Когда пальцы Аквентуса, лениво расплетающие ее косу, случайно касались щеки и шеи, Адалин, несмотря на прилипшую к лицу улыбку, едва заметно вздрагивала. Такую дрожь легко было принять за предвкушение большего, хотя на самом деле внутри ее трясло далеко не от возбуждения. Схватив ее за косу, будто за поводок, притянув к себе для поцелуя, даже не дав опомниться, альтус показал кто здесь хозяин положения. Он был из тех людей, которые берут, что хотят, будто это уже принадлежит им. Совсем как Десмонд. Если он захочет, то разложит ее прямо на этом столе, лишит всякой возможности сопротивляться и будет делать с ней все, что позволит воображение.
Когда-то Адалин просила мужчин о таком обращении. Она хотела чувствовать силу, власть над собой, хотела быть покорной и беспомощной в чужих руках. Именно такой она была бы в руках Десмонда, именно так она могла чувствовать себя… желанной? Как если бы страсть мужчины измерялась грубостью. Да и разве заслуживала такая как она нежности и ласки?
Но теперь перед глазами вставал трепещущий огонек свечи, на который смотрела Кириэ, когда лесоруб брал ее. И вместо разгорающегося в груди пламени, разрастался колючий лед. Кириэ дала свое согласие, Адалин сделала больше — предложила себя, но ничего из этого не было добровольным.
Она почти не шевелилась, пока Аквентус распутывал ее волосы. Кажется, он говорил комплименты, но Адалин не слушала. В ушах шумело и его голос превращался в невнятное бормотание. Она могла бы отрешиться от всего и просто позволить ему вести, вручить свое тело без сопротивления, как сделала это Кириэ, и не пытаться изображать желание. Но тогда он понял бы, насколько важна ей рабыня, раз она готова заплатить такую цену. И вряд ли расстался бы с ней, не удовлетворив свой интерес. Пусть лучше он верит в то, что Адалин действительно надоели местные кузнецы. Что рабыня — всего лишь повод сблизится с ним. И может тогда они оба получат желаемое.
А еще ей нужно было вернуть себе контроль. Хотя бы немного. Лишь бы не чувствовать себя дешевым куском мяса или очередной вещью, годной только для чужой потехи.
Потому, неторопливо сняв ножны с мечом, плащ и перчатки, Адалин соскользнула со стола и чуть толкнула Аквентуса назад, чтобы откинулся на спинку стула. Затем уселась к нему на колени, лицом к лицу, крепко прижавшись к груди. Новую волну дрожи и ненависти и к нему, и к себе самой она выместила в поцелуй. Ее руки, оказавшиеся на его плечах, сжались, сминая ткань. Адалин хотела, чтобы он чувствовал боль, пусть это и была боль от легких укусов в губы или ногтей, врезающихся в кожу через рубашку. Большего она позволить себе не могла.
Оторвавшись от него через долгую минуту, она прикрыла глаза светлыми ресницами, пытаясь выровнять дыхание. Хоть она и могла пересиливать себя и изображать страсть, сердце все еще заходилось в глубоко спрятанной панике перед тем, что будет дальше.
— Хочешь, для начала выпьем вина? — предложила Адалин, поглаживая Аквентуса по шее. Вверх, вниз, от места за ухом до ключицы. В один момент ее пальцы спустились ниже и, отыскав пуговицу камзола, ловко расстегнули ее. — Я не пью на работе. Но мы ведь совсем не работать собираемся, верно?
Тевинтерец посмотрел на нее, чуть дернув бровью, словно сомневаясь в ее словах. Ведь буквально недавно она отказывалась от вина, причем так, будто совсем его не любила. А теперь передумала. Но, возможно, дело и вправду было в том, что миссия оказалась завершена, и можно было немного отпустить контроль. Однако в конце концов он лишь покачал головой, перехватив руку Адалин за запястье и держа чуть в стороне от своего лица.
— Не думаю, — негромко произнес он. В полумраке комнаты его лицо казалось высеченным из мрамора. Свет солнца плохо проникал сквозь покрытые изморозью окна, а свечей и ламп он не зажег. — Прежде, чем мы перейдем к чему-то более захватывающему, позволь задать тебе один вопрос.
Отказ застал Адалин врасплох. Она планировала выпить бокал-другой, пока в голове не появится легкий дурман, стирающий границы, запреты и страхи, а тело не расслабится, став отзывчивым на прикосновения. Так было бы проще забыть о том, что он делал с ее матерью и видеть перед собой не мучителя, а привлекательного мужчину. Как бы ни была отвратительна Адалин его личность, она не могла не признать: Аквентус хорош собой. Высокий, отлично сложен, даром что маг, с резкими, будто гранеными чертами лица и черными волосами. Старше лет на пятнадцать. Он сочетал в себе почти все, что девушка предпочитала в мужчинах. Кроме того, от него исходила сила, внушающая внутренний трепет.
Но все же, Адалин ясно видела, кто перед ней. И не могла погасить свое отвращение до конца. Только спрятать за маской желания. И покорности. Ведь судя по тому, что альтус до сих пор не отпустил ее руку, он не хотел отпускать и поводок.
— Да? — спросила Адалин, едва приоткрыв губы.
Реморий улыбнулся, почти по-отечески, почти так же, как когда-то улыбался ей Уильям. Но в этот раз улыбка была лишь движением мышц, выражением, за которым не стояло истинной теплоты, и не достигала его холодных и расчетливых глаз. Хватка на ее запястье чуть сжалась, почти до боли, хоть и не настолько сильно, чтобы причинить действительно сильные страдания. Она просто будто напоминала, что она есть. Чтобы Адалин не забывала о том, кто перед ней.
— Кто тебя послал? — спросил маг так, будто это был сам собой разумеющийся вопрос. — Братство? Зачем был нужен этот странный перформанс с твоей напарницей? Если у тебя приказ меня убить, то ты очень плохо справляешься со своими обязанностями. Впрочем, я готов закрыть на это глаза. Ты ведь не поверила в то, что мой интерес к тебе вызван твоим исключительно вульгарным предложением? — альтус улыбнулся чуть шире, и от этого по коже пробежал неприятный холодок.
Адалин дернулась назад, как дернулась бы при любой возникшей опасности прежде, чем подумала бы о ней. На мгновение в ее синих, как штормовое море, глазах заплескался страх. Но Аквентус держал крепко, не дав шанса высвободить руку. Она почувствовала себя в ловушке, как в тот раз с Уиллом, когда он прижал ей к шее кинжал. И хоть альтус не угрожал напрямую, Адалин знала, что бороться против магии бесполезно.
Она заставила себя успокоиться и поерзала на его коленях. Хотелось слезть, но лучше было не делать лишних и резких движений, не провоцировать и говорить правду. В чем бы Аквентус ее не подозревал, он ошибся во всем.
— Меня и моих напарников послал командир “Скорпионов”, Руфус, — голос Адалин был тихим и ровным, она лишь слегка отодвинулась, чтобы создать дистанцию. — Я ничего не знаю о Братстве, а моя напарница просто не умеет держать себя в руках и язык за зубами.
На последний вопрос Адалин не ответила. Вообще-то, она рассчитывала на это. Наивно, как оказалось. В итоге сама же загнала себя в ситуацию, из которой пока не видела выхода.
— Значит, тебя не подослали убить меня? Пожалуй, я готов в это поверить. Слишком уж очевидным был этот вывод, а за мной посылают более опытных… — Реморий задумчиво склонил голову набок, и этот до дрожи неуместный и слишком уж милый, почти детский жест выглядел более устрашающим, чем если бы он приставил к горлу Адалин нож. Но такие люди, как он, привыкли действовать иначе. Они презирали прямолинейную и грубую силу, хоть и не брезговали ею, но лишь как финальным аккордом хорошо поставленной пьесы. — Но остается еще один вопрос. Вопрос покупки рабыни. Ты ведь на самом деле не думаешь, что я продал бы ее за пятнадцать золотых? Я собирался сдать ее на рудники за пять. Большего она не стоит, мало того, что у нее почти не осталось сил, она еще и безумна. Но ты с радостью готова была заплатить даже большую цену за нее. Значит, она тебе нужна, и не для того, чтобы готовить и чистить нужники, верно? За двадцать золотых можно купить хорошую лошадь, а наемники вроде тебя не покупают рабов для выполнения грязной работы за себя. Так скажи мне… — его горячие пальцы прошлись по щеке девушки, второй рукой мужчина все еще держал ее за запястье, продолжая медленно, неумолимо сжимать его. От такого человека, как Реморий, мало кто ожидал бы такой цепкости и силы. Но ферелденке было ясно, что альтус хоть и выглядел высокомерным дворянином, привыкшим возлежать на подушках, на деле же он был далеко не беззащитен. — Зачем она тебе?
