«Просыпайся».
Темнота. Ничего не видно, хотя глаза ее открылись так резко, словно голос прозвучал над самым ухом. Нечем дышать. Тело лежит на спине и практически не может двигаться, и на какой-то момент она испытала леденящий ужас – неужели она парализована? Но через несколько секунд стало ясно, что движения ограничены всего лишь потому, что ее засунули в тесный ящик. Судя по ощущениям, деревянный. Уже хорошо – каменный было бы гораздо труднее сломать.
Какое-то время она лежала, размышляя, как здесь оказалась, и пытаясь придти в себя. Но вскоре, поняв, что не помнит, как попала в ящик и вообще что происходило с ней раньше, она решила, что самым лучшим в этом случае будет как можно быстрее выбраться отсюда. Голос еще некоторое время эхом отдавался где-то в мозгу, но вскоре растаял, не оставив даже воспоминания о себе. Подняв руки, она уперлась ими в крышку ящика и попыталась сдвинуть его – но бесполезно, словно сверху на него свалили целую скалу. Воздуха оставалось все меньше, и если не действовать сейчас, паника поглотит ее разум и заставит биться в конвульсиях, пока она не умрет от недостатка кислорода. Постаравшись успокоить вдруг помчавшиеся вскачь мысли и дыхание, она начала вспоминать. Не прошлое, нет – оно сейчас казалось таким же пустым, как и эта темнота. Вспоминать то, что помнило ее тело, умения и заклинания, что-нибудь, что могло помочь. Магия крови… нет, бесполезна сейчас. Магия стихий? Она скорее сожжет саму себя вместе с ящиком. Остальному ее не учили. Хотя было одно заклинание, как говорил ее прежний учитель и по совместительству хозяин – из школы магии силы. Раньше она никогда его не использовала и не знала, как оно сработает сейчас, но попытаться стоило, потому что сломать ящик руками было невозможно. А время работало против нее.
Сосредоточившись и призвав на помощь скопившуюся в ее теле энергию, она выдохнула и сжала кулаки. Заклинание сорвалось с бледных, потрескавшихся губ – жажда была такой, словно в ее горло насыпали песка, а живот мучительно сводило острыми когтями голода. Сколько же она пролежала здесь и… как сюда попала? Чье извращенное сознание могло подсказать запереть ее, живую, в ящике, чтобы она медленно умирала, теряя остатки разума? Заклинание наконец было завершено, и послышался грохот и треск, когда волна силы разметала на куски ее тюрьму. Оглушенная, усыпанная щепками и обломками чего-то твердого и холодного, она отползла назад, моргая, словно слепая и оглушенная выброшенная на берег рыба. Воздух хлынул в съежившиеся легкие, причиняя жуткую боль, но был так сладок, так желанен, что она против воли хрипло рассмеялась. Она выжила, выбралась, сумела. Поднявшись на колени и потряхивая головой, словно пытаясь таким образом собрать мысли в что-то упорядоченное, она попыталась осмотреться. Все так же темно. Нервно дернув плечом, она призвала на помощь шарик света, осветивший грудой валявшиеся по каменному полу обломки ящика и куски льда. Ящик, похоже, был заключен в ледяной глыбе, для верности. Но не это заставило ее тут же перестать смеяться и отпрянуть назад, едва не потеряв контроль над магией и не заставив шарик света, мигнув, погаснуть.
Это был гроб. Деревянный гроб, красивый, резной, тяжелый. Даже теперь, когда он был разрушен, сомнений в этом не оставалось. Ее похоронили заживо. Кто и зачем – она не помнила, как не помнила и голоса, заставившего ее проснуться. Не помнила вообще ничего, кроме момента своего пробуждения, болезненного и страшного. Успокоившись немного, она поднялась, пошатываясь и прислоняясь к каменной стене, и направила шарик света чуть дальше. Кажется, пещера не имела иного выхода, кроме узкого тоннеля, ведущего под уклоном наверх и заваленного камнем. Оставаться здесь, без еды и воды, было так же глупо, как и оставаться в гробу, поэтому она отряхнулась (одеяния ее были заляпаны грязью, песком и пылью) и направилась вверх по ступенькам. Еще одно заклинание силы заставило валун откатиться назад ровно настолько, чтобы она смогла протиснуться в образовавшуюся щель, но после этого ее магические силы были окончательно истощены. Шарик света несколько секунд поколебался, словно не зная, что делать, а затем растворился в темноте.
Снаружи ей пришлось остановиться на несколько минут, чтобы перевести дух и привыкнуть к свету после кромешной тьмы пещеры. И хотя, судя по разлившейся на горизонте едва заметной полоске оранжево-розового заката, день уже подходил к концу, все равно свет резанул глаза. Вокруг не было ничего, кроме колышущейся травы, далекой шапки снежно-серых гор и редких деревьев к западу. Она не имела представления, где находится и что ей делать, куда идти, жив ли еще в этом мире кто-нибудь, кто знал ее и мог бы рассказать, что случилось с ней. Кем была она раньше? Она помнила только хозяина – но ни его лица, ни имени, ни даже того, что с ним произошло и где он сейчас. Редкие обрывки памяти возвращались неохотно, толчками, как вытекает кровь из глубокой раны.
«Шен».
