До большого путешествия за большими деньгами оставалось меньше недели, и провести последние деньки нужно было по-особенному, но Эразмо делал то, что получается у него лучше всего: торговал. Торговал гусеницами под зубчатыми навесами уличных торговых лавок, торговал благородным сурсумом в «Короле и Королеве», когда была смена Барбары, торговал в корабле-кабаке эгротатом — в любой день.
В тот вечер он занимался тем же, чем и всегда — завоёвывал своим товаром мир. Последним клиентом на сегодня была шлюха, с которой он встретился на кладбище: они встали у могилы, черневшей разрушенным зубом на изумрудной траве, и низко повесили головы, будто скорбели о том, кого, верно, разморило, и он надолго уснул в тёплой летней земле. Магнус неспешно двигался к закату, а эльф и шлюха горели нетерпением.
— Три дозы, больше не дам — сдохнешь.
— Ты заботливее, чем моя маменька. Она-то в тринадцать годков подложила меня под отчима. Мой заботливый малыш хочет, чтобы я его удивила?
— Да, удиви меня: расплатись золотом. Пятнадцать, — это означало «полторы тысячи».
Эразмо расстался со шлюхой и подумал, что выглядит она скверно; куда хуже, чем пять лет назад, когда они познакомились, и он подсадил её на гусениц, или даже прошлым летом; тогда она уже торчала на эгротате. Неужто и он станет таким же?
Он вышел с кладбища, так и не прочитав надпись на надгробном камне.
Дом Глорфиндела в Эльфийских Садах выглядел так, словно заблудился. Другие особняки с расписанными фасадами, тонкими чугунными перилами и зеленью, свесившейся из цветочных горшков с террас, с недоумением смотрели раскрашенными лицами на своего серого соседа. «Что ты здесь забыл?» — спрашивали они прищуренными глазами больших сводчатых окон, завешенных тяжёлыми бархатными шторами, и маленьких окошек с белыми занавесками. Его пустые глаза говорили, что он и сам не знал, как тут оказался. Пустые, да не все; один глаз закрывала пиратская повязка, будто он служил подавальщиком в «Плавучей Таверне». Повязка, которой в прошлый раз здесь не было.
— Бабушка! — Позвал эльф, хлопнув дверью. Он осмотрелся и увидел ковёр, повешенный на стену и закрывший большим шерстяным телом одно из окон. Несколько секунд оторопело молчал. — ...Как и зачем?
— Милый, ты же сам просил купить ковёр-украшение на стену, — сказала Карвен, спускавшаяся по лестнице со второго этажа. В пальцах она держала иголку и мягкую подушечку, а с её правого плеча свисала мужская сорочка, поддерживаемая второй рукой.
— Я сказал «или». Или ковёр, или что-нибудь на стену, а не ковёр на стену!
— Что я вижу: блудный шакал вернулся в стаю, — раздался из боковой комнаты твёрдый голос, который Эразмо хотел услышать меньше всего. Он резко вздрогнул, словно прошитый молнией. Бабушка испуганно округлила большие глаза, но эльф не успел подумать, чего испугалась
она, потому что дедушка продолжил, и ему самому стало ещё страшнее. — Как поживаешь, Джа'линт?
Очень медленно, как будто он был никуда не спешащим закатным солнцем, маленький босмер повернулся и посмотрел на фигуру в проходе.
Как долго он не видел своего дедушку? Как часто просил бабушку, братьев или кого-нибудь из молодняка посмотреть, не дома ли он, когда собирался повидать своих родичей? Он избегал Глорфиндела несколько лет, чтобы не слышать его нотаций и не получать по голове тростью. Он пропустил тот момент, когда из властного патриарха дед стал беспомощным стариком, потерявшимся в лабиринтах собственного разума.
Всё ради того, чтобы не заработать палкой, на которую сейчас опирался дед, пустыми глазами подыскивая штуку, на которую можно опереть и мозги. Не такая уж она и тяжёлая, эта палка, чтобы так от неё бегать. Бамбуковая да полая внутри.