Если он и заметил кратковременную вспышку страха, промелькнувшую в глазах Адалин, то не выдал ничем своей реакции. Однако они сейчас находились так близко, что он мог увидеть даже, как дрожат ее ресницы.
Адалин сглотнула и с трудом подавила желание облизать пересохшие губы. Ее игра не удалась, да и смело ли надеяться, что получится обмануть альтуса, привыкшего к интригам и лжи с пеленок? Но если сказать ему и эту правду, отпустит ли он их с матерью? Скорее продолжит забавляться, ведь он явно скучал сидя в этой дыре.
— Я уже сказала, — тихо отозвалась Адалин. Ее голос уже не звучал так ровно, как раньше, но она все еще смотрела ему в глаза почти не моргая. — Пригодится в отряде. Мне показалось, вы тяжело расстаетесь с… вещами. А я легко трачу деньги. Потому предложила больше.
На мгновение Адалин даже показалось, что ей поверили. Лицо Ремория несколько смягчилось, острые, почти ястребиные черты даже стали на миг похожими на обычное человеческое лицо, а не на маску чудовища. Но продлилось это недолго. Рука на ее щеке соскользнула вниз, ласково прикоснувшись к шее и откидывая волосы.
— Не пытайся обмануть обманщика, — тихо произнес альтус, странным голосом, как будто ему было даже жаль, что он не мог заставить себя поверить в эту ложь. Возможно, ему действительно бы этого хотелось. Лишь на миг отпустить собственную паранойю и поверить, что эта необычная, но по-своему привлекательная особа нашла его достаточно интересным, и лишь поэтому прыгнула к нему на колени. Но он привык к другому отношению. Его боялись, его презирали, некоторые даже восхищались, шептались за спиной, посылали за ним шпионов и убийц чаще, чем он мог сосчитать. И допустить ошибку для такого, как Реморий Аквентус, было непростительно. — Что ж, Адалин. Ты мне нравишься. Не знаю пока, почему, может быть, мне просто скучно среди крестьян и коров, что более чем возможно. А может, в тебе действительно что-то есть. Будет почти не больно. Не сопротивляйся.
Что-то острое царапнуло ее шею, альтус подался вперед, одновременно притягивая девушку к себе, и прошептал ей что-то на ухо. Со стороны могло бы показаться, что он лишь шепчет ей всякие романтические глупости, какие обычно говорят мужчины в такой ситуации, но от его слов Адалин похолодела. Буквально похолодела, ей показалось, что ее тело сковали тяжелые, невыносимо холодные цепи, так, что она не могла бы пошевелить и пальцем. То, что по ее указке сотворили со Второй, теперь придется пережить и ей, но вряд ли этот человек будет думать о ее благополучии, как Феликс.
Адалин не сразу поняла, что Аквентус хочет с ней сделать. А когда поняла, он уже шептал ей на ухо слова заклинания и тело окоченело, превратившись в ледяную скульптуру. Она не могла пошевелить даже пальцем, не могла издать ни хрипа, ни стона против воли человека, который теперь крепко держал не только ее руку, но и разум.
Единственное, что пока что все еще принадлежало ей — мысли, лихорадочно мечущиеся в голове. Она ошиблась. Ошиблась так, как никогда прежде, рискнув не просто остаться с альтусом наедине, но и нагло врать ему в лицо, не думая о последствиях. Как бы она не притворялась хорошим агентом, способным сдерживать себя ради дела, на самом деле ей была важна только мама. Личное. Она всегда выбирала личное, и из-за этого могли пострадать люди. "Скорпионы", ее ячейка, Сопротивление.
Если он задаст правильные вопросы, все пропало.
Адалин знала, что должна сделать. Она попыталась пошевелить рукой, чтобы добраться до яда. Ничего не произошло. Мышцы на ее теле остались неподвижными. Она попыталась еще, еще и еще. И еще. И все равно бесполезно. Только неподдельный ужас разгорался в глубине синих глаз.
— Кто ты? Зачем тебе Первая? — спокойно спросил Реморий, откинувшись назад и все так же удерживая девушку у себя на коленях, но теперь казалось, что эта хватка паука, поймавшего в свои сети добычу, а не жаркие объятия любовника. Впрочем, границы начинали понемногу размываться, и если бы кто-то заглянул в окно, то не увидел бы ничего предосудительного, если не считать предосудительным плотские отношения между ферелденкой и тевинтерцем.
— Адалин, родом из Денерима, дочь Дорина и Альмы. Я убийца. — Губы девушки открывались сами по себе, а язык ворочался складывая звуки в слова против ее воли. Ослабь он хватку на мгновение, она откусила себе язык, лишь бы не говорить. — Я хочу забрать ее, она моя мама.
— Мать… Так значит… — Реморий задумчиво качнул головой, а затем улыбнулся. Страшно улыбнулся, как хищник, который почувствовал, что загоняемый олень наконец выбился из сил и упал на землю, и теперь ничто не мешает ему вогнать клыки в открытое мягкое горло так глубоко, как только возможно. — Тебя прислали убить меня? — спросил он, чувствуя, что сохранять контроль над борющейся волей девушки становится сложно. Но он должен был убедиться, что его паранойя была беспочвенна. Тот факт, что Адалин оказалась дочерью полубезумной рабыни, не отменял возможности, что у нее было и другое задание.
— Нет, — сразу же последовал короткий ответ, после которого Адалин застыла в его руках, точно статуя.
Реморий мог бы сформулировать свой последний вопрос иначе. Он мог бы спросить ее, не хочет ли Адалин убить его, но ответ на этот вопрос ему был уже известен, как только она назвала свое имя и имена своих родителей. Однако сама ферелденка могла быть лишь пешкой в чужой игре, в игре тех сил, которые могли желать ему смерти по иным причинам, нежели чем ради кровной мести. Отпустив контроль, альтус прекратил действие заклинания и осторожно погладил девушку по волосам, будто заботливый отец, успокаивающий плачущую дочь после того, как накричал на нее за проступок.
— Ты ее получишь, — прошептал он, ослабив хватку на руке Адалин. — Тогда, когда я скажу. Пока я в деревне, я хочу, чтобы ты продолжала свой небольшой маскарад. Я нахожу это забавным. Скорее всего, мне это очень скоро наскучит, или мне придется уезжать из Ивуара, и тогда я отдам тебе твою мать.
Если прикосновения Уилла или Руфуса к ее волосам мгновенно успокаивали, то от прикосновения Аквентуса хотелось убежать и забиться в самый темный угол, лишь бы оказаться как можно дальше. Но если в Адалин осталась хоть капля гордости после того, как она предложила ему свое тело, она не позволит себе колотиться перед ним от страха, как пойманный кролик.
Он и так получил слишком много. Получил ее всю без остатка, найдя то единственное, ради чего она готова была на все. И хоть Адалин не могла верить ему на слово, все равно подчинилась бы, не смея упустить даже крохотный шанс на ее свободу.
— Мне некуда деться из этой деревни. Тут мой отряд. Ты знаешь, где меня найти. Отдай ее сейчас. И я продолжу играть маскарад, — попросила она, почти не надеясь на согласие. Для него это все развлечение. Ему нечего терять, он может диктовать любые правила, какие только захочет. И знает, что у Адалин нет выбора.
