

Умара расставляла на полке эликсиры, то и дело оборачиваясь через плечо, чтобы встретиться улыбающимися счастливыми глазами с Индарио, который что-то писал и чертил в тетради, но тоже поглядывал на возлюбленную, точно в тот самый миг, когда она обращала на него свой взор. Солнечные лучи пронизывали уютную лавку, медовым цветом отсвечивали на дереве мебели.
Неожиданно дверь распахнулась, впустив целый сноп солнечных лучей и волну холодного воздуха. На пороге возник Хаш.
В тёмных глазах Умары всколыхнулась тревога. Молодой мер быстро поднялся, точно хотел не то поприветствовать гостя, не то защитить любимую.
— Доброго дня, — поздоровался вошедший.
— И тебе, — сдержанно отозвался Индарио, — Что привело тебя на этот раз? Не поверю, что просто проведать заглянул.
Умара слезла с приступочки, стоя на которой размещала товары на верхних полках, и встала у мера за плечом, настороженно глядя на имперца.
Хаш слегка усмехнулся, но улыбка, тронувшая левую сторону губ и почти не задевшая правую, едва ли могла способствовать спокойствию собеседников.
— Ты прав, парень. Я к вам по делу.
Мер коротко кивнул.
— Говори.
— Недавний заказ от храма Дибеллы, принесённый рыжим послушником, был подлогом. Разрешение на него получено обманом с дурными целями и в обход жрецов. Если это всплывёт... Встанет вопрос о том, что Умара торгует тайными зельями без благословения служителей богини. Думаю, не надо объяснять, чем это грозит?
— Но ведь... мне принесли бумагу из храма. Я не сама... — слабо запротестовала Умара.
Индарио мягким жестом попросил её не вмешиваться и предоставить ему самому разбираться с гостем, но тот немедленно ответил девушке:
— А как ты можешь это доказать? Сами бумаги тебе не оставляют — ты лишь делаешь отметку в своих книгах, а запросы хранятся у жрецов. Этой расписки никто в храме не видел и не увидит. Не найдётся служителя, который выдавал это разрешение. С их стороны ничто не говорит о том, что таковая вообще существовала, и запись в твоей книге внесена не просто так, с потолка.
— Но я могу описать посланца, — несмело возразила Умара, несмотря на предостережение возлюбленного. Видя, что она слишком взволнована, Индарио взял её за руку и нежно, но крепко сжал, призывая всё же не вмешиваться самой. И вновь у Хаша на всё был готов ответ:
— Уверен, ты видала его и раньше. Когда он приносил подлинные запросы. Так что описать ты его, конечно, можешь. Рыжий такой. В веснушках. Кстати, он и сам жертва, а не соучастник. Ему не позавидуешь.
— Допустим. А тебе что до этого? — спросил Индарио.
— Видишь ли, я тут по делу и попутно, почти случайно, вскрыл эту ситуацию. Ну и зашёл предупредить. Не чужие же, считай, — он позволил себе улыбнуться, — Если эти зелья окажутся использованы, как задумано, будет большой скандал, который может сильно повредить репутации «Благоуханной лилии», а то и рассорить её владелицу с храмом Дибеллы.
— Ну что ж. Спасибо, что предупредил, хотя я не вижу, что тут можно сделать. Ты сказал достаточно много, чтобы встревожить Умару, и слишком мало, чтобы мы могли что-то предпринять.
— Конечно-конечно! От слов — какая ж помощь? Я знаю, где искать эту женщину, если у меня будут такие же точно флаконы с похожей, но безвредной жидкостью, она никому не сумеет навредить! Ну, и немного денег на расходы и за риск, связанный с подменой... Если их просто выкрасть, она вновь невесть что придумать может... а так...
— Осади-ка назад! Ты предлагаешь вместо скандала — потерю репутации. Зелья Умары — действуют, а подменив их на пустышку, ты дискредитируешь её работу. Дурная слава разносится быстро. Лучше укажи мне женщину, которая их получила. Я сам займусь ею, а ты не отвлекайся от своего дела. А звонкую «благодарность» за предупреждение, если тебя это волнует, ты получишь.
— Да зачем тебе самому-то?!. Я ж сказал, помогу. Не первый день этим занимаюсь. Не хочешь подмены... ладно! Это сложнее, но тоже возможно...
— Другими словами, ты предлагаешь немного поработать на нас и намекаешь, что любой труд должен быть оплачен.
Хаш слегка развёл руками, точно говоря: «Разве ж я виноват, что всё в этом мире стоит денег?»
— Мне бы только взглянуть на образцы флаконов и самих зелий... и я добуду то, что попало не в те руки.
— А твоё собственное дело?
— Не бросать же друзей в беде! Придётся поспеть и там и тут. Тут уж не об убытках думать надо!
Индарио задумчиво кивнул. Он выдал имперцу немного денег в качестве задатка, пообещав остаток после того, как тот доставит зелья обратно в «Благоуханную лилию», между делом напомнив, что Умаре ничего не стоит проверить содержимое. Коловианцу дали взглянуть на образцы. Тот внимательно присмотрелся к ним, кивнул и поспешил проститься.
Стоило Хашу выйти за дверь, мер метнулся за поясной сумкой, плащом и клинками. На ходу надевая куртку, он быстро проговорил:
— Я отправляюсь за ним. Правды в его словах на треть, не больше. И навести меня на эту женщину он не захотел явно неспроста.
— Будь осторожен!
— Буду.
Индарио послал возлюбленной нежный взгляд и воздушный поцелуй, а затем тайком последовал за коловианцем, ещё не успевшим скрыться из виду.

***

Хаш быстро шагал по улицам Анвила. Пара вопросов прохожим, и он без труда вышел к гостинице, названной рыжим послушником, относившим заказ. Но, увы, время, раз за разом работавшее против него, сыграло с коловианцем очередную злую шутку. Матушка Кальвена успела съехать, не дожидаясь нового дня. Правда, как удалось выяснить, не так уж давно.
— Даэдра бы побрали эту женщину! — в сердцах выругался имперец.
Однако, как ни странно, вместо разочарования и досады он ощутил охотничий азарт и подобие куража. Хорошее настроение для погони, предвещающее удачу.
Ведь не долетит же мать этого возчика до Скинграда стрелой! Волей-неволей ей придётся останавливаться в придорожных тавернах. А всадник движется быстрее повозки. И Каштан должен был успеть отдохнуть. Ничто теперь не помешает нагнать путешественницу!

***

Густая синева зимних сумерек плескалась за окном гостиницы. Поднялся ветер, использовавший каждую щёлочку старого здания как музыкальный инструмент, наводя уныние на постояльцев, но только не на женщину, исполненную радости и нетерпения, сидящую в тёплой комнате, освещённой парой свечей.
Она предпочла бы провести ночь в дороге, но возница, сославшись на готовую разыграться непогоду, наотрез отказался двигаться дальше. Ну и пусть! Несколько часов ничего не меняют, зато потом Кальвен забудет свою анвильскую девку, и вскоре Авила войдёт в их дом не гостьей, а хозяйкой. Нибенийка достала из сумки бережно упакованные зелья, чтобы ещё раз с нежностью взглянуть на них. Теперь всё должно выйти как надо! Сама Дибелла на её стороне! Да и могло ли быть иначе, когда речь идёт о счастье двух молодых людей?!
Стук в дверь — резкий, требовательный — заставил её вздрогнуть, непроизвольно выпрямить спину и поскорее упрятать своё сокровище обратно в сумку.
На пороге, не дожидаясь позволения войти, возникла фигура коловианца, закутанного в тёмный плащ. Незнакомец сурово воззрился на матушку Кальвена, сделал шаг к ней и, не оборачиваясь закрыл за собой дверь, лязгнув задвижкой. Затем его перст обвиняющим жестом вперился в нибенийку, которая замерла от испуга, не в силах даже позвать на помощь.
— Женщина, ты полагаешь, что можно обмануть взгляд божества и обманом получить то, на что не имеешь права? Кто дозволил тебе в обход благословения госпожи Дибеллы вмешиваться в чужие судьбы, якобы от её имени?! — в голосе имперца звучал рокот приближающейся грозы, готовой обрушиться на голову немолодой нибенийки.
— Кто Вы? — испуганно пролепетала она.
— Дознаватель храма Дибеллы. А для тебя и прочих богохульников — карающая десница рока. Ты совершила святотатство, обманом вынудив честное сердце помочь тебе и получив то, на что не имела ни права, ни дозволения. Тебе известно, какая участь ждёт тех, кто злоупотребляет милостью богов? — голос имперца понизился, но от этого ощущение таящейся в его словах опасности только усилилось, не оставляя места досужему любопытству. Слишком уж практический смысл имел бы ответ на вопрос об участи провинившихся.
Матушка Кальвена не мигая смотрела на устрашающую фигуру, не в силах вымолвить ни слова. Выдержав паузу, дознаватель продолжил:
— Однако аэдра исполнены милосердия даже к тем, кто его не заслуживает. Отдай мне зелья, полученные обманом. Оба. Отворотное и приворотное. Заплати штраф за попытку солгать перед лицом госпожи Дибеллы, и на первый раз боги простят тебя. Но если ты осмелишься снова присвоить себе право вершить судьбы других — берегись. Девять покарают тебя, не прибегая к услугам смертных посредников вроде меня. Покайся, откажись от своего замысла, и я сам, вместе с жрецами храма стану молить госпожу Дибеллу о снисхождении к тебе. Если же ты будешь упорствовать в своих преступных намерениях... — голос имперца прозвучал совсем негромко, но так, что по спине женщины пробежала дрожь. Обличитель сделал шаг вперёд и, протянув руку, властно потребовал:
— Зелья.
Не отрывая взгляда от его сурово прищуренных глаз, матушка Кальвена запустила руку в сумку и извлекла на свет оба флакона.
Мужчина взял их и внимательно осмотрел, чтобы убедиться, что ему отдали именно то, что нужно. Затем кивнул и спрятал эликсиры куда-то в недра плаща. Затем снова обратил пронизывающий взгляд на провинившуюся женщину. Ей казалось, что он видит её насквозь, читает в мыслях и сердце.
— А теперь за попытку обмануть служителей Дибеллы, а через них и саму богиню, что приравнивается к богохульству и святотатству, на тебя налагается штраф в двести септимов.
— Но... — наконец с трудом пролепетала нибенийка, — Это почти всё, что у меня есть!
— Неуважение к богам обходится дорого. Тебе следовало бы радоваться, что пока есть возможность расплатиться всего лишь деньгами. Впрочем, если искреннее раскаяние тебе не по карману... — в голосе вновь прозвучала затаённая угроза, пугавшая гораздо сильнее явной.
Матушка Кальвена не посмела ослушаться, достала кошель и отсчитала запрошенную сумму, после чего тот печально обвис, точно кожа внезапно похудевшего толстяка. На дне осталось всего несколько монет.
— Прославляй милосердие богов, женщина, ибо на сей раз их кара минует тебя.
Клацнула отодвигаемая задвижка и человек в плаще удалился, оставив нибенийку в полном смятении. Она лишилась того, на что уповала, и большей части денег, взятых с собой. Благодаря тому, что заработки сына заметно увеличились, эту недостачу можно будет скрыть, но на новую вылазку, подобную нынешней, у неё попросту не осталось средств. Затем пришло осознание, что даже если получится снова достать нужную сумму, это предприятие всё равно обречено на неудачу, раз уж первая попытка закончилась таким сокрушительным крахом.
Рыжий послушник мог рассказать старшим жрецам или этому их дознавателю, что добыл зелья по собственному почину, но он явно поверил её рассказу и не мог знать, что она лжёт. Человек в плаще настиг её слишком быстро и знал слишком много. Не иначе как здесь действительно вмешались высшие силы! Нужно было проявить больше уважения, прийти с поклоном и молитвой, верно, тогда Дибелла не оттолкнула бы её! Но помимо страха перед божественным гневом в душе нибенийки зрела досада на мелочность аэдра, не позволивших из-за ничтожной обиды довести до конца дело, которая сама женщина совершенно искренне считала благим.

***

Хаш вышел из таверны и с удовольствием подставил лицо свежей зимней прохладе. Ветер стих, но казалось вот-вот пойдёт холодный промозглый дождь. Но несмотря на это губы имперца растянулись в довольной улыбке. Кажется, на сей раз он сработал идеально... Теперь можно не торопиться. Дело сделано. Оставаться на ночлег здесь нельзя — если женщина его заметит, у неё могут зародиться подозрения относительно того, почему дознаватель не поспешил вернуться в храм. Да и зелья вернуть в «Благоуханную лилию» надо чем скорее, тем лучше. Матушка Кальвена едва ли быстро оправится от нынешнего потрясения, но надолго оставлять её без присмотра — себе дороже. Один раз чуть не проморгал уже! Хаш обернулся на слабый шорох где-то наверху, заметил, как чуть шевельнулись ветви дерева, растущего на задворках таверны и возвышавшегося над крышей, но ничто больше не нарушало вечерней тишины. Должно быть, птица завозилась под стропилами и разбудила свою товарку, задремавшую в ветвях.
Хаш упругим шагом дошёл до коновязи, отвязал Каштана, вскочил в седло и поехал обратно в Анвил. Дождь, начавшийся вскоре, лишь заставил его плотнее кутаться в плащ и поторапливать коня.
Просить стражу пропустить его в закрытый на ночь город через калитку имперец не стал. Чем меньше внимания в его работе удаётся привлечь к своей скромной персоне — тем лучше! Куда разумнее остановиться в гостинице для припозднившихся приезжих, что возле городских ворот, а с утра явиться в алхимическую лавку. Хаш привязал Каштана, взял вещи и зашёл в таверну справиться насчёт комнаты. Получив ключ, поднялся на второй этаж, оставил свои пожитки, запер дверь и вернулся к коню, чтобы обсушить его и устроить на ночлег.
Закончив заниматься Каштаном, имперец вернулся в гостиницу, заказал себе ужин и неспешно поел, полагая, что вполне заслужил передышку, при том, что сейчас торопиться ему было совершено некуда. Он был весьма доволен проделанной работой и уверен, что сумел компенсировать свои недавние промахи. Наконец покончив с трапезой, Хаш взял у хозяина свечу и отправился к себе наверх.
Войдя в комнату, он успел сделать пару шагов и замер, услышав за спиной ровный знакомый голос:
— Не желает ли господин «храмовый дознаватель» вернуть то, что получил? Кажется, дело оказалось не столь уж убыточным, не говоря уже о том, что заказчик тоже должен бы кое-что заплатить.
По лицу Хаша невольно поползла кривоватая, но вполне искренняя усмешка. Он снова недооценил этого молодого мера.
Хотя на сей раз никто не угрожал имперцу оружием, он обернулся медленно, не делая резких движений, и развёл руками, показывая, что не имеет враждебных намерений. К тому моменту, как коловианец оказался лицом к белокожему, его улыбка уже вполне могла сойти за дружелюбную.
Индарио едва заметно кивнул и прошёл в комнату. Он не собирался рассказывать, как пришёл к выводу, что возвращение зелий — часть непосредственной работы Хаша. Главное — не ошибся. Тот только что, считай, подтвердил это своим поведением.
Тем временем имперец затеплил от своей свечи те, что находились в комнате, достал из поясной сумки, с которой не расставался, раздобытые зелья и протянул их меру, стараясь понять, что стояло за его фразой. Имел ли тот в виду, что коль скоро удалось стрясти с женщины «штраф», задаток, полученный в «Благоуханной лилии», следует вернуть? Или же парень имел в виду только сами эликсиры?
Индарио прекрасно понимал, какого рода сомнения посеял в душе имперца, более того, это было сделано абсолютно осознанно и намеренно.
Усевшись напротив, он спокойно сказал:
— Задаток, который ты от меня получил, можешь оставить себе. В конце концов, решая свою задачу, ты был не обязан выбирать способ, оберегающий репутацию Умары. Это заслуживает некоторой благодарности. Но поскольку в остальном твой труд и без того был оплачен, полагаю, стоит считать, что всё тебе причитавшееся ты уже получил.
Коловианец кивнул. По счастью, зависть была ему совершенно несвойственна, не то, пожалуй, он мог бы сейчас возненавидеть Индарио. Слишком уж этот юнец был хорош для того дела, коим занимался сам Хаш и прочие ребята Варния. Но вместо этого он в очередной раз задумался о том, насколько хорошо было бы иметь этого мера в числе коллег и союзников. Уже ради этого стоило бы постараться завоевать доверие парня и окончательно завербовать его в свою «гильдию». Решение пришло довольно неожиданно. Если белокожий мер так печётся о своей семье, его помощь в деле, порученном Детриллом Селасом, — совершенно добровольная притом — может оказаться неоценимой. А откровенность, пожалуй, как раз то, чем можно его подкупить.
Хаш придвинул стул, так, чтобы оказаться поближе к собеседнику, наклонился к нему и в нескольких словах поведал о том, что за женщину выслеживал нынче, и почему это дело имеет непосредственное отношение к обитателям «Благоуханной лилии».
Вопреки его ожиданиям, Индарио только сдержанно кивнул. Услышанное от имперца естественным образом подтверждало и дополняло то, что он ранее сумел вытянуть из Кальвена. Выходит, намерения возчика в отношении Мирты и в самом деле столь серьёзны, что его мать оказалась вынуждена прибегать к подобным ухищрениям. Это хорошо. Куда хуже, что сама она, судя по всему, едва ли смириться с выбором сына, раз дошло до такого. Значит, стоит держать ухо востро. Не то и до беды недалеко.
Хаш видел, что мер оценил его откровенность, но поскольку тот ничего не спросил и не прибавил, имперец, боясь упустить момент, заговорил напрямую:
— Парень, а ты не хотел бы заниматься тем же ремеслом, что и я? Способности у тебя — что надо!
— Твоя «гильдия» находится в Скинграде.
— А мотаюсь я по всему Сиродилу, когда не дальше. Как и все мы. Ты мог бы наведываться за работой, а уж куда она заведёт — этого никто из нас заранее не знает.
— Пожалуй, что и так. Я подумаю над этим.
— Вот-вот, подумай. Если решишься — где я живу, тебе известно.
Индарио лишь слегка улыбнулся, вспомнив их первую встречу. Он поднялся, практически дружески простился с Хашем и покинул постоялый двор. Хотя коловианцу мер сказал то же самое, что и Бероне, но между этими обещаниями подумать была целая пропасть. Воровская жизнь была ему не по нутру, а вот то, чем занимался коловианец и его товарищи, казалось вполне приемлемым. Здесь была и пища для ума, и применение тому, чему обучил своего подопечного Эстромо. Последнее соображение оказалось наиболее весомым.
Час был не слишком поздний, и стража пропустила мера в город без особых пререканий. Впрочем, он в любом случае проник бы туда хотя бы через воровское убежище. Ведь дома ждала и тревожилась его возлюбленная. Индарио быстро шагал через сгустившуюся мглу, слабо разгоняемую размытым непогодой светом фонарей, подгоняемый промозглым зимним дождём и желанием поскорее заключить Умару в объятия. И в то же время мысли его были заняты сегодняшним происшествием.
Хаш объяснил всё весьма хорошо и связно. Но был один момент, который он не осветил вовсе. Каким образом мошеннице удалось получить разрешение в обход жрецов храма? Сей факт не вызывал сомнений, поскольку имперец прямо сказал об этом, прибавив, что не найдётся того, кто подписывал этот документ. А это значит, что Умаре в любой момент точно так же могут подсунуть новую фальшивку со всеми напророченными Хашем последствиями. Коловианец выполнял свою работу и нашёл время их предупредить, за что ему спасибо. Но об остальном Индарио следовало позаботиться самому.
Тёплый свет, падавший из окон «Благоуханной лилии» на булыжную мостовую, отражался от мокрых камней, поблёскивал в маленьких лужицах, сулил домашний уют и спасение от сырости и холода.
Стоило меру войти, как его любимая выбежала ему навстречу, торопясь принять намокший плащ. Освободившись от уличной одежды, Индарио крепко прижал Умару к груди. Девушка со счастливым вздохом прильнула к любимому, но тут же принялась вопросительно ловить его взгляд.
— Почему ты так долго? Что случилось? Имперец солгал?
— Нет, родная моя, нет. Просто та женщина не теряла времени даром. Пришлось пускаться в погоню. Ему за ней, мне — за ним.
— Ты взял на конюшне наёмную лошадь?
— Да, как обычно. И даже не попался ему на глаза, когда ехал следом. Хаш настиг свою добычу в придорожной таверне, а я подслушал их разговор возле дымохода, забравшись на крышу. Он не заметил меня даже когда при спуске у меня соскользнула нога, и я еле успел ухватиться за дерево, чтобы не сверзиться вниз. Но всё обошлось.
— Я знаю, как ловко ты умеешь лазать, но я же просила тебя быть осторожнее! — ласково попеняла Умара любимому.
— Раз я стою перед тобой целый и невредимый, значит, был достаточно осторожен, — улыбнулся он ей.
— Просто я беспокоилась о тебе.
Ответом ей стал долгий и горячий поцелуй, после которого девушка не сразу отдышалась, а после негромко засмеялась:
— В лавке, конечно, тоже неплохо, но не лучше ли войти в дом? Мирта уже ушла к себе...
— Это хорошо. Потому что остальную часть рассказа ей вообще лучше не слышать. Так что предлагаю продолжить разговор в нашей комнате.
Умара встревоженно кивнула, но стоило влюблённым оказаться в спальне, беседу пришлось отложить. Зато позже, насладившись друг другом, они вернулись к поездке Индарио и тому, что ему удалось разузнать. Привычно приподнявшись на локте, он поведал своей возлюбленной всю давешнюю историю, и закончил тем, что занимало его мысли по пути домой:
— Мне не нравится, что мать Кальвена так легко сумела раздобыть эти зелья. Если бы не своекорыстный интерес данмерского портного, нанявшего Хаша, дело могло бы закончится вполне скверно и для парня, и для Мирты. Что-то жрецы Дибеллы упустили в установленном порядке. Надо бы рассказать им о случившемся. К тому же, если они будут знать, что подобное уже бывало, будет проще оправдаться в случае повторения этой истории, но без вмешательства Хаша. Только лучше бы ей не повторяться. Кто знает, сколько и чьих судеб может оказаться поломано! Завтра же я схожу в храм. А сейчас — спать!
Он привлёк к себе Умару, и она, чувствуя надёжность его объятий, несмотря на то, что услышанное сильно взволновало её, крепко уснула.

 

Предыдущая глава: Следствия просчётов

Следующая глава: Сети соблазна

[Joke_p]

На этот раз перед новым годом сразу две главы. Предполагалось, что это всё будет в одной, но части оказались слишком разрозненными по смыслу и действующим лицам, поэтому показалось разумным их разделить.

 

Всех с наступающим! 

 

Сети соблазна

Сети соблазна

Откладывать принятое решение в долгий ящик Индарио не стал. Поэтому с первыми лучами зимнего рассвета, то есть в час, когда все служители храма уже приступили к своим обязанностям, он появился в часовне.
Первым делом молодой мер приблизился к статуе богини и почтил госпожу Дибеллу искренней молитвой, прося у неё наставления и благословения. Затем обратился к проходившему мимо служителю, с вопросом, с кем можно переговорить о деле, связанном с «Благоуханной лилией».
Его провели во внутренние помещения к одному из старших жрецов. Памятуя о том, что Хаш назвал рыжего посланца жертвой, а не соучастником обмана, Индарио изложил сложившуюся ситуацию максимально обезличенно. С его слов выходило, что накануне некто пришёл с заказом, якобы от храма, но хотя всё выглядело вполне достоверно, у них с Умарой возникло смутное подозрение, что дело нечисто. Не имея видимых оснований отказать пришедшему в запрошенном, они всё же остались при своих сомнениях. Посему мер явился лично удостовериться, что запрос действительно исходил от жрецов Дибеллы, а не какой-нибудь проходимец нашёл доступ к особым зельям в обход одобрения служителей богини.
Белокожего мера, как и его возлюбленную, в храме хорошо знали. Его слова не могли не вызвать у собеседника живого интереса. Он поднялся и поманил Индарио за собой. Просмотрел папку с заказами для «Благоуханной лилии» и убедился, что накануне никто такового не отправлял. На лице служителя Дибеллы отразились тревога и некоторая растерянность. Он посмотрел на посетителя, словно спрашивая, как такое могло случиться, и что теперь делать? Мер не замедлил прийти ему на выручку, подсказав направление для размышлений:
— Кто имеет доступ к этим заказам и знает, как они составляются?
— Да любой из служителей!
— Даже из младших?
— В общем-то, да... они, правда, относят запечатанные конверты, но на обратном пути ничто не мешает им увидеть бумаги, ведь в лавке заказ вскрывают...
— А посторонний мог бы проникнуть сюда и выяснить, как подделать такой запрос?
— Если знал, что именно ищет, нельзя исключать и такой вариант, — помрачнев, признал жрец, — Стащить лист, на которых они записываются, тоже не так уж сложно.
— Можно ли, уже зная, как выглядят заказы, подделать их где-то ещё, не прибегая к краже?
Тут служитель Дибеллы покачал головой.
— Подобная бумага изготавливается специально для храма. Украсть её можно, а вот подделать — вряд ли. Да и крупная недостача сразу будет заметна. Если преступник и проник в храм извне, то вряд ли взял больше одного-двух листов для конкретной задачи. А если это кто-то из своих... ему и незачем брать больше. Доступ к необходимому есть в любой момент... — Было видно, что жрец сам не знает, какой из этих вариантов хуже, — Благодарю тебя, что пришёл и поделился своими сомнениями. Как видишь, они оказались небеспочвенными. К «Благоуханной лилии» у нас никаких претензий нет, вы поступили правильно, сообщив о своих подозрениях. Теперь наша задача найти и искоренить скверну, проникшую в храм.
Индарио слегка поклонился собеседнику и покинул часовню. Он был уверен, что жрец не попросит его опознать посланца, принёсшего подложный заказ. Это было внутренним делом братии, и привлекать к нему мирян без крайней нужды, каковая равнялась бы признанию в собственной беспомощности, было неуместно.
Однако белокожий мер оказался не единственным ранним посетителем, навестившим нынче храм Дибеллы. С открытием ворот Хаш вернулся в Анвил чтобы переговорить с рыжим послушником и убедить того, что его ошибка исправлена. Не забери Индарио зелья накануне, доказательства были бы налицо, но и без того паренёк с готовностью поверил имперцу, который подробно описал флаконы с зельями, прибавив, что они были возвращены в алхимическую лавку и прошли проверку на подлинность. Это полностью объясняло, почему коловианец не принес их с собой, и совершенно успокоило юношу.
Именно поэтому, опасаясь потерять возможность помогать «подлинной посланнице Дибеллы», послушник промолчал, когда допрашивали всех служителей часовни, не сознавшись ни в чём, и даже не испытывал угрызений совести. Совет жрецов, собравшийся к вечеру, решил, что в храм скорее всего проник посторонний, и что надо лучше хранить подобные бумаги. И, на всякий случай, всё-таки так, чтобы доступ к ним имели только полноправные жрецы.
Нововведение было воспринято спокойно всеми служителями храма, кроме злосчастного послушника, который с ужасом осознал, что, несмотря на все свои старания, более ничем не может помочь той, кого считал выразительницей воли богини. Ему не оставалось ничего другого, кроме как с трепетом в душе и камнем на сердце ожидать очередного появления посланницы от Атии.
И этот чёрный момент в его жизни, разумеется, настал. Помощнице сводницы пришлось вернуться в Скинград ни с чем. Разумеется, сама Атия была весьма раздосадована таким поворотом — едва начав входить во вкус использования новых возможностей, за которые были уплачены неплохие деньги, она вдруг оказалась напрочь отрезана от них.

***

Первым побуждением Атии было обратиться к тому, кто и предоставил ей эти ценные сведения. Разыскав Хаша, она попыталась упрекнуть его в недолговечности полученных ею преференций. Но хотя сия новость оказалась для имперца громом среди ясного неба, он и бровью не повёл. У коловианца было предостаточно времени, чтобы обдумать сложившуюся ситуацию, а потому ему нашлось, что сказать в ответ на завуалированные упрёки.
— Я продаю товар только одному покупателю. Кроме тебя ни единая душа не узнала от меня о зельях из Анвила. Между тем, по Скинграду ползут слухи и попадают не в те уши. Я сам слышал их уже не раз и не два. И если кто-то, не обладающий твоими талантами, попытался воспользоваться этими снадобьями, что привело к ужесточению условий их приобретения, кого следует в этом винить? Разве это я не сумел сберечь секрет своего ремесла и позволил расплодиться сплетням?
Атия прикусила язык. Сама она этих слухов не слышала, но едва ли Хаш стал бы лгать в том, что так просто проверить. Да и не было ему резона вредить её делу, а заодно и собственной репутации. Тем более, оставалась ещё помощница... девушка верная, но... известно же — что знают двое, узнает и тысяча... Важно было другое.
— Эти слухи... они связаны с моими... недавними делами?
Имперец отрицательно покачал головой.
— О тебе — ни словечка. Речь лишь о чудодейственных эликсирах, которые можно купить только с одобрения жрецов Дибеллы, или заручившись содействием рыжего послушника. Впрочем, видимо, это «или» более неактуально.
— А ты... не мог бы как-нибудь решить эту проблему?..
— Я? Я и так сделал, что мог. У меня сейчас долгосрочная работа, которую я оставить не в праве. К тому же, подумай, о чём ты просишь? Я что же, по-твоему, должен явиться в Анвил и убедить жрецов поменять внутренний уклад храма? При том, что, уверен, не на пустом месте они его ужесточили!
Сводница опустила голову, но было видно, что она напряжённо ищет выход из сложившейся ситуации. Слишком уж велик был соблазн и дальше использовать зелья из «Благоуханной лилии».
Хашу не нравилась нынешняя пассивность его роли. Произвести впечатление на такую женщину, как Атия, было бы... приятно. Разумеется, в чисто деловом отношении. Посему, он заговорил снова:
— Помочь я могу разве что советом. Поезжай в Анвил сама. Поговори с рыжим, выясни, что произошло. Он мальчик доверчивый, но неглупый. Может, в две головы вы и придумаете способ обойти эти препоны.
— Пожалуй, так я и сделаю. А ты... могу я попросить тебя о другой услуге? Не бесплатно, конечно.
— Если это не пойдёт в разрез с нынешней работой. Сама понимаешь, текущий контракт — в приоритете.
— Пусть так. Но если будет время, размотай назад клубок слухов. Выясни, как и откуда они пошли.
Хаш мысленно присвистнул, и повернулся к женщине в профиль, чтобы бесстрастной правой половиной лица скрыть эмоции, отразившиеся на левой. Она издевается? Или так высоко оценивает его профессиональные навыки?.. Доискаться до истоков бабьих пересудов, которые уже не первый месяц ходят по городу!.. Впрочем, попытка — не пытка. Неудачу можно списать на занятость, а вот если он преподнесёт Атии желаемое на блюдечке... Это будет весьма эффектно.
— Ладно. Если будет время. Задатка не надо. Не могу обещать, что в самом деле этим займусь.
Сводница кивнула и откланялась. Совет, полученный ею, был весьма неплох. Действительно, прежде, чем отчаиваться, нужно постараться самой во всём разобраться. И как следует.

***

После ухода Атии, Хаш некоторое время просидел в задумчивости. Со своей стороны он сделал, что мог, чтобы сводница сохранила доступ к особым товарам «Благоуханной лилии». За какими-нибудь духами-помадами дело-то не станет и сейчас. Что же могло пойти не так? Чем очевиднее становился ответ на этот вопрос, тем заметнее губы коловианца растягивались в кривоватой усмешке, в которой, неожиданно для него самого, присутствовала изрядная доля веселья и искренней симпатии. Хорош, хорош этот молодой мер! Ясно же, его рук дело. Больше некому. Наверняка решил обезопасить лавку своей возлюбленной от повторения случившегося.
Со своей стороны Хаш сделал всё, что мог. Ни малейшей возможности убедить Индарио не вмешиваться у него не было. Любая подобная попытка не привела бы ни к чему, кроме пробуждения у парня недоверия к самому имперцу. Одобрить использование зелий из «Благоуханной лилии» скинградской сводницей, да ещё и втайне от жрецов, белокожий мер не смог бы. И по-своему был бы прав. Так что, как ни крути, самой Атии следовало бережнее обращаться со своими тайнами. С неё и спрос.
А вот узнать, откуда пошли слухи... Пожалуй, эта задачка была поинтереснее наблюдения за вздорной женщиной, решившей во что бы то ни стало «осчастливить» сына вопреки его воле и сердечной привязанности. И начать стоило с того места, где сам Хаш впервые со стороны услыхал вести, им же и привезённые в Скинград. Вспомнить, где и при каких обстоятельствах это произошло, было несложно — имперец почти непроизвольно оставлял в памяти зарубки о подобных событиях. На что-то он всё-таки ещё годится! Но если и дальше придётся действовать не сообща с этим молодым мером из Анвила, а противодействуя ему, можно и вконец утратить веру в себя.
Хаш снова усмехнулся, набросил плащ и вышел из дому. Сперва надо бы зайти проверить, что поделывает неугомонная матушка бедолаги возчика, а уж после наведаться в один кабачок и поболтать с кумушкой служанкой, язык у которой всегда был не в меру длинен. Неплохо бы, чтобы и память оказалась под стать, ну да уж помогать освежить воспоминания при необходимости — дело привычное.

***

Появление Атии произвело на пребывавшего в глубоком унынии послушника вполне благотворное впечатление. Теперь он мог лично без обиняков поведать посланнице Дибеллы, почему более не способен ей помогать. Смелости сознаться, что виной всему его собственная доверчивость, пареньку не достало, но в общих чертах он описал ситуацию вполне правдиво. Рассказал, что теперь доступ к разрешениям имеют только полноправные жрецы, и посланцы могут получить таковое только из их рук и уже запечатанным, так что даже приписать что-то к чужому заказу не представляется возможным. Хотя такая попытка всё равно быстро выплыла бы наружу — ведь свидетельство в виде лишних строк вот оно — перед глазами!
Атия видела, что юноша всеми силами старается изобрести способ ей помочь, но ничего выдумать не может и от этого вполне искренне страдает. Наконец он проговорил:
— Я могу дать адрес алхимика, возможно, ты сумеешь убедить её продавать тебе зелья напрямую... Но вообще, госпожа Умара свято чтит свою договорённость с храмом и едва ли пойдёт на подобное нарушение. Ну, или, может, стоит попытаться обратиться к кому-то из жрецов, — эта мысль заставила паренька жалобно скривиться: едва ощутив себя избранником богини, он добровольно отказывался от этой преференции, предлагая найти ему более высокопоставленную замену... Но что ж поделать, если в его силах помочь только таким образом? Он заставил себя проглотить горечь этого осознания и мужественно договорил, — Должны же среди этих старых упрямцев найтись те, для кого догмы и правила не затмили живого голоса Дибеллы!
Должны бы. Спору нет. И был существенный риск нарваться именно на таких. Никто из них не согласился бы помогать своднице в её делах. Это не юного мальчика вокруг пальца обвести. Пожалуй, убедить кого-то из старших жрецов помочь ей единожды Атия бы ещё сумела, но на постоянной основе — исключено!
Поблагодарив рыжеволосого послушника, и заверив, что богиня не отнимает у него своего благоволения, Атия отправилась в «Благоуханную лилию». Но бывшая питомица Эстромо оказалась для сводницы слишком крепким орешком. Заручиться её помощью в обход жрецов имперке не удалось. На все её посулы и увёртки ответ был один — если служители Дибеллы благословят эти начинания, Умара с радостью предоставит всё необходимое, если же нет... не ей, скромному алхимику, оспаривать волю богини, переданную через тех, кто посвятил ей свою жизнь.
Оставалось только вернуться в Скинград и вновь вести дела по старинке, не используя алхимию. Ведь до недавнего времени Атия так и делала, причём вполне успешно. Однако попытки утешиться этими соображениями не могли развеять уныния, овладевшего женщиной. Давно известно, что лишиться чего-то куда больнее, нежели никогда не иметь. И тому буквально на каждом шагу имеется множество подтверждений.
Размышляя об этом, сводница зашла в приглянувшуюся ей таверну, чтобы перекусить перед обратной дорогой. Не успела она приступить к трапезе, как к её столу подошёл импозантный бретонец средних лет, с удивительно располагающим выражением лица и магнетическим взглядом тёмных глаз.
— Печально видеть, как столь интересная женщина обедает в полном одиночестве, причём с таким удручённым видом будто все тяготы мира взгромоздились на её прекрасные плечи! — витиеватая фраза и задушевный тон невольно привлекли внимание Атии, а их обладатель без лишних церемоний заказал лучшего вина и устроился напротив, — Полагаю, обворожительная незнакомка позволит себя угостить? — спросил он, и, не дожидаясь согласия, разлил напиток по бокалам. И хотя сводница не спешила принять угощение от неизвестного, того, казалось, это нимало не задело.
Он продолжал говорить, порой задавая имперке вопросы, на которые она хоть неохотно и через раз, но всё же отвечала. У незнакомца оказалось такое живое чувство юмора и бойкий язык, что о таком собеседнике можно было только мечтать, но не тогда, когда голова полна безрадостных дум. Однако мало-помалу Атия втянулась в разговор и даже начала сама поддерживать его. Неожиданно, она сообразила, что неизвестный не представился, правда, и её имени не спрашивал. Она чуть отстранилась, запнувшись на полуфразе и заметила:
— Не кажется ли Вам, что для того, кто даже не потрудился назвать себя, Вы проявляете слишком много интереса к моим делам.
— О! Это недоразумение легко исправить! — бретонец привстал, поклонился и произнёс, — Люмьер, к услугам прекрасной дамы!
Он снова опустился на скамью, и, достав откуда-то блестящий септим, принялся ловко вертеть его между пальцами. Атия заворожённо следила за блеском монетки, ни на секунду не прерывающей движения.
— А как же зовут мою очаровательную собеседницу?.. — тон мужчины был глубоким, но почти скучающим.
Повинуясь внезапному порыву, женщина назвалась, и, чуть помедлив, выложила бретонцу свои злоключения, связанные с любовной алхимией и храмом Дибеллы.
Тот слушал её, сочувственно кивая. Его тёмные глаза, казалось, заглядывали в самую глубину души, убеждая раскрыться, вызывая на откровенность. Атия сама не могла взять в толк, зачем рассказывает всё это. Разве можно было ожидать какой-либо помощи от случайного собеседника? Скорее ей хотелось выговориться, избавиться от чувства досады. Наконец, она умолкла, ожидая услышать в лучшем случае банальные ободряющие слова. Но Люмьер, широко улыбнулся, демонстрируя великолепные зубы, фамильярно положил тяжёлую горячую руку на запястье сводницы и весело произнёс:
— И только-то?! Как, однако, легко и приятно жить в мире, где прекрасных дам огорчают столь легко разрешимые обстоятельства! Не надо печалиться, дорогуша! Это не только не горе, но даже и не проблема! Тебе повезло встретить как раз того, кто тебе нужен. Так уж вышло, что я неплохо знаком кое с кем из братии храма. Там, где не способен помочь послушник — бери выше, только и всего. Среди жрецов тоже можно найти того, кто в своём усердном служении будет рад помочь твоему делу. Не торопись уезжать, подожди до завтра. Смею заверить, ты покинешь Анвил не с пустыми руками.
Люмьер поднялся, отвесил Атии небольшой поклон и направился к выходу. На пороге он обернулся, и увидел, как женщина, медленно протянула руку за нетронутым прежде бокалом. Ещё ни разу трактирной двери не доставалась такая белозубая и хищная улыбка, какой наградил её бретонец, прежде, чем открыть. Никто другой не видел выражения, появившегося на лице Люмьера, а старые доски были обречены хранить его секрет не могли рассказать.

***

Атия не могла понять, почему осталась ждать вестей от развязного бретонца Люмьера. Видать, и правда утопающий за соломинку хватается! Хотя... разве это про неё? Годами и сама она и её дело процветали без всяких хитрых эликсиров, а вот использовала их пару раз — и возвращение к обычным методам представляется чуть ли не катастрофой. Стоит ли гневить богов? Три дела, за которые не стала бы браться без зелий, принесли отличный доход, так и будет! Собираться надо и ехать домой!
Но она осталась сидеть на том же месте. Она чувствовала, что незнакомец приобрёл странную власть над ней. Казалось, он мог легко убить её, просто ему это не интересно. Имперка не могла понять, в какой момент пришло это ощущение. Но... ведь тот, кажется, обещал помочь?..
Мысли заволакивало горячим туманом, приятным, точно пар в термах. Женщина не могла сосредоточиться на занимающем её предмете, понимание всего связанного с Люмьером ускользало. И она вновь задумалась о своём деле. Нет, не «будет». После того, как она не отказалась от трёх подобных дел, к ней будут обращаться снова и снова, если ранее она не бралась за них, то теперь ей просто придётся удовлетворять подобные запросы, дабы не нажить недоброжелателей. Что с того, что никто не знает наверняка, какие из браков и прочих союзов — её рук дело? Отыграй назад — что-нибудь да выплывет. Нет. Пути назад нет ни у кого. Разве что сам Акатош отмотает время обратно — ибо лишь ему оно подвластно.
Мысленно произнесённое имя верховного божества прояснило мысли, снова подтолкнув бросить всё и вернуться в Скинград, но ум её, следуя прихотливым извивам логических построений, напомнил, что бог-дракон даже ради спасения Тамриэля от вторжения Мерунеса Дагона не повернул время вспять, чтобы Мартин Септим успел зажечь Драконьи Огни. Разрешение Кризиса Обливиона было достигнуто ценой пресечения династии Септимов и разрушения Амулета Королей. А ведь рассказывали, что последний из сыновей Императора Уриэля опоздал совсем ненамного!
Атия вздохнула. Она уже не могла понять, где правда, а в чём она невесть зачем и почему сама себя убедила. Ясно было одно — она не двинется в путь, пока не получит вестей от Люмьера или не убедится, что тот просто болтал, распуская перед ней перья и более не появится.
Весь следующий день она провела в общем зале таверны, то порываясь подняться к себе паковать вещи, то ежеминутно невольно поглядывая на дверь. И её ожидание было наконец вознаграждено.
Давешний бретонец появился, ведя с собой её давнего знакомого — рыжеволосого послушника, смотревшего на него почти с тем же восторгом, что и на саму Атию.
— Ну вот, моя дорогая, всё улажено! — провозгласил Люмьер с размаху плюхаясь на стул, — Этот молодой человек по-прежнему готов тебе помогать!
— Госпожа Атия! — запротестовал юнец, — Я и раньше был готов, только не знал, как!
— Теперь он знает! Один из жрецов, как я и полагал, проявил достаточно сочувствия к Вашему делу, и этот многообещающий юноша будет служить соединяющим звеном между ним и Вами, достойнейшая Атия! — сегодня развязность бретонца трогала женщину ещё меньше, чем накануне. А тот продолжал: — Разумеется, помощь служителя храма кое-чего стоит, — Люмьер воздел ладони в философском жесте, — Но, право же, разумные люди за бокалом доброго вина всегда смогут договориться. В этом я уверен более, чем в собственном имени! Думаю, недостающий собеседник скоро явится... Да вот, кстати, и он! — бретонец повернулся к двери, куда действительно входил мужчина в жреческом облачении.
Люмьер сам назначил себя посредником в переговорах, где основная часть была улажена им заблаговременно, оставалось договориться об условиях. Казалось, бретонец искренне старается соблюсти интересы всех сторон, но в итоге заключённое на словах и нерушимое на деле соглашение оказалось таким, что Лорд Сангвин долго смеялся и потирал руки, довольный изобретательностью своего любимца.

***

Пока Атия улаживала свои дела в Анвиле, Хаш успел крепко ухватить нить слухов о чудодейственных эликсирах с Золотого Берега и уверенно разматывал запутанный клубок досужих сплетен и фантазий. К его удовольствию, большая их часть превратилась в нечто, больше напоминающее сказки или байки, какие приятно пересказывать и слушать, но в которые никто особенно не верит. Разве что они достигнут слуха какого-нибудь вконец отчаявшегося бедолаги, у кого одна надежда — на чудо. Но теперь, похоже, и таким ловить нечего. Впредь жрецы станут лучше беречь секреты любовной алхимии. Со своей стороны, имперец постарался укрепить каждое звено этой цепочки в уверенности, что это всё досужие пересуды и никаких таких особенных зелий в Анвиле не производят.
Ещё недавно наполовину верившие этой истории, с жаром поддерживали его версию, гордясь собственной проницательностью, и тем, что уж их-то всякими россказнями не проведёшь. Похвастаться этим перед соседями было приятно, а вот интерес к самой сплетне быстро угасал. Тем паче, что хитрый коловианец умело подбрасывал вместо неё другие темы, ничего не значащие, но способные на время взбудоражить умы простодушных обывателей.
К возвращению Атии, Хаш имел в руках все необходимые данные, и стоило женщине появиться в Скинграде, ей было рассказано, как её помощница выручала подругу, как обе оказались неспособны удержать язык за зубами, и как тайная информация стала доступной случайному народу.
Помимо прочего, имперец заверил её, что сделал всё возможное, чтобы эти слухи были как можно скорее забыты. Его расчёт оказался верным, и сводница была впечатлена достигнутым результатом. А учитывая, что благодаря Люмьеру, ей удалось исправить сложившуюся ситуацию, притом что совет лично съездить в Анвил был получен от того же Хаша, её уважение к коловианцу выросло многократно.
Как следует потолковав со своей помощницей и в красках расписав ей, к чему привело её самоуправство, Атия простила девушку, взяв с неё слово, что любая помощь подругам ли, знакомым, да хоть матери родной, будет осуществляться только через обращение к самой своднице, дабы не наделать новых бед.

 

Когда появляются всходы

Когда появляются всходы

Таларано устало переступил порог своего жилища. Эта ночь вымотала его, но всё же чувство удовлетворения пробивалась даже через утомление. Он успел в последний момент, пока искалеченный рабочий был ещё жив, и сумел-таки спасти его и исцелить страшные травмы. Сил это отняло немало, но зато человеческая жизнь сохранилась, более того, пара недель, и больной встанет с постели, а не останется навеки прикованным к ней бесполезным обрубком — обузой и горем для семьи. И как же он сам стремился выбраться! Помочь врачевателю! Рвался к жизни — полноценной, настоящей — вопреки приключившемуся с ним несчастью.
Вздохнув, маг стянул с себя робу и начал готовиться ко сну. Одним из достоинств подвальной жизни было отсутствие окон, и, как следствие — времени суток. В обычной комнате альтмер, как ни устал за ночь, долго ворочался бы, прежде чем уснуть на рассвете. Здесь же ни солнце, ни луны не тревожили его покой. То, что надо. Люди ведь не выбирают, когда попасть в беду или заболеть. Или хоть осознать, что дело серьёзное — самому не выкарабкаться. Потому-то и ему не дано выбирать, когда спать, когда — трудиться.
Целитель со вздохом вытянулся на постели и смежил веки. Умиротворение, проистекавшее из спасения пострадавшего работяги, убаюкивало лучше любой колыбельной.
Но как следует выспаться альтмеру не удалось. Казалось, только закрыл глаза — и на тебе! Тревожный стук в дверь яснее ясного дал понять, что отдых накрылся. Маг с тяжёлым вздохом взглянул, сколько времени. Надо же, целых полтора часа прошло!
— Минуту! — его зычный голос без труда проник через дверь, в которую тут же перестали барабанить. Таларано быстро оделся, пригладил гриву непокорных волос и пошёл открывать.
При виде Авилы на лице его невольно промелькнуло сочувствие. Он хорошо запомнил молодую пряху и её упрямую родительницу.
— Как матушка? — спросил он, не слишком надеясь услышать добрую весть, даже если, паче чаяния, коловианка явилась по другому поводу.
— Она просит Вас прийти, — тихо проговорила та. Слова и тон сказали магу достаточно. Он прикинул, сколько времени прошло с его попытки вразумить строптивую женщину, и вздохнул. И всё же, данное её дочери обещание оставалось в силе.
— Идём, — отозвался он, пропуская Авилу вперёд и выходя следом.