— Дорогой, это же не твой правнук Джа'линт, а внучок Эразмо! — Сказала бабушка и закружила между мужчинами, как пойманная сетью акула меж двумя баркасами. Эразмо вдруг заметил, что дедушка такого же роста, как и он сам. Ему всегда казалось, что Глорфиндел выше. — Конечно, такая большая семья, всех и не упомнишь... Наш Джа'линт-то похож, похож на Эразмо. Он блондинчик, весь в маму, но улыбаются они одинаково.
Эразмо молчал, не желая ей подыграть, и Карвен отпрянула, словно натолкнулась на ледяную стену. Зато вдруг заговорил Глорфиндел:
— Бабушка шьёт, не будем ей мешать. Пойдём, поговорим на балконе.
На балконе эльф невольно потянулся за трубочкой — ему нужно было успокоиться, — а когда нащупал её, уже смелее достал из кармана и насыпал в чашу гусениц. Ему, может, даже хотелось, чтобы дедушка как следует треснул ему по башке бамбуковой тростью.
Это бы значило, что он хоть что-нибудь помнит, а не растворился в лабиринте, став тенью прежнего себя. Но дедушка не взял палку, прислонённую к перилам. Он сказал:
— На родине я курил трубочку, когда нужно было сказать пророчество. Я витал в белых парах и не понимал: то ли дурман возносит меня в небеса, то ли я замыкаюсь на себе самом. Что уставился? Зажги и передай мне. — Дед запыхал трубкой. Белоснежный дымок спустился с удручающе-серых перил и поплыл мимо окон домов, смотревших на него с осуждением. — Потом я понял: звёздное небо — внутри нас. Внутри каждого. Нужно только счистить шелуху обыденности с наших мыслей, и мы отправимся в путешествие по небесным тропам. Поэтому я презираю тех, кто курит, чтобы смеяться и нести всякий вздор, — в голосе Глорфиндела прорезалось знакомое осуждение, а в бессмысленных глазах сверкнул праведный гнев, и ностальгия полоснула эльфа по сердцу острым ножом. Он упал на перила и уныло свесил вниз длинные руки, будто пытался дотянуться до мостовой, но дедушка ткнул его раскуренной трубкой в плечо: — Держи. Сейчас — можно.
— Я бы сказал, нужно. — Эразмо прикусил трубочку, прижал губой и посмотрел на Глорфиндела, хотя смотреть было неприятно. Пока он не смотрит, нет этого безумного старика, назвавшего его чужим именем. Но он уже отвернулся на много лет от ворчливого деда, и если сейчас повернётся спиной к полоумному, то однажды, когда надумает зайти в гости, его встретит тишина.
— Карвен пыталась... спасти ситуацию, да? Не злись на неё, женщины все такие. Мы приносим в дом мамонта и защищаем их, а они должны заботиться о тысяче дел, от самых маленьких вещей вроде той иголочки до климата в семье. — Дедушка собрал узловатые пальцы в щёпоть, а после широко развёл руками. — Иногда мне кажется, будто род лежит вовсе не на моих плечах... Ты нашёл невесту? Тебе нужна женщина. Женщины мягкие, как игольные подушечки, в которые мы неосторожно тычем своими грубыми словами, и как пальчики сенч-тигра, в которые он убирает острые когти, когда не хочет навредить. Если бы не эти мягкие лапы, в которые можно спрятать кинжалы, он бы убил своих детей и друзей, и у большого и сильного тигра никогда бы не было самого главного: своего рода. Видел сенч-тигра, а? Вот такая у него лапища!
Дедушка сунул внуку под нос свою большую мозолистую ладонь, растопырив пальцы; Эразмо засмеялся, потому что это напомнило ему о том, как дедушка играл с ним в детстве, потому, что он накурился, а ещё потому, что дедушка высказал такую стройную, совершенно не безумную мысль, запнувшись лишь пару раз.