— Пожалуй, если бы сразу сказала мне правду, я мог бы попробовать довериться тебе. Но ты лгала мне в лицо, пока магия не развязала тебе язык, так что мой ответ — нет. Я тебе не верю, — вздохнул Реморий почти с сожалением, будто бы ему хотелось поверить девушке, но она сама, своими руками уничтожила такую возможность, и некого ей было больше винить, кроме самой себя. — Я отдам тебе рабыню, а завтра ни тебя, ни твоего отряда здесь уже не будет. Это было бы весьма печально. Поэтому она пока останется со мной, не волнуйся, будет жива. Возможно, даже поднесет тебе чай поутру, — он улыбнулся и пожал плечами. Вторая по-прежнему спала, лежа на лавке у печи, и похоже, что никакие разговоры и шум не могли вырвать её из магического сна, в который ее погрузил Феликс.
Адалин молчала долго. На язык просились угрозы, оскорбления и требования. Отпустить ее мать, не говорить о ней так, будто она вещь, не ставить условия и прекратить всю эту игру. Но хоть она и не была больше под властью магии крови, все еще сидела без движения, будто заколдованная. Адалин сегодня держала в узде столько эмоций, что почти к этому привыкла. Только во взгляде и напряженных губах ясно читалась злость вперемешку со страхом.
— Я поняла, — слова прозвучали не очень-то смиренно. — Мне нужно делать вид, что я хочу тебя… вас? Вы ведь знаете правду.
Реморий кивнул, поднимаясь после того, как знаком указал Адалин встать с его колен. Первой все еще было нигде не видно, возможно, что он отослал ее по какому-то поручению, ведь Вторая так и не принесла воды для ванны, а потом он был слишком занят ее поисками и другими делами.
— Правда — интересная вещь, Адалин, — медленно произнес он, указав ей на дверь, ведущую в соседнюю комнату, где находилась спальня. — Все так превозносят ее, не понимая, что на деле она почти никому не нужна. Мир построен на лжи. Сначала церковной, затем монархической, а теперь вот — теократической. Без нее Тедас погрузился бы в хаос войны и междоусобиц. Поэтому я отвечу тебе: да, я хочу чтобы ты любила меня. А будет это ложью или правдой, меня не волнует.
Оставив лежать на столе перчатки и плащ, Адалин потянулась к мечу, но остановилась, прикоснувшись пальцами к рукояти, и сжала пустой кулак. Все равно он бесполезен против мага. Все равно она не посмеет напасть на него, будь он хоть трижды уязвим и беззащитен. Единственное, на что он мог сгодиться — придать ей уверенности. И то ненадолго.
— Откуда мне знать, жива она или нет? — спросила Адалин, прежде чем сделать хоть шаг в сторону второй комнаты. Аквентус согласился ее отдать слишком легко, но поставил такие условия, при которых успеет получить все, прежде чем придет время отдавать. И даже при том, что считал будто правда никому не нужна, наказал ее за ложь, отказавшись вернуть маму сейчас. Какая на это может быть причина, кроме как… Руки начали холодеть, при мысли, что все это очередная ложь и ни сегодня, ни завтра Адалин ее не увидит. — Может, вы… уже сделали то, о чем говорили раньше.
— Ниоткуда. Но ты ее увидишь, очень скоро. Я отослал ее выполнить несколько поручений, пока вы ходили искать Вторую. Видишь ли, пока Вторая не в состоянии выполнять дела для меня, выбора другого не было, — фыркнув, Аквентус посмотрел на Адалин строгим взглядом. — Не самому же мне ходить за покупками, право слово. К вечеру будет готов ужин и горячая ванна. Дом, конечно, не богиня весть что, но места нам хватит. Останься до утра, вряд ли у тебя есть какие-то срочные дела, — заметил он как будто между прочим, явно обратив внимание на то, как девушка дернулась в сторону оружия. Это его позабавило, однако Реморий не стал заострять на этом внимание.
Адалин кивнула, решив, что лучше ни в чем ему не перечить. Пару минут назад он держал ее почти до боли, допрашивал и использовал магию крови, но сейчас вел себя так… будто привел ее домой после романтической прогулки. Почти приветливо. И это только усилило исходящую от него ауру опасности.
Подобрав сумку, которая все еще оставалась на лавке, Адалин подошла к двери и задержала дыхание, будто собиралась нырнуть в бездонную прорубь. Аквентус попросил остаться до утра. Был ли это еще один способ показать, у кого в руках власть или он слишком давно не был с женщиной, ничего хорошего Адалин не ждала. Но все равно толкнула дверь, и не оборачиваясь зашла в комнату.
Зайдя вслед за девушкой и прикрыв за собой дверь, Реморий принялся расстегивать оставшиеся пуговицы на сюртуке, держась расслабленно и спокойно. Даже в глазах его промелькнула странная веселость, как будто и не было никакого допроса, и не было страшных событий, что привели к нему, и шантажа жизнью матери. Похоже, он действительно хорошо умел притворяться. Если таковы были враги Сопротивления, то нахрапом и силой их невозможно было победить, и в этом была ошибка Десмонда. Впрочем, он выпил немало крови у власть предержащих, прежде чем его голову заказали Адалин.
— Ну-ну, не стоит кривить носик, дорогая. Ты ведь оказалась здесь по собственному желанию. Улыбнись, — он подошел к ней и осторожно приподнял лицо девушки за подбородок, вглядываясь в него в поисках каких-либо свидетельств того, что ферелденке эта компания неприятна. — Ты ведь не хочешь меня расстроить?
— Нет. Нет, конечно не хочу, — Адалин сложила губы в улыбку и склонила голову, будто пытаясь разглядеть Аквентуса заново, увидеть хоть что-то привлекательное, чтобы облегчить себе задачу. Было бы проще, если бы дело не дошло до допроса. Теперь же, хоть суть не поменялась, Адалин должна была быть с ним не по своему отчаянному, но выбору, а на его условиях.
Отойдя на шаг, она бросила на пол сумку, а за ней куртку и свитер, оставшись в тонкой, не защищающей ни от холода, ни от взгляда альтуса, черной рубашке на шнуровке, поверх которой лежала невварская монетка на шнурке. Она хотела бы съежиться, замереть, закрыть глаза, мысленно отстранившись, и позволить ему самому решать, что с ней делать, но была бы тогда не свободнее и не лучше рабыни.
Адалин вернулась к нему, пока решительность не иссякла, и взявшись за ворот камзола, притянула к себе, встретив его губы поцелуем. Может, хоть на короткие мгновения у нее получится забыться и представить, что она целует Десмонда.
Представить получилось не очень хорошо. Хоть они и были чем-то похожи друг на друга, Реморий все-таки сильно отличался от старого наставника Адалин во всем. Начиная от внешности и заканчивая характером и повадками. Несмотря на всю свою любовь к показному и фальшивому, Аквентус не был похож на орлесианских любителей играть в Великую Игру. Игра тевинтерская отличалась жестокостью и кровавостью, спрятанными под куда более тонким слоем напускной вежливости. Прижав девушку к себе, альтус подтолкнул ее к кровати так, что ее колени подогнулись, и она села на ее край. Стянув с себя камзол и рубашку, Реморий толкнул ферелденку в плечо, заставляя лечь на спину, и остановился, внимательно разглядывая ее лицо и фигуру.
— Ты ведь любишь меня? — спросил он негромким, чуть хриплым голосом, вернувшись к глазам Адалин, как придирчивый художник смотрел бы на произведение искусства, пытаясь увидеть недочеты и ошибки в полотне. — Покажи, как сильно.
К своему стыду, Адалин вздохнула от облегчения — он попросил показать, не сказать. Произносила она эти слова вслух только два раза и только Десмонду. И знала, что никогда и никому больше их не скажет. По крайней мере добровольно.
Приподнявшись на локтях, от чего волна пшеничных волос скатилась с плеча, она села и подвинулась вперед, к краю кровати, чтобы оказаться почти вплотную к Аквентусу. Взглянув на него снизу вверх из под густых светлых ресниц, она снова нацепила улыбку, которую уже начала ненавидеть, и потянулась к завязкам на его штанах. Пока одна рука распутывала шнурки, вторая легла на его грудь. Пальцы девушки легко царапая кожу ногтями, проскользили по животу до края штанов.
