Тема закрыта
Нью-Йорк, Розелл, 7-ая авеню
22:37
Парк Уоринанко в такое темное время суток – то еще местечко. Так, по крайней мере, думала Барбара Салливан («для друзей – просто Барби, пожалуйста»), на мгновение остановившись на шоссе, чтобы поправить сползший ремешок босоножки. Слава Богу, парк она прошла без приключений, хотя пару раз ей казалось, что из-за деревьев и скамеек, в ночной темноте превратившихся в призрачные силуэты, на нее смотрят чьи-то недоброжелательные глаза. Ей пришлось даже ускорить шаг и едва не перейти на бег, чтобы избавиться от этого ощущения, будто взгляд сверлит ей спину. Молодая женщина ночью одна в парке на окраине города – что может быть хуже? Прямо будто завязка какого-нибудь дешевого ужастика в мягкой обложке, что Барби иногда любила почитывать дома, лежа на диване в гостиной и краем уха слушая новости по Си-Эн-Эн.
«Если бы Билл не был бы таким козлом, - подумала она, расправившись с разболтавшимся ремешком и поморщившись собственным мыслям, - мне не пришлось бы ходить ночью одной через весь Уоринанко. Чтоб его черти в аду отжарили».
Вздохнув и заправив за ухо прядь волос, Барби направилась дальше по шоссе, намереваясь свернуть на Седьмую авеню к дому номер сорок семь, где на шестом этаже располагалась маленькая двухкомнатная квартирка-студия, которую они с Биллом выкупили во владение два года назад. Денег у них было немного, и на покупку дома хватило бы только, если б ее недотепа-муж не спускал все деньги на карточные долги. Некоторое время Барби надеялась, что ее детская, наивная влюбленность в этого человека вернется, но с каждым днем она все тускнела, словно запотевшее стекло, с каждым новым днем, когда у нее снова недоставало наличных в коробке из-под кроссовок, стоявшей на шкафу. С каждым днем ее любовь к Билли Салливану, недолгое время бывшему ее мужем, постепенно превращалась в отвращение.
«Видит Бог, я этого совсем не хотела», - мрачно подумала молодая женщина, которую все коллеги, соседи и немногочисленные друзья звали Барби, хотя трудно было найти более неподходящего для такого имени человека. Миссис Салливан, двадцати шести лет от роду, была невысокой, крепко сбитой девушкой с мышиного цвета волосами и невыразительным лицом. Таких людей обычно не замечают до последнего, и им проще всего оставаться невидимыми, особенно в таких районах, как Розелл.
Цоканье каблуков ее новых босоножек сопровождалось коротким, тихим эхом – в такой час на улице не было почти никого, особенно когда она свернула на Седьмую авеню. Мысли о разводе, как темная вода заполняет яму после дождя, наполнили и мысли Барби. Ей казалось, что Билл просто хотел досадить ей, но она твердо намеревалась добиться своего через суд. Он ушел из дома почти год назад, оставив ей крошечную и разбитую после посиделок с его друзьями квартиру, но зато забрал машину – подержанный «Форд Фокус», который они купили в кредит сразу после свадьбы. Что ж, счастливая жизнь не продлилась долго. Барби не видела смысла корить себя за ошибку молодости, но зато теперь на своей шкуре испытывала, что значит жить в Нью-Йорке и не обладать возможностью водить автомобиль. Как сейчас, когда ей пришлось идти пешком ночью через парк, шарахаясь от каждой тени, словно маленькая девочка. Она работала пять дней в неделю помощником нотариуса в мелкой юридической конторе в Джерси, и добираться туда приходилось на автобусе. Ну, или на подземке до станции «Джонстон Авеню», но миссис Салливан не любила ездить в метро. Ее пугала перспектива надолго оказаться запертой глубоко под землей, словно в огромной могиле, в несущемся в черную пустоту вагоне, зажатой, как сельдь в бочке, рядом с такими же бледными и отрешенными людьми. Если уж быть до конца честной, то подземка вселяла в нее ужас. Те, кто знал об этом страхе Барби, посмеивались над ней, но девушка мастерски научилась отбивать такие подачи, и в конце концов дразнить ее перестали.