Голос был ее собственным, холодно и коротко прозвучавшим в голове. То, что вдруг вспомнилось ей, ее имя, данное хозяином. То единственное, что осталось от прошлой жизни, но даже это не принадлежало ей по-настоящему – настоящее имя было навсегда утрачено. Шен – кличка, данная рабу. Оно ничего не значило. Но почему-то она уцепилась за эти три кратких звука, как за спасительную соломинку. Может быть, это имя приведет ее к правде, а может быть, просто послужит ниточкой, соединявшей похороненную заживо с миром, который давно перестал ждать ее возвращения. Опустившись на колени у ручья чуть дальше от пещеры, она плеснула холодной водой в лицо и немного попила, зная, что после долгой жажды нельзя пить слишком много, но даже после двух глотков ее желудок совершил сальто и едва не вывернулся, несмотря на то, что был совершенно пуст. Задумчиво сорвав горсть травы, она сунула ее в рот и принялась жевать. Горько. Отражение в подернутой рябью воде казалось совершенно чужим. Подняв руку, она как будто неуверенно провела по длинным, почти до пояса, белым волосам, по загнутым к затылку острым рогам. Что-то смутно подсказывало – с ее внешностью что-то не так. Словно она помнила себя другой. Сколько же прошло времени? Сколько лет она спала в гробу? Были ли те, кто пришел оплакать ее?..
«Сейчас это не имеет значения. Нужно просто постараться выжить».
Кивнув собственным мыслям, она поднялась и медленно, ковыляющей походкой, пытаясь вернуть контроль над ослабевшими и затекшими мышцами, побрела на север. Почему именно на север, ответить было трудно, но это направление было ничуть не хуже других.
Она шла долго. Останавливалась только чтобы попить из попадавшихся на пути луж и ручейков, ела кору с деревьев и траву, иногда ей даже удавалось найти немного грибов – повезло, что для них уже наступила пора. Пару раз она заходила в попадавшиеся на дороге деревни, просила хлеба или хотя бы переночевать в хлеву на соломенном тюфяке, но люди разбегались от нее, едва завидев. А те, кто посмелее, кидали камни. Один попал ей в висок, и пришлось спешно убегать, пока жители не кликнули стражу. Она не знала, почему ее ненавидят, почему боятся, но поняла одно – лучше держаться подальше от трактов и деревень. Поэтому свернула, пробираясь сквозь лес и бескрайние поля кукурузы, пшеницы и земляного ореха. Это ей понравилось даже больше, чем грибы. Иногда она даже думала насовсем остаться там, среди высоких, почти в ее рост, стеблей кукурузы и колючих колосков. И хотя есть их сырыми было довольно трудно, вскоре она привыкла к такой пище. Ночью, правда, становилось холодно и приходилось закапываться в одеяло из травы и веток, но они давали не слишком много тепла, и она часто просыпалась, дрожа и сворачиваясь в клубок, как зверь. Она шла целые недели и месяцы, не догадываясь, что уже началась зима – здесь, в этом закатном краю, зима была совершенно бесснежной. Ей удалось один раз застать остановившийся на дороге караван, откуда она украла плащ, подбитый волчьим мехом. Больше она не взяла ничего, даже еды, хотя питаться подножным кормом тоже становилось труднее. Но она слишком боялась, что ее заметят и убьют. Причины этому она до сих пор не знала, но несколько раз слышала брошенное вслед «рогатая ублюдина» - и это было самым вежливым из ее прозвищ.
«Я не рогатая ублюдина. Мое имя – Шен», - хотела бы сказать им она, но никогда не говорила. Люди были опасны. А этот мир принадлежал им, хотела она того или нет, потому она скрывалась, как тать в ночи, переходя по нескольку лиг в день. Шла иногда и ночью, когда хватало сил на призыв шарика света, ибо брести по лесным массивам в темноте было чревато переломом ноги или чем-нибудь похуже. Однажды, когда она уже почти добралась до границы Тевинтера (но не знала об этом), к ней пришла стая волков. В ту ночь она спала, как всегда, укрывшись колючими еловыми лапами и свернувшись на мягком плаще из шкур. Шорох лап и тихое, но предупреждающее рычание заставили ее тут же подскочить на месте. Четверо волков окружили ее, они были голодны, истощены и преисполнены желания выжить – так же, как и она сама. Тогда ей удалось отогнать их, использовав простенькое заклинание огня, но после этого стало ясно: больше она не сможет так существовать. Рано или поздно ударят настоящие холода, и волки станут опасней, или люди найдут ее и убьют.
Так что когда через два месяца она, уже почти теряющая сознание от голода и холода, увидела вдалеке, у дороги, мерцающий огонек костра, долго думать она не стала и ускорила шаги. К ее удивлению, горстка людей, собравшаяся возле жарящегося козленка, не стала прогонять ее, хоть и удивилась ее внешнему виду и молчаливому поведению. Какой-то человек в кожаной броне, усмехнувшись, протянул ее ногу козленка и только посмеивался, когда она схватила предложенный кусок и вцепилась в него зубами, словно не ела целую вечность. Все время, пока она ела, никто не произнес ни слова. А потом они стали переговариваться, и она слушала, сонно потирая глаза от усталости и не имея никакого желания уходить. Утром люди свернули лагерь и двинулись по дороге, как они сказали, в Неромениан. Наемники. Слово это было знакомо ей. Наемники – те, кого нанимают выполнить работу и платят за это. Иногда золотом, иногда едой, одеждой и крышей над головой. Она решила идти с ними – по крайней мере, пока. Пока не вспомнит.
Пока голос, пробудивший ее, не придет к ней снова.