В поместье Гилберта нашлось две комнаты для гостей. Этого было, конечно, совершенно недостаточно, чтобы устроить всех достойным образом, но, в каждой комнате было по огромной двухспальной кровати и небольшой диванчик, на котором тоже можно было подремать.
Адель Гилберт отвёл в свою комнату, в которой тоже, кстати, не было часов. Прежде чем девушка смогла пошутить на тему неприличного нахождения юной леди в спальне джентльмена или возразить, не желая отнимать у хозяина поместья его кровать, мистер Прайс поторопился пожелать единственному своему другу спокойной ночи и тут же скрылся за дверью.
Сам Гилберт решил провести остаток ночи в своём кабинете, являющимся по совместимости и небольшой библиотекой, в которой даже для Лизы нашлось бы пару интересных книг. В кабинете стоял и небольшой диван, на котором аристократ любил отдыхать с книгой стихов в руке. Даже когда в поместье происходили буйные и страстные вечеринки, сюда никому не было входа.
Впрочем, утром парень проснулся вовсе не на диванчике, а в руке его находился не томик со стихами, а пустой стакан с виски. Сам Гилберт развалился в кресле за столом, прижимаясь щекой к толстой книге, раскрытой на странице с изображением "злого серого волка". Пустая бутылка, небрежно валяющаяся на полу, свидетельствовала о том, что кто-то пытался залить последние свои чувства алкоголем.
Казалось бы, после той встречи с Гарри в саду маркизы в сердце мистера Прайса что-то окончательно сломалось. Но убойная смесь, вколотая Кассандрой в убежище Джека, позволила Гилберту в полной мере прочувствовать печальную для него ситуацию. Теперь же сердце билось ровно и бесчувственно, но воспоминания об отчаянии не давали покоя даже во сне.
- Чёрт тебя побери, - буркнул Гилберт, словно продолжая разговор с кем-то, прерванный открытием глаз.
Осторожный стук в дверь выдал Мэри, заботливую служанку, прибывшую в это поместье вместе с Гилом из его дома детства. Кроме неё был ещё дворецкий, кухарка и её муж, а так же их молоденькая совсем дочка, живущая со своим не менее молоденьким мужем-садовником в небольшом домишке-пристройке.
- Мэри, проходи, - с тихим стоном оторвавшись от кресла, Гилберт поднялся, чтобы открыть окно и впустить в кабинет холодный и от того столь освежающий осенний воздух.
- Ваша газета, - женщина вошла в кабинет и опустила на стол утреннею газету.
- Что там, Мэри? - не оборачиваясь к служанке, тихо спросил парень, пытаясь прогнать образ тёмно-карих глаз, с таким невыносимым упрёком смотрящих на него. - Приснится же...
- Простите? - Мэри не расслышала последних слов, но, поняв, что они и не предназначались для её ушей, предложила мистеру Прайсу самому почитать об ужасных вещах, произошедших этой ночью.
Прислуга, читающая газеты? К тому же женщина? Для кого-то это было бы полным бредом. Или даже скандалом. Но Гилберту было наплевать на мнение таких людей. Его поместье - его правила, всегда говорил он своим друзьям. Впрочем, те никогда ничего против правил своенравного и раскованного юноши не имели, всегда покидая этот дом удовлетворёнными во всех смыслах этого слова. Друзья. Как давно их не было тут. Года три? Или всего два? Время было теперь столь относительным.
- Спасибо, - повернувшись к женщине, Гил кивнул ей и, дав несколько указаний, касательно завтрака, попросил позаботиться и о том, что бы гости, если им понадобится сменная одежда, получили её.
Бегло пробежавшись по газете, взгляд спокойных чайных глаз задержался не нескольких фразах. Покачав головой, парень оставил газету на столе, отправился приводить себя в порядок и, вернувшись за газетой после этого, спустился вниз, в столовую, чтобы ждать там своих гостей и предаваться воспоминаниям о последних чувствах, проникших в его сердце. Эта влюблённость в Адель, эта тоска и нестерпимое желание быть ей другом, пытаясь уберечь то особенное чувство, что она в нём вызывала. Эта необъяснимая тяга к убийце с нахальной улыбкой и та боль, как последнее чувство, позволенное быть ощутимым. Теперь от всего этого осталось лишь эхо. Эхо, но кажущееся столь громким и настоящим.