Через четверть часа она добралась до дома номер сорок семь (правда, на табличке цифра «4» почти отвалилась и теперь висела вверх ногами), все еще размышляя о перспективах судебных тяжб с Биллом Салливаном, этим козлом, который испортил несколько лет ее бесценной молодости, и настроение у нее было прескверным. Поднимаясь на шестой этаж, она едва не споткнулась о лежавшего на лестничном пролете между вторым и третьим этажом бездомного, и настроение ее ухудшилось еще сильнее, хотя казалось, что хуже уже просто быть не может.
«И что еще преподнесет мне этот день? – подумала миссис Салливан, зажимая нос и взлетев до своего этажа быстрее молнии. – Может, наводнение? Пожар? Увольнение с работы? Давай, судьба, я бросаю тебе вызов».
Ключ вошел в замочную скважину только с третьей попытки. Руки у Барби слегка подрагивали после забега по парку и взлета по лестнице до шестого этажа, но в конце концов ей все же удалось повернуть ключ в замке и с помощью парочки пинков открыть старую дверь, петли которой, проржавевшие насквозь, уже давно следовало бы заменить. Ее квартира была не Бог весть чем – крошечная кухня, гостиная и спальня, где едва помещались шкаф и кровать, были объединены в студию, но ей хватало. Когда-то им с Биллом и это казалось хоромами. Что ж, каждый был когда-то отчаянно молод и всерьез полагал, что с любимым рай и в шалаше. Вот только части с «любимым» и «раем» не очень укладывались в жизни молодой миссис Салливан, в девичестве Лиделл. Она даже подумывала после суда и развода вновь вернуть себе старую фамилию и заставить всех знакомых перестать по привычке называть ее «миссис». Барби казалось, что это обращение ей не подходит – она ведь не какая-то там сорокалетняя клуша с тремя детьми, сидящая на пособии, верно?
В холодильнике нашлись две банки пива, одну из которых Барби, едва переодевшись и скинув неудобный и жмущий в плечах пиджак и брюки, тут же открыла. Раздалось тихое шипение в пустой квартире, и почему-то в этот самый момент, стоя в одной блузке и держа в руках «Будвайзер», девушка ощутила, как к горлу ее подкатывает комок. Все здесь пропиталось горем, одиночеством и пустотой. И она сейчас находилась в самом центре этой дьявольской воронки, затягивающей, сжимающейся на ее шее, как холодные руки убийцы.
«Когда-то мы были здесь счастливы», - отстраненно подумала Барби, так и не притронувшись к пиву и отставив его на кофейный столик у дивана. – «И оттого еще хуже возвращаться сюда».
Подавив незрелое желание расплакаться, словно в мелодраме, и картинно упасть на диван, она спокойно умылась, переоделась в домашнее, разогрела в микроволновке простенький ужин и включила телевизор, решив повременить со сном еще час-другой. По Си-Эн-Эн (других каналов девушка не смотрела принципиально, предпочитая ситкомам и глупым передачам хорошие книги) взволнованный женский голос, наложенный на видеосъемку каких-то уличных беспорядков, сообщал:
- В Лос-Анджелесе продолжается загадочная эпидемия, унесшая жизни вот уже более десятка человек. Центр Контроля Заболеваний пока не дает однозначного ответа о природе заболевания, но отрицает предположения о том, что это может быть новый штамм гриппа. Некоторые высказывали радикальные идеи, будто бы это чума, холера или даже новый вид бешенства, но пока это неподтвержденная информация. Единственное, что мы знаем – болезнь крайне заразна, и всем жителям Лос-Анджелеса строго рекомендуется как можно меньше выходить из дома. Как нам сообщают, распространение инфекции удалось сдержать, и в данный момент другим городам не угрожает…
Барби поморщилась и выключила телевизор. Вечно у них в ЛА происходит какая-то херня. Она все-таки глотнула пива и решила дочитать начатый на днях новый роман короля ужасов. Стивен Кинг был одним из ее любимейших писателей – то, что надо, когда хочется пощекотать нервишки на ночь. Вообще-то миссис Салливан была довольно пугливой, что показало ее одинокое путешествие через парк Уоринанко и боязнь спускаться в подземку, но она свято верила в то, что ужастики помогут ей справиться со страхами, а потому самоотверженно погрузилась в чтение. Роман назывался «Мизери» и рассказывал историю попавшего в аварию писателя, которого похитила сумасшедшая медсестра и его тайная поклонница, и Барби считала, что книга великолепна. Она добралась почти до самого конца, когда раздался звук, заставивший ее едва ли не подпрыгнуть и скатиться с дивана.