***

До недавнего времени попытки коловианки переубедить мать не имели успеха. Хоть та и видела, что оказалась неспособна заставить дочь уступить и выйти замуж за Кальвена, но отступаться не желала. Во время очередного разговора Авила вдруг огорошила родительницу соображением, не приходившим той в голову:
— Мама, даже если бы я мечтала выйти за него замуж, (а это не так), из этого всё равно ничего бы не вышло. Он любит другую и намерен жениться на ней. Даже если бы я ради твоего здоровья и спокойствия вдруг решилась поломать свою жизнь и предпочесть хорошей дружбе несчастный брак, сам-то Кальвен на это точно не пошёл бы! Благодаря новой работе мы живём лучше, чем прежде, так чего тебе ещё?! Зачем тебе надо всё портить, начиная со своего здоровья и заканчивая моей судьбой?!
Сказав это, молодая коловианка смешалась. До сих пор она избегала упоминать о том, что у Кальвена есть возлюбленная, полагая, что чем меньше народа будет знать об этом, тем меньше у парня будет проблем. Особенно, после того, как мать обмолвилась, что родительница возчика тоже спит и видит, чтобы он женился на Авиле, чем дала понять, что они порой беседуют между собой. Посему, пряха всячески старалась не затрагивать тему Мирты, и вот теперь, доведённая до отчаяния, не сдержалась. Однако её неосторожные слова неожиданно достигли цели.
Если до тех пор пожилая женщина полагала, что намерения матушки Кальвена совпадают с его собственными, то теперь ситуация представилась ей в другом свете. Окончательно поняв наконец, что достичь желаемого при помощи шантажа не выйдет, она решила, что теперь можно и избавиться от своего недуга. Однако не тут-то было. Вторым неприятным открытием стало то, что она оказалась уже не властна над ним. Если прежде ей удавалось избежать улучшения своего самочувствия, то теперь она не могла его добиться. Весь груз недель, в течение которых мать Авилы потакала болезни, вдруг начал тяжким гнётом придавливать её к земле. Из чистого упрямства она какое-то время ещё пыталась справиться сама, используя имевшиеся в доме средства, от коих раньше отказывалась, но была вынуждена признать, что они уже не могут ей помочь. И тогда пришёл страх. И осознание, что представлявшееся чем-то несерьёзным, которое в любой момент можно запросто прекратить, как затянувшуюся игру, давно перестало быть таковым.
Этот страх наконец подтолкнул женщину просить помощи. Авила тут же, не чуя ног, помчалась к Таларано, которого застала не успевшим толком отдохнуть после ночного бдения у постели другого больного. И тем не менее, маг не стал просить отсрочки, а сразу отправился с нею, как и обещал.
По пути целитель расспрашивал молодую коловианку о состоянии её матери и обо всём, что произошло со времени его визита к ней. Та отвечала с готовностью, опасаясь что-либо упустить, поскольку понимала, что от этих слов может зависеть успех лечения. Но утешительного в её рассказе было мало.

***

Болезнь понемногу подтачивала силы матери. Та уставала, теряла аппетит, а с ним опять же уходила энергия необходимая для жизни. Хотя сама пожилая коловианка до поры этого и не замечала, она сильно исхудала. Вместо совсем ещё недавно крепкой и деятельной женщины на подушках лежала иссохшая старушка, чьи руки, похожие на тонкие птичьи лапки, казались невыразимо жалкими поверх добротного стёганного одеяла. Заострившееся лицо покрыли складки обвисшей кожи, иссечённые густой сетью мелких морщин, что особенно бросалось глаза, поскольку прежде прожитые годы не успели наложить заметного отпечатка на её внешность.
Слушая Авилу, альтмер всё больше мрачнел, озабоченно хмурился и покачивал крупной головой.
— Если она действительно одумалась, обещаю сделать, что смогу.
— О большем я и не прошу…
И всё же было кое-что, чего молодая пряха не знала, а потому не могла поведать Таларано. Увы, дело было не только в желании её матери подольше не поправляться. Телесная мудрость и стремление к жизни нередко оказываются сильнее того, что напридумывала глупая голова. Но первое время, просыпаясь ли поутру, засыпая ли вечером, пожилая коловианка с внутренней улыбкой вспоминала присказку, которой некогда утешала приболевшего и капризничавшего внука, призывая злокрыса забрать хворь у того, кто ей не рад, и отдать тому, кому она в радость. Женщине казалось забавным, что ей нынче впору было проговаривать эту побасенку наоборот. Однако беду нет нужды кликать по имени, чтобы она услышала и пришла. Периайт, неким оберегом от происков которого и считалась та детская прибаутка, внял искренним просьбам продлить недуг. И коловианка, сама того не ведая и не желая, предалась его власти. В одном из снов ей привиделись осклизлые извивы длинного чешуйчатого тела, подпираемого четырьмя когтистыми лапами, взмахи перепончатых крыл и довольный оскал кивающей головы.
Проснувшись, она чувствовала себя гораздо хуже, чем раньше, но не одумалась, а лишь использовала это как повод снова попытаться надавить на дочь, чтобы та вышла замуж за Кальвена. Впрочем, с того момента обратного пути для больной всё равно не было. Не все Лорды Даэдра спешат оделить смертных своими дарами, но неразумное пожелание женщины было услышано и исполнено Чумным лордом. И уж точно ни один из Князей Обливиона не торопится отозвать дарованное назад, коль скоро эти хилые существа оказались не рады полученному вниманию.

***

Альтмер с молодой коловианкой быстрым шагом добрались до места. Силвио, засмущавшись громадного незнакомца, которого до этого видел всего лишь раз, притих в уголке. Таларано кивнул мальчонке, улыбнувшись в золотистую бороду, и направился в уже известную ему комнату больной.
Пробыл он там на этот раз совсем недолго и вышел в глубокой задумчивости. Авила со страхом и надеждой старалась поймать взгляд тёмно-янтарных глаз. Целитель подошёл к ней, жестом предложил сесть и сам опустился на соседний табурет.
— Прямо сейчас я ничего не смогу сделать. Чуть больше пары часов назад мне пришлось практически вытаскивать с того света и собирать по частям одного человека. После такого мне необходим отдых. Я даю слово, что снова приду вечером, но не могу обещать, что сумею ей помочь. Да, желания выздороветь у неё теперь хоть отбавляй, и это даёт пусть призрачную, но надежду на успех, а вот сил осталось совсем мало. Она загнала себя слишком глубоко, позволила болезни завладеть собою безраздельно. Я сделаю всё, что в моих силах, но ты ведь и сама видишь, насколько она ослабела за последнее время. Не шутят такими вещами! — вдруг громыхнул маг, до этого приглушавший голос, и с досадой хлопнул рукой по колену.
Авила помолчала, собираясь с мыслями, а затем тихо спросила:
— Если не выйдет излечить её сразу... может, получится постепенно? Денег я добуду! Сколько нужно!
— Да не в оплате дело, пойми ты! Если удастся отделить от неё недуг, пронизавший всё насквозь, и при этом сохранить ей жизнь, она поправится. Если же нет... — он сокрушённо развёл руками.

***

Таларано постарался подготовиться к обещанному визиту как можно лучше. Восстановить силы отдыхом, запастись зельями, которые могли поддержать как его самого, так и больную. И всё же, прикидывая шансы на успех, он то и дело недовольно покачивал головой. Жизненный опыт твердил альтмеру, что дело практически безнадежное. Не совсем его сфера целительства, слишком запущенный и нарочито усугублённый самой жертвой недуга случай.
Таларано всегда очень ответственно подходил к своему делу, но уже давно ему не приходилось готовиться к нему настолько тщательно. Он старался продумать каждую мелочь, способную хоть немного увеличить вероятность удачного исхода. Ему было искренне жаль Авилу, за которую к тому же просил Индарио. А вот к её матери альтмер испытывал смешанные чувства. Будучи целителем, он сочувствовал ей, как и любому живому существу, поражённому болезнью, а его увлечение людскими расами ещё усиливало это чувство, но глупость её собственного поведения, сделавшая изначально простую задачу практически невыполнимой, вызывала у вспыльчивого мага раздражение и даже гнев. Но он и не пытался избавиться от этих чувств. Их энергию тоже нужно будет направить на благо исцеляемой. В этот костёр пойдёт любое топливо. Лишь бы хватило! Лишь бы не прогорел без толку! В сотый раз перебрав в уме всё необходимое и несколько раз проверив содержимое собранной сумки, целитель глубоко вздохнул и покинул своё обиталище.
С момента первого посещения этой больной он не раз думал о том, нет ли в Скинграде лекаря, который лучше него управился бы с недугом пожилой женщины, и даже, несмотря на уединённый образ жизни, пробовал навести справки о таком, но, увы, не нашёл никого, кто мог бы с успехом заменить его самого. Спохватись женщина раньше, можно было бы обратиться к коллегам из Анвила, да хоть того же Таврия вызвать себе в помощь! Пока учил — сколько работали вместе! Но теперь время было слишком дорого...
Маг, остановился. А если... свитки порталов?.. Один — туда, два — для себя и бывшего ученика — обратно? Он даже повернул назад и сделал пару шагов к таверне, где жил, но взвесив все «за» и «против», раздумал. Был вечер. Это у него сутки пошли наперекосяк из-за ночной работы. А Таврий, скорее всего, трудился днём и успел устать, это не считая других причин, которые могут не позволить коловианцу немедленно отправиться в Скинград. К тому же Таларано понимал, что и сам потратит слишком много драгоценных сил на создание целых трёх свитков. Нет, с этим делом ему придётся разбираться в одиночку.
Приняв окончательное решение, целитель целеустремлённо зашагал вперёд. Взгляд его скользил по украшенным узорами цоколям старинных зданий, по светлому камню стен, таинственно белеющему в лиловатых сумерках. На лице альтмер чувствовал влажное касание ветра, уже несущего в себе предчувствие близкой весны. Весны, которая наступит не для всех... Маг отогнал непрошеную мысль. В делах врачевания он не привык сдаваться без боя. Побеждает тот, кто верит в победу, сомневающийся заранее обречён на поражение.
Таларано расправил могучие плечи и почти с удивлением осознал, что уже практически добрался до места. Оставалось только свернуть направо и сделать с полсотни шагов.
Не успел маг постучать, как дверь гостеприимно распахнулась. Авила, дожидаясь прихода целителя, сидела как на иголках. Она выполнила всё, что он ей велел: заставила мать подкрепиться лёгким, но питательным бульоном, убедила поспать, чтобы набраться сил. Даже непоседа Силвио почувствовал, что происходит нечто важное, и тихонько играл в уголке, не дёргая мать и не устраивая шалостей.
Таларано справился о состоянии больной и поскорее направился к ней. Теперь она сама горела желанием выздороветь, как прежде отталкивала такую возможность. Но…
Вновь целитель заставил себя отбросить сомнения. Воля и намерения женщины загнали её в ловушку, пусть теперь помогают из неё выбраться. Благоприятный настрой исцеляемого всяко хорошее подспорье для лекаря.
Альтмер спокойно и размеренно начал доставать из своей сумки и подготавливать всё необходимое. Попутно он разговаривал с недужной, чтобы ощутить с ней связь, заручиться её внутренним согласием и поддержкой в нужный момент. Ничем, ни единой мелочью нельзя было пренебречь в данном случае.
Наконец всё было готово и Таларано приступил к лечению. С первого же мига он ощутил сильнейшее сопротивление, не имевшее ничего общего с волей самой страждущей, ныне вполне искренне желающей выздоровления. Маг ощущал болезнь, гнездящуюся в истощённом теле, и прилагал все усилия, чтобы выкорчевать её, не уничтожив при этом само естество, к которому она присосалась. Да, сама женщина как могла помогала целителю, стремилась избавиться от выпестованного ею же недуга, но сил, оставшихся у неё, было недостаточно чтобы это содействие было хоть сколько-нибудь значимым.
Тем не менее, даже ощущая, что их совместные усилия практически тщетны, альтмер не желал сдаваться. В ход пошли припасённые заранее зелья, как для больной, так и для самого мага. Не думать о неудаче! Забыть это слово! Отбросив осторожность, целитель отдавал лечению все силы без остатка, не ставя ограничений, не оставляя про запас, рискуя навсегда истощить их, выжечь свою связь с магической энергией. И всё ради того, чтобы спасти одну-единственную заблудшую, призвавшую на свою голову дар Даэдрического Повелителя, не желая этого всерьёз, не ведая, что творит.

***

Авила уложила Силвио спать, а сама настороженно прислушивалась, силясь уловить малейший звук из соседней комнаты, но там царила полная тишина. Тревога пряхи нарастала с каждой минутой, ей хотелось заглянуть к матери, увидеть, что происходит, но она не смела. Таларано не велел ей входить. Опасение нарушить его наказ и тем нечаянно всё испортить, было сильнее всех прочих страхов. Наконец превратившаяся в слух коловианка услыхала тихий звук, будто упал не разбившись небольшой стеклянный предмет. Этот еле слышный звон отозвался в её натянутых точно струны нервах, подобно удару гигантского гонга. Авила вскочила, тихо-тихо потянула на себя дверь и заглянула в образовавшуюся щёлочку. Увиденное заставило её окончательно позабыть обо всём на свете и броситься внутрь.
Могучий альтмер, казавшийся незыблемым как скала, обмяк на стуле, придвинутом к ложу больной, его крупная рука покоилась на прикроватном столике, подле которого валялась пустая склянка из-под зелья. Должно быть именно она своим падением привлекла внимание Авилы. Первым делом молодая коловианка бросилась к матери. Та спала с лёгкой улыбкой на губах, её бледные щёки чуть порозовели, а дыхание было глубже и ровнее, чем когда-либо за последнее время. Дочернее сердце затрепетало от радости, но тут же её взгляд скользнул к целителю. На миг ей показалось даже, что тот умер, затем — что без сознания. Не зная, на что решиться, она осторожно тронула его за руку.
Веки мага дрогнули и с трудом приподнялись. Авила едва сдержалась, чтобы не отпрянуть, столь мало сидящий перед ней был похож на того Таларано, что зашёл в эту комнату несколькими часами ранее. За это время мер осунулся, точно сам недавно перенёс изнурительную болезнь, но сильнее всего пряху поразил потухший взгляд тёмно-янтарных глаз, столько было в них боли и отчаяния. Собравшись с силами, альтмер отрицательно покачал головой, и радость, которую испытала молодая женщина при виде матери, начала угасать. С трудом разлепляя губы, целитель медленно проговорил:
— Я не смог ей помочь.
— Но ведь... Ей же явно стало лучше!
— Сейчас — да. Но это ненадолго. Единственное, чего мне удалось добиться, это временное улучшение. Я сделал всё, что мог и даже... даже чуть больше...
Альтмер устало уронил тяжёлую голову на грудь, но принудил себя снова поднять её, услышав полный испуга вопрос Авилы:
— И что же теперь делать? — уже понимая рассудком, она не могла принять сердцем, что надежды больше нет.
— Ждать, когда свершится неизбежное.
Таларано пошевелился, попытался приподняться и не смог. Все свои силы он отдал женщине, которая сама навлекла на себя беду. Только чудом маг не успел выжечь себя дотла сражаясь за её жизнь с силой, многократно превышавшей возможности смертного. На какой-то миг, он, похоже, в самом деле потерял сознание, что, фактически спасло его самого. В тот момент он и смахнул рукавом пустую склянку.
Сейчас альтмер смотрел на молодую коловианку, ожидая упрёков или немого укора в том, что не сумел спасти её мать. Но та глядела на него глазами полными сострадания. Она видела, что маг сделал всё возможное, чтобы вылечить её родительницу, и его измученный вид и слабость подсказывали, сколь многим он пожертвовал ради женщины, которая сама была виновата в своей беде. Кто знает, скольких можно было исцелить той энергией, что оказалась потрачена напрасно!..
— Вам нужно подкрепить силы... — тихо произнесла Авила, не замечая слёз, катившихся у неё по щекам. Она не смогла бы дать ответ, кого жалеет больше, мать или этого альтмера, несколько часов боровшегося за её жизнь и здоровье, а теперь сражённого неудачей и придавленного запредельной усталостью.
— Мне нужно идти... — Таларано покачал головой, точно отвергая сочувствие молодой женщины, — Прости, что не сумел помочь, — альтмер сделал новую попытку подняться и потерпел очередную неудачу, которую безуспешно старался скрыть.
— Вы слишком устали, чтобы идти домой, — упрямо покачала головой коловианка, — Отдохните хоть немного, а лучше — оставайтесь ночевать. Места хватит.
— Авила, — слова давались магу с трудом, но он не считал себя вправе довольствоваться скупыми короткими фразами. Не в этом случае! — Авила, — повторил он с мягким убеждением в голосе, — Я больше ничего не смогу для неё сделать.
В ответ пряха возмущённо всплеснула руками:
— Да как Вам это в голову-то пришло?! Разве в матушке дело? Речь о Вас! Вы же всё... всё ей отдали! Неужто я не вижу?! Вы сейчас едва ли не слабее неё! — горячо запротестовала она, затем примолкла и тихо добавила, — А ведь могли бы и вовсе отказаться прийти или не связываться... Я бы поняла...
Таларано слушал её с усталым, отстранённым удивлением. Как целитель, он не мог не попытаться спасти её мать. Как простой смертный, чьи силы ограничены, — не преуспел. А она не гонит его, не упрекает... Притом видно ведь, что мать свою любит искренне, хоть и досадует на её глупое упрямство, которое довело до беды... Впрочем, он был слишком утомлён, мысли утратили привычную ясность… Что-то главное, что позволило бы увязать эти противоречия ускользало от его понимания. Альтмер молча смотрел вслед коловианке, тихонько вышедшей из комнаты и притворившей за собой дверь.
Казалось, он лишь на миг прикрыл отяжелевшие веки, но очнулся оттого, что Авила осторожно прикасалась к его плечу, протягивая ему чашку с подогретым бульоном, который готовила для матери.
— Выпейте это, прошу Вас! — настоятельно попросила молодая хозяйка.
Таларано заставил себя чуть заметно улыбнуться:
— Я не смог бы отказать тебе, даже предложи ты мне яду.
Ответом ему стало такое возмущённое фырканье, что вымученная улыбка мага невольно стала ярче и живее. Поняв, что альтмер пошутил, коловианка тепло улыбнулась в ответ, но при этом покачала головой, видя, что тот чувствует себя виноватым перед нею. Таларано принял посудину из рук Авилы и небольшими глотками выпил всё до капли. Пряха ненавязчиво поддерживала чашку, чтобы та не выскользнула из ослабевших пальцев целителя.
В ответ на его благодарность, Авила только отмахнулась:
— Я приготовила для Вас постель. Помочь Вам подняться?
Но альтмер успел немного собраться с силами. Настолько, что сумел встать на ноги и даже дотащиться до предложенного ложа. У него просто не оставалось выбора, кроме как воспользоваться гостеприимством молодой коловианки. Он с огромным трудом принудил себя стянуть верхнюю одежду, сбросил обувь и забылся тяжёлым сном, едва голова его коснулась подушки.
Убедившись, что альтмер уснул, Авила осторожно вернулась в комнату матери. Та по-прежнему выглядела куда более здоровой, чем раньше, и в сердце дочери снова забрезжила надежда. Что если маг сумел сделать больше, нежели сам думает? Если как раз в тот миг, когда силы покинули целителя, пришёл успех?
Пока все в доме спали и не нуждались в помощи, Авила тоже прикорнула, чтобы подремать в последние предрассветные часы. Сероватый утренний свет, проникший в окна, не потревожил покоя спящих. Лишь когда озорной солнечный луч коснулся личика Силвио и полез ему в глаза, мальчик проснулся и позвал мать.
Коловианка вскочила и бросилась к сынишке, прикладывая палец к губам, чтобы не шумел. Ребёнок, не понимающий, что происходит, обиженно надул губы, но женщина кивнула ему на спящего в уголке Таларано. Присутствие в доме постороннего заставило мальца притихнуть. Никакие увещевания не возымели бы столь заметного эффекта.
Пока Силвио, сосредоточенно сопя, натягивал свою одежонку, Авила забежала к матери, и сердце её вновь переполнилось надеждой. Спящая женщина по-прежнему казалась настолько посвежевшей, что если бы не худоба, можно было решить, что никакой хвори и не было. На цыпочках, чтобы не потревожить сна больной, пряха покинула комнату, тихонько притворив за собой дверь, и пошла проведать Таларано.
Лицо спящего мера всё ещё выглядело измождённым. Дневной свет безжалостно выставил напоказ то, чего накануне при слабом пламени одинокой свечи пряха не заметила. Золотистая кожа посерела, щёки запали, под глазами залегли тёмные тени. Но главное, в пшеничных волосах мага ярко поблёскивали серебряные нити, ни следа которых не было накануне, а одна прядь окладистой бороды полностью покрылась инеем седины. За эту ночь альтмер постарел... Авила не могла сказать — насколько, не зная точно, как меняются с возрастом меры. Но столь явное свидетельство неравной борьбы с недугом её матери заставило сердце молодой женщины сочувственно сжаться. На какой-то миг у неё мелькнула страшная мысль, что маг вольно или невольно забрал себе хворь той, кого пытался исцелить.
Авила потихоньку отошла и принялась стряпать завтрак на всех. Она успела покормить Силвио и мать, проснувшуюся и смотревшую куда веселее говорившую, что чувствует себя гораздо лучше, и этим ещё сильнее подогревшую надежды дочери. Затем молодая коловианка села прясть. Заняться заказами для Кальвена придётся позднее, но Авила была уверена, что парень всё поймёт и войдёт в её положение.
Позже, когда Таларано уже встал, съел предложенный завтрак и настаивал на том, чтобы вернуться к себе и не стеснять семью своим присутствием, молодой возчик сам заглянул к помощнице, узнать, как у неё дела.
Та в нескольких словах рассказала ему о попытках альтмера вылечить её мать, о том, что сам целитель истратил слишком много сил и до сих пор ещё не оправился настолько, чтобы одному идти домой. И тут, поскольку маг наотрез отказывался долее злоупотреблять настойчиво предлагаемым гостеприимством, Авиле пришла в голову светлая мысль.
— Ты пешком пришёл? — спросила она Кальвена.
— Да. Просто забежал на минутку, прежде чем идти на конюшню.
— Послушай, ты не мог бы чуть позже отвезти господина Таларано домой? Мне право же слишком тревожно отпускать его одного.
— Конечно! Сейчас запрягу Иву и подъеду. Пусть только дождётся меня!
Убедить Таларано воспользоваться помощью возчика оказалось проще, чем опасалась пряха. Целитель и сам понимал, что ему будет очень нелегко дойти до своего жилища. С сожалением подумал он о том, что не скоро будет в состоянии вернуться к работе. Маг потихоньку, останавливаясь, чтобы передохнуть, собрал свои вещи. Авила смотрела на него, думая, что-то он скажет, когда увидит, как состарила его эта ночь.
Кальвен вернулся так быстро, как только смог. Он не стал возвращаться домой, а одолжил на конюшне небольшой возок на одну лошадь, более пригодный для перевозки пассажиров, нежели здоровенная телега, принадлежавшая ему. Сперва парень подумывал, не взять ли Мелка? Всё-таки Детрилл Селас позволил ему пользоваться своим выездом при необходимости, а в карете магу было бы удобнее. Но сообщать портному задним числом, что он брал коня и повозку, нибенийцу претило, а на то, чтобы испросить разрешения, было жаль времени. С альтмера, пожалуй, сталось бы потащиться домой пешком. А даже беглого взгляда на него хватало, чтобы убедиться, что Авила нисколько не преувеличивает прискорбность его состояния.
Таларано, поблагодарив Авилу за заботу, вышел из дому сам, но чтобы залезть в повозку ему потребовалась помощь Кальвена. Ива стояла спокойно, подогнув заднюю ногу, словно была готова отдыхать ещё долго. Но стоило хозяину сесть на козлы, подобрать вожжи и легонько причмокнуть, как она мягко тронулась с места. Нибениец не стал сильно гнать кобылу: во-первых, быстрая езда в городе небезопасна: того и гляди какой ротозей под копыта угодит, а во-вторых, при медленном движении повозку не так трясло на булыжной мостовой. Хотя альтмер не был ни ранен, ни болен, возчику не хотелось доставлять ему лишние неудобства.
Авила проводила их глазами, слегка закусив губу. К переживаниям о матери добавилась тревога за целителя. И если альтмер он чувствовал себя виноватым, что не оправдал надежд молодой женщины и не сумел вылечить её родительницу, то она, в свою очередь, думала о тех, кому теперь он долго не в силах будет помочь. Да полно! Сейчас маг и сам нуждался в помощи!

 

***

На другой день Таларано, всё ещё испытывавший сильную слабость, услыхал стук в дверь. Целитель вздохнул, понимая, что если явились звать его к больному, он вынужден будет отказать, но тем не менее тяжело поднялся и пошёл открывать. На пороге стояла Авила, держащая в руках закутанный шалью горшочек с домашней стряпнёй. За её юбку прятался Силвио, которого она не могла оставить дома, поскольку мать была не в силах за ним присматривать.
Альтмер начал было отказываться, но быстро убедился, что упрямством молодая коловианка нимало не уступает пожилой. Пока маг ел, она не сводила с него глаз, да так, что он не мог этого не заметить.
— В чём дело? — Таларано говорил добродушно и благожелательно, а затем, желая пошутить, прибавил, — Ты так уставилась, словно у меня рога выросли, точно у босмера.
Только сейчас Авиле пришло в голову, что целитель ещё не видел, как изменила его та ночь. И то сказать, не девица-красавица, чтобы первым делом к зеркалу бежать. До того ли ему было?
— Нет, господин Таларано... не рога, — в голосе пряхи звучала неподдельная печаль. Из кармана юбки она достала небольшое зеркало в отлично отшлифованной светлой деревянной оправе с ручкой — подарок Кальвена на Праздник Новой жизни — и протянула целителю. К слову сказать, Мирте возчик подарил почти такое же, только немного более нарядное, случайно наткнувшись на мастера, делавшего удивительно красивые и удобные предметы из древесины. Впрочем, в случае с возлюбленной, единственным подарком парень не ограничился.
Альтмер взял зеркало и внимательно рассмотрел своё отражение. Увиденное огорчило его гораздо меньше, чем опасалась Авила.
— Ну что ж, — проговорил он, возвращая коловианке её имущество, — Это ещё не старость. Но, похоже, собираться с силами мне придётся дольше, чем я надеялся. Жаль лишь, что всё было напрасно.
Пряха шевельнулась, точно желала возразить, но как ни обнадёжил её матушкин вид, как ни хотелось ей утешить мага, спорить она не решилась.
Увы, вскоре выяснилось, что она смолчала не зря. Таларано знал, что говорил. После кратковременного улучшения, болезнь Авилиной матери вцепилась в свою жертву с новой силой. Состояние женщины быстро ухудшалось, и на исходе зимы её не стало.
Незадолго до этого мать и дочь наконец-то поговорили по душам. В итоге одной достало мудрости на смертном одре не требовать от Авилы непременного и невозможного замужества, а другой, хоть и повторявшей со слезами и горечью: «Матушка, матушка! Что же ты наделала?!» — избавиться от досады и гнева, заменив их печалью.

 

***

Несмотря на безрадостные хлопоты, связанные сперва с заботой об умирающей родительнице, затем — с похоронами, Авила не оставила ослабевшего целителя. Что ни день, она выбиралась ненадолго принести ему любовно приготовленной домашней снеди, немного помочь по хозяйству, а затем бежала домой к матушке, в оставшееся время занимаясь заказами для Кальвена, сбор которых на этот раз затянулся из-за навалившихся на молодую женщину дел.
Сам маг её заботами восстанавливался быстрее, чем мог бы в ином случае. Забота и участие коловианки согревали ему душу. Но мысли его в эти дни, когда он вынужден был отказывать больным в помощи, (благо хоть было их совсем мало), тянулись к старому другу. Он до сих пор сердился на Эстромо, полагая его отплытие на Пиандонею несусветной глупостью, бессмысленным упрямством. Жертвой, которую никто не оценит. Но теперь, оглядываясь на себя самого, альтмер стал лучше понимать талморца. Тот не мог поступить иначе, даже если это и казалось более разумным. Как не мог он сам не вступить в безнадёжную борьбу за жизнь неразумной женщины. Просто один из них рисковал головой, другой — своей магической силой и способностью исцелять других.
Таларано подавил тяжёлый вздох. Он осуждал решение друга, а на поверку оказалось, что сам недалеко ушёл от него. Поставить всё на карту ради практически обречённой на неудачу попытки излечить женщину, попавшую в беду по собственному недомыслию и упрямству, а теперь не иметь возможности помочь тем, кто оказался невольной жертвой недуга! И всё-таки, сколько маг не рассматривал сложившуюся ситуацию с различных сторон, вывод неизменно был одним и тем же. Он просто не мог поступить иначе. Вот и Эстромо не мог. Разница лишь в том, кто из них какому служению посвятил свою жизнь. Почему-то целитель был уверен, что талморец не стал бы упрекать его за сделанный выбор, каким бы неразумным тот ни казался.

***

Кальвен помог Авиле с похоронами матери и как умел постарался поддержать подругу и помощницу. Сам он ни на минуту не забывал о Мирте, но заказы на этот раз собирались медленно, и, как ни скучал парень по своей возлюбленной, бросать всё и гнать полупустой фургон он не собирался. За делами наступила весна, и возчик решил подгадать поездку в Анвил так, чтобы, выполнив работу, остаться там на Праздник Первого сева, который отмечается седьмого дня месяца Первого зерна.
Перед поездкой Кальвен зашёл к Детриллу Селасу, узнать, нет ли у того для него поручений, а заодно и посоветоваться по поводу Авилы. Он уже понял, что данмер практически в любой ситуации может порекомендовать что-то дельное. Сбором заказов на сей раз пришлось заниматься преимущественно самому возчику, и это заняло гораздо больше времени. Однако он отлично понимал, как трудно было молодой женщине работать в последние недели жизни матери. Поэтому парень категорически не хотел урезать ей жалованье, а та, в свою очередь, не желала принимать полную оплату, полагая её незаслуженной.
Портной встретил Кальвена с обычным радушием. За последнее время он пару раз приглашал нибенийца разделить с ним утреннюю трапезу, так что был в курсе того, что творилось у Авилы в семье, правда о смерти её матери узнал сам, поскольку с тех пор ещё не виделся с возчиком.
Заказ к ткачу у Детрилла действительно имелся, планы Кальвена остаться в Анвиле на праздник встретили его живое одобрение, но стоило тому заикнуться о своей помощнице, лицо велотийца отобразило глубокую скорбь и сочувствие:
— Да-да... Я знаю... Печально. Очень печально. Бедная девочка — такой удар! Ей как никогда нужна дружеская поддержка.
— Я понимаю. И не хочу платить ей меньше, чем обычно! Благодаря вашему совету взять её в помощницы, могу себе это позволить, а она не хочет брать! Упрямится, говорит, «не заработала».
Детрилл огладил бородку.
— Авила не из тех, кто дай волю — на шею сядет. Намекни ей, что это в счёт будущих заслуг. От такого она не сможет отказаться и трудиться станет с удвоенным рвением, чтобы отработать. И тебе польза, и ей.
Совет был хорош, и Кальвен последовал ему. Прямо от данмера он отправился к помощнице и вновь предложил ей полную оплату, а когда та стала отнекиваться, небрежно, якобы шутя, произнёс:
— Брось, ты же наверстаешь! Будто я не знаю! Ещё поспевать не буду всё перевезти!
Это соображение заставило коловианку призадуматься. Теперь не взять деньги было равносильно признанию, что она собирается и дальше работать абы как. И это в то время, когда возчик проявил к ней столько доброты и понимания, что за одно это ей следовало для него расстараться. Молодая женщина наконец согласно кивнула и приняла полную оплату с твёрдым намерением отработать её сторицей. И вместе с тем она испытала искреннюю благодарность к парню, который хоть и свёл разговор к делам, а всё-таки не захотел лишить её части заработка, хоть и имел к тому все основания.
Довольный, что эта проблема разрешилась, Кальвен отправился собираться в новый рейс. Душа его пела при мысли о скорой встрече с возлюбленной.

***

Совсем иначе прошло это время для самой Мирты. Девушка привыкла видеть молодого возчика по нескольку раз за месяц, то пригонявшего фургон, то приезжавшего со срочными заказами к ткачу на Мелке, и уже воспринимала это как нечто само собой разумеющееся. Но вот уже без малого четыре недели о Кальвене не было ни слуху ни духу.

Сперва Мирта с нетерпением ждала каждого нового дня, истово веря, что уж назавтра-то он непременно появится. Но сутки проходили своим чередом, принося лишь разочарование. В душе девушка поселилась тревога, знакомая многим девицам, да что там, и мужние жёны по большей части не могут быть полностью избавлены от неотвязных мыслей: не случилось ли чего худого с тем, кто занял важное место в их сердце, и не встретил ли он другую, которую нашёл более привлекательной? Помощница ткача металась между двумя этими предположениями, не в силах решить, какое из них страшнее. Изредка здравый смысл поднимал голову, подсказывая, что Кальвена могли задержать и совсем другие причины. Но этот разумный голос раздавался всё тише и реже.
Теодрил недовольно покачивал головой: у девушки всё валилось из рук и дело двигалась очень медленно. Ткач ворчал себе под нос, но вслух ученицу не ругал — знал, что та только расстроится и тогда вовсе ничего не наработает. Однако рассеянность Мирты заставила ткача радоваться тому, что он вовремя принял совет, нежданно-непрошено полученный от Детрилла Селаса, и взял нового ученика.
Вышло это так. Пока Кальвен осенней порой почти безостановочно занимался перевозкой грузов, Детрилл Селас выбрал время и лично нанёс Теодрилу визит. Данмер преследовал сразу две цели: во-первых, он хотел сам увидеть Мирту и составить о ней собственное беспристрастное мнение, во-вторых, если девушка произведёт на него благоприятное впечатление, заблаговременно принять меры к тому, чтобы старый ткач отпустил её, когда придёт время.
Разумеется, оценивая ученицу Теодрила, портной пёкся не о счастье Кальвена, а о своей выгоде. И с этой точки зрения Мирта его полностью устроила. Детрилл составил довольно точное представление о её навыках и характере, удостоверившись, что не напрасно сделал ставку на её перемещение в Скинград.
Недолгое общение с ним почти утешило Мирту, сожалевшую, что на сей раз появление Мелка не означало прибытия Кальвена, столько почти отеческого участия и ласки было в голосе данмера.
Стоило девушке уйти домой, как портной втянул Теодрила в задушевный разговор, посоветовав взять себе нового ученика. Мол, ученица — девчонка молодая, вот-вот замуж может засобираться. Удерживать негоже, да и как удержишь? На такой случай ещё одна пара рук в помощь была бы нелишней.
Детрилл умел убеждать, и ткач всерьёз задумался: «А ведь данмер, пожалуй что и прав». К тому же старый мастер, во-первых, уверовал в свои способности наставника, видя успехи Мирты, во-вторых, перестал опасаться предательства со стороны учеников, понимая, что едва ли успеет дожить до этого чёрного дня. Мысль взять в учение мальчонку нравилась ему всё больше. Уж ежели из девчонки толк вышел! Желающих отдать сыновей перенимать ремесло у самого Теодрила нашлось немало, ещё и уговаривали, нахваливая детей, точно лоточники свой товар. Наконец старик выбрал одного парнишку побойчее и посмышлёнее на вид. Тому было одиннадцать — возраст, в котором к мастеру попала Мирта, и который сам ткач теперь полагала наилучшим для начала обучения. Правда, рвения, проявленного в своё время девочкой, счастливой, что избавилась от ненавистной работы в таверне, новый ученик не проявлял. Думы о необходимости добывать трудом насущный хлеб не занимали особого места в голове домашнего ребёнка, не знакомого с тяготами самостоятельной жизни. Мысли его были больше направлены на озорство и шалости. Впрочем, Теодрил полагал, что всему своё время, и ученик себя ещё покажет, а что шустрый, так оно и хорошо — мальчишка же! Зато и ткачом должен вырасти сноровистым да бойким в деле. Наличие нового ученика тем сильнее радовало старого мастера, чем больше он замечал в своей помощнице признаков романтической рассеянности и любовных терзаний.
А Мирта и дома не находила себе места. В последний раз Кальвен приезжал в середине месяца Восхода солнца, с таким расчётом, чтобы вместе с нею провести День крепкой любви, приходящийся на шестнадцатое число. Упустить такой праздник он никак не мог!
Зная, что в этот день всем влюблённым парочкам обеспечено повышенное внимание со всех сторон, и понимая, что в таких условиях на людях Мирта будет чувствовать себя не в своей тарелке, а уж о том, чтобы она согласилась воспользоваться правом любящих в этот день получить в таверне бесплатную комнату, и говорить нечего, парень повёл её гулять за город. Сердце нибенийца пело оттого, что его избранница рядом, каждая мелочь наполнялась глубиной и значением, вплоть до тихого шороха зимних трав под её башмачками. Когда Мирта поёжилась от налетевшего ветерка, Кальвен приобнял её за плечи, и она не отстранилась, напротив, уютно прижалась, согреваясь теплом его тела. Парень был счастлив! Но когда он чуть позже предпринял осторожную попытку поцеловать возлюбленную, та отпрянула так сильно, что он испугался, не испортил ли разом всё, чего сумел достичь в их отношениях. Мирта же, решив, что обидела его, смутилась и покраснела до корней волос, а затем несмело приблизилась снова, стараясь загладить свою вину. Это успокоило влюблённого.
В итоге сам Кальвен не придал этому эпизоду особого значения, лишь сделал для себя вывод, что слишком торопит события. Хотя у него были и другие планы на этот день, с ними придётся подождать. Слишком уж скромной оказалась его избранница, но то, что она не противилась объятиям, уже дарило молодому возчику надежду. На тот момент девушка, видя, что парень не сердится на неё, тоже решила, что ничего страшного не случилось. Но теперь, когда дни шли за днями, а возчик всё не появлялся, это небольшое происшествие рисовалось ей совсем другими красками. Что если когда она оттолкнула его, он решил, что нет смысла добиваться её внимания дальше? Что если встретил ту, что оказалась более податливой и ответила на малейший знак внимания, а то и добилась его сама?
Только теперь Мирта по-настоящему задумалась о том, как много значит для неё Кальвен. Задумалась, когда быть может, было уже поздно! Она принимала от него подарки, каталась с ним в повозке, ходила на прогулки, но не позволила себя даже поцеловать! Сейчас это казалось ей непоправимой ошибкой. Почему, ну почему она шарахнулась от него?! А теперь он, возможно, проводит время в объятиях другой! Эти мысли причиняли юной ткачихе невыразимую боль, приправленную обидой на себя, на возчика, на воображаемую соперницу. И тут же на смену подобным думам приходили другие, не менее мучительные образы, в которых Кальвен погиб, смертельно болен или искалечен. И девушка принималась корить себя за думы о его неверности, страдая от невозможности быть рядом с ним и окружить заботой, если ещё не слишком поздно. Порой оба страха сливались в один, и в воображении Мирты за прикованным к постели парнем ухаживала другая девица, постепенно завоёвывавшая место в его сердце.
Детрилл Селас неспроста не стал в последний месяц гонять Кальвена с мелкими поручениями в Анвил, даром что тот застрял в Скинграде надолго. Мирта была не из тех, кто за это время мог найти себе другой объект симпатии. Слишком решительный напугал бы её, не сумев завоевать доверия, более скромный не смог бы привлечь внимания девушки. А вот дать ей прочувствовать ценность свиданий с молодым нибенийцем было весьма полезно. Никогда в полной мере не ценишь того, что имеешь, пока не решишь, что потерял. Это данмер постиг давно и прочно. Привыкшему к хорошему надо во всей красе показать разницу с отсутствием оного.
Разумеется, Мирта ничего не говорила домочадцам, но те не нуждались в словах и объяснениях. Умара уже давно замечала, что мнение Кальвена для сестрёнки стало важнее всех прочих. Если тот что-то сказал, ничьего больше совета она и спрашивать не станет. Но вот теперь парень пропал и не едет. И ведь сгинул же не когда-нибудь, а аккурат после Дня крепкой любви! Знать бы, что там у них произошло!.. Мирта молчит, но всё чаще сидит в своей комнате, одним богам ведомо, что делая, и выходит грустнее, чем была...
Юная ткачиха и впрямь проводила много времени у себя, то перебирая и разглядывая подарки Кальвена, точно они могли связать его с ней, то запрятывая их подальше, точно давая себе слово не думать и не терзаться из-за того, что парень всё не едет.
Индарио тоже замечал произошедшие с малышкой перемены и отлично понимал, с чем они связаны. Дураком надо быть, чтобы не догадаться! Мер всё сильнее хмурился и в конце-концов принял решение съездить в Скинград. Во-первых, чтобы принять предложение Хаша насчёт работы, а во-вторых, выяснить, куда запропастился молодой возчик. И если окажется, что тот незаслуженно обидел Мирту, за девочку есть кому заступиться.
Умаре возлюбленный озвучил только первую причину, но та без слов поняла и то, что не было произнесено вслух. Юная ткачиха, со своей стороны, узнав, что Индарио собирается уезжать, и куда он направляется, не находила себе места от желания попросить его узнать про Кальвена, но так и не решилась. Пока мер отсутствовал, она то укоряла себя, что так и не задала мучивший её вопрос, то радовалась, что смолчала.
Немного поразмыслив, Индарио решил не тратить время и деньги на поездку, а воспользоваться свитком, данным ему Таларано и заодно первым делом повидаться с другом. Тем более, тот сам пенял ему, что не применяет его подарок.

***

Маг оказался дома, но перемены в его внешности заставили гостя замереть на месте. Альтмер повернул голову на вспышку портала.
— А, Индарио! Рад тебя видеть! Ты по делу или так, навестить зашёл? — альтмер поднялся ему навстречу. Хотя прошло уже несколько дней не только с неудавшейся попытки исцеления пожилой коловианки, но даже и с её смерти, Таларано ещё не полностью восстановил силы, несмотря на заботу Авилы. Некоторая затруднённость его движений не укрылась от Индарио, равно как и появившаяся седина.
— Что с тобой случилось? — встревоженно спросил молодой мер.
— Ах, это? — маг небрежно провёл рукой по засеребрившейся шевелюре, — Глядишь, со временем в одну масть с тобой буду!
— Тал, я серьёзно! — Индарио почти никогда не называл старшего друга кратким именем, но сейчас от сочувствия и переживаний за мага оно само прыгнуло на язык, — Ты заболел? Почему не сообщил? Не послал за помощью?
Таларано махнул рукой, продолжением того же жеста приглашая гостя присесть.
— Я в порядке. Ну... почти. Это не болезнь, просто несколько подорвал силы. Это пройдёт.
— А это?.. — с горечью произнёс Индарио, указывая на седину, появившуюся в волосах и бороде альтмера. Его тон живо напомнил магу Эстромо.
— Не думаю, что ты стал бы заботиться о внешности, когда речь идёт о жизни и смерти.
— Возможно... если такова цена чьей-то жизни.
— Не жизни... — целитель покачал головой, — Только попытки её спасти.
И маг рассказал молодому меру историю о болезни и смерти Авилиной матери. Тот выслушал его со всем вниманием, а затем задумчиво произнёс:
— Неужели ты отдал попытке вылечить её столько сил, что это так тебя подкосило?
Таларано вздохнул.
— Весь в учителя, да? Ничего не упустишь и мгновенно разглядишь, где концы не сходятся с концами... Ты прав, дело тут не в простом переутомлении. Пытаясь исцелить эту женщину я оказался вынужден бороться с влиянием Периайта, который получил над нею власть. Такой противник мне не по зубам. Против него все мои усилия были бесполезны. Понял я это далеко не сразу, а поняв не стал говорить Авиле. Тут ничем не поможешь.
Индарио задумчиво кивнул и тут же снова встревожился:
— Хоть тебя самого не коснулась порча Лорда Даэдра?
— Нет, об этом не беспокойся.
— Надеюсь, ты скоро совсем оправишься. Давно это было?
Таларано назвал день, и белокожий мер озабоченно покачал головой. Плохо дело, если маг до сих пор не отошёл от тех событий.
— Жаль, что я послушался тебя и потратил свиток. На новый тебе силы тратить рано.
— Так ты просто так ко мне заглянуть решил? — спросил целитель, желая сменить тему и возвращаясь к началу разговора.
— Нет, у меня есть и другие дела в Скинграде.
— Тогда поживи у меня. Может, пока сделаешь, что собирался, я для тебя и свиток создать смогу.
Индарио не стал отказываться, полагая, что достаточно самостоятелен, чтобы не стеснить друга. Зато, оставаясь рядом, он сам при случае мог бы ему чем-нибудь помочь.
Разговор с Таларано частично пролил свет на ситуацию с долгим отсутствием Кальвена. Стало очевидно, что Авиле, помогавшей ему собирать заказы, на этот раз было совсем не до того. Если дело в этом, то парня упрекнуть не в чем. Если же он не торопится по другой причине... Впрочем, успеется ещё выяснить. А пока неплохо бы наведаться к Хашу.

***

Имперца дома не оказалось, но Индарио не смутила подобная мелочь. Когда хозяин вернулся домой, гость поджидал его сидя у камина в гостиной. Входил Хаш с опаской, готовый к любой неожиданности, поскольку издали ещё заметил дым над трубой своего жилища. Но, увидев мера, расслабился и искренне улыбнулся.
— Приятно видеть, что дом готов к встрече своего владельца, — хмыкнул коловианец.
— Я тоже подумал, что в такую промозглую погоду приятно сразу же согреться у камина.
Хаш подошёл ближе и протянул руки к огню. Зима не желала уходить из Сиродила и начало месяца Первого зерна выдалось сырым и холодным, так что в желании отогреться не было ничего необычного, а заодно этот жест демонстрировал мирные намерения хозяина дома и то, что он не в претензии за своевольное проникновение гостя. Сам приглашал. Вот об этом и следовало поговорить. Он повернул голову к Индарио.
— Надумал, значит? Согласен?
— Будем считать, что надумал.
— Отлично! Сегодня же вечером переговорю с Винием. А завтра представим ему тебя. Переночуешь у меня?
— Нет, спасибо. У меня уже есть место для ночлега. Когда мне подойти?
— Тогда давай встретимся здесь около полудня. Годится?
— Вполне.
Мер поднялся, простился с Хашем и вышел. Всё складывалось удачно. У него хватало времени, чтобы выяснить то, что нужно и развеять последние сомнения относительно Кальвена. Ещё до наступления темноты он, не показываясь возчику на глаза, убедился, что тот ни в чём не провинился перед Миртой, более того, собирается в новый рейс с явным расчётом провести Праздник Первого сева в Анвиле, а значит — и с нею. Будь иначе, парень напротив постарался бы избежать такого совпадения. Успокоенный на этот счёт, Индарио вернулся к Таларано.