— Как шакал ты роишься со стаей по бескрайней степи, вибрируешь тазом, двигаясь ото влажного носа до кончика хвоста, а женщины, как мягкие подушечки лап тигра, влекут за собой, манят на дивное кровавое пиршество, — продолжил дедушка с серьёзным лицом, и Эразмо затянулся до рези в лёгких. Отведя трубочку в сторону, он закашлялся и передал её деду, только бы тот замолчал. Глорфиндел облокотился на перила с трубкой в зубах. Закатное солнце нарисовало его благородный длинноносый профиль.
— Любая сказка однажды кончается. Представь, что я читаю тебе сборник босмерских сказок. Историю про душителя и альтмерку. О, как ты любил её в детстве... Представь, что душитель обманул надменную красавицу, но я перелистываю страницу — и речь снова про них же, про хитрое чудо природы и глупую городскую эльфийку. Тело альтмерки стало частью нашего леса, а душитель душит и душит наивных жертв, но сказка всё не кончается. Я читаю снова и снова. Как думаешь, скоро тебе надоест?
Маленькие комочки ваты отрывались от трубочки и летели в вечернее небо. Эразмо подумал, что когда дед курил, он говорил глаже. Может, если трубка делает обычных людей безумными, то с Прядильщиками всё наоборот?
— Ты мне не надоел.
— Надоел, ещё как, я же лез тебе под кожу. Я
всем лез под кожу.
— Неправда.
— Сказка на триста страниц — очень длинная сказка. Хорошая, добротная книга. Но любая сказка заканчивается, чтобы могла начаться новая. Не горюй о перелистанных страницах, а открой следующие: ты и сам не заметишь, как зачитаешься. Все истории Рассказчика интересные, поверь старой книжке в потрёпанной обложке. Хорошие гусеницы. Я снова вижу звёздное небо.
— Давай посидим подольше?
— Давай. Только чаша остыла.
Эразмо щёлкнул огнивом, а дрожащая рука дедушки поднесла к огню трубочку.
Время идёт только вперёд, и это не исправить ни одному Древнему Свитку.
В особняк Мерсесов ввалилось облако на ножках.
— Старый алкаш и молодой наркоман! Вот она, преемственность поколений, — с гоготом проводило оно Идрата в погреб и повернулось в сторону Марко и его семьи: — Я знал, что всё этим кончится, потому что ты подкаблучник, — сказало облачко и бросилось на диван, застонавший пружинами. — Зачем тебе эта цепь на шее? Пролетариату нечего терять, кроме своих цепей! Точнее, я бы знал, если бы знал, что она не лич, а заурядная зомбиха. Тогда бы я не пытался её соблазнить. Но я не знал, что я знал! Кстати, мсье Филипп, у вас в башенке очень уютно. Я всё собираюсь тоже завести пятиэтажную башню, а потом думаю — ... (
обсцен. «зачем») мне та башня? Бросаться сверху в прохожих камнями? А, любись оно всё силт страйдером!
Облачко смеялось, и смеялось, и смеялось, и становилось всё больше, оплетая щупальцами уже весь диван; вдруг эльф резко сел, вынырнув из белого тумана. Его лицо было напряжённым до дрожи в заострившихся скулах. Мгла клубилась у него за плечами. Мрачно горевшие глаза взирали на Марко. Он заговорил, и голос больше не смеялся, а бил, как кнут. На золотом яблоке заходящего солнца не было ни единой тучи, но в словах Эразмо звучали раскаты близкого грома:
— И вернётся преданный, чтобы предать, и подымет его гнев из земли, и не будет тебе от него спасения! Не смотри в зеркало, ибо тот, кого ты считал другом, уже близко!
Сказав пророчество, эльф без чувств рухнул на диван. Через несколько минут из завесы тумана послышался удар кремнем по кресалу, и дыма снова начало прибывать.
Тема закрыта