Тук. Тук. Тук…
Пауза. Стук в дверь был не тем, что ожидаешь услышать в такой час, лежа с книгой в гостиной и попивая «Будвайзер», особенно если ты – одинокая молодая женщина. Особенно в таком доме на Седьмой авеню. Поначалу она даже подумала, что с ней сыграло злую шутку воображение – тем более с учетом того, какую книгу она читала – но стук повторился через несколько секунд. Все такой же медленный, словно человек за дверью прилагал немыслимые усилия, чтобы просто поднять руку. Возможно, это кто-то из ее соседей, возможно, кому-то понадобилась помощь, но Барби не могла взять себя в руки, подняться и подойти посмотреть в глазок. Что ж, вот и результат ее «тренировок ужастиками», как она это называла. Как только в реальной жизни с ней происходит что-то непонятное, странное или пугающее, она застывает, как кролик перед удавом, и не может и пальцем пошевелить. Наверное, пронеслось у нее в голове, если бы сегодня ночью в Уоринанко на нее напали, она даже не попыталась бы защититься.
Жалкое зрелище.
Стук повторился, на этот раз чуть более настойчиво, и Барби поняла, что нужно что-то делать. Она, словно во сне, поднялась с дивана и едва не задела локтем недопитую банку пива на кофейном столике, сделав в уме пометку отодвинуть ее на безопасное расстояние от края или вообще выбросить. Подошла к двери, заглянув в глазок, и то, что она увидела там, в полумраке грязной лестничной площадки, заставило ее сердце пропустить один удар. И лишь в следующий миг облегчение нахлынуло на девушку подобно морской волне, когда ее руки уже на автоматизме проворачивали замок старой, несмазанной и готовой отвалиться в любой момент двери.
- Привет, Кен, - выдохнула Барби, наклеив на лицо улыбку, чтобы скрыть усталость и, что греха таить, легкое опьянение. Конечно, напиться половиной банки светлого пива под силу разве что пятилетке, но миссис Салливан сегодня так устала и натерпелась страху, что ей и этого количества хватило, чтобы в голове слегка зашумело. – Заходи.
Кен Говард поселился двумя этажами ниже, когда переехал от родителей, живших в пригороде, и поступил в колледж, отказавшись от общежития. Барби знала, что колледж он бросил полгода назад и теперь подрабатывал развозчиком пиццы, разъезжая на скутере по шоссе так, словно уже через день окажется на больничной койке. Правда, как она узнала позже, водил он отлично и лавировать в пробках привык, как прирожденный байкер. А еще она знала, что бросил колледж Кен потому, что сел на кокаин.
Миссис Салливан его не винила. Связавшись не с той компанией, этот высокий и широкоплечий молодой человек, когда-то игравший в школьной сборной по баскетболу, всего за шесть месяцев отощал так, что почти превратился в бледную тень самого себя. Раньше у девушки даже проскальзывали крамольные мысли переспать с ним, когда началась вся эта чехарда с Биллом. В конце концов, она имела право на это – поскольку прекрасно знала о том, что муж ей изменяет. Но так и не решилась. А когда он начал курить крэк, передумала окончательно. И все-таки осталась последним другом, который был у Кена в этом городе, другом, который не пытался толкнуть ему дрянь.
- У тебя звонок не работает, - медленно, словно выталкивая слова изо рта распухшим языком, пробормотал парень. Глаза у него неестественно блестели, а выглядел он так, словно за ним тетушка с косой приходила. – Ты не слышала, как я стучал?
- Прости. Выглядишь дерьмово. Хочешь, чтобы я вызвала скорую? – поинтересовалась Барби, отступая и пропуская Кена внутрь. Он несколько секунд тупо стоял на пороге, а потом, словно в тумане, направился к дивану и упал на него, заставив несчастную мебель издать протяжный скрип.