Адалин прекрасно знала, что предпочитают мужчины. И готова была это дать.
***
Вечер наступил незаметно для них обоих. Каким бы холодным и жестоким ни казался альтус, ему удалось достаточно измотать ферелденку, да так, что она сама не заметила, как задремала, свернувшись на простой деревенской кровати со смятыми и наполовину упавшими на пол простынями и набитой гусиным пухом подушкой. Кто-то поскребся в дверь. Скрипнули плохо смазанные петли, и в комнату, уже погрузившуюся в полутьму, вошла знакомая сутулая фигура. Первая молча поставила на прикроватный столик поднос с закусками и питьем, видимо, взятыми в таверне или приготовленными прямо здесь. От свежего хлеба вкусно пахло знакомым домашним уютом, будто только что Адалин не пришлось делать то, от чего было так стыдно, почти до боли. Затем женщина принялась зажигать свечи и лучины, которые бросили искривленную, дрожащую тень на стену у кровати, будто бы вовсе не замечая присутствия девушки, а может, не желая ее разбудить.
Приглушенный голос доносился из-за двери, которую Первая, видимо, забыла прикрыть за собой, благо руки ее были заняты подносом. Голос принадлежал самому альтусу, но казалось, что он разговаривал с кем-то, а не просто думал вслух. Вряд ли этот кто-то был хоть отдаленно похож на одну из рабынь.
— …в конце концов, сколько можно? Они напали на меня по дороге в Монфорт. Да… пришлось временно скрыться. Убили оруженосца, одну из рабынь и коня. Ни в чем не повинное животное особенно жаль! Этот конь стоил мне… что? Нет, конечно же. Да. Хорошо, сделаю, — голос Аквентуса затих, однако второго голоса девушке различить не удалось. Видимо, он был слишком тихим. — Когда я вернусь, я хочу, чтобы голову этого Десмонда принесли мне в коробке с праздничной лентой. Заплачу любые деньги, так что нанимай наемников из кого хочешь. Да я знаю, что Братство уже давно ищут! Толку от Легионов, как с козла молока. Притяни в это дело Тайную Службу. Да как угодно. Хорошо… прощай. Скоро увидимся.
С колотящимся сердцем Адалин нашарила край одеяла и натянула на себя, накрывшись с головой. Аквентис сейчас вернется. Он увидит ее расширенные глаза, напряженные мышцы и руки, сжимающие простынь и поймет: она не только слышала то, что для ее ушей предназначено не было, но и знала о чем речь. Спрятавшись под одеялом, она могла остудить свои чувства. Вместо подозрения и недоверия вернуть радость от того, что мама действительно жива.
Ведь… имя Десмонд не такое уж редкое. Наверняка существует десяток-другой Десмондов, которые нападают на тевинтерцев. Она никогда не верила, что ее наставник успокоится и заляжет на дно, после того, как его сочли мертвым, но не может же в самом деле случиться так, что в Создателем забытой деревушке в глуши Орлея она случайно найдет и мать, и услышит о человеке, которого несмотря ни на что все еще любит.
Должно быть это просто совпадение. Адалин пыталась себя в этом убедить, хотя уже понимала, что не сможет отступиться, пока не узнает наверняка.
Шаги за дверью возобновились, и через несколько минут Реморий вернулся в комнату, пинком открыв дверь. Он явно был чем-то раздражен, и увидев Первую, которая все еще возилась со свечами, рявкнул хоть и негромко, но достаточно четко, чтобы рабыня дернулась:
— Что ты тут возишься? Шевелись! — дождавшись, пока Первая выскользнет за дверь и прикроет ее за собой, он сел на край кровати и взял с подноса бокал с вином. Отпил немного, поморщился и едва сдержался, чтобы не выплюнуть. — Какая-то орлейская дешевая дрянь. Вот что им стоило завезти нормального вина? Мы вроде как должны распространять тевинтерскую цивилизацию на отсталые народы, а по итогу они так и остаются отсталыми. Вот даже хотя бы в виноделии, — отставив бокал, альтус повернул голову и взглянул на Адалин, что зарылась под одеяла. — Ты спишь?
Адалин высунула голову из под одеяла и мотнула головой, отчего растрепавшиеся волосы, закрыли ее лицо. Перекинув их на одно плечо, она подползла к альтусу и приобняла сзади, легко, почти изящно скользнув руками по его плечам. После того, что он с ней делал и что она делала для него, все отвращение оказалось выхолощено. Осталась лишь опустошение, в котором нашлось место только для мрачной и тупой решимости однажды его убить. Пусть на это потребуются месяцы или годы, она не собиралась прощать. Ни за маму, ни за себя.
Но для этого ей тоже нужно подобраться как можно ближе. Быть послушной, хорошей и "любящей". Но захочет ли он поверить?
— Должно быть, тебе жутко надоело тут торчать. — Адалин заглянула ему в лицо, перегнувшись через плечо. — Это точно не подходящее место для альтуса, особенно из такого влиятельного рода.
— Очевидно! — вздохнул альтус, однако не стал отталкивать от себя ферелденку. Он все еще был без рубашки, хоть и поспешно натянул брюки, когда выходил из комнаты. На его поджаром теле не было видно ни одного шрама, что обычно свойственно тем, кто рискует жизнью и участвует в боях. То ли вовремя примененная лечебная магия помогла, то ли он предпочитал решать свои проблемы и выигрывать свои битвы, не подпуская врага настолько близко, чтобы тот успел его ранить. — Но придется побыть здесь еще как минимум несколько дней. К счастью, ты появилась очень вовремя, чтобы развеять мою скуку, — он усмехнулся и повернул голову, взглянув девушке в глаза и снова проводя рукой по ее незаплетенным волосам. Кажется, ему нравилось это делать.
— Ты выглядишь встревоженным. Все хорошо? — осторожно спросила Адалин, потеревшись щекой о его руку, будто кошка. Стоит ли продолжать расспросы? Если он уедет через пару дней, у нее осталось не так много времени, чтобы разузнать хотя бы о Братстве. Она рисковала, влезая в его личные дела, но оставаться с ним было риском не меньшим. — Мне показалось, ты с кем-то ругался?
Мужчина мотнул головой, резко проводя ладонью по слегка встрепанным коротким волосам. В чем-то он неуловимо напоминал Адалин Викторию, и дело было не в цвете волос, не в слегка смугловатой коже и не в узнаваемой форме носа. Дело было даже не в акценте и манере держаться. Отношение к миру, как к месту, которое должно ему по праву рождения, почему-то ассоциировалось с лаэтанкой. Это было довольно странно, учитывая, что последняя не родилась с привилегиями, а, по ее словам, ее семья получала уважение и почет исключительно благодаря своему богатству.
— Всего лишь очередная шайка радикалов, которые решили, что теперь отрастили достаточно крепкие клыки, чтобы нападать не на торговые обозы и караваны, а на тех, кто может дать отпор, — мрачно отозвался Реморий, повернувшись вполоборота и поглаживая Адалин по голове, как кошку. — Где-то с год назад, может, чуть больше, они, похоже, выбрали наш дом своей главной целью, и доставляют все больше и больше проблем. Ничего, скоро мы эту грязь вычистим с лица Империи. Нужно всего лишь поймать их предводителя, гада ползучего, каких еще поискать. Скоро, — он покровительственно улыбнулся, глядя сверху вниз на девушку. — Не стоит тебе переживать об этом. Они, судя по всему, берут в прицел исключительно тевинтерцев. Хотя тебя, как мою фаворитку, тоже может задеть…
Фаворитка. Адалин не сдержала усмешку. Она определенно не ожидала услышать это слово, подходящее больше для изящных дам в шелках в свой адрес. Но дело было даже не в этом. Понимал ли Аквентус, что она скорее рада будет, если ее “заденет” или же предпочитал верить в их маленькое представление? Хотя должно быть он просто развлекается и издевается, раз несколько раз просил ее о “любви”, подразумевая не только секс.