***

Хаш, как и обещал, явился к Винию, чтобы замолвить словечко за Индарио. Имперец дал белокожему меру такую лестную характеристику, что владелец подвальчика, хоть и был весьма осмотрителен при вербовке новых членов, посопел и сказал:
— Ладно, приводи. Устроим обычное испытание со своими.
Однако Хаш наклонился поближе к уху Виния и поговорил:
— Ты меня не первый год знаешь. Много за мной провалов?
— Пара-тройка, да и те давно. Ты у меня на хорошем счету, только нос не задирай.
— Не с чего задирать. Этот парень уже трижды обставил меня, как младенца. За свою семью переживал. К счастью, от моего заказа им никакого вреда не подразумевалось. Так и познакомились. Едва ли ты сможешь устроить ему испытание сложнее того, что он уже прошёл и прошёл играючи. Дай ему сразу настоящее дело. Если что — головой отвечаю.
— Что-то ты больно легко головой разбрасываешься! Запасную отрастил? — проворчал Виний, — Говорю же, приводи, потолкуем с ним. Откуда бы такому самородку взяться? Лет ему сколько?
— Двадцать с небольшим.
— И уже так хорош?
— Более чем. Ты же ведь отчасти и затеял это дело, чтобы обладателям таких талантов было где их применить, не нарушая закон, куда их обычно и заносит в ином случае. Пока что этому претит преступная жизнь. Но подобные способности мало где ещё требуются. А подастся парень не на ту сторону, сами ещё наплачемся. Редко ли приходится разгребать, что такие наворотили?
Виний согласно кивнул.
— Считай, почти убедил. Но, сам понимаешь, мне лично надо с ним перемолвиться, прежде чем судить.
— Ясное дело.
Хаш остался доволен разговором, поскольку сумел достичь большего успеха, чем надеялся. Виний задумчиво продолжил протирать кружки. Что ж, грядущий день покажет, что за редкую птицу отыскал этот коловианец.

***

Назавтра около половины первого Индарио в сопровождении имперца спустился в подвал, который мер отлично запомнил, когда собирался выслеживать Фиолетового Плаща. Несмотря на неурочное для этого места время народу было не так уж мало.
Хаш ободряюще кивнул своему протеже и, оставив его, устроился в дальнем углу. По негласным правилам гильдии, приводящий новичка не имел права его опекать, и должен был предоставить возможность другим оценить будущего коллегу, а тому — проявить себя.
Виний, что-то оживлённо обсуждавший за стойкой с одним из своих людей, приветливо улыбнулся Индарио, выглянув из-за своей бочки, и весело окликнул его:
— Проходи, проходи, парень! Не стой на пороге. Подожди пару минут, сейчас освобожусь, — и снова переключил внимание на своего собеседника.
Мер сделал пару шагов, ненавязчиво разглядывая окружающих. В сторону Хаша он не смотрел, дабы никто не решил, что он ищет у него поддержки.
Неожиданно из-за стола, расположенного под окном, поднялась изящная миниатюрная фигурка, и грациозной походкой направилась к новичку. Не доходя до него, она, вопреки обычаям данного заведения, откинула капюшон и тряхнула густыми золотистыми кудрями, обрамлявшими столь очаровательное личико, что один его вид обезоруживал лучше любого удара. Девушка слегка опустила голову, хищно улыбнувшись и глядя чуть исподлобья, точно намеревалась соблазнить парня прямо здесь и сейчас. Не раз тех, на кого она смотрела так, даже в прохладный день внезапно бросало в жар. И вдруг, резко повернувшись к товарищам, крикнула:
— Это он! Такую приметную рожу разве забудешь?!
Один из её товарищей тут же оказался позади мера, отрезая путь к отступлению, в то время как красотка грозила сдать белокожего страже, уверяя, что тот, украл у неё десять септимов. Хаш настороженно шевельнулся в углу, но не сделал попытки вмешаться. А девица, не давая Индарио опомниться, так и наседала на него:
— Сейчас будешь вилять и отпираться? Скажи ещё, что впервые меня видишь! И денег моих не брал!!!
Парень вдруг расплылся в широкой улыбке, взмахнул направленным вверх указательным пальцем и в итоге вперил его в обличительницу, выражая узнавание:
— Точно! Третьего дня, в таверне! Прости, сразу не признал тебя трезвой! — он говорил вполне естественным и довольно дружелюбным тоном, затем наклонился и что-то тихо прошептал красотке на ухо. Та густо покраснела, но взяла себя в руки и кивнула, негромко прибавив:
— Твоя взяла. Считай, я ничего не говорила.
В подвальчике царила такая тишина, что последние слова девушки услышали все. Она снова надела капюшон и вернулась за свой стол.
— Полагаю, мы квиты? — окликнул её белокожий мер.
— Идёт. Не то я же тебе ещё и должна останусь, — в голосе, доносящемся из-под капюшона, послышалась одобрительная усмешка. Скрыв лицо, красавица, по-видимому, полностью овладела собой.
Хаш, сидящий вполоборота, казался бесстрастным, но обращённая к стене половина его лица выражала горделивую радость за свою находку. Индарио не подвёл. А ведь имперец и не подумал предупредить парня, что ему могут устроить испытание. Поверил, что сумел достаточно убедить Виния, чтобы тот сделал для молодого мера исключение. А глава их гильдии, вместо обычного «дела», подстроенного для новичка своими, затеял такой спектакль! Сам хозяин подвальчика, переставший делать вид, что занят, повернулся к прелестной обвинительнице:
— А ведь он тебя сделал, Мелисса. Так?
Та философски пожала плечами в своём углу:
— Да, пожалуй. Очко в его пользу.
Остальные одобрительно кивнули, гадая, что же такого парень ей сказал. Предположения выходили одно другого фантастичнее, а кто-то подумывал уже о том, как бы исхитриться вытянуть подробности из самой Мелиссы. Таким образом, Индарио сразу заручился уважением будущих коллег, сумел произвести впечатление на Виния и даже разжиться первым простеньким, но настоящим заданием. Когда молодой мер отправился на его выполнение, хозяин подвальчика долго смотрел ему вслед, а затем подозвал Хаша.
— Я был склонен считать, что ты преувеличиваешь его способности, а теперь скорее готов упрекать за недостаточную откровенность и склонность к мистификации.
— Я же тебе говорил, дурная это работа ему проверки устраивать.
— Но ведь он всё равно её прошёл, да так, что любо-дорого. Зато теперь все наши через пару дней будут знать, что с ним лучше не шутить.
Хаш только пожал плечами, соглашаясь.
С порученным ему делом Индарио управился замечательно быстро. Фактически ему хватило пары часов, чтобы выяснить все обстоятельства, и столько же, чтобы предоставить нужную заказчику информацию. Виний пообещал в ближайшие несколько дней подыскать талантливому новобранцу что-нибудь ещё, а это означало, во-первых, что мер уже стал частью этой своеобразной гильдии, во-вторых, что у него образовалось свободное время. Которое он собирался употребить на то, чтобы вернуться в Анвил.
Отправляясь в путь, Индарио категорически отказался от предложения Таларано всё-таки зачаровать для него портальный свиток, поскольку маг всё ещё недостаточно восстановил силы.
— Вот окрепнешь, тогда и сделаешь.
— А передать как?
— Да хоть с тем же Кальвеном пришли. Он всё равно в Анвил постоянно ездит и к нам каждый раз заходит. А может, ещё раньше я сам наведаюсь. Может, теперь буду тут появляться время от времени.
— Вот и появлялся бы, через портал... — проворчал маг, но уступил, поскольку в душе понимал, что его молодой друг абсолютно прав, более того, что сам на его месте он говорил и делал бы то же самое.

***

Кальвен заканчивал запрягать свою четвёрку, когда ему на плечо легла чья-то рука. Парень обернулся и с удивлением увидел белокожего мера, одного из домочадцев Мирты. Лицо нибенийца осветилось такой искренней улыбкой, что стало очевидно — он от души рад видеть мера, хоть и не ожидал встретить его здесь.
— Индарио? Какими судьбами?!
— Так, заезжал по делам, — слегка улыбнулся тот в ответ, — Теперь вот собираюсь обратно. Не подбросишь до Анвила?
— Конечно, о чём разговор?! Садись! Или тебе надо вещи захватить? Так я подожду.
— Нет, моё всё при мне, — заверил его мер, забираясь на козлы и усаживаясь рядом с возчиком, последовавшим за ним.
Фургон тронулся с места, неторопливо покатился к воротам, миновал их и выехал на Золотую дорогу.
По пути Кальвен расспрашивал Индарио о здоровье его домашних, особенно интересуясь Миртой. Тот отвечал подробно и обстоятельно, но, исчерпав эту тему, оба надолго замолчали. Наконец мер нарушил затянувшуюся паузу, задав вопрос, давно не дававший ему покоя:
— Послушай, Кальвен, я, конечно, вижу, что ты стараешься порадовать Мирту, угодить ей. Проводы до дому, подарки, прогулки по праздникам, — вон, говоришь, и на Первый сев хочешь остаться, чтобы побыть с ней, — всё это прекрасно. А дальше-то что? Чего ты хочешь? Если у вас всё всерьёз, пора бы уж хотя бы заикнуться о свадьбе. Долго ты девочке голову будешь морочить?
Индарио видел, как на скулах нибенийца заиграли желваки. Парень без видимой нужды подхлестнул лошадей, стараясь обуздать то, что рвалось наружу из самого сердца, но горячий нрав всё же взял верх, и он с горечью почти выкрикнул:
— Я ей?! Да я до сих пор не знаю, как она ко мне относится! Да, подарки принимает, встречает приветливо, улыбается, прочь не гонит. В прошлый раз вот приобнять позволила — да и то, не оттого ли, что прохладно было?! А стоит попытаться хоть чуть сблизиться, так знаешь что?! От невинного поцелуя шарахнулась, как от Трассианской чумы! Вот и понимай! Может, стесняется просто, а может, не гонит, потому как обидеть не хочет! А сам я ей ни к скампу не сдался! И кто кому голову морочит?! Вот, взгляни! С Праздника Новой жизни с собой вожу! Думал, на День крепкой любви подарить, а вот...
Парень полез в карман, вынул крохотную шкатулочку и протянул Индарио. Тонкие пальцы мера легко отомкнули простенькую защёлку, и его глазам предстало изящное кольцо в виде узелка — символа Мары и брачных уз. Тем временем Кальвен продолжал, но совсем тихо, точно выдохся после давешней вспышки:
— Кабы хоть знать... если дело в её застенчивости, я готов ждать, пока она справится с нею. А вот если я ей не по нраву — неволить Мирту не по мне, — нибениец низко опустил голову, и его собеседник не удивился бы, окажись, что тот старается скрыть таким образом навернувшиеся слёзы.
— Вот даже как... — негромко и сочувственно произнёс Индарио, — Что ж, думаю, тебе приятно будет узнать, что в этот раз, когда ты задержался с приездом, Мирта места себе не находила. Подарки твои перебирала без конца. Думала, не видит никто... Ждала тебя, мучилась от неизвестности. Так что ты ей по меньшей мере небезразличен, но, думаю, с меньшей мерой тут делать нечего.
Мер ободряюще хлопнул парня по плечу. Тот повернул голову к нему.
— Ты действительно так думаешь?
— Ну а какой бы мне смысл обнадёживать тебя без повода? Мирта мне как сестра. Что сказал бы на моём месте любой нормальный брат, будь ты ей не люб? «Оставь её, не трать своё время, не тревожь её покоя, поищи счастья в другом месте». Не так что ли?
— Пожалуй...
— Ну вот. Так что погоди отчаиваться. Не огорчайся, что не подарил кольца на День крепкой любви. Праздник Первого сева — отличное время для новых начинаний. Не зря на него помолвки объявляют. Сам же знаешь.
— Так-то оно так. А ну как подоспеет моё предложение слишком рано и всё только испортит?.. Испугается и откажет, когда позже бы приняла?
— У Мирты на сей раз было время подумать. Глядишь, чего и надумала. Только ты сперва поосторожней будь. Кто знает, что ей в голову могло взбрести из-за твоего отсутствия. Ты-то знаешь, отчего задержался, а она — нет. А какие мысли приходят от неизвестности — сам видишь.
— Да, тут ты прав. Спасибо, что предупредил. Я бы не додумался.
Мер улыбнулся и дружески сжал Кальвену плечо, с которого так и не убрал руку.
— Держи, — он вернул возчику шкатулочку с кольцом, — И удачи тебе!

***

Индарио распрощался с Кальвеном у ворот Анвила. Возчик хотел передать с ним привет Мирте, но решил, что лучше сам встретит её с работы, а до той поры займётся своими делами.
Мер направился домой. Умара как раз заканчивала обслуживать молодящуюся бретонку, зашедшую за духами и красками для лица. Стоило той расплатиться и исчезнуть за дверью, владелица лавки повисла на шее у своего возлюбленного. Индарио покрыл её лицо и шею поцелуями, так что щёки у неё раскраснелись, несмотря на загар, а дыхание участилось. Она уже хотела, как обычно, потянуть возлюбленного в спальню, но тот нежно удержал её и тихо спросил, нет ли дома Мирты, опасаясь, что тревога девушки могла дойти до пределов, мешающих ей выйти на работу.
Умара встревоженно посмотрела на него.
— Нет, Мирта в ткацкой мастерской. Что ты узнал? Они с Кальвеном поссорились? Он её бросил?!
— Не спеши. Парень её любит и достаточно сильно, но малышка в своей застенчивости отталкивает его, и он уже теряет надежду на взаимность. Опасается, что она не гонит его просто из вежливости и боязни обидеть. Он с начала года собирается сделать ей предложение, но каждый раз малейший шаг к сближению так пугает Мирту, что всё откладывается. Говорит, что хотел всего лишь поцеловать её на День крепкой любви, а она шарахнулась, точно от зачумлённого. Он уже готов решить, что не нравится ей настолько, что продолжать нет смысла. Хорошо ещё подарками не попрекает, мол, чего ж не брать, когда дают, да ещё и угодить стараются? А ведь другой бы мог. Он мне даже кольцо с узелком Мары показывал. Возит с собой, да всё без толку...
Умара прижала ладони к щекам.
— Ох, Мирта! Если кто и способен вот так упустить своё счастье, так это она! Что ты ему сказал?
— Обнадёжил, как мог. Но, сама понимаешь, не от меня он хочет всё это услышать. И если так пойдёт дальше, никакие слова ничему уже не помогут. У всякого терпения есть предел. Я напомнил, что на Первый сев часто объявляют помолвки... Но если малышка снова его оттолкнёт... уже и не знаю.
— Чтобы объявить о помолвке, надо хотя бы находиться здесь... Он потому и не едет, что не верит в благоприятный исход дела?
— Нет. У его помощницы умерла мать, заказы собирались дольше обычного, и раз так вышло, поездку парень постарался подгадать к грядущему празднику. Он уже в Анвиле. Собственно, я с ним и приехал.
Смуглые пальцы нежно прошлись по белой коже мера, пошевелили пряди волос, и, как обычно встреча влюблённых завершилась закрытием лавки и исчезновением в мягком полумраке спальни. К разговорам они вернулись по меньшей мере через час.
Умара, с мечтательной улыбкой глядя в потолок, снова задумалась о будущем сестры.
— Хорошо, что ты с ним поговорил. Теперь мы хотя бы знаем, что его намерения относительно Мирты честны и серьёзны.
— Да, но ему бы не помешала такая же определённость с её стороны. Я уповаю на то, что малышка соскучилась по нему и станет посмелее, но кто знает, не постарается ли она наоборот спрятаться от любви, поняв, что разлука и неизвестность причиняют боль?
Умара перекатилась на бок и, посерьёзнев, посмотрела на возлюбленного.
— Если они не поссорятся до праздника, всё будет хорошо.
Индарио приподнялся и задумчиво кивнул.

***

Кальвен торопился поскорее покончить с делами, чтобы успеть встретить Мирту после работы. При этом он, как обычно, старался ничего не упустить, чтобы не создать себе непредвиденной задержки. Сосредоточив на делах всё своё внимание, он управился с ними достаточно быстро и точно на крыльях полетел к дому Теодрила.
Стоило скрипнуть двери, парень подался вперёд, но на пороге появился и резво скатился по ступенькам мальчишка-ученик. Поглядев по сторонам, он вприпрыжку помчался к дому, радуясь обретённой свободе. Возчик со вздохом посмотрел ему вслед и снова перевёл нетерпеливый взгляд на выход из мастерской. К тому времени, как девушка освободилась, нибениец уже битых полчаса околачивался поблизости, поглядывая на освещённые окна.
Наконец его ожидание было вознаграждено. Мирта появилась и медленно, опустив голову, сошла с крыльца. Её печальный вид вызвал у Кальвена противоречивые чувства. Благодаря Индарио, он знал, что грусть девушки вызвана долгой разлукой с ним, и это заставляло сердце парня трепетать от счастья, но при этом, ему было жаль её. Хотелось обнять, защитить и утешить. Тоска, сквозившая в каждом движении юной ткачихи причиняла влюблённому почти физическую боль. Ко всему этому примешивалась радость от того, что он вновь видит её.
— Мирта! — окликнул он её, бросаясь навстречу.
Девушка вздрогнула, подняла взгляд, но, казалось, то ли не сразу уяснила себе, откуда раздалось её имя, то ли опасалась, что ослышалась. В тот миг, когда она узнала Кальвена, её лицо осветилось счастливой улыбкой, которая впрочем, тут же растаяла, точно кусочек льда попавший на раскалённую сковороду. Мирта убедилась, что парень не просто жив и здоров, но и непохож на недавно перенёсшего тяжёлый недуг, который мог задержать его в Скинграде и образ воображаемой соперницы вновь заполнил её мысли.
Вспыхнувшая ревность причиняла боль и юная ткачиха попыталась сделать то же, что и всегда, сталкиваясь с тем, что пугало или мучило её — сбежать и спрятаться.
Страшась грядущего объяснения и того, что может услышать, девушка рванулась прочь точь-в-точь как в первый раз, когда Кальвен явился, чтобы её проводить. Одним богам известно, что подумал бы возчик, не переговори он по дороге с белокожим мером, но теперь парень по крайней мере отчасти понимал, что происходит, и хотя бы относительно представлял, что делать.
— Постой! — его голос звучал так, словно он обращался к расшалившейся лошади: без гнева, но твёрдо.
Мирта, успевшая привыкнуть его слушаться, остановилась. Но прежде, чем он успел приблизиться, подстёгнутая своими страхами снова пустилась наутёк. Однако Кальвен тут же нагнал её и заключил в объятия. Она попыталась вырваться, но парень держал её хоть и бережно, но крепко.
— Ну, ты чего? Это же я, Кальвен. Не узнала? — нибениец знал, что дело не в этом, но нужно было как-то завязать разговор, вовлечь в него Мирту, заставить отвечать. Его ровный голос с еле заметной доброй усмешкой помимо воли успокаивал девушку, а сильные руки казались таким надёжным пристанищем, что вместо отчаянного «пусти!» она еле слышно пробормотала:
— Что ты здесь делаешь?.
Ей хотелось спросить другое: «где ты был?», «почему не ехал так долго?», но возможный ответ слишком пугал, и сил хватило только на тот же вопрос, что прозвучал при их первой встрече. Разве что в тот раз Кальвен и помыслить не мог о том, чтобы хотя бы прикоснуться к юной ткачихе, а сейчас осторожно, но сильно сжимал её в объятиях, а она не слишком-то упорно стремилась от них освободиться.
— История повторяется? Когда-то я это уже слышал, причём на этом же самом месте! — произнёс он, ласково улыбнувшись девушке, которая невольно растянула губы в ответ. А затем, не давая ей опомниться, продолжил: — Хорошо, давай поиграем в это. В Анвиле я, как обычно, по работе, а сюда пришёл, чтобы проводить тебя домой и провести с тобой послезавтрашний праздник. Приехал бы раньше, однако в этот раз заказы пришлось собирать мне, что дольше, чем когда этим занимается Авила. Но у неё тяжело болела мать — в конце зимы схоронили. Я не мог ни торопить её, ни оставить без поддержки в такой момент. Ну и, как нарочно, клиенты господина Селаса угомонились и не требовали дорогих одежд из лучших тканей в кратчайшие сроки, так что не было срочных поручений. Я бы послал тебе весточку с курьером, что задерживаюсь, если бы был хоть на сколько-то уверен, что ты меня ждёшь. Собственно, я и сейчас этого не знаю. То ты шарахаешься, то убегаешь...
Однако рук парень не разомкнул, давая Мирте осознать услышанное. Он не спроста не давал ей вставить слово, начать задавать вопросы — если бы ему пришлось отвечать, это слишком смахивало бы на попытки оправдаться. А так — во тебе правда, клещами её тянуть не надо. Хочешь что-то ещё прояснить для себя — спрашивай. А его последние слова уже прозвучали еле заметным упрёком ей самой: «чего ты требуешь от меня, если не даёшь понять, кто мы друг другу?»
Этот укор направил мысли Мирты к тому, в чём она сама винила себя. Но следом вновь явились призраки ревности. Она слегка завозилась в руках возчика, не то стремясь обрести свободу, не то устраиваясь поудобнее.
— Да, видимо, в такой момент твоей помощнице действительно нужна была поддержка, — последнее слово прозвучало так, точно содержало намёк на нечто не вполне невинное.
— Мирта, речь об Авиле, которая не пожелала пытаться выйти за меня замуж вопреки желанию обеих наших матерей (одной из которых уже не стало), зная, что я её не люблю. Она — хороший друг и замечательная помощница. Мог ли я оставить её наедине с горем и хотя бы не помочь с похоронами? Тем более, приедь я тогда, до праздника на новый рейс заказов бы не набралось. Разве что кто из клиентов господина Детрилла подбросил бы что-то спешное, но я бы не слишком рассчитывал на такое везение. Говорю же, в последний месяц они поутихли.
Девушка совершенно не помнила Марситу и не могла представить, каково это — лишиться матери. Зато вдруг поняла, что ощутила бы, если бы потеряла Умару, заменившую ей мать. Она помотала головой, слишком уж страшное вышло предположение. Ей стало очевидно, что той девушке, Авиле, в самом деле очень нужен был друг, на которого можно опереться, и вряд ли что-то большее, чего стоило бы опасаться ей, Мирте.
Ревность наконец покинула её сердце, уступив место чувству вины, что сама она не давала Кальвену понять, сколь много он для неё значит. Но, успокоенная насчёт его верности, она вновь очутилась в плену робости и застенчивости.
Кальвен разомкнул объятия, и она не посмела намекнуть, чтобы он снова обнял её. Зато будто невзначай коснулась кончиками пальцев его кисти, и радостно порозовела, когда парень взял её за руку. Так они и дошли «Благоуханной лилии».
Распрощавшись у порога, молодые люди условились, что завтра Кальвен снова проводит её домой после работы, а послезавтра они поведут вместе праздничный день.
Парень повернулся и побрёл в гостиницу. Эта встреча подарила ему радость, но вместе с тем и опустошила его. Он убедился, что небезразличен Мирте, что она ждала его, терзалась ревностью и сомнениями, но в итоге вся эта буря чувств привела лишь к тому, что они прошлись по улице, держась за руки, точно примерные детишки. О какой помолвке может идти речь?! Он мог понять мнение Индарио, но и тому следовало лучше знать свою «сестрёнку».
Выхода из сложившейся ситуации молодой возчик не видел, и оттого вместо радости всё сильнее скатывался в уныние. Придя в таверну, он, не ужиная, поднялся наверх и лёг спать, отвернувшись лицом к стене.

***

Вернувшись домой, Мирта поцеловала сестру и поскорее скрылась в своей комнате. Мысли у неё неслись вскачь. Ревность и тревога улетучились, она была рада, что Кальвен вернулся живой и здоровый, что не забыл её, не променял на другую, но девушка чувствовала, что их встреча оказалась не такой счастливой, какой должна была быть, и, поразмыслив, вновь принялась винить в этом себя. Ведь думала же о том, что сама отталкивает парня, и снова вместо того, чтобы броситься к нему, как это делает сестра со своим возлюбленным, пустилась наутёк. Разве тот, кто только что держал тебя в объятиях, не желая отпускать, удовольствуется хождением за ручку после более чем полугода встреч?! Снова и снова юная ткачиха давала себе слово переступить через свою застенчивость, но не представляла, как это сделать. Разве что не шарахаться, если он снова попытается её поцеловать, но кто знает, повторится ли это?..
Пока Мирта переодевалась к ужину, бесконечно думая о Кальвене, домой вернулся Индарио. По тому, как он сдёрнул с головы шляпу и повесил её на место, Умара заключила, что он чем-то раздосадован.
— Они поссорились?.. — тихо спросила она возлюбленного крепко стиснув руки. Тот, сжав зубы, помотал головой.
— Нет, она хотела сбежать, но он её поймал и, видимо, убедил выслушать. Держал, пока не успокоилась. Проводил, всю дорогу держались за руки, но когда расстались, к себе в гостиницу пошёл едва ли не грустнее, чем Мирта в последние дни. Похоже, он окончательно перестаёт верить в то, что сумеет продвинуться дальше. Хоть ты с ней поговори! Ладно бы парень ей не нравился! Но уже даже у меня сил нет смотреть на то, что творится! — мер говорил тихо, но было видно, что его переполняют эмоции.
— Главное, чтобы праздник они провели вместе, — с нажимом произнесла Умара.
Пару секунд Индарио смотрел на неё, чуть прищурив свои бриллиантовые глаза, соображая, что она имеет в виду, затем в его взгляде сверкнуло понимание.

***

Утро принесло Кальвену некоторое утешение. Конечно, было бы странно, если бы только что пытавшаяся сбежать девушка тут же бросилась к нему в объятия. Едва ли даже стала бы возражать, обними он её по дороге. Сам не стал. И всё же путь от прогулки за руку до помолвки казался почти бесконечно долгим. Будто и не было ещё всех этих месяцев, когда он, считай, только и жил встречами с Миртой. Тем не менее, занявшись работой, парень выкинул всё лишнее из головы, сосредоточившись на деле, а вечером привычно очутился возле ткацкой мастерской, поджидая возлюбленную.
На этот раз Мирта радостно выпорхнула ему навстречу, не стала противиться объятиям, и весь путь до дома они проделали в обнимку. Кальвен несколько воспрянул духом, но всё же не решился повторить попытку поцеловать девушку. Уж точно не на городской улице! Возле «Благоуханной лилии» они остановились, чтобы попрощаться и условиться о завтрашней встрече, но тут на крыльце появилась Умара и пригласила Кальвена с утра зайти к ним в гости на праздничный завтрак. Мирта с радостью присоединила свой голос к просьбе сестры и, разумеется, парень не смог отказаться.
На утро в условленный час он постучался к ним в дом. Дверь ему открыл Индарио, поскольку обе девушки хлопотали, накрывая на стол.
Умара встретила гостя самой сияющей из своих умопомрачительных улыбок.
— Наверняка же потом весь день на улице проведёте! В таверны вы не заходите, значит, надо хорошенько подкрепиться! — радушно произнесла она, приглашая гостя за стол.
Мирту и Кальвена как всегда усадили рядом, чему те были несказанно рады, чего не скрывали, причём оба. Завтрак был выше всяких похвал, Умара расстаралась, подавая на стол. Попутно она слегка поправила выбившийся локон сестры и сняла соринку с воротника Кальвена. Казалось, она хочет добиться того, чтобы всё прошло идеально.
Наконец молодые люди отправились на прогулку. Сперва они бродили по городу, глядя на то, как жители и гости Анвила отмечают Первый сев. Здесь кто-то, несмотря на прохладный день ранней весны, выбрался из таверны на свежий воздух и чуть ли не на колене набрасывает планы каких-то начинаний, то споря, то соглашаясь с будущим деловым партнёром. Наконец оба ударяют по рукам, и вновь скрываются в недрах таверны — отметить достигнутую договорённость. Там не поток, но узкий, хоть и непрерывный ручеёк вливается в врата храма, где ныне жрецы бесплатно исцеляют страждущих. Хорошо, что таковых не слишком много. Вон парень с девушкой смеясь наперегонки бегут домой, сообщить родным, что решили связать себя узами брака. Кальвен заметил, каким мечтательным взглядом проводила их Мирта, и надежда вновь ярко засияла в его сердце. Он взглянул на свою возлюбленную. Никогда ещё она не казалась ему настолько желанной. Может, стоило просто взять и поцеловать её, несмотря ни на что? Как сгрёб её недавно в охапку при попытке к бегству — сама ведь только рада была!
Видимо, юной ткачихе пришли в голову схожие мысли, и она теснее прижалась к нему, радуясь обвившей её стан крепкой руке.
От романтических мыслей их отвлёк громкий женский голос с резкими нотами, явно привыкший скандалить:
— Слышь, соседка! Прости, что на прошлой неделе тебя жирной свиноматкой обозвала! И что две недели тому, неповоротливой гусыней, а давеча тупорылой овцой!
Ответа молодые люди не услышали, но, видимо, получательница столь красочных эпитетов оказалась не готова к всепрощению, поскольку голос окликавший её взвился чуть ли не до небес:
— Нет, вы посмотрите, люди добрые! Я у неё, козы драной, в честь праздника прощения прошу, а она!.. Хочешь, чтоб мне удачи не было ни в чём?! Ах ты, лахудра! Извиняй, говорю!
Несмотря на то, что мало приятного слушать чужую брань, Кальвен засмеялся над манерой неизвестной женщины домогаться прощения соседки. Пока за одно просила, нового наговорила мало что не вдвое! Мирта тоже тихонько прыснула, уткнувшись парню в шею, вздохнула запах его тела и затрепетала от того, что он, такой сильный, тёплый, надёжный — совсем рядом. Она не узнавала себя — казалось, её губы вот-вот сами станут искать его поцелуя. Девушка чуть отстранилась, испытав при этом огромное сожаление и желание снова уткнуться в нибенийца и провести так целую вечность.
Но смех, вызванный горластой кумушкой, стих, и влюблённые отправились дальше. Впрочем, обычай испрашивать и даровать прощение на Празднике Первого сева был словно нарочно придуман для того, чтобы поднимать им настроение.
Некий мужичонка, видимо с раннего утра усердно радовавшийся празднику, взобравшись на скалы, служившие основанием знаменитой статуе анвильской русалки, нетвёрдым голосом, но громко и с размахом, достойным по меньшей мере посланца аэдра, вещал:
— Народ! Я вас всех люблю, всех прощаю! Всех!
Прохожие смеялись, что вызывало бурную радость крикуна. Другой мужик, под стать первому, похоже, приревновал к доставшемуся тому вниманию и, приложив ладони ко рту, начал орать с другого берега:
— Простите меня, жители Анвила! И гости — простите! Ради праздника, ради будущего! Всех вам благ за это!
Появление нового действующего лица в этой и без того комичной сцене вызвало очередной взрыв всеобщего смеха. Оседлавший подножие статуи на миг аж поперхнулся от такого вмешательства в своё выступление, а затем заорал в ответ:
— Прощаю!!! — и махнул рукой, едва не сверзившись в пруд.
Мирта снова со смехом прильнула к хохочущему Кальвену. Хоть её страх перед пьяными и не исчез, но эти двое были далеко, и казались такими забавными! К тому же рядом с Кальвеном она практически ничего не боялась, полагаясь на него, видя его спокойствие, чувствуя себя защищённой.
И вновь ей захотелось оказаться с ним наедине, подальше от людных улиц, от заключаемых сделок, от объявлений чужих помолвок, от посторонних людей, извиняющихся друг перед другом. Уткнуться в него, дышать им, подставить губы для поцелуя... Горластые крикуны наконец встретились на одном берегу, и, видимо, от души простив друг друга на годы вперёд, в обнимку скрылись в ближайшем кабаке.
Неожиданно для себя, Мирта вдруг тоже тихонько пробормотала на ухо своему спутнику:
— И ты, пожалуйста, прости меня!..
— За что? — Кальвен даже приостановился и повернул голову, с удивлением глядя на возлюбленную. Та замялась:
— За... ну... что я тогда... и потом... — она мучительно покраснела и прошептала: — В общем, за всё...
— Конечно я тебя прощаю! И ты меня прости, если я слишком тебя тороплю... или... — он хотел добавить: «или тебе неприятно моё общество», но Мирта, окончательно зардевшись, не дала ему договорить, еле слышно шепнув:
— Не слишком...
Парень плотнее привлёк её к себе:
— Пойдём, прогуляемся за город?
Мирта только радостно кивнула.
Они вышли из ворот и направились прочь от стен Анвила, куда глаза глядят, всё теснее прижимаясь друг к другу. Наконец им на пути попалось старое высохшее, но не трухлявое бревно, полностью лишившееся коры и выбеленное ветрами, точно кость. Влюблённые опустились на него и оказались скрыты от посторонних глаз не пожухшими за зиму высокими травами.
Мирта снова опустила голову на плечо Кальвену, и опять ей захотелось, чтобы он поцеловал её прямо сейчас. Уж теперь-то она не станет шарахаться или упрямиться! Только бы он попытался!..
Словно в ответ на это невысказанное пожелание, парень, обнадёженный извинениями девушки, вдыхающий аромат её волос, слегка отдающий травяным мылом и ещё чем-то незнакомым, но упоительным, дотронулся губами до её виска, затем — уха, шеи, щеки... Мирта тихонько млела от этих незнакомых, одновременно нежных и будоражащих прикосновений. Наконец их губы встретились сперва мимолётно, затем отыскали друг друга вновь и, в конце концов слились в настоящем жарком поцелуе, какими обмениваются влюблённые.
Неведомые доселе ощущения полностью захватили Мирту. Он были настолько чудесными, что она теперь сама не могла понять, чего боялась прежде. Девушка искренне пожелала, чтобы этот миг продолжался вечно, но их поцелуй, как и всё в мире, в конце концов завершился.
— Я люблю тебя, Мирта! — негромко проговорил Кальвен.
— И я... — только и смогла вымолвить она в ответ.
Боясь, что такое настроение может долго не продлиться, вновь уступив место чрезмерной застенчивости, парень решил ковать железо пока горячо и протянул девушке открытую шкатулочку с кольцом, которую успел украдкой вытащить не отрываясь от губ возлюбленной:
— Выходи за меня замуж!

***

Умара буквально летала по дому, убирая то, что осталось от завтрака и готовя праздничный не то обед, не то сразу ужин. Индарио помогал возлюбленной, невольно любуясь ею. Казалось, отблески обворожительной улыбки, не сходившей нынче с её губ, не поспевают за ней и сияющим сонмом роятся вокруг.
— Думаешь, они вернутся обедать? Ты явно стряпаешь не для нас двоих, — наконец нарушил он молчание, до такой степени насыщенное ощущением счастья, что, чудилось, будто ещё чуть-чуть, и в нём можно будет просто захлебнуться.
Умара утвердительно тряхнула волнистыми волосами.
— Думаю, вернутся. И подозреваю, что скоро.
— Пока их нет, не расскажешь, что ты устроила?
— Ну, уж точно не то, что мы с тобой тогда друг другу! Это было бы слишком! Им ведь просто нужно преодолеть робость и застенчивость Мирты и внушённые ими Кальвену сомнения. Для этого не требуется сильнодействующих средств. Достаточно лишь самую малость подтолкнуть события, чтобы существующие помехи перестали казаться чем-то важным. Немного раскрепощающего зелья в еду, по капельке усиливающих взаимную притягательность на волосы малышке и на воротник бедняге нибенийцу...
— Я понял, что ты не просто так увивалась вокруг них, — улыбнулся мер.
— Ещё бы ты — и не понял! — рассмеялась владелица «Благоуханной лилии», — Неужели я, помогая другим, ничего не сделаю для родной сестрёнки? Эти зелья даже не входят в число тех, за использованием которых бдят жрецы Дибеллы. Без уже существующей крепкой сердечной привязанности они способны вызвать разве что мимолётный интерес и не могут завести слишком далеко!
— Надеюсь, этого окажется достаточно.
— Если нет, то я им обоим подзатыльников надаю! — шутливо пригрозила девушка, отправляя в печь противень с пирожками.
То, что молодые люди не нуждались в дополнительных мерах вразумления в виде родственных оплеух, выяснилось прежде, чем выпечка успела подрумяниться. Счастливая парочка впорхнула в дом на крыльях любви, видя отныне впереди только бесконечное блаженство не поделенное на двоих, но удвоенное.
Кальвен неосознанно выбрал самый верный тон для того, чтобы сделать предложение Мирте. Он не спрашивал, давая ей возможность смутиться, заметаться, испугаться и в итоге ответить не то, чего жаждало её собственное сердечко. Он просто сказал ей, что следует сделать, чтобы стать счастливой самой и подарить счастье ему, так что девушке оставалось только послушаться, ибо она давно, пусть и не понимая этого, давно признала его главенство, доверила себя ему.
Собственно, молодые люди могли просто объявить Миртиным домочадцам, что решили пожениться, но Кальвену казалось важным соблюсти все формальности, чтобы у девушки не оставалось ни малейшего повода для страхов и сомнений. А потому, за отсутствием у той родителей, он, как заведено, попросил её руки у старших членов семьи, опекавших его наречённую.
Само собой, согласие на их брак было незамедлительно получено. Оставалось обговорить детали, что особенно приятно делать за щедро накрытым столом. Свадьбу решено было отпраздновать осенью вместе с восемнадцатилетием Мирты. Так же договорились, что отмечать радостное событие будут в Анвиле, после чего Мирта переедет к Кальвену в Скинград.
Времени подготовить всё к предстоящим переменам было предостаточно, и возчик надеялся, что мать, узнав, что он всерьёз собирается жениться, всё-таки примет будущую невестку.
Поднимая традиционный тост за счастливую пару, Индарио произнёс:
— Сегодня день Первого сева, праздник, связанный с новыми начинаниями, но в вашем случае возможность для них дали появившиеся всходы терпения и настойчивости, проявленных Кальвеном. Пускай эти качества помогают вам и дальше.
И хотя у собравшихся за столом в «Благоуханной лилии» было налито не больше чем по половине стакана, мало в каком доме празднование помолвки отмечалось с таким же искренним весельем и ощущением всеобщего счастья.

 

Предыдущая глава: Именем Дибеллы 
Следующая глава: Родные и близкие

[Thea]

Не смотря на то, что у меня пока пропал интерес к миру свитков, я очень рада тому, что ты пишешь дальше. Приятно знать, что этот мир продолжает жить. Ты приходишь, уходишь, иногда возвращаясь, а он живет.

 

С наступающим твоих героев!

 

Кстати, интересно стало, у них там тоже есть подобные праздники же. Я не помню, чтобы твои персонажи что-то такое праздновали. Или я забыла?

[Joke_p]

Не смотря на то, что у меня пока пропал интерес к миру свитков, я очень рада тому, что ты пишешь дальше. Приятно знать, что этот мир продолжает жить. Ты приходишь, уходишь, иногда возвращаясь, а он живет.

 

Это "пока" внушает неимоверный оптимизм, хотя, возможно, и необоснованный!  Потому и продолжаю, что они все живут и хотят жить , у меня уже есть отдельные рассказы из другого времени, но из того же мира, приходят новые персонажи, которые хотят быть рассказанными... Вот и пишу... 

 

С наступающим твоих героев!

 

Спасибо! И от меня и от них! И тебя с наступающим!!! 

 

Кстати, интересно стало, у них там тоже есть подобные праздники же. Я не помню, чтобы твои персонажи что-то такое праздновали. Или я забыла?

 

Вот именно Праздник Новой жизни они и не праздновали пока, скорее всего он в их следующем году будет! Надеюсь, не через год реального времени. Зато я хорошо знаю КАК они его празднуют, хоть сейчас написать могу.

[Thea]

Да, расскажи, как они его празднуют, если не трудно. Подобные детали делают мир особенно живым. Конечно, можно поискать в сети информацию о праздниках, но будет здорово почитать это именно от тебя. У праздника есть ведь какая-то история? Какие-то обычаи?

[Joke_p]

Там у каждого народа свои... В TESО они показаны, так что лорная основа есть, но тут тысяча лет прошла, и местность помимо расовых традиций накладывает свой отпечаток... В этом плане Анвил - не только часть Золотого Берега, но и золотое дно - он же портовый город, и моряки прибывают отовсюду, традиции перемешиваются, и всё это рядом на одном берегу. Я, наверное, сделаю даже отсылку к тому, как этот праздник проходил для ещё маленьких Умары и Мирты, такое вот сейчас/тогда.

 

Просто все картины, которые показывает мир даже записывать не успеваю. Наверное, не успела бы, даже если занималась бы только этим, а это просто невозможно!   
Но зато постепенно почти всему находится своё место и время, что меня тоже просто завораживает. Вроде как абстрактное знание, как и что, а потом вдруг для него находится место, где оно прямо к слову приходится.

 

Так что обязательно со временем расскажу и об этом... и о персонажах, которых временно забросила, поскольку бежать сразу во все стороны не получается.

[Joke_p]

Не прошло и месяца... и опять глава разделилась на две...   

Родные и близкие

Родные и близкие

Впервые с момента знакомства с Миртой Кальвен возвращался домой не просто счастливый, но и уверенный в своём будущем. Другие возчики, встреченные им во время отдыха, заметили очередную разительную перемену в его настроении, и снова засыпали вопросами. Но теперь парень был готов поделиться своей радостью:
— Женюсь я, братцы! На Первый сев сговорились, по осени свадьбу сыграем!
Послышался одобрительный гул, посыпались поздравления пополам с безобидными дружескими шутками, подначками и тостами с пожеланиями счастья. Нибениец со смехом поднял кружку, до краёв наполненную светлым пивом, и ответил всем разом:
— Спасибо! Только полегче с поздравлениями — мне ещё ехать!
— Так и нам — тоже! — возразил кто-то, кого Кальвен не успел разглядеть.
— Тем более! — тут же отозвался парень, осушая свою кружку.
Путь, проделанный во власти приятных дум и счастливых чаяний, показался вдвое короче. Мать встретила сына ласково, думая завести старую песню, и теперь, когда Авила осталась совсем одна с малым дитём, вдвойне рассчитывая на успех.
Но Кальвен мягко и настойчиво спровадил женщину в дом и шагнул следом.
— У меня добрые вести мама. Я помолвлен и осенью женюсь на самой очаровательной девушке Анвила.
— А как же Авила? Что ж ей, так и мыкаться одной с ребёнком?
— Так же как и раньше. С её помощью дело приносит вдвое, так что и ей, и нам хватит. Будет нужно что — помогу, как родной сестре. Для этого жениться нету надобности.
— Да, как же! Станет она на тебя трубить, если уверится, что в жёны ты другую возьмёшь!
— Она в такой же степени работает и на себя. Коли откажется — значит не так умна, как я о ней думал. Но я уверен, Авила этого не сделает.
— Но...
— Мама, матушка, это дело решённое. Обещание дано, и отступаться я от него не намерен. Мы с Миртой любим друг друга, а с Авилой — просто добрые друзья. Я и сам слова про неё худого не скажу, и никому не позволю, но сердцу всё одно не прикажешь, — Кальвен говорил так мягко, убедительно и страстно, что женщина, хоть и поджала губы, но не нашла, что возразить. Она посидела, помолчала, а после начала ворчать:
— Хоть бы показать свою зазнобу привёз, прежде чем решать поперёк материнского слова! Посмотрите-ка на него! Он уж и сговориться успел, а я её даже в глаза не видала!
— Оттого и не вёз, что ты видеть не хотела. У тебя ж свет клином на Авиле сошёлся, впору хоть самой на ней жениться!
— Да ты как с матерью говоришь?! Как нашёл эту девку, никакого сладу с тобой!
— А как тебе скромную тихую девушку представить, когда ты её вон как величаешь, не видевши?! К тебе первой спешил с вестью, что встретил свою любовь, и что услышал?..
— Ладно... привези уж. Посмотрю, что там за тихоня такая, что тебя охомутала, а ты и не заметил, — проворчала мать.
— Привезти — привезу, но в обиду не дам. Станешь ей своё недовольство выражать — вступлюсь, так и знай! Только лучше просто присмотрись к ней хорошенько, без камня за пазухой!

***

С этими словами, оставив ситуацию на грани войны и мира, Кальвен отправился заниматься делами. Которых, как всегда, хватало. Устроить лошадей, отчитаться перед заказчиками, заглянуть к Авиле. По совести говоря, с посещения коловианки парню и хотелось начать — поделиться с ней своим счастьем, узнать, как дела у неё самой. Много времени это не займёт, но уж она-то точно заслуживает внимания не меньше, чем его матушка!
Нибениец бодро зашагал к дому помощницы. Но чем ближе он подходил, тем сильнее замедлял шаг. Уместно ли вламываться со своей радостью в дом, который недавно посетило горе? До того ли Авиле, после понесённой ею утраты? А и ладно! Тем больше поводов узнать, как там она сама, а дальше — уж как пойдёт.
Из-за дверей дома Авилы доносилось негромкое пение. Парень постучал.
— Не заперто! — отозвалась хозяйка, прервав песню.
Кальвен вошёл. Молодая женщина сидела за прялкой, развлекая сынишку напевами, которые он почему-то очень любил, чтобы тот не мешал работать.
Её лицо ещё хранило свидетельства недавней утраты, но было видно, что пряха не поддаётся горю и намерена вернуть свою жизнь в привычную колею.
Увидев нибенийца, она просветлела лицом, отложила веретено и поднялась ему навстречу.
— Кальвен! Как поездка? Всё ли хорошо? Я уже успела собрать приличное количество заказов. Ещё день-два таких — и можно собираться в новый рейс.
— А ты ещё не хотела принимать полную оплату! Того и гляди, скоро станешь мне пенять, что долго езжу, в то время как уже новые товары ждут-простаивают! А мне тебе и ещё доплачивать придётся, чтобы уж по справедливости, — тепло и весело улыбнулся он. И тут же спохватился и немного замялся, не уверенный, уместны ли сейчас улыбки в этом доме, — Как ты сама?
— Работа помогает отвлечься, так что спасибо, что пристроил меня к делу. За прялкой-то только сиди и вспоминай, а сбор заказов спасает. А твои дела как? Хорошо провели праздник с Миртой?
— Настолько хорошо, что по осени решили пожениться.
— Так ты помолвлен?! — радостно воскликнула молодая коловианка, — Вот отличная новость! Поздравляю! Что ж сразу-то не сказал?!
— Я думал, не тяжело ли тебе будет в такой момент слышать о чужом счастье?
— Ох, да перестань! Наоборот, я вижу, что в жизни происходит что-то светлое и радуюсь, что она движется вперёд. Кто-то уходит, но появляются новые семьи, потом народятся детишки! Это же прекрасно!
— Спасибо тебе! Надеюсь, и ты найдёшь своё счастье. Ты его заслуживаешь, как никто другой. Ты всё ещё навещаешь господина Таларано? Как он?
— Лучше. Сейчас его силы прибывают день ото дня всё быстрее. Этот альтмерский упрямец успел даже вылечить одну девочку. Конечно, случай был не самый тяжёлый, а отдых ему потребовался долгий, но он справился! Если бы не этот случай, может, ещё пара дней и его силы полностью восстановились бы, а теперь, конечно, выйдет дольше. Зато возможность помочь хоть кому-то согревает ему душу, так что, по-своему, и это во благо.
— Я рад, что он почти оправился и даже снова начал врачевать.
— А уж я-то как рада! Ведь всё случилось из-за моей просьбы!
— Ты не должна себя винить! Ты хотела помочь матери, точно так же, как хотят спасти своих близких все, кто обращается к нему.
— Наверное, ты прав... — Авила снова ощутила боль своей утраты и потупилась, но тут же отогнала тоску прочь и спросила: — А ты привезёшь Мирту в Скинград до свадьбы? Мне бы так хотелось её увидеть! Я уверена, что она очень славная девушка!
— Привезу... Мама просила о том же. Хотел бы я, чтобы она разделяла твоё отношение к моей невесте! Но расстроить свадьбу я ей не позволю! — при одной мысли об этом парень ударил кулаком по ладони.
Ещё немного поговорив с помощницей, он отправился дальше заниматься делами, которые всегда ждали его по возвращении из рейса.