- Нет, никаких врачей, - упрямо мотнул головой парень, ладонью взъерошивая коротко стриженные темные волосы, отчего стал напоминать очень больного ежа. – Просто дай мне выпить.
Барби понимала, почему он не хотел идти в больницу – там наверняка бы выяснилось, что его страховка давно просрочена, что он бросил колледж и сидит на наркотиках. Какие-то тесты это обязательно выявят. Она не была сведуща в медицине, но достаточно умна, чтобы это понимать. И все-таки он выглядел слишком бледным, под пергаментной кожей проступили темные полоски вен, а глаза запали и мутно поблескивали из-под опухших век. Когда-то он был очень красив. И она не теряла надежды, что поможет ему принять решение.
- Тебе нужно в клинику, Кен. Не в обычную больницу… - она замялась, открывая оставшуюся полную банку «Будвайзера» и протягивая ее парню. – Там можно лечиться анонимно. Никто не узнает, твои родители, друзья, работодатели… никто.
Он не ответил, приложившись к банке и далеко запрокинув голову. Из уголка рта побежала тонкая струйка пены. Кажется, Кен выпил банку за один присест – способность, которая всегда поражала девчонок в баре, но на Барби это не действовало. Еще одна причина, почему эта низкорослая, немного грубоватая на вид женщина ему нравилась. Но сейчас думать об этом он не мог. Слишком хреново себя чувствовал.
- Какой-то хер толкнул мне разведенный «камень», - наконец выдохнул он, вытирая рот тыльной стороной ладони и поставив пустую и смятую банку на кофейный столик. Та, что недопила Барби, угрожающе покачнулась. У столика одна ножка была подломлена, и девушка подкладывала под нее книгу. – Никогда еще так себя не чувствовал после крэка.
- Где ты его купил? – спросила Барби зачем-то, хотя понимала, что не собирается доносить на Кена. Или на его дилеров. Слишком это было опасно для одиноко живущей двадцатишестилетней девушки в районе Розелл.
- На углу Эдгар-Роуд, - ответил парень, который тоже это понимал. Он мог быть откровенен с Барбарой, и это нравилось ему, особенно теперь, когда он просто обязан был с кем-то поговорить. – Там был новый парень, и он… слушай, кажется, у меня лихорадка. Есть что-нибудь?
Девушка обеспокоенно потрогала его лоб и нахмурилась. Определенно, жар у него был, да еще какой, ей едва ли не пришлось отдернуть ладонь, таким горячим оказался Кен. И вовсе не в хорошем смысле слова. У него дрожали руки – когда он пил пиво, Барби это видела так же ясно, как солнце вчера пополудни. Температура у Говарда была под сорок. Если срочно не сбить лихорадку и не вызвать врача, последствия могут оказаться фатальными.
- Я принесу тебе аспирин, - сказала девушка, поднявшись и улыбнувшись Кену. Пожав его руку, словно стремясь ободрить, она размышляла о том, что будет делать, если Кен умрет у нее в гостиной. Нет уж, лучше навсегда потерять его как друга, но спасти жизнь. Пусть он после этого считает миссис Салливан предательницей. Это лучше, чем откинуть копыта из-за разбодяженного крэка. – Посиди пока тут.
Барби простояла у телефона минут десять после того, как принесла Кену стакан воды и две таблетки аспирина. Они, конечно, помогут на какое-то время, но ему все равно нужно в больницу. Трубка лежала у нее в руке, и из динамика слышался тихий, едва различимый звук. Длинные гудки. Она уже готова была набрать номер скорой помощи, но ее что-то останавливало – то ли сомнения (а вдруг таблетки помогут?), то ли стыд (он возненавидит меня, точно возненавидит, а у меня больше нет друзей в этом районе). Наконец, вздохнув, миссис Салливан повесила трубку и прислонилась спиной к стене. В этот момент ей казалось, что она совершает непоправимую ошибку, но еще большей ошибкой казалось предать Кена Говарда в этот момент, когда он был так уязвим. В момент, когда они оба были уязвимы, одиноки и слабы. Совсем одни в Большом Яблоке.
