Ранее
Когда он пробудился, кругом была лишь темнота. Глубокий, непроглядный мрак, проникнуть сквозь который не смог бы даже самый острый взор. Он не знал, как долго спал, а воспоминания о том, что было прежде, казались размытыми, словно зыбкие мороки, порожденные задремавшим разумом, и неясно было, где заканчивается припомненное, и начинается пригрезившееся.
Пробудившись, он был не в себе. Разум, словно захваченный чьей-то злобной ледяной волей, заставлял его рычать, клацать зубами и скрести изнутри твердый камень, внутри которого он был заточен. Все в нем было подчинено приказу его Короля, и не было желания большего, чем влиться в неисчислимое войско, чтобы служить во славу Повелителя. Лишь остатки вольного духа, как бы со стороны, наблюдали за невидимым во мраке беснующимся телом.
Это продолжалось бесконечно долго… или бесконечно мало. Во мраке каменного кокона нельзя было понять, прошел ли день, два, или уже минули многие годы. Он не хотел спать, а жажда не мучала его, даже голод, кажется, стал не более чем засевшей в памяти идеей, которой уделялось все меньше и меньше внимания. Должно быть, мгновения заточения казались целой вечностью лишь в бреду не успевшего оправиться от сна сознания? Он не знал ответа, продолжая скрести и царапать, пробивая себе путь к свободе.
В какой-то миг воля, подчинявшая его, ослабла. Она отступила лишь на мгновение, но и этой лазейки оказалось довольно, чтобы он обрел себя, пускай только отчасти. Нашел что-то. Что-то от настоящего прошлого, когда он тоже служил, но куда более великой и достойной цели… когда он служил Свету. Одна лишь мысль об этом наполнила его душу трепетной надеждой, и, ведомый ею, он потянулся к тому чистому истоку, из которого щедро черпал когда-то свои силы…
…не было ничего. Только тишина отвечала ему в бескрайней пустоте непроглядного мрака. Свет не откликнулся на призыв, не отозвался на просьбу и проигнорировал мольбы. Сколько бы он не пытался отыскать ту искру, что пылала прежде, он находил лишь остывший пепел и холодную тьму. Свет ушел, оставив его одного. Свет предал его. Свет угас.
И вновь потянулась безликая вечность. Он то проваливался в забытье, странную пародию на сон, полную сумрачных видений, сотканных из мыслей и обрывков памяти, то вновь приходил в себя посреди каменного саркофага, ставшего ему последним приютом. Порой он принимался толкать стенки узилища, вновь начинал царапать их, но это были бесплодные усилия, не приносившие ровным счетом ничего – лишь только больше кормившие растущее отчаяние, которое затем обернулось в полное безразличие и апатию.
Он сам стал себе собеседником, в те редкие моменты, когда желал наполнить безмолвие могилы звуком человеческой речи. Он говорил в темноту и отвечал на прозвучавшие вопросы. Со временем, мрак наполнился новыми голосами, что составили ему компанию в ожидании конца. Понимая умом, что голоса эти – не более, чем порождения сломленного заточением сознания, он не пытался бороться с ними, напротив, ища в них спасение от мучительного одиночества. Одни из них рассказывали ему о своих жизнях, другие попросту травили байки, а третьи открывали тайны, недоступные ни одному из смертных.
Время перестало для него существовать. Теперь мерилом всему были истории. Он проживал их одну за другой, и всюду его сопровождали голоса-рассказчики, ставшие куда реальнее, чем камень вокруг. Он был жрецом, правителем, ученым, воителем и рабом. Он видел, как империя, чье название ныне почти забыто, достигла своего величия, и как пала, поверженная теми, кто считал себя единоличными властителями мира. Он видел, как сплетались и обращались в тлен нити судеб, рождался и умирал в тысяче тел, замкнутый в бесконечном цикле, пока, однажды, его не вырвал из очередной истории гулкий рокот, проникший сквозь стены его узилища.
Все тряслось, а камень стенал так, словно целая скала покидала лоно породившей ее земли, с грохотом взмывая в небеса, чтобы затем обрушиться вниз, погребя под собой всякого, кто окажется рядом. Внезапно, что-то ударило сверху, и камень над его головой треснул, расколотый надвое. Сквозь трещину изливался яркий слепящий свет, невыносимый после столь долгого пребывания в темноте, но этот свет стал знаком освобождения, и голоса ликовали вместе с ним, призывая его покинуть тюрьму и взглянуть на новый неизведанный мир по ту сторону.
Грохот и рокот уже затихли к тому моменту, когда он смог совладать с куском плиты, сбросив его прочь и открыв себе путь наружу. Он стоял на скалистом утесе, у самого края обрыва, под которым видны были бескрайние леса, поблескивающая в сиянии заката лента реки и проплывающие редкие облака. Позади был обрушившийся ход древней крипты, в которой стоял мраморный саркофаг, украшенный статуей некогда похороненного в нем человека. Сейчас расколотая крышка саркофага лежала в стороне, но бронзовая табличка, намертво привинченная в ее основании, была совершенно цела.
Хелест ван Кольраф
(330-363 K.C.)
«Покойся с миром. Да не оставит тебя Свет, как ты не оставил Его даже перед лицом смерти»
Так он обрел имя. Тем временем, величественный Даларан устремлялся на север…
Тема закрыта
Зен'Кики я помню ещё из игры, он отпадный 
С Варготом я бы поотыгрывал, а у Бом'Бея занятная боевая способность))
