- Влюбиться - это хорошо, - продолжал мурлыкать лис-маг. Потом встрепенулся:
- Ты хочешь сказать, что у меня тут всего лишь пара недель прошла, а у тебя уже три года? И ты всё это время меня любишь? Ну... хоть в сне... Тогда может и правда ты там повзрослеешь, а я ещё отроком буду неучёным, и ты меня разлюбишь первой.
Для порядка пошмыгав носом, да повертевшись, будто жарко, да распахнув камзол, да прядку сбросив на плечо, Игнатка к Рейне всё-таки припал, щекой к плечу прижался и зашептал ей:
- Давай вместе башенку придумывать.
Как у меня, да у лиса чёрного, одна шерстинка золота, друга серебряна.
Как у меня, у добра молодца, красы на двенадцать юниц, а силушки на двенадцать мужей.
Как у меня, у чародея-волшебника в каждой горсти по двенадцать желудей.
А что не семян, не зёрен, не орешков ёловых, а две дюжины крепких желудей дубовых.
Выйду я на горочку-пригорочку. Позади, по хвосту стелется роса, след по лесу тёмному, где бродят лис да лиса.
Впереди у меня поле расширокое, то ли в поле маков цвет, то ли зарится рассвет, а над речкою туман - молочные берега.
А по леву сторону светел месяц умывается, а по праву руку ясно солнце поднимается, а над головою звёзды гаснут, солнышку путь уступают.
Век бы глядел-любовался, какова кругом красота-лепота, чудо чудное. Сюда и тропинка легла, сюда и дорожка протопчется, камешком самоцветным устелется.
Как я обведу вокруг на пригорочке том круг, хвостом завить замету, словесами оплету.
Посажу теперь по кругу эти жёлуди друг к другу. Розовеется восток, пробивается росток.
Лис-волшебник чары вьёт, башня дивная растёт. Что молоденький грибок, поднимается дубок.
На двух дюжинах дубов сам плетётся мой чертог. Ни рубить, ни тесать, крыш не крыть, полов не строгать.
Так напевал Игнатка, будто уже зачаровывал свои жёлуди где-то в прекрасном и таинственном месте. И в мыслях строился из них прекрасный замок. Сам поднимался из стволов могучих, корнями в землю уходил, ветвями небо доставал, своего хозяина-мага с его молодою женой к себе жить принимал.