Но если главарь радикалов действительно ее Десмонд, она с радостью поможет ему снести голову альтуса с плеч. А прежде своими руками отрежет его язык. Если же нет… контакты с такими людьми все равно будут полезны.
— Я рада, что ты выжил. Как ты сказал? Чтобы развеять и мою скуку тоже. С мужчинами в отряде как-то не сложилось, а у меня уже очень давно никого не было. — Очередная ложь, приправленная щепоткой правды. В этот вечер Адалин только и делала, что лгала. Причем по его же просьбе. — А что это за радикалы вообще? Никогда не слышала о Братстве. У нас в отряде есть тевинтерцы, так что если на дорогах опасно, лучше бы знать, чего ожидать.
— Я же сказал, это неважно. Они нападают только на тевинтерцев, причем в последнее время — на высокопоставленных. Видно, вырезать простых гражданских им стало скучно, — Реморий закатил глаза в очевидном и интернационально известном жесте. Откинувшись назад, альтус лег поперек на кровать и подложил руки под голову, глядя в потолок. — Скоро для них будет подготовлен небольшой сюрприз, — он усмехнулся, переводя взгляд на Адалин. Расспрашивать его дальше могло быть рискованно, учитывая, насколько подозрительным был этот человек, но возможно, в доме получится найти какие-то другие доказательства? Тоже рискованно, но по крайней мере, если у Адалин все получилось и ее не поймали бы, то она смогла бы узнать что-то о судьбе Десмонда.
— Конечно. Думаю, у тебя все получится, — уверила Адалин и, перекинув ногу через его бедра, уселась сверху. Она все еще была без одежды. Несмотря на то, что чуть волнистые после косы волосы спадали по груди, закрывая ее тело, они прятали недостаточно. В отличие от чистой кожи альтуса, на ее руках и плечах хаотично располагались бледные старые шрамы, а ожог на бедре выделялся даже в полумраке. Но, кажется, его не смущала неидеальность Адалин. — Прости, что солгала. О маме. Я боялась, что ты… воспользуешься ситуацией. Боялась за нее. Я не должна была так делать. Мне жаль.
Последнее она говорила искренне. Ей действительно не следовало лгать и ей действительно было жаль. Но сам Аквентус не имел к этим чувствам никакого отношения. Она прошлась по лезвию ножа, испытав на себе влияние магии крови. И теперь нужно быть особенно осторожной, чтобы никогда и ни за что не допустить повторения.
— А нам обязательно говорить об этом? — с неудовольствием спросил Аквентус, которому явно не слишком нравилось вспоминать о заключенной с Адалин сделке и особенно о рабыне, которую он пока что просто игнорировал большую часть времени. Что ж, это было лучше, чем если бы он наказывал ее за недостаточную расторопность. — Скажи лучше, чем в этой деревне можно заняться? Сидеть в вонючем трактире не слишком интересно. Может быть, познакомишь со своим отрядом? — ухмыльнулся он, наматывая прядь волос девушки на палец. — Раз уж Скорпионы так хорошо себя показали, может, я найду для них еще какое-нибудь дело.
Внезапный отблеск пламени свечей на болтающемся медальоне в виде монетки привлек его внимание, и Реморий мгновенно посерьезнел, перехватив его пальцами и разглядывая на свет.
— Это еще что такое? Похоже на старую неварранскую чеканку.
Адалин пришлось податься вперед и склониться над ним, когда он потянул за монетку, чтобы получше ее рассмотреть — шнурок был довольно коротким.
— Она… это вещь человека, который мне дорог, — ее голос, в котором до этого звучала ласка, стал теперь сдавленным. Она настолько сроднилась с монеткой, что не ощущала ее веса и не чувствовала прикосновение металла к коже. Стоило ее снять и спрятать, чтобы не давать альтусу очередного повода залезать ей под кожу. Или в мысли, особенно в мысли. Но теперь оставалось говорить правду или что-то близкое к ней. — Был дорог. Когда-то. Его больше нет.
По крайней мере его интерес избавил ее от необходимости говорить об отряде. Чем дальше он держится от "Скорпионов", тем надежнее спрятана их общая тайна.
— Понятно. Выглядит все равно не слишком, — фыркнув, он отпустил самодельный медальон-монетку, хотя на мгновение в его мыслях проскользнула идея забрать ее с собой в качестве памяти об этом маленьком приключении в Ивуаре. — Я наказал Первой и Второй приготовить ужин, так что пока у нас есть немного времени… — его рука медленно заскользила по боку Адалин, по ребрам, на плечо, притянула ее вниз.
Адалин позволила увлечь себя, и уперевшись руками в кровать, склонилась с поцелуем, в котором не было ни пыла и страсти, ни трепета и нежности. Не стоило думать, что Аквентус остановится на том, что уже получил. Сегодняшний вечер и ночь обещают быть бесконечно долгими, и Адалин надеялась, что он устанет достаточно быстро, чтобы поскорее уснуть. Сама она спать не собиралась и все равно бы не смогла.
Она легла на него, не прерывая поцелуй, руки запутались в темных волосах, жар его тела обжигал кожу.
Монетка, врезавшаяся в грудную клетку, служила единственной преградой между ними. И напоминала о еще одной причине, почему Адалин должна продолжать свой маскарад.
***
После ужина, накрытого на стол Первой и Второй, где Адалин лишь для вида притворилась, что немного поела, Реморий решил прогуляться по ночному Ивуару, взяв с собой ферелденку. Они о чем-то болтали, трудно было даже вспомнить, о чем именно, но ничего полезного или действительно важного из этих разговоров вынести ей не удалось. Альтус хорошо играл свою роль, даже до дрожи хорошо, так, что если бы Адалин на мгновение забыла обо всем произошедшем, она могла бы действительно поверить в то, что они вместе и уже довольно давно. Но забыть она не смогла бы даже под страхом смерти.
Где-то впереди она краем глаза заметила выходящих из трактира Эльсу, Дамиана и еще какого-то высокого человека вместе с ними. Отсюда расслышать, о чем они переговаривались, было невозможно, но судя по улыбкам и быстрому, энергичному шагу, ее товарищи все же нашли того, кого искали, и теперь собирались выйти на след пропавшего Франсуа. Троица поспешно завернула за угол и исчезла из поля зрения Адалин, оставив ее снова наедине с альтусом на пустой деревенской улице, где даже фонарей было так мало, что они освещали почти исключительно площадку перед трактиром и несколько бегущих в стороны от нее улочек.
Адалин поежилась и поглядела на темную полосу леса, тянущуюся за домами, будто там лежало ее спасение. С каждой минутой наедине с альтусом ей все труднее было сохранять на лице маску доброжелательности, она то и дело норовила сползти, показывая то беспокойную складку между бровей, то проблеск страха в глазах. И на этом "свидании" она ощущала себя точно кукла на игрушечном чаепитии, которое разыгрывали младшие девочки из приюта. Аквентус же, похоже, наоборот наслаждался ситуацией.
Она могла бы перемахнуть через забор, другой, обогнуть покосившийся сарай возле огорода и сбежав по склону, скрыться среди деревьев. А там нестись во весь опор, пока не подкосятся ноги и легкие не запылают огнем. И упав на снег, Адалин бы с криком наконец дала выход всему, что сдерживала с утра. Отчаянному чувству потери и боли, которое испытала, и все еще испытывала при виде матери; ужасу, в который ее приводила мысль, что альтус снова прибегнет к магии крови. Унижению. Стыду за то, что оказалась недостаточно сильной, чтобы поступить, как агент — оставить личное позади и уйти. И ненависти, которая угнездилась в самом сердце, спокойная и холодная, разъедающая изнутри.
Но Адалин не могла сбежать и не могла никуда деться от Аквентуса, ведь тогда пострадала бы мама. Разве не лучший способ наказать ее за проступок — причинить боль той, что ей так дорога?