***

На другой день Кальвен получил от Детрилла Селаса приглашение на утреннюю трапезу. Портной, разумеется, знал, что парень вернулся ещё накануне, но не торопился повидаться с ним, поскольку не желал слишком явно проявлять свою заинтересованность в его делах. К тому же, важна была не только сама поездка, но и то, что последовало за ней. Кто знает, как встретила парня его матушка, не выдумала ли ещё чего-нибудь?
Само собой, за завтраком молодой возчик поспешил сообщить данмеру радостную новость. Тот улыбнулся ему отеческой улыбкой и даже, поднявшись из-за стола легонько похлопал по плечу.
— Поздравляю! Молодец, не упустил своего счастья, — затем, вернувшись на место, спросил: — Матушка уже знает?
— Знает. Сразу, как приехал, рассказал ей всё. Не та вещь, которую можно скрывать от родных.
Детрилл неопределённо покачал головой, не то соглашаясь, не то желая возразить, что порою не только можно, но и нужно. Но дело всё равно уже было сделано. Оставалось выяснить детали.
— Что говорит? — поинтересовался он, потянувшись за соусником.
— Просит привезти Мирту познакомиться.
— Неужели готова её принять?
— Да непохоже...
— Ладно, ты вот что — долго тогда дома с ней не задерживайся, приходите вместе ко мне. Нам найдётся, о чём поговорить. А я, уж ты знаешь, её не обижу!
— Кто угодно — только не Вы, господин Селас! — с жаром подтвердил парень.
— Когда думаешь её привезти?
— Наверное, через поездку. Авила столько заказов успела набрать, что мне вот-вот обратно ехать...
— А что я тебе говорил? Она теперь вдвойне стараться будет. Да и отвлечётся заодно.
— Она то же самое сказала. Спасибо Вам за отличный совет!
— Всегда рад помочь, мой мальчик. Но, кажется, я перебил тебя, ты говорил о поездке и приезде Мирты.
— Я хотел в этот раз предупредить её, что в следующий хочу взять её с собой. Чтобы у неё было время привыкнуть к этой мысли, подготовиться, собраться. Отпроситься у господина Теодрила, закончить срочное... Да! У вас не будет к нему поручений, которые надо передать?
— Как раз найдётся. Это не срочно, но почти наверняка готовой материи у него не окажется. Так что узнай, когда будет готово, особенно с учётом того, что Мирту ты на время заберёшь. Сейчас закончим завтракать, и я тебе всё подробно запишу. В этот раз заранее не получилось.
Без спешки завершив трапезу, портной отошёл к рабочему столу и принялся обстоятельно записывать заказ, несколько раз он приостанавливался, точно прикидывал что-то, и вновь брался за перо. Затем сложил бумагу и вручил её Кальвену.
— Постарайся только, чтобы ваш приезд не выпал на период с семнадцатого по двадцать... пятое, пожалуй, текущего месяца. Меня не будет в городе, а мне бы очень хотелось увидеть вас вместе.
Когда молодой возчик откланялся, Детрилл Селас позвал Сиджу.
— Что делает госпожа?
— Ещё не вставала, как всегда в это время, — промурлыкала каджитка. Чем заметнее было охлаждение портного к леди Виссе, тем сильнее служанка выражала ему свою преданность. Господин Селас по-прежнему выводил Дрависсу в свет в роскошных нарядах, а в остальное время предоставлял ей заниматься, чем вздумается, но уже давным-давно он не посещал её спальню и не приглашал красавицу к себе. Хотя кошачье чутьё подсказывало Сидже, что не за горами день, когда леди Висса покинет этот дом, это не слишком тревожило камеристку. Не будет этой госпожи, будет другая. В деле господина Детрилла иначе нельзя. Важно, чтобы сама Сиджа оставалась полезной и незаменимой.
Данмер кивнул.
— Хорошо. Если будет спрашивать, скажи, что у меня дела в городе.
Каджитка услужливо поклонилась.

***

— Теперь тебе надо смотреть в оба. Парень сделал ей предложение, и мать знает. Что может взбрести в её вздорную голову, одним богам известно, да и то не наверняка. Так вот! Свадьба должна состояться, и молодым, особенно девушке, или их отношениям не должно быть причинено ни малейшего вреда.
Хаш кивал, внимательно слушая Детрилла Селаса. Особенно его насторожила информация о том, что мать просила Кальвена привезти Мирту для знакомства, и тот согласился. Велик был риск, что встреча не обойдётся без сюрпризов. Хотелось надеяться, что визит «храмового дознавателя» поумерил тягу женщины к сомнительным экспериментам. И всё-таки, данмер прав — за ней нужен глаз да глаз! Хоть и мало радости пасти эту парочку до самой свадьбы, да ещё, почитай, бесплатно, но это бы ещё ладно! Лишь бы не пришлось опекать их и после! Если мать этого возчика не угомонится, впору нарушить все уставы гильдии и по-тихому вообще избавиться от неё! Но лучше бы, конечно, суметь отбить у матери охоту вмешиваться в личную жизнь сына.
Тем временем, будто подслушав его мысли, данмер заключил:
— До свадьбы, да и на самом торжестве тебе придётся приглядеть, чтобы никто не навредил молодым. До сих пор всё обходилось благополучно, полагаю, не без твоего участия. Подробности мне не важны, коль скоро я тебе за это не плачу. Если справишься и дальше, считай, что свою работу ты честно выполнил и можешь быть свободен.
Что ж, это звучало справедливо. Хотя и означало для Хаша ещё более полугода кабалы, но всё же портной не перегибал палку, понимая, когда следует остановиться, чтобы то, что он использовал в своих целях, не обратилось против него же.

***

Добравшись до Анвила Кальвен в первую очередь посетил ткацкую мастерскую, передал Теодрилу заказ от Детрилла Селаса и спросил, как скоро тот мог быть выполнен. Заодно парень поставил мастера в известность, что собирается жениться на Мирте и в ближайшее время свозить её в Скинград, чтобы познакомить с матушкой. Ткач проворчал поздравление и начал прикидывать, когда сможет изготовить то, что требовалось данмерскому портному. По его словам выходило, что к следующему приезду возчика заказ мог быть выполнен, так что отъезд девушки не должен бы повлиять на сроки. Получив ответ, нибениец отправился заниматься своей работой, пообещав Мирте, что вечером зайдёт за ней.
День, даже заполненный делами, тянулся для Кальвена почти бесконечною Ведь этим вечером он впервые должен был встречать Мирту у мастерской уже в качестве невесты. На сей раз она сама поспешила к нему со счастливой улыбкой на лице. Влюблённые обменялись лёгкими поцелуями, достаточно благопристойными для городской улицы, а крепкое пожатие горячих пальцев, незаметное постороннему глазу, сказало остальное лучше всяких слов. Они неспешно дошли в обнимку до «Благоуханной лилии», где хозяева парня пригласили зайти на ужин, и он не смог отказаться.
За едой возчик рассказал о своём намерении в ближайшее время свозить Мирту в Скинград, чтобы познакомить со своей матушкой. Девушка охнула и зарделась. Кальвен утешил её, что это будет в следующий раз, так что у неё будет довольно времени подготовиться. И что он никому не даст её в обиду.
Индарио слушал его, опустив голову, вертя в руках вилку и наконец проговорил:
— Ты уверен, что это хорошая идея?
— Я понимаю, что тебя тревожит, но... как иначе?.. Не познакомить их — значит ещё ухудшить ситуацию, если это вообще возможно.
Мер задумчиво кивнул. Но головы так и не поднял.
— Послушай, я уже сказал, что в обиду Мирту не дам, — Кальвен понимал, что должен убедить его в том, что говорит, — Свой долг перед матерью, показав невесту, я выполню, а уж дальше... Встретит хорошо — ладно. Плохо — обещаю, Мирте не придётся это терпеть. Найдём, куда податься.
— Ладно... вот и поглядим, сможешь ли её уберечь. Только ты смотри, им ведь дальше под одной крышей жить.
Настал черёд Кальвена серьёзно кивнуть. Он понимал, что мер прав. До помолвки об этом думать было рано, а после свадьбы будет поздно.
После ужина нибенийцу предложили остаться на ночь в «Благоуханной лилии», но ему нужно было позаботиться о лошадях и грузах. Да и комнату в гостинице парень уже успел занять. Так что он с заметным сожалением попрощался с хозяевами и в ответ услышал просьбу в дальнейшем устраивать все дела так, чтобы иметь возможность ночевать у них.
Пока же Индарио вызвался проводить гостя. Они зашагали к воротам, и по пути мер вернулся к начатому за столом разговору, который не стал продолжать при Мирте:
— Ты всё-таки задумайся над тем, как примирить мать с присутствием Мирты. Пока она в гостях, вы можете просто уйти из дома. В Скинграде хватает гостиниц, устроиться на неделю или около того, пока собираешься в новый рейс, не проблема. Но когда ты женишься и продолжишь работать, малышка будет на несколько дней оставаться наедине с твоей матерью! Если та так и не примет её, представь, каково ей придётся!
— Надеюсь, что наша свадьба всё-таки положит этому конец. А если нет... Всё равно сделаю всё, чтобы защитить Мирту. Не позволю матушке её обижать.
— Это я и хотел услышать. Но ты всё же подумай, как именно это устроить.
Кальвен кивнул и крепко пожал Индарио руку на прощание. Мер был прав. Даже от первой встречи матери с Миртой можно было ожидать чего угодно. И хоть и говорят, будто только первый блин комом, молодой возчик опасался, что в данном случае больше подходит определение «лиха беда — начало». Причём не в том смысле, что главное сделать первый шаг, а там уж будет проще, а ровно наоборот.

***

Мирта, ни разу за всю свою жизнь не покидавшая Анвила, пребывала в полной растерянности. Она совершенно не представляла, что следует брать с собой в дорогу и чем нужно запастись, с учётом того, что в Скинграде ей придётся пробыть как минимум до следующего рейса Кальвена. Её приводила в испуганный трепет перспектива ночевать в попутных тавернах, где останавливались другие возчики и прочий проезжий народ, и в то же время, она не могла допустить мысли об отказе. Ведь Кальвен — её Кальвен! — велел ей собираться и готовиться!
Индарио как мог успокаивал девушку, стараясь помочь советом и делом, поскольку уже имел некоторый опыт путешествий. Понемногу Мирта, слушая его разъяснения и наставления, успокоилась, разобралась, что может ей понадобиться, и стала ожидать поездки с осторожным любопытством и даже с нетерпением.
Вернувшись домой, Кальвен предупредил мать, что в следующий раз прибудет с Миртой. Нынешний его приезд пришёлся как раз на время отсутствия господина Селаса, а очередная поездка должна была состояться либо в самом конце месяца Первого зерна, либо в первых числа Руки дождя.
Несмотря на то, что значительную часть времени парень проводил в рейсах, за тем, чтобы в доме была на совесть сделана вся мужская работа, он всегда следил. Но теперь он особенно старался привести жильё в такой вид, чтобы оно приглянулось его невесте, чтобы той не пришлось сожалеть об уютном домике, где она жила с сестрой и её мужем. От матери помощи Кальвен не ждал, и надеялся только, что та назло не пустит его труды прахом.

Касание даэдра

Касание даэдра

Копыта Мелка выбивали мерную дробь по дороге, унося своего хозяина на север Сиродила. На козлах сидел один из подмастерьев портного — редгард, с детства занимавшийся лошадьми и исполнявший, помимо прочего, роль кучера, когда Детриллу Селасу требовалось отправиться куда-либо в экипаже. Сам данмер размышлял, откинувшись на подушки. Эту поездку он совершал ежегодно, привозя к святилищу Азуры щедрые дары, приуроченные к Хогитуму — Дню Призыва Королевы Ночного Неба, приходящемуся на двадцать первое число месяца Первого зерна. И хотя после приснопамятного сна Даэдрическая Владычица больше не заговаривала с ним, он ощущал на себе её благоволение.

Детрилл и на сей раз старался настроиться на благочестивый лад, чтобы как следует почтить свою покровительницу. Но в его мыслях то и дело проскальзывало постороннее раздражение. С одной стороны, пока Дрависса исправно служит для представления его трудов в лучшем свете — чего же ему ещё? Но в последнее время то, что в его доме живёт совершенно посторонняя женщина, не вызывающая в нём никаких чувств, кроме еле заметного брезгливого недоумения, стало для него вечным поводом для неудовольствия.
Положим, она не обязана была делить с ним постель, равно как и он — жениться на ней. Но её собственное поведение — сперва попытки сблизиться, а потом диктовать ему условия, а когда это не выгорело, намерение его приворожить, уничтожило то немногое, что могло доставлять хоть какое-то удовольствие. С ней и раньше было не о чем поговорить. Теперь её не хотелось видеть, сидеть с ней за одним столом, не говоря уже о большем. Но приходилось терпеть. Ради чего? Ради возможности явить свету удачный вариант ходячей вешалки? Работа... Он всю жизнь трудился не покладая рук, создал себе имя. Неужели всё только ради того, чтобы дома его не слишком-то и ждала чужая недалёкая женщина? Впрочем, в остальном он сумел устроиться с большим комфортом. Так что, не ему бы сетовать на судьбу.
Детрилл сел поудобнее, выглянул в окно и снова постарался направить свои помыслы на прославление Азуры, без помощи которой, как он свято верил, не только не достиг бы нынешнего благосостояния, но и едва ли вовсе дожил бы до сего дня.
В молодости Детрилл доезжал в наёмном экипаже до Чейдинхола, нанимал в городе крепкого охранника, чаще из числа соплеменников, и, вновь выйдя на Синюю дорогу через Западные ворота, отправлялся на север. До резиденции рыцарского ордена Колючки путь не уступал наезженному тракту. Дальше приходилось шагать через живописное редколесье. Затем по левому берегу обходить красивейшее озеро Арриус, любуясь, как прозрачный водопад с благозвучным пением соединяет верхнюю чашу водоёма с нижней. Правда, ощутить единение с красотой и гармонией природы, помогающими успокоить душу, подготовить и настроить её на общение с одной из богинь нового Трибунала, нередко мешали пумы, изобиловавшие в этих местах. Для того портному и требовалось сопровождение. Они проходили мимо древнего камня Дракона. Привычный вид достопримечательности странно успокаивал данмера. Далее дорога почти неуклонно поднималась вверх, точно испытывая выносливость паломников и их твёрдость в вере. И с годами этот отрезок пути давался Детриллу Селасу всё труднее.
Он пару раз пробовал примкнуть к группам соплеменников, собиравшихся почтить Азуру в Хогитум и ходившим привычным для него путём. В этом случае можно было неплохо сэкономить на охране, так как проводникам и защитникам платили «из общего котла». А поскольку тут собирался и стар и млад, двигались все не спеша с передышками и путь выходил не столь утомительным. Однако здесь портного угнетало другое. Невозможность побыть наедине со своими мыслями, загодя направить их к Азуре, отрешиться от мирского. Детрилл не имел ничего против детей, стариков, молодых матерей, несущих младенцев, дабы с пелёнок связать их с Трибуналом, чтобы взгляд Владычицы хотя бы скользнул по малышам, равно как понимал, что у всех здесь свои заботы и потребности, которые, зачастую, не могут ждать. Портной и сам по мере сил помогал, кому мог, не испытывая высокомерного раздражения, нередко свойственного тем, кто многого достиг, успел позабыть себя беспомощным младенцем, и будто бы собрался никогда не становиться немощным старцем. Но при этом самому Селасу не удавалось совершить своё восхождение к Азуре с правильным настроем. Посему, он был вынужден отказаться от этого способа.
Ещё несколько лет он нанимал в Чейдинхоле не только охранника, но и лошадей для них двоих, а то и ещё одну — для перевозки вещей. Однако сидячая работа и спокойная, полная небольших радостей и удовольствий жизнь постепенно накладывали на данмера свой отпечаток. И в конце концов вариант трястись в седле стал для него лишь немногим более комфортным, чем пеший переход. Со своей стороны, он был готов переносить тяготы пути, как знак уважения к Азуре, но, увы, всё упиралось в уже известную проблему: плотское не давало сосредоточиться на духовном, а Детрилл почитал это обязательным для себя.
Когда его статус в обществе достиг уровня, требующего собственного выезда, проблема с поездками на Хогитум решилась сама собой. Теперь Детрилл Селас в личном экипаже пересекал Чейдинхол, выезжал из Восточных ворот и по вполне неплохой дороге направлялся на север, оставляя по левую руку невидимые отсюда красоты озера Арриус, объезжал старинное поместье и дальше, следуя прихотливым извивам пути, прибывал к горе, на которой располагалось святилище Азуры с северной стороны.
Как и обычно, закладываясь на возможные дорожные неурядицы, Детрилл Селас добрался к месту поклонения загодя. Паломники, в ожидании Дня Призыва, каждый раз разбивали лагерь ниже по склону и в стороне от статуи Даэдрической Повелительницы, дабы не оскорблять её взора мелочной суетой своего быта. Обычно палатки ставили на относительно ровных местах, не выше рунного камня Сидри-Ашака.
Основную часть почитателей Азуры составляли данмеры, среди которых значительное число прибывало из Чейдинхола. Кто единой организованной группой, кто сам по себе. Диаспора тёмных эльфов в этом городе была сильна и многочисленна уже во время Кризиса Обливиона и заметно увеличилась после Красного Года.
Для Детрилла Селаса время перед Хогитумом всегда было возможностью пообщаться с соплеменниками, коих в Скинграде было немного. Однако сильно он ею не злоупотреблял, чтобы не растерять настрой, необходимый для Призыва Азуры. Паломники из Чейдинхола, явившиеся вместе, с нанятой охраной и всеми удобствами, заняли под свой большой и кучный лагерь лучшее место. Остальные ютились по сторонам и как придётся. Но портной знал, где сможет разместиться со всем возможным для походных условий комфортом. Облюбованный им давным-давно закуток за всё время никто больше не сумел оценить по достоинству, в чём данмер видел очередное проявление благосклонности Азуры, будто специально оставлявшей это место за ним.
Лошади и экипажи, у кого они были, располагались здесь же, в лагере, до конца Призыва. К самому святилищу поднимались пешком, являя своё почтение Владычице.
Двадцать первого числа месяца Первого зерна паломники потянулись к статуе своего божества. Среди прочих был и Детрилл с тщательно отобранными дарами, которые он намеревался сложить к её ногам.
Мрачные тучи, ходившие у горизонта накануне Хогитума, вселили в сердца паломников опасения, что может разразиться гроза, и тогда Призыв не состоится, поскольку такие ночи принадлежат другому Лорду Даэдра — Шеогорату, богу Безумия. Но по счастью непогода прошла стороной.
Призыв Азуры на Хогитум отличается тем, что остаётся очень личным для каждого участника. Несмотря на то, что собирались они все вместе и сообща просили у покровительницы наставления в своих делах и жизни, в конце концов каждый погружался в собственное переживание этого момента, а уж получит ли он ответ и сколь определённым и внятным тот окажется — на то воля Королевы Ночного Неба.
Давно уже Детрилл не ощущал такого отчётливого присутствия Азуры. Говоря по совести, с того самого дня, когда она, разгневанная его роптанием, явилась ему во сне. На этот раз Мать Роз не показалась ему воочию, не заговорила с ним, но данмер явственно почувствовал, что она благосклонно приняла его дары, которые он всегда отбирал с особым тщанием и не скупясь, проникла в каждый закоулок его души, убедилась в искренности его любви и почтения, коснулась тревог и огорчений, которые он постарался запрятать по самым тёмным уголкам сознания, полагая их недостойными внимания богини, к которой явился не с просьбами, а с благодарностью за всё, что имеет в своей жизни. Но казалось, она дотянулась и до них, рассмотрела всё то, что Селас собирался обдумать после, на досуге, и вместо смутного недовольства вложила светлое и ясное чувство уверенности, что всё образуется.
Портному показалось, что прошло лишь несколько минут, но оглядевшись, он увидел, что остался в одиночестве, если не считать жрецов, проводивших ритуал и всегда находившихся неподалёку от статуи. Прочие паломники, получив ли, нет ли ответ от Азуры, уже спускались к лагерю. Детрилл Селас перемолвился несколькими словами со служителями Даэдрической Владычицы, среди которых за долгие годы посещений Хогитума успел обзавестись хорошими знакомыми, и направился вниз, пока его подмастерье, видя, что наставник всё не возвращается, не перебаламутил всех без нужды.
Вскоре портной выяснил, что не он один задержался у святилища. Чуть впереди него по тропе спускалась молодая изящная данмерка. Неожиданно слева раздался медвежий рёв, усиленный горным эхом. Девушка вздрогнула, качнулась в сторону, оступилась и съехала вниз вместе с небольшой осыпью вызванной её неосторожным шагом.
Травы, которыми порос склон, задержали падение, так что сползла она не более, чем на высоту своего роста. Видя, что девушка пытается и не может подняться, Детрилл поспешил ей на помощь. Несмотря на свою дородность, он без особого труда спустился с тропы, край которой оказался вполне прочным, кроме того места, где незнакомке подвернулся под ногу предательский камень.
— Прошу прощения, сэра, — обратился он к пострадавшей, — Кажется, Вам не помешает помощь. Хорошо, что я шёл позади!
— Благодарю Вас, мутсэра, — отозвалась та, — Мне бы в пору посетовать, что Азуре пришлось не по нраву моё подношение, но ведь я могла идти и последней! Сказать по правде, я думала, что так и есть. Я Вас не заметила.
Она повернулась к Детриллу, до того видевшему её только со спины, и посмотрела на него большими глазами, в полумраке похожими на два тёмных граната. Впрочем, это портной отметил лишь мельком, больше занятый тем, как ей помочь. Неизвестно было к тому же, где сейчас зверь, напугавший девушку своим рыком. Портной прислушался, но всё было тихо. Ни повторного рычания, ни шума медвежьего приближения.
— Что с Вами? Я видел, как Вы оступились и упали, как пытались встать и не смогли.
— Когда камень выскочил у меня из под ноги, я подвернула лодыжку, и потом один из камней поменьше сильно ударил меня сюда, — она слегка приподняла юбку и показала глубоко рассечённую кожу на косточке повыше ступни.
Детрилл поджал губы. От такого удара можно было ожидать и трещины, а это уже, считай, перелом. Лучше не пытаться встать на эту ногу...
— Это всё случилось с одной и той же ногой?
— Да, с правой, — девушка снова попыталась подняться, цепляясь за жёсткую траву.
— Не двигайтесь, — в тоне данмера послышались недовольные нотки. Вот куда спешит? Сейчас только хуже сделает! — Я попробую Вам помочь.
Он с сожалением вспомнил свою юность и стройность, когда мог бы снести незнакомку в лагерь на руках. Сейчас же при такой попытке у них были все шансы рухнуть уже вдвоём, и если он поверх, то девушке не поздоровится вдвойне. Так что Селас просто закинул руку данмерки себе на плечо, обхватил её за талию и посоветовал по возможности не ступать на больную ногу.
Девушка была лёгкой и стройной. Ей не составило труда прыгать на одной ноге, используя бережную поддержку данмера, а дородному портному в сложных местах, приподнимать её и переносить через небольшое препятствие. Так они выбрались на тропу и добрели до лагеря. По пути Детрилл старался понять, что делать дальше. Возникшая необходимость как-то обращаться к спутнице породила естественный вопрос:
— Как Вас зовут?
— Иранис. А кого мне следует благодарить за помощь?
— Детрилл Селас, к вашим услугам.
— Де... Не может быть! Один из самых известных мастеров Сиродила?!
Полумрак скрыл прилив крови к кончикам ушей данмера. Ему было приятно, что его имя знакомо девушке, да ещё с лучшей стороны.
— Смею надеяться, что так, — проговорил он, стараясь, чтобы в голосе не проскользнуло самодовольство, — Иранис, Вы прибыли с группой паломников?
— Нет, одна.
Так поступали либо те, кто побогаче... либо — наоборот. Первые лично оплачивали свою защиту и комфорт, вторые, не имея чем заплатить проводникам даже в складчину, вверяли себя милости Азуры, отправляясь на свой страх и риск в одиночку.
Иранис, судя по её очень простой, хотя явно самой нарядной в честь Хогитума, одежде, очевидно была из последних. Значит, в лагере о ней позаботиться некому. Равно как и о том, как доставить её в Чейдинхол.
Проводив девушку к её палатке, Детрилл отправился разыскивать целителя, какового среди паломников не нашлось.
Только один из проводников, суровый немолодой коловианец, проведший значительную часть жизни в дебрях, взялся осмотреть ногу пострадавшей.
Внимательно изучив повреждение, он сказал что нужна тугая повязка, которую тут же и наложил сам, заодно показав и объяснив, как это делается. Ещё он настоятельно рекомендовал приложить холод, предупредил, чтобы девушка не вздумала идти пешком, и посоветовал в городе немедля показаться лекарю.
Детрилл отправил своего помощника-редгарда за нерастаявшим в горах снегом, а лучше бы — льдом, а сам остался возле пострадавшей.
Иранис была в отчаянии. О том, чтобы доскакать на одной ноге до Чейдинхола, нечего было и думать, даже если взять палку для опоры. Увидев, что по её гладким щекам катятся слёзы, портной предположил, что ей очень больно, но услышав, что дело в том, что она не знает, как добраться до дому и не имеет припасов, чтобы ждать в палатке, пока заживёт нога, едва не рассердился.
— Послушайте, неужели Вы допускали мысль, что я брошу соплеменницу-единоверку в беде, коль скоро волею случая начал помогать?! У меня есть экипаж, в нём достанет места, чтобы отвезти Вас домой. Было бы из-за чего плакать!
Но Иранис, хотя и рассыпалась в благодарностях, продолжала всхлипывать, стараясь, чтобы Детрилл этого не заметил. Разумеется, это ей не удалось.
— Иранис, если только причина Ваших слёз не в боли, расскажите всё, что Вас тревожит, чтобы я понимал, как действовать. Чтобы вместо помощи не навредить сильнее.
— Как это? — всхлипнув слегка улыбнулась та.
— Ну, например, Вас дома ждёт ревнивый муж, который, увидев, что Вас привёз незнакомый мужчина, убьёт Вас на месте, не разбираясь.
Девушка засмеялась сквозь слёзы.
— Ревнивые мужья не отпускают жён в паломничество без сопровождения. Впрочем, мужа у меня нет никакого. Зато есть хозяйка, которая и так едва терпит мои ежегодные отлучки, а если выяснится, что я, вернувшись, не смогу ей прислуживать — вышвырнет меня на улицу.
— Надо понимать, денег, чтобы заплатить врачевателю, у Вас тоже нет?
Та печально кивнула.
— Не бойтесь, Иранис, — Детрилл взял покровительственный тон, немного успокоивший девушку, — Азура никогда не оставляет нас своей милостью.
Точно в подтверждение его слов, полог палатки приоткрылся, и внутрь сунулся его спутник-редгард.
— Нашёл! — радостно возвестил он, протягивая Детриллу кожаный бурдючок. Взглянув на парня, данмер закатил глаза. Физиономия подмастерья была покрыта свежими глубокими царапинами.
— Да вы сговорились, не иначе, — проворчал данмер, прикладывая холодный мех для воды к ноге Иранис, — Иди хоть умойся! Ты с боем, что ли, снег добывал?
— Не снег, а лёд, — чуть обиженно отозвался парень, — Вы же сказали, что он лучше! Я и полез. Уже наломал, хотел возвращаться. А там внизу кусты колючие, а он скользкий, я развернулся и...
При этих словах Иранис мелодично расхохоталась закрыв лицо руками.
— Простите, простите меня, — умоляла она, но никак не могла остановиться.
— Да чего уж там, — немного растерянно ухмыльнулся редгард, — Главное Вам весело...
— Нет, я Вам правда очень благодарна, просто... — она запнулась, не зная, как объяснить свою неуместную весёлость.
— Просто слишком много всего навалилось, — негромко подсказал Детрилл, — Да и вид у него, в самом деле... Я Вас пока оставлю, если что нужно, не стесняйтесь, зовите. Сейчас этот красавец себя в порядок приведёт, и пришлю, его к Вам, чтобы был неподалёку.
Впрочем, приводить в порядок «красавца» отчасти пришлось тому же проводнику, имевшему при себе неплохой запас целебных снадобий. Ворча на темноту, он осмотрел парня при свете фонаря, более ровном, чем от костра или факела.
— Слава Маре, хоть заноз не набрал, — буркнул он наконец, — На вот, смажь. Если повезёт, следов не останется.
Он протянул парню склянку с маслянистым составом.
Детрилл вложил коловианцу в руку небольшой, приятно звякнувший мешочек.
— Да я... да зачем же? — замялся тот, — В пути-то всякое бывает, как не помочь? Что ж всё на септимы мерить?
— Благодарность даёт нам почувствовать, что мы помогаем не напрасно и не даёт разочароваться в добрых делах, — назидательно проговорил Детрилл, а его улыбка выглядела такой дружеской, что отказаться от денег было просто неловко.
— Ладно, спасибо, — проворчал имперец, — Только я бы и так помог, имейте в виду.
— Непременно, — серьёзно кивнул данмер.

***

Лагерь понемногу затих. Все, кроме охраны, отправились отсыпаться перед обратной дорогой. Детрилл Селас, как и всегда после Хогитума, долго лежал без сна, но в этот раз, как он ни старался сосредоточиться на думах об Азуре, в голову всё больше лезли посторонние мысли. Надо будет довезти эту Иранис до дома. Договориться с её хозяйкой, чтобы не гнала девушку. Заплатить целителю, чтобы занялся её повреждённой ногой. Должны же быть хорошие врачеватели в Чейдинхоле! Столица графства, как-никак. Не в Скинград же Иранис везти? Её хозяйка точно не обрадуется такому повороту. Да и толку? Альтмер-врачеватель Таларано сам сейчас болен, кто знает, успел ли оправиться? Да ну, наверняка найдётся, кому вылечить девушку. Надо только поспрашивать народ...
Так и не вернувшись к мыслям о своей покровительнице, данмер уснул, но сны его были столь безмятежны, что та, судя по всему, была не в обиде.

***

Экипаж легко катился по горной дороге. Иранис, смущённая проявленной Детриллом заботой, старалась занимать как можно меньше места и, по возможности, оставаться незаметной, посему молчала и смотрела на стену неглубокого ущелья, вдоль которого они проезжали.
Портной задумчиво смотрел на её тонкий профиль на фоне окна. Вроде бы спал он нынче хорошо и крепко, но сейчас его опять неумолимо клонило в сон. Укачало, что ли? Вроде и ход у кареты не тряский, и дорога вполне сносная, а всё равно... Ну, коли так, уж лучше пусть дремлется, чем мутит.
Видимо, он и в самом деле ненадолго забылся, потому что Иранис, всё так же неподвижно сидевшая рядом, оказалась вдруг облачена в одно из лучших платьев, пошитых им недавно, которое по его возвращении должна была продемонстрировать на светском приёме Дрависса. На шее девушки переливалось колье из гранатов со сверкающими вкраплениями кварца — недостающий элемент, который данмеру никак не удавалось найти для завершения образа.
Детрилл вздрогнул и очнулся. Теперь он и в самом деле ощущал себя не лучшим образом, но это быстро проходило. Неужели?.. Посылая свои видения, Азура, как правило, не слишком заботится о самочувствии своих подопечных. Может, это плата за знание, а может, побочный эффект, которому она не придаёт значения.
Впервые портной вгляделся в Иранис с некоторым интересом, отличным от обычного сочувствия.
Увидев её в платье, пошитом на Дрависсу, Детрилл теперь почти неосознанно сравнивал обеих девушек. Иранис была ниже ростом, но изящнее и грациознее. Волосы у обеих были светлыми, только у Виссы уходили в холодную платиновую белизну, а у сидящей рядом в довольно редкий для данмеров тёплый оттенок сливочного масла. К тому же у первой они были чуть волнистыми, а у второй — прямыми, более подходящими для сложных причёсок. При этом брови и ресницы у Иранис, были тёмными, что создавало совсем уж необычное сочетание с цветом волос. При этом последние явно не были окрашены... А ведь ей бы пошли и другие оттенки, что позволило бы менять и освежать впечатление от её внешности. До поры портной отогнал эту мысль, и тут же вспомнил взгляд крупных тёмных глаз, который приметил накануне. При дневном свете их радужки выглядели чуть светлее, но всё равно вызывали воспоминания о шлифованных гранатах или о бокале благородного старого красного вина. Весь облик Иранис был мягче и в то же время более утончённым, чем у Виссы, так что, уступая ей в идеальности черт, она в разы превосходила её по миловидности.
Кроме того, Дрависса умела себя подать, а Иранис — вести себя в обществе и держаться живо, но с достоинством. Детрилл поймал себя на том, что мысленно примеряет на сидящую рядом девушку старые и новые наряды, как уже пошитые, так и прямо сейчас приходящие ему на ум.
Он был уверен, что перст Азуры неспроста указал ему на неё. А раз так, нужно было пользоваться случаем и хотя бы завязать разговор.
— Иранис, я правильно понял, что Ваша хозяйка не из нашего народа? То, что ей не нравятся Ваши отлучки на Хогитум, говорит о том, что она не почитает новый Трибунал.
— Да это так. Она родом из хорошей нибенийской семьи и поклоняется имперским богам.
— Вы прислуживаете ей дома или сопровождаете её при выходах в свет?
— И то и другое. Она говорит, что искать прислугу не столь неотёсанную, как другие, огромный и неблагодарный труд, поэтому я должна постоянно быть при ней. Оттого она едва терпит, когда я отправляюсь почтить Азуру.
— Стало быть, Вы живёте при ней? В её доме?
— Да.
— И у Вас нет другого жилья? Родни, которая могла бы Вас приютить?
— Нет и нет. Потому я и боюсь, что она избавится от меня, увидев, что я некоторое время останусь бесполезной.
— А как же сложности с поиском замены, о которых она, по Вашим словам, упоминает?
— В дурном расположении духа она и не вспомнит о них.
— Неужели настолько взбалмошная дама? Но ведь остыв и поразмыслив, она передумает?
— О, нет! Это будет означать признание своей неправоты перед челядью! Она никогда не снизойдёт до такого!
Детрилл, подавшийся вперёд во время разговора, вновь откинулся на подушки. Теперь он знал, как вести разговор со знатной нибенийкой, чтобы та не выгоняла служанку... только вот уже не был уверен в том, что ему нужен именно такой результат.
— Скажите, Иранис, — помолчав обратился он к девушке, — Насколько Вы лично привязаны к своей хозяйке и держитесь за своё место при ней?
На этот раз данмерка помедлила с ответом, переведя взор с собеседника на пейзаж за окном.
— Не поймите меня превратно, — проговорила она наконец, — У неё непростой характер, но мне обычно удаётся с нею ладить. Но если ей будет непросто найти замену мне, то я, оказавшись вышвырнутой на улицу без средств к существованию, просто не смогу устроиться хоть сколько-нибудь прилично. Если же речь о том, можно ли меня перекупить... Право же, это весьма щепетильный вопрос. Боюсь, мне не настолько плохо на этом месте, чтобы я не перестала уважать себя, прельстившись всего лишь более выгодным.
— Прекрасно... — еле слышно пробормотал Детрилл. Теперь он знал всё, что ему нужно. Прежние намерения были отброшены, как несостоятельные, и новый план действий начал обретать форму.
— Что Вы сказали? Я не расслышала, — робко переспросила Иранис.
— Я говорю, что это прекрасное качество. Уверен, Ваша хозяйка думает так же и не позволит себе роскошь Вас потерять.
— О... Вы слишком добры, да услышит Вас Азура! — девушка молитвенно сложила руки и стала в этот миг прекрасней самой совершенной красавицы.
Детрилл прикрыл глаза.
Дрависса... с ней надо разбираться лично. И в то же время... нельзя допустить ошибки. Никак нельзя! Он прошептал краткую молитву Азуре совмещавшую благодарность с просьбой о содействии и помощи. Впрочем, едва ли Мать Роз свела его с Иранис шутки ради. Значит, если он сам не сваляет дурака, всё должно выйти как надо.
Данмерка решила, что её спутник задремал и тихонько сидела, опасаясь его потревожить. Но портной не спал, он обдумывал детали того, что предстояло сделать. Одним из его жизненных правил было по-возможности не прибегать ко лжи — за свою довольно долгую жизнь он не раз видел, как самые лучшие начинания гибли из-за вскрывшегося обмана. Сам Детрилл предпочитал оперировать правдой, как он это называл, заставляя реально существующие обстоятельства работать на себя. Сейчас всё складывалось вполне удачно, если не считать того, что слишком со многим нужно было разобраться одновременно. Упустишь ненароком важную деталь, и всё пойдёт прахом.
— Иранис, заговорил он снова, Вы предпочитаете сразу вернуться в хозяйский дом, или лучше сперва остановиться в гостинице и пригласить лекаря, чтобы он осмотрел Вашу ногу? У Вас есть время в запасе, ведь пешком Вы бы дошли до Чейдинхола гораздо позже.
— О, нет! Прошу Вас! Лучше сразу вернуться! Иначе возникнут вопросы, как я дошла с повреждённой ногой, и тогда к общему недовольству добавятся подозрения... И к тому же, — тихо добавила она, — У меня нет денег на гостиницу и целителя...
— Иранис, Вы уже должны были понять, что деньги для меня не проблема, и что я намерен Вам помочь, — он сделал предостерегающий жест, отметая её возможные возражения, — Сама Азура даёт мне возможность совершить благое деяние, так неужели я не воспользуюсь этим или стану думать о выгоде?! Ваши сомнения извиняет лишь то, что Вы совсем не знаете меня.
— И всё же, я бы хотела сразу узнать, что меня ждёт...
Это портной вполне понимал. Более того, он уже знал, что делать, какой бы вариант ни выбрала девушка. Такой устраивал его даже больше, но не предложить ей альтернативу было бы серьёзной ошибкой.