Из раздумий Барби вырвал какой-то звук из гостиной – словно человека резко пнули в живот, и он то ли захрипел, то ли сильно выдохнул. Сначала она даже не поняла, что издало этот странный звук, но через секунду в мозгу промелькнула страшная мысль (Кену стало хуже), и она в несколько быстрых шагов завернула за угловой шкаф для посуды, чтобы увидеть парня, устроившегося на ее диване. Голова его была низко опущена на грудь, руки лежали на коленях, словно у прилежного ученика начальной школы; он не двигался. И, кажется…
«Он не дышит. О господи, он же не дышит!»
Тут же девушка постаралась успокоить себя – он просто заснул, и наверняка дышит очень неглубоко, ведь ему плохо. Но заставить ноги, вдруг ставшие ватными, сдвинуться с места, ей удалось очень нескоро. Эти несколько секунд для Барби растянулись на целые часы. Казалось, Кен не приближается ни на сантиметр, хотя она изо всех сил бежит к нему; только потом она осознала, что все это время стояла на месте, впав в свойственный ей ступор ужаса. А потом миссис Салливан совершенно неожиданно для себя уже оказалась возле дивана, опустившись на колени и пытаясь нащупать пульс на опухшей остывающей шее парня. Конечно же, пульса не было. Он умер. Умер прямо у нее в гостиной, и только что выпитая им банка пива стояла на кофейном столике с подложенной под ножку книгой, все еще храня на себе теплые отпечатки его пальцев.
Барби была хоть и пуглива, но уж далеко не дура («мамаша Лиделл дур не растила», как она говаривала иногда коллегам, посмеиваясь). Ей не составило труда сложить два и два и осознать, что, если полиция узнает об этом, она пойдет под суд. Она, а не Билл – потому что дала Кену аспирин вместо того, чтобы вызвать скорую помощь. Да еще и пивом напоила, что в его состоянии могло оказать летальное воздействие на больной и прожженный крэком мозг. Непреднамеренное убийство – кажется, так это называли адвокаты? Именно по этой статье Барбара Салливан, в девичестве Лиделл, сядет в окружную тюрьму и будет очень долго есть баланду. А Барбара Салливан не хотела этого, видит Бог, не хотела. Ни убивать бедного Кена Говарда, ни есть тюремную баланду. Поэтому план созрел в ее голове еще до того, как она отняла пальцы от шеи парня.
Надо спрятать тело.
В конце концов, когда его начнут искать, Барби уже заметет все следы. За домом, во внутреннем дворике, облюбованном бродячими собаками и кошками, не говоря уже о бездомных, был старый канализационный люк. Если сбросить туда тело, его отнесет потоком в далекие дали, и когда Кена найдут, уже никто не сможет связать место его смерти с домом номер сорок семь по Седьмой авеню (цифра семь, кажется, преследовала ее на протяжении всей жизни). Но сначала – стереть все отпечатки пальцев с тех поверхностей, к которым прикасался Кен. Девушка оттащила его к входной двери без особого труда – весил Говард теперь гораздо меньше, чем раньше, хоть и был на голову выше нее. Затем вооружилась тряпкой, чистящим средством и надела резиновые перчатки, которые пылились в шкафу кухни. Миссис Салливан слишком редко занималась генеральной уборкой.
Прошло около получаса, когда она закончила удалять мнимые свидетельства пребывания Кена в ее квартире, хотя для Барби эти полчаса показались вечностью, когда за спиной она услышала легкий шорох. Вздрогнув, она обернулась – прямо так, как стояла, с тряпкой в одной руке и пульверизатором с чистящим средством в другой, до конца уверенная, что копы уже пришли за ней, что они уже у ее дверей и вот-вот забарабанят в дверь. На мгновение она готова была упасть в обморок от ужаса, но тут заметила, что тело, прислоненное к входной двери, пошевелилось. Шорох издавала кожаная куртка парня, которая елозила по деревянной панели, и сердце у Барби замерло – отчасти от облегчения, отчасти от удивления.
- Кен! – выдохнула она, выронив тряпку и подбегая к нему. – Ты жив! Господи, а я уже подумала, что ты… эй, ты как? Слушай, можешь говорить что угодно, но я не хочу больше рисковать и подставлять шею. Я вызываю «девять-один-один»!