— Тут так спокойно и тихо, совсем не как в Денериме. Погуляем подольше? — Адалин ткнулась под руку альтуса, намекая на объятие. Как бы не было противно, она старалась делать идеально все, за что бы ни бралась. К тому же, меньше всего она хотела возвращаться в дом, где он снова будет прикасаться к ней, и где снова придется изображать, будто ей это нравится. — А как живется в Тевинтере? Людям твоего статуса. Наверное, ты в постоянных разъездах и делах?
— Бывает. Я второй сын, так что главенство над домом достанется не мне, а моему старшему брату, — обронил Реморий, который разговаривал легкомысленно и дружелюбно, но все это было лишь донельзя реалистичной маской, за которой, как Адалин хорошо знала, скрывался холодный и жестокий разум, наслаждающийся властью, которую он имел над девушкой. Он мог бы причинить ей очень много страданий, как напрямую, так и через тех, кто был ей дорог, и знал это. Гораздо интереснее было заставлять ее делать то, что хотелось альтусу, словно он слепил из Адалин марионетку и дергал за ниточки, с любопытством наблюдая, когда же эта куколка наконец упадет на сцену без сил. — Но он не столь хитер и расчетлив, каким должен быть глава дома. Поэтому… кто знает, что может случиться? — улыбнувшись совершенно обезоруживающей улыбкой, мужчина качнул головой. — Но что это мы все обо мне да обо мне. Расскажи лучше о себе, дорогая.
— Обо мне… Моя мать рабыня, а я убийца. Но ты это уже знаешь. А еще, хм… я убила отца, когда мне было одиннадцать. — Адалин небрежно пожала плечами, и даже тихо усмехнулась, хотя не было ничего смешного в том дне, когда ее жизнь перевернулась и сломалась. Но сказать это Аквентусу оказалось очень легко, ведь девушка не боялась его оттолкнуть и разочаровать, как Уилла или Руфуса. Конечно, альтуса вряд ли шокировало бы признание. Но, может быть, оно отвлечет его от других вопросов, более опасных и для нее, и для Сопротивления. — Теперь это моя работа. Можно сказать. Может поделишься своими маленькими секретами? Мы все равно разойдемся через пару дней и никогда больше не встретимся. Так какая разница?
— Маленькие секреты… это я люблю, напоминает мне о доме. Что ж, дай подумать, — потерев бороду, сказал Реморий с легкой усмешкой, пока они медленно, прогулочным шагом, брели по улицам Ивуара, скучным настолько, насколько это было возможно. Даже Руссильон теперь казался центром цивилизации по сравнению с этим местом, зато тут было тихо, и никто, ни один случайный прохожий, не мог подслушать их разговора. — В детстве я залез на старую яблоню в нашем саду и за это мне влетело от родителей, с тех пор я ни разу не лазал по деревьям. Еще моя сестра любит мерзкую гусиную печень, за что ее постоянно дразнят, — сказал он, будто бы насмехаясь над признаниями Адалин, которые звучали серьезно.
— Бедная девочка, окруженная жестокими людьми, — покачала головой Адалин. Не стоило и надеяться, что Аквентус вот так запросто расскажет ей хоть что-то интересное. Как альтус, он с раннего детства был погружен в море интриг и манипуляций. Адалин же… тонула на мелководье, где было едва по колено. Глупая затея с самого начала. — Что же тогда скажут о тебе, когда узнают, что твоя… "фаворитка" — нескладная ферелденская простолюдинка?
— А почему ты так говоришь, будто кто-то и впрямь об этом узнает? — удивленно отозвался альтус. Они сделали круг по центру деревни и теперь направлялись обратно к фермерскому дому, который Реморий снимал за символическую плату в три серебряных монетки. — Даже если и узнают, то ничего не скажут. Мы ведь не жениться собрались, верно? А чем и как я развлекаюсь в свободное время — никого не касается. Некоторые, у кого слишком длинные носы, убедятся, что я вполне в состоянии их укоротить.
Поднявшись на крыльцо, он, не отпуская плеча Адалин, стукнул в дверь один раз. Та тут же отворилась, и Вторая пропустила хозяина внутрь, в светлое, уже обогретое растопленной печью помещение, тут же бросившись вытирать растаявший снег с сапог, что немедленно натек в сенях. Хватка на плече ферелденки была мягкой, но цепкой, словно напоминающей о том, в каком она положении, но исподволь. Любой, кто посмотрел бы на них со стороны, увидел бы лишь гуляющих влюбленных, ничего более. Возможно, в этом и был смысл всей это прогулки. Чтобы любопытные старушки и посетители таверны, увидев их в окно, принялись бы судачить о том, что гостивший в деревне альтус нашел себе новое развлечение. Если так, то у Ремория был целый арсенал возможностей и способов унизить Адалин еще больше.
Она скользнула взглядом по эльфийке и опустила голову. Смотреть как покорно она стоит на коленях, вытирая лужу, было слишком, ведь виновата в этом отчасти была сама Адалин, решившая обменять жизнь незнакомой девушки на мать. Должно быть Аквентис уже поработал над ее разумом, или наказал достаточно сильно, чтобы она больше не мыслила о самоубийстве и подчинялась ему без слов и вопросов.
Забавно, что тоже самое он сделал с Адалин, вместо магии используя всего лишь слова и прикосновения, напоминающие о его силе. Может, у нее просто было слишком хрупкая броня, вся в трещинах и изъянах, забраться под которую и найти все болевые точки не составляло труда. Она ведь… ровно так же сгибалась под властью Десмонда, с той лишь разницей, что с наставником она чувствовала себя не униженной, а нужной. Важной. И, может быть, немного любимой.
Тоже самое эльфийская девочка испытывала по отношению к Аквентусу.
Повесив верхнюю одежду на крючок у двери, будто вернулась к себе домой, Адалин прошла в спальню и принялась распускать косу резкими и скупыми движениями, дергая прядь за прядью. Пока Аквентус не видел, она могла хотя бы на мгновение скинуть с себя притворство и просто… быть. Может, не полностью собой, но, по крайней мере, не улыбчивой картинкой.
Прогулка после ужина пошла на пользу, и на этот раз Реморий особенно не мучил бедную девушку перед тем, как заснуть. Впрочем, это не помешало ему поцеловать ее в лоб, заботливо укрыть одеялом и отвернуться, погрузившись в сон и приказав Первой погасить свечи. Темнота окутала дом, непривычная для городского жителя тишина будто бы нервировала. Ни лая собак, ни шума, доносящегося от соседского дома или с улиц, где поздние гуляки продолжали бы свое веселье. Свет от фонарей не проникал через зашторенное тонкими занавесками окно, не рассеивал густую темноту, в которой невозможно было рассмотреть даже собственную руку, вытянутую перед собой. Вероятно, Аквентус наслаждался не только возможностью использовать Адалин для постельных утех, но и всем остальным, например, тем, что она вынуждена была провести эту ночь рядом с ним, спящим, будто бы приглашающим ее попытаться напасть. Так легко было бы убить его прямо сейчас, особенно для той, кто умел убивать скрытно. Но его защищала не только магия. Если Адалин попытается сделать это, то вскоре всю эту деревню могли сравнять с землей, а ей пришлось бы прятаться всю свою жизнь… или попробовать найти Десмонда и присоединиться к радикалам. Сопротивление после такой глупости наверняка вычеркнет ее из своих списков.
Уснуть Адалин так и не смогла, хотя не особенно-то и пыталась. Тяжелая рука Аквентуса, в один момент накрывшая ее грудь, придавила к кровати, стесняя дыхание не хуже стального обруча. Даже во сне он имел крепкую хватку, и девушка все яснее ощущала себя добычей в когтях дикого кота, который пока что не слишком голоден и развлекается игрой.
Она лежала не шевелясь, бездумно считая балки на потолке, чтобы занять мысли, ведь стоило отвлечься и закрыть глаза, единственное, о чем получалось думать — что впереди еще несколько дней, в каждый из которых она будет послушно приходить к нему и с притворными радостью и удовольствием участвовать во всех развлечениях, какие бы он не затеял.