***

Редгард погонял Мелка, торопясь доставить Детрилла Селаса и его пострадавшую спутницу в Чейдинхол. Только въехав в город, он несколько придержал мерина, чтобы не сбить ненароком кого-нибудь из прохожих.
Иранис показывала дорогу, толково и загодя указывая, где свернуть, но портной чувствовал, как она напряжена. Внешне по-прежнему спокойная, девушка превратилась в настоящий комок нервов. Это умение владеть собой ещё повысило мнение данмера о ней.
Наконец экипаж подкатил к довольно большому, умеренно роскошному особняку. Прекрасно вписанный в городской ансамбль, он говорил не только о богатстве владельцев, но и о хорошем вкусе. Глядя на него, Детрилл проникся уверенностью, что хозяйка Иранис не закатит вульгарного скандала и заранее готовился к разговору на соответствующем уровне.
Он помог девушке выйти из кареты, служа ей поддержкой и опорой, и бережно подвёл к парадному входу. Судя по тому, что Иранис вздрогнула, когда он уверенно дёрнул за верёвку дверного колокольчика, ей, когда она не сопровождала хозяйку, надлежало пользоваться чёрным ходом.
— Не волнуйтесь, — шепнул он ей, — Не могу же я явиться в дом точно какой-то бродяга? Как мне тогда замолвить за Вас словечко? Да никто бы и слушать меня не стал!
Он действительно был твёрдо намерен сделать так, чтобы его не просто выслушали, но и сделали в точности то, чего он хотел добиться.
Дверь открыл вышколенный слуга-коловианец, живо напомнивший портному его собственного дворецкого. Иногда у данмера создавалось впечатление, что их или делают по единой мерке или по мере приближения к идеалу они утрачивают индивидуальность, приближаясь к некоему усреднённому образу.
На просьбу доложить владелице дома, что её желает видеть господин Детрилл Селас, имперец с безупречной вежливостью пригласил их войти и подождать. Хотя слуга и узнал Иранис, он даже бровью не повёл. В сопровождавшем её данмере имперец безошибочно определил важную персону, что было обычным делом для Чейдинхола, где даже семья графа-правителя была из велотийцев.
Коловианец отправился доложить хозяйке и через несколько минут вернулся сообщить, что та примет посетителя через несколько минут. Проводив Детрилла вместе с поддерживаемой им Иранис в гостиную, коловианец предложил им располагаться и даже спросил, не угодно ли им чего-нибудь.
Портной ответил благодарностью, но попросил лишь принести что-нибудь холодное, чтобы приложить к ноге девушки.
Имя Детрилла Селаса было известно хозяйке дома не понаслышке. Более того, как и у практически любой представительницы сиродильской знати, у неё в гардеробе имелась пара платьев, созданных его руками. Посему данмер был принят ею весьма уважительно, чего нельзя сказать об Иранис.
После подобающего случаю обмена любезностями с посетителем, нибенийка обратилась к служанке:
— Мало того, что каждый год я вынуждена терпеть твои отлучки к этому богомерзкому святилищу, так теперь ты вдобавок не сможешь приступить к своим обязанностям. Разве за это я тебе плачу, предоставляю стол и кров? Господин Селас, я благодарна Вам за то, что вы взяли на себя труд доставить мне моё имущество...
На скулах Иранис вспыхнул гневный румянец. Заметив его, хозяйка надменно продолжала:
— О, ты готова возразить, что не являешься моей собственностью! Но твоё время и твои услуги оплачиваются мной и принадлежат мне. А сейчас, помимо того, что ты уже некоторое время не оказывала их, я получаю обузу в виде существа, неспособного передвигаться без посторонней помощи, и по твоей милости оказываюсь обязанной уважаемому гражданину. Мне хотелось бы услышать, что ты можешь сказать в своё оправдание.
— Госпожа, я уверяю Вас, это был просто несчастный случай, впредь я клянусь быть более осторожной и вернуться к своим обязанностям как можно скорее!
— Впредь?.. Осторожной?.. То есть, несмотря на всё это, ты и далее не намерена отказываться от... отправления своих религиозных обрядов, связанных с отлучками из дома?!
— Госпожа, я... я не могу этого сделать! Лишь раз в год! Я никогда не просила большего!
— На этот раз ты не просишь, ты нуждаешься в большем. Сколько времени ты не сможешь работать как следует?
Иранис потупилась, и вместо неё подал голос Детрилл:
— Это может сказать только целитель, после того, как осмотрит повреждения.
— Стало быть, мне придётся ещё и оплачивать её лечение? И зачем мне это, позвольте спросить? Если бы девица получила увечье выполняя свою работу — другой разговор, даже если бы виною была исключительно её неуклюжесть. Но она умудрилась повредить ногу во время отлучки, повода для которой я никогда не одобряла.
— Вам не следует беспокоиться о расходах, я готов полностью оплатить лечение, поскольку уже взялся помогать Вашей служанке.
Данмер отлично знал, что делает. Его слова, вроде бы призванные умиротворить нибенийку, только распалили её гордость.
— Я Вам очень благодарна, господин Селас, но я вполне в состоянии сама оплатить услуги целой армии шарлатанов, которые уложат эту бездельницу в постель и вынудят платить ей ни за что. Дело лишь в том, нахожу ли я это целесообразным.
— Полагаю, Вы сочтёте это таковым. Не могу поверить, чтобы Вы решили из-за досадной случайности расстаться с девушкой, которая своими манерами может служить настоящим украшением для выходов в свет. Кроме того, она так привлекательно и свежо выглядит...
Невольный тревожный взгляд имперки, брошенный на зеркало над камином, яснее ясного сказал данмеру, что он на верном пути. Сейчас женщина задумается о том, что выглядит старше своей служанки, а значит проигрывает на её фоне, что меры вообще живут дольше людей, а значит и стареют куда медленнее. Теперь она будет видеть в Иранис не просто временный источник досады, но соперницу, соперницу тем более опасную, чем больше в высших кругах этого города её соотечественников. И уж конечно, имея под рукой такой веский повод избавиться от девушки, она ни за что его не упустит.
— Я Вам очень благодарна за помощь и совет, господин Селас. Но, боюсь, этот «несчастный случай» переполнил чашу моего терпения. И, несмотря на то, что моя признательность лично Вам не имеет границ, в услугах Иранис я больше не нуждаюсь.
— Леди, я прошу Вас одуматься! Ведь подобное может случиться с каждым!
— Пусть случается, но вне моего дома.
Нибенийка позвала дворецкого и распорядилась, чтобы вещи данмерки вместе с ещё не выплаченными ей остатками жалования были немедленно доставлены сюда, поскольку сама Иранис, судя по всему, не способна заняться сборами.
Всё это время теперь уже бывшая прислуга сидела закаменев лицом. Гордая кровь велотийцев кипела в ней, не позволяя проявить свои истинные чувства, тем более, она знала, что любое унижение окажется бесполезным и лишит её последнего, что у неё оставалось — уважения к себе.
Детрилл Селас напротив дожидался исполнения приказа хозяйки дома с постной миной, в точно выверенных пропорциях выражавшей сочувствие, приличествующее случаю сожаление и общее равнодушие, как бы говорившие, что всё происходящее довольно огорчительно, но в целом его не касается.
Когда дворецкий вернулся в сопровождении прислуги, несущей скромное имущество уволенной, и вручил Иранис не выплаченную часть жалования, девушка поблагодарила его едва заметным кивком, а портной обратился к нему:
— Велите моему кучеру привязать лошадь и подойти сюда за вещами.
Через пять минут редгард уже нёс сундучок Иранис в экипаж, а сам Детрилл помогал девушке выйти из дома. Та вела себя безупречно и с достоинством. Она не проронила ни слова, но её подбородок был чуть заметно вздёрнут, демонстрируя непокорённую велотийскую гордость.
Однако стоило карете отъехать от особняка, на лице Иранис отобразилось отчаяние, которое она испытывала на самом деле.
— Благодарю Вас за всё, господин Детрилл, — печально проговорила она, но, как видите, даже Ваше заступничество не заставило мою хозяйку... бывшую хозяйку изменить своё решение.
— Всё случившееся делает честь Вашей проницательности, но вовсе не является поводом впадать в уныние. Женщина, не сумевшая оценить Вас по достоинству, в свою очередь не достойна Ваших услуг. Кроме того, то как она отзывается об Азуре, которую мы оба почитаем, наверняка оскорбляло Ваши религиозные чувства не менее, чем мои, так что, в целом, всё даже к лучшему.
— Это так, но бедность вынуждает нас думать о вещах более приземлённых. Теперь мне надо решить, как и где жить дальше, имея на руках выданную мне сумму, и как поскорее найти новую работу.
— Если позволите, я хотел бы иметь возможность помочь Вам и в этом. Тем более, это, кажется, вполне в моих силах.
— Мне никогда не отплатить Вам за Вашу доброту, и мне остаётся только всецело довериться Вам.
Детрилл кивнул.
— Поверьте, это будет лучше всего. Скорее всего мы пришли бы к этому и после долгих препирательств, но как же приятно обойтись без них!
Последние слова вырвались у него как бы помимо воли и содержали больше эмоций, чем всё сказанное им за время короткого знакомства с Иранис.
Девушка была достаточно умна и проницательна, чтобы сделать вывод, что чаще ему приходится сталкиваться как раз с обратным. И что если она хочет выразить свою благодарность не только на словах, следует быть покладистой, если, конечно, ей не предложат нечто несовместимое с сохранением самоуважения. Она опустила взгляд, выражая покорность воле своего благодетеля.
— Первым делом, нужно найти хорошую гостиницу.
Иранис тревожно взглянула на портного.
— Послушайте, всем нам, включая коня, нужны отдых и пища, а Вашей ноге — ещё и врачеватель. Я понимаю, что Вы, будучи стеснены в средствах, выбрали бы что-нибудь подешевле, и, поскольку именно меня заботит больший комфорт, без которого Вы вполне готовы обойтись, то и все расходы по его обеспечению я беру на себя.
На это Иранис не нашлась, что возразить. Отыскав гостиницу, данмер помог девушке устроиться в отдельной комнате, велел редгарду позаботиться о Мелке и отыскать лекаря, а сам использовал появившееся время, чтобы поговорить со свой подопечной.
Та сидела на кровати, вытянув ногу, как он ей велел, но было видно, что её всецело занимают мысли о грядущем безрадостном существовании. Сколько ещё этот занятой и знаменитый мер будет с нею возиться? Ну, оплатит даже визит целителя, и у неё нет выбора, кроме как это принять. Но потом? Что будет потом? Пока нога не заживёт, она не сможет даже заняться поиском работы, а это тоже дело не быстрое.
— Иранис, я понимаю, что Вас тревожит, и, полагаю, что могу предложить решение проблемы, которое должно устроить всех.
Та подняла на него внимательный взгляд, в котором печаль мешалась с лёгким недоверием.
— Скажите, существуют ли какие-либо обстоятельства, которые удерживают Вас в Чейдинхоле?
— Кроме его близости к святилищу Азуры — никаких.
Данмер махнул рукой.
— Вот уж об этом не беспокойтесь. Не знаю, известно ли Вам это, но я живу и работаю в Скинграде. И готов предложить Вам место своей... помощницы. Я подумывал сманить Вас у хозяйки, но Вы дали понять, что преданность ставите выше денег, и, уважая Ваши чувства, я не стал об этом заговаривать. Но раз эта надменная дама сама отказалась от Ваших услуг, не вижу причин, почему не предложить Вам эту работу теперь. Что же до близости к святилищу Азуры, уже много лет я совершаю поездку к нему на каждый Хогитум, и мы просто могли бы ездить вместе. Как Вы могли убедиться, места в моём экипаже вполне довольно.
Работа! В гранатовых глазах Иранис вспыхнула надежда. Работа на одного из самых известных в Сиродиле сородичей, который успел проявить себя с самой лучшей стороны, по крайней мере, по отношению к ней.
— Что от меня потребуется?
— Время от времени появляться в свете, чаще всего сопровождая меня, и демонстрировать пошитые мною наряды. В остальное время Вы вольны заниматься чем угодно, лишь бы это не могло испортить Вашу практически безупречную внешность. Средства для любых занятий, в пределах разумного, конечно, Вам будут предоставлены.
— Только и всего?
— Если Вы потратите время и деньги на самосовершенствование, которые позволят Вам по-настоящему блистать в обществе, Вы меня очень обяжете.
— Звучит почти как в сказке...
Детрилл пожал плечами.
— Эта сказка — то, что позволяет мне зарабатывать свой хлеб, который, признаюсь, давно перестал быть сухой горбушкой.
— Значит, было кому помогать создавать её и до меня... либо моя помощь Вам не так уж и нужна.
Что ж, она сама вывела беседу на нужную портному тему. Сперва, когда он думал оплатить лечение Иранис, убедить хозяйку не гнать её, а после вернуться и переманить девушку к себе, пользуясь тем, что она оставалась ему обязанной, не было нужды упоминать о Дрависсе. Детрилл вполне мог вернуть её Атии и подготовить дом к встрече новой помощницы. Но события начали развиваться по другому сценарию, в чём-то даже более предпочтительному, но подразумевавшему неизбежность встречи Виссы с Иранис.
Выставить Дрависсу из дома он мог только лично, кроме того, не было никакой возможности успеть подготовить комнаты к приезду новой обитательницы, так, чтобы не осталось ни следа пребывания другой женщины с её вкусами и привычками. Да и само наличие этих комнат говорило само за себя. А раз так, возникли бы неудобные вопросы, куда и почему делась та, что занимала их прежде. И ни один ответ в таком случае полностью не устранит сомнений в его искренности.
А посему, главным союзником Детрилла снова оказывалась правда. Нужно было только подать её так, чтобы она снова послужила его целям.
— Вы правы, Иранис, одна помощница у меня уже есть, но, как женщина, Вы должны понимать: то, что к лицу одной, может совершенно не смотреться на другой...
Он помолчал, и в этом молчании читалось, что проблема далеко не в разнообразии создаваемых им нарядов. Это был полунамёк на сложности, которыми он не собирался делиться, которые не хотел раскрывать перед недавней знакомой, но о коих не мог не думать.
Детрилл знал, что Иранис заметит и правильно истолкует его заминку. В то время как открытый рассказ о неудовольствии, вызванном в нём Дрависсой, в первую очередь навредит самому портному в глазах собеседницы.
— Словом, я вполне могу позволить себе двоих помощниц. Места в доме хватит вам обеим. Итак, Иранис, Вы согласитесь взяться за эту работу?
— Если Вы предлагаете это не просто из жалости, и Вам действительно нужна моя помощь, то с моей стороны отказ был бы проявлением непростительной неблагодарности...
— Иранис, если Вы вспомните нашу беседу по пути в Чейдинхол, то без труда найдёте подтверждение моим словам, что я хотел сманить Вас к себе ещё до того, как Вы потеряли работу. И хотя я искренне старался Вам помочь, но, как ни ужасно это звучит, упрямство Вашей бывшей хозяйки оказалось мне только на руку, коль скоро Вы согласны.
Их разговор был прерван появлением редгарда с целителем, которого ему удалось отыскать. Тот осмотрел ногу данмерки, ощупал опухоль, покачал головой при виде чёрно-лилового синяка, разлившегося вокруг рассечённой кожи, и сказал, что кость вероятно, повреждена, что о пострадавшей заботятся правильно, что он едва ли сможет ещё чем-то ей помочь, и что скорее всего на косточке останется шрам, а так же не мог исключить лёгкой хромоты после заживления.
Выслушав его, Детрилл нахмурился, заплатил запрошенную, совсем невеликую, раз делать ничего не пришлось, сумму, и, едва за лекарем закрылась дверь, повернулся к Иранис.
— Сама Азура направляет нас. Нужно немедленно ехать в Скинград. Лучший целитель, которого я знаю, живёт именно там. Правда, совсем недавно он сам был нездоров, но по части сращивания костей и исцеления других увечий ему, по слухам, нет равных. Полагаю, он уже должен был оправиться настолько, чтобы суметь вылечить Вашу ногу, чтобы она стала как новенькая.
Сейчас всем нам надо отдохнуть, а после обеда отправимся.
Детрилл Селас отправился в комнату, которую снял для себя, чтобы не стеснять Иранис, сел за стол, потребовал от местной прислуги чернил и бумаги и начал быстро строчить письмо, адресованное дворецкому, в середину он вложил отдельную записку для Сиджи. Запечатав послание, данмер немедленно отправил его с курьером, имея теперь основание надеяться, что тот достаточно опередит Мелка, чтобы к их приезду всё необходимое было готово.

***

Сиджа расхаживала по дому, сжимая в когтистых руках полученную записку. Её хвост бешено метался из стороны в сторону, выдавая высшую степень раздражения. Время от времени она бросала взгляд на Карио — старшего слугу, исполнявшего так же обязанности дворецкого, который, присев к столу, что-то бегло рассчитывал на листке бумаги.
Всё более свирепые взоры каджитки явно не достигали цели: не то он их не замечал, не то они были ему до одного места.
— Ты это читал?! — спросила она наконец, потрясая бумагой, которую держала.
— Я не читаю чужие письма, — спокойно отозвался тот, не поднимая головы от своих записей.
Кошка издала нечто среднее, между фырканьем и шипением, выражавшими крайнюю степень негодования:
— Эта каджитка может поспорить на мешок лунного сахара, что тебе господин Селас пишет о том же самом!
— У меня нет мешка лунного сахара, и он мне не нужен. Так что поспорь с кем-нибудь другим.
— Неужели с леди Дрависсой? — прищурилась Сиджа, — Тебе хорошо — придумать как устроить ещё одну госпожу проще, чем сделать так, чтобы старая не выцарапала ей глаза! — каджитка снова фыркнула.
— Сиджа, я понимаю, что тебя заботит, однако мне не только предстоит решить, какие новые вещи понадобятся, и каким образом их следует разместить, но и, во-первых, донести до госпожи Дрависсы, что ей следует потесниться, а во-вторых, понять, куда потом девать лишнее, если в итоге останется только одна из них.
Каджитка покачала головой и нервно дёрнула хвостом.
— Значит, ты тоже думаешь, что две госпожи долго не задержатся?
— Уверен в этом. Господину Детриллу достаточно одной, он, конечно, может позволить себе содержать хоть пятерых, но не станет этого делать. Это нецелесообразно. Впрочем, всё это не даёт мне права рассуждать о его делах.
— Особенно, когда у нас хватает своих, — ворчливо промурчала кошка.
— Пойдём, мне нужно побывать на половине госпожи, чтобы оценить, что нужно сделать. Ещё и времени нет совершенно. Проводи меня, мне ведь не положено вторгаться туда самому.
Дрависса была занята своим любимым делом — скучала. Не сказать, чтобы сие занятие доставляло ей удовольствие, но именно оно занимало большую часть её времени. С одной стороны, Детрилл Селас перестал приходить к ней, с другой, обедали они как прежде вместе, и пошитые им наряды она демонстрировала, как и раньше. Но ей хотелось чего-то нового, чего-то, что отвлекло бы её от существования наедине с собой. Одиночество для такого пустопорожнего создания было медленной пыткой. Висса не понимала, что дело в ней самой, в том, что ей, по большому счёту, нечего дать даже самой себе.
Ей хотелось перемен, но она сама не знала — каких. Вот если бы Детрилл Селас женился на ней... Впрочем, Дрависса не задумывалась, что ей это даст. Заводить детей и возиться с ними она не собиралась, это попросту не приходило ей в голову, а страх лишиться покровительства портного давно притупился. О том, что она так и не научилась использовать это самое покровительство таким образом, чтобы по крайней мере не изнывать от скуки, данмерка тоже не думала.
Леди Висса медленно пропускала между пальцев украшения, так же бесконечно смакуя бокал вина... скука. Блеск металла, тихий перестук камней... Кликнуть Сиджу, чтобы та сыграла на лютне?.. Или просто пусть расскажет что-нибудь занимательное... или прочтёт вслух...
В дверях, легка на помине, появилась служанка. Не успела Дрависса приказать ей взяться за инструмент или книгу, каджитка поклонилась и мурлыкнула:
— Госпожа, Карио нужно посетить Ваши покои, он просит позволения войти.
Это было что-то новое. Украшения с резким звуком упали на полированную поверхность столика. Дворецкий никогда не решился бы на такое вторжение без прямого указания Детрилла Селаса, а значит, отказать она не в праве. Он всё равно войдёт. Всё что она может, это получить отсрочку на то, чтобы одеться или привести себя в надлежащий вид, если не готова принять постороннего прямо сейчас. Данмерка не видела причин тянуть.
— Пусть войдёт, — высокомерно заявила она, махнув кистью, точно стряхивала с пальцев прилипчивую гадость.
В дверях тут же возник дворецкий.
— Леди Висса, господин Селас поручил мне произвести некоторые изменения в Ваших комнатах, поскольку в ближайшее время Вам придётся делить их с ещё одной девушкой.
Дрависса в ужасе уставилась на Карио, не в силах осознать услышанное. Её рот распахнулся так, что в нём могла бы свить гнездо некрупная гарпия. Она с трудом заставила себя его закрыть.
А слуга, не обращая более внимания на женщину, принялся ходить по комнате, осматривая пространство и мебель. Отдельным пунктом распоряжений, полученных от хозяина, было не слишком церемониться с леди Виссой, чтобы та сразу прониклась серьёзностью происходящего. Дойдя до ложа, приобретённого по требованию данмерки, Карио поморщился.
— Сиджа, если убрать отсюда этот кошмар и вместо него поставить две нормальные кровати... что скажешь? Как раз освободить вон тот комод и... на первое время леди Иранис сможет устроиться.
Столь неуважительно старший слуга отозвался о широченном ложе в редгардском стиле под шатрообразным балдахином. Предмете, вполне уместном во дворце какого-нибудь сентинельского вельможи или в роскошном борделе, но здесь смотревшимся невообразимо вульгарно со своей позолотой и кричащим шиком. Леди Висса в своё время затребовала себе эту кровать, а поскольку ей было предоставлено право заполнять свои комнаты согласно собственному вкусу или его отсутствию, лишь бы на людях выглядела, как надо, сия мебель воцарилась в её спальне.
Дрависса тут же встала на защиту «кошмара». Несмотря на общую недалёкость, она поняла, что если сейчас не покажет себя хозяйкой, с ней в этом доме больше никто и никогда не станет считаться. Этого нельзя было допустить, особенно в преддверии появления в доме какой-то посторонней женщины!
— Я не позволю убирать отсюда мои вещи! Если Детриллу вздумалось на время приютить кого-то из знакомых, то вон там есть диван, на котором вполне можно спать!
— Прошу меня извинить, леди Висса, но господин Селас оставил чёткие указания, разместить... гостью, со всем возможным комфортом. Эта постель занимает слишком много места, чтобы можно было поставить вторую не хуже. Значит, или нужно менять её на две, или размещать прибывшую в половине хозяина, на что он позволения пока не давал, или Вам с ней придётся как-то делить эту кровать.
Дрависса поняла лишь, что Детрилл не готов потесниться сам, что вынудило бы её уступить, дабы не оставлять его с чужой женщиной под боком, а потому презрительно скривила губы.
— Делайте, что угодно, но я не позволю убирать мою кровать. И натыкаться в ней на другую женщину я тоже не желаю.
Карио поклонился.
— Это ваше последнее слово леди Висса? Если эти условия будут соблюдены, у Вас не будет других возражений?
— Полагаю, что это временная ситуация поэтому, нет, не будет.
— Как Вам будет угодно, — Карио поклонился, — Тогда чуть позже нам придётся снова Вас побеспокоить. Сиджа Вас предупредит.
Слуга с достоинством удалился.
Каджитка ждала его за дверью.
— Ну и как ты намерен выкручиваться?
— В точном соответствии с приказаниями господина Детрилла и пожеланиями леди Виссы.
Кошке хотелось раздражённо заметить, что они противоречат друг другу, но она хорошо знала, что изворотливостью ума Карио временами не уступал хозяину, за что тот его особенно ценил. Ей бы только узнать, что он задумал, и как в этом случае поступать ей самой. Но продолжить расспросы не удалось. Из комнаты госпожи... или уже госпож?.. донеслось требовательное:
— Сиджа!
Каджитка махнула хвостом, едва не скинув при этом со столика красивую вазу, что было признаком величайшей степени волнения, и поспешила на зов.
Леди Висса полулежала на кушетке.
— Сиджа! Что ещё за новости с... гостьей? — в голосе данмерки было достаточно яда, чтобы сжить со свету средних размеров поселение.
— Эта каджитка почти ничего не знает! Господин Селас прислал распоряжение подготовить Ваши комнаты к приёму его соотечественницы, с которой он вскоре прибудет. Просил устроить её с максимальным удобством, поскольку у той повреждена нога и, возможно, ей будет трудно передвигаться. Кстати, если позволите, я бы занялась освобождением комода, чтобы Ваши вещи не пострадали от излишней спешки.
— Сядь! Сыграй мне.
Сиджа послушно взялась за инструмент, стараясь, чтобы подёргивания хвоста не выдавали её нервозности. Но добилась лишь того, что он напряжённо торчал, прямой, как палка. Несколько минут она старательно перебирала струны лютни, наигрывая старинные баандарские песенки. Затем Дрависса прервала её раздражённым жестом.
— Хватит!
Сиджа вскочила, поклонилась и отложила лютню.
— Что ты знаешь об этой... с'вит? Как долго она у нас пробудет?
— Каджитка не имеет представления, госпожа... Господин Селас ничего не сообщил об этом.
— Почему ей не предоставили гостевую комнату?
— Возможно, об этом знает Карио. Сиджа не видела полученных им распоряжений.
— А что велено делать тебе?
— Позаботиться об удобстве леди Иранис.
— Ты думаешь, это надолго?
— Сиджа не знает...
— Я не прошу тебя знать! Что ты думаешь, если ты вообще способна думать?
— С позволения госпожи, эта каджитка полагает, что такое положение долго не продлится, — поклон скрыл мстительно сверкнувшие глаза и хищную улыбку, приоткрывшую острые зубки.
— Ладно, можешь идти.
— С Вашего позволения... Комод. Господин Селас не любит, когда его распоряжения не выполняются.
Дрависса сердито махнула рукой, давая разрешение приступать, и залпом допила выдохшиеся остатки вина из своего бокала.
— С'вит! — еле слышно выругалась она и обвела глазами комнату в поисках подходящего занятия, но так и не придумала, за что приняться, а потому отправилась стоять над душой у Сиджи и смотреть, что и куда та убирает, периодически выхватывая у каджитки из рук какую-нибудь вещь, о существовании которой давно забыла, а вот теперь решила, что без неё — никуда.
Не прошло и часа, как каджитку отвлёк Карио, с просьбой предупредить госпожу об очередном вторжении на её территорию.
На сей раз он явился в сопровождении столяра. Тот внимательно осмотрел и тщательно измерил кровать, уделив особое внимание изножью и изголовью, что-то записал прямо у себя на запястье и удалился в гостиную.
— За такой срок сделать могу аккуратно, но особой красоты не обещаю. Кровать-то вона какая. Под её вид не меньше недели трудиться.
— Не беспокойтесь, этого не требуется. Должно быть просто ровно, гладко и надёжно, не более того. Думаю, это временное решение.
— Хорошо. Завтра к вечеру будет.
— Благодарю.
Карио вручил мастеру задаток и проводил его до дверей. В гостиную он вернулся с таким довольным видом, при котором менее вышколенная прислуга потирает руки и сверкает глазами, точно каджит дорвавшийся до лунного сахара.

***

Детрилл Селас старался рассчитать время так, чтобы слуги по-возможности успели выполнить его распоряжение. Нет ничего хуже, чем затянуть с заданием почти до самого срока его предполагаемого завершения, а потом требовать результата, да притом по высшему разряду. Сам он давно научился пресекать подобное со стороны клиентов, умело переводя их колебания в конструктивное русло, да и то с теми, кто имел подобную склонность, предпочитал не связываться — нервы дороже.
Но сейчас было важно заняться ногой Иранис и как можно скорее. Медлить не годилось. И так прошло немало времени и невесть сколько ещё придётся провести в дороге, а кто знает, может, каждый лишний час ведёт к хромоте?
Посему задерживаться в Чейдинхоле не стали, выехали, как и собирались, после обеда, а ночевали в придорожной таверне. Путь от Чейдинхола до Скинграда неблизкий, но требовалось проделать его как можно быстрее. Останавливаться старались как можно меньше, но и Мелку, и путникам временами требовался отдых.
Добравшись до города, Детрилл Селас велел ехать не к дому, а к таверне, в подвале которой жил Таларано. Данмер поймал себя на том, что молит Азуру, чтобы маг успел поправиться и оказался в силах вылечить Иранис. Портному показалось, что где-то вдалеке Мать Роз потешается над ним, находя его просьбу забавной — исцели целителя, чтобы он излечил больную, почему бы сразу не просить за неё? Впрочем, Лорды Даэдра редко столь явно касаются мира.
Редгард остановил экипаж, и Детрилл поспешил в таверну. Войдя, данмер со всей учтивостью осведомился у хозяев, дома ли маг. Получив утвердительный ответ, он отчётливо, но вежливо постучал.
— Иду! — донеслось из-за двери.
Через миг та распахнулась, и на пороге возникла могучая фигура альтмера.
— Доброго Вам вечера, господин Таларано. Одной моей соотечественнице требуется Ваша помощь. Вы не могли бы... — данмер сделал паузу. Упоминать о том, что ему известно о недавнем недомогании целителя, он считал излишним. Если может, так и скажет, а нет... впрочем, портной чувствовал, что ответ будет положительным.
— В двух словах: что случилось и далеко ли добираться?
— Она подвернула лодыжку в окрестностях Чейдинхола и получила сильный удар камнем по косточке на той же ноге. Мы старались добраться как можно скорее и прямо с дороги направились к Вам. Так что, она в моём экипаже у дверей. Можно снять комнату в этой же таверне...
— Под Чейдинхолом?! И что, ближе целителя не нашлось?! Это же когда ещё было? Пока вы доехали!.. — маг казался разгневанным.
— Господин Таларано, на месте ей оказал посильную помощь один из проводников по окрестностям — наложил повязку, показал, как делать это самим, велел прикладывать холод. В Чейдинхоле мы почти сразу нашли лекаря, но он сказал, что делаем мы всё правильно, и ничем больше он помочь не может. Что возможно, у девушки останется шрам и хромота, но тут уж ничего не попишешь. Поэтому нам не осталось ничего другого, кроме как поторопиться сюда. Вы — наша последняя надежда.
— Похоже, что так... неужели в Чейдинхоле нет хорошего мага-целителя?! Впрочем, не возвращаться же искать! Может и нет. Комнату — не надо, несите её прямо ко мне.
— Я помогу ей спуститься, — в тоне Детрилла наметилось лёгкое смущение. Нести Иранис он бы всё-таки не взялся.
Альтмер окинул его взглядом, оценил риски и решил, что данмер прав.
— Не надо, я сам за ней схожу.
Могучий мер вышел из таверны, приблизился к экипажу, учтиво наклонил голову, а затем легко, точно ребёнка, подхватил Иранис на руки и понёс к себе. Силы вновь полностью вернулись к нему.
Надо сказать, Детрилл тоже не стоял сложа руки, он придерживал двери, не считая такую помощь ниже своего достоинства, за что получил признательный кивок от мага.
Опустив пострадавшую на собственное ложе, альтмер прогудел:
— Теперь оставьте нас.
— Как надолго?
— Самое меньшее, на час. Можете снять комнату, можете заняться другими делами, я передам через хозяев, можно ли уже меня беспокоить. Если нет — придётся подождать ещё.
— Благодарю Вас. Пожалуй, я пока отлучусь по делам.
— Приятно иметь дело с занятым мером, а не с праздными бездельниками! Те только под руку лезть горазды! — добродушно хохотнул Таларано, переключая своё внимание на Иранис.
Детрилл ободряюще кивнул ей и вышел. Освободившееся время он решил использовать для визита к Атии.
Ему определённо везло. Сводница, как и целитель, оказалась у себя.
— Господин Селас! Чем могу служить?
— Видите ли, в последнее время я не слишком доволен тем, как Дрависса выполняет свои обязанности. О прочем я и вовсе молчу.
Атия опустила голову и сочувственно покивала:
— Да, да... девочка много о себе возомнила... Вам требуется подыскать замену?
— Это ей требуется подыскать замену.
— Так я и го... О-о-о! Вы имеете в виду, что мне нужно найти, куда пристроить её саму?
— Вероятнее всего, да. Ничего другого мне не нужно. Если она явится сюда в поисках помощи, лучшее, что можно для неё сделать, это подыскать новое место.
— Хорошо, господин Детрилл. Я подумаю. А как же... ваше дело?
— Моё дело — это моё дело, госпожа Атия, — тонко улыбнулся данмер, — Если потребуется Ваше содействие, Вы об этом узнаете.
— Как Вам будет угодно, — имперка разумно согласилась со сложившимся положением вещей и не стала настаивать.
Но стоило портному откланяться, как она мысленно обложила имя Дрависсы многоэтажной конструкцией из словечек своей юности.
Мало того, что эта паршивка не сумела удержать то, что само пришло к ней в руки, так ещё и подставилась с желанием приворожить своего покровителя, не сумела переломить ситуацию в свою пользу, когда дело запахло жареным, а теперь, выходит дело, испортила деловую репутацию самой Атии. Не зря же Детрилл Селас дал понять, что на данный момент ему нужно только чтобы она куда угодно дела эту дрянную девчонку, и отказался от предложения найти кого-нибудь на её место. Впрочем, ссориться с известным портным имперка не собиралась. Большинство обращавшихся к ней нуждались в её услугах лишь раз в жизни. Они получали, что хотели, а связи оставались и продолжали работать.
И, надо сказать, именно в данный момент подобная ситуация была более кстати, чем когда бы то ни было. Атии не пришлось даже особо напрягать свою изобретательность, чтобы решить, как поступить с Виссой. Пожалуй, то, что та не сумела прижиться в доме Детрилла Селаса, было своднице даже на руку.

***

Портной вернулся в таверну, где оставил Иранис на попечении Таларано. Прошло уже около часа, так что могли появиться новости. И в самом деле, данмеру не пришлось долго ждать. Маг появился в дверях, нашёл его глазами и сделал знак следовать за ним.
Детрилл спустился в подвал, где на кровати целителя поверх покрывала сидела смущённая, но счастливая Иранис.
— Тот парень, что посоветовал охлаждать ногу и накладывать повязку, — молодец. Благодаря ему мне осталось не так много работы. Ну и то, что ногу, похоже, берегли, сыграло свою роль. Всё уже начинало заживать, а теперь и хромать она не будет, и шрама практически не останется. По крайней мере такого, чтобы его можно было заметить на внутренней стороне стопы. До того — да, мог бы. Камень рассёк кожу очень грубо, и в кости была небольшая трещина, могло беспокоить при ходьбе, особенно с возрастом. Дня три опираться на ногу в полную силу не стоит, а дальше — хоть плясать. Три дня — я с запасом беру, это никогда не помешает. Девушке есть, где поселиться, чтобы не приходилось ходить самой и за ней был бы уход? Нет, так на три дня могу присмотреть и сам, чтобы труды не пропали зря.
— Благодарю Вас, господин Таларано. Я намерен отвезти Иранис к себе домой и обеспечить ей надлежащий уход. Сколько я Вам должен?
Маг назвал сумму, и портной тут же отсчитал её, прибавив:
— Я очень рад, что Вы снова взялись за работу. До меня доходили слухи, что Вы были нездоровы. Просто не представляю, что бы мы делали без Вашей помощи.
Альтмер только отмахнулся:
— Пустяки! Вы сами полдела сделали. Но рад, что сумел помочь, — он церемонно поклонился.
Иранис тоже в немногих словах, но горячо и искренне поблагодарила мага, после чего Детрилл помог ей покинуть подвал и снова устроиться в экипаже.
— Господин Селас, мне всё-таки неловко принимать от Вас такую значительную помощь... Вы столько делаете для меня...
— Если это настолько заботит Вас, Иранис, просто постарайтесь как можно лучше справляться со своими новыми обязанностями. Считайте, это Ваш шанс отработать все затраты. Хотя, повторюсь, то, что я делаю для Вас, делается от чистого сердца.
Скулы девушки подёрнулись слабым румянцем. Получалось, что она не позволяла своему благодетелю совершить доброе дело, начиная какие-то счёты, и данмерка мысленно дала себе слово, что сделает всё возможное, чтобы его не подвести, призвав Азуру в свидетели.
Редгард остановил Мелка, и девушка очнулась от своих дум, с интересом осматривая здание с заметной, но не кричащей портновской вывеской.
Детрилл Селас помог ей выйти и, указав на своё жилище, произнёс:
— Вот Ваш новый дом.
Иранис не нашлась с ответом, только её большие гранатовые глаза распахнулись ещё шире. То, что она видела, ей нравилось, но в то же время не верилось, что она не спит, и происходящее действительно имеет отношение к ней.
Но кучер, выгрузив её вещи, укатил устраивать мерина на конюшне, и они с Детриллом остались у дверей, которые тут же распахнулись, явив ошарашенному взору данмерки кланяющегося Карио.
Детрилл проводил девушку в гостиную, устроил на диване и велел дворецкому пригласить туда же Дрависсу и Сиджу.
После чего портной в нескольких словах перезнакомил собравшихся, объявив, что Иранис — его новая помощница, которая приступит к своим обязанностям, как только окончательно поправится, что должно случиться не далее, чем через три дня. Затем Детрилл обратился к Карио:
— Всё ли удалось подготовить к приезду леди Иранис? Или ей придётся пока остановиться в комнате для гостей?
— Не извольте беспокоиться, господин Детрилл, всё готово. Надеюсь, Вас и леди Иранис устроит предложенное мной решение. Если нет — буду рад выслушать новые распоряжения, и постараюсь исполнить их в точности. Сиджа покажет госпоже её постель и ознакомит с остальной обстановкой.
Портной заметил, что в глазах каджитки прыгают озорные огоньки, и поднялся с кресла, где удобно устроился до того.
— Пожалуй, я и сам взгляну, как вы всё устроили.
Карио поклонился и сделал приглашающий жест в сторону комнат, предназначенных теперь для обеих женщин. Сиджа сменила Детрилла Селаса в роли поддержки и опоры для новой госпожи, как она уже мысленно её называла.
Всё это время Дрависса хранила ледяное молчание, не соблаговолив даже кивнуть, когда их с Иранис представили друг другу. Последняя при этом украдкой бросила вопросительный взгляд на Детрилла Селаса, лицо которого застыло с едва заметным выражением скорбной покорности судьбе. Если бы он в разговоре сказал хоть одно дурное слово про леди Виссу, это могло бы читаться как «что я тебе говорил?». А теперь означало лишь подтверждение тому, что портной недоволен своей помощницей, но нуждается в её услугах и ради дела вынужден терпеть.
Иранис, помнившая и сносившая капризы своей прежней хозяйки, вдруг ощутила живейшее сочувствие к этому великодушному и обходительному меру, от которого за несколько дней видела столько добра, и ничего кроме отзывчивости и желания помочь. В её сердце зажёгся гнев на женщину, посмевшую огорчить его.
Таким образом, в комнату данмерки входили уже испытывая обоюдную неприязнь у одной вызванную ревностью, у другой — досадой за недавно обретённого благодетеля и... пожалуй, друга.
Первым делом Детриллу Селасу бросилось в глаза, что вызывающе роскошная кровать по-прежнему на месте и поблизости (к счастью) не видно ничего равнозначного. Тем не менее портной не стал торопиться с выводами. Карио ни за что не стал бы его обманывать. Если он сказал, что приказ выполнен и проблема решена, значит так и есть. Оставалось понять каким именно образом.
Подойдя к ложу, Сиджа указала на него мягким взмахом когтистой руки.
— Левая половина для леди Виссы, правая — для леди Иранис.
Детрилл сделал ещё пару шагов и увидел, что широченная кровать поделена пополам деревянной перегородкой, прочно закреплённой, но, очевидно, легко снимаемой для смены белья или если потребуется вновь вернуть ложу целостность. Новая деталь была сделана аккуратно, не лишена изящества и прекрасно отшлифована. Разве что лаком мастер не успевал её покрыть, чтобы высохла к сроку. По обе стороны от неё оставалось достаточно места, чтобы каждая из девушек чувствовала себя свободно. Портной спрятал улыбку. Подход Карио пришёлся ему по душе, наверняка и подробности стоили того, чтобы о них расспросить.
Тем временем Сиджа, предложив Иранис присесть, принесла её сундучок и поставила его возле комода, освобождённого от вещей Дрависсы.
Портной удовлетворённо кивнул.
— Прошу Вас, Иранис, располагайтесь как дома. Впрочем, что это я? Это теперь и Ваш дом... Сиджа отличная служанка, она позаботится обо всём необходимом. Если же у Вас возникнут проблемы или вопросы, которые она будет не в состоянии решить сама, незамедлительно обращайтесь к Карио или прямо ко мне. В любое время.
— Благодарю Вас, господин Детрилл, полагаю, что мне не придётся Вас беспокоить! Вы и так столько сделали для меня!
— Только не вздумайте стесняться попросить о чём либо или пожаловаться на любые неудобства!
Портной слегка кивнул всем трём женщинам разом и удалился в сопровождении Карио.
Очутившись в гостиной, данмер опустился на диван и беззвучно расхохотался.
— Всегда знал, что не зря тебя держу! До сих пор помню юного коловианца, почти мальчишку, не верящего в собственное счастье. Я ещё тогда приметил в его смышлёных глазах толику вдохновения, способного превратить хорошего толкового слугу в идеального. Приятно видеть, что не обманулся!
Польщённый Карио поклонился, пряча улыбку.
— А теперь расскажи подробнее про этот балаган с делением кровати. Висса, разумеется?..
— Само собой. Леди наотрез отказалась пожертвовать этим редгардским шедевром, — интонация имперца так искусно балансировала на тончайшей грани между безупречной вежливостью и откровенной издёвкой, что портной зажмурился от удовольствия, точно наслаждался изысканным десертом, — Кроме того, леди Дрависса заявила, что не желает натыкаться в постели на постороннюю женщину...
— Продолжай.
— Вы отдали вполне ясное распоряжение разместить обеих одинаково. Вторую подобную кровать за время, имевшееся в моём распоряжении добыть было практически невозможно, но хороший слуга мог бы попытаться поспорить со временем, когда бы не был заведомо побеждён пространством.
— Да, чтобы уместить два таких ложа, нужно выкинуть полкомнаты, не меньше.
— Именно так. Найти две примерно одинаковых и достойных наших прекрасных леди кровати было не многим проще, но тут ещё возникало противоречие с указаниями госпожи Дрависсы.
При таком титуловании Виссы данмер слегка поморщился, и Карио мгновенно сделал соответствующие выводы.
— Кроме того, уже имеющуюся требовалось бы так же срочно убрать с глаз долой. Я взял на себя смелость предположить, что временные затруднения требуют принятия соответствующих мер. Таким образом, оставалось только сложить два и два — и решение быстрое, отвечающее всем предъявленным требованиям и не слишком затратное было найдено и воплощено.
— Ты всё сделал правильно, Карио. Найденный тобой выход выше всяких похвал. Ты даже учёл полученное приказание не церемониться с Виссой, не вступая с ней при этом в конфронтацию. Разумеется, моя благодарность не ограничится словами.
Данмер поднялся, подошёл к сейфу и вынул оттуда приятно звякнувший мешочек, который с улыбкой протянул дворецкому.
Тот принял поощрение с поклоном и выражением признательности, после чего получил разрешение удалиться.
Оставшись в одиночестве, Детрилл Селас потянулся. Был уже поздний вечер, а он несколько дней провёл в дороге... Но он не пошёл ложиться, а снова уселся на диван, уронив голову на грудь и обдумывая свои дальнейшие действия, точно ходы в «Лисах и кошках».
Из покоев леди беззвучно выскользнула Сиджа, неся в руках какой-то свёрток. Портной поднял голову.
— Как она? — спросил он так тихо, что только чуткое ухо каджитки могло расслышать его вопрос.
Служанке не было нужды уточнять, кого он имеет в виду.
— Сиджа помогла леди Иранис принять ванну, после дороги приятно и необходимо, да? Бедняжка совсем измучилась, похоже, нога не давала ей выспаться в последние дни. Эта каджитка еле успела просушить её волосы, а она уже спит. Свернулась, точно котёнок после вечерней сказки, и спит...
— А Висса? Не воспользуется этим?
— Сиджа отлучилась только на минутку, отнести дорожную одежду леди Иранис на кухню. Надо постирать, да?
— Давай мне, я сам отнесу. Возвращайся и следи, чтобы всё было спокойно.
— Сиджа уже там, господин Селас.
Портной взял тряпичный свёрток, развернул, осмотрел вещи данмерки, затем поднялся, но направился не в кухню, где так же располагалась домашняя прачечная, а к себе в мастерскую.
Тонкий серп одинокой Секунды, точь-в-точь такой, как в руке статуи Азуры у северного святилища, заглянул в окно и осветил мастера за работой, распарывающим и перешивающим недавно законченное платье по размерам снятым с простой и запылённой одежды.
К тому моменту, как Детрилл Селас отошёл ко сну, переделанный наряд уже красовался на манекене подходящего размера.
Несмотря на усталость и полубессонную ночь, годами выработанная привычка вставать в определённое время сработала и на этот раз. Данмер поднялся, долго умывался холодной водой, чтобы взбодриться, и в обычный час вышел к завтраку, как ни в чём не бывало.
Возле стола его поджидала растерянная Сиджа. Её хвост слегка подёргивался, выдавая волнение.
— Сиджа? Что случилось? Что-то с леди Иранис?
— Да... то есть нет, с ней всё в порядке! — усилием воли кошка собралась с мыслями, — Но она уже проснулась и готова завтракать, а на этот счёт у меня не было никаких распоряжений. Подать ей завтрак в комнату или?..
— Если она пожелает, я буду рад видеть её за своим столом, но если предпочтёт уединение — не буду настаивать. У меня не было времени изучить её привычки, в пути всё по-другому. А леди Висса?
— Как обычно ещё спит. Сиджа узнает, как предпочитает завтракать госпожа Иранис.
Детрилл кивнул, отпуская каджитку.
А через минуту перед ним появилась Иранис с пожеланиями доброго утра. Опасаясь за ногу новой госпожи, Сиджа помогла ей выйти. Но поскольку Таларано рекомендовал всего лишь не наступать на ногу в полную силу, девушка попросила каджитку добыть ей какую-нибудь палку для опоры. Служанка кивнула, быстро поставила на стол второй прибор и отправилась выполнять поручение.
Видя, что Иранис стесняется заговорить первой, портной сам нарушил молчание:
— Как Вы себя чувствуете? Как спалось на новом месте?
— О! Просто замечательно, благодарю Вас!
Тут девушка заметила, что сам господин Селас отдохнувшим не выглядит.
— А Вы, господин Селас? У Вас такой усталый вид... — она смутилась, неуверенная, как будет воспринято подобное замечание. Вдруг ей сейчас укажут, что это не её дело?..
— Я поздно лёг. Нужно было поскорее закончить срочную работу.
Портной поймал на себе сочувственный взгляд. Леди Виссе никогда не было дело ни до кого, кроме себя самой, и вопрос Иранис, даже если он был продиктован обычной вежливостью, был в этом доме в новинку.
— Господин Селас, если я могу Вам как-то помочь, только скажите! Я немного умею шить и... может что-то самое простое, хотя бы наметать...
— Иранис, я очень ценю Ваше предложение, но сейчас для Вас главное дать зажить ноге и... выглядеть как можно лучше, поскольку через несколько дней я хотел бы именно Вас взять на званый вечер, где нужно представить новое платье.
— Осталось всего два дня — и моя нога будет в порядке.
— Это и позволяет мне надеяться, что Вы сможете меня сопровождать. Платье уже готово. Будет жаль упустить такую возможность его показать.
— Я постараюсь, чтобы Вам не пришлось жалеть, что Вы решили поехать со мной.
— Уверен, что не пожалею.
По окончании завтрака Иранис, опираясь на принесённую Сиджей трость, скрылась в комнате. Служанка, теперь негласно выполнявшая роль её телохранительницы, отправилась следом.
Детрилл Селас задумчиво проводил обеих глазами. Он был уверен, что каджитка незамедлительно расскажет обо всём, что ему следует знать, и позаботится о том, чтобы обошлось без несчастных случаев.
Сам же он собирался наведаться в ювелирную лавку. Украшение, представшее перед его мысленным взором вместе с платьем, которое он переделал под размер Иранис, не давало ему покоя. Без него образ казался незавершённым.
Мастерская ювелира, объединённая с магазином, находилась не слишком далеко от дома портного, и он решил пройтись пешком. По пути Детрилл Селас думал, как описать привидевшееся ему колье, чтобы мастер представил его себе столь же живо и изготовил именно то, что нужно. Возможно, придётся даже сделать набросок, от которого и отталкиваться в объяснениях. Однако стоило данмеру войти, все мысли разом вылетели у него из головы. Лишь годами оттачиваемое умение владеть собой не позволило ему забыться, подсказав, что человек или мер, застывший на пороге ювелирной лавки в религиозном экстазе с молитвенно сложенными руками, вызывает вполне обоснованные сомнения в том, что с ним стоит иметь дело. Но всё же данмеру стоило огромного труда сохранить невозмутимый вид респектабельного клиента. Мог бы и сам догадаться, что Азура не стала бы показывать в посылаемых ею видениях неосуществимые фантазии. Прямо напротив него в витрине переливалось глубоким гранатовым блеском то самое колье. Детрилл как наяву услышал хохот Матери Роз:
— Неужели, смертный, ты думал, что когда-либо сможешь достаточно почитать меня?! — в этом смехе не было гнева, Королева Сумерек потешалась над ограниченностью смертного ума, неспособного постичь её силу.
Портной истово произнёс безмолвную благодарственную молитву своей покровительнице и шагнул к прилавку. Через несколько минут он шагал домой, едва удерживаясь от желания постоянно ощупывать в кармане футляр с украшением. Иногда даже небольшое чудо делает реальность пугающе похожей на сон. Собственно, именно небольшое — в первую очередь. Хотя, казалось, уж не Детриллу было удивляться!

***

Проснувшись, леди Висса увидела Иранис, уютно сидящую на диванчике с книгой. Дрависса сморщила нос и позвала Сиджу. Та поспешила подать ей пеньюар и сообщила, что завтрак готов.
Не удостоив свою новую соседку взглядом, Висса прошествовала в умывальную, затем вернулась, поскольку завтракала всегда у себя. Сев за столик, накрытый на неё одну, она отрывисто спросила у каджитки, мотнув головой в сторону приезжей и принимаясь за еду:
— А эта?..
— Леди Иранис уже позавтракала вместе с господином Селасом.
Вилка со звоном выпала из точёных пальчиков Дрависсы.
— Почему ты не разбудила меня?!
— Госпожа не говорила Сидже, что намерена изменить свои привычки. Леди Иранис встаёт намного раньше, только и всего.
Дрависса опустила голову и задумалась. Эта с'вит, эта хромоножка представляла собой явную угрозу её собственному благополучию. Нужно было действовать, но как? Как?
Атия ясно дала понять, что не станет ей помогать... Но теперь обстоятельства изменились! Впрочем... Детрилл не такой дурак, чтобы вывозить в свет хромую. Пожалуй, не стоит спешить. Увечная ей не соперница. Просто досадное обстоятельство, не более.
Но совместный обед вновь заставил Виссу занервничать. Хотя портной вёл себя безукоризненно вежливо и к новой помощнице, в отличие от старой, обращался исключительно на «Вы», чувствовалось, что этим двоим есть, что сказать друг другу, в то время как Дрависса оказывалась в стороне, не способная ни поддержать текущую беседу, ни придумать тему для новой.
Её тревога только усилилась, когда через пару дней Иранис избавилась от дополнительной опоры, а лёгкая хромота, вызванная временной привычкой щадить ногу, практически бесследно прошла за несколько часов.
Вставать раньше, чтобы завтракать вместе с остальными, Дрависса так и не начала, было ясно, что всё будет так же, как и за обедом. Никто вроде бы специально не отгораживался от неё, но лишней оказывалась именно она. Когда же Детрилл позвал Иранис на примерку платья, леди Висса совсем лишилась покоя. Это означало, что уже в ближайшее время портной возьмёт с собой не её.
Более того, новой помощнице было позволено, и даже настоятельно рекомендовано взять экипаж Детрилла и вместе с Сиджей закупить всё необходимое, в первую очередь — обувь, поскольку обновлением её гардероба данмер решил заняться лично. Саму Дрависсу никто не спрашивал, нуждается ли она на данный момент в услугах каджитки. Её служанку просто передали другой.
Висса, пользуясь тем, что портной занят в мастерской, а Иранис с Сиджей отправились за покупками, бросилась к Атии, чтобы умолять её о помощи, но не застала ту дома. Данмерка попросила слугу сводницы передать, что она хотела её видеть, настойчиво уверяя, что это очень важно. Тот пообещал, чем несколько обнадёжил красавицу. Вернувшись к себе, она стала напряжённо ждать вестей от Атии, но так и не дождалась.
В голову данмерки полезли совсем уж тёмные мысли. Что если попросту избавиться от этой с'вит? От этой новой куклы, которую завёл себе Детрилл? Но преступные замыслы требуют напряжённой умственной работы, к которой Висса была не склонна. Хотя образ склянки с ядом казался довольно соблазнительным, продумать серьёзный и выполнимый план у красавицы не выходило. А потому она снова и снова возвращалась к Атии и необходимости добиться от той помощи и содействия.
В оставшиеся до приёма дни леди Виссе оставалось только наблюдать, как Иранис осваивается в новой роли, как безупречно сидит на ней пошитое Детриллом платье, как они с Сиджей подбирают подходящую причёску, в то время, как Дрависса была предоставлена сама себе. Она злорадно улыбнулась, когда выяснилось, что соперница не искушена в использовании красок для лица, но каджитка пришла той на выручку, умело орудуя кисточками и пуховками, а заодно показывая и поясняя, что к чему. Результат вызвал у портного искреннее восхищение. Девушка выглядела просто изумительно, и платье на ней смотрелось идеально, прекрасно сочетаясь с получившимся образом.
Пока Сиджа колдовала над внешностью новой госпожи, та понемногу беседовала с ней и, ощутив доброжелательность каджитки, начала потихоньку расспрашивать служанку об отношениях господина Селаса и леди Виссы.
Новая госпожа своим поведением и манерами была кошке гораздо более по нраву, нежели старая, но при этом каджитка не желала произвести впечатление сплетницы, а потому хотя её ответы были просты и правдивы, подробностями они не изобиловали. И всё-таки у Иранис сложилось впечатление, что до определённого момента между портным и его помощницей всё было если и не хорошо, то по крайней мере неплохо. Она осторожно спросила об этом Сиджу. Та замялась, не желая как называть вещи своими именами, так и скрывать суть от новой леди. Наконец служанка подобрала слова, которые показались ей достаточно удачными:
— Госпожа Дрависса стала вести себя плохо, огорчать господина Селаса. Когда она ездила в Имперский город, этой каджитке пришлось вместо неё нахваливать платье, пошитое хозяином и привлекать клиентов. А ведь это работа леди, да? Видя, что господин Детрилл ею недоволен, — а кто был бы доволен? — леди Висса задумала дурное дело, — кошка дёрнула хвостом, соображая, как сгладить тему приворота, но в итоге только ухудшила ситуацию, не подумав, как прозвучат её слова, — Она захотела отравить господина Селаса.
Иранис испуганно ахнула, прижав ладонь к губам, но в то же время посмотрела на служанку с некоторым недоверием. Кажется, в случае смерти портного Дрависса оказывалась в чистом проигрыше, поскольку не являлась его наследницей. Тогда зачем?.. Но кошка быстро осознала, что у неё получилось.
— Нет-нет, Сиджа не то имела в виду! Не до смерти! Это леди Виссе было бы ни к чему. Но эта каджитка не знает, как ещё назвать попытку подсунуть зелье, которое изменит отношение того, кто его выпьет, к тому, кто его добавит. Подчинение свободной воли своим желаниям — тот же яд для души, да?
— Азура! И что же произошло?!
— Господину стало известно о её планах, и их не удалось осуществить.
Иранис не была уверена, какое зелье имела в виду Сиджа, но в её описании выходило нечто довольно зловещее. Неудивительно, что после такого Детрилл Селас едва терпел Дрависсу ради дела! И даже оказался слишком добр и благороден, чтобы прогнать ту взашей с появлением новой помощницы.

