Силуян лобастой головой покачал:
- Когда такие пакостники народятся да исправляться не хотят, жалеть их нечего. Надо в ведре топить, как лишних щенков. И то, щенки не виноваты, что кривыми родились, аль просто не нужны, так что выходит, это ещё больший грех, чем лиходея покарать. Добрым быть хорошо и сладко на душе. Но как быть добрым, когда злом на это отвечают?
Волк доел кости и сидел, чего-то ожидая. Может быть, молока, что Неро обычно давал ему. Волку всегда одни и те же мысли лезли, вот он и начал снова свою песню:
- Иван иногда братьев вспоминал и всё жалел, что с ними так расстался, не сдружился. Это с теми-то, что ножами его закололи! Вот он поцарствовал, поцарствовал, а раз на рынок вышел, подал милостыньку безногому калеке. А тот: «Спасибо, братец!» Глянул царь и ахнул:
- Брат Демьян, ты ли это? Что с тобой?
- Да вот, солдатом был, во славу твоего величества. В Тугарской вылазке, вишь, ноги потерял.
- Да как же так! Чего мне не сказал?
- Совесть замучила. Простить себе не мог того, что мы с Петром с тобою сотворили. И ведь поверь, не помним даже, как было всё: саблями тебя рубили то ли ножами. Как будто нечистая сила попутала. Очнулись – ты уже в палаты входишь живой и невредимый. Мы и не поняли, за что нас тогда стража схватила.
- Постой, Демьян, чего ты за двоих-то говоришь? Али знаешь, где старший брат?
- Чего ж не знать? Он меня и содержит. И на семью, и на калеку-брата тянется, бедняга. В управе писарем работает. Меня не взяли. Видишь, руки-то трясутся...
И царь беднягу пожалел, в палаты жить позвал. И брата старшего с сожительницей на сносях - чужих людей вовсе. Мол бедные они теперь, жалко ведь, братья.
А я, друг Харальд, как только прознал новость, сразу ему и заявил, что руки у Демьяна Берендеича тряслись от пития, а никакой не от контузии. И ноги он, небось, в сугробе отморозил, пьяный там лежал. А Пётр Берендеич не пером, а саблей пропитание зарабатывал. Вон – след от гарды поперёк ладони и шрам под глазом. В конторе что ли получил? Бумажкою порезался? А второй глаз тоже не пером выткнул. Но Иван слушать не хотел, и жена его промолчала. Но братья хитрые, сначала повели себя достойно, тихо. Вскоре прижились, получили должности хорошие, и даже я сам, Серый Волк, немного успокоился. Думаю: мало ли чего тогда с ними случилось, что напали на родного! Знал ведь сам я оборотень, как это бывает, когда собою не владеешь. Волкодлаком ведь бывал. Специально в горы уходил на это время. Но так по-моему и вышло: отравили его братья, а старший своего младенца посадить рядился на трон. Едва мне удалось Иван Иваныча спасти и потом много было, пока его к царству не привёл. Младенца, правда, пощадили, а этих... ох, как жалею я, что не догнал их в поле тайно, в клочки не разорвал. Но это бы пришлось Иванушку обманывать, а я не мог ему соврать. Волки вообще врать не умеют, волховское племя.
Ну, а твой соплеменник, сын твоего дорогого царя-императора, что сделал?