Когда за окном немного посветлело из-за запорошившего снега, Адалин очень медленно и осторожно выбралась из-под руки альтуса и села на кровати, закрыв голову руками. Она вообще не должна находиться в этом доме. Как хорошему агенту, ей следовало отказаться от любых сделок. Хороший агент не стал бы рисковать разоблачением, как бы ценна для него ни была награда. Хороший агент… не привел бы с собой государственного раба, который при первой возможности попросит защиты у любого легионера.
Она так хотела спасти мать, что не позволяла себе думать — "а что дальше?". И дальше… не ждало ничего хорошего. Мама не сможет оставаться со "Скорпионами" в пути. Оставить ее в Ивуаре, и местные сдадут в первый же день, не желая иметь проблем с законом. Захочет ли Сопротивление прятать ее — проблему и ошибку не самого умелого и умного своего агента? Может, Уилл и Рольф поняли бы Адалин, но люди там, наверху, не были склонны к прощению.
И тогда ей придется…
Адалин вцепилась в свои распущенные волосы и зажмурилась до рези в глазах. Мама будет в порядке. Она сама будет в порядке. И… Десмонд...
Еще одно напоминание, что она только и делала, что подводила Сопротивление. Если он действительно поблизости, могла ли она упустить шанс убедиться? Несмотря на все смятение и путаницу в чувствах по отношению к нему, когда горячее желание увидеть его смешивалось с новым и отрезвляющим пониманием, кем Адалин становится в его присутствии, перспектива гадать и мучить себя сомнениями и вопросами казалась куда хуже, чем встреча. Но тогда она ступит на очень опасную землю и в который раз поставит себя перед выбором, где не будет ни правильного ответа, ни награды.
Лучше забыть. Не искать его. Полностью посвятить свою жизнь Сопротивлению.
Но Адалин действительно была ужасным агентом.
Тихо встав с кровати, она присела перед своей сумкой, лежащей на полу у изножья кровати. Под ее легкими шагами не скрипнула ни одна половица. Аквентус мирно спал.
Адалин собиралась пошарить по комнате и, несмотря на то, что была уверена в своих навыках, хотела обеспечить себе страховку и безобидную причину рыскать в ящиках на случай, если альтус вдруг проснется. Например, в поисках чернил или угля. Потому она достала альбом, вытащила из пенала огрызок карандаша, а остальное спрятала на самом дне, и положила все на край кровати. Последним, прежде чем подняться на ноги, Адалин взяла из мешочка капсулу с ядом и зажала в руке. Это решение она приняла так легко и быстро, что удивилась себе. Вот она собирается рискнуть, надеясь отыскать в комнате крупицы информации о Братстве или самом Аквентусе, но в то же время готова убить себя, если альтус снова попытается применить к ней магию крови.
Впрочем, врядли это понадобится. Хоть в чем-то Адалин была безукоризненна.
Она запомнила эту маленькую комнату так хорошо, что вряд ли могла бы забыть и через десятки лет. Даже в полной темноте, едва видя очертания предметов, она обогнула кровать, прошла мимо стула и склонилась над рабочим столом. Кристалл, найденный в одном из ящиков, она оставила на месте. Знала, что по таким можно связаться с другим человеком, но не была магом, чтобы заставить его работать. И хоть Адалин было интересно, с кем общался Аквентус, воровать вещь, которой он хватится, было все равно что самой надеть себе на шею петлю.
А вот письмо, обнаруженное там же, она взяла, спрятала между листами альбома и, накинув на себя свитер и штаны, вышла в общую комнату.
Мама и эльфийская девочка спали на лавках возле печи. Тонкая, вся покрытая шрамами рука мамы выскользнула из-под одеяла, подогнутые пальцы касались пола. Адалин подошла к ней на цыпочках, боясь потревожить хрупкий сон, и присела рядом. Бережно подняла ее ладонь, покрытую сухой, почти пергаментной кожей, через которую просвечивали вздутые вены, и уложила на грудь, спрятав под одеялом.
Руфус говорил, что застарелые шрамы нельзя излечить. Мама навсегда останется с клеймом на щеке. С рубцами на коже, складывающимися в ее имя. Навсегда останется без нежного и прекрасного голоса.
Кончиками пальцев Адалин прикоснулась к ее волосам, совсем седым, будто усыпанным снегом, и отвела прядь от щеки. Во время сна морщинки на ее лице немного разгладились, пропала тревожная складка между бровей, темнота под глазами казалась всего лишь падающей тенью. Но все равно она выглядела изможденной и очень… старой. Совсем не той светлой и юной девушкой, которую Адалин видела в своих мечтах-воспоминаниях. И даже не смиренной женщиной, которой она дарила яблоки.
Мама шевельнулась, заворочалась, и Адалин отпрянула, боясь ее разбудить. Собрав несколько свечей, она устроилась прямо на полу в углу за буфетом, где свет не мешал бы спящим, и раскрыла альбом там, где вложено было письмо.
Кусочек бумаги в руках Адалин предательски шуршал, но судя по тому, что не слышалось шагов в соседней комнате, а две рабыни не пошевелились, просыпаясь, звук казался донельзя громким только самой ферелденке, будто бы напоминая о том риске, на который она идет… ради чего? Ради мамы? Это оправдание уже изжило себя, так как делала она это далеко не ради Первой. Ради Десмонда? Возможно. Человека, который предал и бросил ее, ни разу не задумавшись о том, что это могло значить для его подопечной.
В рыжеватом свете зажженных в углу свечей короткое письмо не заняло слишком долгое время, чтобы прочитать его полностью несколько раз, осмысливая текст. Вензель на обратной стороне ни о чем не говорил Адалин, кроме того, что прислал это сообщение некто весьма влиятельный и не боящийся огласки своего дома. Возможно, даже кто-то из дома самого Аквентуса или тех, кто был с ними в союзе.
“Уважаемый Реморий Аквентус,
Доношу до вашего сведения, что разведкой была замечена активность предполагаемых членов Теневого Братства в районе Монфорта, Безье и Лидса. Есть вероятность, что они собираются устроить засаду на несколько военных разъездов и планируют нападение на путешествующих с охраной представителей благородных домов Империи. Рекомендую вам держаться подальше от этих городов, а в случае, если поездку невозможно отменить, озаботиться надежной охраной и быть готовым ко всему. Также считаю необходимым сообщить, что главой этой радикализированной организации является некто Десмонд Рансмайр. Этот человек крайне опасен и часто лично участвует в крупных налетах.
Ваша многоуважаемая сестра, госпожа Ириния, имеет сообщить, что она бросила на поиски Рансмайра несколько отрядов собственных наемников и личной гвардии, вероятно, рассчитывая, что доберется до него раньше вас. За голову этого преступника она назначила награду в размере пятисот золотых монет, однако ваши репутационные потери понесут намного больший ущерб, если эта награда будет выплачена именно ею и именно нанятым ею людям. Остальное оставляю на ваше усмотрение и суждение.
С наилучшими пожеланиями,
Ниэлас С.”
P.S.: Мне удалось направить госпожу Иринию по ложному следу. Я буду следить за действиями Братства, пока не удастся выйти на их логово. В этом случае мы избавимся от всей организации одним точно направленным ударом”.
Десмонд Рансмайр. Адалин вглядывалась в написанное витым почерком имя до рези в глазах, будто надеясь, что оно исчезнет. Теперь сомнений не осталось — главой этого Братства был ее наставник. И слышать о нем спустя полтора года, знать, что он так близко… Сердце Адалин заныло, и она не понимала, было ли это от навязчивого желания посмотреть Десмонду в глаза, или страха, что если посмотрит, то растворится в их черной глубине и совсем потеряет себя. Как бы она ни хотела жить в иллюзии, больше не могла игнорировать то, что рядом с Десмондом становилась… его собственностью. Может быть, Хидайя была права. Может быть, он управлял ее мыслями и чувствами, ровно так же, как Аквентус сейчас управлял ее действиями. Но была ли разница, если с ним казалось, будто ее жизнь имеет смысл? Если пустота в груди становилась не такой невыносимой.