***

Первый выезд в свет с новой моделью завершился большим количеством потенциальных заказов, чем Детрилл смел надеяться. На обратном пути Иранис, слушая его похвалы, смущалась, но глаза её горделиво поблёскивали: она справилась, не подвела своего благодетеля и начала выполнять принятый на себя обет. Успех очередного творения портного стал их общим успехом. Внимание, которого они вместе удостоились на приёме, каким-то образом сблизило их, растопило сковывавшие обоих условности, и, возвращаясь домой, за беседой о событиях вечера они постепенно перешли на «ты».
Это стало бы для леди Виссы очередным ударом, но ей не довелось его получить. Пока Детрилл демонстрировал Скинградскому обществу великолепный образчик своего искусства, а Иранис внешностью и манерами очаровывала возможных заказчиков, Дрависса, взяв с собой Сиджу, снова наведалась к Атии. Проходя мимо алхимической лавки, где заправляла пожилая данмерка по имени Фалану Хлаалу, уже не девочкой заставшая кризис Обливиона, Висса остановилась. О владелице лавки ходили разные слухи, но за долгую жизнь в Скинграде эта тёмная эльфийка так и не дала страже достаточно весомого повода заинтересоваться собой. Если за ней и водились какие-то грешки, она умело прятала концы в воду. Уж у неё-то наверное нашлось бы средство избавиться от с'вит раз и навсегда. Но даже привыкнув считать Сиджу бессмысленным и бессловесным приложением к себе, леди Висса не решилась совершить подобную покупку у неё на глазах и поэтому, поколебавшись, пошла дальше.
На этот раз Атия была дома, и сперва разговор с ней не сильно отличался от предыдущего, разве что теперь Дрависса, чувствуя, что земля начинает гореть у неё под ногами, была согласна на любые условия. Отказ имперки помогать заставлял красавицу цепляться за малейшую надежду, и потому данмерка с жадностью заглотила умело подброшенную ей наживку, тем более, что сперва сводница казалось неумолимой.
— Висса, ты так ничего и не сумела сделать, чтобы упрочить своё положение. Не говоря о том, что не использовала тот шанс, что выпал тебе изначально.
— Но Детрилл перестал приходить ко мне!
— А ты сама не пыталась его очаровать? Некогда тебе это удавалось.
— Пыталась и не раз. Но...
— Вот до чего ты довела! Да-да, именно ты! Но такое положение сложилось уже давно, почему же ты явилась теперь?
— Он привёз из последнего паломничества другую женщину! И сегодня взял её на приём вместо меня! Атия!..
Сводница обдумала свежую информацию. Вот почему Детрилл не обратился к ней. Просто он сам где-то встретил подходящую девушку. Что ж, так бывает. Значит, не разочарование в сотрудничестве было тому виной. Это неплохо. Оставалось выполнить взятые на себя обязательства как перед портным, так и перед Люмьером. И Виссе в этой игре отводилась роль бесправной фигурки.
— Я не могу сейчас добыть тебе то, что ты просишь. В данный момент я выполняю заказ весьма знатного и состоятельного клиента, и ради тебя я от него не откажусь. Всё, что я могу тебе предложить, это съездить в Кватч с запиской для того, кого я укажу, и попытать счастья самой. Возможно, при определённых обстоятельствах, он согласится тебе помочь.
Сиджа, сидевшая снаружи у входа в комнату, насторожила уши. Неужели Атия решила всё-таки повести игру против господина Селаса?
Дрависса вынуждена была согласиться на предложение сводницы, хотя и не представляла, каким образом обставить свою поездку. Атия велела ей подождать и отправилась к себе, чтобы подготовить сопроводительное письмо. Не доверяя данмерке, она пользовалась иносказаниями, а часть написанного и вовсе могла быть прочитана только при нагреве бумаги. После визита Детрилла Селаса имперка не раз продумывала детали этого текста, а потому управилась с ним довольно быстро. Хорошенько запечатав послание, она вручила его леди Виссе, сухо примолвив:
— Больше я ничем не могу тебе помочь.
Та схватила записку, выслушала наставления как и кого разыскивать в Кватче и, забыв о благодарности, устремилась к дверям.
Каджитка подскочила, чтобы следовать за ней, но была остановлена тихим голосом Атии, быстро проговорившей:
— Постой... Сиджа, верно?
Кошка остановилась и нетерпеливо кивнула.
— Передай господину Детриллу, что судьба леди Виссы в надёжных руках. О ней позаботятся.
Каджитке очень хотелось бы понять, о чём речь, но сводница явно не собиралась говорить больше, чем сказала, посему служанка помчалась догонять свою госпожу.
Дома она получила приказ собирать вещи в дорогу. Висса не могла решить, брать ли камеристку с собой или лучше обойтись меньшим комфортом, но зато без свидетелей. Сиджа, пакуя её дорожную сумку, то и дело заламывала руки, причитая, что не смеет уезжать без позволения господина Селаса.
Улучив момент, она даже сбегала посоветоваться с Карио. Коловианец подумал с минуту:
— Если леди Висса захочет взять тебя с собой, соглашайся. Так мы узнаем, чего ей удалось достичь. Ответственность я возьму на себя. Можешь написать господину Детриллу записку, я передам и объясню, что позволил тебе уехать, и почему.
— Да благословят тебя Луны, Карио! Сиджа уже не знала, что делать!
— Собирайся. И не спускай глаз с... — он выразительно глянул в сторону комнат, где обитали женщины.
Каджитка быстро набросала записку и отдала её дворецкому. А несколькими минутами позже то же самое проделала и Дрависса. Её поспешный отъезд требовал какого бы то ни было объяснения, и она это понимала. Красавица так спешила, что даже не подумала о том, что лучше было бы дождаться возвращения портного, а потом под каким-нибудь предлогом отпроситься у него. Да хотя бы и в тот же Имперский город посмотреть бои на арене. Едва вещи были собраны, данмерка отправила Сиджу за наёмным экипажем. Вновь заколебалась — брать ли каджитку с собой, велела ей оставаться, тут же передумала, и в итоге всё-таки приказала камеристке себя сопровождать.
Вернувшись с приёма, Детрилл Селас и Иранис были встречены одинокой фигурой Карио. Портной кликнул Сиджу, чтобы та помогла своей новой госпоже переодеться, но дворецкий покачал головой.
— Сиджи нет дома, господин Селас. И леди Дрависсы — тоже, — он протянул данмеру обе записки, — Надеюсь, это прояснит ситуацию.
Тёмный эльф прошёл в гостиную и первым делом вскрыл послание Сиджи.
«Господин Селас, леди Висса после визита к госпоже Атии собирается срочно ехать в Кватч и хочет взять Сиджу с собой. Карио дал этой каджитке разрешение на отлучку, пообещав, что всё Вам объяснит».
Ниже следовала чернильная закорючка, которую можно было начертить только когтем, но никак не пером — подпись каджитки.
Детрилл исподлобья взглянул на Карио, и распечатал вторую записку.
Та была составлена гораздо менее чётко, содержала какие-то туманные, не слишком связно выстроенные фразы о проблемах у родителей, которые нужно помочь решить и необходимости ради этого уехать.
Даже не читая послание служанки, портной мог бы с полной уверенностью сказать, что Висса лжёт.
Он обернулся, и увидел, что Иранис так и стоит там, где он её оставил. Сделав дворецкому знак подождать, Детрилл обратился к девушке:
— А ты почему застыла у входа? Иранис, это твой дом. Хочешь — садись рядом, хочешь — иди к себе.
— Я боялась помешать...
— Иранис, если вдруг окажется, что ты можешь помешать, я просто попрошу тебя подождать. В конце концов, отсутствие камеристки касается и тебя.
Девушка подошла, села подле него и осторожно спросила:
— Что-то случилось?
— Ничего особенного, просто леди Виссе вздумалось отправиться по делам и взять Сиджу с собой... теперь я хотел бы услышать, что думает по этому поводу Карио, поскольку именно он на правах старшего дал служанке позволение ехать. У меня есть к нему несколько вопросов. Чья записка была написана первой?
— Насколько я понимаю, одновременно. Сидже посоветовал написать я, и пока она занималась этим в гостиной, леди Висса, по-видимому, писала свою у себя. Но в руки мне первой попала записка камеристки.
— Висса не знала о ней?
— Нет.
— Это многое объясняет... А почему ты решил отпустить Сиджу?
— Чтобы было кому присмотреть за леди Виссой.
Портной кивнул, и Карио продолжил:
— И ещё. Сиджа просила меня передать Вам то, что ей велела сказать госпожа Атия: «Судьба леди Виссы в надёжных руках. О ней позаботятся».
Детрилл нахмурился. Хотел бы он знать, что имела в виду Атия? Учитывая характер его просьбы, следовало полагать, что Дрависсе найдено новое место. Он не стал показывать письма Иранис, но держал бумаги так, чтобы девушка могла увидеть их содержание, демонстрируя тем, что не пытается что-то от неё скрыть, но она старательно отводила глаза, полагая излишнее любопытство неуместным. Однако произнесённая дворецким фраза давала возможность хоть немного удовлетворить свой интерес, а потому Иранис несмело спросила:
— А кто такая эта госпожа Атия?
— Довольно известная сводница, услугами которой не пренебрегает и местная знать, — с этими словами данмер вернул оба письма Карио.
— Сохрани. Может, ещё пригодятся.
Карио с поклоном взял бумаги.
— Я могу идти?
— Да, иди. Ты всё сделал правильно.
Дворецкий повторно поклонился и бесшумно удалился.
— Вот так дела. Сегодня некому даже помочь тебе переодеться! — обратился портной к девушке, когда они остались вдвоём.
— С этим я справлюсь сама, — улыбнулась та, — Недели мало, чтобы разучиться делать то, что умела всю жизнь.
Ей хотелось расспросить Детрилла о том, что она узнала от Сиджи, особенно сейчас, когда Дрависса уехала, забрав ту с собой, и о том, что могло связывать леди Виссу со сводницей, и как отнёсся портной к её отъезду, но девушка не решалась. Эти вопросы казались слишком личными.
Так что, немного поговорив о приёме, с которого вернулись, они разошлись по своим комнатам.

***

Сиджа привыкла к поездкам с госпожой, но на этот раз всё было по-другому. Цель поездки заставляла вздыбиться шерсть на её загривке. Какую игру ведёт Атия? На чьей она стороне? Что требуется от самой Сиджи? Просто наблюдать? Вмешаться?

Сама Дрависса была на взводе. Она несколько раз доставала письмо, данное ей сводницей и теребила в руках, точно с трудом сдерживалась, чтобы его не распечатать.
Так оно и было. Во время первой же остановки в гостинице данмерка не выдержала. Отослав Сиджу за едой, которую потребовала принести в комнату, Висса торопливо, но как можно аккуратнее вскрыла письмо. Однако её ждало разочарование. Текст касался каких-то сосудов, нагрева и прочего, чего она не понимала. Тёмная эльфийка никогда бы не подумала, что Атия сведуща в алхимии... Но, видимо, единственной целью записки было убедить адресата помочь посланнице в благодарность за её доставку. Тёмная эльфийка снова запечатала письмо. Осмотрела. Вроде бы то, что его открывали, в глаза не бросалось. Да и кому нужно его содержимое! Какие-то склянки! Ей и в голову не приходило, что сосудом была она сама, а нагрев позволит получателю прочесть на том же листке гораздо больше.
Остаток пути Дрависса сидела точно на иголках, думая о том, что происходит в доме Детрилла в её отсутствие. Добравшись до Кватча, она бросилась разыскивать бретонца, названного Атией.
Нужный дом, выглядевший значительно старше соседних, отыскался довольно быстро. Леди Висса устремилась у дверям, и Сиджа последовала за ней, на ходу стараясь понять, что смущает её в этом здании, но не успевая разобраться в своих ощущениях.
Дверь открылась, явив взору женщин импозантного бретонца.
— Доброго дня, мутсэра, — быстро проговорила Дрависса, — мы ищем господина Люмьера, — почему-то она побоялась говорить только за себя, спрятавшись за этим «мы», хотя обычно не принимала каджитку в расчёт.
— Он перед вами, леди, — галантно поклонился мужчина, пропуская обеих внутрь, — чем могу быть полезен?
— У меня к вам письмо от госпожи Атии.
— А, понимаю. Что ж! Давайте его сюда.
Данмерка торопливо протянула ему послание. Тёмные глаза бретонца бегло взглянули на конверт, затем всмотрелись в лицо леди Виссы, и по его лицу скользнула усмешка. Разумеется то, что записку вскрывали, от него не укрылось. Поняла это и Дрависса. Ничего ценного она из прочитанного не почерпнула, но вот не откажется ли теперь господин Люмьер помогать? Однако никакого недовольства тот не выказал, сломал повреждённую печать и быстро пробежал листок глазами. Затем отвернулся с ним к окну, точно ему недоставало света. Посетительницы, стоявшие за его спиной, не могли видеть, как он с усмешкой накрыл бумагу ладонью, и как под воздействием горячего прикосновения порождения Мёртвых Земель между строк проступили новые письмена. Иногда быть исчадием Обливиона очень удобно. Почти всегда. Проглядев тайную часть письма, бретонец сунул его в карман.
— Хорошо, леди Дрависса. Вы поедете со мной.
Его тон не допускал возражений, и та, несколько оробев, даже не подумала перечить. Люмьер взглянул на Сиджу, в которой безошибочно определил служанку.
— Госпоже больше не потребуются твои услуги. О ней будет кому позаботиться. Возвращайся домой и передай, что с леди всё в порядке и разыскивать её не нужно.
При этих словах Висса протестующе шевельнулась, но тёмные глаза бретонца подавили её волю к сопротивлению.
— Не беспокойтесь, моя дорогая, о Вас будет, кому позаботиться. Поверьте, ваша служанка может смело отправляться назад.
Сиджа поклонилась и исчезла за дверью. Выгрузив вещи госпожи, она тут же оплатила обратную дорогу и забралась в экипаж. Уже настроившийся на возвращение без пассажира, а значит и без оплаты, возница повеселел и подхлестнул лошадь.
Вернувшись Сиджа рассказала, что леди Висса, по рекомендации Атии, встретилась с неким бретонским господином, который собирался увезти её с собой, отослав Сиджу назад, видимо потому, что не нуждался в дополнительной прислуге. И что предупреждал, чтобы Дрависсу не искали.
Детрилл Селас покачал головой, что можно было счесть умело скрытым разочарованием в леди Виссе, неблагодарно сбежавшей, даже не простившись. Иранис, видя это, прониклась к нему ещё большим сочувствием.
— Что ж! Благодарение Азуре, что я встретил тебя, — подытожил событие Детрилл, обращаясь к девушке, — Иначе остался бы без помощницы, а это как раз сейчас очень некстати!
Та молитвенно сложила руки в ответ, благодаря их общую покровительницу.

 

Предыдущая глава: Когда появляются всходы

Следующая глава: Шаг к грядущему

[Joke_p]

Таки месяца снова не прошло

 

Шаг к грядущему

Шаг к грядущему

Привычная дорога, казалось, стала вдвое длинней, так не терпелось Кальвену поскорее встретиться с невестой, впервые заночевать под одной крышей с любимой, а потом вместе проделать обратный путь до Скинграда, познакомить с ней матушку и Авилу... и пробыть рядом до следующего рейса, когда настанет пора вернуть девушку домой!
Весна, цветущая вокруг, находила живой отклик в сердце парня, готовом выскочить из груди и, обгоняя неторопливую упряжку, устремиться к возлюбленной. Самый воздух был словно пропитан любовью. Каждый вдох заставлял кровь быстрее струиться в жилах, наполняя ликованием весны, предвкушением счастья, ожиданием новой, лучшей жизни.
Солнце переливалась на холёных крупах гнедых. Редко у кого рабочие лошади выглядели такими ухоженными. Парень слегка понукнул четвёрку. Сильно гнать не имело смыла — много времени не выгадать, разве только измучить своих верных помощниц, но ему безумно хотелось получить хотя бы иллюзию того, что долгожданный момент наступит чуть раньше.
Он заранее продумал, как устроить всё так, чтобы иметь возможность заночевать в «Благоуханной лилии», и теперь намеревался привести свой план в исполнение. Время приходилось распределить немного по-другому, но ничего невыполнимого в этом не было.
Прежде всего он наведался в мастерскую Теодрила узнать, выполнен ли заказ Детрилла Селаса, повидаться с Миртой и предупредить ткача, что увозит девушку. Материя была готова, оставалось только её забрать. Помощницу старый мастер отпустить согласился, хотя нового ученика, похоже, больше заботила улица за окном, да хлопотливая муха на подоконнике, и толку от него было не густо.
Вечер в «Благоуханной лилии», ночёвка там же, предвкушение совместной дороги назавтра были похожи на чудесный сон. Временами Кальвен почти всерьёз боялся, что проснётся. Но мысли о том, что может ожидать их дома, действовала как ведро холодной воды. Да, он обещал защитить Мирту, но не представлял, что может устроить матушка, с чем придётся столкнуться, и оттого не знал, что именно потребуется предпринять. Поэтому парень предпочёл до поры выкинуть эти мысли из головы и наслаждаться моментом.
Индарио отсутствовал, занятый где-то в другой части Сиродила выполнением работы, полученной у Виния. Он надеялся, вернувшись с результатами, застать Мирту в Скинграде и узнать, как у неё дела, но никому об этом не говорил. Тем более, успеет он или нет, зависело как от него самого, так и от различных не зависящих от него обстоятельств.
На другой день Кальвен, прихватив дорожную сумку Мирты, отправился на конюшню, чтобы подготовить упряжку к выезду. Сама девушка в сопровождении сестры явилась попозже, как и было условлено.
Прощание, с обоюдным пожеланием всевозможных благ, было недолгим, но трогательным. Наконец Мирта устроилась рядом с женихом, и фургон двинулся с места.
Умара впервые расставалась со своей сестрёнкой, да ещё и возлюбленный был в отъезде, так что с непривычным одиночеством ей пришлось справляться самой. Рассудив, что городские кумушки как-нибудь обойдутся несколько часов без свежей помады и новых румян, она отправилась в мастерскую к Ксавье.
Ювелир возился с каким-то сложным украшением, но девушке искренне обрадовался. Поговорив с полчаса со старым другом, Умара почувствовала, что уже готова встретить ожидавшую дома пустоту, даже зная, что та не заполнится к вечеру. Простившись с бретонцем она вернулась в лавку, и не то сама Дибелла позаботилась, чтобы девушке было не до грусти, то ли весна так подействовала на жителей Анвила, но от покупателей не было отбоя. В итоге вечером хозяйке «Благоуханной лилии» пришлось лезть в свой подвальчик и допоздна возиться с алхимическим оборудованием, пополняя запасы товаров. Перед сном она произнесла жаркую молитву своей покровительнице, прося защитить сестру и возлюбленного от всех невзгод и тягот пути, охранить от всякого зла.
В этот же час Мирта устраивалась спать в гостинице. Вечер для неё оказался насыщен впечатлениями. Сперва шумное общество возчиков привело скромницу в ужас, но Кальвен крепко пожал ей руку и негромко повторил, что никому не позволит её обидеть. Надо сказать, рабочий люд отнёсся к девушке вполне уважительно. Парня поздравляли с красавицей-невестой и желали им обоим счастья и всевозможных благ. Та смущённо улыбалась, но паника покинула её взгляд. Юная ткачиха даже не стала цепляться за руку жениха, когда тот отправился к стойке, чтобы принести их ужин, не дожидаясь захлопотавшейся служанки. Кружка пива, взятая Кальвеном, заставила Мирту насторожиться, но так как он одной и ограничился, она снова немного расслабилась. Для самой девушки удалось раздобыть чай, который, правда, сильно уступал в качестве другим здешним напиткам, но она привередничать не стала.
Парень снял на ночь для невесты отдельную комнату, а сам расположился в общей неподалёку, чтобы с одной стороны не смущать девушку, с другой чтобы та ощущала себя под защитой. Рядом с женихом Мирта действительно почти ничего не боялась, всецело доверившись ему.
Заснула она не сразу. Ей с трудом верилось, что эта поездка и ночлег вне дома сами не являются удивительным сном. Мирта обратилась к Девяти с благодарственной молитвой, а после принялась просить у них благословения для всех, кто ей дорог: для домашних, для любимого… Кальвен, более привычный к дорожной жизни, быстрее провалился в дрёму, но спал чутко, оберегая покой своей избранницы.
Поднялся возчик как всегда рано и занялся утренними делами, не будя Мирту. Но она проснулась сама и вышла прежде, чем он закончил возиться с четвёркой. От её улыбки парень ощутил себя счастливейшим из смертных. Девушка несмело предложила ему свою помощь. Видя, что ей это в самом деле интересно, Кальвен показал, как ухаживать за лошадьми и дал попробовать. Осторожно прикасаясь к могучим животным, Мирта старалась научиться их различать. Оказалось, что у каждой кобылы есть своя не бросающаяся в глаза примета, и они вовсе не такие одинаковые, как казалось на первый взгляд.
Хотя девушка действовала робко и довольно неумело, вместе молодые люди справились с уходом за упряжкой быстрее, чем обычно, и после завтрака снова двинулись в путь.
Дорога была спокойной, погода — хорошей, но по мере приближения к дому парня всё сильнее охватывало беспокойство. Он почёл за лучшее честно предупредить Мирту, что матушка может доставить неприятности, но что он всеми силами постарается защитить свою невесту от любых нападок, что любит только её, и никто не заставит его от неё отказаться.
С самого приезда не обошлось без сюрпризов. Дома никого не было, никто их не встречал, не предлагал угощения, как бывало всегда, когда Кальвен возвращался один. Впрочем, сейчас его это даже порадовало. Не надо думать, не подмешала ли его неугомонная родительница чего-нибудь в еду. О том, что с матерью могло что-то случиться, парень не беспокоился. Было видно, что ушла она совсем недавно. Он с улыбкой развёл руками, повернувшись к невесте, всем своим видом демонстрируя, что не такой встречи ожидал.
— Придётся нам с тобой самим управляться! Не пропадём ведь? — шутливо обратился он к Мирте.
Та улыбнулась и помотала головой. Кальвен быстро посмотрел, что из запасов имелось в доме, показал их девушке, и та с готовностью взялась стряпать. Это умение было единственным из напоминавшего о работе в таверне, что вызывало у неё тёплые чувства. Готовить она умела и любила. Её жених постоянно находился рядом, подсказывая, где и что, помогая освоиться в доме. Чего бы ни хотела добиться его матушка своим отсутствием, результатом стало лишь то, что Мирта почти сразу невольно ощутила себя не совсем гостьей.
Хозяйка вернулась, когда всё было практически готово — только на стол накрыть. Остановившись в дверях, она, будто не заметив девушку, удивлённо всплеснула руками:
— Я думала, ты завтра приедешь! Дни спутала!
Молодые люди украдкой переглянулись, причём Кальвен скептически приподнял брови, давая девушке понять, что не верит в правдивость услышанного. Но вместо того, чтобы начать спорить, просто произнёс:
— Знакомься, мама. Это — Мирта, моя невеста.
Затем, как ни в чём не бывало, представил мать своей возлюбленной. Женщина суховато поздоровалась с будущей невесткой и принялась расставлять на столе посуду. Девушка взялась помогать, причём так сноровисто, что ни разу не помешала, не подвернулась на пути, хотя хозяйка и старалась спровоцировать подобное, чтобы потом обвинить её в неуклюжести. Но опыт работы на кухне при таверне, где за малейшую оплошность можно было схлопотать оплеуху, усвоенный Миртой с детства, не подвёл и теперь.
Придраться к её стряпне матушке Кальвена тоже не удалось, как ни хотелось. Поверить в искренность любых нареканий было бы просто невозможно. Будущая свекровь не могла скрыть аппетита, с которым ела приготовленный завтрак. Однако поворчала, что мол, не дождались её, принялись хозяйничать. Кальвен тут же выступил в защиту наречённой:
— Ты меня каждый раз кормила по возвращении из рейса. А тут — на столе пусто, дома — никого. А есть-то хочется! Кто же знал, когда ты вернёшься? Да и после — ещё ждать бы пришлось пока приготовится. А так и тебе от домашних хлопот отдых. Когда тебя саму готовым завтраком встречали?
Мирта посмотрела на жениха с робкой благодарной улыбкой. Матушка Кальвена прикусила губу и оставила эту тему. Затем всё-таки пересилила себя и обратилась к невестке напрямую, принявшись расспрашивать ту о семье. Девушка настолько привыкла не вспоминать о неприглядной правде своего происхождения, что из её вполне правдивых ответов нельзя было вытянуть ничего порочащего. Она рассказала, что родителей не помнит, что вырастила её старшая сестра. И что сама Мирта до сих пор живёт с ней и её... мужем. Запинка перед последним словом была столь мала, что собеседница не уловила её, даже при всей своей предвзятости.
Гостья вела себя скромно, отвечала вежливо, в её ответах сквозили простота и искренность, которых нельзя было не заметить. Кальвен с гордостью посматривал на свою возлюбленную. Ему казалось, что перед обаянием её тихой и мягкой застенчивости не устоит даже его матушка, но та продолжала сидеть с недовольной миной. Так что когда трапеза была окончена, и девушка принялась помогать убирать со стола, возчик, которому надо было отправляться по делам, позвал невесту с собой, не решаясь оставить женщин наедине. Попытки матери возражать парень пресёк парой фраз:
— У тебя будет предостаточно времени, чтобы узнать Мирту получше. Хотелось бы мне, чтобы я мог сказать то же самое о желании.
Мирта бросила на будущую свекровь извиняющийся взгляд и поспешила за женихом. Поскольку им пришлось тратить время на приготовление завтрака, визит к Авиле Кальвен решил отложить, сперва занявшись работой.

***

Пара глаз проводила молодых людей, и к дому возчика скользнула неприметная тень. Как ни надоела Хашу вся эта история, своё дело он знал хорошо и продолжал следить за матушкой Кальвена в оба. Пока она больше не предпринимала попыток раздобывать всякие сомнительные зелья или, того хуже, яды. Но, право же, её упорство в нежелании принимать будущую невестку было достойно лучшего применения! Имперцу не оставалось ничего другого, кроме как продолжать наблюдения, чтобы не дать женщине выкинуть какой-нибудь фортель с печальными последствиями. «Делом бы тебя занять», — ворчал про себя коловианец, мысленно адресуясь к ней.

***

Кальвен боялся, что Мирта заскучает, пока он будет улаживать рабочие дела и возиться на конюшне, но той было в радость даже просто находиться рядом с ним, а лошади ей и вовсе понравились. С позволения возлюбленного, она сбегала к стойлу Мелка и угостила его лакомством. Впрочем, четвёрку Кальвена она тоже не обошла вниманием и даже понемногу помогала ухаживать за животными, действуя уже увереннее, чем в дороге. Видя это, парень сбросил свою куртку и надел на невесту, чтобы той не пришлось марать свою одежду, а на робкий вопрос девушки, не замёрзнет ли он? — только с улыбкой отмахнулся. Весенний день выдался тёплым и безветренным, а работа и радость от нахождения рядом с любимой согревали лучше любых одеяний.
Работники посматривали на нибенийца и добродушно ворчали, пряча улыбки:
— Смотри-ка, какую помощницу себе выискал! Вот бы и нам такую!
Мирта, слыша их, розовела и становилась от этого настолько милее и краше, что кое-кто из парней помоложе даже ощутил лёгкую зависть к Кальвену, впрочем, скорее белую.
Почти все дела, связанные с работой удалось переделать достаточно быстро, лишь с одним возчик не знал, как поступить. Нужно было отнести Детриллу Селасу его заказ, но тот просил ещё и привести Мирту. С одной стороны — задерживать доставку материи не годилось, хотя о срочности на этот раз речь, вроде, не шла. С другой — явиться в сопровождении девушки, чтобы отдать ткань... Будто они в гости набиваются в неурочный час. Портной ведь сам каждый раз находил время пригласить его к себе и всегда — с утра. Сходить одному? В первый же день оставить Мирту в одиночестве в незнакомом ей городе? Хорош же он будет в её глазах! Да и в своих — не лучше.
Ломая голову над этим вопросом, парень предложил невесте познакомить её с Авилой. Уж тут не должно было возникнуть проблем!

***

Девушка с радостью согласилась, и они, окрылённые беспричинным весельем, какое дарит только пьянящая смесь молодости, весны и влюблённости, почти наперегонки добрались до дома пряхи.
Та встретила обоих с распростёртыми объятиями. Во всех её словах и движениях сквозила такая искренняя радость за них и симпатия к Мирте, что та тут же прониклась ответной.
Юная гостья слегка растерялась, когда к ней подошёл Силвио, чтобы показать ей свои игрушки, но вскоре уже с радостью возилась с мальчишкой.
— Надо же, — вполголоса произнесла Авила, обращаясь к Кальвену, — А ведь он всегда дичился незнакомых. Хоть мужчин, хоть женщин. Видно, Мирта твоя — очень хороший человек, если уж он так к ней потянулся.
— Просто почувствовал, что ты ей рада, много кого ты встречала так же?
— Может, оно и так. Но твоему-то приходу я всегда радуюсь не меньше, однако к тебе Силвио так не льнёт.
— Мне ты радуешься внутри, а здесь — твои чувства на виду. Вот он и расхрабрился. Хотя Мирта действительно очень добрая и славная. Ты же её тоже в первые видишь!
— Я заранее полюбила её, потому что желаю тебе счастья, и вижу, что с ней ты его нашёл.
— Желаю тебе так же найти своё. Ты заслуживаешь этого больше, чем кто-либо!
— Я и так счастлива. У меня есть Силвио и твоя дружба. А теперь ещё целых два дела, которые меня кормят, и неплохой заработок. Чего мне ещё?
— А любовь?..
— Любовь может принести и горе, а счастье вполне возможно и без любви. Найдётся хороший человек, который захочет позаботиться о нас с Силвио — хорошо. Нет — твоей дружбы нам за глаза хватит.
Во время этого тихого разговора Мирта с мальчиком затеяли такую возню, что девушка ничего не слышала. Казалось, она проживает детство, которого у неё никогда не было. Она не знала ни игрушек, ни забав со сверстниками, а теперь ребёнок, которому пришлось повзрослеть чуть ли не от рождения, наконец-то заявил о своём существовании.
Глядя на это, Кальвен подумал, что может оставить невесту у Авилы, а сам сходить к господину Селасу. Вот только ткани, привезённые по заказу данмера, были у него не с собой... Парень поделился этими мыслями с Авилой.
— Конечно пусть Мирта пока остаётся. Право не знаю, кто сильнее огорчится, если придётся прервать игру! — улыбнулась та, поглядывая на гостью и сына, — Ты знаешь, что здесь её никто не обидит. Даже если твоя матушка явится, уж найду я на неё управу! А ты пока сходи к портному, если ему срочно — сходишь принесёшь заказ, а нет — договоришься когда лучше нести, и одному приходить или с невестой.
Возчик поблагодарил помощницу и, предупредив Мирту, что отлучится к заказчику, отправился к Детриллу Селасу. Как и предполагала Авила, девушка осталась охотно, и не стала испуганно цепляться за возлюбленного. Значит, и хозяйка дома, и её сынишка действительно внушили ей доверие и симпатию.
Дверь Кальвену открыл Карио и тут же проводил его в мастерскую. Данмер, оторвавшись от работы, сердечно поприветствовал парня. А на вопрос, когда ему нужна привезённая ткань, только отмахнулся:
— Не горит. Завтра приходите вместе к завтраку, заодно и материю принесёшь.
Нибениец поклонился, поблагодарил за приглашение и поспешил обратно к дому помощницы. Хотя он оставил свою возлюбленную, увлечённую игрой с Силвио, с лёгким сердцем, теперь оно настойчиво тянуло его назад к ней.
За время недолгого отсутствия Кальвена произошли некоторые изменения. Мальчонка, утомлённый играми, почти неожиданно сладко уснул, мать отнесла его в кровать, и теперь хозяйка с гостьей сидели и тихонько разговаривали, если ещё не как близкие подруги, то по меньшей мере, как добрые приятельницы.
Эта отрадная картина согрела сердце молодого возчика. Это значило, что выйдя за него, юная ткачиха не будет чувствовать себя одинокой в чужом городе. Он также поймал себя на том, что не хочет возвращаться домой, где нужно постоянно быть начеку. Однако, это было неизбежно. Поэтому, ещё немного погостив у Авилы, молодые люди всё-таки отправились назад.

***

Хаш провёл весь день, внимательно наблюдая за матушкой Кальвена, не затеет ли какую каверзу? Но всё, вроде, было спокойно. И это настораживало имперца больше всего. Он успел изучить упрямый характер женщины и сомневался, чтобы она вдруг смирилась с тем, что сын женится не на той, кого она ему подыскала. И всё же — никаких снадобий в еду та добавить не пыталась, к вещам девушки не подходила, хоть и поглядывала порой на них.
Наблюдатель смирился с тем, что пока молодые люди не уедут обратно в Анвил, спать ему почти не придётся. Благо зельями, дающими такую возможность, у Виния можно было разжиться постоянно. В их работе — вещь незаменимая, хотя и не вовсе безобидная. Желающих злоупотреблять не находилось.
Хаш позволил себе немного передохнуть, когда Кальвен с Миртой вернулись домой. Всё же парень — не дурак и тоже должен быть начеку. А вот в ночи придётся караулить сон молодой пары. Ужин прошёл без происшествий, матушка Кальвена сидела с кислой миной, но угощение для гостьи приготовила, постаравшись не ударить в грязь лицом. Будущая невестка помогла прибраться после трапезы, затем, пожелав хозяйке спокойной ночи, стала готовиться ко сну.
Прошло полчаса, и в доме всё стихло. Хаш ждал. Возможно, всё это бессмысленно и можно спокойно ложиться спать. Не заколет же мать жениха девушку в ночи! Баба, конечно, с придурью, но всему есть предел! Однако интуиция шептала ему: «Бди». И он сидел, привалившись к стене, чутко прислушиваясь к каждому звуку, доносившемуся из дома. Заглядывать в окна было бесполезно — слишком темно. Тишина настораживала. Коловианец знал, что матушка Кальвена похрапывает во сне. Значит — не спит. Раздался шорох и поскрипывание кровати. Хаш поморщился... постоянное использование разных зелий — не самая полезная практика, да ещё и не ради заработка, а ради спасения своей репутации и под угрозой потери хорошей работы... Как же он так сплоховал?.. Ладно, прошлого не вернёшь. Надо исправлять…
Соглядатай осторожно заглянул в окно. На его счастье, женщина зажгла свечу, не то пришлось бы глотать очередной эликсир, на этот раз дающий ночное зрение.
По сторонам женщина не глядела, видимо, чувствовала себя в безопасности, ей и в голову не могло прийти, что за ней наблюдают. Подошла к тумбочке, пошарила в ней. Может, просто ищет что-то, что поможет уснуть? Но вот она выпрямилась, и в свете свечи тускло блеснул металл. Неужели нож?! Мышцы Хаша непроизвольно напряглись. Имперка направилась прочь из комнаты.
Наблюдатель перебежал к следующему окну. Он позаботился, чтобы одно из них было не заперто, но воспользоваться этим, чтобы проникнуть в дом, собирался лишь в крайнем случае. Куда она пойдёт? К Мирте? Увидев, что женщина направляется не к ней, соглядатай испытал некоторое облегчение. Но куда же тогда?
Вскоре стало ясно, что та подбирается к заказам, которые сын не успел развезти за день: двоих клиентов дома не оказалось, или вот ткань для Детрилла Селаса не отдана. Прикрывая огонёк свечи, матушка Кальвена наклонилась над товарами, и на этот раз Хаш отлично разглядел, что в руке, прячущей огонь, у неё ножницы. Мгновенная догадка осенила коловианца. Безумная баба решила испортить товары! Зачем? Неужели, чтобы свалить вину на девушку? Да в своём ли она уме?! Однако, нужно было помешать женщине выполнить задуманное, какими бы соображениями та не руководствовалась. Имперец поднял с земли камень и с силой ударил им по стене. Перебежал в сторону, ударил снова. Издал протяжный крик, подражая ночной птице, невесть как угодившей в город. Где-то залилась лаем собака, ей ответила вторая, третья...
Кальвен, чутко оберегавший сон Мирты, тут же вскочил. Девушка тоже проснулась и высунулась из комнаты, кутаясь в шаль. Видя, что с ней всё в порядке, парень прошёл к привезённым заказам и обнаружил возле них мать.
— Мама? Ты чего не спишь? Что ты здесь делаешь?
Было ясно, что её не мог поднять с постели внезапный шум — она не успела бы добраться сюда, к тому же со свечой, которую ещё зажечь надо.
— Да вот не спалось, — отозвалась та, старательно пряча ножницы за спиной, — Всё думала — вдруг воры?..
— Воров не хватало... Иди ложись. Всё спокойно. Доброй ночи!
Матери ничего не оставалось делать, кроме как ответить на пожелание и удалиться. А возчик со вздохом принялся переносить товары в комнату Мирты. Проверил, хорошо ли закрыто окно, и сам устроился так, чтобы никто не мог войти к ней, минуя его.
Хаш, следивший за этой кутерьмой, остался доволен. Возчик избавил его от лишних хлопот. Позже женщина попыталась повторить свою вылазку, не нашла вещей на месте, вернулась к себе и, наконец, уснула. Теперь и наблюдатель мог позволить себе немного подремать, превозмогая остаточное действие зелья, а не глотать новое. Это гораздо лучше, чем совсем не спать, полагаясь на алхимию. Потом всё равно придётся несладко. Лишнее — ни к чему.

***

Поговорив с Кальвеном, Детрилл Селас вернулся к работе, но пока умелые руки привычно делали своё дело, голова была занята обдумыванием новых обстоятельств. Изначально, когда портной просил возчика прийти в гости вместе с Миртой, сам он даже не предполагал, что в его доме появится Иранис. Значит, за столом их будет не трое, а четверо. Посвящать новую помощницу во все свои дела и планы данмер не спешил, возможно, постепенно к этому придёт, но не теперь. Ещё не теперь. Просить же Иранис позавтракать у себя, значило поставить гостей выше неё, выразить недоверие... Да и вообще выходило некрасиво и несправедливо по отношению к такому благодарному созданию. К тому же Мирта так застенчива, что, возможно, присутствие второй женщины придаст ей дополнительной уверенности... Тёмный эльф кивнул и улыбнулся своим мыслям. Он принял решение.
За обедом Детрилл сообщил Иранис, что завтракать они будут в обществе двух молодых людей.
— Это друзья или клиенты? — уточнила девушка, и портной в очередной раз порадовался тому, как быстро она всё схватывает. Было ясно, что вопрос продиктован желанием понять, как следует одеваться и вести себя с гостями.
— Скорее первое. Можно считать, что я оказываю им некоторое покровительство, помогая советами по мере необходимости. Парня я нередко приглашал разделить со мной утреннюю трапезу, но на сей раз он явится со своей невестой. Которая, несмотря на юный возраст, уже весьма искусная ткачиха. Я немного знаю её. Она очень скромна и застенчива. Если бы тебе удалось в какой-то момент отвести её в сторонку и занять беседой, чтобы я мог потолковать с молодым человеком, было бы просто прекрасно.
Иранис молча наклонила голову в знак согласия и понимания.
Наутро Кальвен с Миртой прихватив с собой заказанные Детриллом ткани, улизнули из дома, не дожидаясь завтрака. Хотя в доме данмера еду подавали позже, влюблённые отлично провели время, гуляя по городу, с которым возчик заодно старался познакомить свою невесту. В назначенный час они оказались у дверей портного.
Детрилл Селас познакомил гостей с Иранис. Вопреки его опасениям, новое лицо за столом в большей степени смущало молодого нибенийца, привыкшего общаться с хозяином с глазу на глаз, впрочем, присутствие Мирты так же не позволяло распространяться к примеру о проделках её будущей свекрови. Однако данмерам удалось сопроводить завтрак непринужденной беседой, и после еды Мирта охотно последовала за помощницей портного в её комнаты, куда была ею приглашена.
Воспользовавшись уходом девушек, Детрилл расспросил Кальвена обо всём, что его интересовало. Ночные похождения матушки возчика несколько насторожили данмера, но информации было слишком мало, чтобы сделать какие-либо выводы. Впрочем, кое-кто другой должен быть в курсе событий, если это не так — тем хуже для него самого. Правда, дёргать Хаша сейчас, означало отвлечь от возложенной на него миссии с риском вынудить что-то упустить. Ничего, портной умел ждать.
Иранис, не зная, сколько времени потребуется её покровителю для беседы с возчиком, столь успешно развлекала Мирту, что Детриллу пришлось самому позвать девушек обратно. Когда они появились, он поманил к себе наречённую Кальвена и набросил ей на плечи ткань, которую доставили молодые люди. Не было сомнений, что материя предназначалась для свадебного наряда и девушка зарделась. В ещё большее смущение её повергли слова портного:
— Надо будет снять с тебя мерки — считай это моим свадебным подарком.
Девушка буквально лишилась дара речи, представив, что выйдет замуж в платье от одного из лучших портных Сиродила. Вместо неё в благодарностях рассыпался Кальвен. Кроме того, парень почти умоляюще прибавил:
— Господин Детрилл, Вы же не откажетесь присутствовать на нашей свадьбе?
— Почту за честь, — слегка поклонился данмер, — Мелок с экипажем — так же к вашим услугам.
— А Вы?!
— На самой церемонии уж как-нибудь обойдусь! — засмеялся тёмный эльф.
Затем господин Селас и в самом деле снял мерки с Мирты, многократно усилив её смущение и благодарность, и когда молодые люди покинули его гостеприимный кров, они впервые полностью осознали, что их грядущее бракосочетание не просто счастливая мечта, а реальное событие, подготовка к которому уже начата.

***

Время до отъезда в Анвил пролетело для влюблённых почти незаметно, чего нельзя было сказать о Хаше. Эти дни стоили ему огромного нервного напряжения и вынужденной бессонницы. Ещё несколько раз ему пришлось пресекать нездоровую инициативность матушки Кальвена, и если бы ближе у концу пребывания влюблённых в Скинграде там же не появился Индарио, эта история могла бы совсем доконать коловианца. К счастью, молодой мер, успевший отчитаться в выполнении задания у Виния и навестить Таларано, вызвался помочь имперцу, поскольку судьба Мирты заботила его уж никак не меньше, чем нанятого наблюдателя. Тем более, эльфу было очевидно, что имперец сильно сдал, а значит, может невольно что-то упустить, в то время как сам он не слишком устал, выполняя задание из подвальчика.
Кальвен заканчивал собираться в очередной рейс, когда Индарио решил показаться ему на глаза. Мер расспросил парня о Мирте, а тот в свою очередь, поинтересовался его делами и предложил подвезти в Анвил, если, конечно, ему надо туда и не так спешно, чтобы фургон не подошёл по скорости.
Индарио с благодарностью согласился. Возчику казалось, что дни, проведённые с невестой, промчались слишком быстро, но, кажется, девушка не была разочарована, и это главное. Когда они поженятся, им не придётся разлучаться надолго.
Пока Кальвен был занят приготовлениями к рабочей поездке, а Мирта проводила время у Авилы, играя с Силвио перед расставанием, белокожий мер успел навестить Хаша. Имперец валялся на кровати, стараясь справиться с последствиями искусственно вызванной и поддерживаемой бессонницы. Индарио рассказал ему всё, что его теперь уже коллеге следовало знать при выполнении задания. Коловианец слушал внимательно, хотя ему требовалось прилагать заметные усилия, чтобы ничего не упустить. Наконец он кивнул и благодарно пожал белую руку эльфа.
— Спасибо, что выде... тьфу, пропасть! Спасибо, что подменил, а то не знаю, как бы я выдержал.
— Да я уж вижу, — сочувственно отозвался Индарио, — Скоро уезжают, сможешь немного передохнуть.
— Уже отдыхаю твоими заботами. Уедут, нужно будет отчитываться перед заказчиком. Ты сам-то новую задачу получил?
— Нет, пока нет. Вернусь с ними в Анвил, позже наведаюсь за работой.
— Тоже передохнуть решил?
— Ждут меня, — улыбнулся мер, — Надо же и дома появляться. А то отправят куда-нибудь в Бруму, когда ещё вернусь?
Хаш понимающе кивнул. Его самого дома ждали только стены, да и то приятно бывало оказаться среди них после долгой отлучки. На этом они распрощались.
Индарио поспешил обратно к Кальвену. Влюблённая пара была уже готова отправляться, но долго ждать своего попутчика им не пришлось. Обычно в одиночку возчик выезжал раньше, но нынче решил дать невесте возможность ещё немножко повозиться с Силвио и попрощаться с Авилой. С матушкой они простились выходя утром из дому.
Мирта пристроилась рядом с женихом на козлах, а мер забрался в фургон, где немедленно уснул, свернувшись клубком. Ему пришлось бодрствовать всего две ночи подряд, сил на это у молодого организма хватало и без зелий, но теперь он был безумно рад возможности наверстать упущенное.
Кальвен правил четвёркой. Мирта нежно прильнула к его плечу. Как на пути в Скинград обоим не верилось, что всё это происходит наяву, так теперь обоим было грустно от предстоящего расставания. Они старались насладиться тем временем, что ещё оставалось в их распоряжении. В конце концов, им ещё предстояло заехать в Кватч... умница Авила при сборе заказов учла, что влюблённым захочется подольше побыть вместе. А потом, в Анвиле, молодой возчик будет ночевать в «Благоуханной лилии»... Но всё это неуклонно вело к очередной, пускай и временной, разлуке, которая теперь, после счастливых дней вместе, казалась ещё горше.
Индарио проспал до самого Кватча под мерный перестук копыт и покачивание фургона. Этого времени ему вполне хватило, чтобы отдохнуть. Мер предложил Кальвену посильную помощь в делах, но тот отказался, поскольку не представлял, о какой услуге мог бы попросить. В результате, пока возчик разбирался с заказами, Мирта с Индарио отправились гулять по городу. Кватч, сильнее всего пострадавший во время Кризиса Обливиона, был фактически отстроен заново, и немногие более старые постройки, уцелевшие при вторжении даэдра, заметно выделялись на общем фоне. Один из домов сильнее прочих привлёк внимание мера. Он единственный на своей улице практически не пострадал от воинства Дагона, притом, что у других разве что фундамент оставался старой кладки, да и то мало где. Но дело было в том, что хотя здание не казалось заброшенным, не казалось оно и жилым. Воспитаннику Эстромо это несоответствие бросалось в глаза, требуя разъяснений. Внимание к деталям — то, чему молодой мер выучился очень хорошо. Он даже слега задержался напротив, точно любуясь образчиком докризисной архитектуры, но сходу разобраться с этой загадкой не сумел, лишь запечатлел увиденное в памяти, чтобы обдумать на досуге.
Чуть погодя они с Миртой вернулись на постоялый двор, где по обыкновению остановился Кальвен, поджидая когда он закончит с делами. Девушка делилась с мером подробностями своего пребывания в Скинграде. Тот был рад, что её жених сумел сдержать слово и защитить невесту от обид и разочарований. Не меньше Индарио остался доволен тем, что его «сестрёнка» нашла подругу в лице Авилы и получила незабываемые воспоминания от игр с её сынишкой. Всё складывалось удачно, особенно с учётом того, что подвальчик Виния находился в том же городе, а значит, мер мог рассчитывать время от времени навещать Мирту, приезжая по делам.