Парень не ответил, только снова пошевелился, будто силился поднять голову. Кожа у него побледнела еще больше, и теперь выглядела молочно-белой в свете единственной лампочки, еще работавшей в гостиной. Он издал тихий хрип, не похожий на звук, который может издавать человек, и Барби поняла, что ему стало хуже. Голова его все еще болталась на груди, и она не видела его лица, но понимала: времени больше нет.
- Пожалуйста, потерпи всего несколько минут. Тебе помогут. И смотри, не умирай тут на полу, хорошо, солдат? – спросила она мягким, но встревоженным голосом, каким говорят с тяжело больным ребенком, пытаясь его успокоить. Барби уже поднималась, чтобы развернуться и броситься к телефону, как почувствовала прикосновение холода. Кен схватил ее за руку на полпути, не давая окончательно выпрямиться, и держал так крепко, что девушка снова ощутила страх.
Рука была ледяной, как у трупа.
«Я не проверила его пульс», - отстраненно думала Барбара, словно в замедленной съемке наблюдая, как парень поднял голову. – «Я же пульс не проверила. Что у него с глазами?!» Последняя мысль прозвучала в ее голове одновременно с тем, как Кен наклонился вперед, вздернув губы, как какая-нибудь голодная бродячая шавка, и вцепился зубами в ее предплечье. Барби завизжала. Она заорала так громко, что ее, должно быть, слышали в Бронксе; а затем рванулась назад, одновременно изо всех сил пнув Кена в грудь ботинком. Тот сложился и захрипел снова, но уже через секунду, шатаясь, начал медленно подниматься на ноги.
- Боже, Кен, что ты творишь! – выплюнула ему в лицо девушка, уже понимая, что перед ней не Кен. От того парня, с которым она флиртовала, а затем и подружилась, уже ничего не осталось. Лицо его вытянулось, словно обвисшая морда бульдога, глаза побелели и не выражали ничего. Ровным счетом ничего, как глаза дохлой рыбы. Не чувствуя боли, Барби побежала на кухню и сунула руку под холодную воду, наблюдая со все той же странной отрешенностью, как потоки воды смывают в раковину выступившую кровь. Укус, к счастью, был не сильным, но на коже четко отпечатались следы человеческих зубов. Пока девушка направлялась в ванную, чтобы найти бинты и антисептик, за спиной ее снова раздался шум. Точнее – шаги. Медленные, шаркающие шаги, которые приближались к ней.
Кен шел следом. Он совершенно обезумел – выглядел, как мертвец, с подбородка стекала струйка ее крови, рыбьи глаза смотрели куда-то в пустоту, но он шел. Медленно, но уверенно шел прямиком к Барби.
- Отвали! – крикнула она, захлопывая дверь перед носом наркомана. – Отвали, или я… или я…
«Или ты что?» - вкрадчиво поинтересовался внутренний голосок, противный и мерзкий, который миссис Салливан ненавидела. Именно этот внутренний голосок постоянно донимал ее прошлый год, пока не довел до развода с Биллом. И если бы не этот голосок, она никогда бы не решилась высказать мужу все в лицо, после чего он уехал на их купленной в кредит машине.
Руку она перебинтовала, предварительно обработав антисептиком. Укус почти не болел, хотя по большей части ответственность за это лежала на адреналине, ударившем в голову Барби. Она лихорадочно соображала, пока Кен ломился в ванную, стуча руками и ногами по хлипкой деревянной двери, державшейся на полувывалившейся щеколде. Долго эта дверь точно не выдержит, а окна в ванной комнате у Салливан отродясь не было. Руки сами собой схватили длинные ножницы, которые она зачем-то вчера оставила в ванной на шкафчике.
«Если он попытается схватить меня – я его ударю», - пообещала себе Барби, открывая щеколду. Кен тут же ввалился внутрь, как мешок картошки, но каким-то чудом удержался на ногах и потянул руки к девушке.
- Предупреждаю! – взвизгнула она, но парень ее не слышал. У него был то ли какой-то припадок, то ли предсмертное безумие, то ли что-то подобное. Ледяные пальцы уже коснулись ее плеча, когда Барби резко размахнулась и ударила, почти не глядя. Ножницы вошли в висок Кена по самую рукоятку.