Лучше бы она не подслушала разговор Аквентуса. Лучше бы не искала и не находила письмо. Пусть бы Десмонд оставался воспоминанием. Возможно со временем она бы исцелилась от боли потери и тяги к нему. Адалин почти смирилась с тем, что никогда больше не встретит наставника, почти научилась жить без него. Но теперь хрупко выстроенная опора, за которую она держалась, чтобы не сломиться под тяжестью мира, показалась тростинкой по сравнению с тем, что мог бы дать ей Десмонд. И смерть Аквентуса была лишь малой частью.
Но как бы не рвалось глупое сердце, искать его сейчас — означало снова предавать. Себя, Скорпионов, Сопротивление. Маму. Десмонд выпил достаточно крови у Аквентусов — Адалин улыбнулась, подумав об этом, — он умен, хитер и изворотлив. Сколько бы засад на него ни готовилось, сколько неожиданностей ни валилось, у него всегда был запасной план. Потому он выживет. Должен выжить. А Адалин сейчас должна позаботиться не о нем, а о той, кто действительно нуждается в ней. О маме.
А потом… Адалин знала, что как бы ей ни хотелось бросить все и сбежать, она останется со "Скорпионами" и доведет миссию до конца. Потому что это меньшее, что можно было сделать, чтобы искупить все сотворенные ей глупости, спасение мамы в том числе. Потому что обещала себе сделать все, что в ее силах. И обещала Уиллу, который дал ей шанс все исправить, хотя не должен был.
Но Адалин будет слушать и наблюдать. И если случится так, что их дороги пересекутся или пройдут совсем близко, она все же посмотрит ему в глаза. И, может быть, действительно утонет и согласится идти с ним на край света. Может быть, иллюзия разобьется окончательно, и она поймет, что больше не чувствует жгучей потребности в нем и, наконец, отпустит.
А может быть, она выполнит свой долг.
Правда была в том, что Адалин больше не понимала, чего действительно хотела. И не знала, какие из чувств принадлежат ей самой, а какие умело внушил Десмонд.
***
Рассвет Адалин встретила в кровати Аквентуса. Еще ночью она вернула письмо на место, а потом сидела на полу в зале, в окружении свечей, и пыталась рисовать. Из под руки выходили лишь хаотичные линии, такие же как и ее мысли, не желающие обретать ни форму, ни смысл.
Вернулась она лишь под утро и теперь лежала на боку, на самом краю постели, как можно дальше от альтуса, и смотрела на то, как за окном розовеет под первыми лучами солнца небо. Вот вдалеке укрытые снегом макушки елей засверкали золотом, затем свет упал на темные крыши маленьких, похожих на игрушечные домов, и наконец соскользнул на сугробы, залив мир белоснежным сиянием. Умиротворяющая картина. Была бы, если бы Адалин забыла, где и с кем находится.
Когда окончательно рассвело, Реморий перевернулся на другой бок и протянул руку к Адалин, притягивая ее к себе. Этот диссонанс между реальностью и притворством становился все более нервирующим, как будто то, что происходило на самом деле, было кошмарным сном. Приоткрыв глаза, он усмехнулся и зарылся лицом в разбросанные по подушкам волосы девушки, вдохнув их запах.
— Доброе утро, моя дорогая Адалин, — медовым голосом, чуть низким и хриплым после ночи, поздоровался он. — Тебе хорошо спалось? Наверняка лучше, чем в этом старом и мрачном доме, в котором вы поселились, и уж точно лучше, чем в каморке у Мари. Знаешь, ты могла бы уехать со мной. Зачем тебе эти идиоты-наемники, жизнь на дороге, холодные ночи в палатках? В Вирантиуме ты могла бы жить, как королева, — лениво потянувшись, мужчина сел на кровати и хрустнул затекшей шеей. — Я вот думаю, может, взять тебя с собой, и Первую заодно. Будет одна большая счастливая семья! — он тихо засмеялся, явно довольный своей идеей.
Адалин повернулась к нему лицом. На губах улыбка, под мутными и красными глазами — синяки, как ответ на вопрос на сколько хорошо ей спалось. На улице в палатке было бы лучше, чем в этом доме. В крохотном сарае, где отец порой оставлял ее, было лучше. И Аквентус знал это, как и то, насколько ей противна была мысль уехать с ним, жить вместе “одной большой семьей”. Он просто насмехался, вынуждая ее судорожно искать ту причину отказаться, которая бы ему понравилась.
Сев, Адалин подвинулась к Аквентусу и уложила голову на его плечо. Как будто и минуты не могла прожить, не прикасаясь к нему. Как будто действительно “любила”.
— Мне нравится наемничать. И нравится жить в дороге. Пока что. Это… разнообразие после серого Денерима. Но знаешь что? Потом я обязательно отыщу тебя в Вирантиуме. — Адалин подняла голову и ее губы оказались совсем близко к уху альтуса. Следующие слова она произнесла тихим, практически мурлыкающим тоном, в котором тем не менее, звучала стальная уверенность: — Обещаю.
— Буду ждать с нетерпением, — ответил ей улыбкой Реморий, прижимая к себе, и на какое-то мгновение девушке даже показалось, что он снова не отпустит ее от себя целый день, но через мгновение ее мягко оттолкнули. — Тебе следует сходить к своим друзьям, чтобы они не переживали. А мне надо заняться своими делами. Надеюсь, к ночи ты вернешься и не дашь мне заскучать слишком сильно, хм? — это был намек, под которым скрывался приказ, а не просьба. Адалин уже начала хорошо распознавать истинный смысл сказанных ей слов, хотя иногда казалось, что Реморий попросту играет с нею.
— Ты ведь и сам знаешь, что я никуда не денусь, — ответила Адалин мягким и успокаивающим тоном. Сейчас ей лучше удавалось контролировать голос. Может быть потому, что после бессонной ночи у нее просто не оставалось сил на то, чтобы слишком долго обдумывать, что и как говорить.
Она довольно быстро оделась, но не стала тратить время на то, чтобы заплести косу и убрала волосы за воротник, под куртку. Хотелось сбежать из этой “тюрьмы” без решеток как можно скорее и оказаться на свободе, где больше не надо будет притворяться.
Хотя… это не было правдой. Перед “Скорпионами” ей придется делать вид, что все в порядке, что она держит ситуацию под контролем, и прятать страх перед сегодняшней ночью и унижение ночи вчерашней. Но, по крайней мере, у нее была передышка от Аквентуса.
Уже у самого порога Адалин замерла, держа ручку двери. Обернулась и отыскала взглядом маму — она суетилась на кухне, гремели тарелки. От вида ее сухой сгорбленной фигуры, полностью седых волос, собранных в хвост, так сильно защемило в груди, что следующий вдох, казалось, не достиг легких, так и застряв в горле. И желание сбежать теперь боролось с желанием остаться хотя бы ради мамы, чтобы убедиться, что Аквентус не тронет ее.
Но он ясно сказал, чего хочет.
— Я могу попросить? — Адалин перевела на альтуса взгляд. — Если ты не можешь вернуть мне маму сейчас, ты мог бы… не наказывать ее? Пожалуйста.
Реморий как раз в это время одевался, неспешно застегивая пояс на штанах и набрасывая на плечи камзол. Взгляд его глаз вдруг стал холодным и колючим, когда он бросил его в сторону Адалин, и легкомысленно пожал плечами. Видно было, что сводить утренний разговор к Первой ему было не слишком интересно.
— Думаю, это зависит от нее. И от тебя тоже. Если вы обе будете вести себя хорошо и не досаждать мне дурацкими просьбами, возможно, у меня не будет желания выместить свою скуку на ком-то из рабынь, — мужчина указал движением подбородка на дверь, словно бы напоминая Адалин о том, что задерживаться сейчас ей не стоит.
— Конечно. Я это запомню, — отозвалась Адалин. Прежде чем выйти на улицу, коротко, почти невинно поцеловала Аквентуса в уголок губ, будто извиняясь за свое недостойное поведение. — Я запомню все, что ты говорил. Реморий.
Тема закрыта