***

Дела в Кватче удалось завершить без проблем, и так же без происшествий добраться до Анвила, где всех троих с распростёртыми объятиями встретила Умара. Дошло до того, что в «Благоуханной лилии» Кальвен чувствовал себя в большей степени дома, чем под родным кровом рядом с матушкой. Но именно туда ему предстояло вернуться, а осенью и привести молодую жену. Туда же, без особой радости, он ехал сейчас, оставив невесту.
Парень догадывался, что дома его не ждёт ничего хорошего. Так и вышло. Мать недовольно шуровала в очаге, едва процедив приветствие. Видимо, не решившись напрямую обижать Мирту после полученного предупреждения, она была намерена теперь взяться за сына. Но он, видя такое дело, ограничился тем, что поздоровался с родительницей и отправился по делам. На обед и ужин Авила пригласила его к себе, так что не было нужды снова столоваться в тавернах.
Поняв, что осуждающим молчанием сына не пронять, матушка Кальвена сменила тактику. Стоило возчику вернуться домой, она принялась ворчать:
— Ну уж и посмотрела я на твою зазнобу! Такую дылду, пожалуй, ближе Анвила и не сыщешь! Она ж выше тебя! То-то я смотрю, ты себе сапоги на таких подошвах справил! Да тебя без них с ней рядом поставь — куры засмеют! То ли дело — Авила! И собой вполне хороша, и ростом тебе под стать.
— Будто Мирта не хороша! — отозвался парень, пропуская остальное мимо ушей.
— Может она и хороша... для того, кто и сам ростом вышел. Да только ты-то не таков! — вроде бы и разговор шёл на ту же тему, но теперь женщина зашла с другой стороны. Не хаяла невесту, а давала сыну почувствовать, что он ей не пара, что высокий соперник легко потеснит его, как более подходящий. Эти слова почти достигли цели. Но Кальвен вспомнил, как добивался Мирты, как она робела и дичилась, как он понемногу завоевал доверие девушки, и его дрогнувшее было сердце вновь укрепилось. Где были все эти высокие молодчики, что более под стать юной ткачихе, пока он искал её любви?! А теперь — перетопчутся! Мирта — его невеста! И она сама, и её семья рады предстоящему браку, а кому не нравится... пусть катится к даэдра, даже будь это его родная мать.
— Вот уж великая беда, коли парой сапог правится! — хмыкнул возчик в ответ, — Как по мне, любовь подороже ценится, чем день трудов башмачника.
Не слушая больше ворчания матери, он занялся своими делами, успешно выкинув из головы то, что женщина пыталась в неё вбить. Не впервой! Жаль, отец не успел этому выучиться!
Но его матушка не была бы собой, если бы оставила свои попытки переубедить его после первой же неудачи.
Тема роста на время была забыта, но ей на смену пришла новая. Уже на следующий день женщина снова принялась ворчать.
— И нашёл же себе сироту-безотцовщину! Нет бы из приличной семьи невесту взять! А эта родителей и не помнит даже! Ещё поди знай — что за люди были! А сестра? На сколько она её старше?
— На пять лет.
— О! Скажи-ка! На пять лет! Это ж по сколько им было, как осиротели, что твоя даже матери с отцом не знает?
— Мирте — три, Умаре — восемь.
— И чему эта соплячка путному её научить могла?! Только подаяния просить или, того лучше, — воровать?!
— Как бы то ни было — старшая сестра — уважаемый в городе алхимик, а младшая — ткачиха на зависть многим. Многие начинали-то с большего, а чего достигли?..
Очередная атака матери была отбита, но они возобновлялись снова и снова, она заходила то с одной стороны, то с другой, но добилась лишь того, что её слова, вместо того, чтобы подобно трудолюбивой капле точить камень, вообще перестали достигать восприятия сына, уподобившись шелесту дождя за окном. Пусть идёт себе, если за шиворот не каплет.

***

Почти сразу после отъезда Кальвена и Мирты Детрилл Селас встретился с Хашем и потребовал от него отчёта обо всём, что тот видел и предпринимал во время их пребывания в Скинграде.
Эпизод с ножницами заставил данмера призадуматься. Ради собственной выгоды, он собирался подарить молодой чете хороший ткацкий станок, а не ограничиться пошивом платья для невесты, но теперь засомневался — стоит ли спешить.
Хаш, рассказывая о похождениях матушки Кальвена, усомнился в своём ли женщина уме, но портной видел в её действиях нечто иное. Не безумие, но фанатизм. Эта сила убеждённости в собственной правоте вполне способна служить и во благо, если направить её в нужное русло и к правильной цели. Пока это были даже не полноценные мысли, а отрывочные соображения, которые непонятно как и куда применить, но семена, брошенные на благодатную почву деятельного разума, рано или поздно должны были дать всходы.
Что же до станка… надо посмотреть, как будут складываться отношения Мирты со свекровью, когда они поселятся под одной крышей. Кальвен зарабатывал неплохо, но на отдельный дом даже с его доходами быстро не скопишь. Недвижимость в Скинграде стоит немалых денег, и уже имеющееся жильё, заработанное предками возчика, оставалось пока единственным возможным пристанищем для молодой четы. Не к Авиле же им перебираться? Её домишко, пожалуй, будет тесноват… Самому Детриллу покупка дома была, разумеется, по карману, но… во-первых, эти расходы были бы неоправданно велики, разве что заставить Мирту отрабатывать долг, а значит, почитай, угодить в кабалу; во-вторых, едва ли эти ребята вообще согласились бы на подобное, да и личная заинтересованность портного становилась слишком очевидной; ну и в-третьих, одна вздорная женщина не стоила таких затрат. Проще уж избавиться от неё, и все проблемы решатся разом… Вот об этом стоило поразмыслить. Но хотя в безвыходном положении данмер мог бы пойти и на крайние меры, всё же он слишком ценил свой душевный покой, крепкий сон и хороший аппетит, чтобы не постараться придумать что-нибудь другое, такое, что не нарушило бы мирного течения его жизни, не отяготило бы совесть сожалениями о содеянном.

 

Предыдущая глава: Касание даэдра

Следующая глава: Счастливый союз

[Joke_p]

И очередная глава, где дело (наконец-то) дошло до свадьбы.

 

Счастливый союз

 

Счастливый союз

Полгода, остававшиеся до свадьбы, прошли своим чередом. Молодые люди проводили вместе все праздники, а расставаясь, с нетерпением ждали новой встречи. И вот наступила осень а с ней — восемнадцатилетие невесты. Платье, пошитое для неё Детриллом Селасом, было доставлено в Анвил. Сама Мирта с приближением радостного события впала в такое волнение, что не могла ни на чём сосредоточиться, и продумывать прочие составляющие наряда пришлось в основном её домочадцам. Туфельки из мягкой кожи на тонкой подошве и без каблуков уже дожидались своего часа, а Умара с Индарио до хрипоты обсуждали остальную часть убранства. Было очевидно, что оно должно быть таким, чтобы не увеличивать рост Мирты, а значит высокие причёски, тиары и прочее, несмотря на то, что Ксавье предлагал изготовить подобное украшение для сестры своей «маленькой подружки», отметались сразу же. Однако отказать ювелиру в праве преподнести подарок новобрачной, было бы слишком обидно и несправедливо. Бретонец долго думал, разглядывал платье и подаренную ей женихом брошь. Выпросив на время эту изящную вещицу, Ксавье заперся у себя в мастерской и принялся за работу. Через несколько дней он принёс в «Благоуханную лилию» сложное жемчужное колье, заставившее Умару с Индарио весело переглянуться, поскольку обоим разом на память пришла история со Старым Игом. Застёжка у этого украшения была спереди, и сделана так, что к ней легко присоединялась Миртина брошь, становясь центральным элементом. Догадаться, что это не единое ювелирное изделие было совершенно невозможно.
Именно изображение на каменной пластинке подсказало решение украсить волосы невесты цветами, что некогда подарил ей Кальвен. Эта мысль пришлась по нраву всем, и всё же Умаре, свято чтившей госпожу Дибеллу, очень хотелось добавить символ богини, для привлечения её благословения к новобрачной. И белоснежная лилия, раскрытая, чувственная, нашла своё место в центре небольшого букета, наполовину спрятавшись среди тех же миниатюрных соцветий, что и на голове девушки.
Не только в Анвиле шли приготовления к долгожданному событию. Кальвен обустраивал дом к приезду молодой жены, не обращая внимания на ворчание матушки, которая, хоть и зудела под руку, но всерьёз не вмешивалась.
Свадебный наряд для молодого возчика тоже был создан Детриллом Селасом, и обошёлся парню в половину обычной стоимости, да и то потому, что тот счёл неловким принять его в дар. Нужно было также решить вопрос с поездкой в Анвил — выезд данмера, который он предоставил нибенийцу на время самого торжества, был слишком невелик, чтобы довезти портного, леди Иранис (а не воспользоваться возможностью показать свои работы в большом портовом городе было бы глупо), матушку Кальвена, его самого и Авилу с сынишкой, которого не на кого было оставить, тем паче Мирта хотела видеть своего маленького приятеля.
Решение предложил сам возчик. Зачем терять время в горячую пору? Он может совместить деловую поездку с перевозкой гостей. Разумеется, сам господин Детрилл со своей помощницей поедут на Мелке, а уж на праздник уступят его молодым, остальным же хватит места в фургоне. Парень постарался сделать всё, чтобы всем было по-возможности удобно, кроме того, на своей упряжке он мог на обратном пути перевезти в Скинград весь Миртин скарб.
Лишь одному человеку пришлось самому думать, как добраться до Анвила и как проникнуть на свадьбу, где случайным людям делать, вроде как, нечего. Хашу оставалось только проследить за безопасностью молодых во время церемонии — и он свободен! Зная о его задаче, Индарио пришёл ему на помощь, пригласив на празднование в качестве своего друга. Разумеется, счастливая чета не возражала, если их близкие приведут тех, кого хотят видеть, тем паче таковых, вроде бы, было не так уж много.
Сперва жених с невестой думали даже, что гостей окажется совсем мало, но в итоге список вышел больше, чем они ожидали. Нельзя было не позвать старого мастера Теодрила — наставника Мирты, на правах друга семьи должен был присутствовать Ксавье. Индарио привёл Хаша, из Скинграда ожидались Детрилл Селас с леди Иранис, Матушка Кальвена и Авила с Силвио. Молодой возчик так же пригласил кое-кого из своих коллег, с кем особенно сдружился, и уж конечно — конюха, своего давнего друга. Тому, кстати, не пришлось ломать голову, на чём ехать. Данмер-портной предложил ему на время этой поездки исполнить роль кучера. Сомнения парня, бравшие верх над благодарностью, он истолковал верно:
— На то и свадьба, чтобы гулять в полную силу. Никто тебя сразу из-за праздничного застолья в обратный путь не погонит.
Таким образом и этот вопрос оказался улажен.

***

Незадолго до свадьбы Индарио увидел, что его возлюбленная неподвижно сидит у окна и печально смотрит в небо. Подобное настроение было совершенно не свойственно бойкой и деятельной Умаре. Мер подошёл и обнял её, нежно, заботливо. Можно было предположить, что девушку огорчает предстоящая разлука с сестрой, но эти двое слишком хорошо чувствовали друг друга, чтобы обмануться в том, что происходит с одним из них.
— Тоже думаешь, о том, что его там не будет? Хотя уж кого бы позвать в первую очередь...
Девушка кивнула и в её глубоких тёмных глазах блеснули слёзы.
— Иногда мне кажется, что будь он жив, я бы бросила всё и отправилась к нему... Кроме тебя, конечно! Мы бы вместе... ты ведь чувствуешь то же самое, я знаю!
Индарио кивнул.
— А если предположить, что мы стали бы ему помехой и обузой?..
— Это... неважно. Пусть мы не могли бы снова помогать в его делах — хотя бы знать, что он жив... — она уткнулась в любимого, тихонько шмыгая носом.
Он погладил её по волосам.
— Иногда мне кажется, что он не погиб, но знает, что мы бы рванули к нему, кабы знали — куда. А он не для того устраивал нашу жизнь, чтобы...
Мер выпустил любимую из рук, подошёл к столу и достал портрет, который некогда нарисовал на листе плотной бумаги. С него строгим и понимающим взглядом, точно живой, смотрел их друг и наставник. Тот, кто заменил им семью, сделал их тем, чем они стали... Эстромо.
— Возьми его с собой, — вдруг попросила Умара, — Пусть хоть на свёрнутом листе, спрятанном под одежду, но он будет с нами.
— Возьму, — серьёзно пообещал Индарио.
Ради этого он даже приобрёл небольшой костяной тубус, который легко было спрятать за пазуху. Подумав, он убрал в него не только портрет Эстромо, но и два других, к которым обращался в моменты принятия сложных решений и тягостных раздумий. Изображения пожилой бретонской госпожи и данмерки средних лет с грустными глазами.

***

Ради соблюдения традиций Кальвен с матушкой и Авилой остановились в гостинице, а не в доме невесты. Все дела, связанные с работой, возчик успел завершить накануне свадьбы и чувство выполненного долга приятно согревало его душу.
Желающих помочь невесте приготовиться к церемонии оказалось хоть отбавляй. Умара думала, что им с сестрой придётся сбиваться с ног, управляясь вдвоём, но неожиданно свои услуги предложили леди Иранис и Авила. Последняя ради такого случая даже оставила Силвио на попечении матушки Кальвена. Та неожиданно очень обрадовалась этому, видимо решив, что коловианка решила подстроить сопернице какую-нибудь каверзу. В итоге это решение оказалось удачным для всех. Будучи связанной присмотром за мальцом, женщина не могла сама затеять что-нибудь недоброе, но надеялась, что Авила сделает это за неё, а может, даже вовсе найдёт способ расстроить свадьбу. Та же тем временем могла с чистым сердцем радоваться за новую подругу и помогать ей по мере сил.
Мирта была смущена и взволнована таким вниманием, происходящее временами казалось ей волшебным сном, где все почему-то безумно добры к ней, хотя одним богам ведомо, чем она могла заслужить такое.
Встретившись с женихом, невеста опустила голову, пряча счастливые слёзы, а тот наоборот сиял от еле сдерживаемого восторга. На нём снова была обувь с утолщённой подошвой, но, казалось, он и сам прибавил в росте, развернув плечи и глядя вокруг с высоты сбывающейся мечты.
Молодых ждал выезд Детрилла Селаса, в честь знаменательного события украшенный цветами и лентами. Впервые Кальвен не забрался на козлы, а занял место рядом с Миртой внутри экипажа. Его приятель-конюх, сидевший на месте кучера, картинным жестом поприветствовал счастливую пару, дружески подмигнул жениху и тронул вожжи, пустив Мелка красивым шагом, чтобы все вокруг могли любоваться и конём, и каретой, и нарядной четой.
Приглашённые ожидали прибытия пары возле храма Дибеллы, где помимо статуи и алтаря главенствовавшей в нём аэдра имелись и святилища остальных восьми богов имперского культа. Матушка Кальвена безуспешно старалась поймать взгляд Авилы, чтобы по нему попробовать догадаться, что та подстроила. Но коловианка казалась полностью поглощённой присмотром за Силвио, чтобы тот по малолетству не сделал чего-либо неподобающего.
Ничего не добившись и наконец отведя взгляд от пряхи с сынишкой, женщина вздрогнула. Среди гостей она узнала «храмового дознавателя». Уж наверное он присутствовал здесь не случайно! Точно в подтверждение этих опасений, он сразу же заметил, что мать жениха его увидела, и медленно со значением кивнул ей.
Неизвестно, какие замыслы крутились в голове у этой женщины, но теперь она была вынуждена от них отказаться, коль скоро за ней велось наблюдение. Не спускал с неё глаз и Индарио. Даже его возлюбленной доставалось в этот день меньше внимания, чем взбалмошной скинградке, способной испортить свадьбу малышки. Наконец праздничный выезд, совершив круг по городу, торжественно подъехал ко входу в храм. Под славословия собравшихся молодые, сияя счастливыми улыбками, выбрались из кареты. Толпа приглашённых гостей и праздных зевак расступилась, и Кальвен с Миртой рука об руку прошли к гостеприимно распахнутым дверям и вступили под сень храма. Стоило сопровождающим втянуться следом, из набежавшей тучки сыпанул спорый холодный дождь, но уже к началу церемонии в витражные окна с изображениями Девяти заглядывало ослепительное осеннее солнце.
Когда жрец начал свою напутственную речь, невеста глубоко вдохнула и закрыла глаза, чтобы успокоиться, и тут же ощутила ободряющее пожатие пальцев жениха, тоже едва способного воспринимать что-либо, кроме той, что стояла рядом.
Ощущение волшебного сна не покидало молодых ни во время церемонии, ни после, когда настала пора поздравлений, ни пока длилось праздничное веселье. Даже Мирта не уставала от внимания, направленного на них, поскольку для неё мир сосредоточился в муже, в его руках, то обнимавших её в танце, то украдкой пожимавших ей пальцы за свадебным столом.
И только уже за полночь, когда угасло шумное веселье, а комнатка Мирты в «Благоуханной лилии» впервые приютила двоих, девушка поняла, насколько устала. Видел это и Кальвен. Он столько времени ждал, когда сможет назвать её своей... что мог подождать и ещё немного. Парень ясно дал понять своей возлюбленной, насколько она любима и желанна, объяснив намерение деть ей отдохнуть после такого насыщенного дня исключительно заботой о ней так, что девушка поверила. Она в первый раз уснула, пристроив голову у него на груди, а он лежал, вдыхая остатки тонкого цветочного аромата, ещё сохранившиеся в волосах возлюбленной, ощущая рядом её мягкое сонное тепло, и едва мог поверить, что это всё взаправду и так теперь будет всегда.

***

Совсем рядом в своей спальне Индарио с Умарой, заключив друг друга в объятия, делились впечатлениями о свадьбе. Оба считали, что чета новобрачных выглядела просто замечательно, что ещё ни разу они не видели Мирту такой счастливой, и радость от того, что малышка оказалась в хороших руках, сглаживала печаль от предстоящего расставания.
Индарио с улыбкой вспоминал, как Хаш подошёл к матушке Кальвена, чтобы сообщить, что храм не дремлет и не забыл о её попытках обмануть служителей Дибеллы и саму богиню. Молодой мер находился достаточно близко, чтобы слышать этот разговор и видеть, какое впечатление он произвёл на женщину. Какие бы мысли и планы та ни вынашивала, после такого предупреждения она вела себя тише воды, ниже травы. Хотелось надеяться, что хотя бы свадьба сына заставит её примириться с его выбором.

***

О том же размышлял, отходя ко сну, и Детрилл Селас. От него также не укрылись действия Хаша, и он остался ими доволен. Но жизненный опыт заставлял данмера сомневаться, что женщина уймётся, когда невестка поселится под одной крышей с ней. И тут уже не приставишь к молодой ткачихе постоянную охрану... Коловианец свою часть сделки честно выполнил и заслужил свободу, а что будет дальше — время покажет... Всё-таки теперь Мирта будет жить и работать в Скинграде, постепенно замещая Теодрила в качестве поставщика превосходных тканей. Сразу обрывать деловые отношения со стариком тёмный эльф не собирался, и даже приободрил того на предмет ученика, чью леность и отсутствие прилежания мастер, несмотря на своё упрямство, не мог полностью игнорировать. Просто ясно было, что крупные заказы пожилому ткачу теперь не под силу. И чем скорее Мирта сядет за станок, тем лучше.
А вот что действительно хорошо, так это то, что наряды жениха, невесты и Иранис вызвали немалый интерес в городе. Лучшей возможности показать свою работу с самой выгодной стороны даже мечтать не приходилось. Хотя среди гостей на этой свадьбе не было знати, её представители останавливались полюбоваться на красивую церемонию. Их заметно задевало то, что простолюдины вступают в брак в одеждах, сшитых лучше, чем их собственные. А данмерку, с её умением себя держать, они и вовсе полагали ровней себе. Её платье, созданное так, чтобы ни в коей мере не затмевать новобрачную, так же являлось произведением портновского искусства. Кремово-розовое с серебряным шитьём, оно идеально гармонировало с серой кожей и гранатовыми глазами девушки. И вопросы о том, кто обшивал новобрачных и изысканно одетую гостью, звучал нынче в Анвиле не раз и не два. Разумеется, Иранис, уже освоившаяся со своей ролью, сумела деликатно позаботиться о том, чтобы они не остались без ответа.
Данмер не мог нарадоваться на свою новую помощницу. Она действительно старалась вникать во всё, что касалось его работы, занималась самосовершенствованием, не терпела праздности, находя себе полезные и увлекательные занятия, и с искренней теплотой и заботой относилась к самому портному, продолжая считать его своим благодетелем. Воспоминания о Дрависсе начинали казаться затянувшимся тягостным сном. Не полноценным кошмаром, но липкой муторной грёзой, какие сопутствуют болезням. С появлением Иранис Детрилл Селас действительно ощущал себя так, точно вдруг избавился от застарелого недуга, ставшего столь привычным, что его не замечаешь, пока внезапно не станет легче. С этими приятными мыслями тёмный эльф уснул.

***

Крепко спала с улыбкой на лице Авила, лёжа на гостиничной кровати и обнимая сынишку, чтобы не провалился в щель между ложем и стеной. Молодая женщина искренне радовалась за молодых, желала им счастья и испытывала облегчение от того, что матушка Кальвена, которую она некогда считала старшей подругой, не сумела расстроить свадьбу.

А той не спалось. Она сердилась на сына, не послушавшего её в вопросе выбора невесты, злилась на Мирту, особенно за то, что всерьёз в девушке придраться было не к чему, а потому «спасти» от неё Кальвена не удалось. Досадовала на Авилу, что та упустила жениха, не прибрала к рукам и так и не сумела испортить торжество. Что та и не пыталась, не приходило женщине в голову, не то она негодовала бы ещё сильнее. Но и уже известного ей хватало, чтобы полночи ворочаться с боку на бок, в попытках примириться с реальностью, не пожелавшей ломаться под её представления о том, как всё должно быть.

***

Старческая бессонница не давала покоя и Теодрилу. Старый ворчун кряхтел и думал, как теперь станет управляться без ученицы. Новенький-то пострелёнок когда ещё серьёзным подспорьем станет? Этот хитрец-данмер обнадёжил, конечно, насчёт мальца... только работать-то надо сейчас, не через два-три года или когда там ещё парнишка остепенится! Эх... не надо было с девкой связываться!.. Был бы юноша-подмастерье, так и женившись никуда б не делся. Напротив — молодой семье деньги нужны, ещё больше бы стал усердствовать! А эта... Фьють! И нет её. Замуж вышла и упорхнула. Послушал тогда этого велеречивого альтмера с мягким убедительным голосом! Сосватал он ему эту девчоночку в ученицы — и пропал. Ни до ни после того разговора ткач его не видал. Правда, и товары его больше не трогали, как тот и обещал. Так и прежде ведь особо не трогали! Поди-знай, имел ли этот остроухий к тому отношение? Да теперь-то что? Не надо было соглашаться, парнишку требовать надо было! Имперец успел благополучно позабыть, что был тогда решительно настроен против любых учеников, а против мальчишек — вдвойне. Но понемногу доброе вино, которого вдоволь было на свадьбе, убаюкало старика, в глубине души желавшего Мирте счастья.

***

Следующий день новобрачные провели в Анвиле, а на следующее утро двинулись в Скинград. Мирта ехала на козлах, рядом с Кальвеном, её вещи — в фургоне вместе с грузом и пассажирами. За сохранность скарба своей молодой жены Кальвен не боялся — вряд ли матушка решится что-то повредить на глазах у Авилы, да и вовсе пора бы его родительнице принять сложившийся порядок вещей — дело-то сделано!
По приезде счастливую пару ожидал очередной подарок. Детрилл Селас оставил распоряжение Карио к возвращению молодых доставить к ним домой новый ткацкий станок для Мирты, правда пока не такой, как задумывал изначально, — попроще. Возможность сразу же заняться любимым делом, помогать мужу зарабатывать, окрылила Мирту, но принять в дар ещё и это!.. После всего, что портной уже сделал для них!.. Несмотря на обычную робость, она сама настояла на том, чтобы явиться к данмеру с выражениями признательности, но сказать, что они не могут согласиться взять такой подарок.
Данмер с благодушнейшей улыбкой внимал её сбивчивым объяснениям пополам с благодарностями, а потом развёл руками:
— Даже согласись я с твоими доводами, куда бы я дел этот станок? Зачем он мне? А вот тебе я бы, пожалуй, уже сейчас заказал кое-что. И от твоей работы мне была бы ощутимая польза.
Выслушав очередной взрыв признательности, тёмный эльф незаметно перевёл разговор в деловое русло. В итоге сошлись на том, что Мирта принимает подарок, но выполняет заказы для Детрилла Селаса за немного меньшие деньги, чем для других. Девушка хотела уступить больше, но портной, лучше неё понимавший в делах, был заинтересован в том, чтобы работа была выгодна и ей тоже. Сам он, благодаря возможности передавать ей заказы незамедлительно, а также ввиду отсутствия расходов на перевозку, уже оказывался в весьма солидном выигрыше.
Дома Мирта как можно скорее принялась за работу, не забывая помогать свекрови по хозяйству.
Кальвен, возвращаясь домой, видел обеих женщин вполне довольными жизнью и благодарил богов за то, что всё наконец-то устроилось. Авила, которой он рассказал о том, что мать наконец образумилась, порадовалась вместе с ним, но в глубине души у неё оставалась смутная тревога. Хорошо бы, конечно, чтобы женщина смирилась с выбором сына. Ох, хорошо бы!..
Почти слово в слово об этом же подумал и Детрилл Селас, когда, собираясь в очередной рейс, возчик зашёл к нему узнать, не будет ли поручений. Однако вечно держать семью под надзором слишком накладно, ему и так удалось использовать оплошность Хаша к собственной выгоде, но оговорённую часть тот честно выполнил. Оставалось ждать и смотреть, что будет.
Сам Хаш наслаждался заслуженным отдыхом, с трудом веря, что эта история наконец выпустила его из своих тенёт. Он не мог решить, чего жаждет больше — полного покоя наедине с любимыми книгами и бокалом хорошего вина или новой работы, другой, деятельной, пробуждающей азарт, заставляющей напрягать мозги!
Так что, посвятив несколько дней пассивному отдыху, он с радостной готовностью явился к Винию за очередным заданием. Тот без каких-либо расспросов подыскал ему в точности то, что требовалось, ничего не сказав и никак не прокомментировав его длительное неучастие в серьёзных делах. И в который раз под проницательным взглядом владельца этого своеобразного местечка, Хаш задумался, что же тому на самом деле известно о членах его странной гильдии и насколько запрет совать нос в дела клиентов и коллег распространялся на него самого. Впрочем, этому вопросу суждено было остаться без ответа. Был ли Виний в курсе тех кабальных условий, в какие загнал себя коловианец, а также, чем они были вызваны, он ничем этого не проявил и не стремился ни вытащить того, ни наложить собственное взыскание. Берясь за новое дело, Хаш дал себе слово впредь вести себя осмотрительнее и не пытаться переиграть тех, кто ему не по зубам. Акатошу ведомо, что за странное создание этот Индарио, но с мерами, а особенно с данмерами, вроде Детрилла Селаса следует держать ухо востро. Среди них есть слишком хорошие игроки, умеющие заставить играть на своём поле и по своим правилам. Положительным аспектом этой истории оказалось то, что белокожего эльфа удалось привлечь в свою «гильдию» и завязать с ним приятельские отношения. Пока же Хаш с новыми силами и огромным энтузиазмом взялся за работу, положив себе зарок впредь быть осмотрительнее, чтобы снова не угодить в неприятности.
Сам Индарио не торопился брать новые заказы, предпочтя остаться с Умарой, пока та не свыкнется с отсутствием сестры. Впрочем, разлука оказалась не такой долгой, как предполагалось.

 

Предыдущая глава: Шаг к грядущему

Следующая глава: Сплетение нитей

[Thea]

Даже не верится, что они, наконец-то, поженились. С одной стороны, очень радует, что они теперь вместе. Но и очень тревожно от того, как матушка Кальвена отнеслась к Мирте. Остается надеяться, что ничего ужасного в будущем не произойдет.

Ждем, конечно же, пополнения в лице Корнелии!

И как удивительно все повернулось. После прочтения первой главы "Нежданная встреча", мне казалось, что мы скоро узнаем много о Фабио и его прошлом. А вышло совсем иначе!

Мне, конечно, интересно, будут ли у Корнелии братья и сестры, чем закончится история с матерью Кальвена, да и судьба некоторых других персонажей не оставляет равнодушной. Но как же их всех много!  

[Joke_p]

Даже не верится, что они, наконец-то, поженились.
Мне самой почти не верится! Думала-то пара глав - и свадьба, чего тянуть?! А вышло... вот так.
Ох, да, много их очень... и про одних не расскажешь, не зацепившись за других - ничего же непонятно будет! Новая глава получилась вообще лоскутным одеялом - там понемногу почти про всех, и даже есть ответы (или намёки на них) на часть озвученных вопросов. 

... да и судьба некоторых других персонажей не оставляет равнодушной.

А чья именно, если не секрет? Кто знает, вдруг оно не рассказывалось само, а тут вдруг расскажется?

 

А пока - новая глава:

 

Сплетение нитей

Сплетение нитей

Кальвен впервые за долгое время не радовался поездке, поскольку дома оставалась жена, к которой ему не терпелось вернуться. Странно было ехать по делам, не приближаясь к Мирте, а удаляясь от неё. Не радовала ни возможность как прежде пропустить в дороге бутылочку пивка, не вызывая ничьих тревог и опасений, ни то, что в Анвиле его ожидало гостеприимство обитателей «Благоуханной лилии» настоявших, чтобы парень останавливался у них, оплачивая в гостинице лишь место для фургона и лошадей. Разумеется, наряду с искренней симпатией, которую Умара и Индарио испытывали к мужу малышки, ими руководило и желание узнавать новости о ней из первых рук.
Известие о том, что портной подарил Мирте ткацкий станок, и она уже принялась за любимую работу, вызвало у её близких искренний восторг. Как и то, что свекровь, вроде бы, перестала открыто выражать своё недовольство выбором сына. Хотя опасения на этот счёт ни у кого не развеялись полностью. Слишком уж активным было её неприятие невестки совсем недавно, и очень уж женщина в нём упорствовала.
Возвращаясь в Скинград, Кальвен предложил Индарио поехать с ним, но тот, поблагодарив, ответил, что хочет ещё немного побыть с Умарой, а вот в следующий раз, если ничего не случится, с радостью отправится вместе с новым родичем. Более того, обсудив этот момент, они договорились, что мер постарается по возможности подгадывать посещения Скинграда и возвращения к рейсам нибенийца. Вдвоём и дорога кажется короче и приятнее.
Когда Кальвен начал собирался во вторую после свадьбы рабочую поездку, Мирте очень хотелось попроситься с ним. На это у новобрачной было несколько причин. Во-первых, это дало бы возможность повидаться с сестрой, по которой она, ещё не привыкнув жить в разлуке, очень скучала. Во-вторых, ей хотелось как можно больше времени проводить с мужем. В-третьих, в чём девушка не признавалась даже себе, она боялась снова на несколько дней остаться наедине с вечно недовольной свекровью. Но помня о заказе Детрилла Селаса, молодая ткачиха не решилась оставить работу и ничего не сказала супругу.
Некоторое время казалось, что жизнь молодой четы наладилась. Авила помогала возчику собирать заказы; Кальвен гонял фургон между городами, дома ему на шею радостно кидалась любимая жена, с которой он проводил всё свободное от работы время между поездками. Но уже после третьего рейса парень заметил, что в его отсутствие работа у Мирты продвигается очень медленно, куда хуже, чем когда он дома в Скинграде, а за её восторгом от встречи с ним скрывается тщательно запрятанная печаль.
Попытки разговорить супругу не привели ни к чему, кроме убеждённости, что потаённая тоска ему не примерещилась. Разумеется, Кальвен не преминул просить совета у Детрилла Селаса, в первую голову заинтересованного в работе Мирты, и у Авилы, обещавшей непременно поговорить с девушкой.
К слову, портной, озабоченно нахмурившийся при этом известии, предложил то же самое — откровенный разговор с подругой, и был рад, что к тому же решению пришли и Кальвен с помощницей.
Авила пригласила Мирту в гости, и пока Силвио, уставший от игр, спал, вывела её на задушевную беседу. Разумеется, причина была в свекрови, которая постоянно придиралась к невестке и отвлекала её от работы, что опасалась делать, когда сын был в городе, почему ткачиха тогда и успевала больше. Скромная девушка никла под градом нелестных эпитетов и боялась жаловаться мужу, поскольку его мать сама подзуживала её: «Давай-давай, расскажи, ему, какая ты есть! Может, хоть и поздно, да раскроешь ему глаза!»
Постепенно в мысли Мирты, и без того не отличавшейся уверенностью в себе, начинало закрадываться подозрение, что она и в самом деле недостойна Кальвена, которого считала лучшим человеком в мире. Теперь она наконец набралась смелости излить душу подруге. Пряха, как могла, развеяла её опасения и ласково выбранила за то, что не поделилась ими с супругом. Напомнила, что тот предупреждал о возможных нападках со стороны матушки и обещал защищать от них. Но ведь для этого ему надо хотя бы знать, что происходит! И уж точно не сама обидчица ему об этом расскажет! Значит надо вывести её на чистую воду! Авила до вечера продержала Мирту у себя, а когда Кальвен зашёл за женой, на пару с ней рассказала ему всё как есть.
Сказать, что парень рассердился на мать, значило ничего не сказать. Но важнее всего было понять, как оградить от дурного языка родительницы свою любимую. Ясно, что простые требования прекратить изводить Мирту не помогут, а значит, стоит ему уехать, супруга снова окажется в прежнем положении.
Поломав над этим голову, молодые люди решили перенести ткацкий станок к Авиле, чтобы подруги могли работать вместе, а свекровь не имела возможности изводить девушку придирками и мешать ей заниматься делом.
Разумеется, о своей задумке они сообщили и господину Детриллу, поскольку тот являлся заинтересованным лицом и как заказчик, и как друг семьи. Данмер одобрил этот замысел, и во время следующей поездки Кальвена Мирта бегала работать к Авиле, как прежде в Анвиле ходила в мастерскую Теодрила.
Увы, вернувшись, возчик застал свою жену ещё более печальной и растерянной, чем раньше. Она несколько осунулась, а радость от его приезда не могла скрыть того, что без мужа ей приходилось несладко. Работы сделано оказалось даже меньше, чем дома. Вдобавок, ради того, чтобы самой приготовить любимому что повкуснее, подольше побыть дома рядом с ним, пришлось бросить ткать и во время его пребывания в Скинграде, когда прежде девушка навёрстывала упущенное.
Оказалось, что Силвио совершенно не давал своей «подружке» работать. Смирившийся с тем, что мать бывает занята, принять такое же от Мирты, с которой прежде только играл, мальчонка не мог. Ей удавалось хоть сколько-нибудь продвинуться в деле только когда он спал. Унять же возмущение мальца в остальное время им не удавалось даже вдвоём с Авилой. Полагая станок и нити главными виновниками, ребёнок лез к ним и норовил всё испортить, чтобы «освободить» Мирту. Ни уговоры, ни наказания не имели заметного эффекта. Силвио ощущал себя спасителем и защитником, а врождённое коловианское упрямство делало четырёхлетку и вовсе неподатливым там, где он считал себя правым.
Дома же девушка получала нагоняи от свекрови, что от неё, криворукой и вечно отсутствующей, никакой помощи в хозяйстве, и нужна такая жена, как плешивому гребень. К домашним делам матушка Кальвена теперь и не притрагивалась, чтобы продемонстрировать сыну, как невестка запустила жилище. И Мирте приходилось допоздна хлопотать по хозяйству, а с утра бежать к Авиле работать, под шумные и деятельные протесты Силвио.
Стало ясно, что решение, казавшееся таким удачным, вовсе не было выходом. Посему за завтраком у Детрилла Селаса, куда молодые люди в очередной раз были приглашены вместе, состоялся настоящий военный совет.
Мирта думала только о том, как угодить всем разом: портному — с выполненными в срок заказами, свекрови — с помощью по дому, мужу — проводя больше времени с ним. Поскольку эти задачи казались взаимоисключающими, ничего дельного она предложить не могла.
Кальвен мрачно молчал. Он чувствовал, что не справляется со взятым на себя обязательством оградить жену от нападок матушки. Много ли сделаешь, когда при тебе та шёлковая, но стоит уехать... И ведь ничего при такой работе не поделаешь! На сей раз даже сам портной, обычно легко находивший выход из любой ситуации, оказался в затруднении. Единственное, что он смог предложить, это вернуть станок в дом возчика. Очевидно, что у Авилы работать не выйдет. Она и сама-то стала успевать меньше из-за постоянных попыток приструнить сынишку. Данмер даже негласно обдумывал, не позволить ли Мирте ткать в его собственной мастерской, но ему не хотелось, чтобы девушка приобрела в глазах горожан статус «личной ткачихи Детрилла Селаса». Портной вообще не желал, чтобы кто-то посторонний знал об участии, которое он принимал в её судьбе.
Неожиданно для всех голос подала Иранис. До сих пор она сидела молча, стараясь осмыслить всё услышанное, и теперь поделилась итогами своих раздумий:
— Мне кажется, пока Кальвен в отъезде, у Мирты не будет возможности работать так, чтобы из этого выходил прок. Большую часть она делает пока он дома…
Это была просто мысль, высказанная вслух, но Кальвен неожиданно встрепенулся:
— А что, если правда?.. Мирта, не хочешь поехать со мной? Повидаешься с сестрой...
Девушка ответила ему восторженным взглядом и тут же потупилась:
— А как же работа? Пусть я и мало успеваю, пока тебя нет, но хоть сколько-то… Ведь господину Детриллу нужна ткань…
Но данмер уже оценил преимущества этого предложения. Избавленная от придирок свекрови, Мирта по возвращении сделает больше, чем оставаясь дома и пребывая в угнетённом состоянии духа. Поэтому он только взмахнул рукой, отметая это возражение:
— Езжай с мужем. Ваше дело молодое, хочется и вместе побыть, а тут без него тебе никакой жизни. В поездке от работы отдохнёшь, а вернёшься — примешься за дело. Когда Кальвен дома, свекровь лютовать не будет, да и тебе нет такой необходимости отвлекаться от работы — и без того вдвоём немало времени провели. Думается мне, так ты только быстрее мой заказ выполнишь.
Такой выход устроил всех, однако перед уходом молодой пары Детрилл Селас отозвал Кальвена и тихонько сказал:
— Ты только вот что… Она тебе мать, конечно… но станок всё же лучше под замок спрячь, а что можно в дорогу взять из уже вытканного и материалов для работы — лучше с собой в фургоне повозить туда-обратно. А то мало ли… Мирта и так переживает, что не может ткать достаточно много и быстро, а случись чего — совсем духом упадёт.
Возчик только серьёзно кивнул. Он уже понял, что от матушки можно ждать чего угодно.

***

О том, что Мирта поедет с ним, Кальвен сообщил матери только накануне отъезда. То, как та восприняла его решение брать жену с собой в поездки, только укрепило уверенность возчика, что он всё делает правильно. Из-за этого разгорелся настоящий скандал:
— Где это видано — чтобы женщина без дела моталась за мужиком?! — уперев руки в бока надсаживалась свекровь.
— Мне в дороге веселее, лишние глаза и руки — тоже не помеха, Мирта с родными повидается.
— Да этот белый чуть не чаще тебя здесь появляется! Уж прямо соскучилась она! И тебе в дороге прежде помощь что-то не требовалась!
— Мирта, иди ложись, — устало проговорил Кальвен. Он нежно притянул к себе жену и тут же легонько подтолкнул её в сторону спальни, — Завтра рано вставать. Я тоже скоро приду.
Та послушно скрылась за дверью. Тогда парень повернулся к матери и заговорил негромким, но резким и не терпящим возражений тоном:
— Сестру она не видела с самой свадьбы. Работать, пока меня нет, ты ей толком не даёшь, так что Мирте проку сидеть здесь и выслушивать твои придирки?! Думаешь, я ничего не знаю?!
— А я тут одна должна управляться?!
— Ты только что пеняла, что мне раньше помощь не нужна была! Только вот и тебе — тоже. Коли Мирта со мной поедет, здесь ни лишнего рта не прибавится, ни новой заботы. Хотела бы ты, чтоб она тебе пособляла — поласковей бы с ней была! А то чуть я за порог — тебе всё не так! Делай так! Сама! — распалённый собственной речью, Кальвен хлопнул ладонью по столу.
— Вот говорила я — как с ней снюхался — так мать нехороша стала!
— Ты на других не сваливай! Сама постаралась, чтобы так было. Хоть попыталась бы поладить с Миртой — другой бы разговор! Переменишься к ней — поглядим, а пока я её с собой буду брать, и говори, что хочешь! Доброй ночи!
Возчик порывисто встал, и решительно последовал за женой. Та ждала его, сидя в постели и натянув одеяло до кончика носа. Она изо всех сил прислушивалась, чтобы понять, что происходит между мужем и свекровью, но несмотря на резкий тон, нибениец говорил слишком тихо, и до Мирты его слова долетали только наподобие сердитого гудения, а отрывистые фразы его матери ничего толком не проясняли.
Первым делом Кальвен обнял и поцеловал супругу, шепнув в ответ на её встревоженный взгляд:
— Всё в порядке! — и принялся готовиться ко сну. Всё необходимое теперь загодя было запасено в спальне. Здесь же стоял и ткацкий станок, а дверь запиралась на крепкий и сложный замок, к которому было только два ключа — по одному для каждого из супругов, всегда державших их при себе. К счастью, никому из них не приходило в голову воспринимать это как осадное положение в собственном доме.
Несмотря на то, что молодых людей ожидал ранний подъём, Кальвен, нырнув в кровать, крепко притянул Мирту к себе, осыпая поцелуями. Хотя в темпераменте девушка сильно уступала своей сестре, любовь побуждала её охотно принимать ласки мужа и отвечать на них со всей доступной ей страстью.
Немного постояв перед запертой дверью, из-за которой доносилось шуршание и мерное поскрипывание кровати, матушка Кальвена с ворчанием убралась к себе.

***

Наутро возчик запряг фургон и, посадив рядом с собой молодую жену, выехал из города. На сей раз Индарио был занят выполнением полученной у Виния работы, забросившей его куда-то на юг Сиродила, и молодые люди ехали вдвоём.
Умара была безмерно счастлива неожиданно повидаться с любимой сестрой и горячо приветствовала решение супругов ездить вместе. Комната Мирты была готова к приезду Кальвена, ночевавшего теперь в ней, и обустроить там всё для двоих было делом нескольких минут.
Поездка прошла успешно, молодая жена училась помогать мужу в его деле, и вдвоём они управлялись быстрее, так что свободного времени у обоих стало больше. Супруги с удовольствием бродили по Анвилу, и девушка, с детства привыкшая только работать и лишь в последнее время посещать праздничные гулянья вместе с Кальвеном, открывала для себя родной город с новой стороны. Возвращались они полные впечатлений и не менее счастливые, чем в дни своих первых свиданий.
В Скинграде Мирта поскорее взялась за работу, и пока Кальвен готовился к новому рейсу, успела сделать больше, чем раньше за время его отъезда и пребывания в городе. Присутствие сына поблизости удерживало свекровь от нападок на невестку, а по вечерам у девушки даже оставалось время и силы, чтобы забежать к Авиле поболтать и поиграть с Силвио. Помощи дома по хозяйству от Мирты было немного, но муж запретил ей переживать по этому поводу:
— Помощь нужна тому, кто её принимает. Ты вносишь свой вклад, работая. Будь у тебя возможность ткать, не прерываясь, чтобы не приходилось навёрстывать — дело другое.
Детрилл Селас, хотя изначально и надеялся, что девушка сможет трудиться постоянно и делать больше, всё же был доволен качеством её материи, и до поры решил оставить всё как есть. Правда, в мыслях данмер то и дело возвращался к этой проблеме. Деятельный ум эльфа требовал поиска решения, которое позволило бы извлекать из труда Мирты максимальную выгоду как для портновского дела, так и для неё самой. Что-то подсказывало ему, что такой выход существует, но пока что нащупать его не удавалось.

 

***

Кальвен же с Миртой были совершенно счастливы. Рядом с ним девушка быстро привыкла и к шумному обществу возчиков, большинство которых относилось к ней вполне уважительно и по-доброму. Даже досадный эпизод, случившийся в одной из поездок не столько оставил в её душе неприятный осадок, сколько укрепил любовь и доверие к мужу.