- О Боже… - она бормотала эти слова, потрясенно глядя, как вдруг замерший Говард повалился на пол и больше не двигался. Ножницы торчали в его голове, совершенно нелепые и хромированно поблескивающие в свете флуоресцентной лампы. Под головой парня растекалась густая темная лужа, не похожая на кровь. Это не могло быть кровью, твердила себе Барби, просто не могло. – Боже, - повторила она уже тише, а мозг снова заработал на полную, как всегда бывало, когда Салливан попадала в непредвиденную ситуацию.
Что ж, теперь оставалось только перейти к плану «А». Спрятать труп и действовать так, как она и хотела – только перед этим еще придется вымыть всю ванную и выбросить злополучные ножницы. Нагнувшись, девушка схватилась за них и с тихим всхлипывающим звуком вырвала из мертвой плоти. Кену теперь уже все равно. Что бы с ним ни произошло, какую бы дурь он не купил на Эдгар-Роуд, теперь он на небесах. А вот Барби – здесь и еще жива, а потому должна позаботиться о собственной безопасности. Время для отвращения, горя и жалости к себе придет позже.
Она читала достаточно романов ужасов и детективов, чтобы примерно представлять себе, как скрыть следы убийства и избавиться от тела, поэтому действовала уверенно и быстро. К утру ничего в квартире сорок семь по Седьмой авеню не напоминало о произошедшем ночью, а тело бедного Кена Говарда плыло по канализации до аэропорта в Ньюарке, где его и обнаружат через два дня, раздувшегося и почти разложившегося. Но к этому времени Нью-Йорку уже будет не до расследования смерти обычного подростка-наркомана.
***
Нью-Йорк, Розелл, 7-ая авеню
08:23
Барби почувствовала себя плохо уже на следующее утро. У нее поднялась температура, место, куда ее ухватил зубами обезумевший умирающий Кен, чесалось и болело. Он наверняка заразил ее какой-нибудь инфекционной гадостью, которой болеют все наркоманы, и девушка с отвращением поняла, что придется обращаться к врачу. Впрочем, эта мысль позже показалась ей дурацкой по той же причине, по какой сам Кен не хотел идти в больницу – ей придется объяснять, откуда у нее следы человеческих зубов на предплечье.
«Если станет хуже – придется идти в клинику», - рассудила Барби, закинувшись аспирином и анальгетиками, а еще, с некоторой опаской, выпила заначенные в аптечке антибиотики. – «А пока что будем надеяться, что Кена убил крэк, а не какая-нибудь зараза».
Твердо решив не пить алкоголя, пока не почувствует себя лучше, девушка направилась на работу через парк Уоринанко, который в свете дня выглядел далеко не таким пугающим, как ночью. Никаких призрачных силуэтов, никаких деревьев, тянущих к ней свои руки-ветви – вполне благообразный парк, каких полным-полно на Манхэттене. Если быть до конца честной, то он казался Салливан куда более милым и уютным, чем Центральный парк, наполовину превратившийся в притон. Поэтому она в приподнятом настроении отправилась на работу, сев на метро и углубившись в чтение книги, пока поезд не достигнет станции «Джонстон Авеню». В этот же вечер девушка вернулась домой, а к ночи ей стало еще хуже – она даже почти набрала номер больницы, пока страх быть пойманной и обвиненной в убийстве не остановил ее руку. Перетерпит. К тому же, когда она выпила двойную дозу таблеток, то провалилась в глубокий сон и решила, что для выздоровления ей просто нужно выспаться. Следующим утром она, как обычно, снова поехала на работу, однако по пути через парк заметила, что люди, которые обычно улыбались и махали ей каждое утро (собачники и пенсионеры, в основном), поспешно отворачивались и старались не замечать своей соседки. Конечно, понимала Барби, она немного бледная и уставшая, но ведь это не причина вести себя так грубо? Фыркнув, она почувствовала шум в голове – после ударной дозы анальгетиков и антибиотиков Салливан казалось, что ее тело плывет над землей, а в ее голову набили ваты, но брать больничный и объяснять на работе свое отсутствие хотелось еще меньше. Поэтому, когда Барбара Салливан спустилась в метро, чтобы, как обычно, доехать до станции «Джонстон Авеню», она заставила себя выбросить из головы всякие глупые мысли и уж тем более постараться не думать о Кене.
Жить ей оставалось чуть меньше часа.
