Падший ангел. Хладнокровное чудовище. Безумный выродок.
Какими только прозвищами не одаривали Гидеона за его маленькие слабости. За то, что молодой повеса любил слушать музыку надрывных криков, а всем музыкальным инструментам предпочитал толстую портную иглу и мясницкий нож. За то, что причинял боль с той же страстью, с которой дарил поцелуи. Что любовался предсмертной агонией и выгнутым в экстазе телом с одинаковым восторгом.
Гидеон уважал красоту своих жертв, любил их даже после смерти. Без устали он упражнялся с инструментами, которые отделяли лица от черепов, наполнял пустые шкуры соломой и замачивал в бальзамах. Накопи юноша достаточно денег, чтобы обучиться рисованию, и кровавыми портретами его игрушек были бы завешаны все стены. Но откуда взяться деньгам у крысёныша, который родился на улице и жрал то, что дают. Грелся в тепле тех, кто позволял. Снимал старых проституток за гроши только для того, чтобы было где переночевать.
Зато Гидеон оказался замечательным портным — умело орудовал иглой и чувствовал фактуру кожи, как никто другой. Аромат шкуры после выделки, её же влажный треск во время свежевания… всякий раз у Гидеона пересыхали губы и вставал ком в горле, когда он принимался за работу. Сначала жертвами юного мастера становились животные, затем — бездомные, затем… Те благородные девушки были слишком красивы для того, чтобы время жестокими мазками неумелого художника уродовало их лица. Гидеон сохранил эти замечательные лица, сохранил их свежую красоту. Правда, за высокое искусство пришлось дорого платить: родители пропавших барышень не жалели средств, чтобы подбрасывать поленья во вспыхнувшую вокруг «мясника» облаву. Как удавка кольцо из поисковых патрулей затягивалось на смуглой шее мастера, и Гидеону пришлось оставить своё ремесло, свою мастерскую, свои прекрасные творения.
Бегство сменялось чередой взлётов и падений. Гидеон пиратствовал на мелких суднах, насыщая свой животный голод пытками торговцев, упиваясь их мольбами о пощаде и прикусывая губы в кровь под их наполненными страхом взглядами. В этом была его стихия, в этом было его искусство — быть прекрасным вестником страданий, скульптором по живому, вопящему материалу.
Долго пиршество безумного артиста не продлилось — пиратский корабль был потоплен, а его команда разделилась между уютными местечками на рее и сырым гостеприимством каземат. Впервые Гидеон на себе познал своё искусство, когда нож палача скользил по его нагому телу, когда рыжий стальной прут касался пяток, а суставы трещали в вывернутых на дыбе руках. Познал… и засмеялся через слёзы. Безумный мастер и мечтать не мог, что доставляет такое блаженство своим жертвам. Болезнь ещё сильней укоренилась в разуме пирата. В равной мере восхищённые и напуганные стойкостью юноши, палачи приняли его в свои ряды.
Гидеон был готов целовать сырую землю под ногами своих недавних мучителей. За предоставленную мастерскую, за оркестр криков, за возможность вновь творить. Так нищий портной и неудавшийся пират стал дознавателем Её Величества. Бдительность одних подозреваемых он усыплял смелыми ласками и настойчивыми поцелуями, упёртость других вспарывал ножом и протыкал иглой. Каждую ночь Гидеон засыпал безмятежным сном младенца, иногда даже забывая отмыть застывшую кровь с рук. Зачем? Всё, что естественно, то не безобразно. А жестокость молодого палача была столь же естественна, как и его красота — странная причуда бывших пленителей, которые истязали тело, но не трогали лицо.
Но казематы были слишком идеальным местом, в котором загнивал талант. Вся жизнь Гидеона была построена на борьбе за выживание, именно этот азартный огонь позволял ему творить. Поэтому одной тёмной ночью мастер попросту сбежал, желая снова ощутить прохладный бриз на своей коже и солоноватый металл на своих губах.
— Гидеон Тирли, говоришь? Звучит почти как Гирли! И к патлам твоим подходит, — изрядно довольный своей шуткой, засмеялся младший помощник канатных дел мастера, обыграв юношу в карты. Гидеон откинулся назад и громко засмеялся, поддерживая уместность и остроту шутки. А затем хлопнул матроса по плечу как старого приятеля и предложил выпить за свой оскудевший счёт. Гирли, какое милое и невинное прозвище. Да, ему оно подходит. Бывший портной улыбнулся: языкастый помощник заслужил куда большую награду, чем кружка дряного пойла.
На рассвете младшего помощника нашли висящим на рее. Его глаза были выколоты спицей или шилом, в пустых глазницах алели влажные от багряных капель розы, а губы были растянуты в широкую улыбку крючками рыболовных снастей.
Так себе творчество. Грубая работа за грубую шутку, сказал бы Гидеон «Гирли» Тирли, если бы уже не отправился на поиски другого корабля, капитану которого сможет предложить свои необычные и редкие услуги.