Вышло это так. Раз среди трудового народа, отдыхавшего вечером в таверне, затесался один горлопан-нибениец, коему, вместо того, чтобы, как и прочие, порадоваться за счастливую чету, которой не в тягость столько времени проводить вместе, или уж промолчать, ежели не спрашивают, пришло в голову пройтись на тему верности жён, которых приходится повсюду таскать за собой. По мере того, как пустел кувшин с пивом, стоявший на его столе, намёки становились всё прямее и оскорбительнее. Случись в таверне на тот момент Урзуг гро-Маш, или кто-нибудь вроде него, одним своим видом внушающий уважение и умеющий погасить ссору, скорее всего, дальше слов дело бы не зашло. Но унять смутьяна оказалось некому.
Кальвен, до поры велел Мирте просто не слушать всякого дурня, тем более что остальные осуждающе переговаривались, неодобрительно поглядывая вовсе не на девушку, а на порочившего её болтуна. Но она видела, как затвердели скулы мужа, как побелели костяшки пальцев, впившихся в столовые приборы. До тех пор, пока злопыхатель распинался, не переходя на личности, возчик молча делал вид, что хулительные речи не имеют никакого отношения к нему или его супруге. Он хорошо знал, что стоит встрять в перепалку, и следующим же доводом станет: «А я разве что-то про твою сказал? Уж коли ты полез — значит назвать — не назвал, а в точку попал!» И многим это покажется убедительным.
Мирта осторожно положила ладонь на руку мужа и поразилась тому, насколько тот напряжён. Но он тут же накрыл её кисть своей, ободряюще похлопал, улыбнулся, и девушка успокоилась.
Другой, видя что обидные слова не достигают цели, может, и унялся бы, но этот нибениец явно был не из таких. Поняв, что общими разглагольствованиями парня не проймёшь, он уже без обиняков заговорил о молодой жене возчика. Тут кто-то из сидевших рядом всё же попытался его урезонить, но без особого успеха. Тогда Кальвен, медленно поднявшись, громко и отчётливо проговорил:
— На свою жизнь можешь плакаться сколько влезет. Может, у тебя оно всё так и есть — тут уж тебе виднее. По мне, так не диво, что с тобой кроме этаких никто и дела иметь не хочет. Но скажешь ещё хоть одно дурное слово о моей жене, и я заставлю тебя твой поганый язык без соли съесть.
Парень сел на место и спокойно продолжил ужин, однако Мирта видела, что он готов ко всему. Решительный тон возчика, казалось, несколько отрезвил хулителя. Тот злобно посмотрел на него, но смолчал. И всё-таки, стоило Кальвену отойти за чаем для жены, охальник, кинув на него завистливый взгляд, тут же очутился рядом с девушкой, нашёптывая скабрёзности и приглашая ночью тайком зайти к нему в комнату.
Мирта, временно оставшаяся без защиты, мигом вспомнила все свои страхи, уходящие корнями в детство, и звонким от испуга голосом выкрикнула на всю таверну:
— Поди прочь!!!
— Нечего из себя недотрогу строить! Раз он тебя мало что не на поводке за собой таскает, значит есть на то причина!
— Есть, и тебя она не касается! — эти слова громом ворвались в ухо оскорбителя, тут же зазвеневшее от последовавшего удара.
Поднимаясь с пола и ещё не вполне поняв, как там очутился, горлопан встретился взглядом с Кальвеном, стоявшим над ним во весь свой не слишком великий рост, и явно готовым и дальше не словом, а делом отстаивать честь своей жены.
Народ повскакал с мест. Было ясно, что поддержка всецело на стороне супругов. Видя это, неудачливый ловелас предпочёл исчезнуть подобру-поздорову и начал шустро пробираться к выходу, но был остановлен окриком хозяина:
— А платить за тебя кто будет?!
Здоровенный норд, сидевший возле дверей, перехватил беглеца и хорошим пинком спровадил к стойке, где тому волей-неволей пришлось расплатиться. Идти в ночь ему было особо некуда, так что, ворча, как побитый пёс и светя побагровевшим вздувшимся ухом, посрамлённый хулитель убрался в комнату, за которую ему пришлось раскошелиться дополнительно — оставаться ночевать в общем помещении он не решился.
Ошарашенную Мирту привёл в себя знакомый спокойный голос с тёплыми ласковыми нотками:
— Пей чай, а то остынет. Этот к тебе больше не сунется.
Спохватившись, девушка увидела, что любимый муж сидит рядом и с улыбкой смотрит на неё, а на столе стоит чашка чая. Успел ли возчик принести напиток до того, как наказать наглеца, или отлучился, пока жена замерла, точно кролик перед змеёй, наблюдая за происходящим, но он подумал обо всём, и молодая супруга до глубины души осознала, что теперь о ней в самом деле есть кому позаботиться.
Другие возчики подходили и хлопали Кальвена по плечу, приглашали вместе выпить пива, но парень улыбался и отшучивался, чтобы не доставлять Мирте новых тревог. Она, кое-как привыкшая к тому, что вечерняя кружка в таверне во время рейса — в порядке вещей, настораживалась, если таковая появлялась дома, а уж о том, чтобы как прежде слегка промочить горло в пути, теперь не было и речи. Впрочем, молодой нибениец вовсе не считал это жертвой со своей стороны. Его гораздо больше радовало, что любимая верит ему и ничего не боится, пока он рядом.

***

Поездки с мужем приносили Мирте множество маленьких радостей — встречи с сестрой и её возлюбленным, прогулки по родному Анвилу и незнакомому Кватчу, печальная судьба которого во время Кризиса Обливиона до сих пор была известна последнему невежде.
Во время одной из таких прогулок девушка вдруг с криком: «Зара!» — выпустила руку мужа и бегом устремилась вперёд, чтобы восторженно повиснуть на шее у дородной редгардки. Та, не ожидавшая подобных изъявлений чувств, сперва лишь захлопала руками по тучным бокам, точно перепуганная курица крыльями.
Неловко переваливаясь с боку на бок, хаммерфеллка пыталась избавиться от внезапных объятий, чтобы хоть посмотреть, кто это на неё так набросился. Наконец сжимавшие её руки разомкнулись, и женщина с удивлением уставилась на высокую ладную девушку, тщившуюся подавить смех, вызванный как собственной радостью, так и выражением изумления на широком тёмном лице.
— Зара, неужели ты меня не узнаёшь?!
Редгардка напрягла память, заглянула в серые глаза встречной и, припомнив что-то, недоверчиво спросила:
— Мирта?!.
— Она самая! Вот не ожидала снова тебя увидеть! Как же я рада! Расскажи скорей, как у тебя дела? Куда ты пропала из Анвила? Всё-всё расскажи!
— Да погоди ты! Дай на тебя хоть посмотреть! Ишь, какая выросла! А я-то ещё помню, как пешком под стол ходила, от удара поварёшкой под табуреткой пряталась! А это ж кто? — прервала бывшая повариха свои воспоминания, с некоторым осуждением глядя на подошедшего возчика.
— Это мой муж, Кальвен! — со счастливой гордостью заявила девушка, — Кальвен, знакомься, это Зара! Она заботилась обо мне, когда мы с Умарой работали в таверне!
— Ишь ты! Замуж вышла! Вот это дело! — Зара широко улыбнулась, — Я всегда говорила, что вы с Умарой не то что эти! — редгардка негодующе фыркнула.
Кальвен поприветствовал новую знакомую, а поскольку ветреная зимняя погода не слишком располагала к продолжительным беседам на улице, предложил зайти в таверну, чтобы женщины могли без помех побеседовать обо всём, что с ними произошло с тех пор, как они виделись в последний раз.

***

Умара не раз с благодарностью вспомнила Эстромо, позаботившегося вытащить Мирту из бедствующего заведения и пристроить к полюбившемуся ремеслу. Вскоре после этого их бывший хозяин практически за бесценок продал своё разваленное дело, а новый владелец открыл в разорившейся таверне дешёвый бордель. Кое-кто из прислуги предпочёл остаться, поскольку для работниц и посетителей там по прежнему держали кухню, а комнаты требовалось убирать. Некоторые же служанки, из тех, кто и прежде не чурался подработки, теперь окончательно вошли в число «девочек». Разумеется, Зара, не слишком одобрявшая даже былые порядки, ни дня не осталась при новых. Куда бы ни подалась бывшая повариха, но ни её, ни трактирщика в Анвиле больше не видели. Это было то, что знали все, но теперь, уютно устроившись за столиком и попивая крепкий ароматный кофе со свежей выпечкой, редгардка рассказала несколько другую историю.

***

Зара появилась в таверне уже после того, как Умара вступила в Гильдию воров, и сборщики взносов начали обходить заведение стороной.
Родом из простой семьи, из всех знаний о мироустройстве получившая лишь жёсткие представления о нравственном и безнравственном, она была не чужда мечтаний о лучшей жизни. Портовый трактир, преуспевавший благодаря тому, что его посетители были защищены от охотников за чужими кошельками, показалась редгардке тем, что могло вырасти в нечто большее. В таверну совсем другого уровня, где останавливается знать, где нет места для непотребных девок, и себя она представляла хозяйкой этого благословенного богами заведения. С её точки зрения хозяин просто не видел дальше своего носа, а потому и не стремился к новым высотам, а если прибрать его к рукам, можно добиться очень и очень многого.
Властная и непоколебимая в вопросах добродетели, редгардка начала понемногу окручивать хозяина, при этом не позволяя ему никаких вольностей в отношении себя. То, что пышнотелая повариха, оказавшаяся вполне во вкусе хозяина, вела себя как настоящая недотрога, только распаляло его интерес к ней, и постепенно дело дошло до того, что он на всё начал смотреть её глазами. Она же ждала, от него предложения руки и сердца, а тем временем потихоньку подталкивала к мыслям о грядущем процветании.
По счастью избавиться от этих Зара до поры не требовала, полагая вольное поведение трактирных девок неизбежным злом, но глядела на них, точно на грязь под ногтями. Свой путь борьбы с пороком женщина видела в том, чтобы не дать затянуть в пучину разврата сестёр-сироток. И если у Умары были свои цели и задачи, а также наставники — не чета поварихе, так что о похождениях девочки та просто не знала, то вбивать в Мирту представления о порядочности редгардка начала с самого детства. Не зря девушка до сих пор не смирилась с тем, что старшая сестра не вышла замуж за своего возлюбленного, утешаясь тем, что они хотя бы верны друг другу и придумав для своего успокоения сказку про их тайный брак.
Когда Умара обзавелась собственным делом, и Эстромо снова направил сборщиков дани потолковать с владельцем таверны, мол, дали тебе вздохнуть свободно — пора бы и честь знать, тот, понимая, что ему и так баснословно повезло, был готов согласиться, но тут встряла Зара, давно совавшая нос во все его дела, надеясь вывести таверну на новый уровень. Заставшая только «тучные годы», когда платить за сохранность кошеля не приходилось, и искренне полагая Гильдию воров шайкой никчёмных оборванцев, повариха ничего не желала слушать ни про «раньше», ни про владельцев других заведений, соблюдавших эти условия. Редгардка, не обращая внимания на несмелые возражения хозяина, с помощью Дреуга практически вытолкала посланца взашей, а после обрушилась на своего нанимателя с пламенной речью:
— Всё, что положено, ты платишь! Налоги идут в казну в срок и сколько положено! И теперь себе кусок твоего пирога требует какой-то сброд! Ты сполна оплачиваешь графству своё право на защиту от таких, как они. Стража не на подножном корму живёт! Пусть и охраняет честных людей от всякого ворья и вымогателей! Мало ли, что раньше ты им деньги давал, поди и дело тогда не так хорошо шло. А теперь тебе с ними якшаться нечего! Надо распутных девок взашей гнать, чтобы не привлекали всякое отребье, и держать комнаты и стол для знатных путешественников. Что-что, а достойную кухню я обеспечу!
Робких попыток хозяина объяснить, что так бы оно, да не так, Зара даже слушать не стала, а в итоге так накрутила его своими пламенными речами, что он всерьёз решил не платить и даже, последовав её совету, обратился за помощью к властям.
Несколько дней всё было спокойно, и повариха, вспоминая, как отвадила нахального типа, явившегося требовать денег, только довольно хмыкала, полагая, что на этом досадный инцидент можно считать исчерпанным. Правда, кто-то из посетителей громко сетовал, что у него украли кошелёк, но поскольку за таверной прочно закрепилась репутация заведения, где «не крадут», его подняли на смех, и под конец он сам поверил, что потерял деньги где-то в другом месте.
Но беда не приходит одна. Ночью какой-то дерзкий вор проник в комнату хозяина и украл заметную часть его сбережений, демонстративно не тронув остальное. Это была лишь демонстрация сил и возможностей. Совет одуматься и не ссориться с теми, кто может запросто оставить тебя без последних штанов. В последующие дни у посетителей не раз пропадали деньги и ценные вещи, что уже никак нельзя было списать на случайность или ротозейство. Стало ясно, что это заведение больше не является тихой гаванью, где можно не заботиться о том, как бы тебя не обокрали. Слухи об этом облетели окрестности быстрее, чем сгорает пучок сухой соломы. Потеря репутации безопасного места оказалась хуже для дела, чем её изначальное отсутствие. Теперь приличные люди шарахались от заведения, как от рассадника кнахатенского гриппа, и шли в таверны, где воры во все времена изредка могли запустить руку в чужой карман.
То, что стража ничем не сумела помочь, только сильнее раздосадовало владельца, и он, подстрекаемый Зарой, вместо того, чтобы образумиться, пойти на попятный и полюбовно договориться с Гильдией, полез в бутылку, чем быстро поставил своё дело на грань разорения. Теперь кражи у и без того поредевших посетителей происходили постоянно, а казну самого трактирщика безжалостно щипали несмотря на заведённых им злющих цепных псов и крепкие засовы на дверях и сундуке.
Редгардка не усматривала связи между своими советами и бедственным положением, в котором оказалось заведение. Но видя, что дела идут из рук вон плохо, согласилась, что лучше уж всё продать, пока есть, что продавать. Все думали, что Зара ушла уже от нового владельца, узнав, во что тот собирается превратить бывшую таверну. На деле же она, взяв под локоток бывшего хозяина, уехала с ним из города ещё до того, как покупатель полностью вступил в свои права.
Далее всё вышло так, как ей всегда и хотелось, если не считать слишком смелой но так и не сбывшейся мечты — стать супругой владельца роскошной таверны для знатных путешественников. Бывший наниматель всё-таки женился на ней, а денег, вырученных от продажи разорённой таверны, им хватило, чтобы открыть крохотную лавчонку в Кватче. С тех пор дело мало-помалу разрослось, но помня, чем закончилось его прежнее предприятие, хозяин предпочитал не ссориться с местными представителями преступного мира, а пояснения, что некие суммы ежемесячно идут «на благотворительность» вполне устраивали его благонравную супругу. Спокойный и размеренный быт торговца пришёлся бывшему трактирщику по нраву. Он счёл, что всё к лучшему, и в бесславном завершении своей прежней, куда более насыщенной жизни содержателя таверны, жену не винил, оправдывая её тем, что ведение дел — не для таких честных людей, как она. Сам он свои выводы из случившегося сделал — и довольно.

***

Всё это, за исключением моментов, остававшихся тайной для неё самой, Зара поведала Мирте. А та, в свою очередь, рассказала бывшей поварихе об Умаре, о ткацком ремесле, которому выучилась, и вообще обо всём, что происходило в их с сестрой жизни после того, как они, одна за другой, порвали с таверной.
Редгардка слушала, одобрительно кивая. И наконец самодовольно заявила:
— А я всегда говорила, что приличный человек и из самых низов выбьется, ничем недостойным себя не замарав! Пусть-ка мне кто-то теперь станет возражать! Вы с сестрой — тому пример!
Разумеется, в том, что девочки не пошли по дурной дорожке, она отчасти видела и свою заслугу. Особенно, касательно Мирты, росшей буквально у неё на глазах.
И невдомёк было бывшей поварихе, что старшая из сестёр оказалась вынуждена воровать, чтобы выжить и поднять младшую, что рано познала плотские радости, разве только не использовала этот опыт для заработка. И что даже несмотря на всё это шанс девочек выбиться в люди был бы смехотворным, если бы к этому не приложил руку шпион Альдмерского Доминиона и по совместительству — казначей преступной гильдии, требованиям которой Зара столь рьяно противилась. Одним богам известно, каким ударом стало бы это знание для бедной редгардки, но, по счастью, некому было просветить её на этот счёт, и она на всю жизнь осталась в блаженном неведении.

***

Само собой, молодые люди посетили лавку Зары и её мужа и даже купили кое-какую мелочь, пообещав время от времени наведываться к ним, проезжая через Кватч. И конечно же Мирта всё это пересказала сестре, стоило им с Кальвеном добраться до Анвила.
Совместные поездки продолжались больше года, и не прекратились даже когда выяснилось, что Мирта ждёт ребёнка. Лишь незадолго до его рождения она наконец осталась дома, чтобы не рисковать.
Оставляя её со своей матушкой, Кальвен не был уверен, что они выбрали меньшее из зол, и, уезжая, попросил Авилу по возможности побыть рядом с подругой. Пряха охотно согласилась, но она не могла находиться при Мирте неотлучно, а в остальное время свекровь наседала на невестку, чтобы та успела переделать уйму всевозможных дел, прежде чем дитя появится на свет.
Из рейса возчик вернулся не один — вместе с ним приехали Умара с Индарио, желавшие поддержать будущую мать, а при случае и оказать посильную помощь.
Мирта была безмерно рада видеть их обоих, и даже не подумала рассказать о том, как свекровь заставляла её делать работу, не слишком полезную в её положении. Впрочем, ей и самой неоткуда было знать, что некоторых действий стоило бы избегать.
Разумеется, Кальвен настоял, чтобы Миртины близкие остановились не в гостинице, а у них, не спрашивая мнения матушки. Ясно было, что ничего доброго она не скажет, а возчик понимал, что жене будет отрадно видеть рядом родные лица. Авила каждый день забегала проведать подругу, и дом был наполнен атмосферой радостного ожидания.

***

Низкие тучи быстро превратили ранний вечер месяца Второго зерна в непроглядную ночь. Ветер тоскливо завывал в переулках, швыряя в окна потоки воды, струившиеся по стеклу и создававшие впечатление, что мир за пределами жилища исчез, превратившись в текучий мрак. Шагни за дверь — и захлебнёшься в нём, сгинешь навсегда.
На лицах собравшихся вокруг одиноко стоящей на столе свечи было написано беспокойство, усиливавшееся с каждой минутой. Уже несколько часов их держали в напряжении крики, то и дело долетавшие из соседней комнаты, где Мирта пыталась произвести на свет дитя. Повитуха, приглашённая к ней, сперва лучилась оптимизмом:
— Какая ладная, крепкая! Родит и не заметит! Всё будет замечательно!
Но её пророчество не пожелало сбываться. Мирта, всегда боявшаяся кого-то лишний раз побеспокоить и сперва только сдавленно стонавшая, уже давно кричала в голос.
Свекровь убралась к себе, видимо, чтобы никто не заметил мелькавшей в её глазах надежды, что роженица не переживёт этой ночи и тем подтвердит, что не пара она Кальвену. Не сумела выносить и родить ему ребёнка.
Силвио жался к матери, единственной из оставшихся довольно хорошо представлявшей, что происходит в соседней комнате. Возчик тревожно мерил шагами комнату. Он понимал, что что-то неправильно. Даже у лошадей такое случается и не всегда возможно помочь… но о рождении жеребят он знал хоть что-то. Насколько всё иначе у человеческой женщины? Что может пойти не так? Можно ли что-то сделать?! В воздухе повисла тревога. Тяжёлая, мешающая дышать.
Из комнаты вынырнула повитуха. Все взоры обратились на неё.
— В первый раз вижу, чтобы дитя так неудачно повернулось, — голос женщины звучал глуховато, — зайдите к ней, она хочет вас видеть.
Перед мысленным взором Умары промелькнуло бледное лицо Марситы, лежащей в грубо сколоченном гробу вместе с крохотным тельцем бездыханного младенца. У девушки перехватило дыхание, и она птицей метнулась к сестре. Однако, как ни спешила та, Кальвен оказался на пару шагов впереди.
Мирта выглядела измученной, но на её лице появилась тень улыбки при виде самых дорогих ей людей. Муж схватил любимую за руку и крепко сжал, точно желая поделиться своими силами:
— Всё будет хорошо, родная. Держись! Уже скоро. Ты справишься.
И жена, привыкшая верить ему, кивала, успокаиваясь от его слов.
— Конечно будет! — вторила ему Умара, торопливо роясь в своей алхимической сумке — На вот, выпей это. Тебе просто нужно немного передохнуть, набраться сил, и всё получится!
Она привезла с собой из Анвила зелья, способные поддержать силы, умерить боль, подарить роженице передышку без вреда для ребёнка. Но не существовало снадобья, способного заставить дитя повернуться как надо, и это приводило девушку-алхимика в отчаяние, которое та всеми силами пыталась скрыть за ласковой улыбкой и словами ободрения. Её эликсиры подействовали быстро, Мирта почувствовала себя лучше, сил у неё прибавилось, а вместе с ними разгорелась и надежда, ведь сама будущая мать пока оставалась в неведении относительно того, что происходило у неё внутри.
— Побудь с ней. Поговори, — попросила Умара Кальвена, хотя тот не нуждался в подобной подсказке. Сама же она ободряюще похлопала Мирту по руке, улыбнулась ей, подобрала юбки и быстро вышла из комнаты, притворив дверь, чтобы сестра не увидела её слёз.
Как всегда во время тяжёлых испытаний она кинулась искать поддержки у возлюбленного. Индарио обнял её за плечи, вздрагивавшие от беззвучных рыданий.
— Я не могу ей помочь, — всхлипывая, с отчаяньем шептала девушка, — вся алхимия мира не способна вывести застрявшего ребёнка наружу!
При этих словах мер вздрогнул:
— Умара, какой же я болван! Нужно немедленно позвать Тала! — хотя он произнёс это негромко, Авила, беседовавшая с повитухой, услышала его и мигом вскочила:
— Я приведу! Присмотрите за Силвио!
В ответ на вопросительный взгляд эльфа она, уже устремившись к двери, торопливо пояснила:
— Я лучше смогу объяснить… — и шагнула навстречу ненастью.
Индарио кивнул, признавая её правоту, а Умара уже привлекла к себе мальчонку, растерявшегося от поспешного ухода матери.
***
Упругие струи не по весеннему холодного дождя били Авиле в лицо. Моментально вымокшая юбка хватала за ноги, так что, вопреки велению приличий, пришлось поддёрнуть её выше колен. Ветер налетал норовящими опрокинуть порывами, но молодая женщина не обращала на это внимания. Она бежала, выбиваясь из сил и молясь Маре, чтобы целитель оказался у себя и не успел растратить силы на очередного больного.
Тал был дома. Услышав отчаянный стук в дверь, он почти мигом возник на пороге. Разумеется, мер сразу же узнал коловианку, несмотря на её промокший и взъерошенный вид:
— Авила? Что случилось?!
Та в двух словах рассказала ему о Мирте.
Не говоря ни слова, маг схватил плащ и сумку и поспешил за молодой женщиной, указывавшей ему дорогу. На ходу он забрасывал её отрывистыми вопросами, на которые та старалась отвечать так подробно, как только могла. Здесь Индарио действительно мало что сумел бы поведать целителю, и Авила в качестве посланницы была гораздо более удачным выбором. Обратный путь коловианка тоже проделала бегом, но могучий альтмер без труда поспевал за ней скорым размашистым шагом.
Как ни спешила пряха, передышка, которую даровали Мирте зелья сестры, уже закончилась, и протяжный жалобный полукрик-полустон ещё с порога звоном отозвался в ушах прибывших. Индарио приветственно подался навстречу другу, но тот только коротко кивнул ему и шагнул в комнату, указанную Авилой. Оттуда тотчас же вспугнутой птицей вылетела повитуха. Вид у женщины был растерянный, но отчасти в её глазах читалось облегчение от того, что явился кто-то, готовый взять ответственность за происходящее, сняв это бремя с неё. Кальвен стоял у камина, до боли сжимая и разжимая кулаки, Умара замерла тревожным изваянием, положив ладонь на макушку Силвио, жмущегося к её юбке. Завидев мать, мальчонка рванулся к ней, но та осторожно отстранила его:
— Тише! Не видишь, — мокрая вся?
— Иди к огню, — глухо отозвался Кальвен, — обсушись.
Молодая женщина подошла и, повинуясь внезапному порыву, вызванному глубоким сочувствием к любящему мужу, не имеющему возможности помочь жене и боящемуся потерять её, крепко обняла его. Он благодарно кивнул ей, ощутив дружескую поддержку, и тут же нетерпеливо отстранился, услышав, что дверь спальни приоткрылась. Таларано появился на пороге, но не произнёс ни слова, лишь нетерпеливым жестом поманил к себе Умару.
Девушка вскочила и поспешила на зов. Дверь снова закрылась.
Глаза на измученном, блестящем от пота лице Мирты казались огромными. Сейчас она, всегда стеснявшаяся незнакомых мужчин, без тени смущения смотрела на крупного альтмера, и во взгляде её сквозила безысходность. Она успела понять, что происходит нечто совсем неправильное, и справиться с этим не под силу ни ей, ни сестре со всеми её зельями, ни приглашённой повитухе.
Таларано коротко спросил Умару об эликсирах, которые могли помочь ему в работе, чтобы не расходовать магию ещё и на это. Девушка торопливо достала из своей сумки всё, что требовалось, а заодно рассказала, что уже давала сестре. Маг кивнул, позволил ей самой поднести Мирте сильное обезболивающее средство, а после, по своему обыкновению, отослал прочь.
Теперь его внимание было полностью сосредоточено на той, кому предстояло помочь.
— Не бойся, — мягкое убеждение смягчило зычный голос альтмера, — Позже тебе ещё придётся немного потрудиться, но пока просто расслабься.
Его уверенность подействовала на Мирту как присутствие мужа. Она ощутила, что рядом есть кто-то сильный, способный защитить её от чего угодно, справиться с любой бедой. Молодая женщина слегка кивнула и послушно вверила себя заботам мага, что ему и требовалось.
Таларано провёл руками над животом роженицы, слегка дотронулся ладонями, а затем его лицо застыло напряжённой маской. Врождённый талант альтмера позволял ему как бы видеть, что происходит внутри страдающего тела. И как в других случаях целитель магией и прикосновениями заставлял обломки костей смещаться в правильное положение, прежде, чем срастись, так теперь бережно заставлял запутавшееся и застрявшее дитя вернуться назад, вопреки известному выражению о невозможности родиться обратно. Высвободив младенца, он так же осторожно заставил его принять нужное положение и слегка подтолкнул обратно к пути наружу. К рождению. К жизни.
Всё это требовало от мага огромных затрат энергии и неустанной концентрации внимания. Вдобавок нужно было исправить повреждения, которые мать и дитя успели получить, пока старались справиться со своей задачей без его помощи. Это было не так просто — если ребёнок — мягкий податливый комочек, восстанавливался так же легко, как и калечился, то с женщиной было труднее. Удерживать контроль над множеством процессов, распределять силы, расставлять приоритеты...
Наконец, Таларано убедился, что всё готово к благополучному и естественному завершению процесса рождения. Мирта успела отдохнуть и набраться сил за то время, пока действовало сестрино зелье, и теперь оставалось лишь дождаться, пока природа возьмёт своё. Маг позвал обратно повитуху и негромко, но так, чтобы слышала и Мирта, проговорил:
— Теперь всё пройдёт, как надо. Я останусь здесь на всякий случай, но сейчас твой черёд делать своё дело.
Мирта бросила на альтмера вопросительный взгляд, словно пыталась понять, относятся ли его слова и к ней тоже. Он ободряюще улыбнулся и кивнул ей. Странное дело, молодая ткачиха совершенно не боялась огромного мера с копной густых волос и полуседой окладистой бородой, ощутив его силу и уверенность, она полностью доверилась ему.
Таларано опустился на стул, стараясь хоть немного восстановить потраченные силы, на случай, если вновь потребуется его вмешательство. Но помощь мага больше не понадобилась.
Не прошло и четверти часа, как на свет появилась крепкая здоровая девочка. Первый крик ребёнка показался собравшимся в соседней комнате лучшим звуком в мире. Таларано тут же осмотрел новорождённую на предмет возможных повреждений, но эта предосторожность оказалась излишней — дитя было совершенно здоровым. Затем целитель положил малышку на грудь счастливой матери, открыл дверь и позволил войти их родным.
Кальвен с Умарой тотчас же устремились к Мирте, а сам альтмер вышел к Индарио и Авиле. Белокожий мер шагнул навстречу старшему другу и наконец крепко пожал его широкую ладонь.
— Как она?
— Всё хорошо и с ней, и с ребёнком.
Скулы молодого эльфа слегка порозовели — он упустил из виду, что теперь надо спрашивать о двоих.
— Сложно было?
Таларано пожал плечами.
— Не знаю, что тебе и ответить. Смотря что с чем сравнивать. Без моего вмешательства погибли бы обе, сил понадобилось немало, а вот то, что пришлось делать... к примеру, собирать воедино раздробленную кость бывает намного труднее.
Из ответа мага Индарио выловил ещё один момент, которым не догадался поинтересоваться раньше. Вот что значит, не иметь собственных детей и почти не сталкиваться с ними по жизни:
— Значит, родилась девочка?
Альтмер кивнул.
Авила, слушавшая их разговор, не встревая, радостно улыбнулась и наконец подала голос:
— Спасибо Вам, господин Таларано!
— Рад, что сумел помочь, — церемонно наклонил голову высокий эльф. Он знал, что спасти мать коловианки было не в его силах, но ведь после этого Авила могла разувериться в нём, не позвать теперь, — Тебе спасибо, что обратилась ко мне.
— Ой, что вы! Это всё господин Индарио! Он и идти хотел сам! Просто решили, что я смогу больше рассказать о том, что случилось...
— Главное, не терять головы, — одобрительно кивнул маг, — Иногда чья-то жизнь может зависеть от этого. Как вот сегодня. Вы всё сделали и решили правильно.
Кальвен с Умарой вышли от Мирты и набросились на целителя с благодарностями. Повитуха смотрела на него с почти религиозным благоговением. С её точки зрения он совершил чудо, какое под силу разве что кому-то из Девяти.
Авила, спросив позволения, на минутку заскочила в комнату подруги, чтобы поздравить ту с рождением дочки.
Тем временем Таларано остановил поток признательных речей и обратился к молодому отцу:
— Сегодня всё окончилось благополучно, но у меня нет уверенности, что это дитя не останется для Мирты единственным.
Кальвен замер, осмысливая услышанное. Он не задумывался о том, сколько детей хотел бы иметь, и просто радовался рождению дочери, но при мысли о том, что жене придётся вновь пройти через подобное, его охватил озноб. Так что слова целителя вызвали у него скорее облегчение, к которому лишь слегка примешивалось сожаление. С другой стороны, он только что видел и трогал маленький живой комочек — своё дитя! Значит и думать теперь надо о том, как вырастить эту малышку, а не как наплодить новых!

***

Девочку назвали Корнелией. Разумеется, о поездках с Кальвеном молодой матери пришлось забыть. Сам же возчик, вне себя от радости, вызванной рождением дочери, впервые, будучи в пути, позволил себе как следует отметить с собратьями по ремеслу это знаменательное событие, не опасаясь встревожить супругу. Однако это не задержало его в пути, поскольку теперь он вдвойне спешил поскорее покончить с делами и вернуться домой к жене и малышке.
Мирта же была бы совсем счастлива, если бы можно было жить вообще не покидая комнаты и не видя свекрови. Той никто не рассказывал, что рождение ребёнка едва не обернулось трагедией, коль скоро сама она предпочла отсидеться у себя, а не находиться среди тех, кто сочувствовал Мирте. Так что, хотя женщина и догадывалась, что не всё прошло гладко, попрекать этим невестку не могла.
Зато нашёлся другой, куда более веский повод. Корнелия пошла в деда-редгарда, сильно отличаясь от родителей, обладавших светлой кожей, глазами и волосами. Этим свекровь нет-нет да и поддевала молодую мать, едва ли не напрямую обвиняя в неверности Кальвену.
Для скромной Мирты такие разговоры были настоящим кошмаром, от которого она не умела защититься. Однако просто изводить невестку матушке Кальвена было недостаточно. Она приложила все усилия, чтобы заронить в душу сына те же подозрения. Не слишком заботясь о том, слышит ли это его жена, женщина раз за разом заводила один и тот же разговор:
— Ты посмотри только на Корнелию! И ты веришь, что твоя?! Да ты со своей дылдой последний ум растерял!
— Ты же видела Умару, — устало отвечал Кальвен, — Их отец был родом из Хаммерфелла.
— А тебе откуда знать, что у них один отец?! Поди Мирта твоя не видела, кто её делал!
— Все об этом знали. И Умара.
— Все! Как все — так знают, что вамасу летают, а спроси хоть кого — не видал того! Умара, небось, тоже мамке свечку не держала, чтобы точно знать, от кого та её сестрицу нагуляла, что они разные такие!
— Говорят тебе, оттого и разные, что первая — в отца, вторая — в мать.
— Зато Корнелия ни в мать, ни в отца — в хаммерфелльца-молодца!
— В деда и тётку. Редгардская кровь может долго напоминать о себе. Если на то пошло, Корнелия светлее Умары и вполне может сойти за коловианку.
— О! А это бы с чего?!
— С того, что ты сама была замужем за коловианцем, и сын у тебя от него, забыла?! — теряя терпение, рыкнул возчик на мать.
Мирта страшно боялась, что рано или поздно матери удастся посеять в душе Кальвена зёрна сомнений. У неё не было мудрого наставника, который научил бы не оправдываться без вины, и однажды, набравшись смелости, она прямо спросила, не готов ли он поверить этим наветам?
В ответ муж только рассмеялся и прижал её к себе:
— Ах ты глупышка! Ну посуди сама, благодаря матушкиным стараниям, ты всё время была при мне! Даже если предположить, что скромницей, так долго боявшейся довериться даже мне, ты только прикидывалась, или уж расхрабрилась после того, как вышла замуж, кого, когда и где ты могла бы успеть подцепить, если мы всюду были вместе?!
Мирта улыбнулась, потом тихонько засмеялась, уткнувшись в мужа. Собственные опасения показались ей донельзя нелепыми.
Однако при встрече с Детриллом Селасом, продолжавшим проявлять интерес к молодой семье, возчик рассказал ему о новой выдумке матери, отравлявшей жизнь невестке.
Данмер сочувственно покивал, но не нашёл, чем утешать парня. Почти два года размышлений так и не подсказали портному достойного выхода из сложившейся ситуации.
В прошлом году на Хогитум мысли портного были заняты другим. Иранис оказалась много большим, чем просто помощницей. Посему Детрилл обратился к Матери Роз за советом и одобрением возникших у него мыслей. Владычица даэдра выразила свою благосклонность, и теперь бывшей служанке взбалмошной дамы из Чейдинхола предстояло стать госпожой Селас. Правда, сама девушка настояла на том, чтобы свадьба состоялась не раньше следующего праздника, посвящённого Азуре, на случай, если портной всё-таки передумает. Хотя своё решение данмер принимал вполне взвешенно, он тем не менее согласился на просьбу Иранис, понимая, что та хочет быть полностью уверена в своём будущем и боится ложных иллюзий.
Тем не менее, готовясь радостному событию, Детрилл не забывал и о делах. А они, как ни крути, требовали каким угодно способом избавить поставщицу великолепных тканей от свекрови. Теодрил, к которому портной по-прежнему иногда посылал с небольшими заказами, справлялся уже с трудом. За неполный год жизни Корнелии родительница Кальвена успела совсем извести молодую мать постоянными придирками и обвинениями.
Нынешний Хогитум несколько тревожил данмера тем, что он искал не просто одобрения или благословения Азуры, а прямого совета, причём в столь приземлённом вопросе, что опасался оскорбить им свою покровительницу.
Разумеется, Королева Ночного Неба не ответила ему напрямую, но в её молчании Детрилл уловил нечто похожее на усмешку и несколько иронический интерес. Что должно было означать такое настроение повелительницы, портной не знал, но чувствовал, что не утратил её благосклонности.
Завершив своё обращение к Азуре, он ощутил уверенность, что если его проблемы покажутся ей стоящими внимания, то она найдёт способ указать путь к их решению, а если нет — значит ему под силу решить их самому.
На этот раз остальные паломники, включая Иранис, не успели разойтись, по-прежнему погружённые в молитву, но часть жрецов уже освободилась от своих обязанностей и среди них — Рансил Индорил, с которым Детрилла связывали приятельские отношения. Не желая мешать другим, портной направился к нему. Данмеры отошли в сторону, и разговор почти случайно коснулся особо ревностных служителей Азуры.
— Хорошо, когда фанатизм служит почитанию истинных богов... — со вздохом проговорил Детрилл Селас.
— Всё, что направлено на благое дело — хорошо, — кивнул жрец, — Но то, как ты об этом говоришь, заставляет заподозрить, что тебе пришлось столкнуться с худшими проявлениями этого качества.
— Увы. Не совсем мне, но моим делам это вредит.
— Вот как? Расскажи!
Видя живой интерес с глазах собеседника, портной вкратце поведал Рансилу историю о молодой ткачихе и матушке возчика, из-за которой страдала работа мастерицы, — Вот кабы упорство этой женщины обратить во благо! — завершил он свою речь.
Жрец с энтузиазмом кивнул:
— Ты совершенно прав! Именно об этом я и думаю! Что скажешь, если я поеду с тобой и попробую поговорить с этой непримиримой свекровью?
— Я был бы только рад, но экипаж рассчитан только на двоих, а предлагать тебе место рядом с кучером мне неловко — это далеко не самый удобный способ путешествовать.
— Пустое! Если бы служителя Азуры могли остановить такие мелочи, он бы не стоил внимания своей покровительницы.
— Что ж, если тебя это не смущает, повторюсь — я только рад.
— Когда вы едете?
— Завтра утром.
— Я буду готов.
Таким образом Детрилл Селас получил совсем не тот ответ, которого ожидал, но, похоже, Азура вновь озаботилась его делами. Не зря же случайный разговор со знакомым жрецом привёл к столь неожиданному результату.
Утром, Рансил с небольшой сумкой на плече был возле палаток, ни на минуту не задержав отъезда. Жрец терпеливо перенёс все тяготы пути, включая дождливую погоду, примостившись рядом с кучером, а прибыв в Скинград, хотел поискать гостиницу, но портной настоял на том, чтобы тот остановился у него. Индорил с радостью принял приглашение, заверив, что постарается никого не стеснить. И в самом деле запросы служителя Азуры были более чем скромными. Он сразу же попросил указать ему дом возчика и уже на следующий день отправился туда, чтобы поискать повода свести знакомство с матушкой Кальвена.
Опыт жреца помог ему как бы невзначай завязать разговор с женщиной и вызвать у неё интерес. Та даже на время оставила в покое невестку, решив выйти на улицу, чтобы потолковать с данмером. Неожиданный собеседник производил впечатление зрелого мужа, речи которого обретали вес от того, как он их произносил. Ни единого слова о своей покровительнице не сказал Рансил, но беседа с ним оставила в душе женщины желание продолжить её, а Мирта нежданно-негаданно получила несколько часов передышки.
Однако на следующий день молодой ткачихе пришлось несладко. Свекровь то впадала в задумчивость, вспоминая давешний разговор с Рансилом, то срывала на невестке свою досаду от того, что не было возможности продолжить обсуждать с данмером всё то, чем он растревожил её ум.
Семена, брошенные Индорилом, упали на благодатную почву. Имея представление о характере женщины, он сумел пробудить в ней интерес к общению, но не спешил развивать свой успех. Первые три дня матушка Кальвена то и дело поглядывала на улицу, ожидая увидеть данмера, иногда выходила прогуляться, в надежде встретиться с ним, однако тот не показывался. Наконец женщина с огорчением признала, что случайная встреча, по всей видимости, останется единственной, но как и всегда не была готова смириться с тем, что её не устраивало. О Мирте она почти забыла, хотя, попадись та ей на глаза, сорвала бы на ней своё дурное настроение. Но молодая ткачиха уже научилась избегать внимания свекрови, если та не искала её нарочно.
На четвёртый день, когда не находящее выхода кипение страстей, пробуждённых в душе немолодой имперки, достигло нового уровня, Рансил будто бы случайно снова прошёл мимо их дома. Он был уверен, что стоит матушке возчика заметить его, она не выдержит и постарается привлечь его внимание, а потому был готов прогуливаться столько, сколько понадобится, чтобы та его увидела. Долго ходить ему не пришлось — первый же манёвр оказался успешным. Женщина торопливо выбежала на улицу и окликнула данмера.
Тот весьма умело сделал вид, что вовсе не искал этой встречи, но раз уж так сложилось, не прочь продолжить разговор, начатый в прошлый раз.
Воодушевлённая таким началом, матушка Кальвена отправилась бродить с Индорилом по весеннему городу, а на прощание условилась с ним о новой встрече. С той поры Рансил стал частым гостем в доме возчика, а тот, видя, что мать, благодаря новому знакомству, оставила его жену в покое, и не думал возражать. Постепенно день за днём жрец осторожно подводил женщину к обращению в свою веру. Он незаметно выпытал у той, как она безуспешно пыталась прибегнуть к помощи Дибеллы и использовал это знание в своих целях. Он толковал об иной силе, деятельной, неравнодушной, отмечающей тех, кто до самых глубин души посвятит себя ей.
Жрец вещал о красивых ритуалах, проводимых сообща и в уединении, о том, как каждый, вплетаясь в общую канву действа, предстаёт перед Матерью Роз словно бы один на один и чувствует её благодатное внимание. О том, что наиболее ревностные служители рано или поздно удостаиваются чести слышать её голос, обращённый к ним, а то и созерцать ниспосланные ею видения. Его речи будто бы приоткрывали некую завесу, позволяя почти соприкоснуться с дивным таинством общения с Королевой Ночного Неба.
Красивые речи данмера, умело рассчитанные на восприятие слушательницы, оказывали на неё всё большее влияние, и когда Индорил сообщил, что вынужден уехать, чтобы вернуться к своим обязанностям служителя Азуры, матушка Кальвена не раздумывая последовала за ним, едва предупредив родных о своём отъезде. Сын и невестка испытали по этому поводу смешанные чувства.
Возчик даже спросил совета у Детрилла Селаса, но тот лишь развёл руками:
— Мальчик мой, это её жизнь и её решение. Каждому нужно иметь какую-то цель, какой-то смысл в жизни. Без этого нельзя. Азуре же я поклонялся сколько себя помню, и имею немало поводов благодарить её, равно как то же самое может сказать о себе и леди Иранис.
— Но моя мать не данмерка, она имперка...
— Истинные божества не делают различий между поклоняющимися им, к какому бы народу те ни принадлежали. Важна лишь вера, то, что у них в душе и на сердце. Разве аэдра судят иначе?..
— Нет, конечно нет, но...
— Никаких «но». Ты нашёл свою судьбу, твоя мать — свою. Азура — не худшая госпожа. Далеко не худшая, уж поверь мне. Да и вам с Миртой будет проще жить своей семьёй.
На это Кальвен ничего возразить не смог. Одиночество Мирту не пугало, тем более, что она всегда могла позвать к себе Авилу, или, прихватив Корнелию, пару часов погостить у неё. Пряха, собирая заказы для возчика, ежедневно наведывалась к подруге, так что с отъездом свекрови жизнь у молодой ткачихи наладилась, а производительность повысилась.
Избавившись от основного источника проблем своей новой поставщицы, Детрилл Селас озаботился и тем, чтобы сменить её станок на самый лучший, какой только возможно было раздобыть, и убедил семью возчика принять этот подарок, неохотно согласившись лишь на частичное возмещение его стоимости. Его аргументы были твёрже и весомее скал: работа Мирты напрямую связана с его собственной, и, помогая ей, он печётся о собственных интересах. Тем более что Теодрилу всё труднее становилось справляться даже с небольшими заказами, несмотря на то, что от парнишки, взятого им в обучение, в кои-то веки начал появляться хоть какой-то прок. Теперь, благодаря отсутствию свекрови и превосходному станку, даже заботясь о дочери, молодая мать успевала выткать не меньше, чем в то время, когда ходила в ученицах у мастера Теодрила.

***

Летом того же года портной женился на Иранис, и их наряды были пошиты им из материи, вытканной Миртой. Кальвен с женой были приглашены в качестве гостей, а свадьбу данмер организовал так, чтобы привлечь потенциальных заказчиков, но при этом без излишней помпезности, которая могла бы помешать любоваться его работой, представленной на самих новобрачных и некоторых гостях. При этом недовольных торжеством не было. С помощью Карио Детриллу удалось успешно устроить идеальное празднование. Нашлось подходящее место и для Сиджи, сперва собиравшей, а после сопровождавшей невесту. Её платье, гораздо более скромное, чем у госпожи, являвшейся в этот день центральной фигурой, прекрасно гармонировало с убранством Иранис и выгодно оттеняло его.
Гранатовые глаза данмерки лучились счастливой гордостью, а когда их взгляд останавливался на Детрилле, в них вспыхивала неподдельная нежность. Ему удалось не только предложить девушке выгодную во всех отношениях партию, но и завоевать её сердце.
Возчик с женой от души желали счастья чете данмеров, которые всегда были так добры к ним и проявляли столько дружеского участия.

***

Матушка Кальвена с головой ушла в новую жизнь, и весть о том, что она нашла себя в служении Азуре, сын с невесткой получили лишь после следующего Хогитума, всё от того же Детрилла Селаса, видевшего её среди младших жрецов, а также справившегося о ней у Рансила. Тот же, в свою очередь, выглядел вполне довольным тем, что сумел направить фанатичное упрямство имперки на почитание божества, которому истово поклонялся сам.

 

Предыдущая глава: Счастливый союз

Следующая глава: Детство Корнелии

[Thea]

Конечно же, хотелось бы больше Эстромо. Ну и как всё у Индарио и Умары в итоге закончится. Хотя, какая-то часть меня не хотела бы этого знать. Ведь, так или иначе, однажды этого закончится. Жизненные истории у тебя вышли очень интересными и насыщенными. И понравились они мне так же, как и более наполненные приключениями главы. Единственно что в приключениях и глобальных событиях есть некая отстраненность от реальности. Лично мне проще переносить тяжелые моменты в чем-то менее реальном, чем в историях жизненным. Поэтому я даже немного боюсь всего того, что может случится у этих простых людей, которые живут, любят, ссорятся, идут в будущее и не сталкиваются даже с теми жуткими вещами, с которыми сражаются Герои.

Быть может потому хочется почитать про Эстромо? Там ведь были новые земли, быть может какие-то загадки и тайны. То ощущение первооткрывателя, которое испытываешь, читая о приключениях. Ну и интриги на государственном уровне не бьют так больно, как на уровне личном. Да, матушка Кальвена переплюнула всех злодеев вместе взятых. Вызвала целую палитру чувств. Даже не верится, что она отошла от сына.

Кстати, это было одним из неожиданных моментов в этой главе. Я думала, она так и будет досаждать им до конца дней своих. Но тут неожиданное и невероятно логичное решение проблемы нарисовалось. Здорово, что так вышло.

Второй неожиданный момент был при рождении Корнелии. С рождением её, кстати! Наконец-то она родилась!!! Девушка из первой главы! Я как-то не задумывалась о том, как она родится, не ждала даже ее рождения уже сейчас. А тут вышло очень драматично. И логично. Я уже даже думала, что вот оно - горе. Выдохнула с облегчением, когда все обошлось. Говорю же, в жизненных историях напряжения не меньше, чем в приключениях!

[Joke_p]

Да, в жизненных историях бывает по-разному, что-то заканчивается хорошо, что-то - плохо... И беда зачастую действительно приходит, откуда не ждалию
Рано или поздно придётся вернуться к Эстромо, Рейнаре, Лалилолле интригам и прочему. Сама очень скучаю по ним... оставила их надолго, как некогда Корнелию.

Которая, однако же, родилась и растёт, понемногу приближаясь к тому моменту, с которого началась эта серия повестей. Собственно, эта глава по большей части посвящена ей и её детству.

 

Поняла, что не могу оставить эту главу в таком виде, так что пока убрала её, чтобы переделать. Беру тайм аут.